Дезинтегратор

Профессор Челленджер был в прескверном настроении. Стоя у дверей его кабинета, я слышал, как голос профессора гулко разносится по всему дому:

— Да, безусловно, второй ошибочный звонок. Второй за сегодняшнее утро! Вы воображаете, по-видимому, что вмешательство какого-то идиота, сидящего на том конце телефонного провода, должно отвлекать учёного от важной работы? Я не потерплю этого! Немедленно пошлите за управляющим! А, это вы и есть? Тогда почему вы не управляете! Вы ухитряетесь систематически отвлекать меня от работы, значение которой не под силу вашему пониманию. Я желаю говорить с главным распорядителем. Он отсутствует?! Как и следовало ожидать. Я привлеку вас к суду, если это снова повторится! Ведь выносили же обвинительный приговор хозяевам, державшим слишком голосистых петухов! Да, я добился их осуждения. А если им, так почему же и не «авторам» телефонных звонков, если они без толку трезвонят? Все обстоятельства дела ясны. Письменное извинение? Очень хорошо, я рассмотрю его. Доброго утра!

Вот тут-то я осмелился войти в кабинет. Момент оказался весьма неблагоприятным. Я предстал пред Челленджером, когда он повернулся от телефона. Огромная чёрная борода ощетинилась, могучая грудь высоко вздымалась от негодования, серые глаза испепеляли меня. А ведь он всего лишь изливал остатки своего гнева!

— Проклятые, ленивые негодяи! За что только им деньги платят! — проревел он. — Мне было слышно, как они смеялись, пока я излагал вполне справедливую жалобу. Они сговорились изводить меня. А тут ещё являетесь вы, мой юный друг, чтобы завершить злополучное утро! Разрешите спросить: вы здесь по собственному почину или же ваша паршивая редакция поручила проинтервьюировать меня? Как друг вы пользуетесь особыми привилегиями, но если вы явились как журналист, я вас выставлю за дверь!

Я уже шарил в кармане, ища письмо МакАрдла, как вдруг в памяти Челленджера всплыла ещё одна свежая обида. Он взрыхлил большими волосатыми руками гору наваленных на письменном столе бумаг и наконец извлёк оттуда газетную вырезку.

— Вы были достаточно благожелательны, упомянув обо мне в одном из недавних вечерних выпусков, — сказал он, потрясая вырезкой. — Вы начали один из абзацев со слов: «Профессор Дж. Э. Челленджер, один из наших величайших современных учёных…»

— Ну и что же, сэр? — спросил я.

— К чему эти одиозные определения и ограничения? Не назовёте ли вы мне тех других выдающихся людей науки, которых вы ставите наравне со мной или даже выше меня?

— Я выразился не лучшим образом, сэр. Конечно, мне следовало сказать: «величайший современный учёный», — согласился я. Собственно, таково было и моё искреннее мнение.

Слова мои сразу привели его в хорошее настроение.

— Дорогой друг, не думайте, что я слишком требователен, но человек, окружённый сварливыми и бездарными коллегами, вынужден становиться на свою собственную защиту. Самоутверждение чуждо моей натуре, но приходится отстаивать себя. Присаживайтесь. Какова цель вашего посещения?

Надо было умело подойти к ней, ибо я знал, что достаточно малейшей неловкости — и лев снова зарычит. Я достал письмо.

— Можно мне зачитать вам это, сэр? Оно от моего редактора МакАрдла.

— Припоминаю этого человека. Не худший образчик породы газетчиков.

— Во всяком случае, он глубоко восхищается вами и, нуждаясь в высококвалифицированном специалисте для расследования какого-либо вопроса, каждый раз неизменно обращался к вам.

— Что ему угодно?

Поддавшись на лесть, Челленджер напыжился, словно распустивший хвост павлин. Он уселся, положив локти на стол, сложил свои руки гориллы, выставил вперёд бороду и благосклонно устремил на меня большие серые глаза, полуприкрытые веками.

