Девушка с холста

Лилия была довольна — она наконец-то встретила мужчину своей мечты. Перечитав гору книг и женских журналов на тему: «Как выйти замуж», старалась следовать написанному. Справедливости ради стоит заметить, что из советов, приводимых в подобных изданиях, она извлекала немалую пользу. Всегда приводила себя в полный порядок, даже выходя выносить мусор — это тоже из книжки. Вдруг суженый спрятался за мусоропроводом? А уж наряжаться на работу сам бог велел.

Он появился внезапно. В пятницу по дороге домой Лилия зашла в супермаркет. Она в раздумье стояла у прилавка с молочными продуктами, выбирая что-нибудь к ужину. Каких только вкусностей не придумали: десерт с ягодами, шоколадный крем, пудинг, суфле. Лилия очень любила сливочный мусс, но диета не позволяла — слишком калорийный. Она еще минуту поедала глазами запрещенные продукты и взяла стаканчик с легким яблочным йогуртом.

— Вы не подскажете, какой творог лучше?

Перед ней стоял молодой человек с грустными серыми глазами.

— С орехами, как вы думаете, вкусный? — допытывался он.

Лилия сегодня была не в настроении, и ей совсем не хотелось отвечать ни на какие вопросы. С орехами или без — дело вкуса. В конце концов, есть продавец, который расскажет о товаре. Она уже собралась бросить незнакомцу что-нибудь резкое, но вспомнила главу «Где встретить свою мечту». Там говорилось, что принц может подкрасться в самом неожиданном месте, даже в магазине.

Выходить на охоту следовало в автолавки и присматриваться к покупателям, выбирающим детали для иномарок. Правда, от охотницы требовались хоть какие-нибудь познания в автомобилях, дабы ориентироваться на поляне. Можно прогуливаться по дорогим бутикам мужской одежды и быть начеку, когда появится жертва. Следует в удобный момент похвалить примеряемый костюм или предложить помощь в выборе — словом, обратить на себя внимание. Еще мужчины водятся в компьютерных салонах. Здесь можно, потупив взгляд, попросить помощи. Любой джентльмен будет рад блеснуть эрудицией, объясняя, чем отличается мышь оптическая от обычной. В этом случае есть опасность — можно нарваться на компьютерного фаната. Придется прослушать лекцию, где из человеческих слов будут лишь предлоги. Другой вариант: кавалер может оказаться настолько погруженным в мир мегабайтов, что ни к чему другому интереса не проявит. Понятно, что это — не наш клиент. Автор книги для невест не советовал искать знакомства в булочной. Туда наверняка мужчин пинком выталкивают за хлебом жены.

Лиля улыбнулась незнакомцу и проворковала томным голосом:

— Рекомендую малиновый, он мой любимый.

Она вспомнила, они ведь уже встречались два раза, не считая дня, когда познакомились. Всегда вежливый, робкий, новый знакомый как будто боялся проявить свои чувства. Не пытался обнять, не брал за руку, целовал несмело и лишь тогда, когда Лилия подставляла щечку.

«Я ему вскружила голову, — думала довольная собой девушка, расставаясь с поклонником. — Несчастный влюбленный, он боится показаться навязчивым».

Сегодня она пригласила Юрия к себе. Ко встрече подготовилась заранее: накупила салатов, вино, фрукты. Чтобы готовка не заняла много времени, позаботилась о полуфабрикатах, — замороженной гавайской смеси. Очень удобная вещь — сочетается с чем угодно.

Лилия планировала, что именно ее гость займется ужином. Она хотела, чтобы, когда они поженятся, он готовил на всю семью. Поэтому с самого начала следовало отвести ему эту роль. На тот случай, если кавалер окажется совсем нерадивым кулинаром, Лиля приобрела яйца. Уж яичницу-то приготовит даже самый безрукий мужчина.

Юрий обрадовался возможности накормить любимую. Любимая умилялась: ну до чего он славный! Предложив помощь в нарезании овощей и еще немного покрутившись рядом, тем самым обозначив свое участие, Лилия удалилась в комнату, выстраивать свидание дальше.

Пока все шло по сценарию. Сейчас она возьмет купленный накануне альбом с репродукциями художников девятнадцатого века — вот и тема для разговора, заодно можно показать свою эрудицию. Картины подобраны как нельзя кстати. Затем их беседа плавно перетечет… Лиля мечтательно закрыла глаза.

Погрузившись в свои мысли, она не услышала приблизившихся шагов.

Он снова и снова прокручивал в голове недавние события. Перед глазами стояла улыбающаяся Лилька. Она что-то щебетала звенящим голоском, невзначай касаясь длинными пальцами его плеча. Потом это видение сменялось другим, пугающим своей необратимостью: в кресле полулежит обмякшее тело, ноги скрещены, с подлокотников свисают кисти рук.

В тот момент он смотрел на ее руки, очень боялся увидеть лицо убитой. Не поворачиваясь к ней спиной, попятился к выходу. Висела гнетущая тишина, в которой удары собственного сердца казались оглушительными. Он вытирал отпечатки и совершал еще какие-то важные манипуляции. Если бы возникла необходимость последовательно вспомнить свои действия, не смог бы — двигался машинально, как в полусне. Потом стоял в прихожей, не решаясь покинуть квартиру. В дверном глазке кромешная тьма — в подъезде нет лампочек. Это даже к лучшему. Прислушался: не слышны ли на лестнице шаги — опять забухало сердце. Безостановочно тряслись руки, а ноги несли сами.

Ко встрече с соседями он был готов, а девушка перед дверью оказалась неожиданностью. Вынырнув из тьмы, она побежала прочь. Лишь ярко-красное полотнище юбки мелькало в темноте лестничных пролетов. Уже через минуту он с удивлением понял, что девицу не догнать. Было мгновение, когда несостоявшаяся Лилина гостья находилась от него совсем близко: чтобы ухватиться за ее широкую куртку, нужно было всего на несколько сантиметров сократить дистанцию. Он уже вытянул руку, и пальцы коснулись плеча девушки, но та проворно перелетела площадку между этажами и отдалилась от своего преследователя.

Откуда взялась эта стрекоза? Все так ловко получалось, словно по маслу шло: с Лилей познакомился, легко вошел к ней в доверие и в квартиру… И надо же, так смазать конец. Непростительно расслабился от вереницы удач.

Дело грозило выйти из-под контроля. Дальше его мысли завертелись без всякого порядка, перебивая друг дружку. Воображение рисовало картины одну за другой. Они пророчили то разоблачение с неизбежным возмездием, то успокаивали золотыми горами и безмятежной жизнью.

— Из-за какой-то дуры вся работа может пойти насмарку! — Он в сердцах стукнул кулаком по стене.

«Что мы имеем? — рассуждал он. — Девка шла к Лилии, но, увидев меня на пороге, шарахнулась, словно от чумы, и ринулась прочь. Странная мамзель. Или придурочная. Но от этого не легче. Главное, она меня видела, не могла не видеть — по подлющему закону, пучок света с верхних этажей падал на мое лицо, слепя глаза. В том, что девка и Лиля были знакомы, усомниться может только идиот. Иначе чего бы она к ней притащилась? Не из собеса же пришла или еще из какой службы. И одежда на ней нарядная, хоть и уродского покроя: куртка — мешок мешком. Почтальоны и прочие ходоки по квартирам одеваются проще. Зачем ей было убегать? С этим вообще непонятно. Бабская логика непостижима. Раз девка из круга знакомых Зимовец, значит, рано или поздно узнает о ее смерти. Скорее всего, на нее выйдет милиция, и это самое паршивое, потому как девица непременно расскажет о нашей встрече. — При мысли, что все может провалиться, его передернуло. — Этого допустить нельзя! Девчонку необходимо срочно найти. Вот только как?» — Ответ на этот вопрос к нему пришел, когда при выходе из подъезда он упал, споткнувшись о коробку.

— Икона мать! — Он уселся на ступени, потирая ушибленное колено. Его глаз остановился на тонкой брошюрке. «Методическое пособие для лабораторных работ», — прочел он на обложке. Он тут же вспомнил, как девица задержалась на этом месте. Теперь ему стало ясно: она что-то здесь обронила и пыталась найти. На первой странице зиял жирный штемпель вузовской библиотеки, в углу аккуратным круглым почерком карандашом было выведено: «Щербанова. ТОМ-01».

«Будем считать, познакомились, — удовлетворенно отметил он. — Хотя кто знает, может, эта книжонка принадлежит вовсе не ей — мало ли чего в подъезде накидано?» — Но он тут же отбросил эту мысль: другие варианты, как найти свидетельницу, напрочь отсутствовали.

Поцарапанная деревянная дверь сорок пятой квартиры в одном из домов — хрущевок по Народной улице — выделялась приклеенной к ней бумагой с казенным штампом. Полчаса назад там закончила свою работу оперативная группа. Майору Атаманову и его коллегам предстояло расследовать убийство двадцатишестилетней Лилии Алексеевны Зимовец, работавшей менеджером в торговом доме «Оникс». Убитую обнаружили в ее квартире соседи, обратившие внимание на незапертую дверь. По предварительному заключению судебного медика, смерть наступила примерно десять часов назад, то есть накануне вечером, в результате асфиксии. Опрос соседей никакой полезной для следствия информации не дал: как обычно, никто ничего не видел.

Утро в родном РУВД для Атаманова началось с оперативного совещания у начальника отдела, полковника Вениамина Михайловича Малкина, называемого его сослуживцами Михалычем. Он подождал несколько минут, пока подтянутся опаздывающие, а присутствующие тем временем обменяются новостями. Сейчас в кабинете находилось четверо оперативников: Саша Носов, рядом с ним капитан Шубин, напротив Шубина засыпающий после ночного дежурства Антон Юрасов, в конце стола возвышалась сутуловатая фигура Андрея Атаманова. Лейтенант Костров задерживался с оперативного задания.

Когда все сотрудники наконец собрались, Вениамин Михайлович приступил к делу. Сначала он прошелся по предыдущим преступлениям, расследование которых давно не сдвигалось с мертвой точки. Выслушал подчиненных, раздал указания. Полковник остановил взгляд на Андрее, старшем в группе. Это значило, что следующим докладывать будет именно он.

— Теперь что там у нас по убийству Зимовец? Майор Атаманов, я вас слушаю.

Андрей встал во весь свой гренадерский рост и начал доклад:

— В ходе расследования убийства Лилии Зимовец было установлено, что в квартире потерпевшей ничего не пропало, это подтвердила ее мать. Но версию ограбления отбрасывать не стоит: Мария Зимовец живет отдельно и в квартире дочери бывала не часто. Лилия в свои дела ее не посвящала. Несмотря на общительный характер, близких подруг Зимовец не имела. Приятельницы погибшей ничего существенного об ее образе жизни не поведали. Еще остается место работы Зимовец, возможно, коллеги смогут рассказать о ней больше. На проверку выдвинутых версий было слишком мало времени, чтобы выделить основную.

Вениамин Михайлович слушал Андрея, не перебивая. Когда тот закончил доклад, полковник никаких распоряжений давать не стал, лишь молча кивнул, что означало согласие.

После совещания по давно сложившейся традиции оперативники переместились в кабинет Атаманова.

— Вот неделька выдалась, — проворчал Юрасов, — без выходных, работы невпроворот, а тут еще труп.

— Ты, Тоха, не наводи тоску, — заметил Костров, — надо на жизнь смотреть оптимистичней. Ты наверняка уже сейчас думаешь, что это очередной глухарь.

— Я не думаю, а знаю, — упрямо пророчил Антон.

— Довольно, — прервал их Андрей, — Мишка прав, не надо раньше времени опускать руки, но и расслабляться не стоит только из-за того, что завтра суббота.

