Джентльмен, приехавший из Америки

Святослав Минков

Джентльмен, приехавший из Америки

Несколько месяцев тому назад почтальон вручил мне письмецо из Америки. Вослед за моим именем в сопровождении титула "мистер" значился мой неизменный адрес, а наверху, в опасной близости от края конверта, усмехался узкий лик Авраама Линкольна, обосновавшегося на синей марке достоинством в пятнадцать центов.

Довольно легко представить мое изумление. Письмо из Америки! Да я сроду не имел никаких связей с этой державой.

От кого же, думаете, пришло письмо? Ах, какой смысл спрашивать? Как будто читатель может догадаться, что у меня в Америке обитает тетка, которая по странной прихоти судьбы решила дать о себе знать после долгих лет молчания... Впрочем, должен сознаться - я и сам начисто позабыл о ее существовании. Во времена былые, на именинах у сородичей, когда шоколадные конфеты были еще не в моде и гости закапывали одежду вишневым вареньем, об этой симпатичной даме пересудов велось предостаточно. В те времена один из моих дядей, по профессии нотариус, отирая усы платком внушительных размеров и размышляя о природе человеческого счастья, неизменно ставил в пример мою американскую тетку. Она отправилась в Загреб учиться на провизоршу и там познакомилась с одним миллионером из Нью-Джерси. Поначалу то было обычное невинное знакомство: добрый день - добрый день. Однако мало-помалу между ними начали завязываться более близкие отношения. Американец, как живописал мой дядя, попался на крючок, хотя тетка тоже не осталась равнодушной к его чувствам. Премудрость провизорскую она оставила в покое и начала, как говорится, заглядывать ему в рот. Он скажет словечко, а она уже: ха, ха, ха. В конце концов знакомство обернулось женитьбой. Обвенчавшись, они отправились в Америку, где и обрели счастье.

Вы, несомненно, видели сушеные сливы, нанизанные на шнурок. Точно так выглядели крохотные черные буквы - они были основательно притиснуты друг к дружке на желтоватой бумаге письма. О тихий отчий дом с просторными затененными комнатами, где по стенам мерцали сонные зеркала и торжествовали картины, живописующие свирепые сцены охоты, с невинно усмехающимися охотниками, в лапах разъяренных медведей. О светлячки, что плавали подобием зеленых искр в сумраке летних вечеров! О старый сад, где сквозь высокие травы проглядывали на клумбах: огненные настурции.

"Быть может, ты удивишься, что я к тебе обращаюсь, однако поверь, тут нет ничего странного. Сейчас ты узнаешь причину, которая заставила меня вспомнить о тебе и объявиться после столь долгого молчания. Представь себе, миленький, иду я нынче утром по длиннющей банковской улице Уолл-стрит и вдруг вижу: стоит на тротуаре златоволосый мальчонка лет пяти-шести и плачет. Подхожу я к нему, спрашиваю, что случилось. А он смотрит на меня так жалостливо, глазенки помутнели от слез, и показывает мне в розовой ладошке сломанного оловянного солдатика. Веришь ли, в этот самый миг предо мною зримо восстал твой образ, когда ты был дитятей и точно так же стоял однажды и оплакивал сломанного воскового клоуна с бубенчиками на шапке, того самого клоуна, что я подарила тебе ко дню рождения. Да, то далекое воспоминание выплыло из бездны времен дабы озарить сердце мое призрачными лучами тех сказочных лет. Весь день я вспоминала тебя с таким невыразимым умиленьем, что вечером мне понадобилось проглотить несколько порций консервированного гималайского воздуха, а заодно и водрузить на сердце холодильный конус против сильных ощущений.

Теперь вот пишу тебе письмо с целью сообщить, что хочу сделать тебе скромный подарок. Времена восковых клоунов с бубенчиками на шапке отошли безвозвратно, но зато ты получишь некоего взаправдашнего джентльмена из железа.

Целую тебя."

Он прибыл именно так, как и должны прибывать машины. Хорошо упакованный в длинном деревянном ящике с неизбежными надписями крышке: "Внимание! Не кантовать!"

