Девушка без лица

М.Х. Боросон

Девушка без лица

(Хроники даоши — 2)

Перевод: Kuromiya Ren

ПРОЛОГ

— Послушай меня, дочь. Душа твоей матери была отправлена в Сюэху Дийю, Ад Кровавого пруда.

Это было шестнадцать лет назад: в 1883 году. Тогда волосы моего отца, его брови и усы были еще черными, и он все еще казался непогрешимым для его семилетней дочери, и у него были оба глаза.

Он кипел, как печь, когда узнал о судьбе моей матери. Разве он не направлял души мертвых годами? Разве он снова и снова не рисковал жизнью, чтобы защитить людей от вторжений призраков? Он так часто рисковал своей чистотой духа, чтобы защитить живых от жуткого, чудовищного и демонического, что ощущал наказание матери несправедливостью, оскорблением.

— Четырнадцать дней после того, как душа женщины приговорена к Кровавому пруду, — сказал он мне, — ее сыновья могут попытаться спасти ее с помощью священника даоиста, как я. Если ее сыновья не справятся, они могут попробовать с даоистом снова на тридцать пятый день. Но у твоей матери нет сыновей, — он не скрывал сожаления, — и она должна страдать в том Аду сорок два дня. Только тогда ты сможешь спасти ее душу, дочь, с моей помощью. И попытка только одна. Ni buyo luan lai a.

Выражение означало: не мешай, не испорть все, не натвори глупостей.

Сорок два дня. Мы ехали к дельте Жемчужной реки эти шесть недель. Мы днями шли или ехали на паромах, по вечерам отец готовил меня к ритуалам, учил тому, что нужно сделать. Он знал все это, ведь прогнал много призраков и спас много душ, а моими главными делами до этого были уборка и шитье. Я винила себя в смерти матери, так что ответственность за ее спасение висела бременем на мне.

Те недели я думала о ней постоянно, страдающей в горячих красных водах, потому что отдала жизнь за меня. Я плакала за нее, она мне снилась, я обещала, что спасу ее душу. Но осознание, что наступит день, когда я смогу ее спасти, дало мне цель в жизни, к которой я стремилась. Это закалило меня, заточило, как оружие.

Через сорок два дня после смерти моей матери, в каменном храме возле Тайшань, отец вытащил большой лист бумаги. Как ее муж и священник-даоист, он написал слова Сюэпеньцзин, писания Кровавой чаши, чтобы прочитать во время ритуала Посюэху, Побега из Кровавого пруда. Он выполнял каждый взмах кисти с полной отдачей, как делал все свои дела. Он написал три изящных иероглифа черными чернилами внизу — мой имя, Сян Ли-лин.

— Твоя мать будет страдать веками, если ты не справишься, — сказал отец, — так что не поступай глупо, — я стояла босиком на холодных камнях и поклялась в почтительности к своей матери, а потом обмакнула кисть в алые чернила и записала дату ритуала, добавила слова, которые он подсказал: «Отплатить за боль матери».

Мой отец опустил на холодный каменный пол бумажный кораблик размером со свернувшегося кота. Он проверил мой документ, кивнул и сложил лист в большой красный конверт с золотым узором и белыми журавлями, опустил конверт на борт бумажного кораблика. Он добавил немного одежды моей матери, ее нефритовый браслет, теперь треснувший, и ее обувь на борт кораблика. Он привязал красную нить к носу кораблика и вручил мне.

Я была всего лишь семилетней девочкой, но сжала ту красную нить: это был мой священный долг. У меня был шанс помочь женщине, страдавшей из-за моего рождения, одевавшей, питавшей и заботившейся обо мне, пожертвовавшей собой, чтобы я успела убежать.

Отец построил квадрат в комнате с алтарем, границы были из бамбука и бумаги, символизировали высокие железные стены башни над настоящим Адом Кровавого пруда. В тех бамбуковых стенах я держала ту красную нить как меч, потянула кораблик за собой. Я хотела спасти душу матери. Ничто не помешало бы мне. Каменный пол был холодным под босыми ногами, пока я тянула кораблик кругами в границах бамбукового квадрата, пока мой отец холодным голосом выкрикивал заклинания из писания Сюэпеньцзин.

Он дополнял заклинания быстрым постукиванием по пустому деревянному барабану в форме рыбы. Монотонное постукивание было быстрым и уверенным, высоким и повторяющимся, очаровывающим. Мои шаги были в такт с этим стуком по деревянной рыбе. Я закрыла глаза, ощутила, как разум ускользает, попадает в священный транс, уходит в другое место, парит, как рыбы в темном море.

И, пока я тянула кораблик кругами вокруг стола, все изменилось. Бумага корабля на каменном полу изменилась, он стал настоящим кораблем. Паруса надулись от ветра, и я стояла на его палубе в другом мире. В Аду.

Босоногий ребенок плыл на настоящем корабле по жуткому морю крови. Волны из крови бились о бока корабля, ветер выл и бил по мачтам, горячий и ржавый запах крови пропитал воздух. Вонь крови и движение кровавых волн вызывали тошноту. В этом измененном мире я боялась. Отец знал, что это произойдет? Я впервые стала сомневаться, что смогу спасти маму, и уже задумывалась, что моя решимость была глупой.

Темные птицы с железными клювами полетели ко мне, но я безжалостно раздавила их тела ладонями и выбросила их клювы в море. Я всегда была такой кровожадной? Могла сломать шеи демоническим воронам без сожалений? Нет, я стала такой в день, когда моя мать погибла.

Но это был другой день. В этот день я пошла за ней. В этот день я подниму ее из мерзких алых вод, спасу женщину, кормившую меня своим телом, певшую мне на ночь и обменявшую свою жизнь на мою.

Я плыла часами, может, днями. Я старалась увидеть что-то за красным морем, и порой, когда туман рассеивался, было видно горизонт — этот горький океан был скован огромными железными стенами, тянущимися к небу. Я откуда-то знала, как управлять кораблем, плыла на нем по тем водам, где души покачивались как клецки в кровавом бульоне. Какая-то сила направляла мою руку, вела меня мимо других душ, с мольбой глядящих на меня. Я хотела бы спасти и их, спасти всех, но этот ритуал был только для спасения одной души, и был только этот шанс, и я искала в лицах плененных душ часами, пока не нашла маму.

Она плыла в воде, потея, слезы ручьями текли по корке засохшей крови на ее лице. Ее волосы задубели от крови, глаза были наполовину безумными. Мама явно поняла, что происходило, когда я потянула ее на палубу. Я вытерла кровь с ее лица, а она смотрела на меня пустым взглядом.

Моя мама мало говорила, когда была жива. Она всегда была пассивной, отделенной от мира вокруг нее. В день, когда она толкнула меня за дверь и приказала бежать, когда повернулась одна, без оружия, к демонице, отдавая жизнь, чтобы подарить мне пару минут, она стала моей героиней перед своей смертью. Теперь мне нужно было стать ее героиней.

Тело матери было в ожогах, засохших ранах. Какой монстр сделал это с ней? До этого меня вели вина, ответственность и надежда, но на этом корабле при виде синяков и порезов на теле матери, я ощущала гнев.

Она смотрела на меня, гладила мои волосы, стала говорить, но замолкла.

А что говорить? Во множестве книг об этикете для женщин не было приветствий для дочери, проплывшей по морям Ада, чтобы спасти твою душу.

А потом она заговорила. Я никогда не забуду ее слова. Это было глупо для окровавленной души, пострадавшей в Аду, но это было прекрасно.

— Ли-лин, — сказала она, наконец. — Ты поела?

Даже мертвая и после шести недель пыток мама хотела убедиться, что ее ребенок не был голоден. Она хотела, чтобы я была сыта. Я не могла представить выражения любви чище и лучше, чем эти слова, показывающие ее желание питать меня.

Что-то забралось на палубу корабля. Оно выглядело как очень высокий мужчина, но с головой льва, красной кожей и рогами оленя. Демоны луоша выглядели по-разному. В руке он держал железную дубину с острыми волчьими зубами.

— Женщина принадлежит мне, — сказал демон, — и теперь и ты моя, женское дитя, — его голос был из скрытых ножей, покрытых сухой кровью его жертв. Дым цвета старых синяков тянулся из его львиных ноздрей. Моя мама сжалась, дрожала испуганно, и ничто, кроме меня, не заслоняло ее от демона. Босая и без оружия, я не знала, как противостоять ему. Я была испуганной, бессильной, но решимость росла во мне. Я не дам ничему ранить мою маму.

Когда ее убили, я убегала, а потом поклялась, что больше не буду прятаться от монстров. Никогда.

— Ты это с ней сделал? — сказала я.

— Я сделаю с ней хуже, и с тобой, женское дитя, — сказал демон луоша. Черный дым вылетал из уголков его жуткой пасти, и он поднял свою дубину и шагнул ко мне, грозный и жестокий.

Моя мать начала умолять:

— Отпусти мою дочь, — сказала она, пытаясь проползти между мной и демоном. Снова пытаясь защитить меня от монстров.

Я этого не допущу. Я встала перед ней и повернулась к демону.

Что сделал бы мой отец? Что он сказал бы? Я пыталась выражать силу отца, заявляя:

— Я убью тебя за свою мать.

Мои руки были меньше абрикосов, но я сжала кулаки, оскалилась и проревела, как мог только ребенок. Демон подошел ближе, опасно близко, был в шаге от меня. От него воняло мокрым костром и разложением, и он поднял железную дубину с зубами, чтобы ударить меня.

И мир взорвался.

Стены в двадцать миль высотой выгнулись, посылая волны по морю крови. Мой корабль чуть не перевернулся, мы с демоном упали. Я попыталась встать, но стена снова загремела, беспокоя море. Что-то прокатилось, стуча, возле меня. Дубина демона. Я толкнула ее за борт, красное море проглотило гадкую штуку. Я подползла к матери, чтобы защитить ее от бушующих волн, и вдруг небо Ада раскрылось, одна из стен разбилась. Над звездами над Кровавым прудом, выше гор и грознее любого бога, стоял мой отец, разбивая стены Ада посохом, что доставал до небес.

Он бил по железным стенам, каждый удар посылал дрожь по морю и небу. Казалось, прошли часы, я ощущала себя крохотной, прижимала к себе душу матери, пока мой отец, больше великанов, живая легенда, бил посохом по железным стенам вокруг нас, сгибая их, оставляя вмятины снова и снова. А потом он протянул огромные руки и осторожно поднял мой корабль из моря крови.

Я открыла глаза и не увидела Ада, а мама пропала.

В комнате с алтарем был стол с четырьмя стенами вокруг него. Стены были из бумаги и бамбука, и бумага теперь была порвана, а бамбук — стал щепками. Корабль, на котором мы с мамой плыли по Кровавому пруду, снова был просто бумагой.

Пот стекал по лицу отца, его кожа стала красной от усталости.

— Надеюсь, это сработало, — сказал он.

— Надеешься, отец? Ты не видел?

На его лице мелькнули разные выражения. Сначала удивление, на миг — жалость, а потом он помрачнел.

— Думала, что увидишь мать? Мы уже не увидим мертвых, — сказал он. — Так всегда. Это природа ритуалов, живые исполняют их для мертвых. Мы устраиваем литургию, исполняем священные действа, посылаем послания во вселенную, надеясь, что нас услышат боги, ветер и вода. То, что мы делали в этой комнате, отразилось на мире, который мы не видим.

— Отец, ты не покидал эту комнату?

— Не глупи, я стоял тут и колдовал, а потом разбил бамбуковые стены. Дочь, ты это знаешь. Ты была там, тянула по кругу кораблик.

— И, — медленно сказала я, — если это сработало, что теперь будет с душой мамы?

— Она разделится надвое, — сказал он. — Ее облик и дела станут духом, и она будет обитать с семьей моего отца на земле Желтых источников, и мы сможем сжигать для нее бумажные подношения. Но часть ее души пересечет серебряный мост и встретится с богиней, Бабулей Мень. Бабуля Мень подаст твоей матери миску супа. Она выпьет его и все забудет, а потом переродится.

Я молчала и думала. Отец указал на разбитый бамбук и обрывки бумаги. Я без слов принялась убирать после ритуала.

Собирая обрывки бумаги и щепки бамбука, я ощущала потрясение. Это был не сон, я знала. Ритуал отца стал для меня настоящим, и он такого не испытывал. Он не видел этого, ни кровавого моря и железных стен, ни матери, ни демона, пытавшего ее. Отец всегда был сильным, но я понимала, что он не видел половины мира. Я видела то, чего не видел он.

На каком-то уровне уже тогда я понимала, что не должна была видеть мир таким, с неземными и странными существами. Знала, как плохо быть другой. Потому я не сказала отцу, что мой поход в иной мир был не просто символичным.

Пока я убирала, отец разбирался с вещами ритуала, разобрал алтарь согласно формулам, которые сохраняли священные предметы священными.

В тишине часть меня плакала от радости, потому что мы это сделали. Моя мама теперь была свободна, могла переродиться. Мы ее спасли.

И я плакала, потому что не смогла ее вернуть. Я ожидала, что ритуал исцелит мой сломанный мир, вернув ему прежний облик.

Но никто, даже отец, не обладал такой силой.

Я выполняла дело в той же тишине, что и отец свой священный долг, но нас разделяла широкая река. Я не надеялась понять его. Он был один в мире, из семьи осталась только я. Он протянул руку к тряпке, которой вытирал слезы с лица. Я замерла и смотрела на него, просто смотрела. Он казался таким крепким эти шесть недель, готовясь к ритуалу для спасения моей матери, а теперь это было выполнено, и он, думая, что никто не видит, тихо плакал.

Он заметил мой взгляд, взял себя в руки и сказал:

— Дым от благовоний. От дыма выступили слезы, — я промолчала, отвернулась от отца, чтобы не мешать ему горевать.

Он потерял все и даже теперь не хотел обременять меня своим горем. Глубина его действий делала меня разбитой. Я не знала, восхищалась им из-за спасения моей матери, скорби по ней или попыток скрыть боль, чтобы защитить меня.

Отец оберегал всех, живых и мертвых, но делал это в одиночестве. Он не понимал этого, но его одиночество подошло к концу, потому что я приняла решение: до конца жизни, когда отцу будет требоваться помощь, я буду ему помогать, и я защищу его, когда он будет уязвимым, позабочусь, если его ранят.

Серьезные клятвы впились в мои кости. Я знала, это было глупостью маленькой девочки. Разве я могла защитить такого сильного мужчину? Часы назад он возвышался до неба, размахивая посохом и разбивая железные стены Ада, спасая меня от монстров. Я не выжила бы там без него.