— Для кого суббота, а для кого и серые будни, — сообщил Шубин, который по графику завтра дежурил.

— Вернемся к делу, — Атаманов попытался установить рабочий настрой, — по поводу Зимовец соображения есть?

Ответом ему была тишина. Вымотанные люди, казалось, потеряли всякую способность думать. Молчание прервал Носов:

— В «Оникс» нужно сходить, сослуживцы могут что-нибудь знать об убитой.

— Молодец, Саша, — похвалил Андрей, — твоя идея, тебе и воплощать. Остальные, — он окинул взглядом оперативников, — берем в оборот соседей, особенно пенсионерок — хоть кто-нибудь что-то должен был видеть. Нужно еще раз потрясти знакомых погибшей, проверить записные книжки, письма, может, что-то всплывет.

Сведения о Лилии Зимовец были собраны сравнительно быстро. Оперативнику Носову удалось выяснить, что она после окончания педагогического института устроилась на работу в торговую компанию «Оникс» сначала на должность референта, затем доросла до менеджера. Жила Лилия одна с того момента, как разъехалась с матерью. Своего отца она никогда не видела.

День, когда была убита Зимовец, в «Ониксе» начался как обычно, с обсуждения новостей за чашкой кофе. Дамы, составляющие подавляющую часть коллектива, щебетали о сериалах, диетах и тряпочках. У Лилии с утра было замечательное настроение: сегодня она шла на свидание. Лилиного нового ухажера никто не видел, зато молодая женщина охотно о нем рассказывала: высокий, красивый, с изумительными серыми глазами, художник из Одессы по имени Юрий. Надо сказать, что любой мужчина, даже с самой заурядной внешностью, во влюбленных Лилиных глазах выглядел по меньшей мере Аполлоном.

Она любила мужчин, но, как правило, без взаимности. Первой любовью Лилии был Евгений Геннадьевич — отец ее подруги Кати. Ей было шестнадцать, когда она увела Евгения Геннадьевича из семьи. В семнадцать лет Лиля уже жила с ним на съемной квартире и называла его мужем. Толстый, лысоватый мужчина сорока семи лет нисколько не смущал Лилю, она его любила или думала, что любила. Тяга юной девушки к зрелому мужчине была вызвана отсутствием у нее отца, и это была не любовь между мужем и женой, а любовь между папой и дочкой. После трех лет совместной жизни они расстались. На Лилю нашла депрессия. — Евгений Геннадьевич ей надоел, он стал ее раздражать, и у нее настал такой период, когда она сама не знала, что хотела. После у Лилии часто случались романы, но они обычно длились очень недолго. Стоило только мужчине проявить к ней малейший знак внимания, как она рассматривала это не иначе как ухаживание. Если «ухажер» Лиле был приятен, тогда о бедный мужчина, так неосмотрительно подавший ей пальто или сказавший комплимент! Лиля шла на таран: приглашала кавалера на свидания, звонила ему, организовывала походы в кино. И удивлялась, когда ее избранник вдруг исчезал. А ведь у Лили такие были планы в отношении этого мужчины, целая программа на ближайшие десять лет со свадьбой, семейными праздниками и воскресными чаепитиями у родителей. Знал бы мужчина, от чего отказался, локти бы себе кусал.

Зимовец была трудолюбива, весьма начитанна, часто посещала различные общеобразовательные курсы. Но ее напористость, граничащая с агрессией, и демонстрация компетенции во всем отталкивали окружающих. Как только Лилин собеседник проявляя интерес к кино, литературе или к чему-нибудь еще, она вываливала на него все свои знания в этих областях. Лиля не слыла красавицей: маленькая, темноволосая, с мальчишеской стрижкой. Ее фигуру можно было бы назвать стройной, если бы не излишне широкие бедра. Зато окружающие, не кривя душой, считали Лилию Зимовец честной, благородной в поступках и доброй.

Вопрос о том, не могли ли убить Лилию из-за ее профессиональной деятельности, Саша Носов задал для очистки совести.

— Кому может помешать менеджер по продажам? — грустно улыбнулась ее бывшая коллега, — И вообще, невозможно представить, чтобы у Лилечки были враги. Она была такой дружелюбной. Вот разве что излишне доверчивой.

— Надо найти этого Юрия, — произнес Андрей, выслушав Носова. — Вот что, нужно еще раз внимательно осмотреть квартиру Зимовец.

— А если художник непричастен? — возразил Саша. — Может, они в тот вечер не встречались?

— Вот найдем этого деятеля, тогда посмотрим. Поступим следующим образом, — решил Андрей. — Завтра вместе с Шубой съездите на квартиру Зимовец. Только не торопитесь, поработайте основательно. Глядишь, что-нибудь найдете.

— Обижаешь, Андреич. Ты меня знаешь — я зверь. А Толик еще дотошней — он, пока во все щели не заглянет, не уйдет; обои отдерет, паркет поднимет, а вещдок откопает.

— Без мародерства, — предупредил Атаманов, — имущество не портить. А насчет вещдока, согласен, уж постарайтесь.

— Ага, — весело заверил Носов, — найдем адрес преступника вместе с паспортом и горой улик.

— Ищите, ищите, — махнул рукой Андрей, не обращая внимания на болтовню лейтенанта.

На последнем, пятом этаже ей не открыли. Снежана по очереди позвонила во все три квартиры — тишина. Девушке ничего не осталось, как спуститься этажом ниже, чтобы повторить свои действия. Она не случайно начала обход сверху: только на последнем этаже горел свет. На четвертом — полумрак, на третьем и втором — просто мрак — выколи глаз; первый слегка освещался светом уличного фонаря, пробивавшимся сквозь мутное окно подъезда.

Снежана остановилась на лестничной площадке четвертого этажа. Луч света падал на дверь, расположенную слева от лестницы. Поэтому только на ней можно было разглядеть номер квартиры. «45» — значилось на табличке.

«Вот и хорошо, — подумала Снежана, — позвоню сюда, и на сегодня достаточно. И так много обошла, и поздно уже: совсем стемнело».

Это повторялось почти каждый день: нервные жильцы, лай собак из-за дверей, грязные лестницы со сквозняками из разбитых окон. Бродить по чужим подъездам, да еще и в темноте, было неприятно. Снежана знала, что чем позднее вечер, тем реже люди открывают двери незнакомцам, будь то даже хрупкая девушка. Но в то же время раньше семи мало кого можно застать дома.

Пока другого выбора не было — надо же где-то работать. Конечно, платят агитатору не ахти какие деньги, но это лучше, чем совсем ничего. Снежана должна была ходить по квартирам подшефных домов и убеждать электорат голосовать за кандидата Жабкина. Предполагались продолжительные дискуссии, жаркие споры о большой политике и приглашение на встречу с потенциальным народным избранником. Снежана халтурила. Работать на совесть не хватало никаких сил: ни физических (четыре дома за вечер — набегаешься), ни моральных (жильцы надоедливых ходоков не жалуют, обругают, нахамят: нечего пороги обивать). Еще Снежана очень боялась. Заходила в подъезд с опаской, прислушиваясь, приглядываясь — нет ли подростков-наркоманов, алкаша какого или еще кого-нибудь, от кого можно ждать неприятностей. Когда звонила в квартиры, отходила от двери на безопасное расстояние. Откроют — смотрит настороженно, ноги готовы бежать. Чем встреча закончится? Затащат в квартиру, как однажды? Не откроют дверь — дух переведет и крестик в блокноте поставит, мол, работу свою выполнила — в дверь позвонила. Пусть бригадир проверяет.

Снежана уже собралась протянуть руку к звонку сорок пятой квартиры, как дверь отворилась. На пороге появился молодой человек лет двадцати трех. Вместо того, чтобы произнести заранее заготовленную фразу, она отстранилась и быстро направилась к выходу. Вид парня ей не понравился: лицо напряженное, глаза пустые, губы поджаты, словно от злобы. Сердце девушки екнуло от недоброго предчувствия. «Лучше перестраховаться!» — в испуге завопил внутренний голос. Два раза повторять ему не пришлось: девушка быстро направилась к выходу. Когда Снежана услышала позади себя торопливые шаги, она уже бежала, перепрыгивая через ступени. Что-что, а бегать она умела. Уже у самого выхода из парадного она споткнулась о валявшуюся картонную коробку. Быстро подняла упавшую сумку, которая не преминула рассыпаться из-за сломанной молнии. Снежана похватала вывалившиеся тетради и поспешила унести ноги.

Унылый дождь по-прежнему не прекращался. На город опустились сумерки, и зажглись фонари. Час пик уже прошел, но на остановках продолжал толпиться народ. Особо оживленной была площадь около метро. Люди торопились по своим делам, не глядя друг на друга и ничего не замечая вокруг.

Снежана выбралась на проспект и только здесь почувствовала себя в безопасности. Критически осмотрела свой, вернее чужой, наряд: красная юбка, расшитая ручной вышивкой, и теплая болоньевая куртка, к счастью, не пострадали. Эти вещи девушка позаимствовала у своей соседки по комнате, чтобы появиться в них в институте. Они были взяты, как обычно, без спроса, и поэтому в случае их порчи не обошлось бы без грандиозного скандала.

Середина сентября выдалась по-осеннему дождливой. Все реже сквозь облака пробивались солнечные лучи, напоминая о недавнем лете. Одиннадцатый час вечера, покинутые до утра, опустели улицы. Снежана шла без зонта под моросящим дождем, одетая в старую ветровку, оставшуюся еще с восьмого класса. Светлые волосы чуть ниже плеч, собранные в хвост, слегка намокли. Дождевые капли на щеках блестели в свете фонарей, придавая лицу трогательную свежесть. В свои восемнадцать лет девушка и так выглядела очень юной и привлекательной: большие выразительные глаза и чувственные губы-лодочки с приподнятыми кверху уголками.

Она возвращалась в общежитие после отработанной смены. Сейчас у нее было особенно хорошее настроение. На это имелось несколько причин. Сегодня Снежана была промоутером — стояла в гастрономе и предлагала попробовать сыры. Устала, но зато, наевшись на долгое время сыру и прихватив с собой трофейный кусок, заработала небольшую сумму. На эти деньги ей предстояло прожить несколько дней. Главное, что предложили работать дальше: пригласили в воскресенье на следующую рекламную акцию. Второй причиной для радости служил отъезд соседок по комнате. Они с утра собирались в Акуловку. Таня ехала домой и пригласила с собой Наташу. К этому времени они должны уже быть за пределами города.

Это значило, что предстоящие выходные пройдут в спокойной обстановке. Одна в комнате. Какое это удовольствие, когда никто не вторгается в твой мир и не портит настроение склоками! Самое приятное событие случилось около полудня. На физике Снежана сидела перед Денисом. Парень учился в параллельной группе и никак не хотел обращать на нее внимания. С некоторых пор девушка заметила за собой, что часто думает о нем. Она сама не понимала, чем ей нравился этот отличник. Их объединяли редкие общие лекции и институтский коридор, в котором можно было невзначай столкнуться с предметом своих грез. Два раза поймала на себе его взгляд, и от этого ей стало особенно радостно. Нежное чувство не покидало весь день, оно и сейчас грело ей душу, отчего девушка продолжала витать в облаках. Сейчас она придет в свою комнату, переобуется в мягкие тапки, будет мечтать о Денисе и уснет со счастливой улыбкой.

На третьем этаже уже отмечали. Бренчала гитара, и что-то мычал солист — неразборчиво, но очень громко. На боковой лестнице о наступившей пятнице свидетельствовали разбитые пивные бутылки и залитые ступени. Миновав четвертый, «наркоманский» этаж, Снежана с удовольствием отметила, что на ее пятом пока не слишком шумно. Она добралась до своей комнаты и скрылась за дверью, заперев ее на замок.

