Для Ноя, короля детективных историй, с безмерной любовью от старика отца
Достигнув лестницы, Кенни Такер почувствовал запах бекона, а когда вошел в кухню, у него в желудке разыгралась буря.
Его жена Сара — их браку в следующем месяце исполнялось двадцать два года — суетилась возле стойки, одной рукой управляясь со сковородой, а второй набирая что-то на мобильном.
— Доброе утро, соня, — проговорила она, улыбаясь через плечо.
Кенни зевнул и чмокнул ее в щеку, после чего, усевшись за завтрак, отхлебнул горячего кофе из чашки, что уже ждала его на столе. Он проследил за тем, как Сара, так и не отрывая глаз от телефона, разбила три яйца во вторую сковороду.
Едва дотягивая до пяти футов ростом, в футболке и штанах для йоги, с завязанными в конский хвост длинными каштановыми волосами, Сара даже в столь ранний час являла собой настоящий сгусток энергии. Не говоря уже о том, какой она все эти годы обладала красотой. Кенни с ней повезло.
— Во сколько же ты лег? — спросила она, беря лопатку и готовя яичницу-болтунью.
Он подавил очередной зевок.
— Точно не помню. Кажется, в начале первого.
Она покачала головой:
— Будешь сегодня на тренировке как зомби.
— Я не виноват, что кикер, идиот, дал маху и пришлось играть овертайм. Хорошо хоть «Стилерз»[1] в этот раз выиграли.
Кенни был болельщиком питтсбургских команд — хоккейной, бейсбольной, но прежде всего футбольной — в третьем поколении, поэтому давно научился довольствоваться малым.
Он потер глаза.
— Как вкусно пахнет, милая.
— Через пару минут будет готово.
— Спасибо. Сегодня мне нельзя опаздывать. Я обещал помочь Такеру Бенджамину с эссе перед классным часом.
— Это безумно мило с твоей стороны. — Она положила на тарелку несколько ломтиков хрустящего бекона. — Только вот мне интересно, ты бы так же стремился ему помочь, не будь Такер таким хорошим нападающим?
Кенни поднял глаза над газетой, которую только что начал читать.
— Слушай, я прежде всего учитель английского и только потом футбольный тренер. Ты же знаешь.
— Конечно знаю, глупенький. Я просто пошутила. — Она переложила яичницу на тарелку и, подойдя к столу, уселась напротив мужа. — Бедняжка мой. Ты становишься таким ранимым, когда устаешь.