Дикая охота

Северо-восток Бритунии был наименее заселенной частью этой полудикой страны. Кезанкийские горы, испещренные узкими извилистыми долинами, вздымали к небесам острые высокие пики. Горцы, населявшие их, имели славу людей неприветливых, суровых и подчас жестоких, так что мало находилось желающих путешествовать по этим местам в поисках весьма сомнительных приключений. Но именно поэтому наиболее отважные или любопытные могли обнаружить в крохотных долинках много интересного. Мало кто, например, знал, что в одной из таких долин уже очень и очень давно располагалось Святилище Тнихе — богини плодородия и плотских утех.

Когда возник этот культ и какую страну можно считать его родиной — на этот вопрос вряд ли сумел бы ответить даже многоопытный ученый. Но он существовал и прижился на бритунских землях, может быть потому, что одной из наиболее почитаемых богинь здесь была Виккана — богиня природы. Жрицы Святилища Тнихе не стремились к известности, однако ручеек паломников и торговцев, хоть и очень скудный, не иссякал. Те, кому становилось известно об этой странной богине, надеялась вымолить у нее кто утраченную мужскую силу, кто обильные урожаи на своей земле, где не произрастало ничего, кроме сорняков.

Торговцы же, то есть наиболее отважные и сильные из них, ибо путешествие по Кезанкийским горам всегда было сопряжено с многочисленными опасностями, знали, что, они благополучно доберутся до ворот Святилища и вернутся обратно, их усилия будут щедро вознаграждены. Здесь никогда не скупились, если товар оказывался подходящим. Жрицы с удовольствием приобретали дорогие ткани, украшения, различную снедь, тонкие вина, рабов, как мужчин, так и женщин. Мужчины становились стражниками, женщины — послушницами, а иногда и жрицами.

Богиня Тнихе была незлобивой и щедрой на плотские утехи. Настолько щедрой, что, в отличие от большинства других богов, не взирала на свою паству с небес, а воплощалась в ту или иную жрицу и проживала вместе с нею ее жизнь, снисходя до избранных паломников и до старейшин окрестных поселений, если те обращались в Святилище за помощью, Когда земная жизнь воплощения Тнихе подходила к концу, богиня выбирала себе другое тело, каждый раз молодое, сильное и красивое.

Ей прислуживали лишь Высшие жрицы, обязанные своим высоким положением красоте, изощренности в искусстве любви и глубокому природному уму. Ступенькой ниже стояли жрицы обычные — те, кто с восторгом принял культ Тнихе и решил посвятить свою жизнь служению ей. Были в Святилище и послушницы. Ими становились женщины и девушки, либо приходившие сюда по доброй воле, либо присылаемые родными или старейшинами, либо купленные жрицами у работорговцев. Они ублажали паломников попроще и победнее, а также многочисленных стражников, охранявших Святилище.

Ниже послушниц в иерархии Святилища стояли лишь я, кто, как считалось, готовится к послушанию. Это в основном были рабыни, которые по тем или иным причинам не желали служить Тнихе. Их никто особо не неволил, но на их плечи ложилась вся тяжелая работа: стирка, Приготовление пищи, уборка, шитье, ткачество и многое Другое. Мало ли найдется занятий, когда надо обихаживать Несколько сотен людей! Однако если девушка из «готовящихся к послушанию», измученная нескончаемым трудом, изъявляла желание стать послушницей, это всячески поощрялось.

Всем женщинам без исключения строго-настрого запрещалось покидать пределы Святилища. Большую часть времени, не занятую культовыми обрядами, они проводили довольно-таки однообразно. Каждая стремилась как можно дольше сохранить свою привлекательность, и поэтому женщины постоянно следили за своей внешностью, что и отнимало у них большую часть дня. Когда паломников было много, конечно, скучать послушницам и жрицам не приходилось, но если по каким-то причинам ворота Святилища оставались долгое время закрытыми, то женщины с неменьшим удовольствием одаривали всевозможными ласками друг друга, ибо любые плотские утехи были угодны богине Тнихе. Здесь не существовало понятия недозволенного.

Сейчас шел сезон дождей. Бесконечные ливни обрушивались на землю непрекращающимся потоком, словно гигантские водоносы, сидя на тучах, без устали опрокидывали одну за другой огромные бочки. Узкие лесные и горные тропинки, по которым и в сухое время года было не так-то легко пробраться, сделались совершенно непроходимыми. На паломников нечего было и рассчитывать, разве что кого-нибудь могло погнать в дорогу полное отчаяние. Да и торговцы старались в это время года не забираться так далеко в горы. Однако один смельчак все-таки нашелся. Это был печально известный бритунец по имени Эктан. Он торговал людьми.

Свой товар Эктан находил повсюду. На юге он сбывал пользующихся большим спросом бритунских женщин, прельщавших южан белокурыми волосами и покорным нравом, а с юга вез экзотический товар: изящных кхитаянок, великолепно сложенных кушитских женщин, шемиток с глазами испуганного оленя, бойких замориек — всех, кого ему удалось так или иначе приобрести по случаю.

На сей раз Эктану не слишком повезло. На облепленной грязью повозке, безразлично уставившись во тьму, сидели всего четыре женщины и двое мужчин. Долгий путь вымотал несчастных до такой степени, что, предоставься им возможность бежать, никто не воспользовался бы ею. Да и куда бежать, когда дом каждого из них находился очень и очень далеко, а ни сил, ни денег, ни еды — ничего у них было. Да и охраняли их неплохо. Эктан всегда брал собой вооруженный до зубов отряд. Он хорошо платил своим людям и они были ему верны, насколько могут быть верны наемники хозяину, не забывавшему об их нуждах.

Все устали до предела, вымокли до нитки и продрогли до костей, и даже пленники обрадовались, когда впереди наконец-то показалась высокая стена с тяжелыми ворота-пи. Однако повозка направилась не к ним. Ворота предназначались только для паломников, а для торговцев существовало отдельное здание, дальше которого их никогда не пускали.

И даже если торговцы выражали желание встретиться с кем-нибудь из послушниц, чтобы в их лице выразить свое почтение богине Тнихе и пожертвовать немалые суммы на нужды Святилища, их общение проходило в специально отведенных для этого комнатах в том же здании. Двери этого строения выглядели гораздо скромнее, чем главные ворота, но ничуть не уступали им в прочности. Находились они недалеко от ворот, в той же неприступной стене,

Эктан несколько раз опустил кулак на массивные деревянные створки, обитые металлом. Никакого ответа. Подождав немного, он заколотил в дверь пяткой. Наконец в верхней части одной из створок приоткрылось маленькое окошко, и из-за толстой решетки показалось недовольное лицо стражника:

— Кого еще принесло в такую мерзкую погоду?

— Это Эктан! — Торговец изо всех сил старался перекричать вой ветра и шум ливня, — Товар привез!

— Вижу, вижу, — проворчал стражник, — Не товар, а грязные крысы какие-то.

— Не твоего ума это дело, — разозлился Эктан. — Долго еще будешь держать меня на холоде? Вот я расскажу, как тут встречают честных торговцев.

— Если ты честный, — пробурчал стражник, налегая на засов, — то я — левая пятка Тнихе. — Но, на его счастье Эктан его не слышал.

