Дилемма Флаэрти

Диск красного карлика впечатался в белёсое небо. От жары и духоты першило в горле, перехватывало дыхание. Губы распухли и растрескались. Ободранные пальцы дрожали и не слушались.

— Ты слыхал, Арт, на днях должен какой-то важный чувак приехать. Похоже, что из комиссии по помилованию, — Хорик задрал растянутую футболку, обнажив впалый живот, протёр потное лицо. — Коди с кем-то трепался, договаривался о чём-то.

— Что-то они рано в этот раз. Обычно в конце года приезжали.

— Да, какая разница! — Хорик с силой загнал долото в щель между острыми выступами. — Главное, есть шанс вырваться отсюда!

— Мне это не поможет.

Вспыхивая серебристыми прожилками, под ноги просыпалась тёмно-серые куски породы. Я присел и начал собирать добычу в мешок. Мы с Хориком нашли в этом ущелье отличную жилу сотрозиума и теперь с лёгкостью выполняли план. Работать приходилось меньше, а я мог получить запчасти для флаера. Для меня, бывшего военного пилота, сделали послабление — разрешили использовать старенького «летуна». Но его приходилось чинить самому: перебирать движок, ставить заплатки на проржавевший фюзеляж, подтягивать тросы рулей управления.

— Почему? Неужели ты не хочешь убраться отсюда? — предсказуемо воскликнул Хорик. — Знаешь, здесь долго не живут. Это я тебе точно говорю.

Да уж, чего зря болтать языком. За время, проведённое на рудниках, сумел оценить по достоинству своенравный характер Исладуса. Летом — изнуряющий зной и пыльные смерчи. Зимой — пронизывающий до костей холод, от которого лопается эмаль на зубах, штормовой ветер и ледяная крупа с небес. В двадцать втором веке на Исладусе обнаружили залежи сотрозиума, вся ценность которого состояла в том, что встречается он в миллион раз реже алмаза. В чью-то светлую голову пришла гениальная мысль создать здесь колонию для особо опасных преступников. Одним выстрелом — двух птичек. Перевоспитание негодяев на благо общество и бесплатные руки для работы на рудниках. Сдохнут — не жалко.

— Ну, соврёшь, что раскаялся, что тебе очень жаль. Глядишь — срок сократят, — Хорик на мгновенье застыл, и по худому лицу проскользнула мечтательная улыбка.

— Не поможет. Они проверяют всех на МРТ-сканере. Когда человек врёт, у него в мозгу активизируется больше участков, чем когда говорит правду.

— Мамма миа, и откуда ты все это знаешь?!

— Ну, недаром же я академию закончил, — хмыкнул я. — Даже диссертацию успел защитить. По двигателю Алькубьерре.

— Альку… чего? — его и так длинное лицо вытянулось ещё больше.

— Двигатель, для которого создают деформацию пространства: растягивают сзади звездолёта и сжимают перед ним. Правда, для этого нужна отрицательная энергия…

— Дьявол, и такого умного парня здесь гноят? — перебил он меня. — А я только колледж сумел закончить. Да и то с трудом. Мой старик заставил. А уж дальше пойти — мозгов мне не хватило. Твою ж мать, а это ещё кто?

Я резко обернулся и инстинктивно сжал в руке кирку.

На фоне серых в пятнах лишайников скал прорисовался тёмно-синий флаер с белой стрелой на боку. Оттуда выскочили трое: рослый мордатый мужик и двое его подручных: долговязый, сутулый парень с унылым длинным лицом, и коротышка с лысой и кажущейся огромной головой.

— Корльф, — голос Хорика задрожал, он отступил за мою спину.

Лениво загребая ногами серую пыль, амбал медленно подошёл к нам.

— О, какие люди! Артаир Флаэрти и Хорик Юрстен! Ты смотри, сколько собрали. И всё вам одним? Нехорошо. Нельзя быть такими жадными. Боги велели делиться.

— Вначале поцелуй меня в задницу, — предложил я спокойно.

— Не надо, Арт, — горячий шёпот Хорика обжёг мне ухо. — Отдадим им половину. Как в прошлый раз. Иначе они нас… В общем, живыми не уйдём.

— Ну, долго я буду ждать? — сжимая и разжимая кулачищи, пробурчал бугай.

Я решительно шагнул вперёд и со всей силы толкнул Корльфа в грудь. Он пошатнулся и, не удержавшись, отступил назад. Глазки, глубоко утопленные под щетинистыми надбровными дугами, широко раскрылись, а на лоснящейся морде отразилось нескрываемое изумление.

— Ты чего творишь, Флаэрти? Смерти захотел?

С трудом увернувшись от просвистевшего рядом здоровенного кулака, я отпрыгнул в сторону. Встал в боевую стойку, поджидая противника. Корльф, несмотря на свою мощную комплекцию, в мгновении ока оказался рядом. Развернувшись всем корпусом, замахнулся. Я успел пригнуться, а когда выпрямился, врезал Корльфу в нижнюю челюсть. И тут же бросился бежать.

— Ты куда?! Сволочь! Трус!

