Промолчавший всю дорогу Леша, очень вежливо попрощавшись, торопливо исчез за дверьми родительского парадного.
— Что ты ему сказал? — спросила я сидевшего за рулем Влада.
— Что если еще раз его увижу на каких-либо боях, или увидят мои знакомые, то от его правой по нелепой случайности останется месиво, и о любых видах работы можно будет забыть, — был невозмутимый ответ. — Поверь, отличная мотивация.
В этом я не сомневалась.
— Ты его ужасно напугал, Влад. Он ведь реально тебе поверил.
— А я не шутил — сломанная рука лучше пробитой башки, — он завел мотор и резво выехал со двора.
Черный, видавший виды седан «BMW» кряхтя выбрался на пустую проезжую часть.
— Я не верю в то, что ты бы это сделал.
— Я, конечно, понимаю, что ни одна умная телка не стала бы встречаться с моим подонком-братцем…
— Ты хочешь меня разозлить, — перебила я этот полный горечи ядовитый поток. — Зачем, Влад?
— А зачем ты жалеешь меня? — проорал он, заставив меня вздрогнуть. — Думаешь, я не замечаю этих проникновенных взглядов и тона, как к инвалиду?
Из-за мимики открылась ранка под бровью и пошла кровь. Влад выругался, съехал на обочину и остановился.
— Я не жалею тебя. К сожалению, или к счастью, поводов нет, — роясь в бардачке в поисках аптечки, сказала я. — Просто отношусь, как заслуживаешь. Нормально.
Выудив аптечку, нашла там стерильную салфетку и антисептик. Разорвала упаковку, смочила кусочек марли и осторожно прижала к его брови. Влад дернулся, но не отстранился.
Зажмурился, откинулся на подголовник. Едва соображая, что делаю, я погладила второй рукой его лицо, пытаясь расслабить мышцы. Кожа под пальцами была влажной и горячей.
А ощущалась так, будто я взялась рукой за оголенный кабель. Простое невинное касание. А остро настолько, что щемило сердце.
— Не уберешь руки, я трахну тебя прямо сейчас, в этой машине, — Влад поднял голову. Открыл глаза.
Вот только в них не было ни угрозы, ни похоти. Потемневшие, с расширенными зрачками. И глядели так, будто забирались под кожу. Касались к самому сердцу.
— Так трахни, — промокнув напоследок рану, я отняла руку. — Добьешься своего — я тебя возненавижу. Авось полегчает…
Дальнейшие слова застряли в горле. Я подавилась ими, едва удержавшись, чтоб не раскашляться от ментального удушья.
Страдание. Адская боль. Отчаяние. Они отразились на разбитом лице мужчины, будто Влад дал заглянуть мне в свою душу. На краткий миг.
Потом он с хриплым воем со всей силы замолотил кулаками по рулю. А я обвила его за плечи со спины, насколько могла, прижалась всем телом.
— Лучше уйди, Настя, — прохрипел он.
Я покачала головой, будто он мог это увидеть. Закусила губу, чтоб не разрыдаться. Передвинулась и обняла, прижав его голову к своему плечу. А Влад обхватил мой стан, крепко, практически доставая кончиками пальцев до своего туловища. Цепляясь как за соломинку.
И мы просто сидели так — долго-долго в темноте.
— Прости себя, пожалуйста, — после долгого молчания решилась я. — Ты смог выжить… Столько раз. Значит и это сможешь. Ты получил уже наказание…
Слезы все же побежали. А может, я плакала все время, пока прижималась губами к черной ткани его толстовки. Не знаю.
— Думаешь, это я самобичеванием занялся? — он поднял голову. Отодвинулся, — Или, как там это модно называть? Саморазрушение?
Из ранки снова пошла кровь. Как бы отвести его в травмпункт, чтоб наложили швы?
— Скажи, как на самом деле, — я как можно незаметнее смахнула слезы.
— Да я просто не могу ничего другого, кроме как бить морды. Потому что дебилом родился и вырос. Гены шлюхи сказались. Я не о Миле, если что, — горько выплюнул он, — а и эта, как его… Родовая гипоксия повлияла.
Не свои слова.
— Что смотришь? Глебушка что не уточнял, что у нас разные матери? Его — жена, а моя — так, временная подстилка, каких у папочки десятки. Он — запланированный и желанный, а я бы не родился, если б моя мать не была дурой и сделала аборт.
— Она любила тебя, — прошептала я.
— И умерла из-за меня.
— Нет, Влад. Ее смерть не твоя вина. Не твоя! Эта ужасная трагедия…
— Хватит! — рычаще оборвал он, — Меня! Жалеть!
Он просто не знал. Не понимал какого это, когда твою боль кто-то разделяет. Святослав хоть раз говорил с ним о матери? Хоть раз сказал, что ее смерть — не его вина? Хоть раз вообще разговаривал с ним… Или все, что сделал для сына — ребенка любовницы, это принес его законной жене и завалил деньгами? Примитивной, бездушной, меркантильной твари, вымещавшей обиду за измену мужа, от которого не ушла из-за его бабла, на его сыне. Устроившей ад вместо детства для ни в чем неповинного мальчишки.
Влад отвернулся. Сидел, опершись на руль, и невидяще глядел в темноту.
— Тебе нужно наложить швы, — выдохнула я, проглотив комок в горле.
— Что?!
— У тебя рассечение. Само оно не затянется, — я зашла в Интернет, поискала ближайший травмпункт, запустила навигатор, — только езжай потихоньку.