Я ощущала его одинокое присутствие своей спиной, он защищал меня от печали, словно она была демоном в его могучих руках.

Как я могла описать ему свою верность и свой восторг? Даже если бы я подобрала слова, они только смутили бы его.

Что же было правильно сказать? Долго думая, я все-таки заговорила, задала вопрос, хотя уже знала ответ:

— Отец, ты поел?

* * *

Мы с отцом отправились к Новому миру, Золотой горе, стране возможностей. На борту металлического корабля, управляемого паром с силой сотен лошадей, мчащихся галопом, мы жались как моллюски среди соотечественников. Они пересекали море в поисках работы и оплаты. Надежда вела их, каждый хотел трудиться и заработать богатства для их семей дома.

Мы оставались под палубой, переплывая Тихий океан. В тусклом свете и затхлом запахе внутри корабля люди делились историями, чтобы скоротать время. Когда наступил черед моего отца, он рассказал древнюю историю о Великом Ю, сыне Предателя Куна. Ю, хромающий и загадочный король-шаман из далеких времен убил Девятиглавое чудище.

— Великий Ю, — сказал мой отец, — подавил потоки. Он восстановил порядок, подчинил первобытный хаос мира, придав миру облик, который был когда-то. Таким мир должен был оставаться.

От его слов о мире я подумала о том, что потеряла. О мире, где у меня была мама. Таким он должен был оставаться.

Мужчина спросил:

— Какими силами обладал Великий Ю?

— Я поделюсь с вами тайной, правдой, которую знают только мудрейшие, — сказал мой отец, радуясь вниманию. — Во многих книгах и историях Великого Ю долго описывают силы короля-шамана. Люди говорят, он знал язык драконов, мог читать будущее по панцирю черепахи, вырвал бьющееся сердце короля великанов и сделал из его трупа водопад. Но эту тайну знает лишь несколько человек во всем мире, — сказал отец заговорщическим тоном, почти шепотом, и все склонились ближе, чтобы услышать. — Все истории, описывающие его силы, выдумка. Правда в том, что у Великого Ю была только одна сила. Несмотря на всю его мощь, у Великого Ю была только одна сила.

Он сделал паузу, мастерски рассказывая историю, делая вид, что захотел пить, заставляя слушателей ждать. Он пил маленькими глотками, задумчиво глядя перед собой, пока мы ждали его слова. Наконец, один из мужчин сказал:

— Что это была за сила?

— Это, — сказал он, мучая нас, — тайна, которую нельзя раскрывать непосвященным, — все застонали в каюте. Он продолжил. — Может, если будете жить со смыслом или изучать Дао, однажды поймете тайну.

Следующие несколько дней я ходила за ним, надеясь, что он расскажет больше о тайне Великого Ю. Какая сила могла сделать мир прежним? Если я решу это загадку, найду силу Ю, я смогу вернуть мир, где моя мама была еще жива? Мир, где дети из деревни все еще учились и играли, а родственники каждый вечер собирались за ужином, смеялись и праздновали, что живы.

Порой к нему подходили другие мужчины и пытались угадать.

— Это была сила повелевать природой?

— Нет, — говорил мой отец. — Медитируй, исполняй внутреннюю алхимию, выращивай позитивную энергию, и, может, однажды к тебе придет понимание.

Мы сошли на новой земле. Мир был полон современных чудес. Повозки стучали по улицам, мосты двигались, трубы направляли воду под давлением к гидрантам на углах улиц. Провода телеграфов посылали закодированные сообщения по континенту. Казалось, мы попали в будущее, в потрясающий мир изобретений и открытий.

Но никто не оставлял призраков позади. Демоны следовали за нами. Если дух древнего лиса летал с ветром, люди просили защиты у моего отца. Если призрачная дева парила шепотом в ночном воздухе в белом погребальном платье, отец находил для нее мужа, женил призраков, чтобы мертвые получили семьи, а потом смогли стать Предками.

По законам Сан-Франциско я должна была ходить в городскую школу. Там меня многому научили. Английскому, арифметике и молитве их богу, а еще науке. Я узнала, что луна была спутником, навсегда оставшимся на орбите вокруг земли, маленькая летала вокруг большого. Но луна влияла на приливы и отливы на земле, влияла на состояние людей.

Я уже знала слово «zhongli», влечение между небесными телами. Американцы звали это «gravity», притяжением. Это слово имело другое значение — серьезность. Мне нравилось, что предметы притягивались, серьезно воспринимая друг друга. Пока я росла, я была луной на орбите отца, и меня затмевала его тень.

Отец пытался исцелить то, как я видела мир, мои опасные видения, искажение моей души, позволяющее видеть то, что должны были видеть только новорожденные, умирающие и безумные, но природа инь моего зрения была упрямым изъяном, и, чтобы он не расстраивался, я годами притворялась, что он меня исцелил.

Отец взял в ученики высокого юношу в Китайском квартале. Его прыжки, казалось, перечили гравитации, и за это он получил прозвище «Ракета». Я полюбила его, а он — меня, и он женился на мне. Мы жили вместе в комнатке, пахнущей как прачечная, ужинали с моим отцом каждую ночь. То были счастливые годы, но Ракета умер. Его смерть опустошила меня, и я вернулась жить к отцу. Я снова вернулась на орбиту крупной планеты.

Притяжение, серьезность. Отец всегда держался на расстоянии, не воспринимал меня всерьез до того, как мне исполнилось двадцать три. Тогда, чтобы спасти его жизнь, я пересекла черты, что он считал священными. Мои проступки были такими серьезными, что он отрекся от меня.

Следующие несколько месяцев, хоть нас разделяла всего пара улиц, мы редко виделись. Он мог шагать по звездам, но не ко мне, а я вообще не шла. Желания, требования, страхи и надежды отца спутались с моими так, как я не понимала. Наверное, я улавливала меньше его мыслей, чем он — моих, но мы все равно существовали вместе, моя луна двигалась вокруг его земли.

Может, трагедия моего отца не отличалась от моего мужа: оба были великими людьми во времени и месте, где не было героев. Смерть моего мужа сломала меня, но на судьбу отца тоже было больно смотреть: его дом был в пепле, и теперь он жил далеко от родной страны, среди незнакомого языка, странной еды и чужой музыки, и из семьи была только дочь, слишком чудовищная, чтобы признать ее. Дни его величия тянулись за ним неровной тенью, движущейся к закату.

Если я была луной, а он — землей, то наше солнце было в прошлом. Мы кружили, пока нас тянуло из одного дня к следующему серьезностью нашей истории.

ОДИН

Китайский квартал, Сан-Франциско, 1899

Я стояла одна в морге и произносила имена мертвых. Их имена были записаны на маленьких деревянных табличках, висящих на доске, названной Залом Предков, и я читала их имена, имена их родителей и дальних предков в ритуале памяти.

Было важно воспоминать их, чтобы они знали, что их еще уважали, что им все еще поклонялись, чтобы они знали, что мы, живые, оставались навеки благодарными за то, что дали нам мертвые. Это была моя работа, и я выполню ее отлично, хоть я и работала на бандитов Си Ляня.

На этой стороне города люди платили Си Лянь для защиты. Это было жестоко: одна рука предлагала дружбу, а другая скрывала нож, но было и кое-что еще. Люди, которые платили банде огромные налоги, могли прийти в лазарет со своими ранами, у них был доступ к переводчику, прокурору, телеграфу и человеку, управляющему этим. Для похорон, изгнания демонов и ритуальных подношений мертвым банда наняла умелую жрицу-даоиста, которая порой была и телохранителем лидера банды.

Я не выбирала работу, не участвовала в их обществе и держалась в стороне от них. Но это? Эти мгновения выражения благодарности Предкам, ежедневное выражение уважения тем, кто был до меня, мне нравились, я была в этом хороша и гордилась этим.

Дверь открылась, и осторожные шаги медленно прошли в нее, следом — другие. Я оглянулась. В дверь прошел мистер Пу, белобородый счетовод в Си Ляне. Его поступь была осторожной, но его старое тело хранило пылающий ум. Умение мистера Пу с цифрами позволило многим развить бизнес, и он вел себя с наглостью того, чьи умения делали его ценным везде. Но, несмотря на наглость, он не превозносил себя.

Мистер Пу был одним из представителей Си Лянь, которыми я восхищалась. Он был на поколение старше моего начальника и его лейтенантов, и я не понимала, почему такой счетовод решил стать братом по клятве для американизированной банды Си Лянь, а не для традиционной Аншень-тонг. Как многие китайцы, мистер Пу заплетал волосы в косичку, лоб был бритым, белые длинные волосы доставали почти до поясницы. Он был в белом одеянии скорби, но все равно вел себя спокойно. Он кивнул мне и промолчал. Я пошла к нему, но успела сделать только три шага, вошли двое мужчин с доской между ними.

На доске ткань скрывала силуэт трупа. Слишком маленького для взрослого.

Мое горло сжалось. В груди болело. Жестокая реальность: порой умирали дети. Если они были им семей банды Си Лянь, их души были моей ответственностью.

При виде трупа ребенка на доске я ощущала печаль и страх, но эта душа была моим священным долгом.

Я повела их к каменному столу.

— Кладите его сюда, — сказала я, — ногами на юг.

Голос мистера Пу был тихим и напряженным:

— Это девочка.

Это меня удивило. В Китайском квартале было мало женщин.

— Кем она была, мистер Пу?

— Ее зовут Сю Анцзинь, — сказал он.

Анцзинь. Для девочек имя должно было приносить удачу, ведь означало «будь тихой». Удача ее не посетила, а тишина нашла. Но произношение могло изменить значение слова: мистер Пу произнес ее фамилию, Сю, так, что звучало как «путешествие».

— Как она умерла?

— Задохнулась, — сказал счетовод.

— Как это произошло?

— Она была еще жива, когда доктора Чжу позвали осмотреть ее. Из ее рта и носа росли цветы.

— Он попытался обрезать их?

Мистер Пу кивнул, выглядя тревожно.

— Из обрезанных стеблей текла ее кровь.

— Это было какое-то заболевание, мистер Пу?

— Доктор Чжу ни разу такого не видел.

— Доктор Вэй ее осматривал? Он опытнее.

— Доктор Вэй не работает на Си Лянь, мисс Сян. Доктор Чжу лучший у нас.

Я подумала, как она себя ощущала, задыхаясь, пока цветы росли изо рта и носа, стебли заполняли горло, и ладони тянулись оборвать их, а легкие пытались вдохнуть. От этой мысли я поежилась.

Это звучало как проклятие. Но кто навлек бы такую грязную магию на девочку? И зачем? В этом не было смысла.

— Мистер Пу, — сказала я, — я могу осмотреть те цветы?

Его губы криво изогнулись под ухоженной белой бородой.

— Я так и знал, что вы попросите, мисс Сян, — он протянул мне сверток восковой бумаги.

Я заглянула внутрь. Тонкий черно-лиловый стебель с мелкими цветами. Их блестящие синие лепестки потрясли бы меня своей красотой, но я знала, что растение убило девочку, так что видела только его жестокость. Что-то в растении казалось опасным, хоть на нем не было шипов, казалось, что оно должно быть с острыми шипами, пронзающими плоть.

Я понюхала лепестки, их запах напомнил сначала смолу сосны, потом жженый сахар, а потом и свежую кровь.

Я не успела придумать, что сказать, другой мужчина прошел в комнату. Я его знала, все знали Сю Шандяня, и всем он нравился. Люди звали его Ду Шень, «Бог игры», потому что он был невероятно удачлив за игровым столом. Удача его, говорили, была даром Предков, так что проигрыш в таких играх означал, что пора стать скромнее, а победа была знаком выдающегося человека. А никто не побеждал больше, чем мистер Сю.

Сю Шандянь был в американском костюме, и тот хорошо на нем сидел. Одежда была выглаженной, стильной. Мистер Сю был красивым, нарядным и современным, но он ни на кого не смотрел свысока, всех считал друзьями. Он говорил на китайском с плавным акцентом, которого ни у кого не было, напоминал аристократа. Когда Сю Шандянь шел по улицам, он бросал конфеты всем детям и цветы всем женщинам по пути, и сердца всех дам стучали быстрее и с трепетом. Даже белокожие женщины восхищались нарядным китайцем.

Я обычно не доверяла мужчинам, очаровывающим женщин, но репутация мистера Сю была чистой: он дарил подарки, не ожидая ничего, кроме дружбы, и он нанимал трех проституток сразу, давал им деньги, играл с ними за столом пару часов и отпускал. Все девушки мечтали, что Сю Шандянь купит их контракты и женится на них. Его победы позволяли ему вести жизнь плейбоя со всем блеском.

Но сейчас, хоть его волосы были убраны назад маслом, Сю Шандянь не улыбался. Его глаза были пустыми. Я его еще таким не видела. В обычный день его губы играли с листиком мяты, как другие мужчины держали сигары, и он понимающе и хитро ухмылялся.

Но сейчас такого не было. Он выглядел как блуждающий призрак, не знал, куда идти, как стоять, кем он был. Я посмотрела на труп на доске. Фамилия мистера Сю тоже означала путешествие. Девочка могла быть его родственницей.

— Сю Шандянь, — сказала я. — Я хочу, чтобы вы знали, что я помогу душе вашей дочери.

— Моей жены, — сказал он.

— Вашей… — я не дала себе продолжить, чтобы не пожалеть из-за слов.

Мистер Пу спас меня от неловкости, сказав:

— Его жена на бумаге, мисс Сян.

Я взглянула на счетовода. Жены, мужья и дети на бумаге существовали в документах. Законы американцев усложняли китайцам переселиться. Чтобы упростить процесс, мы порой создавали бумажные семья, воображаемые отношения. Двое мужчин в Китайском квартале могли назваться братьями без родства. Я знала бумажного отца, что был младше его сына, из-за законов возникло много таких отношений.

Младший мужчина кивнул.

— Это не просто брак между мужчиной и женщиной. Мы женаты, чтобы она могла законно иммигрировать, и чтобы у меня была удача.

— Удачу, мистер Сю?

Он посмотрел без эмоций и взял кисть и бумагу, чтобы что-то записать. После пары мгновений он протянул ко мне листок.

— Тут ее Восемь деталей, и с этим именем она родилась, — он указал на иероглифы с одной стороны. Он указал на второй ряд иероглифов. — Тут мои Восемь деталей.

Я смотрела на его записи. Сначала я не поняла, что он пытался сказать мне этим. Чтобы полностью разобраться в Восьми деталях, мне нужно было свериться с Тон Шенем, небесным альманахом, и каждая деталь представляла строку нумерологических значений, открывала подробное описание отношений человека с энергиями вселенной. Если бы у меня был альманах под рукой, я бы сорок минут потратила на чтение и собрала бы описание. Но было довольно просто понять кусочки. Каждая из Восьми деталей имела ценность инь или ян.

