Джемми

Днем светит яркое и жизнерадостное Солнце. Ночью светит блеклая и одинокая Луна. А вечером ничего не светит. Вечер — это такое время, в которое Луна и Солнце сражаются за место на небе, а мир, тем временем, мрачнеет, темнеет. Облака исчезают из виду, а небо сливается с обильными тучками смога. Кстати, Солнце всегда проигрывает и, окровавленное, закатывается за горизонт. А на следующий день появляется снова, с новыми силами. А потом снова проигрывает. Глупое Солнце.

Солнце похоже на абрикосовый джем. Оно такое же оранжевое и текучее. Наверное, оно сладкое.

В дверь постучались. Наверное, это мама. Да, так нетерпеливо и в то же время мягко в дверь стучится только она. Мама приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Первым делом она обратила внимание на то, что в одеяло, лежавшее на кровати, кто-то был жадно завернут. Обеспокоенная, она распахнула одеяло и неодобрительно вздохнула: в него было завернуто несколько подушек.

Мама открыла большое двустворчатое окно. Её лицо игриво одул прохладный вечерний ветерок, стремительно ворвавшийся в комнату. Она нехотя перелезла через окно, миновав одиноко стоявший на подоконнике кактус, и начала подниматься по пожарной лестнице.

На краю крыши стояла маленькая девочка лет семи: взъерошенные рыжие волосы до плеч, повидавшая виды одежда, руки в саже и наивно-мечтательный взгляд. Она стояла и смотрела в старенький телескоп, направленный ввысь, к невероятно далеким небесам. На ее восхищенном лице несложно прочитать, что сейчас она смотрит на самое прекрасное, что только может существовать в этом мире.

Недолго, всего один миг, маме казалось, что она стоит рядом с мастерски сделанной статуей размером с человека. Ей в голову пришла мысль, что, сколько бы она ни смотрела на эту картину, та ни за что не изменится. Тот же восхищенный взгляд будет и через неделю, и через месяц. Даже через год лицо девочки только слегка покроется пылью.

— Снова ты здесь? — мама постаралась сделать строгое лицо.

Девочка только в недоумении отвела взгляд от телескопа и посмотрела на нарушившую ее покой женщину.

Ей нравился поздний вечер: когда Солнце уже скрылось за горизонтом, и на небе начинали появляться первые неяркие звезды. Девочка ценила звезды. Она принимала их за маленькие маячки, свет которых не дает заблудиться летающим высоко в небе птицам и самолетам. Иногда они выстраиваются в странные линии, образуя какую-то непонятную систему. Однажды папа назвал это созвездиями, но девочка решила, что это — скучное название. Хотя другого она придумать не могла, поэтому предпочла просто не обращать на них внимания. В мире много непонятных штук, и совсем необязательно придумывать название и искать объяснение для каждой. Если человек будет знать слишком много, то его голова раздуется и лопнет, как мыльный пузырь. Бульк! — и нет головы.

В Луне живет старый-старый дед-звездочет. У него есть синий плащ, делающий владельца невидимым, и большая-пребольшая шляпа, защищающая его голову от падающих звезд. А еще у него есть борода. Длинная, аж до пояса. Она волшебная: с ее помощью можно летать. Это все знают! Наверное, ему там одиноко. Каждое утро, когда никто не видит, он летает по небу и собирает звезды, вечером — развешивает их на свои места. Он делает это каждый день для того, чтобы их не украло и не сожрало коварное Солнце. Девочка не любила Солнце. Порой оно печет так сильно, что бетон на крыше нагревается. Это просто невыносимо!

Девочка схватила телескоп и пошла вслед за мамой. Они спустились по красной пожарной лестнице и вернулись в комнату девочки.

— Уже поздно! Тебе не стоит выходить на улицу в такое время! — мама строго посмотрела на свою дочь. — Обещай, что больше не будешь так делать!

— Прости… — девочка выглядела расстроенной. — Обещаю!

Через пару мгновений ее беспокойство сменилось легким любопытством.

— А папа уже пришел?

— Нет, он придет сегодня позже, чем обычно. Его задерживают на работе, и домой он вернется очень и очень нескоро.

Девочка не любила, когда папу задерживали на работе. Ее отец работал в крупной фирме, так говорила мама. Но все, что знала девочка, так это то, что он трудится на заводе по производству джема. Закручивает крышки на банках. Иногда ему удавалось стащить парочку. Девочка любила джем: клубничный, малиновый, сливовый. Но больше всего она любила абрикосовый!

Девочка присела на краешек кровати и понуро опустила голову. Мама ободряюще потрепала ее по волосам.

— Эй, да не грусти ты так! — она дружелюбно улыбнулась. — Ложись спать и постарайся не думать ни о чем плохом!

Девочка задернула шторы, зажгла маленькую керосиновую лампу, висевшую у кровати, и залезла под одеяло. Темнота окружила ее со всех сторон. Темнота пугает! Ведь именно из нее появляются все жуткие монстры, которые ходят по ночным улицам, мрачным густым лесам, жутким больничным подвалам и забирают в свой ужасный мир теней всех тех, кто осмелится войти к ним без света.

