Дождик, дождик, пуще

Дома меня ждало чудо. Настоящее чудо. Да и как иначе назовешь крошечный росток подорожника. Сколько разговоров было — мол, не приживется, завянет, где это видано, выращивать дома такую редкость! Но вырос! Мне из Бразилии обещали еще прислать семена, на этот раз лопуха. В нашем двадцать первом веке живое растение в квартире встретишь реже, чем, скажем, попугая в двадцатом. Впрочем, попугаев сейчас тоже не осталось… Мелодично прозвенели часы — рабочий день в Климатическом бюро закончился. Мне оставалось только взять кое-какую литературу по флоре, и домой. Я подошел к библиотечному шкафчику в углу кабинета. На его верхней полке теснились говорящие книги. На средней — визорные немые кинофильмы на страничных экранах со струящимися разноцветными строчками. На нижней книги, хранящие не только звуки, но и запахи. Вот эта — «Выращивание реликтовых растений» — пожалуй, именно то, что надо. Я сунул кассету в карман, вышел из комнаты и закрыл дверь на ключ. По коридору уже спешили сослуживцы — на улице дожидался туристический аэробус. Сегодня у нас экскурсия в ботанический сад — там выставили на обозрение одну из последних берез. — Рассаживайтесь, рассаживайтесь, — торопил шеф — А ты пешком добираться будешь? Я вздохнул — Не могу я с вами! Мне подорожник полить надо! Коллеги переглянулись, а начальник махнул рукой, отпуская, и добавил: — Следующая экскурсия — к тебе. Сбежав по ступенькам подъезда, я зашагал вдоль стены под защитой бледной тени. На улице неслись пыльные вихри, они хороводили вокруг чахлых кустов, запутывались в кронах редких деревьев и осыпались на головы редких прохожих, с надеждой поглядывающих в палящее безоблачное небо. И совершенно напрасно, в городе осадки сегодня не запланированы. Мне ли не знать? Я так торопился, что столкнулся с могучим парнем в брезентовой робе, суетившимся возле грузовика и то ли помогающим, то ли мешающим роботам укладывать в него пластиковые ящики. Ящики они выносили из приземистого здания с вывеской «Книгохранилище». — Ты что?! — рявкнул он и вдруг цепко ухватил мой локоть. — Ага, попался Суховей Ураганыч? Узнаешь! — Извините, гражда… — Я взглянул на парня пристально и ахнул, узнав знакомого школьных лет. — Сева Котлов? — Он самый! Эй, поаккуратнее! — Это уже относилось к шестирукому металлическому гиганту, задевшему ящиком распахнутые складские ворота. Те даже загудели. — Грузчиком подрабатываешь? — поинтересовался я, подыскивая тему беседы особенно близкими друзьями мы никогда не были. — Ты же, по слухам, в каком-то институте… постой-постой… и не выговоришь сразу… Инвторсыр, что ли? — Институт вторичного сырья, — ухмыльнулся школьный приятель. — А ты погодой заправляешь? Тайфуны, ураганы… И не стыдно? — С чего бы? — удивился я. — В январе от вас снега не дождешься, летом — дождя. Неделю пороги обивал, бюрократ ты всепогодный! Я пожал плечами: — Так это ты вчера скандалил? Заказы надо правильно оформлять, а то ливень ему подавай, причем за городом. Рассаду там, что ли, высадил? — Точно! Не цветочек же в горшочке, как у тебя. Наслышан, наслышан… Киберы между тем, шумно затворив дверь книгохранилища, уже забрались в кузов и чинно расселись на ящиках. — Присоединяйся, — сказал Сева, — недалеко. — Куда это? — Узнаешь. Не пожалеешь. Помочь забраться? Я забрался в кабину. Однокашник устроился рядом, включил автоводитель, и машина тронулась. Некоторое время мы молча поглядывали по сторонам, хотя любоваться особенно было нечем: бетон, асфальт, стекло. И те пыльные смерчи, туманящие обзор. — Как ты думаешь, — спросил наконец Сева, — чего здесь не хватает? — Прохлады, зелени и газированной воды, — буркнул я. — Нет, — хмыкнул приятель, — киосков с водой нам встретилось больше, чем деревьев. А в остальном ты прав. Откуда же взяться нормальному воздухообмену? А пыль? Раньше суховеи задерживались лесопосадками, но ведь вырубили все, что можно, перевели на спички, мебель, книги. Это теперь книги микрофильмированные, а раньше были из бумаги. Ты знаешь, как ее делали? — В основном из древесины, — я вспомнил о своем растении и вздохнул. — Верно! Когда-то выпускалась масса скучных, неинтересных книг, которые прямиком из типографии шли на склады. Ну были, конечно, и полезные книги, но меньше, чем плохих. Так сколько бумаги уходило, а бумага — это деревья. Сколько же их погибло, соображаешь? — Он кивнул на дорогу, вдоль которой, словно километровые столбики, мелькали одинокие серые кусты. Мы уже выезжали из города, и за обочинами потянулась выгоревшая