Дожить до дембеля

Владимир Старостин ДОЖИТЬ ДО ДЕМБЕЛЯ

Бирюков прервал на полуслове ознакомительное собеседование с прибывшим час назад в его распоряжение лейтенантом Карцевым и повернул голову к двери. Через пару секунд снаружи донесся звук взрыва.

— Третий день в это же время, — сказал Бирюков.

— Обстрел? — спросил Карцев.

— Да, минометный. С двенадцати до двух, двадцать четыре мины.

Дверь распахнулась, и в блиндаж один за другим ввалились несколько солдат.

— Романов! А где Никольский? — спросил Бирюков.

— Рыл окоп на северном склоне. Наверное, там и остался, — ответил сержант.

Бирюков со вздохом поднялся из-за стола, надел бронежилет, каску и стал смотреть на часы. Дождавшись очередного взрыва, он вышел из блиндажа. Солдаты после его ухода занялись кто чем — трое легли на кровати, двое сели за шашки, сержант взял гитару и тихонько наигрывал незнакомую мелодию. Карцев разглядывал солдат, пытаясь обнаружить в их облике что-то необычное или особенное, но вид их был вполне обыденный — выгоревшая форма, молодые загорелые лица. Они тоже с любопытством поглядывали на Карцева.

— Служить у нас будете? — спросил сержант.

— Да.

— А откуда вы родом?

— Из Москвы.

Сержант хотел спросить еще что-то, но вслед за взрывом мины послышалась ругань старшего лейтенанта, затем открылась дверь и в блиндаж вошел парень в трусах, кедах, с автоматом на плече и сигаретой в зубах. За ним появился Бирюков.

— Никольский! — закричал он с порога. — Здесь не курят!

— Где же курить? — обиженно спросил парень, гася сигарету о стену. — На улице нельзя, здесь тоже нельзя.

— Что ты все время придуриваешься?! — Бирюков, видно, здорово разозлился. — Курить и любоваться пейзажем в ямке под обстрелом — не храбрость, а дурость!

Никольский снял с плеча автомат и присел на корточки у стены.

— Дуракам легче живется. Поэтому я с детства стараюсь влиться в их ряды, — сказал он серьезно.

— Хочешь пораньше дуба дать от шального осколка? — язвительно осведомился Бирюков.

— Наоборот. Говорят, дуракам везет.

— Ладно, хватит! — Бирюков махнул рукой. — С тобой спорить бесполезно.

Никольский довольно ухмыльнулся. Бирюков подошел к столу положил на него каску, сбросил на скамью бронежилет. Достав и расстелив на столе карту, он сел и уставился на нее, постукивая пальцами по каске.

— Вертолетчиков надо вызывать, — задумчиво проговорил он.

— Они на вас зуб имеют, — подал голос Никольский. — В марте по вашему вызову они две метлы{Метла вертолет (жарг.)} потеряли.

— Я же их не по собственной прихоти вызываю, — резко возразил Бирюков. — Надо же определить, где спрятана эта проклятая батарея и ликвидировать ее.

— Тоже верно, товарищ старший лейтенант, — легко согласился Никольский. — Надо определить и ликвидировать. — Помолчав, он добавил:

— Батарея стоит за северо-западным бугром. Судя по частоте выстрелов, не более двух минометов, значит, один ДШК{ДШК крупнокалиберный зенитный пулемет.} в прикрытии. Итого не больше дюжины бандюг.

— Как же ты углядел, что за северо-западным бугром? — недоверчиво поинтересовался Бирюков.

Весело улыбаясь, Никольский смотрел на него.

— Когда я курил и любовался пейзажем, — неторопливо-спокойно заговорил Никольский, — я увидел, как на вершине бугра что-то на миг блеснуло. Через пару минут — то же самое на том же месте. Это мог быть только бинокль корректировщика.

Высказавшись, Никольский продолжал все так же смотреть на Бирюкова. «Как он не устает сидеть в таком положении?» — удивленно подумал Карцев.

— Логично, — после раздумья констатировал Бирюков. — Молодец.