Как и ожидалось, Таня с Наташей уехали. Девушки не ладили со Снежаной. Этому обстоятельству последняя не огорчалась: соседки ей совершенно не нравились. Но напряженные отношения не мешали Снежане носить вещи своих неприятельниц.

Она сняла Танин синий свитер и аккуратно положила в шкаф, на то место, откуда брала его утром, когда ни о чем не подозревающая хозяйка вышла за порог. Как она поняла из разговоров накануне, соседки собирались ехать в поселок сразу после занятий. Поэтому можно было смело надевать в институт чужую вещь, не опасаясь, что Татьяна обнаружит пропажу.

Снежана знала, что эта ее манера — брать чужое без спроса — неприличная. Но совесть ее не мучила. Более того, она была способна и на другие не слишком красивые поступки, например подслушать разговор. Своим действиям девушка всегда находила оправдание. Снежана боролась за жизнь, а цель оправдывала средства. В этой борьбе она была одна. Надо знать планы соседок, чтобы не проиграть в комнатной войне.

Почти все окружающие ее студенты в своей жизни не заработали и рубля. Кто-то катался, словно сыр в масле, как Наташа, у кого-то бюджет был скромнее, но в таких стесненных условиях, как Снежана, не находился никто. Она была белой вороной на фоне общего благополучия. Ни одна живая душа не желала поддержать бедствующую сокурсницу. В общежитии к Снежане относились либо враждебно, либо подчеркнуто равнодушно. С бедными дружить неудобно, у них одни проблемы. Лучше вращаться в своем круге, чтобы не разделять чужих забот. Все считали свое материальное положение личным достижением, словно оно образовывалось не благодаря родительской опеке, а их собственным заслугам. Избалованные девицы кривили свои личики и демонстративно морщились при виде плохо одетой Снежаны. Не обремененные заботами, они собирались группами в общежитских коридорах и маялись от безделья. За пивом и сигаретами студентки по седьмому кругу перемывали всем косточки. Убогость Снежаны была отдельной и самой любимой темой разговоров. Здесь каждая находила, что сказать, и чувствовала свое превосходство уже хотя бы в том, что находилась в более выгодном положении. Окажись хоть кто-нибудь из них без родительской помощи, несомненно, пропали бы. Работать бы не пошли, а если бы кого и осенила такая идея, то вряд ли воплотилась бы. Еще надо найти эту работу, а найдя, трудиться и совмещать с учебой.

Юрий Рузанцев не помнил, когда еще он так работал. Картина писалась легко, будто бы кистью водила некая сила свыше, а он, художник, был лишь посредником при создании полотна. Чуть пригнутые ветром сосны, заброшенные рыбацкие лодки, опустевший берег Финского залива — в его воображении четко представлялось будущее произведение.

Был непривычен холодный климат. На его родине в это время еще загорают, а здесь проливные дожди. Несмотря на это, в Репино он мог бы провести всю жизнь.

Иногда он выезжал в Петербург. Юрий сразу очаровался этим городом. Ему нравилось в одиночестве бродить по набережным, любоваться мостами и строениями. Была в них какая-то притягательная сила. Живописец представлял, какие картины можно будет написать с видами города. У него появились особо любимые места и маршруты. Это прежде всего Летний сад и Заячий остров.

Юрий то тут, то там встречал своих коллег-художников. Они устраивались с планшетами в каких-нибудь укромных уголках и трудились над своими шедеврами. Юрий ревниво заглядывал в чужие полотна. Прогуливаясь по Невскому проспекту, он набрел на выставку-продажу картин. Прямо на улице художники предлагали свои работы. Многие полотна были выполнены небрежно — сразу видно, писались без души, на продажу. Но кое-что ему приглянулось. Это были две картины. На одной изображен какой-то сквер, а на второй натюрморт. Хотя картины продавались с общего лотка, Юрий наметанным глазом определил, что их автор один и тот же. Он ненадолго задержался, любуясь творчеством талантливого художника.

— Как торговля? — спросил подошедший к прилавку паренек. На вид ему было лет шестнадцать. Длинные волосы собраны в хвост, застиранная футболка и сношенные китайские кроссовки. В руках юноша держал подранный пластиковый пакет.

— Я еще принес, возьмешь? — Он достал из пакета нечто, завернутое в газету.

Продавец — плотный мужчина в засаленном пиджаке — стал придирчиво разглядывать товар.

Под газетной упаковкой находилось настоящее чудо — написанный маслом женский портрет. Юрий стоял как завороженный. Это был шедевр: мягкие линии, тени — мастеру удалось передать свое настроение и характер героини. Несомненно, портрет был написан той же рукой, что и сквер с натюрмортом. Больше всего Юрия поразило лицо натурщицы: ее черты не были идеально красивыми, но казались очень знакомыми и близкими.

— Не пойдет, — вынес заключение торгаш, — эта тематика не пользуется спросом.

— Ну Леонидыч, — принялся уговаривать юноша, — можно дешевле, мне очень надо.

— Я что, бесплатно тут стоять должен? Никакой прибыли от твоей мазни.

Юрий подошел ближе.

— Сколько вы хотите? Я возьму.

— Сто пятьде… — собрался назначить цену парнишка, но Леонидыч его перебил:

— Триста.

Юрий не стал торговаться; за понравившуюся картину он готов был отдать гораздо больше.

За городом в это время года бывает особенно хорошо: прозрачный воздух осени, уже нет жары, но холода пока не наступили. Всюду тихо — пора отпусков и каникул закончилась, суетливые дачники появлялись лишь по выходным.

Андрей рассеянно смотрел по сторонам, когда ехали в Репино по Приморскому шоссе. Как давно он не бывал в этих местах не по служебной надобности, наверно, лет пять прошло. Память унесла его в далекое и оттого нереальное время летнего отпуска.

— Можно считать, приехали! — Голос водителя разбудил задремавших оперативников. — Вон там, за поворотом, должен быть ваш адрес, а я дальше не повезу: в такое болото лучше не соваться.

Пассажиры выгрузились из «Нивы», обошли через кустарник огромную лужу, перед которой остановилась служебная машина, и направились к дому, где мог оказаться их фигурант.

При повторном осмотре квартиры погибшей был найден листок бумаги с записанным на нем номером телефона. Номер числился за одним из домов дачного поселка Репино. Принадлежал этот дом некоему Роману Константиновичу Уварову. По оперативным данным, хозяин дачи уже долгое время находился за границей. Однако в его доме с некоторых пор кто-то проживал. Возможно, это родственники Уварова или квартиросъемщики, тем не менее нужно было узнать о появлении номера телефона репинской дачи в квартире убитой.

По указанному адресу располагался аккуратный каменный домик с низким металлическим ограждением. В саду никого не было. Поднявшись на крыльцо, Носов заглянул в окно и, никого не увидев, постучал в дверь. Ответа не последовало. Саша посмотрел на Атаманова, изобразив жестом действие, которое означало: товарищ майор, разрешите взломать.

— Тебе лишь бы имущество портить, — проворчал Андрей, шаря на ступенях. — На, открой лучше, — он протянул Саше ключ, найденный в одной из кастрюль, хранившихся здесь же, под навесом.

Деревянная дверь бесшумно отворилась, и оперативники вошли внутрь. В доме две комнаты, холл и небольшая кухня. Мебели не много — старая, но не изношенная. Судя по виду дачного дома, хозяин не бедствовал, но и к клану миллионеров не принадлежал. Обстановка выглядела так, как будто бы владелец здесь бывал лишь наездами, когда появлялось время, и вовсе не относился к той части населения, которая, лишь только начинается сезон, едет на свои участки и до поздней осени проводит выходные на грядках.

В доме никого не оказалось, но было понятно, что здесь кто-то живет. Все указывало на присутствие постояльца: обувь в прихожей, небрежно брошенная на стулья одежда, посуда с остатками еще не засохшей пищи и продукты на кухне, пусть в малом количестве, но все же имелись.

— Молоко обезжиренное, йогурт без сахара, хлебцы ржаные, низкокалорийные, — огласил Юрасов содержимое холодильника. — Если бы не разбросанные мужские шмотки, я бы подумал, что здесь живет женщина — типичное бабское меню.

— Да тут целый гардероб Мариинского театра! — прокомментировал Носов, открыв платяной шкаф. На него вывалился ворох поношенных костюмов балерины.

— Лучше по делу что-нибудь ищите, — заметил Атаманов.

— Так я по делу, — возразил Саша. — Помните, пуговицу в квартире Зимовец нашли? Так вот! — Он вытащил из шкафа терракотовый пиджак и продемонстрировал обрывки ниток на месте верхней пуговицы.

— Да, пуговки похожи, но это еще не факт. — Андрей посмотрел внимательнее. — Тоха, — обратился он к Юрасову, — найди понятых, я в начале улицы дачников видел, пусть поучаствуют в процессуальном действии.

— Смотрите! — снова раздался голос Носова. — Это она!

— Кто — она? — спокойно спросил Андрей.

— Она, Лилия Зимовец!

— Ты совсем свихнулся? — отозвался из прихожей Антон и поспешил к Саше.

С картины, висящей на стене, слегка наклонив голову, на них смотрела молодая женщина.

— Похожа, — хмыкнул Юрасов.

— Точно она, — уверял Носов.

Юрий решил сегодня закончить раньше. День не задался: дождя не было, но небо хмурилось. Для его пейзажа нужны пурпурные полосы заката на фоне пушистых перистых облаков. Он задумал запечатлеть Финский залив именно таким, каким увидел его впервые: ровная спокойная вода с молочными бликами казалась зеркальной, небо на востоке уже темное, а в стороне, где виднеются белые юбки яхт, перламутрово-розовое. До этого дня погода стояла как по заказу, и Юрий работал запоем. Он с утра уходил на залив, взяв с собой болотный рюкзак, в котором, кроме рабочего инструмента живописца, размещались обед и ужин. Художник до того увлекался работой, что ему некогда было зайти на дачу перекусить; он ел там же, на берегу.

Сегодня Юрий, как обычно, спозаранку отправился к заливу. В этот раз он трудился над набросками причала и кромки берега. Изобразил изогнутые стволы сосен, крупный, смешанный с почвой песок и старые, разваливающиеся доски причала. Картина была на треть готовой. Довольный собой, он стал собираться.

Зайдя во двор, подумал, что в доме кто-то есть. Откуда взялась эта мысль, он объяснить не мог. Когда открыл кастрюлю, в которой оставлял ключ, понял, что предчувствие его не обмануло — в доме гости. Это мог быть кто угодно: прежний постоялец, родственники Романа или, наконец, сам хозяин дачи.

Юрий толкнул незапертую дверь и вошел в дом. Он увидел долговязого мужчину, стоявшего в коридоре. Еще двое маячили в холле. Долговязый представился:

— Майор Атаманов, оперуполномоченный уголовного розыска. Попрошу ваши документы.

Майор предъявил удостоверение, в котором Юрий не успел ничего разглядеть — настолько быстро оно мелькнуло в руках у милиционера.

Он прошел в комнату и послушно достал паспорт.

— Юрий Николаевич, вам придется ответить на несколько вопросов, присаживайтесь. — Андрей указал Юрию на стул и сам уселся в кресло за письменным столом. — На каких основаниях вы здесь находитесь? Насколько мне известно, дом принадлежит не вам. — Андрей пристально посмотрел на художника.

— Роман разрешил, это хозяин дачи.

— С каких пор вы здесь проживаете?

— С начала сентября. Я думал, регистрироваться не обязательно, — стал оправдываться живописец. — Честно говоря, не хотел возиться. Меня оштрафуют?

— За что?

— Ну как за что? — Юрий удивленно посмотрел на оперативника. — За отсутствие регистрации. Я слышал, теперь по приезде в ваш город нужно отмечаться в миграционной службе.