Когда на таможне вскрыли ящик, чиновник отступил назад, и по его лицу скользнула тень легкой тревоги. Стандартный джентльмен возлежал наподобие мертвого рыцаря, со скрещенными на груди руками. Он целиком состоял из железа. Только голова была сработана из неведомого материала, похожего на каучук, притом имела естественные цвета и форму живой человеческой головы. Опущенные ресницы, острый орлиный нос, пухлые плотоядные губы, сомкнутые в ироничной улыбке, уши торчком. На лоб ниспадали небрежно рассыпанные черные лоснящиеся кудри - точь-в-точь путник, утомленный долгой дорогой.

- Это что такое? - вопросил чиновник с профессиональным любопытством.

- Автомат, - отвечал я не без смущения.

- Какой такой автомат? Для чего он, собственно, предназначен?

- Для всего. Говорит по телефону, отпирает двери, встречает гостей, варит кофе, одним словом, любая работа ему по плечу. Что-то такое вроде слуги.

- Гм, - озадачился чиновник и принялся рассеянно перелистывать тарифную книгу. - Впервые в жизни мне приходится облагать таможенной пошлиной такой предмет. Подождите, я позову кого-либо из сослуживцев.

И он пропал за одной из дверей.

Вскорости возле стандартного джентльмена уже толпились чиновники со всей таможни. Один из них, коротышка со множеством блестящих кнопок на кителе и алюминиевой медалью, свисавшей с часовой цепочки, склонился над ящиком, откашлялся многозначительно и принялся разглядывать аппарат с подчеркнутым вниманием. Наконец он приподнял роботу руки, и тогда поверх железной брони проблеснули три кнопки: желтая, голубая, красная. Чиновник неуверенно нажал красную кнопку - тотчас же просторное помещение таможни, захламленное узлами, сундуками, всевозможными пакетами, огласилось зловещим скрежетаньем, как если бы вдруг заработала адская машина.

Покуда мы все стояли с замершими от ужаса сердцами и ожидали неминуемого взрыва, стандартный джентльмен сел в ящике, открыл глаза и не без удивления воззрился окрест. Заметив нас, он поднялся на ноги и заорал:

- Good afternoon!

- Добрый день! - отвечал я ему и протиснулся вперед. - Позвольте мне вам представиться. Я ваш хозяин.

Автомат смерил меня снисходительным взглядом с головы до пят, после чего ответствовал на чистейшем болгарском языке:

- Разве так встречают гостей? Почему не в официальном костюме? Где букет роз?

Эти вопросы были заданы столь резко, с таким убийственным пренебрежением, что я вдруг почувствовал себя амебой.

- Извините меня, - начал я с виноватой улыбкой. - Я весь день потратил на то, чтобы решить проблему вашего вызволения отсюда, так что вследствие именно этой причины не нашел времени подготовиться к встрече должным образом, со всею необходимой торжественностью. Не хотелось откладывать дело на завтра, да вы и сами видите, что здесь, в таможне, оставаться на ночлег такому джентльмену, как вы, было бы не совсем удобно.

- Ах, вон оно что! Стало быть, я нахожусь в таможне? С какой стати?.. Что все это значит? - осклабился робот, и лицо его передернулось в злой гримасе.

- Да, вы находитесь в таможне! - хором воскликнули чиновники, вытягиваясь во фрунт перед пустым ящиком. - Согласно закону вы подлежите обложению пошлиной!

При упоминании о законе стандартный человек сложил руки на груди, как оперный певец, учтиво Поклонился и сказал:

- К вашим услугам, господа! Однако прошу поспешить с формальностями, поскольку тут ужасно пахнет формалином, а я запах формалина просто не выношу. Все мне кажется, будто я нахожусь в морге.

И тогда заклепанные в мундиры таможенники погрузились в гадания относительно параграфов таможенного тарифа, притом каждый старался выказать предельную жестокость по отношению к облагаемому налогом роботу.

- Предлагаю востребовать таможенную пошлину, как на часы! - высказался один.

- Как радиоприемник! - говорил другой.

- Как арифмометр! - упорствовал третий.

- Как мотоцикл! - озарился четвертый.

- Нет, его следует приравнять к легковому автомобилю! - вмешался носитель алюминиевой медали и тут же забубнил, будто заведенный: "студебеккер", "бьюик", "паккард", "хорх", "линкольн", "кадиллак", "альфа-ромео", "роллс-ройс"...