Никольский артистично изобразил скромно-застенчивое удовлетворение от похвалы командира — потупился, смущенно улыбнулся. Впрочем, он почти сразу же принял серьезный вид.

— Товарищ старший лейтенант, до них всего минут сорок ходьбы, — сказал он. — Разрешите мне пошуровать, пока еще есть время до конца обстрела. Я прикинул, как к ним незаметно подобраться. Все равно ведь в такую жару метлы плохо держатся в воздухе.

Сержант, давно уже отложивший в сторону свою гитару, довольно громко присвистнул. Шашисты прервали партию, да и остальные солдаты с интересом наблюдали за происходившим. Лицо Бирюкова стало опять недовольным:

— Снова за свое, Никольский? — сказал он. — Опять на рожон лезешь? В одиночку подвиг Геракла совершить желаешь?

— Ну, не обязательно в одиночку, — ответил Никольский. — Может, еще кто-нибудь захочет пойти. Достаточно трех, от силы четырех человек. Толпа в данном случае ни к чему.

Бирюков задумался, упершись взглядом куда-то повыше двери. Солдаты тоже разбрелись глазами кто куда. Сержант снова взял гитару и медленно перебирал струны. Никольский в ожидании прикрыл веки. Только Карцев с любопытством разглядывал всех поочередно.

— Ну так что, есть желающие прогуляться? — спросил наконец Бирюков, оторвав взгляд от стены и переведя его на солдат.

Сержант, почувствовав на себе вопросительный взгляд Бирюкова, спокойно сказал:

— От моего прадеда, участника империалистической войны, осталась солдатская заповедь: никогда ни от чего не увиливай, но и сам никогда ни на что не напрашивайся. Так что, товариш старший лейтенант, если прикажете — пойду, а так — нет.

Один из шашистов, здоровенный ефрейтор с каким-то детским лицом, кашлянул и не совсем уверенно проговорил:

— Я, пожалуй, пойду.

Никольский приоткрыл веки, глянул на ефрейтора и почему-то хмыкнул. Больше добровольцев не находилось.

— Я тоже хочу пойти, — сказал Карцев.

Все это время он чувствовал себя здесь лишним или посторонним, поэтому-то он и произнес эту фразу. Впрочем, и теперь, под пристальными взорами солдат (а Никольский к тому же иронически улыбнулся), Карцеву было как-то неуютно.

— Нет, — Бирюков покачал головой. — Ты здесь первый день. Я даже не знаю, как ты стреляешь.

— Стреляю я очень даже неплохо, — уверенно ответил Карцев. Он действительно хорошо стрелял. Однако Бирюков опять с сомнением помотал головой.

— Извините, товарищ лейтенант, — сказал Никольский. — У вас ведь, прошу прощения, нет опыта в таких делах. Как же вы будете сейчас нами командовать?

— В этот раз я буду следовать вашим указаниям. Кстати, время-то идет. Я думаю, не стоит затягивать выход.

— Верно, — подтвердил Никольский и посмотрел на Бирюкова.

— Ладно, пойдете втроем, — решительно сказал Бирюков. — Никольский — старший. Собирайтесь.

Никольский подошел к своей койке, надел штаны, лежавшие на табуретке возле нее, и прямо на голое тело бронежилет.

— И каску, Никольский, — строго сказал Бирюков.

Никольский поморщился и надел каску.

Карцев и ефрейтор тоже надели бронежилеты, каски. Все трое взяли автоматы, по три магазина к ним, по четыре гранаты.

— Ну, вперед на врага, — Бирюков посмотрел на часы. — До конца обстрела осталось час двадцать. Успеха вам!

Никольский, за ним ефрейтор и последним Карцев вышли из блиндажа. В двери Никольский обернулся:

— Пригнуться и бегом за мной.

Пробежав мимо бетонного квадрата вертолетной площадки, они спустились на южный склон и выпрямились в полный рост. Здесь корректировщик уже не мог их заметить. Никольский снял каску и ловко приторочил ее к ремню. Поравнявшись с окопом, он поднял руку и весело сказал сидевшему в окопе пулеметчику:

— Прощай, родина!

