Дневники теней

Силы

Оставшись наедине, окружённый лишь бушующей огненной стихией моей новой обители, я вновь ощутил боль утраты, которая отошла на второй план во время явления этого существа. Мысли мои хаотично стали метаться из стороны в сторону, не находя надёжного пристанища. Желание биться в истерике под гнётом досады и разочарования соперничало с жаждой мести, порождаемой ненавистью и злостью.

“Как же он мог, мой некогда единственный друг, опуститься до подобной подлости?” — витало в моей голове. — “Мы были в сложной ситуации, и я могу понять то предательство, которое он сотворил по отношению ко мне. Ведь знай я что происходит на самом деле, не будь это для меня шокирующим сюрпризом, возможно мёртвым остался бы лежать он. Нет, за это я на него зла не держу — я сам виноват. Поддавшись чувству, я пренебрёг предзнаменованиями трагических событий, которые должны были произойти. Все эти издевательства, мучения, истязания, которым мы подверглись, ярчайшими красками обрисовывали картину единственно возможного исхода. Но как он мог поступить так с моими родными? Они же ни в чем не были виноваты. Можно было утихомирить мать и другим способом. Неужели Аульц не понял, что это очередная проверка, а не необходимость? Я должен до него добраться, пусть его кости сгнили уже тысячу раз, но он должен ответить передо мной, сначала своими речами принеся мне удовлетворение, а затем и физически. Но как же я могу это сделать?"

Время тянулось неумолимо, одновременно давая возможность поразмыслить и сводя меня с ума. Между душевными терзаниями и приступами панической злости от невозможности осуществления мести, маленьким червячком в мой воспаленный мозг пробралась идея величия и превосходства. Этот червячок засел глубоко и усердно точил серое вещество, присутствующие в моей голове, изо всех сил пытаясь вернуть меня к действительности, к осмыслению произошедших со мной изменений и возможностей, пришедших с ними. Уверен, что времени прошло более чем достаточно, но усердия червячка все-таки оказались оправданными. Как это всегда бывает, разум возобладал над эмоциями. Понимание бессмысленности всех этих терзаний наконец-то пришло и я, хоть и с трудом, но успокоился. Холод и бесстрастие наполнили разбитое сердце, омертвевшую душу и обезумевший мозг. Нервозность и паника сменились холодным и точным расчётом — расчётом на вновь приобретённые силы.

Что же я имел на тот момент? Я был в полном одиночестве, окруженный маревом искаженного жаром воздуха, в пылающем помещении, пол и стены которого, словно раскаленная лава, неестественно разливались волнами. Казалось, что я заточён в аду в наказание за злодеяния, которых я не совершал. Успокаивал только тот факт, что рано или поздно моему заточению придёт конец.

Существо, явившееся мне, поведало, что я имею какие-то способности, но о чем шла речь я не знал. Первое что пришло на ум и явилось правдой — возможность повелевать стихией, ныне ставшей мне родной. По моему желанию пламя вырастало из рук и переливалось различными формами, которые возникали в моих фантазиях. Причудливые узоры появлялись в воздухе и исчезли лишь в тот момент, когда я этого хотел. Скачущие огненные лошади, огненные рыбы, выпрыгивающие из воды, созданной пламенем и другие создания окружили меня, образовывая безумный пляс в раскаленном, искажённом пространстве. Затем, осмелев в своих предположения, я узнал, что раскаленный воздух может быть острым и разрезать предметы с такой же лёгкостью, с какой горячий нож разрезает масло, а пепел может быть не только противен и назойлив, но и ядовит. Всё что было огнём, было раскалено им или хоть каким-нибудь образом с ним связано, было мне подвластно. Расплавленные до вязкой консистенции стены поддавались мне. Словно глина при лепке они то обрастали длинными пиками, то приобретая горный рельеф, то возвращались в свое исходное состояние. Всё это возбуждало меня, радовало и будоражило воображение, но не могло утолить той жажды мести, того стремления расквитаться, которое словно отсыревший фитилёк на бомбе тлело в моем сознании, норовя в любой момент детонировать заряд.

