Брет Хэллидей Дивиденды на смерть

I

Девушка, сидевшая напротив Майкла Шейна в его гостиничном номере, была красива и модно одета, хотя выглядела слишком чистой и непорочной, чтобы вызвать у него интерес. Молодая — явно моложе двадцати, — с изящной фигурой, она сидела напряженно, с какой-то противоестественной скованностью. На ее губах лежал толстый слой помады, щеки же, напротив, отливали белизной.

Она сказала: «Меня зовут Филлис Брайтон», полагая, видимо, что эта короткая фраза должна объяснить все.

На самом деле эти три слова Шейну не говорили ничего. Бросив вопросительное «да», он обратил внимание на странное самоуничижительное выражение ее глаз: для подобного взгляда она была слишком молода и красива. Ее сузившиеся мутноватые зрачки, напряженно вглядывавшиеся в лицо собеседника, производили болезненное впечатление.

— Я из Майами-Бич, — сообщила она, будто после этих слов дальнейших разъяснений не требовалось. Слегка переместившись в кресле, она приняла еще более чопорную, напряженную позу, и только пальцы ее лежавших на коленях рук находились в непрестанном нервном движении.

Так ничего и не поняв, Шейн, тем не менее, сказал: «Понятно». Больше он не всматривался в ее глаза, а откинувшись на спинку кресла, сделал попытку расслабиться:

— Вы не имеете в виду жаргонный смысл слов «Майами-Бич» — пляж для купальщиков и любителей позагорать?

— Что? — Она становилась раскованнее по мере того, как Шейн вел себя все более по-домашнему.

— Некоторые ищут удачи на пляжах — пляжные мальчики, пляжные девочки.

На ее губах появилась легкая улыбка. «Если она сбросит напряжение, — подумал Шейн, — и улыбнется от души, на ее левой щеке появится ямочка».

— Нет, что вы, — возразила она. — Просто сейчас мы живем в одном из наших домов в пригороде под названием — Майами-Бич. Мой отец — Руфус Брайтон.

Теперь картина начала проясняться. Она была из тех Брайтонов. Шейн положил одна на другую свои на редкость длинные ноги, прикрыв ладонью колено.

— Ваш отчим, насколько я понимаю?

— Да. — Неожиданно она стала говорить быстро, словно боясь, что не успеет высказаться до конца: — Четыре месяца назад в Нью-Йорке с ним случился удар, то есть через месяц после того, как он и моя мама обвенчались. Я в то время путешествовала по Европе. Врачи рекомендовали отправить его во Флориду, подальше от северных холодов. Я приехала сюда вместе с ним, доктором и его сыном.

— Сыном Брайтона? — спросил Шейн. — Или доктора?

— Сыном мистера Брайтона от его первого брака, Кларенсом. Мама осталась в Нью-Йорке, у нее там кое-какие дела. Она приезжает сегодня во второй половине дня. — По мере того как она говорила, голос ее слабел.

Шейн терпеливо ждал продолжения рассказа. Спешить ему было некуда. В номере его отеля, расположенного на берегу реки Майами, стояла уютная прохлада. Срочных дел в данный момент у него не предвиделось.

Филлис глубоко вздохнула:

— Не знаю, право, не знаю, как вам обо всем рассказать.

Шейн закурил. Помогать девушке, побуждать ее к продолжению рассказа он не собирался. Если ей что-то мешало излить душу, эту преграду она должна была преодолеть сама.

— Вы… вы частный сыщик? Что-то вроде ищейки?

Левой рукой Шейн пригладил свои непокорные рыжие волосы. На его лице появилась ироническая усмешка.

— Сыщик, что-то вроде ищейки… Меня называли разными гнусными именами, но ищейка, пожалуй, самое подходящее.

Слегка отвернув от него голову, она облизнула пересохшие губы. Потом продолжала скороговоркой:

— Вам никогда не приходилось иметь дело с людьми, убивающими своих близких? Тех, кого любишь больше всего?

Шейн медленно покачал головой:

— Мне тридцать пять, мисс Брайтон, но я толком так и не знаю, что имеет в виду человек под словами «тех, кого любишь больше всего». Может быть, вы поясните?

Глаза Филлис неожиданно наполнились слезами:

— Нет, я все-таки должна! Должна рассказать обо всем, иначе сойду с ума!

Кивнув, Шейн подавил желание сказать, что это может случиться достаточно скоро. Глянув ей прямо в глаза, он спросил:

— Кого вы собираетесь убить? И почему?

Непроизвольно подавшись вперед, она судорожно пробормотала сквозь зубы:

— Мою… мою маму.

Глубокомысленно промычав «хм-хм-хм», Шейн отвернулся и глубоко затянулся сигаретой. За годы работы сыщиком он привык к разного рода неожиданностям и сюрпризам со стороны клиентов, тем не менее, ответ девушки поразил его.

— Вы считаете меня ненормальной? — Голос его собеседницы был истеричным.

— Мы все временами бываем — не в своей тарелке.

— Я не это имею в виду. Я говорю о настоящем сумасшествии. Впрочем, мне все понятно, мое состояние ухудшается с каждым днем.

Вновь кивнув, Шейн раздавил окурок о бронзовую пепельницу, стоявшую на столике между ними:

— Возможно, вы обратились не по адресу — вам нужен не сыщик, а психиатр.

— Нет, нет! — Опершись обеими ладонями о столик, она резко подалась вперед. Ее пухлые красные губы оттянулись назад, обнажив полоску ровных белых зубов, в глазах читались отчаяние и страх. — Они говорят, что я схожу с ума. Иногда мне кажется, они специально стараются свести меня с ума. Они говорят, я могу убить маму. Хотят заставить меня поверить в это. Я не хочу верить подобным вещам, но чувствую, что бессильна бороться с собой. Мама приезжает сегодня…

Умолкнув, она посмотрела на Шейна. Он закурил очередную сигарету, придвинув пачку ближе к ней. Не обратив внимания на сигареты, она продолжала умоляюще глядеть на него:

— Вы должны помочь мне, должны…

— Хорошо, хорошо, — успокоил ее Шейн. — Я помогу вам, но я никогда не умел отгадывать загадки.

— Знаете, мне тяжело говорить о таких страшных делах. Есть вещи, которые выше человеческих сил, — произнесла она.

Медленно разогнув спину, Майкл Шейн встал с места. У него была нескладная долговязая фигура, маскировавшая стальные мышцы, и худощавое лицо с веснушчатыми впалыми щеками. Его непокорные огненно-рыжие волосы придавали ему вид сорванца-мальчишки, что находилось в странном несоответствии с крупными, резкими, даже грубыми чертами лица.

Когда он улыбался, суровое выражение покидало его, и тогда он ничем не напоминал умудренного жизнью частного сыщика, взобравшегося на вершину профессиональной славы долгим и трудным путем.

Улыбнувшись Филлис Брайтон, он пересек гостиную и, подойдя к окну, открыл его. Свежий бриз с залива Бискейн заполнил помещение.

— Не волнуйтесь. — Его голос был спокойным и ровным, по своему опыту он знал, что в подобных ситуациях не надо подгонять собеседника. Ему следует собраться с духом, прежде чем рассказать обо всем. — В вас накопилось напряжение, пусть оно вырвется наружу. Знаете, я подумал, что психиатр вам, пожалуй, ни к чему. Вам необходимо высказаться. Говорите, я вас внимательно слушаю.

Спасибо. Теперь она говорила медленно и негромко, почти шепотом, и ему приходилось вслушиваться, чтобы разобрать слова. — Если б вы только знали…

Кое-что Шейн уже знал. Часть информации он почерпнул из газет, о других вещах можно было догадаться.

— Конечно, вы не сходите с ума. Забудьте об этом. Если бы дела обстояли по-другому, вы просто не осознавали бы своего положения. — Он сделал паузу. — Итак, ваша мать…

— Она приезжает сегодня во второй половине дня. Из Нью-Йорка.

— Об этом вы уже говорили.

Когда они думают, что я не слышу, то постоянно говорят обо мне. Вчера вечером предупреждали друг друга, что за мной нужно следить, когда приедет мама. — По ее телу пробежала дрожь. — Вот почему я решила прийти к вам.

Вы несколько раз сказали «они». Кого конкретно вы имеете в виду?

— Доктора Педикью и Монти. Мистера Монтроуза. Он личный секретарь мистера Брайтона.

Прислонившись к окну и опершись локтями о высокий подоконник, Шейн спросил:

— Какие основания для опасений? И что это вообще за история? Вы ненавидите свою мать?

— Нет! Я люблю ее. А в этом… в этом, как они говорят, и вся суть.

Под пристальным взглядом Шейна кровь прихлынула к лицу Филлис. Пока что разговор с девушкой не разъяснил ему ничего.

— Может, вы поделитесь со мной, о чем они говорят. — Голос Шейна был спокойным и бесстрастным. — Пожалуйста, не извиняйтесь и не оправдывайтесь. Изложите мне факты — в них я попробую разобраться сам.

Сложив руки, Филлис Брайтон глубоко вздохнула, и слова непрерывным потоком полились из ее рта. Казалось, они были заперты в каком-то уголке ее памяти и сейчас, приоткрыв задвижку, она выпустила их на свободу:

— Они говорят, что я страдаю комплексом Электры, что я ревную мамочку к мистеру Брайтону из-за ее замужества. Говорят, будто я помешалась на этой почве и собираюсь убить ее, чтобы она ему не досталась.

— Они говорят правду? — Шейн буквально выстрелил в нее вопросом, не дав ей времени на раздумье.

Подняв на него свои мутноватые глаза, она яростно воскликнула:

— Нет! — Потом, опустив голову, добавила сдавленным голосом: — Не знаю.

Шейн сухо произнес:

— Уж ты реши для себя — да или нет, тем более что мать приезжает сегодня.

— Это слишком ужасно, чтобы быть правдой. Наверное, они все выдумали. Но у меня… все как-то перепуталось. Я даже думать не хочу, боюсь думать. Во мне сидит что-то страшное, я чувствую, как оно нарастает, усиливается.

Не могу от него скрыться… Они говорят, я не способна уйти сама от себя.

— Разве не лучше решить вопрос самой, чем позволять им думать за тебя?

— Но я не в состоянии трезво рассуждать. Происходящее представляется мне кошмаром. Со мной случаются приступы.

Его собеседница была совсем юной. Стоя в противоположном конце гостиной, Майкл Шейн смотрел на нее, испытывая сложную гамму противоречивых чувств. Слишком рано для ее возраста страдать от приступов, непростительно терять способность здраво мыслить. Однако он не был нянькой. Он раздраженно потряс головой, потом, подойдя к домашнему бару, достал бутылку коньяка. Продолжая глядеть на посетительницу, он вопросительно приподнял свои кустистые брови:

— Выпьешь?

— Нет. — Ее взгляд был устремлен на ковер. Он не успел наполнить рюмку коньяком, как девушка снова быстро заговорила с безнадежной интонацией: — Наверное, я совершила глупость, что пришла к вам. Никто не в состоянии помочь мне. Я одинока, но больше не могу выносить одиночества. Возможно, они правы. — Ее голос становился все тише, пока не превратился в едва различимый шепот: — Но я ненавижу его. Ничего с собой не могу поделать. Не могу понять, как мать могла выйти за него замуж. Мы были так счастливы вместе. Сейчас все изменилось. Какой смысл продолжать жить? — Ее губы еле шевелились.

Теперь девушка разговаривала не с ним — сама с собой. Казалось, она забыла о его присутствии, устремив в окно отстраненный тусклый взгляд. Минуту спустя, когда она медленно встала, мышцы ее лица нервно подергивались. Сделав шаг в сторону окна, она неожиданно рванулась вперед.

Шейн бросился наперерез. Судорожно хватая ртом воздух, она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо. Чувствуя, как нарастает в нем волна злобы, он ударил ее ребром ладони по плечу, потом начал яростно трясти.

Когда обмякшее тело Филлис Брайтон начало бессильно опускаться на пол, он обхватил ее правой рукой за поясницу. Повиснув на его руке, она запрокинула голову и закрыла глаза. Через тонкий вязаный жакет спортивного костюма ее упругая грудь с силой упиралась ему в бок.

Раздражение и озлобленность, вызванные истеричным поведением странной посетительницы, постепенно сменились у Шейна тревогой и озабоченностью. Глядя, как беспокойно подрагивают ее губы, как часто она дышит, он думал о том, что перед ним, в сущности, едва вступающий в жизнь ребенок.

Внезапно он отчетливо осознал, что не верит этой бессмыслице о ней и ее матери. Если бы дело обстояло так, как ей пытались внушить, он чувствовал бы к ней инстинктивное отвращение. Сейчас же он был далек от подобного чувства. Он снова начал трясти ее, с трудом подавив в себе желание коснуться ее рта губами.

Наконец она открыла глаза.

— Хватит представлений, — раздраженно произнес он.

Полулежа в кресле, она молча смотрела на него, время от времени покусывая острыми зубками нижнюю губу.

Приступ истерии не был притворством с ее стороны, однако смысла происходящего Шейн пока не улавливал. Но именно такие, кажущиеся на первый взгляд бессмысленными дела он и любил. Шейн давно уже стал отказываться от рутинных, без изюминки дел. Только по этой причине у него не было ни престижного офиса, ни постоянного штата сотрудников. Внешняя, рассчитанная на публику сторона жизни и деятельности частного детектива ему претила. Майами кишел подонками, выдававшими себя за сыщиков с помощью крикливой рекламы и ярких вывесок.

Майкл Шейн не брался за работу, если она не представляла для него интереса. На это он шел лишь в крайних случаях, когда в кармане у него не было ни цента. Дело Филлис Брайтон — если оно было делом, а не историей болезни — заинтересовало его. Здесь что-то таилось в глубине, не обнаруживаясь на поверхности, и Шейн чувствовал, как в предвкушении захватывающего поединка с пока еще неведомым противником напряглись его нервы. Такого состояния он не испытывал уже давно.

Опустившись в кресло, он произнес:

— Главное, что тебе сейчас нужно, — это доверие. Так вот, такой человек нашелся: я тебе верю. Но нужно попытаться и самой поверить в себя. Договорились?

В глазах Филлис стояли слезы.

— Вы добрый человек, — сказала она. — Не знаю, как вас благодарить.

— Трудный вопрос, — согласился Шейн. — Деньги у тебя имеются?

— Немного. Боюсь, что недостаточно. Может быть, подойдет вот это?

Достав из сумочки жемчужное ожерелье, она неуверенно протянула его Шейну. Крупные отборные жемчужины переливались в солнечных лучах нежным блеском.

Не меняя выражения лица, он принял браслет в протянутую ладонь:

— Подойдет.

Открыв средний ящик письменного стола, Шейн небрежно опустил в него ожерелье. После этого его поведение стало более решительным.

Теперь давай разберемся во всем без истерик. Твоя мать приезжает из Нью-Йорка, ты испытываешь мучительный страх из-за того, что по причине своей психической неустойчивости можешь причинить ей вред. Я не верю, что подобная опасность существует, но мое мнение сейчас не имеет значения. Главное — позаботиться о том, чтобы не произошло трагедии. Когда ожидается приезд матери?

— Поезд прибывает в шесть.

Шейн кивнул:

— Я обо всем позабочусь. Ты, возможно, не увидишь меня, но в том-то и заключается искусство сыщика, чтобы оставаться невидимым. Тебе важно понять, что теперь за все твои действия отвечаю я. Дело перешло из твоих рук в мои. Конечно, если ты мне доверяешь.

— Да, да!

— Отлично. — Шейн похлопал ее по руке и встал. — Мы скоро увидимся, — добавил он.

Поднявшись с кресла, она стремительно подошла к нему.

— Я не в силах передать словами, — пылко, словно объясняясь в любви, сказала она, — как я замечательно себя чувствую. И все благодаря вам. Сейчас все обстоятельства представляются мне в другом свете. Я рада, что пришла к вам.

Проведя девушку до двери, Шейн ненадолго задержал ее руку:

— Выше голову!

— Обязательно. — Робко улыбнувшись, она вышла из номера.

Некоторое время Шейн молча стоял, провожая ее взглядом и легонько потирая рукой подбородок. Затем подошел к столу и достал из ящика нитку жемчуга. Прищурившись, он начал внимательно ее разглядывать. Он не считал себя специалистом, но жемчужины безусловно не были искусственными. Покачав головой, он опустил нитку обратно в ящик. Дело начинало представляться ему достаточно серьезным.

Десять минут спустя, задумчиво посвистывая, он вышел из номера. Сообщив в вестибюле дежурному клерку, что вернется через полчаса, — приступая к очередному расследованию, он никогда не забывал этого делать, — Шейн двинулся вперед по улице и, дойдя до знакомой редакции газеты, внимательно прочел всю информацию о Врайтонах, которую ему удалось отыскать. После этого он вернулся в отель.

На сей раз, он вошел через служебный вход и поднялся на свой этаж в грузовом лифте. Когда он входил в номер, телефон в его гостиной зазвонил. Его вызывал дежурный клерк.

— Мистер Шейн, вас желает видеть доктор Педикью.

Сдвинув брови, Шейн попросил клерка пригласить доктора Педикью к нему в номер. Даже после того как он положил трубку и быстрым взглядом окинул помещение, характерное хмурое выражение не покинуло его лица. Судя по рассказу Филлис Брайтон, он мог заранее предположить, что вряд ли почувствует симпатию к мистеру Педикью.

И действительно, глядя на стоящего в дверях Джоула Педикью, он почувствовал к нему мгновенную антипатию. Это был тонкокостный смуглый человек с черными, не по-мужски длинными волосами, обильно смазанными бриолином и зачесанными назад с низкого лба. У доктора были пухлые ярко-красные губы и нервные, беспокойные глаза-бусинки. При выдохе его ноздри широко раздувались. Остальные детали внешности посетителя понравились Шейну еще в меньшей степени. Синий двубортный костюм висел, как на вешалке, на его сутулых плечах и впалой груди; безукоризненно белые фланелевые брюки плотно обтягивали мясистые ляжки.

Не отпуская дверной ручки, Шейн отступил на шаг в сторону.

Проходите, доктор, — пригласил он.

Доктор Педикью протянул руку:

— Мистер Шейн?

Кивнув, Шейн закрыл дверь и, вернувшись, сел. Протянутой руки он не принял.

Доктор Педикью с жеманным видом последовал за ним и тоже опустился в кресло.

— Вас рекомендовали мне, мистер Шейн, как весьма опытного и осмотрительного частного сыщика. — Положив на колени свои нежные женственные руки, доктор подался вперед. Совсем недавно он, видимо, побывал в маникюрном кабинете. — У меня к вам дело исключительно деликатного свойства, — продолжил он мягким, вкрадчивым голосом.

За его пухлыми красными губами время от времени поблескивала белая полоска зубов. — Я лечащий врач мистера Руфуса Брайтона, о котором вы, должно быть, слышали. — Он сделал паузу, ожидая реакции собеседника.

Шейн посмотрел на кончик сигареты.

— Да, — неопределенно произнес он.

— Возникла чрезвычайно сложная и своеобразная ситуация. — Доктор Педикью осторожно подбирал слова. — Возможно, вам неизвестно, что мистер Брайтон недавно женился и его падчерица сопровождала его сюда. — Он снова сделал паузу.

Ничего не ответив, Шейн невозмутимо глядел на дымящуюся сигарету.

Доктор продолжал тем же мягким, вкрадчивым голосом:

— Несчастный ребенок страдает от… галлюцинаций — я сознательно не пользуюсь специальной терминологией, — которые стимулируются сексуальными импульсами. Галлюцинации несут в себе безошибочные симптомы комплекса Электры. В периоды депрессий она становится иногда буйной, и я опасаюсь, что бедная девочка может физически травмировать свою мать.

— Почему же тогда, — раздраженно спросил Шейн, — вы не поместите ее в психиатрическую лечебницу?

— О, это было бы слишком ужасно! — воскликнул доктор Педикью, простирая перед собой маленькие ручки с розовыми ладонями. — Я искренне надеюсь, что сумею излечить ее. Ей нужен постоянный душевный покой. Шок от пребывания в сумасшедшем доме погубит ее окончательно.

— Какова моя роль? — поинтересовался Шейн.

— Ее мать приезжает сегодня во второй половине дня. Я хотел бы, если так можно выразиться, установить наружное наблюдение за матерью и за дочкой, хотя бы в первые дни после приезда.

Сам я в течение этого времени буду внимательно наблюдать за ребенком и надеюсь прийти к окончательному решению, может она быть излечена в домашних условиях или все же требуется стационар.

— Понятно, — медленно произнес Шейн. — Вы хотите, чтобы я не допустил убийства этой сумасшедшей девчонкой своей матери, пока вы будете наблюдать за ней?

В общем, да. Доктор Педикью по-птичьи закивал своей маленькой головкой.

— Желаете, чтобы я не отходил от нее ни на шаг с первого же момента после приезда ее матери? — Голос Шейна стал решительным и деловым.

Думаю, в этом вряд ли есть необходимость. — На лице доктора появилась слабая улыбка. — Достаточно будет незаметного, неафишируемого наблюдения. Нам необходимо соблюдать максимальную осмотрительность, полную конфиденциальность. Мне бы хотелось, чтобы за работу вы взялись сами, а не посылали ваших оперативников.

— Я мог бы, конечно, — небрежно сказал Шейн, — но вам это будет стоить дороже.

— Насчет оплаты не беспокойтесь. — Доктор Педикью поднялся с места и, сунув руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник. — Полагаю, вам лучше заглянуть к нам вечером на ужин. Познакомитесь с миссис Брайтон и девушкой. Мы все организуем спокойно, без суматохи.

Шейн тоже встал.

Я приду, пообещал он, — приблизительно в восемь тридцать.

Доктор Педикью кивнул и раскрыл бумажник.

— Аванс — двести долларов, — потребовал Шейн.

Брови доктора Педикью приподнялись. Шейн холодно посмотрел на него. С видимым нежеланием доктор достал две купюры по сто долларов.

Взяв деньги, Шейн проводил посетителя до двери.

— Итак, в восемь тридцать, — сказал он.

Педикью чопорно поклонился и вышел в коридор. Закрыв дверь, Шейн подошел к столу и разгладил между пальцами стодолларовые бумажки. Потом выдвинул ящик стола и достал нитку жемчуга. Завернув ожерелье в банкноты, он сунул его в карман пиджака.

Закончив эту процедуру, он ухмыльнулся и пробормотал:

— Если теперь появится стареющая леди и пожелает нанять меня телохранителем, ситуация станет на редкость забавной.

II

В семь тридцать, пройдя боковой улочкой, Шейн возвратился в отель через служебный вход. Сначала он спустился вниз по бетонным ступеням, потом прошел вестибюль и поднялся вверх на два лестничных марша.

В номере он достал из кармана нитку жемчуга и стодолларовые банкноты, положил ожерелье на стол и некоторое время задумчиво его разглядывал. Минуту спустя, оставив деньги на столе, он отнес жемчуг на кухню и, открыв холодильник, вынул баночку со свежезамороженным салатом. Ожерелье он положил на дно банки, прикрыв его листьями, после чего завинтил крышку.

В гостиную из кухни он принес рюмку и графин с водой, в которой плавали кубики льда. Поставив все это на стол, он достал из серванта бутылку мартеля и высокий бокал. Все действия, со стороны казавшиеся бессознательными, Шейн совершал с точностью лунатика и легкостью автомата. Ничто не указывало на усиленную работу его мозга, когда он садился, наливал в рюмку коньяк, прикуривал сигарету.

Следующие полчаса он провел в кресле, отхлебывая поочередно из рюмки с коньяком и бокала с водой, прикуривая одну сигарету за другой. Встав, он погасил свет и вышел из номера. Выражение его лица не изменилось, хотя походка казалась целеустремленной.

Спустившись на лифте в просторный вестибюль, он подошел к конторке администратора и, взглянув на дежурного клерка, увидел отрицательное покачивание головы. Не задерживаясь, он прошел через служебный вход к гаражам, отомкнул на одном из них висячий замок и сел в купленную им несколько лет назад машину. Вырулив из гаража, Шейн повел автомобиль в сторону Второй улицы, свернув сначала в направлении бульвара Бискейн.

На развилке он повернул направо и по дамбе переехал через залив. Достигнув полуострова, он прибавил скорость и по самому берегу океана двинулся к северу. Стрелки на его часах показывали восемь двадцать. Времени было с избытком. Слегка расслабившись, он огляделся по сторонам. Движения почти не было. В Лумус-парке прогуливались несколько одиноких пешеходов. Продолжая медленно двигаться вперед, он поглядывал на номера домов. Неподалеку от площади Ропей-Плаза Шейн резко сбросил скорость и направился вверх по асфальтированной частной подъездной дороге.

Особняк вместе с прилегающей территорией принадлежал, по всем признакам, очень богатому человеку. Слева уходил террасами кверху аккуратно подстриженный газон, заканчивавшиеся просторной, обсаженной тропическим кустарником площадкой. За украшенными бугонвилией воротами виднелись контуры особняка. Свет горел только в нижних окнах.

Дверь ему отворила пожилая горничная. Когда Шейн назвал себя, она ответила, что его ожидают, и предложила следовать за ней. Проходя мимо лестницы с балюстрадой, он увидел, что по ступеням спускается женщина в белой форме сестры милосердия. В руках она держала поднос, прикрытый салфеткой.

Сестра была пышной блондинкой лет тридцати с хищным взглядом голубых глаз. Шейн обратил внимание на выражение ее лица: губы ее были слегка вытянуты, словно она собиралась что-то сказать.

В конце холла горничная свернула в другой, меньший по размеру зал и наконец остановилась возле широкой приоткрытой двери.

— Вас ждут там, в библиотеке, — сообщила она.

Шейн не заметил, как она покинула его. Походка ее была бесшумной. Ему подумалось, что за сервис подобного класса приходится платить немалые деньги.

Через неплотно прикрытую дверь проникал свет и доносились приглушенные голоса. Наклонив голову, Шейн, прислушался, но, не разобрав ни одного слова, открыл дверь шире и заглянул внутрь.

Внезапно он услышал за спиной звук крадущихся шагов, и через мгновение чьи-то острые пальцы впились ему в руку. Обернувшись, он увидел бледное лицо Филлис Брайтон. Она выглядела как привидение. Ресницы ее, словно от сильного порыва ветра, были отогнуты назад, а сузившиеся до размера крохотной точки зрачки производили отталкивающее впечатление безумия. Шейн заметил, что на ней прозрачная шифоновая сорочка, а ноги босы. Еще он увидел, что спереди сорочка покрыта алыми пятнами крови.

Плотно поджав губы, Шейн не отрываясь смотрел на ее лицо и кровавые мазки на белье. Когда она попыталась что-то сказать и ее губы зашевелились, он быстро оттащил ее от дверей.

Тихим, безучастным голосом она сказала:

— И все-таки я это сделала. Вы опоздали. Все кончено.

Не ответив, Шейн отвел девушку дальше от дверей и на расстоянии вытянутой руки стал ее разглядывать. Казалось, она тоже смотрит на него, хотя в действительности ее взгляд был устремлен в пространство. Стоя в напряженной позе в сорочке, небрежно свисающей с плеч и груди, она продолжала шевелить губами, но так и не сумела произнести ни одного членораздельного звука.

Каждый раз во время выдоха она издавала лишь слабый стон. Когда она подняла руку, Шейн увидел, что ее ладонь тоже измазана кровью. Он ухватил ее за запястье, увидев, что она пытается ухватиться за него рукой. Тогда она подалась назад, по-прежнему глядя невидящими глазами в пространство позади него, потом повернулась и двинулась через холл, прижимаясь к стене. Не выпуская ее руки, Шейн последовал за ней. Ее босые ноги бесшумно ступали по ковру, дыхание со свистом вырывалось сквозь плотно сжатые зубы. Когда в конце холла они стали подниматься по лестнице, Шейн левой рукой обхватил ее за плечи. Под тонкой тканью ощущалось холодное тело. Остановившись на верхней площадке, она повернулась к закрытой двери. Лицо ее было искажено горем или мучительным раскаянием:

— Она — там!

Открыв дверь, Шейн начал ощупью искать на стене выключатель, левой рукой продолжая крепко держать Филлис.

Когда зажегся свет, он сделал несколько шагов вперед. При ярком свете стоявшего в изголовье кровати торшера он увидел распростертое на окровавленной простыне тело женщины. Одна рука убитой бессильно свесилась, с нее медленно капала кровь, образовав на ковре маленькую лужицу. По телу девушки пробежала дрожь, и он еще крепче сжал ее плечо. Потом, резко отстранив ее, подошел к кровати и молча взглянул на женщину, которую обещал защищать. На ней был серый дорожный костюм, серая блузка и туфли. Смерть, судя по всему, пришла к ней неожиданно, не оставив следов борьбы. Кровь, которой были измазаны простыня и наволочка, продолжала сочиться из зияющей раны в горле.

Отвернувшись от кровати, Шейн с силой притянул Филлис к себе. Дорожные сумки, распакованные лишь частично, стояли возле дверей; на тумбочке, накрытой парчовой салфеткой, лежал раскрытый саквояж с вещами, необходимыми для путешествия; перед зеркалом были разбросаны косметические принадлежности.

Вместе с девушкой, повисшей на его руке, Шейн подошел к туалетному столику. На нем стояла инкрустированная серебром шкатулка с личными драгоценностями владелицы. Рядом лежала небольшая изящная сумочка из серой кожи с замысловатым рисунком.

Открыв сумочку свободной рукой, Шейн высыпал содержимое на столик. Оно состояло из губной помады и пудреницы, пачки банкнот, аккуратно сложенной телеграммы и небольшого кожаного держателя для ключей. Развернув телеграмму, он начал читать.

Проверил подлинность. Возвращаюсь немедленно обычным маршрутом. Телеграфируйте Нью-Йорк или Майами.

Хендерсон.

Телеграмма была послана из Лондона неделю назад на имя миссис Руфус Брайтон по ее нью-йоркскому адресу. Внизу чья-то рука приписала карандашом:

Мы встретим вас в Майами.

Шейн сунул телеграмму в карман. Филлис Брайтон попыталась вырваться из-под его руки и начала стонать. Дойдя с ней до дверей, он положил обе руки ей на плечи и стал энергично трясти. Ее глаза широко открылись, и стон прекратился.

— Где твоя комната? — чеканя каждое слово, спросил Шейн.

Она покачала головой, словно ее затуманенный мозг отказывался понимать смысл сказанного, потом неуверенно взялась за дверную ручку. Выключив свет, Шейн вместе с ней вышел из комнаты, где лежала убитая. Будто во сне, Филлис пересекла холл и открыла дверь в другое помещение.

Торшер горел в изголовье постели, в которой, по-видимому, совсем недавно спали. На прикроватном коврике валялся большой нож с деревянной рукояткой, весь испачканный кровью. Подведя Филлис к кровати, Шейн начал пристально разглядывать его.

Потом, глянув на нее, спросил:

— Ты убила этим ножом? — Голос его звучал спокойно, почти безразлично.

Она снова задрожала всем телом.

— Я проснулась, — отвернувшись, чуть слышно прошептала она, — и он… он был здесь. Я не знаю… Наверное, им…

— Подойди ближе, — сказал Шейн.

Она подчинилась послушно, словно ребенок.

— Посмотри на меня.

Она подняла на него глаза. Ее зрачки расширились до нормального размера, но взгляд оставался по-прежнему безжизненным и несфокусированным.

— Ты знаешь, кто убил?

Когда я проснулась, мне сразу все стало ясно.

— Ты помнишь, что делала?

Да, как только я увидела, все сразу вспомнила.

Шейн в раздумье покачал головой. Ее голос был глухим, и говорила она, будто во сне, вряд ли отдавая отчет в своих словах. Что-то загадочное, непонятное было связано с обстоятельствами гибели хозяйки дома. Пока Шейн не знал, что именно.

— Сними сорочку, на ней кровь.

По-прежнему глядя в пространство позади него, Филлис наклонилась и непослушными руками стала стаскивать сорочку через голову.

Отвернувшись в сторону, Шейн протянул руку. На его лбу, покрытом глубокими горизонтальными морщинами, выступили капельки пота.

— Дай сорочку. — Смяв тонкий материал в комок, он продолжил: — А теперь отправляйся в ванную, вымой руки и как следует вытри их. Потом переоденься.

Проследив взглядом, как она скрылась в ванной, он наклонился и поднял с пола нож, держа его за лезвие. Потом обернул рукоятку запачканной кровью сорочкой. Расстегнув пиджак, он поместил нож лезвием вниз во внутренний карман; кончиком, лезвия он проколол материал, продвигая нож вниз до тех пор, пока рукоятка не уперлась в подкладку.

Оставшуюся часть сорочки он затолкал в карман, после чего застегнул пиджак.

Переодевшись в ванной, Филлис встала перед Шейном покорно и молча, словно своей воли у нее не было и она ждала указаний от него.

— Залезай в постель, — приказал он. — Закройся и спи или делай вид, что спишь. Забудь обо всем. Обо всем, тебе ясно?

— Ясно, — ответила она усталым, безразличным голосом.

— Вот так. — Он не ушел из спальни, пока не убедился, что она легла в постель и погасила свет. Потом осторожно вышел в холл и закрыл за собой дверь. С минуту он стоял в нерешительности, глядя на торчащий в дверях ключ. Нахмурившись, он повернул ключ и, оставив его в замке, направился через холл в сторону библиотеки. За все это время он не встретил в доме ни души. Происшествие с Филлис заняло не больше десяти минут.

В библиотеке его ожидали четверо мужчин: доктор Джоул Педикью, тот самый, который нанес ему визит сегодня во второй половине дня, доктор Хиллиард — высокий, аскетического вида мужчина — хороший знакомый Шейна, и еще двое — предположительно мистер Монтроуз и Кларенс Брайтон.

— Из слов горничной я понял, что меня ждут, — сказал Шейн, войдя в помещение.

Приподнявшись со стула, доктор Педикью слегка поклонился:

— Да, мы ожидаем вас, мистер Шейн.

Улыбнувшись, Шейн произнес:

— Привет, Хиллиард.

— Добрый вечер, Шейн. — Доктор Хиллиард со стула не встал, но тоже вежливо улыбнулся.

— Мистер Монтроуз — мистер Шейн, — представил доктор Педикью.

Мистер Монтроуз был небольшого роста, лысоват и чисто выбрит. Одежда, казалось, была слишком велика для него, бледное, одутловатое лицо говорило о его болезненном состоянии. Он встал и поклонился. Шейн ответил коротким кивком.

— А это Кларенс Брайтон, — продолжал доктор Педикью с ноткой почтения в голосе.

Положив ногу на ногу, молодой человек бросил на Шейна безразличный взгляд из-под опущенных век и что-то невнятно пробормотал.

Присев на стул, предложенный ему доктором Педикью, Шейн внимательно посмотрел на Кларенса. Это был стройный, хорошо сложенный юноша со срезанным подбородком и бегающими глазами. У него были маленькие руки с темно-желтыми от никотина большим и указательным пальцами левой руки. Его манеры показались Шейну вызывающими.

Шейн произнес «ну?», переведя взгляд на доктора Педикью, вновь усевшегося на стул.

— Мы говорили о вас и некоторых ваших подвигах, — сказал доктор Педикью. — Доктор Хиллиард рассказал нам много интересного.

Закурив, Шейн дружески улыбнулся Хиллиарду:

— Надеюсь, вы умолчали о моих неудачах, док? Эти люди — мои клиенты.

Нет, я просто заверил их, что, как правило, ваши предприятия заканчиваются успешно, — серьезно ответил тот. Доктор Хиллиард был одним из наиболее уважаемых представителей своей профессии в Майами, членом местной ассоциации медиков и активным общественным деятелем.

— Тогда все в порядке. Главное, не рассказывайте им, какими методами я добиваюсь успеха. — Шейн обернулся к Педикью и небрежно добавил: — Я пришел по делу.

До сих пор, я полагаю, все шло нормально?

— О да. Конечно. Сразу после обеда миссис Брайтон прошла в свои апартаменты и сейчас отдыхает. Просила устроить ей встречу с вами, прежде чем вы уйдете. Пациентка… тоже ведет себя спокойно.

— Замечательно, — произнес Шейн. — Вы разработали определенный план действий?

— Думаю, это лучше сделать вам. — Доктор Педикью наклонил голову и поджал губы. — Теперь в вашем распоряжении все факты, вы можете действовать так, как сочтете наиболее разумным.

Шейн кивнул и вновь обернулся к доктору Хиллиарду:

— Как вы считаете, док? Педикью фантазирует или действительно существует опасность того, что мать может пострадать от руки дочери? Ваше мнение?

Вытянув перед собой руки, доктор Хиллиард кончиками пальцев одной руки начал постукивать по кончикам пальцев другой.