Дверь медленно, с противным скрипом отворилась, и повозка въехала в тесный внутренний дворик, над которым был сооружен навес. Хоть Эктана и знали в Святилище, на сторожки тут же выскочили несколько здоровенных детин вооруженных мечами и длинными ножами. Они обступили повозку и, пока не переворошили лежавшую на ней кладь и не ощупали каждого пленника, никому не разрешили сделать ни одного шага. Затем торговца проводили в здание, где обычно совершались сделки. Туда же отвели и рабов, но дальше порога их не пустили. Правда, измученные люди были рады и этому. Здесь, во всяком случае, не лил дождь и не свистел пронизывающий ветер.

Один из стражников отправился доложить о прибытии торговца. Живой товар обычно отбирали лишь Высшие жрицы, и поэтому Эктану пришлось немало подождать. Он уселся на лавке, вытянув ноги и всем своим видом показывая, что явился не как проситель или мелкий лавочник, а как постоянный поставщик, знающий цену и себе, и своему товару. «Товаром» же овладело полное безразличие. Они просто наслаждались теплом, как блаженствует дворовый пес, которого хозяева, неожиданно пожалев, пустили в дом, Все они уже не по одному разу сменили владельцев и потому достались Эктану почти даром, однако он, проделав такой трудный и долгий путь, не хотел продешевить и готовился к нелегким торгам. Обратно он собирался возвращаться без рабов, ибо больше сбыть их было негде.

Наконец маленькая, почти незаметная дверь в противоположном конце помещения отворилась. На пороге возникла высокая статная женщина в просторном одеянии незамысловатого покроя. Ее пышные волосы светло-пепельного цвета были уложены в простую прическу, сине-зеленые, как спокойная морская гладь, глаза смотрели строго и внимательно.

Высшая жрица кивнула Эктану и жестом приказала рабам встать в ряд. Мужчины, невысокие, но, видимо, когда-то обладавшие силой и ловкостью, а сейчас изнуренные выпавшими на их долю злосчастиями, явно приглянулись ей. Если их отмыть и откормить хоть немного, они смогут работать с полной отдачей. Но показывать свой интерес жрица не хотела и потому долго ощупывала мускулы, заглядывала в рот, осматривая зубы, словно выбирала себе лошадь, а потом все-таки кивнула:

— Этих возьму. За каждого по одному желтому самоцвету.

— Да продлит Тнихе твою красоту и молодость! — воскликнул Эктан. — Ты посмотри на них! Один камень? Три. За каждого.

— Чего мне смотреть? — усмехнулась жрица. — Я уже насмотрелась. Пока их откормишь, чтобы они вновь стали похожи на людей, потратишь в сто раз больше. Три за обоих.

— Нет, — покачал головой Эктан. — Три за каждого. Они сильные. Молодые.

— Как хочешь, — пожала плечами жрица. — Можешь оставить их себе, раз они так тебе нравятся.

— Ну ладно, — пошел на попятный торговец, опасаясь, что сделка сорвется, но все же не желая уступать, — По два камня за каждого, и они твои.

Жрица задумалась. Рабы стоили явно дороже, чем запрашивал Эктан. В конце концов, их можно будет сбыть кому-нибудь из паломников, когда прекратятся эти проклятые ливни и паломничество возобновится. Так или иначе, для Святилища это невеликая трата. Окинув мужчин еще одним долгим взглядом, жрица кивнула:

— Хорошо. По два камня.

Она подозвала одного из стражников и велела отвести свое приобретение к послушницам, жившим при сторожке. В их обязанности, кроме всего прочего, входил уход за новичками. Затем жрица повернулась к женщинам. Теперь она не торопилась, в Святилище не было дурнушек, не было и тех, фигура которых не могла вызвать великое желание, ибо даже те из паломников, кто уже начинал забывать, к какому полу он относится, пробуждались тут, словно рождаясь заново.

Конечно, не только соблазнительные формы послушниц или жриц были тому причиной. Обитательницы Святилища Тнихе знали и чудодейственные травы, и необходимые заклинания, и умопомрачительные приемы, с помощью которых можно было и мертвеца превратить в блистательного любовника, однако внешность служительниц Тнихе должна была быть безукоризненной.

Внимание жрицы сразу же привлекла темнокожая молодая женщина с роскошными черными волосами, завивающимися мелкими колечками. Жрица шагнула к ней, провела рукой по шелковистой коже, которую не испортили ни лишения, выпавшие на долю бедняжки, ни колючий ветер, ни холодный дождь,

— Разденься, — приказала жрица, и темнокожая красавица покорно скинула жалкое тряпье, и без того плохо скрывавшее ее наготу.

В зеленых глазах жрицы загорелся огонек: рабыня была сложена великолепно. За такую прелесть не жалко и заплатить. Жрица обернулась к торговцу:

— Десять алых самоцветов.

— Согласен, — прохрипел оторопевший от такой щедрости Эктан.

Две следующие девушки не слишком понравились жрице, но обе были молоды, милы, хотя принадлежали к тому типу женщин, у которых с возрастом очарование исчезает без следа. Однако пока юность делала их привлекательными, они вполне могли пригодиться в Святилище. Без особых споров и пререканий Эктан получил за каждую по четыре камня. Для него такая цена оказалась более чем приемлемой.

Последнюю девушку жрица рассматривала очень долго, пытаясь определить, к какому же народу принадлежит эта изящная, словно статуэтка, миниатюрная женщина, наделенная столь необычной красотой. Совершенно прямые, жесткие черные волосы тяжелым потоком спадали ей на спину, укрывая девушку не хуже плотной ткани. В мерцании множества свечей кожа красавицы отливала старой медью, раскосые черные глаза казались бездной, пухлые губы блестели, маня и вызывая головокружение. На высокой скуле, как будто готовая устремиться в полет, выделялась крохотная черная чайка.

— Как тебя зовут? — поинтересовалась жрица, и у Эктана от изумления глаза вылезли из орбит: жрица никогда прежде не снисходила до разговора с «товаром».

— Анкаля, — отозвалась девушка с равнодушием зомби.

Ей было уже все равно, что с ней произойдет дальше. После того как люди Шамана выволокли Анкалю из землянки, заботливо сооруженной Млеткеном, а затем Великий продал ее заезжему торговцу, к несчастью девушки прибывшему а соседнее стойбище, в ее жизни произошло столько событий, что ветланка словно окаменела. Ни одно воспоминание больше не мучило ее, не ранило душу. Девушка могла совершенно равнодушно размышлять о своей жизни, как будто это была жизнь другого, неизвестного ей человека.

Сначала торговец намеревался оставить Анкалю себе, ибо девушка привлекала его, вызывая жгучее желание. Но после того как он едва не лишился глаз, а его жирные щеки украсили несколько глубоких царапин и следы от острых зубов непокорной северянки, он поспешил избавиться от нее и попытался сбыть с рук в Гиркании. Гирканцы к его предложению отнеслись довольно равнодушно, но в конце концов нашелся один желающий за небольшие деньги обзавестись хорошенькой женщиной, которая, кроме всего прочего, занималась бы его хозяйством.

Однако Анкаля отказалась от еды и питья, и незадачливому покупателю пришлось вернуть покупку торговцу. Тот никак не хотел расторгать сделку, и гирканцу ничего не оставалось, как согласиться на очень невыгодные для себя условия.

Когда торговец, проклиная тот день и час, когда согласился купить дикарку, добрался до Заморы, он продал Анкалю первому же владельцу таверны, которому приглянулась девушка, после чего поспешно покинул страну. Однако и в таверне Анкаля не прижилась, ибо наотрез отказалась выходить к посетителям, а тем более танцевать перед ними. Первому же ловеласу, который ухватил ее за бок, она располосовала все лицо. После этого ей пришлось сменить хозяина. В следующей таверне все повторилось.