И все становилось на места, как части в замке: где его детали были ян, у нее были инь, и наоборот. Она дополняла его астрологически во всем, это было благоприятное соединение, вестник удачи.

— Вы были хорошей парой астрологически, — сказала я. — Инь и ян так хорошо сочетаются в одной паре из сорока шести.

— Все было куда дальше инь и ян, — сказал он. — Мужчина, выполнявший чтение, проверил и наши двенадцать звериных знаков, пять фаз и часы рождения… Он даже сравнил наши диаграммы физиогномики. Он сказал, что брак был уникальным, одним на триллион возможных, невероятно благоприятный.

— Тот мужчина был экспертом? — спросила я.

Сю Шандянь застыл. Он нахмурился, поза стала неловкой.

— Про… читавший… — сказал он, подбирая слова осторожно, — был высоко оценен.

Я смотрела на его лицо долго, но не смогла понять повод смущения.

— В Китайском квартале мало умелых чтецов Гуа Минь, — сказала я. — Вы доверяете суждениям того чтеца настолько, что можете принимать важные решения?

— Да, — сказал он и резко посмотрел на меня. — Доверяю.

Я глядела на него еще миг, пытаясь понять, что он пытался передать мне без слов. Почему он скрывал имя?

— Предсказатель, — сказал мистер Сю с акцентом, — сказал, что брак с этой девочкой наполнит мою жизнь удачей, направил меня к ней.

— Где проводили чтение?

Неловкость пропала на его лице и в теле. Этот вопрос он от меня и ждал.

— В храме на Дюпоне.

— Дюпон? — сказала я, а потом поняла. Я знала, почему мистер Сю не сдержался. Да, им читал эксперт, этот мужчина был известным, уважаемым и опытным, мастером чтения судеб, и он больше не считал меня его дочерью.

Чтению моего отца можно было доверять. Если отец сказал мистеру Сю жениться на девочке для удачи, то было бы глупо отказываться. Но тут, в морге, если бы Сю Шандянь упомянул имя моего отца, он бы унизил меня. Потому он молчал, пытаясь защитить меня от смущения.

Не многие старались бы избавить меня от унижения. Мне нравился Сю Шандянь.

Я поймала его взгляд, передавая, что поняла, что он делал, зачем, и ценила это.

В нашем обществе такие мелочи и плата за них порой становились сетями доверия, социальных связей, названных гуаньси. Чужакам они казались невидимыми, но если кто-то старался сохранить вам лицо, это имело значение. Если им отплатить добром, те люди становились союзниками, друзьями и семьей. Нюансы отношений переплетались в обществе. Сю Шандянь постарался избавить меня от позора, когда редким было бы дело до такого, и я ощущала тепло и благодарность.

— Анцзинь хотели выставить на аукцион, — сказал мистер Сю. — Предсказатель показал ее данные, сказал, что она привлечет ко мне невероятную удачу. Я купил ее, заботился о ней. Давал ей еду и одежду, отправил ее в школу. Мы играли музыку и катались вместе. Я дал ей плюшевого зайца, которого она везде носила. Она была моей женой на бумаге, а в реальности была моим талисманом, и я растил ее как свою дочь.

— Так он выиграл так много денег за столом Си Лянь, — буркнул мистер Пу.

Мистер Сю словно резко проснулся.

— Ли-лин, дух Анцзинь будет в безопасности? — с тревогой спросил он. — Она будет счастлива?

Я смотрела в глаза вдовца, обдумывая его вопросы. Хан, высшая душа, состояла из трех частей, которые двигались в разные стороны после смерти. Одна часть души отправится с именем Сю Анцзинь, одна останется с трупом, а третья, самая важная, уйдет в иной мир. Все три части ее высшей души были моей ответственностью. Я должна была почтить ее имя, отыскать идеальное место для ее трупа и доставить ее невредимой к Нито и Мамиану, солдатам с головами быков или лицами лошадей, которые сторожили врата следующего мира.

Я повернулась к Сю Шандяню и сказала:

— Я добавлю табличку с именем вашей жены на почетном месте в моем Зале предков. Я найду место на кладбище, что лучше всего ей подходит. Я исполню похороны с музыкантами и плакальщицами, и я проведу процессию по деревянному мосту тринадцать раз, чтобы отправить вашу жену невредимой в иной мир.

— Что мне делать? — сказал он.

— Вы можете поучаствовать в ее похоронах, — сказала я.

— Я не об этом, мисс Сян, — сказал он. — Что мне делать без нее?

Я долгое время стояла в потрясении.

— Вы говорили, что она — жена лишь на бумаге.

— Да, — сказал он. — Но она живет в моем доме. Жила. Будет так тихо без нее и ее музыки.

— Она играла на инструменте?

— Нет, — сказал он.

Ответ меня запутал. Я бы попросила его объяснить, но в его глазах стояли слезы, он хрипло дышал, почти плакал. Прошел долгий миг, я не могла отыскать слова, чтобы утешить бедного мужчину. Можно было подумать, что я, столько всего потеряв, научилась говорить что-то важное другим во время горя, но потеря не давала четких уроков или легких ответов. Порой жизнь казалась чередой катастроф, которые мы не могли предотвратить. Ужасное происходило, а мы продолжали существовать, жить, дышать, просыпаться, видеть мир. Я всегда ощущала себя запачканной кровью матери, мужа, словно их смерти отметили меня, и ничто не могло смыть ту кровь.

— Мистер Пу, мистер Сю, — сказала я, окинув их взглядом, — вам будет опасно проводить тут время, пока я не подготовлю ее. Но пока я не запечатаю нижние души в ее трупе, вы оба можете пострадать от болезни или неудачи.

Сю Шандянь стоял, будто в трансе. Мистер Пу прижал ладонь к спине вдовца и вывел его из комнаты. Двое принесших тело ушли следом, оставив меня с трупом.

Через миг мистер Пу подошел к двери, гладя рукой белую бороду.

— Мисс Сян, — сказал он. — Вы не считаете себя частью Си Лянь, так ведь?

— Я не член банды, мистер Пу.

— Я не о формальностях, мисс Сян. Вы не считаете себя частью этого общества, а просто выполняете условия контракта, и когда три года пройдут, у вас не будет связей. Да?

Я не хотела признаваться в этом.

— Почему вы спрашиваете, мистер Пу?

— Из-за нее, — он указал на труп. — Как и ее муж, Сю Анцзинь была под защитой банды. Если бы вы были одной из нас, ощутили бы связь с девочкой, как со своей кузиной. Но раз вы не член общества, а просто работник…

— Мистер Пу, — сказала я, — думаете, я не позабочусь о ней, потому что я не из ее группы?

— Я такого не говорил, мисс Сян, — сказал он со сталью в голосе. — Я бы хотел дать совет работнику банды Си Лянь, если она хочет узнать причину смерти этой девочки.

Я смотрела на него, и мне не нужно было кивать или говорить.

— Будьте осторожны, мисс Сян, — сказал он. — Босс не просил узнать причину, так что все действия ваши будут без поддержки банды Си Лянь. Я не могу влиять на ваши действия… хотя я могу ими восхищаться.

— Это все, мистер Пу?

— Еще одно, мисс Сян. Что бы вы ни сделали дальше, я был бы рад, если бы вы выжили. Считайте это личной услугой, — и на этом он ушел.

Я осталась в тишине со свечами и мертвой девушкой, дышала в пустоте. Лицо миссис Сю все еще был скрыто. Я отодвинула ткань и впервые увидела ее лицо.

Что можно было сказать о трупе? Я не видела девочку, пока она была живой. Она была милой? Смеялась и улыбалась? Любила пряную лапшу? Это не было ясно при виде пустого мертвого лица и неподвижного тела на столе.

Я пыталась ощутить, кем она была. Короткая жизнь, и она умерла. Может, ее родители умерли, может, продали ее, или ее похитил, а потом она как-то миновала Тихий океан и попала на аукцион. Ее купил хороший мужчина и отправил в школу. А потом в девять лет у Сю Анцзинь выросли цветы изо рта и носа и убили ее.

Моя жизнь была схожей, но и отличалась. Я потеряла маму и дом. Пересекла океан. Но прожила дальше девятого года, встретила своего мужа.

Жизнь ни у кого не была простой. У каждого из нас было лицо, судьба, слова и руки, чтобы создать себе жизнь лучше. Но слова девочки не влияли на жизнь, ведь девочек часто заставляли молчать, и ее ладони не могли создать свою судьбу.

Жизнь девочки была неплохой. Может, нет. Она не принимала решения. Она была маленьким бумажным корабликом, потерянным в море, бумажной женой, попавшей из рук одного мужчины к другому. Мой отец и Сю Шандянь решили курс ее жизни. А теперь она была мертва. Девять лет, уже мертва.

Что-то в трупе вызвало дрожь отвращения на моей коже. Я месяцами работала тут, годы провела с отцом за схожей работой, и нам попадались мертвые дети. Но это было другим, как-то отличалось от остального. Что-то в этом трупе — ощущение пустоты — вызывало дискомфорт.

Я заставила себя прижать палец ко лбу мертвой девочки. Ничего.

Я коснулась ее горла. И там ничего.

Я подвинула ее тунику и прижала ладонь к холодной коже ниже пупка, ощущая ее нижний дантян, где тело человека создавало энергию ци. Ничего.

Я сняла ее туфли и посмотрела на ее носки, известные как Бурлящие источники. И там ничего.

Не было следов, что у девочки вообще была душа.

ДВА

— Как? — вылетело слово в тихой комнате.

Вопрос звенел во мне, в моей туманной голове. Как такое было возможно? Меня мутило. Я согнулась, меня чуть не стошнило, и я ощутила кислую желчь в горле. Я не хотела портить труп, так что отошла от стола.

Я дышала быстро и прерывисто. Что произошло с ребенком? Некоторые даоши говорили, что у людей было три хана, высшие души, другие говорили, что душа была одна, но из трех частей. Я не поддерживала ни одну сторону, но было у девочки три души или одна, что-то должно было остаться в трупе или неподалеку, следы человечности, бессознательный гул. Этого не было. Его украли? Уничтожили? Как-то поймали? Я о таком никогда не слышала.

Я поджала губы, пытаясь понять, что делать. Знала ли я ритуалы, которые помогли бы мне отыскать то, чего ей не хватало? В голову пришла мысль. Ритуал Возвращения души исполнялся на похоронах и Фестивале призраков, хоть и не выполнял цели из названия. Зато тут он мог помочь. Я зажгла благовония из сандала, подняла к небу и подула вверх, поднимая дым к потолку.

Я представила иероглиф Печати золотого света, направила его к небу дыханием. А потом представила Печать ароматного облака, выдохнула в последний раз и послала и ее в небо.

И я ждала. Слушала ответ, словно бросила камень с моста и ждала, когда он ударится об воду. Я хотела ощутить ответ. Но законы природы словно нарушились: камень будто падал и падал, не достигая ничего на дне.

Цветы, что росли внутри нее, съели ее душу? Я поежилась от этой мысли. Я не могла терпеть этот ужас. Я росла с даоши, видела много трупов, и этот не отличался. Это был просто мертвый человек, предмет, и во всем этом не было смысла.

Мне нужно было взглянуть иначе. Услышать чьи-то еще мысли, увидеть другими глазами.

Или одного глаза хватило бы.

Из сумки с приборами для ритуалов я вытащила маленькую бамбуковую флейту, зовущуюся коди, и сжала обеими руками. Хоть она была всего в два дюйма длиной, когда я опустила ее между губ и подула в центральное отверстие, свист был четким и ясным. Я наиграла обеими руками мелодию.

Крохотная фигура, не больше моего пальца, вышла из-за свечи. Дух напоминал глаз человека с ручками и ножками. Он театрально поклонился.

— Как могу помочь, Ли-лин?

При виде мистера Янци я чуть расслабилась. Дух-глаз был создан с одной целью: спасти меня. Я была в трансе, сознание было заперто в мире духов. Чтобы спасти меня, отец создал мистера Янци, выколов себе глаз. Жертва отца означала для меня больше, чем я могла сказать, и дух его глаза стал моим самым верным и близким другом.

Я рассказала ему о событиях дня. Он смотрел без слов на пустой труп. Я сказала:

— Во всем этом нет смысла, мистер Янци. Не сходится. Труп мертв сильнее, чем что-либо умершее.

— Вернемся к тому, как она умерла, — мистер Янци потер белок глаза. — Цветы выросли из ее рта и задушили ее. Допустим, это демоническое растение. Оно могло съесть ее души?

— Я о таком не слышала, — сказала я. — Хулицзинь, лисьи духи, пожирают энергию ян живых, но не поедают души.

— Ясно, — глаз сцепил ладошки за собой. Он стал расхаживать по столу. — Ли-лин, тебе точно нужно лезть в эту ситуацию?

— О чем вы, мистер Янци?

— Твой босс приказал тебе расследовать это?

— Нет, — сказала я.

— Тогда он не будет рад, что ты тратишь время вне работы на то, чтобы узнать о смерти этой девочки, когда он тебя не просил и не разрешал пробовать узнать больше.

Я мрачно посмотрела на маленького духа.

— Для меня это важно.

— Почему, Ли-лин? Что такого важного, что ты хочешь рисковать собой и навлечь гнев босса?

— Она важна, — я указала на труп. — Она прибыла в страну одна, или ее купили против воли. Ее передавали между руками мужчин, будто деньги. Она жила в этом обществе, где почти все вокруг нее были мужчинами, и умерла. А теперь ее труп потерял душу. Кто-то должен узнать, что с ней случилось. Кому-то нужно позаботиться. Она не будет забыта. Я узнаю, что случилось с этой девушкой. Если ее душа еще существует, я защищу ее, а если нет — отомщу за нее.

— Ли-лин, ты говоришь так, словно она была одна в мире, но ты сама сказала, что Сю Шандянь, похоже, обходился с женой хорошо, пытался создать для нее уютную жизнь.

— Это так, мистер Янци, — сказала я. — Но он не давал ей ничего, лишь забирал удачу. Каждой жизни нужен смысл.

— Да, Ли-лин? — он пронзил меня взглядом. — В чем смысл твоей жизни?

— Я защищаю живых и помогаю мертвым, мистер Янци.

— Порой я гадаю, хватает ли этого, — сказал глаз.

— О чем вы, мистер Янци?

— Ли-лин, — он старался облечь мысль в слова, — разве не проще в чем-то жить ради прошлого? Ты посвятила себя мертвым. Мертвые тебя не подведут, не предадут, не расстроят. Ты горюешь по умершим, носишь скорбь как погребальный наряд. Но ты юна, и горе на твоей душе, Ли-лин, тяготит тебя.