— Я прочту адресованную мне записку, сэр. Звучит она так:

— Вот полученные мною инструкции, профессор, — добавил я, складывая письмо. — Очень надеюсь, что вы поедете, ибо как смогу я, с моими-то ограниченными способностями, один разобраться в подобном вопросе?

— Верно, Мелоун! Верно! — проговорил Челленджер. — Хотя вы и не лишены природного ума, но я согласен — такая умственная нагрузка окажется вам не под силу. Эти мерзавцы, звонившие по телефону, уже нарушили мою утреннюю работу, а потому новая помеха вряд ли будет иметь существенное значение. Я занят ответом итальянскому шуту Мазотти, взгляд которого на личиночное развитие тропических термитов вызывает у меня лишь улыбку презрения. Но я могу отложить полное разоблачение шарлатана на вечер. А пока что я к вашим услугам.

Вот как случилось, что в то октябрьское утро я оказался вместе с профессором Челленджером в вагоне подземки. Мы неслись в северную часть Лондона навстречу, как потом оказалось, одному из самых странных переживаний в моей жизни.

Прежде чем покинуть жилище профессора Челленджера, я удостоверился по телефону, что интересовавший нас человек дома, и предупредил его о нашем приезде. Изобретатель жил в комфортабельной квартире в Хэмпстеде. Он заставил нас дожидаться в приёмной чуть ли не полчаса, пока вёл оживлённый разговор с группой посетителей (судя по их речи — русских).

Наконец посетители прошли в холл и стали прощаться. Я имел возможность как следует рассмотреть их. Они выглядели именно так, как обычно выглядят высокопоставленные коммунисты, прибывающие в Европу: типичные представители «имущих классов» — в пальто с каракулевыми воротниками и даже в цилиндрах.

Входная дверь закрылась за ними, и в следующий момент Теодор Немор вошёл в приёмную. Я, как сейчас, вижу его стоящего в лучах яркого солнца, потирающего руки и разглядывающего нас умными желтоватыми глазками.

Это был толстый, небольшого роста человек, непонятно почему производивший такое впечатление, точно у него есть какой-то физический недостаток, — словно горбун без горба. Его широкая расплывчатая физиономия напоминала недопечённый пирог: такого же цвета, такая же рыхлая и влажная. Глаза у него были как у кота, и длинные топорщившиеся усы усиливали это сходство. Вся физиономия его имела вульгарный и отталкивающий вид. Но над бровями начинался превосходной формы черепной свод, какой мне редко приходилось видеть. Даже шляпа самого Челленджера пришлась бы ему впору. Судя по нижней части лица, Теодор Немор производил впечатление гнусного субъекта; но, судя по верхней, его можно было причислить к великим мыслителям и философам мирового уровня.

— Итак, джентльмены, — заговорил он бархатным голосом, с едва уловимым иностранным акцентом, — насколько я понял из нашей короткой беседы по телефону, вы приехали подробно познакомиться с дезинтегратором Немора. Не так ли?

— Совершенно верно.

— Позвольте спросить, являетесь ли вы представителями британского правительства?

— Вовсе нет, я — корреспондент «Дейли гэзетт», а это — профессор Челленджер.

— Знаменитое имя. Имя европейской известности! — Жёлтые клыки блеснули в услужливо-приятной улыбке. — Я только хотел сказать, что британское правительство потеряло представлявшуюся ему возможность. А что ещё оно потеряло, обнаружится впоследствии. Возможно, также и свою империю. Я готов был продать изобретение первому правительству которое пойдёт на мои денежные условия, джентльмены! И если изобретение уже принадлежит тем, к кому вы относитесь неодобрительно, то вам остаётся винить лишь самих себя.

— Так, значит, вы продали ваш секрет?

— За назначенную мною цену.

