Дочь атамана

Глава 32

Солнце нещадно слепило глаза, и Гранину приходилось прикладывать руку козырьком над глазами, чтобы разглядеть добротный дом на крутом склоне небольшого городка.

Внизу притаилась извилистая река, город споро строился, и отовсюду стучали молотки.

Вывеска гласила: «Дом купцов Граниных».

Далековато канцлер выслал его сыновей, но старый атаман держал свое слово.

Гранин даже представить себе не мог, сколько людей понадобилось, чтобы привести его сюда, за много верст от столицы.

Из дома вышла пышнотелая, хорошо одетая женщина, ведущая за руку мальчика лет этак двенадцати. Тот плелся нога за ногу, шагал неохотно, крутил головой во все стороны по сторонам, и видно было, как не хочется ему идти за руку, как маленькому.

— Тебе что-то нужно, братец? — весело спросили от палисадника, и Гранин отвел глаза от мальчика и посмотрел на детину с коробом на широких плечах.

— Ванька? — спросил он непослушными губами.

Детина вытаращил на него глаза, часто заморгал, не веря тому, что видит:

— Отец?..

— Ишь ты, какая небывальщина! Да ты моложе меня выглядишь, — Степка щурил то один то, другой глаз.

Лавка немного качалась под ним.

Они выпили уже так много браги, что жены пытались принести взамен взвара, но были уличены и обруганы.

У Гранина оказалось семеро внуков — плодовиты были Степка с Ванькой, жизнерадостны и энергичны.

Невесть откель свалившегося на их головы отца Ванька сначала норовил то святой водой окропить, то крестным знамением осенить.

А Степка, не разобравшись, почти врезал ему по уху, как нечистой силе, еле угомонили.

Гранин исповедовался долго — про заточение в лечебнице, про канцлера и колдуна его. Тяжелее всего оказалось признаться в скорой женитьбе — очень боязно. Не обиделись бы мальчишки за то, что он предает память их матери.

Но практичные и сметливые купцы приняли сие известие спокойно. Ну а что? Коли судьба послала тебе вторую молодость, то и нечего ее понапрасну растрачивать.

Человек приходит в этот мир ради семьи и детей, а иначе что толку от жизни его.

— Значит, Лядовы? — переспросил Ванька почтительно. — Ого! Высоко замахнулся!

— Это что, — ответил Гранин, от облегчения охмелев еще пуще, — я ведь матушке-государыне был представлен. Вот где страху натерпелся!

— Да ну, — присвистнул Степка восхищенно. — Самой императрице? Правду говорят, что красавица она необыкновенная?

— Красавица, красавица, только тщеславна очень. Матушка наша столько дряни на себя мазала для того, чтобы еще краше быть, что чуть ноги не протянула. Конвульсии — еще ладно. А год-другой, и кровь бы горлом начала хлестать. Видано ли дело, то киноварью губы покроет, то мышьяк пьет для фигуры, то уксус. Это сколько здоровья надо, чтобы красу уберечь…

Гранин замахал руками, все еще глубоко раздосадованный небрежностью государыни, а потом рассказал остальное. Во время аудиенции он так разошелся от возмущения, что отчитал императрицу, будто нашкодившую крестьянку, а Александр Васильевич Лядов то бледнел, то делал страшные глаза, то утомленно опрокидывал в себя стопку за стопкой. Кажется, он уже прикидывал, как объяснит дочери казнь ее жениха, но Ее Величество не изволили гневаться.

Напротив, она выслушала отповедь даже с удовольствием, протянула пухлую руку для поцелуя и произнесла с хитрой кокетливостью:

— Ох и грозен ты лекарь, ох и горяч! Будешь теперь поставлять мне сам мазюкалки для лица? Да смотри, чтобы я не поблекла!

— Не поблекнете, матушка, — опомнился Гранин, запоздало испугался и бухнулся на колени под ее заливистый хохот.

Представился, в общем.

Степку эта история рассмешила так сильно, что он все-таки сверзся с лавки.

