Девочка из прошлого

Глава 72.

Саша.

— Чем сейчас займёмся? — Давид выходит из душевой и зачесывает рукой волосы назад.

Закусываю губу и любуюсь им. Чем я заслужила этого мужчину? Внешность заурядная, больших поступков не совершала. Учусь хорошо, но за это же не награждают так, правда? А он… он дарит мне весь мир и все звезды, дарит свое тепло и заботу…

Потягиваюсь на кровати и тут же ловлю потемневший взгляд мужчины. Смеюсь. Мне нравится. Я же могу немножечко расслабиться и отпустить себя? Чуть—чуть, самую капельку? Не думать и не бояться.

— Какие варианты у нас есть?

— Ну раз кто—то дразнится, сейчас вариант один.

Прыгает сверху и тут же начинает целовать. Хохочу и отбиваюсь, пытаясь отползти. Но меня быстро ловят и возвращают на место, прижимая к матрасу.

— Опяяяять?

— Опять. И опять. И еще раз. — Каждое слово вперемешку с укусами. В ком—то проснулся хищник? — Вернула меня в пубертат, когда гормоны шалят? Терпи теперь.

— Ммммм… А если…?

— Никаких «если»!

И правда — никаких. Мысли из головы очень быстро вытесняются одной и самой важной: быть с ним. Давид расталкивает ногой мои колени, сдергивая с себя полотенце, и уносит нас на вершину удовольствия.

— Дубль два. Какие у нас планы ближайшие?

На этот раз в душ Дейв утащил и меня, чтобы не соблазняла после, как он выразился. Ага—ага, кто кого еще…

— Может быть, я приготовлю обед, а потом сможем съездить… ну к бабушке?

— Можем, конечно. Хочешь сегодня по—максимуму везде успеть?

— Так же, наверное, правильнее? Приехать и сразу сходить?

— Если хочешь, давай сходим. — Давид шлепает меня чуть ниже талии, подталкивая к двери. — Только давай обед после? Чем ближе вечер, тем злее комары. Ты знала?

Про комаров я успела забыть. Вообще около дома их мало, здесь нет кустов. А вот до магазина раньше было вечером не дойти.

— Угу. Только надо где—то цветов купить, да?

— В местный магазин зайдем. Здесь должно быть все. — Чмокает в макушку, быстро натягивает джинсы и футболку. — Собирайся, мы внизу тебя ждем.

Пока сушу волосы, слышу, что Давид чем—то гремит на кухне. Надо было все—таки ему кофе сделать и хоть пару бутеров, а потом одеваться. Стараюсь закончить как можно быстрее, поэтому влажные волосы собираю в жгутик и закалываю наверх. Получается смешная пальмочка и мне даже нравится результат.

Сбегаю по лестнице, попадаю в лапы маленького проказника. Он уже сидит у последней ступеньки с игрушкой в зубах и ждет, когда с ним поиграют. Наклоняюсь за мячиком, но Давид ловит меня и тащит в кухню.

— Сначала чай и перекус, потом игры.

Боже! Я говорила, что он идеальный? Так вот, он идеальный—идеальный!

На столе передо мной чашка с земляничным чаем и воздушный омлет.

— Это… это ты? Сам?

— Я. Сам. — Смеется. — Я ж не совсем безрукий. — Перехватывает вилку, подтягивая к себе на колени, и начинает отламывать по кусочку, приговаривая: — За Давида. За Влада… За Тимура… за Чака…

Улыбаюсь и жую. Это очень вкусно. Очень—очень—очень. И пусть он забыл посолить, но все равно. Самое лучшее, что я когда—то пробовала.

— А ты?

— А я, в отличие от некоторых вредных девчонок, плотно позавтракал. И еще съел на пару с псом все сырники, которые ты брала с собой. Сделаешь еще такие?

— Угум, — киваю с набитым ртом. Творог мы заранее купили, потому что Дейв очень любит на десерт что—нибудь творожное.

— Давай, малышка, допивай чай, я пока с мохнатым приятелем пройдусь, заодно баню открою проветриться.

— Баню? Здесь есть баня?!

— Обижаешь. Лучшая. Не сауна, а прям по—деревенски, как у моего деда была. Завтра можем затопить, но париться тебе нельзя. Просто посидишь. Хорошо?