— Однако, если этот секрет теперь известен не только вам, но и другим лицам…

— Нет, сэр, — он дотронулся до своего большого лба. — Вот сейф, в котором надёжно заперта тайна! Сейф лучше всякого стального, а целость его обеспечивает нечто более надёжное, чем самый хитроумный ключ. Одни лица, возможно, знают одну часть тайны, другие — другую. Но никто в мире, кроме меня, не знает всё в совокупности.

— А те джентльмены, которым вы продали её?

— Нет, сэр! Я не настолько безрассуден, чтобы передать знания прежде, чем выплатят их стоимость. Лишь после полной выплаты эти люди приобретают сейф со всем его содержимым, — он снова похлопал себя по лбу, — и перевозят куда пожелают. А уж затем я выполню свои обязательства. И тогда наступит новая эра!

Он потёр ладони, и застывшая улыбка вдруг превратилась в злобный оскал.

— Вы меня простите, сэр, — зарокотал сидевший до сих пор в полном молчании Челленджер, на выразительном лице которого было написано крайнее неодобрение. — Но, прежде чем мы станем обсуждать ваше открытие, хотелось бы убедиться в наличии чего-то, подлежащего обсуждению. У нас ещё свеж в памяти недавний случай с одним итальянцем, который предложил способ взрывать мины на расстоянии, но экспертиза установила, что человек — всего лишь обманщик. Подобные истории, как известно, имеют тенденцию повторяться. Прошу заметить, сэр, что я должен блюсти репутацию учёного. Репутацию, которую вам было угодно охарактеризовать как европейскую, хотя сам я имею основания считать, что она не менее известна и в Америке. Прежде чем мы сможем серьёзно рассмотреть ваше утверждение, предъявите нам, пожалуйста, реальные доказательства.

Немор кинул на моего спутника злобный взгляд жёлтых глаз, но нарочито благодушная улыбка ещё шире расползлась на физиономии.

— Вы оправдываете репутацию, профессор. Мне приходилось слышать, что вас невозможно обмануть, и я готов продемонстрировать действие машины. Демонстрация не может не убедить вас. Но прежде чем мы приступим, должен сказать несколько слов об общем принципе изобретения. Имейте в виду, что опытная установка, которую я устроил здесь, в лаборатории, — всего лишь модель, хотя в своих пределах она действует великолепно. Так, например, не составило бы никакого труда разложить на атомы вас и потом снова соединить их воедино. Но, конечно, не для демонстрации подобных фокусов представители одного из могущественнейших государств согласились на мои условия. Модель — не больше чем научная игрушка. Но, приложив ту же самую силу в крупном масштабе, можно будет достичь огромных практических результатов.

— Можно посмотреть модель?

— Вы не только увидите её, профессор, но и убедитесь в её работоспособности в результате опыта над вашей собственной особой. Если, конечно, у вас хватит мужества подвергнуться испытанию.

— Если! — зарычал лев. — Ваше «если», сэр, звучит в высшей степени оскорбительно!

— О, что вы, сэр! Я не имел намерения сомневаться в вашем мужестве. Я хочу только заметить, что предоставлю вам возможность проявить его. Но сначала скажу несколько слов о тех основных законах, на которых зиждется изобретение.

Некоторые кристаллы, как, например, соль или сахар, будучи опущены в воду, растворяются и исчезают. Вам даже не пришла бы мысль, что они когда-либо находились там. Затем посредством выпаривания или каким-нибудь иным путём вы уменьшаете количество воды. И — вот они, кристаллы, появились снова, опять стали видимыми, сохранив и все остальные свойства. Можете ли вы, сэр, представить себе такой процесс, благодаря которому вы, существо органическое, таким же образом растворитесь в пространстве, а затем, при восстановлении прежних условий, окажетесь снова воссоединённым?

— Эта аналогия неверна! — воскликнул Челленджер. — Если я даже сделаю столь чудовищное допущение, что ваши молекулы могут быть рассеяны путём какой-то разъединяющей силы, то почему они должны будут вновь соединиться в точно том же порядке, в каком они были раньше?

