Девушки, которые никогда не спят

На самой верхушке высокого холма в уединении расположился двухэтажный особняк из светлого камня, построенный ещё в начале двадцатого века. Его просторная веранда выходила в ухоженный сад, со всех сторон окружённый деревьями с раскидистыми густыми кронами, создающими множество тенистых мест, где можно укрыться от жары, и одновременно выполняющими роль живой ограды от нежелательных взглядов. Серебристо-зелёные листья олив трепетали на слабом июльском ветерке. Спасения от яркого солнца было бы не найти, если бы не тени от высоких деревьев и вода в бассейне.

В воздухе приятно пахло розмарином и лавандой, где-то вдалеке беззаботно пели невидимые глазу птицы. Одним из тенистых мест был просторный бассейн, о бортик которого Гермиона облокотилась, устало глядя в безоблачное небо. Ей хотелось бы увидеть хоть одно облачко, но ничто не предвещало их появления. Гермионе нравилось здесь, но во Франции были и недостатки, в число которых в основном входила погода.

Полдень еще не настал, но от удушающей жары можно было спастись только в воде, которую к тому же еще и приходилось регулярно охлаждать волшебством, хотя для Гермионы, устроившейся в ней по пояс, это не представляло проблемы. Проблемой было то, что от жары не спасало даже отсутствие купальника. Окна в их с Флёр спальне, несмотря на то, что выходили к морю и из них порой доносился спасительный ветерок, не закрывались даже на ночь. Охлаждающие чары в доме приходилось обновлять минимум пару раз в день, а кондиционеры, как и любая другая электроника, из-за регулярно творимой магии просто отказывались нормально работать.

Флёр с ней не соглашалась, но всё же Гермиона была не одинока в своем мнении о местной погоде. Мирно дремлющий в тени ближайшего к бассейну кипариса Живоглот был с ней явно согласен. Его густая рыжая шерсть, полезная в прохладном британском климате, здесь причиняла ему одно лишь неудобство. К счастью, будучи практически разумным, книззл не разделал нелюбовь обычных кошек к воде, иначе бы ему приходилось ещё хуже. Но сон в тени в это время года всё равно оставался самым любимым занятием Живоглота, и Гермиона даже немного завидовала своему питомцу.

С тех пор как она успешно завершила опыты на самой себе, возможности вздремнуть у неё больше не было. Буквально. Хотя её прорывную работу наверняка впоследствии опубликуют во всех значимых научных справочниках, не чувствовать усталости и не испытывать потребности во сне оказалось не только здорово, но и странно. Гермионе пару месяцев после начала эксперимента на себе постоянно чего-то не хватало. Если бы не поддержка Флёр, наверное, она могла бы просто сойти с ума.

Спустя полгода без сна ухудшения здоровья не наблюдалось, и она привыкла к бесконечному бодрствованию. Магглам ни о чем подобном не приходилось и мечтать, хотя Гермиона слышала о нескольких из них, тоже никогда не спящих(1), но такую способность они обнаруживали лишь после болезней или травм. К тому же понять природу этого феномена доктора магглов так и не смогли. У неё перед ними было огромное преимущество — магия, открывающая такие возможности, что и она сама, давно привыкшая к чудесам, не переставала им удивляться.

Именно она впервые в мире смогла научить своё тело не испытывать потребности в отдыхе. Безо всяких зелий с противным вкусом, постоянно обновляемых чар, уколов или таблеток. Требовалось только регулярно проделывать несложную гимнастику, а чтобы восстановить силы, достаточно было лишь прилечь и полежать без движения несколько минут день. После этого она снова могла работать с максимальной продуктивностью, фактически продлив жизнь на треть.

Разумеется, без помощи Флёр это у неё никогда бы не получилось. Только благодаря общению с ней, внешне выглядящей как человек, но из-за своей вейловской природы частично являвшейся необычной птицей, Гермиона смогла лучше понять некоторые вещи, которые здорово продвинули её исследования. Если бы ими занимались до неё, умные люди могли бы понять причину потребности человека во сне гораздо раньше юной девчонки, обладающей в основном только любознательностью, въедливостью и настырностью...