— Мне нельзя почитать мертвых, мистер Янци? Величие моего мужа, жертву моей матери? Мне их просто забыть?

— Забыть? — сказал он. — Нет, не забыть. Но я знаю о твоих кошмарах.

Я подавила дрожь. С детства по ночам порой повторялся сон. Я звала его Кровавым сном, наверное, следствием моего путешествия в Кровавый пруд. Кровавый сон парализовал меня, ранил из-за всех моих потерь. Я видела мертвую маму и ничего не могла поделать, а теперь я три года видела в Кровавом сне, как умирал мой муж, снова и снова.

— Мистер Янци, — сказала я, наконец. — Я выбрала почитать людей, что означали все для меня, но люди, которые заботились обо мне, мертвы.

— Ты говоришь, что все, кто заботился о тебе, мертвы, — сказал мастер Янци. — И твой отец отказался от тебя. Да, он не поддерживал тебя так, как ты хотела. Но ты недооцениваешь его чувства к тебе.

— И все же? — сказала я.

— И все же, — сказал мистер Янци, — я — его глаз, и у моей жизни тоже есть цель. Моя цель — спасти тебя, даже когда тебя нужно спасать от тебя.

Я взглянула на труп на столе.

— Какой была цель ее жизни?

Мистер Янци напрягся на пару мгновений, молчал.

— Может, стоит спросить у нее, — сказал он.

— В смысле?

— Одна из частей ее высшей души должна оставаться в ее трупе, да?

— Да, — сказала я. — И этой части там нет.

— Душа ее трупа пропала, — сказал он. — Но отправились ли две другие части туда, куда должны были?

— Друг мой, — сказала я, — ты только что заработал себе больше времени в теплой чашке чая. Спасибо за идею.

Я переписала Восемь деталей Сю Анцзинь на желтую рисовую бумагу. Я добавила три отметки сверху, оставила свою печать алыми чернилами три раза.

Я поднесла талисман к огню свечи, чтобы он загорелся. Он быстро вспыхнул, пламя было ярким в тусклой комнате. Талисман рассыпался пеплом, став духовным посланием.

Я коснулась его, искала пульс на духовной бумаге.

— Что такое, Ли-лин?

— Ощущения связи нет, — сказала я. — Сю Анцзинь и ее имя с деталями должны притягиваться друг к другу, это духовное послание должно иметь свой пульс, пытаться соединиться с душой человека.

— А это не ощущалось?

— Нет, — сказала я. — Ощущалось неактивным.

— Значит, что-то случилось с ее душой?

— Не обязательно, — сказала я. — Может, Восемь деталей не верны.

— И девушка умерла с цветами, растущими изо рта, — сказал он. — Это первая загадка. Что за растения растут в человеке и удушают его? Ее шихан, высшая душа трупа, отсутствует. Это вторая загадка. И…

— И ее Восемь деталей ни с чем не связаны в духовном мире, — сказала я. — Третья загадка.

— У тебя есть способ узнать, точные ли Восемь деталей?

— Да, — сказала я, но скривилась. — Кое-кто может мне рассказать больше.

Глаз ждал, что я продолжу, но я молчала. Он глядел на меня. Минута прошла в тишине.

— Ты собираешься поговорить с отцом, да? — сказал он.

Я не ответила.

— Ты к этому готова, Ли-лин?

Я не ответила.

Он уткнулся зрачком и радужкой в ладошки.

ТРИ

Я покинула территорию Си Лянь и пошла в район Аншень. Знака границы не было. Те же люди подавали рис и овощи с кусочками мяса, те же парикмахерские, те же маленькие фабрики, где крутили сигары или делали одежду.

Старый дом ощущался нереальным. Я миновала угол, где два мальчика раньше дрались и играли, пока я смотрела. Шагая, я вспомнила те веселые вечера, радостных мальчишек, какими они были за годы до того, как я вышла за одного и покалечила другого. Я повернула за угол.

Я прошла мимо мужчин, читающих новости из Китая или объявления на стене, подождала, пока мимо проедет повозка с лошадью и пошла дальше. Я замедлилась на миг у участка дороги, который всегда будет для меня Местом, где я выбралась из паланкина невесты, и пошла дальше мимо участка, что всегда останется Местом, где убили моего мужа. Я миновала людей, и многие поглядывали на меня, узнавали «девушку, что жила тут», «вдову Ракеты» или «дочь даоши».

Наконец, я подошла к углу Калифорнии и Дюпона, где несколько человек собрались посмотреть на ночной ритуал моего отца.

Отец бросил бумажную лошадь в костер. У огня под светом первых звезд его лицо казалось строгим. Его седеющие усы и брови отражали оранжевый, красный, желтый свет огня, тени были резкими и темными. Он был в наряде даоши песочного цвета, расшитом триграммами из Йи Цзинь. Его черная шапка напоминала крышу. Люди наблюдали за ним, живые и мертвые.

Он, видимо, купил стеклянный глаз, пока мы не виделись. Белый, не видящий, он катался в его глазнице. Рядом с ним был большой мешок, полный бумажных предметов, которых он предлагал духам.

Я смотрела, как бумажная лошадь становится пеплом, а потом духом. Встав в мире духов, лошадь выглядела покорно, она была с седлом, уздечкой и шорами. Худой призрак в поношенной серой одежде увел лошадь.

Дух глаза отца смотрел, как мертвец и его лошадь тают в тенях.

— Тот мужчина кажется счастливым.

— Конечно, — сказала я. — У него теперь есть лошадь, чтобы пахать в Аду. И он сможет ехать на ней, куда захочет, как ты катаешься на мне.

Мистер Янци рассмеялся.

— Моя жизнь была бы лучше, если бы у тебя были поводья.

— Осторожнее, друг, а то в следующей чашке чая может оказаться рыбий жир, — он сделал вид, что задрожал от пустой угрозы, и мы притихли, — Отец не выглядит уставшим для тебя? — спросила я.

— Откуда мне знать, Ли-лин? Я не привык видеть его снаружи.

Когда отец выколол себе глаз и послал духа помочь мне, он ожидал, что я уничтожу духа. Это не вернуло бы ему глаз, но отец хотел, чтобы дух был уничтожен, потому что он был одним из яогуаев, странных монстров. Я отказалась убивать мистера Янци, и отец отказался от меня.

Скучал ли он?

Пепел летел мимо меня с ветерком. Дождь днем оставил лужи среди брусчатки, и пепел падал в воду, таял в жидкости, которая казалась мне знакомой: в детстве папа заставлял меня пить воду с пеплом талисманов. Он пытался исцелить меня от глаз инь. Чтобы я не видела то, что было мне открыто.

Кусочки обгоревшей бумаги разлетались с холодным ветром.

Ветер точно был холодным. Потому что ничто не отвлекало моего отца, он сильно сосредотачивался. Это холодный ветер заставил его поднять голову, отвернуться от костра и пронзить меня взглядом, словно стрелой в сердце.

Он нахмурился.

Я сглотнула.

Воздух между нами словно стал плотным и горел. Мистер Янци юркнул в мой карман, словно отец мог его увидеть.

Отец протянул руку. Он сжал пальцы, и я подумала, что он собрался исполнить проклятие рукой, но нет, он поманил меня.

Мои ноги понесли меня к нему, и вскоре я оказалась рядом, стала достаточно близко, чтобы соприкасаться.

Или ударить друг друга.

Я думала о нем часто за месяцы разлуки. Я подготовила сотню сцен в голове, репетировала их мысленно, а теперь оказалась лицом к лицу с ним и не знала, как себя вести.

— Ли-лин, — сказал он. — Я знаю, что ты затеваешь, и я не позволю тебе осуществить твои злые планы.

ЧЕТЫРЕ

— Я не знаю, о каких планах идет речь, отец, — сказала я.

— Не зови меня отцом, — рявкнул он, — бесстыдница! У тебя нет отца, а у меня — ребенка.

Его слова трещали как хлыст.

— Хорошо, — сказала я. — Я буду звать тебя шифу, ведь я многому научилась от тебя, и я тебя уважаю.

Он хмыкнул, звуча как мистер Янци. Это было понятно, ведь дух был в его глазу, но я все еще не понимала, какой была связь между ними.

— Но, — продолжила я, — уверяю, шифу, я не планирую ничего злого. Я только исполняю свой долг и почитаю мужа.

Его человеческий глаз и стеклянный смотрели на меня. Когда он заговорил, голос был тихим, но строгим:

— Ты не проводила Главные ритуалы?

— Говорю снова, отец… то есть, шифу, я не исполняю такое, и я даже не знаю, о каких ритуалах идет речь.

Его человеческий глаз смотрел почти так же строго, как стеклянный. Он ответил:

— Ты уверена в этом, Ли-лин?

Я не смогла убрать гнев из слов.

— Уверена, шифу? Думаешь, я могла исполнить Главный ритуал и забыть? Я могла делать его случайно, невольно запомнив длинные абзацы писания, повторяя их каждый день в одно время, не желая того? О, да, отец… Шифу, если бы я такое сделала, я бы знала.

— Избавь меня от своего возмущения, — сказал он. — Это важно, Ли-лин. Нет времени на женские эмоции.

— А когда-то было?

— Хватит, женщина. Если ты не стоишь за ритуалами, то что ты тут делаешь?

— Новичок пришел просить совета наставника, — сказала я, — надеясь научиться.

Его точеные черты и белые усы на пару мгновений отразили задумчивость. Он полез в сумку, рылся там, пока не нашел то, что искал. Он вытащил четыре деревянных прута, каждый в шестнадцать дюймов длиной. Он протянул пару мне, и я осторожно приняла их.

Он поднял по пруту в руке.

— Хочешь поговорить? Сражайся.

Я скривилась. Я любила сражаться, потому что отвлекалась от мыслей, позволяла телу вести меня. Но говорить во время сражения было печально.

Я смотрела, как он держал прутья, изучала взглядом его стойку.

— Словно это мечи-бабочки? — спросила я. Он кивнул, я заняла боковую стойку лошади и взмахнула прутьями, словно мечами, привыкая к их весу и балансу.

Мы поклонились друг другу, заняли стойки снова и напали. Отец быстрыми движениями взмахивал прутьями и делал выпады, я отбивалась. Наши инструменты стучали, словно барабан. Я знала, что отец обманывал ритмом противника. Как только оппонент думал, что ритм постоянный, отец нарушал его жестоким ударом.

И он пришел сверху. Его прут ударил с силой, прижал мои пальцы к моему оружию. Я отпрянула, кривясь и разжимая пальцы.

Будь это сражение с настоящими мечами, мои пальцы были бы отрублены, а меч выпал бы из руки, и тогда противник убил бы меня. Повезло, что это была тренировка.

— Не нужно быть такой беспечной, — сказал он.

Я опустила голову, он шагнул вперед.

— Задавай вопрос, — сказал он, обрушив выпады (я уклонялась) и удары (я отбивалась).

— Шифу, — сказала я, отражая его прут, — ты знаешь о растении, которое может задушить человека изнутри?

Его защита вдруг оставила брешь, и я сделала выпад, легонько задела его плечо.

Он отступил на шаг. Он смотрел мне в глаза со строгостью в человеческом глазе и пустотой стеклянного, и мне было не по себе.

— Я знаком с таким, — сказал он. — Сисюэмо шу.

От этих слов я моргнула. Первое означало «демон-кровосос», похожее на европейское слово «вампир». Шу просто означало дерево, хотя так часто называли и другие растения.

— Деревья-вампиры? — повторила я.

Он махнул продолжать сражение, и я остановила его прутья своими. Он заговорил, пока мы бились, бросая вызов моей сосредоточенности.

— Я видел раз дерево-вампира, — сказал он, пока наши прутья стучали друг по другу, — когда был в Пекине.

Он не рассказывал, что был в Пекине. Я отвлеклась на информацию, и его прут попал по моему запястью. Он отпрянул, давая мне прийти в себя. Я тряхнула рукой, подавляя боль.

— Я не знала, что ты хоть раз был в Пекине, отец.

Его взгляд ударил меня сильнее дерева.

— Шифу, — исправилась я.

Мы продолжили бой. Мужчины, проходя, заметили нас, несколько остановилось посмотреть.

— Я провел несколько месяцев в Пекине, — сказал отец под стук прутьев, — когда был очень юным, — тук, тук. — До того, как решил стать даоши, — тук, тук, тук. — Потом, когда я начал учиться у шифу Ли, пришел приказ, чтобы шифу поспешил в Запретный город, — тук, тук, тук, тук. — Шифу взял меня с собой, потому что я там уже был.

«Он был в закрытой зоне, где жил император, дважды, но не рассказывал мне?» — прутья отца пробивали мою защиту. Он с силой стукнул меня по локтю, вспыхнула боль, а через миг задел мой подбородок. Если бы это были стальные мечи, моя голова уже покатилась бы по земле.

— Сосредоточься, — сказал он.

Я отошла, глядела на него и округу. Дюжина мужчин обступили нас, смотрели и болели.

— Шифу, мне сложно поверить, что ты был в Запретном городе, доме императора и его семьи, дважды. Почему ты ни разу не рассказывал об этом?

Он махнул, и мы продолжили бой, ускользая друг от друга, танцуя с прутьями.

— Таким не хвалятся, Ли-лин, — сказал он, ударяя и отталкивая мое оружие. — Тридцать лет назад какой-то дурак привез подарок из Южной Африки, деревце в горшке с листьями синего цвета. Одна из дочерей императора Тунчжи съела пару ягод, и дерево стало расти внутри нее. Цветы выросли из ее рта.

Удары отца были точными, но он не старался пробить мою защиту. Он бился рефлекторно, и даже так мне было сложно отбиваться. А он еще и говорил.

— Доктора семьи императора пытались срезать стебли, но из них текла кровь принцессы. И потому в Запретный город вызвали даоши. Хотя растение было новым для них, — тук, тук, — они смогли уловить в нем грязную энергию. И они пытались придумать, как помешать дереву разрастаться. Для сдерживания заражения потребовались самые сложные ритуалы из всех, что я видел, — его удары вдруг стали быстрее, отгоняли меня, — заклинания, — удар, — жесты руками, — стук, — особые шаги, — взмах, — талисманы, — стук, — и все были в тесном сотрудничестве между собой и с традиционным докторами, которые слушали ее пульс и работали с энергией.

Чтобы перевести дыхание, я отпрянула от зоны досягаемости его оружия. Он обрадовался и вытер пот со лба, а потом продолжил:

— Шифу Ли и тридцать других даоши — тридцать! — по очереди колдовали день и ночь неделю. Они смогли поддерживать жизнь принцессы днями, — он поманил меня к себе для нового сражения, и я послушалась с неохотой. — Их общая магия остановила рост Сисюэмо шу, и она могла дышать, но они не смогли убить растение или убрать его. Девушка умерла от голода.