— Убедительно, но — не по сути. Я могу лишь ответить, что они действительно так и соединяются, все, до самого последнего атома данной структуры. Существует… некий незримый остов, и в результате каждый кирпичик попадает на своё место. Можете улыбаться, профессор, но ваша недоверчивость и ваша улыбка вскоре сменятся совсем иными эмоциями.

Челленджер пожал плечами:

— Давайте перейдём непосредственно к опыту.

— И всё же хочу довести до вашего сведения ещё кое-что. Возможно, это поможет вам, джентльмены, понять сущность моей идеи. И восточная магия, и западный оккультизм солидарны в том, что касается аппортации — феномена мгновенного перемещения предметов в пространстве. А это нельзя осуществить иначе чем разъединением атомов с последующей передачей их по эфирной волне и дальнейшей «сборкой». Вот, пожалуй, дополнительная аналогия, позволяющая описать принцип действия изобретения.

— Излишний труд — объяснять что-либо недоказуемое при помощи ещё более недоказуемого, — отмахнулся Челленджер. — И уж тем более мифическая аппортация не сделает реальной вашу машину. Моё время драгоценно, и, если нам предстоит увидеть демонстрацию, я бы попросил перейти к ней без дальнейших церемоний.

— В таком случае будьте любезны последовать за мной, — ответил изобретатель.

Он повёл нас вниз по лестнице и далее через садик, где располагался довольно большой флигель. Хозяин открыл дверь, и мы вошли.

Внутри оказалась большая выбеленная комната с бесчисленными медными проводами, гирляндами, свисавшими с потолка, и огромным магнитом, установленным на пьедестале. Перед ним было нечто, с виду похожее на стеклянную призму в три фута длиной и около фута в диаметре. Направо от призмы на оцинкованном возвышении стояло кресло. А над ним был подвешен полированный медный колпак. И к колпаку, и к креслу шли провода, сбоку же виднелось своего рода зубчатое колесо с нумерованными вырезами и обтянутая резиной рукоятка. Она сейчас находилась в положении, помеченном нулём.

— Дезинтегратор Немора, — проговорил изобретатель, взмахом руки указывая на машину. — Модель, которой суждено стать знаменитой, ибо она изменит соотношение сил. Кто владеет ею — правит миром. Учитывая это, профессор Челленджер, вы вели себя по отношению ко мне, прямо скажем, недостаточно вежливо и явно с недостаточным уважением. Тем не менее — осмелитесь ли вы сесть в кресло и позволите ли мне продемонстрировать на вашем собственном материальном теле свойства новой, неизвестной силы?

Челленджер обладал мужеством льва, и малейшее сомнение в этом тотчас же приводило его в ярость. Он кинулся к машине, но я схватил его за руку и даже на какое-то мгновение удержал.

— Вы не сделаете этого! — воскликнул я. — Ваша жизнь слишком драгоценна! Это чудовищно! Что хоть сколько-нибудь гарантирует вашу безопасность? Наиболее близкий этому аппарату аналог, который я когда-либо видел, — электрический стул в тюрьме Синг-Синг.

— Моя гарантия безопасности заключается в том, что вы являетесь свидетелем, и этот субъект, если со мной что-либо случится, наверняка будет арестован за убийство.

— Жалкое утешение для мировой науки! Ведь вы оставите неоконченной работу, которую никто, кроме вас, не может выполнить. По крайней мере позвольте мне попробовать первому, а затем, если опыт окажется безвредным, вы сможете последовать моему примеру.

Опасения за свою жизнь никогда не остановили бы Челленджера, но мысль, что научная работа может остаться незаконченной, оказала своё действие. Он заколебался, и, прежде чем успел принять то или иное решение, я метнулся вперёд и сел в кресло. Я видел, как изобретатель взялся за рукоятку. Послышался щелчок. Потом на мгновенье в глазах у меня всё смешалось и затянулось пеленой.