— Не буду ничего утверждать категорически, поскольку о болезни дочери могу судить лишь по самым поверхностным наблюдениям, тем не менее, полагаю, что следует принять меры предосторожности.

— Черт побери! — воскликнул Шейн. — Из вашего брата так же трудно вытянуть определенный ответ, как из юриста.

Доктор Хиллиард вежливо улыбнулся.

— Психические заболевания требуют тщательного изучения и наблюдения в течение длительного времени, — объяснил он Шейну — Меня не просили, — добавил он, — быть консультантом по болезни мисс Брайтон.

Шейн бросил взгляд на доктора Педикью:

— Вы никого к ней не допускаете?

Доктор Педикью натянуто улыбнулся:

— Полагаю, в ее болезни я в состоянии разобраться сам. Напротив, в случае с мистером Брайтоном я видел необходимость пригласить консультанта.

— Кстати, неожиданно спросил Шейн, — почему у девушки фамилия Брайтон? Насколько я понимаю, она не его дочь.

— Он удочерил ее после женитьбы, — объяснил мистер Монтроуз. — Выразил желание сделать ее своей законной дочерью.

Когда мистер Монтроуз замолчал, Шейн посмотрел на Кларенса. Тот сидел, положив ногу на ногу и недовольно поджав губы.

— Лучше всего, если мне предоставят возможность самому поговорить с миссис Брайтон. Тогда я смогу предложить разумный образ действий, — заявил Шейн. Он встал. Доктор Педикью тоже торопливо поднялся на ноги. Кстати, — продолжал Шейн, — как ко всему этому относится сама миссис Брайтон?

— Она вздохнула с облегчением, узнав о моей договоренности с вами, — ответил доктор Педикью. — Миссис Брайтон очень обеспокоена состоянием девушки. Она призналась, что уже наблюдала несколько случаев, дающих основание для серьезной тревоги.

Он проскользнул в дверь и держал ее открытой для Шейна. Тот тоже вышел, коротко кивнув троим оставшимся в помещении мужчинам.

Сюда. — Доктор Педикью повел его через холл тем же путем, что и горничная.

Они молча поднялись по ступеням широкой лестницы, где наверху их встретила белокурая сестра милосердия, которую Шейн уж видел раньше. На руке она держала сложенное пополам одеяло. Сестра собиралась пройти мимо, когда доктор Педикью остановил ее вопросом:

— Ах, Шарлотта, как чувствует себя наша пациентка?

— Она отдыхает, доктор. — Ее голос был низким и слегка вибрирующим. Ее взгляд, не задерживаясь на докторе, с видимым одобрением остановился на могучей фигуре сыщика.

— Отлично, — заметил доктор Педикью.

Сестра двинулась дальше, провожаемая задумчивым взглядом Шейна.

— Сюда, — пригласил доктор Педикью, показав на дверь, к которой перед этим привела его Филлис.

В комнате было темно. Доктор Педикью негромко постучал. Когда ответа не последовало, он постучал сильнее и прислушался.

— Что могло… — Не докончив фразы, он повернул ручку и отворил дверь. — Миссис Брайтон, — негромко произнес он, нажимая на кнопку выключателя. Стоя за его спиной, Шейн наблюдал, как при взгляде на кровать напряглось тело франтоватого доктора, как стремительно он пересек комнату и наклонился над убитой.

Когда доктор Педикью выпрямился, его лицо было искажено ужасом. Шейн заметил, что оно выражало и другие эмоции, характер которых было трудно определить. По телу доктора пробежала дрожь, и он отвел глаза от белого как мел лица убитой.

— Похоже, я здесь больше не нужен, — проговорил Шейн.

— Это ужасно, ужасно, — простонал доктор, покачиваясь.

— Приятного мало, — согласился Шейн.

Рискнув еще раз бросить взгляд на труп, доктор Педикью сказал более уверенно:

— Это она, дочка! Мы думали, она отправилась спать. Но Филлис, должно быть, проскользнула сюда и… О Боже! Каким я был идиотом! Я должен был потребовать от сестры, чтобы она не спускала с нее глаз. — Забыв о своих жеманных манерах, он закрыл лицо обеими руками.

Спектакль начал действовать Шейну на нервы.

— Надо вызвать полицию. И возьмите себя в руки.

Док сделал попытку вернуть себе бесстрастность профессионального медика.

— Моя вина, только моя, — снова повторил он. — Давно следовало поставить правильный диагноз. Я был обязан отправить девчонку в сумасшедший дом, а не подвергать мать опасности.

— Запоздалые мысли не стоят ни цента, — заметил Шейн. — Вызывайте полицию и всех, кого нужно, пока девчонка не прикончила кого-нибудь еще.

— Да, да, это абсолютно необходимо, — с готовностью согласился доктор Педикью.

Помимо Шейна, он сообщил страшную новость собравшимся в библиотеке и попросил их немедленно вызвать полицию. Когда он возвратился к Шейну, рот его нервно подергивался.

— Вот комната дочери. Давайте взглянем, там ли она.

— Взглянем, только подождем остальных, — возразил Шейн. И главное, чтобы здесь был доктор Хиллиард. Сумасшедшая с ножом — опасный противник.

Вверх по лестнице взбежали Кларенс и доктор Хиллиард. Снизу слышался возбужденный голос Монтроуза, разговаривающего по телефону с полицией.

Шейн открыл дверь в комнату убитой, и все поочередно вошли внутрь. Поправив соскользнувшие очки, доктор Хиллиард угрюмо покачал головой. Кларенс, бросив короткий взгляд на труп женщины, побледнел и быстро отступил назад.

— В какой комнате девчонка? — спросил Шейн доктора Педикью.

— Сюда.

Присутствовавшие последовали за ним через холл. Дойдя до двери, которая вела в комнату Филлис, Педикью остановился, предлагая другим взять на себя инициативу. Шейн постучал. Когда ответа не последовало, он взялся за дверную ручку. Дверь не открывалась.

— Проклятие! — пробормотал он. — Она заперта снаружи на ключ.

Убедившись, что доктор Хиллиард внимательно наблюдает за каждым его движением, Шейн повернул ключ.

Все сгрудились в дверном проеме позади него. Отыскав на ощупь выключатель, он нажал на кнопку.

От неожиданно вспыхнувшего света Филлис Брайтон негромко вскрикнула и села на постели.

— Что это? — судорожно глотая воздух, спросила она. Отступив на шаг в сторону, чтобы не мешать другим видеть девушку, Шейн пробормотал:

— Черт побери, она не похожа на убийцу.

— Что это? — еще раз громко крикнула Филлис, поднимаясь с постели; ночная сорочка была идеально чистой.

— Успокойся, — негромко сказал Шейн. — С твоей матерью произошел несчастный случай.

— Ах! — прижав ко рту костяшки пальцев, она с яростью впилась в них зубами.

— Успокойся, — повторил Шейн. — Ты к этому не имеешь отношения. Твоя дверь была заперта на ключ с наружной стороны. Ты не могла бы выбраться из комнаты, даже если бы очень захотела.

— Ах! Где она? Я хочу ее видеть! — закричала девушка.

Сбросив одеяло, она спустила ноги с постели.

Сделав шаг вперед, Шейн положил ей на плечо руку и легонько толкнул назад.

— Возьми себя в руки. Сейчас тебе нельзя ее видеть. Она послушно легла. Шейн обратился к Хиллиарду:

— Понаблюдайте за ней, доктор. Ей надо прийти в себя до появления полиции. А мы все удалимся. Именно тот, кто убил миссис Брайтон, и запер девчонку в комнате. Ясно, она не могла сначала убить, а потом запереть себя.

Доктор Педикью достал из кармана белый шелковый носовой платок и вытер лицо.

— Я ничего не могу понять, — произнес он, спускаясь в холл вместе с остальными.

— Я тоже, — усмехнулся Шейн. — Так или иначе, моя работа закончена. Я ухожу.

— Подождите! — быстро сказал доктор Педикью. — А как же убийство? Ведь сюда едет полиция!

— Пусть они сами ловят убийцу, — ответил Шейн. — Это их работа. Мне нужно исчезнуть до того, как они начнут досаждать мне идиотскими вопросами. Он начал спускаться по парадной лестнице, провожаемый озадаченными взглядами доктора и Кларенса.

Не теряя времени, Шейн съехал на машине с асфальтированной подъездной дорожки. Через два квартала навстречу ему попался полицейский автомобиль с включенной сигнальной сиреной. При виде его Шейн ухмыльнулся и не спеша повел машину к своему жилищу в Майами. В отель на этот раз он вошел через главный вход, а на свой этаж поднялся на лифте. В номере он снял пиджак и осторожно достал из кармана нож и ночную сорочку, положив их на стол возле бутылки с коньяком. На его лице вновь появилось отсутствующее выражение, означавшее, что Майкл Шейн подводит итоги проделанной работы. Когда его взгляд упал на две стодолларовые банкноты, он издал неясный фыркающий звук и сунул их себе в карман. После этого он прошел в спальню и переоделся в коричневую пижаму, поверх которой набросил халат. Сунув ноги в домашние туфли, он взял высокий бокал и отнеся его в кухню, бросил в него несколько кубиков льда. После этого он налил в него воды.

Вернувшись в гостиную, Шейн аккуратно поставил бокал на стол, наполнил рюмку коньяком и рядом с ней положил пачку сигарет и коробок спичек. Опустившись в мягкое кресло, он закурил и сквозь голубоватый табачный дым стал задумчиво смотреть на нож с пятнами запекшейся крови. Стрелки часов показывали начало одиннадцатого. Спустя два часа, когда пепельница была до краев наполнена наполовину выкуренными сигаретами, уровень коньяка в бутылке значительно понизился, а вода в бокале стала совсем теплой, он все еще так и не пришел ни к какому заключению. Налив себе еще одну рюмку, он некоторое время размышлял, стоит ли идти в кухню за льдом. Решив наконец, что не стоит, он поднес рюмку к губам.

Он продолжал держать ее возле рта, когда услышал легкий стук в дверь. Отхлебнув, он осторожно поставил рюмку на стол и поднялся с кресла. Стук повторился. Шейн выдвинул ящик стола и бросил туда нож и ночную сорочку. Потом беззвучно задвинул ящик и, мягко ступая по ковру, подошел к двери.

Открыв ее и выглянув наружу, он произнес:

— Я ожидал тебя.

Потом посторонился и пропустил в номер Филлис Брайтон.

III

Она была с непокрытой головой, в вязаной юбке и жакете, плотно облегавшем ее молодое, крепкое тело. У нее были черные вьющиеся волосы. Без косметики ее лицо, несмотря на бледность, казалось удивительно свежим. Пройдя на середину комнаты, она оперлась ладонями о стол и резко обернулась:

— Скажите, что я… что я ни в чем не виновата.

— Об этом лучше скажи ты сама, — отозвался Шейн.

Он вплотную подошел к ней и в упор посмотрел на нее.

Ее чуть удивленные глаза выдержали его взгляд. Тело девушки застыло в какой-то напряженной, неестественно изогнутой позе, напоминая натянутый лук. Ее голос был прерывистым, будто она задыхалась от долгого бега.

— Больше мне никто не поможет. Я вынуждена снова прийти к вам.

— Из-за тебя мы оба угодим в тюрьму. Тогда-то уж я ничем не смогу тебе помочь, — резко возразил он. — Зачем тебе понадобилось являться ко мне? Разве ты не знаешь, что за тобой следят?

— Больше мне некуда было идти. Но за мной никто не следил. Я прокралась в гараж и незаметно выехала через задние ворота.

— Кто-нибудь видел, как ты поднималась ко мне?

— Никто. Я прошла через служебный вход.

— Где ты оставила машину?

— На платной стоянке на Второй улице.

Хмуро кивнув, Шейн взял со стола сигарету. Девушка следила за ним, оставаясь в той же напряженной позе, словно боялась упасть, если расслабится.

Не меняя хмурого выражения лица, Шейн подошел к серванту и достал еще одну рюмку. Наполнив обе рюмки коньяком, он протянул одну из них Филлис:

— Выпей.

Она отшатнулась в сторону, ее глаза смотрели на него с отчаянием и мольбой.

— Не могу. Я никогда не пила раньше.

— Пора научиться, — сказал Шейн. — Теперь тебе придется многому учиться, тому, чего нет в книгах. Пей.

Правая рука девушки медленно оторвалась от стола, и она покачнулась. Выругавшись, Шейн бросился вперед, успев подхватить ее. Потом поднес рюмку к ее губам. Она покорно сделала глоток, и по лицу Шейна проскользнула легкая усмешка. Наклонив рюмку, он не отрывал ее от губ Филлис до тех пор, пока в ней не осталось ни капли. Когда он отводил девушку к креслу, она с покрасневшим лицом захлебывалась от кашля.

— Первая пинта всегда самая трудная, — с иронией в голосе заметил он. — Сейчас принесу воды.

Допив коньяк, Шейн поставил обе пустые рюмки на стол и, пройдя в кухню, налил воды в небольшой графин, бросив в него кубик льда. Когда он возвратился в гостиную, Филлис по-прежнему боролась с кашлем. Протянув ей бокал холодной воды, он придвинул кресло и сел.

— Итак, расскажи обо всем.

— Что вам рассказать? — По ее телу пробежала дрожь, — я пришла послушать вас.

Закурив сигарету, Шейн сказал, тщательно подбирая слова:

— Подумай, что я могу не знать из того, что известно тебе?

Поставив бокал на стол, она ухватилась за ручку кресла.

— Скажите мне, что я… не убивала маму. — В ее затуманенных глазах вновь засверкали безумные искорки.

Глянув на потолок, Шейн вздохнул:

— Я встречал странных людей, но ты далеко превосходишь всех.

Трясущимися руками Филлис взяла бокал с водой.

— Вы разве не видите, что доводите меня до безумия?

— Тебя до безумия? — Шейн глянул на нее с раздражением.

— Да. — Она снова закашлялась, набрав в рот слишком много воды.

— Ты лучше сочини какую-нибудь правдоподобную историю, если хочешь, чтобы фараоны не упрятали тебя за решетку.

— Я не желаю ничего сочинять! — яростно воскликнула она. — Я хочу знать правду. Я не знаю, что произошло сегодня вечером. Если маму убила я, я покончу с собой. — Ее тело дрожало, как туго натянутая проволока на ветру. Некоторое время она безуспешно пыталась открыть свою сумочку, потом выхватила из нее пистолет двадцать пятого калибра. Рукоятка оружия была инкрустирована перламутром.

— Ну, а это, — спокойно заметил Шейн, — будет достойным завершением всей истории. Начинай! — Наклоном головы он указал на пистолет.

Согнувшись, она внезапно начала рыдать. Протянув руку, Шейн взял у нее крохотный пистолет, потом пригладил копну своих непослушных рыжих волос.

— Черт возьми! — раздраженно воскликнул он. — Давай разберемся во всем по порядку. Прежде всего установим, что мне разрешено и что не разрешено знать.

— Неужели… я убила свою мать? — вновь произнесла она трясущимися губами.

— Ты меня спрашиваешь об этом уже в третий раз.

Может, ты будешь со мной откровенна? Что говорит полиция?

— Не знаю. — Неожиданно она стала заламывать руки с мольбой глядя на Шейна из-под опущенных ресниц. — Они задали мне тысячу вопросов, потом велели не выходить из комнаты.

— После чего ты тайком выбралась из дома и прибежала сюда в поисках утешения. — Шейн снова наполнил рюмку коньяком и передал ее в дрожащие руки девушки. — Задержи дыхание и выпей коньяк, потом запей водой.

Она осушила рюмку одним глотком. Новая доза смешалась с прежней, и глаза девушки ярко заблестели.

Шейн потягивал коньяк маленькими глотками.

— Начни снова. С самого начала, — попросил он. — С того момента, как приехала твоя мать.

Глубоко вздохнув и не глядя на Шейна, Филлис начала свой рассказ.

— Они не разрешили мне встретить ее на вокзале. Я видела маму всего несколько минут перед обедом и затем за столом. Мама была расстроена из-за мистера Брайтона: он так плохо себя чувствовал, что даже не повидался с ней. Сразу после обеда она прошла к себе в комнату и легла отдыхать. Я сама чувствовала себя неважно и тоже прилегла. Заснула и проснулась только тогда, когда вы рассказали, что произошло. — Она подняла свое несчастное лицо и посмотрела на Шейна. Тот невозмутимо разглядывал коньяк в своей рюмке.


— Эту версию ты изложила полиции. В общем, она неплоха. Придерживайся ее и дальше. Но мне расскажи правду, как все было в действительности. Иначе я не смогу помочь тебе.

— О, это правда! — с отчаянием в голосе воскликнула она. — Абсолютная! Если только… если только… — Ее тело вновь начали сотрясать рыдания.

Шейн спросил:

— Если что?..

— Вы там были, — сказала она. — Может быть, вам известно больше? Я… иногда совершаю поступки, о которых потом ничего не помню.

— Я слышал и раньше, — отозвался Шейн, разглядывая рюмку, — о потерях памяти, которые происходят всегда в нужный момент. Однако о таких удивительных совпадениях, как у тебя, слышу впервые.

— Вы мне не верите? — исступленно вскрикнула Филлис. Она стремительно поднялась с кресла. — Если не верите, то к чему наш разговор? — Ее рука рванулась за пистолетом.

Ухватив девушку за руку, Шейн заставил ее сесть.

— Не знаешь, право, чему и верить, — медленно произнес он. — На странные события в вашем доме можно смотреть с различных точек зрения. — Постепенно его голос становился все тише, и он в раздумье посмотрел на собеседницу.

Допив коньяк, он со стуком поставил рюмку на стол.

— Ты и я должны говорить на одном языке. — Достав из кармана платок, он вытер пот с лица. Его голос был откровенно скептическим. — Значит, ты ничего не помнишь с того момента, как отправилась спать, до того времени, когда мы все ввалились в твою комнату?

— Нет! — воскликнула она, глядя на него горящими глазами. — Вы должны верить мне!

— О чем же тебе тогда беспокоиться? Разве ты не сказала им, что кто-то запер тебя снаружи?

— Сказала. — По ее телу пробежала дрожь. — Но они говорят, что здесь что-то нечисто.

— А сама ты, что об этом думаешь? — требовательно спросил Шейн.

— Не знаю, что и думать.

Он продолжал смотреть на нее из-под насупленных бровей.

— Хорошо, произнес он наконец, — попробуем в качестве отправного пункта взять твою абсурдную историю. Давно у тебя провалы в памяти?

— Значит, вы мне все же верите? — От радости она захлопала в ладоши. Ее лицо выражало теперь облегчение, почти счастье.

— В своем деле я давно уже научился не верить никому и ничему — даже тому, что вижу собственными глазами. Так что временно оставим в покое вопрос, верю я тебе или нет. Но мы должны с чего-то начать. Я спросил тебя, отвечай.

— Это продолжается уже несколько месяцев, — сказала она. Ее дыхание было прерывистым и быстрым. — Потеря памяти — один из симптомов болезни, от которой меня пытается излечить доктор Педикью. А самое ужасное, что я путаю свои действительные поступки с воображаемыми.

— Повтори еще раз, Филлис. Мне не все понятно.

— Мне трудно объяснить словами, что со мной происходит. — В ее голосе сквозила неуверенность. — Когда я просыпаюсь, у меня остаются какие-то смутные воспоминания о том, что я делала. Потом я проверяю, так ли это. Оказывается, что некоторые вещи происходили в действительности, а остальное — лишь плод моего воображения.

Взгляд Шейна был жестким и холодным, но голос звучал мягко:

— Возможно, у тебя сохранились какие-то смутные воспоминания об этом вечере, которыми ты со мной не поделилась?

Она резко подалась назад, будто уклоняясь от удара. — Все так перепуталось… Мне трудно сказать, что было в действительности, а что мне только мерещится.

— Именно этого, — невесело заметил Шейн, — я и боялся.

— Вы что-нибудь от меня скрываете?

Медленно кивнув, Шейн потер ладонью подбородок.

— Кое-какие вещи не согласуются друг с другом — пока что.

Внезапно глаза Филлис заблестели.

— Да, у меня сохранились воспоминания — о вас. Не знаю, правда это или мне только кажется.

В комнате стояла напряженная тишина. Снаружи доносился неясный гул автомобилей. Шейн задумчиво крутил в пальцах рюмку, не поднимая на Филлис глаз. Наконец, по-прежнему глядя в пол, он обратился к ней:

— Да?

Было слышно, как учащенно задышала девушка:

— Вы были у меня в комнате до того, как появились вместе с другими?

— Почему ты спрашиваешь? — Он посмотрел на нее.

Она стояла нахмурившись, глядя себе под ноги. Сейчас она выглядела старше, чем несколько часов назад. «Ей, наверное, лет двадцать», — подумал он. Еще он подумал, что редко встречал девушек красивее.

— Потому что я помню, а может быть, мне только кажется, что вы разговаривали со мной. Вы положили руку на мое плечо, заставили раздеться в вашем присутствии.

Шейн был не в силах выдержать ее измученный взгляд. Он знал, какую загадку она пыталась решить для себя, — загадку запертой двери. Дверь стояла между ней и ее убеждением, что она совершила убийство матери. Если он забрал у нее ключ…

Он покачал головой:

— Пусть тебе не лезет в голову всякая фрейдистская чепуха, бредовые мысли. Думаешь, я из тех типов, что спокойно наблюдают за раздевающейся красоткой и не предпринимают дальнейших действий? Из списка своих реальных воспоминаний ты можешь меня вычеркнуть.

— Мне казалось… — Она снова вздрогнула и, судорожно проглотив слюну, посмотрела в сторону. — Некоторым мужчинам женщины в таком виде кажутся привлекательными.

— Что ты имеешь в виду?

— Я читала книги доктора Педикью. Он дает их мне, чтобы я могла лучше разобраться в себе. Он считает, что моя любовь к маме противоестественна.

Она умолкла. В комнате опять воцарилась тишина. Шейн в очередной раз наполнил рюмку коньяком. Какая-то неосознанная мысль беспокоила его. Через минуту голос девушки зазвучал вновь, безжизненный, лишенный эмоций, словно кровавая драма вызывала у нее отвращение и только горькая необходимость заставляла ее снова и снова возвращаться к ней.

— В его книгах сплошь истории болезни людей с сексуальными отклонениями. Я даже не представляла… никогда не думала, что существуют подобные люди.

— Есть много и других вещей, о которых тебе лучше не знать.

— Но для меня все это было чрезвычайно важно. Особенно потому, что доктор Педикью ясно дал понять — я в этом отношении тоже не совсем нормальная. Я прочитала все его книжки, пыталась понять, прав он или нет.

Шейн громко стукнул кулаком по столу:

— Он сам ненормальный, Филлис, если дает тебе читать подобные книги. Ты слишком молода, у тебя чересчур богатое воображение. Знакомиться с нравами сексуальных подонков, извращенцев вредно для здоровья.

— Но мне это было необходимо! — исступленно крикнула она. Я должна была понять себя.

— И поняла?

— Не знаю. Иногда мне кажется, я испытываю те же ощущения, о которых говорится в книгах.

— Самовнушение, — брезгливо поморщился Шейн. — Ты была настоящей находкой для этого практика.

— А теперь я просто обязана знать. — Она наклонилась к нему. Ее голос был умоляющим. — Я не могу так дальше. Вы должны мне помочь. — Она схватила его за руки.

— Я? — Шейн нахмурился. — Какой же из меня доктор? Я не могу…

— Но вы мужчина. — В ее голосе звучали истерические нотки, — нормальный, здоровый мужчина. Вы можете сказать. Там написано: здоровый, без отклонений мужчина сразу определит, нормальная перед ним женщина или нет, и, если она такой же псих, как я, откажется иметь с ней дело. Если вы не можете… не будете… не чувствуете желания, скажите мне, и я буду знать. Тогда я покончу с собой.

Отодвинув кресло, Шейн поднялся на ноги. В запертом помещении было удушливо жарко. Он расстегнул воротничок пижамы и, подойдя к окну, приоткрыл его. В комнату ворвалась струя свежего воздуха. Несколько раз глубоко вздохнув, Шейн попытался взять себя в руки.

Потом он обернулся. Филлис стояла позади него, дрожа всем телом. Ее лицо покрывала смертельная бледность.

— Вы испытываете ко мне отвращение. Тогда мне понятно. Я…

— Не будь дурой, — грубо оборвал он. — Ты еще ребенок. Я не могу… Боже мой! Да я тебе в отцы гожусь.

— Мне девятнадцать. А вам тридцать пять, вы сами сказали. — Она сделала шаг навстречу ему, в ее глазах по-прежнему теплилась надежда.

Шейн ощутил какую-то непонятную слабость. Остановившись перед ним, Филлис Брайтон спросила?

— Неужели вы не понимаете, что мне надо знать? Необходимо. Все остальное — пустяки. Вы обещали помочь мне. Вы можете. Докажите, что я нормальная женщина, желанная для нормального мужчины.

— У тебя раньше была связь с мужчинами? Они…

— Была, но не со взрослыми, как вы. — Она протянула к нему руки. — Если вы только поцелуете меня, я буду знать.

— Если я просто поцелую тебя, на этом дело не кончится, — трезво заметил Шейн. Он взял ее за руки и, не отдавая себе отчета в том, что делает, крепко сжал их.

— А я и не хочу, чтобы на этом кончилось. — Она говорила спокойным голосом.

Теперь она не казалась Шейну подростком. Он даже забыл, что все это время думал о ней как о ребенке, который доверился ему. Он грубо притянул ее к себе, причиняя ей боль, но она даже не вздрогнула. Ее глаза восторженно сверкали. Она наклонила голову, желая, чтобы он поцеловал ее.

Только Господь Бог сможет помочь нам, если я тебя поцелую, Филлис, — сказал Шейн.

В ответ она лишь крепче прижалась к нему. Тепло ее упругого тела притягивало Шейна сильнее любого магнита. Он поцеловал ее в губы, и она, прильнув к нему, замерла в ожидании. Потом он оттолкнул ее.

Такими вещами со мной не шутят, девочка.

— Я не собираюсь шутить. — В ее улыбке не было и намека на кокетство. Она была искренней и серьезной. — Где спальня? — Она обвела взглядом комнату.

— За этой дверью. — Указательный палец Шейна был направлен в сторону закрытой двери: — Дверь в ванную — направо от спальни.

Слегка похлопав его по руке, Филлис Брайтон направилась в ванную комнату. Шейн продолжал следить за ней, пытаясь разобраться в головоломной ситуации, создавшейся в результате ее визита. Ничего подобного с ним раньше не случалось. Он снова наполнил рюмку коньяком. Взгляд его стал сосредоточенным. Так и не сделав ни одного глотка, он поставил рюмку на стол, подошел к двери спальни и постучал.

Послышался приглушенный голос Филлис:

— Войдите.

Шейн увидел, что девушка уже лежит в постели, до подбородка натянув на себя покрывало.

Он собрался что-то сказать ей, когда в дверь номера громко постучали:

— Открывай, Шейн!

Он обернулся к Филлис:

— Говоришь, никто не следил за тобой? Теперь видишь? Оставайся в постели и не двигайся. Не произноси ни звука. Я постараюсь поскорее избавиться от них.

Повернувшись, он не спеша направился к двери, погасив на ходу свет.

— Сейчас, — недовольно пробурчал он. — Дайте человеку выйти из туалета.

Бесшумно пройдя к столу, он спрятал в карман пистолет, поставил в сервант рюмку Филлис, перевернув ее вверх дном, и опорожнил свою. Потом спустил воду в унитазе и лишь после этого открыл входную дверь. Он не пытался изображать удивление, увидев перед собой начальника сыскной полиции Майами и его коллегу из Майами-Бич. Бросив на них недовольный взгляд, Шейн пробормотал:

— Нашли время для визитов.

Сделав шаг в сторону, он пропустил гостей в номер.

IV

Билл Джентри вошел первым. Это был грузный мужчина, цветом лица напоминавший сырое мясо. Он важно вышагивал на толстых подошвах своих тупоносых полуботинок. На нем был костюм темного цвета, голову прикрывала черная фетровая шляпа, сдвинутая на затылок. На лбу Билла блестели капельки пота. Этот немного флегматичный, дотошный человек пребывал на своей руководящей полицейской должности в течение тридцати лет. Сказав: «Привет, Майк!», Билл Джентри прошел мимо Шейна и остановился возле стола в центре комнаты.

Его спутником был Питер Пейнтер — «динамичный новый шеф сыскного бюро Майами-Бич», как характеризовала его местная пресса. Шейн плохо знал этого невысокого, худощавого человека, несколькими годами моложе его. На нем был двубортный костюм в стиле «Палм-Бич» и кремового цвета панама. Ансамбль дополняли белые с коричневой отделкой спортивные полуботинки, кремовая сорочка в тонкую полоску и коричневый с красной искоркой галстук. У Шейна зарябило в глазах от павлиньей пестроты его гардероба. У Пейнтера были сверкающие черные глаза, худощавое лицо и подвижные нервные губы, над которыми тянулась тонкая полоска аккуратно подстриженных черных усиков. В течение трех лет он работал полицейским детективом в Нью-Йорке, откуда недавно его перевели в Майами-Бич, чтобы он возглавил местное сыскное бюро. Кивнув, он последовал за Шейном в комнату.

Закрыв дверь, Шейн подошел к столу. Взгляд его оставался жестким, хотя манеры были нарочито приветливыми. Открыв сервант, он достал два чистых бокала поставил их на стол и откупорил бутылку коньяка.

— Выпьем?

Рассеянно кивнув, Джентри окинул взглядом комнату. Несколько раз стукнув по столу кончиками пальцев Пейнтер сказал:

— В служебное время не пью.

Брови Шейна удивленно приподнялись:

— Сейчас вы находитесь за пределами вашего округа.

Протянув Биллу Джентри бокал с коньяком, он долил в него ледяной воды из графина.

— Именно поэтому, — сказал Пейнтер, — я и просил Джентри пойти вместе со мной.

Кивнув, Шейн отхлебнул из своего бокала. Затем подвинув к себе стул, жестом предложил визитерам устраиваться в креслах:

— Или сидеть в рабочее время тоже идет вразрез с вашими принципами?

Он сел сам, за ним последовал Джентри. Продолжая стоять, Пейнтер произнес:

— Мне нужна девчонка, Шейн.

Пожав плечами, Шейн вновь отхлебнул из бокала.

— Кругом так много девчонок, — негромко заметил он.

— Мне нужна только одна — Филлис Брайтон.

— Черт побери, — так же негромко сказал Шейн, — так в чем же дело?

Пейнтер не отрывал взгляда от лица Майкла Шейна:

— Где она?

Шейн с самым серьезным выражением лица похлопал по карманам своего халата. Потом поднял на Пейнтера невинные глаза:

— Куда же я мог ее спрятать?

— Хватит, Майк, — вмешался Джентри. — Довольно паясничать. Пейнтер уверен, ее исчезновение из дома каким-то образом связано с тобой.

— Разве она исчезла? — спросил Шейн. Тон его был уклончивым.

Шеф полицейских детективов из Майами-Бич проговорил:

— Эта игра тебе ничего не даст, Шейн. Может быть, ты привык вести себя подобным образом на той стороне залива Бискейн, но на моей стороне у тебя ничего не выйдет.

Шейн ухмыльнулся:

— Думаешь, не получится?

— Нет. Клянусь Богом, что нет. — Темные глаза Питера Пейнтера угрожающе сверкнули. — Девчонка совершила преступление, здесь нет вопроса. И я собираюсь доказать ее вину уже сегодня.

— Справедливо. — Шейн закурил и насмешливо глянул на собеседника.

— Ты ее спрятал, — заявил Пейнтер.

— Хочешь устроить у меня обыск?

— Нет, черт тебя возьми. Думаю, ты не настолько глуп, чтобы держать ее здесь. Где она?

— Когда я уезжал из их дома, девочка спала в своей постельке.

— Чем ты занимался с тех пор, как уехал от них?

— Сидел здесь, у себя в номере. Потягивал чудесный коньяк и размышлял о том, к каким хитроумным приемам прибегают иногда убийцы.

— Почему, — злобно спросил Пейнтер, — ты уехал, не дождавшись меня?

— Убийство в твоем округе — твоя компетенция, — напомнил ему Шейн. — Зачем мешать тебе делать вид, что ты понимаешь что-то в работе сыщика?

Лицо Пейнтера покрылось пятнами.

— Честное слово…

Спокойно, спокойно, — снова вмешался в разговор Джентри. — Зачем переходить на личности, Шейн?

— А почему я должен все терпеть? — возмущенно спросил сыщик, игнорируя Пейнтера. — Этот пестроцветный попугай ворвался сюда и задает нелепые вопросы, обвиняет меня черт знает в чем. Да пошел бы он к дьяволу! Я готов был рассказать ему все, что мне известно, а теперь он не узнает ни шиша.

Сквозь плотно сжатые губы Пейнтер процедил:

— Я арестую тебя как сообщника, если ты не придержишь язык.

Не обращая на него внимания, Шейн продолжал:

— Что за бред? Исчезла девчонка? Разве это автоматически делает ее убийцей? И при чем тут я? Если он не умеет организовать должного наблюдения за подозреваемой, я должен его подстраховывать?

— Послушай, Шейн. — Пейнтер тоже сел. По его виду было заметно, что он с большим трудом сдерживается. — Ты будешь отвечать на мои вопросы, или я, клянусь, получу у прокурора ордер на твой арест, и мы будем разговаривать в ином месте.

— Мне приходилось бывать в тюрьмах получше…

— Отвечай на мои вопросы сейчас и тогда можешь забыть о тюрьме.

Шейн закончил фразу:

— …и похуже, чем твоя. Не пугай меня.

— Одну минуту, — торопливо сказал Джентри, обращаясь к Пейнтеру. — Угрозами от него ничего не добьешься. Я работал с Майклом Шейном и раньше. Он скорее сгинет в тюрьме Майами-Бич, чем станет отвечать на вопросы, которые ему не по душе.

Пейнтер еще крепче сжал губы:

— Я выпью коньяк, который ты предложил.

Шейн вылил остатки мартеля из бутылки в чистый бокал и протянул его полицейскому.

— Когда ты не при исполнении, — заметил он, — с тобой, наверное, приятно иметь дело.

Выпив половину содержимого, Пейнтер опустил бокал и, продолжая держать его за тонкую ножку, вертел в пальцах. Потом медленно произнес:

— Я понимаю так, что взяться за дело тебя попросил доктор Педикью?

— Именно.

— Он опасался, что Филлис может прикончить свою мамашу?

— Да.

— Но когда ты появился там вечером, было уже слишком поздно: трагедия произошла. Девчонка уже убила мать. Так?

Шейн осушил свой бокал и холодно усмехнулся:

— Убила, говоришь?

— А что же еще могло произойти? — взорвался Пейнтер. — Ведь она была мертва!

— Она была мертва, — осторожно выбирая слова, сказал Шейн, — когда доктор Педикью привел меня в ее комнату. — С добродушным выражением лица он уставился в злые глаза полицейского.

— Это и делает девчонку главной подозреваемой, — нетерпеливо заявил Пейнтер.

— Согласен. — Сделав паузу, Шейн небрежно добавил: — Тебе сказали, что дверь в комнату Филлис была заперта снаружи?

— Этому может быть дюжина различных объяснений.

— Правильно, — снова согласился Шейн. — Девчонка могла укокошить свою мамочку, а потом пробраться в комнату через замочную скважину.

Джентри, продолжавший потягивать коньяк, неожиданно поперхнулся, а Пейнтер недовольно сказал:

— Зубоскалить — это еще не значит помогать.

— А твои методы расследования результатов не дадут.

— Ради Бога, — взмолился Шейн, — хватит вам подкалывать друг друга. Я принесу еще бутылку. — И с этими словами вышел в кухню. Когда он возвратился с полной бутылкой мартеля, оба полицейских оставались на своих местах.

— Чтобы нормально вести расследование, мне нужно как следует напиться, — меланхолично произнес Шейн, открывая бутылку.

Пейнтер потер ладонью свой острый подбородок и осведомился:

— Значит, ты думаешь, что убила не девчонка?

— Когда ты станешь достаточно взрослым и сбреешь эти идиотские усики, — ответил Шейн, — то поймешь, что, расследуя убийство, нельзя от одной теории перескакивать сразу к другой.

Дрожа от негодования, Питер Пейнтер вскочил с места:

— Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления.

Шейн тоже встал:

— Не для того? Тогда для чего же?

— Чтобы дать тебе возможность отвести от себя подозрения.

Шейн вновь наполнил бокалы себе и Джентри и протянул Пейнтеру. Тот негодующе покачал головой.