— На охоту, что ли? — сплюнув, спросил пулеметчик.

— Да нет, просто прогуляться, подышать свежим воздухом. Засиделись мы в блиндаже, — серьезным голосом ответил Никольский.

Они спустились в ложбину, редко заросшую кривым кустарником и какой-то жесткой на вид травой. Спускаться оказалось не так легко, как ожидалось Карцеву — постоянно приходилось притормаживать.

Не дойдя до дна ложбины, Никольский повернул вправо, в колючие заросли выше колена.

— Внизу заминировано, — обернувшись, объяснил он Карцеву. И добавил, обращаясь к ефрейтору: — Степа, будь осторожен. Если ты загнешься, Красная Армия будет уже не та. Где она возьмет второго такого образцово-показательного ефрейтора?

Тот недовольно засопел.

— Брось, Степа, не обижайся и не переживай, — Никольский рассмеялся. — Получишь ты в конце концов свою медаль. Вернешься домой — все саратовские девки по тебе сохнуть будут!

— Вовсе я не из-за медали пошел! — обиженно-зло буркнул ефрейтор.

Никольский снова рассмеялся. Хотя он и нравился Карцеву, было как-то неловко слушать насмешки над очевидно простоватым ефрейтором. Но и вмешиваться не хотелось — Карцев все-таки по-прежнему чувствовал себя посторонним.

— Я вот ясно почему иду, — опять заговорил Никольский. — Просто мне интересны всякие такие дела. А медаль мне все равно не светит.

Никольский приостановился, внимательно осмотрел окрестности впереди и с флангов, потом обернулся — не отстают ли остальные, и продолжил:

— Да и не стоит медаль твоей, Степа, или чьей-нибудь еще жизни.

На этот раз рассмеялся ефрейтор. Он смеялся долго, взвизгивая и мотая головой.

— Лев Толстой какой нашелся! — проговорил он сквозь смех. — А у скольких ты сам жизни отнял, а?

Никольский молча перескакивал с камня на камень. Карцеву очень хотелось услышать ответ, он даже почти обогнал ефрейтора, но Никольский лишь неутомимо двигался вперед.

— У шестерых, — через несколько минут наконец ответил он. — У шестерых, как минимум. Но я считаю, меня оправдывает то, что мы были примерно в равных условиях — они все тоже могли меня убить.

Карцев начал уставать. Теперь он с трудом поспевал за ефрейтором, все чаше спотыкаясь. К тому же здорово мешала каска — все время норовила куда-нибудь съехать, пот из-под нее заливал глаза. Ремень автомата все сильнее давил на плечо, гранаты и магазины тоже стали казаться значительно тяжелее, чем в начале пути. Обернувшись в очередной раз, Никольский, по виду как будто ни капли не уставший, наверное, понял состояние Карцева, остановился и объявил перекур.

— Осталось совсем немного — минут десять хода, товарищ лейтенант, — успокаивающе сказал он, закуривая.

Карцев тоже закурил и после второй затяжки пожалел об этом — пересохшее горло неприятно продрало дымом.

— Вы какой институт закончили, товарищ лейтенант? — спросил Никольский.

— А откуда ты знаешь, что я не кадровый? — поинтересовался Карцев, назвав свой институт.

— Вас, двухгодичников, за версту различить можно по виду и даже по лицу, — усмехнулся Никольский.

Карцев, изредка, почти без удовольствия затягиваясь сигаретой, но почему-то не решаясь бросить ее, заметил в бронежилете Никольского, прямо напротив сердца, маленькую дырочку.

— Снайпер уложил предыдущего хозяина этой жилетки, — объяснил Никольский. — Английская винтовка «Бур» образца 1892 года, прицельная дальность — два километра.

— Значит, бронежилет не спасает. — разочарованно протянул Карцев.

