Девять тысяч метров

Дмитрий Брисенко

ДЕВЯТЬ ТЫСЯЧ МЕТРОВ

И я умру, по всей вероятности.

Чушь! В жизни бывают и покрупней неприятности.

А. Мариенгоф

Рядом со мной копается в песке мальчик, вершит казнь над кучкой восставших оловянных солдат. Из песка торчат желтые каски, совсем теперь бесполезные.

Мальчик быстро оглашает приговор и с размаху кидает камень в головы мятежников.

Солнце палит нещадно, кажется, подкинь в воздух щепотку песка, и он вспыхнет как порох. Что я делаю здесь, в песочнице в Миусском сквере? Тень его знает, это она, ненадежная как карточный шулер, подвигла меня забраться на низкий обшарпанный бортик. Тополь-охранник ослабил внимание, коварная тень бежала в песочницу, и мои тылы разом оголились. Мне не оставалось ничего другого, и я последовал за ней. Конечно, можно было попросить деревянную рыбку, украшавшую скамейку, послать мне тучу, но я не знал, с какими словами к ней обратиться.

Можно было пойти домой, но мне было лень. Теперь я понимаю, что вариант "можно было" присутствовал в моей жизни всегда, с самого рождения, каждый день. И так же всегда ему противостояла эта контрчастица "но", невидимая, но (при этом повторе я не могу сдержать злой усмешки) осязаемая. И в конечном счете именно она предопределила странную траекторию событий, в которых я принял активное участие. Благодаря ей, сейчас я нахожусь в самолете, на высоте девять тысяч метров, и я не знаю, что будет дальше. Я сжег мосты, и дым еще не рассеялся. И я совершенно спокоен.

Впрочем, обо всем хорошо бы по порядку, лучше бы по нему.

Итак, был жаркий июльский полдень, и я сидел в детской песочнице в Миусском сквере - единственном месте с тенью неподалеку от ковчега золотой рыбки.

Упокоенность пейзажа нарушали только угрюмые старики в спортивных штанах, пылящие трусцой вокруг сквера, да стрекот старух, чьи неподвижные тела казались холмиками земли, насыпанными на скамейки.

Я ни о чем не думал, только вполглаза следил за развитием военных действий. Мой загорелый светловолосый сосед приступил к опознанию останков погибших; он выкопал их из песка и разложил в две линии - головы отдельно от тел. "Это невероятно, - произнес он в пространство, видимо, чтобы я разделил его досаду, - но, кажется, двое успели сбежать". Тут же достал игрушечную трубку телефона и отдал приказ на межконтинентальный розыск сбежавших. "Майор и рядовой. Да, держите меня в курсе".

- Кто вы по званию? - обернулся он ко мне. - Хотя я вижу, что вы почти лейтенант.

На вид ему лет десять. Что именно в нем не так, я не смог мгновенно определить.

Но что-то было. Наверное, все же взгляд - тяжелый и пустой, будто потерянный, будто смотрел на меня холодным оловянным глазами его мертвый солдатик.

Я сказал:

- К военным я не имею никакого отношения. Я убежденный пацифист.

- Я тоже гражданское лицо, - сказал он. Голос у него оказался под стать взгляду, бесцветным и равнодушным. - Но иногда приходится вмешиваться в дела военных. А что вы здесь прохлаждаетесь, ведь в мире неспокойно.

- В мире всегда неспокойно, то там, то сям что-нибудь случится. Так что лучше прохлаждаться, пока есть возможность.

Он обдумал мои слова, насупив бровь.

Протянул руку:

- Меня зовут Петр.

Я быстро отряхнул руки (по детской привычке я сунул ладони поглубже в песок, какая никакая, а все ж прохлада) и состыковался с его ладонью.

- Константин. Можно просто Костя.

- Очень приятно, Костя. Но ко мне лучше обращаться Петр.

Он отвернулся и начал ковыряться в песке, видно, я был не очень ему интересен.

К этому моменту нашей беседы воздух уже можно было хватать горстями, распихивать по карманам, до того он был плотный, налитой. Сегодня пошла пятая неделя жары, расплавилось уже все, что могло расплавиться, и способность что-то делать при такой погоде, например, ходить без цели по улицам, вызывала приток ленивого недоумения.

Мальчик снова обернулся ко мне:

- Завтра в английских газетах напишут о казни шестнадцати ирландских солдат.

Иногда я это делаю, чтобы обозначить свои действия.

Ну да, отчего бы и не в газетах. Теперь, кажется, понятно, что в нем не так:

мальчик, похоже, из неспокойного племени сумасшедших. Я кинул взгляд на ряд скамеек с курганами старух. Сейчас одна из них поднимется, зашамкает ртом, махнет, прощаясь, рукой на своих товарок, иехх, Семеновна, тяжко-то оно как, да ничего не поделаешь, Петенька, внучок, собирайся, зайчик, собирайся, маленький, горе ты мое, пойдем домой, родненький, пойдем, миленький...

- Вы почему молчите? Вам нечего сказать?

- Ну почему нечего? Газеты, это в принципе неплохо. Это правильно.

Мальчик вытащил из кармана рубашки какого-то особенного солдатика.

- Этот полковник один из лучших в моей коллекции. Очень неплохой стратег. - Петр посмотрел на свои часы, хранившие, как и все детские часы, застывшее игрушечное время. - Он уже где-то рядом, он очень пунктуальный... А, вон он идет! Я вас с ним познакомлю, он необычный.

Из устья прилегающей к скверу улицы к нам приближался, слегка прихрамывая, какой-то человек.

- У него больная нога, - пояснил Петр. - Это из-за осколка. Смотрите.

На оловянной ноге солдатика виднелась едва заметная царапинка.

- Приветствую смелых обитателей пустыни, - полковник приветливо смотрел на нас, голос его журчал приятным баритоном. Столкнись я с ним в холле "Метрополя", и он был бы принят мною за иностранца. Лицо нездешнее, манеры лишены суетливости, холеная осанка, ухоженная седина. И, - последним штрихом, - несомненный вкус к хорошей одежде. И, - точкой, - шелковый шейный платок, несмотря на жару. Вопреки возрасту - а на вид ему было за пятьдесят - в нем сразу чувствовалась сила и энергия молодого.

Петр сказал:

- Полковник, познакомьтесь, это Костя.

Полковник дружелюбно мне улыбнулся:

- Очень рад, Костя... Петр, нам пора домой, а то мама будет волноваться.

