Девочка из прошлого

Глава 29.

Давид.

Не успеваю уловить, в какое мгновение всё меняется. Сашины стоны сводят с ума. Стирают все границы. Выдержка трещит по швам в тот момент, когда получаю доступ к груди. Аккуратно сжимаю, не зная, чего ожидать. Тихое "аааах" оглушает. Еле слышное, оно бьет по ушам. Все органы чувств напряжены, на максимуме.

Задеваю острые пики пальцами, ловлю её эмоции. Глаза прикрыты, дыхание сбитое. У обоих. Внутри рай и ад одновременно. Столкнулись две параллельные прямые. Еще секунда и рванет. Вдох.

Поцелуй, как цунами. Сбивает с ног. Она отвечает! Отвечает! Пальчики сжимают и разжимают мои плечи, тело прижимается к телу. Как сдержаться, черт возьми? Стон. Выдох.

Не сдерживать себя. Подарить ей удовольствие. Главнее этого сейчас нет ничего. Рука движется вниз. Расстегнутая пуговица и...

... и что-то происходит. Улавливаю меняющееся дыхание малышки. Судорожные вдохи, сжаты кулаки. Её белое лицо пугает...

Не соображаю, что говорю. Кажется, зову её. Растерян так, как еще никогда в этой жизни.

- Напугал? - догадки, что, возможно, она не была с мужчиной, крепнут. Отрицательно качает головой. В глазах собрались слезы.

Прошу прощения. Шепчу, что виноват. Слишком поздно приходит осознание, чего она испугалась. Я правда думал, что она перешагнула свое прошлое. Физиология же должна была взять свое?!

Достаю воду, протягиваю Саше:

- Ты в порядке? - умник, нашел, что спросить. Видно, что нет.

- Да.

А саму трясет. Хочется успокоить, передать ей свою силу, уверенность. Но можно ли сейчас дотронуться? Когда она просит поцеловать, все встает на свои места. Все так, как должно быть. Накрываю Сашины губы своими, передавая жестами и прикосновениями силу чувств, силу мыслей… все то, что так тяжело выразить словами и так легко — оказывается — можно показать языком тела.

Выезжаем на дорогу, по—прежнему держась на руки. Моя девочка улыбается, сидя рядом. Она транслирует свою радость в окружающую среду, а я впитываю ее эмоции как губка. Заряжаюсь её счастьем и дарю в ответ свое. Биогеохимический цикл наших эмоций в пределах одной машины.

— Может, в кафе? Ты завтракала сегодня?

— Ага.

Моя же ты прелесть. Нежность затапливает изнутри.

— А если просто кофе и мороженое?

Впору гуглить, как впечатлить девочку. Волнуюсь как пацан перед первым свиданием.

— А можно просто погулять по городу? И мороженое?

Так просто?! Она явно с другой планеты. Если не из другой галактики. В привычном для меня мире даже обычное кафе не прокатит…

— Куда бы ты хотела поехать погулять? Летний сад, Невский, Новая Голландия? — мысленно перебираю, в каких местах лучшие локации для фотографий. Соцсети же наше всё, а Саша все—таки в таком возрасте, когда активно зависают в них.

— Я бы хотела в Таврический. Совсем не помню его, какой бывает весной. Зимой только вспоминаю. — Хихикает, — я там руку сломала, когда в первом классе училась.

Я понимаю, о чем она. В Таврический Север ее мелкую возил кататься на санках. Помню, как она упала с горки и вывихнула руку. Ночью мы вдвоем ездили с малышкой в травму, где врач наложил гипс. Она потом всю ночь просидела на стуле, боялась, что встанет и рука отвалится. Ухмыляюсь своим воспоминаниям.

Думал ли я тогда или позже, что та смешная девочка с косичками и бездонными наивными глазами станет всем смыслом моей жизни? Могли предполагать, что буду умирать вдали от нее, что ее присутствие станет сродни кислороду для тонущего?

