До и После

– Эй, Смерть, – крикнул До с другого конца коридора, отчаянно размахивая одной рукой, а другой укачивая новорожденного.

– У человечества нет названия для того числа раз, сколько я тебя просила меня так не называть, – буркнула После в ответ, просматривая таблицу имен на одной из своих стен.

Жизнерадостность До ее утомляла и казалась маской, которую хотелось сдернуть с его лица. В этом столетии он казался ей особенно невыносим.

– Почему им можно тебя так называть, а мне – нет?

Он будто и правда был озадачен этим вопросом. И После даже могла бы в это поверить, если бы только он не разыгрывал эту сцену на протяжении уже многих лет. Но иногда ей нравилась эта маленькая игра. Шалость, которую можно позволить себе только во время работы в «этом мире».

– Потому что у них нет для меня другого имени.

К сожалению.

– Много у тебя? – спросил До, подходя ближе к стене с именами и все еще одной рукой укачивая ребенка.

От покачиваний его плечо иногда задевало плечо После.

– Столько же, сколько и обычно. Из графика не выбиваются.

Каждые несколько секунд имена сдвигались на одну позицию вниз, напоминая бесконечный алгоритм букв.

– А у тебя? – спросила После, поворачиваясь всем корпусом к До.

Он сюсюкался с ребенком, нежно касаясь его маленького розового носа. После дернула плечами. Такие нежности так и остались для нее непонятными. Ее максимум – держать кого-то за руку при острой необходимости, когда-то кто-то пытался сбежать или был настолько напуган, что не мог идти. Но ей сложно было представить, чтобы она сюсюкалась с кем-то так же, как это делал До. Ему было плевать на возраст людей. Они все ему казались милыми младенцами, даже если орали без причины или намазывали козявки на стены. Человечество его забавляло.

– Столько же, сколько и обычно, – повторил фразу После До и улыбнулся ей, отводя взгляд от заснувшего малыша, – хочешь побаюкать?

После сморщила нос и отошла на шаг. Прикосновения означали прощание. До знал, что реакция будет такой. Она всегда такая. Но из года в год, из человеческого дня в человеческий день он всегда предлагал ей своих подопечных.

– Тебе идет зеленый, – сменив тему, сказал он, оглядывая После с ног до головы.

Изумрудный бархатный костюм оттенял бледность ее кожи. Ему нравилось, что в этом отрезке времени она выбрала женскую оболочку. Хотя ему нравился любой ее облик. Ему всегда все нравилось. Но этот зеленый приталенный пиджак действительно ей шел.

– А говорила, что все человеческое тебе чуждо, – пошутил он, свободной рукой щупая ткань.

Прикосновения для него были всей жизнью. После аккуратно высвободила край пиджака из длинных пальцев До, смущенная комплиментом.

– Их одежда мне нравится.

– Меняй образы почаще, пока у тебя есть время, – и на этих словах До щелчком пальцев сменил свою одежду с официального костюма глубокого синего цвета на светлые джинсы, кеды и темно-зеленую клетчатую фланелевую рубашку.

После хмыкнула, но новый образ оценила. Ей была непонятна одержимость До всем тем, что придумывало человечество. И особенной его страстью была одежда. Иногда он проводил целые дни бесконечно щелкая пальцами и меняя то ткань, то узор, то весь образ за раз. От такого калейдоскопа После иногда мутило. На фоне ее бледных стен он всегда выглядел как радуга.

– И как же ты будешь жить без твоего любимого шелка, когда ты отсюда уйдешь? – спросила она, иронично поднимая бровь, – тебе придется начать все с начала и не факт, что в твоей новой жизни будет любовь к одежде.

– Поэтому я и говорю. Наслаждайся моментом, После. Вдруг такого больше не повторится.

Оптимизм До был непоколебим. И После была уверена, что дело в его работе. Сотни лет одной и той же работы оставили на нем свой отпечаток. Его почти всегда встречали с улыбкой. Он часто был желанным посланием для людей. Его ждали, о нем молились, к нему готовились. К встрече с После тоже готовились. Но ее редко кто-то ждал и уж тем более с улыбкой.

– И не жаль тебе, что все заканчивается? – спросила После, отгоняя от себя грустные мысли.

Постоянные мысли.

Она начала перебирать имена на стене, относя одни в одну сторону, другие в другую. До пожал плечами. Ребенок у него на руках заворочился и пустил слюни, вызвав у До легкую улыбку.

– Жаль, – честно ответил он, – а тебе разве нет?

– Нет.

– Совсем к этому всему не привязалась?

Они редко поднимали тему перехода. И редко, когда говорили о ней честно и без шуток со стороны До.

После отрицательно покачала головой, задумавшись над одним именем. Оно для нее было лишь очередным в списке, а у человека с ним вся жизнь прошла.

– Манон, – мечтательно протянул До, взглянув на стену, – девяносто два прожитых года. Да еще каких!

– И все впустую, – оборвала его После, отправляя имя в левую сторону.

До вдруг дернулся, но сразу же успокоился, вспомнив, что все еще держал в руках ребенка.

– Почему ее в начало? – он проследил как имя растворилось в сером свечении, – она ведь полностью раскрыла свой потенциал. Столько работ, столько заслуг…

– Ты ведь знаешь, что иногда этого недостаточно? Я лишь распределяю их, но не определяю их дальнейшее существование.