— Да нет, — успокоил его Андрей. — Мы к вам по другому поводу. Скажите, у вас есть коричневый пиджак?

— Есть, в шкафу висит.

Юрий не ожидал такого вопроса, он пытался понять, к чему клонит этот рослый служитель закона и вообще зачем они явились.

— Этот? — Атаманов открыл дверцу шкафа, в котором одиноко висел пиджак Юрия.

— Да, это он. А что случилось?

Вопрос художника остался без ответа. Андрей окинул взглядом коллег, прошелся по комнате, затем посмотрел на Юрия:

— Позвольте взглянуть, что в вашей сумке? — Он потянулся к болотному рюкзаку, оставленному в углу.

Атаманов переворошил вещи Юрия, что-то бормоча, и, удовлетворившись осмотром, произнес:

— Юрий Николаевич, вам придется проехать с нами для дачи показаний.

Рузанцев со вздохом поднялся с места и направился к выходу. Он не знал, что в этот момент со стены ему вслед печально смотрит Лилия.

Лилия Зимовец заметила неприятную закономерность: чем лучше обстоят дела в карьере, тем они хуже в личной жизни. В «Ониксе» в последнее время ее часто хвалили, руководство ее отмечало как перспективную сотрудницу и поручало вести крупные направления. По итогам продаж ей дали премию, которую она за сегодняшний день удачно потратила: купила премилую сумочку и обновила косметику.

Лиля уже в третий раз за последние пятнадцать минут перешла канал Грибоедова. Она свернула с шумной Садовой и бродила по извилистой набережной. Метро совсем близко — полчаса, и дома. Но молодая женщина домой не спешила — ее там никто не ждал. В этот субботний августовский вечер очень не хотелось сидеть взаперти. А в хорошую погоду находиться в квартире становилось совсем невыносимо. Лиля постояла еще немного на деревянном мосту, глядя в мутную воду. Она явно мешала прохожим: узкий Харламов мост по ширине был рассчитан только на двоих пешеходов — третий уже не помещался. Свернув в переулок, Лиля направилась в Юсуповский сад.

Детвора, мамаши с колясками, старики с газетами и шахматами — это, конечно, не та публика, которая интересна барышне, засидевшейся в невестах. Лиля по привычке поискала глазами объект, достойный внимания. Мужчин подходящего возраста (от двадцати пяти до сорока) в зоне видимости не оказалось. Вскоре она заметила молодого человека: приятная внешность, рост, осанка, солидно одет. Лиля засмотрелась на возможного жениха. Ее фантазия вмиг нарисовала картины счастливой семейной жизни: вот они вместе идут по улице — красивая пара; вот гуляет их свадьба — бьют бокалы у Ростральных колонн и отпускают в небо белых голубей; вот их первенец — одеяло, перевязанное синей ленточкой. Это мальчик, он родится зимой. А вот они втроем гуляют по парку. Сын бегает рядом и смеется, муж кружит ее на руках. — «Возле этих прудов мы встретились с твоей мамой», — рассказывает он ребенку. Малыш не слушает, он хочет кормить уток. «Папа, пойдем уток кормить», — тащит его за рукав мальчик.

— Папа, к уткам пойдем! — услышала Лиля и очнулась от грез.

Она не сразу сообразила, что мужчину позвал не их воображаемый, а его сын. И этот ребенок уже существует. Около ее «жениха» крутился мальчик лет шести. Такого подвоха Лиля не ожидала. Она растерянно наблюдала идиллию. «Воскресный папаша, — пришла к ней утешительная мысль. — Он в разводе, время от времени видится с ребенком. Что ж, бывает. Конечно, лучше без малыша, но тоже вариант».

Лиля смотрела на предполагаемого суженого, строя дальнейшие семейные планы.

«Сын родится, когда-нибудь его познакомят со старшим братом, — она придирчиво посмотрела на резвящегося около воды мальчугана, — а может, не стоит знакомить? Вообще лучше ограничить контакты — чем реже, тем лучше. Иначе потом не разберешь: то ли к сыну муж ходит, то ли к бывшей жене».

— Жен мне только еще не хватало, — произнесла она вслух и осеклась: к семейному дуэту отца и сына присоединилась молодая женщина. Она держала в руке батон, от которого отломила большой кусок и протянула ребенку. Поведением соперница никак не походила на «бывшую», к тому же выглядела довольно привлекательно.

Раздосадованная Лиля побрела в нижний парк. Она не то чтобы сильно расстроилась — подобные планы строились часто, почти каждый раз при виде стоящего мужчины. Обидно было в момент, когда разбивалась мечта. Как только что, с появлением этой мадам.

Лиля устроилась в укромном уголке на удобной скамейке. Она уже выбросила из головы свое «поражение» и оглянулась вокруг: небольшие холмы, ели, фонарики и блестящая темная вода — очень живописное место. Не зря вокруг столько художников — Лилин внимательный взгляд насчитал пять человек с планшетами и мольбертами.

Только сейчас она вспомнила об обновках. Достала из пакета сумочку и принялась ею любоваться: открывала молнии, поглаживала, вертела в руках. Это доставляло ей немало удовольствия. Радовалась, словно ребенок новой игрушке.

— Девушка, у меня к вам просьба, — услышала она рядом приятный баритон.

Лиля вздрогнула — не ожидала, что кто-нибудь нарушит ее уединение. Одновременно появилась интригующая надежда знакомства, которая тут же исчезла: перед ней стоял паренек от силы семнадцати лет. Подросток с интересом ее разглядывал и, подбирая слова, продолжил:

— Простите, пожалуйста… Вы мне очень поможете, если повернете голову в противоположную сторону.

Лиля ничего не поняла, но назад обернулась.

— Да нет. Не так. Я бы хотел, чтобы вы сели так же, как и раньше, только смотрели вон туда, — он показал рукой нужное направление.

— Это еще зачем? — удивилась Лиля. Парень в ободранных джинсах и растянутой футболке ее забавлял.

— Так лучше видно. Вы мне очень нравитесь…

Лиля от души рассмеялась: несовершеннолетних воздыхателей у нее еще не было.

«Кроме детей, уже никому не нравлюсь», — весело подумала она.

— Пожалуйста, — повернулась Лиля, как просил странный юноша, — ты доволен?

— Да, только подбородок чуть ниже. Вот так, — дирижировал он, — немного левее. Замечательно!

— И что это будет?

— Это будет картина. Позвольте я напишу ваш портрет? — В его раскосых глазах читалась надежда.

Женщина ничего не ответила, портреты с нее еще не писали и никогда не обращались с подобным предложением.

Мальчишка уже держал в руках планшет.

— Вы не беспокойтесь, — хлопотал он, — если вам не понравится, можете порвать. Но я вам сразу скажу, получится хорошо. Здесь свет очень удачно падает, оттенки создает и ваши скулы подчеркивает…

Юный художник еще что-то приговаривал, но Лиля его уже не слушала. Она решила, пусть рисует, и углубилась в приятные мечты, навеваемые романтичной обстановкой парка.

— Вот, готово, — объявил мастер.

Он продемонстрировал Лиле свой шедевр.

— Как, нравится? — самодовольно спросил юноша. На его лице сияла гордость за отличную работу. Он ничуть не сомневался: полотно просто не может не понравиться.

У натурщицы не повернулся язык обидеть художника.

— Очень, — ответила она сдавленным голосом.

Это же надо так кистью махать! Будто бы нарочно подчеркнул все изъяны. Разве у меня есть морщины? А губы? Они у меня гораздо больше, чем нарисованы. Глаза и те испортил — придал им такое безумное выражение, что смотреть противно.

Польщенный художник заулыбался еще шире.

— Это вам на память, — сказал он и добавил: — Бесплатно.

Лилия молча взяла творение, она перевернула лист обратной стороной, чтобы не видеть свою «страшную физиономию».

— Могу я вас попросить еще об одном одолжении? — не отставал парнишка. И, видя, что женщина готова его выслушать, продолжил: — Я хочу написать с вас еще один портрет. Для себя. Вы мне еще раз попозируйте.

Ответ последовал не сразу. Лилия теряла терпение, она боролась с собой, чтобы не уничтожить портрет немедленно. А мальчишка словно издевался, еще одну карикатуру пожелал состряпать — во вкус вошел. И только искренний, светящийся радостью взгляд юноши удержал ее от резких слов.

— Лучше оставьте себе этот рисунок, — с улыбкой ответила она.

— Себе? Спасибо. Это моя лучшая работа, вряд ли в другой раз получится так же хорошо.

Лилия решила здесь больше не задерживаться, она сдержанно попрощалась с юным дарованием и поспешила из парка.

— Я с вас обязательно еще один портрет напишу. Специально для вас! — кричал ей вдогонку юноша.

Кабинет следователя Юрию показался очень неуютным и зябким. Он сразу отметил колер интерьера: серые стены, бежевые столы и грязно-белые жалюзи на окнах. Преобладал серый. Юрий не любил этот цвет и старался избегать его в своих работах. Он считал его цветом тоски, во всяком случае, на него он действовал удручающе.

Единственным ярким пятном в этой гамме был следователь. Черноволосый, с блестящими темными глазами, он то и дело ходил по кабинету. Его звали Алексеем Валерьевичем Мурашкиным. Юрий подумал, что этому подвижному человеку очень подходит его фамилия.

— Значит, постоянно вы проживаете в Одессе? Как давно вы приехали в Петербург?

Следователь встал из-за стола, подошел к окну, бросил взгляд сквозь мутное стекло, затем вернулся на свое место.

— Я приехал две недели назад, третьего сентября. — Юрий поежился на неудобном стуле. Допрос шел давно, и он уже устал.

— И проживали в дачном доме вашего приятеля в Репино?

— Совершенно верно, в Репино. Только хозяин дачи не мой приятель, он приятель моего брата. Что-нибудь случилось?

— Хорошо, — Мурашкин проигнорировал вопрос. — С какой целью вы приехали в Петербург?

— Писать картины.

— За то время, когда вы гостили у приятеля своего брата, — он подчеркнул последние два слова, — вас на даче кто-нибудь навещал?

— Нет, я никого не знаю в этом городе.

— А вы сами к кому-нибудь в гости ходили?

— К кому? — удивился Юрий. — Я же никого здесь не знаю.

— Знакома ли вам Лилия Алексеевна Зимовец?

— Зимовец? Лилия Алексеевна? — медленно проговорил Юрий. — А кто это?

— Лилия Алексеевна, менеджер из фирмы «Оникс».

— «Оникс»? Лилия Алексеевна? — повторил он. — Нет, незнакома.

— Тогда как вы объясните вот это? — следователь положил перед ним клочок картона.

— Что это? Номер какой-то.

— Не какой-то, а номер телефона Лилии Зимовец, тут же написано: «Лиля». Не узнаете?

— Нет, — растерянно произнес Юрий. — Почему вы считаете, что я должен его узнать?

— А потому, уважаемый Юрий Николаевич, что эту бумажку мы нашли на даче в Репино, где вы остановились.

— Ну и что? — Лицо Юрия выражало недоумение, будто бы следователь не понимал элементарных вещей. — Дача не моя, там много вещей, которые принадлежат не мне.

— Вот это вы тоже не узнаете? — Мурашкин предъявил Юрию папку с рисунками.

— Это мои наброски, я их делал, когда приехал в Репино.

— Папка была всегда при вас?

— Ну да. Утром я брал ее с собой на залив, возвращался тоже с ней.

— Хорошо, тогда как вы объясните это? — Алексей Валерьевич открыл последнюю страницу, на которой не хватало клочка бумаги. — Как вы видите, Юрий Николаевич, картон, на котором записан номер телефона Лилии, был вырван именно из этой папки. Так что вспоминайте, каким образом на нем появился телефон Зимовец.

Юрий молчал.