Вбиваю в навигатор адрес парка и разворачиваю машину. Ненадолго зависаю, прикидывая, как успеть в больницу и на работу. Лишиться сейчас Сашиного общества сравнится разве что с… а ни с чем и не сравнится…

— Давид, — тонкие пальчики сжимают ладонь, привлекая внимание. — Мне кажется, парк и я, мы ведь можем подождать. Тебе сейчас у мамы нужно быть. Это… это правильнее. Мама, она важнее всего на свете.

Как тонко мы чувствуем друг друга. Особая ментальная связь: иначе как объяснить нашу встречу в клубе, мой сегодняшний приезд, Сашины слова? От пришедших в голову мыслей слегка потряхивает — мы столько раз могли не пересечься; я снова мог не успеть. Эта боль и это сожаление, что однажды не успел, никогда не уйдут из сердца. Им отведено в нем особое место. Чтобы помнил. Чтобы, пройдя через тот ад, ценить свой рай сейчас. Четко понимаю, что легко не будет. Но когда нас пугали трудности?

— Я как раз думал о том, как успеть везде. — Бросаю взгляд на свою девочку. Свою принцессу. Свою. — Не хочу с тобой расставаться. Не хочу, чтобы ты... обижалась. — Последнее слово подбираю с заминкой. Не хватало еще зарождения в ее хорошенькой головке мыслей «хочет избавиться», «не нужна» и прочих «прелестей» женской логики в действии.

— Нуууу, если ты не будешь против, я могу подождать в машине или в кафе. В больнице же есть кафе? — И не дожидаясь ответа. — И ты не торопись. Пока буду ждать, займусь работой.

Какая же она у меня разумная. Киваю, соглашаясь со всем. Вот интересно, а через пять лет меня также будет восхищать Сашино умение находить компромисс? В том, что мы будем вместе, я не сомневаюсь. За эти бесконечные дни «без» я умер бесчисленное количество раз. Еще немного и внутри была бы выжженная пустыня.

— Ой!

— Где болит? — реакция моментальна.

— Не—е—ет, — тянет с хитринкой. — Не болит. Оксане и Егору позвонить надо. Не забудь. — И бровки хмурит. Маленький сердитый ёжик.

— Из больницы позвоним.

Включаем музыку и едем в сторону клиники. Санька притоптывает ногой в такт песням, а когда попадается «Крошка моя», просит разрешения сделать громче и подпевает, вытанцовывая плечами и руками. Поистине Жуков и его хиты бессмертны. В свои 15 на школьных дискотеках мы тоже под них зажигали.

***

В клинике первым делом идем с Сашей в кафе. Пресекаю все поползновения на тему «я сама» одной фразой, что у нее есть мужчина, который полностью за нее отвечает. Эту истину я впитал с молоком матери, не иначе.

Устраиваю ее за угловым столиком, чтобы удобно было работать, и никто не отвлекал. Заказываю какао с корицей и пирожные на свой выбор. Ибо моя «мисс самостоятельность» покраснела и наотрез от всего отказалась.

Поднимаюсь к маме в палату. Отец с утра уже заезжал, собирался приехать после обеда. Если повезет, то пересечемся.

Сегодня мама выглядит лучше. Щеки уже не такие бледные, но говорить по—прежнему сложно. Прошу ее молчать, беру за руку и рассказываю о Саше. Сегодня можно. Сегодня радостью лучится каждая клетка организма и мне не жалко поделиться ею с близким человеком. К тому же в нашей семье довольно дружеские отношения; невзирая на возраст, можно прийти и рассказать о чем угодно, получив поддержку. Знаю, маме обязательно захочется познакомиться.

— Мама, как только тебе станет лучше, обещаю привести сюда. Или домой, когда выпишут. Сама решишь, ладно?

— Кого это ты собрался с матерью знакомить? — знакомый бас за спиной. Отец. Не слышал, когда открылась дверь. — Ладно, не красней аки девица на выданье. Можешь не отвечать. Сидит твоя ненаглядная с ноутбуке, вокруг себя никого не видит. — Смеется в голос. — Каюсь, заглянул в кафетерий внизу.