Изыскания в способностях, подталкиваемые неощущаемыми, будто не существующими чувствами, стали приобретать черты поиска столь желаемой справедливости. Огненные животные увеличивались в количестве и вскоре заполонили все пространство вокруг меня, а я тем временем продолжил создавать все новых и новых существ до тех пор, пока они, закружившись огненные вихрем не объединились в окруживший меня огненный колодец. Повинуясь инстинкту, я стал раскручивать его и через некоторое время стоял уже в центре смерча, ласкающего меня языками пламени и норовящего унести в неведомую даль. Огненные языки стали вырисовывать лица, хорошо знакомые мне и виданные мной единожды. Первым появилось лицо пожилой женщины. Я её не знал, но ощущения подсказывали, что это была повитуха, принимавшая меня из чрева матери — первый человек, представший предо мной при рождении. Лицо унеслось стремительно по спирали вверх, так и оставшись мне чужим. Следующим образом, представившимся мне, было лицо матери. Она была молода и красива. Её взгляд был полон радости и нежности, насыщен надеждами на возможные перспективы и ожидания. Нежность, с которой она смотрела на меня в первый раз, сохранилась на всю жизнь. Её взгляд всегда был ласков, даже в минуты, когда я этого не заслуживал. Смотря на мать, я хотел успокоить её, сказать, что все хорошо, что я жив и что очень сожалею о случившемся. И я сделал это. Я произнёс вслух те слова, которые жили в моей голове. Я не ожидал реакции — я понимал, что это не мама, а лишь плод воображения, но высказаться я был обязан. Так было нужно мне. Но вопреки моим ожиданиям образ, словно услышав меня, улыбнулся. В треске и шипении пламени мне послышался голос матери: "Я не должна была тебя отдавать им. Во всем произошедшем лишь моя вина и я за неё поплатилась всем, что имела. Ты не виновен ни в чем, любимый сынок. Ты не виновен." После этого образ, словно не в силах больше сопротивляться, влекомый неизвестной силой, с тем же стремлением, что и первый, направился по спирали вверх. Следом появились остальные родственники, смотревшие на меня с осуждением. Они не задержались и унеслось прочь, так и не сказав ни слова. Соседи и знакомые, друзья и недруги, люди и животные — все они слились в круговерти огненного смерча одновременно различимые и размытые для меня. Одни отражались чётче, другие хуже — в зависимости от своей значимости и степени участия в моей жизни. Расплющенные камнями крысы, побитые кошки и препарированные лягушки проносясь мимо смотрели на меня остекленевшими мёртвыми глазами. Дворовые мальчишки и их родители смотрели с отвращением и ужасом, как и в то время, когда видели мои опыты над живыми существами. Каждый напряженный взгляд, каждые резкие черты лица, которые запечатлело когда-то моё сердце, вырисовывались теперь передо мной, заставляя воспоминания возродиться с новой силой. Среди лиц, мелькающих предо мной, показались два свиноподобных, до боли знакомых и ненавистных мне лица. "Порося", — подумал я.

— Ты узнал нас, верно? — произнесли они в один голос сразу после того, как я их признал. — Ты был сильным мальчиком и мог бы подойти нам. Ты хорошо бы влился в наше дело, но судьба была не на твоей стороне. Мы искали убийцу, готового пойти на все ради поставленной задачи, и мы его нашли. Ты сыграл свою роль, причём сыграл её лучше, чем мы могли надеяться. Как мы могли рассчитывать на взаимную дружбу, которая зародилась в вас с первой встречи? Это чистая случайность, но случайность важная. Ах, как он тебя любил! С каким трудом он выполнил свой долг и как мучительно была утрата для него! Но убив своего единственного друга он больше не боялся потерять ничего. Он боялся сблизиться с кем-либо вновь, так как сблизившись был обязал вновь убить свою любовь. Это та сила, которая нам как раз была нужна.

— Я понимаю все, жизнь сыграла со мной злую шутку, я принимаю это. Но зачем вы убили мою семью? Вы могли решить проблему и другим способом!

— Могли. Мы могли расправиться только с твоей матерью или обыграть все так, будто ты умер при несчастной случае или совершил самоубийство. Это убило бы её морально, а может быть и физически, но проблема была бы решена. Но Аульц не был наш до конца. Он был предан тебе, твоей дружбе. Прознав о том, что твоя мать ищет тебя, он стал вновь терзаться угрызениями совести. А совесть делает человека слабым. Она заставляет взвешивать поступки и обдумывать приказы. А нам нужен был безвольный, покорный исполнитель. Он убил их и одновременно с этим убил свою человечность. Видел бы ты в кого он превратился. О, это чудо! Это величайшее произведение искусства — идеальная машина для убийства.