Когда зрение прояснилось, я увидел перед собой изобретателя всё с той же отталкивающей улыбкой на лице. Через его плечо пристально глядел на меня Челленджер. С обычно румяных, как яблоко, щёк профессора сбежала вся краска.

— Ну, давайте же! — сказал я.

— Всё уже сделано! Вы великолепно продемонстрировали назначение машины, — ответил Немор. — Теперь можете встать, а профессор Челленджер, без сомнения, с готовностью воспользуется своей очередью.

Никогда ещё я не видел моего старого друга в таком смятении. Железные нервы на момент совершенно изменили ему. Дрожащей рукой он ухватился за моё плечо.

— Господи, это— правда, Мелоун! — произнёс он. — Вы исчезли. В этом нет никакого сомнения. На миг возник туман, а потом пустота!

— Как долго я отсутствовал?

— Две-три минуты. Признаюсь, я ужаснулся. Не мог себе представить, что вы возвратитесь. Затем он щёлкнул этим рычагом, если только это рычаг, перевёл его на другой уровень, и вы вновь оказались в кресле, слегка удивлённый, но в остальном такой же, как всегда. Я возблагодарил небо! — Профессор вытер влажный лоб большим красным носовым платком.

— Прошу вас, сэр! — сказал изобретатель. — Или, может быть, вам изменяет мужество?

Челленджер с явным усилием овладел собой. Потом, отведя в сторону мою протестующую руку, уселся в кресло. Рукоятка, щёлкнув, переместилась на номер третий. Челленджер исчез.

Я ужаснулся бы, если бы не полное хладнокровие человека, управлявшего машиной.

— Интересный процесс, не правда ли? — заметил тот. — Принимая во внимание грозные масштабы личности профессора, странно подумать, что сейчас он — молекулярное облако, повисшее в какой-то части этого здания. Теперь он всецело в моей власти. Если я предпочту оставить его в этом промежуточном положении, ничто на свете не помешает мне это сделать!

— Я быстро найду способ помешать вам!

Улыбка опять превратилась в злобный оскал.

— Неужели вы воображаете, что подобная мысль вообще могла прийти мне в голову? Подумать только — бесследное растворение великого профессора Челленджера, исчезнувшего в мировом пространстве… Ужасно! Ужасно! Но вместе с тем профессору явно недостает элементарной вежливости. Не думаете ли вы, что небольшой урок…

— Нет, не думаю.

— Хорошо, назовём это забавной демонстрацией. Нечто такое, что даст материал для поучительной заметки в вашей газете. Так, например, я открыл, что волосы нашего тела, обладающие совершенно иной частотой вибрации, чем живые органические ткани, можно по желанию включать в процесс дезинтеграции и обратного синтеза или же исключать из него. Мне было бы интересно увидать медведя без его косм. Поглядите-ка!

Новый щелчок рычага. Мгновение спустя Челленджер вновь восседал в кресле. Но что это был за Челленджер! Остриженный лев! Разумеется, придя в ярость при виде сыгранной с ним шутки, я всё же едва удержался от хохота. Огромная голова профессора стала лысой, как у младенца, а подбородок — гладким, как у девушки. Теперь, когда Челленджер лишился величественной чёрной гривы, больше всего он напоминал старого бойца-гладиатора, потрёпанного и обрюзгшего, с выпирающей вперёд бульдожьей челюстью над двойным подбородком.

Было ли этому причиной выражение наших лиц, — не сомневаюсь, что гнусная усмешка изобретателя стала ещё шире при виде этого зрелища, — или что-либо другое, но рука Челленджера взметнулась к голове, и он осознал случившееся. В следующий миг он выпрыгнул из кресла, схватил изобретателя за горло и повалил его. Зная непомерную силу Челленджера, я понял, что шутнику вот-вот придёт конец.

— Ради бога, будьте осторожней! Если вы убьёте его, мы никогда не сможем помочь вам! — закричал я.