Она меняла хозяев, меняла города, но нигде не приживалась, ибо больше всего на свете хотела вернуться домой отчаянно тоскуя по своей заснеженной родине. Постепенно эта чувства сменялись тупым безразличием, но и оно вовсе не означало покорности. Девушка замкнулась в себе, глубоко в душе лелея мечту об освобождении. Сейчас она спокойно стояла перед жрицей, видя в ней лишь очередного покупателя и даже не задумываясь о том, зачем нужна, этой роскошной женщине.

— Откуда ты? — поинтересовалась жрица.

— С севера. Я ветланка.

— Никогда не слышала о таком народе, — удивилась жрица, но Анкаля промолчала в ответ. Тогда жрица повернулась к Эктану: — Двадцать самоцветов.

— Сколько? — подпрыгнул торговец.

— Двадцать пять.

— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Эктан, не веря своему счастью.

— Ты останешься на ночь? — спросила жрица.

— Только до рассвета.

— Тебе выделят комнату. И послушницу. Возблагодари Тнихе.

На это торговец даже не рассчитывал. Товар, который он считал бросовым, принес ему целое состояние. Лучше всего, конечно же, было немедленно убраться отсюда, пока жрица не поняла, каков характер у ее нового приобретения, но Эктан не мог заставить себя тронуться в путь ночью под проливным дождем. Он мысленно обратился ко всем богам, которых только смог припомнить, чтобы ему удалось благополучно унести ноги, и направился в комнату, где его ждала еда, мягкая постель и горячая женщина.

Жрица обратилась к Анкале:

— Я сама займусь тобой. Пойдем.

Она повела девушку за собой через маленькую дверь. За ней открылся большой внутренний двор, густо поросший травой. Ливни сделали свое дело, и земля превратилась в непроходимое месиво. Однако от здания, где принимали торговцев, а также от главных ворот куда-то в глубь двора вели дорожки, вымощенные старыми, потрескавшимися от в времени плитами. Анкаля шла словно во сне, не глядя под ноги, пока наконец не пересекла двор и не оказалась у входа в следующее помещение, вырубленное прямо в скале. Высшая жрица толкнула дверь, и та, легко поддавшись, отворилась.

На стенах длинного узкого коридора были укреплены факелы, дававшие довольно много света, но девушка не смотрела по сторонам. Коридор круто повернул, и за поворотом показался ряд дверей, тянувшийся по обе стороны коридора. Время от времени какая-нибудь дверь приоткрывалась и оттуда высовывали очаровательные головки женщины, провожавшие жрицу и ее спутницу любопытными взглядами. Наконец коридор закончился очередной дверью. Открыв ее, жрица вошла в небольшую комнату, посредине которой стояла глубокая деревянная ванна. Рядом располагались кувшины с водой, от которых поднимался горячий пар.

— Раздевайся, — велела жрица, — и садись в ванну. Я сама вымою тебя. Потом ты поешь и отдохнешь, а после этого мы с тобой побеседуем.

Анкаля скинула свое тряпье, однако нагой не осталась, ибо густые волосы укутали ее до пят, словно плащом. Жрица одобрительно хмыкнула. Анкаля шагнула в ванну, затем села и закрыла глаза, наслаждаясь теплом и невыразимой негой, которую после долгого пути, холода и сырости может дать только горячая вода. Жрица скинула свои одежды и тоже забралась в ванну. Густо намылив руки, она начала мыть девушку, задерживаясь на ее груди, животе, бедрах. Рот жрицы приоткрылся, дыхание стало прерывистым, но Анкаля не обращала на нее никакого внимания, а жрица, которой нельзя было отказать в уме и опытности, действовала очень аккуратно и осторожно. Она снова намылила руки, и ее тонкие пальцы заскользили по лобку девушки, чуть ниже, по внутренней стороне бедер…

Анкаля сидела словно статуя, высеченная из холодного мрамора, и лишь один раз приоткрыла глаза и удивленно взглянула на жрицу, когда та вдруг вскрикнула и испустила едва уловимый стон. Но жрица погладила ее по голове на миг прижавшись к девушке всем телом, и успокоила ее сказав, что все в порядке и не надо ни о чем волноваться. Собственно, Анкаля и не волновалась. Ей хотелось поскорее очутиться в постели и спать, спать, спать. Поэтому она даже отказалась от ужина. Жрица не стала настаивать и отвела девушку в отдельную комнату, в роскошной обстановке которой выделялась большая кровать, накрытая пуховой периной. Едва Анкаля донесла голову до подушки, как сон туг же сморил ее. Она не слышала, как жрица, стоя на пороге, тихо сказала:

— Спи, милая. Я подумаю, стоит ли тебе быть послушницей. Может, я оставлю тебя для своих утех.

Анкаля сладко спала и видела счастливые сны о том, как возвращается домой, а жрицу, утопавшую в пышных перинах на великолепном ложе, мучила бессонница. Не сразу стала Высшей жрицей красивая молодая женщина, по доброй воле выбравшая для себя служение богине Тнихе. Симонея пришла в Святилище много лет назад, и ее послушание длилось до тех пор, пока не услышала она в своем сердце зов богини. Тогда, все еще молодая и привлекательная, она удостоилась обряда посвящения в жрицы. И хоть минуло с тех пор немало лет, Симонея помнила все до мельчайших подробностей.

В то далекое утро ее разбудили на рассвете. Вознеся молитву сладострастной богине, Симонея приняла ванну из шести заговоренных трав, затем, поднявшись на каменную площадку, расположенную вровень с крышей Храма, обсушила свое тело, открыв его утренним солнечным лучам и ласковому ветру. Спустившись вниз, она направилась в крохотную келью, где послушницы расчесали ее пышные мягкие волосы, распустив их по нежным белым плечам будущей жрицы. Весь день до сумерек она провела в одиночестве, не принимая ни еды, ни питья. Все ее помыслы были направлены лишь к Тнихе, ибо Симонея готовилась к встрече с богиней.

Когда начало темнеть, за Симонеей явились три послушницы, которые отвели ее в Храм. В большом круглом зале на площадке из зеленого камня, выложенной в самом центре стоял постамент со статуей Тнихе: обнаженной женщиной из белого мрамора, которая сидела, согнув ноги в коленях и широко расставив их, так чтобы ее принадлежность в полу не оставляла сомнений. Изящные руки богини лежали на безупречной формы груди, как бы лаская жесткие соски. По стенам были укреплены факелы, сделанные из различных пород редких ароматических деревьев. Одурманивающий запах кружил голову, не позволяя отвлекаться на земные мысли. Откуда-то издалека доносился очень тихий стук барабанов, выбивающих один и тот же ритм.

Войдя в Храм, Симонея скинула с себя одежды и, почти не касаясь пола, вышла на середину зала. Послушницы и жрицы, присутствовавшие на обряде, отошли к стенам и стали почти невидимыми в тени. Откуда-то из стены, где располагалась потайная дверь, появились шесть Высших жриц. Все они были обнажены, их прелестные головки с распущенными волосами украшали венки из желтых цветов. Жрицы окружили Симонею, взялись за руки и начали танцевать, подчиняясь ритму, выбиваемому барабанами. Их крутые бедра колыхались, вызывая нестерпимую жажду наслаждений.

Постепенно они расцепили руки и закружились каждая А своем танце, который заканчивался тем, что жрицы, одна за другой, ложились у ног Симонеи, не нарушая круга. Теперь настал черед ее танца. Она танцевала долго, каждым движением и жестом выражая преданность богине и неземной восторг оттого, что посвятила Тнихе свою жизнь. Закончился танец только тогда, когда Симонея, совершенно обессиленная, мягко опустилась на зеленые плиты.

