Девочка, ты попала

Глава 32 — Кирилл

Я сбрасываю очередной входящий от Лерки. Она как всегда пытается быть супер внимательной, помнит о моем дне рождении. Знаю, что даже устроила вечер-сюрприз, но мне все это ненужно. Я никогда не отмечал и не планирую делать из этого дня что-то особенное, радостное. Какой в этом смысле, если единственного родного человека рядом нет?

Обычно я прячусь у себя в комнате, смотрю фотографии, которые заныкал еще будучи десятилеткой. На этих фотках мы с мамой, она треплет меня по волосам, улыбается. У нее безумно красивая и теплая улыбка. Мне было хотелось увидеть эту улыбку еще хотя бы разочек, но увы…

Спустя столько лет даже глядя на эти снимки, воспоминания начинают стираться и тускнеть. А я хочу её помнить.

Кинув телефон на кровать, я спускаюсь на первый этаж, нет, не за выпивкой, просто хочу чая. Помню, когда мне было плохо или я болел, мама всегда делала мне вкусный фруктовый чай. Есть такие вещи, которые ассоциируются только с ней и хотя бы немного напоминают о том хорошем, что отец нагло вырвал из моей жизни ради денег, карьеры, и этого дома в том числе.

Я никогда его не прощу…

На кухне тихо, наша домработница сегодня выходная, а это значит, что я совсем…

— Кирилл, — раздается, как гром среди ясного неба женский голос.

— Привет, — сухо отвечаю отцовской любовнице, хотя она считает себя моей типа мамочкой.

Елена или как старик любит ее называть Леночка, у нас молодая блондинка. Волосы длинные по пояс, ухоженные, на которые она тратит кучу времени и денег, папиных на минутку. Окидываю девушку пустым взглядом, да, эта мадам относится к категории девушки — ей всего тридцать. Худенькая, вся такая аккуратная, выточенная, словно статуэтка. Отец на нее молиться, так любит, аж тошнит.

Поправив золотой браслет на запястье, Елена походкой от бедра подходит ко мне.

— А у меня для тебя сюрприз, — пухленькие губы растягиваются в улыбке. Она протягивает мне маленькую коробочку, перевязанную бантиком, и смиренно ждет.

— Да ну? — фальшиво улыбаюсь ей в ответ. — Как мило! — беру коробку, кручу ее в пальцах, замечая при этом, как у Лены горят глаза. Девушка немного наклоняется, отчего вырез на ее белой кофточке приоткрывается. Ажурное бельишко на показ.

— Открой, я старалась. — Сладкое поет мне в уши.

— Правда? — не перестаю играть в хорошего мальчика.

— Я очень хочу, чтобы мы стали ближе. Кирюш, что бы ты не думал, но мы теперь семья. И ты мне очень, — она делает паузу, словно смакует слова. — Очень дорог.

— Да ты что? — сдерживаться больше нет сил. Поэтому я сжимаю коробку крепче и со всей дури кидаю ее в стенку. Подарок пролетает мимо отцовской любовницы, она даже вздрагивает, видать думала, я целился в нее. Нет, я бы и рад зарядить этой даме, да только девушек не бью. Это против моих принципов, какими бы мерзкими и продажными они не были.

— Ты совсем? — пищит Лена.

— А ты не знала? — я взрываюсь смехом, больше показушным, конечно.

— Господи! — выкрикивает Лена, взмахивая руками в воздухе.

— Не поможет. Лучше другого призывай, у которого на меня больше рычагов давления.

— Кирилл! — она вытягивает губы бантиком, словно нашла тут перед собой мальчика-девственника. — Ты мне дорог. Разве ты не видишь?

— Ой, как же я могу… — качаю головой. Затем подхожу к ней, кладу руку на талию и резко дергаю на себя, отчего Лена впивается ногтями в мою грудь. Глазки горят, дыхание учащается. Выглядим так, будто мы с ней парочка влюбленных идиотов.

— Кирилл, — шепчет она томно.

Моя рука скользит по ее талии, а Лена даже не рыпается, так и зависла, под натиском моих наглых приставаний. Кто бы сомневался. Наклоняюсь, и произношу тихо ей на ухо:

— Может мне трахнуть тебя, а? Прямо тут? Или нет! — весело заявляю ей, покачая нас из стороны в стороны. — Отсосешь мне? Давай, покажи какая ты хорошая.

— Что ты… — продолжает строить из себя недотрогу.

— Не переживай, я могу заплатить. — провожу большим пальцем по подбородку, очерчиваю контур и обхватываю его, поднимаю голову. — Сколько папочка тебе платит?

На этой фразе Елена не иначе возвращается в себя — отталкивает меня, поднимает руку и даже заряжает пощечину. Смотрит зверьком, словно колючки норовит вот-вот выпустить.

— Что? Думаешь мало дам? Так вот! — окидываю взглядом кухню. — Как ты ненасытная.

— Ты ведешь себя, как дерьмо!

— Отлично! — киваю в ответ. — Дерьмо воняет, поэтому не испачкайся. Ты же у нас такая нежная.

— Ты реально думаешь, что если будешь так себя вести, это вернет твою мать к жизни? — нарушает все границы эта дура. — Она сама виновата! Если бы хотела жить, не наглоталась бы таблеток. У нее с головой тю-тю было! А ты своим поведением отталкиваешь всех, даже нас с отцом!

Внутри меня словно динамит, который вот-вот даст сбой. Я едва сдерживаюсь, чтобы не разнести чертов дом вдребезги. А перед глазами мать. Как ее выгнали из дома, как я рвался к ней, умолял, стоял на коленях в кабинете отца. Он же лишь сухо кивнул своим охранникам, мол уведите.

