Агата.
Прошёл день, два, три, а за ними ещё пару дней, но он так и не объявился.
Брожу по дому и места не нахожу, каждый день задаю один и тот же вопрос, что происходит?
Меня вытащили с больничной палаты под обстрелом, привезли в этот дом, оставили одну, не считая дом-работников, и собак Эмиля, так и Эмиль не объявлялся уже неделю.
Первые два дня рыдала на износ, пропал аппетит, я редко спускалась и вообще выходила из своей комнаты, мне было страшно, что его нет рядом. Так ещё и гормоны разыгрались во всю, хотя срок ещё совсем маленький.
Кухарка даже Эмилем пугала, твердила «вот приедет господин Гаас и уши надерет». Ругалась, но по-доброму.
Взяла себя в руки только после того, когда вспомнила, что ношу под сердцем ребёнка, и я не могу быть такой эгоисткой, ведь он не виноват.
После изучала дом. Он совсем как тот, в котором мы жили с Эмилем, правда за исключением некоторых деталей. Но мой любимый уголок, остался невредимым — это уютная гостиная, с большим диваном, мягким ковром, плазменный телевизор и библиотекой за углом.
В неё я и старалась пропадать, читая всё подряд, до тех пор пока не погружалась в сон от бессилия.
На улицу не выходила, не потому что нельзя, а потому что совсем нет желания.
За последние дни, моя жизнь превратилась в серое пятно. День сурка.
Просыпалась и засыпала в темноте, потому что закупорила все окна, огромными, плотными, чёрными шторами. Жизнь не играла красками.
Да что говорить, она не играла красками с того дня, как я попала под машину Эмиля.
Не однократно я задавала себе вопрос — хочу ли я такой жизни?
Если скулю от боли за него, беру себя в руки ради нашего малыша, значит наверное хочу? Или это заблуждения? А может стокгольмский синдром?
В целом ни чего хорошего я не надумала, просто ждала. Пока не знаю чего, но каждый день, томила себя надеждами, что всё может быть по-другому.
Эмиль
Дела затянулись куда дольше, чем я ожидал.
Сначала с Карским разбирался, потом искал хороших врачей для Агаты и думал о том, чтобы наладить больше легального бизнеса. Нет, я не отказываюсь от криминала, он у меня под кожей, его нельзя просто вырвать или уйти с корнями.
Опасность была, есть и будет.
Агату привезли в тяжелом состоянии, она истощена, много ссадин и синяков.
Я не мог смотреть на неё. Последний раз я видел её такой шестнадцать лет назад, когда забирал от мужа гандона.
Я не мог видеть женщину, которая воспитала меня, подарила любовь и ласку в таком состоянии.
Три дня реанимации, после её перевели в отдельную палату до полного выздоровления и тогда я смог её навестить.
«Привет сынок»- это были её первые слова.
Алиса научила меня искренности и я не отказал себе в этом, обнял Агату и сказал, как сильно за неё переживал, а она как и раньше, отмахивалась и говорила, что нет поводов для беспокойства — «Эмиль, я здесь, с тобой и я жива, и ты здоров, это самое главное»
Долго не мог находиться с ней, оставил охрану на входе палаты, поговорил с врачом, он заверил, что состояние в норме, и она скоро поправится.
Более менее привел важные дела в порядок и занялся кипой бумаг, во всей этой суматохе, каждую минуту думал о своей маленькой девочке. Я знал что ей страшно и она не понимает, что происходит, но пока не решены все дела, я не могу находиться рядом, потому сто могу подвергнуть её опасности.
Охран сообщала об её каждом шаге, о том, что два дня морила себя голодом и не выходила из комнаты, после зависала в библиотеке, и засыпала за книгами.
Ох маленькая, как я скучаю.
Мне не хватает её прикосновений, голоса и наморщенного, маленького носика. Я уверен, что она будет злиться и ругаться, когда я приеду к ней, но я и это переживу.