Не успел я высказать им слова призрения и все те ругательства, что собирался, как образы размылись и улетели, оставив за собой лишь сплошной огненный поток.

— Аульц! Явись предо мной! Ты, презренная мразь! Появись, предатель и ответь за свои поступки! Я должен был тебя убить ещё тогда, это был мой святой долг перед семьёй, ведь её ты хладнокровно убил вслед за мной!

— Я должен был это сделать, — произнёс появившийся неожиданно его образ.

— Ты должен был? Разве должен был? А свой долг передо мной ты не желал исполнить?

— Я должен был это сделать, — вновь бездушно повторил он.

— Мы могли их всех убить и вместе убежать. Мы скрылись бы и под новыми именами начали бы новую жизнь как братья.

— Я должен был это сделать.

— Да что ты заладил? Ты предатель и убийца! Я тебя уничтожу!

В порыве ярости я резко вытянул руку вперёд, распахнув ладонь. Образ Аульца задрожал и взорвавшись расплылся, сливаясь с окружающим огнём. Но не успела в голове промелькнуть радостная мысль о восторжествовавшей справедливости, как образ возродился в своём прежнем исполнении и с прежней интонацией произнес: "Я должен был это сделать". Повторив движение, я вновь взорвал его, но результат был тем же. Образ появлялся вновь и вновь, сколько бы раз я его не уничтожал. Я выбился из сил, а он все так же смотрел на меня и произносил свою вечную фразу: "Я должен был это сделать".

— А-ха-хах, — раздалось сзади.

Обернувшись я увидел существо, которое с ехидной улыбкой смотрело на меня.

— Да ты почти сошёл с ума! Общаться с огнём — такое я вижу впервые. Ты серьёзно решил, что это Аульц? О, нет. Это лишь плод твоего воображения и только. Забудь про месть. Он мёртв, а ты жив. Жизнь его наказала. И поверь мне, наказывать его она начала в тот самый момент, когда он тебя убил.

— Ты издеваешься? Почему я должен сидеть здесь взаперти? Я не знаю сколько дней, недель или месяцев я здесь. Здесь не существует ни дня, ни ночи — лишь сплошной огонь. Я словно странник, заплутавший на опустевших кругах ада!

— Молчать! — разнеслось громовым эхом вокруг.

Резкая боль в животе заставила меня упасть и скрутиться в позу зародыша.

— Не забывай с кем разговариваешь! Я дала тебе жизнь. Я её могу отнять. Вставай!

Боль отпустила, и я не без труда поднялся. Злость прошла. Её прогнало понимание моего бессилия. Кто я по сравнению с этим всесильных существом?

— Ты здесь находился ради изучения своих способностей, — произнесло существо более спокойным, даже ласковым тоном. — Я рада, что ты справился с этим. Силы твои не столь велики, как я надеялась, но все же они достаточны. Ты готов пойти в мир живых. Помни, что он сильно изменился. При необходимости ты всегда можешь вернуться сюда. Надо лишь разрезать пространство и войти в расширенную дверь. Не спрашивай ничего — когда надо будет ты сам все поймёшь. Насчёт Аульца не переживай, я постараюсь помочь тебе отомстить.

— Спасибо!

— Рано благодарить. Пока рано. Чтобы тебе было чем заняться в мире живых, тебе стоит знать, что ты способен оживлять мёртвых. Ты же всегда об этом мечтал, не так ли? И небольшой презент — держи.

Существо исчезло, а на его месте появилась книга. Вид её переплёта, до боли мне знакомого, острым жалом кольнул мое сердце. Эта была та самая книга, которую мы с Аульцем заполняли вымышленным ритуалом, но заполняли не чернилами, а собственной кровью. С трепетом и осторожностью, словно книга была древним фолиантом и могла рассыпаться, я взял её и мир, сотканный из огня, взорвался мириадами искр, за которыми скрывалось белоснежное полотно с небрежно нарисованными в хаотичном порядке палками разной толщины, длины и формы. Была зима. Деревья терялись среди тысяч белых мух поднявшейся метели.