Сев на стул, Шейн спросил:

— Нашли орудие убийства? Чем прикончили миссис Брайтон?

Проглотив слюну, Пейнтер глянул в сторону:

— Думаю, ты знаешь об орудии убийства больше, чем кто-либо другой.

— Ты оказываешь мне большую честь, — с издевкой в голосе отозвался Шейн. — Разве тебе не передали, что я ни минуты не находился в доме один?

Выставив вперед свой заостренный подбородок, Пейнтер свирепо глянул на Шейна:

— Я слышал о твоих подвигах. Держись подальше от моей территории, или я засажу тебя за решетку. Просто так, из принципа.

Шейн поднялся с места. Его руки были сжаты в кулаки, в глазах горела ярость.

— Сейчас ты на моей территории, — сквозь сжатые зубы процедил он, делая шаг в сторону Пейнтера.

Быстро вскочив с места, Джентри встал между ними.

— Нет, Майк, нет! — Оттолкнув рыжего детектива в сторону, он приказал Пейнтеру: — Исчезни ради Христа, Пейнтер, уйди. Встретимся у меня в кабинете.

Шейн угрожающе закричал:

— Недомерок! Я ему шею сверну! — Оттолкнув в свою очередь Джентри, он, тяжело дыша, подошел к Пейнтеру.

Не дожидаясь, пока рука Шейна дотянется до него, тот вышел за дверь, с треском захлопнув ее.

— Тебе не следовало так поступать, — заметил Джентри, когда они остались одни.

— Почему? — Шейн налил коньяк в рюмку, глянул на свет, потом, покачав головой, вылил содержимое рюмки обратно в бутылку. Несколько капель упало на стол.

— Пусть он недомерок, но в своем деле ас.

— Если он угрожает людям, те тоже имеют моральное право угрожать ему. — Тяжело опустившись в кресло, Шейн закурил сигарету.

— Я говорил ему, чтобы он вел себя поаккуратней, — проворчал Джентри. — Но ты ведь знаешь этих парней из Нью-Йорка. Обязательно должны продемонстрировать свое превосходство.

— Сейчас он не в Нью-Йорке, — ответил Шейн. — Сейчас он всего-навсего шеф сыщиков.

На лице Джентри появилась недовольная гримаса, но он промолчал.

— Какого черта Пейнтер явился сюда искать девчонку? Думал, что я сплю с психами или с детьми?

Джентри продолжал потягивать коньяк:

— Где-то она должна быть, Майк.

— Согласен. Но это не значит, что справки надо наводить у меня. Преступление совершено на территории пригорода — в Майами-Бич. Пусть он попотеет и отыщет ее сам.

— Это мне известно, но я хочу облегчить твое положение. Пейнтер не бросит дело на полпути, — сообщил Джентри.

— Спасибо, Билл, о себе я позабочусь сам.

— Дело твое. — Осушив бокал, — полицейский вытянул перед собой руки, — я, во всяком случае, его к тебе не тащил.

— Верю.

Джентри задумчиво посмотрел на него: — Ты крепкий орешек, Майк. Но и Пейнтер… В общем, я бы не доводил его до крайности.

Пододвинув бутылку приятелю, Шейн безрадостно усмехнулся:

— Допивай.

Джентри покачал головой:

— Нет, хватит. Пейнтер ждет у меня в управлении.

— Какие между вами отношения? — поинтересовался Шейн.

— На новом месте, в Майами-Бич, он работает всего пару месяцев. Я близко с ним не знаком, но он вроде бы нормальный парень.

Знаешь, как маленький петушок, сразу начинает кипятиться и кукарекать. А его подозрения обычно имеют под собой основания.

— Скажи ему, чтобы свои подозрения в отношении меня он держал при себе. — Шейн раздавил окурок о пепельницу.

— Тебе виднее, как вести себя, — заметил Джентри, вставая. — Хочу предупредить, однако, что Пейнтер на новой работе и жаждет показать, на что он способен. Ему необходимо разобраться в этом деле с Брайтонами. Или, сам понимаешь…

— Черт возьми, — сказал Шейн, тоже вставая, — он вел себя со мной так, будто именно я перерезал горло миссис Брайтон. И вообще, кто посоветовал ему нанести мне визит?

— Не знаю. Меня там не было, — ответил Джентри. — Решил составить ему компанию, когда он сказал, что собирается к тебе.

— Уверен, о моей роли во всей этой истории ему рассказал Педикью. А моя роль была уже сыграна, когда мы вошли в комнату и увидели, что пожилая леди отошла в лучший мир. Почему он решил, что я увел девчонку?

— Он действовал в нескольких направлениях. Когда ни в одном из них его предположения не подтвердились, он решил, что ее исчезновение связано с тобой, — подойдя к двери, сказал Джентри.

— Короче, — усмехнулся Шейн, — он мало чем отличается от других бойскаутов. Попадается трудное дело, и он считает главным арестовать кого-нибудь. Неважно, что потом обвинение рассыплется, как карточный домик. Передай ему, — добавил он, открывая дверь, — если бы девчонка была у меня, я бы ее специально спрятал, чтобы досадить ему.

— Это он уже понял, — в раздумье произнес Джентри. Стоя в коридоре, он теребил в руках свою фетровую шляпу. — Ладно, Майк, спокойной ночи.

Пожелав спокойной ночи своему другу-полицейскому, Шейн некоторое время наблюдал, как шеф сыщиков пересекает холл и подходит к лифту. Закрыв дверь, он вернулся к себе в номер и, остановившись возле стола, внимательно прислушался. Из-за закрытой двери спальни не доносилось ни звука. Когда он осторожно открыл дверь, до него донесся звук ровного дыхания. Войдя в комнату, он остановился рядом с кроватью и в тусклом свете увидел Филлис. Она лежала на левом боку. Ее лицо было повернуто к стене, а левая рука подогнута и спрятана под подушку. Она безмятежно спала.

— Эй! — негромко позвал он.

Девушка не шевельнулась. Покрывало сползло с нее, обнажив плечо. Наклонившись, Шейн процедил сквозь зубы:

— Все в порядке. Они ушли.

Филлис по-прежнему не шевелилась.

Выпрямившись, он с сомнением покачал головой. Потом сказал: «Проклятье!» — и направился к выходу. Остановившись, он обернулся и минуты две молча смотрел на нее. Если она не спала, ее притворство было высшей пробы. Еще раз чертыхнувшись, он вышел из спальни. В гостиной, выдвинув ящик стола, он глянул на большой нож, рукоятка которого была обернута тонкой ночной сорочкой.

Он сунул руку в карман халата и достал крошечный пистолет. Потом отнес на кухню пустую бутылку, его рюмки, графин с водой и открыл окно. Ночь выдалась жаркой. Пройдя в ванную, он распахнул окно и там, для циркуляции воздуха оставив открытой дверь. В гостиной он снял с кушетки подушки, превратив ее в кровать. Майкл Шейн любил домашний уют. Долгие годы, проведенные в гостиничных номерах, научили его создавать себе комфорт, даже, казалось бы, в немыслимых условиях. Придвинув стул к изголовью постели, он поставил на него пепельницу, положил сигареты и спички, потом закурил и выключил свет.

Скользнув под простыни, он блаженно затянулся. Мысли его вращались вокруг Филлис Брайтон, уснувшей в его спальне.

V

На следующее утро Шейн проснулся рано. Едва открыв глаза, он негромко пофыркал носом, потом потянулся за сигаретой и спичками. Закурив, он стал задумчиво наблюдать за поднимающимися к потолку колечками дыма. Проведя рукой по своим огненно-рыжим волосам, он опустил ноги и, не глядя, сунул их в домашние туфли. Его глаза не отрывались от закрытой двери в спальню. Потом он поднялся, надел халат и осторожно заглянул в нее. Филлис Брайтон по-прежнему крепко спала. Бесшумно пройдя внутрь, он достал из шкафа чистое белье и так же неслышно вышел. Побрившись в ванной, он вернулся в гостиную и оделся.

Халат, тапочки и пижаму он бросил на матрас, потом сложил матрас пополам. Задвинув кушетку, он положил к себе в карман сигареты и спички. Пепельницу он оставил на столе. Потом внимательно осмотрел комнату. Каких-либо признаков того, что ночь была проведена им в гостиной, обнаружить не удалось. Теперь, подумал он, пусть Пейнтер докажет, что я ночевал не у себя в спальне. Выдвинув ящик стола, он достал из него окровавленный нож и ночную сорочку и отнес их в кухню. Не меняя выражения лица, он начал неторопливо скоблить нож, держа его над умывальником. Сняв с вешалки посудное полотенце, он тщательно вытер орудие убийства, после чего бросил его в ящик с кухонными принадлежностями. Набрав в таз холодной воды, Шейн положил в него отмачиваться окровавленную сорочку.

Отмерив семь ложек кофе, он засыпал его в кофейник. Ожидая, пока закипит вода, он начал не спеша стирать сорочку. Потом, прополоскав ее под краном и выжав, стряхнул и, придерживая обеими руками за плечики, опустил на всю длину. Он одобрительно закивал, убедившись в отсутствии кровавых пятен. Подержав руку над электрической плиткой, он проверил температуру: она была достаточно высокой, такой, что можно было высушить, не повредив, нежную ткань. Занимаясь домашними делами, он размышлял о том, как легко за приготовлением завтрака уничтожить следы преступления.

Громко насвистывая, он снял с полки деревянный поднос и положил сосиски на две мелкие тарелки. На тот же поднос он поставил чашки, блюдца, положил вилки и ложки и, проделав две дырки в банке концентрированного молока, поместил ее рядом с сахарницей.

В гостиной он поставил поднос на стол, добавив к его содержимому бутылку коньяка. Немного поразмыслив, он достал из серванта сухой херес и две пустые рюмки. После этого подошел к двери в спальню и, постучав, открыл ее.

Филлис Брайтон сидела на кровати. Увидев Шейна, она приглушенно вскрикнула. «Доброе утро!» — приветствовал он и, подойдя к встроенному шкафу, достал из него фланелевый халат.

— Накинь халат и иди завтракать. Становится холодно. Халат был слишком велик для нее, она обмотала его вокруг тела, но подол волочился по полу. С плотно затянутым поясом и закатанными рукавами Филлис Брайтон села за стол.

— В таком одеянии тебе больше четырнадцати не дашь, — усмехнулся Шейн. — От рюмки хереса не откажешься?

Она улыбнулась и покачала головой:

— Нет, спасибо. Во всяком случае, не до завтрака.

— Херес должен быть объявлен нашим национальным напитком, с него нужно начинать трудовой день, — сказал Шейн. Он наполнил рюмку и тут же опорожнил ее.

Налив в обе чашки дымящийся кофе, он приступил к завтраку. С опущенными глазами Филлис молча последовала его примеру.

— В котором часу ты вчера легла спать? — Майкл Шейн ловко разрезал сосиску, подцепил вилкой одну половинку и с видимым удовольствием начал ее жевать.

— Я… — Она нерешительно подняла на него глаза, но он держал в руке чашку и был, видимо, заинтересован в решении единственного вопроса: не слишком ли горяч кофе. — Я… Мне все кажется сном. Вряд ли я скажу точно, что было наяву, а что мне приснилось.

Шейн кивнул:

— Подкрепляйся.

Потянувшись за сахаром, она еще выше закатала рукав. Пододвинув к ней сахарницу, Шейн спросил:

— Ты слышала, что говорили блюстители закона?

— Частично. — По ее телу пробежала дрожь, и сахар просыпался с ложки. — Кто они?

— Сыщики. Из Майами и Майами-Бич.

— А-а. — Она помешала ложечкой кофе.

— Хорошо, что ты не храпишь во сне.

— Они… они не знают, что я была здесь?

— Нет, конечно. — Шейн взглянул на нее с легким удивлением. — Если бы тебя обнаружили, ты была бы уже в каталажке.

— Вы хотите сказать — была бы арестована? — Голос ее срывался, а глаза испуганно расширились.

— Безусловно. — С аппетитом здорового человека Шейн отхлебнул крепкого кофе.

— Я укрылась покрывалом и старалась не слушать, что они говорят.

— Им ничего не известно, — успокоил ее Шейн. — Все было бы отлично, если б тебе не пришла в голову идиотская мысль удрать оттуда. У Пейнтера хорошая репутация, и ему надо поддерживать ее. Потому-то он и считает, что необходимо кого-то арестовать. Ты для этой роли подходишь лучше других.

— Вы хотите сказать — он теперь меня арестует?

— Если найдет, — бодро сказал Шейн. — А теперь доедай сосиски. Они будут невкусными, если остынут. А кофе тебя согреет.

Изогнув в полуулыбке губы, она начала покорно откусывать сосиску и маленькими глотками отхлебывать кофе. Шейн откинулся на спинку стула и закурил.

— Лучше тебе какое-то время побыть у меня, пока я не разберусь, что к чему.

— Побыть у вас? — Она боязливо посмотрела ему в глаза.

— Мой номер в отеле — последнее место, где они будут тебя искать. Особенно после вчерашнего визита. — Усмехнувшись, Шейн добавил:

— Пейнтер сказал, что не считает меня идиотом, способным привести тебя сюда.

— Но… но что они сделают, если обнаружат меня здесь?

Он пожал широкими плечами:

— Ничего ужасного. В конце концов, ты мой клиент. Я вправе защищать тебя от неправомерного ареста, пока занимаюсь проверкой всех обстоятельств преступления.

— О, — облегченно вздохнула она, и ее щеки покраснели от возбуждения. — Значит, вы все-таки верите мне? Вы поможете?

Ее благодарность, смешанная с наивной радостью привела Шейна в смущение. Пытаясь скрыть его, он нахмурился:

— Я пытаюсь отработать жемчужное ожерелье, которое ты дала мне в качестве гонорара.

— Вы чудесный человек! — дрожащим голосом произнесла Филлис Брайтон. — Все будет по-другому, стоит вам лишь поверить мне. Вы такой сильный! В вашем присутствии я сама чувствую себя сильнее!

Глядя в сторону, Шейн поднес ко рту чашку кофе:

— Вчера я едва не проявил слабинку. Едва…

Румянец на ее щеках стал темно-малиновым, но она промолчала.

— Забудем это. — Допив кофе, он встал. — Мне нужно кое-что выяснить, чтобы отработать свой гонорар.

Выйдя на кухню, он снял с веревки шифоновую сорочку.

Судорожно глотая воздух, она воскликнула:

— Боже! Ведь это моя сорочка! Откуда вы ее взяли?

Внимательно посмотрев на девушку, Шейн небрежно спросил:

— Когда ты видела ее в последний раз?

Она сдвинула брови, пытаясь вспомнить:

— Не знаю. Я часто надеваю ее на ночь.

Продолжая наблюдать за ней, Шейн, не скрывая раздражения, сказал:

— Если ты лжешь, тебе следовало бы быть артисткой, так здорово у тебя получается.

Она испуганно отпрянула назад:

— О чем вы? Я ничего не понимаю.

— Ты и я, — устало проговорил Шейн, — сейчас в одной лодке. — Он бросил ей сорочку. — Надень ее и возвращайся в постель. Шелк скоро сомнется, и никто не увидит, что ее недавно стирали. — Он прошел в угол гостиной и снял с вешалки шляпу.

Филлис смотрела на него с растерянным видом.

— Что вы собираетесь делать?

Он надел шляпу, потом, приблизившись к девушке, костяшками пальцев несильно провел по ее затылку.

— А ты оставайся здесь. Помой посуду, хотя бы один прибор. Потом отправляйся в постель. И обязательно надень сорочку. Запри дверь и не вылезай из постели, пока я не приду. Что бы ни случилось. Поняла?

Вздохнув, она прижалась щекой к его руке.

В дверях он еще раз предупредил ее:

— Не отвечай на телефонные звонки, не открывай дверь, когда будут стучать. И не выходи из спальни, если услышишь, что кто-то вошел. Возможно, это буду я, а, возможно, и посторонний. Оставайся за запертыми дверьми, что бы ни произошло. Отдыхай и попытайся заснуть. Старайся ни о чем не думать. — Он вышел, закрыв за собой наружную дверь.

В вестибюле возле стойки администратора Шейн остановился. Корреспонденции для него не было. Стрелки часов показывали десять. Примерно с минуту он разговаривал с клерком, сообщив, что вернется в полдень или позвонит.

Под ярким субтропическим солнцем он прошел пешком до Флаглер-стрит, откуда повернул направо к управлению полиции. Пройдя в здание через запасной выход он остановился у кабинета Билла Джентри.

Джентри был погружен в чтение газеты. Увидев Шейна, он приподнял голову и пробормотал приветствие.

Бросив шляпу на письменный стол, Шейн сел.

Джентри сказал:

— Пейнтер добился своего — все газеты кричат об убийстве.

— Да? — закуривая, неопределенно произнес Шейн.

— Ты читал?

Услышав отрицательный ответ, Джентри через стол пододвинул к Шейну газету. Тщательно разгладив ее, рыжеволосый сыщик начал просматривать заголовки, щурясь от табачного дыма, который клубами поднимался к потолку. Он быстро нашел заметку об убийстве миссис Брайтон и, прочитав ее, отложил газету в сторону.

Откинувшись на спинку кресла-качалки, Джентри откусил кончик своей черной как смоль сигары.

— Мистер Питер Пейнтер считает, что преступление совершила девчонка, — заметил Шейн.

Джентри кивнул:

— Бедняга вынужден был что-то сказать корреспондентам. Ее исчезновение всем кажется подозрительным.

— Да. — Шейн в раздумье смотрел на тлеющий кончик сигареты.

— Ты лучше представь ее на свет божий, Майк.

— Покуда этот заморыш висит у нее на хвосте, она будет надежно укрыта. Твой Пейнтер… — Далее Шейн некоторое время упоминал предков полицейского в нецензурных выражениях.

Терпеливо дождавшись конца темпераментной речи своего друга, Джентри сказал:

— Он ждал меня здесь, когда я вернулся от тебя вчера вечером. С ним была парочка газетчиков. Он сделал для них официальное заявление, которое ты только что прочел. Исчезновение Филлис он пытался увязать с тобой, но я посоветовал ему забыть о тебе.

Шейн выругался еще раз, хотя и не столь эмоционально, как минуту назад.

Джентри слушал его с одобрительной ухмылкой.

— Ладно, — вставил он наконец. — Какова твоя гипотеза, Майк?

— У меня нет времени придумывать гипотезы, — проворчал Шейн. — Это привилегия полицейских боссов. — Он зло глянул на Джентри, но тот, ухмыльнувшись, продолжал попыхивать сигарой.

— Что тебе требуется от меня, Майк? — спросил он.

Шейн перегнулся через стол:

— Вся информация, которую ты сможешь раздобыть о докторе Джоуле Педикью. Его настоящее и прошлое.

Джентри кивнул:

— Хорошо, поищу. Что-нибудь еще?

— Пока что все. И заранее спасибо.

Шейн вышел из кабинета. Из ближайшей аптеки он позвонил в приемную доктора Хиллиарда. Трубку сняла сестра, сообщившая, что доктор появится в половине одиннадцатого. Сейчас стрелки часов показывали десять двадцать, и Шейн решил не спеша прогуляться по Флаглер-стрит. Пройдя несколько кварталов, он вошел в угловое здание, где на лифте поднялся на десятый этаж.

Миновав холл, он оказался в роскошных апартаментах, где работали доктор Хиллиард и его помощники.

Златокудрая секретарша записала фамилию и, улыбнувшись, попросила подождать. Из кабинета врача она вернулась почти сразу же, кивком приглашая Шейна войти.

Беседа сыщика с доктором Хиллиардом была долгой и дружеской, но ожидаемых результатов не принесла. Доктор не смог или не захотел сообщить Шейну о состоянии здоровья Филлис Брайтон больше того, что он сказал накануне. Он соглашался со многими доводами Шейна, но профессиональная этика не позволяла ему обсуждать поведение доктора Педикью в случае с Филлис. Говоря о здоровье мистера Брайтона, доктор Хиллиард был менее сдержанным. Он признался Шейну, что состояние пациента вызывает у него недоумение. Какого-либо серьезного заболевания у Брайтона не установлено, и тем не менее самочувствие его не улучшалось. Ознакомившись с историей болезни, Хиллиард пришел к выводу, что его коллега Педикью сделал все от него зависящее, чтобы быстрее поставить больного на ноги. Доктору Хиллиарду казалось, что мистер Брайтон попросту утратил желание выздороветь и продолжать жить. Результаты анализов были удовлетворительными, тем не менее, больной слабел с каждым днем. Сейчас врачи, объяснил он Шейну, проводят тесты с целью убедиться, что все железы функционируют нормально. Если и эти исследования окажутся безрезультатными, то он будет просто не в состоянии диагностировать болезнь миллионера.

Внимательно слушая, Шейн задавал интересующие его вопросы. Он был явно разочарован, когда Хиллиард не подтвердил его подозрений в отношении доктора Педикью. Подавшись вперед, он спросил:

— Возможно ли, доктор, что причиной все возрастающей слабости мистера Брайтона являются наркотические препараты, которыми его тайно пичкают? Нет, подождите! — Он поднял руку, увидев, что доктор Хиллиард отрицательно покачал головой. — У меня есть своя теория.

Конечно, я не медик и не собираюсь вторгаться в сферу исключительно вашей компетенции. Я просто пытаюсь расположить факты в логическом порядке. Я никого не обвиняю — пока. Тем не менее, факт налицо — совершено убийство. Поэтому, прежде чем ответить, примите во внимание это обстоятельство. Возможно ли — я подчеркиваю слово «возможно» — для того, кто имеет доступ к пациенту, давать ему наркотики или вредные при данных обстоятельствах лекарства или вообще применять неправильные методы лечения? Иначе говоря, поступать таким образом, чтобы его необъяснимая слабость не проходила? — Он перегнулся всем телом через стол и пристально посмотрел в глаза доктору Хиллиарду.

Обдумывая подтекст, содержавшийся в вопросе Шейна, доктор снял очки и слегка покачивал их в пальцах. Это был честный человек, для которого этические нормы врача были святыней. Ему казалось само собой разумеющимся, что человек медицинской профессии неукоснительно выполняет свой долг перед обществом. Ему нравился Шейн, а доктор Джоул Педикью вызывал у него неприязнь. Хиллиард читал утренние газеты и догадывался, что Шейн пытается отвести от Филлис Брайтон обвинение в убийстве. Будучи знаком с Филлис, он не верил, что она виновна. Однако прежде чем ответить, он обдумал все возможные варианты.

— Это абсолютно невозможно, Шейн. Извините, но я не могу разделить вашу теорию. — Он снова надел очки и с сожалением покачал головой. — Некоторые обстоятельства позволяют исключить гипотезу о том, что какое-то постороннее лицо несет ответственность за состояние мистера Брайтона.

Шейн с разочарованным видом откинулся на спинку стула:

— Черт его знает, что теперь делать! Вы уверены, что не ошиблись?

— Я не из тех, кто делает скороспелые выводы, — ответил доктор Хиллиард.

— Да, видит Бог, в этом вас не обвинишь. — Шейн глубоко вздохнул, и его ноздри раздулись. — Моя теория рассыпалась, как карточный домик. — Встав, он криво усмехнулся. — Вот что бывает с любителями стройных теорий! Здесь я ничуть не лучше, чем шеф сыщиков из Майами-Бич.

Доктор Хиллиард тоже поднялся:

— В любое время… любая информация, которая имеется в моем распоряжении…

— Спасибо, док. Кивнув, Шейн вышел из кабинета.

Было около двенадцати, когда он спустился в лифте на первый этаж. Войдя в телефонную будку, Шейн позвонил дежурному клерку в свой отель. В его адрес поступило срочное сообщение, сказал клерк. Его просили немедленно позвонить мистеру Рэю Гордону в номер люкс 614 в отеле «Эверглейдс». Поблагодарив клерка, Шейн положил трубку, затем снова поднял ее и набрал номер Гордона.

— Говорит Майкл Шейн. Вы просили позвонить, — сказал он, когда абонент на другом конце провода произнес: «Алло?»

— Мистер Шейн? Отлично. Срочно приезжайте ко мне. Дело не терпит отлагательства.

VI

Дверь в номер 614 открыл мужчина могучего телосложения. Он был почти таким же высоким, как и сам сыщик. Природный размах его плеч подчеркивал свободный двубортный пиджак. Мужчина бы чисто выбрит, глубокие складки на его лице напоминали ряд пересекающихся прямоугольников. У него были тонкие губы, землистый лица и холодные глаза, невыразительные и жесткие, как мраморные шарики.

Наиболее выразительной чертой мистера Рэя Гордона была, пожалуй, его прическа. Коротко стриженные волосы на макушке стояли торчком наподобие щетки — от виска до виска. Такая стрижка удлиняла фигуру, создавала обманчивое впечатление более высокого, чем в действительности, роста. В остальном его внешность была заурядной. На нем были темно-синий пиджак и брюки спортивного покроя, хотя и сшитые на заказ, но по существу мало чем отличающиеся от тысяч подобных. Со спокойным серым цветом галстука, удачно сочетавшимся с цветом сорочки, хорошо гармонировала жемчужная булавка.

Наклонив голову, Гордон отошел в сторону, пропуская гостя. Просторная, роскошно обставленная комната выходила окнами на залив Бискейн. Кроме Гордона, в комнате не было никого, однако по обеим сторонам виднелись открытые двери.

Войдя в комнату, Шейн обратился к мужчине:

— Мистер Гордон?

Гордон кивнул. Закрыв дверь, он окинул Шейна пристальным взглядом. Это не был неприязненный взгляд исподтишка. Рэй Гордон хотел знать, с кем имеет дело, и реакция собеседника на бесцеремонное разглядывание его абсолютно не интересовала.

— Ты Майкл Шейн? — Слова были короткие, отрывистые, хотя интонация и не отличалась грубостью.

Кивнув, Шейн с любопытством посмотрел на хозяина номера.

Подойдя к креслу, Гордон знаком предложил Шейну сесть. Пожатие руки или какой-либо другой вид приветствия он считал, по-видимому, излишним.

— О тебе мне сообщил Конрой, — произнес он.

Сев в кресло и не спеша закурив, Шейн равнодушно спросил:

— Этот ублюдок?

— Точно так же отозвался о тебе и он. — Достав сигару из обтянутого кожей ящичка, Гордон прикурил от инструктированной золотом зажигалки. — Зная Конроя, я решил, что это неплохая рекомендация.

Шейн вздохнул:

— Я подумал, а вдруг он твой дружок.

— Скорее наоборот. — Гордон любовно глянул на сигару. — У меня есть выгодное дельце для частного сыщика. О нем не стоит особенно распространяться, хотя полиции придраться здесь не к чему.

— Слушаю.

Выпустив изо рта колечко дыма, Гордон предложил:

— От спиртного не откажешься?

— Не откажусь. — Вытянув свои длинные ноги, Шейн посмотрел в окно на окаймленный пальмами песчаный пляж, за которым поблескивал голубизной залив Бискейн. Повернув голову, Гордон крикнул:

— Пару бокалов, Дик!

Некоторое время собеседники молча курили.

За дверью слева слышался звон стеклянной посуды. За другой дверью была открытая ванная, во всю высоту облицованная зеркалами, в которых отражался интерьер смежной спальни. В спальне горела люстра, свет которой падал на женщину, сидевшую на пуфе перед туалетным столиком. Ее лицо было повернуто в противоположную сторону, но, судя по спине, не вызвавшей особого интереса Шейна, женщина была молодой. Такое же впечатление производил и ее затылок в завитушках темных блестящих волос.

В комнату вошел Дик, худощавый парень с подносом, на котором стояли два полных бокала. Лоб Дика был почти целиком скрыт под шапкой густых черных волос. На его бескровном одутловатом лице выделялся нос, напоминающий клюв птицы. Дик был щегольски одет. «Он выглядит так, подумал почему-то Шейн, — будто в детстве его любимым развлечением было отрывать крылышки у мух. Сейчас он, наверное, тоже не прочь бы этим заняться».

Из-под левой подмышки у Дика выпирало что-то массивное. Поставив поднос на стол, он украдкой посмотрел на Шейна, несколько секунд оставаясь в нерешительности, потом на цыпочках удалился так же бесшумно, как и вошел.

Гордон протянул Шейну бокал. Сделав большой глоток, Гордон спросил:

— Сколько парней у тебя в команде?

— Я работаю в одиночку. — Слегка нахмурившись, Шейн посмотрел на бокал. — В необходимых случаях беру себе помощников. Столько, сколько необходимо.

— Телефон конторы не указан в справочнике, — заметил Гордон.

Шейн утвердительно кивнул.

— Дельце, которое я хочу тебе поручить, потребует усилий всей команды, — продолжал Гордон.

— Будут все, кто потребуется. — Опорожнив бокал, Шейн поставил его на стол.

Женщина в соседней комнате повернула голову и, нагнувшись вперед, начала вдевать серьгу в левое ухо. В зеркале показался ее профиль, поразивший Шейна своей красотой. У нее были классические черты лица с изрядной долей надменности, казавшейся не совсем уместной.

— Тебе придется заняться моим делом немедленно, — сказал Гордон. — Иначе все может провалиться к чертям.

— В таком случае, — предложил Шейн, — перейдем к фактам.

Женщина наклонила голову в противоположную сторону и теперь вдевала сережку в другое ухо. Судя по всему, она знала, что Шейн наблюдает за ней.

— Дельце мое состоит в следующем. — Гордон тоже опорожнил свой бокал и со стуком поставил его на стол. — В ближайшие дни сюда приезжает некий Д. К. Хендерсон. Может быть, даже сегодня. Не исключено, что он появится под вымышленным именем. Мне нужно знать о его прибытии сразу же, в ту же минуту.

— Каким видом транспорта он прибудет? И куда направится?

— Не знаю. Если бы у меня были ответы, я не нанимал бы тебя.

Шейн задумчиво потер подбородок.

— Это сложная задача. Расскажи о ней поподробнее. В городе два вокзала, аэропорт, морская пристань, тысячи людей ежедневно приезжают на автомобилях. Некоторые прибывают прогулки ради на собственных яхтах.

— О яхтах и автомобилях можешь забыть, — возразил Гордон.

— Ну, толку от этого немного, — проворчал Шейн.

Девушка в соседней спальне поднялась на ноги и сейчас шла в ванную, развязывая пояс на шелковом халате. Ее глаза были скромно опущены.

Шейн был готов поспорить, что эту сценку она разыгрывает ради него. В ванной она небрежным движением сбросила халат, но прежде чем бесшумно закрылась дверь, он мельком увидел ее в лифчике и коротких трусиках.

— Если работа тебе не по плечу, так и скажи, — заметил Гордон. И не отнимай у меня время. — Он упорно не замечал, куда направлен взгляд его собеседника.

— Ты хочешь, чтобы я останавливал каждого приезжающего и спрашивал, не зовут ли его «Д. К. Хендерсон» — осведомился Шейн.

Выражение глаз Гордона изменилось. Из безразличного и холодного оно стало оценивающим. С видимым трудом он изобразил на лице улыбку. Когда рука Гордона скользнула под пиджак, Шейн внутренне напрягся. Однако вскоре он вновь расслабился, убедившись, что собеседник достал лишь кожаный бумажник. Вынув из него маленький, но очень четкий снимок худощавого мужчины средних лет с высоким лбом и короткими усиками, Гордон передал его Шейну.

— Вот твой человек.

Рыжеволосый сыщик внимательно посмотрел на фотографию:

— Я размножу ее. Он не устроит маскарада с переодеванием, чтобы незаметно проскочить в город? Другими словами, не догадывается, что его разыскивают?

— Мистер Хендерсон, — медленно сказал Гордон, — один из самых известных художественных критиков в Соединенных Штатах. Он себя не афиширует, но переодеваться и менять внешность не станет.

Шейн кивнул:

— Согласен. Я подберу самых крепких парней. Но тебе это недешево обойдется.

— Сколько? — Рука Гордона снова скользнула под пиджак, не нарушив более душевного равновесия Шейна. Достав бумажник, Гордон положил его на стол и, приподняв кустистые брови, посмотрел на Шейна.

— Тысяча в качестве аванса.

Брови Гордона приподнялись еще выше, сложившись на лбу в прямую линию.

— Я не прошу тебя убивать президента.

Поднявшись, Шейн возразил:

— Эта работа — не беззаботная прогулка по городу. Раз дорого, давай не отнимать друг у друга времени понапрасну.

Гордон тоже встал. Улыбка сошла с его квадратного лица:

— Крутой мужик?

— Крутой, когда требуется.

Позади Гордона худосочный парень прислонился к дверному косяку с выражением нетерпеливого ожидания на лице. Пальцы его правой руки ласково поглаживали массивный предмет, выступавший из-под левой подмышки.

Шейн по-волчьи усмехнулся:

— Я передумал — две тысячи.

Теперь Гордон тоже улыбнулся. Его губы раскрылись, и верхняя часть лица, казалось, оторвалась от нижней, образовав неаппетитные складки на мясистой физиономии.

— Из нас с тобой получилась бы неплохая пара. — Он достал из бумажника две тысячедолларовые бумажки.

С бесстрастным видом приняв деньги, Шейн произнес, указывая на фотографию Хендерсона:

— Давай уточним. Физического насилия к нему не применять и не задерживать. Подвесить надежного хвоста, как только он появится в городе. И сразу сообщить тебе?

— Именно. Гордон направился к двери. — Беспокоить его не следует. Требуется одно: он не должен ни с кем встречаться в Майами, пока с ним не повидаюсь я Шейн закурил.

— Полезно бы знать его предполагаемый маршрут в городе.

Несколько мгновений Гордон молча смотрел на сыщика, потом сказал:

— Думаю, сначала он заедет в гостиницу, в какую — не знаю. Однако может и не заехать. Может прямо поехать в Майами-Бич или позвонить туда Брайтону. Я дал тебе две тысячи, Шейн, чтобы он этого не сделал.

— Отчего ты не сказал о Брайтонах раньше?

Не ответив, Гордон распахнул дверь. Шейн продолжал:

— Брайтоны? Руфус Брайтон? Там вчера кого-то убили.

— Именно, — коротко подтвердил Гордон.

Стоя в дверях, он наблюдал, как Шейн шел через холл. Когда тот нажал на кнопку лифта, он закрыл дверь.

В вестибюле на первом этаже Шейн отыскал крохотную комнатушку без вывески.

— Привет, Карл! — обратился он к плотному мужчине, едва видимому едва из-за груды бумаг на столе.

Карл Болтон абсолютно лысый, с приятным, ничего не выражающим лицом человек, был штатным сыщиком отеля.

Откинувшись назад, он протянул пухлую руку:

— Здорово, Майк!

Опустив свое нескладное долговязое тело на край стола, рыжеволосый сыщик спросил:

— Что скажешь о шестьсот четырнадцатом люксе?

Нет, о шестьсот четырнадцатом ему ничего не известно, но он постарается выяснить, если надо, ответил Болтон. Пусть Майк подождет минутку. Он вышел через внутреннюю дверь и вскоре возвратился с листом бумаги в руке.

— Они прибыли утром из Нью-Йорка. Сегодня. — Он глянул на бумагу. — Мистер Рэй Гордон с дочерью и секретарем. Имя секретаря Дик Мейер. А в чем дело, Майк? Что-нибудь не так?

— Секретарь, — сообщил Шейн, — наемный бандит. Дочь слишком красива, чтобы быть просто дочерью. А в общем, присматривай за ними, Карл. — Он встал.

— Подожди, Майк, — торопливо сказал Болтон. — Может, тебе самому что-нибудь известно? Тогда выкладывай.

— У меня на них нет компромата. Я просто даю тебе дружеский совет.

— Послушай! — В голосе Болтона слышались просящие нотки. — Я всегда вел с тобой честную игру.

— Хорошо, — ответил Шейн, оборачиваясь. — Они мои клиенты. Буквально набиты зелененькими. Это все, что я могу тебе сообщить. Звони, если что-нибудь случится.

Часы показывали двенадцать тридцать, когда он выходил из отеля. Дойдя до Флаглер-стрит, он вспомнил о Филлис и заглянул в кулинарный магазин. К себе в гостиницу он вернулся с бумажным пакетом, в котором были ветчина, сыр, булочки и кое-какие фрукты. В его отсутствие ему никто не звонил, информировал его дежурный клерк. Он поднялся на лифте на свой этаж и, насвистывая, двинулся по коридору.

Он сразу же прекратил свистеть, увидев, что дверь в его номер распахнута настежь. Постояв с минуту в нерешительности, он опустил на пол пакет с провизией и просунул в дверь сначала одно, потом другое плечо.

Дверной замок был сдвинут с места «фомкой». Он не выказал удивления, увидев двоих мужчин, сидевших в креслах в его гостиной.