- Подождите! Остановитесь! - воскликнул я, захлебываясь в потоке марок автомобилей. - Да вы же меня разорите непомерной пошлиной! Согласитесь в конце концов, что его милость склепана не из золота, а из обыкновенного железа.

- Не имеет значения! - злобно отсек чиновник-коротышка. - В данном случае исходный материал не принимается во внимание. Для нас важна самая сущность предмета, понятно вам или нет? Предмета, рассматриваемого отнюдь не как материальная субстанция, но как кинетическая энергия!

- Но все-таки, все-таки, - возразил я, не уяснив ни единого слова в сей странной терминологии таможенного философа. - Перед вами, уважаемые господа, стоит заурядный железный автомат, и я нижайше прошу обложить его пошлиной, как примус.

- Пожалуйста, тише! - снова грянул таможенный хор. - При назначении величины таможенных сборов никому не разрешается делать какие-либо замечания, могущие повлиять на персонал. Мы знаем свое дело и в советах не нуждаемся!

После этой краткой служебной исповеди таможенники затеяли новое совещание - на сей раз еще дольше и мучительней. В конце концов был зачитан такой приговор:

- Облагается пошлиной, как телескоп!

Я облегченно вздохнул, достал бумажник и заплатил искомую сумму, которая, сознаюсь, была не так уж и мала, однако представляла собой всего лишь один процент пошлины, взимаемой за "роллс-ройс". Затем я повернулся к автомату и спросил:

- Доволен ли ты оценкой?

- Да, - отвечал он равнодушно. - Телескоп во всех отношениях выше и примуса, и огнетушителя. Посредством его наблюдают планеты и предсказывают космические катастрофы. Ничего не имею против телескопа.

Испытав с благоговейным смирением все последующие таинства таможенной литургий и свалив с плеч тяжкую ношу, я подошел к стандартному джентльмену, схватил его за руку.

- Если угодно, можете снова лечь в свой ящик, - предложил я. - Пора покинуть это заведение.

- Меня не надуешь, - отвечал робот, вырывая свою железную руку из моей. - Вы воспротивились заплатить за меня пошлину, как за легковой автомобиль, но взамен не откажете мне в удовольствии проехаться с вами в такси. Не правда ли?

Я глупо подмигнул ему и не сказал ни слова.

Мы вышли на улицу, я кликнул такси, раскрыл перед ним дверцу:

- Изволь!

Дорогой мой американский гость влез в автомобиль, как влезают туда представители высшего света: медленно, устало, слегка согнувшись.

Бог сотворил человека. Дьявол не остался в долгу и породил гомункулуса.

В году одна тысяча семьсот семьдесят четвертом по рождеству Христову граф Кюфштейн и его помощник аббат Джелони сумели за шесть месяцев в кармелитском монастыре в Калабрии материализовать искусственным путем трех живых существ.

В 1932 году американская фирма "Слейпинг, Том Тон и К°" производила ежедневно 1000 роботов.

Мой робот носит на груди никелевую татуировку:

ВЕРНЫЙ ДЖОН. N 384991.

С утра до вечера мы ведем с ним долгие беседы на самые разнообразные темы. Разговор всегда заканчивается на повышенных оборотах.

- Вы индивидуалист, невыносимый индивидуалист, - с досадой говорит Джон. - Что, по-вашему, необычного в том, что я презираю культ отдельной личности? Уясните же наконец, что я продукт массового производства, единокровный близнец тысяч моих собратьев, которые мыслят, приказывают и работают абсолютно одинаково. Все мы обладаем не только идентичными физическими качествами, но и равным количеством мозгового вещества в голове.

- Именно потому, что ваши мозги взвешены на аптекарских весах, а ваши головы напоминают бутылки лимонада с точно отмеренным содержимым, вы, роботы, не представляете собой ничего иного, как только серую безликую толпу! - отвечаю я, распаляясь. - Из вашей среды вряд ли появится когда-либо тот самый гений, кого вы ненавидите пуще прочих существ, поскольку он отличается от вас. С другой стороны, запомните, что стандартное производство всегда страдает пониженным качеством за счет количества, а это, бесспорно, отражается на умственных способностях всей вашей армады. Вот и получается, что вопреки изумительным достижениям современной техники каждый из вас остается всего лишь человеко-машиной, понятно? Вы можете быть превосходным орудием чужой воли, но ни в коем разе самостоятельной творческой личностью.