— Ладно, пойдем дальше. Это ваш почерк? — Следователь достал из стола еще один листок с номером телефона, но уже без подписи.

— Мой.

— Кому вы его давали?

— Никому. Это телефон дачи в Репино, я его для себя записал.

— Должен вас огорчить. Этот листок был обнаружен в квартире ныне покойной Лилии Зимовец. Вы ни в чем не желаете признаться?

— В чем мне признаваться? — вскипел Юрий. — Что я убил Лилию Зимовец?

— Вот именно.

— Бред какой-то. Я не убивал никакой Лилии!

— Между прочим, в квартире Зимовец обнаружена пуговица от вашего пиджака. Что вы на это ответите? Вот что, — голос следователя стал жестким, — не желаете признаваться — не надо. Улик достаточно, чтобы вас арестовать.

Нельзя сказать, что лейтенант Носов симпатизировал арестованному художнику. Скорее наоборот, угрюмый, замкнутый Рузанцев ему не нравился. Саша ориентировался на свою сыщицкую интуицию, и хотя все факты буквально кричали против художника, оперативнику Носову не верилось в его виновность.

«Что-то тут не так, — думал Саша. — Все вроде сходится, но больно гладко получается. Обстановка на месте преступления говорит о романтической встрече, коллеги Зимовец утверждают, что в день убийства Лилия собиралась на свидание с художником из Одессы, и называли его имя — Юрий. Только и щебетала в последнее время: Юра такой, Юра сякой. В квартире покойной находится листок с номером телефона дачи в Репино, по которому мы легко обнаруживаем Юрия. Номер телефона, найденный у Зимовец, записан рукой Рузанцева, и он этого не отрицает. На обрывке из папки Юрия номер телефона Зимовец, который она записала сама.

Пуговица от его пиджака в квартире Зимовец — тоже немаловажная улика. Все факты говорят против Юрия. У художника нет никакого алиби: он то рисовал на берегу, то в одиночестве бродил по городу».

— Как ты думаешь, Андрей, — обратился Носов к Атаманову, — может, Зимовец убил вовсе не Рузанцев? С мотивом что-то не складывается. Мы решили, что Юрий мог приревновать Лилию, что и привело к трагедии. Другого мотива вроде как нет. Допустим, художник действительно убийца, тогда мне непонятно, где мотив? Сам посуди, какой из него Отелло? И потом, если он приехал в Питер только в начале сентября, как за такое короткое время успел завести роман с Лилией, причем настолько пылкий, чтобы безумно ревновать?

— Может, они давно были знакомы, — возразил Андрей.

— Это вряд ли. Зимовец всем говорила о Рузанцеве как о новом знакомом.

— Все возможно, но есть улики, что ты против них предъявишь? Насчет мотива согласен, зыбкий он какой-то. С другой стороны, мало ли что между ними произошло, может, дамочка шантажировать его чем-то решила.

— И чем же? — недоверчиво спросил Саша.

— Да мне откуда знать? У каждого свой скелет в шкафу. Может, этот Рузанцев сболтнул лишнее, а Зимовец в него вцепилась. По большому счету, не так важен мотив преступления, если мы установили, кто его совершил.

Атаманову самому не нравилось слишком большое количество «доказухи», оказавшееся в их руках. Но такое тоже бывает, когда действует дилетант или убийство случается непреднамеренно. Возможно, никто не хотел убивать Лилию. Все получилось случайно: преступник растерялся и поспешил покинуть место преступления, уничтожив только часть улик. Под этот сценарий, вполне подходил Рузанцев. Его отпечатков в квартире Зимовец не обнаружено. Но это объяснимо — здесь он сообразил стереть свои пальчики, а вот об остальных следах забыл. Бумажку с телефоном мог бы и забрать, тогда бы на него вряд ли так быстро вышли, да и вышли ли бы вообще, большой вопрос.

Отпечатки стерты точно так, словно убийство не планировалось: не только с дверных ручек и выключателей, а отовсюду. Будто преступник не знал, чем закончится встреча, сначала касался всего подряд, а когда пришлось убить хозяйку, вытер полквартиры.

Зимовец свои связи не скрывала, скорее наоборот, хвасталась ими на каждом углу. Она была из тех женщин, которые любят пустить окружающим пыль в глаза: раз у меня много поклонников, значит, я пользуюсь успехом. А как внушить эту мысль, если ухажеры не преследуют с охапками цветов? Надо искусственно создавать имидж объекта пристального внимания кавалеров. Поговорив по телефону тихим голосом, невзначай пожаловаться: опять в театр зовут, как надоело! Или можно явиться на работу с купленным по дороге букетом. Здесь главное — идти к рабочему месту не торопясь, чтобы увидели коллеги. Объяснять ничего не надо, люди сами сделают нужные выводы и расскажут друг другу. Кем хвасталась Лилия в последнее время? Художником Юрием. Опять Юрий. Все на нем сходится.

— Что ты от меня хочешь? — наконец сказал Андрей.

— Продолжить работу по Рузанцеву. Вдруг новые обстоятельства выяснятся?

— А другие дела? Когда ими будем заниматься? У нас, кроме твоего Рузанцева, у которого, к бабке не ходи, рыльце в пушку, других клиентов хватает. Так что забудь. Все, свободен.

В прошлом графские палаты, а ныне памятник архитектуры девятнадцатого века и по совместительству Государственный электромеханический институт, располагался в центральной части города и, несомненно, принадлежал к зданиям, которые представляют лицо Петербурга. Колонны у центрального входа, лепнина на фасаде — все выдержано в строгом стиле.

Артем переступил порог Электромеха в то время, когда в вузе начался большой перерыв. Молодежь толпой устремилась на улицу, чтобы подымить на крыльце. Он вошел в широкий вестибюль и смешался со студенческой братией, благо возраст был соответствующим. Разобраться в незамысловатых сокращениях, придуманных организаторами учебного процесса, было несложно. Он сразу сориентировался, где искать расписание занятий нужной ему группы — информационный стенд оказался тут же, при входе. Будущим технологам в области обработки материалов, а именно так расшифровывалась аббревиатура ТОМ, сейчас предстоял семинар по философии, проводимый в триста семнадцатой аудитории. Артем решительно направился к лестнице, чтобы подняться на третий этаж. С аудиторией вышла незадача: помещения были пронумерованы непонятным образом, что крайне затрудняло поиски. Рядом с триста первой могла запросто оказаться триста двадцать четвертая. Некоторые и вовсе были без номеров. Пока он бродил по узким коридорам, раздался оглушительно громкий звонок, и началась очередная пара. Обозлившись вконец и трижды прокляв «тупое строение», он случайно наткнулся на заветную триста семнадцатую аудиторию. Она располагалась в закутке напротив боковой лестницы и стояла обособленно. В коридоре было пустынно. Он тихо подошел к приоткрытой двери и заглянул в проем. За первой партой две девушки склонились над бумагой и что-то писали; парень за ними нервно смотрел по сторонам, еще одна девушка в яркой косынке, из-под которой выглядывали озорные кудряшки, водила ручкой по листу. Тетрадь, лежащая на ее коленках, была незаметна, но по тому, как девушка невзначай опускала руку под стол и глубокомысленно смотрела вниз, Артем сразу понял, что кудрявая списывает. Как ни вглядывался в девичьи лица, определить, нет ли среди присутствующих Щербановой, он не смог.

Артем решил подождать, когда закончатся занятия, чтобы увидеть всех девушек группы. «Вдруг узнаю», — подумал он и устроился на подоконнике между этажами. Он натянул на нос крупные очки с простыми стеклами, взъерошил волосы и уткнулся носом в тетрадь.

Как он и предполагал, со звонком к боковой лестнице потянулись студенты из триста семнадцатой аудитории. Они шли, весело галдя и совершенно не глядя на зубрилку, что сидел у окна. «Зубрилка», скосив глаза, осторожно рассматривал спускавшихся навстречу студенток. С этого ракурса высматривать свидетельницу было намного удобнее — на узкой площадке девушки подходили к нему почти вплотную. На мгновение Артему показалось, что он ее нашел: белокурая студентка прошмыгнула мимо, быстро перебирая стройными ножками. Ее резкие угловатые движения вызвали ассоциацию с девицей, что скакала в подъезде Лилии. Артем даже привстал, чтобы лучше разглядеть ускользающую блондинку. Через минуту он «узнал» еще одну девушку. На этот раз он разглядел Щербанову в плотной шатенке. Чем он руководствовался в этом случае, Артем и сам не знал.

«Так не пойдет, — пришел он к рациональному выводу, — надо подойти к делу серьезно, а не метаться вслепую».

Снежана проснулась от грохота. Где-то рядом хлопнула входная дверь, затем раздались мужские голоса:

— Заноси.

— Ну и тяжелая же она у тебя.

Первый голос Снежана узнала, он принадлежал Диме Смехову, другу Натальи. Второй говоривший был ей неизвестен.

Она посмотрела на часы — шесть утра. Очень хотелось спать. Вчера было хуже: после ночной смены глаза закрывались, но не пойти в институт она не могла. На лекциях Снежана мечтала, как после занятий придет в общежитие и отоспится. Поспать ей, конечно, не дали. Соседки, как обычно, галдели, топали и, не обращая на нее внимания, громко включили музыку. К счастью, ближе к полуночи после долгих сборов они ушли в клуб. Хоть удалось уснуть спокойно.

Внесли Наташу. Дима держал ее за плечи. Ноги пьяной девушки, то и дело роняя, нес смуглый парень в очках. Теперь Снежана его узнала — это был их сокурсник, который жил на третьем этаже.

— Вот свинья… — выругался очкастый.

Он резко отпрянул в сторону, бросив ношу. Куртка парня была испачкана. Наташу тошнило, содержимое ее желудка вырывалось наружу всю дорогу от клуба. К своему несчастью, парни обнаружили это только теперь.

— Танька! — закричал Смехов. — Неси тазик!

— Покурить спокойно не дают, — возмущаясь, зашла Татьяна.

Она тоже была пьяна, но в отличие от подруги передвигалась самостоятельно.

— Каждый раз так, — стал оправдываться перед приятелем Дима, — нельзя девчонке пить.

Кое-как погрузив Наташу на кровать, молодые люди ушли. Таня не стала смывать косметику и раздеваться, она легла в одежде и сразу уснула.

За окном светало. Спать дальше не имело смысла, так как скоро нужно собираться в институт. Снежана встала и прошлась по комнате. Она взглянула на своих соседок: грязная, со спутанными волосами Наташа лежала на спине и громко храпела. Татьяна с потекшей тушью выглядела не лучше. Она замерзла в своей короткой футболке и свернулась калачиком. Снежана подошла к Тане и укрыла ее одеялом.

«К чему было столько стараний накануне? — размышляла она. — Так долго вертелись у зеркала: тщательно подбиралась помада в тон, завивались волосы, поправлялись локоны. Ах, мне эта косынка больше идет, возьми мою заколку… В итоге — страшно смотреть».

Она взяла чайник и пошла на кухню. Общежитие еще не проснулось, и всюду царила тишина. Плита была свободна. Обычно в часы пик приходилось занимать очередь, иначе трех конфорок на всех не хватало. Снежана пришла без спичек. Она рассчитывала увидеть «вечный огонь». Студенты не выключали газ, и он горел круглосуточно. В этот раз чья-то заботливая рука огонь погасила. Возвращаться в комнату было бессмысленно — там спичек нет: она не курила и купить такую мелочь, как спички, всегда забывала.