Мальчик отряхнул песок с коленей, взял полковника за руку и выпрыгнул из песочницы.

- Надеюсь, мы скоро увидимся, Костя, - сказал он мне на прощанье.

Какое-то время, прикрыв глаза, я пытался мысленно организовать сегодняшний вечер. Был вариант чайной церемонии на высоте: когда стемнеет, залезть по пожарной лестнице на крышу сталинки на Рижской площади и встретить рассвет за чашкой чая (из термоса). А чтобы не было скучно, чередовать ароматное содержимое одной баночки (для заварки) с не менее ароматным содержимым другой баночки (для воскуриваний). Еще можно было пойти с Романом в кино, а после дать того же ночного, или просто поехать домой, читать под музыку и что-нибудь в таком роде.

Когда я решил уйти и открыл глаза, первым, что я увидел, был полковник. Он быстро двигался среди деревьев, то исчезая, то появляясь опять, я сразу узнал его по характерному прихрамыванию. Я поднялся, он тут же замахал мне своей модной иностранной кепкой, мол, погоди, не уходи, я сейчас, мол, важное у меня к тебе дело...

- Вы производите приятное впечатление, Костя, - сказал полковник, подойдя, - и, кажется, вы понравились Петру.

- Угу, - отвечал я ему, - а можно я вот сейчас куплю себе водички и просто пойду домой?

- Понимаете, Костя - сказал полковник мягко, - вы ставите меня в неловкое положение. Я ведь торопился, спешил вас застать, чтобы пригласить вас в гости, отметить чаем, так сказать, приятное знакомство. Я тут рядом живу, на Готвальда.

Не бойтесь, вы ничего не потеряете, попьем чайку, пересидим сиесту, а там, глядишь, и долгожданный вечер на дворе. Ну как, по рукам?

Дом полковника и вправду оказался рядом, в пяти минутах ходьбы. То была старая московская квартира с дореволюционными входными дверями, высокими потолками и витиеватой родословной, с историей, во многом похожей на истории других подобных квартир. Вначале здесь жил некий профессор, потом вместе с революцией пришел черед уплотнений - появлялись, надолго не задерживаясь, какие-то большевики, инженеры, какие-то вроде студенты. Не миновала она и коммунальных времен.

Теперь здесь, символически замыкая исторический круг, в одиночестве жил полковник.

... - Знаете, а ведь я раньше был обычным инженером... - полковник сидел в плетеном кресле напротив меня и рисовал дымящейся сигаретой в воздухе бледные картинки. Я пил третью чашку чая, хозяин оказался заядлым любителем этого напитка, "Костя, одна из премудростей востока заключается в предпочтении зеленого чая черному. Красный еще туда-сюда. Но черный ни-ни. Попробуйте обязательно вот этот сорт. И не думайте, без этого я вас никуда не отпущу". В большом шкафу на кухне прятались за стеклянными створками жестяные коробочки с экзотическими названиями. Как оказалось, он много путешествовал и накопил немало интересных историй, некоторые уже были рассказаны, и мое описание застало полковника в самом начале очередного рассказа.

- ... живешь, живешь, копишь этот никчемный опыт, а все не знаешь, каким боком жизнь повернется. Мог ли я предположить, что все так сложится. - Он прикурил новую сигарету. - Мне, знаете, очень приятны такие случайные встречи. Есть в этом что-то не от мира сего, что-то, что выбивает табуретку из под привычной рутины. Это, однако, вовсе не означает, что наше знакомство из рода случайных.

Там, - поднял он руку вверх, - все давно занесли в реестры. А теперь позвольте мне рассказать вам о главном.

Он оттолкнулся от спинки кресла, наклонился ко мне, задев стоящий между нами столик. Чашки жалобно звякнули.

- Я знаком с Петром что-то около года, хотя можно сказать и по другому - я не знаком с ним около года, и это будет почти одно и то же. Я давно знаю его родителей, частенько бывал у них в гостях. Со временем он ко мне проникся, конфетки-бараночки, умненький ребенок, давай с тобой поиграем, ну не хочешь играть, давай я тебе что-нибудь расскажу, ну не хочешь чтобы я, тогда расскажи что-нибудь сам, и т. д. Он оказался развитым ребенком с богатым воображением, стали мы с ним вроде приятелей, что называется, стар и млад, и как-то незаметно, потихоньку все это перетекло в то, что сейчас я выполняю некоторые его поручения. Да... - полковник пристально на меня смотрел. - Короче, Петр присовокупил меня к своей коллекции. Не буду вдаваться в детали, вы ничего не поймете, да я и сам, признаться, только-только начал что-то понимать. Как я уже говорил, вы понравились Петру, и это значит, что через пару-тройку дней вы обнаружитесь в этой его коллекции. Это единственное, в чем я могу быть уверен на все сто. Вот вам стержень ситуации, остальное, как говорится, прилагается. Вы задавайте вопросы, не стесняйтесь.

- Все это очень интересно, - сказал я после паузы, тщательно подбирая слова, - и... я рад, что мы познакомились. Но сейчас мне пора домой. К большому сожалению.

Я вежливо улыбнулся ему и направился в коридор. Обуваясь, я слышал, как он говорил мне вслед:

- А напрасно вы так легкомысленно к этому отнеслись. Меня ведь на самом деле мало волнует, что вы там обо всем этом думаете.

Полковник вышел в коридор. Он стоял, засунув руки в карманы, и раскачивался с пятки на носок.

- У меня есть для вас конкретное задание. Во-первых, придумайте себе псевдоним, не могу же я все время звать вас по имени. Во-вторых, сегодня в двадцать три десять вы улетаете в Дублин. Времени у вас достаточно. Полотенца в ванной чистые, если что. Из вещей вам брать с собой ничего не нужно, все уже приготовлено, инструкции прочтете в самолете... Да я же сказал, вы спрашивайте, если что непонятно.

Я повернул замок и дернул ручку двери. Дернул еще раз. Дверь была заперта изнутри. Полковник подбросил пару раз внушительную связку ключей и, помогая себе другой рукой, запихнул обратно в карман своих безукоризненно отглаженных брюк.

- Давайте вернемся в комнату, а то как-то негостеприимно с моей стороны получается, стоите тут в коридоре... Прошу! - Он сделал приглашающий жест в комнату.

Мне не оставалось ничего другого как вернуться. Полковник опять дружелюбно мне улыбался.

- Я рад что вы не стали...