Баня… мечтательно закатываю глаза. У бабушки тоже была. Мы мылись в ней по субботам и средам. А в остальные дни она грела воду в большом чане, и мы мылись в тазике. Снова приятные воспоминания проносятся перед глазами.

— Хорошо. Баня, камин. Все удовольствия. А озеро? В нем еще купаются?

— И в одном, и в другом. Здесь теперь два.

— Два?

— Карьер, где копали песок, помнишь? — Киваю. — Он так красиво зарос, и его используют для купания. Там, кстати, вода чистая и берег хороший. Завтра до него прогуляемся. Или сегодня, если не устанешь.

Вот и не надо изобретать машину времени. Она уже есть. Человеческая память зазывается. Стоило вернуться в родные места, как файлы с картинками замелькали перед глазами. Только в прошлом можно лишь подсмотреть, а в настоящем прикоснуться и сравнить. Жаль, что это касается мест и вещей. И никак нельзя вернуть людей. Они навсегда остаются там, куда ни на чем не добраться.

Останавливаемся у магазина. Улыбаюсь. Все такой же. Облупленная краска, сбитое крыльцо. Только раньше он был розового цвета, а сейчас проступают остатки зеленого. Сбоку в колесе от трактора высажены бабушкины любимые бархатцы. Смотрю на колесо и тихонько смеюсь.

— Чему улыбаешься, принцесса?

— Вспомнила, как бабушка не разрешала забираться на него. А мы с соседским мальчиком забрались и навернулись. Я разбила подбородок, а он сломал палец. Все зажило, а колесо как стояло, так и стоит.

— Вот точно, катастрофа ты у меня. Покажешь еще места боевой славы? — Касается пальцем почти незаметного шрамика на виске. — Этот откуда?

— О, — этот особенный. — Это мы игру придумали. Один качается, а остальные пытаюсь попасть камушками. Попали. И бабушке ничего не говорили, чтобы не ругалась. Подорожником лечили. Ну потом она увидела и то смеялась, то плакала. А отметка осталась.

Давид качает головой и бормочет, что меня явно следует привязать к кровати и никуда не отпускать. Хмурюсь, запрыгивая на ступеньки и тут же, оступаясь, лечу вниз. Дейв успевает удержать за локоть.

— Привязать. Срочно. — А у самого чёртики в глазах чуть ли не ламбаду отплясывают.

Внутри прохладно. С интересом осматриваюсь. Как раньше: есть все — от резиновых сапог до молока. Давид покупает три мороженых, конфеты и забирает все цветы, которые предлагает женщина за прилавком. Пока он расплачивается, отхожу в сторону и рассматриваю на полках чашки. Внимание привлекает белая с маленькими котятами разных цветов. Провожу пальчиками по забавным мордочкам. Когда—то мне нравилась сказка «Три котенка», вот на чашечке они нарисованы.

— Ты всё? — Отхожу в сторону выхода. — А три зачем?

— Боюсь, кое—кто мстительный ногу отгрызет, если ему персональное угощение не принести.

Этот «кое—кто» уже вовсю виляет хвостом, высунув любопытный нос в окно. Давид кладет покупки в багажник, выпускает Чака на улицу, развернув ему вкусняшку, и протягивает мне: — Покормишь? Забыл кое—что.

Присаживаюсь перед маленьким проглотом, активно лопающем лакомство. К двери сижу спиной, поэтому появление любимого пропускаю. Он присаживается рядом, забирает остатки стаканчика из рук, а взамен протягивает ту самую кружку. И когда только заметил? Вот как тут сердце может не дрогнуть, а? В уголках глаз собираются слезы, но не даю им вытечь. Смаргиваю и тянусь к Давиду с поцелуем. Мы слегка увлекаемся, и он затягивается. Отвлекает Чак, доевший и сообщивший громким «гав».

— Мм, мне нравится. Буду каждый день таскать кружки.

***

Пробираемся мимо чужих оградок и кустов. Кладбище находится почти в лесу. Хорошо, что сейчас солнечно и дует ветерок, иначе насекомые действительно бы покусали.

Смотрю на черный памятник с большой фотографией. С него мне улыбается бабушка Лида. Добрые прищуренные глаза и светлая улыбка. Касаюсь холодного камня рукой.