Автомат глядит на меня с сожалением, затем закладывает руки за спину и начинает вышагивать из одного угла комнаты в другой.

- Увидим еще, кто из нас орудие чужой воли, - цедит он сквозь зубы.

Каждый день приносит мне неожиданные сюрпризы.

Джон вваливается в комнату и говорит:

- Соблаговолите вытереть мне ноги фланелевым платком!

Я взираю на него с изумлением и начинаю креститься.

- Вы не в своем уме, Джон! Неужто запамятовали, как обязан слуга относиться к хозяину, господину?

- Ха-ха-ха! - разражается смехом стандартный джентльмен, и его железное тело начинает грохотать, как якорная цепь. - Вы пребываете в величайшем заблуждении, господин. Я ваш слуга постольку, поскольку вы - мой лакей.

- Лакей! - взрываюсь я так, что кровь ударяет мне в голову. - Джон, держите себя в рамках приличия! Вы меня еще не знаете!

- И вы, видимо, меня не знаете! - отвечает автомат дерзко. - Я имею не меньше права заботиться о своем туалете, чем заботитесь вы. И если хотите, чтобы я был искренен, готов добавить, что между мною и вами нет никакой разницы, хотя вы и приписываете себе божественное происхождение. Нужно ли лишний раз напоминать, что для вас и подобных Чарлз Дарвин создал специальную теорию, согласно которой в любом зоологическом саду сыщется ваш близкий сородич из тех, кто разгрызает орехи зубами и скачет на потеху собственным потомкам?

- Да это неслыханная наглость! - кипячусь я, возмущенный, и стискиваю кулаки.

В раскрытое окно моей комнаты долетает саксофонный голос Жозефины Беккер, исторгаемый вдалеке граммофонной пластинкой.

Стандартный джентльмен невозмутимо стоит напротив меня и повторяет модный мотивчик эстрадной куклы:

Две страсти у меня: ты и Париж.

Зачем же так ревниво ты глядишь...

Джон стал безграничным властелином в моем доме, и я заранее содрогаюсь от каждой его следующей проделки.

Сегодня он захлопнул двери перед носом у моего доброго приятеля и не пустил его в дом.

- Когда ко мне кто-либо приходит, вы должны относиться к нему по-человечески, слышите? Запрещаю вам впредь открывать двери и встречать гостей!

- Глупости! - высокомерно ответствует автомат. - Ваш приятель имеет отвратительную привычку расхаживать в хорошую погоду с зонтом, а это меня раздражает. Я человек нового времени, не терплю педантов с убогим воображением.

Я чувствую себя неврастеником. Даже слабый шум меня раздражает. Руки трясутся. В ушах трескотня. Голова будто стянута обручем. Я потерял аппетит, не сплю ночи напролет. Стоит поглядеть в зеркало - оттуда пялится на меня бледная маска, изможденная страданием.

Не могу дольше выносить этого про клятого робота. Представьте только, сегодня он влепил мне пощечину, после того как я отказался прочитать ему последний номер "Нью-Йорк геральд".

В очередной раз перечитал инструкцию по обслуживанию автомата. Хорошо, что таможенник не нажал тогда голубую кнопку. Ее нужно остерегаться пуще чумы. Упаси бог задеть - тогда стандартный джентльмен кинется рушить все, что попадется на пути.

"Незаменимый страж вашего имущества при нападении бандитов", - сказано в инструкции.

Единственное мое спасение - желтая кнопка. Нажмешь - и робот мертв, сиречь выключен на веки вечные.

Однако и он хитер. Вот уже несколько дней как заперся в своей комнате, носа оттуда не показывает. Может, предчувствует, что я хотел бы от него избавиться.

Что все это значит?

Вглядываюсь в зеркало, и буквально берет оторопь.

Мое лицо напоминает лик робота.

А в голове крутится странная мысль: бывают собаки, похожие на своих хозяев.

Да, воистину со мною творится что-то необыкновенное.

Сходство мое со стандартным джентльменом растет непостижимым образом. То же лицо, те же губы, собранные в ироничной улыбке.

Но не только это.

Я начал делать то, что ранее было мне совершенно чуждо.