- Может быть, вы объясните, при чем тут я?

- ... ломать дверь. Объясняю при чем тут вы.

Из другого кармана он извлек двух оловянных солдатиков и поставил их на стол.

- Те самые майор с рядовым. Да-да, это я организовал для них побег, полковник улыбнулся с видом человека, расставившего точки над всеми "и". Петр ценит и по-своему даже любит меня, я в этом нисколько не сомневаюсь. В принципе, мне с ним неплохо, но не может же это продолжаться бесконечно. В свое время мы с Петром разошлись во взглядах по кое-каким вопросам, и тогда я впервые задумался, а не создать ли мне собственную коллекцию. Конечно, я не сразу утвердился в этой мысли, уж больно рискованным казалось дело, я тщательно все взвешивал, наблюдал, подготавливал почву. Теперь я могу сказать, что наше с вами знакомство, это, по сути, первый реальный шаг вперед. Что же касается вас, Костя, то я убедил Петра передать вас в мое распоряжение. Если вы хорошо справитесь с моим заданием, вы можете рассчитывать в дальнейшем на мое вполне адекватное отношение. Так все же, какие у вас имеются вопросы по существу дела?

С вопросами дело обстояло худо.

- Простите, - сказал я, - но, во-первых, я до сих пор не знаю как к вам обращаться.

- А вы не мудрите, называйте меня полковник, и все дела, - тут же отозвался он.

- А что там во-вторых?

- А во-вторых, у меня послезавтра очень непростой зачет в институте, и если я его не получу, у меня есть все шансы вылететь, понимаете? И завтра я собирался весь день готовиться.

- Да, понимаю, это действительно важно. Давайте поступать проще напишите мне имя вашего преподавателя, и я обещаю все уладить. Самого вас отпустить я, к сожалению, не могу. Вы ведь теперь вроде как мой заложник. Но можете стать моим другом, если окажете мне небольшую услугу. Я, конечно, понимаю, что в эти истории с коллекциями действительно трудно поверить, ну и что мне теперь с этим делать? Поймите, Костя, мне не нужно, чтобы вы сейчас всему верили. Меньше понимания - меньше сумятицы в голове. Со временем все само придет.

Некоторое время мы молчали; полковник смотрел на солдатиков, искрящихся в лучах солнца, я смотрел на прозрачные столбы, которые эти лучи образовывали в пыли комнаты. Что если отобрать у него ключи, подумал я. А вдруг он меня застрелит?

Вот ведь какая дурацкая ситуация.

- Отдайте мне ключи, пожалуйста. Это уже не смешно.

- Да бросьте вы, Костя! - Полковник нетерпеливо задвигался в кресле. Ну что вам так дались эти ключи! Вы подумайте, сколько плюсов вы имеете. Бесплатно смотаться за границу, сделать пустяковую работу и вернуться в буквальном смысле королем! Ко-ро-лем, вы поймите! Да если б мне кто-нибудь в свое время такое предложил! Где ваши амбиции, ведь вы же молодой еще человек!

Он нахмурился и с минуту молчал.

- Надеюсь, вы не рассчитываете со мной драться, ведь это в самом деле глупо.

Да... - Он посмотрел на часы. - Сейчас за мной заедет водитель, мне еще предстоит сегодня завершить несколько дел в городе. Ну что вы смотрите букой, выпили бы лучше еще чаю, пользы было бы больше.

- Да, наверное, вы правы, - сказал я, - я бы выпил простого цейлонского.

- Вот это мне нравится, - сказал полковник, поднимаясь, - простой цейлонский. Но отчего цейлонский? И отчего не матэ?

Уже из кухни он крикнул:

- Можете позвонить домой, родителям.

Наш с мамой телефонный разговор я запомнил дословно. Вот он.

"Привет мам, как дела?" - "Это ты, Костя? - мамин голос с трудом прорывался сквозь шорохи в трубке. - Да у нас все нормально, вот ужин готовлю. Отец с собакой гуляет... Жалко, что тебя сегодня не будет". "Как это... меня сегодня не будет?!" - "Ну ты забыл, что ли?! Звонил твой Митя, он-то обо мне заботится, не в пример тебе. Сказал, что ты сегодня у него. А что за вечеринка?" - "Да так... решили вот собраться..." - "Я подумала, чего тебе домой поздно возвращаться, оставайся лучше у него. Только постарайся много не пить, тебе завтра весь день шпаргалки писать. Об этом хоть помнишь?" - "Да, мам, все в порядке". - "Ой, вернулись, пойду ей лапы мыть. Ну все, целую". - "Пока, мам".

Полковник, ко всему прочему, обладал редким даром виртуозно свистеть, нет, "свистеть" это не вполне то слово; полковник просто играл на каких-то неразвитых у обычного человека связках, производя мелодию невероятного диапазона и чистоты.

Думаю, к тому моменту, когда он вошел в комнату, разрезая пространство большим деревянным подносом, я уже вполне владел собой. Полковник поставил поднос на стол, налил в мою чашку заварку из невероятно маленького чайника и сел с невозмутимым видом в кресло напротив.

- Извините за музыкальное сопровождение, ничего не могу с собой поделать.

Единственная привычка, от которой не могу избавиться, - полковник по-доброму мне улыбнулся, - однако, на отсутствие денег это никак не влияет. Да... Мне иногда кажется, что телефоны способны на осмысленное действие. Вот вы, к примеру, не можете долго дозвониться и проклинаете телефон последними словами, можете даже его пристукнуть. А его это обижает, представьте себе. И когда-нибудь он может в отместку сильно исказить смысл беседы. Довести ее до абсурда. Так что поосторожней с телефонами, Костя, они злопамятны как сиамские коты.

- Как вам это удалось? - спросил я безо всякого интереса, просто так.

- Рассказывать о технических деталях, Костя, это все равно, что пытаться доказать существование бога. Оно ни к чему не приведет, да и зачем вам это? К сожалению, не могу похвастаться, что это устроил я. Это работа Петра, он уже начал дергать за ниточки, так что у нас не слишком много времени. Надеюсь, после этого звонка вы не потребуете от меня еще каких-либо доказательств?

- Да нет... И что я должен делать в этом вашем Дублине? Кстати, мой английский очень плох.

- А знание языка вам и не понадобится. Собственно, вам и говорить-то особенно будет не с кем. Выполнение задания займет немного времени, что-то около пяти минут. Схемы, хронометраж, прочие детали, это все просмотрите в самолете. В Москву вы вернетесь следующим рейсом, и королем, Костя, королем! Это я вам обещаю. Да... Ну, мне пора.