Тяжёлое сопение за спиной нарастало. Сердце колотилось у самого горла, ноги стали ватными. Всё ближе, ближе. Кажется, я уже ощущал на спине горячее дыхание Корльфа.

Собрав все силы, перемахнул через неглубокий овраг.

Корльф лениво прыгнул на дно, но тут же увяз по колено в густой серой пыли. Нелепо взмахнув руками, попытался приподнять ногу.

Из-под нависающего края стремительно вылетела темно-серая гадина, обвилась тугими кольцами вокруг Корльфа, выпустив длинные острые шипы, пронзила жертву насквозь. Несчастный не успел даже вскрикнуть, как его тело начало сдуваться, будто из него потихоньку вытравливали воздух.

Ну и мерзопакостное зрелище, скажу я вам. Я отвернулся, не в силах видеть этого. А когда взглянул вновь, всё было кончено. Тварь исчезла в норе, оставив на дне оврага лишь маслянистую багровую лужицу.

Я с облегчением выдохнул и направился к белому, как мел, Хорику.

Когда проходил мимо подручных Корльфа, застывших с перекошенными физиономиями, долговязый вдруг отшатнулся, словно от меня пахнуло дьявольским зловонием. Ноги подломились. А коротышка, быстро-быстро перебирая ножками, бросился улепётывать в сторону флаера. Через мгновенье длинный догнал его. Флаер взвился вверх, задрав нос, сделал крутой разворот, исчез в низкой дымке.

Не обращая внимания на застывшего на манер фонарного столба Хорика, я стал упаковывать сотрозиум в мешки.

— Ты знал, что там живёт чилопода! — встрепенулся Хорик.

В глазах горел ужас. Но вдруг почудилось, он боялся не страшного чудища, которое утащило Корльфа, а меня.

— Да, знал, — я защёлкнул металлические замки ремней.

— Ублюдок! — сжал кулаки Хорик. — Почему не сказал мне? Не предупредил?! Почему?! — его лицо страдальчески перекосилось.

— Если бы ты знал, то обосрался бы от страха и не стал бы помогать мне сотрозиум добывать.

Он коротко, со всхлипом, задышал, словно хотел заплакать. Вытер глаза рукавом.

— Ладно, Хорик, не расклеивайся, — я потряс его за плечи. — У меня выхода другого не было. Не хочу, чтобы кто-то мною командовал. И никому спуску не дам. Пошли.

Мы молча пересекли каменистое дно каньона и начали подниматься по тропинке, петляющей в кустах макадамий, усыпанных крупными сиреневыми цветами. В воздухе разливался их пьянящий аромат, от которого кружилась голова.

Фьють! Мимо проскользнуло сероватое тело. Но я успел разглядеть большую ящерицу, смахивающую на дракончика с перепончатыми крылышками по бокам.

— А, смотри, гуппи-бурро, — Хорик вышел из ступора. — Давай гнездо найдём. Яичницу сделаем.

— Ну да, обольёт вонючим секретом — век не отмоешься.

Вонючий секрет меня не волновал. Я перестал воровать у маленьких дракончиков совершенно по другой причине.

Как-то я залез в гнездо и унёс всю кладку. Но, разбив одно из яиц, нашёл там розового детёныша, похожего на спящего ангелочка. У меня закололо сердце от жалости, и я отнёс оставшиеся яйца обратно. Большая гуппи-бурро сидела над гнездом, словно ожидая моего возвращения. Я осторожно приблизился, опасаясь, что она стрельнёт в меня ядовитой слюной. Но она отползла в сторону, не сводя круглых глаз, в которых казалось, застыла боль утраты. Аккуратно выложив бежевые в зелёную крапинку кругляши в маленькую ямку, застланную голубоватой травой и тонкими веточками, я отошёл. Гуппи-бурро обвилась вокруг, скрыв яйца под своим телом. Выпуклые немигающие глаза затуманились, и я увидел в них настоящую благодарность. И пусть кто-нибудь посмеет сказать, что гуппи-бурро неразумны!

— Ну вот, пришли, наконец.

На краю плато, похожий на изящную стрекозу, гордо возвышался флаер.

— Подожди, — Хорик схватил меня за рукав. — Смотри — там, на хвосте, что-то блестит. Раньше такого не было.

— Да все там было, я лентой замотал. Ты просто не видел.

Я шагнул, протянул руку. Шлёп! Сверху свалилось что-то тяжёлое и мохнатое. Оглушил разряд невероятной силы. Показалось, что от нестерпимой боли лопнут глаза. Успел лишь услышать первую часть витиеватого мата Хорика и отключился.

Когда сознание прояснилось, я приподнялся на локте и обнаружил напарника. Подпрыгивая со злобными воплями, он колошматил по грязно-белому комку лопатой.

С трудом поднявшись на ноги, я подошёл ближе. Хорик, тяжело дыша, бросил осуждающий взгляд:

— Говорил тебе — не лезь сразу. Тут бальсеноптера паутиной все обвила.

Я грязно выругался. Это ж надо быть таким раззявой! Так беспечно проворонил очередного хищника. Balsenoptera Electricus по-научному. Чем-то смахивает на огромного мохнатого паука, ткет паутину, тонкую, но прочную как сталь. Я уже встречался с таким раньше, а сейчас варежку разинул.