Сколько приобрели бы волшебники, не презирай они всё маггловское! Но Гермиона понимала, почему прогресс у них идет так неторопливо. К примеру, куда развивать ту же медицину, когда средняя продолжительность жизни волшебника в среднем на пару десятков лет больше, чем у маггла? Трёхсотлетний возраст бывшего директора Хогвартса Армандо Диппета не вызывал ни у кого удивления. Гризельда Марчбэнкс, принимавшая выпускной экзамен по трансфигурации у самого директора Дамблдора, которому исполнилось гораздо больше ста лет, принимала его и у самой Гермионы, и на отдых в связи с возрастом не собиралась.

Почему бы волшебнику не жить долго, если простуда лечится за пару минут несложным зельем, удалённые кости вырастают за ночь, и даже сломанный позвоночник, приговор для маггла, никого не беспокоит самое позднее через неделю? Что уже говорить о мелочах вроде переломов рук и ног... Именно поэтому магглорожденных, не знающих об этом, поначалу ужасала техника безопасности на уроках зельеварения или полётов на метле. Они еще не знали, что практически всё, не убивающее волшебника, пусть и не делало его сильнее, но было не слишком тяжело вылечить.

Гермионе оставалось только злиться, что оставались неизученными столько возможностей магии, если развивать её с учётом опыта маггловских естественных наук. Даже профессор Флитвик, под руководством которого она проводила свои первые исследования, порой не знал, что ответить на её вопросы. Она стремилась восполнить недостаток знаний, и вскоре стала ловить себя на том, что смотрит на однокурсников с гордыней, вроде той, с которой на магглорожденных смотрели чистокровные. Только она разделяла людей не по происхождению, а по любознательности и знаниям о волшебстве.

Может быть, именно поэтому она так и не обзавелась друзьями. Была пара мальчишек с Гриффиндора, с которыми она общалась, но дружбой или даже приятельскими отношениями назвать это было нельзя. Важность общения с другими людьми она тогда просто не понимала, Гермиона осознала её позже и постепенно, благодаря Флёр, навсегда перевернувшей её представления о целях в жизни и человеческих отношениях. Теперь-то Гермиона отдавала себе отчет, в какую глубокую пропасть себя едва не загнала со своим стремлением знать всё обо всём.

В лаборатории она проводила всё своё свободное время, злясь на слабость своего организма, слишком часто нуждающегося в отдыхе. Неудивительно, что она сосредоточилась на том, чтобы научиться спать как можно меньше, а в идеале и вовсе обходиться без сна. Профессор Флитвик, узнав об этом желании своей любимой ученицы, сказал, что это невозможно и он никогда не слышал о чём-то подобном. Но когда речь заходила о магии, для Гермионы слова «невозможно» не существовало.

Тогда она только изучала генетику, анатомию и их волшебные аналоги. На каникулах Гермиона задавала вопросы друзьям родителей, среди которых было немало медиков, удивлявшихся глубине ее знаний. Они не подозревали, чего ей это стоило. Зелья ненадолго повышали восприимчивость мозга, и какое-то время Гермиона могла запоминать гораздо больше, чем без них, вот только расплачиваться за это приходилось регулярными головными болями и нарушениями сна.

Иногда Гермиона могла спать сутки напролёт, иногда десятки часов подряд не могла заснуть. Флитвик помогал ей чем мог, и если бы не его внимательность, Гермиона быстро бы довела себя до истощения — как магического, так и физического. К своему четвертому году в Хогвартсе — моменту появления в её жизни Флёр — Гермиона могла бы защитить кандидатскую по биологии в любом маггловском университете, но самым полезным из найденного ею материала оказались ссылки на работы советского волшебника, профессора Вагнера.

Вагнер считался мистической личностью, вроде Николаса Фламеля. Мог ли существовать человек, умеющий одновременно размышлять двумя разными полушариями мозга, писать на разных языках разные сочинения правой и левой рукой и вдобавок совсем не спать? Такое казалось невозможным даже в волшебном мире, но Гермиона верила в реальность Вагнера (2), потому что это означало, что она тоже может добиться желаемого.

Она справилась значительно раньше, чем ожидала, и, добившись результата, поначалу не знала, обрела ли дар или добровольно навлекла на себя страшное проклятье. Что делать по ночам, когда твоя девушка спит, а тебе этого совсем не хочется? Когда Гермиона была одна, такой вопрос просто не мог прийти ей в голову. Разумеется, узнавать о волшебстве ещё больше! Углубляться в потаённые, не доступные пока никому уголки мира, чтобы извлечь их содержимое на свет. Ведь она столько всего ещё не знает!