Странно, но чем меньше вокруг света, тем громче воспринимаются все слышимые звуки. В щедро освещенной лучами яркого дневного Солнца комнате разбивающаяся ваза создаст куда меньше шума, чем в помещении, не озаренном ни одним лучиком света. Поэтому воры, влезающие мрачными ночами в чужие дома, берут с собой маленькие лампы или факелы: не затем, чтобы ненароком не запнуться о мирно спящего на полу кота, а для того, чтобы заглушить свои шаги.

Девочка, одетая в ярко-красное платьице, радостно бежала по просторной дорожке из желтого кирпича, вымощенной где-то посреди соснового леса. Ее приветствовали проходившие мимо лесные жители: длинноухие зайцы с короткими серыми перьями, перелетавшие с камня на камень на своих крыльях; голубоватые длинношерстные лисы, прыгавшие по веткам с помощью своих ловких длинных хвостов; даже старая как мир шестипалая черепаха кивнула девочке обеими своими головами, длинные шеи которых тянулись из-под толстого рубинового панциря. На ветках деревьев висело множество настенных часов, бесформенных, словно спущенные надувные матрасы.

На пути девочки встал огромный длинноногий слон, тело которого было покрыто пластинками бледно-зеленой широкой чешуи. Он приветливо помахал своим толстым хоботом.

— Хе-хей, привет! Какими судьбами в наших краях?

— Я отправляюсь на прием к Джемовому Королю! Он пригласил меня на пышный бал, который пройдет в его замке, — девочка с грустью опустила голову. — Но он состоится сегодня вечером, а путь, как ты знаешь, неблизкий. Я не уверена, что успею.

Слон поджал ноги и опустил свое увесистое тело до земли.

— Залезай на меня! Я принесу тебя прямо к воротам Джемового Королевства.

Девочка залезла к нему на шею и обеими руками схватилась за его толстые жабры. Слон поднялся на ноги и широким шагом направился вперед.

Под ними стремительно сменялись яркие рощи и тёмные леса, громадные города и немноголюдные деревушки. Когда слон добрался до глубокого и широкого океана, он с уверенностью прыгнул в воду, поджав под себя ноги. Девочка набрала в рот воздуха и зажмурилась, покрепче ухватившись за массивные жабры слона. Она услышала громкий всплеск воды, потом ощутила на себе теплое, ласковое прикосновение воды. Та оказалась совсем чистой и вовсе не холодной. Вокруг девочки плавало множество рыб: маленькие желтоватые, с длинными продолговатыми плавниками, большие и красные, с рогами на лбах, совсем крохотные, которых можно было различить лишь по яркому розоватому свету, который от них исходил. Дно океана было усыпано какими-то просто невообразимыми вещами. На нем покоились останки массивных кораблей, бороздивших когда-то моря и океаны, осколки древних механизмов, состоявших в основном из меди и гранита, кости и черепа целого стада неизвестных девочке великанов с крупными телами, коротенькими ножками и маленькими головами, каждую из которых венчали три внушительных бивня. Дно было усыпано огромным количеством не перестававших сверкать и переливаться алмазов, рубинов, изумрудов и прочих драгоценных камней. Казалось, некто бесконечно щедрый ходил тут и разбрасывал их с известной одному ему целью.

От многообразия увиденного и недостатка воздуха у девочки закружилась голова. К счастью, вскоре слон начал резко набирать скорость и поднимать ноги. Плюх! — и он, с радостно вдыхающей свежий воздух девочкой на шее, снова с поразительной скоростью пересекает километры проселочных дорог, жарких пустынь и бескрайних степей.

Когда он выбежал на казавшуюся золотой от колосящейся пшеницы рощу, земля внезапно затряслась, почва вокруг слона потрескалась и разверзлась.

Слон упал вниз, в необозримо глубокую бездну. Он падал долго, настолько, что даже смог взять себя в руки и немного успокоиться. Его окружали так же стремительно падавшие детские кубики с буквами, разноцветные леденцы, вырванные с корнем вековые дубы и ели, шифер от крыш чьих-то домов, железные двери, кофейные зерна, колотый камень… Много, очень много вещей пролетало мимо и устремлялось вниз.

Девочка заметила летевшего неподалеку кролика с белой шерстью и помахала ему рукой. Он не был похож на обычных кроликов: на нем был черный костюм, высокий цилиндр, а в лапах он держал изящную трость. Да и был он размером чуть меньше девочки. Кролик беззаботно перебирал лапами, словно он плывет по реке и, когда оказался недалеко от слона, ухватился за его ухо. Тот недовольно потряс обоими ушами в попытке стряхнуть навязчивого пассажира.

— Здра-а-авствуйте! — протяжно и с должным уважением произнес кролик, сняв свободной лапой свой головной убор и поклонившись.

— Где мы? — проигнорировав вежливость, едва не переходя на крик, спросила девочка.