— Пап, я тебя обожаю.

Реагирую на мамино пожатие руки. Оборачиваемся к ней: глаза блестят, а уголки губ приподняты в улыбке.

— Кариш, она тебе понравится, — подмигивает отец.

Побыв в палате еще немного, выходим. Маме утомительно долгое бодрствование, сон и отдых сейчас лучшие лекарства. Помимо помощи врачей, конечно.

Нахожу свою принцессу скучающей на диванчике. Ну конечно: ноут сел, а попросить помощи у сотрудников она постеснялась.

— Привет, — сразу сгребаю сокровище в охапку. Пара часов, а я уже соскучился. — Грустишь?

— Не—а, — улыбается. — Я размышляю.

— И о чем же?

— Сейчас расскажу. Сначала скажи, куда мы теперь?

— Не против, если заедем в офис? Зато потом я весь твой!

Смущается, глаза опускает в пол.

— Э—эй, — зову, — ты чего? Ничего же плохого не сказал?!

— Для меня все это, — обводит взглядом меня, зал, — слишком. Понимаешь? Еще вчера я…, — спотыкается, — а сегодня ты. И я еду к тебе домой. И…

Складывает руки в замок, ресницы дрожат. Нервничает. И я понимаю из—за чего. Поэтому беру под локоток, помогая выйти. Цепляю сумку с техникой, прижимаю девочку к себе и веду на улицу. Кажется, все—таки придется поговорить нам сейчас. Как бы подобрать слова, чтобы не испугать, не обидеть, не расстроить?

Думай, Давид, думай!

— Сядем в машину? Или на улице постоим? Сашуль?

— Можно в машине? — Согласен. Все—таки больница не самое лучшее место для разговоров. И фора в пару минут мне не повредит. Такие разговоры без подготовки — то еще «удовольствие».

Помогаю Саше устроиться на сиденье, пристегиваю ее. Обходя машину, замечаю отца: стоит, прислонившись к капоту, и внимательно наблюдает за нами. Машу рукой, на что получаю уверенный жест «класс» и широченную улыбку. С этим «благословением» отчаливаем.

Сначала обдумываю вариант обсудить животрепещущий вопрос в офисе. Но видя, как сильно девочка сжимает руки, планы меняю. Резко заворачиваю в первый же съезд, паркуюсь под деревьями, поворачиваюсь к ней.

— Скажешь сама, что тебя тревожит или мне начать?

— Я… я сама… Я, — отворачивается, — я не знаю, как объяснить. Попробую.

Голос дрожит, не отдавая себе отчета в действиях, отстёгиваю ремни и прижимаю дрожащее тело к себе. Делюсь своей уверенностью. Передаю через прикосновения свою нежность и заботу. Саша чему—то кивает, и продолжает:

— Давид… Дейв, — слегка улыбается, — у меня же никогда не было семьи. Ну—у, в самом настоящем значении этого слова. Понимаешь? – Пока не очень, но киваю, хоть она и не видит, сидя ко мне спиной. — Нет, брат как мог максимально мне дал любовь, заботу. Что мог и даже больше. И вот ты же тоже. Я сегодня вспоминала, как мы жили раньше. Мне кажется, что я тебя тоже помню. Но я про другое хотела…

Мне кажется, или она собирается плакать? Разворачиваю к себе и перетягиваю на колени. Хочу смотреть в ее глаза. Что не пойму, прочту в них. Наша эмоциональная связь сейчас настроена как никогда. Я физически ощущаю ее метания, волнение и боль.

— У девочек есть мама. Которая подскажет там, поддержит. — Слезы катятся, но она их словно не замечает. — Мама, которая научит. Я…

Саша закрывает лицо руками и громко всхлипывает. Секунду жду и убираю руки, начиная целовать щеки. Ничего другого, чтобы немного отвлечь, в голову не приходит. В моменте такой откровенности у самого внутри все дрожит. И не зря.