Флёр уважала её стремление знаниям, но однажды заявила, что так продолжаться не может. Она просила позволить и ей научиться не спать, но Гермиона отказывалась подвергать ее смертельному риску, пока не убедилась, что он минимален. С тех пор, как они обе перестали спать по ночам, жизнь Гермионы круто изменилась. Она хотела выбросить кровать, чтобы поставить в бывшей спальне стол и пару дополнительных шкафов для самых необходимых книг, но Флёр категорически воспротивилась этому, заявив, что заниматься любовью на полу или матрасе не только неудобно, но и просто глупо.

В их паре именно чувственная романтичная француженка отвечала за все несерьёзные, с точки зрения Гермионы, вещи. В отличие от Флёр, она долгое время считала, что не только непонятная любовь, но и дружба между людьми придуманы не для неё. Своё чувство к ней Гермиона вообще затруднялась описать. Определенно сложнее, чем просто привязанность, и значительно ближе, чем дружба. В какой-то степени благодарность за то, что не позволяла ей замкнуться в себе. А поначалу — просто неловкость от того, что её мысли заняты другим человеком.

Очень красивым человеком. Идеальных людей не существует, но, как и другие вейлы, Флёр была ближе всего к идеалу. Гермиона не раз ловила себя на мысли, что любуется ей, этим прекраснейшим человеком на свете. Особенно зная, что за маской высокомерной красавицы скрывается удивительно чувствительная натура. Разве другую заинтересовала бы помешанная на науке ведьма, которая окружающих по большей части просто терпела? Но всё же Флёр смогла найти к ней подход, пусть это и удалось ей далеко не сразу.

Для Гермионы оказалось потрясением узнать, что целоваться с другим человеком может быть не пустой тратой времени, а почему-то вполне приятным занятием. Ей нравилось вдыхать аромат духов Флёр — едва ощутимый и на вкус Гермионы слишком сладковатый, — но удивительно приятный. Ещё большим потрясением было узнать, что прикосновения другого человека могут быть не только непрошеным вторжением в её личное пространство и не раздражать, а казаться удивительно уместными. Флёр для неё выглядела пришельцем из другого мира, в котором то, что ты чувствуешь, почему-то важнее того, о чём ты думаешь.

С Флёр было уютно. Она была первым человеком, про которого Гермиона могла это сказать. При этом до сих пор оставалось загадкой, почему француженка проявила интерес именно к ней. В Хогвартсе наверняка нашлось бы немало весьма симпатичных парней, да и девчонок тоже. Свою внешность Гермиона считала довольно обычной, и к тому же ни с кем из её однокурсников и однокурсниц Флёр не пришлось бы так сложно, как с ней. Гермиона отдавала себе отчет, насколько непростым человеком она является. Первые же их беседы стали тому свидетельством — Гермиона просто не знала, о чём говорить с новой знакомой.

Если бы не та омела, они и не поцеловались бы никогда в жизни, и, скорее всего, не узнали бы друг друга. Это уже потом, много лет спустя, Флёр ей призналась, что всё подстроила. Тогда же Гермиона считала омелу просто неудачной случайностью, устаревшей традицией, каковых множество как у волшебников, так и у магглов. Поскольку для новой знакомой это было почему-то очень важно, она всё-таки решилась пойти на уступки и вообще пошла с ней на бал, а целоваться с ней оказалось неожиданно приятно.

На летние каникулы она получила приглашение во Францию. Гермиону манили не столько курорты, сколько парижская библиотека при министерстве магии, доступ к самым редким фолиантам в которой она получила благодаря связям месье Делакура. Некоторой проблемой было её тогда ещё слабое знание французского языка, но Флёр усиленно с ней занималась, а в особенно трудных местах помогала с переводом, и её помощь была неоценима. Гермиона не заметила, как из подчеркнуто вежливой, и не более того, её благодарность очаровательной француженке стала совершенно искренней, а позднее и вовсе переросла в симпатию.

С тех пор прошло уже почти семь лет, и различные взятые в разработку проекты, ещё до её успеха в борьбе со сном заинтересовавшие даже французское министерство магии, приносили Гермионе пусть пока и небольшой, но уже более-менее стабильный доход, позволявший даже немного баловать себя. Что особенно ценно, её статьи печатали в научных журналах и с её мнением считались. В подвале особняка Гермиона обустроила небольшую, но отлично оборудованную и защищённую лабораторию, работая в которой, она никому не мешала и никого не подвергала опасности, даже если её опыты оказывались неудачными.