Девушка решила добыть огонь на соседней кухне и спустилась на четвертый этаж. Видно, ночь не прошла впустую: мусорный бачок переполняли бутылки из-под различных напитков. Диапазон студенческого меню был широк: пиво, мартини, водка и даже шампанское. «Вечного огня» и здесь не оказалось. Пришлось идти на третий. Ей повезло: на плите третьего этажа стояла кастрюлька. От нее шел запах то ли жженого сахара, то ли резины. Под кастрюлей колыхалось голубое пламя. Обрадовавшись находке, Снежана стала искать, из чего бы сделать факел. Сгодился бы большой обрывок газеты, а лучше картона — идти далеко, тонкий клочок горящей бумаги можно не донести. Обычно на кухне всегда было полно любого хлама, но в этот раз ничего подходящего не нашлось. Немного постояв, рассматривая помойку, Снежана вышла в коридор.

Среди коридорного мусора искомого тоже не оказалось. Она уже собралась подняться в комнату за Таниной свечой, как увидела то, что искала: на стене висело объявление об очередном собрании студсовета. Снежана терпеть не могла собраний ради собраний, разговоры ни о чем. Однажды она побывала на одном таком мероприятии. После получаса демагогии и разглагольствований покинула зал, не обращая внимания на замечания организаторов, из-за чего тут же попала в немилость к администрации общежития.

Снежана приехала из Риги. Родителей у нее не было, но об этом девушка старалась не распространяться — не хотела вызывать к себе жалость. Дочь матери-одиночки никогда не видела своего отца. Ее мать погибла, оставив трехлетнюю Снежану младшей сестре Стелле. Юная Стелла не слишком обрадовалась такому подарку — в девятнадцать лет получить опеку над малолетней племянницей. Она безалаберно относилась к свалившимся на нее обязанностям: вовремя не забирала малышку из сада, ночами оставляла одну и часто, случалось, забывала покормить. Из-за этого девочка росла худой, как тростинка, молчаливой и не по-детски задумчивой.

Тете Стелле не везло в личной жизни: она поздно вышла замуж, затем очень скоро развелась. В социальной сфере ей тоже не удалось реализоваться. Поленившись в свое время получить профессию, Стелла сначала работала продавцом, затем, благодаря хорошенькой внешности, ей удалось устроиться секретарем. Это была самая высокая планка ее карьеры. Секретарь фармацевтической фирмы! От этого названия двадцатилетнюю Стеллу распирала гордость. В глазах подруг, таких же неучей, как и она сама, она теперь выглядела дамой в высшей степени значимой.

На работе своими основными обязанностями секретарь видела ношение высокого каблука и коротких юбок, а также обладание модной прической, стойкими духами и яркими ногтями. Передвигаться следовало не торопясь, высоко держа голову. Поднимая телефонную трубку, надлежало снисходительно, делая паузы, чтобы слова звучали весомо, произносить:

— Вы по какому вопросу? Перезвоните позже.

На этой должности Стелла долго не задержалась, шеф не оценил ее неотразимости и уволил бестолковую девицу.

Потом она много и часто меняла работу: то маленькая зарплата, то коллектив не такой, а то начальник тупица — все было не по душе. Остановилась тетя Стелла на поприще администратора в районной поликлинике. Она сидела в регистратуре и выдавала медицинские карты. Работа ей до икоты надоела, каждый день одно и то же: выписать талоны, по телефону ответить, когда кто принимает, и видеть скучное лицо коллеги, сидящей за соседним столом. Она бы с радостью сменила опостылевшую больничную обстановку, вот только на что? Уже не юная девочка, понимала: без образования интересной работы не будет.

Конечно же, во всех своих неудачах Стелла винила племянницу: из-за этой спиногрызки она не пошла учиться, это из-за нее не сложилась семейная жизнь. Подросшая Снежана все понимала, она сожалела, что доставляет тете столько неудобств. Решила, что, когда окончит школу, обязательно уедет и даст возможность тете Стелле пожить одной.

Когда в их квартире появился Янис, девушка убедилась в правильности своего выбора. Тогда ей было шестнадцать, и оставался последний учебный год. Он стал самым ужасным в ее жизни. Янис — грубый, потрепанный жизнью мужчина — не давал ей прохода. В трезвом сознании он пытался учить жизни неразумную племянницу сожительницы, когда напивался, буянил и лез в драку. Свои действия он называл воспитательным процессом. Снежана запиралась в маленькой комнатенке и сидела затаившись, пока дебошир не уймется. Однажды, когда Стеллы не было дома, пьяный Янис выломал хлипкую дверь комнаты девушки с намерением донести до «жалкого умишка тонкошеей пигалицы», как надлежит себя вести с «уважаемым человеком». Янис стоял совсем близко и уже протянул страшную лапу к ее голове.

— Сейчас я тебе шею переломлю, — вожделенно произнес алкоголик.

«Выход из комнаты перекрыт, что ж, придется прыгать», — мгновенно оценила ситуацию Снежана. Она ожидала такой вариант развития событий, поэтому никогда не запирала раму на шпингалет. Смущало только одно: второй этаж и под окном асфальт — можно сломать ноги. Девушка не стала раздумывать над выбором. Может, Янис не так сильно бы ее покалечил, но бетон, в отличие от этого выродка, не противен. Снежана быстро забралась на подоконник и выскочила в окно.

— Мерзавка! — услышала она за спиной.

Ей повезло. С ногами ничего страшного не произошло, лишь легкий вывих. Она старалась как можно меньше бывать дома: утром, пока Янис еще не проснулся, удирала в школу, затем весь день пропадала в спортивных секциях и лишь поздним вечером тенью проскальзывала в квартиру. Это было очень страшно — так жить. Всегда помнить, что рядом омерзительное чудовище, которое может в любой момент с тобой что-нибудь сделать.

Ригу покидать не хотелось, но иначе не представлялось никакой возможности разъехаться с новоиспеченной семьей. Рижский университет местным студентам общежитие не давал, поэтому следовало уезжать. Снежана поступила в Электромех без всяких склонностей к будущей профессии. Девушка мечтала о карьере дизайнера, но в том институте, где готовили специалистов данной сферы, был большой конкурс. Еще существенным недостатком заветного вуза было то, что далеко не всем нуждающимся предоставляли общежитие.

Поначалу ей везло: ее взяли на кафедру в качестве лаборанта. Но вскоре лабораторию перевели в другое здание, где уже был персонал. С крохотным, но стабильным источником доходов пришлось расстаться. Снежане пришлось перебиваться временными заработками, подрабатывать где придется: рекламным агентом, упаковщицей, оператором. Но все это было временно — сезонные работы. Найти что-то более постоянное не получалось. Сложность состояла в полном отсутствии телефона. Чтобы устроиться на работу, нужно позвонить по объявлению, где чаще всего отвечали: оставьте свои данные, мы вам перезвоним. Перезвоним, вот только куда? На вахту общежития, откуда она, выпросив у вахтерши, набирала номер? Мобильного телефона у Снежаны, конечно же, не было. На него девушка еще не заработала. В списке необходимых покупок мобильник стоял у нее на третьем месте после зимней обуви и теплой куртки. Студентов на работу брали очень неохотно — неудобный сотрудник, будет постоянно отпрашиваться на занятия. Самое сложное в поиске работы было совместить ее с обучением, а забросить институт она не могла.

Артем сидел за чудовищно ветхим столом и устало смотрел в сторону окна. Голые стены с пожелтевшими от старости обоями, протоптанный паркет, минимум мебели: кроме стола, в комнате еще находилась деревянная кровать с продавленным матрацем, колченогий шкаф и тумбочка без дверцы. Его совершенно не смущала убогая обстановка, съемной квартиры. При выборе определяющими были месторасположение и вид из окон. Квартиронка вовсе не находилась в центре города или неподалеку от какой-либо достопримечательности. И до ближайшего метро хоть и пешком, но все же, чтобы добраться, нужно было потратить не меньше двадцати минут. Если отодвинуть подранный с разводами тюль, то взору представится совсем не лесопарк или набережная с речными трамвайчиками и мостами. С высоты второго этажа, на котором размещалась квартирка, открывалась неприглядная панорама: внизу ни деревца — серый асфальт с огромной лужей посередине, по соседству какое-то предприятие, а на другой стороне улицы, прямо перед окном, кирпичная шестиэтажка с большим и единственным подъездом. Подъезд оживал ранним утром и ближе к вечеру. Утром оттуда неторопливо выплывали группки заспанной молодежи. Чуть позже выходили такие же сонные компании, но они уже шевелились энергичней. И совсем поздно, застегиваясь на ходу, выскакивали одиночки. Вечером наблюдалась иная картина: никто никуда не торопился, напротив, останавливались под навесом на крылечке, поджидая друг дружку. На этом же крыльце часто организовывались посиделки с пением песен и распитием пива.

Артем знал расписание группы «ТОМ-01» наизусть. Он несколько раз приходил к институту, не имея определенного плана, рассчитывая сориентироваться на месте по ситуации. Заходить внутрь он не стал — лишний раз светиться ни к чему. Положение усложнялось тем, что Артем не знал, как выглядит девушка. Он видел ее со спины, да и то когда пребывал в полусознательном состоянии.

— Волосы, какие у нее волосы? Кажется, темные. Или светлые. Не помню. Рост невысокий, телосложение непонятное. Кто придумал это мешкообразное уродство? Скрывает всю фигуру. — Он поморщился, вспоминая дутую куртку Снежаны. — Ноги в каких-то туфлях с каблуками. Надо же так скакать по лестницам! Юбка запомнилась хорошо: из ярко-красной ткани, с вышивкой по подолу. — Даже Артем понимал, что вещь стоящая, такую юбку на каждой второй не увидишь.

Он ужасно устал. Ему надоело искать неизвестно кого. Он знал фамилию девушки. Казалось бы, что проще: выяснить, кто из восьми студенток группы — Щербанова? Легче всего было бы спросить у кого-нибудь из ее сокурсников. Только не в его случае — нельзя себя обнаруживать. Это обстоятельство в корне меняло тактику. Приходилось действовать предельно осторожно, постепенно и очень медленно подбираясь к свидетельнице.

Артем уже стал подумывать о безнадежности своей затеи, иногда его охватывал страх: вдруг все провалилось и теперь его ищут? Старался гнать неприятные мысли, пытался отвлечься, успокоиться, но они все равно просачивались и терзали, выводя из душевного равновесия. Бросить все и скрыться, пока на него не вышли правоохранительные органы. Пусть все катится к черту, провалится грандиозный план, ради которого была затеяна эта авантюра. Цель оправдывала средства: он не задумываясь убил бы еще несколько человек — после первого трупа это не представлялось сложным. Перспектива попасть в поле зрения милиции путала все карты. «Спасаться самому, уехать скорее и подальше из этого города и страны!» — решил Артем и уже собрался навсегда покинуть свой наблюдательный пост — скамейку на автобусной остановке, мимо которой проходил основной поток студентов Электромеха.

Неожиданно он увидел то, что давно искал: ярко-красная, с замысловатым узором, по подолу вышиты цветы. Это была та самая юбка, в последнее время она стала его наваждением. Из-под нее выглядывали ноги в черных колготках. Ноги заканчивались туфлями, которые бойко стучали каблучками. Верхнюю часть юбки закрывала лиловая балахонистая куртка, так что становилось невозможным оценить, насколько она узка в талии. Образ завершали распущенные по плечам волосы.

Упадническое настроение вмиг исчезло, на смену ему пришел охотничий азарт. Девица шла спешным шагом, совершенно не глядя по сторонам. Казалось, она погрузилась в свои мысли. Это Артему пришлось на руку: ему удалось не только хорошо рассмотреть ее лицо, но и проследовать за ней на протяжении всего пути. Девушка проехала на метро несколько остановок, дошла до Гранитной улицы, где располагалось студенческое общежитие. По всему выходило, что она там живет.

Как здраво рассудил Артем, одной приметной юбки мало для уверенности в том, что свидетельница найдена.

Перед началом первой пары на информационном стенде, прикрепленный кнопкой, висел конверт. На конверте были нарисованы розовые сердечки, в углу —" надпись: «Для Щербановой. ТОМ-01».