Жрицы поднялись на ноги и помогли встать Симонее, затем повели ее прочь из зала через ту же потайную дверь. За ней оказался узкий, темный коридор, в конце которого виднелся слабый свет. Пока Симонея шла к свету, чьи-то руки, невидимые в кромешной тьме, обтирали ее уставшее тело холодной водой, подогретыми маслами и г тонкими благовониями. Свет, как оказалось, исходил от факела, закрепленного над входом в пустую тесную комнату. Здесь Симонее предстояло провести ночь, чтобы встретиться с Тнихе. Если богиня не удостоит ее беседы, несчастной придется до конца своих дней оставаться послушницей, причем самого нижнего уровня, той, что дарит ласки лишь стражникам.

Симонея, дрожа не то от холода, не то от нервного возбуждения, напряженно ждала явления богини, и Тнихе предстала перед ней. И не просто предстала, а поведала, что для следующего своего воплощения изберет тело Симонеи, а потому до тех пор ни красота, ни молодость не покинут женщину.

Взяв с нее слово молчать обо всем происшедшем, богиня удалилась, а Симонея, едва дождавшись утра, вернулась в Храм. Там ее встретили Высшие жрицы. Одна из них, самая красивая, держала в руках тонкий костяной нож, остро заточенный. Уверенными движениями она сделала крестообразный надрез на внутренней стороне бедра Симонеи и окропила ее кровью гениталии богини.

Затем Симонее подали чашу козьего парного молока. Она сделала шесть глотков, а остатками жрицы омыли ее тело и лицо. Затем жрица, пролившая ее кровь, надела на голову вновь посвященной венок из желтых и красных цветов. Впереди был год испытаний, после которых Симонея получила право носить венок только из желтых цветов и участвовать в обрядах.

Шли годы, летели дни. Не счесть паломников, которым Симонея вернула радость жизни, и в конце концов ока перестала воспринимать мужчин как источник наслаждения. Она просто служила Тнихе, сея блаженство, восторг и плодородие. Но молодое горячее тело жаждало ласки, и Симонея научилась получать ее от женщин. Анкаля поразила жрицу своей необычной дикой красотой и разожгла в ее сердце, сама того не подозревая, всепоглощающую страсть. Ради этой великолепной северянки Симонея была готова на все и теперь со все возрастающим нетерпением ждала утра, когда сможет коснуться жестких черных волос, заглянуть в раскосые глаза и броситься в эту бездну, забыв обо всем на свете.

Наконец, не выдержав, Симонея решительно откинула одеяло и, кое-как набросив на себя одежду, поспешила к комнате Анкали. Постояв немного под дверью, жрица тихонько отворила ее, на цыпочках вошла внутрь, присела на край кровати и замерла, любуясь своим земным божеством. Ветланка спала, то всхлипывая, то улыбаясь во сне. Симонея протянула руку и осторожно коснулась кончиками пальцев нежной щеки. Анкаля вздрогнула и тут же открыла глаза.

— Кто ты? — испуганно спросила она, ничего не понимая спросонья.

— Симонея. Ты не узнала меня, милая?

— А… — Анкаля приподнялась на локте. — Прости, я не сразу поняла, что это ты. Пора вставать?

— Нет, — ласково улыбнулась жрица. — Еще очень рано. В Святилище обычно спят долго. Просто мне не терпелось увидеться с тобой и поболтать немного. Ты знаешь, куда попала?

Анкаля покачала головой, и Симонея принялась рассказывать:

— Это Святилище Тнихе — богини плодородия и плотских утех. Она дарует мужчинам силу, женщинам — детей, земле — урожай. Мы служим ей своими душами и телами. Время от времени Тнихе воплощается в тело кого-нибудь из нас, так что живая богиня всегда с нами. Ее нынешнее тело уже состарилось, и, когда ему придет пора покинуть этот мир, Тнихе выберет себе другое. Может, даже мое, — неожиданно для себя призналась Симонея и тут же поспешила исправиться: — Каждая из нас надеется на это.

— Ты такая красивая и добрая, — ответила Анкаля, — что Тнихе обязательно выберет тебя.

— Хочется верить. Ну да ладно. К нам приходят паломники. Мужчины. Женщины — очень редко, почти никогда. Мы выслушиваем их просьбы и помогаем, используя полученные здесь знания и умения. За это они щедро одаривают Святилище. Паломникам незначительным, у которых мелкие просьбы, помогают послушницы. Некоторым — жрицы. А если просьба сложна, если требуется особая сила — Высшие жрицы. В исключительных случаях до паломника нисходит само воплощение Тнихе. Еще Мы дарим лаской стражников. Все они — рабы, жизнь у них нелегкая, и мы стараемся скрасить ее, ибо Тнихе любит ласки, радость, наслаждение, а потому наш удел — дарить их как можно щедрее. Но стражников ублажают только послушницы, да и то не все, а только те, кто не блещет ни умом, ни умением. И это справедливо, ведь у рабов нет своей воли.

— А что буду делать здесь я? — испуганно спросила Анкаля. — Я не хочу дарить лаской незнакомых мужчин.

Симонея усмехнулась и погладила девушку по голове, затем, юркнув в ее постель, обняла и крепко прижала к себе:

— Я не дам тебя в обиду, не бойся.

Тонкие, чуть подрагивающие пальцы Симонеи пробежались по шее девушки, замерли на упругой груди, скользнули к животу, лобку, бедрам. Анкаля застыла от изумления. Ее никто никогда не ласкал, и ощущения, обрушившиеся на нее, ошеломили девушку. Жрица коснулась горячими губами ее щеки, быстро лизнула щею, затем, откинув одеяло, приникла жадным ртом к напрягшемуся соску. Анкаля вскрикнула и попыталась отодвинуться, но Симонея крепко держала ее в своих объятиях. Жрица исступленно целовала живот девушки, затем наклонилась ниже и быстро-быстро заработала языком. Анкале показалось, что она стала невесомой, свет померк, и ее захлестнула волна такого острого наслаждения, что она закричала и вонзила ногти в пышную шевелюру Симонеи.

— Я для тебя все сделаю, — бормотала жрица. — Только одари меня своей любовью, отдай мне нежность и ласку…

Анкаля слабо сопротивлялась. Неожиданно раздался резкий стук в дверь, и чей-то звонкий голос прокричал:

— Высшая жрица! Высшая жрица! Ты здесь?

— Здесь, — отозвалась Симонея, не скрывая злости и раздражения. — Кому я могла понадобиться?

— Паломники!

— Что?! Какие паломники в это время года? — изумилась жрица.

— Не знаю. Меня прислали сказать, что двое мужчин просят открыть ворота для паломников.

— Сейчас приду. Я вернусь, любовь моя, — добавила Симонея шепотом и поспешно покинула комнату.

Возле главных ворот стояли послушницы, которые, отталкивая друг друга, норовили заглянуть в маленькое смотровое окошко. Однако стоило появиться Симонее, как они тут же расступились. Жрица взглянула в окно. За воротами стояли двое мужчин. Оба были молоды, привлекательны и, по всей вероятности, сильны.

— Кто вы? — строго спросила жрица.

— Я паломник, — ответил один из мужчин, пристально взглянув на Симонею, и жрицу поразил необычайный цвет его глаз — светло-карий, почти рыжий. — Я проделал долгий путь, чтобы предстать перед светлыми очами благословенной Тнихе. У меня есть к ней просьба. С собой я принес дары, которые, надеюсь, светозарная богиня не побрезгует принять.