Переезд во Францию оказался правильным решением во всех отношениях. Здесь не имело значения её маггловское происхождение, закрывавшее перед ней немало дверей на родине, и не от кого было скрываться, чтобы в свободные часы вдвоём предаваться греху гедонизма всеми способами, на которые у Флёр хватит фантазии. Поблизости не было никого, кто бы их за это осудил, особенно чопорных британских волшебников с сотнями устаревших правил, традиций и обычаев на все случаи жизни.

Раньше Гермиона брала с собой в бассейн быстропишущее перо и пергамент, на которые надиктовывала свои мысли, но давно заметила, что в жару ей думается хуже, и оставила эту привычку, коротая время за чтением местных научно-популярных журналов. Увы, авторы большинства статей в них мало отличались от британских коллег и могли произвести впечатление разве что на забывшего элементарную школьную программу обывателя, а у неё не вызывали ничего, кроме тоски. К сожалению, изменить это пока было не в её силах, и Гермиона ограничилась тем, что превратила очередной бесполезный журнал в изящный веер. Ни на что лучшее он всё равно не годился.

— Как же мне надоела эта дракклова жара! — воскликнула она на родном языке, словно это могло помочь.

— Жара лучше, чем холод, — насмешливо ответила ей на французском Флёр, как раз в этот момент появившаяся на веранде с двумя бутылками пива в руках. — Хотя ты же англичанка, Гермиона, а у вас всё не как у нормальных людей, даже погода.

Флёр, как и она, была полностью обнажена, если не считать стильных тёмных очков и ослепительно блестящих на солнце серёжек. Демонстративно покачивая бедрами, она неторопливо направилась к Гермионе. Её изящные босые ступни утопали в траве, а распущенные светлые волосы свободно ложились на аристократически прямую горделивую спину и плечи. Крепкие груди с украшенными золотыми колечками розовыми сосками подрагивали в такт её движениям. Покрытое безупречным загаром, её тело было телом хищной кошки, прекрасной и грациозной, словно всегда готовой к прыжку. Как и все, в ком текла кровь вейл, Флёр была поразительно красива, и знала об этом, не стыдясь своей наготы, а наслаждаясь ею.

Гермиона не сомневалась, что, пожелай она этого, Флёр стала бы успешной фотомоделью и публиковалась бы на обложках самых популярных маггловских журналов, но это было бы для её деятельной и живой натуры слишком скучно. Природа — гениальный скульптор — одарила Флёр фигурой, даже досконально изучив которую, Гермиона не могла бы найти в ней ни единого недостатка. Её не портили и многочисленные, но не безобразные шрамы, неизбежные при работе ликвидатора проклятий. Не самой безопасной, но очень неплохо оплачиваемой.

Отец Флёр мог бы обеспечить свою любимую дочь практически всем, что она пожелает, но Флёр нравилась её работа, несмотря на сопряжённость с довольно большим риском получить что-нибудь настолько неприятное, что с этим проклятием не сможет справиться даже практически всесильная волшебная медицина. Благодаря отсутствию потребности во сне и отдыхе Флёр полюбила работать по ночам, предпочитая светлое время суток проводить вместе с Гермионой.

С детства обожающая рисовать, Флёр потратила немало времени, обучаясь созданию живых портретов в Бобатоне. После его окончания живописью она занималась лишь для души, и значительную часть её работ составляли потрясающе реалистичные изображения Гермионы. В будущем Флёр планировала открыть собственную выставку, и у Гермионы не было сомнений, что она будет иметь успех. Но пока ещё никому не известная художница грациозно соскользнула в бассейн, устраиваясь на ступеньке рядом с ней, и протянула ей одну из бутылок.

— Никогда ты меня не убедишь, что такая духота — это нормально, — проворчала Гермиона, с наслаждением отпивая холодного пива и не переставая обмахиваться самодельным веером.

— Температура лишь на пару градусов выше обычной, — пожала плечами Флёр, тоже прикладываясь к своей бутылке.

— Прошлое лето мне понравилось больше.

— Оно было неприятным исключением, — усмехнулась Флёр.