от солнца степь, просматривающаяся до самого горизонта. Ни рощ, ни отдельных деревьев. Я неожиданно разозлился: — Поздно спохватились! Поистребили леса, разбазарили семена. Сажать нечего. Подорожник еле достал… Приятель покосился на меня и неопределенно хмыкнул. Машина замедлила ход. Стали попадаться стоящие грузовозы, какие-то механизмы, группы людей. Возле самой большой мы затормозили. Многие были в накидках, дождевиках или при зонтах, и все молча поглядывали то в небо, где плыло сиротливо облако, то на поле, испещренное рядами лунок. — А где мы, собственно? — поинтересовался я. — На опытном участке нашего института. Сам же сказал — просили дождь рассаду поливать. Открыв дверцу, я спрыгнул на землю. Киберы сноровисто выгружали из кузова ящики, складывали на ручные тележки и везли в поле. — Опаздываете, коллеги! — К нам подбежал толстяк в плащ-палатке и болотных сапогах. На его круглом лице подпрыгивали смешные круглые очки. — А вы, кажется, из Климатического? Обещаете дождь? — По графику, — я недоумевал и тщетно стремился не показать своего замешательства, — если вы соответствующим образом договорились с Климатическим бюро… А Сева уже распоряжался роботами. Одни из них катили по полю тележки, другие доставали из вскрытых ящиков книги и бережно опускали в лунки, третьи чем-то их поливали из голубых баллонов и заравнивали почву. Я закрыл рот и судорожно глотнул. — Извините, что-то, наверное, с глазами. Там, в поле… Ущипните меня. Толстяк охотно повиновался. Все осталось по-прежнему: тара пуста, лунки засыпаны, а присутствующие изучают облако, почерневшее и набухшее, готовое разразиться грозой. — В нашем Инвторсырье, — сказал толстяк, наслаждаясь моим изумлением, разработана оригинальная методика возрождения лесных массивов. Разве вам не объяснили? — Собирался, шеф, — сообщил вновь очутившийся рядом Сева Котлов. — Да не успел как-то. Суховеич, разве не ясно — здесь рождается чудо. Мы изобрели препарат, преобразующий бумагу в то, чем она была раньше. А бумага это в основном что? — Древесина, — тупо отозвался я. — То есть деревья. Молодец. Скажешь, преступление — уничтожать литературу. Но это плохая литература, а мы снова поднимем леса, изведенные по глупости, незнанию, неумению. Уразумел? С минуту я соображал. Потом пробормотал: — Знакомо. Бывало уже в истории. Книги жгли, запрещали, упрятывали в спецхранилища. А вы их сразу в землю, в могилу! Поздравляю! А кто решает, какие произведения на удобрения, какие на полку? Ты, Сева? — Зачем же вы так, молодой человек? — «Шеф» бережно взял меня под локоть Художественные достоинства определяет Центральный компьютер, подключенный к данным о том, как их читают в библиотеках, ведь и старинные книги кому-то нужны. Их ведь и в букинистических магазинах еще продают. Так вот, компьютер и здесь наводит справки, какие книги покупают, а какие нет. Вот здесь, к примеру, девяносто девять тысяч девятьсот экземпляров монографии Бредянского «Партогенез блохи». Вы знаете, что такое блоха? — Нечто вымершее, ископаемое, вроде динозавра, — пробормотал я. — Но все равно, можно ли уничтожить сгустки мысли? — Балда, — добродушно сказал однокашник — Ты ее под расстрелом читать не станешь. И никто другой. И все-таки по нескольку десятков экземпляров даже самой скучной книги мы оставляем. А знаешь, сколько оказалось в мире такой бумажной чепухи? Миллиарды и миллиарды экземпляров. И каждую можно превратить в дерево! — Сам балда! — огрызнулся я машинально, и вдруг я все сразу понял. Сначала здесь, а потом повсюду зашумят новые рощи, потекут реки, заголубеют озера и пруды. И климат будет мягче. И никто не поедет в ботанический сад разглядывать одну из последних берез. Они появятся повсюду, как и ели, липы, сосны… — Неужели у вас получится? — тихо спросил я. — Обязательно! Смотри… Облако набухло в тучу, нависшую над полем, над застывшими в ожидании людьми. Ослепительно заветвилась молния, громыхнуло — и хлынул дождь. Сразу потемнело, запузырились лужи. Я мгновенно вымок, но продолжал, как и все остальные, стоять под секущими струями. Потому что из почвы начали проклевываться тысячи зеленых ростков. Возможно, это просто показалось влага застилала глаза, и все же я поверил: моему подорожнику не быть музейной диковиной, которой завидуют другие. Невесть откуда появившиеся мальчишки плясали по лужам, восторженно распевая старинную песенку: «Дождик, дождик, пуще лей…» И я вдруг понял, что как заклинание повторяю вместе с ними эти слова, которые теперь казались пророческими и мудрыми.