— Это ужасно, — сказала я, шагая вперед для выпада, но он отбил мой прут. — Дерево-вампир убило ее тело, но ее высшая душа осталась целой?

Он был возмущен, но все равно обманул меня финтом и ударил по моему предплечью. Мужчины завопили от радости.

— Что это за вопрос? Да, Ли-лин, ее душа была целой. Растение выпило ее кровь и положительную энергию. Ничто не тронуло ее душу.

— Это хорошо, шифу. Растение больше никому не навредило?

— Это не было заразным, — сказал он. — Когда она умерла, оно почти сразу же умерло. Даоши решили, что растение было злым, демоническим, но заражение принцессы было из-за проклятия волшебника.

— Это звучит ужасно, шифу.

Он мрачно улыбнулся и ударил прутьями по моим, отгоняя меня.

— Я еще не описал это так плохо, как было, Ли-лин. Цветы были красивыми, и это пугало. Думаю, она ослепла перед смертью и оглохла. Это было поражение. Если бы мы знали, кто колдовал, или где был алтарь волшебника, мы могли бы спасти ее.

— Я не понимаю, зачем волшебнику проклинать Сю Анцзинь, — сказала я.

Защита отца пала, и я ударила обоими прутами сильнее, чем намеревалась. Мужчины снова завопили. Радуясь мигу перерыва, я отошла от него и вытерла пот с лица.

— Сю Анцзинь? — сказал он. — Жена Сю Шандяня? Она пострадала от Сисюэмо шу?

— Оно убило ее, — сказала я.

Отец обмяк, как мокрый мешок, зажмурился.

— Я знал ее, — сказал мрачно отец. — Я представил ее мужу.

— Он мне рассказывал, — сказала я. — И показал их Восемь деталей.

— Это, — он оскалился. — Все ложь. И зря.

— О чем ты, отец? Шифу?

Он повернулся к зрителям:

— Сражение закончено, — сообщил он. Ворча, они разошлись. Отец протянул руку, и я вернула прутья. Он связал их леской и вернул в сумку. Железная пиала, в которой он сжигал бумагу, уже остыла, и он стал разбирать переносной храм и алтарь. Я помогала ему собирать вещи. Он взглянул на меня и кивнул.

Зевак не осталось. Отец шагнул ко мне и сказал:

— Я сделал для нее фальшивое чтение, Ли-лин.

— Почему ты это сделал?

— Сю Шандянь хотел купить то, что улучшить его удачу за игровым столом. У него были деньги и самоконтроль, чтобы игрой не дойти до бедности, но он хотел быть победителем. И тут как раз привезли девочек для аукциона. Те продажи, Ли-лин,… неприятные. Девочек не заковывают в цепи, их держат в комнатках с сеном, как скот, они едят холодный рис, пока их не продадут. Одна из ценного груза в прошлый раз повесилась, и ее призрак беспокоил их…

— Хорошо, — сказала я.

Судя по его лицу, он согласился. И просил меня молчать.

— Меня позвали изгнать призрака, — сказал он. — И тогда я встретил девочку, которую ты знаешь как Сю Анцзинь. Ей было шесть, милая, печальная и одинокая. И она, если честно, напоминала тебя.

Я молчала.

— Я посмотрел на девочку, увидел лицо моей дочери в этом возрасте, когда твои глаза были полны удивления. Ее сердце было открытым, как у тебя до гибели твоей матери и смерти твоего мужа, до череды плохих решений, сделавших тебя наглой, вспыльчивой, грубой и постоянно злой.

Во рту пересохло, эмоции бурлили. Удивительно, но он мог в один миг заставлять меня ощущать себя ценной, а в другой — жалить.

— Так что пойми, Ли-лин, я не мог оставить ее той судьбе. Я увидел девочку, которой нужен был тот, кто позаботиться о ней, и я увидел неженатого мужчину, которому нужна была удача. Я соврал ему об их совместимости, чтобы он купил ее и дал ей лучшую жизнь.

— Но, Шифу, — сказала я, — Сю Шандянь стал удачливым в играх. Его удача — легенда. Как это произошло, если его жена — его талисман — не принесла баланс его жизненной энергии?

— Как только я поженил их, я начал колдовать для его удачи.

— Но все равно не понимаю, шифу. Его удача невероятна. Говорят, он никогда не проигрывает.

— Ты сомневаешься в моих способностях?

— Шифу, — сказала я, — Бог игры… Говорят, он играл в кости, где нужно было выбросить значение как можно ниже, и он проиграл бы, если бы было поровну. Его противник бросил шесть костей, и на каждой выпало по единице. Мистер Сю не мог победить, но… когда он бросил кости, на пяти была единица, а шестая разбилась. Он победил, хотя это было невозможно.

— Я слышал об этом, — сказал мой отец.

— Твои чары удачи могут усилить шансы на победу, шифу. Они не творят чудеса.

— По какой-то причине, — сказал он, хмурясь, — мои чары удачи работали на Сю Шандяне лучше, чем на ком-либо еще.

— Он мог использовать еще чью-то магию удачи? Испорченные чары другого волшебника?

— Ли-лин, — сказал мой отец. — Сю Шандянь порой играет в залах, где висят мои талисманы. Если бы кто-то пронес с собой амулет, его сила угасла бы из-за моих оберегов. Или ты думаешь, что проклятье волшебника сильнее?

Я покачала головой, чтобы не развивать конфликт.

— А Сю Анцзинь, шифу? Мне нужно провести ритуал ее похорон.

— Тебе нужны Восемь деталей, — сказал он. — Настоящие.

Я кивнула.

Он вытащил из кармана бумагу и карандаш.

— Не хочешь свериться с записями? — сказала я. — Ты точно не помнишь ее Восемь деталей.

— Конечно, я их помню, Ли-лин, — сказал он. — Думаешь, я сделал бы такое легко? Я не из тех, кто обманывает кого-то, не переживая из-за своих действий долгое время. И я обманул Сю Шандяня, подделав дату и место рождения девочки, соврав о ее Восьми деталях. Это было серьезным решением для меня, Ли-лин. Теперь я напишу детали для тебя, чтобы ты помогла ее высшей душе.

Я скривилась.

— Насчет высшей души… — сказала я.

Я несколько минут объясняла ему. Нас окутала тишина, и отец долго хмурился.

— Шифу, когда я пришла, ты думал, что я исполняла Главный ритуал. Какой именно?

Отец отошел на пару шагов и вернулся.

— Ритуал Облачения, — сказал он.

Я повернулась к нему.

— Кто-то пытается призвать божество? В Сан-Франциско? Без твоего разрешения?

— В том и дело.

— Что за божество?

Он поджал губы.

— Туди Гон.

Я притихла. Туди Гон был богом места, у каждой зоны была своя версия Туди. Местное воплощение действовало и говорило от лица популярного божества, но было со своими качествами, действовало независимо. Его статуи украшали многие залы городов в Китае, были во многих зданиях правительства, и многие статуи возвели на площадях, где люди украшали их лепестками цветов, прося об удаче.

В городах Туди был известен как Городской бог, в деревнях он был Земным богом, но, как бы его ни звали, все его воплощения были с милосердной улыбкой. Туди был посредником между людьми и богами, и то, что Туди не было в Сан-Франциско, печалило. Людям вдали от дома тоже нужен был бог-посланник, который обращался бы к богам от них.

Я взглянула на разобранные части алтаря отца, все было уже аккуратно сложено, перевязано бечевкой. Отец все убрал и не собирался задерживаться на улице за разговором с женщиной, которую уже не считал семьей. Он скрестил руки перед собой.

— Похолодало, — сказала я. — Тебе нужно одеваться теплее.

Он посмотрел на меня, и я надеялась, что он меня услышал. Эти последние месяцы были для него одинокими, ведь некому было теперь заботиться о нем.

Это был мой момент. Шанс протянуть руку, быть дочерью, хоть он и отказывался.

— Шифу, — сказала я напряженным голосом. — Ты, похоже, получил важное задание, пока я разбираюсь с маленьким. Мы могли бы работать вместе.

— Работать вместе? — повторил он.

Я покраснела.

— Я о том, что могу помочь тебе, и раз тебе не безразлична судьба Сю Анцзинь, ты мог бы расследовать ее смерть, и я помогла бы и с этим.

— Как ты помогла бы мне, Ли-лин?

— Мелочами, как и раньше, — сказала я. — Я могу готовить твои талисманы, точить оружие, сметать пепел, зажигать свечи и жечь благовония.

Я видела, что предложение было заманчивым. Никому не нравилось заниматься одним и тем же, и мой отец считал такие низменные дела неподходящими ему.

Он какое-то время думал об этом. А потом сказал:

— Позволь кое-что спросить, Ли-лин.

— Продолжай, пожалуйста.

— Ты понимаешь, что кто-то занимается неразрешенными ритуалами, — сказал он. — Ты могла бы исполнять мелочи для меня, если бы я не рассказал тебе ничего больше о происходящем?

Мои глаза расширились.

— Ты хочешь держать меня в неведении?

— Это я и сделаю, — сказал он. — Если я позволю тебе помогать мне, ты будешь меня слушаться. Ты не будешь задавать вопросы, и я не буду делиться с тобой знаниями или информацией. Ты можешь принять такое, Ли-лин?

— Но зачем тебе это? Ты не доверяешь мне, отец… Шифу?

— Доверяю? — он нахмурился, но выглядел и удивленно. — С чего мне доверять тебе?

— Не знаю. Почему не доверять своей дочери?

— У меня нет дочери, — сказал он.

— Но ты меня знаешь, — настаивала я. — Ты знаешь, какая я.

— Я знаю, что ты работаешь на мусор, — сказал он. — А твои действия, Ли-лин! Ты нарушила правила нашего рода и традиции. Ты исполняла грязную магию.

— Из лучших побуждений, — сказала я. — Шифу, ты поднял меня только до Четвертого ранга, а сам на Седьмом. Ты хоть раз сражался, будучи слабее врага? Бился с противником, который сильнее тебя? Легко оставаться чистым, когда можешь победить без обмана.

— Даже если это так, Ли-лин, ты доказала, что готова злоупотребить силой, и я не дам власть в твои руки. Знания могут сделать тебя опасной. Я не подпущу тебя близко, чтобы ты узнала то, что не должна знать. Я дал тебе Восемь деталей Сю Анцзинь, ответил на вопросы. Я найду того, кто исполняет Ритуал Облачения. Я сделаю это сам, если ты не примешь неведение.

— Ты согласишься на мою помощь, только если я соглашусь идти за тобой слепо?

— Иначе я не буду доверять твоей помощи, Ли-лин.

Я сглотнула, поклонилась отцу и пошла прочь.

ПЯТЬ

— Ее душа еще существует, — сказала я мистеру Янци. Голос дрожал от облегчения.

Я поспешила в покойницкую, чтобы узнать, что могла сделать для мертвой девочки. Теперь я использовала ее настоящие Восемь деталей, и послание отвечало, гудело под моими пальцами.

— Ты можешь этим ее найти? — спросил дух-глаз.

— Это не для этого, мистер Янци, — сказала я. — Это почти то же самое, что таблички, чтобы почитать мертвых. Послание связано с человеком близко, и часть высшей души связана с именем и указывает, что она есть. Но это не призывает духовный маяк и не привлекает душу.

— Так ты подтвердила, что часть ее души еще существует, — сказал он. — Как ты ее найдешь?

Я улыбнулась.

Семнадцать лет назад Чжугэ Лян, величайший стратег эпохи Трех царств, носил одеяние даоши и веер из перьев журавля. Его звали тогда Конминь.

Как-то раз Конминь попал в ловушку, его отряды были задержаны врагами в холмах Пиньян. Ему нужно было послать сообщение с просьбой о подкреплении, но послание нужно было как-то передать за линии врага. Стратег создал подобие шара из бумаги со свечкой в нем. Свеча нагрела воздух, и бумажный фонарик поднялся. Конминь написал зашифрованное послание на сотни фонариков и запустил их в воздух. Враги атаковали стрелами, но некоторые фонарики миновали их, и союзники прочли его сообщение и пришли на помощь.

Прошли века с тех пор, как фонари Конминя изменили курс истории Китая, изобретение улучшили, сделали красивее. Даоши развили методы, как с их помощью отыскать души мертвых.

Мой фонарь Конминь был высотой в два фута. Тонкая проволока придавала ему форму гриба, чтобы удерживать горячий воздух. Месяцы назад я покрыла его бока замысловатыми магическими словами с завитками, рисунками созвездий, которые я наделила силой, танцуя их форму, именами и датами рождений божеств. На пустом месте я записала правильные Восемь деталей миссис Сю, которые дал отец.

Свеча из пчелиного воска была толщиной с мой мизинец, скрывалась в кабинке размером и формой напоминающей перевернутый наперсток. Вечерний воздух был холодным, я зажгла спичку с белым фосфором, перевернула, чтобы огонь стал сильнее, и зажгла свечу.

Шли минуты, пока я ждала, что свеча нагреет пойманный воздух. Фонарь подпрыгнул и вернулся на землю через миг. Он попытался во второй раз — неудачно, и в третий тоже неудачно.

На четвертый раз он остался парить. Четыре — си — было плохим знаком, ведь было созвучно со словом смерть, ши. Но я не дала себе переживать из-за цифр. Тут было логично говорить о смерти, это был полет к смерти, поиски души мертвой девочки.

Мой маленький фонарь поднялся в ночном воздухе и полетел вдоль дороги. Я пошла следом, стуча по доскам подо мной.

Другие вокруг меня замечали фонарь, провожали взглядами, глаза сияли радостью. Кто не любил смотреть на фейерверки или фонари в воздухе, крупицы красоты, созданные людьми, чтобы соперничать с красотой луны и звезд? Я следовала за фонарем, пока он вел меня к частице души мертвой девочки.

Мой фонарь летел мимо Тихой авеню, мимо продавца фруктов, расставляющего коробки абрикосов и инжира у его магазина. Он заметил фонарь, невинно улыбался, пока тот пролетал над его головой. Фонарь завис над перекрестком на миг, ветер трепал его, толкая в стороны. Он медленно крутился, а потом полетел по Колумбус-авеню.

Из Китайского квартала.

Я выругалась.

— Что такое, Ли-лин?

Порой я забывала, что на плече почти все время ехал мистер Янци.

— Фонарь сдуло из Китайского квартала, — сказала я.

— Ты знаешь чары, которые позволят пересечь границу, Ли-лин?