— Смотря от чего, — спокойно ответил Никольский. — Говорят, из «Бура» на расстоянии двух километров можно насквозь пробить БТР.[1]

Карцеву стало очень неприятно, как будто в него уже целились этим самым «Буром». Он непроизвольно осмотрелся вокруг. Однако Никольский и ефрейтор невозмутимо сидели на камешках, и это несколько успокоило Карцева.

— Послушай… — не совсем уверенно обратился он к Никольскому. — Как тебя зовут?

— Вы же знаете — Никольским, — удивленно ответил тот.

— А по имени?

— По имени?! — еще больше удивился Никольский. — Я уже стал забывать, что оно у меня есть. Все Никольский да Никольский… Да у нас почему-то всех почти зовут по фамилиям.

— Но его ведь ты зовешь по имени, — Карцев кивнул на ефрейтора.

— Мое имя — Михаил, — обиженно отозвался ефрейтор. — А фамилия — Степанов.

— Просто укоротили, — улыбнулся Никольский. — Так тебе больше подходит — ты здоровый, простой и правильный, как дядя Степа. Даже Отец пару раз его так назвал!

— Отец? — удивленно переспросил Карцев.

— Это мы так Бирюкова зовем между собой. Он ведь нас кормит и лупит, если еть за что. В переносном смысле, конечно, — объяснил Никольским. Не подумайте, что занимается рукоприкладством.

Никольским встал, затоптал окурок, махнул несколько раз руками, взял автомат.

— Пойдем, что ли? — спросил в пространство.

— Последний вопрос, — торопливо сказал Карцев, поднимаясь. — Если не секрет, почему тебе медаль не светит?

Никольский задумчиво посмотрел на Карцева.

— У меня репутация подмочена. Имею несколько взысканий от самого командира полка. К тому же прибыл я сюда из учебки сержантом, но дослужился до рядового.

— Разжаловали? За что? — поинтересовался Карцев.

— За неправильный переход улицы.

— Понятно, — кивнул Карцев.

— Да нет, я не скрываю. За употребление спиртных напитков.

Никольский повернулся и быстро зашагал вперед. За ним, как и раньше, ефрейтор, последним — Карцев. Чем дальше, тем больше Карцеву становилось не по себе. Никольский, да и ефрейтор тоже, вели себя так, будто четко знали, что им предстоит делать. Для Карцева же впереди была только неизвестность.

Через несколько минут Никольский дошел до каменного уступа на склоне ложбины и поднял левую руку. Ефрейтор остановился. Карцев тоже. Никольский быстро и бесшумно, как кошка, вскарабкался почти до верха уступа, на миг приподнялся, бросил взгляд вперед и, спустившись чуть ниже, призывно махнул рукой Карцеву. Карцев, страшно волнуясь, чрезмерно аккуратно добрался до Никольского.

— Смотрите, как удачно, — вполголоса сказал Никольский. — Как будто специально на этой плеши куст прилепился, чтобы вы за ним спрятались. Бандюгу видите?

Карцев осторожно выглянул из-за куста. Впереди, почти на самом верху противоположного склона, четко вырисовывалась человеческая фигура.

— Снимите его, как только мы со Степой начнем пальбу по батарее, минут через пять. Автомат поставьте на одиночный огонь, цельтесь в голову. Постарайтесь шлепнуть с первого выстрела, а то потом с ним хлопот не оберешься. Когда убедитесь, что он не опасен, подходите к нам, только осторожно. Вопросы есть?

— Поправку делать на разреженность воздуха? — спросил Карцев шепотом.

— Не надо. Поправка нужна при дальности свыше четырехсот метров, — Никольский ободряюще улыбнулся. — Ну, мы пойдем. Желаю успеха!

— И вам тоже! — торопливо ответил Карцев внезапно осипшим голосом.

Никольский исчез. Карцеву вдруг резко захотелось курить. Он глянул на свою цель и почувствовал в себе злобу на эту безликую фигуру, от которой он должен был сейчас прятаться. Пристроив на камнях автомат, Карцев стал ждать, чувствуя, как с каждой томительно-длинной минутой руки, лицо и тело все больше покрываются потом. «Скорее бы», — нервно металась в нем мысль.