К стенду подошла толпа, потоптавшись возле расписания, студенты направились к центральной лестнице. Наблюдавший из дальнего конца коридора эту сцену Артем остался доволен: конверт с сердечками со стенда исчез, его взяла выслеженная им девушка. Безопасное расстояние, на котором находился Артем, едва позволяло уловить быстрый взмах девичьей руки, прячущий записку в сумку, подальше от посторонних взглядов. Артем знал свой объект наверняка и пристально наблюдал за девушкой. Теперь сомнений не осталось вовсе: Щербанова нашлась.

Снежана несколько раз повернула ключ в замке. Ключ поворачивался как обычно, но дверь почему-то не открывалась. Девушка прислушалась: из комнаты доносились смех и голоса. Все ясно — ее соседки опять придумали какую-то пакость. Ей было не до развлечений, весь день провела на работе и только теперь добралась до общежития.

— Если сейчас же не откроете, выломаю дверь! — пригрозила она, громко ударив брелоком о металлический косяк.

Снежана слабо себе представляла, как она это будет делать. После короткой паузы ей все же открыли. Видимо, Наташка испугалась за свои вещи — если комната останется незапертой, то ее добро тут же растащат. Послали открывать Майю, Наташкину подружку. Она жила в пригороде и иногда оставалась у них с ночевкой.

В этот раз, кроме Майи, еще в гостях были Дина и Оля. Тани не было, она где-то гуляла. Наташа лежала на кровати и подпиливала ногти. Невысокого роста, пухленькая, с всегда недовольным лицом, девушка старалась компенсировать некрасивость тщательным уходом за собой и разнообразными нарядами. От ее косметики ломились книжные полки, а одежды было столько, что она не помещалась ни в какие шкафы. Преобладали дешевые тряпочки с рынков: яркие, со стразами сомнительного качества, но для того, чтобы поразить подруг-студенток, — в самый раз.

— Как вам нравится эта ошибка природы? — Наташа принялась за свою обычную манеру. В окружении свиты она смелела и позволяла себе оскорбительные высказывания в адрес соседки. Свита, перешептываясь, захихикала. Затем Дина добавила:

— Где такую классную сумку достала, наверное, в бутике на Садовой?

Снежана ужасно устала, и ей меньше всего хотелось вступать в дискуссию.

— На свалке нашла, — ответила за нее Наташа.

— Ты, по-видимому, там часто бываешь, раз настолько хорошо осведомлена об ассортименте помойки, — парировала Снежана.

— Я не с тобой разговариваю.

— А я не тебе отвечаю, амёба.

— У нас в комнате появилась сумасшедшая, сама с собой разговаривает, — произнесла Наташа свою любимую фразу.

Снежана не ответила. На этом милая беседа добрых соседок закончилась.

Во вражеском полку прибыло. В комнату зашел Дима Смехов — долговязый, сутуловатый молодой человек. Он, как всегда, был слегка подшофе.

— Что не идешь, я тебя уже час жду? — обратился он к Наталье.

— Не видишь, у меня гости?! И вообще, сегодня мы идем на дискотеку, — ответила она и демонстративно надула губки.

Дима не уходил. Он уселся в кресло с ободранными ручками, которое стояло напротив спального места Снежаны.

Наташа поймала его взгляд. Смехов не отводил глаз от стройных ног соседки.

— Там есть на что смотреть?! — ревниво заметила Наташа: ее ноги, облаченные в туфли с модными острыми носами, были короткими и напоминали перевернутую грушу.

— Вот чмо, — нашелся Дима, — тапки, как у бомжа.

Раздался смех. Девицы наперебой стали острить по поводу обуви Снежаны и ее гардероба в целом. Но девушка их не слышала. Она научилась абстрагироваться от окружающей ее обстановки. Ее уши воспринимали все как сплошной гул. Снежана не видела своих врагов потому, что смотрела на них, как смотрят на оконное стекло: его не видят, смотрят сквозь стекло. Она видела мебель, стены, а на их фоне расплывались серые пятна: четыре пятна вдоль кроватей, а одно, продолговатое, мельтешило по комнате. Оно уже успело два раза встать с кресла, налить в чайник воды, опрокинуть стопку тетрадей, споткнуться, удариться о шкаф и поругаться с другим пятном грушевидной формы.

— Ну хорошо, если хочешь, я пойду. Но тогда уже больше не вернусь, — заявил Смехов и покинул комнату, демонстративно хлопнув дверью.

— Выкатывайся! — фыркнула ему вслед Наташа и, обращаясь к подружкам, добавила: — Прибежит как миленький. Еще ползать за мной будет.

— А если не прибежит? — ехидно спросила Майя.

— Куда он денется? Без меня он не может, — самоуверенно заявила Наташа. Ей нравилось в глазах подруг выглядеть роковой женщиной.

По сценарию, еще требовалось, чтобы в этот же вечер ухажер возник с букетом роз и умолял о прощении. Тогда бы все увидели ее способность покорять сердца и оценили ее значимость. Может быть, на восьмой раз, когда кавалер перечислил бы все клятвы и вытер собой пол у ее ног, она бы снизошла.

Они с Димой за год знакомства уже много раз ссорились, и всегда Наталье грезилась одна и та же сцена: Дима осознает свою неправоту и вымаливает у нее прощение, усыпая ее букетами. Но Смехову такая идея что-то на ум никогда не приходила. Более того, не дождавшись охапки цветов, она сама шла мириться.

Вот и в этот раз, подумав, что в ночном клубе придется потратиться хотя бы на входной билет, она решила Диму простить.

Наташа постучала в дверь его комнаты на четвертом этаже — долго никто не открывал. Затем прошла по коридору и заглянула на кухню — там его тоже не было. Она уже собралась зайти к его приятелю, как дверь четыреста девятой наконец открылась и из-за нее высунулась взъерошенная голова Славки, Диминого соседа. Славка протер заспанные глаза и, увидев Наташу, спросил:

— Ты, что ли, сюда долбилась? — И, получив утвердительный ответ, сообщил: — Нету его тут, зря приперлась.

Смехова она нашла на улице перед входом в общежитие. Он с компанией других студентов собирался отправиться в пивной бар.

— Чего тебе? — процедил Дима, заметив Наташу.

— Верни мне фотографии.

— Какие фотографии? — не понял он.

— Все те, которые я тебе дарила.

— Тебе срочно? Мы сейчас с ребятами в «Рога» идем, после получишь.

— Мне нужно сейчас.

Ее уловка не сработала. Она надеялась, что Дима ухватится за веточку, которую она дает, чтобы помириться, а он даже и не пошевелился.

«После получишь. Негодяй! Ты у меня еще попляшешь». Остался последний способ. Она сделала несчастные глаза и едва не плача пролепетала:

— Я думала, ты меня любишь, а тебе даже фотографии мои не нужны. Готов разбрасываться ими, как фантиками. А как же твои обещания? Я тебе поверила, а ты…

Дима не очень понимал, чего от него хотят. Его подруга сама просила вернуть фотографии, а теперь обвиняет его в том, что он готов выполнить ее просьбу. Хочет разбежаться — пожалуйста! Кто бы возражал. Да, он многое обещал и от своих слов не отказывается. Но она ведь сама сказала, что он никчемный, сама велела больше к ней не подходить, так зачем теперь упрекает?

Смехов был обескуражен, он не знал, как себя вести с измотавшей его подругой.

— Ну не реви ты, — он прижал к себе расплакавшуюся Наташу. Диме больше ничего не оставалось, как начать ее успокаивать. — Что ты, в самом деле? Я же люблю тебя, глупая.

— Да? — Поток слез из темно-карих глаз прекратился, и она заглянула ему в лицо. — Тогда пошли со мной на дискотеку.

— Я вообще-то с ребятами договорился, нехорошо получится. Давай в другой раз.

Как ей хотелось презрительно бросить ему что-то вроде: другого раза не будет! Но это не сейчас, только не сейчас, иначе можно остаться без спонсорской помощи.

— А вот и ребята, — Дима кивнул в сторону группы парней, выходивших из общежитского подъезда, — ну, все, Ната, я побежал.

— Подожди! — остановила его девушка. — Дай мне денег на клуб.

Смехов молча вынул из бумажника несколько купюр и, радуясь, что от него отстали, поспешил догонять приятелей.

Наташе Дима давно надоел. На заре их отношений он ей очень нравился: с чувством юмора, часто говорил комплименты и делал широкие жесты. К тому же внешность кавалера была в ее вкусе: высокий и худощавый. Она в него даже чуть не влюбилась. Отхватив такого видного парня, Наташа с удовольствием щеголяла перед подругами и ничуть не сомневалась, девчонки завидуют. Это очень льстило ее самолюбию.

Праздник любви длился недолго. Через пару месяцев Дима остыл, их встречи стали редкими, и все чаще он предпочитал Наташе общество приятелей. Наташа обижалась, больше всего ее огорчало Димино невнимание. Она привыкла быть любимой, привыкла к обожанию, а тут вдруг все закончилось, оказалось, не так уж она необходима Димке. А как смотреть в глаза девчонкам? Они, сами без парней, того и ждут, чтобы к ним примкнула еще одна подруга по несчастью. Вслух посочувствуют, а в душе их будет распирать радость: наконец-то получила по заслугам, лучше всех, что ли?

Наташа считала себя девушкой благоразумной. Она предпочитала не рубить с плеча, прежде чем затеять ссору, заранее думала о последствиях. До сих пор отношениям с Димой она не позволила разорваться. Любила ли она его? Раньше, может быть. Но нежное чувство, только начавшее зарождаться, рассыпалось при первом же Димином холодке. Удерживала нелюбимого из эгоизма — сама не люблю и другим не позволю. Еще очень важно в обществе быть при ухажере, ибо не пользующаяся спросом девушка считается неудачницей. Немаловажную роль играло наличие у Димки денег. Денег было не так чтобы много, но, по студенческим меркам, достаточно. Димка не жадничал, на дискотеки, бары, подарочки не скупился. Такой кавалер лишним не будет, пока ему подходящая замена не найдена.

У Натальи была цель — жить в большом городе. В Тихвине, откуда она приехала, делать нечего, — хоть и не деревня, но провинция провинцией. А как еще заполучить заветное жилье? Самый верный путь — выйти замуж, естественно замуж за квартиру. Димочкина родина — Бологое. Между двумя мегаполисами — ни рыба ни мясо. Так что, милый, ты мимо кассы, — решила девушка.

— Димка меня всем устраивает, вот только он не местный, — сожалела во время очередных посиделок Наташа.

— Это существенно, — согласилась с ней Майя. — Может, он перспективный, пойдет работать, накопит на квартиру. Ты подумай.

— К пенсии, пожалуй, накопит. Жить сейчас надо, а не потом.

С этим Майя тоже согласилась.

Наташа всегда была скупа на чувства, имела свои маленькие секреты, которые предпочитала держать при себе. Все же иногда ее одолевало желание выговориться. Лучший слушатель — Майка: тактичная, всегда одобрит и поддержит. Майка не ехала в свой Пушкин, оставалась в общежитии. Глубокой ночью девушки забирались на кровать и, не включая свет, шептались до рассвета. Так было рассказано о многом. О летнем романе с туркменским гастарбайтером, о весьма неприятных последствиях этой любви и о том, как она подставила Таню перед ее приятелем, после чего те расстались. С Танькой как-то само собой получилось, к счастью, подруга не догадалась, кто ей такую свинью подложил. Но было еще кое-что — то, о чем Наташа сумела не проговориться даже Майке. Эту тайну она не доверила никому, держала в секрете.