— А ты? — перевела взгляд жрица на второго мужчину, широкоплечего гиганта с ослепительно синими глазами.

— Это мой телохранитель, — ответил за него спутник. — Я никогда не отправляюсь из дома без него.

Жрица распахнула ворота, но когда синеглазый попытался шагнуть вслед за хозяином, остановила его:

— Твоему господину тут ничего не угрожает. Он пойдет один. А ты ступай к соседним воротам и скажи стражникам, что тебя послала Высшая жрица Симонея, Там тебя примут.

Гигант сжал зубы так, что желваки забегали по его скулам, однако возражать не стал, а, обменявшись быстрыми взглядами с господином, покорно направился к другому входу.

— Как зовут тебя, почтенный господин? — поинтересовалась жрица, — Откуда ты прибыл?

— Я из Вендии. Зовут меня Джерим. Вот, возьми, — и он протянул Симонее туго набитый мешочек.

В мешочке лежали самые обычные осколки горных пород не стоившие ровным счетом ничего. Но великое умение чародея наводить убедительные и прочные иллюзии превратило их в драгоценные камни чистейшей воды. Жрица однако, не приняла дар.

— Сначала умойся и отдохни с дороги. Потом изложишь свою просьбу. Подношение отдашь той жрице, которая придет оказать тебе помощь.

Джерима провели в одну из комнат для паломников, где он принял ванну, съел несколько ароматных фруктов и немного отдохнул. Когда ему начало казаться, что ожидание слишком затянулось, дверь его комнаты неслышно отворилась и на пороге возникла невысокая изящная женщина с огненно-рыжими волосами, одетая в прямое платье из грубой ткани.

— Высшая жрица ждет тебя, паломник, — сообщила она и повела его за собой.

По дороге Джерим пытался выяснить, нет ли среди послушниц Святилища северянки с маленькой чайкой на щеке, но его провожатая лишь пожимала плечами, словно не понимала ни слова из того, что он говорил. Оставив тщетные попытки, маг решил лучше повнимательнее смотреть и слушать. Его привели в зал, где в креслах с высокими спинками сидели шесть женщин, наряды которых напоминали скорее легкую утреннюю дымку, нежели одеяния из ткани. Кресла стояли полукругом, по три с каждой стороны. Между ними, в середине, возвышался трон. Он пустовал, но чародей мгновенно догадался, что трон предназначен для живого воплощения Тнихе. Видимо, она выходила только к особым паломникам.

Джериму захотелось посмотреть на эту женщину, и он быстро придумал для себя захватывающую историю. То и дело закатывая глаза и глубоко вздыхая, он поведал красавицам, что прибыл из далекой Вендии, что принадлежит к стариннейшему роду, лучшие представители которого прославились подвигами и добродетелями. Он жил беспечно и счастливо до недавних пор, пока с ним не приключилась беда. Не утратив мужской силы, он потерял вкус к плотским утехам. Ничьи ласки не радовали его, ничья красота не вызывала восторга, и, даже исполнив свой супружеский долг, он не испытывал никакого наслаждения.

И он добился своего. Жрицы, пошептавшись, сообщили паломнику свое решение:

— Дело твое трудное. Никто из нас, скорее всего, не справится с ним. Ликуй, смертный! До тебя снизойдет сама Тнихе.

Джерим ожидал, что воплощение богиня появится в зале и займет трон, однако этого не произошло. Одна из жриц громко хлопнула в ладоши, и в дверях возникла та же рыжекудрая красотка. Она жестом поманила чародея и довела его за собой, по-прежнему не произнося ни слова. Послушница привела паломника в роскошнейшие покои, в середине которых стояла кровать, где запросто могли поместиться десять человек. В углу красовался изящный резной столик, уставленный всевозможными сосудами из полудрагоценных камней. У противоположной стены уютно расположились два глубоких мягких кресла. Джерим уселся в одно из них и принялся ждать.

Ждать пришлось недолго. Дверь отворилась, и в покои легкой походкой вошла высокая стройная женщина, укутанная в тончайшие шелка. Голову и лицо ее закрывала маска, сплетенная из золотых и серебряных нитей. Маска могла обмануть кого угодно, но не мага. Едва взглянув на вошедшую, Джерим содрогнулся. Богине, то есть той, чье тело выбрала она для своего воплощения, было по меньшей мере лет восемьдесят. Лицо ее, некогда прекрасное, покрыли морщины, зубов во рту почти не осталось, а то, что когда-то было волосами, торчало на полулысом черепе жуткими сивыми клочками.

— Я знаю, что привело тебя ко мне, паломник, — заговорила Тнихе глухим голосом. — Я помогу тебе. Ты вновь обретешь блаженство и будешь испытывать его впредь.

А Джериму вовсе не хотелось ничего испытывать в объятиях кошмарной старухи, и он решил пойти на изощренный обман. Собрав всю свою волю, всю силу, чародей принялся создавать наиболее сложную иллюзию из всех, что ему приходилось когда-либо придумывать. Он не трогал с места, а старая карга, как ей казалось, подвела его столику, взяла высокий бокал, перемешала в нем нескор ко жидкостей из разных сосудов и велела выпить. Пока двойник мага осушал бокал, она, завывая, читала какое-то длинное заклинание. После этого Тнихе сбросила свои шелка и, приказав паломнику раздеться, поманила его за собой на ложе.

Джерим с радостью не смотрел бы, как извивается иссохшее желтое тело, как открывается в сладострастном вопле беззубый рот, но, чтобы поддерживать иллюзию, вынужден был не сводить с Тнихе глаз. Он даже не мог молить богов, чтобы это безобразное представление поскорее закончилось, ибо ни на миг не мог отвлекаться. Иначе иллюзия развеется и обман обнаружится. А этого допускать было никак нельзя. Джерим надеялся, что, пока он тут «возвращает утраченное удовольствие», Конан доберется до цели. Тогда маг получит сигнал и кинется на помощь киммерийцу.

Напрасно молодой и весьма самонадеянный чародей думал, что так легко сможет справиться с богиней Тнихе! Жрица, в теле которой жила богиня, была в конце концов просто обычной земной женщиной, и Джерим сумел управлять ее рассудком, но при этом страшно оскорбил саму Тнихе. Сладострастие, плотские радости, наслаждение, которые несут с собой самые смелые ласки, были сутью богини, и тот, кто отвергал их, становился ее врагом.

С великим изумлением Джерим вдруг увидел, что тело старухи резко выгнулось, вздрогнуло и замерло, а его образ, якобы дарующий ей ласки, растаял, как тают ночные тени, когда восходит солнце. Маг кинулся к роскошному ложу и приложил ухо к иссохшей груди жрицы, но ничего не услышал. Несчастная была мертва. Неожиданно над ее телом поднялось бледное золотистое сияние. Оно становилось все ярче и ярче и обретало очертания женской фигуры. Вот появился стройный и гибкий стан, вот легкие, как солнечный свет, локоны заструились по плечам, вот на расплывчатом пятне, что было на месте головы женщины, проступили тонкие черты. Глаза видения открылись и уставились на Джерима. Затем призрачная женщина нахмурилась и указала на чародея рукой. В его мозгу загремел разгневанный голос:

— Ничтожный! Ты посмел противиться мне, богине! Тебя ждет суровое наказание!