Неожиданно громко раздались два взрыва. Карцев дернул автомат, едва не выпалив в белый свет, торопливо прицелился и выстрелил. Он чуть не закричал от переполнившей его радости, увидев, как фигура, всплеснув руками, грохнулась на землю, нелепо задрав ноги. «Попал, попал!» — лихорадочно шептал Карцев, сам того не замечая. Лицо его расплылось в широченной улыбке.

Раздались еще два разрыва гранат, сразу же после них загрохотали автоматные очереди, многократно усиленные эхом. Сквозь короткую паузу прорвался дикий надрывный крик, опять грохнули два взрыва, крик потонул в новых очередях.

Карцев встрепенулся, собравшись бежать к месту боя, но, глянув на поверженную цель, выстрелил по ней еще раз и на этот раз промахнулся — пуля срезала ветку с куста рядом с упавшим. Прицелившись еще тщательнее, Карцев перечеркнул лежавшего очередью и побежал вниз.

Пробежав по ложбине, он увидел впереди уходящую вверх гряду валунов и застывшие среди них спины Никольского и ефрейтора. Они уж не стреляли. Не добежав полусотни метров, Карцев почувствовал, что задыхается, и перешел на шаг. Никольский обернулся и приветливо улыбнулся Карцеву.

— Ну как? — спросил он, когда Карцев приблизился.

— Нормально! — ответил Карцев и не без самодовольства добавил: — Наповал!

— Это хорошо, — одобрительно сказал Никольский. — Мы тоже вроде всех положили, кроме осликов.

— Каких осликов? — удивился Карцев.

— А на которых они сюда минометы доставили, — объяснил Никольский и глубоко вздохнул. — Надо пойти глянуть…

Ефрейтор тревожно посмотрел на него, но ничего не сказал. Никольский еще раз глубоко вздохнул и резко встал. Постояв пару секунд, он сплюнул и зашагал вперед, настороженно выставив автомат.

Карцев приподнялся над валунами и с любопытством оглядел место отгремевшего только что боя. Рядом с двумя минометами и пулеметом вповалку лежали разноцветно одетые тела, в стороне испуганно сбились в кучу привязанные к деревьям ишаки. Возле них валялся, задрав к небу седую бороду, старик в белой чалме.

Никольский подошел к ближнему миномету, потрогал ногой одного из лежавших, присел на корточки и что-то рассматривал.

Ефрейтор, неразборчиво пробормотав, медленно поднялся и направился ко второму миномету. Карцев тоже стал подниматься, как вдруг по ушам резко ударил выстрел. Ефрейтор, уронив автомат, медленно оседал на землю, одной рукой хватаясь за воздух, а другой схватившись за шею. Карцев завороженно смотрел на него, и только очередь из автомата Никольского привела его в чувство. Он бросился к ефрейтору. Никольский, добивший стрелявшего, тоже подбежал к нему.

— Эх, Степа!. Михаил, — сказал Никольский, осмотрев ефрейтора. — Напоролся все-таки… А вы, товарищ лейтенант, в следующий раз тут же палите туда, откуда стреляли. Иначе вернетесь домой раньше времени и, не дай Бог, в ящике.

Карцеву стало не по себе. Никак не укладывалось в голове, что ефрейтор больше не существует, что он теперь просто неподвижное тело, как и те — чужие, валяющиеся возле минометов.

— Ничего нельзя сделать? — робко спросил Карцев, надеясь непонятно на что.

— Сделать? Что мы можем сделать? — раздраженно переспросил Никольский. — Это не кино, а война! Все, что мы теперь можем для него сделать, — погрузить на ослика и отвезти на заставу.

Карцев опять проснулся до подъема. Каждое утро прошедшей недели — одно и то же. Все тело и лицо — в холодно-липком поту. Бешено колотится сердце.

Седьмую ночь ему снилась та вылазка против минометной батареи. Только окончания боя каждый раз различались, сходные в одном — Карцева убивали. Сегодня его убили как ефрейтора Степанова, пулей в горло. А вчера он получил очередь в живот.