VII

Билл Джентри вынул сигарету изо рта и невесело ухмыльнулся. Лицо Питера Пейнтера оставалось серьезным. При виде Шейна его щеки покрылись красными пятнами, а в глазах появилось недоброе выражение.

Шейн дружелюбно, словно присутствие посторонних в его номере было делом обыденным, сказал:

— Привет. — Признаков обыска в гостиной он не заметил. Дверь в спальню была заперта. Обойдя посетителей, Шейн с бумажным пакетом направился в кухню.

— Как дела, Майк? — поинтересовался Джентри.

Пейнтер молчал. Его пристальный взгляд неотрывно следовал за сыщиком.

Посуда, которой они пользовались с Филлис во время завтрака, была вымыта и аккуратно отставлена в сторону. Шейн положил пакет на кухонный стол, потом, не оборачиваясь, поставил на электрическую плиту чайник с водой и засыпал в кофейник нужное количество кофе.

— Где она, Шейн? — Вопрос прозвучал резко и неожиданно, словно выпущенная из пистолета пуля.

Шеф сыщиков из Майами-Бич стоял в дверях, широко расставив ноги. Не обращая на полицейского внимания, Шейн не спеша закрыл кофейник крышкой.

— Вы будете отвечать или… — Пронзительный голос Пейнтера сорвался на визг. — Я не позволю, чтобы плевали на мои слова!

Продолжая, как и прежде, стоять к нему спиной, Шейн негромко насвистывал. Взяв нож, он с иронической ухмылкой начал нарезать батон тонкими ломтиками.

Внезапно за спиной Шейна послышались тяжелые шаги Джентри.

— Смотри, чтобы тебя не хватил удар, Пейнтер, — раздался успокаивающий голос. — Давай все спокойно обсудим с Майком.

Не оборачиваясь, Майкл Шейн продолжал нарезать батон. Это занятие, судя по всему, ему чрезвычайно нравилось, тем более что нож был необыкновенно острым.

Примирительным тоном Джентри обратился к Шейну:

— Идиот, я стараюсь, чтобы у тебя не было крупных неприятностей, а ты нарываешься на них сам. Мистер Пейнтер не привык к подобному обращению.

Прекратив резать хлеб, Шейн обернулся и бросил на Джентри недобрый взгляд.

— Какой ужас! — насмешливо воскликнул он. — Что я должен сделать, чтобы понравиться мистеру Пейнтеру? Может, мне упасть на колени и извиниться за то, что я запер дверь на ключ и вам, бедняжкам, пришлось ее взламывать?

На лице Джентри появилось недоуменное выражение.

— Вернемся в гостиную и все обговорим, — предложил он. — Никто не собирался тебя оскорблять, Майк. Ни я, ни Пейнтер не взламывали твою дверь.

— Нет? — Шейн отрезал от батона еще два ломтика и отложил нож в сторону. Его взгляд оставался неприязненным. Увидев, что Пейнтер вернулся на прежнее место, Джентри взял Шейна за руку и с облегчением вздохнул.

— Какого черта вы рассказываете мне сказки? Если не вы сломали замок, то кто же? — возмутился Шейн.

Пейнтер собрался что-то сказать, но Джентри опередил его:

— Дело обстояло так, Майк. Кто-то позвонил Пейнтеру в одиннадцать сорок пять и сообщил, что девица Брайтонов спит у тебя в номере. Пейнтер связался со мной и попросил встретить его в твоем отеле, чтобы при аресте были соблюдены все формальности. Потом помчался сюда. Из вестибюля мы поднялись вместе и обнаружили, что твою дверь уже кто-то открыл силой.

В номере никого не было.

Шейн перевел взгляд на закрытую дверь спальни.

— Ее там нет, — сообщил Джентри. — Что все это значит, Майк?

Теперь Шейн смотрел на Пейнтера:

— Звонил мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Тебе, конечно, не пришло в голову проследить, откуда звонили?

Пейнтер мгновенно набросился на него, как боевой петух:

— Собираешься учить меня моей работе? Естественно я проследил. Звонили из автомата в вестибюле отеля.

— А это оставляет широкий простор для догадок — проворчал Шейн.

— Не исключаю, что ты сам и звонил, чтобы застраховаться от нежелательных последствий.

— Безусловно. — Голос Шейна был полон презрения. — Сначала я взломал собственную дверь, утопил девчонку в ванной, расчленил ее и отправил посылкой в Болонью. Именно из нее я и собираюсь приготовить сейчас бутерброды с мясом.

Джентри глухо простонал:

— Ладно, парни, продолжайте в том же духе. Посмотрим, чем все закончится.

Беспомощно пожав плечами, Шейн повернулся к своему другу:

— Меня тошнит от этого полоумного.

Вскочив с места, Пейнтер закричал:

— Где девчонка?

Шейн обратился к Джентри:

— Объясни ему, Билл. А мне надо на кухню — вода закипела.

Он торопливо вышел из гостиной. Наливая кофе и приготавливая сандвичи, он прислушивался к доносившимся из-за двери голосам. Он отнес поднос с едой в гостиную, не предложив посетителям ни кофе, ни сандвичей.

Пейнтер наблюдал за его действиями в угрюмом молчании.

— Для чего, — спросил Джентри, — ты притащил ее сюда?

Пейнтер театральным жестом сунул руку в карман и извлек оттуда носовой платок со следами губной помады.

— Как это попало в твою спальню?

Кустистые брови Шейна возмущенно приподнялись:

— Копаешься в моей личной жизни?

— Это не те предметы, которые обычно находят в спальне холостяка.

— Зависит от того, кто холостяк, — возразил Шейн. — Устрой у меня обыск и наверняка найдешь не меньше дюжины женских платков. Ну и что? Посылай полицию нравов, если так неймется.

— И конечно, все платки помечены инициалами «Ф. Б.», — съязвил Пейнтер.

— У меня не фотографическая память, — бодрым тоном заметил Шейн. — Когда допью кофе, мы можем пойти и проверить, так ли это. — Поднеся ко рту чашку, он с удовольствием отхлебнул ароматный напиток.

— Ты тянешь время, Майк, — сказал Джентри, — но это тебе ничего не даст. Если она была здесь, а сейчас ее нет, то где же она?

— Я не любитель отгадывать загадки. — Усмехнувшись, Шейн с аппетитом откусил сандвич.

— Но ты не отрицаешь, — прокричал своим пронзительным голосом Пейнтер, — что она была здесь?

— Я буду отрицать все, что мне заблагорассудится. И никто со мной ничего не сделает. — Отвернувшись от рассерженного полицейского, Шейн спросил Джентри: — Тебе удалось что-нибудь узнать по тому вопросу, о котором я тебе говорил сегодня утром?

— Абсолютно ничего. Мы послали в Нью-Йорк несколько телеграфных запросов, но Педикью невинен, как агнец.

— Я тоже интересовался доктором, — вмешался в разговор Пейнтер. — Вчера вечером проверил всю его прошлую жизнь.

— Меня абсолютно не интересует, — бросил Шейн, — что вы о нем узнали.

— Поговорим о девице Брайтон, — прервал его Джентри. — Была она вчера у тебя?

— Вчера у меня был ты, — напомнил ему Шейн. — Ты ее видел?

— Тем не менее, тебе придется объяснить, — искривив рот в гримасе, сказал Пейнтер, — каким образом здесь оказался платок с ее инициалами.

— Я ничего не собираюсь объяснять. Делай свои собственные выводы, и посмотрим, куда они тебя заведут. — Поднявшись с места, Шейн отнес посуду на кухню, вымыл ее и поставил на сушилку. Жизнерадостно насвистывая, он достал с полки непочатую бутылку коньяка.


Пейнтер смотрел в пол, а его коллега внимательно наблюдал, как Шейн, поставив на столик две рюмки, наполнял их до краев коньяком. Одну рюмку он протянул Джентри. Шефа сыщиков из Майами-Бич он как будто не замечал.

Подняв рюмку, Шейн с бодрой улыбкой произнес:

— За новые кровавые и ужасные убийства! — Осушив рюмку, он смачно облизал губы и добавил: — Если у вас, парни, все, я вас больше не задерживаю.

— Боже мой! — снова взорвался Пейнтер. — Голос по телефону очень напоминал твой. Именно ты, на мой взгляд, можешь позволить себе подобные идиотские штучки. Хотел спрятать концы в воду? Где ты был в одиннадцать сорок пять?

Шейн закурил сигарету и спокойно ответил:

— Не твое собачье дело.

Пейнтер в ярости повернулся к Джентри:

— Мы арестуем его по подозрению.

Пристально взглянув на Шейна, Джентри пожал плечами:

— Его выпустят через час из-за незаконности ареста. — Он покачал своей тяжелой головой. — Думаю, он знает не больше нас, где сейчас девчонка. Пойдем. — Он быстро поднялся.

Шейн насмешливо усмехнулся:

— Заглядывайте почаще. Кто знает, когда еще в моей постели будет ночевать очаровательная убийца.

Сидя за столом, он наблюдал, как посетители выходят из номера. Спустя несколько минут он поинтересовался по телефону у дежурного, убрались ли его гости из отеля. Клерк, хорошо знавший Джентри, сказал, что полицейский и еще один невысокий мужчина вышли из вестибюля на улицу.

Положив трубку, Шейн прошел в спальню. Постель была прикрыта покрывалом. Он отвернул подушку и матрас в надежде найти записку, но ее не было — ни там, ни на туалетном столике. Все в спальне было в идеальном порядке. Он тщательно обследовал ванную и кухню. Дверь из кухни, выходившая на запасную лестницу, была заперта. Потом он снова вернулся в гостиную и проверил ящики комода. Пистолет Филлис Брайтон исчез.

Выйдя из номера, он тщательно осмотрел снаружи входную дверь. Она была открыта профессионалом, в распоряжении которого имелся набор первоклассных воровских инструментов. На двери был французский замок, но взломщик сумел отжать ее от дверной коробки и, вставив тонкую стальную пластину, отодвинуть щеколду. Вся проведенная без шума операция заняла, по-видимому, несколько минут. Оставаться в номере не имело смысла, и Шейн, закрыв дверь и убедившись, что, несмотря на незначительный перекос, замок работает нормально, надел шляпу и спустился в вестибюль.

Должность сыщика в штате отеля, в котором он жил, предусмотрена не была. Оба лифтера заявили в один голос, что ничего подозрительного возле его номера они в это утро не заметили.

Когда он нарисовал им словесный портрет Филлис, ответ был также отрицательным. Никто не видел, как она выходила из его номера. Конечно, любой посетитель, будь на то его воля, мог уйти из отеля через запасной выход.

Потом Шейн заглянул к управляющему, объяснив, что в его номере побывали взломщики. Он попросил тщательно опросить всех служащих, не видел ли кто-нибудь подозрительных личностей, шатавшихся по коридору. Закончив дела в гостинице, он направился в центр города.

Студия Пелхэма Джойса находилась на третьем этаже одного из многочисленных деловых зданий на Флаглер-стрит. Поднявшись по давно некрашеной лестнице Шейн очутился в просторной комнате, окна которой выходили на улицу.

На полу студии в изобилии валялись окурки, был рассыпан табачный пепел, стены до последнего квадратного дюйма были увешаны картинами. Неподалеку от окна стоял мольберт с чьим-то неоконченным портретом, рядом в художественном беспорядке стояли стулья. В кресле-качалке сидел сам Пелхэм Джойс, положив ноги в домашних тапочках на подоконник.

Увидев Шейна, он наклонил голову, кивнул и продолжил с интересом наблюдать сквозь окно за уличным движением. Это был небольшого роста сморщенный человечек с огромной лысой головой и худым анемичным лицом. На нем были полотняные брюки с пятнами краски, грязная рубашка, в прошлом, видимо, белая, галстук в горошек, свободно болтавшийся на его тонкой шее, и поношенная вельветовая куртка. Возраст его определить было трудно, хотя Шейн полагал, что ему далеко за семьдесят. Джойс прошел курс обучения живописи в лучших академиях Европы и в свое время был широко известен как непревзойденный портретист. Однако парижские бульвары и чрезмерное увлечение абсентом убили в нем и жизненные силы, и талант.

С этим человеческим обломком, выброшенным волнами жизни на побережье Майами, Шейн был знаком несколько лет. Здесь в мечтах и безделье Пелхэм Джойс доживал последние годы, довольствуясь тем немногим, что предоставляет людям благословенный тропический климат. Притянув к себе стул и убедившись, что у него сохранились все четыре ножки, Шейн сел рядом со стариком. Движением руки Пелхэм Джойс показал на шумную улицу внизу. Рука была настолько тонкой, что казалась прозрачной.

— Идиоты. Куда-то спешат, суетятся, словно сегодня последний день их жизни. Вы знаете что-нибудь о Д. К. Хендерсоне? — спросил Шейн.

— Конечно. — Джойс не отрывал взгляда от окна. — Самозваный художественный критик. Путешествует по миру и угождает неистребимому желанию миллионеров-колбасников прослыть меценатами.

— Таких, скажем, как Брайтон?

— Именно. — Обернувшись, Джойс бросил быстрый взгляд на Шейна. — Для Брайтона Хендерсон подыскал несколько приличных вещиц, когда этот идиот составлял себе коллекцию. Брайтон сделал широкий жест и подарил свое собрание Метрополитен-музею, а потом, оставшись без средств, попытался вернуть его обратно. Музей, естественно, отказал: они цепко держатся за то, что им удалось заполучить. Сомневаюсь, чтобы у Брайтона сохранилось желание меценатствовать.

Шейн терпеливо ждал, когда старик закончит рассказ. Потом поинтересовался:

— Хендерсон по-прежнему агент Брайтона?

— Не думаю. Сегодня Брайтон не может позволить себе роскошь иметь агента. — Пелхэм Джойс беззвучно рассмеялся.

— Вам не известны случаи, когда такие агенты доставали бы за бесценок произведения старых мастеров, а потом сбывали их за баснословные деньги?

— Это больше из области газетных уток, — пробормотал Джойс.

— Но все же подобные вещи случаются? — настаивал Шейн.

— Да, конечно. Если мне не изменяет память, именно Хендерсон откопал где-то в руинах итальянского замка подлинник Рембрандта. Было это лет пять назад. Картина сейчас в коллекции Брайтона.

На сколько, осведомился Шейн, — тянет сейчас подобное полотно?

— На столько, сколько какой-нибудь проклятый идиот согласен за него заплатить. — Голос Джойса внезапно сделался пронзительным. — Сто тысяч, полмиллиона, два миллиона. Для коллекционеров важен раритет, а не само искусство.

— Такие вещи обычно ввозятся контрабандно. Или я ошибаюсь?

— Естественно. Ни один уважающий себя коллекционер не станет платить пошлины за редкую картину.

— Тогда, — терпеливо спросил Шейн, — как это им удается?

— Самый простой метод — замазать на оригинале подлинную подпись и написать фамилию какого-нибудь известного копииста. После этого, как правило, агенты мало пересекают мексиканскую границу, стараясь держаться подальше от дотошных нью-йоркских таможенников.


Шейн поблагодарил его и некоторое время посидел с ним, пока старик ворчал об упадке искусства и распаде личности художника. Однако оставался в студии он всего несколько минут, после чего отправился в туристское бюро. Некоторое время он изучал график прибытия судов из Европы в Мексику, а также расписание движения поездов и самолетов.

Интересующую его информацию он занес к себе в записную книжку, твердо отказавшись от настойчивого предложения клерка организовать для него увлекательную поездку в какую-нибудь отдаленную точку земного шара. Затем он вернулся к себе в гостиницу.

Из номера Шейн заказал междугородный разговор с таможней города Ларедо, штат Техас. Когда его соединили, он подробно обсудил все вопросы со знакомым таможенником. С двумя бумажками по тысяче долларов в кармане он мало беспокоился о стоимости телефонных переговоров.

Таможенник клятвенно обещал, что немедленно даст знать, как только некий мистер Д. К. Хендерсон пересечет границу.

Стрелки часов показывали три, когда Шейн спустился в вестибюль. Там ему сообщили, что тщательный опрос служащих отеля не дал результатов. Взломщиков, проникших в номер Шейна, никто не видел. Управляющий, тем не менее, выразил Шейну глубокое сочувствие, хотя тот и заверил его, что особых претензий к администрации у него нет, так как ничего ценного из номера не пропало.

Он вышел из отеля, сел в машину и поехал по дамбе в Майами-Бич для повторного визита в дом Брайтонов.

VIII

Днем особняк Барайтонов выглядел почти так же, как и накануне вечером. Казалось, его окружает какая-то гнетущая атмосфера, что, по мнению Шейна, объяснялось трагедией, произошедшей здесь вчера. При дневном свете он увидел, что подъездная дорожка, огибая дом с южной стороны, ведет к большому бетонному гаражу позади здания. Двери гаража были закрыты. Надстройка над ним представляла собой, по-видимому, жилое помещение.

Ни на дорожке, ни у въездных ворот Шейн не заметил ни одного автомобиля. Поставив машину там же, где и накануне, он поднялся вверх по ступеням веранды.

Дверь открыла та же самая горничная. Она показалась Шейну еще более усохшей, глаза у нее были красные, будто от недосыпания. Горничная узнала его, однако радости при виде его не выказала, поинтересовавшись неприветливым тоном, что ему нужно.

Шейн сказал, что желает видеть мисс Брайтон.

— Мисс Филлис Брайтон, — добавил он.

— Ее нет. — Горничная попыталась закрыть дверь, однако Шейн успел вовремя подставить ногу.

— Когда ее ожидают?

Не имею понятия. Она презрительно фыркнула.

— Это важно, — заметил Шейн. — Как вы полагаете, когда она здесь появится?

— Я ничего не полагаю. Она отсутствует со вчерашнего вечера.

— Ладно, — сказал Шейн без тени разочарования в голосе, — тогда я поговорю с мистером Брайтоном.

— О нет, сэр. — Горничная пришла в ужас. — Он болен, очень болен. Посетители к нему не допускаются. — С силой толкнув дверь, она попыталась заставить Шейна убрать ногу.

— Отлично, — невозмутимо произнес сыщик. — Тогда я хочу увидеть доктора Педикью.

— Доктор отдыхает, сэр. Он просил не беспокоить его.

Да пропадите вы все пропадом! — негодующе воскликнул Шейн. Оттолкнув горничную, он распахнул дверь.

— Тогда я просто поболтаюсь по дому и поговорю сам с собой. — Он шагнул в дом.

Она заторопилась за ним.

— Мистер Монтроуз, кажется, в библиотеке.

— Тем лучше, — проворчал Шейн, — я навещу его, как только кончу беседовать с самим собой. — Он начал подниматься по лестнице.

После некоторого колебания горничная последовала за ним.

Дойдя до верхней площадки, Шейн обернулся:

— Где лежит мистер Брайтон?

— Его нельзя беспокоить, сэр. Это было бы грубым нарушением указаний врача.

— Ни один врач, — возразил Шейн, — не может запретить мне видеть человека, который мне нужен. Покажите его комнату, пока я не начал открывать все двери подряд.

— Хорошо, сэр, — с озлоблением сказала горничная и повела его в левое крыло здания.

Негромко постучав в запертую дверь, она загородила ее своим телом. Чтобы войти, Шейну пришлось бы применить силу.

Дверь слегка приоткрылась, и из нее выскользнула стройная девушка в белой накрахмаленной форме сестры милосердия. Она была очень маленького роста, совсем юная, с розовыми щечками и правдивыми серыми глазами.

— В чем дело? — Девушка строго глянула мимо горничной на Шейна.

— Этот джентльмен, — легким доворотом плеча горничная указала на Шейна, — желает видеть мистера Брайтона. — Отойдя в сторону, она снова злобно взглянула на Шейна.

— О нет! — Сестра решительно покачала головой. — Мы не должны нарушать указаний доктора.

Сделав шаг вперед, Шейн вплотную подошел к ней. Ее белая накрахмаленная шапочка не доставала ему и до подбородка. Девушка спокойно смотрела на него.

Он раздраженно пояснил:

— Никто не собирается обижать вашего пациента. Мне нужно только взглянуть на него. В этом нет никакого вреда.

— Мне очень жаль, — возразила она, — но я не могу впустить вас.

Горничная повернулась и ушла.

С обезоруживающей улыбкой Шейн легонько потрепал девушку по щеке.

— Ну, ангел мой, разрешите?

— Только если разрешит доктор, — без тени улыбки ответила она.

— Работа превыше всего. Разве не так? А где та сестричка, которую я видел вчера вечером? Высокая, с манящим взглядом? Сверхсексуальная? Она бы меня впустила.

В глазах девушки заиграли веселые искорки:

— Да, пожалуй. Вы имеете в виду мисс Хант? Ночную сестру?

— Доктор называл ее Шарлоттой.

— Она сейчас свободна от дежурства, отдыхает в своей комнате на другой стороне холла. Сегодня мы меняемся. Я дежурю до полуночи, потом она сменит меня.

— Тогда, возможно, мне больше повезет ночью, — со скорбью в голосе проговорил Шейн. — Конечно, вы нравитесь мне несравненно сильнее, но слишком уж строго придерживаетесь правил.

Такой родилась. — Она улыбнулась, но от двери не отходила. Ее глаза смотрели на него вопросительно.

— Я сыщик, — грубовато сообщил Шейн. — Вчера вечером здесь произошло убийство. Только по этой причине мне надо войти и взглянуть на больного. Иначе я буду вынужден разбудить Педикью.

Некоторое время она нерешительно смотрела на него, потом, улыбнувшись, спросила:

— Вы мистер Шейн? — Когда он кивнул, она продолжала: — я видела ваши фотографии в газетах, много о вас читала. Думаю, ничего страшного не случится, если вы войдете. Сейчас, правда, он спит. Если вы обещаете не будить его…

— Я буду вести себя тихо, как мышь в войлочных тапочках, — заверил ее Шейн.

Отворив дверь, она бесшумно вошла внутрь. Шейн на цыпочках последовал за ней. Одно из окон было открыто, и проникавший через него свежий бодрящий воздух смешивался в комнате с легким запахом антисептиков. Постель больного была отгорожена белой ширмой. Приблизившись к постели, сестра жестом призвала к тишине.

Встав рядом с ней, Шейн взял ее за руку и несильно пожал. Потом перегнулся через ее плечо и стал вглядываться в спящего больного. Его лицо было повернуто в их сторону, он легко и ровно дышал. Изможденное, бескровное лицо, жуткое в своей неподвижности. Пациент был довольно крупным, но болезнь высосала из него все жизненные соки, оставив одни лишь кости. Рука, похожая на лапу животного, лежала поверх одеяла, прижимая к нему авторучку со снятым колпачком. Кончики его пальцев и простыня были измазаны чернилами.

Наклонившись, сестра взяла у спящего ручку. Потом она выпрямилась, и ее плечи коснулись груди Шейна. Лицо больного запечатлелось в памяти Шейна, как на фотопленке. Он бесшумно отступил назад.

С улыбкой на лице сестра прошептала:

— Он все время собирается кому-то написать письмо и каждый раз пачкается, как ребенок.

Пока сестра шла к дверям, Шейн пристально разглядывал авторучку, которую та оставила на эмалированном столике. Она была необычной формы, с золотой филигранью. Он незаметно сунул авторучку в свой нагрудный карман, потом как ни в чем не бывало вышел из комнаты.

— Это все, что вы хотели?

Одарив ее обаятельной улыбкой, Шейн сказал:

— Еще я хотел бы иметь номер вашего телефона. Сестра тоже улыбнулась, но ничего не ответила. Перейдя на серьезный тон, Шейн продолжал:

— Мне важно знать общую ситуацию. Сколько времени вы ухаживаете за больным?

— С тех пор, как они прибыли.

— Вы живете здесь?

— Да, в Майами.

— Почему наблюдать за больным пригласили именно вас? Вы были знакомы с Педикью раньше?

— Нет. Они звонили в бюро найма медицинских сестер, и следующей по очереди была я.

— Понятно. — Шейн, видимо, колебался. — А мисс Хант — ее тоже наняли подобным образом?

— Нет. Она из Нью-Йорка. Приехала вместе с ними.

Некоторое время Шейн переваривал информацию. Потом спросил:

— У нее здесь комната? Она находится в доме все время?

— Да. — Сестра снова улыбнулась. — Таким образом, номер ее телефона вам известен.

— Но мне по-прежнему хотелось бы иметь ваш, — произнес Шейн и сразу же, не дав ей времени для ответа, продолжил: — В какой комнате она живет? Мне придется побеспокоить ее несколькими вопросами.

— Шарлотта, — невозмутимо сказала девушка, — не будет возражать, если вы побеспокоите ее. — В ее голосе звучали язвительные нотки.

Шейн бросил на нее быстрый взгляд:

— Вы не ревнуете?

— Нет, конечно. Вы себе льстите. — Она негромко рассмеялась и двинулась через холл. — Сейчас я покажу вам ее комнату. Шарлотта, — продолжала она, когда Шейн пристроился рядом с ней, — чуть не свела меня с ума сегодня утром, когда закончилось ее дежурство. Непрерывно спрашивала о вас. Ей, видите ли, нравятся большие, грубоватые, рыжие мужчины. — Она бросила на него насмешливый взгляд.

— Что же, у нее недурной вкус, — заметил Шейн. — Вы не сказали ничего такого, что могло бы охладить ее интерес ко мне?

Сестра неожиданно покраснела:

— Я знаю о вас только то, что читала в газетах. — Она становилась перед закрытой дверью.

— Это ваша вина. Вы знали бы всю мою подноготную, будь у меня номер вашего телефона.

Снова улыбнувшись, она постучала в дверь. Потом повернула ручку и просунула голову в комнату.

— Пришел ваш кумир, Шарлотта. — Она отступила в сторону, и Шейн вошел.

— Кто там? — послышался сонный голос.

Помещение было точной копией комнаты Филлис Брайтон. Такими же были размер и меблировка. На подушке с полузакрытыми глазами лежала белокурая головка сестры. Глаза тотчас открылись полностью, когда Шейн подвинул к себе стул и сел возле кровати.

— О, это ты, прекрасный рыцарь! — В ее голосе не ощущалось и намека на сонливость.

— Именно. Он усмехнулся. — Я знаю, ты чувствуешь себя одинокой.

— Да еще как! — воскликнула Шарлотта. Полностью одетая, она беспокойно двигалась на постели.

Окинув ее взглядом, Шейн сказал:

— Вчера в твоих глазах я прочитал приглашение. Я не ошибся?

Она захихикала:

— Если они и дальше будут держать меня взаперти, я буду смотреть так на всех мужчин.

Шейн нахмурился:

— Значит, ты неразборчива? Что ж, тогда я лучше уйду. — Он сделал вид, что собирается ее покинуть.

— Минутку! — Схватив его за руку, она одарила его нежным взглядом. — Я пошутила, парень. Ты сразил меня с первой минуты. В тебе есть что-то, что тревожит мое сердце.

Закурив, Шейн ухмыльнулся:

— Тогда давай немного подышим свежим воздухом.

— Если бы я могла, — прошептала она.

— А в чем дело? — наклонившись, спросил он тоже шепотом.

Покачав головой, она с тоской в голосе повторила:

— Не могу.

Шейн пытливо посмотрел ей в глаза:

— Но ведь ты свободна от дежурства? До полуночи?

— Да. — Ее голова беспокойно задвигалась на подушке, потом, глядя в сторону, она чуть слышно прошептала: — Я должна находиться здесь все время.

Шейн наклонился к ней еще ближе:

— Но зачем? Ведь будет дежурить другая сестра?

— Да… но… — Она подняла голову с подушки и провела по губам кончиком языка. Лицо Шейна находилось в нескольких сантиметрах от ее головы.

— Я живу в гостинице. — Он назвал адрес. — Лучше, если ты войдешь через служебный вход со Второй авеню. Я буду у себя весь вечер.

— Хорошо. — В ее глазах был лихорадочный блеск. Она подвинулась к краю кровати, и Шейн поцеловал ее в приоткрытые губы.

Потом она снова отодвинулась от него и прошептала:

— Боже!

Встав, Шейн криво усмехнулся и громко сказал:

— Спасибо за беседу, сестра. В наших взглядах на жизнь много общего. — Потом негромко добавил: — Я буду ждать тебя вечером.

Круто повернувшись, он вышел из комнаты, помахав на прощание рукой.

В коридоре Шейн никого не встретил. Выйдя на балюстраду, он спустился в библиотеку. В конце помещения за письменным столом, заваленным бумагами, сидел мистер Монтроуз.

— Добрый день, — приветствовал его Шейн.

От неожиданности Монтроуз подскочил на стуле. Потом, увидев вошедшего, улыбнулся:

— Мистер Шейн, вы напугали меня!

Извините. — Шейн поставил свободный стул поближе к письменному столу.

— Садитесь. — Голос мистера Монтроуза был приветливым и доброжелательным.

— Спасибо. — Шейн сел.

Мистер Монтроуз последовал его примеру. Нервно прочистив горло, он сказал.

— Для всех нас это ужасное испытание, мистер Шейн. Я верю, что полиция с вашей помощью отыщет убийцу.

Шейн раздавил окурок сигареты о стоящую на столе чистую пепельницу и сразу же закурил снова.

— Пока мы блуждаем в потемках, — признался он. — Впрочем, у меня есть некоторые зацепки, которые могут что-то дать. — Он сделал паузу и, придав себе глубокомысленный вид, продолжал: — Могу я надеяться, что вы поможете мне, ответив на некоторые вопросы?

— Безусловно, безусловно, — с готовностью заверил его мистер Монтроуз. — Буду рад помочь вам в пределах моих возможностей. — Откинувшись на спинку кресла, он потер ладони.

— Вы секретарь мистера Брайтона?

— Да. — Кивнув, мистер Монтроуз застыл в ожидании дальнейших вопросов.

— Я полагаю, вы полностью в курсе его дел?

— Естественно. После того, как он заболел, бремя забот легло на мои плечи. — Он вздохнул, словно это бремя было настолько тяжелым, что он с трудом выдерживал его.

— В какую сумму ориентировочно оценивается состояние мистера Брайтона? — без обиняков спросил Шейн.

Маленький взъерошенный человечек глянул на потолок и задумался.

— Его акции сильно упали в цене за последнее время, — ответил он, недовольно сдвинув брови. — Трудно, конечно, назвать даже примерную цифру, однако я сомневаюсь, что сегодня рыночная цена его состояния достигает ста тысяч долларов, во всяком случае она ниже ста пятидесяти тысяч. — Он печально покачал головой. — И обратите внимание — столько стоит сегодня человек, являвшийся еще несколько лет назад одним из богатейших в стране.

— Да, грустная ситуация, — согласился Шейн. — Кто ему наследует? Двое детей?

— Поровну. Вы слышали, мистер Шейн, что мисс Брайтон исчезла?

— Что-то мне об этом говорили. Других наследников нет? Никто из клана Брайтонов не будет претендовать на имущество, если Руфус Брайтон отойдет в лучший мир?

— Других наследников нет, — коротко ответил мистер Монтроуз.

— Ни братьев, ни сестер? — настаивал Шейн.

— У мистера Брайтона, — неохотно сообщил мистер Монтроуз, — имеются две ныне здравствующие сестры и брат. Однако, когда я помогал ему составлять завещание, они в нем упомянуты не были.

— Я слышал, — произнес Шейн, — что обе сестры очень удачно вышли замуж и сейчас вращаются в высших сферах.

— Да, браки у обеих удачные, — поджав губы, подтвердил мистер Монтроуз.

— А брат? Нахмурившись, Шейн посмотрел на кончик сигареты. Он был замешан в каком-то скандале пару лет назад?

Некоторое время мистер Монтроуз стучал кончиками пальцев по поверхности стола. Его лицо выражало крайнюю степень недовольства:

— Вряд ли есть смысл, мистер Шейн, снова давать пищу для газетных кривотолков.

— Я разговариваю с вами не для того, чтобы потом публиковать содержание нашей беседы, — заметил Шейн. — Мне нужны факты. Думаю, убийство совершено с корыстной целью. Пока что я обнаружил всего двух лиц, которые извлекли бы выгоду из смерти мистера и миссис Брайтон. Ясно, что дни мистера Брайтона сочтены, он может отойти в лучший мир в любую минуту.

— Кажется, я начинаю улавливать вашу гипотезу, — сказал мистер Монтроуз, перестав стучать пальцами по столу.

— Гипотеза — это всего лишь предположение. Чтобы она перестала быть таковой, нужны факты. Так что вы все-таки скажете о его брате? У них был совместный бизнес? Правда ли, что он растратил крупную сумму и из-за этого угодил в тюрьму?

Мистер Монтроуз глубоко вздохнул:

— Такова была официальная версия. Но я должен сказать вам, мистер Шейн, что всегда считал ее вопиющей несправедливостью. Я был тесно связан с мистером Джулиусом Брайтоном в течение многих лет и не могу поверить, чтобы он совершил бесчестный поступок.

— Джулиус Брайтон? — Кивнув, Шейн раздавил окурок очередной сигареты. — Значит, он и есть его брат? Теперь я начинаю вспоминать. Случилось это примерно семь лет назад.

— Они были партнерами в маклерском бизнесе, который лопнул.

— Вы хорошо знали Джулиуса?

— В течение десяти лет я был его конфиденциальным секретарем. Знал его слишком хорошо, чтобы поверить хотя бы сотой доле обвинений в его адрес.

— Но присяжные определенно поверили им, — возразил Шейн, — и дали ему срок.

Мистер Монтроуз резко сказал:

— На суде так исказили факты, что присяжные и не могли принять другого решения.

Шейн рассеянно кивнул:

— Сколько ему дали?

— Я бы сказал — его приговорили к смерти, — возмущенно пояснил мистер Монтроуз. — Джулиус Брайтон был сломлен духовно и физически, когда его волокли из зала суда, осудив на десять лет.

Шейн закурил еще одну сигарету:

— Это случилось после того, как вы начали работать на Руфуса Брайтона?

— Вскоре после этого. Мои скромные накопления тоже превратились в прах. У меня всегда было чувство, — продолжал мистер Монтроуз, — что вся правда так и не вышла наружу во время процесса.

Поднявшись, Шейн проговорил:

— Во всяком случае, мы можем исключить Джулиуса из числа потенциальных наследников. Из ваших слов я делаю вывод, что братья поссорились.

— О да. На лице мистера Монтроуза промелькнуло подобие улыбки. — Вы можете быть абсолютно уверены, что Джулиус не будет упомянут ни в одном из завещаний, составленных Руфусом Брайтоном.

— Понятно. — С вопросом о Джулиусе было покончено. — Что вы можете рассказать о слугах?

— У них в штате горничная, экономка, повар и шофер. И конечно, мисс Хант сестра, прибывшая с мистером Брайтоном из Нью-Йорка.

— Да, да, ни в коем случае не стоит забывать мисс Хант, — пробормотал себе под нос Шейн.

— А?

— Нет, ничего. — Шейн небрежно взмахнул рукой. — Все слуги живут в доме? Как давно они приняты на службу?

Давно. Кроме шофера. Он живет в квартирке над гаражом, а наняли его непосредственно перед нашим приездом из Нью-Йорка, чтобы было кому водить лимузин. Все остальные — постоянный персонал, проживают в доме круглый год.

— Спасибо, поблагодарил Шейн. — Я немного поброжу по дому. — Он вышел, оставив мистера Монтроуза одного.

В доме Шейн оставался не более пяти минут. Вскоре он вышел и направился к гаражу, который был отделен от остальной территории невысокой живой изгородью. К бетонной стене гаража была прикреплена металлическая лестница, которая вела в квартиру на втором этаже.

Шейн начал подниматься по ней и достиг примерно середины пути, когда его остановил хриплый окрик. Глянув вниз, он увидел массивную фигуру человека, выходящего из гаража. Красное мясистое лицо со сросшимися на переносице бровями и низким лбом было обращено в его сторону. На мужчине поверх формы шофера был грязный комбинезон. Он держал измазанную машинным маслом тряпку, о которую вытирал руки.

— Куда лезешь? — прохрипел он.

Опершись о перила, Шейн широко ухмыльнулся:

— Собираюсь нанести визит вежливости шоферу. Ты случайно не он самый?

Отбросив в сторону ветошь, мужчина подошел к лестнице и взглянул на Шейна близко посаженными глазами:

— Тебе там нечего делать.

Шейн укоризненно произнес:

— Разве так приветствуют гостей?

— Мне не нужны гости. — Шофер, моргая, медленно поднимался по ступеням. Ресниц у него совсем не было, и их отсутствие придавало его физиономии немного нелепый, голый вид.

— Но один гость у тебя уже появился, — сказал Шейн.

— Ты думаешь? — угрюмо пробормотал шофер. Потом, оттолкнув Шейна, поднялся на пару ступенек выше него.