— Кирилл, — эта дрянь пытается взять меня за руку, но я отталкиваю ее, хотя в душе готов разорвать за слова в адрес моей мамы.

— Все сказала? — цежу сквозь зубы.

— У тебя есть мы, милый, — щебечет Лена. — А твоя мать… если бы ты ей был нужен, она бы…

— Рот закрой, пока я не разорвал его. — Мой стальной тон заставляет отцовскую подстилку замолчать. Она бледнеет, хлопает непонимающе глазами и наконец-то отступает.

Я обхожу ее, находиться здесь — в этом доме, где, когда я родился, вырос, где мама пела мне колыбельные — теперь тошно. Лена будто облила мои воспоминания бензином и подожгла их, чтобы вместо теплоты, остался запах гари, а сама наслаждается оставшимися горстками пепла.

Телефон не беру с собой, не хочу ни с кем разговаривать. Я ненавижу день рожденья, потому что в этот день отец выгнал мать, избавился от нее ради своего прекрасного будущего. Она была не выгодной партией, для бизнеса невыгодной. Хотя второй брак у старика не вышел, но это не помешало ему раскрутиться и заиметь целое состояние.

Лена что-то пискляво кричит мне вслед, а я в ответ показываю ей средний палец и с шумом закрываю за собой дверь. Твою мать! Эта дрянь умудрилась испоганить и без того никчемное настроение.

На улице срывается неприятная морось, но так даже лучше — остыну, не погружусь в болезненное прошлое. Вообще, после того, как вернулся на родину, я запретил себе драматизировать жизнь. Весельчак, с мешком шуток, парень, нарушающий границы, свой в доску “чувак” — как меня только не называли. Все это Кирилл Беркутов, который заменил мальчишку, любящего играть на гитаре, смотреть на звезды и готовить. Второй я умер давно — вместе с мамой.

Транспорт никакой не беру, решаю прогуляться пешком по городу. Не знаю, сколько уходит время, пока я добираюсь до парка. Останавливаюсь напротив будки со сладкой ватой, и вдруг в голове вспыхивает яркое воспоминание. Оно врывается ураганом, словно задаваясь вопросом: “ты серьезно об этом забыл, дружок?”.

Мне, было, кажется… десять. Мама встретила подругу, а мне стало так скучно с ними, что я попросился пройтись сам до вагончика со сладкой ватой. А потом… внезапно увидел девочку. Она сидела на лавке, утирая слезы руками. Я подошел к ней, молча разглядывая незнакомку. У нее были красивые волосы цвета темного шоколада, она заплела их в две косы. На ногах кеды, правда, испачканные, словно девчонка бежала по лужам. Летний ветер игрался с ее шифоновым сарафаном в горошек.

— Тебя… обидели? — спросил я беспардонно, склонив голову на бок. Она посмотрела на меня, потом на облако сахарной ваты и снова заплакала.

— Вот, — я оторвал кусок и протянул ей. Она не взяла, будто стеснялась или еще что-то, я толком не понял. Не придумав ничего лучше, я взял ее руку и вложил в ладонь палочку, на которую была намотана вата.

— Что? — всхлипнув, прошептала она.

— Мама говорит, что сладкое заставляет улыбаться.

— Я… — девочка поджала трясущиеся губы. Тогда я дотронулся пальцами до уголков рта и улыбнулся.

— Вот так!

— Я не могу, — на ее щеках появился румянец, то ли от сильной жары, то ли от смущения.

— Давай, у тебя получится. Если не улыбнешься, тогда я… тогда… — я покрутил головой, ища в голове самую крутую угрозу и наконец, выдал ей. — Тогда я тебя поцелую.

— Что? — незнакомка захлопала глазами и еще больше покраснела.

— Кирилл! — позвала меня мама. Мне хотелось задержаться с этой девочкой, но я не смел, перечить маме. Впопыхах всучив девчонке вату, я развернулся и двинулся навстречу к родительнице.

— А вата? — закричала незнакомка.

— Съешь ее, — ответил я, поражаюсь, почему мне так трудно отдаляться. — И больше никогда не плачь. Иначе я тебя точно поцелую!

Больше мы с ней никогда не виделись, да и в целом, мне было не до той незнакомки. Через несколько дней отец выгнал мать из дома, и начался мой личный ад. Странно, почему я именно сейчас вспомнил то воспоминание? Может виной эта сладкая вата?

— Вы работаете? — не знаю, зачем я решил купить эту штуковину.

— Да, вам какого цвета? — спрашивает молодой парнишка.

— Розовую, — отвечаю, возвращаясь мыслями в детство.

А когда парень отдает мне сладкое облако, я неожиданно замечаю на лавке Диану. Она сидит в точности как моя девочка из прошлого на лавке, понуро склонив голову. И выглядит такой одинокой, потерянной, словно оказалась в незнакомом месте совсем одна.

Я подхожу к ней, в этот раз без всякой задней мысли про секс. Она поднимает на меня глаза, в которых блестят слезы. Черт! Ну что за попадос?! Ненавижу когда девушки плачут.

— Кирилл… — Ди переводит растерянный взгляд с меня на сладкую вату. Да, пожалуй, я реально выглядел как дурочек из детства с этой штуковиной.

— Ну привет, Орлова, — не придумав ничего более умного, я протягиваю ей палочку с розовой сладкой ерундой.

— Что?

— Улыбнись, а то… я тебя поцелую, — срывается у меня и Диана вдруг в самом деле улыбается.