— О-о… Я имею честь приветствовать вас в своем скромном жилище, — он медленно провел лапой вокруг себя. — Добро пожаловать в кроличью нору!

— И долго мы так падаем? — внезапно к разговору подключился слон, — Кажется, я начинаю теряться во времени.

Кролик запустил свою лапу в карман пиджака. Там он пару раз встряхивал ей, из-за чего из кармана вылетали какие-то бумажки, скрепки и мелкие монетки, а потом достал роскошные золотые часы с блестящей крышкой. Щелк! — и они незамедлительно открылись.

— Пять часов вечера. А давно ли вы падаете? — кролик взглянул на часы еще раз, теперь он выглядел куда более заинтересованным. — О, да где мои манеры? Не мог бы я угостить вас, мои незваные гости, чашечкой чая?

— Что? Чая? — к палитре эмоций, которые выражала девочка, состоявшей из страха и взволнованности, прибавилось еще и удивление. — Как мы можем выбраться отсюда?

Кролик недовольно покачал головой.

— Фу, как же невежливо! Но ладно, хотите покинуть мои скромные владения — ваше право, — он стукнул своей тростью по стенке норы. — Прощайте!

Тотчас время как бы замедлилось, все предметы вокруг начали исчезать. И кролик исчез. Нора перестала казаться такой бездонной, девочке почувствовалось дуновение свежего ветерка, прохладного и легкого. Слон с грохотом упал на цветущую рощу, помяв под собой кусты терновника. Когда он посмотрел наверх, над ним было только блеклое небо, как никогда казавшееся бескрайним.

Перед ними предстал величественный замок, окруженный округлой белой стеной с высокими оранжевыми башенками. За высокими стенами виднелась только часовня, произраставшая настолько далеко, что ее тонкий шпиль касался облаков. Стрелка часов лениво передвинулась, и из них начал доноситься оглушительных грохот. Бал начинался.

Маленькие блеклые человечки толпились и толкали друг друга, куда-то постоянно спеша и опаздывая, обгоняя всех, кто попадается на их пути.

Улицы и их обитатели идеально гармонировали друг с другом: серые пиджаки и серые тучи, красный кирпич и красные лица у рабочих, и только едва пробивающееся сквозь пелену смога синее небо находило себе двойника в своем же отражении на луже пролитой кем-то неряшливым воды.

Девочка смотрела в окно, облокотившись на подоконник.

— Скучно! — протянула девочка. Она совсем уж по-детски сжала губы и надула щеки, будто обижаясь на кого-то.

В дверь постучались. Стук был быстрым и настойчивым.

— Войдите! — девочка отвернулась от окна. В комнату вошел ее старший брат, двенадцатилетний юноша, высокий и стройный, с коротко подстриженными черными волосами.

— О, ты уже проснулась? — он улыбнулся. — Чем ты тут занимаешься?

— Смотри! — девочка схватила брата за руку и подвела его к окну. — Видишь?

Она ткнула пальцем в сторону внушительных размеров фабрики, огороженной высокой стеной из красного кирпича, которая была увенчана колючей проволокой. Толстая труба, выходившая из главного здания фабрики, едва не дотягивалась до облаков. Из нее выходил густой черный дым, тянувшийся прямо в огромную пелену смога, накрывшую, словно траурная вуаль, весь город.

Брат заинтересованно взглянул на свою сестру.

— А, эта новая фабрика… Он нее столько дыма и шума!

— Да нет же! — девочка выглядела раздраженной. — Это глупое место! Там у входа написано, что они выпускают джем. Но откуда же он берется среди всего этого дыма? Да, он выпускает только черный-черный дым и грузовики! Я следила за ним, я знаю! — с гордостью добавила она.

— Эта фабрика действительно загрязняет воздух чересчур сильно для простого завода, — внезапно глаза старшего брата засветились. — А вдруг они там делают что-то! Оружие, наркотики…

— Или маринованные оливки. — Девочка скривилась. — Ненавижу оливки!

— У меня есть идея! Мы должны пробраться туда и раскрыть все их тайны и заговоры! А то вдруг они там еще и плетут какие-нибудь козни против нас?

В ответ девочка насупилась. Брат ухмыльнулся еще более широкой улыбкой.

— Тогда решено! Сразу же после завтрака встречаемся во дворе! За революцию! — неожиданно крикнул он.

— За джем! — ловко подхватила девочка.

Было мрачно. Темные тучки с черепашьей скоростью плелись по небу. Их было три: тучка-папа — самая большая, тучка-мама — не такая огромная, и тучка-дочь. Маленькие косички последней развевались по громадному синему полотну, слегка покачиваясь. Люди чередой проходили мимо девочки. Их было много, людей. Они шли вперед, к Маячной улице. В последний раз девочка была там, когда её маме нужно было купить новый комплект постельного белья. Неужели у всего города одновременно порвались наволочки?

Дверь открылась. Из дома вышел брат, держа в правой руке свой ярко-желтый дождевик.

— Я слышал, может начаться дождь. Заждалась?

— А когда ты не опаздывал, копуша? — девочка улыбнулась.