Сегодня, к примеру, ходил на футбол. Должен сказать, что получал истинное наслаждение на протяжении двух таймов.

Счет 3:1 в пользу "Зеленого теленка".

Вот уже целую неделю Джон не показывается из комнаты. Что с ним случилось?

Я подкрадываюсь к его дверям, прислушиваюсь. Ни звука.

- Джон!

Ни единого слова.

- Джон, что поделываешь?

Тишина.

- Джон, слышишь? Открой, мне нужно войти!

Молчание.

Тогда я со всей силой наваливаюсь на дверь, она трещит под моим напором и наконец отлетает вместе с вырванным замком.

Ледяной ужас стискивает мое сердце.

Робот лежит, поверженный посреди комнаты, с раскинутыми руками. В его огромных стеклянных глазах затаилась сатанинская усмешка.

Я опасливо наклоняюсь к нему, трогаю руками железное тело.

В то же мгновенье из-под железной брони долетает тихое стенанье растягивающейся пружины, стандартный человек растворяет уста, его нижняя челюсть начинает вибрировать.

- Я-я-я-я-я-я-я-я, - разносится бурное стенание и замирает, как эхо, порожденное звоном стенных часов.

Не могу себе объяснить его смерть.

Самоубийство?

Или все же случайное прикосновение к желтой кнопке?

Тяжкое раскаяние гнетет мою совесть, не дает мне покоя.

Всего несколько дней назад я сам изыскивал способ убить робота, а сегодня вдруг я весь во власти мучений, связанных с памятью о нем.

Раньше я относился к нему как к машине, теперь же, когда он обратился в бездушную железную куклу, я люблю его, того, прежнего, как брата.

Я попытался оживить его, нажимая красную кнопку, - безрезультатно. Джон так и не подал никаких признаков жизни.

Он мертв на веки вечные.

Только вот глаза у него все так же открыты, как у живого человека. Его глаза смеются.

Прости, боже, его великую стандартную душу!

Сегодня утром я открыл в себе нечто новое.

На моей груди мерцают три кнопки: желтая, голубая, красная.

Безумная радость заполняет все мое существо, а из горла вырывается ликующий возглас.

Я бросаюсь в коридор, где в углу красуется гордый рыцарь нового времени, и заключаю его в объятия, покрываю холодное лицо поцелуями.

- Джон, погляди на меня, ведь ты видишь, ведь глаза твои раскрыты. Я уже твой двойник, твое неразличимое подобие. Ты покинул Америку, чтобы раскрыть для меня непостижимую тайну перевоплощения, чтобы перелить бессмертный свой дух в мое человеческое тело. Благодарю тебя, Джон. Лишь теперь я понимаю, какое это благо - стать автоматом, пробудить в себе веру в то, что наш американский век принадлежит стандартным людям!

Час отмщенья ударил.

Роботы! Собирайтесь в великий крестовый поход, долженствующий принести гибель старому миру! Ваши бесчисленные легионы, подобно стихийному потоку, затопят Землю! Все те, чьи мысли отличаются от стандартных, все те, кто считает себя неповторимым и оригинальным, - все они должны быть сметены машинным ураганом!

Трубачи! Гряньте в трубы и саксофоны! Давайте примемся всем скопом извиваться в эпилептических ритмах святой румбы, прежде чем двинуться в путь!

Братья! Возденьте вверх кулаки!

Будьте готовы зажечь свой благородный гнев посредством голубых кнопок разрушения!

Пусть золотая птица счастья велит нас, словно библейский голубь!

- Любопытная история, - сказал ассистент профессору, закрывая небольшую зеленую тетрадку. - Кстати, а что сталось потом с вашим пациентом?

- Золотая птица счастья, - усмехнулся профессор, - привела моего пациента прямо в дом сумасшедших. Он разбил витрину магазина детских игрушек и начал вытаскивать оттуда кукол, этих, по его словам, "детей роботов". Именно после этого случая он попал в мое отделение. Вам будет небезынтересно узнать одну маленькую подробность. При обыске в доме больного действительно был найден сломанный железный робот и вот эта тетрадка, нечто вроде дневника.

- Какая абсурдная идея фикс! - промолвил ассистент.

- Да-а-а, циркулярная деконструкция, маниакально-депрессивный психоз, отвечал как бы сам себе профессор и скользнул взглядом к окну.