Комната закружилась в демонической пляске, голову Джерима сжала дикая боль, и его сознание померкло. Тнихе взглянула на поверженного врага, усмехнулась и, легко пройдя сквозь стену, исчезла.

Легко миновав несколько комнат и коридоров, разгневанная богиня явилась в свой храм, где Высшие жрицы молились ей. Когда отзвучали слова последнего песнопения, над неподвижным изваянием Тнихе возникло золотое сияние и богиня заговорила:

— Сестры мои! Вы верно и честно служили мне все это время. Тело, выбранное мной для земного воплощения, угасло. Настала пора выбрать другое. Имя моей избранницы — Симонея. Немедленно приведите ее сюда.

Жрицы бросились выполнять приказание богини, но она остановила их:

— Нет! Я сама пойду с вами. У нас нет времени на церемонии. В Святилище проникли враги.

Сияние, исходившее от статуи, обрело форму облака и легко понеслось по воздуху, ведя за собой взволнованных жриц.

Конан тем временем уже начал поиски. Он благополучно выбрался из комнаты, предоставленной ему для отдыха, и, двигаясь с изяществом и бесшумностью пантеры, пересек Большой внутренний двор. Повинуясь какому-то дикому, первобытному чутью, он безошибочно отыскал дверь, через которую Симонея провела Анкалю в ее покои. В коридоре было пусто, однако варвар ни на миг не позволял себе расслабиться. Его чуткий слух улавливал малейшие шорохи, а необычайно зоркие глаза видели в полумраке ничуть не хуже, чем при ярком освещении.

Киммериец совсем уже собрался сделать очередной шаг, как где-то впереди едва слышно скрипнула открывающаяся дверь.

Конан замер на одной ноге, стараясь даже не дышать. Затем до его ушей донесся легкий шорох женского платья и варвар, удовлетворенно кивнув, в несколько мягких прыжков оказался возле входа в комнату любопытной рыжеволосой прелестницы. Зажав огромной рукой рот насмерть перепуганной женщине, Конан повелел ей молчать и быстро втащил ее в комнату. Усадив пленницу на кровать, он присел перед ней на корточки и сказал:

— Не бойся. Я не причиню тебе вреда.

Она испуганно кивнула.

— Я ищу женщину. Молодую. У нее раскосые глаза и маленькая чайка на щеке. Знаешь, где она?

— Знаю. Я видела, как Высшая жрица вела ее по коридору. В самом его конце, справа, пустовала комната. Видимо, ее поселили там.

— Спасибо тебе. И не поднимай шума, — предупредил Конан, сжав пальцы на рукояти меча.

Неслышно, словно тень, он выскользнул в коридор и поспешил дальше. Дверь в комнату Анкали варвар разыскал довольно быстро, но она оказалась заперта. Выругавшись сквозь зубы, киммериец налег на дверь плечом, однако из этого ничего не вышло. Тогда он осторожно постучал.

— У меня болит голова, — донеслось из комнаты. — Умоляю тебя, Симонея, дай мне побыть одной.

— Открой, Анкаля, — шепотом попросил Конан. — И побыстрее, пожалуйста.

— Кто ты?

— Меня прислал Млеткен.

— Млеткен?! — вскрикнула девушка. — Где он?

— Не до разговоров, девочка, — начал злиться варвар. — Если хочешь унести отсюда ноги, открывай.

Послышалось шлепанье босых ног, щелкнул засов, и дверь распахнулась. На пороге стояла очаровательная, миниатюрная женщина с испуганными глазами. Второе *я», поселившееся в теле Конана, встрепенулось, и комната поплыла перед глазами киммерийца.

— Не лезь! — рявкнул он. — Если хочешь, чтобы я спас твою сестру, не мешай мне управлять моим телом.

Девушка вскрикнула и отшатнулась от непрошенного гостя.

— Успокойся, — обратился он к Анкале. — Я не сошел с ума. Все это долго и сложно объяснять. Меня на самом деле направил сюда твой брат, — И, окинув взглядом полуобнаженную фигурку, добавил: — Оденься. За воротами не жарко.

— У меня ничего нет, — ответила девушка, готовая расплакаться.

— Только не реви. Накинь на себя одеяло. Потом что-нибудь придумаем.

Анкаля укуталась в одеяло, но не смогла в таком виде ступить ни шагу, не то чтобы бежать. Киммериец взвалил ее на плечо и мысленно обратился к приятелю: «Джерим, я нашел ее. Теперь надо как-то отсюда смываться». Чародей не мог услышать его, но варвар об этом пока не знал и надеялся на помощь приятеля. Конан повернулся лицом к двери и собрался уходить, но в проеме возникла та самая красавица, что встречала их с Джеримом у ворот. Сейчас она напоминала тигрицу, у которой пытаются отобрать детеныша. Издав звериный рык, она бросилась к варвару, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, как будто хотела либо разодрать ему в кровь лицо, либо выцарапать глаза. Конан едва заметно шевельнулся, и Симонея проскочила мимо него, повалившись ничком на кровать. Однако жрица обладала неплохой реакцией и умела владеть своим телом. Мгновенно извернувшись, она уже снова летела на похитителя, шипя при этом, как клубок разъяренных змей.

Конану пришлось поставить свою ношу на ноги и принять вызов Симонеи. Он не любил драться с женщинами, то сейчас ему ничего иного не оставалось. Только природная ловкость и обостренное чувство опасности помогли ему вовремя сделать выпад и схватить жрицу за обе руки, иначе на сей раз она достигла бы цели. Чтобы совладать с бешеной мегерой, надо иметь огромную силу, и, по счастью, варвару ее вполне хватило. Он поднял Симонею над головой и бросил жрицу на перину, а затем навалился на нее сверху, но вовсе не для того, чтобы осыпать красавицу поцелуями Выдернув из-под нее простыню, киммериец быстро спеленал Симонею так, что она не могла пошевелить даже пальцем. Однако рот ей заткнуть вовремя он не успел, и жрица завопила что было мочи:

— Стража! Помогите!

Дверь тут же распахнулась, но на пороге возникли не стражники, а Высшие жрицы, над головами которых парило золотое облако. Не успел варвар и глазом моргнуть, как облако обрело очертания прекрасной женщины. Призрак порхнул к связанной Симонее и накрыл ее собой, словно одеялом. По телу жрицы пробежала дрожь, а из глаз заструился неземной свет. Неожиданно простыня, которой была спеленута Симонея, развязалась, и перерожденная красавица величественно поднялась с постели.

— Взять его! — приказала она. — Теперь я — Тнихе.

Больше оставаться здесь было нельзя, и Конан, снова взвалив Анкалю на плечо, бросился по коридору к выходу. Едва он успел выскочить во внутренний двор, как навстречу ему ринулись несколько вооруженных стражников, привлеченных воплями жрицы. Не бросая своей драгоценной ноши, варвар выхватил меч, и голова самого шустрого стражника с плеском шлепнулась в лужу. Его тело сделало еще несколько шагов, словно хотело догнать свою голову, но жизнь покинула его, и стражник упал. Второй выставил меч, защищаясь, но это его не спасло, и после резкого удара его меч вместе с отрубленной рукой упал на каменную плиту.

Отбиваясь от нападавших, Конан медленно, но верно приближался к воротам. Незавидная участь собратьев поубавила пыл стражников, и они уже не так рьяно набрасывались на могучего гиганта. Однако их было слишком много. Будь Конан один, он, скорее всего, отбился бы, но Анкалю отпускать было нельзя, ибо в творившемся хаосе девушка могла потеряться или, что еще хуже, погибнуть.