Они пошли темными дворами и переулками, стараясь не выходить на большие дороги.

— Фу, тут так воняет! Почему мы не можем выйти к тем людям? — девочка брезгливо зажала нос. Запах пара и машинного масла был для нее более привычен зловоний мусорных баков.

— О, нельзя! За нами могут начать следить.

Узкие проемы между высокими многоэтажками почти не пропускали солнечный свет. На стенах тоскливо висели тусклые керосиновые лампы, сквозь толстые шторы редких домов едва просачивались одинокие лучики света. Брат увлеченно что-то рассказывал, но девочка утеряла нить повествования.

— …а вместо пальцев у них лезвия, как от ножниц, представляешь? Они одеваются во всё черное, лазают по стенам и следят за всеми. Никто не знает, зачем… — брат рассмеялся. — Если бы они были парикмахерами, а не ворами-взломщиками, было бы куда проще.

— А, что?

Оказывается, если идти слишком долго, ноги сначала слабеют, а потом перестают тебя слушаться. Будто ещё шаг, и они начнут сами нести тебя, словно и не твои они вовсе. Когда девочка рассказала об этом маме, та весело расхохоталась и сказала, что такое бывает только от бутылки хорошего вина. Девочка так и не поняла, что это значит.

Брат замедлился, потом и вовсе остановился.

— Ты видела эти плакаты? — он показал пальцем на большой лист красивой блестящей на свету бумаги. На листе была нарисована здоровенная красная голова какого-то лысого человека, грозно смотрящего на девочку. Голова была совсем голой, как помидор. У ее обладателя были маленькие глазки, большой толстый нос и распухшие губы.

— О, это Лейп Зельцен. Его избирают на двенадцатый срок в следующем месяце. Сколько уже ему? Семьдесят? Восемьдесят? Лейпа избирали сколько я себя помню, будто иначе и быть не может. Он правил — мы молились на него, он правил — мы плевались на него, он правил, но мы всё равно не знали никого, кто был его лучше.

— Страшный человек! Я бы не стала ему подчиняться.

— Никто бы не стал. Но разве у нас есть выбор?

Кап. Кап-кап.

Девочка высунула язык настолько, насколько только смогла. Она почувствовала вкус соленых капель у себя во рту и поморщилась, и они с братом ускорили шаг.

Брат говорил, что фабрика находится на Улице Правды, что недалеко от Площади Любви. Девочка помнила, что раньше она любила ту площадь, там продавали вкусное мороженое. А теперь вместо будки, за которой всегда стояла толстая старушка с седыми волосами, любившая называть девочку маленькой принцессой, построили музей. Девочка не любила музеи.

Тучи сгущались, словно концентрируясь над Улицей Правды. Вскоре девочка и её брат наткнулись на высокую стену, преграждающую путь к фабрике. Брат поднял с земли камень и, прищурившись и взмахнув рукой, швырнул его в ржавую пожарную лестницу. Та с таким жутким скрипом, что девочке пришлось зажать уши ладонями, опустилась, с грохотом ударившись об асфальт.

— Я пойду первым. Не хватало ещё, чтоб эта громадина обрушилась на нас. Будь осторожна!

Девочке было жутко. Железные ступени откликались на каждый шаг пронзительным скрипом, порой прогибаясь под ногами. Брат тихо насвистывал что-то себе под нос и, когда они добрались до крыши дома, неряшливо запнулся за ее угол, сумев при этом не упасть.

Они шли по вытянутому шестиэтажному дому, вдоль стены, ограждающей территорию фабрики от остального города. Бурая крыша красного дома напоминала девочке о громадных, настолько, что люди видятся им лишь букашками, огнедышащих драконах. На самом деле, они не вымерли. Их великое множество и в наше время. Просто ещё до появления людей все-привсе драконы уснули беспробудным сном, а тела их обросли землей, на земле выросла трава, а уж потом глупые люди начали давать им имена. Самые большие драконы назывались горами, средние — холмами, самые маленькие — холмиками. Самого высокого и страшного дракона зовут Эверест. Тело его обросло крепчайшим слоем камня, а камень давно покрыт толстым слоем снега и льда. Лишь смелейшие могут забраться на его массивную спину, но пусть даже не думают о том, чтобы хотя бы пытаться будить его! Ведь проснувшийся после многомиллиардного сна дракон в первую очередь захочет позавтракать, а других вариантов, нежели эти бедняги, у него не окажется.

Дом казался длинным, если не бесконечным. Может даже, его строили по мере того, как девочка и её брат идут по его крыше. Вскоре на территории фабрики можно было заметить широкое, средней высоты, здание, напоминающее громадную серую черепаху, спрятавшую свою голову в панцирь. Здание было немногим ниже дома, на крыше которого находилась девочка, и разделяло их расстояние в три вытянувшихся кота. Брат заинтересованно переводил взгляд то на серую черепаху, то на свои ботинки, а потом огласил:

— Придется прыгать. Ну что, справишься?