— Ты вести-то сможешь?

— Смогу, — буркнул я, забираясь за штурвал. — Садись давай. Не успеем вернуться — башку нам оторвут.

Хорик вздрогнул, юркнул змейкой на сидение пассажира, прекрасно понимая, что моя последняя фраза не была метафорой. Я захлопнул фонарь. Мотор заурчал, как довольный кот, прошла вибрация по корпусу флаера, он послушно взмыл вверх.

Каньон с острыми зубьями скал сменился на унылую каменистую пустыню, поверхность которой пошла пятиугольными трещинами неправильной формы. Взгляд машинально выхватил внизу обломки другого флаера — коварный Исладус не прощал ошибок. Раскалённый воздух рождал миражи или создавал коварные «воздушные ямы», куда флаер проваливался, как в бездну.

В долине, меж заросших буйной зеленью гор проложила извилистый путь река, отливающая темно-синей сталью. Иногда я прилетаю сюда. Это место напоминает Землю, где я родился и вырос. Люблю бродить здесь в одиночестве, погружаясь в ностальгию. Но никогда не забываю, что даже цветы с алыми, золотыми и фиолетовыми шарами, пронизывающие изумрудный ковёр, и насекомые, похожие на шестикрылых бабочек, могут убить.

Показались грязно-белые тазики спутниковых антенн на административном здании. За ним — ровные ряды бараков, окружённые по периметру толстой высоченной стеной. Внезапно оглушила тишина. Мотор заглох. Но разум работал чётко и ясно. Аккуратными движениями рулей управления повёл машину на посадку, наблюдая краем глаза за высотомером и скоростью. И мягко посадил флаер на бетонку.

— Ну, ты даёшь, — Хорик трясущимися руками отстегнул привязной ремень и вылез наружу. — Не полечу с тобой больше.

— Да куда ты денешься? — я ободряюще похлопал его по плечу.

Начал сгружать мешки на конвейерную ленту через люк в высокой каменной стене.

— Привет, Арт!

Подошли двое: у блондинистого заморыша на руке зловеще расползлось светло-коричневое пятно меланомы. А его напарник, верзила с широким простоватым лицом, всё время кашлял, громко отхаркивался и сплёвывал комки красной слизи. Тоже не жилец.

Наконец со скрипом отъехала створка, и я сделал шаг внутрь. Разделся, бросил одежду в открывшийся в стене люк. И так голым, даже не пытаясь прикрыться, вступил в следующий отсек. Пробежал оранжевый луч сканера. Холодными манипуляторами роботы равнодушно ощупали тело, влезли в рот, нос, прямую кишку.

В следующем отсеке, выложенном потрескавшейся бежевой плиткой, обрушился ледяной дождь, заставив сжаться в комок. После душа поджидала выстиранная и высушенная одежда. В нос шибанул запах дешёвого мыла.

Ужин. Свет проникая сквозь покрытые пыльными разводами окна столовой, расчерчивал бетонный пол решёткой. Взяв на раздаче по миске с мерзкой жратвой, вместе с Хориком мы уселись за стол.

Но шум за спиной заставил подскочить на месте.

Двое что-то не поделили — кряжистый мужик с кудлатой бородой и тощий рыжий парень сцепились, от души мутузя друг друга. Когда клубок тел оказался рядом, я не выдержал и вскочил. Схватив драчунов за шиворот, со всей силы растащил в стороны.

— Вы спятили? — прошипел я. — Сдохнуть решили?!

В дверном проёме нарисовался охранник — плотный низкорослый дядька. Выпирая сквозь голубую рубашку, на брючный ремень вывалилось объёмное пузцо. Ножкой в ботинке из светло-коричневой кожи он постукивал в такт то ли мелодии, звучащей в его голове, то ли создавая музыкальное сопровождение. И наблюдал с хитрецой во взоре за нами. А я, замерев от ужаса, ждал, что он достанет пульт управления. Ошейники взорвутся, наши головы, подскакивая как мячи, с глухим стуком разлетятся в стороны. Из шей, пульсируя, фонтаном начнёт хлестать алая кровь, заливая пол.

Я видел это много раз. Но на этот раз могу и не увидеть.

Но тут с лица охранника сползла ухмылка. Он проронил лишь одну фразу:

— По местам, ублюдки.

Развернувшись, степенно ушёл, заложив руки за спину, покачиваясь в такт своей мелодии.

На дрожащих ногах я добрался до места и плюхнулся за стол, уткнувшись в миску с мерзкой коричневой жижей.

После окончания ужина я почти выполз из зала. Желудок тотчас же свело судорогой, вывернуло наизнанку на чахлый кустик с сиреневыми цветочками. Прыснула во все стороны стайка серых зверушек, юркнув в щель под фундамент.

Вытащив фляжку, я сделал пару глотков отвратительно тёплой воды, закашлялся.

Вот уже звезды заплакали с высокого купола неба, поманили за собой в сверкающую бездну. Оставляя лишь таинственные силуэты, густая бархатная синева скрыла убогие бараки, здание столовой и глухой бетонный забор.