С прежним дружелюбным выражением на лице Шейн тоже занес ногу, чтобы шагнуть на следующую ступеньку.

— Не торопись, приятель. — Шофер положил грязную руку на плечо сыщику.

Шейн неторопливо проронил:

— Убери руку.

Бросив на него злобный взгляд, шофер поднялся еще на три ступени и загородил дорогу:

— Говори, что тебе надо.

— Давай поднимемся выше, — предложил Шейн.

— Нет, будем говорить здесь.

Глаза Шейна вспыхнули от ярости, однако через секунду взгляд его стал холодно-сдержанным. Потом сыщик изобразил улыбку, но она больше напоминала волчий оскал.

— Ты что-то прячешь, если боишься пустить к себе. Шофер неуверенно заморгал:

— Ты, наверное, тот самый рыжий сыщик, о котором они толковали вчера вечером?

— Сейчас я вручу тебе верительные грамоты, — пообещал Шейн.

— А, брось, примирительно сказал шофер. — Я готов с тобой разговаривать. А в свою комнату пускать посторонних не обязан. Вдруг у меня там женщина? Давай спустимся и потолкуем.

— Именно из-за женщины, — с плохо скрытой злостью бросил Шейн, — я и хочу подняться к тебе.

Неожиданно на лице шофера промелькнуло паническое выражение. Его измазанный машинным маслом кулак взметнулся вверх и обрушился Шейну на челюсть. Сыщик отпрянул назад, пытаясь ухватиться за перила. Изрыгая ругательства, шофер поднял ногу в тяжелом ботинке и изо всех сил пнул Шейна в лицо.

Ограждение лестницы рухнуло, и потерявший сознание Шейн бессильно сполз вниз.

В себя он пришел, когда солнце уже садилось за горизонт. Он лежал на сиденье своего автомобиля, припаркованного в боковой улочке. Сев, он потряс головой и осторожно ощупал лицо. В зеркале заднего обзора он увидел здоровенный синяк на лбу и запекшуюся кровь на поцарапанных щеках. Наклонившись над рулевым колесом, он обхватил руками раскалывающуюся от боли голову. Из его разбитого рта хлынул поток отборных ругательств.

Через некоторое время Шейн выпрямился. Чувство юмора постепенно возвращалось к нему.

— Подумать только, — вслух произнес он, — ведь вечером у меня свидание с темпераментной блондиночкой.

Еще раз взглянув в зеркало, он покачал головой, завел автомобиль и по дамбе направился обратно в Майами.

IX

Поставив машину в гараж гостиницы, Шейн прошел к себе в номер через запасной вход. Выпив рюмку неразбавленного коньяка, он направился в ванную. Зеркало здесь было к нему так же немилостиво, как и в машине, в кухне он выпил один за другим два стакана холодной воды. При каждом резком движении в голове у него болезненно пульсировала кровь. Решив принять горячую ванну, он разделся и, снимая пиджак, заметил, как что-то упало на ковер. Нагнувшись, он увидел, что это авторучка с золотой филигранью. Он заморгал, пытаясь сообразить, где видел ее раньше, и наконец вспомнил, что похитил ее из комнаты больного с какой-то непонятной целью, сейчас представлявшейся ему совсем несущественной. Подняв ручку, он бросил ее в ящик стола, потом прошел в ванную. Когда его тело стало напоминать вареного омара, он встал под ледяной душ. Бодрость постепенно возвращалась к нему, и он даже подумал, что жизнь не так уж плоха. В майке и трусах он проследовал на кухню, где поставил вариться кофе. Затем надел чистые фланелевые брюки и спортивную сорочку без галстука.

Сварив крепкого кофе, он подумал о еде, но эта мысль было мгновенно отвергнута мышцами его желудка. Тогда он отнес кофейник в гостиную и выпил подряд три чашки ароматного напитка, сдобрив его изрядной дозой коньяка. Жизнь после этого показалась ему чудесной. Он начал даже негромко насвистывать, как всегда, без всякого намека на мелодию, занимаясь уборкой и готовясь к вечернему приему.

Приготовления заключались в том, что в высокий серебряный шейкер он выдавил несколько апельсинов и лимонов, смешав их сок с яйцами, джином и гранатовым сиропом.

Добавив к этой пестрой смеси кубики льда, он, энергично потряхивая, отнес шейкер в гостиную. Там, поставив на столик бокалы для коктейля, Шейн сел в ожидании Шарлотты.

Шейкер покрылся толстой коркой льда, когда послышался наконец негромкий стук в дверь. На Шарлотте был шикарный костюм, подчеркивавший ее стройную фигурку. Она приподняла голову, и Шейн поцеловал ее пухлые губы. Тогда она прижалась к нему всем телом и задышала глубоко, словно в экстазе. Ее глаза испуганно расширились, когда она увидела безобразный синяк у него на лбу.

— На что налетел, красавчик?

— На сапог вашего шофера. — Взяв за руку, он подвел ее к столу.

— Оскар?

Не знаю, как зовут этого подонка. Мы не успели обменяться именами и любезностями. — Он наполнил два бокала розоватым коктейлем. — Выглядит как костолом.

— Когда это случилось… и почему?

— Сегодня во второй половине дня. Мне кажется, он просто недолюбливает любознательных сыщиков. — Шейн усмехнулся и поднял бокал. — Твое здоровье!

Она тоже подняла свой бокал, и они чокнулись.

— Выпьем за секс, за грех и тому подобное, — предложила она.

Когда в бокалах не осталось ни капли, Шейн наполнил их заново и пододвинул кресло для Шарлотты. Он предложил ей сигарету, дал прикурить и закурил сам.

— Ты сказала доктору Педикью, куда собираешься? Разумеется, нет. — Она с вызовом посмотрела на него. — Я просто ускользнула из дома. Не знаю, чего они от меня хотят, наверное, чтобы я жила как монахиня.

— Возможно, они думают, что ты дала обет целомудрия, — подсказал Шейн.

Шарлотта кокетливо наморщила носик:

— Мою работу они называют круглосуточным дежурством. Так, во всяком случае, мы договаривались, когда я нанималась.

Сейчас у них появилась вторая сестра, но от меня, тем не менее, требуется, чтобы я присутствовала там все время.

Подняв бокал, Шейн сделал небольшой глоток:

— Для девицы с такими формами, как у тебя, это должно быть невыносимо.

— Именно. Мне пришлось оставить дружка в Нью-Йорке, когда я подрядилась ухаживать за этим больным. — Откинувшись на спинку кресла, она вытянула ноги, намеренно не замечая задравшейся выше колен юбки.

Подвинув кресло ближе, Шейн положил свою руку на ее:

— Тебе не разрешают выходить из дома?

— Мне дали строгое указание, все двадцать четыре часа сидеть в особняке, — возмущенно сообщила Шарлотта. Она тоже сделала несколько глотков, наблюдая за Шейном из-под опущенных ресниц.

— Но поскольку, — сказал он, — там все время доктор Педикью и Кларенс, ты не должна особенно скучать.

— Если б ты только знал, какие они все ненормальные.

— Вздохнув, она поставила пустой бокал.

— Сколько времени ты ухаживаешь за больным?

— Педикью и меня пригласили незадолго до того, как его перевезли сюда… А в общем, я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать историю его болезни. Думаю, ты вполне здоровый мужчина. Во всяком случае, мне так показалось при первом твоем появлении в доме.

— Дай мне немного разогреться, — ухмыльнулся Шейн. Осушив свой бокал, он снова наполнил его коктейлем.

Она наблюдала за ним, склонив голову набок.

— Коктейли у тебя получаются, ничего не скажешь. Я чувствую, как внутри меня все горит. — Словно в полудреме, она прикрыла глаза.

— Понятно. Ты отдыхай, сейчас ведь ты среди друзей.

Сделав еще глоток, она наклонилась совсем близко к нему, коснувшись головой его плеча:

— Если я выпью еще, ты будешь отвечать за мои поступки.

— Согласен. — Шейн обнял ее за плечи, — я о тебе позабочусь.

Она захихикала:

— Не сомневаюсь. Только позаботься уж как следует. Тебе понятно? И с одним условием — домой ты меня отправишь на такси в одиннадцать тридцать.

Потерев большим и указательным пальцами мочку уха, Шейн обещал, что домой она прибудет вовремя. Затем снова перевел разговор на интересующий его предмет:

— Педикью пригласили наблюдать за больным как раз перед их отъездом из Нью-Йорка?

— Да. Нас обоих вызвали срочно. Мы едва успели на поезд.

— Почему они так внезапно сменили лечащего врача?

— Не знаю. Все богачи с придурью. Я слышала, будто Монти поругался с прежним доктором, сказал, что тот прописал неправильный курс лечения.

— Монти?

— Да, Монти. Он фактически заправляет всем с тех пор, как старик заболел.

— А Педикью чем-нибудь помог больному? — неожиданно спросил Шейн.

— Может быть, только это незаметно. Поверь мне, он больше интересуется его детьми, чем самим стариком.

— Ты имеешь в виду Кларенса и Филлис?

— Кого же еще? Только они по-настоящему и заботят доктора Педикью.

— Я этого не знал.

— Теперь знаешь. Какой-то он чокнутый. Я работала с ним и раньше. Не знаю, почему они решили пригласить его, чтобы лечить старика… Ну ладно, я здесь не для того, чтобы говорить о делах.

Шейн ухмыльнулся и обнял ее за талию:

— Не волнуйся, я не забыл, для чего ты пришла. Но меня интересует ситуация в твоем роскошном особняке.

Значит, Педикью озабочен состоянием здоровья молодых? Я хочу сказать, Филлис и Кларенса.

— Да, конечно. По всему видно, что он передал старика на попечение доктора Хиллиарда. Педикью они пригласили специально для молодых, поверь мне, а мистера Брайтона использовали просто для отвлечения внимания.

— Думаешь? Они мне кажутся вполне нормальными.

— Как бы не так! Ты не знаешь и половины всего. — Шарлотта прижалась щекой к руке Шейна. Потом медленно повернула голову и слегка укусила его за щеку.

Рассмеявшись, он сказал:

— Похоже, без очередной рюмки нам не обойтись. — Освободившись от нее, он перелил остатки из шейкера в два бокала.

Она наблюдала за ним, откинувшись на спинку кресла. Ее щеки пылали, глаза лихорадочно блестели.

— Давай прикончим остаток, потом я приготовлю еще, — предложил Шейн.

— Мне, пожалуй, достаточно. — Она подняла свой бокал и с жадностью выпила содержимое. — Боже, я всегда мечтала напиться в компании с рыжим. Знаешь, нализаться. — Последние два слова она произнесла с какой-то болезненной страстью. Ее губы были влажными, синевато-красного оттенка.

— Угу, — произнес Шейн. Поставив бокал, он небрежно продолжил: — Ты сказала, я не знаю и половины обстоятельств, касающихся их детей. Ты думаешь, они оба немного того?

Шарлотта закивала с видом знатока:

— Кларенс чокнутый, это точно. Незаметно, чтобы доктор Педикью приносил ему какую-нибудь пользу. С девчонкой дело обстоит иначе, я с ней до конца не разобралась. Сначала она показалась мне вполне нормальной, но в последнее время выглядела какой-то пришибленном. Думаю, если она еще не спятила, то вскоре свихнется. Но ты собирался приготовить мне еще коктейль.

— Точно. — Поднявшись, он отнес шейкер на кухню, выдавил сок из лимонов и апельсинов, добавил остальные компоненты и вернулся в гостиную.

Шарлотта переместилась с кресла на диван, погасив все лампы, за исключением одной. Ее глаза следили за ним с ожиданием, пока он придвигал к дивану стул и расставлял на нем шейкер, бокалы и сигареты.

Шейн, сев рядом с ней, наполнил бокалы:

— Прими очередную дозу витаминов.

Слегка покачиваясь, она села. Он придерживал ее за плечи, пока она допивала коктейль. Выпив, она снова прилегла и, легонько вздохнув, призналась:

— О таких витаминах я мечтаю давно, рыжик.

Шейн раздраженно заметил:

— Ненавижу, когда меня называют рыжиком. Мое имя Майкл.

— Ладно, Майк. — Она посмотрела на него и вытянула губы для поцелуя.

Нагнувшись, Шейн поцеловал ее. Она обвила руками его шею и притянула к себе. Прижавшись губами к ее уху, он прошептал:

— Кто убил миссис Брайтон?

— Кого это интересует? Поцелуй меня снова, Майк.

— Меня интересует. Я буду целовать тебя до бесконечности после того, как ты ответишь мне.

— Какое тебе до них дело? Скажу одно — я ее не убивала.

— Я не уверен даже в этом.

Шарлотта прыснула от смеха:

— Для расследования убийства ты выбираешь самое неподходящее время. Тороплюсь, потому что скоро ты опьянеешь настолько, что не в состоянии будешь разговаривать.

— Я и сейчас уже пьяная, однако строить догадки, кто воткнул в нее нож, не собираюсь.

— Откуда тебе известно, что ее убили ножом? — негромко спросил Шейн.

— А разве не им?

— Не знаю, меня там не было.

Неловко приподнявшись на локте, Шарлотта негодующе уставилась на него:

— Может, ты думаешь, что убила я, Майк?

Он снова поцеловал ее и проговорил:

— Нет, черт возьми, конечно, нет. Только я никак не могу разобраться с этим делом. Думал, ты мне поможешь.

— А как я могу помочь? — Она с сонным видом снова откинулась на кушетку. — Когда ты начнешь действовать как мужчина?

— Постарайся вспомнить, — попросил Шейн. — Ты была на дежурстве, когда ее прикончили? Кто мог проникнуть в ее комнату?

— Да вся их свора. Все они были тогда дома. Я бы не исключила ни одного из них. Даже Монти. Он себе на уме. Думаю, старуха не очень-то его жаловала. А может быть, и сам старик сполз с постели, когда никого рядом не было, прокрался к ней и перерезал ей горло. С него станется. Он ведь сам тоже полоумный. Знаешь, за каким занятием я застала его на днях?

Шейн ответил, что не имеет понятия.

— Он скармливал свой завтрак белке. Через окошко. — Она захихикала. — Представляешь, какой ненормальный. Наверное, делает то же самое с половиной продуктов, которые будто бы съедает сам. Я не удивлюсь, если за ним водятся и другие грехи.

— Вообще-то мы беседовали о смерти миссис Брайтон, — напомнил ей Шейн.

— Но об этом я не знаю ничего. — Она еще теснее прижалась к нему. — Полиция допрашивала меня, наверное, час, и я рассказала им все, что знаю. Поцелуй меня.

Шейн поцеловал ее. Поцелуй затянулся, и он собирался переходить к дальнейшим действиям, когда внезапно в тишине услышал легкий щелчок. Его чувства были приглушены алкоголем, и реакция не была, как обычно мгновенной. Лишь почувствовав легкое дуновение, донесшееся из кухни, он понял, что они не одни в номере.

Оторвавшись от ее жадных губ, Шейн прислушался. Ему послышалось какое-то непонятное шуршание в кухне, хотя до конца в этом он не был уверен, отчетливым было лишь биение двух сердец — его и Шарлотты.

Ее шепот был едва различим:

— О Боже! Если они застанут меня здесь!..

Он прикрыл ей рот ладонью. Даже в эту минуту, высунув кончик языка, она ласково провела им по его коже.

Внезапно вскочив на ноги, он метнулся на кухню Входная дверь захлопнулась прямо перед ним. Распахнув ее, он выглянул наружу и услышал торопливые шаги спускавшегося по запасной лестнице человека, однако разглядеть в темноте, кто это был, не смог. Открыть входную дверь без ключа было невозможно. Включив свет, он посмотрел на гвоздь, куда обычно вешал ключ. Его там не оказалось. Нахмурившись, он попытался вспомнить, когда видел ключ в последний раз, но так и не пришел к определенному заключению. Он всегда находился там, забрать его мог любой посетитель, входивший к нему в номер. Чтобы обезопасить себя от повторного визита, Шейн задвинул щеколду с внутренней стороны двери и, выключив на кухне свет, вернулся в гостиную.

Шарлотта сидела на кушетке с выражением панического страха на лице.

— Кто это был?

— Никого. Мне начинают мерещиться всякие кошмары. Я забыл запереть на ключ заднюю дверь, и порывом ветра ее открыло. — Он налил себе коктейль и выпил.

— Боже, я чуть не умерла от страха. Думала, кто-то из кухни наблюдает за нами, — сообщила Шарлотта.

Не вдаваясь в подробности, Шейн наполнил ее бокал и сказал безразличным тоном:

— Ну, а если бы там кто-то был? Что из того? Мы оба свободные белые люди, обоим исполнился двадцать один год. Или ты где-нибудь прячешь мужа или любовника? Признавайся, если… — Он сердито посмотрел на нее.

— Нет, Майк, ты меня не так понял. Я просто подумала, что они меня выследили.

— Ну, а если выследили? — грубо спросил он. — Какое им дело, с кем ты спишь?

— Не сердись, Майк. Я же сказала, что ушла, никого не известив. Они просто в панике, что я могу куда-то исчезнуть на час. — Она отодвинулась и протянула к нему руки: — Не сердись, дорогой.

— Я не сержусь, — проронил Шейн, — просто не хочу оказаться в дурацком положении. До сих пор мне удалось сохранить здоровье потому, что я не встревал в любовные игры других. Если ты с кем-то связана, скажи, и тогда тебе лучше уйти.

— Я ни с кем не связана, Майк, клянусь Богом. — Она крепко уцепилась за его руку. — Ты меня не можешь бросить так, на полпути.

— Ладно, — пообещал Шейн, — не брошу. — Протянув руку, он выключил торшер.

На часах было одиннадцать пятнадцать, когда, негромко выругавшись, Шейн вновь зажег свет.

— Пора собираться, — сказал он, позевывая. Глядя на нее через плечо, он налил себе в бокал тепловатый коктейль. — Сейчас я вызову такси.

Тоже зевнув, Шарлотта села.

— Проклинаешь все на свете, когда приходится останавливаться на самом интересном. Разве не так, красавчик?

От вкуса теплого коктейля и слов Шарлотты лицо Шейна исказила легкая гримаса. По поведению девица смахивала на профессионалку.

Он поставил недопитый бокал на стол, подошел к серванту и налил рюмку неразбавленного мартеля.

Из приоткрытой двери в ванную донесся голос Шарлотты:

— Поторопись с такси. Мне страшно даже подумать, что произойдет, если я не вернусь до полуночи.

Допив коньяк, Шейн по телефону попросил клерка прислать такси к заднему подъезду отеля.

Выйдя из ванной, Шарлотта пригладила волосы и довольно потянулась:

— Отличный вечер. Я знала, мы обязательно порезвимся, как только увидела тебя на лестнице. Помнишь?

Сообщив, что такси уже ждет, Шейн довел ее до двери. Она притянула его к себе. Равнодушно поцеловав ее Шейн открыл дверь.

— Ты разочарован, красавчик? — надув губки, спросила она, когда они шли через холл.

Она висела у него на руке все время, пока они спускались по лестнице, потом радостно объявила, что придет снова, как только позволят обстоятельства. Сказав, что ему часто приходится работать ночью, Шейн просил обязательно звонить перед приходом.

С неба через разрывы облаков на них смотрела мутно-белая дуга полумесяца. Когда они подошли к запасному выходу, такси уже было на месте. Чуть дальше, на расстоянии примерно пятидесяти футов, стоял неприметный автомобиль с выключенным двигателем. Назвав водителю адрес Брайтонов, Шейн дал ему доллар. Шарлотта высунулась из окошка и, улыбаясь, помахала ему рукой.

Облегченно вздохнув, Шейн повернулся и шагнул ко входу в отель. Неприметный автомобиль тронулся с места, и из приоткрывшейся дверцы высунулась чья-то рука с автоматическим револьвером, из дула которого один за другим стали вырываться оранжевые языки пламени.

Покачнувшись, Шейн сделал пол-оборота и упал на бетонную плиту тротуара.

Заскрипев шинами, автомобиль стремительно развернулся и умчался прочь, влившись в поток уличного движения.

Когда собралась толпа, Шейн лежал неподвижно, не подавая признаков жизни. Вскоре послышался рев полицейской сирены, а через минуту к нему добавилось завывание скорой помощи. Скрипнули тормоза, и из остановившейся автомашины выскочили санитары в белых халатах. Бегло осмотрев Шейна, они положили его на носилки, и скорая помощь, лавируя среди непрерывного потока автомобилей, под пронзительный вой сирены доставила его в больницу Джексона.

Когда толпа нехотя разошлась, на месте, где лежал сыщик, осталось красное пятно. Прибывший из больницы рабочий замыл его, и бетонная плита вновь стала чистой.

В больнице Шейн перестал стонать и даже начал перебрасываться шутками с медицинским персоналом.

Раздев его, врачи обнаружили, что две пули сорок пятого калибра угодили ему в плечо, повредив ключицу. Третья прошла по касательной к ребрам на правой стороне, а еще одна, не задев костей, застряла чуть выше. Шейн закурил сигарету и, пока ему промывали и перебинтовывали раны, благодушно ругался, узнав, что в течение, по меньшей мере, двух недель ему придется ходить в гипсе. Он потерял много крови, и врач советовал ему провести ночь в больнице и отправиться домой только утром.

Ответив, что он не такой идиот, чтобы спать на неудобной больничной койке, Шейн, вздрагивая от боли, попросил вызвать ему такси. Вскоре у входа в больницу вновь заскрипели тормоза и распахнулись дверцы очередной скорой помощи. Забыв о Шейне, врачи и санитары сгрудились возле носилок. Им не терпелось узнать, что приготовила им судьба на этот раз, насколько очередная жертва окажется интересной с медицинской точки зрения.

К Шейну тем временем подошел молоденький санитар и попросил прикурить. Когда Шейн протягивал ему зажигалку, он спросил:

— Вы Майкл Шейн, сыщик?

Услышав положительный ответ, он восторженно произнес:

— Они никак не могут убить вас, правда?

Шейн ответил, что до сих пор им чертовски не везло. Все же он не хотел бы рисковать, находясь всю ночь в приемном отделении скорой помощи. Здесь его могут зарезать врачи.

Мысль показалась парнишке очень забавной, и он долго и громко смеялся. Потом сообщил:

— По вашей части дел прибавляется все больше и больше, Майами становится мировой столицей преступности.

Хотя Шейн и не проявил интереса к продолжению беседы, избавиться от разговорчивого санитара оказалось не так-то легко.

— Забавно, что убили в том же доме, где прошлой ночью зарезали женщину.

Неожиданно Шейн почувствовал, как напряглись его нервы. Высунув кончик языка, он облизал пересохшие губы:

— У Брайтонов?

— Да, в их доме, я разговаривал с одним парнем из больницы в Майами-Бич. Он сказал, что убийство произошло совсем недавно.

Шейн прервал его внезапно охрипшим голосом:

— Кого убили?

— Какую-то девушку. — Нахмурив брови, санитар пытался вспомнить подробности.

— Девушку? — Протянув левую руку, Шейн крепко ухватил парня за плечо.

— Да. — Санитар вздрогнул и бросил на него удивленный взгляд. Он собирался шутливо предупредить Шейна, чтобы тот не сломал ему плечо, но, увидев выражение лица детектива, передумал. — Вспомнил.

Это была медсестра, работавшая у них. Она собиралась войти в дом… Звали ее, кажется, Хант или как-то похоже. Она только вышла из такси и подошла к дверям, как кто-то всадил ей в голову две пули двадцать пятого калибра.

Шейн медленно перевел дыхание. Его стальные пальцы отпустили плечо санитара. Сыщик тяжело опустился на больничную койку. К нему торопливо подошел лечащий врач.

— Конечно, если вам будет удобнее дома, — сказал он, — я организую для вас транспорт.

Шейн покачал головой:

— Спасибо, док, но я передумал. Лучше мне действительно провести эту ночь в компании с медиками.

На следующее утро молодой врач помог Шейну одеться. Сыщика перевязали заново, заверив, что осложнения маловероятны. На ключицу и плечо наложили гипс, правую руку подвесили на пращевидной повязке.

Если не считать тупой боли в правом боку, самочувствие Шейна было удовлетворительным. На попутной машине скорой помощи он добрался до угла Флаглер-стрит и Второй авеню, где купил утренний выпуск «Геральд», после чего направился в ресторан Чайлда завтракать. Заказав бекон с яичницей, тост со сливочным маслом и кофе, он левой рукой расстелил газету и начал знакомиться с событиями предыдущего вечера и ночи.

Из-за убийства Шарлотты Хант сообщение о нападении на него самого было помещено не на первой странице, а в середине газеты. Он внимательно прочел заметку о смерти Шарлотты, делая легкую гримаску при каждом намеке на то, что преступление, вероятно, имело любовную подоплеку и что она возвращалась якобы с тайного свидания в Майами.

Единственным основанием для подобного предположения был малый калибр орудия убийства, которым, как правило, пользуются женщины для сведения счетов с соперницами. Этого было, конечно, недостаточно, однако других улик у полиции не имелось.

В момент, когда материал пошел в набор, шофер такси, доставивший Шарлотту домой, найден не был. Газета цитировала Питера Пейнтера, выражавшего уверенность в том, что преступление будет раскрыто, как только обнаружат водителя. Важно было также знать, в каком именно месте сестра милосердия наняла такси.

В газетной информации не говорилось о связи между убийством миссис Брайтон и Шарлотты Хант. Лишь в одном месте указывалось на случайное совпадение. В другой очень короткой заметке сообщалось, что Филлис Брайтон задержать пока не удалось, но полиция по-прежнему хотела бы ее допросить в связи с убийством матери.

Официантка принесла Шейну завтрак, и он углубился в чтение достаточно путаной заметки о нападении на него самого. Согласно газетной версии, известный сыщик лежал сейчас в больнице в критическом состоянии и репортеры к нему допущены не были. Какая-либо информация, которая помогла бы полиции установить личность преступника, отсутствовала, если не считать самого метода покушения, характерного для профессиональных гангстеров. Коротко упоминалось и о борьбе с преступным миром, после чего делался вывод, что покушение было, по-видимому, местью тех криминальных элементов, которым он причинил какие-либо неудобства в прошлом.

Пережевывая тост и ломтик бекона, Шейн перевернул страницу, на которой были помещены снимок особняка Брайтонов и фотографии различных людей, в той или иной мере связанных с двумя убитыми женщинами. Здесь же были напечатаны официальные сообщения. Администрация штата сулила награду в тысячу долларов тому, кто поможет арестовать убийцу или убийц миссис Брайтон. Шейн насмешливо фыркнул, прочитав продиктованное Питером Пейнтером пространное заявление, в котором тот гарантировал арест преступника в ближайшее время и награду в размере двухсот пятидесяти долларов из своих личных средств за помощь в поимке.

Лицо Шейна было задумчивым, когда он, отложив газету, заканчивал завтрак. Развитие событий с каждым днем приобретало все более интересный характер. За помощь в раскрытии преступления было обещано уже более тысячи долларов, причем сумма эта была установлена до того, как произошло второе убийство. Если полиция обнаружит связь между гибелью двух женщин, а преступники по-прежнему будут на свободе, размер награды, судя по всему может быть удвоен.

Покончив с яичницей, он заказал еще чашку кофе и принялся читать передовицу. В едких, язвительных выражениях редактор газеты излагал относящиеся к двойному убийству факты; он закономерно ставил вопрос о связи между преступлениями. В заключении, обращенном к шефу полицейских сыщиков Майами-Бич, редактор выражал сомнение в том, что последний способен принять решительные меры для защиты жизни и имущества граждан.

Отложив газету в сторону, Шейн невесело усмехнулся. Допив вторую чашку кофе, он заплатил по счету и вышел. До отеля было пять минут ходьбы.

В отеле в его почтовом ящике лежала телеграмма, поступившая накануне вечером. Он прочел ее по пути к лифту. Телеграмма, отправленная таможенным чиновником из города Ларедо, штат Техас, гласила: «Хендерсон прибыл вчера поездом. Зафрахтовал частный самолет до Джэксонвилля Флорида, где пересядет самолет компании «Пан-Америкен» вылетающий Майами в полдень. В Таможенной декларации указал одну картину, стоимостью пятьсот долларов кисти Робертсона. Последний хорошо известен в художественных кругах, как подражатель Рафаэля. Сообщите, нужна ли дальнейшая помощь».

Отперев дверь, Шейн вошел в свой номер и положил телеграмму на стол. Подойдя к серванту, он налил в рюмку коньяк, потом сел и закурил. События, по всей видимости, приближались к кульминации, но какой-либо системы в их развитии он не улавливал.

Прочитав сообщение из Ларедо во второй раз более внимательно, он достал из встроенного шкафа пиджак, где была спрятана телеграмма, найденная им в сумочке миссис Брайтон в день ее гибели. Он положил телеграммы на стол одну рядом с другой и, продолжая курить, некоторое время смотрел на них. Наконец встал и с решительным видом набрал номер телефона. Ему ответил хриплый, с сильным акцентом голос.

— Это я, Майк Шейн.

— Майк? В газетах я прочел, что тебя прикончили.

— Пока не окончательно. Есть работенка — для меня она крайне важна.

— Понимаю, Майк.

— Прилетает один тип — Хендерсон. Сегодня, самолетом компании «Пан-Америкен», вылетающим из Джэксонвилля в полдень. Проверь время его прибытия.

— Продолжай, я слушаю.

— В списке пассажиров он может значиться под другим именем. Его фото я положу в конверт и оставлю в своем почтовом ящике в вестибюле отеля. Ты можешь забрать его утром. В конверте будут еще пять сотенных бумажек. У Хендерсона есть картинка, которая для меня имеет такую цену. Картинку надо у него изъять и оставить у дежурного клерка в моем отеле.

— Живопись, босс?

Естественно. Сам знаешь, рисунок на холсте.

— А что там нарисовано, босс?

— Если бы я знал. Может быть, человек, а может, мул. Или гора, а под ней лежит Богом проклятое яблоко. У него будет только одна картина. Ее ты и экспроприируешь.

— Так. — В голосе Тони звучало сомнение. — Картина большая? В шикарной раме?

— Не знаю. Думаю, без рамы. Но это неважно. Разве полкуска не достаточно?

— Нормально, босс. Я ее достану. Без насилия?

— Не больше, чем абсолютно необходимо. На нем не должно остаться ни синяков, ни ушибов. И ради Бога, чтобы я в этом деле никак не фигурировал.

— Не беспокойся, Майк, ты меня знаешь.

— Знаю. Именно поэтому и предупреждаю, чтобы ты не очень играл мускулами. Мы имеем дело с динамитом.

Когда голос на другом конце провода еще раз заверил его, что операция будет проведена предельно аккуратно, Шейн положил трубку.

Выпив еще рюмку и положив обе телеграммы себе в карман, он взял фото Д. К. Хендерсона и две тысячедолларовые купюры, полученные им от Гордона в качестве предварительного гонорара. В вестибюле он попросил у дежурного клерка чистый конверт и нацарапал на нем левой рукой: «Тони». Вложив фотографию Хендерсона, он передал незапечатанный конверт клерку, а вместе с ним и обе купюры.

— Разменяй деньги и положи пять сотен в конверт, — проинструктировал он клерка. — Потом запечатай его и оставь в моей почтовой ячейке. Утром за ним придет мой знакомый по имени Тони. Остальные деньги положи в сейф, пусть хранятся до моего прихода. Тони должен оставить мне пакет, не знаю, большой он или маленький. Если пакет не слишком громоздкий, положи его тоже в сейф, а если он не поместится, найди для него какое-нибудь безопасное место.

— Все понял, мистер Шейн. — Клерк взял конверт и деньги.

— А теперь обо всем забудь, — дал последнюю инструкцию Шейн.

Выгнав машину из гаража, он повел ее левой рукой. Ему удалось благополучно миновать оборудованную светофорами часть города и выехать на север по бульвару Бискейн. Оттуда по дамбе он переехал через залив Майами-Бич.

Поставив машину возле особняка Брайтонов в том же месте, что и накануне, он не стал входить в дом, а крадучись, прижимаясь к живой изгороди, направился к гаражу, ворота которого были открыты.

Внутри стоял автомобиль, однако шофера не было видно, и Шейн, подойдя к лестнице, стал взбираться по ступеням в находившуюся наверху квартиру.

Не постучав, он повернул ручку двери, отворившейся внутрь. Сделав шаг вперед, он оказался в небольшой комнате, меблировка которой состояла из ободранной кушетки, нескольких стульев и письменного стола из грубо струганных досок. Из комнаты вели две двери, одна из которых была отворена.

Подойдя к открытой двери, Шейн увидел за ней на стоящий склад ломаной мебели. Покрытые слоем грязи окна выходили на Атлантический океан; с потолка свисали лохмотья паутины. Сразу за дверью виднелось не большое свободное пространство, недавно очищенное от пыли.

Постояв в раздумье на пороге, Шейн опустился на колени и стал внимательно разглядывать едва заметные царапины на полу. Они шли через порог, и сыщик передвигаясь на коленях, проследил их до наружной двери Царапины, судя по всему, были оставлены каким-то тяжелым предметом, который волокли из кладовки к лестнице.

Поднявшись, он стряхнул с коленей пыль, подошел к другой двери и рывком открыл ее. Здесь находилась спальня Оскара, но самого шофера в ней не оказалось.

Войдя внутрь, Шейн внимательно осмотрелся. Меблировка комнаты состояла из односпальной кровати, старенького туалетного столика и двух стульев с прямыми спинками. Во встроенном шкафу висели два дешевых костюма, пальто, плащ, форма шофера и два сильно поношенных комбинезона. На одном из них с рукава свешивалась паутина, а колени были испачканы свежей грязью. С трудом присев, Шейн отогнул манжет на штанине. Из него посыпался чистый морской песок.

В ногах кровати Шейн увидел небольшой деревянный ящик с набором гаечных ключей, молотков, ножовок, а также гайками, болтами и прочей мелочью, которую механики обычно хранят в легкодоступных местах. Сунув в ящик руку, Шейн нащупал плотно завязанный сверток. Он развязал его и расстелил на полу. Выражение его лица не изменилось, когда он увидел полный набор отмычек.

Придав свертку прежний вид, он положил его на место и закрыл крышку ящика. Некоторое время он стоял в задумчивости, потом вышел. Глубокая царапина тянулась от порога до верхней площадки лестницы.

Спускаясь, он заметил Оскара, выходившего из-за гаража. При виде сыщика шофер остановился как вкопанный. Замедлив шаг, детектив неловким движением левой руки вставил в зубы сигарету и, подождав, когда Оскар подойдет ближе, щелкнул зажигалкой.

Злоба и страх в глазах шофера были замаскированы льстивой улыбкой. Облизнув толстые губы, он бросил взгляд на травмированную руку Шейна на марлевой повязке.

— Эй, — спросил он, — неужели и это моя работа?

Ступив на землю и холодно взглянув на человека, накануне ударившего его ногой в лицо, Шейн ответил:

— Не уверен.

— Тогда наверняка не моя, — пробормотал Оскар. — Вчера, когда я укладывал тебя в машину, рука повреждена не была.

— У тебя тяжелая нога, Оскар. Могут возникнуть осложнения. — Спокойное выражение сошла с лица Шейна, ноздри раздулись, а дыхание сделалось учащенным.

— Вчера что-то на меня нашло. — Шофер глядел в землю. — Мне следовало вести себя поспокойнее.

— Да, — негромко произнес Шейн, — ты должен был вести себя спокойнее.

— Мне очень жаль.

— Скоро тебе будет жаль себя, — сказал Шейн тем же ровным голосом.

Сжав руки в кулаки, Оскар шагнул вперед.

Шейн предупредил:

— И сейчас веди себя спокойнее, Оскар. Не испытывай свое везение.

— Не люблю, когда возле меня крутятся легавые — прошипел Оскар.

— А я не люблю тех, кто неаккуратно обращается со своими ногами. — Повернувшись, Шейн направился к дому.

Войдя в особняк через черный ход, Шейн остановился возле закрытой двери на кухню, где перекинулся несколькими фразами с толстой негритянкой, готовившей пирог и тихонько напевавшей себе под нос: «Иисус любит меня…»

— Привет, мамаша. Я ищу садовника.

Прекратив пение, негритянка вытаращила глаза.

— Но у них нет садовника.

— Кто же тогда ухаживает за газоном и цветами? Шофер?

— Оскар? — Ее жирное тело затряслось от смеха — Он не желает ничего делать. Ходит вокруг с диким видом и пугает бедных чернокожих.

Поблагодарив ее, Шейн в раздумье направился в библиотеку.

Кларенс сидел, развалясь в кресле, повернувшись спиной к двери. Сделав шаг назад, Шейн незаметно вышел. Потом поднялся на верхний этаж по запасной лестнице, которую ему показала Филлис в первый вечер. На площадке он остановился и прислушался. В доме стояла тишина. Тяжелая, гнетущая тишина. Безмолвие смерти — так определил про себя эту тишину Шейн.