Гранин провел у детей неделю, но так и не уговорил их приехать на его венчание — дела купеческие не отпускали их в такую даль.

Взамен они клятвенно пообещали навестить его всей оравой на Рождество, и пришлось снова прощаться, однако на сей раз без горечи и печали.

Тяжесть, более двадцати лет лежавшая на сердце Гранина, стала значительно легче.

Степка с Ванькой выросли без него, но крепко стояли на ногах, создали свои собственные семьи и твердо намеревались разбогатеть.

Ему казалось, что в усадьбе без Саши Александровны будет пусто, но хлопоты захватили Гранина с головой.

Они оборудовали мастерскую по дереву для Степана Архипова, крестьянина-умельца. Завершали каменную конюшню. Работа над школой и лечебницей шла вовсю. А тут еще и архитектор прибыл и обещал превратить сад в рай на земле. Но для начала нужно было перекопать там и тут, чтобы обустроить искусственный канал, вот только снег сойдет.

Гранин смотрел на то, как архитектор вдохновенно малюет чертежи и что-то вымеряет в саду, и предчувствовал, что ему эта затея еще ох как аукнется.

Прибыли лошади, которых Саша Александровна купила, но Шишкин еще не вернулся, и Гранину пришлось умолять старого атамана приглядеть за ними. Если бы с драгоценными производителями что-то случилось, Саша Александровна могла так рассердиться, что Гранин бы наверняка помер холостяком.

Ани нашла в деревне нескольких крестьянок-мастериц и усадила их за вышивку.

Марфа Марьяновна заставила его поменять шпалеры на более веселые и заново покрыть паркет медным купоросом.

А еще она извела Ани, требуя новые портьеры, но модистка осталась непреклонна: ей бы жениха и невесту успеть нарядить.

Александр Васильевич по какой-то причине тоже безвылазно торчал в усадьбе, и Саша Александровна писала, что ее удивляет этакая приверженность деревенской глуши. Прежде папа покидал столицу только для того, чтобы уехать на заставы.

Она преодолела стойкую неприязнь к буквам и строчила длинные послания, описывая все подробности своего путешествия.

Разбуди Гранина среди ночи — и он бы в точности назвал клички всех лошадей, которые встречались Саше Александровне по пути.

С Александром Васильевичем их отношения не складывались.

Молодой атаман болезненно воспринимал решение дочери, подготовка к венчанию его раздражала, и он частенько впадал в мрачную меланхолию. Кажется, отчаянно трусил из-за того, что Саша Александровна повторит судьбу матери.

В такие минуты только Ани с ее деликатной доброжелательностью могла хоть немного развеселить его.

К Гранину Александр Васильевич относился настороженно и враждебно, и все домашние бдительно следили за тем, чтобы они не оставались вдвоем. Кажется, Марфа Марьяновна и старый атаман заключили некий заговор, приглядывая за тем, чтобы молодой Лядов не набросился на наглеца, посягнувшего на его дочь.

Саша Александровна вернулась в яркий солнечный день под веселый перезвон капели. Мягкий снег проваливался под колесами экипажа, уже совсем по-весеннему пели птицы, Марфа Марьяновна затеяла пироги, и головокружительно пахло сдобой до самой деревни.

Слетев с подножек в объятия отца, который тут же передал ее с рук на руки Василию Никифоровичу, Саша Александровна звонко расцеловала обоих и сказала довольно:

— Господи, видели бы вы, какого жеребца я нашла. Он станет достойным соперником Бисквиту…

— Да что ты будешь делать, — весело всплеснула руками Марфа Марьяновна, — все лопочет о скотине своей!

Засмеявшись, Саша Александровна поцеловала и кормилицу и подошла наконец к Гранину. Не решилась при отце протянуть ему руки, но улыбнулась так широко, что ему даже стало больно от радости.

— Ну что вы, — шепнула она, заметив слезы у него на глазах, — отныне все будет превосходно.