Нахлынули воспоминания, утащили в болезненный омут.

Мы сидим с Тодри в нашем любимом маленьком кафе. Со стеклянного купола на нас смотрят мириады звёзд, существующих и уже погасших, но чей свет все ещё летит через Вселенную. И так хочется сказать: «Среди звёзд есть одна, которая затмевает всех…»

Я знал её с детства, но относился свысока к девчушке, младше на целых пять лет. Голенастый журавлёнок со смешными косичками, торчащими по краям большой круглой головы, разбитые коленки, бородавки на руках с обгрызенными ногтями.

Но когда вернулся из галактической академии пилотов в чине младшего лейтенанта, всё изменилось: я увидел очаровательную девушку с обжигающим синевой глазами и водопадом тяжёлых пепельных волос. И понял, что пропал.

Я проснулся в нагретой за ночь постели. Палило июльское солнце, прорываясь сквозь полупрозрачную занавеску, заливало всё золотистым жаром. Тодри спала на спине рядом, закинув руку за голову, позволяя солнечным зайчикам бесстыдно ласкать её пухлое плечико, округлости грудей с розовыми сосками.

Нависнув сверху, я провёл языком по ложбинке от того места, где под левой ключицей темнел маленький бугорок — родимое пятнышко; между грудей к припухлому животику.

Она вздрогнула, выгнулась. И вдруг вся как-то резко напряглась. С силой обозлённой тигрицы отшвырнула меня прочь, сбросив с кровати.

Вскочила на ноги, и, прикрывшись простыней, отбежала за спинку:

— Вы кто такой? Как вы сюда попали?

Она дышала тяжело, прерывисто, в глазах — туман безумия.

— Тодри, это я, Арти. Успокойся, пожалуйста, — нежно, как испуганному ребёнку, сказал я, протягивая руки.

— Я вас не знаю… Отойдите от меня…

И вдруг тряпичной куклой обмякла, без сил опустилась на пол. Прижала руку к лицу и так горько зарыдала, что перехватило горло от жалости.

Я присел рядом, обнял её, стал гладить по спине, мягко целовать в шею, волосы.

— Я… не помню тебя, не помню, как тебя зовут, — сквозь всхлипы прорывались слова. — Не помню, где я…

— Ничего, ничего, малыш. Сейчас поедем в клинику, там тебе помогут. Всё будет хорошо. Поверь.

Я говорил спокойно, как мог, но голос срывался, а душу заполняла чёрная хмарь отчаяния.

Кто-то громко постучал в дверь. Странно, неужели Тодри сумела вызвать копов? Грохот усилился. Теперь, казалось, сотрясается вся комната, словно под полом проснулся вулкан.

Тодри начала таять в моих объятьях, истончилась листком бумаги. Исчезла.

Сквозь туман сна проступил грязно-белый потолок, бугристые стены из грубо обтёсанного камня. Яркие лучи беспощадно обнажали неприглядную реальность: унылую, узкую как пенал, камеру, закрытую с одной стороной толстой решёткой, унитаз и маленький стол.

Я присел на койке, босые ноги обжёг жар цементного пола.

— Флаэрти, одевайся!

Губастый детина колошматил дубинкой по решётке. Я быстро натянул холщовые брюки, грязно-серую футболку. Решётка со скрипом отъехала, и я сделал шаг, почти упёршись в широкую грудь конвоира, плотно обтянутую грязно-салатовой рубашкой.

Провожаемый настороженными взглядами сокамерников я прошёл до душевых, где конвоир приказал вымыться и повёл на второй этаж. Там, в конце коридора, обнаружилась комната с зеркальными стенами.

— Переодевайся, — буркнул он, сунув в руки пачку одежды.

В огромном, не по размеру, костюме я походил на вышедшего в тираж клоуна.

Здорово ты сдал, старина, промелькнула мысль. Похудел, глубокие морщины разошлись от уголков глаз к вискам, скулы выпирают, а щеки наоборот втянулись. Так что коричневое лицо выглядит угловатым и неживым, как у мумии. Волосы поредели, как изморозью покрылись сединой. В глубине выцветших, когда-то ярко-синих, глаз, неизбывная тоска.

— Размер установи, — приказал детина, лениво постукивая дубинкой по широкой, как лопата ладони.

С сенсорного экрана обшлага левого рукава я вызвал меню. Наноботы, незаметно преобразовав метаматериал, аккуратно убрали лишнее, и я стал выглядеть вполне прилично. Любопытство заставило залезть глубже в подменю. Появилась палитра и, манипулируя настройками, я приказал наноботам создать парадную лётную форму с алыми нашивками и серебристыми крылышками на рукаве.

В зеркальной глубине помутнело, возникло завихрение, контуры стали чётче, уплотнились, обретя знакомые черты.

Тодри обняла меня сзади, улыбнулась нашему семейному портрету.

— Тебе очень идёт форма, — в голове завибрировал её грудной голос.

— Ну, ещё бы, — отозвался я, прижав её руку к своим губам. — Форма генерала мне бы пошла ещё больше. Хочешь быть генеральшей?