— Чары не нужны, мистер Янци. Просто мне там неуютно. Это незнакомое место, и мне сложно говорить с людьми там.

— Разве что-то отличается, Ли-лин?

— О чем ты, мистер Янци?

— Ты и тут мало общаешься, — сказал он. Я нахмурилась, но он продолжил. — Когда вы с твоим отцом говорили, вы использовали одни слова, но для вас обоих они означали разное.

— Он раздражает, мистер Янци.

— Он не доверяет тебе, — сказал глаз моего отца.

— Я знаю. Но облачение Городского бога без его ведома или согласия, без разрешения Небес…

— Что это значит, Ли-лин?

— Сама не знаю, — сказала я. — Кого-то сделали божеством, нарушив приказы Небес. Только самые сильные призраки могут стать такими, значит, были вовлечены сильные существа. Он не даст мне помочь ему.

— Хорошо, Ли-лин, — сказал мистер Янци. — Почему сложно общаться вне Китайского квартала?

— Говорить с людьми там, как курицам пытаться говорить с утками, — сказала я. — В их языке есть звуки, которых нет в китайском, и я мало тренировалась произносить их. Мне неприятно, когда я не могу выразить то, что хочу.

— Тебе сложно говорить на английском, но ты понимаешь, когда они говорят?

— В какой-то степени, — сказала я. — В миссионерской школе монахини учили нас английскому по учебникам. И люди… не из школы… говорят по-другому. Они используют сленг и фразы, которые я не понимаю, они говорят невнятно или быстро, и разобрать слова сложно. А я долго собираю звуки, чтобы они напоминали правильный английский, каким я его учила.

— Фонарь все летит, — сказал он.

Я шагнула туда, замерла на краю улицы. Я не хотела покидать знакомые улицы, мир привычных лиц и понятных слов, но мертвую девочку могла убить злая магия, и ее душа пропала. Мне нужно было ее найти. Я пошла по Колумбус-авеню, сжав веревочный дротик в кармане. Я переставляла ноги, покидая свой мир.

Двери хлопали, окна потемнели. Я прошла всего улицу и попала на Монтгомери, улицу, что отмечала границу района, известного как Варварийское побережье. Девять квадратных частей района были центром разврата, белокожие мужчины грубого поведения приходили сюда издалека, чтобы выпить и потанцевать под громкую музыку до поздней ночи, или чтобы снять бледную женщину в соседнем борделе. Это был район, где воры продавали награбленное, а убийцы прятались, чтобы их не поймали. Тут бандитов нанимали, чтобы побить трудяг, которые требовали справедливой зарплаты.

Тут чернильную ночь не озаряли красные сферы на каждом пороге, а белые фонари висели на столбах на каждом углу. Вместо ровного тусклого света каждая часть лабиринта улиц Сан-Франциско была освещена ослепительными сферами, а в углах оставались пугающие тени.

Каждая тень была грозной. Неровные силуэты торчали на улицах. Тут прохожих было меньше, люди не спешили на работу и с нее, бледные обитатели города, которые скрывались в этом районе, были преступниками, пьяницами и дебоширами. Карета с лошадью проехала мимо, пассажиры были уютно скрыты за шторами, так богатые жители Сан-Франциско предпочитали проезжать по этим мерзким улицам.

Прохожие скалились под большими носами. Пухлый мужчина прошел мимо, хромая, на его голове была круглая шляпа. Он глядел на меня.

Мой фонарик был уже в двенадцати или пятнадцати футах в небе, летел по улице, будто опавшие листья с ветром.

Мистер Янци сказал:

— Что это за странные существа, Ли-лин? Какие-то яогуаи?

— Это люди, мистер Янци. Просто отличаются от меня.

— Мне это не нравится, — кисло сказал он. — Они выглядят так странно.

— Точно, — я смотрела, как высокая долговязая фигура в зеленом твидовом костюме прошла мимо меня, приподнимая цилиндр.

— Мнен раися твой летузмей, — сказал он, и я пыталась перевести искаженные слова из учебников.

Я начала говорить:

— Это не летучий змей, — но я не хотела общаться, я хотела найти душу девочки и спасти, не отвлекаясь на ненужных людей. Я постаралась понятно ответить. — Не говорю на английском.

— МНЕН РАИСЯ ТВОЙ ЗМЕЙ, — сказал он.

Мистер Янци сказал:

— Ли-лин, он думает, если повторить те же слова громче, ты их поймешь?

— Не говорю, — повторила я.

— Ниу хау, — сказал он, и я пыталась отыскать в этом английский, пока не поняла, что он пытался поздороваться со мной на китайском.

— Ni zai zheli hen aiyan, — ответила я, — gankuai qu zuo yixie youyong de shiqing ba.

«Ты — помеха. Уйди и займись делом».

Он уставился, но не понял послание. Он нахмурился, выглядя глупо, сказал что-то витиеватое. Мне не нужно было изображать потрясение. Я вежливо поклонилась, сложив ладони, и пошла прочь.

— Чудное место, — сказал мистер Янци. — Это точно не был монстр?

— Не в том смысле, который вложил ты, — сказала я.

— Мне можно такую шляпу? — сказал он.

— Хочешь цилиндр, мистер Янци?

— Думаю, я бы красиво смотрелся с ним.

— Я не знала, что ты такой тщеславный, — сказала я.

В тишине мы шли за фонариком глубже в странный мир за моим. Тени окружали нас, острые, как ножи, но пропадали, когда я ступала в ослепительный круг света на столбе. Белые люди проходили мимо меня, многие были пьяными или пили, все были высокими и чужими. Казалось, я была девочкой, бредущей во сне, который в любой миг мог стать кошмаром.

Или это могло быть в реальности, а мы создали для себя квартал из сна. Китайский квартал не старался напоминать родину. Мы отказались от своей архитектуры, решили импровизировать с хижинами, строили ночлежки, как попало прибивали доски, а недавно стали строить прямые стены из кирпичей. Как получится. Мы оставили красоту в пользу прагматизма. И мы делали это вместе, потому что остальной город казался неуютным.

Я ощущала это сейчас. Даже тот парень, хоть и не желал зла, а вел себя как друг, был частью нависающих бледных лиц и угроз в тени, пугающей неизвестности, что пряталась в переулках.

Белая женщина стояла на пороге, свет падал из-за нее. Лицо искажал гнев, она кричала слова, которые я не понимала, но враждебность была ясной на всех языках.

Она все кричала, пока я шла мимо, пытаясь держаться теней и как можно меньше попадаться на глаза.

Фонарик вел меня по лабиринту тесных улиц Сан-Франциско, и я ощущала себя в клетке. Улицы были мокрыми от дождя, переулки между зданиями расширялись, становясь извивающимися коридорами. Я миновала рельсы, боялась все сильнее.

А потом свеча в фонарике погасла. Она шипела миг, а потом умерла. Фонарь упал на влажную кучу мусора.

— Тут? — прошептала я. — Почему тут?

— Есть догадки, Ли-лин?

— Ну, — сказала я, но тут земля задрожала. Гул становился громче, как и дрожь, и я невольно прикрыла голову руками, защищаясь от падающих предметов, как при землетрясении.

Гул рос, напоминал гром по силе, раздался высокий вой.

— Что происходит, Ли-лин? — завизжал мистер Янци.

— Думаю, — пришлось кричать, чтобы меня было слышно, — едет локомотив.

ШЕСТЬ

Канатный трамвай был обычным явлением в Китайском квартале, каждый день я слышала, как он ездит, как звенит колокольчик в такт. Каждый кабель на конце тянула огромная паровая машина, и сила сотен лошадей крутила кабель. Сами вагоны были большими металлическими отсеками. Чтобы они двигались, водители прицепляли их к кабелю, а когда нужно было остановиться, мужчина силой мышц отцеплял вагон и нажимал на тормоза.

Кататься на трамвае было приключением. Грохот, звон. Но путешествие впечатляло, и хотя трамваи ехали быстрее, чем я ходила, они переносили не настолько быстро.

Локомотивы были другим делом. Трамваи возили людей по небольшому маршруту, а поезда могли носить людей по континенту. Требовалось много работы, чтобы достичь такого. Тысячи рабочих умерли, пока строили трансконтинентальную железную дорогу, и многие были китайцами.

Локомотив привел Сю Анцзинь сюда? Поезда манили далью, возможностями. Они были побегом. Поезд мог унести от разрушенной жизни на сотни грохочущих миль. Поездка на поезде вела к новому началу.

Теперь в темноте Варварийского побережья поднялось облако, белая пыль, пар и дым, туман скрывал то, что близилось сюда. Поезд сотрясал землю, гремел рельсами и сгущал туман в воздухе, а потом пелена разделилась, пропуская железный клин у рельсов, черный и решетчатый. Скотосбрасыватель, насколько я помнила. А потом появилось огромное тело черного металлического зверя, выбралось из тумана, будто корабль в море. Не зря люди звали поезда «железными драконами».

Большие белые английские буквы на боку локомотива сложились в «ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА ЮГА ТИХОГО ОКЕАНА». Я отметила, что тут не было платформы или станции, так что поезд тут не останавливался.

Значит, моя теория о душе Сю Анцзинь была неправильной. Может, она запрыгнула на поезд. Безбилетный пассажир.

Вагоны с грохотом проезжали мимо, тянули груз в ночь. На боках виднелись буквы компаний на английском: «СОДОВАЯ «ШВЕПС», «ДОБЫЧА УГЛЯ В САН-ФРАНЦИСКО» и другие.

Наконец, мимо проехал тормозной вагон, и я смотрела, как он пропадает вдали.

— Полагаю, ты скажешь, что и это не был монстр, — сказал мистер Янци.

— Точно.

— У тебя странное представление о монстрах, Ли-лин.

— Легко принять незнакомое за монстра, мистер Янци.

— Огромное черное металлическое существо, что пожирает уголь, выпускает дым и звучит как лавина, сотрясает землю и кричит, словно кого-то убили, не считается монстром?

— Как по мне, оно красивое. Как ты, мистер Янци.

Он хмыкнул.

Я пошла дальше, пересекла рельсы и направилась к знакомому пути к Китайскому кварталу.

Мистер Янци опустился на моем плече, отклонился на ладони.

— Что было написано на боках, Ли-лин?

— Названия компаний, — сказала я. — Кока-Кола, «Медь Анаконды», порох и…

— Они продают таких великанов? — его голос был потрясенным.

— Нет, мистер Янци, они…

— Или порошок, от которого все становится огромным? — сказал он. — Можешь мне такой купить? Представь меня в тридцать футов высотой!

Я перестала идти.

— Ты хочешь быть большим глазом?

— Ясное дело, — сказал он, — я не хотел бы быть огромным ухом или носом в двадцать футов высотой, да?

Если бы я рассмеялась, обидела бы его, так что я постаралась выглядеть серьезно. Но я плохо скрыла веселье. Я взяла себя в руки, пошла дальше и сказала:

— Компания с порохом делает кое-что, похожее на фейерверки.

— Да? — сказал он. — Я люблю фейерверки.

— Они делают другие фейерверки, — сказала я. — Их творениями шахтеры и строители взрывают большие камни и разрушают здания.

— Звучит интересно, — сказал мистер Янци. — Ты можешь купить мне такое?

— Ты хочешь, чтобы я купила тебе динамит, мистер Янци? — сказала я. — Можно узнать, зачем?

— Потому что я не могу толком помочь тебе, а хочу, — сказал он. — Я должен тебя спасти, это цель моей жизни. Я должен быть твоим пушечным ядром, мечом в твоей руке, но я все время стараюсь не упасть и не быть раздавленным. Я был бы полезнее, если бы у меня была сила взрывать камни, или если бы я был в тридцать футов высотой.

— Есть разные способы помогать людям, мистер Янци. Ты хотел бы быть в тридцать футов высотой, но я хочу наши тихие времена, когда я пила чай, а ты купался в другой чашке. Ты все время спасаешь меня, мистер Янци, от одиночества и печали. Моя жизнь имеет больше смысла, потому что ты на нее смотришь, даже когда ты не одобряешь. Приятно, что есть тот, кто меня слушает.

— Даже когда я ругаю тебя за безрассудство?

— Даже тогда, мистер Янци.

— Фонарик не привел нас к ней, — сказал он, — так куда мы пойдем дальше?

Я не знала, что сказать, были лишь вопросы. Что случилось с душой Сю Анцзинь? Почему фонарик привел меня сюда, далеко от Китайского квартала, к рельсам в темном углу Сан-Франциско, где люди бросали мусор?

— Ее душа существует и не пересекала врата иного мира, — сказала я. — Нам нужно попытаться отыскать того, кто ее видел. И мы начнем с разговора с птицами.

СЕМЬ

Я пошла к Китайскому кварталу, держась теней, чтобы не попадаться на глаза. Ночь тянулась, пьяных в этом районе становилось больше, а прохожих — все меньше. Музыка пианино доносилась из-за дверей салуна, ритм марша с неожиданными веселыми нотами и звоном среди смеха, и мужской голос пел на английском:

— Встреча будет в старом городе, где ты знаешь всех, где все тебя знают.

Старым городом, где я всех знала, был Китайским кварталом, и я спешила вернуться.

Голос продолжал:

— Лапка зайца прогонит всякую худу.

Пьяные посетители пропели эту строку за ним:

— Лапка зайца прогонит всякую худу.

В моем старом городе магические нечистоты прогоняли копытом козы, а не лапкой зайца. «Худу» было интересным словом. Оно относилось к магии чернокожих, но я не знала, называли ли они сами ее так, или это слово придумали испуганные чужаки. То, что белокожие пели про худу, намекало, что так они называли в общем ритуалы и проклятия людей, которых считали примитивными, но даже мысль о тех варварских заклинаниях меня пугала. О Гон Тау говорили шепотом и в страшных историях, я слышала о таких жестоких проклятиях с детства, но отец уверял, что почти все истории были выдумкой.

— Как услышишь начало проповеди, склонись и прогони свой грех. Как только отыщешь религию, кричи и пой. В старом городе сегодня будет жарко.

Зрители пропели следом:

— В старом городе сегодня будет жарко.

Ноги несли меня дальше, и я уже не слышала слова, а потом и ритм пианино затерялся вдали. Наконец, я пересекла Колумбус-авеню и вернулась на знакомую территорию. Стало тепло от понятных лиц, аккуратных причесок и постоянного движения людей в неприметной одежде, идущих на работу, домой или развлечься в вечернее время, а еще от параллельных линий красных фонарей и кабелей телеграфа. Надо мной кричали птицы. Я повернулась и поискала взглядом чаек.

Я смотрела на них мгновение, на черные, серые и белые перья, оранжевые клювы и лапы. У них было всего по два глаза. Не мои чайки.