Девочка неуверенно кивнула. Она ни на шутку испугалась, ведь ей никогда не приходилось прыгать настолько далеко.

— Тогда я первый! — брат дошел до середины ширины дома, чтобы разбежаться, снова перевёл взгляд на свои ботинки и вздохнул. Набрал в рот воздуха, рванул вперёд. Добежал до края дома, ловко прыгнул вперёд. В груди у девочки всё сжалось.

Бдум! Брат приземлился прямо на панцирь черепахи, пробежал по инерции ещё полметра, неряшливо остановившись. Девочка подошла к краю, помахав рукой. Она понимала, что пришла её очередь. Отойдя на несколько шагов для разбега, девочка, засомневавшись, побежала. Ей не хотелось думать, сможет ли она это сделать. Прыжок! Казалось, время замедлилось. В приступе сиюминутного страха девочка начала размахивать руками в разные стороны. Носок ботинка коснулся самого края панциря, девочка потеряла равновесие. Брат бросился в её сторону, на глазах его читался ужас. Едва осознав своё нелёгкое положение, девочка сделала резкий рывок руками вперёд, стараясь сохранить равновесие и не соскользнуть вниз. Закрыв глаза, она ощутила резкий толчок, потом поняла, что лежит на чём-то холодном. Какое-то время она боялась даже раскрыть глаза.

Мама рассказывала ей о Рае. Это место представлялся девочке восхитительным местом, при входе в который всех встречает улыбчивый старичок в белом пиджаке, держа в руках серебряный поднос с леденцами. А у каждого в Раю есть свои пышные, длинные крылья, с которыми они могут улететь настолько далеко, насколько захотят. И есть там можно что угодно, в любых количествах! И нет там ни стоматологов, ни учителей. Ещё есть Ад: жуткое место, населенное длинноухими рогатыми и тощими чертями, вооруженными трезубцами. А жарко там настолько, что ни одно мороженое не протянет и секунды. Поистине ужасное место! Мама говорила, что для попадания в Рай нужно прилежно учиться, не врать родителям и не красть с верхней полки джем, а иначе — не пробовать ей ни ванильного пломбира, ни фисташкового эскимо ближайшую вечность. Она называла это грехами. Однажды родители оставили открытую банку джема на столе, а потом куда-то ушли, и не было их потом до позднего вечера. Девочка не знала, можно ли ей было брать её, ведь она не стояла на верхней полке. Впоследствии девочка всё-таки добралась до банки вожделенного лакомства, потому что решила, что такое не будет считаться грехом. Но её и по сей день мучают сомнения насчёт этого. Девочке не хотелось сотнями лет ощущать на своей коже тычки трезубцев. Это же наверняка больно! Однажды во время ужина, когда мама отвлеченно домывала большую, наверное, самую большую в мире, кастрюлю, брат ткнул вилкой в руку девочке. Было неприятно так, что она взвизгнула, а потом схватила свою вилку, в то самое время, когда мама обернулась. Она накричала на девочку и поставила её в угол, не послушав и слова о истинном виновнике.

— Ну, чего разлеглась? Поднимайся давай.

Девочка ощутила, что кто-то схватил её за руку и поднял. Она неуверенно приоткрыла сначала левый, потом правый глаз. Брат обеспокоенно осмотрел её.

— Ты в порядке? — она ничего не ответила, только посмотрела на него слегка удивленным взглядом. Брат взял её за руку и пошёл вперёд, периодически оглядываясь по сторонам. Пытаясь прервать молчание, он начал говорить:

— Теперь нам нужно добраться до главного здания фабрики, — пальцем свободной руки он показал на внушительного размера мрачное бетонное здание с высокими окнами и широкой толстой металлической дверью посередине, обрамленную такой же рамой. Наверху была установлена высокая труба, выложенная из тёмно-красного кирпича. Она чем-то напомнила девочке о рождественских леденцах, что мама всегда развешивает в гостиной перед рождественской ночью. Из неё выходили толстые клубы тёмного дыма, напоминающие чёрную сладкую вату. Наверное, так и появляются на свет тучевые облака. С другой стороны фабрики выезжали белые грузовики с яркими логотипами производителя на кузове. Они были похожи на огромных троллей-альбиносов, будто сбежавших из детских книжек, настолько растолстевших и обленившихся, что им пришлось встать на колёса.

— Мы не может попасть туда через главный вход, но, скорее всего, у нас получится войти через гараж или одну из запасных дверей. Их установили специально для эвакуации на случай пожаров или, например, нашествия пришельцев, а потому такие входы обычно слабо защищены и почти не охраняются. Видимо, большинство сотрудников сейчас находится в здании, а, потому, сейчас нас почти некому заметить.

Девочка начинала медленно приходить в себя, они с братом дошли до другого края крыши. На нём была установлена вертикальная лестница, ведущая вглубь черепашьего панциря. Спускаться по ней было не страшно, потому что она выглядела крепкой и почти не скрипела. Панцирь оказался двухэтажным зданием: на втором находились офисные помещения, а первый был выделен под склад для продукции и сырья.