Полковник поднялся и вышел в коридор. Я последовал за ним.

На пороге он обернулся:

- В холодильнике есть какая-то еда, так что не стесняйтесь.

Я сказал:

- Полковник, я все-таки ничего не понимаю. Мне кажется, Петр, как все дети, играет в солдатики. Ну немного задержался в развитии. А все эти коллекции... не понимаю я этого.

- А вы далеко не один, Костя, кто не понимает. Я достаточно близок к нему, знаю лично многих его солдатиков. Поверьте мне на слово, мощь его коллекции огромна, многие известные люди оказывают ему услуги. Кто чаще, кто реже, но все они участвуют в его комбинациях. И все свои комбинации Петр неизменно разыгрывает в песочнице. А что до морально-этических аспектов этой деятельности, то вот вам метафора: некоторые люди считают, что Гитлер был Калки. Возможно, вы знаете, что Калки есть десятая и последняя инкарнация бога Вишну, который является на белом коне в конце каждого мирового цикла, дабы уничтожить космос. Так вот, я считаю, что Калки - это Петр. Не знаю, что он для вас приготовил, но покуда он занят включением вас в коллекцию, я упросил его задействовать вас для укрепления нашего влияния в Ирландии. Но это одна сторона медали. Лично я хочу, чтобы вы помогли пристроить двух хороших людей. Вы лицо нейтральное, не вызываете подозрений, к тому же это неплохое испытание. Да... Через пару часов за вами заедут. Пакет с инструкциями вам передаст шофер... Желаю вам большой удачи и до встречи в Москве.

Он вышел, захлопнул за собой дверь. Какое-то время он возился с ключами. Я пошел на кухню. В холодильнике оказались салаты и соки, я налил себе томатного, положил в тарелку оливье и задумался о причинах необъяснимого поведения моих друзей. И этот еще телефонный звонок. Значит нужно отнестись к нему просто как к факту. И ничего сверхъестественного тут нет, можно ведь как-то подделать голос.

Да, телефон! - Я бросился в комнату.

Телефон сначала долго молчал, потом что-то в нем щелкнуло, и раздался женский голос.

"Представляешь, Светк, я... ха-ха... ему когда это рассказала... ха-ха-ха... он прям... ой я-не-мо-ха-гу-ха-ха..."

Я нажал на рычаг.

Не успел я снова набрать номер, как вдруг раздалось:

"Вы прекратите хулюганить или нет! Что вы все звоните! Я не могу заснуть! Вам номер отключут, вот что! А то мне тут звонют, свиньи! Если вы не перестанете, я... я..."

Я аккуратно положил трубку.

Большего добиться от телефона мне не удалось.

Что же, придется лететь в Дублин. Ничего, как-нибудь выберусь, все в конце концов образуется. При первом удобном случае дам знать о себе мировой общественности.

Я доел салат, запил соком, задернул в комнате шторы и лег на диван. Уснул я сразу.

- ... просыпайтесь ... мистер макбруневич... да проснитесь же...

Я с трудом разлепил глаза. Надо мной низко склонился, будто в поисках самого себя, крупный мужчина. От него пахло чем-то решительным, и он слегка тряс меня за плечо.

- ... мы опоздаем, мистер макбруневич, господин полковник тогда меня убьет.

- Я встану, вы только отойдите.

Он отошел от дивана, явив себя целиком. Крупное лицо моего незнакомца украшали уверенные в себе, крупные очки в пластмассовой оправе, на ногах его сидели крупные туфли с тупыми носами, из коротких рукавов рубашки свисали крупные белые руки. В комнате стало сразу немного тесно.

Я поднялся и, едва разминувшись с ним, пошел в ванную умываться.

- Я ваш шофер, значит, - говорил мне мужчина, пока я лил воду себе на голову, - вы только господину полковнику не говорите, что я опоздал, это все из-за него, он, значит, придумал ехать по этой Сущевке, а я расхлебывай. Я ему сразу сказал, что встанем, я-то хорошо это место знаю, я ему - давайте, значит...

- Подождите-подождите. Вы, кажется, как-то меня называли...

- Я не знаю... тут в документах написано, и господин полковник вас так называл...

- Дайте-ка посмотреть.

Я наскоро вытер волосы полотенцем и взял у него документ. Признаться, я не ожидал такой прыти от этого угасающего летнего вечера. Перевоплощение состоялось, - но как! Констант Мак-Бруневич, гражданин республики Ирландия к вашим услугам! Да, господин полковник разыгрался не на шутку, у меня теперь псевдоним что надо.

Мой провожатый тем временем продолжал:

- ... ну я вхожу в подъезд, жму, значит, кнопку, а сверху как раз старуха идет.

Она мне - лииффт не работаит, милай, значит... Я на седьмой этаж пешкодралом, ну, еле отдышался, стою, значит, ключом в дверь тырк-тырк, никак не могу открыть. Толкнул ее легонько, а она - хрясь в сторону, открыта, значит. Ну, я думаю, после этого, вы, мистер Мак-Бруневич, смелый человек. На дворе ночь, да и район этот неспокойный, я знаю, мне жена рассказывала, тут недавно кого-то того, значит, грабанули...

Я слушал его вполуха. Оказывается, я - человек неробкого десятка. Не испугаешь меня, значит того, значит, ворами. Меня не грабанешь, значит, ага. А дверь-то открыта была. Как же это ты, г-н Мак-Бруневич? А вы, полковник, как же так? Одно обидно - минус на минус плюса не дал.

н- ... чемодан с вашими вещами в багажнике, вы, значит, не беспокойтесь, - бубнил возничий, - нам пора ехать, мы можем опоздать на регистрацию.

Я по привычке окинул взглядом комнату и вышел за ним вслед.

Зеленые, коричневые, светлые пятна мелькают, сплетаются в пестрый ковер. Мне нравится летать самолетами, мне нравится этот самолет - в нем прохладно и угощают прохладительными напитками. Доехали до аэропорта без приключений. В машине помимо меня и водителя сидел безликого вида сопровождающий, молчавший всю дорогу. Один раз, вначале, он сказал: "Слышь, шеф, у тебя Гуланова последняя есть послушать? Есть? Ну ты поставь тогда". Больше он не утруждал себя разговором.