«Сколько же это будет продолжаться?» — с тоской прошептал Карцев, не в силах сдержаться. Снова целый день будет отвратительнейшее настроение. Но самое тяжелое время — до подъема. Даже если сейчас встать, одеться, умыться, закурить — легче не станет. Вынужденное одиночество хуже всего, особенно когда ни руки, ни голова ничем не заняты.

Карцев решил не вставать и в который раз попытался разобраться в своем состоянии. Если бы опять понадобились добровольцы на какое-то дело со стрельбой, он пошел бы. Значит, причина не в страхе. Но отчего же тогда просыпается он в холодном поту каждую ночь?

Бесплодные размышления хоть как-то помогли Карцеву скоротать время до долгожданного подъема.

На завтрак Карцев, как обычно, взял только чай и кусок хлеба. Есть с утра совершенно не хотелось, как, впрочем, и в обед. Только к ужину прорезался некоторый аппетит.

— Как можно тщательнее изучи систему нашей обороны, — сказал Карцеву старший лейтенант Бирюков. — Ты должен отлично знать местность, расположение минных полей, сектора обстрела и ориентиры для всех пулеметных гнезд и стрелковых ячеек. И еще ты обязательно, — Бирюков выделил последнее слово, — обязательно должен знать всех бойцов. Тебе недолго осталось быть за штатом, скоро заменишь меня.

Карцев нисколько не обрадовался такой перспективе, поэтому даже не поинтересовался, куда же, собственно, денется Бирюков. Командовать Карцеву еще никогда никем не приходилось, разве что самим собой, да и то в другой, такой далекой теперь мирной жизни. А больше всего подавляло то, что многие из солдат были гораздо опытнее в здешней жизни.

Карцев направился к пулеметной позиции номер три, на южном склоне. Там дежурил Алиев, маленький подвижный азербайджанец.

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — точно по уставу приветствовал он Карцева. Карцев уже знал, что Алиев — единственный солдат на заставе, обращающийся даже к сержантам не иначе как «товарищ сержант».

— Здравствуй, здравствуй, — ответил Карцев, спрыгнув в окоп. По уставу военнослужащие должны обращаться на «вы», но Карцев не мог себя заставить делать это по отношению к в общем-то молодым парнишкам, а с Бирюковым разговаривал, не употребляя ни «ты», ни «вы».

Изучая сектор обстрела, Карцев дотошно расспрашивал Алиева. Тот отвечал подробно и довольно толково, хотя иногда не сразу понятно из-за акцента.

— А это как называется? — спрашивал Карцев, показывая на темно зеленые заросли.

— Арча! — воодушевленно-радостно, как и на все вопросы, отвечал Алиев. — Очинь хароший дерево! Пастухи ложить туда мясо, совсем не тухнет!

— Да-а! Очень ценное дерево, если нет холодильника.

— Холодильника совсем нет у них! — радостно подтверждал Алиев.

Закончив с этой позицией, Карцев перебрался на соседнюю. Там дежурил Флуерару, общительный и веселого нрава парень, дослуживающий последние месяцы. Карцев остался весьма доволен: Флуерару не только подробнейше расписал систему обороны заставы, но и рассказал о всех последних боях и происшествиях в здешней округе. По мнению Флуерару, самое скверное в этой жизни — нехватка и мерзкий вкус питья. Оттолкнувшись от этой мысли, он досконально раскрыл Карцеву процесс изготовления домашнего виноградного вина на своей родине.

За таким полезным для общего развития разговором Карцев надолго задержался у Флуерару. Точнее, пока того не сменил на позиции ефрейтор Петренко — мрачный здоровяк с перебитым носом и приплюснутыми ушами боксера, неприязненно косившийся на Карцева. С Петренко разговор не получался из-за его явной, хотя и непонятной недружелюбности.

Выбравшись из окопа, Карцев огляделся по сторонам и не спеша зашагал к краю скального уступа, решив осмотреть с него окрестности.