На улице пахло гарью. Территория фабрики была заставлена различными контейнерами и служебными автомобилями. Укрываясь за всеми этими вещами от редких проходивших мимо работников и охраны, девочка и её брат добрались до стены здания и, прижавшись к ней, стали медленно двигаться вдоль неё. Вскоре они наткнулись на красную дверь с табличкой «Только для персонала». Как и ожидалось, она была не заперта и вела в какие-то помещения, отведенные под паровые двигатели. Дети вошли в широкий коридор, кирпичные стены которого были выкрашены в синий. Судя по тут и там облезавшей краске, ремонт не проводили уже довольно давно. По бокам, как это обычно и бывает, были развешаны керосиновые лампы с закрытыми на ключ крышками. Под потолком же было подвешено великое множество медных труб и трубок, шипевших, пыхтевших и напоминавших своим видом гремучих змей. Они были предназначены для передачи пара из генераторов, установленных, видимо, в одной из запертых комнат, в цехи и другие служебные помещения. Коридор оказался довольно извилистым и запутанным, брат, взявший девочку за руку, пошёл за самой большой змеёй.

Брат старался молчать и издавать как можно меньше звуков, в то время, как девочка была погружена в свои мысли: она думала об огромных зеленых слизнях, изрыгающих содовую, карликах, добавляющих жёлтый краситель в рыбий жир и продающих его под видом лимонада и злобных лесниках, держащих в плену пойманных белок и заставляющих их собирать орехи для тех новых шоколадных батончиков, что рекламируют в каждой утренней газете. От своих фантазий её отвлёк скрип раскрывшейся где-то неподалеку двери и последовавший за ним грохот двух пар тяжёлых сапог. Видимо, кто-то решил уйти с работы пораньше, само собой, незаметно удалившись через чёрный вход. Всё ещё державший за руку девочку брат нырнул в ближайшую дверь. К счастью, она оказалась открыта. Она вела в тесную, тускло освещённую комнатушку, использовавшуюся, очевидно, как подсобное помещение. В ней хранилась пара швабр, дюжина пластиковых вёдер для воды и куча грязных тряпок. Также в ней был огромный жестяной шкаф, в котором, очевидно, спали служебные гномы-уборщики, никогда не снимающие своих синих штанов с подтяжками. Девочка решила не тревожить отдыхавших после тяжёлой ночной смены бедняжек и стала наблюдать за братом, кропотливо пытавшимся снять железную решётку с вентиляционной шахты. Он пытался то оторвать её руками, то начинал с яростью бить по ней ногами, периодически взвизгивая от боли, то ломать её отломившимся от стены куском кирпича. Через какое-то время решётка нехотя поддалась, и брат отложил её в сторону, искорёженную и побитую.

Сама вентиляционная шахта оказалась довольно большой для того, чтобы перемещаться в ней ползком. Она была замысловатой шестиугольной формы, и рифлёные стенки её были выложены из металла. Было похоже на то, что дети путешествуют по кишечнику огромного, проглотившего их восьмиглазого кита, от трёх рядов острых клыков которого всегда воняло рыбой. Девочка ненавидела запах сырой рыбы, а уж тем более её мерзкие склизкие чешуйки.

Казалось, шахта начинала медленно сужаться, в ней появлялось всё больше и больше развилок. Исходя из этого, можно было догадаться, что дети забирались всё глубже и глубже в недра фабрики. Дышать становилось тяжело, ноги болели и затекали, но девочка продолжала покорно ползти за братом и даже не задумывалась о том, что он и сам слабо подозревал об их местоположении.

Начали раздаваться шумы работающих механизмов и почти неслышный за ними гул тут и там переговаривающихся рабочих. Было понятно, что дети добрались до цехов, где кропотливые сотрудники старательно распределяли джем по стеклянным банкам, придавали им товарный вид и расфасовывали продукцию по коробкам. Добравшись до решётки, через которую было видно всё происходящее снаружи, девочка прислонилась к ней и начала смотреть. Её взору предстал крупный зал с высоким потолком, доверху забитый людьми. Они толпились вдоль громоздкого механического конвейера, по которому двигались банки с вожделенным лакомством. Разным-разным, на любой вкус и цвет: яблочное, с лёгким привкусом корицы во рту, вишнёвое, слегка сдобренное шоколадом и, лучшее из всего, что только может существовать в этом мире, — абрикосовое. В него всегда добавляли столько сахара, сколько нужно — ни одной лишней или недостающей песчинки. Оно всегда было таким ярким, лучистым и солнечным, что, казалось, его просто не могут готовить люди, обычные и скучные, живущие в тех же городах и ходящие по тем же улицам, что и остальные. Девочка могла поверить только в то, что джем изготавливали маленькие полевые эльфы, живущие в незримых людям деревнях, выращивающие абрикосы и яблоки на воздвигнутых на высоких деревьях садах, обращенных к самому Солнцу. Казалось, с его лучами плоды впитывают в себя часть той теплоты, которой веет беззаботными жаркими летними деньками, которые так весело проводить в лесах и на берегах небольших речек и прудок, уходя как можно дальше от мрака и серости городов. Городов, чьи мрачные владения уже давно не посещал ни единый лучик Солнца.