Среди мелькавших рекламных щитов запомнился один, предлагавший летать самолетами British Airways; на меня смотрела симпатичная рыжая девица с торчащими косичками, внизу, под призывом, имелась как бы от руки начертанная подпись - ваша Ира. Наверное, она была чем-то знаменита, эта рыжая Ира.

Глубокий смысл ее предложения открылся мне, когда я стоял в очереди на регистрацию. Предлагала летать самолетами British Airways не субтильная девочка Ира, а здоровая бабища ИРА, Ирландская Республиканская Армия, в награду обещая всем желающим один бесплатный выстрел из ручной реактивной установки. Возможно и по тому самолету, в котором буду лететь я. Подумалось, что именно так и рассуждал бы полковник на моем месте, уж он сумел бы привязать это к Петру с его песочницей.

Народу летело мало. После того как погасла строгая табличка, я перебрался в хвостовой салон, разлегся в кресле, закурил, вскрыл пакет, переданный мне шофером, и начал изучать его содержимое. Мне предписывались средней руки шпионские страсти: встреча у трапа - передача солдат в надежные руки - размещение в отеле - небольшой отдых - поездка в Лондон уничтожение музея восковых фигур - вылет из аэропорта Хитроу - встреча в Москве.

Я перечитал все несколько раз. Разумеется, там были подробности, все было расписано по минутам. 22:30 - 22:34 - уничтожение музея восковых фигур. Музей должен быть подожжен, при этом восковые мумии расплавятся примерно по такой схеме: "... фигуры в музее под действием возникшей в результате пожара температуры начнут плавиться. Положительным результатом начавшегося процесса следует считать их полный переход в жидкое состояние с последующим застыванием в бесформенную аморфную массу". Если автором текста был полковник, то, по крайней мере, один результат достигнут: теперь я не сомневался, что когда-то он был инженером, может, даже неплохим инженером. Я поймал себя на мысли, что каким-то боком все это время надеялся, что хоть задание будет - не полный бред. Да, денек и вправду выдающийся. Инструкция полковника достойно увенчала этот айсберг абсурда.

Еще там были фотографии людей, которые должны меня встречать и сопровождать.

Пошарив по дну пакета, я наткнулся на кусочек фольги и едва не засмеялся - в нее были завернуты два оловянных солдатика. "Майор и рядовой", - я вспомнил досаду на лице Петра и почти отеческий взгляд полковника. Их-то и их личные дела я и должен был передать людям на фотографиях. Я даже представил будущий рассказ о моем героическом путешествии: - (Митя) Ты где был вчера? - (я) В Дублине, дружок! - (Митя) Ага! И хорошо ли отдохнул? - (я) Да, знаешь, как-то не пришлось, все проклятый бизнес - олово продавал. - (Митя) Олово!! - (я) Точно тебе говорю, это теперь такой беспроигрышный вариант.

На этом меня застало подозрительно невнятное, без интонаций, сообщение стюардессы: "Мы летим на высоте девять тысяч метров длительность полета четыре часа температура воздуха за бортом минус тридцать экипаж лайнера желает вам приятно провести время".

Стюардесса, оказывается, стояла неподалеку от меня. Я подал знак, чтобы она подошла. Мне показалось, что я где-то раньше ее видел.

- У нас микрофон барахлит, - сказала она, смущаясь, - вот и приходится ходить по салонам и объявлять. Вы что-нибудь хотите?

У нее были рыжие косички и красивые синие глаза.

- Вас зовут Ира, я угадал? Или вам больше нравится ИРА?

- Ирэа? - она надула губку и слегка покраснела. - Ах, вы про это... Нет, меня зовут Юля. А на плакате моя сестра - Ирочка. Мы близняшки... Вы решили, что будете пить?

- Да. Вот эту водичку.

Она ловко наполнила пластиковый стакан и покатила тележку назад.

Нет, Юля, нет, Ирочка, вы здесь ни причем. Просто этот безликий для вас день, не чей-либо, а мой личный день. У каждого бывает в жизни хотя бы один такой день, когда ангелы отпускают поводья, когда все отменено, и все привычные схемы не действуют. У вас тоже когда-нибудь случится ваш собственный день, и никто вам ничего не скажет. А этот день мой. И хватит об этом!

Вернувшись к пакету, я обнаружил несколько фотографий, завернутых отдельно. На них в основном фигурировал Петр, то играющий в песочнице, то кормящий с руки какого-то востроносого зверька в зоопарке, а то и смотрящий из красного круга, что оставил на общей детсадовской фотографии шпионский полковничий маркер. Были также фотографии официальных людей, некоторые лица показались мне знакомыми. И еще: уменьшенные фото газетных страниц с политикой, катастрофами, спортом и т.д.

Одна показалась мне интересной. Под фотографией шел текст на английском, сообщавший, что российское официальное лицо такое-то присутствовало со своим семейством на презентации, посвященной увековечению русского политического деятеля такого-то в музее восковых фигур. (Я наврал полковнику, я уверенно читаю без словаря, и вполне сносно изъясняюсь.) Лицо резало красную ленточку, супруга лица изображала безбрежную улыбку, держа при этом за руку... я пригляделся...

это был Петр. Он смотрел в сторону.

Я подумал, что если закрыть глаза и так немного посидеть, ни о чем не думая, то я все пойму. Некоторое время я ожидал... тщетно. Ну что ж, нет так нет. Я сложил фотографии обратно в пакет, вытянул ноги и закрыл глаза уже по настоящему, вздремнуть ради. До скорого, мысленно расстался я с разгадкой.

"... граждане пассажиры, пристегните ваши ремни". Я открыл глаза, но стюардессы на этот раз рядом не оказалось, наверное, с микрофоном все наладилось.

Через полчаса мы приземлились.

... - Вы все поняли?

- Нет, наверное, не все.

Человек на переднем сидении, обернувшись, пытался поймать мой взгляд. Я непреклонно смотрел в окно. Вопрошавший был будто весь собран из шариков, он все время ерзал и принимал какие-то нечеловеческие позы. Я еще не успел сойти с трапа, а он уже беспокойно подбегал, совершая массу бессмысленных движений, будто разминаясь, как если бы он был начинающим акробатом, а я известным импресарио, приехавшем в провинцию посмотреть на местную труппу. Он сразу вцепился в чемодан, подхватил меня под руку и, подпрыгивая на ходу, устремился к машине. Там нас поджидал второй сопровождающий, коллега, как представил его первый. Ко мне, впрочем, он обращался так же.