— Флаэрти, ты там заснул?!

Грубый окрик заставил мираж исчезнуть. И я быстро вернул настройки по умолчанию, оставшись в строгом тёмно-синем костюме, электронный ошейник скрылся под воротником рубашки со строгим галстуком.

Мы дошли до кабинета директора колонии, и, пропустив меня внутрь, охранник остался за дверью.

— Вот это и есть Артаир Флаэрти.

Длинный каменный мешок, чуть побольше моей камеры. Те же бугристые каменные стены с потёками, цементный пол. Из маленького окошка под потолком свет выхватывал нехитрую обстановку: письменный стол, выкрашенный бледно-салатовой краской, за ним примостился невысокий жилистый мужчина — начальник колонии Захари Коди. И пара колченогих стульев, на одном из которых восседал статный брюнет, продолговатое лицо аристократа украшали аккуратно подстриженные пышные чёрные усы.

— Меня зовут Ристерд Флойд, — брюнет неожиданно протянул мне руку. — Хочу предложить вам принять участие в одном научном эксперименте. Вы знаете, что такое «червоточины», мистер Флаэрти?

Я бросил вопросительный взгляд на Коди, пытаясь понять, имею ли я право вообще раскрывать рот.

— Отвечайте Флаэрти, — начальник колонии кивнул.

— Да, мост Эйнштейна-Розена, — выпалил я. — Туннель пространства-времени. Теоретический способ преодолеть световой барьер.

— Отлично, — Флойд одобрительно приподнял левую бровь, по-прежнему не сводя с меня изучающего взгляда. — Вы ведь закончили галактическую академию пилотов? Были командиром эскадрильи. Верно? Не буду вас задерживать и перейду сразу к делу. Задача стоит такая — пройти насквозь «кротовую нору», и успеть вернуться до того момента, как она схлопнется.

— Это невозможно, — решился возразить я. — Все, кто попадает под горизонт событий, обратно не возвращаются. Спагетти-эффект. Меня там растянет, как тонкую полоску теста. А потом разорвёт на атомы.

— Я рад, что вы в курсе. Но мы не используем для входа в «кротовые норы» существующие чёрные дыры. Мы создаём их сами с заранее заданными свойствами. Понимаете? Подумайте над моим предложением. Завтра к вечеру я жду вашего решения. Было очень приятно познакомиться с вами, Флаэрти.

Он привстал, протянув мне руку.

— А… мистер Флойд, — набравшись смелости, я метнул взгляд на Коди, затем перевёл на брюнета. — Если смогу пройти червоточину, то обратно попаду сюда? На рудники?

На мгновение повисла тишина.

— Это не в нашей компетенции, — с явным неудовольствием процедил Коди. — Но думаю, вас помилуют.

— Ну и почему все-таки, по-твоему, они решили не использовать роботов? А? Можешь сказать? — спросил Юриус.

— Да потому что ни одна машина, даже самая мощная, не сможет воссоздать полностью работу человеческого мозга! — ответил я в сердцах.

— Это тебе Флойд рассказал?

Когда я узнал, что для участия в эксперименте отобрали три сотни человек, на меня нахлынула волна ужаса: пара лет, проведённых на Исладусе, не были приятным отдыхом. Это могло вытряхнуть из моих мозгов все знания.

Но, как ни странно, я справился с тестированием. Стыковку с космопортом и вылет из транспортника смог проделать даже с закрытыми глазами. Второй тест оказался посложнее — выход на орбиту планеты. Лишь третий тест поставил меня в тупик. Пролёт в лабиринте с длинными извилистыми ходами, словно в изъеденном червями трухлявом дереве.

Гигантский комплекс, включавший базу, где мы жили и тренировались, космодром, и струйный плазменный ускоритель для создания «кротовых нор» находился в поясе астероидов системы Проксима Центавра.

Первое время я лишь приходил в себя, отъедался, а надо сказать, кормили здесь отлично, отсыпался в уютном номере, который после убогой камеры казался мне президентским люксом в отеле Ритц. И главное, привыкал к иной силе тяжести.

Знакомился с остальными членами команды. Но старался держаться особняком. Совсем не хотелось видеть косые взгляды, слышать брезгливое шептание за спиной — бывший зэк. Но, кажется, на меня мало, кто обращал внимания.

Кроме Юриуса Пиланда, рослого шатена с лицом, бронзовым от загара, волевым квадратным подбородком, перечёркнутым белым рубцом шрама — думаю, он специально его оставил. Для придания себе большей привлекательности в глазах прекрасной половины человечества.

Вот и сейчас, когда я лишь хотел отдохнуть в баре, наслаждаясь алмазной россыпью звёзд, щедро засыпавших чернильную бездну, Юриус припёрся сюда. И без приглашения развалился напротив, сверля саркастически-высокомерным взглядом.

Пришёл не один, а вместе с очередной пассией — Орикэ, темнокожей миловидной девушкой, одетой в простенькое, но элегантное алое платье, перетянутое серебристым пояском.

Юриус, при всей своей массивной комплекции, питал слабость именно к таким хрупким куколкам.