Довод подействовал. Даже в самые критические моменты Челленджер умел прислушиваться к голосу разума. Он вскочил на ноги, потащив за собой и трепещущего изобретателя.

— Даю пять минут! — произнёс он, задыхаясь от ярости. — Если вы не вернёте мне прежний облик, я вытряхну жизнь из вашего ничтожного, жалкого тела!

С разъярённым Челленджером было спорить небезопасно. Самый мужественный человек в страхе пошёл бы на попятный, а ничто не указывало на то, что мистер Немор отличался особым мужеством. Физиономия Немора постепенно меняла окраску — от цвета оконной замазки до цвета рыбьего брюха. Руки и ноги дрожали, и он с трудом мог шевелить губами.

— В самом деле, профессор, — пролепетал он, держась рукой за горло, — насилие совершенно излишне. Разумеется, безобидная шутка может считаться простительной между друзьями. Моим желанием было только продемонстрировать все свойства машины. Уверяю, у меня и в мыслях не было оскорбить вас, профессор!

Вместо ответа Челленджер снова сел в кресло.

— Присматривайте за ним, Мелоун. Не позволяйте никаких вольностей!

— Я позабочусь об этом, сэр!

— Ну, почтенный, улаживайте «безобидную шутку», или же вам придётся ответить за неё!

Перепуганный изобретатель приблизился к машине, включил энергию молекулярного синтеза — и миг спустя перед нами опять предстал старый лев со спутанной гривой. Он любовно огладил бороду и провёл рукой по черепу, желая убедиться в полной реставрации. Затем торжественно спустился со своего насеста.

— Вы позволили себе, сэр, вольность, которая могла бы иметь весьма пагубные последствия. Как бы там ни было, я готов удовольствоваться вашим объяснением, что сделали вы это исключительно с целью демонстрации. А теперь могу я вам задать несколько прямых вопросов насчёт замечательной силы, открытие которой вы себе приписываете?

— Охотно отвечу на все, кроме указания источника данной силы. Это — мой секрет.

— Вы ответственно утверждаете, что никто в мире, кроме вас, не знает его?

— Никто не имеет о нём ни малейшего понятия.

— Даже ваши ассистенты?

— Я работаю один, сэр!

— Вот как! Крайне интересно. Вы развеяли мои сомнения насчёт реальности этой силы, но я всё же до сих пор сомневаюсь насчёт её практических результатов.

— Я уже объяснил, что это — модель. Но было бы легко соорудить такую же установку в крупном масштабе. Вам понятно, что прибор действует в вертикальном направлении. Определённые токи, проходящие над вами, и другие токи, проходящие под вами, вызывали вибрации, либо дезинтегрирующие, либо синтезирующие вас. Но процесс может происходить и в горизонтальном направлении, давая те же результаты, но охватывая обширное пространство, пропорциональное силе тока.

— Приведите пример!

— Предположим, что первый полюс находится на одном небольшом судне, а второй — на другом. Боевой корабль, оказавшийся между ними, просто исчезнет, распавшись на молекулы. Так же исчезнет и войсковая колонна.

— И вы уже продали право распоряжаться открытием одной из зарубежных стран?

— Да, сэр! И как только они расплатятся, тут же получат силу, несоизмеримую с возможностями других государств. Вы даже не представляете сейчас всех её возможностей… Если эта сила окажется в толковых руках, не боящихся пустить в ход оружие, которым они теперь владеют. — По физиономии Немора вновь пробежала злорадная улыбка. — Представьте себе какой-нибудь квартал большого города, где воздвигнуты такие машины. Вообразите воздействие потока энергии в подобном масштабе, достичь которого технически совсем не трудно. Да что говорить, — он расхохотался, — я могу представить себе и более обширную область… например, долину Темзы… опустошённую дотла, — настолько, что из всех кишащих там миллионов не осталось в живых ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребёнка!

Ужас объял меня при этих словах, а ещё больше от ликующего выражения, с каким они были произнесены. Однако на моего спутника они произвели, по-видимому, совершенно иное впечатление. К моему изумлению, он любезно улыбнулся и протянул изобретателю руку.