— Никак к этому не привыкну, — проворчала Гермиона, скорчив недовольную мордашку. — Работать просто невозможно.

— Привыкнешь, — махнула рукой Флёр, поглаживая себя по животу. — Я же привыкла к вечным английским дождям, когда участвовала в турнире...

— В случае Хогвартса — шотландским дождям, — поправила её педантичная Гермиона.

— …а здесь всего-то и нужно — это сбросить одежду, — проигнорировала её уточнение Флёр.

— И к этому тоже.

Сама Флёр, в отличие от Гермионы, как многие люди искусства, не видела в наготе ничего неприличного. Разумеется, в их особняке и прилегающем к нему саду она тоже не надевала ничего, более того, настояла, чтобы и Гермиона последовала её примеру. Сначала это показалось Гермионе странным, но внезапно оказалось даже комфортно, пусть поначалу и несколько непривычно. Но, пустив в свою самую личную жизнь Флёр, она давно усвоила, что привычки имеют обыкновение меняться.

— В женском теле не может быть ничего неприличного! — возмущенно воскликнула всегда любившая поспорить на эту тему Флёр, проводя рукой по своей груди и животу. — Оно создано самой природой, а значит, прекрасно прежде всего именно в своем естественном, ничем не прикрытом виде, в котором появилось на свет из материнского чрева. В том, в котором его тысячи раз изображали величайшие живописцы!

— Ты опять забываешь, что меня воспитывали по-другому, — усмехнулась Гермиона. — Мои консервативные родители с тобой никогда бы не согласились, а застрявший в средневековье британский магический социум тем более. Существование подобных взглядов и однополой любви в нём не чей-то личный выбор, а покушение на традиционную систему ценностей. Сейчас я благодаря тебе освободилась от многих предрассудков, но воспитана-то на них. Ты же сама не так давно была в Хогвартсе, Флёр, о какой красоте открытого тела ты говоришь? Помнишь, как все смотрели на твой купальник во время второго испытания на турнире? Эти установки так крепки, что даже те, кто вырос в маггловском мире, привыкают к мантиям на все случаи жизни, а обнажить перед кем-то коленки для многих волшебниц уже жуткая смелость.

— Но ты-то так не считаешь!

— Если бы не познакомилась с тобой — считала бы, — пожала плечами Гермиона. — От всего этого нельзя избавиться по мановению волшебной палочки. До сих пор каждый раз, как вижу себя в зеркале, я невольно сравниваю тебя с собой, и не понимаю, что ты во мне нашла...

— Никогда не понимала этих твоих комплексов. Разумеется, со мной никто не сравнится, потому что я — лучшее, что могла создать природа, — очень серьезно заявила Флёр, хотя в её смеющихся голубых глазах блестели весёлые искорки. — Есть мнение, что вейлы — прямые потомки Афродиты, той самой богини, которая в древнегреческих маггловских мифах появляется обнажённой из пены морской. А потому все они божественно красивы, не любят носить одежду и стареют даже медленнее обычных волшебников. Кто знает, может, это и правда? Существование богов никем не доказано, но правды мы уже не узнаем... Всё же не думаю, что это правда, потому что тогда второй сущностью вейл были бы рыбы, а не птицы. Хотя это и неважно, ведь мы говорим о тебе, в которой уже тогда было нечто, позволившее стать избранницей вейлы, и это говорит о том, что тебе нечего скромничать!

Ладошка Флёр внезапно легла на правую грудь Гермионы, а тонкие пальчики с короткими ухоженными ноготками принялись играть с её соском, в то время как губы приникли к другому. Гермиона не уставала поражаться её непосредственности. Флёр могла внезапно начать ласкать её прямо посреди разговора, порой на очень серьёзную тему, а слов «скромность» и «мораль», казалось, не знала вовсе или давно предпочла исключить их из своего лексикона. Хотя на людях она себе ничего такого не позволяла, так что некоторые границы всё же чувствовала. Вместо того чтобы возмущаться, Гермиона лишь обрызгала Флёр остатками пива из бутылки, а та ущипнула её за ягодицу.