— Здравствуй… прости, что я только сейчас смогла к тебе приехать. Меня… это Давид, ты его, наверное, помнишь, да? Это он меня привез. Представляешь, я его не сразу узнала…

Долго стою и бормочу под нос, рассказывая бабушке про свою жизнь. Плачу, стираю слезы, улыбаюсь и снова плачу. Она же слышит меня, да? Слышит? И видит?

Давид стоит в стороне и не подходит. Дергается, когда начинаю в очередной раз шмыгать носом, но сдерживается. Дает мне поговорить одной. Мне это надо. Очень надо. Этого так не хватало. Поделиться с родным человеком. Не по крови, нет. По жизни. Так тоже бывает.

Ежусь, когда ветер становится сильнее. Чувствую теплые руки на плечах, прижимающие к себе. Давид целует в висок, стирает соленые дорожки и протягивает мне пакетик с конфетами.

— Это зачем?

— Так принято. Надо развернуть и положить. А потом поставим цветы.

Делаю, как он говорит. Цветы мы не ставим, а втыкаем в песок к другим, которые тоже здесь есть. Наверное, Влад раньше их приносил.

Стоим, обнявшись, еще некоторое время. Мне кажется, Дейв молча общается с бабушкой. Он пристально смотрит на ее изображение.

— Пойдем?

— Да… Да.

— Не плачь. Мы придем еще, когда захочешь.

Оборачиваюсь, и мне мерещится, что бабушка улыбается, а в ушах звенит «Будь счастливой».

На обратной дороге смотрю в окно, думая, как легко сейчас в душе. Как будто несла тяжелый груз, а сейчас его забрали. Давид не пристает с расспросами, а молча едет. Даже Чак сопит и не тявкает на кур, которых встречаем по дороге.

— Сашуль?

— Давид, спасибо тебе.

Прижимаюсь к своему мужчине, когда идем к дому. Он, не заходя, огибает угол и ведет в сад. Надо же, яблони старые до сих пор есть! С той стороны их не видно из—за дома. Кто—то заботливо срезал старые ветки и укоротил верхушки. Прохожу дальше, в углу росла моя любимая. С ароматными плодами. Она всегда зацветала к моему дню рождения. И сейчас стоит вся в белых бутонах. Готовая раскрыться. Рассказываю про нее Давиду, получая в ответ нежную улыбку.

Остаток дня раскладываем вещи, готовим вместе обед. На ужин затеваю пиццу, которую лопаем, смотря старые комедии. Может быть, плохое уже останется позади? Мы вместе, любим друг друга.

Начинаю засыпать на плече мужчины и он, выключив фильм, берет на руки и несет в спальню. Обнимаю его, утыкаясь в грудь и вдыхая родной запах. Чувствую прохладную ткань кровати, куда укладывают заботливые руки.

— Не уходи, — шепчу.

— Не уйду.

Легкий поцелуй перерастает в глубокий и горячий. Давид нежен и ласков. Воздух становится тягучим, наполненным любовью, желанием и тонким ароматом цветущих деревьев под окном. Разгоряченных тел касается ветерок, прилетевший в окно. Тишину нарушают наши стоны и громкое дыхание. Сейчас все совсем иначе. Наши нервы оголены до предела, чувства обострены, как никогда. Медленно и очень откровенно Дейв подводит нас к грани. Голос срывается.

— Моя любимая девочка.

— Любимый. Родной мой…

Взрываемся вместе. Сил не остается ни на что. Только обняться и провалиться в сон. Сон, в котором мы идем за руку по белому лугу. Светит солнце. Давид с улыбкой смотрит на… на малышей, которые бегут впереди. Малышей? Не понимаю, мальчики или девочки. Но твердо знаю, что люблю их больше всех на свете. Внутри растет счастье. Разливается по венам, вытекает через звонкий смех, через слезы радости… через пение птиц… Птиц?

Просыпаюсь от громкого звука телефона Давида. За окном ночь. Ресницы мокрые, значит, во сне я все—таки плакала. Дейв хмурится, смотрит на экран и отходит к окну, отвечая на звонок. Сердце ухает вниз.

— Да. Да, слушаю.