Теперь мы мчались в отель. Передача солдатиков уже состоялась; передний положил их, не разворачивая, во внутренний карман пиджака.

- Ну это не беда, - разулыбался он, - мы потом еще все повторим. Вот вы отдохнете немножко, а потом мы еще раз все и повторим. Лишний разок совсем не помешает...

- А что вам, собственно, непонятно?

Это была первая реплика соседа справа. Он так же, как и мой московский провожающий, смотрел в окно, смотрел, не отрываясь, всю дорогу, мне даже показалось, что в какой-то момент он заснул.

- Например, непонятно, при чем здесь музей.

- При всем.

- Ну зачем ты вот так? - Передний заерзал, принял миролюбивую позу и изогнулся так, точно хотел развязать шнурки у своего лаконичного компаньона. - Коллега еще не вошел в курс, а ты уже вот так прессингуешь... Это как та сказка, помните? - обратился он ко мне. - Заяц в утке, в зайце яйцо, и т. д. Помните?... Ну вот главное, что игла там была. Так вот, в музее игла, и поэтому вы здесь. Теперь понятно?

- Опять мимо, - сказал я, - а можно без аллегорий?

- Дело в том, - передний от нетерпения сидел уже между сиденьями, мм... Петр очень необычный человек. Он всегда чем-то да удивит. Вот на этот раз он всех нас удивил своим появлением в музее. Мы тут считаем, что он сделал это из тщеславия.

Побыть при жизни в таком окружении... А господин полковник вот считает, что Петр хочет добиться этим полного контроля. Вы ведь понимаете, какая там подобралась компания, какие там имеются мм... персоны. Еще есть мнение, что Петр хочет таким образом сам себя контролировать. Параноидальная немного версия, но отчего бы и нет? Однако факт налицо, он - там! Восковой Петр в отдельной комнате с охраной и сигнализацией. Говорят, он сидит в своей любимой песочнице. Вот... что тут еще можно сказать?

Он выжидающе посмотрел на человека справа.

- Да, пожалуй, нечего, - молвил тот, уткнувши нос в стекло.

- Вот мы уже и подъезжаем! - дернулся к окну передний. - Вы пообедайте, немножечко отдохните, потом я к вам зайду и мы обсудим детальки. И вы, пожалуйста, не подумайте, господин полковник делает это вовсе не для себя, он очень благородный человек. Он, кстати, хорошо о вас отзывался.

- Да я и не думаю ничего такого.

- Страховать вас я буду, - сказал вдруг неразговорчивый коллега.

Скоро мы уже подъезжали к парадному.

- Вот мы и приехали! Позвольте, я помогу вам с чемоданом. - Передний резво выскочил и захлопотал сзади.

Я взялся за ручку двери.

- Постойте. - Человек справа первый раз обернулся ко мне. Лицо его оказалось вполне миролюбивого вида.

- Глупостей не нужно делать.

- А?

- Глупостей, говорю, не люблю. - Он шевельнул рукой; из его кулака выглядывало маленькое дуло пистолета. Он крутанул, как в вестернах, пистолет вокруг пальца и забросил его подмышку.

- Вы об этом помните, не забывайте.

- Хорошо, постараюсь не забыть.

- Стреляет не больно, бах-бах и готово. И в лучший мир.

Багажник не хотел отдавать переднему мой чемодан. Наконец, с помощью шофера он был вырван из открытой пасти; от удивления она так и не смогла закрыться.

Пришлось ее с силой захлопнуть.

Вопреки моим ожиданиям, номер оказался не то чтобы не люкс, но даже не плацкарт.

Какой-то, вытащенный с запасных путей, давно умерший общий вагон. И где они нашли эту гостиницу, это ж нужно было постараться, перебрать варианты. Чтобы в конце концов поселить сюда меня. Меня, будущего уничтожителя воскового музея!

Отталкивающих цветов обои местами обнажали ноздреватую, в мелких трещинах стену.

Унылое зеркало глядело исподлобья, цепляясь за стену тонкой веревкой. Кровать, на которую я с размаху приземлился, издала жалобный стон, словно умоляла защитить ее честь от посягательств старое потертое кресло, стоявшее в углу. Было два не совсем чистых, но все же два окна. Узнай я, что именно в этом номере Бартон Финк тщился написать сценарий для "борцовской картины", я бы не сильно удивился.

От нечего делать я стал ковыряться в чемодане. Его собирал шутник. Например, нет ни одного костюма, но галстук зачем-то есть. А к чему эта детская панама, вся в красный горох? А эти носки с ажурной дырочкой, точно их кто-то уже надевал?

Правда, я могу чего-то не знать, недаром ласковый коллега с переднего сиденья обещал раскрыть все детали. Может быть, мне как раз и не нужно выглядеть серой мышкой, но, напротив, нужно быть ярким, неземным, прогуливаться по музейной зале беспокойной рысью, привлекая к себе внимание, чтобы какой-нибудь неприметный коллега тем временем деловито, не торопясь, поджигал фитиль.

Я отпихнул чемодан и лег на кровать.

Итак, что мы имеем. Мы имеем благородного полковника, коварного монстра Петра, восковой музей, человека справа и его пистолет.

Итак, полковник. Судя по всему, многие вас уважают и ценят. Могли бы вы снискать авторитет среди своих коллег, если бы врали всем подряд? Маловероятно. По крайней мере, человек с переднего, да и мальчик Петр отзывались о вас с уважением. А насчет благородства вашего как? Не знаю, не знаю, возможности проверить у меня не было. Если пользоваться не мною установленными категориями, вы либо спасаете мир от зла, т.е. от Петра, либо тешите собственные амбиции. Ну и на здоровье.

Петр. Здесь полет фантазии обрывается, не начавшись. Ну, перестанет играть в солдатики, начнет ходить в школу для нормальных детей, потом институт, потом женитьба. Нормальная история. И откуда, дорогой полковник, вы наскребли в нем мировое-то зло.

В общем, с этой парочкой вроде все понятно.

Из мира реальных вещей я имею пистолет, его хозяина и свое расписание. Что же, придется мумиям растечься по полу, здесь ничего другого я не вижу.

Минут через пятнадцать они заявятся.

А что, если меня схватят? Ведь детей будут пугать моим портретом. Враг номер один соединенного королевства, посягал на святое. Вероятней всего меня гуманно, то есть по-человечески, казнят, потом забальзамируют и включат в постоянную экспозицию, когда музей восстановят. Выставят прямо у входа - вот вам, английские товарищи, этот печально знаменитый русский мистер Мак-Бруневич.