До заметил, как После чуть ссутулила плечи и, занеся руку над очередным именем, на долю мгновения застыла. Он ничего не сказал. Просто продолжил смотреть, как в тишине она методично разбрасывала имена то вправо, то влево, стараясь не давать себе возможности вспомнить этих людей.

Эвелин Бачовски.

Росс Уорен.

Мария Жукова.

Роберт Грин.

Софи Дюбуа.

Квон Тэхен.

До не мог отвести взгляда от имен. И не мог перестать вспоминать каждого. Врач, писатель, экономист. Грабитель, ветеринар, пожарный. Информация об этих людях потоком вырывалась из памяти До, заставляя его заново проживать их жизни. Неужели это то, что После делает постоянно? Она вдруг прислонила ладонь к его глазам, закрывая обзор на стену имен.

– Лучше не смотри так пристально.

Она коснулась подбородка До и отвернула его лицо от списков. После видела в его глазах блики чужих жизней. Ребенок у него на руках захныкал и вернул До к его реальности. Он аккуратно кончиками пальцев погладил малыша по щеке и прислонился своим лбом к его, словно это был его младенец. Хотя так и было. Для него они все были его детьми.

В коридоре послышался шум, и После удрученно вздохнула, привычно засучивая рукава.

До редко приходил на ее сторону, обычно они встречались посередине. Но чем ближе был переход, чем чаще он заглядывал к ней, заходя все глубже в коридор. Туда, куда, возможно, однажды уйдет и он сам. Или уже уходил, хоть этого и не помнил.

– Какого черта! – отразился от стен голос.

– Постой тут, – бросила После До, мягко отодвигая его за себя, – у меня так каждый день.

Даже спустя столько лет этой работы После никак не могла свыкнуться с тем, что она переняла многие человеческие выражения, исчисление времени и некоторые эмоции. А может и не переняла, а просто вспомнила. Никто так и не смог ей сказать, была ли она здесь раньше, и шла ли она по этому коридору хоть раз.

Из-за угла появился мужчина в черном костюме, из его классического портфеля торчали кипы бумаг. Сломавшийся замок их не удерживал, и они разлетались вокруг, застилая собой пол и тут же исчезая.

– У меня нет на это времени, – проворчал он так, будто кто-то его послушает, – на кону сделка. Я шел к этому несколько лет.

После понимающе кивнула. Она всегда их понимала, но помочь не могла. На ее губах появилась дежурная улыбка, словно она была просто обслуживающим персоналом, которому хотелось угодить клиенту. В упрощенном понимании так оно и было. Все приходящие – клиенты. А она – их проводник, слуга, помощник, страж и наказание.

– Знаю. Но, к сожалению, ничем не могу помочь.

Она произносила эту фразу несчетное количество раз. И ей хотелось уже повесить ее на входе, словно слоган.

Мужчина обратил на нее взгляд и в удивлении попятился.

– Мириам? – шепотом спросил он.

До с таким же удивлением посмотрел на После. Сейчас он видел ее так, как она выглядела в глазах этого мужчины. Перед ним стояла девушка с золотистой загорелой кожей, каштановыми волосами и карими глазами, полными любви. Он видел переход впервые.

– Почему ты здесь? – задал еще один вопрос мужчина, неловко приглаживая волосы и поправляя съехавший галстук.

– Я здесь, чтобы проводить тебя.

Он сглотнул и сделал шаг навстречу После. Он видел свою жену. Любовь всей его жизни. Теперь действительно всей. До конца. Мужчина протянул руку к После, и той пришлось сделать над собой усилие, чтобы протянуть руку в ответ. Касания – это всегда прощание. Он сжал ее ладонь, и все его воспоминания пронеслись перед После так, словно она была их частью. Она нервно вздохнула, но руку не отпустила. Она никогда не отпускала.

– Но почему сейчас? – спросил мужчина, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони своей жены.

После ненавидела этот вопрос так же, как ненавидела вопрос «почему я». Она не знала почему. За столько лет она так и не поняла, по какой системе многие люди появлялись в ее коридоре. И ей нечего им было ответить.

– Так нужно, Дэниэл, – нежно ответила она, прикасаясь ладонью к щеке мужчины.

Это был ее стандартный ответ. На любой вопрос, которые они ей задавали. До видел, как мужчина смотрел на После, словно в ней и отражалась вся его жизнь. А может для него и правда вся жизнь была в его любви. До этого не знал и не понимал. Он не знал жизни или просто ее забыл.

– Я люблю тебя, Мириам, ты же знаешь?

Дэниэл прильнул сильнее к ладони девушки и закрыл глаза. По его щеке скатилась слеза. После была благодарна ему за сдержанность и спокойствие. Больше всего она не любила упертых. Они заставляли ее сомневаться. В себе.

Она потянула мужчину за собой в один из появившихся поворотов коридора. Он пошел, не сопротивляясь. На углу они остановились, и он снова поднял глаза на После. Она все еще была Мириам. Его Мириам. И ему нужно было сказать ей «прощай». Дэниэл сделал шаг к После и поцеловал, аккуратно пропуская через пальцы кончики ее волос. На удивление До она не отшатнулась, не отошла и не дернулась, как она часто делала, когда он ее касался.