— Роботы предсказуемы, потому что запрограммированы человеком, — вдруг поддержала меня Орикэ. — Стоит произойти ситуации, которая не предусмотрена, они становятся беспомощны, как выброшенная на берег рыба.

На миг показалось, что потяжелевший голос и влажный аквамариновый блеск глаз девушки предназначался мне.

— Да, ребята, как вам Флойд запудрил мозги, — фыркнул Юриус.

— Роботы не обладают эмоциональностью, — сказал я.

— Совершенно верно. Юриус, вот тебе хороший пример. Я, как психолог, занималась людьми, у которых в результате травмы разрушилась связь между корой головного мозга и лимбической системой. Они лишаются эмоций. Им трудно принять решение. Всё кажется одинаковым. Понимаешь? Эмоции помогают сделать выбор.

— Ну, хорошо, вы меня убедили, — Юриус не к добру хитро сощурился. — Но скажи мне, друг мой Арти, почему ты летишь первым? Нет, ты, конечно, неплохой пилот. Я видел тебя в деле. Но не выдающийся. Да и возраст у тебя. Сколько тебе? Сорок два? Сорок три?

— Тридцать восемь.

— Вот, ты даже старше выглядишь, — он удовлетворённо пригладил густую копну волос. — А мне, например, двадцать пять. Ты самый старый в нашем отряде.

— Зато Артаир самый опытный среди нас.

— Юриус, ты хочешь первым лететь? Я — не против. Давай. Пойди к Флойду и скажи ему об этом. Мне плевать.

— Правда? — в глазах Юриуса запрыгали злые огоньки. — Тебе плевать на десять миллионов?

Я растерялся. Про гонорар я ничего не знал. Флойд даже не заикался об этом. Всё, что я получил — свобода. Это было важнее всего.

— А сколько ты получишь?

— А я, дорогой Арти, всего два.

— Я поговорю с Флойдом, чтобы ты полетел первым, Юриус. Обещаю.

— Он поговорит. Не пудри нам мозги, Артаир Флаэрти! Тебя посылают первым, потому что ты — смертник! Ты ведь никому не рассказывал, как работал на рудниках Исладуса, — Юриус растянул губы в злой ухмылке. — А скажи нам, почему?

— Это, правда? — в глазах Орикэ я заметил жалость и сочувствие, не страх.

— Да, правда, — спокойно ответил я.

— Но почему?

— Почему?! — воскликнул злорадно Юриус. — А то, Орикэ ты не знаешь, кто там оказывается? Изгои, отбросы общества, которые не имеют права называться людьми! Флаэрти грозила смертная казнь, но над ним сжалились и послали на рудники. А потом — опа, он уже первый в нашем отряде!

У меня в груди начала закипать злость, ещё немного и вмажу по аристократичному носу Юриуса.

— Арти, вы действительно кого-то убили? — голос Орикэ сорвался.

— Моя жена была больна. Ей было нужно лекарство. Оно стоило таких денег, что я не смог их найти.

— Но вы могли взять в долг, кредит.

— Я и так залез в немыслимые долги, пока шло её лечение, обследование в клиниках. Моя страховка кончилась. И её тоже. Я обдумывал, какой способ выбрать, чтобы спасти её. Но все они были криминальные. И я выбрал самый простой.

— Ограбить склад компании «Фармакоп», — подхватил Юриус, вальяжно развалившись на стуле.

— Да. Но я не рассчитал. Сработала сигнализация, примчались копы, охрана. Мне пришлось отстреливаться.

— Дилемма Хайнца, — обронила задумчиво Орикэ.

— Что это означает?

— Одна из моральных дилемм, созданных психологом Лоренцем Колбергом. Он жил в двадцатом столетии. У человека по имени Хайнц жена была больна редкой формой рака. Для её лечения нужно было лекарство, которое изобрёл один аптекарь. Оно стоило очень дорого и Хайнц не смог найти денег, чтобы купить его.

— И он ограбил аптеку? — предположил я.

— Нет, Артаир, — хмыкнул Юриус. — Это гипотетическая дилемма. Психологический тест для оценки морально-этических качеств человека. У неё шесть решений. И только одно, криминальное, которое выбрал ты.

— Мне было нужно лекарство для жены! А что бы ты сделал, Юриус? Что?

— Что? Да ничего бы не сделал. Умерла — я бы нашёл другую. В чем проблема? И ты бы мог. Сейчас в солнечной системе живёт почти триллион чело…

Договорить Юриус не успел, плюхнувшись навзничь, смешно взмахнул длинными ногами. Я вложил в этот удар всю боль истерзанной души. Всё, о чём передумал и перечувствовал за годы борьбы и надежды. Всё мучения и унижения, которые претерпел во время ареста, на суде, потом на рудниках. И то мгновение, которое заставило мир потускнеть, когда мой адвокат принёс страшную весть.

— Ты обалдел, Флаэрти?!

Побагровевший Юриус вскочил, перегнулся через столик. Но наткнувшись на мой взгляд, опустился на стул, осторожно ощупывая ушибленную челюсть.