Посмотрите на этот злобный оскал, на эту застывшую ненависть, посмотрите на это воплощенное земное зло. И руки английских товарищей будут сжиматься в кулаки, а холодные глаза их подруг будут сверкать как сварка. И в глубинах душ они будут меня боятся... Хотя ладно, не бойтесь. Не будет меня у входа. Не будет газетных статей, не будет поджога, не будет милого дамского пистолета и благообразного страховщика. Вместо всего этого будет простой графин толстого стекла, стоящий в данный момент на тумбочке. Воду из него вылью и впечатаю в их навязчивые лбы, когда войдут. Не люблю жить под давлением. И еще меня возмущает дурацкий сценарий полковника, не мог даже времени для досуга выделить, трудолюб! И этот чемодан для пожилых идиотов! Понемногу мною овладел пафос настоящего террориста.

Итак, надо приготовиться к приходу коллег. Когда они припрутся, я буду уже вполне подготовлен. Я буду не отдохнувши, буду ждать разъяснений и, в целом, буду пребывать в растерянности. Буду иметь беспомощный вид, и с робкой надеждой - авось обойдется - буду на них озираться. Ласковый с переднего начнет подбадривать, сюсюкать, возможно предложит обсудить детали. Жесткий справа, не в силах терпеть мое моральное разложение, подойдет к любимому окну, одному из двух. Тут я и накачу ему. А потом и ласковому, если дернется. Графин выглядел весьма уверенно - так выглядят чемпионы. Я ему верил.

Я вылил воду и приготовился ждать.

Вскоре в дверь постучали.

- Иду, иду! - Я тихо подошел к двери и прислушался; там, в коридоре кто-то приглушенно разговаривал. В комнате, окончательно решил я, открывая дверь.

Неожиданно мне помогли. От сильного удара снаружи дверь распахнулась настежь, следующим ударом я был сбит с ног. Мгновением позже на мне сидел незнакомый человек. Не заботясь о моих ощущениях, он забивал мне в рот тугую тряпку. Я не хотел задохнуться вот так сразу, не исполнив хоть части возложенных на меня заданий, и потому мычал как мог.

- На что жалуемся? - спросил он, закончив с кляпом. Его длинные волосы почти касались моего лица. - Ага, вижу. Ну-ка, подыши.

Он приподнял мне голову, дабы кровь из носа не мешала мне нормально дышать.

- Есть там что-нибудь? - сказал он в сторону.

- Есть вроде. Галстук, что ли, - ответили гнусавым голосом. Оказывается, их тоже было двое.

- Так давай сюда его. И дверь прикрой.

Меня перевернули на живот, связали за спиной руки. Какое-то время возле моего лица прогуливалась пара стоптанных каблуков.

- Сейчас будет немного бо-бо. - Каблуки остановились перед моим носом и приподнялись навстречу присевшему телу. Я почувствовал укол в плечо.

- У нас правило такое: во сне не храпим, не разговариваем, под себя не мочимся, понятно?

- Не бойся, маленький, - хохотнул гнусавый голос из глубины комнаты, папа будет за тобой следить.

- Это сон, - сказали каблуки. - Мы ему приснились. Пусть спит дальше.

Где же мои коллеги? Вы видите, полковник, что происходит? Из-за недосмотра этих разгильдяев чужие люди могут вот так просто явиться сюда и вколоть в меня чего захотят. Пустите меня, я хочу обсуждать детали. Я хочу слышать освободительную пальбу коллеги справа. У него такое добродушное лицо. Пустите меня, пустите. Я ваша милая овечка долли. Оставьте меня, я хочу спать. Полковник, у вас грустное лицо ипохондрика. У вас...

... внезапно перспектива изменилась: точка стала расти мне навстречу, превращаясь в огромное черное; оно было окружено чем-то нестерпимо ярким. Что-то внутри меня зажмурилось и в следующее мгновение я оказался поглощен. Черное пережевало меня и выплюнуло остатки куда-то очень, очень далеко.

Я лежал на песке. Невыносимо светило солнце. Я чувствовал себя как фаршированный гусь, если бы он получил способность чувствовать: тело будто нашпиговали чем-то чужеродным и приставили к моей голове. Мысли были обрывчатые, куцые как хвост пинчера, и отзывались во мне неприятным холодком. Ужасно хотелось пить.

Я с трудом перекатился на живот и выплюнул изо рта песок. Потихоньку сел.

Путешествие закончилось. Каким-то образом я оказался в пустыне. Я поднес ладонь ко лбу, закрываясь от солнца. Рука наткнулась на какую-то выпуклость. Это были солнцезащитные очки. В них мне стало немного лучше. Я увидел свои ноги в высоких армейских ботинках. Они продолжились комбинезоном. Окончилось все летной кожаной курткой. На голове был шлем. Вспомнилась история с вынужденной посадкой в пустыне героя Сент-Экзюпери.

- Где-то должен быть самолет, - сказал я вслух, пробуя голос, - и скоро появится Маленький Принц.

- Маленький Принц не появицааа никогдаааааа!!!

Я был буквально раздавлен, я даже не воспринял это как фразу, как голос. Эхо еще долго болталось в голове, все гудело, перед глазами прыгали пятна.

- А насчет самолета все правильно.

На этот раз голос был намного тише, казалось, он приходит со всех сторон.

Я посмотрел вверх. Заслоняя пол неба, на меня смотрел Петр. Его безжизненные глаза светились тусклым светом как две луны, в них все время что-то двигалось, зрачков не было. Контуры Петра быстро менялись, как тени на стене, вызывая в памяти какие-то знакомые образы. Мне стало жутко, я воткнулся глазами в песок под ногами и решил сидеть так, не отрывая взгляда, что бы там ни случилось.

- Совершенно верно, Костя, вы в пустыне. Только я немного ограничил ее размеры.

Вы полюбуйтесь ландшафтом, не бойтесь.

Я рискнул оторвать глаза от своих ботинок, присмотрелся и увидел вдали темную полосу, протянувшуюся вдоль горизонта. За спиной, да и вокруг, было то же самое.

Это были стены. Я опять стал смотреть в песок. Неподалеку, кстати, действительно стоял самолет.