Карцев стоял на лысом уступе, подставив лицо свежему ветру, глядя на красноватые каменистые склоны, во множестве покрытые темно-зелеными и бледно-желтыми лишаями. Раньше он никогда не видел гор и был уверен, что они просто серые. А этот пейзаж просился на цветную фотографию. Карцев разглядывал извивающуюся по склонам дорогу — основной объект, контролируемый их заставой, рассматривал чуть заметные тропы и овечью отару далеко внизу. Он так углубился в созерцание, что прогремевшая за спиной автоматная очередь и со свистом пронесшиеся над головой пули не сразу вывели его из отрешенного состояния. Только через секунду он бросился наземь, лихорадочно сдергивая автомат с плеча.

— Лейтенант Карцев, ко мне! — услышал он голос Бирюкова, вскочил и, пригнувшись, с автоматом на изготовку, подбежал к блиндажу.

В двери стоял Бирюков, держа стволом вниз автомат в опущенной руке. «Так это он стрелял! — сообразил Карцев — Издевается, сволочь!»

— Тебя зачем сюда прислали? — сурово спросил Бирюков.

— Как и всех… — растеряно ответил Карцев.

— По-твоему, всех сюда присылают, чтобы они назад в ящиках возвращались?! Ты же черт знает сколько времени стоял на открытом месте — нате, стреляйте в меня, пожалуйста! — Бирюков повесил свой автомат на плечо и уже спокойнее пробурчал: — Что ты мне ствол в брюхо направил? Поставь на предохранитель. И запомни добрый совет: твоя главная задача — дожить до дембеля. Говорю тебе это потому что знаю — ты не трус. Но одной смелости здесь недостаточно. Понял?

— Понял. — мрачно ответил Карцев.

— Тогда можешь быть свободен, — бросил Бирюков через плечо и скрылся в блиндаже.

Карцев сел на один из ящиков, кольцом стоявших под маскировочной сетью возле входа в блиндаж, достал сигарету и закурил, с недовольством обнаружив слабость в пальцах. На душе было тоскливее, чем утром. «Если моя задача — дожить до дембеля, почему он в первый же день отпустил меня в бой? — размышлял Карцев. — Вот уж не думал, что на войне голова будет постоянно забита поисками решения психологических теорем! В наших фильмах про армию бравые офицеры говорят: будешь жить но уставу — завоюешь честь и славу! И никаких тебе проблем!»

До обеда Карцев продолжал изучать позиции, чувствуя себя так, будто находится под непрестанным наблюдением Бирюкова. В обед есть, естественно, совершенно не хотелось. Карцев через силу прожевал два куска пресного серого хлеба, запивая противно-теплым компотом из сухофруктов. Бирюков не спеша ел макароны, когда зазвонил телефон. Взяв трубку и буркнув в нее «Бирюков!», он что-то выслушал, положил трубку и с сожалением посмотрел на тарелку.

— Пообедал? — резко спросил он Карцева. — Тогда пошли. В восточном секторе наблюдается подозрительная активность аборигенов. Романов! — окликнул Бирюков сержанта. — Я с лейтенантом на вторую позицию, к Фролову.

Большими, быстрыми шагами достигнув окопа, Бирюков спрыгнул в него, взял у солдата бинокль и стал всматриваться в цепочку людей и животных на одной из троп. Понаблюдав минуту-другую, он протянул бинокль Карцеву, продолжая смотреть на тропу.

— Глянь. Похоже, там. — слова Бирюкова сменились хрипом, он падал на Карцева. Карцев машинально выставил вперед руку, голова Бирюкова безжизненно упала на нее и сразу же Бирюков с диким стоном-рычанием отпрянул к стене окопа. Его глаза были широко, до предела раскрыты, будто от чрезмерного удивления. На правой щеке темнело небольшое пятнышко, а левая была разворочена. — Ну-ка, пусти! — солдат отпихнул Карцева и бросился к старшему лейтенанту.