Рабочие, все как один, были одеты в идентичные серые комбинезоны, засаленные и рваные, с нередкими подтёками пота и пятнами сажи. На них были надеты чистые одноразовые резиновые перчатки, голубоватый оттенок которых слегка придавал красок мрачной обстановке. Девочка навалилась на железную решётку ещё сильнее, пытаясь ещё больше прислониться к ней лицом и разглядеть своего отца в ряду закручивающих крышки людей. Незамедлительно послышался скрип, решётка слегка прогнулась, чему девочка не придала никакого значения. Пока ничего не замечающий ребёнок старательно ходил взглядом по толпе трудящихся в поте лица людей, верхние края решётки всё больше и больше отходили от стенок вентиляционной шахты.

Бдум! — верхняя часть решётки оторвалась, с грохотом ударившись об стенку шахты. Девочка, державшаяся решётку, теперь с ужасом вцепилась в неё обеими руками. От ужаса она не могла вымолвить ни слова. Вместе со страхом девочка почувствовала на себе взгляды десятков людей, в палитре эмоций которых смешались удивление и тревога. Скрипя, крепления, на которых держалась нижняя часть решётки, начала поддаваться и вскоре, резко взвизгнув, оторвалась. Вместе с державшейся за неё девочкой, решётка полетела вниз.

Заунывный бой колоколов закончился, и кривые решетчатые ворота с визгом распахнулись. Высокий, выкованный из железа забор с продолговатыми штыками на вершине угнетал не меньше, чем и то, что он окружал: взору девочки предстала огромная вытянутая башня, состоявшая из нескольких приставленных друг к другу искаженных цилиндров. Словно кто-то сжал в руках несколько жестяных банок, кое-как прибил их гвоздями друг к другу и неравномерно выкрасил всё это вымоченной в чёрной краске малярной кисточкой. К палитре чёрного и серого прибавлялся яркий, едкого оттенка зелёный цвет, что пылал огнём в факелах и жадно рвался из редких открытых окон. Верхушку же устрашающей башни венчала гигантская змея, всем телом тянувшаяся к небу, которое жадно затянули чёрные тучи. Широкая пасть твари была распахнута, и из неё валил густой тёмно-зелёный смог, вгрызающийся в толщу туч и, прорываясь сквозь них и уходя всё дальше и дальше, убивал всё живое на своём пути.

Девочка стала медленно подходить к открытым воротам, и ей навстречу вышло маленькое скрюченное существо, облаченное в длинные просторные лохмотья. В руках оно держало длинный, величиной несколько выше самого существа, сук, к верхушке которого была присоединена керосиновая лампа, от огня которой отдавало зеленым. На голову существа был накинут капюшон, тень которого падала ему на лицо, делая его почти незаметным. Однако одну деталь скрыть не удалось: из капюшона выходил длинный толстый нос с большими ноздрями, жадно хватавшими воздух. Девочка постаралась обойти неведомого карлика, надеясь, что он пройдёт мимо, но нет, когда она начала было проходить мимо, существо окликнуло её:

— Постойте, постойте! Вы пришли на бал к Джемовому Королю? — несмотря на хриплый неровный голос, существо, кажется, было в состоянии грамотно и даже вежливо говорить.

— Да, я… — девочка была несколько сконфужена.

— О, ну тогда пройдите за мной. Вас там уже заждались!

В свете зелёного огня это существо, низкое и скрюченное, напоминало своим видом гоблинов. Да-да, тех самых устрашающих уродов, которые привыкли ютиться в пещерах и предпочитали употреблять в пищу сырое мясо забредших не туда путников. По правде говоря, те путники забредали «не туда» неспроста: гоблины, будучи по своей натуре существами хитрыми и коварными, ставили ложные таблички, ведущие к их владениям, или сбивали уже существующие. Внешне этот карлик мало отличался от тех мерзких тварей, но внешность, как часто говорила мама, бывает обманчива.

Карлик повернулся в сторону башни и взмахнул своей палкой-фонарём. Раздался грохот, и тяжёлые мраморные ворота начали медленно распахиваться. В эти минуты девочкой овладела тревога: она осознавала, что всё тут происходящее может быть чрезвычайно опасно, но ей стало настолько интересно, что, даже если бы она захотела сбежать, ей не удалось бы и сделать шаг назад от этого величественного, хоть и пугающего, места. Карлик спешно двигался маленькими шажками, когда девочка не спеша ступала и заворожено осматривалась по сторонам. Огромный зал по ту сторону ворот был на удивление ухожен: чистая ковровая дорожка встретила вошедших в зал с ну очень высоким потолком, стены которого были щедро увешаны гобеленами в чёрно-зелёных тонах, ухоженными серебряными керосиновыми светильниками, ярко освещавшими всю комнату и картинами, что были увековечены в необычных согнутых рамах, созданных специально для круглой формы помещения. Обставлена комната была довольно скудно: лишь посередине стоял большой письменный стол из чёрного дерева, на котором лежали чернильница с пером да стопка бумаги, на которой стоял маленький глиняный горшок с посаженным в него круглым кактусом. Винтовая лестница, что вела на верхние этажи башни, выглядела прочной и крепкой, а потому девочка, ни секунды не сомневаясь, последовала за карликом, начавшим покорять первые ступени. Лестница была действительно очень и очень длинной, девочка насчитала не одну и даже не две сотни ступеней, но усталость даже не думала подступать к её ногам. Этажи, мало чем отличавшиеся от первого, проносились мимо неё в считанные секунды.