— Ладно, извини, — пробормотал он, и добавил: — В общем, я о другом хотел сказать. Да садись ты, чёрт тебя дери, — прикрикнул он на меня.

Волны гнева схлынули, оставив на дне души нестерпимое чувство стыда, будто меня раздели догола и выставили к позорному столбу. Я уткнулся в свою тарелку, пытаясь поймать вилкой резиновый кусочек кальмара.

— Так вот, Флаэрти. Слушаешь меня? Этот эксперимент тянет на нехилые бабки. Согласен? А что он собой представляет, ты знаешь?

Я монотонно проговорил, вспоминая на ходу теорию:

— Лазерный луч направляют на заряженные частицы, разгоняют. Пропускают через плазменную форсажную камеру, затем сталкивают два пучка частиц. Вырабатывается огромное количество энергии. Результат — дыра в пространстве.

— Вот то-то и оно, что огромное количество энергии.

— Что ты хочешь этим сказать? — Орикэ нахмурилась.

— А то, что это вовсе никакой не эксперимент во имя науки, а испытание бомбы. Эксперимент — лишь прикрытие. Вояк не интересуют чёрные дыры, мосты Эйнштейна-Розена, деформация пространства. Они не понимают, зачем нужен струйный плазменный ускоритель. «Этим можно убить?» — спрашивают они. «Да», — отвечает Флойд. «Тогда мы это покупаем», — они радостно потирают руки. В момент создания чёрной дыры происходит всплеск убийственного гамма-излучения. Понятно?

— А мы-то тогда зачем? — пискнула Орикэ.

— Я понял, что ты хочешь сказать, Юриус. Нами просто прикрываются. Я погибну. Случайность. Меня не жалко. Но всему галактическому сообществу не будет ясно, что это было испытание бомбы, раз в этом принимал участие человек.

— Верно мыслишь. И вот что я хочу тебе посоветовать: когда сядешь в эту летающую колымагу, беги на ней куда-нибудь на другой край галактики. Если, конечно, ты не хочешь изобразить из себя героя.

— Как это поможет избежать испытания бомбы? — задал я резонный вопрос.

— Да, Юриус, «кротовая нора» всё равно будет создана, — отозвалась Орикэ встревоженно.

— Ну, по крайней мере, останешься жив.

Последняя фраза Юриуса звучала не убедительно, но я оценил классную идею. У звездолёта гибридные двигатели с двумя видами топлива. Это, во-первых, антивещество, которое стоит бешеных денег. Оно быстро закончится, а найти его я не сумею. И, во-вторых, прямоточные термоядерные двигатели, для которых водород можно собирать воронкой прямо из космоса.

Но есть другой способ. Развернуть звездолёт и направить на плазменный ускоритель. От столкновения взорвётся антивещество, и устройство для создания кротовых нор будет уничтожено. А вновь найти денег, сопоставимых с национальным доходом целой планеты, будет очень нелегко.

До точки невозврата осталось совсем немного. Как только пройду её, пути назад не будет. Но любопытство сжигало душу: Флойд уверял, это не похоже на то, что показывают в фильмах — пульсирующие ослепительно-ярким светом стенки извилистого туннеля. По крайней мере, зонды-наноботы не смогли передать подобных изображений. А вдруг вообще не будет никакого входа? И я просто попаду за край Вселенной, где меня ждёт лишь абсолютная пустота?

В солнечном сплетении нарастало острое чувство страха, но где-то в глубине черноты я видел спасительную мерцающую точку. Вцепившись в штурвал, следовал за ней, как моряк за путеводной звездой. Волнообразно меняя очертания, она распускалась прекрасным цветком орхидеи.

Вот я словно несусь по горному серпантину в колеснице, запряжённой четвёркой горячих жеребцов. Перед глазами пляшет карусель из лиц, вспыхивают и гаснут кусочки воспоминаний.

Картинка из далёкого детства: лежу среди сочной зелени, усыпанной парашютиками одуванчиков. Ветерок приятно холодит лицо, а от звеняще чистого воздуха и острого аромата разноцветья кружится голова. Рядом волнуется, ходит сине-голубой зыбью море набирающей силу пшеницы. Смотрю в небо, прикрыв глаза рукой, а надо мной безмолвными призраками проносится клин отливающих сталью птиц. И только спустя мгновение их нагоняет громкий гул. Я провожаю их восторженным взглядом. Эх, оказаться бы сейчас в кабине одного из них…

И вот я уже стою в новенькой синей форме как раз рядом с таким красавцем-истребителем, похожим на гордого альбатроса, готового сорваться с места и унести в манящую голубую бездну. И меня охватывает ликование. Я добился, добился того, чего хотел!

Как взмах крылышка мотылька, и калейдоскоп воспоминаний сложил иную картинку: вижу космодром с устремлённой к звёздам белоснежной стрелой — моим звездолётом, чью жажду скорости сдерживают лишь массивные фермы.

В ушах звенели слова Флойда: «Помните, Артаир, вам нужно держаться ровно по центру туннеля. А он может быть извилистым, переменного диаметра. Всё зависит от вашего мастерства пилота…»

На голографическом экране словно нарастал клубок огромных чилопод, толщиной в столб. Плазменный ускоритель? Надо перестроить маршрут, надо перестроить, — билась в голове мысль.