Флёр щёлкнула её по носу, Гермиона в ответ укусила опрометчиво подставленный сосок подруги, и они затеяли весёлую возню, то и дело с головой уходя под воду. Флёр едва успела отбросить на траву очки, чтобы не утопить их в бассейне, а свой веер Гермиона всё же выронила. Француженке действительно следовало бы родиться дельфином, настолько естественно она чувствовала себя в воде. Гермиона легонько толкнула её и позволила ей отплыть немного в сторону, чтобы вдоль налюбоваться всеми изгибами идеального тела, прелестного в своей первозданной наготе. К сожалению, у неё это не получилось, потому что у Флёр были другие планы, и крепко схваченная за щиколотку Гермиона оказалась утянутой практически на самое дно.

Они закружились, принимая немыслимые на земле позы, словно танцуя очень странный танец и постоянно хватая друг друга за руки и ноги. Когда же Флер и Гермиона наконец-то вынырнули на поверхность, обе жадно глотая воздух, проснувшийся от устроенного ими шума и попавших на него брызг Живоглот смотрел на творящееся перед его глазами непотребство с безразличием и величественной снисходительностью, словно они были не взрослыми ведьмами, а расшалившимися детьми, внезапно оказавшимися перед строгим отцом. Мокрые, но жутко довольные собой и друг другом Флёр и Гермиона вернулись к своим любимым местам у бортика бассейна.

— Не устаю поражаться, как ты уживаешься со своим самомнением, — немного отдышавшись, сказала Гермиона, обнимая Флёр. — Внучка богини, надо же! Куда мне до тебя...

— Ты почему-то привыкла считать себя некрасивой, но это вовсе не так! Даже гадкий утёнок из маггловской сказки со временем стал прекрасным лебедем, а ты не он, ты гораздо лучше! Вспомни, уже на твоём четвёртом курсе на тебя обратили внимание сразу два чемпиона турнира из трёх, и то лишь потому, что у Диггори уже была девушка. Хотя он чистокровный, так что кто его знает... Просто я оказалась чуточку настойчивее болгарина в завоевании твоего внимания. Ты же знаешь, я вообще очень настойчивая.

Капельки воды украшали Флёр, блестя на солнце, словно тысячи мелких драгоценных камушков. Француженка оседлала её, удобно устроившись на коленках Гермионы, и её ловкие пальцы зарылись в мокрые каштановые волосы, которые так тяжело приводить в порядок после подобных сумасбродств. Перебирая длинные волнистые пряди, они медленно опустились к спине и прошлись по плечам, чтобы дойти по позвоночнику до самого низа и перебраться на худые, с едва ли не проступающими рёбрами бока. Гермиона сошурилась и застонала. Флёр давно изучила самые чувствительные места её тела и отлично знала, как доставить ей удовольствие, просто прикасаясь к ней.

— Знаю, дорогая, знаю, — улыбнулась Гермиона, по-хозяйски прижимая Флёр к себе и целуя в губы. — Мне было всего лишь пятнадцать, я не умела ухаживать за своими волосами, целоваться, пользоваться косметикой, танцевать и ходить на каблуках. Пока ты не появилась в моей жизни, я не думала ни о чём, кроме книг и своих опытов, совсем забыв, что окружающий мир не ограничивается буквами на бумаге. Тебе удалось научить меня быть женщиной, а не только учёным. Хорошо, что учиться мне всегда нравилось, особенно если в роли профессора выступала правнучка самой Афродиты, её сиятельное вейловское величество, которое почему-то решило снизойти до простой смертной и стать доброй феей для Золушки...

— Меньше, чем на принцессу, я не согласна. Гермиона, поверь, сейчас твоя красота сверкает, как огранённый бриллиант на солнце, а тогда ты совершенно не понимала, чем обладаешь! — воскликнула Флёр, и как же прекрасно было ощущать мягкое прикосновение её грудей, знать, что совсем вблизи бьётся её чуткое сердце. — Я смотрела на тебя и видела добровольно увядающий прекрасный цветок, которому надо только немного помочь зацвести, чтобы он начал радовать самый придирчивый глаз! Ты с головой зарывалась в свои книжки, не замечала за ними окружающий мир. Кроме своего Флитвика и бесконечных экспериментов говорить ни о чём не могла! Я же на свидания тебя утаскивала едва ли не силой и поначалу на них в основном выслушивала, что получится, если смешать что-то труднопроизносимое с чем-то труднопроизносимым. Обычно нечто ещё более труднопроизносимое. Только учёба и наука, и так двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Так нельзя, это же настоящий кошмар! Мои усилия не пропали даром, вспомни, какой фурор мы произвели на Святочном балу? Две девушки, танцующие друг с другом в восхитительных платьях? Тебя даже не сразу узнали. И эта статья Риты Скитер «о попрании старинных устоев в древней школе магглолюбцем Дамблдором»? А колдоснимки нашего поцелуя во всех газетах... Ах!