Пройдя через холл в комнату больного, он вошел не постучав. Возле окна в кресле-качалке сидела девушка в форме сестры милосердия. Подперев рукой подбородок, она смотрела в сад. Внимание Шейна привлек ее профиль, красивый, изящный, чем-то знакомый. Он не сразу вспомнил, где его видел, хотя в первое же мгновение понял, что для него это очень важно.

Он узнал девушку, как только она повернула голову. Строгая белая форма изменила ее, отсутствие грима сделало ее лицо намного моложе, свежее, чем в прошлый раз, когда он увидел ее впервые. Теперь у него не было сомнений в том, кто перед ним. Это была девушка, отражение которой в зеркале он видел в номере люкс в отеле «Эверглейдс». В регистрационной книге отеля она значилась как дочь мистера Рэя Гордона.

Стоя в дверях, он продолжал разглядывать ее, пытаясь разобраться, что к чему. Увидев его, она поднялась со стула:

— Вход посетителям не разрешен. Больной в тяжелом состоянии.

Она умело управляла голосом, придав ему вежливую и вместе с тем повелительную интонацию.

Облокотившись о косяк, Шейн пытался сообразить, узнала она его или нет. По ее удивительно светлым, не способным выражать сильные эмоции глазам, невозможно было сказать что-либо определенное. Держалась сестра подчеркнуто профессионально, не проявляя чувств. «Если она, — подумал Шейн, — все же узнала меня, из нее выйдет непревзойденная актриса».

Он спросил:

— Вы новая сестра вместо мисс Хант?

— Да. — Она говорила шепотом и, подойдя к нему вплотную, жестом в сторону ширмы предупредила о необходимости соблюдать тишину.

— Я Шейн, — сказал он, — тот самый сыщик, который обязался оберегать жизнь здешних обитателей.

Она не улыбнулась. Чувство юмора, видимо, было ей чуждо. Приподняв брови, она повторила: «Да?» Брови ее были искусно выщипаны и имели форму небольших дужек.

— Почему они наняли именно вас, сестричка?

— Я зарегистрирована в бюро найма сестер милосердия. Моя очередь была первой.

— Как вас зовут? Мне не помешал бы номер вашего телефона.

— Миртл Годспид. — Она с сомнением покачала головой. — Номер моего телефона будет для вас абсолютно бесполезен.

— Вы плохо знаете меня, сестричка. Конечно, — он с осуждением глянул на свою перевязанную руку, — сейчас я далеко не в лучшей форме.

Он посмотрел ей в глаза. Она не отвела взгляда, но он был холодным и отчужденным.

— Этот проклятый дом похож на морг, — заметил он — Куда девались остальные?

— Спят. Меня вызвали рано утром сменить девушку, дежурившую всю ночь. Думаю, мало кто из жильцов дома спал сегодня.

Правым локтем Шейн неловко задел туалетный столик смахнув с него дамскую сумочку. С глухим стуком она упала на пол. Прежде чем сестра успела поднять ее, он нагнулся и через секунду с гримасой боли на лице протянул ей сумочку:

— Все в порядке. Ваша?

Приняв сумочку из его рук, она ответила:

— Да.

— Слишком дорогая для профессиональной сестры милосердия, — глухо сказал он.

Поджав губы, она ледяным тоном произнесла:

— Я заплатила за нее.

Шейн приглушенно рассмеялся:

— Не сомневаюсь. И даже знаю чем. Дайте мне номер фона, и у вас будет еще одна такая же.

Она взглянула на него с презрением:

— Считаете себя неотразимым? Если у вас нет других вопросов, прошу вас уйти. Я не стану горько рыдать, если больше никогда вас не увижу.

Шейн ухмыльнулся:

— Жаль, что прикончили другую сестричку. Ей нравились крутые рыжие парни.

Отвернувшись, сестра сказала.

— А мне нет.

— Ладно. — Шейн шагнул к двери и спросил: — Где Педикью?

— Спит у себя в комнате.

— Где его комната?

— Я думала, вы сыщик.

— Остроты оставь при себе. — Он продолжал стоять в дверном проеме, раздражаясь все сильнее. — Покажи мне его комнату, или я разбужу всех обитателей этого проклятого дома.

Заглянув за ширму, она направилась к двери и вышла из комнаты. Шейн медленно двинулся вслед за ней по коридору.

Возле одной из дверей она остановилась и указала на нее:

— Сюда я должна обращаться, если вдруг потребуется доктор.

Поблагодарив ее, Шейн постучал. Сестра повернулась и вскоре исчезла за поворотом коридора.

Когда на стук Шейна никто не ответил, он постучал еще раз, значительно громче. Не услышав, как и прежде, ответа, он стал энергично дергать ручку. Убедившись, что дверь заперта изнутри, он громко выругался.

На шум открылась дверь в другом конце коридора, и из нее выглянул мистер Монтроуз. На нем был старомодный ночной халат, который он придерживал рукой на своих худых плечах.

— Что вам нужно? — хрипло спросил он. Потом, разглядев посетителя, сказал: — О, это вы, мистер Шейн. Что вы здесь делаете?

— Пытаюсь добраться до доктора, — проворчал Шейн.

Монтроуз зашлепал по полу босыми ногами:

— Это его комната. Я уверен, он там. Наверное крепко спит. Бедняга, он так расстроился из-за вчерашних событий.

— Спит он на удивление крепко. — Шейн заколотил в дверь ногами что было сил. — Открывайте, док!

Когда ответом вновь оказалось молчание, он прекратил стучать и, задумавшись, потер подбородок. Обращаясь к Монтроузу, он заметил:

— Нормальный человек не в состоянии спать под такой грохот.

В верхней части двери была открыта фрамуга. Пригнувшись, Шеин левой рукой обхватил мистера Монтроуза за щиколотку.

— Я подниму вас, — предложил он, — а вы взгляните что там за дверью.

Он приподнял мистера Монтроуза, и тот, просунув голову внутрь, внезапно воскликнул:

— О Боже!

Быстро опустив его на пол, Шейн заглянул ему в лицо. Затем, ни о чем не спрашивая, отошел назад и левым плечом что было сил ударил в дверь. Он едва не потерял сознание от нечеловеческой боли, пронзившей его изувеченный правый бок.

Потом он снова и снова бил по двери, пока наконец замок со скрежетом не поддался и дверь не повернулась на петлях. Шеин влетел в комнату, с трудом удержавшись на ногах. Вслед за ним, издавая неясные хныкающие звуки, засеменил мистер Монтроуз.

Доктор Педикью лежал, неподвижно распростершись на постели. Он производил впечатление мирно спящего человека. Доктор был полностью одет. Черты его лица были сосредоточены, на губах застыло выражение какого-то непонятного торжества. Его левая рука бессильно свисала с кровати, на коврике валялся опрокинутый стакан выпавший из разжатых пальцев. На прикроватной тумбочке стояла небольшая картонная коробочка со множеством таблеток розового цвета. На дне стакана был хорошо различим розовый осадок.

Крышку коробочки украшали общеизвестные символы яда.

Кроме коробочки на тумбочке лежало несколько листов бумаги, исписанных аккуратным мелким почерком. Подняв верхний листок, Шейн прочел: «Тому, кого это касается…» Он устало сказал.

— Монтроуз, прекратите хныкать. К подобным происшествиям в этом милом доме вы должны были бы привыкнуть. Позвоните Пейнтеру, пусть приезжает и возьмет с собой коронера.

Потом он опустился в стоящее у окна кресло и начал читать странный документ, оставленный доктором Педикью.

X

«Я виновен, — писал доктор Джоул Педикью, — в преступлении столь ужасном, что не могу жить дальше с сознанием вины, лежащим тяжелым бременем на моей душе. Смерть двух невинных женщин и умопомешательство красивой девушки отягощают мою совесть. Искупить свое преступление хотя бы в небольшой степени я смогу лишь в том случае, если правдиво изложу на бумаге все его обстоятельства и сумею убедить всех, что я и только я виновен в его совершении.

С детства, я страдал от порочной любознательности, в результате которой не раз оказывался в постыдных ситуациях, хотя чувство стыда и покинуло меня много лет назад. Все это завершилось трагической развязкой, которую закон безусловно определит как убийство матери, что будет несправедливо, поскольку фактически убийцей миссис Брайтон являюсь я. Да, да, и убийцей Шарлотты Хант тоже.

Моим орудием стал человек с расстроенной психикой… Однако я полагаю, мне следует вернуться в прошлое, чтобы стали понятны события последних дней.

Пользу научного экспериментирования никто не отрицает: только благодаря ему наука сумела добиться выдающегося прогресса. Тем не менее, иррациональное честолюбивое рвение познать то, что еще не познано другими, может лишить человека душевной чистоты и привести к трагическим, ужасающим последствиям, если им движет стремление довести их до логического конца, как это было в случае со мной.

Когда я говорю «им движет», я не пытаюсь реабилитировать себя. Перед Богом у меня нет оправдания, я пользуюсь этими двумя словами намеренно. С ранней юности я ощущал в себе какую-то внутреннюю силу побуждавшую меня к действиям, которые — я это ясно осознавал — являлись оскорблением Богу и всему человечеству. Я был подобен индивидууму, в которого вселился демон; я понимал это, но изгнать демона был не в состоянии.

Вот коротко о мотивации. Все вышесказанное не являлось обстоятельствами лишь последнего времени, и я не собираюсь утверждать, что не подозревал о порочности своих гнусных устремлений. Помню, еще в детстве меня чрезвычайно занимала мысль о том, сможет ли выжить цыпленок без защитного оперения. В нашем дворе бегали цыплята, я поймал одного, ощипал и потом долго рыдал над его холодным трупиком.

С такими моральными предпосылками, интересами жизненными запросами я решил заняться медициной. Нет нужды детально объяснять, на какую благодатную почву упали пагубные задатки в моей душе, какие гигантские возможности открылись передо мной, полностью подавив те инстинкты порядочности и благопристойности, которые во мне оставались (при чтении этой фразы губы Шейна слегка искривились), отравив мне жизнь и разрушив то, что в противном случае могло бы стать предпосылками блестящей карьеры.

Уже в самом начале изучения медицины я понял, что главные возможности для экспериментирования открываются не при лечении тела, а при исцелении духа.

Соответственно я посвятил себя всестороннему изучению обширных областей психологии, психиатрии, психометрии, а также углубленному ознакомлению с психофизикой, занимающейся комплексным духовным и телесным исцелением.

Я был восхищен, увлечен предоставившейся мне возможностью работать на грани метафизического в практически еще не исследованной области.

Сейчас я содрогаюсь при мысли о том, сколько здоровых, нормальных интеллектов было загублено мною. С изобретательностью, достойной лучшего применения, я сумел достичь почти идеального баланса между нормальной и нарушенной психикой человека — я подчеркиваю слово «почти». Идеала я не достиг, о чем свидетельствуют разрушенные интеллекты моих подопечных.

Но сегодня я ощущаю себя сильным. Я сам достиг полного равновесия, которое безуспешно пытался увидеть в других. Когда я пишу эти слова, я чувствую, что перешагиваю через ту пропасть, в которую низвергнуто так много моих пациентов. Я задаю себе вопрос, как долго я смогу сохранять это хрупкое равновесие, и тороплюсь продолжить свое пространное признание, прежде чем до меня дотянется длань той же Немезиды, что настигла и тех, кто доверился мне.

Короче говоря, в течение многих месяцев я разрабатывал теорию о том, что определенные психотропные препараты в комплексе с внушением — я называю подобный метод психокатализом, в противоположность психоанализу, — способны привести к некоторым формам психического расстройства. Мое глубокое убеждение состояло в том, что если существует возможность разработать процедуру психокатализа и осуществить ее поэтапно, то в этом случае, возможно, реверсировать процесс, заменив препараты и характер внушения, вызывающие душевное расстройство, на их противоположность, и таким образом исцелить человека от безумия.

Фантазия? Гротескная химера? Возможно. Тем не менее в своей основе эта теория вполне здравая. Мечта которая будет воплощена в жизнь более сильными натурами, чем я. Я завещаю свои графики, свои открытия и находки тем из своих коллег, которые полностью лишены придуманного ханжами понятия совести. Я чувствую, что сам уже не способен продолжать.

Возможности исследований, представившиеся мне в деле Брайтонов, были буквально ниспосланы небом. Несколько месяцев назад я был вынужден закрыть двери своей психиатрической больницы в Нью-Йорке. Моя рекордная, почти стопроцентная неспособность оказать помощь душевнобольным вызывала у людей определенные сомнения, стоит ли передавать в мои руки своих близких, страдающих психическими заболеваниями. Без человеческого материала для дальнейших экспериментов я чувствовал себя потерянным, хотя, судя по всему, был чрезвычайно близок к успеху.

Поэтому я восторженно встретил предложение сопровождать в Майами больного и двух молодых людей, с которыми я мог работать без помех, как мне вздумается.

Не буду останавливаться на подробном анализе своего метода, с помощью которого мне удалось превратить умную и вполне нормальную девушку в одержимую манией убийства матери, в блуждающую по ночам безумную с неистовой жаждой крови, которую я сумел возбудить в ее невинной груди. Детали изложены в записях моих наблюдений за историей ее болезни. Они представляют интерес только для специалиста.

Достаточно сказать, что сразу же по прибытии в Майами я полностью переключил свое внимание на двух молодых людей. Поскольку на больного старика, который определенно был на грани смерти, времени у меня не оставалось, я пригласил местного терапевта и стал фактически полностью свободен.

В процессе своих прошлых экспериментов я убедился, что каждый индивидуум обладает некоторыми скрытыми фобиями или комплексами, находящими выражение в ряде более или менее четких признаков и представляющими своего рода путеводную нить к безумию, если эту фобию всячески усиливать внушением.

Выбрав первым Кларенса, я обнаружил в юноше противоестественную склонность к гомосексуализму. Начав поддерживать и развивать эту черту его характера, я был разочарован, не отметив адекватной реакции пациента. Будучи от природы ограниченным, со слабо развитым интеллектом, он обладал замедленными и нечеткими реакциями. В общем, достаточно скоро мне стало ясно, что Филлис представляет собой значительно более интересный материал для исследований.

Терпеливым проникновением в ее менталитет я обнаружил нечетко обозначенный, но тем не менее несомненный уклон в сторону лесбиянства, к которому приплюсовывались еще менее заметные комплексы Электры. Основа для эксперимента была достаточно слабой, однако пациентка была настолько нормальной, так быстро и легко реагировала на внешние стимулы, что желаемый процесс оказался стремительным.

Осторожным внушением в строгом соответствии с фрейдистскими принципами я быстро наполнил ее подсознание нереальным желанием причинить физическое страдание матери с тем, чтобы поквитаться за любовь несчастной женщины к мужу. Кроме того, под предлогом лечения несуществующей болезни мне удалось периодически воздействовать на пациентку гипнозом, приводя ее в такое состояние, когда ее мозг, сознание полностью отключались; из этого состояния она возвращалась лишь со смутными воспоминаниями о том, что произошло с ней в эти вызванные наркотическими препаратами периоды. Меняя дозы, я мог регулировать длительность и интенсивность подобных периодов.

Именно в этот решающий момент моего экспериментирования миссис Брайтон объявила о своем предстоящем приезде. Отступать я не мог.

Мною владело неистовое желание осуществить свой последний эксперимент с тем, чтобы установить, могу ли я полностью контролировать реакцию девушки на присутствие матери.

Лишь буквально перед самым приездом миссис Брайтон у меня появились некоторые сомнения относительно меня самого. Серия экспериментов, проведенных мною с девушкой, была настолько успешной, что она стала исключительно чутко реагировать на малейший внешний стимул, будь то наркотический препарат или внушение, фактически она находилась на грани безумия. Опасаясь, что в моих расчетах допущена ошибка и ее реакция на приезд матери могла оказаться сильнее, чем я полагал, я решил проконсультироваться с мистером Шейном в Майами. Он был рекомендован мне как весьма осмотрительный и способный детектив. Я изложил эту ситуацию в осторожных терминах в той форме, которая казалась мне предпочтительней, и он согласился защитить мать от возможных трагических случайностей.

Я возвратился после беседы с ним с чувством глубокого удовлетворения. Мистер Шейн не проявил излишней любознательности, произведя на меня впечатление чрезвычайно способного человека. Когда прибыла миссис Брайтон, дочь приветствовала ее со странной смесью ненависти и любви. Я внимательно наблюдал за ней, делая записи о характере ее поведения.

Ситуация была исключительно напряженной во время обеда, Филлис вела себя грубо и раздражительно. Наблюдая за ней, я испытывал созидательную радость творца, чувствовал себя как всемогущий бог, как гениальный музыкант, извлекающий чудесную мелодию из настроенного инструмента. Моим инструментом была Филлис Брайтон, моя воля была музыкантом. Все могло закончиться благополучно, не поддайся я искушению провести последний решающий тест.

Я должен был знать, смогу ли я принудить девушку убить свою мать и после этого вернуть ее мозг к нормальному функционированию.

Я не надеюсь, что меня поймут и простят. Это было безумие. Сознательное, хладнокровно замышленное убийство. Но я обязан был найти ответ. Что значила жизнь какой-то недалекой женщины по сравнению с огромной радостью от сознания конечного успеха? После обеда я отвел Филлис в сторону. Я приготовил тщательно рассчитанную дозу наркотика и приказал принять ее спустя полчаса. Она уходила от меня, как лунатик, поднимаясь по лестнице в свою комнату. Я отправился в библиотеку в ожидании прихода мистера Шейна и результатов моего страшного эксперимента.

Все знают эти результаты. Девушка исчезла еще до того, как я смог проверить, возможно ли восстановить ее психику после совершения ею страшного преступления. Сегодня она бродит где-то по улицам со своим крошечным пистолетом, безнадежно свихнувшаяся, одержимая манией убийства, за что только я, и один я, несу ответственность. Боже, помоги мне!

Существо, бывшее некогда Филлис Брайтон, сегодня вечером вновь нанесло удар. Она будет убивать вновь и вновь, пока ее не уничтожат. Подобно Франкенштейну, я создал чудовище, которым не способен управлять. Когда сегодня вечером в дом внесли безжизненное тело Шарлотты Хант, я понял, какую угрозу создал для общества.

Повторяю, я не собираюсь оправдывать себя. Я искупаю свою вину единственным доступным мне способом. Перед своей совестью и перед Богом я виновен в преступлении, которое по своей гнусности, может превзойти все совершенные в этом столетии.

Филлис Брайтон необходимо найти и безжалостно уничтожить. Только за одно это, я заслуживаю смертного приговора. Я ухожу, и буду держать ответ за содеянное перед Богом.

Джоул Педикью».

Дочитав последнюю строчку, Майкл Шейн отложил в сторону листки бумаги. Подойдя к окну, он вдохнул свежий воздух и с удивлением обнаружил, что на улице ярко светит солнце.

При чтении исповеди Педикью ему все время казалось, что комната погружена во мрак.

Тишину этой камеры смерти внезапно разорвал шум сирены стремительно приближавшейся полицейской машины. Шейн увидел, как по извилистой асфальтовой дорожке подъехал автомобиль и из него выскочил Питер Пейнтер. Он начал торопливо подниматься по ступеням и Шейн отошел от окна. Чиркнув спичкой, он поднес ее к листочкам бумаги. Огонь быстро охватил их, и, когда в комнату вбежал Пейнтер, от признания доктора Джоула Педикью осталась лишь кучка пепла.

XI

При виде находящегося в комнате Шейна глаза Пейнтера сузились, и он, замедлив шаг, молча подошел к по стели. Остановившись около безжизненного тела Педикью, он повернул голову и посмотрел на сыщика:

— Покойник?

— Да. Или гениальный притворщик, — ответил Шейн.

Пейнтер презрительно усмехнулся. Вновь повернувшись к трупу, он начал разглядывать лицо доктора и находившиеся возле него предметы.

— Самоубийство?

— Не знаю, я при сем не присутствовал.

В дверях появился мистер Монтроуз, поникший и беспомощный. Увидев его, Шейн заметил:

— Вы к этому должны были уже привыкнуть.

Пейнтер резко обернулся к вошедшему:

— Я вызвал коронера. До его прихода ничего не трогать.

— Почему бы тебе и коронеру не перенести сюда свой офис? Тогда бы вы держали у ворот дежурный катафалк и всех покойников обслуживали по высшему разряду, — произнес Шейн.

— Почему бы тебе, — с трудом сдерживая ярость, сказал сквозь зубы Пейнтер, — не убраться отсюда к чертовой матери?

Шейн пожал плечами:

— Я просто даю полезный совет.

— Мне надо одеться, — дрожащим голосом заявил мистер Монтроуз. — Я оставлю вас на минутку.

Не обращая на него внимания, Пейнтер сделал шаг в сторону Шейна:

— Я ищу тебя целое утро.

— Я не прячусь. — Опустившись еще глубже в кресло, Шейн затянулся сигаретой. Пейнтер остановился перед ним, широко расставив ноги:

— Я выяснил, где была Шарлотта Хант вчера вечером перед тем, как ее убили.

— Завидуешь?

— Тебе придется многое объяснить, Шейн.

— От меня ты не дождешься объяснений.

Глаза Пейнтера вспыхнули, руки сжались в кулаки. Тяжело дыша, он сказал:

— Я хочу прочесть признание Педикью.

— Признание? — Шейн удивленно приподнял свои кустистые брови.

— Не вздумай утаить его от меня. Его видел Монтроуз.

— Мистеру Монтроузу мерещится всякая чертовщина, — мягко заметил Шейн. — Доктор Педикью не оставил признания.

— Клянусь Богом… — От ярости Пейнтера начало трясти.

— Смотри не свихнись от расстройства, — посоветовал ему Шейн. — Доктор Педикью оставил пространный документ сугубо личного характера, но для тебя он интереса не представляет.

— Решать буду я сам. — Голос Пейнтера срывался. Где он?

Шейн указал на кучку пепла:

— Я пришел к выводу, что к голосу разума ты все равно не прислушиваешься, поэтому решил сжечь его.

— Предварительно прочитав?

— Естественно.

Пейнтер придвинул к себе стул и в изнеможении опустился на него.

— Или ты идиот, Шейн, или самый отъявленный негодяй.

Раздавив сигарету в пепельнице, Шейн усмехнулся:

— Это ты решай сам.

— Больше я тебе не позволю издеваться над собой.

Последнее заявление полицейского ответа не требовало, поэтому Шейн промолчал.

— Теперь ты оказался дважды замешанным в преступлении, — предупредил его Пейнтер. — Даже трижды. Уничтожение улик в деле об убийстве так просто с рук тебе не сойдет.

— Можешь поверить мне, что сойдет, — с издевкой в голосе сказал Шеин. А самое забавное, что тебе без меня не обойтись, Пейнтер. Тебе нужно знать то, что известно мне, и ты начинаешь понимать, что запугиванием от меня ничего не добьешься.

С полминуты Пейнтер сидел молча, пытаясь взять себя в руки.

— Что написал Педикью в своем признании?

— Об этом ты никогда не узнаешь.

— Не доводи меня до крайности, Шейн, предупреждаю тебя. Я готов сотрудничать с тобой, ты понимаешь это. Но твое отношение делает совместную работу невозможной.

— Мы будем сотрудничать, Пейнтер, но так, как того желаю я. — Шейн наблюдал за маленьким франтоватым полицейским, словно рыбак за попавшей на крючок рыбешкой. — Козыри в моих руках. Все, что было в твоих, лопнуло, как мыльный пузырь. Я не блефую, пойми правильно, я сжег идиотское признание Педикью, чтобы ты снова не поставил себя в нелепое положение.

На тебя давят, требуют, чтобы ты быстрее арестовал преступника. Прочитав эти листки, ты немедленно сделал бы заявление газетчикам, что преступление раскрыто. Этим действием ты бы только навредил и себе, и моему клиенту. На меня же не давит никто, я волен собирать детали общей картины. Если ты посидишь спокойно, хотя бы ближайшие двадцать четыре часа, я преподнесу тебе на блюдечке отгадку этой запутанной истории. Поверь мне, ей будут посвящены первые страницы всех крупнейших газет. Я разговариваю с тобой откровенно, но делаю это в последний раз. Если у тебя хватит ума, ты будешь играть со мной в одной команде. Ты будешь купаться в лучах славы, когда дело успешно завершится. Мне не нужна слава, я предпочитаю нечто более осязаемое. Так как, договорились или нет?


— Двадцать четыре часа, — простонал Пейнтер. — Они наступают мне на пятки, требуют действий. А если произойдет еще одно убийство, Шейн?

— Убийств больше не будет.

— Губернатор угрожает провести независимое расследование.

— Пусть проводит. Этим он никого не напугает. Продержись двадцать четыре часа.

Пейнтер нерешительно глянул на часы:

— Сейчас уже больше одиннадцати.

— Завтра в полдень. — Шейн сделал шаг в сторону двери и, еще раз взглянув на расстроенное лицо Пейнтера, скрылся за ней.

Через несколько секунд он вернулся и, просунув голову в дверь, сказал:

— Если согласен работать со мной, то мог бы помочь в одном деле.

— В каком?

— Сними отпечатки пальцев у шофера и проверь их у парней из ФБР в Нью-Йорке. Мне надо знать, не был ли он судим.

Пейнтер кивнул.

В Майами Шейн припарковал машину перед отелем, дежурный клерк сказал, что Тони конверт забрал, но передать ничего не просил.

Он поднялся в номер, решив слегка подлечить свой ноющий бок несколькими глотками неразбавленного коньяка. Потом позвонил в бюро найма сестер милосердия.

— Говорит мистер Шейн, частный детектив. Сейчас я расследую дело, в котором замешана одна из ваших сестер. Не могли бы вы сообщить мне фамилию и домашний адрес девушки, которую вы направили к больному по фамилии Брайтон сегодня утром?

Приятный голос попросил его подождать.

— Мисс Миртл Годспид, сообщил голос через некоторое время, указав также адрес в северной части города. Поблагодарив, Шейн повесил трубку.

Отхлебнув коньяка, он вернулся вниз к своей машине. Как ни хотелось ему побыть немного в покое, он должен был действовать быстро. Чувствуя невыносимую боль в плече, он включил передачу и повел машину одной рукой.

Доехав до Двадцать четвертой улицы, он остановился возле трех небольших домиков. Выйдя из машины, он направился к домику посередине.

Шторы на окнах были опущены, и на стук Шейна никто не ответил. Зайдя за угол, он обнаружил окно, в которое была видна гостиная, где царил идеальный порядок. Подойдя к задней двери, Шейн убедился, что она заперта. Достав из кармана отмычку, он без особых трудностей открыл ее. Из соседнего дома показалась женщина и с любопытством посмотрела на него. Когда он открыл дверь, она, перейдя двор, подошла к нему. Он остановился в ожидании. Это была пожилая полная женщина с растрепанными волосами и недружелюбным взглядом.

— В доме никого нет. Что вам нужно?

— Я сыщик, — представился Шейн. — Кто здесь живет?

Быстро отступив от него, женщина отвела глаза в сторону:

— Мисс Годспид. У нее неприятности.

— Не знаю, — коротко ответил Шейн. — Она живет одна? Что вы можете о ней рассказать?

— Совсем одна. Она неразговорчивая соседка, но ничего плохого о ней не скажу. В последнее время, правда, раз вы уж так интересуетесь, у нее в доме происходят не совсем обычные вещи. Я даже не уверена, одна ли она живет.

Сообщение пожилой женщины показалось Шейну несколько загадочным. Закурив, он небрежно спросил:

— О каких необычных вещах вы говорите?

— В дом приходят люди, потом уходят. Это случается даже ночью. Трудно сказать, кто сейчас в нем обитает.

— Как долго это длится?

— Уже пару дней. Вернее, ночей… Совсем не похоже на мисс Годспид.

Кивнув, Шейн заявил:

— Я хочу посмотреть, что там. Пройдите со мной, тогда в случае пропажи чего-нибудь у меня будет алиби.

Женщина с любопытством последовала за ним.

Каких-либо следов беспорядка в доме не было. Кухня и спальня находились в идеальном состоянии. Одеяла и простыни на кровати были откинуты назад, как это бывает при поспешном вставании. На спинке стула были развешаны различные предметы женского туалета. Стоя в дверях, соседка указала на фотографию в рамке на туалетном столике:

— Ее фото.

Шейн взглянул на снимок. Это была не та девушка, которая сегодня утром назвала себя Миртл Годспид. Он кивнул с притворным равнодушием, продолжая обследование комнаты, но больше ничего интересного ему обнаружить не удалось.

В гостиной на столике лежала красочная брошюра судоходной компании, в которой описывались красоты Кубы для желающих провести там отпуск.

Взяв на заметку название этой компании, Шейн еще некоторое время бродил по комнате.

— Все как будто, в полном порядке. Больше мне здесь нечего делать. Слегка приподняв брюки, он шагнул в сторону ванной и сказал: — Мне нужно зайти на минутку, пока туалет рядом.

Женщина со смущенным видом заторопилась прочь из гостиной. В ванную Шейн, однако, не пошел. Вернувшись в спальню, он забрал со столика фотографию Миртл Годспид и сунул ее под пиджак. Потом, все же заглянул в ванную и, спустив воду в унитазе, вышел из дома небрежной походкой. Под бдительным взглядом соседки он запер дверь. С серьезным видом поблагодарив ее за помощь, он подошел к машине и поехал в деловую часть города, где, как гласила красочная туристская брошюра, продавались билеты на суда, отправляющиеся на Кубу. Последнее судно отплыло из Майами в Гавану накануне утром, но клерк не мог вспомнить среди множества людей пассажирку по фамилии Годспид. По настоянию Шейна был принесен список пассажиров, но результаты проверки также оказались отрицательными. Лишь когда Шейн показал фотографию, клерк сразу вспомнил, что этой пассажирке он продал билет два дня назад.

Сегодня, однако, судно стояло уже в порту Гаваны, и Шейну пришлось переправить туда фотографию самолетом, чтобы члены команды смогли опознать девушку. Плечо его болело все сильнее, и с осунувшимся от боли лицом он вернулся к себе в отель.

— Мистер Шейн! — поманил его пальцем дежурный клерк. — Только что по телефону для вас передали срочное сообщение, просили позвонить в отель «Эверглейдс», в номер шестьсот четырнадцать.

Поблагодарив клерка, Шейн обратился к девушке-телефонистке и попросил соединить его.

На другом конце провода послышался металлический голос Рэя Гордона:

— Это ты, Шейн? Мне нужно видеть тебя немедленно.

— Понятно.

— Приходи как можно быстрее. Я жду.

Еще раз сказав: «Понятно», Шейн повесил трубку. Вытерев левой рукой пот со лба, он вышел из гостиницы и оказался под палящим южным солнцем. Нестерпимая боль снова пронзила плечо. Он быстро зашагал в направлении отеля «Эверглейдс», стараясь держаться у края тротуара, чтобы не задеть больной рукой прохожих.

Поднявшись на лифте, он прошел по коридору до номера 614.

Дверь открыл Гордон. Его охранник Дик стоял в центре комнаты. Глаза гангстера напоминали узкие желтые щелки, на одутловатом бледном лице застыло выражение какого-то непонятного торжества. Его правая рука сжимала люгер, дуло которого было направлено в живот Шейну.

— Подними руки, — приказал Гордон.

Шейн поднял левую руку к потолку. Подойдя вплотную, Гордон тщательно обыскал его.

— Расслабься, Дик, — бросил он, — легавый чист.

Потом, мягко ступая на пятки, он обошел вокруг Шейна. Лицо Гордона ничего не выражало, хотя губы были вытянуты.

— Ты, вонючий двурушник, — сказал он и кулаком, похожим на булыжник, ударил Шейна в лицо.

XII

Голова Шейна запрокинулась назад, с глухим стуком ударившись о стену. Отведя левую руку, он оттолкнулся от стены и вновь принял вертикальное положение. Из рассеченной верхней губы потекла тонкая струйка крови.

Гордон ударил его снова, на этот раз ладонью. Голова Шейна вновь запрокинулась, но теперь он сумел удержаться на ногах. Опустившись в кресло, молодой гангстер настороженно наблюдал; в глазах с желтоватым отливом застыло удовлетворение.

Его люгер по-прежнему смотрел в живот сыщику.

— Это будет тебе дорого стоить, Гордон, — предупредил Шейн. Кончиком языка он облизал разбитую губу.

Новый удар пришелся ему между глаз. Не удержавшись, он попятился назад, потом, широко расставив ноги, тряхнул головой:

— Что тебе надо? Может, объяснишь?

— Вот я и объясняю. — Гордон вновь ударил его раскрытой ладонью, отбросив к стене.

В глазах сыщика горела ненависть, левая рука сжалась в кулак. Однако не замечать люгер и нервно подрагивающие губы Дика он не мог. Отступив назад, Гордон скользнул по нему жестким взглядом:

— Теперь тебе ясно, чего ты избежишь, если все расскажешь?

— Что тебе от меня нужно? — повторил Шейн. — Чтобы я декламировал стихи?

— Шутник, вы только послушайте. — Гордон шагнул вперед и снова ударил его.

Левая рука Шейна опустилась вниз и в поисках опоры ухватилась за спинку стула. Он кивнул:

— Не могу без шуток.

— С Рэем Гордоном шутить бесполезно.

— Если бы я знал, о чем ты говоришь, — сказал Шейн, — мы могли бы найти общий язык.

— Почему ты скрыл, что работаешь на других, когда появился у меня? Выманил две косых. Решил, наверное, что будешь теперь наслаждаться жизнью?

— Я ни на кого не работаю.

— Лжешь. Сегодня утром ты был в доме Брайтонов — Гордон в очередной раз наотмашь ударил сыщика.

Шейн отшатнулся назад и начал медленно оседать на пол. Стукнувшись о паркет раненым боком, он застонал от боли.

Отведя ногу назад, Гордон пнул его в живот, потом ударил носком ботинка в лицо.

— Это только начало, — бесстрастным голосом объявил он.

Из глубокой раны на щеке Шейна на ковер брызнула кровь. Неуверенно проведя по ковру левой рукой, он приподнялся и сел. Сквозь распухшие губы он процедил;

— Не начинай того, чего не сумеешь кончить, подонок.

Сев на стул, Гордон посмотрел на него, гадко улыбаясь:

— Я бы с наслаждением убил тебя, Шейн, но, к сожалению, пользы мне от этого не будет. Однако я способен сделать так, что ты сам захочешь быстрее подохнуть, если не расскажешь все.

— Я никогда не умел отгадывать загадки. — Шейн харкнул на ковер слюну, обильно смешанную с кровью.

— Те, кто пытался меня обмануть, — сказал Гордон, — давно уже отправились к праотцам.

— Со всеми, кто пытался убить меня, — парировал Шейн, — я рассчитывался сполна.

— Ха-ха! Ты слишком долго имел дело с недоумками и сам стал таким же. Прежде чем я покончу с тобой, ты будешь горько жалеть, что твоя шлюха-мать родила тебя в канаве…

Опираясь на левую руку, Шейн сделал попытку броситься на Гордона. Не вставая со стула, тот поднял ногу и пинком отбросил его назад. Потом, поднявшись, с издевкой бросил:

— Ну?

Шейн произнес разбитыми губами:

— Еще парочка таких ударов, и я не смогу ответить ни на один из твоих вопросов.

Протянув руку, Гордон с силой ухватил пальцами рыжую шевелюру сыщика. Он приподнял его за волосы и прижал к стене.

— Что за дела у тебя с семейством Брайтонов?

— Никаких дел.

— Снова лжешь. — Гордон с усмешкой отвел назад ногу.

Шейн торопливо сказал:

— Хорошо, хорошо. Что тебя интересует?

— Вот это лучше. — Гордон сел. — Что ты выяснил о Хендерсоне?

— Ничего.

— С такими ответами ты долго не протянешь.

— Тебе хочется, чтобы я что-нибудь придумал?

— Какие распоряжения они сделали насчет картины?

— Кто они? О какой картине идет речь?

— Ладно, легавый. Если ты того желаешь. — Наклонившись над Шейном, он обрушил на него свой огромный кулак.

Дик поднялся с кресла и с горящими от возбуждения глазами подошел к лежавшему на полу неподвижному телу сыщика.

— Обыщи его, — коротко приказал Гордон.

Раскурив сигару, он молча наблюдал, как ловкие пальцы его молодого напарника выворачивали карманы Шейна, высыпая их содержимое на ковер. В них была мелочь, держатель с ключами, отмычка, перочинный нож и носовой платок не первой свежести. Из внутреннего кармана пиджака Дик вытащил телеграмму, адресованную миссис Брайтон и обнаруженную Шейном в ее комнате, а также телеграмму, извещавшую о скором прибытии Хендерсона.