И вот страшная сила, готовая перемолоть в смертельной мясорубке, вдруг ослабла, и я увидел глаза Тодри прямо перед собой, мерцающим контуром прорисовался такой родной и близкий силуэт. И я вновь обрёл уверенность, устремившись прямо туда, куда она звала меня.

— Тодри, почему я не вижу звёзд? Всё вокруг залито чернильной тьмой.

— Дорогой, ты забыл? Когда летишь быстрее скорости света, свет звёзд не поспевает за твоим кораблём.

— Но лететь быстрее скорости света невозможно. Это нарушает все законы физики…

— Здесь другие законы.

— Где здесь? Почему я слышу тебя, но не вижу? Я всегда видел тебя. Ты всегда была рядом. Тодри, дорогая, вернись.

— Я здесь, я всё время здесь. Всё время-время-время…

Голос искажался, то становился выше, то падал до гулкого баса.

— Время? А что такое время? Прошлое, настоящее и будущее?

— Здесь всего этого нет. Мы лишь пытаемся расставить в огромном пространстве вехи, «крючки», за которые зацепится крохотный кусочек нашей жизни.

— Без тебя у меня больше нет жизни.

Не было взрыва, лишь страшная вибрация и нахлынувшая невыносимая волна боли, скрутившая тело сверху донизу.

Сознание вернулось мгновенно, я увидел над собой отливающей мягкой желтизной потолок. Так низко, что смог дотронуться до него рукой. Когда он приподнялся, я присел и увидел Финли в белом халате, нашего врача, под наблюдением которого находился я и все члены моего отряда. Знакомое помещение медбокса. Стены, испускающие тёплый умиротворяющий свет. Полупрозрачное «яйцо» медкамеры.

— Ну что ж, всё в порядке, Флаэрти, — сказал Финли удовлетворённо, рассматривая голографический экран, усеянный закорючками, в которых черт мог ногу сломать. — Есть, правда, определённые отклонения.

— А что именно?

— Ну, как вам сказать. Расположение органов поменялось местами. Но все функционирует нормально.

— Ничего себе нормально! Как это вообще возможно?!

— Вы прошли, словно по ленте Мёбиуса и вернулись в ту же точку. Но расположение ваших органов стало зеркальным. Сердце теперь слева, печень — справа.

— Зеркальным? — я схватился за левую сторону груди, услышав торопливый, прерывистый стук. — Но у меня всегда сердце было слева, как у большинства потомков землян.

— Вот как? — Финли мягко улыбнулся, как улыбаются малышу или безумцу, только чтобы не рассердить и не расстроить. — Думаю, вы ошибаетесь. Последствия сильного переутомления.

В глубокой задумчивости я вышел из медбокса, медленно прошёлся по коридору. Лифт поднял меня на смотровую площадку. Прозрачный купол из стеклокона казался невидимым и не отделял от бездны, откуда смотрели бледные звезды.

Что-то заставило меня посмотреть в обзорный телескоп, и я тут же наткнулся на плазменный ускоритель, похожий на огромный клубок чилопод, сжатый с двух сторон блестящими полусферами. Это странно. Кажется, я уничтожил его. Почему же не видно ни одного повреждения?

Я заказал чашечку латте, присел за столик, бездумно поглядывая на огромный вращающийся экран, на котором одновременно шла пара сотен передач.

— Привет, Арти, — знакомый голос заставил вздрогнуть.

Я поднял взгляд, и мурашки пробежали по спине. На этот раз спутницей Юриуса оказалась не юная куколка, а цветущая молодая женщина.

— Это Тодри, — объяснил он, как обычно без приглашения плюхнувшись за мой столик. — Журналистка. Пишет серию статей о нашем эксперименте.

— Тодри Холт.

Я задержал на миг в ладонях пухленькую ручку с трогательными как у младенца ямочками и вновь ощутил себя молоденьким старлеем, который только что вернулся из академии. Рубашка взмокла под мышками.

— Тодри, мы раньше не встречались? — превозмогая неловкость, задал я глупейший вопрос.

— Нет, ну что вы, — она мило, но совершенно нейтрально улыбнулась. — Хотя я многое о вас знаю. У вас потрясающе интересная биография. Полковник в тридцать пять лет. Герой войны с трозаками…

Она начала рассказывать, а я слушал её чуть хрипловатый голос, всматривался в обжигающую синеву глаз, россыпь родинок на шее у ключицы. Любовался медовым отблеском волнистых пепельных волос, тяжёлым водопадом, осыпавшим её округлые плечи. И почему у меня так кружится голова? Как будто я перебрал лишку.

И вдруг вспомнились слова Флойда: «Что вы увидите там? Самая большая вероятность — другую галактику. На это мы надеемся больше всего. Ради этого и затеяли эксперимент. Но возможно, только возможно — это будет прошлое или будущее. Ну, или альтернативная Вселенная. Но это маловероятно. Я лично, как учёный, в это не верю».