— Рита навсегда запомнила, что магглорожденные в долгу не остаются. — Гермиона воспользовалась тем, что Флёр увлеклась своим монологом, и ущипнула её за так соблазнительно торчащий сосок. — Ты же знаешь, я и сейчас не привыкла быть в центре внимания, а уж тогда...

— Я всеми силами старалась тебя излечить от этого. Невозможно прожить всю жизнь в одиночестве, мы же не на необитаемом острове, а человек существо сугубо социальное, что бы кто-то ни говорил. Но тебе такие ужасы больше не грозят, ведь мы теперь по правильную сторону Ла-Манша. О тебе уже сейчас говорят, а скоро англичане начнут кусать локти, сообразив, что какая-то магглорожденная добилась того, что ещё недавно все считали невозможным и даже не могли представить. Может быть, это заставит ваших британских расистов по-другому взглянуть на тех, чья кровь для них недостаточно чиста. В любом случае ты уже навсегда вошла в историю, и нам скоро придётся скрываться от пронырливых журналистов, может быть, даже прятать этот дом под Фиделиусом. К тому же рано или поздно ты станешь моей женой, а моя семья слишком известна, чтобы нашу с тобой свадьбу обошли вниманием в прессе.

— Да уж, нисколько не сомневаюсь, — в качестве извинения Гермиона поцеловала потревоженный сосок, обведя языком розовую ареолу. — Хотя и предпочла бы, чтобы всё обошлось бы без этого.

— Мой отец и так делает всё возможное, чтобы о том, где мы живём, никто не узнал. Но и он не всесилен, — вздохнула Флёр. — Конечно, он хотел бы, чтобы я вышла за кого-нибудь более политически полезного, но мои чувства для него всё же важнее сиюминутных выгод. Правда, даже если мы распишемся тайно, без церемонии в министерстве магии всё равно не обойтись, а что за этим последует, представить не сложно. Не исключаю, что спокойных дней у нас с тобой осталось не так много, как хотелось бы, поэтому предлагаю твою лабораторию оставить на некоторое время в покое. Понимаю, у тебя зудит в одном месте, но совершенно не том, каком нужно. Отдыхать иногда тоже необходимо.

— Нам с тобой отдыхать больше не нужно, привыкай. А если много развлекаться вместо того, чтобы тратить время с пользой, много денег не заработаешь. Но пока у меня всё равно хороших идей нет, я согласна сделать вид, что согласна с тобой.

— Предпочитаю купаться в море, а не в золоте, — махнула рукой Флёр. — Благодаря тебе, времени нам теперь хватит на всё, но в ближайшие дни лично я собираюсь тратить его на более приятные вещи, чем сон или работа. Есть возражения?

— А разве они могут быть после такого предложения? — улыбнулась Гермиона.

— Вот и отлично. Кстати, совсем забыла предупредить, я договорилась об интервью с одной хорошей знакомой, которая заглянет к нам уже в ближайшее время.

— И это ты называешь более приятными вещами, чем сон и работа? — вопросительно изогнула бровь Гермиона.

— Так я же не сказала, что интервью состоится сегодня, — усмехнулась Флёр. — Мелани обещала предупредить заранее, но, скорее всего, заглянет к нам на выходных в районе обеда. Не беспокойся, она не только отличная девчонка, но и одна из немногих, с кем я в школе действительно дружила. Мелани сейчас работает журналистом в одной из проминистерских газет, публикации в которой серьёзные люди не пропускают, а мне обещала устроить для тебя первую полосу, цени! Она знает границы и не будет задавать неудобных вопросов. Если ты обеспечишь её не только эксклюзивным, но и достаточно объемным материалом, есть шанс, что у нас появится ценный союзник, которые никогда не бывают лишними.

— Умеешь ты уговаривать!

— Знаю, — хохотнула Флёр. — Так что, я прощена?

Французская ведьма все-таки лучшее, что могло случится с ней в жизни. Может быть, именно это и есть то, что принято называть любовью?