Симонея-Тнихе внезапно возникла среди дерущихся и крикнула:

— Взять его! Живым! Награда — свобода и богатство.

Присутствие живой богини и ее щедрое обещание придали нападавшим сил, и они с удесятеренным пылом бросились на Конана. Чтобы отбиться, он был вынужден опустить укутанную в пуховое одеяло Анкалю. Несчастную девушку тут же подхватили жрицы и быстро уволокли в Святилище. Киммериец взревел и бросился на врагов.

— Кром! Где же этот несчастный вендиец, задери его сотня демонов! — вскричал он и оглянулся в надежде увидеть своего спутника.

Это было его роковой ошибкой. Сзади на голову Конана обрушился удар неимоверной силы, меч выпал из его рук, и земля ушла из-под ног.

Сознание медленно возвращалось к киммерийцу. Он попытался открыть глаза, но яркая вспышка света и сотни маленьких молоточков, застучавших по его голове, заставили Конана прекратить напрасные попытки. Он застонал и перевернулся со спины на бок. Мягкое, упругое ложе плавно заколыхалось под ним. Несказанно удивившись, Конан ощупал пространство вокруг себя. Шелковые простыни, легкое, почти невесомое и одновременно теплое одеяло… Где это он? Затем киммериец провел рукой по телу и с изумлением обнаружил, что совершенно раздет. Он снова попробовал открыть глаза и на сей раз сумел разлепить тяжелые веки.

Превозмогая боль, пульсировавшую в висках, Конан осмотрелся. Роскошным ложем, на котором он лежал, не побрезговал бы и король. У противоположной стены довольно-таки просторной комнаты с зарешеченными окнами и массивной дверью стояло еще одно ложе, убранное нежно-голубыми простынями и толстой пуховой периной. На нем, утопая в необъятных подушках, лежал Джерим. Судя по всему, маг крепко спал.

— Джерим, — хрипло позвал приятеля киммериец, — Джерим, проснись…

Чародей не отозвался, а лишь перевернулся на другой бок, слегка при этом всхрапнув. Это движение, а также попытка разбудить вендийца отняли у Конана остатки сил и он снова погрузился в глубокий сон.

Когда он опять проснулся, на краю его постели сидел Джерим, выглядевший вполне свежим и бодрым. Боль пробудилась вместе с варваром, и он тихо застонал.

— Не шевелись, — распорядился чародей, — Тебя чем-то сильно ударили по голове. Молчи. Сейчас я тебя вылечу.

Он положил руки на голову Конана, сильно сжал ее, отчего киммериец даже поморщился, затем начал гладить его по волосам, быстро-быстро что-то приговаривая. Боль отступила, и сознание прояснилось, Конан вновь обрел способность говорить.

— Где мы, Джерим? — спросил он, как только маг замолчал и убрал руки с его головы. — Что происходит? Если мы в тюрьме, то откуда такая роскошь? А если мы в гостях, то зачем решетка на окне?

— Я могу лишь догадываться, — печально улыбнулся вендиец, — Мы прогневали богиню Тнихе, и она готовит для нас наказание. Но так как она не кровожадна, то и условия нашего заточения вполне приличные.

— Что с Анкалей?

— Не знаю. Она где-то здесь. С ней все в порядке. Я это чувствую.

Дверь комнаты (или тюремной камеры?) тихо отворилась, и на пороге возникла молодая женщина, одетая лишь в полупрозрачную набедренную повязку. В руках она держала большой поднос, уставленный разнообразными угощениями. Среди блюд с едой возвышались два изящных кувшина и два массивных золотых кубка. Не произнося ни слова, красотка, зазывно виляя крутыми бедрами, прошла мимо ложа Конана и поставила поднос на низкий столик с изогнутыми ножками. Затем все так же молча она направилась к двери. У порога женщина задержалась, ибо ее набедренная повязка, зацепившись за ручку двери, легко скользнула на пол. Прелестница низко нагнулась, отчего у киммерийца потемнело в глазах, подняла полоску тончайшей ткани и выскользнула в коридор. До ушей узников донесся звон ключей, и все снова погрузилось в тишину.

— Хороша, — причмокнул Конан.

— Ты неисправим, — рассмеялся чародей, — Мы с тобой заперты в этой клетке, а тебя волнуют прелести блудниц.

— Когда они перестанут меня волновать, значит, я уже нахожусь на Серых Равнинах, — улыбнулся варвар. — Впрочем, и там, наверное, найдется несколько красоток…

— Давай лучше посмотрим, что она принесла, — перебил его Джерим.

— Слушай, — не унимался Конан, — тебя что, совсем не интересуют женщины?

Вендиец долго молчал, а потом, набрав в грудь побольше воздуха, словно собирался нырять на дно морское, быстро ответил:

— Не знаю. У меня не было ни одной,

— Вот это да! — воскликнул киммериец, спуская ноги на пол. — Если бы ты знал, сколько потерял!..

— Еще узнаю, — коротко ответил Джерим, явно не желая продолжать разговор на эту тему. — Давай поедим.

Они плотно закусили, причем Конан с восторгом и чавканьем наслаждался прекрасно приготовленным мясом, а Джерим довольствовался овощами и фруктами, позволив себе, правда, небольшой кусочек сочной жареной рыбы. Обильный завтрак они запили вином и соком, находившимися в кувшинах,

Насытившись, Конан внимательно осмотрел комнату и, не обнаружив ничего более подходящего, соорудил себе набедренную повязку из полосы шелка, оторвав ее от простыни. Затем он развалился на постели, потянулся и лениво проговорил:

— Хорошая тюрьма. Отдохнем немного и примемся за дело.

— Ты что-нибудь придумал? — поинтересовался чародей.

— Пока нет. Однако мы еще живы, а значит, выход найдется.

Долго отдыхать им не пришлось. Дверь снова отворилась. На сей раз внутрь вошли одна за другой три обнаженные очень молоденькие девушки. На их изящных шеях играли, переливаясь, яркие ожерелья, на запястьях и щиколотках позвякивали золотые браслеты. Откуда-то полилась мелодия, и гостьи начали танцевать. Такого удивительного танца Конану еще никогда не приходилось видеть. Каждое движение обольстительных танцовщиц все больше и больше пробуждало в нем жгучее желание, постепенно овладевавшее киммерийцем и мутившее его рассудок. Покосившись на Джерима, Конан увидел, что щеки чародея залил лихорадочный румянец, рот его приоткрылся, глаза помутнели. Он сидел на ложе, прижимая колени к подбородку, словно пытался удержать рвущуюся в бой плоть. Варвар усмехнулся и вновь повернулся к танцовщицам. Одна из них, кружась в такт мелодии, подошла совсем близко к его ложу, и Конан, рванувшись вперед, попытался поймать девушку. Однако стоило ему сделать резкое движение, как музыка смолкла, а танцовщицы исчезли, словно никогда тут и не появлялись.

— Что это было? — почти шепотом спросил Конан.

— Иллюзия, — сглотнув, отозвался Джерим.

— Иллюзия? Зачем?

— Похоже, это привет от Тнихе, — печально улыбнулся маг. — Интересно, что она еще придумает?

Однако сколько ни пытались Конан и Джерим разгадать планы рассердившейся на них богини, никому из них даже и в голову не могло прийти, какой будет месть обиженной женщины. Впрочем, как поведет себя женщина по отношению к мужчине, отвергшему ее ласки, не смог бы угадать никто, порой и сама женщина.