Делились сокровенным в присутствии Снежаны — ее Наташа за человека не считала. Это как не стесняются обслуживающего персонала в гостинице, словно обслуга — не люди вовсе, или люди, но низкого уровня: они все равно ничего не понимают в силу своей ущербности. Ее соседка, несомненно, была ущербной.

К Снежане Наташа сразу почувствовала неприязнь. Как только та появилась на пороге, девушка с ходу определила: голь перекатная. Она бесцеремонно смерила взглядом Снежану, всем своим видом показывая: красная цена твоего гардероба три с половиной рубля. Таня к новой соседке не отнеслась никак, ей было, как всегда, безразлично. Злопыхать не стала, но и объятий не распростерла.

Наташу охватила гамма отрицательных чувств, скрыть которые ей удавалось едва. Она очень обиделась на коменданта за то, что подселили соседку именно к ней, а не к кому-нибудь другому. Не желала верить, что придется потесниться, добавить третью кровать, освободить полку в шкафу и, более того, терпеть рядом с собой новую обитательницу. Она психанула, пошла искать сочувствия к Диме. Дима, с любопытством осмотрев новую девушку, изрек: «Прикольная матрешка», за что после получил от Наташи взбучку.

Не зря Наташа обладала повышенной способностью плести интриги. Осознав факт, что теперь придется жить втроем, она тем не менее не желала с ним мириться. С одержимостью фаната стала выживать новую соседку. Но она еще не знала Снежану. С виду ангел: хрупкая, кажется, коснешься — рассыплется. За внешней беззащитностью скрывался сильный характер: ополчись против нее хоть сто Наташ, не смогли бы они ее сломить. Недруги не знали главного: с раннего детства на Снежану обрушилось столько несчастий, она так много пережила, что теперь для нее все мелко и незначительно. Ее закалили трудности. Чтобы выжить, нужна находчивость и высокая сопротивляемость. Наличие изворотливости и хитрости у Снежаны обрекало Наталью на поражение.

Артем в очередной раз порадовался тому, как удачно он нашел съемную квартиру. Иначе бы подготовительная работа по устранению свидетельницы сильно осложнилась бы. Помня небрежность, допущенную при убийстве Лилии, в этот раз Артем решил не торопиться. Лучше лишний день потратить на подготовку, но сработать чисто. Отличный обзор из окна и удобно расположенный дом давали возможность оказаться рядом с Щербановой и идти за ней следом, как только та выходила из общежития. Артем уже изучил обычные маршруты девушки и получил представление о ее образе жизни. Артема очень обнадеживал тот факт, что Щербанова ни разу не появилась в милиции. Ни с кем, кто мог бы вызвать у него тревогу, девушка не встречалась, к Лилии больше не наведывалась. Он уже представлял, где удобнее всего будет с ней расправиться. Оставалось только дождаться удобного момента, и таковой, похоже, наклевывался.

«Нужно с ней скорей кончать», — решил он. Артем точно знал, где будет девица в эту ночь, и решил наутро ее встретить.

В это воскресное утро ничто Наташе не могло испортить настроения, даже присутствие ненавистной соседки-оборвашки. Обычно голодранка в выходные исчезала из комнаты ни свет ни заря (по ее, Наташиным, меркам). А сегодня она почему-то никуда не собиралась. В восемь Наташа еще спала, в девять она услышала тихие Снежанины шажки, что удовлетворенно отметила как должное: сейчас покопошится, прожует свою яичницу, поджаренную на маргарине, и уберется с глаз долой на весь день. К ее удивлению, в пол-одиннадцатого, когда она окончательно открыла глаза, перед ними явился светло-синий застиранный свитер. Свитер маячил совсем рядом — за письменным столом. Его владелица склонила голову над тетрадью и что-то писала, не обращая никакого внимания на пробуждение Наташи. С утра стояла серая пасмурная погода. Настолько пасмурная, что Снежане пришлось включить настольную лампу, чтобы не сидеть совсем впотьмах. Лампа, как и большинство вещей в комнате, принадлежала Наташе. Если бы была рядом Таня, то хозяйка лампы обязательно бы съязвила по этому поводу: дескать, своих вещей не имеет, так к чужим руки протягивает. Но Татьяна еще в пятницу уехала к родителям в Акуловку, а в одиночку выступать против соседки Ната не рискнула — мало ли на что эта ненормальная способна. Такое уже было. Как-то вечером они с Танькой легли спать пораньше, часов в девять. Это не рано, если накануне всю ночь по клубам гулять. Снежана пришла в десять. Ни бра, ни торшера, ни какого другого ночника у них в комнате нет — лишь одна Наташина желтая настольная лампа, которую и включила Снежана, чтобы не нарушить сон соседок. Ната не спала. Она, не отрывая головы от подушки, выдернула штепсель из розетки, которая располагалась над ее кроватью. Приглушенный свет тут же погас. Наташа самодовольно повернулась на бок: пусть знает свое место, нищенка. Не она за эти вещи платила, не ей и пользоваться. Темнота царила недолго — в глаза ударил яркий свет от общей и неделимой люстры. Партия оказалась проигранной. Один — ноль в пользу побирушки.

Ната сладко потянулась, высунув руки в байковой пижаме из-под одеяла. Руки тут же засунула обратно — холодно. Одеяло у нее ватное, свое, домашнее. Не то что в общаге — выдают шерстяную тряпочку толщиной в два миллиметра. Одна из таких тряпочек лежит на соседней кровати. Представив ее, Наташа брезгливо передернула плечиком. Ею только ноги вытирать. И вытирают — в некоторых комнатах общежитские одеяла на полу расстелены вместо ковра. Как правило, это очень бедные комнаты. У них на полу ковролин, купленный, кстати, на ее, Наташины деньги.

Наташа мечтательно строила планы, нежась в постели. Сегодня резко похолодало, значит, можно надеть новый плащик. Его подарил Домик еще летом. Черный, с лаковой окантовкой, элегантный и жутко модный. Такого ни у кого нет и быть не может! Он был куплен в дорогущем павильоне на Петроградской. К тому же очень шел Наташе и безумно ей нравился. С того июльского дня Ната стала ждать подходящей погоды, чтобы скорее надеть обновку, но холода настали лишь сегодня.

Наташа наконец встала. Отдернула тюль и взглянула на градусник — плюс семь. Замечательно! В такую погоду только английские плащи носят. Оказался кстати даже моросящий дождик — замшевая бандана тоже не ношена.

Она все же не удержалась, чтобы не выразить свое презрение емким и содержательным, произносимым всегда неразборчиво и с глубоким вздохом словом:

— Гссспди…

Снежана никак не отреагировала. Она продолжала расписывать стержень от шариковой ручки. В стержне пасты почти не осталось — лишь узкая темная полосочка у самого его основания.

Если бы развернуть в более сложное предложение Наташино «гссспди», то оно бы звучало примерно так:

— Вот голь перекатная — даже копеечный стержень ей не купить, остатки соскребает!

Но девушки давно между собой не разговаривали, а больше никого в комнате не было, поэтому Наташе пришлось ограничить свой выпад лишь многозначительным вздохом.

Они так же молча сидели за столом. Ната завтракала, Снежана продолжала свое странное занятие. Она не пыталась заставить писать закончившиеся чернила, а, напротив, старалась их полностью израсходовать. И когда наконец на исчерканной бумаге перестали оставаться прерывистые линии, Снежана удовлетворенно вставила стержень в ручку и убрала ее в свой ящик.

Наблюдающая за всеми этими манипуляциями Наташа в очередной раз про себя отметила, что ее соседка не просто дура, а дура безнадежная, каких и в психушке не держат.

Откуда ей было знать, что этой ручкой Снежана потом испишет тетрадные листы формулами и придет сдавать с ними экзамены и зачеты. С виду на листе ничего нет, а если смотреть под нужным углом, то там найдется ответ на любой вопрос.

Навертевшись у зеркала, накрасившись и причесавшись, к полудню Наташа собралась выйти в свет. Сногсшибательный плащ, модная бандана, перчатки в тон, осталось только подобрать обувь. Туфли — красивые, но летние, ботинки — не тот стиль. Полусапожки! Она достала из убранной на верхнюю полку коробки нужную пару, бережно протерла ее губкой, заодно отшвырнула подальше сношенные шпильки Снежаны. Сейчас Снежана вышла на кухню, так что можно пинать ее вещи, не опасаясь за последствия.

Довольная собой, из пятьсот шестой комнаты вышла разодетая барышня. Она торопливо заперла дверь на ключ и направилась к лестнице, улыбаясь себе — замухрышка сейчас придет с чайником, а комната уже на замке!

— Побирушка! — раздался по коридору громкий мужской голос. — Дранка! — повторил он еще громче.

Уж лучше бы она не оборачивалась. Тогда бы, возможно, не встретились их взгляды, не узнали бы они друг друга и разошлись бы каждый в свою сторону, избавив себя от стольких проблем. Если с ее визави вопрос был спорным, то Наташа точно избежала бы лишних беспокойств и переживаний.

Ната очень хотела бы ошибиться, но в лестничном холле стоял именно он. Насмешливые глаза из-под редких белесых ресниц, шрам над губой и прокуренные желтые зубы. Теперь уже с широкой щербиной.

Он? Здесь? Но как? Удивление и одновременно испуг. Сердце Наташи екнуло, на мгновение она застыла с выражением ужаса на лице. Потом быстро повернулась и поспешила прочь, будто бы окликнули вовсе не ее. Наташа ничего не придумала лучше, чем сделать вид, что она — это вовсе не та, за которую ее принял этот парень.

«Пусть думает, что обознался», — решила она. Но ее любимая уловка: «я — не я, лошадь не моя» — не прошла.

Молодой человек отставать не собирался. Он ловко, мягкими леопардовыми прыжками догнал девушку и перегородил дорогу.

— Что не здороваешься? — ухмыляясь, он выдохнул табачный дым ей в лицо и бросил окурок на пол.

— Поаккуратнее! — Наташа брезгливо отстранила обветренную пятерню Шныря.

— Да ладно тебе барыню включать, или забыла, как мы с тобой в подвале… — он глумливо засмеялся, делая при этом неприличный жест.

— Сергей, — произнесла она металлическим тоном, — мы, кажется, договорились.

— Так здесь никого, я думал, ты не против.

Они стояли около гаражей, недалеко от Литовского канала. Вокруг ни души, только чайки кричали и кружились над помойкой. Девушка в черном дорогом плаще с нарядным палантином на плечах несуразно смотрелась на этой забытой богом городской окраине. Ее сапожки из искусственной замши испачкались сразу же, как только она ступила с асфальтированной дорожки проспекта. Теперь они покрылись прочным слоем пыли, на тонкий каблук нанизался пожухлый лист.

Место встречи, как обычно, выбирал Шнырь. Во-первых, он чувствовал себя уверенно в родной обстановке пустыря, а во-вторых, ему нравилось гонять Наташу по неэстетичным местам.

В прошлый раз он назначил свидание в промышленной зоне около давно не работающего завода. Туда добраться можно было только на попутке, и то при условии, что найдется автовладелец, пожелающий гробить машину на таких ухабах. Сам он дошел пешком. Четыре километра для него, Сергея Пасечникова, не расстояние. А вот Наташа должна была помучиться. Он хотел отучить ее обувать высокие каблучищи. Они его раздражали. Раздражали особенно на Наташиных ногах потому, что высокий каблук он считал признаком барства, красивой жизни, никогда не доступной ему. А Ната, получалось, уже в другом мире, уже не такая, как он. Еще его низкий рост не терпел каблуков. Даже маленькая Наташа становилась выше его.

— Хорошо тут, спокойно, — произнес Шнырь, с наслаждением закуривая.

— Отвратительно.

Наташа вытащила из сумки заготовленные купюры, пересчитала и с сожалением протянула Сергею:

— Последние деньги забираешь.

— Можно подумать, свои отдаешь.