А мне нужно было призвать их, духовных чаек, которые разделяли со мной связь. Давным-давно, когда Беловолосая демоница прошла как болезнь в нашу деревню, убивая всех, даже деревья, даже птиц, я спряталась на дне колодца, но не одна. Со мной была трехглазая чайка. Ее звали Джиуджиу, и мы шептались, пока прятались, поддерживая друг друга во влажной тьме колодца, пока крики умирающих пугали нас всю ночь. Мы обе были бессильными, но было приятнее быть бессильными вместе.

Позже она перелетела Тихий океан и присоединилась к стае духовных чаек. Я думала, так это работало, хотя я не понимала работу этих чаек. Она могла создать стаю и сама.

В прошлом году они прибыли ко мне с предложением: «Защити нас, и мы последуем за тобой». Тогда я была Второго уровня, и для меня было очень важно, что дикие духи природы выбрали меня стражем, хоть я была почти без сил. Верность чаек была очень важна для меня, их доверие ко мне, как их защитнице, было еще важнее.

Они ощущали все перемены погоды, видели будущее, хоть и ограниченно. Их неясные пророчества часто меня раздражали, но этот вопрос был простым. Из сотен или тысяч чаек-духов в Сан-Франциско хоть одна должна была видеть призрака Сю Анцзинь.

Вызвать чаек будет просто. Нужно лишь сжечь бумажный талисман.

Мне нужно было находиться снаружи, в стороне, и я пошла к моргу, где работала, выбрала проем между этим зданием и соседним. Я вытащила свою стопку талисманов, полистала рисовую бумагу, пока не нашла нужный.

Почти все мои талисманы были на желтой бумаге, некоторые на красной, но лишь один был бирюзовым. Я его теперь вытащила. Маленькие печати в виде птиц рядами покрывали его, их было сорок в каждом ряду, шестьдесят в каждой колонке… Очень много.

Должна признаться, я хотела их снова увидеть, услышать их вопли, которые напоминали людей и нет, шепот и гул, возмущенное хлопанье крыльев в воздухе. Веселое безумие их существования.

Мистер Янци на моем плече ждал, пока я зажигала спичку и поджигала бирюзовый листок. Огонь превратил края в черный пепел, пополз по странице и задел печати птиц. Тут должны были прибыть чайки, моя стая должна была собраться бурей перьев.

Я ждала шум крыльев, который перекрыл бы треск огня и топот людей на дороге, куда открывался этот узкий переулок.

Я ждала головокружительные вопли, блеск крыльев и клювов в тусклом свете.

Я ждала.

Огонь пожирал талисман, пока я ждала своих чаек. Я ждала и ждала, а талисман стал кусочком, огонь стал обжигать мои пальцы. Я терпела боль, а потом бросила обгоревший кусочек на землю.

Мистер Янци тихо сказал:

— Что случилось, Ли-лин?

Я тихо ответила:

— Они не прибыли. Не понимаю.

— Еще загадка?

— Невозможно, мистер Янци. Даже если я сделала что-то не так, даже если бы они злились на меня, талисман должен был позвать их сюда. Что-то вмешивается.

— Ли-лин, чтобы что-то вмешалось…

— Гадаешь, каким сильным нужно для этого быть? Намного сильнее меня, ясное дело, но еще и достаточно сильным, чтобы помешать связи между чайками и моим талисманом вызвать их.

— Насколько сильнее тебя, Ли-лин?

— Намного. Клятвы имеют силу. Чайки — духи природы, и вместе это создает прочную связь.

— Ясно, — сказал мистер Янци. — Ли-лин, думаешь, они могут быть…

— Мертвы, мистер Янци? Думаю, я поняла бы. Я бы ощутила.

— Я не знал, что ты так можешь.

— Не могу, — сказала я, — у меня нет такого дара, такой навык не получить тренировками и внутренней алхимией. Но я думала, что связь между мной и Джиуджиу из колодца, а потом недавняя клятва связывали нас прочно и навсегда. Если Джиуджиу была мертва, я бы ощутила.

Мистер Янци кивнул.

— Что будешь делать с этим?

— Не знаю, — сказала я. — Еще одна загадка, а я еще не справилась с другой. У меня нет решений, — я кусала губу. — Если только это не связано.

— О чем ты, Ли-лин?

— Дерево-вампир убивает девочку, ее душа пропадает, чайки-духи тоже пропадают. И кто-то проводит ритуал Облачения без позволения божеств. Я начинаю подозревать, что у этих проблем может быть один корень.

— Ясно, — сказал мистер Янци, прижал ладонь к глазу, словно смотрел вдаль. — И что теперь?

— Я буду искать, — сказала я. — Пытаться найти призрака девочки и чаек. Наш следующий шаг ясен, но он будет сложным.

— Что сложного, Ли-лин?

— Мистер Янци, — сказала я, — ты когда-нибудь пробовал отыскать кота?

ВОСЕМЬ

Найти кота не так просто, как это звучит. Коты охотятся, прячутся, хитро следят. Их проницательные глазки видят в пейзаже все укромные места и тайные проходы. Двухвостый кот-дух, как Маоэр, который выживал своим умом больше пятидесяти лет, который был в Китайском квартале, когда тут были всего лишь хижины у грязной тропы, десятки лет изучал окрестности. Он знал низкие дома и чердаки квартала так хорошо, что мог сбежать от любого бродячего пса (и горе гончей, принявшей Маоэра за свою добычу, ведь жестокий юмор кота, хитрость, острые когти и склонность к исчезновению означали, что он мог сбежать от стаи волков невредимым).

Маоэр видел все. Он мало интересовался делами людей и духов, но видел многое и замечал. Если призрак Сю Анцзинь пробегал мимо него, он бы заметил, и он вспомнил бы ее, если бы я предложила вкусную плату. Не было гарантий, что он ее видел, и что я найду Маоэра, если он был не в настроении находиться.

Но у меня было преимущество. Мы с Маоэром как-то ходили по кварталу вместе днем и ночью. Он водил меня к своим укрытиям и ловушкам для крыс, к его дому возле Рыбного переулка, где он съел украденного осетра, и к складам, где он охотился на мышей и воровал сушеную каракатицу. Он жил как король-бродяга, разбойник-хозяин своей территории.

Я искала его около двух часов, а он лежал, как император, на стоге сена. Я подозревала, что сено уже было теплым, когда он лег, и он тут же уснул.

Я подошла, и один глаз медленно открылся, посмотрел на меня с интересом. Рыжий уличный кот понюхал воздух с моей стороны, проверяя мою личность. Маоэр был потрепанным уличным котом со сломанным хвостом и небольшой хромотой воина, он сражался днем и выл на луну ночью, и в нем была лишь капля таинственного величия. Он перевернулся на лапы и встал на ноги, зевнул, лизнул лапу и посмотрел на меня.

— Маоэр, — сказала я. — Рада тебя видеть.

— Дао-девочка, — сказал он, не перестав вылизывать лапу. — Принесла мышей?

— Не с собой, — сказала я, — но я сожгу для тебя бумажных.

Я не видела Маоэра несколько месяцев. Пойдя за мной в бой, он пострадал, так что теперь не спешил лезть в драку.

— Пришла убить крысу, мяу? — спросил Маоэр.

— Нет, я ищу призрака девочки. Ты не видел такого?

Он чуть расслабился, хитро посмотрел на меня большим глазом, взглянул вдаль маленьким.

— М-м-м-может, Маоэр и видел ее, — сказал он.

Я опустилась на корточки, чтобы смотреть ему в глаза.

— Сколько будет стоить узнать точно?

Он смотрел на меня с вопросом еще миг, а потом встал на задние лапы, выглядя почти как человек на миг, а потом его лицо изменилось, тело тоже, и он стал мальчиком с растрепанными волосами в пушистом оранжевом свитере. Его зубы и глаза остались кошачьими, два хвоста спокойно раскачивались за ним.

— Убьешь крысу? — сказал он. — Пообещаешь?

— Ты не можешь справиться с крысой? Я не понимаю, — сказала я.

Он промолчал, но смотрел на мистера Янци с голодом.

— Маоэр, не ешь глаз! — возмутилась я.

— Да, прошу, не ешь меня, — сказал мистер Янци.

— Может, тебе лучше быть в кармане, мистер Янци, — сказала я.

— Это звучит заманчиво, — сказал он и спрятался.

— Маоэр, я рада тебя видеть, но ты занят крысой, а я пытаюсь помочь мертвой девочке.

Голос Маоэра стал пронзительным, хвосты били по ногам:

— Плохая крыса! — сказал он. — Подлая! Охотиться!

— Маоэр, мне сложно поверить, что какая-то крыса могла сбежать от тебя, когда ты охотишься.

— Не Маоэр охотиться! — завизжал возмущенно он. — Плохая крыса охотиться на девочку-призрака!

Я напряглась.

— Ты видел девочку-призрака?

— Я же сказал, мяу! — хотя он этого не говорил. — Она бежала-бежала, а плохая крыса — за ней.

— Ты видел, как девочка-призрак бежала мимо, а за ней… демоническая крыса?

— Рычать! — сказал он. — Не видел! Маоэр биться!

— Ты бился с демонической крысой?

— Маоэр могучий! — сказал он и провел когтями по воздуху. — Маоэр биться с плохой крысой, девочка убежала. Два охотились, преследовали!

— Так крыс за девочкой бежало много? — сказала я.

— Нет-нет, — сказал он. — Только крыса.

— Ты бился с крысой, и… Кто погнался за девочкой-призраком?

— Друзья крысы, — сказал он. — Большие.

— Маоэр, — сказала я, — прошу, посмотри на меня. Ты можешь сказать, как сильна эта крыса и ее друзья? Ты видел меня в бою. Я могу одолеть ту крысу?

— Да-да, — сказал он. — С закрытыми глазами девочка-дао одолеть крысу.

— А эти «большие»?

Он поежился.

— Большие побить бы дао-девочку, — сказал он. — Глаз нет, рук нет. Большие побили бы дао-девочку.

— Они одолели бы меня с закрытыми глазами, даже не используя руки?

Маоэр кивнул. Порой казалось, что я всю жизнь переводила кого-то, но по-разному.

— Ты видел девочку-призрака, и она убежала с крысой и великанами, что гнались за ней.

— Уже десять раз сказал, — буркнул он, — мяу.

Я кивнула.

— Расскажи о девочке-призраке. Ты видел, куда она пошла?

Он сверкнул хитрой улыбкой.

— Хочу мышей! — мяукнул он. — Угощения, мяу.

— Ты знаешь, где она, — сказала я. — Отведешь меня к ней за награду? Договорились.

— Девочка-призрак прятаться, — сказал он. — За вонючим местом.

— Вонючее место, — я пыталась понять, что он имел в виду. — Сточная канава? Помойная яма?

— Нет, не такое, — сказал он. — За вонючим… — он пытался подобрать слова, но не мог. А потом протянул руку и коснулся когтем сосуда в форме тыквы-горлянки на моем поясе. — Вонючки в…

Было сложно понять. Место в Китайском квартале, где вонючки хранились в склянках?

В склянках…

— Духи, Маоэр? Ты о бутылочках духов?

— Да-да! — сказал он. — Я же говорил.

— Точно, — сказала я. — Она прячется за фабрикой духов на Джексоне?

— Да-да! — сказал он.

— Переулок Данком, — сказала я. — Я у тебя в долгу, Маоэр. Я сожгу бумажных мышей и много угощений для тебя.

Тупик на территории Аншень, переулок Данком был темным грязным участком с ночлежками и логовом опиума. Обрывки газет и гнилая солома хрустели под ногами, пока я шла меж деревянных стен по бокам переулка.

— Нужно было взять фонарик, — сказал мистер Янци.

Кивнув, я вытащила свечу и спичку, зажгла свечу, прикрыла ладонью, чтобы защитить огонек от ветра.

В переулке было темно, стены наклонялись в стороны, и воняло рыбой и опилками. Здания по сторонам были построены близко друг к другу, их скрипучие балконы были сделаны из обломков кораблей. Когда тридцать тысяч человек жили на двенадцати улицах, все было темным, каждый дюйм пространства использовался.

Движение в тенях: пробежала крыса, юркнула в щель. Эта крыса казалась обычной.

Я пошла глубже в переулок с сиянием маленькой свечи, озаряющим дорогу. На повороте что-то замерцало, отражая свет: осколок стекла. Я пошла дальше и увидела еще отражение.

Но это был не осколок. Это был шелк, торчащий из-за доски, которая могла быть частью деревянной стены. Я замерла, потушила спичку и зажгла другую, решила шагнуть ближе, но невысокий человек выбежал из укрытия.

Девочка бежала. Я не преследовала, не хотела ее спугнуть. И она бежала к тупику.

Она была меньше, чем я ожидала. Меньше трупа. Она была в синей шелковой накидке без пуговиц, под ней была шелковая блузка и светло-зеленое шелковое платье, и она покачивалась на бегу, словно ее ноги были связаны. Но ноги Сю Анцзинь не были связаны, так делали редко среди тех, кто прибывал в эту страну. Одежда бегущей девочки не была обычной, а напоминала что-то из оперы: наряд другой эпохи… может, династии Сун?

Зачем Анцзинь древняя одежда? Почему ноги ее призрака были связаны? И почему она была такой маленькой? Было только одно объяснение: это была не она, а другая девочка.

Все в ее виде было необычным. В Китайском квартале было мало женщин, и редко кто-то из них был один. Но тут была девушка, убегала в панике, прячась за все, что могла найти. Ее волосы были собраны в пучок в форме бабочки. Древний стиль.

Я представила, что она ощущала, когда добралась до закрытого выхода из переулка и поняла, что попалась.

— Девочка? — позвала я. — Все хорошо. Я тебя не обижу.

Она опустилась на корточки в конце переулка. Она была спиной ко мне, но на вид ей было лет шесть-семь, немного младше Сю Анцзинь. Я вспомнила себя в этом возрасте, непрошенная и не нужная.

Глядя на испуганного ребенка в углу, я видела себя, прячущуюся в колодце, пока надо мной происходили ужасы.

— Девочка? — позвала я. Ответа не было. Я шагнула к ней.

Я замерла в десяти футах от нее, делала мелкие шажки, чтобы не спугнуть.

— Девочка?

Мистер Янци напрягся.

— Ли-лин, — начал он сдавленно, а потом девочка повернулась ко мне.

В мире были всякие лица. Одни казались счастливыми, другие печальными. Некоторые скрывали эмоции. Одни лица постоянно хмурились, другие были чувствительными, как струны инструмента, передавали даже мелкие перемены чувств. Некоторые лица выражали не то, что хотели, были готовы смеяться, хотя были на грани слез.