День прошел довольно спокойно, и одиночество узников лишь дважды нарушали послушницы, приносившие им еду. Обе они не проронили ни слова. Поздно вечером Б комнату заглянула еще одна женщина, которая пробыла там совсем недолго. Также храня молчание, она подошла к стене, откинула висевший на ней ковер, показала мужчинам скрывавшуюся за ковром дверь и ушла. За дверью оказалась прекрасная ванная комната.

— Интересно, долго ли они будут держать нас здесь? — спросил Конан, кутаясь в длинную мягкую простыню и стряхивая остатки воды со своей косматой гривы.

— Наверное, до тех сор, пока Тнихе не решит, что с нами делать, — отозвался Джерим. — Но я чувствую, что никто не испытывает к нам вражды.

— Как это? — удивился варвар.

— Я могу на довольно большом расстоянии распознать чувства людей и животных, — пояснил чародей. — Смерть нам не грозит.

Однако то, что ожидало их в ближайшие несколько дней, для молодых и крепких мужчин было едва ли лучше смерти. В их комнате появлялись очаровательные девушки, одна соблазнительней другой, все совершенно разные. Они манили, дразнили, зазывали узников, но стоило страстям накалиться до предела, как прелестницы таяли, словно легкий утренний туман. Напрасно и Конан, и Джерим убеждали себя, что все это — лишь иллюзия, наваждение и что в следующий раз они не дадут увлечь себя. С желанием, которое вызывали у них чудные красотки, совладать было невозможно. К вечеру, вконец измученные неутоленной страстью, мужчины без сил падали на свои ложа и засыпали тяжелым сном, который не приносил облегчения.

Однажды утром киммериец, с трудом разлепив припухшие и покрасневшие веки после нескольких часов беспокойного сна, увидел, что чародей сидит на полу, скрестив ноги, положив на колени руки ладонями вверх и закрыв глаза. Слегка удивленный, варвар не стал тормошить при- ягеля, а решил подождать, что будет дальше. Наконец Джерим поднялся на ноги и, бросив на приятеля быстрый взгляд, улыбнулся:

— Кажется, я знаю, как нам сбежать отсюда.

Вымотанный непрекращающейся пыткой, которую придумала для них оскорбленная и разгневанная богиня, вендиец, решив, что не причинит этим никому зла, совершил мысленное путешествие по Святилищу. Ему удалось узнать, что жрицы готовятся к сложному и ответственному ритуалу. Так как Тнихе избрала новое тело для своего земного воплощения, Высших жриц осталось всего пять. На место шестой должна быть выбрана новая. Но так как церемония требовала присутствия самой богини, которая на это время вселялась в изваяние, стоявшее в храме, ей приходилось ненадолго покинуть телесную оболочку. Чтобы Симонея при этом не пострадала, она должна была подготовить себя к обряду.

Три дня Симонее предстояло провести в очищающих молитвах, затем ее ожидали семь ванн, каждая из семи различных трав, а потом она готовила для себя питье, состав которого ей сообщала Тнихе, и после этого погружалась в глубокий сон, пока богиня снова не вернется в ее тело. Все это требовало пристального внимания Тнихе, а значит, на время подготовки к ритуалу она оставит узников в покое. Это и был их единственный шанс.

— А как же Анкаля? — внимательно выслушав Джерима, спросил Конан.

— Во время ритуала она будет в храме среди послушниц, которым разрешено присутствовать там. Мы должны будем прокрасться туда незамеченными. Вряд ли кто обратит на нас внимание, все будут слишком заняты.

Джерим оказался прав. В этот день никто не истязал мужчин, и к вечеру они уже разработали план бегства из Святилища. Дождавшись дня торжественной церемонии, они начали действовать. Открыть замок, запиравший комнату, было несложно. К великой радости узников, их никто не охранял, ибо стражникам было строго-настрого запрещено входить сюда. Полностью доверившись знаниям и умениям вендийца, Конан покорно шел за ним, и вскоре они достигли храма.

Действо только что началось. К счастью, факелы, источавшие одуряющий аромат, освещали только самую середину зала, где возвышалось изваяние богини, окруженное золотым сиянием. Удивительно зоркие глаза киммерийца не нуждались в ярком свете, и, едва сдержав радостный возглас, он увидел, что Анкаля стоит далеко от статуи, возле одной из дверей, ведущих в храм. Голова и плечи девушки были опущены, и весь ее вид говорил о полном безразличии, видимо окончательно овладевшем ею. Ее не интересовало происходившее вокруг, но и о бегстве она, похоже, не помышляла. Совершенно бесшумно, словно огромная тень, скользнул Конан к девушке, обхватил ее правой рукой, а левой зажал ей рот, чтобы Анкаля не закричала и не помешала киммерийцу осуществить его намерения.

Все шло на редкость удачно. Никто и не заметил исчезновения одной из послушниц, настолько напряженное действо увлекло всех. Даже если сама Тнихе и почувствовала присутствие мужчин в храме, она не могла нарушить ход церемонии. Оставалось лишь обмануть или перебить стражников. Конан настаивал на последнем, не сомневаясь в том, до легко справится с обленившимися за время нетрудной службы некогда сильными воинами, но Джерим не хотел поднимать лишнего шума. После недолгих препирательств киммериец был вынужден согласиться с чародеем, ибо время поджимало, надо было как можно скорее смываться отсюда. К тому же Анкаля от испуга потеряла сознание и до сих пор не приходила в себя, что сильно беспокоило

Едва беглецы ступили на каменные плиты двора, как вендиец остановил Конана:

— Постой. Мне надо подготовиться. Прошу тебя, ничему не удивляйся. Смело иди к воротам и постарайся как можно быстрее открыть их. Другой возможности у нас, скорее всего, не будет.

Джерим закрыл глаза и начал читать заклинание. Когда он замолчал, Конан с изумлением увидел, что одет в роскошный шелковый халат, на плече держит легкий расшитый коврик, а об руку, унизанную великолепными перстнями, трется головой огромный огненно-рыжий тигр. Киммериец тряхнул головой и решительно зашагал к воротам, возле которых стояли, вытаращив глаза, стражники. Подойдя к ним, тигр оскалился, показывая белоснежные клыки, и грозно зарычал.

Стражники завопили дурными голосами и повалились лицами в грязь, закрывая головы руками. Конан, злорадно усмехнувшись, с удовольствием пнул ногой одного из перепуганных рабов и, в три прыжка очутившись возле ворот, начал быстро открывать засов. Тот не поддавался, и тогда вместо злобного хищника рядом с киммерийцем возник Джерим. Вдвоем они распахнули тяжелые створки и бросились в глубь окружавшего Святилище леса, направляясь к горам.

Бежали они долго, пока не убедились, что никто не преследует их. Да этого и не могло быть, ибо всем обитателям Святилища, а особенно стражникам-рабам, было строжайше запрещено покидать его пределы, но ни Конан, ни Джерим об этом не знали. Киммериец чувствовал себя в горах как дома и потому довольно легко отыскал вполне пригодную для привала пещеру. Осторожно опустив Анкалю на землю, он быстро соорудил костер, и вскоре влажные сучья уже потрескивали, а мягкий, ароматный дымок наполнял невысокие своды. Девушка очнулась, села, поплотнее закутавшись в одеяло, и посмотрела на своих похитителей широко распахнутыми глазами.

— Кто вы? Что все это значит? Куда мы идем?

— Успокойся. Мы друзья, — ответил Джерим. — Отдохни немного и перекуси. А потом мы все тебе расскажем. Времени у нас теперь предостаточно.