— Итак, мистер Немор, нам следует вас поздравить, — сказал Челленджер. — Без сомнения, вы обнаружили замечательное свойство природы, которое вам удалось обуздать и заставить служить человечеству. То, что применение его несёт в себе разрушение, без сомнения, крайне прискорбно, но наука не знает такого рода ограничений, а следует за познанием, куда бы оно ни привело её. Полагаю, вы не будете возражать против того, чтобы я осмотрел конструкцию вашей машины?

— Отнюдь нет. Машина — всего лишь тело. А душу, оживляющий её принцип, вы никак не сумеете распознать.

— Совершенно верно. Но даже один только механизм представляется мне образцом изобретательности.

В течение некоторого времени Челленджер осматривал машину со всех сторон и ощупывал её отдельные детали. Потом вновь грузно уселся в выключенное кресло.

— Не угодно ли вам совершить ещё одну экскурсию во вселенную? — удивлённо спросил изобретатель.

— Попозже, может быть, попозже! А пока что сообщу, — впрочем, вам, без сомнения, это и так известно, — что тут происходит какая-то утечка электричества. Я отчётливо чувствую, как через меня проходит слабый ток.

— Это невозможно. Кресло полностью изолировано.

— Уверяю вас, я чувствую утечку! Челленджер сошёл с возвышения. Изобретатель поспешил занять его место.

— Я ничего не чувствую.

— Разве вы не ощущаете, как вдоль вашей спины пробегает ток?

— Нет, сэр, не ощущаю.

Резкий щелчок — и он исчез. Поражённый, я взглянул на Челленджера.

— Милосердное небо! Вы включили машину?

Профессор кивнул с видом снисходительного удивления.

— Ну и ну! Возможно, я по рассеянности коснулся рукоятки, — сказал он. — С такого рода несовершенной моделью всегда возможны всякие неприятные случайности. Рычаг, несомненно, следовало бы снабдить предохранителем.

— Он стоит на цифре три. Это отметка, на которой производится дезинтеграция.

— Я заметил это ещё во время произведённого над вами опыта.

— А я был так взволнован, когда Немор вернул вас обратно, что не рассмотрел, на какой именно вырез надо перевести рычаг, чтобы произошло возвращение. Но вы, наверно, заметили?

— Может быть, и заметил. Но не отягощаю мозг столь малозначащими подробностями. Тут много вырезов, и мы не знаем их назначения. Мы можем ухудшить дело, если станем экспериментировать с неизвестной нам машиной. Пожалуй, лучше оставить всё так, как есть.

— И вы хотите…

— Вот именно. Так будет лучше. Незаурядная личность мистера Теодора Немора развеялась во вселенной, машина его потеряла всякую ценность, а купившие его секрет господа лишены познаний, при помощи которых они могли бы натворить слишком много бед. Неплохой результат для сегодняшней поездки! Ваш работодатель, без сомнения, получит сенсационный столбец насчёт необъяснимого исчезновения одного изобретателя, случившегося вскоре после посещения его специальным корреспондентом издательства. Эксперимент, должен признаться, доставил мне немалое удовольствие. Такие радостные минуты жизни действительно способны скрасить серую рутину повседневности. Но наравне с удовольствиями в жизни есть и обязанности, и мне надо вернуться к итальянцу Мазотти и его абсурдным взглядам на личиночную фазу развития тропических термитов.

Я оглянулся назад. Мне показалось, что лёгкая маслянистая туманность все ещё витала вокруг кресла.

— Но ведь, наверно… — начал было я.

— Долг учёного — предупреждать использование научных открытий во зло человечеству, — заявил профессор Челленджер. — Так я и поступил. Довольно, Мелоун, довольно! Тема эта не стоит дальнейших обсуждений. Она и так уже чересчур долго отвлекает мои мысли от более важных вопросов.