Эта девочка была другой.

У девочки не было лица.

ДЕВЯТЬ

Ее пустое лицо было кошмаром. Его словно стерли, заглушили. Когда я увидела отсутствие глаз, носа и рта, я ощутила, словно что-то фундаментальное нарушили, вырвали из существования. От ее вида я побелела. Я услышала странный тихий и скрипучий стон и поняла, что он срывается с моих губ. Я покачала головой, заставила себя замолчать.

Волосы на ее голове предполагали лицо, но его не было. Ото лба до подбородка была только пустая кожа. Ни глаз, ни носа, ни рта. У нее не было черт. Она напоминала пустую доску или беззвездное небо ночью. Пустота.

Я затаила дыхание, отпрянула на шаг. Я не могла говорить. Я могла лишь смотреть.

— Что… — мой вопрос был бы адресован ей, но я не могла это сделать. Я не могла говорить с этим подобием лица.

Девочка не двигалась, пока я пятилась, пытаясь понять, что на кошмар передо мной. Я заставила себя отвести взгляд на то, что я узнавала. Шелковая одежда, слои ярких красок, выглядела изящно и дорого, но из другой эпохи. Вещи напоминали нарядный костюм, а не повседневный. Ее ступни были крохотными полумесяцами. В отличие от меня или Сю Анцзинь, они были перевязаны, чтобы остановить рост.

— Мистер Янци, я не думаю, что это Сю Анцзинь. Кто же это?

Глаз на моем плече глядел на нее задумчиво, постукивая пальцем там, где мог быть его подбородок.

— Она не призрак, Ли-лин, а какой-то яогуай. Я бы вытащил твой персиковый меч на твоем месте.

Он был прав, конечно. Я не знала, кем она была, что умела, и какими были ее намерения.

— Нет, — сказала я. — Я не направлю оружие на ребенка.

— Ли-лин, она только выглядит как ребенок! Ей может быть сто лет.

Он был снова прав, но я не собиралась доставать меч. Не против ребенка. Она сжалась в тенях у стены.

— Девочка, — сказала я громче. — Ты — Сю Анцзинь?

Она покачала головой. Нет.

— Тогда кто ты?

На пустом лице не было реакции, но ее поза, казалось, выражала беспомощность.

— Конечно, — сказала я. — Ты не можешь говорить, да?

Она это подтвердила.

— Ясно, — сказала я. — Будет сложнее.

Она подняла ладонь, указала пальцем на мое плечо.

— Это мистер Янци, — сказала я. — Он — дух глаза. Мы тебе не навредим.

Безликая девочка медленно кивнула.

— Ты в опасности, кроха?

Кивок.

— Не бойся, — сказала я. — Я тебя защищу.

Она отрицательно покачала головой.

— Я могу тебя защитить, — сказала я.

Она решительнее покачала головой. Я сглотнула.

— Ты — человеческий ребенок? — спросила я.

Нет.

— Что-то забрало твое лицо?

Нет.

— У тебя когда-то было лицо?

Нет.

— Ты знаешь что-то о Сю Анцзинь?

Кивок, да.

— Между вами есть связь?

Кивок.

Я кивнула в ответ, ощущая ее страх.

За мной что-то зашипело. Я повернулась, заслонила девочку своим телом. Я пригнулась, сжала деревянный меч на своем поясе. Возле меня стояла крыса ростом в три фута, меньше девочки, и на ней была человеческая одежда.

Не крыса, запутавшаяся в тряпках, а крыса на задних лапах. Он был богато одет, носил черное шелковое одеяние придворного династии Цин с прямоугольным участком синего шелка на груди, золотые кольца мерцали на его пальцах. Его глаза не были глазами. То была пара нефритовых кусочков мрамора.

Мягкий красный оттенок его кожи и шерсти напомнили румяна, которыми красились американки. Его нос дергался, выдавая тревогу.

Об этой крысе говорил Маоэр? Возможно.

— В темном саду вянет цветок, — сказал он ритмично, словно читал классическую поэзию. — Я прибыл отыскать жену господина. Ты ее видела?

— Нет, — ответила я быстро. Слишком быстро, пожалуй. Его нос замер, направленный на меня.

— Сказанную ложь не вернуть, как не собрать в бутылку пролитое на землю вино, — сказал он с тем же ритмом. — Откуда ты знаешь, что не видела жену моего господина? Я даже не описывал ее.

Я взмахнула рукой, указывая на переулок и улицу.

— Это Китайский квартал. Оглядись, крыска. Ты видел тут женщин?

Его нос дергался. Он напоминал трепет флага в ветреный день.

— Я думал, что говорил с женщиной, но, может, ошибся, — сказал он. — И не зови меня «крыска». Как мерзко. Я — Ган Сюхао.

Имя потрясло меня. Не от страха, просто оно было известным.

— Ты — Ган Сюхао? Крыса, что прожила в гробнице великого ученого и прочла все его книги?

— Да, — усмехнулся мальчик-крыса.

— Крыса-ученый, чьи стихотворения и сочинения завоевали ему славу?

— Это я, — сказал он.

— Тот, кто украл камни Императора?

— Я — тот пресловутый разбойник, — сказал он.

— Разве не ты убил двух женщин, пока они спали?

Он пожал плечами.

— Они были лишь наложницами.

Я вытянула свой персиковый меч.

Он прищурил веки вокруг зеленых камешков.

— Разве твои глаза не вырвал и съел, — сказала я, — великий охотник на призраков Чжун Куй?

— Чжун Куй не был ни в чем великим! — закричал он. — Это большой урод, который завидовал, потому что мои сочинения были лучше его! — он дрожал так, что шелковое одеяние будто мерцало.

— Ган Сюхао, прошу, простите за такие слова, если я неправа, но вы — яогуай? Вы тут, в Китайском квартале, ходите чудовищем среди живых без благословения богов Даоши?

— У меня есть разрешение духовного правителя этих земель, — сказал он.

Это меня заткнуло.

— Кто такой духовный правитель?

— Я работаю при дворе Туди Гона этого региона, — сказал он. — Городской бог послал меня за его женой.

— В этом регионе нет Туди Гона, — сказала я.

Как-то крыс смог улыбнуться, показывая острые зубы.

— О, есть! Моего господина выбрали выполнять его долг, хоть Облачение еще не завершено.

— Так ты — часть группы, что хочет призвать Туди Гона, не получив должное разрешение и благословение Небес?

Крыс принюхался.

— Жена моего господина за тобой. С дороги.

— Нет, — сказала я. — Она не хочет идти с тобой.

— Она — жена моего господина, — Ган Сюхао издал смешок. — Разве карета решает, куда она катится?

Я направила меч на его грудь.

Я видела, как он пытался подавить оскал. Я смотрела, как он медленно и неуклюже достает маленький меч из одеяния. Он направил его на меня. Меч был размером с палочку для еды.

— Он такой милый, — сказала я мистеру Янци.

— Готовься к смерти, — сказал крыс.

Я взмахнула мечом и ткнула кончиком в маленькую челюсть Гана Сюхао.

— Ты меня порезала, — потрясенно сказал он.

— Ган Сюхао, раз ты вошел на эти земли с разрешением того, кто может скоро быть нашим Городским богом, я не думаю, что мне нужно тебя убивать. Но, поверь, я могу это сделать. И сделаю, если нужно, и не буду сожалеть. Уходи сейчас же. Больше не устраивай проблем, и тогда не будет плохих последствий.

— Она меня порезала, — повторил крыс, гладя на мелкую царапину на его лапе.

— И сделает это снова! — сказал мистер Янци. — Такая уж она женщина.

Я улыбнулась от этого.

Ган Сюхао посмотрел за меня и в сторону. Явно смотрел на девочку.

— Идем со мной, Четвертая жена.

Я повернулась к ней. Ее пустое лицо ничего мне не говорило. И она стояла неподвижно. Она не говорила, и не было ясно, что она чувствовала, по ее позе. Но слуга ее мужа приказал ей, говорил от лица ее мужа, а она не двигалась.

Я встала между девочкой и крысом. Он отпрянул, зло кривясь, хотя глаза оставались каменными, без эмоций. Я приготовилась к атаке.

Он развернулся, упал на четвереньки и побежал прочь. Я не этого ожидала.

— Представляешь? — сказала я. — Я одолела монстра, с которым бился сам Чжун Куй.

Глаз моего отца вздохнул, его зрачок был большим в полумраке.

— Не думаю, что крыс убежал, Ли-лин.

— Что это значит?

— Думаю, — сказал глаз, — он пошел за подмогой.

— Великаны, — сказала я. — За мной идут великаны, которых видел Маоэр.

ДЕСЯТЬ

Тяжелые шаги подсказали, что я была в беде. Я подняла голову, увидела на улице Джексона красную крысу и крупные фигуры. Ган Сюхао шел как человек, как мелкий ученый, гордо шагал, и черная мантия представителя Императора придавала смешной фигуре серьезный вид.

За ним из теней появились два человекоподобных монстра.

У них были ноги, тела и руки мускулистых мужчин, но увеличенные до шести футов в плечах. Все ниже плеч было человеческим. Они носили броню из квадратных металлических пластин, связанных зелеными шнурками, металл выглядел потерто и во вмятинах, а шнурки растрепались. Над каждой грудной пластиной, где были шея и голова у человека, у них были головы и шеи зверей.

У одного была голова лошади. У другого — голова быка.

Я медленно сглотнула, кровь похолодела. Я сталкивалась с такими существами, сторожащими врата Ада. Они были крупными и сильными, а еще все они были обученными воинами, десятки лет оттачивали мастерство, боевые искусства и владение оружием.

Эти двое стражей Ада тоже впечатляли. Их размер пугал даже на расстоянии ярдов. Я хотела отпрянуть на пару шагов, освободить им место. Они несли длинные палки, но оружие быка было с большим стальным трезубцем на конце, а у коня заканчивалось черным железным набалдашником с острыми шипами, словно с зубами. Оружие казалось длиннее и тяжелее, опаснее, чем у любого человека.

Если это недостаточно пугало, у каждого было оружие, пристегнутое к спине. И какое! Шестиугольная деревянная трубка была на спине быка, и голова закружилась, когда я узнала оружие: Йи Во Фень, Улей пчел, изобретение династии Мин. Внутри были тридцать два маленьких снаряда, и они вылетали одновременно, терзая врагов.

Второе оружие коня было на черной ленте, висящей по диагонали, и это были Пен Хуо Ци, пара пистолетов, что работали на порохе, выпускали поток огня. Оба оружия требовали бригады людей, чтобы выкатить их на поле боя. Но существа передо мной несли их легко, как я — зеркало и сосуд-горлянку.

Стражи Ада несли оружие в руках с гордостью и грацией воинов, мастерство которых было абсолютным, и они двигались с властью военачальников. Я ругала себя за глупый поступок. Во что я ввязалась? Я не могла выстоять против одного из них, тем более — против двоих.

Но они были тут, подкрепление крыса, были вооружены для боя, уж слишком подготовлены для моего уровня сражения.

Заговорил красный крыс:

— Хватит притворяться, жрица. Ты — ничто, ты не можешь защитить девочку. Отдай жену моего господина или сразись с его слугами, стражами врат Ада.

— Почему они тут? — сказала я. — Почему покинули свой пост?

Конь откинул голову и яростно заржал.

— А ты, Нито, — я обратилась к быку. — Почему не заботился о своей броне? Ты не гордишься своим видом? Или у тебя нет вовсе гордости, раз ты стал выполнять приказы крысы, убившей двух женщин, пока они спали?

— Мы с товарищем не одни в полиции Ада, — сказал солдат-бык. Его голос был рокотом, но я как-то его понимала.

Что-то было не так в словах Нито, в них обоих, но я не могла понять, что. Что меня беспокоило? Я поджала губы, пытаясь понять, что в его словах вызывало тревогу. А потом поняла. Речь полиции Ада должна быть священной, не понятной для живых, потому что они были отдельно от нас. Чтобы живой человек мог понимать их священный язык, человек должен был исполнить ритуал унижения. Я такого не делала, но понимала его.

Я посмотрела на быка. А потом подняла персиковый меч между ним и мной.

— Ты не тот, кем назвался, — заявила я. — Кто ты на самом деле?

Конь заговорил:

— Мы — полиция Ада. Почему ты не веришь ему?

— Вы не из полиции Ада, — сказала я. — Я не должна понимать ваши слова.

Они задумались над моими словами.

— Она понимает нас, — сказал конь быку. Они были потрясены этим. Их звериные головы печально опустились. — Она не опустилась на колени, не распласталась на земле, не съела ком грязи, но понимает нас. Нас лишили священной речи.

— Вас лишили постов, — поняла я. — Может, изгнали? Но вы надеетесь, что работа вернет расположение к вам, и вы снова попадете в ряды полиции Ада.

Мамиан повернулся, его лошадиное лицо было в профиль. Я видела только один глаз, но он был круглым, большим и печальным.

— Ты многое замечаешь, жрица, — сказал он, голос был смесью ржания и визга.

— Так уйдите, оставьте мне этого ребенка, а я каждый день буду молиться и за ваше помилование. Договорились?

Ган Сюхао прошел вперед, его шелковое изящество не портили нефритовые глаза и красное лицо грызуна.

— Нито и Мамиан слишком умные, чтобы принимать жалкие молитвы даоши низкого уровня, женщины, когда им дал приказы Призрачного магистрата.

— Кто это такой? — сказала я.

Крыс захихикал.

— Это мой господин, муж девочки. Она принадлежит ему. И он будет официальным Городским богом Сан-Франциско, Земным богом Калифорнии послезавтра.

— Кто твой господин? — сказала я. — Как зовут «Призрачного магистрата», получившего ритуал Облачения? И почему у этой девочки нет лица?

— Поверь, жрица, — сказал крыс, — мы, как и ты, не понимаем, где ее лицо.

— Ты тоже не знаешь, кто она?

— Я этого не говорил, жрица. Я знаю, кто она. Знаю, какой цели она служит, но я ждал, что у нее будет лицо.

В голове начинали складываться кусочки головоломки. Одна девочка умерла, у девочки-призрака не было лица, и она сказала, что между ними была связь…

— Что твой господин надеется достичь ритуалом, Ган Сюхао? Кто ее муж? — спросила я. — И кто помогает вам из живых исполнить ритуал?

— Я рассказал тебе достаточно, жрица, — сказал Ган Сюхао, моргая нефритовыми глазами. Он посмотрел за меня и сказал. — Четвертая жена, идем со мной, если не хочешь, чтобы Нито и Мамиан убили женщину, защищающую тебя.

Я услышала, как ее ножки шаркнули за мной. Дитя без лица шагало к крысу. Это меня удивило.