— Я так мечтала о маме. Маленькая, когда была в детдоме. Когда к нам пришла девочка из семьи, чьи родители погибли… моя соседка по кроватям… она рассказывала про родителей. Нам было по четыре года, по четыре! Но я до сих пор помню, как засыпала и представляла, что мама читает сказку, как мама поправляет одеяло, гладит по волосам… — Саша стирает мокрые дорожки ладонями и машет головой, — я… я просыпалась, ждала, а ничего не менялось. Ничего! Я ведь совсем не помню своих родителей. Не помню ни лиц, ни голоса.

На горле сжимается кулак, не меньше. Слов нет, могу только хрипеть. Внутри агония. Варюсь в ее боли, в осознании того, с чем она живет все годы.

— И вот ты. Я согласилась ехать к тебе… ну пожить… как… как…

— Как моя девушка? — выдавливаю. Голос все еще сиплый.

— Да. Как девушка. Но это все как—то… быстро как—то. Понимаешь? Как это выглядит? Я не знаю! Не знаю! Как правильно и как неправильно? А вдруг ты решишь, что я легкодоступная? А я же… — отворачивается, — я не знаю, мне некого спросить. И еще я боюсь, что ты…

— Саш, — поворачиваю ее голову к себе, — посмотри на меня. Ты все делаешь правильно. Так, как подсказывает твое сердце. Хорошо? Никаких мыслей про легкую и доступную в твоей голове быть не должно. — Проговариваю медленно, не моргая. Подкрепляю свои слова поцелуем в висок. — Ну если только про легкую, ничего же не ешь. — Пытаюсь пошутить, да ситуация не та.

— Саш, я задам тебе один вопрос. Можешь не отвечать, но… В общем, вокруг да около ходить не будем. Я правильно понимаю, что ты девственница? — Задавая этот вопрос, я уже знал некоторые подробности десятилетней давности. Пока у матери был, Тим скинул инфу. После произошедшего насилия Саше сделали несколько небольших операций, в том числе гименопластику.

На прямой вопрос девчонка напрягается, а затем вовсе отворачивается и отстраняется. Но места стеснению сейчас нет.

— Сашуля—я—я, здесь только ты и я. Никто нас не слышит. Смущаться не надо. Давай договоримся? — Доли секунды на самом деле для того, чтобы найти уместные слова. — Посмотри на меня. Пожалуйста.

Сползает с колен и перемещается на свое сиденье. Прижимается лбом к стеклу, голову не поворачивает. Трогаю за острое плечико.

— Давай так? Ты меня сейчас услышишь и пока сама не захочешь, к этой теме не возвращаемся? Хорошо?

— Да.

Уф. Хоть ответила.

— Саш, я понимаю твои страхи и чувства. И даю слово, что… что без твоего согласия ничего не будет. Мы будем ждать столько, сколько нужно тебе. Только ты решаешь и устанавливаешь границы.

— А если… Давид, а если я вообще никогда не смогу? — В голосе такое отчаяние, что самому реветь хочется.

— Значит, так будет. Самое главное, мы вместе. И справимся со всем тоже вместе. Давай договоримся? И еще: Саш, я умею слышать слово «нет». Не надо себе пересиливать. Если что—то тебе не нравится или неприятно, ты говоришь прямо. Не терпишь, не ломаешь себя. Да?

Снова прижимаю к себе, мягко целую.

Моя ты маленькая девочка. Не бойся, я рядом, я не обижу.

— Сашуль, да?

— Да.

Впору пот со лба стереть: ощущение, что пробежал марафон, а потом еще один. Кровь гонит по венам со страшной скоростью. Теперь можно смело выдыхать на время.

— Едем в офис?

— Угу. — Улыбается. — Дави—и—ид, — зовет.

— М?

— Поцелуй меня еще раз.

А меня и просить не надо. Пока остальные опции нам недоступны, поцелуи мое все. Набрасываюсь на такие желанные губы и мечтаю, чтобы этот миг продлился как можно дольше.