Мамочка! Мне так страшно, почему идет такой сильный дождь, и никто меня не находит? Почему я продолжаю сидеть под этой горкой, скрепив руками дрожащие колени, выглядывая тебя. Ты же не оставишь меня здесь — одну? Мне… страшно.
Позади раздается хруст, кажется, то ветер гоняет сухие ветки из стороны в сторону. По крайней мере, так я себя утешаю, в надежде, что меня больше никто не преследует. Хруст становится еще громче, но вместо того, чтобы оглянуться, я смотрю в сторону входа на детскую площадку и жду тебя. Я знаю, родители не бросают своих детей…
Я уверена в этом.
Я так думаю, вплоть до того момента, пока мужская холодна рука не сжимает мое плечо и не заставляет повернуться.
— Дрянь, — его пронизывающий голос отдается эхом в моей голове. Я словно поймана врагом, который вот-вот вытащит пулемет и расстреляет меня на месте.
— Пожалуйста, — шепчу я, пересохшими от волнения, губами. Вместо ответа он поднимает меня и ударяет тыльной стороной ладони, заставив мое дрожащее тело упасть на пол. Я скольжу руками по полу и только сейчас понимаю, что мне больше не десять, и в округе нет детской площадке. Я у себя дома, а передо мной человек-монстр, который должен был стать моим мужем.
А дальше все как в тумане, он заносит ногу и ударяет меня в живот. Наклоняется, наматывает мои волосы на руку и цедит что-то сквозь зубы, в его глазах лютая ненависть и сплошная дымка. Ощущение, словно передо мной не Денис, а незнакомец, желающий выместить свою силу на девушке.
Превозмогая страх, я сдерживаю рыдания, которые от отчаяния рвутся наружу. Когда люди не знают, где искать спасения, они плачут, в надежде, что их крик кто-то услышит. Но мой крик никто не сможет услышать, я словно онемевшая чайка, угодившая в сети рыбака. И последняя надежда, что этот кошмар закончится тает так же, как и вера в то, что в этом мужчине было что-то светлое.
Денис поворачивается ко мне спиной, он оглядывает комнату, будто пытается найти чьи-то следы. И в этот момент я из последних сил поднимаюсь на ноги. Бегу на ослабевших ногах в коридор, но не в спальню, а к входной двери. Слышу за спиной голос Дениса, его интонация ледяная, словно голос принадлежит не человеку, а роботу.
Я настолько боюсь, что у меня едва не разрывается перепонки от учащенного пульса. Мои шансы на спасения равносильны шансам слепого котенка найти свою мать. Мама… Интересно, если я умру, она будет плакать? Кто-нибудь вообще будет горевать, если сегодня мое тело даст сбой? Не понимаю, почему я об этом думаю сейчас.
Хаотично нащупываю ручку от входных дверей, дергаю ее, но она не поддается. В глазах застывают слезы и улыбка Кирилла.
“Ты мне нравишься, Ди”, — звучит его голос, подобно упованию на хороший исход.
“Я всегда буду рядом, обещаю”, — его шепот во время нашей ночи любви, теперь кажется, каким-то прощальным подарком от Всевышнего. По крайней мере, я успела почувствовать себя счастливой, пусть и на короткий срок.
Мужская рука дотрагивается до моего плеча и резво поворачивает. Я встречаюсь со взглядом Дениса и понимаю — он не отступит.
— Держи, — он протягивает мне тряпку, в ответ я качаю голову и пытаюсь отыскать рукой хоть что-то, чтобы послужило мне помощью.
— Держи, — все также мягко просит Денис.
— Все узнают, что ты избил меня, — говорю ему, заглатывая губами воздух.
— Скажи им, что ты упала с лестницы. Окей? — слова так просто слетают с его губ, будто он только что не пытался меня убить. Ни сожаления, Ни раскаяния.
Я открываю рот, чтобы ответить, а он в этот момент запихивает мне проклятую тряпку, не позволяя сомкнуться губам. Пихает так сильно, что я едва сдерживаю рвотные рефлексы. Когда Денис отшвыривает меня к шкафу, приходит четкое сознание — спастись не получится.