— А где остальные гости? Они ведь на вершине башни, да? — девочку уже давно перестал тревожить страх, но этот вопрос не давал ей покоя.

— Кроме Вас, никто не был приглашён. Это — бал только для Вас и Его Величества, — карлик захихикал, да так, что нос его слегка задрожал.

И вот, девочка и её пугающий спутник стояли на вершине башни Королевства Джема, самой, наверное, высокой точки всего-привсего мира, даже выше мирно спящего Эвереста. Этот ярус выглядел просторнее, чем остальные, хоть снаружи они все казались одинаковыми. К виденным ранее гобеленам и коврам, что на сей раз были пошиты золотом, и искусным картинам в резных рамах прибавилось множество внушительного вида мебели из чёрного дерева и различной серебряной посуды. Самое занятное, что все эти вещи витали в воздухе, словно бесконечно падали в каком-то своём мире, часть которого вырвали и принесли сюда, на самую-самую высокую в мире башню. По другую сторону зала, спиной к девочке, стоял высокий человек в длинном чёрном плаще. Всего мгновение девочка заворожённо смотрела на силуэт незнакомца, потом медленными шагами начала приближаться к нему. Подходя всё ближе и ближе, девочка заметила, что человек что-то тихо нашёптывал, и с каждым её шагом этот голос становился всё громче и навязчивей, но она, тем не менее, не могла разобрать ни слова. Когда девочка подошла к человеку совсем близко, он резко повернулся к ней, взмахнув своим чёрным как смоль плащом. Казалось, он стоял прямо перед ней, но девочка не могла уловить его черт лица, осознавая только, что они кажутся ей до боли знакомыми. Шёпот стал спешно переходить на крик, и девочка поняла, что тот человек так долго пытался ей сказать.

— Очнись!

Гул, словно после удара чем-то тяжелым по голове. Сложно было даже понять, в каком состоянии находишься. Не получалось пошевелить ни одной частью тела, казалось, вся наполнявшая тело до этого сила исчезла, испарилась, как вылитый на пылающий костёр стакан воды. Поврежденные органы восприятия искажали картину происходящего вокруг, словно смотришь на мир, с головой погрузившись в мутную воду.

Девочка начинала медленно приходить в себя. Силуэты людей вокруг приобретали форму, какофония звуков стала складываться в голоса. Рядом с ней сидел человек, которого она, казалось, видела только что, пару мгновений назад, но она была не в силах вспомнить, где именно. Это был её отец.

— … ты очнулась! — мужчина обхватил обессиленное тело девочки, прислонившись лицом к её прелестным рыжим волосам. Снова глаза её закрылись, и она потеряла сознание.

Как выяснилось позже, после падения девочка приземлилась на стоявших в помещении рабочих, которые отделались лёгким испугом. Для парней, на которых упала решётка, всё закончилось не так радужно, но с ними тоже всё в порядке, так говорила мама. Случай привлёк внимание журналистов со всего города: вечером того же дня каждая газета пестрила заголовком о чудовищных нарушениях техники безопасности на фабрике джема. Вскоре туда явилась какая-то инспекция, после чего были обнаружены множественные нарушения правил и норм. Фабрика была закрыта, а весь персонал распущен. После этого отец и мать заперлись в комнате и долго-долго ругались и ссорились, после чего было решено переехать в соседний город. Как раз там открылся заводик по производству обуви.

Синий, чёрный и белый. Как мало цветов и как много умения нужно для изображения чего-нибудь столь прекрасного, как звёздное небо. Сколько бы цветов художник ни брал и сколько оттенков ни смешивал, без должного мастерства он не способен на создание чего-то хотя бы похожего по своему величию на представший девочке вид. В последний раз она смотрела на звёзды с крыши этого дома, и, на первый взгляд, эта ночь не отличалась от других, но она казалась особенной. Девочка понимала, что она будет скучать по своим старым друзьям, всем этим магазинчикам и лавочкам, ставшим чуть ли не родными, улочкам и переулкам, что так чётко отпечатались в памяти. Покидая город, в котором она провела первые годы своей жизни, в котором ей предстоит оставить своё детство, девочка осознавала, что она не будет грустить, ведь и потом будет восходить всё то же Солнце, сменять которое будет всё та же Луна, а на смену ушедшим людям, улочкам и магазинчикам придут совершенно новые, и завтра наступит новый день.