Мышцы лица Гордона подергивались, когда он читал два этих сообщения.

— Легавый болтал, что ничего не знает о Хендерсоне, — злобно заметил он, набирая номер телефона компании «Пан-Америкен», чтобы узнать время прибытия самолета ИЗ Джэксонвилля. Из его рта вырвался поток грязных ругательств, когда ему сообщили, что самолет приземлился пятнадцать минут назад.

Круто повернувшись, он скомандовал Дику:

— В аэропорт. Попробуем перехватить его.

Бандит показал глазами на Шейна:

— Что будем делать с этим трупом, босс?

— Пусть валяется. Нам надо спешить. Если мы поймаем Хендерсона, он больше нам не потребуется. — Вдвоем они заторопились из номера, оставив Шейна на измазанном кровью ковре.

Прошло не менее часа, прежде чем сыщик сделал слабую попытку шевельнуться. Застонав, он неловко повернул правую руку и от пронизывающей боли сразу же пришел в себя. Вновь застонав, он поднял другую руку и осторожно ощупал свое изувеченное лицо. Кровь подсохла, и Шейн в конце концов решил, что ни одна из существенных деталей его тела не утрачена. Неимоверным усилием воли он заставил себя встать на колени, затем поднялся на ноги. Оба глаза заплыли, и он с трудом различал предметы. Добравшись до ванной, он открыл кран с холодной водой и смочил полотенце. Потом, выпив несколько стаканов холодной воды, решил, что вопреки всему выживет. Через несколько минут он возвратился из ванной в гостиную. Содержимое его карманов по-прежнему валялось на ковре. Когда он нагнулся, чтобы собрать разбросанные вещи, в глазах у него потемнело и он вынужден был некоторое время стоять неподвижно на коленях. Шейн не удивился, а лишь кивнул головой, увидев, что обе телеграммы исчезли, потом, рассовав вещи по карманам, вновь встал на ноги. Когда он спускался на лифте и затем шел через вестибюль, люди взирали на него с изумлением. Карл Болтон обменивался шутками с телефонисткой, когда Шейн помахал ему рукой.

— Боже мой, Майк! — воскликнул он. — Я не знал, что в городе появился Джо Луис.

Шейн сделал попытку усмехнуться, но она оказалась слишком болезненной. Он сказал:

— Послушай, Карл, помнишь, я просил тебя подыскать компромат на жильцов из шестьсот четырнадцатого?

— Конечно. — Чтобы скрыться от любопытных взглядов, они встали за высокой пальмой в медном бочонке.

— Что-нибудь нашел?

Наморщив упитанную физиономию, Болтон отрицательно покачал головой.

— Старался, но чернухи найти не удалось. Дочка вы ехала вчера. Они взяли напрокат автомобиль и погрузили ее барахло.

Шейн кивнул:

— Ладно, Карл, пока забудь о них. Если соберутся съезжать, последи за ними.

— Понял. Только скажи, что это за чертовщина, Майк? Ты выглядишь так, будто…

— Гордон за все заплатит с лихвой, — негромко пообещал Шейн. — Заплатит, прежде чем уберется из города. — Он вышел, провожаемый недоуменным взглядом Карла Болтона.

До отеля, Шейн добрался на такси. При виде его дежурный клерк начал издавать возбужденные восклицания, но Шейн прервал его, спросив насчет пакета. Да, пакет оставили, и сейчас он находится в сейфе, сказал клерк. Принес его тот же человек, который утром заходил за конвертом.

Сквозь щелочки заплывших глаз Шейн наблюдал, как клерк извлекает из сейфа пакет, оставленный ему Тони. Под слоем коричневой бумаги был туго свернутый холст. Расстелив картину на столе, Шейн начал внимательно ее разглядывать. Большого впечатления она на него не произвела. На ней были изображены пухлые розовые херувимчики, перед которыми на грубом топчане из досок лежал бородатый мужчина. Над мужчиной склонилась женщина, держа у его губ сосуд с вином. Цвета на картине были спокойными; коричневые и серые тона гармонично сочетались.

Добавив в стакан еще немного коньяка, Шейн стал размышлять о том, могла ли эта непрезентабельная картина послужить причиной двух убийств. Он молча смотрел на нее, и вскоре ему показалось знакомым лицо женщины. Это обстоятельство вызвало у него некоторое беспокойство, поскольку ни одна женщина его круга не могла попасть на картину, если это было действительно творение старого мастера. Закрыв глаза, он попытался сосредоточиться на этой интересной проблеме и отвлечься от всего постороннего. Перед его мысленным взором возник образ рыжего веснушчатого ирландского мальчика, стоящего на коленях возле своей матери в католической церкви. В его ушах звучал приглушенный голос священника, и луч света, проникавший сквозь цветные оконные стекла, освещал фигуру мадонны. Шейн приоткрыл глаза и снова уставился на картину. Не совпадающие в деталях, в целом черты лица этой женщины были такими же, как у запомнившегося ему с детства лица Богоматери. Наклонившись, он прочел в нижнем правом углу холста подпись: «Р. М. Робертсон».

Он осторожно закатал холст и вновь обернул его бумагой. Потом спустился в вестибюль, где попросил клерка забыть о пакете и о его, Шейна, появлении здесь, в отеле, в это время. Когда клерк согласно закивал, Шейн вышел из отеля со свертком под мышкой.

Путь до студии Пелхэма Джойса на Флаглер-стрит занял у него вдвое больше времени, чем в прошлый раз. В глазах у него темнело, предметы двоились, но он упрямо шел вперед. Войдя нетвердым шагом, он бросил сверток на колени Джойсу:

— Скажите, что вы обо всем этом думаете.

В углу студии стояла пыльная кушетка, на которую Шейн успел сесть, прежде чем у него подкосились ноги.

Развернув холст, Джойс кивнул и поджал губы.

— Превосходное подражание Рафаэлю. И конечно, художник — Робертсон. Боже мой, как он умеет уловить дух великого маэстро, его стиль — тональность, цвет, гармонию, великолепную композицию!

И главное, это не копия картина сама по себе произведение искусства, я никогда не видел оригинала, но уверен, что его не существует.

Опершись на локоть, Шейн спросил:

— Каким образом эксперт отличит ее от подлинного Рафаэля?

— Естественно, с помощью подписи, — ответил Джойс.

— Предположим, — медленно сказал Шейн, — птичка, которая написала эту картину, поставила своей лапкой подпись Рафаэля и затем попыталась выдать ее за подлинник?

— Такие попытки предпринимались часто и всегда оказывались безуспешными. Пелхэм усмехнулся беззубым ртом. — Существует целая система контрольных тестов, которые применяются в подобных случаях. Возраст холста, качество и состав красок, воздействие на них времени целых столетий. Этот холст, например, был изготовлен недавно, что сразу заметно. — Отвернув край картины, он глянул на ее обратную сторону.

Шейн не отрывал от него пристального взгляда. Когда старик выпрямился, на его лице была странная смесь недоумения и раздражения.

— Какой-то идиот, — пробормотал он, — из кожи лез вон, чтобы придать картине видимость подлинника.

— Что бы вы сказали, если бы под подписью Робертсона обнаружился подлинный автограф Рафаэля?

Дрожа всем телом, Пелхэм Джойс вновь склонился над холстом.

Откинувшись назад, Шейн закрыл глаза.

— Вы вспоминаете наш вчерашний разговор? — спросил он. — Вы сказали тогда, что самый простой способ контрабандного провоза бесценных картин через таможню — это нанесение чужой подписи на оригинальную и объявление картины копией.

Джойс слышал его, но с ответом не торопился. Он возбужденно облизывал губы и прерывисто, шумно дышал.

Наконец, выпрямившись, он устремил на сыщика свои блестящие глаза.

— Видит Бог, мой мальчик, видит Бог. Если под этим мазком подлинная подпись Рафаэля, ты сделал величайшее открытие.

— Вы знакомы с оригинальной подписью маэстро?

— Безусловно. У меня фотографии многих его знаменитых полотен. Боже мой, Майкл Шейн, где ты раздобыл этот шедевр?

Приподнявшись на пыльной кушетке, Шейн поведал старому художнику все, что ему было известно о картине, а также о своих подозрениях и догадках. Он пошел даже дальше и под великим секретом раскрыл план своих действий на завтра. Пелхэму Джойсу Шейн отводил в нем важную роль, и старик закудахтал от удовольствия, когда тот объяснил, каких действий он от него ожидает. Потом Шейн встал и вышел из студии, оставив картину у Джойса. Он сообщит, когда она ему снова понадобится, сказал он.

На улице мальчишки продавцы газет выкрикивали сенсационную новость об ограблении средь бела дня знаменитого знатока искусства Д. К. Хендерсона. Купив газету, Шейн пробежал глазами заметку. Неопознанный преступник набросился на мистера Хендерсона, когда тот покидал аэропорт, и выхватил у него из рук рулон с картиной. Мистер Хендерсон отказался назвать даже приблизительную стоимость похищенного полотна. Каких-либо свидетелей нападения бандита-одиночки не оказалось. Когда по пути Шейну попалась небольшая гостиница, где его не знали в лицо, он открыл дверь и, подойдя к стойке администратора, представился мистером Смитом. Заплатив за номер вперед, он поднялся этажом выше и, не раздеваясь, забрался в постель.

XIII

Он спал четыре часа и, проснувшись, мучительно вспоминал, что с ним случилось и почему он не выбрал самого простого выхода и не умер.

Он вспомнил о происшедшем, когда включил свет, и понял, почему продолжат жить, когда вспомнил Гордона. Он вдруг с удивлением почувствовал, что голоден, и первым его осознанным действием был звонок в ресторан гостиницы с просьбой принести в номер обед. В ожидании еды он позвонил в свой отель дежурному клерку.

— Вам звонили дважды, мистер Шейн, — сообщил клерк. — Оба звонка, наверное, достаточно важные. Один — из судоходной компании «Тропикал». Я записал, что они просили вам передать.

— Читайте.

— Одну минутку. «Стюард узнал на фотографии мисс Нэри Грей. Сегодня утром она сошла на берег, чтобы провести на Кубе свой отпуск. С ней можно связаться через «Америкен экспресс». Это все. Другой звонок…

— Подождите, — прервал его Шейн. — Я в состоянии обсуждать вопросы лишь по очереди, один после другого. Направьте телеграмму мисс Мэри Грей. Записывайте: «Вы уже замешаны одном убийстве. Можете предотвратить гибель других людей, если согласитесь сотрудничать мной. Телеграфируйте, мой счет, причину вашего путешествия вымышленным именем, кто, почему финансирует вашу поездку?» Перечитайте мне ее.

Когда клерк закончил читать телеграмму, Шейн попросил немедленно отправить ее и ответ, когда он поступит, держать при себе. Потом он спросил.

— От кого второй звонок?

— От мистера Пейнтера из Майами-Бич. Примерно час назад. Он просил немедленно связаться с ним.

Поблагодарив клерка, Шейн положил трубку и, услышав негромкий стук, подошел к двери и слегка приоткрыл ее. В коридоре стоял официант из ресторана гостиницы с заказанным обедом. Он впустил официанта и, пока тот расставлял на столике посуду, позвонил Питеру Пейнтеру. Голос полицейского был взволнованным:

— Шейн! Я пытаюсь связаться с тобой все утро. Хотел рассказать об отпечатках пальцев, о которых мы говорили сегодня.

— Удалось что-нибудь выяснить об Оскаре?

— Уйму интересного. Его выпустили из нью-йоркской тюрьмы три месяца назад, он сидел за умышленное убийство. Вся биография у него состоит из преступлений и отсидок, хотя в данный момент он вроде бы чист.

— Так, дай сообразить, — сказал Шейн. Он почувствовал, как болезненно запульсировала в его голове кровь. Информация об Оскаре была интересной. Возможно, это и было то недостающее звено, которое он искал. Пока он пытался собрать воедино все детали, Пейнтер нетерпеливо орал в трубку:

— Послушай, Шейн, если у тебя что-то есть, поделись со мной. Из-за проклятого ограбления в аэропорту на меня стали давить еще сильнее. Ты слышал, конечно, у какого-то приезжего идиота из-под носа выхватили картину. Наверное, это связано с убийством Врайтонов. Мне как-то надо отвязаться от газетчиков.

Шейн усмехнулся в трубку. Он чувствовал, что стремительно приближается к решению головоломки.

— Подождем до завтра. До следующего полудня. Говори прессе что хочешь, но фактов не раскрывай. Разгадку я преподнесу тебе на блюдечке. Пока в цепочке нет лишь одного звена, здесь ты мне можешь помочь. Свяжись с администрацией тюрьмы в Нью-Йорке, поинтересуйся, по-прежнему ли Джулиус Брайтон сидит у них или уже выпущен.

— Джулиус Брайтон? Какое отношение он имеет к нашему делу?

— Не пытайся разобраться в том, чего не знаешь, — без церемоний оборвал его Шейн. — Узнай, что я прошу, и перезвони мне.

Назвав номер своего телефона, он повесил трубку.

Суп был густой, горячий и очень вкусный. Бифштекс, хотя и хорошо прожаренный, был все же недостаточно мягким для изуродованных челюстей Шейна. После неудачных попыток прожевать хотя бы кусочек Шейн сдался и заказал вторую порцию супа.

Он заканчивал обед, когда раздался телефонный звонок. Звонил Пейнтер, у него была информация о Джулиусе Брайтоне. Ввиду серьезного заболевания его выпустили под честное слово за неделю до освобождения Оскара. Уже месяц полиции Нью-Йорка о нем ничего не известно, и сейчас его усиленно разыскивают за неявку в полицейский участок, где он должен отмечаться ежедневно.

Коротко поблагодарив, Шейн повесил трубку, оставив без внимания настойчивые требования Пейнтера объяснить ему все обстоятельства дела. Он закурил и задумался. В руках у него были все части головоломки, вопрос теперь заключался в том, как их соединить друг с другом. Он попытался сделать это, закрыв глаза и сконцентрировав все внимание на проблеме. Задача оказалась не из легких, хотя, в конце концов, некоторые соображения у него появились, полностью удовлетворен он не был. Требовались еще некоторые доказательства. Он вздохнул, понимая, что откладывать больше нельзя, что необходимо узнать, почему Оскар не позволил ему пройти в его квартиру. Требовалось выяснить, какой тяжелый предмет волокли вниз по лестнице между его первым и вторым визитами в квартиру над гаражом. Почему колени комбинезона были испачканы землей, а за манжеты набился чистый песок с пляжа. Его гипотеза покоилась на этом непрочном основании, и в таком виде он не мог поделиться ею с Пейнтером. Полицейскому требовались неоспоримые факты.

Поднявшись на ноги, Шейн с сосредоточенным видом вышел из номера. Приближалась развязка.

Ночной воздух приятно обдувал ему лицо, когда он шел по улице, направляясь к своей автомашине.

Она стояла на том же месте, где он припарковал ее сегодня после телефонного разговора с Гордоном. Ему казалось, что с того момента прошло не меньше нескольких недель. Он медленно поехал в сторону дамбы, заглянув по пути в знакомый гараж с круглосуточным режимом работы, где позаимствовал лопату и тонкий стальной прут с заостренным концом. На небе блестел отраженным светом полумесяц, прикрытый рваными облаками; легкий бриз покрывал рябью поверхность залива Бискейн. Время перевалило за полночь, и движения транспорта почти не наблюдалось. К тому времени, когда Шейн достиг берега океана и повернул на север, ветер усилился, украсив поверхность воды белыми барашками волн. Он поехал еще медленнее, глубоко вдыхая соленый морской воздух.

Поставив машину под пальмой, он достал из багажника лопату и стальной прут и по твердому песку вдоль кромки воды направился к особняку Брайтонов, до которого оставалось примерно четверть мили. Отлив обнажил обширные пространства сверкающего при лунном свете песка. Отсчитывая в уме узкие полоски частных пляжей, Шейн приближался к границе участка, на котором стоял особняк Брайтонов. Невысокая каменная стена шла перпендикулярно береговой линии, уходя в море футов на двадцать. Остановившись, Шейн прислонил к стене лопату. Сквозь колыхавшиеся на ветру листья высоких пальм виднелись смутные очертания дома Брайтонов. В одном из окон верхнего этажа, по-видимому, в комнате больного, горел тусклый свет. Гараж и расположенная под ним квартира были погружены во мрак.

Держа в здоровой руке заостренный стальной стержень, Шейн начал погружать его в рыхлый песок через каждые два фута. Начав от верхней линии прилива, он вскоре дошел до стены и двинулся в обратном направлении. Стальной прут легко, без усилий входил в сырой песок, достигая глубины примерно в один фут.

Большего Шейну не требовалось: Оскар, судя по всему, не принадлежал к категории людей, которые станут копать глубже, чем необходимо. Хотя железный стержень упорно не желал натыкаться на что-либо более твердое, чем песок в душе у него сохранилась уверенность, что он не ошибся, что по-другому дело обстоять не могло. У каждой загадки должно быть свое логическое объяснение, однако материальное подтверждение никогда не является лишним.

Он двигался по линии примерно в шести футах от нижней границы отлива, когда его щуп натолкнулся на находившийся, на небольшой глубине, твердый предмет. Опершись о стальной стержень, Шейн тяжело дышал от усталости. Отдохнув, он вновь заработал стержнем оконтурив грубый прямоугольник размером примерно два фута на четыре.

Оставив стержень в песке, он сходил за лопатой и неловко, одной рукой, начал снимать слой песка с предмета, оказавшегося окованным сталью сундуком. Достав карманный фонарик, Шейн направил на сундук луч света. Потом быстро выключил его и, опустившись на колени стал руками удалять песок с замка. Когда с помощью стального стержня ему удалось сломать замок и открыть крышку, в лицо ударил тошнотворный, чуть сладковатый запах. Зажмурившись, он отвернулся, закашлялся и несколько раз сплюнул. Вновь достав фонарик, он направил его луч на открытый сундук.

Внутри лежал обнаженный труп мужчины. Нелепо скрюченное тело ухитрились поместить в тесном и коротком ящике. Шейн обратил внимание на хорошую сохранность покойника, что указывало на использование бальзамирующих препаратов. Возможно, подумал он, роль эту сыграла соленая морская вода. Шейн недолго размышлял над своей находкой. Опустив крышку сундука, он торопливо набросал на него песок, понимая, что приближающийся прилив скроет к утру все следы его деятельности. Вернувшись к автомобилю прежним путем, он поехал в Майами в свой новый отель, откуда тотчас же позвонил дежурному клерку в постоянное место своего проживания.

Ему не терпелось узнать ответ на телеграфный запрос на Кубу. Ответ поступил, и он попросил дежурного зачитать его.

«Не понимаю ваших слов причастности убийству. Мне нечего скрывать Моя поездка оплачена мисс Гордон, желавшей занять мое место медицинской сестры для данного пациента, по личным причинам мне неизвестным. Схожу ума беспокойства. Объясните все или мне лучше вернуться Миртл Годспид».

Шейн попросил клерка отправить ей телеграмму с советом не беспокоиться, но быть готовой к возвращению, чтобы в случае необходимости выступить в роли свидетеля.

Потом он лег и сразу же уснул. Теперь у него были не только догадки и подозрения — он располагал фактами, законченным делом, которое мог преподнести на блюдечке Пейнтеру, преподнести, как только рассчитается с несколькими лицами.

XIV

На следующее утро Шейн проснулся рано. Все члены его тела оцепенели и нестерпимо ныли, но опухоль с лица почти спала. Предпринятый им весьма болезненный осмотр правого бока и руки убедили его в том, что по крайней мере еще несколько часов он сможет обойтись без врачебной помощи. Он позвонил парикмахеру и попросил подняться к нему и побрить, одновременно заказав в номер завтрак и утреннюю газету. Пока его намыливали и скребли щетину, он просматривал заголовки. Большая часть информации на первой странице была посвящена похищенному шедевру. Подчеркивалось то обстоятельство, что Хендерсон действовал как агент Брайтона, и газета задавалась вопросом, не существует ли связи между пропавшей картиной и насильственными смертями в особняке Брайтонов.

Сделав все возможное чтобы очистить от щетины изуродованное лицо Шейна, парикмахер закончил работу в тот момент, когда официант вносил в номер завтрак. Пережевывая еду и прихлебывая горячий кофе, Шейн продолжал читать интересующие его новости, в которых под разными углами рассматривалось самоубийство доктора Педикью. Губернатор Флориды еще раз выступил с угрозой провести расследование компетентности высших полицейских чинов, удвоив при этом награду за содействие в раскрытии преступления. Сумма награды, предложенная Пейнтером, не изменилась. В заявлении для печати он дал честное слово, что тайна будет раскрыта сегодня к полудню.

Просмотрев газету и покончив с завтраком, Шейн прилег и закурил. Прищурив глаза, он прикидывал в уме детали своих планов на будущее. Многое зависело от простого везения и его способности убеждать. Он нахмурился, мысленно представляя реакцию различных действующих лиц, подумав о мерах, которые следует предпринять на случай непредвиденных обстоятельств. Докурив сигарету, он поднялся и подошел к телефону. Номер Брайтонов в книге абонентов отсутствовал, и он позвонил в справочное. Потом набрал номер особняка Брайтонов и попросил позвать мистера Монтроуза. Когда тот взял трубку, сказал, что говорит он, Шейн.

Услышав вопросительное «да» (по тону, правда, можно было предположить, что Монти предпочел бы сказать: «Ну и что из этого?»), Шейн продолжал:

— Какое ужасное происшествие с Хендерсоном! Похищение бесценного шедевра. — На этот раз «да» мистера Монтроуза было произнесено с утвердительной интонацией.

— Интересно, это действительно был Рафаэль?

Мистер Монтроуз осторожно признал, что он подобной возможности не исключает.

— Я, — сказал далее Шейн, — поддерживаю контакт с лицами, у которых в настоящий момент находится картина.

Изумленный вздох мистера Монтроуза подтвердил предположение Шейна, что сегодня его собеседник — само внимание.

— Вы?!

— Мне поручили вести переговоры о возвращении картины, — невозмутимо продолжал Шейн.

На другом конце провода мистер Монтроуз возбужденно спросил:

— На каких условиях?

— Вы имеете полномочия действовать от имени мистера Брайтона?

— Да, конечно. У меня законные полномочия. Однако я вас не понимаю.

— Мой клиент — некий мистер Рэй Гордон из Нью-Йорка, — сообщил Шейн. — Он выдвигает вполне разумные условия, поскольку хочет избавиться от полотна, пока оно не сожгло ему руки. Он просит десять тысяч наличными.

Снова послышался вздох, причем Шейн затруднился определить, означал он облегчение или гнев. После непродолжительной паузы последовал осторожный ответ мистера Монтроуза:

— Сумма неоправданно велика.

— Давайте говорить начистоту, — произнес Шейн. — Вы отлично знаете — это баснословно дешево.

— Но все же это… несправедливо.

— О какой справедливости идет речь? Вам известно, что картина стоит в десятки, а может, в сотни раз дороже. Но она горячая, и Гордон абсолютно прав, стремясь от нее поскорее избавиться. Кроме цены, которую я назвал, его условия таковы, — быстро продолжал Шейн, — одно слово полиции, и больше вы никогда не увидите Рафаэля. Я принесу вам полотно сегодня в одиннадцать тридцать — секунда в секунду.

Не уверен, пойдет ли со мной клиент, но крутые парни будут расставлены повсюду. Так что давайте играть честно. Приготовьте деньги мелкими купюрами. С вами будет Хендерсон, он сможет подтвердить подлинность шедевра. Значит, в одиннадцать тридцать! Мы имеем дело с динамитом, и взрыватель должен быть установлен предельно точно.

— Понимаю. Я… я согласен на ваши условия. Деньги будут готовы, и я торжественно обещаю держать все в строгом секрете.

— Да уж, постарайтесь, — резко сказал Шейн.

Положив трубку, он вернулся к кровати и закурил очередную сигарету. Затем вновь позвонил в отель «Эверглейдс» и попросил соединить его с номером 614. На звонок ответил Гордон.

— Говорит Шейн.

Последовало молчание. Потом Гордон проговорил:

— Понял. Продолжай.

— Что мне могут предложить за подлинник Рафаэля? — На другом конце провода послышались грязные ругательства, однако Шейн с насмешливой интонацией в голосе прервал их: — Так-так. Успокойся, умная голова.

Ругательства возобновились с новой силой. Дождавшись, когда их запас у собеседника истощится, Шейн благодушно сказал:

— Твоя драгоценная картина находится у мистера. Монтроуза в особняке Брайтонов. Но он… ее боится. Такие вещи для него слишком опасны и непривычны, особенно с учетом последних событий. Он хочет продать ее тому, кто даст больше. И побыстрее. Какова твоя цена?

— Пусть он подавится своей картиной. Я не собираюсь ее покупать.

Ты уже вложил в нее две косых, — напомнил ему Шейн, — а кроме них уйму времени и энергии. В общем, ты понимаешь, что я имею в виду. Можно договориться с Монтроузом за десять тысяч.

— Десять косых? Да это даже не десять процентов…

— Именно тебе и нельзя упускать шанс. У Монтроуза просто поджилки трясутся от страха. Для смелого парня вроде тебя это буквально золотая жила.

— Каков план действий? — резким голосом спросил Гордон.

— Встретимся в доме Брайтонов. Сделкой займусь я персонально. Ты подъезжай к главному входу к одиннадцати сорока, то есть без двадцати двенадцать, с десятью кусками. Если хочешь, можешь прихватить своего прыщавого с люгером, а также специалиста-искусствоведа. Я буду ждать.

— Если ты приготовил ловушку, — пригрозил Гордон, — я выпущу из тебя кишки.

— А я выпущу твои, — хладнокровно предупредил его Шейн, — если ты подъедешь к особняку Брайтонов хотя бы минутой раньше или позже одиннадцати сорока.

— Для чего такая точность? Здесь что-то нечисто!

— Тебе это незачем знать. Ты будешь играть по моим нотам или не играть совсем.

Гордон молчал, и тогда Шейн произнес:

— Послушай ты, мразь. Я разговариваю с тобой только потому, что хочу немного заработать. Но уговаривать тебя я не собираюсь. Ты можешь соглашаться или нет — это твое дело.

— Согласен, — глухо сказал Гордон.

— Значит, одиннадцать сорок, — повторил Шейн и положил трубку.

Чувствуя усталость и боль во всем теле, он подошел к кровати и прилег. Оставалось еще позвонить Пейнтеру, но перед разговором с ним он решил подкрепиться изрядной порцией спиртного. С трудом поднявшись, он снова подошел к телефону и попросил принести ему в номер мартеля. Когда официант принес бутылку, он сел на краешек кровати и выпил прямо из горлышка.

Божественный напиток сделал свое дело. Вскоре он почувствовал себя прежним Шейном и, подняв трубку, набрал номер шефа сыскного бюро Майами-Бич.

Голос Пейнтера был нервным и утомленным. Когда Шейн назвал себя, он воскликнул:

— Уже больше десяти часов!

— Все идет по плану, — успокоил его Шейн. — Но ты оказывается, большой скупердяй. Пока я не встречал в газетах сообщений, что ты увеличил свою личную премию за поимку преступника.

— Но ведь власти штата предлагают две тысячи!

— А твоя премия — какие-то ничтожные двести пятьдесят. Неужели раскрытие преступления года ты оцениваешь жалкими грошами? При этом вся слава достанется тебе.

— Вся слава? — Голос Пейнтера звучал так, словно его душат.

— Именно. Мне реклама ни к чему, моему бизнесу она даже вредна. Я предпочитаю наличные.

— Сколько? — испуганно спросил Пейнтер.

— Я предлагаю тебе удвоить премию. Дай гарантию, что мне в карман попадет все до последнего цента, и тогда имя Шейна вообще не будет упомянуто.

— Пять сотен? — переспросил полицейский. — Для меня это слишком много.

— Неужели такое дело не стоит пятисот долларов? — резко спросил Шейн.

— Конечно, но…

— Оно не будет стоить тебе и десяти центов, если преступление раскроют у тебя под носом. Но в этом случае ты даже не будешь назван.

— Это шантаж, — запротестовал Пейнтер.

— Называй как угодно, мне нужны деньги. Подумай над моим предложением, приятель. Соглашаешься или отказываешься?

На раздумье у Пейнтера ушло тридцать секунд, несчастным голосом он сказал:

— У меня безвыходное положение, Шейн. Говори, что надо делать.

— Так лучше. В доме Брайтонов есть твои люди?

— Один человек следит за порядком.

— Убери его. Пошли туда шесть-восемь человек в гражданском, пусть наблюдают за улицей. За всеми, кто выходит из дома. Незаметно расставь их и прикажи не выпускать никого с территории после одиннадцати тридцати. Ясно?

Пейнтер ответил, что ему все предельно ясно.

— И не пускай за ворота ни одного корреспондента после этого времени. Прикажи обзвонить все газеты пусть пришлют своих лучших людей к тебе в офис к двенадцати часам. Обещай, что расскажешь им уникальную историю. Преступление года! Пусть гробовщик стоит наготове.

— Минутку! Ты обещал, что больше не будет убийств.

— Их и не будет! Будет лишь справедливая кара за совершенные преступления. В общем, тебе следует находиться вблизи особняка без четверти двенадцать. И ради Бога, не врывайся в дом с дивизией полицейских, пока не начнется стрельба. Иначе испортишь весь спектакль.

— Стрельба? Послушай, Шейн…

— Это только предположение. — Положив трубку, он подкрепил силы очередным глотком из бутылки. Потом, сунув ее в карман, заторопился вниз, снова ощущая себя почти нормальным человеком.

У стойки администратора он рассчитался за принесенное ему в номер спиртное и пешком направился в студию Пелхэма Джойса. Старик встретил его в дверях в состоянии сильного возбуждения.

— Наверное, ты к этому приложил руку, — заметил он.

— Не понимаю, о чем речь.

— О некоем мистере Гордоне. Десять минут назад он позвонил, сказав, что я рекомендован ему как лучший знаток искусства в городе. Потом попросил, чтобы сегодня в полдень я поехал с ним по какому-то адресу и подтвердил подлинность Рафаэля. Сказал, что собирается приобрести полотно. Среди моих знакомых нет никого по фамилии Гордон.

Сев в кресло, Шейн громко рассмеялся:

— Я предложил ему привести искусствоведа по своему выбору.

— Значит, ты все же причастен к этому делу?

— Абсолютно нет. Вашего имени я не упоминал Видимо, он сам навел справки. Но, клянусь Богом, лучшего эксперта для этого Рафаэля он не смог бы найти.

Вновь опустившись в кресло, он продолжал смеяться пока на лице Джойса не появилась улыбка понимания.

— С картиной ничего не случилось? — спросил Шейн.

Джойс подошел к столу, на котором лежало полотно, свернул его в трубочку и обернул коричневой бумагой. Взяв рулон, Шейн поблагодарил, сказав, что они встретятся около одиннадцати сорока.

Потом он вернулся в свой отель. Он невесело усмехнулся, когда, открыв дверь, увидел, что ночью в его отсутствие кто-то устроил в номере тщательный обыск, не потрудившись скрыть следы своих действий. Дверной замок на этот раз взломан не был, Мистер Рэй Гордон был джентльменом с солидным опытом в подобных делах.

Открыв холодильник, Шейн вынул баночку с салатом. Ожерелье из жемчуга было на месте. Поставив банку обратно, он сел среди беспорядочно разбросанных вещей и принялся в ожидании одиннадцати часов курить одну сигарету за другой.

Ровно в одиннадцать он встал и, держа под мышкой свернутую в рулон картину, вышел. В вестибюле он сказал дежурному клерку, что в его номере побывали грабители, и попросил прислать горничную навести порядок.

Потом он сел в машину и, неловко держа руль левой рукой, повел ее по дамбе через залив Бискейн к дому Брайтонов.

XV

Остановившись возле въездных ворот, Шейн увидел двоих прогуливающихся пешеходов, в одном из которых он узнал полицейского детектива из Майами-Бич.

На пляже в купальном костюме бесцельно бродил еще один тип, а четвертый стоял за гаражом, прижавшись к пальме. Во избежание случайностей полиция устроила надежную ловушку. Припарковав машину, Шейн поднялся по ступенькам веранды, держа в руках драгоценный сверток.

Открыв дверь, пожилая горничная сказала, что его ожидают в библиотеке. Когда Шейн шел через холл, часы показывали одиннадцать двадцать восемь.

При виде Шейна двое мужчин, один из которых был мистер Монтроуз, а другой, по всей видимости, Д. К. Хендерсон, поднялись с кресел. За ними на стуле с прямой спинкой сидел с флегматичным видом шофер Оскар.

— Мистер Шейн! — Мистер Монтроуз подался вперед, возбужденно потирая руки. Его глаза были прикованы к обернутому бумагой продолговатому предмету в руке Шейна. — Она при вас?

— Естественно. — Шейн неловко переместил сверток в правую руку, а левую протянул мистеру Монтроузу. Потом кивком головы указал на сумрачного шофера: — Что делает здесь эта обезьяна?

— Вы имеете в виду Оскара? Ха-ха! — В смехе мистера Монтроуза не было заметно веселья. — Я чувствовал понятное беспокойство, находясь в одиночестве с такой большой суммой денег. Поэтому, учитывая трагические события последних дней, попросил Оскара быть моим телохранителем, пока сделка не завершится.

— Деньги у вас при себе? — нетерпеливо спросил Шейн.

— О да, конечно. — Мистер Монтроуз похлопал себя по нагрудному карману пиджака. — А у вас эта… эта…

— Рафаэль, — подсказал Шейн. Подойдя к столу, он положил на него рулон.

Хендерсон сделал шаг вперед, и тогда мистер Монтроуз воскликнул:

— Ах, Боже мой, я забыл представить вам мистера Хендерсона!

Кивнув искусствоведу, Шейн сказал:

— Проверьте картину и давайте кончать.

Облизав губы, мистер Монтроуз встал рядом с Хендерсоном, наблюдая, как тот разворачивает сверток. Он весь дрожал от возбуждения, глаза его лихорадочно блестели. Даже Оскар, казалось, почувствовал драматизм момента. Подойдя к столу, он оперся обеими руками о его край и с открытым ртом уставился на невыразительное сочетание тусклых тонов на холсте.

Быстрое дыхание Хендерсона сопровождалось странным немелодичным присвистом, исходившим из его ноздрей. Посмотрев несколько секунд на картину, он повернулся и кивнул мистеру Монтроузу:

— Она.

— Итак, я свои обязательства выполнил, — обратился к Монтроузу Шейн. — Разрешите получить деньги.

— Вы уверены в ее подлинности? — спросил мистер Монтроуз искусствоведа. При виде этой невыразительной картины на его лице отразилось легкое разочарование.

Д. К. Хендерсон высокомерно заявил:

— Я не собираюсь рисковать своей репутацией, выдавая фальшивки за шедевры.

Дрожащими пальцами мистер Монтроуз ткнул в правый нижний угол:

— Но здесь стоит другая подпись.

Хендерсон снисходительно улыбнулся:

— Естественно, другая. Шедевру никто не позволил бы покинуть Европу. А если бы и позволили, таможенная пошлина равнялась бы целому состоянию. Я лично присутствовал при том, как поверх оригинальной подписи писали фамилию Робертсона. Если соскоблить ее, вы сразу увидите подпись гениального мастера.

— Проклятие! — грубо прервал его Шейн. — Вы, кажется, собираетесь дать задний ход, Монтроуз? — он сделал такой жест, будто хочет забрать полотно.

— Нет, что вы! — взволнованно воскликнул мистер Монтроуз.

— Тогда давайте деньги, — проворчал Шейн.

Вздохнув, мистер Монтроуз сунул руку во внутренний карман пиджака. Его пальцы ласково погладили толстую пачку купюр. Пересчитав их под внимательным взглядом Шейна, он снова положил деньги в конверт.

— Я беру на себя огромную ответственность перед мистером Брайтоном, — произнес он. — Естественно, я хочу принять все меры предосторожности.

— Что вам нужно еще, кроме слова Хендерсона?

Мистер Монтроуз продолжал крепко сжимать конверт обеими руками. Оскар отступил на два шага назад и не отрывал взгляда своих маленьких поросячьих глаз от неповрежденной левой руки Шейна.

— Я хочу, — извиняющимся тоном сказал мистер Монтроуз, — увидеть сам, как будет удалена ложная подпись и появится оригинальная.

— А почему бы и нет? — Шейн подался вперед и ухватился за конверт с деньгами в руках Монтроуза. Оскар тоже выдвинулся вперед, но на него никто не обратил внимания. — Начинайте, — распорядился Шейн, обращаясь к Хендерсону. — Соскоблите краску и докажите ему подлинность картины. А я тем временем вместе с Монтроузом буду держать конверт.