- Если вас интересует что это за место такое, то это та самая песочница в Миусском сквере, где мы познакомились. Это она такая и есть на самом деле. И вы тоже такой на самом деле, и я. На днях какой-то кретин решил перенести ее в другое место, пришлось отвлечься. Но, тем не менее, я заполучил вас немного быстрее, чем думал полковник. Теперь вы у меня в коллекции. А на шалости полковника я и раньше не обращал внимания, и теперь ничего ему не сделаю. Он полезный человек. Пусть развлекает себя своими играми, старенький ведь уже, что ему остается? А вас я казню. Кстати, ваши сообщники уже стали трупиками. Я вам расскажу, как это будет выглядеть. Вот вы сейчас сидите у полковника в гостях на Готвальда и пьете с ним чай. Он, между прочим, хорошо к вам относится. Бросился встречать вас в аэропорт, хотя уже знал, что вы провалили его ослиную затею с музеем. Еще чуть-чуть и вас бы арестовала полиция. Невероятная глупость! Огонь потушили через несколько минут. Итак, вы пьете чай. И в то же время летите на самолете с ограниченным запасом топлива. Тут каждый видит что-то свое. Я вижу всю картину целиком. Вы видите, например, гору или облака. Через какое-то время топливо кончается, и вы разбиваетесь. Люди видят кучу железа и ваш обгоревший труп. Газеты пишут об очередной катастрофе, и скоро все об этом забывают. А что наш полковник? Вы подносите чашку ко рту, и вдруг вас раз - и скрючило, вы стонете от боли. Полковник бежит за сердечными каплями, возвращается, но уже поздно, гость перестал дышать. Экая мерзость! И как он реагирует? Да никак. Он тертый калач, все понял и возвращается к своим играм. Ему немного вас жаль. Вот и вся история. Вас нет, не было и никогда не будет. Тысячи людей умирают каждый день, и кому какое дело, что одним из них будете вы.

Он замолчал. Видимо, дал мне время, чтобы я все это осмыслил. Бесполезно, мысли вяло ползали взад-вперед и не собирались мне подчиняться.

- Я вами очень недоволен, Костя. У меня были на вас планы, и планы неплохие.

Нужно было сразу сказать полковнику "нет". Он бы вам ничего не сделал. Отпустил бы и все дела. Он вообще любит чего-то себе напридумывать и кого-нибудь в это дело вляпать. Хотя ему кажется, что это все очень серьезно, на века. Вас он подключил, сообщников вам нашел, теперь вот дурачит этих двух дебилов, майора с рядовым. Но недолго ему осталось, я их собираюсь казнить завтра. Вот он удивится!.. Черт, - взвизгнул он, - как меня достала эта дура! Вы прикройте уши.

Он вдруг заорал. Если б я не закрыл уши руками, я бы точно оглох.

- Да приду я щас, приду, чего пристала! Я занят! Не остынет!!

Потом он сказал мне:

- У вас есть последнее желание?

- Да. Я очень хочу пить.

- Минералка есть в холодильнике в самолете. У меня дел по горло, так что поторопитесь.

Не помню, как я добрался до самолета. В глазах все прыгало, голова кружилась как раскрученный глобус. Несколько раз я, кажется, падал. Когда я забрался в кабину, я залпом выпил несколько бутылок холодной воды, уже не заботясь о своем слабом горле.

- Это очень простая модель, так что с приборами разберетесь быстро, давал последние инструкции Петр. - У вас есть право выбрать место падения. Рекомендую приземлиться там, где людно. Людям это понравится, кровь, осколки, вы станете героем новостей... Я вас запущу сам.

Огромная тень пересекла пустыню, винт дернулся, и после нескольких громких всхлипов двигатель завелся. Снова стало светло, и меня вдавило в кресло; самолет несся по песку, поднимая столбы пыли до неба, затем машина вздрогнула и оторвалась от земли. Когда перегрузки отпустили, я опять стал пить. Утолив, наконец, жажду я припомнил, что Петр сказал еще что-то насчет невидимости самолета для радаров. "Это для того, чтобы вас случайно не сбили. А то это было бы нечестно. Казнь есть казнь, и если она назначена, она должна состояться, и состояться самостоятельно, без вмешательств извне".

Самолет набирал высоту; песочницу уже не было видно, а Миусский сквер потихоньку становился маленьким зеленым квадратом в огромном пестром ковре, расстилавшимся подо мною.

Приборная доска оказалась простой и немногословной, почти как в автомобиле.

Какое-то время я отслеживал показания приборов, и скоро вычислил, что бензина должно хватить на несколько часов. На меня снизошло какое-то нечеловеческое спокойствие. Самолет летел чуть ниже уровня облаков, видимость была хорошая и чтобы не заскучать, я рассматривал пейзаж. При этом я представлял, будто еду в экскурсионном автобусе. В детстве я мечтал о таком путешествии. Мой гид, женщина, не лишенная приятных манер, рассказывает о достопримечательностях, иногда мило забывая, что это не самолет, а автобус. Впрочем, ей это идет.

"Сейчас мы будем пролетать над пирамидами. То есть я хотела сказать проезжать, но вы ведь и сами все понимаете, ведь так? Приготовьтесь... так...

сфотографировали? Прекрасно. Что, Сфинкса не успели? Не беда, сделаем еще один круг. Не хотите? Ну давайте посетим... так... а сами что бы вы хотели?

Австралию? Боюсь, бензина нам не хватит. Хотя это не принципиально, можно подзаправиться. Как? Нельзя? Почему?? Ах, простите меня, я совсем забыла, извините... До Лондона? Давайте посмотрим. До Лондона вполне. Что-нибудь рассказать? Итак, столица Соединенного Королевства интересна, прежде всего, своими..."

Стоп! Ну конечно. Круг замкнулся. Я знаю, чем мне интересен ваш Лондон. У меня есть там одно незавершенное дело. Расклад правда один против ста, но я все равно попробую.

Я стал резко набирать высоту. Вот оно, торжество Икара. Он не хотел просто подняться к солнцу, он пытался что-то этим изменить. Сознание людей или какие-то обстоятельства, не важно. Он взлетел, чтобы упасть. И когда обломки моего самолета разлетятся на несколько кварталов, перемешавшись с обломками музея восковых фигур, что-то изменится. Не может быть, чтобы ничего не изменилось.

Если все получится, я обнаружусь в старой московской квартире на улице Готвальда. Я буду пить чай. Но не будем загадывать.

Впереди у меня были девять тысяч метров свободного падения.