Он поднимает руку, сжатую в кулак, что-то грубо говорит, а я уже ничего не слышу… от боли, которая пронзает мое тело, сознание улетучивается.
Мама, так и не пришла ко мне…
Она не нашла меня под горкой.
***
Я щурюсь от света, который режет глаз. Краем уха слышу, что мне наложили на щеку несколько швов. Врач говорит, может остаться шрам. По телу бесконечное количество гематом и ссадин, потребуется не меньше четырех дней, чтобы боль утихла. Кажется, меня привязали к капельнице.
Голова гудит, но я понимаю, что нахожусь в больнице, не понимаю только, кто меня сюда привез.
— Ди, детка, — слышу знакомый мужской голос.
— Молодой человек, — ругается другой, более прокуренный голос. — Она еще слишком слаба. Выйдете на время.
— Никуда я не от нее не уйду!
— Я вызову охрану сейчас.
— Сколько мне вам дать денег, чтобы вы перестали действовать на нервы? — после этой фразы слышу, как шелестят купюры.
— Ненормальный, — бурчит прокуренный голос. Мне к глазам подносят маленький фонарик, раскрывая веко шире.
— Видите меня? — я фокусирую сетчатку глаз и только теперь могу разглядеть пушистую макушку мужчины в белом халате.
— Вижу, — с трудом произношу. Во рту такая сухость, словно там прошлись наждачкой. — Можно воды?
— Сейчас, сколько пальцев видите? — он проводит со мной стандартные махинации, на которые я по инерции отвечаю. Мне тяжело говорить, и очень хочется спать, а еще страшно, наверное, поэтому я то и дело заглядываю за спину врачу. Вдруг второй голос принадлежит Денису…
— Зайду позже, — чеканит строго мужчина. Я зажмуриваюсь и отворачиваюсь, не хочу видеть Дениса. Страх настолько овладел мной, что у меня начинают стучать зубы и дрожать руки.
— Ди, эй, детка, — я не смотрю, лишь чувствую, как по щеке скатывается слеза.
— Диана, посмотри на меня, ну пожалуйста. — Заботливо шепчет он. Я качаю головой, сжав пальцами простыню. У меня болит каждый сантиметр на теле, воспоминания так живы, что, кажется, будто я до сих пор лежу под ногами человека-монстра.
— Прости, — мужской голос полный надлома заставляет меня вздрогнуть. — Прости, что я пришел так поздно. Прости меня, Диана, — на тыльную сторону ладони капает холодная капля, а затем ее касаются лбом. Я распахиваю глаза и осознав, что зря боялась. Рядом сидит Кирилл, мой Кирилл, сжимает мою ладонь, умоляет посмотреть на него.
Как же… затуманенный мозг мог не узнать Беркутова?
— Кирилл, — хрипло шепчу, он поднимает голову, и я замечаю в его глазах застывшие слезы. Мужчины не плачут, говорил когда-то отец. Он никогда не переживаю о нас — своей семье. Те, кто любят, плачу, если дорогому человеку больно.
Из моей груди рвутся рыдания, но мне настолько больно, что я лишь тихо всхлипываю и пытаюсь пошевелить пальцами, чтобы обхватить ладонь Кирилла, но ничего не выходит. Заметив мои жалкие попытки, он берет мою руку и приподняв ее к губам, нежно касается пересохшими губами запястья. Он целует каждый сантиметр моей кожи так трепетно и нежно, будто одним своим прикосновением он может навредить мне, но в тоже время боится отпустить, лишь бы я не исчезла.
— Диана, — губы Кирилла дрожат, во взгляде застыла вина.
— Обними меня, пожалуйста, — мне хочется протянуть руки, но сил нет даже говорить.
Кирилл наклоняется, я вижу, как он боится причинить мне боль своим прикосновением, вижу и не могу сдержать слез из-за этого.
— Пожалуйста.
И он обнимает. Легонько. Почти неощутимо. Но мне этого достаточно, чтобы понять, как много я значу для него. Достаточно, чтобы почувствовать себя важной.
Если бы я сегодня навсегда уснула, в этот мире был бы хотя бы один человек, кто бы горевал обо мне.