Бросив вопросительный взгляд на мистера Монтроуза Хендерсон спросил:

— Как полномочный представитель мистера Брайтона вы берете на себя всю ответственность?

— Да, конечно. Полностью. — Мистер Монтроуз трясся, как в лихорадке.

— Отлично. — Д. К. Хендерсон говорил подобающим случаю торжественным голосом. Достав из кармана перочинный нож, он раскрыл его. — Джентльмены, вы присутствуете при событии, равное которому посчастливилось наблюдать в этом столетии немногим.

Склонившись над холстом, он с величайшей осторожностью начал соскабливать сухую краску. Медленно, очень медленно под лезвием ножа стал обнажаться другой слой краски.

В комнате слышалось лишь хриплое дыхание мистера Монтроуза, наблюдавшего за движением ножа. Миллиметр за миллиметром под фамилией Робертсона стала проглядывать подпись Рафаэля.

Отступив на шаг, Шейн опустил конверт с деньгами себе в карман.

— Теперь вы должны быть полностью удовлетворены Монтроуз, — сказал он.

В раскрывшуюся дверь просунулась голова горничной:

— Некий мистер Гордон и два других джентльмена, — объявила она.

Мистер Монтроуз повернул голову к горничной, а Шейн воскликнул:

— Мой клиент! Он немного задержался, но он должен привести своего эксперта. Тот подтвердит подлинность картины, чтобы вы были абсолютно уверены в отсутствии обмана. Пригласите его, — приказал он горничной.

Он подошел к двери и, увидев входящего Гордона, усмехнулся. Молодой гангстер по имени Дик не отступал от него ни на шаг. Последним вошел Пелхэм Джойс. На его усохшем теле болтался костюм, оставшийся, по-видимому, еще от дней юности.

— Мистер Монтроуз и мистер Хендерсон. Мой клиент мистер Гордон, — представил Шейн.

Гордон шагнул к столу и подозрительно глянул на картину.

— А это, — продолжал Шейн, беря за руку Джойса — известный художник и критик-искусствовед мистер Пелхэм Джойс.

Джойс чопорно поклонился. Хендерсон протянул руку и улыбнулся теплой, искренней улыбкой:

— Пелхэм Джойс? Рад видеть вас, сэр. Я счастлив познакомиться со столь известным знатоком искусства.

— Вы мне льстите, — коротко сказал Джойс. — Что здесь за суета с неизвестным Рафаэлем?

— Взгляните, сэр. — Хендерсон отошел на шаг в сторону, чтобы дать возможность Джойсу приблизиться к картине. Дик остановился позади, обмениваясь враждебными взглядами с Оскаром.

Стоя возле стола, Джойс разглядывал картину так, словно видел ее впервые. Его губы шевелились, но вслух он молитвенно произнес лишь одно слово:

— Рафаэль!

— Мне удалось ввезти полотно в страну, поставив фамилию Робертсона поверх подписи мастера, — с важным видом объяснил Хендерсон. — Я только что соскоблил фальшивое имя.

Голос Джойса переполняли эмоции, когда он, обратившись к Гордону, заверил его:

— Подлинный Рафаэль.

Гордон хрипло спросил:

— Вы гарантируете подлинность?

— В подлинности картины нет ни тени сомнения. — Джойс говорил искренне и уверенно.

— Хорошо. — Губы Гордона — искривились, придав его лицу злобное выражение. Обращаясь к Шейну, он сказал — Хотя я предпочел бы не иметь с тобой никаких дел…

Шейн прервал его, подняв руку и многозначительным кивком указав на дверь. После некоторого колебания Гордон вслед за ним вышел в холл.

Когда Шейн протянул руку за деньгами, лицо его покрылось потом. Наступил решающий момент. Если Гордон передаст деньги незаметно от Монтроуза…

Все обошлось без осложнений. Полагая, что Шейн хочет урвать от сделки долю лично для себя, Гордон с угрюмым видом отсчитал в протянутую руку сыщика десять тысячедолларовых купюр.

Положив их в карман, Шейн вернулся в библиотеку и стал через плечо Джойса вместе с остальными рассматривать картину. В присутствии двух экспертов он негромко произнес:

— Конечно, я не утверждаю, что разбираюсь в искусстве, но в связи с этой фальшивой подписью мне пришла в голову интересная мысль. Откуда вам известно, что подпись Рафаэля подлинная? Разве можно исключить, что кто-то хитроумно написал «Рафаэль» на подписи подражателя?

Надувшись, как индюк, Д. К. Хендерсон начал пространно рассказывать о том, как его соколиный глаз узрел этот шедевр среди руин французского замка. Какие-либо сомнения относительно подлинности исключались.

Пелхэм Джойс, тем не менее, склонился над картиной и стал внимательно разглядывать подпись. Потом он воскликнул:

— Хендерсон, и все же я полагаю, что это неумелая подделка оригинальной подписи Рафаэля. Боже мой! Вы позволили вашему воображению оторвать вас от реальности. Признаюсь, я тоже не был достаточно внимателен, допустил скороспелое суждение. Но, дорогой мой, — продолжал он покровительственно, — ведь вы-то хорошо знакомы с почерком маэстро, чтобы распознать подделку.

При этом он указал на некоторые несоответствия в написании букв, в то время как Хендерсон, задыхаясь от возбуждения, брызгал слюной, протирал глаза, а мистер Монтроуз неистово хватал его руками, бессмысленно повторяя:

— Что это? Что это?

Гордон подошел к Пелхэму Джойсу и положил свою тяжелую руку на высохшее плечо искусствоведа:

— Что они, взбесились, что ли? Хотят нас нагреть?

Не теряя чувства собственного достоинства, Пелхэм Джойс освободил свое плечо:

— Джентльмены, давайте не допускать больше поспешных выводов. Я уверен, все мы желаем узнать правду. Отойдем в сторону, и пусть мистер Хендерсон поработает немного перочинным ножом. Выясним наконец действительно ли кто-то нанес подпись Рафаэля поверх своей.

Д. К. Хендерсон с мученическим видом простонал:

— Этого не может быть. Говорю вам, что это невозможно.

Гордон, остервенело глядя на Монтроуза, сказал:

— Пока не узнаю точно, я отсюда не уйду.

— А я, — так же злобно ответил Монтроуз, — тоже намерен узнать всю правду, пока вы здесь.

Оба оглядывали друг друга с плохо скрываемой ненавистью, полагая, что именно другой пытается всучить ему фальшивку.

Облизав губы, Монтроуз подал глазами сигнал Оскару. Гордон переместился ближе к Дику, увидев, что Хендерсон дрожащими руками вновь раскрывает перочинный нож. Шейн с насмешливым выражением лица стоял позади, держась левой рукой за полу пиджака Джойса и глазами измеряя расстояние от себя до двери в холл.

Когда Хендерсон со страдальческим лицом соскоблил с холста слово «Рафаэль» и под ним обнажилась большая и смелая подпись «Р. М. Робертсон», воцарилась зловещая тишина.

Хендерсон не мог поверить своим глазам. Выпрямившись, он, заикаясь, сказал:

— Боже мой, джентльмены… — но в это время Монтроуз и Гордон одновременно шагнули вперед.

— Меня ввели в заблуждение, — охрипшим голосом произнес Хендерсон, это всего лишь жалкое подражание.

Мистер Монтроуз, извергая ругательства по адресу Гордона, рывком выдвинул ящик стола и выхватил оттуда револьвер. Гордон ответил не менее грязным ругательством, и в его руке, как по волшебству, появился люгер.

Едва не сбив Хендерсона с ног, Шейн бросился вон левой рукой схватив Пелхэма Джойса.

В библиотеке прогремел пушечный выстрел люгера сопровождаемый грохотом принадлежавшего Оскару оружия сорок пятого калибра.

XVI

Не успело смолкнуть эхо выстрелов, как в особняк ворвался Питер Пейнтер. На полу жалобно хныкал испуганный искусствовед. За дверью стонал от боли Шейн, пытаясь встать на ноги и одновременно поднять Пелхэма Джойса. Гипс на его плече сломался, и вся правая половина тела нестерпимо ныла.

С револьвером в руке мимо Шейна по холлу пробежал Пейнтер, на ходу перемежая вопросы с проклятиями. Добежав до двери, он осторожно заглянул в библиотеку, потом, свернувшись, спросил Шейна:

— Что здесь произошло?

Шейн помог Пелхэму Джойсу встать на ноги. Убедившись, что с художником ничего страшного не случилось, он спросил Пейнтера:

— Они все получили свое?

— Похоже. — Вместе с Шейном Пейнтер вошел в библиотеку, напоминавшую сейчас покойницкую. — А ты обещал, что убийств больше не будет!

— Это не убийство, а заслуженное возмездие негодяям, — парировал Шейн. — Подумай, сколько денег сэкономят власти!

Из библиотеки, опираясь на локти, на коленях выполз Д. К. Хендерсон. Пейнтер бросился было к нему, но Шейн остановил его:

— Пусть ползет. Это ни в чем не повинный случайный наблюдатель. Лучше поставь своих людей возле лестницы, чтобы никто не сбежал сверху.

В библиотеке в живых остался один Дик. Пуля попала ему в пах, и гангстер корчился в конвульсиях. Взглядом он напоминал загнанную крысу. Гордону повезло: он встретил легкую смерть от пули сорок пятого калибра угодившей ему в голову.

Мистер Монтроуз, скрючившись, лежал на столе, протянув руку к холсту, будто даже мертвым хотел до него добраться.

Над Оскаром, прежде чем отправить его к праотцам, его противникам пришлось немало потрудиться: лишь четыре выстрела в живот помогли ему свести счеты с жизнью.

— Здесь обстановка полностью под контролем, — быстро сказал Шейн, — но наверху надо еще кое-чем заняться. Идем!

Вместе с Пейнтером он поспешил на верхний этаж. По пути полицейский приказал своим людям забрать Дика и срочно отправить его в больницу.

— Ты лучше объясни мне, что здесь произошло, — попросил он Шейна, — прежде чем объяснения придется давать мне.

— Немного терпения, скоро ты обо всем узнаешь. — С пистолетом в руке Шейн перепрыгивал через ступени.

Сестра, выдававшая себя за Миртл Госпид, стояла, прижавшись к дверям, с осунувшимся и испуганным лицом. Увидев Шейна, она моментально сунула руку в свою сумочку.

Он успел ударить ее по руке, и на пол со стуком упал украшенный жемчугом револьвер. Схватив сестру здоровой рукой, он сообщил Пейнтеру:

— Джулиус Брайтон в постели! Это человек, которого ты ищешь!

Псевдосестра рыдала и пыталась царапаться. Схватив ее за руки, Шейн потащил ее к кровати, где похожий на огородное пугало человек яростно сопротивлялся, прежде чем шефу сыщиков из Майами-Бич удалось надеть на него наручники.

— Надень наручники и на эту красотку. — Шейн подтолкнул псевдосестру к Пейнтеру. — Она убила свою коллегу Шарлотту Хант этим вот крошечным револьвером. А сейчас спустимся в библиотеку. Там мы будем одни, и я расскажу тебе все, как было.

Все сыщики Пейнтера успели собраться в холле. Передав им обоих арестованных, он приказал держать их в разных помещениях, не разрешая разговаривать друг с другом. Затем вслед за Шейном спустился в библиотеку.

— У меня в офисе толпится целая банда репортеров, сказал он. — Ждут меня, вернее, отчета об убийствах.

Сев в кресло, Шейн закурил:

— Твой отчет, Пейнтер, будет уникальным!

— Так что же произошло? — в очередной раз спросил полицейский, указывая на трупы.

— Взгляни на картину на столе, — произнес Шейн. — Это Рафаэль, о котором вчера рыдал Хендерсон, — грабители отняли ее у него среди бела дня. Только в действительности Рафаэлем здесь и не пахло, и Хендерсон сегодня подтвердил это.

Хендерсон — это тот тип, который ползал на четвереньках, когда ты вошел.

— Какова подоплека всех убийств?

— Картина главным образом, — ответил Шейн. Потом изменив тон, продолжил: — Я обещал тебе рассказ ценой в пятьсот долларов, так слушай. Монтроуз убил миссис Брайтон. Возможно, правда, что горло ей перерезал не он сам, а Оскар по его приказу. Сейчас это не имеет значения. Монтроуз знал, что доктор Педикью довел Филлис Брайтон до такого состояния, что она забывала о своих поступках. Ему было известно также, с какой целью пригласили меня: защищать мать от возможного покушения со стороны дочери. Одним словом, обстоятельства складывались для него как нельзя более удачно. После убийства миссис Брайтон Монтроуз подбросил нож в комнату Филлис и измазал кровью ее ночную сорочку.

На этом месте Пейнтер издал неясное восклицание, и на лице Шейна появилась ухмылка:

— Я побывал там раньше тебя. Забрал нож и запер дверь снаружи, прежде чем туда успел кто-либо войти. Именно этим ножом я резал хлеб в кухне, пока ты наблюдал за мной. Чертовски хороший нож, между прочим.

— Но почему, — спросил Пейнтер, сопровождая свой вопрос недоуменным взглядом, — Монтроуз убил миссис Брайтон или приказал ее убить?

— Чтобы она не узнала, что больной — Джулиус Брайтон, и не поняла таким образом, что ее мужа нет в живых.

Проглотив слюну, Пейнтер сказал:

— Ничего не понимаю.

— Джулиус Брайтон, — терпеливо объяснил Шейн, — брат Руфуса Брайтона. Несколько лет назад Руфус «подставил» своего брата, сделав его козлом отпущения за крупную растрату. В результате Джулиус угодил в тюрьму. Пару месяцев назад по состоянию здоровья он был освобожден досрочно. Понятное дело, он ненавидел Руфуса и, увидев возможность поменяться с ним местами, не преминул ею воспользоваться.

Думаю, дело обстояло так, — продолжал Шейн. — Когда Джулиуса выпустили, он узнал, что его брат Руфус тяжело болен. Джулиус и сам был еле жив. Всеми делами в доме заправлял Монтроуз, ненавидевший Руфуса так же сильно, как и Джулиус. Вместе им удалось избавиться от Руфуса. Он или сам умер, или они его прикончили, но так или иначе его место в постели занял Джулиус. Когда они поменяли пациентов, им пришлось поменять и докторов. Они наняли доктора Педикью и сестру милосердия Шарлотту Хант, после чего заторопились в Майами, подальше от тех мест, где могли разоблачить обман. У Джулиуса действительно очень плохо со здоровьем, а все больные до определенной степени выглядят одинаково. Филлис была едва знакома с Руфусом, а парень не в счет. Он все время пребывал в наркотическом тумане и к отцу не заглядывал. В общем, картина прояснилась?

— Не совсем. Где тело Руфуса Брайтона? Как им удалось скрыть его смерть и заменить одного больного другим?

— Очень просто. Заменив доктора и сестру прежде, чем они отправились из Нью-Йорка на юг. Причем доктора они выбрали такого, который был больше заинтересован в стимулировании психического расстройства у здорового человека, чем в лечении действительно больного.

— Ну а что же все-таки с Руфусом Брайтоном? Ты сказал…

— Руфус Брайтон лежит в сундуке, закопанном на пляже. Я откопал его вчера вечером. Они выжидали и даже разработали план бегства. После завершения сделки с картиной Джулиус Брайтон должен был имитировать смерть, но в действительности на его место они намеревались положить труп Руфуса Брайтона. Они думали остаться чистенькими независимо от результатов расследования. Оскар вытащил сундук и закопал на пляже после того, как я заинтересовался его жилищем.

Пейнтер бессильно опустился на стул.

— Как ты догадался, что они заменили покойника?

— Сначала мне и в голову не приходили подобные мысли. — Шейн погасил сигарету. — Хотя убийство миссис Брайтон меня не на шутку озадачило, я не мог взять в толк, какой мотив стоит за этим преступлением. Ситуация стала проясняться, когда я узнал от Шарлотты, что миссис Брайтон так и не увидела своего мужа. Ее убили прежде, чем она смогла его увидеть. Сразу же возник вопрос: почему ей не дали увидеть супруга?

— Но для чего такая изощренная мистификация?

— Она давала им возможность распоряжаться состоянием Брайтона, которое они превращали в наличность. Но стоимость имущества — лишь малая толика того, чем она была раньше. Поэтому, узнав о картине, которую собирался привезти Хендерсон, они решили подождать: игра стоила свеч. Так, во всяком случае, они полагали.

— А доктор Хиллиард? Он тоже их сообщник?

— Нет, черт побери. Честнее доктора Хиллиарда человека не придумаешь. Он оказался в труднейшем положении — никак не мог поставить диагноз больному. Эта лиса Джулиус сознательно довел себя до такого истощения, но по указанию доктора к нему не допускали посетителей, в том числе и тех, кто мог его опознать. Он делал вид, что ест, а в действительности выбрасывал пищу белкам. Эти сведения я также почерпнул от Шарлотты.

— А почему убили Шарлотту? Чем она провинилась?

— Ее убийство на совести Гордона. — Шейн указал на один из трупов. — Он виновник ее смерти. Ему требовалось иметь в особняке Брайтонов своего человека на случай, если мне не удастся перехватить Хендерсона с его картиной. Гордон нанял меня именно с этой целью, — продолжал он в ответ на вопросительный взгляд Пейнтера. — Гордон не доверял мне, поэтому они позвонили в бюро найма сестер милосердия и узнали фамилию сестры, чья очередь была первой. — Шейн задумался, потом после некоторой паузы воскликнул: — Боже, я рад, что вторая сестра, та, что была с Шарлоттой, когда я попал к ним в первый раз, сумела уйти вовремя, избежав смерти!

— Ну? — нервно спросил Пейнтер. — А что дальше?

— Следующей в списке сестер милосердия была Миртл Годспид. Гордон и его любовница поспешно отыскали ее и сделали ей заманчивое предложение. Им удалось уговорить ее отправиться на Кубу. Потом, девка Гордона застрелила Шарлотту, помчалась в дом Миртл Годспид и, когда из бюро позвонили с предложением работы, заняла ее место в особняке Брайтонов.

Пейнтер сидел, обхватив обеими руками голову.

— Кто, — со вздохом осведомился он, — этот Гордон, кем является недобитый парень?

— Гордон — рэкетир из Нью-Йорка, каким-то образом, узнавший о картине. Сюда он приехал с единственной целью — заполучить ее любым способом. А недобитый — его телохранитель. Они никак не были связаны ни с Монтроузом, ни с Джулиусом. О подмене больного им не было известно. Их интересовала только картина.

— Что ж, ситуация постепенно начинает проясняться, — пробормотал Пейнтер. — А кто стрелял в тебя? И почему?

— Монтроуз и его напарник Оскар. Наверное, они следили за Шарлоттой и по ее следам вышли на меня. Возможно, она сама сообщила, куда собирается пойти. Вряд ли это станет когда-нибудь доподлинно известно. — Снова сделав паузу, Шейн закурил и продолжил: — Именно Монтроуз и Оскар взломали мою дверь и обнаружили Филлис у меня в постели. «Фомку» ты найдешь в ящике с инструментами в спальне Оскара. Эксперты легко установят, что отметины на двери оставлены именно ею. Монтроуз был крайне обеспокоен первым убийством и делал все, чтобы возложить вину на Филлис. Тем самым он, кроме того, исключал ее из числа наследников покойного Руфуса Брайтона. Поэтому, когда они нашли девушку у меня, они не стали ее будить — они несомненно думали, что она продолжает спать, а сообщили тебе по телефону о своей находке.

Но девушка проснулась, а может быть, она только притворялась спящей. И, когда они вышли из номера, скрылась из отеля по пожарной лестнице.

— Где девушка сейчас? — требовательно спросил Пейнтер. — Что с ней?

— Видит Бог, я тоже хотел бы это знать. Думаю, прячется где-нибудь в городе. Она сбежала главным образом из-за тебя — именно ты пытался арестовать ее по обвинению в убийстве матери. Когда газеты сообщат, что дело раскрыто и истинные преступники найдены, она объявится. — Шейн поднялся. — Это все, что ты хотел знать? Сейчас идешь на растерзание к газетчикам?

— Сначала мне надо кое в чем убедиться самому. — Глаза Пейнтера блестели от возбуждения. — Прежде всего, разобраться с подставной сестрой. А потом — труп в сундуке. Подумать только! — От волнения он сильно ударил Шейна по плечу. — Если все обстоит так, как ты утверждаешь, это будет преступление года!

Едва не взвыв от боли, Шейн поспешно отошел от чересчур возбужденного полицейского.

— Так стоит они пятисот зелененьких? — поинтересовался он.

— Спрашиваешь! — довольным голосом ответил Пейнтер.

Он повернулся, намереваясь выйти, но в это время в комнате появился Пелхэм Джойс. Шеф сыщиков произнес:

— Мне не все ясно насчет картины.

Опередив с ответом Джойса, Шейн сказал:

— Официальное заявление о картине пусть лучше сделает Хендерсон, но в общих чертах произошло следующее: картину он отыскал в Европе и принял ее за подлинник Рафаэля. В то время Хендерсон числился в штате у Брайтона.

Чтобы вывезти ее в Америку, он выдал картину за подражание Рафаэлю и поверх оригинальной подписи маэстро поставил: «Р. М. Робертсон». По прибыли в Майами картину у него украли, и по чистой случайности она оказалась у меня, я провел переговоры с Гордоном и Монтроузом — оба стремились заполучить ее во что бы то ни стало — свел их и ухитрился сделать так, что каждый думал, что покупает картину у другого, у Монтроуза экспертом был Хендерсон, определивший картину как подлинник, Гордон же привел своего специалиста — мистера Джойса. Прежде чем совершить сделку, — бойко продолжал Шейн, ощущая в кармане приятную тяжесть двадцати тысяч долларов, о которых Пейнтер не имел понятия, — Хендерсон с торжественным видом начал соскабливать фамилию Робертсона, чтобы показать нам подлинную, по его мнению, подпись Рафаэля. Однако — здесь Шейн весело хмыкнул, — Джойса так просто вокруг пальца не обведешь. Ему показалось, что подпись Рафаэля поддельная, и он настоял, чтобы ее тоже соскоблили. Когда сняли и этот слой краски, под ним обнаружилась фамилия Робертсона.

— Невероятно! — воскликнул Пейнтер. — Выходит, Хендерсон пытался всучить подделку?

— Думаю, что нет, вмешался в разговор Пелхэм Джойс. — Репутация мистера Хендерсона безупречна. Несомненно, он совершенно искренне полагал, что полотно принадлежит кисти Рафаэля. Это ошибка в суждении, а не мошенничество.

Подойдя к картине, Пейнтер посмотрел на нее с интересом:

— Она стоила жизни трем людям, а получается, что фактически не стоит ломаного гроша.

— Сейчас к ней никто интереса не проявляет. — Пожав плечами, Шейн обратился к Джойсу: — А если мы возьмем ее в качестве сувенира?

— Прекрасная мысль. — Палец Пелхэма Джойса ласково прошелся по полотну. Внезапно лицо его освети лось. — У меня в студии найдется для нее свободное местечко.

В комнату стремительно вошел коронер, и Пелхэм Джойс, скатав холст, обернул его бумагой.

Шейн сказал Джойсу:

— Идемте, больше нам здесь нечего делать.

Когда они были уже у дверей, Шейн обернулся к Пейнтеру:

— Мы оба явимся по первому требованию.

Миновав полицейские заслоны, они сели в машину Шейна. Включая передачу, он от боли прикусил нижнюю губу. Его плечо мучительно ныло. Он снова перевел передачу в нейтральное положение и откинулся на сиденье.

— Останови какую-нибудь машину, — попросил он своего обеспокоенного спутника, — и отправь меня в больницу. А ты… не выпускай из рук… нашего… Рафаэля.

XVII

Прошло несколько часов, прежде чем Шейн пришел в сознание в отделении скорой помощи больницы Джексона. Скрипнув зубами, он сел и поинтересовался, который час. К постели заторопился доктор, объявивший, что уже четыре и что он должен вести себя крайне осторожно и отдыхать, пока к нему не возвратятся силы.

— Отдыхать? Для отдыха у меня нет времени. Я нахожусь здесь уже три часа. Где моя одежда? — спросил Шейн.

Доктор был прежний, тот самый, который промывал и перевязывал его раны, полученные во время ночной стрельбы. Пожав плечами, он сказал:

— Что ж, продолжайте упрямиться. В прошлый раз я просил вас вести себя осторожнее. Теперь вам придется лишний месяц проходить в гипсе, и все потому, что вы бегали как ненормальный вместо того, чтобы лежать в постели.

Хмыкнув, Шейн потянулся за сигаретой. Потом снова потребовал вернуть одежду. Покачав головой, доктор крикнул санитару, чтобы тот принес одежду.

— Что за спешка? — продолжал убеждать он сыщика. — Мы собирались перевести вас в отдельную палату, как только вы придете в себя. Ночь в больнице, свежая перевязка утром сделают вас новым человеком.

— У меня свидание с девушкой, — широко улыбнулся Шейн.

Одевшись с помощью санитара, он начал весело насвистывать, обнаружив у себя в кармане нетронутые двадцать тысяч.

— Вы все удивительно честные парни, — заметил он.

При вице пачки денег лицо санитара приняло уважительное выражение.

— Боже! Вы кто — министр финансов?

— Просто сыщик, зарабатывающий себе на пропитание, — жизнерадостно ответил Шейн. Сунув деньги обратно в карман, он опустил ноги на пол. Сейчас его беспокоило лишь легкое головокружение. — Если ты вызовешь мне такси, я возражать не буду, — сказал он.

Посмотрев на Шейна с нескрываемым почтением, санитар выполнил его просьбу.

Назвав водителю адрес, сыщик с комфортом откинулся на сиденье. Когда такси заворачивало на Флаглер-стрит, послышались звонкие голоса мальчишек — продавцов газет: «Полная информация о деле Брайтона! Трое убиты в ночной перестрелке!» Попросив шофера подъехать к поребрику, Шейн купил газету и, развернув ее на коленях, удовлетворенно пофыркивал, знакомясь с фасочным отчетом о трагических происшествиях.

Питер Пейнтер был героем дня. Согласно газетной информации, он бесстрашно вошел в дом, кишащий бандитами, и, когда покинул его, там остались три трупа и один раненый гангстер.

Двое преступников арестованы.

Во время допроса больной из комнаты на верхнем этаже особняка признал, что он Джулиус Брайтон. При этом он заявил, что его брат Руфус умер в Нью-Йорке естественной смертью, — на последнем он особенно настаивал.

Джулиус Брайтон, сообщали далее газеты, не чувствует никакого раскаяния из-за неудавшейся попытки мошенничества, в которой ему значительную помощь оказали Монтроуз и Оскар — его бывший сокамерник. Сундук с забальзамированным трупом Руфуса откопали на пляже. От лжесестры признания добиться не удалось, но экспертиза показала, что именно из ее пистолета двадцать пятого калибра была убита Шарлотта Хант.

Настоящая Миртл Годспид рассказала полиции по телефону, как в действительности обстояло дело с ее кубинским круизом, и Пейнтер распорядился срочно доставить ее обратно, чтобы она могла встретиться с глазу на глаз с женщиной, уговорившей ее отправиться на Кубу.

Этим почти и исчерпывалась газетная информация. Имя Шейна упоминалось однажды, но не в связи с раскрытием преступления. Избыток дивидендов — так, выходя из отеля, прокомментировал он про себя это обстоятельство — вполне компенсирует недостаток известности.

К себе в номер он поднялся по служебной лестнице. Горничная привела помещение в порядок, не оставив никаких следов вторжения Гордона.

Пройдя в кухню, Шейн бросил кубики льда в графин с холодной водой. Потом, поставив на стол высокий бокал и небольшую рюмку, раскупорил непочатую бутылку мартеля.

Придвинув кресло, он закурил сигарету и налил в рюмку коньяк. Сидя в одиночестве, он задумчиво отхлебывал спиртное, чередуя глотки с глубокими затяжками, чувствуя, как к нему возвращаются силы. Он заканчивал вторую рюмку, когда зазвонил телефон.

С ним желал говорить Питер Пейнтер. В голосе полицейского звучали торжествующие нотки:

— Все вышло как нельзя лучше, Шейн. Награда будет вручена лично мне. Я передам ее тебе в частном порядке, как только получу.

— Две с половиной? — лаконично спросил Шейн.

— Точно. И огромное спасибо.

Сказав: «И тебе спасибо», Шейн положил трубку.

Затем он вернулся к столу и допил коньяк. Достав из стола лист чистой бумаги, он начал искать карандаш. Так и не найдя его, он с кривой ухмылкой взял авторучку, позаимствованную им в комнате больного. Сев, он написал:

Дело Брайтонов


Филлис Брайтон?

Доктор Педикью 200

Гордон 2 000

Гордон 10 000

Монтроуз 10 000

Пейнтер (?) 2500

Итого: 24 700

Уплачено Тони: 500

Чистый доход 24 200

Одобрительно взглянув на эти цифры, он долил в рюмку коньяка. За окном сгущались сумерки, но света он не зажигал.

Внезапно он вспомнил о чем-то важном. Поднявшись, он дошел до двери, ведущей из кухни на лестницу, со времени визита Шарлотты запертой на задвижку. Он отодвинул задвижку, оставив дверь на французском замке, потом вернулся в гостиную к коньяку, сигаретам и приятным размышлениям.

В комнате становилось все темнее. Сидя в полумраке, Шейн ждал. Ему пришлось ждать не менее получаса, прежде чем раздался звук ключа, поворачивающегося в замке входной двери. Не меняя позы, Шейн протянул в полутьме руку и сложил пополам бумажку, на которой подсчитывал чистую прибыль в деле Брайтонов. Наконец, тихо открылась дверь, послышались чьи-то мягкие, нерешительные шаги. Он выбрал момент, чтобы закурить очередную сигарету, делая вид, что не замечает присутствия постороннего в комнате.

Внезапно теплые ладони закрыли ему лицо и смеющийся голос воскликнул:

— Отгадай, кто?

Не шевельнувшись, Шейн лениво сказал:

— Так это ты стащила ключ от моей кухонной двери? Зажги свет!

Включив торшер, Филлис Брайтон осуждающе взглянула на него:

— Ты даже не удивился, увидев меня!

— Конечно. Думал, ты явишься раньше. Садись. Придвинув стул ближе к нему, Филлис села.

— Хорошо, что я до конца так и не был уверен, кто прихватил мой ключ. Иначе мог бы подумать, что с Шарлоттой расправилась ты. Заглянула ко мне в номер и убила ее из ревности.

Она опустила глаза:

— Я видела достаточно.

— Вот что получается, когда человек без ведома проникает в жилище другого через черный ход, — вздохнул Шейн. — Признаться, тогда я долго не мог решиться на любовные игры. Но бизнес есть бизнес. Я получил от нее полезную информацию.

Лицо Филлис исказила гримаса отвращения:

— Фу! Давай об этом больше не говорить.

— Хорошо, забудем о мисс Хант, — согласился Шейн. — Где ты пропадала все это время?

— Я поселилась здесь же, в этом отеле. Дважды видела тебя на улице. И главное, ликующим голосом продолжала она, — я чувствую себя вполне исцеленной. Стоило мне убраться из того ужасного дома, как все изменилось к лучшему. И с провалами памяти тоже покончено.

Шейн кивнул:

— Это, пожалуй, одна из немногих деталей, не попавших в газеты. Педикью перед смертью оставил признание. С помощью наркотиков и гипноза, детка, он пытался расстроить твое сознание, сделать тебя безумной. Его признание я сжег.

— Слава Богу! — Она не стеснялась своих слез. Шейн крепко сжал ее протянутую руку. — Ты был… моим спасителем, прошептала она.

Усмехнувшись, Шейн легонько похлопал ее по руке.

— Детка, мужчинам нравится спасать таких женщин, как ты.

Неловко встав, он направился в кухню.

— У меня осталось кое-что из твоих вещей.

Открыв холодильник, он достал банку с салатом и под удивленным взглядом Филлис поставил ее на стол.

— Не смотри, — приказал Шейн.

Филлис послушно закрыла глаза. Шейн быстро достал из-под листьев салата жемчужное ожерелье. Подойдя сзади к ее стулу, он продел нитку жемчуга через ее голову. Потом, сделав шаг назад, остановился с невозмутимым видом.

Она широко открыла глаза и дотронулась до жемчужин.

— Но ожерелье твое! — воскликнула Филлис. — Ты сам сказал, что это твой гонорар.

Снова опустившись в кресло, Шейн покачал головой:

— Нет, детка, ожерелья от тебя я принять не могу.

— Но ты заслужил его, — сказала она умоляющим голосом, снимая нитку жемчуга с шеи и протягивая ее сыщику. — Это лишь ничтожная плата за твою помощь. Я не верю газетам, знаю — все преступления раскрыты тобой.

Уголки губ сыщика сложились в озорную улыбку. Взяв со стола лист бумаги, он скомкал его:

— Проживу без ожерелья.

Глядя на Шейна блестящими глазами, Филлис пыталась что-то сказать, но слова не сходили с ее губ.

В очередной раз, наполнив рюмку, Шейн медленно спросил:

— Ты и этот парень — единственные наследники?

— Кажется, да.

— Состояние невелико. Думаю, Монтроуз воровал уже много лет, считал, наверное, что компенсирует несправедливость, которую Руфус совершил в отношении Джулиуса.

Она махнула рукой:

— Не знаю. Меня эти вопросы мало волнуют. Пока что денег мне хватает.

Шейн отхлебнул из рюмки:

— Теперь послушай. Когда закончится шум вокруг дела Врайтонов, тебя ждет подлинник Рафаэля. Он тоже часть вашего наследства, хотя пока находится в руках моего друга-художника.

— Рафаэль? Но ведь в газетах…

— Газеты, — заявил Шейн, — не знают и сотой доли правды об этом деле. Рафаэль подлинный, можешь мне верить. Пелхэм Джойс по моей просьбе поставил новую подпись «Рафаэль» поверх фамилии подражателя, которой воспользовался Хендерсон для контрабандного ввоза картины, а на ней еще раз написал: «Робертсон». В результате четыре подписи на картине наслоены одна на другую. Ко времени, когда началась стрельба, успели соскоблить только две. Самая нижняя подпись и является подлинной.

Дыхание Филлис было неровным.

— Ты удивительный человек. Я тебе стольким обязана. — Она коснулась руки Шейна.

— Очень приятно оказывать тебе маленькие услуги детка, — усмехнулся он. — А дело было на редкость увлекательным. Жалею, правда, что полицейские ворвались в мой номер в самую неподходящую минуту. Помнишь?

Филлис встала. В ее глазах застыло выражение, близкое к обожанию.

— Больше тебе об этом не придется жалеть.

Шейн глянул на нее из-под кустистых бровей:

— Что ты хочешь сказать?

Она ответила ему смелым взглядом, и ее щеки внезапно стали пунцовыми:

— Может, мне составить план действий?

Шейн быстро поднялся. Слегка покачнувшись, Филлис упала ему в объятия. Обхватив девушку за плечи здоровой рукой, он повел ее к дверям.

— Боже, помоги мне! — сказал он. — Однажды я едва не поддался слабости.

В дверях он отпустил ее. Она стояла в напряженном ожидании, повернувшись к нему спиной. Он коснулся губами ее волос и внезапно охрипшим голосом произнес:

— Подожди.

Она не оборачивалась, пока он дошел до стола и взял ожерелье. Вернувшись, он снова надел его ей на шею.

— А теперь иди и подрасти, — ворчливым тоном сказал он. — Потом возвращайся, и мы вдвоем что-нибудь сообразим, если у тебя еще сохранится желание.

— Но ты… разве ты можешь позволить себе роскошь брать клиентов и не получать гонорара? — запинаясь, спросила она.

— В отдельных случаях — да, — заверил ее Шейн. — Однако, если ты так настаиваешь, маленький гонорар я получить все же могу.

Он повернул ее лицом себе. Она чуть откинулась назад и доверчиво подставила губы. Наклонившись, Шейн крепко прижал ее к себе. Через минуту, легонько оттолкнув девушку, он закрыл за ней дверь.

Когда, возвратившись в гостиную, Шейн наливал в рюмку коньяк, его лицо оставалось хмурым. Что-то светлое, молодое и доброе промелькнуло в его жизни и так же быстро исчезло.

Его взгляд упал на скомканный лист бумаги, где были записаны поступления наличности по только что закончившемуся делу. Он развернул его и медленно перечитал пункт за пунктом. Снизу через открытое окно доносился шум уличного движения, слегка напоминавший отдаленную барабанную дробь. Однако мысли Шейна были далеко, и на уличные звуки он внимания не обращал.

Загрузка...