Достав из кармана пакет, Фролов попытался начать перевязывать голову Бирюкова, но тот оттолкнул солдата и, скорчившись, выплюнул кровавое месиво на дно окопа. Выпрямившись, он обвел окоп диким взглядом и хотел, видимо, заговорить, но смог издать лишь стон, с хрипом и бульканьем. По его подбородку стекало розовое, — Давайте перевяжу вас! — умоляюще проговорил Фролов, Бирюков яростно замотал головой, скорчил жуткую гримасу и, достав в из своего кармана шприц с обезболивающим, сделал себе угол в расстегнутый ворот куртки. Не пытаясь больше говорить, он ткнул рукой в сторону телефона.

— Романов! — закричал в трубку Фролов. — Командира ранило! Что? Снайпер! Вертолет? — солдат обернулся и глянул на Бирюкова. Тот сидел на дне окопа, откинувшись на стенку, с закрытыми глазами. — Де вызывай! И пришли сюда пару человек!

Карцев отвел взгляд от страшного лица Бирюкова и уставился себе под ноги. Надо было бы посмотреть, что происходит на тропе, но oн не мог заставить себя высунуться из окопа. Ему было муторно — и от вид, Бирюкова, и от сознания того, что теперь он должен принять на себя бремя командования заставой.

Сзади послышалось шуршание, по стенке посыпались камешки. Карцев оглянулся — на краю окопа лежали Никольский и Флуерару Давайте сюда командира, — негромко сказал Никольский.

Карцев и Фролов подали бесчувственно-обмякшее тело Бирюкова. Никольский и Флуерару положили его на одеяло и осторожно потащит к блиндажу.

— Стойте! — крикнул Карцев. — Никольский, ко мне! А ты, — он повернулся к Фролову, — отнесешь старшего лейтенанта, потом вернешься.

— Есть, — ответил Фролов и мгновенно выбрался наверх. Никольский так же быстро очутился в окопе.

— Какие будут приказания? — спросил он.

— Подожди! — бросил через плечо Карцев.

Подняв со дна окопа бинокль, он протер его рукавом и выглянул из-за бруствера. Первые секунды Карцев смотрел на тропу, но ничего не воспринимал — напрягшись, ждал удара пули в голову. Не дождавшись, он обнаружил, что на тропе никого нет, и неторопливо спустился в окоп.

— Так… — ровным голосом произнес Карцев. — На тропе был караван. Сейчас его нет. А снайпер стрелял оттуда. — Карцев показал на юг.

— Естественно! — сказал Никольский. — Для снайпера лучше солнце иметь за спиной.

Карцев кивнул.

— Они его все-таки подловили, — сказал Никольский, сморщившись, как от боли.

— Хм-м., — протянул Карцев, не понимая.

— Они специально показали караван, чтобы заманить Бирюкова именно в этот окоп. Снайпер мог снять Фролова или вас, но им был нужен только Бирюков.

— Логично, — одобрительно заметил Карцев.

— А раз им был нужен только Бирюков, то теперь они считают, что им самое время нападать на обезглавленную заставу, — мрачно подытожил Никольский.

— Вот как? — жестко произнес Карцев. — Я, конечно, не Бирюков…

— У вас еще все впереди, — очень серьезно сказал Никольский. — Вы уж простите меня за откровенность. Она все время из меня лезет, как теплое пиво из бутылки.

Карцев, конечно, понимал, что не имеет и сотой доли опыта Бирюкова, но все-таки было неприятно и обидно, что это понимают и другие.

— Ладно! — Карцев старался говорить спокойно. — Если ты такой откровенный, скажи — когда они нападут?

— Надо подумать.

Никольский взял бинокль и медленно осмотрел весь сектор наблюдения. Карцев в это время испытывал двойственное чувство — злорадство от того, что и у опытного Никольского не на все припасен ответ, и неприятно холодящее опасение, что нападение начнется в следующую минуту.

Вернулся Фролов. Он доложил, что вертолет за Бирюковым прилетит не раньше чем через два часа. Никольский отдал ему бинокль и вопросительно посмотрел на Карцева.

— Пойдем, — Карцев глазами показал ему наверх. — Бегом?

— Как положено, — сказал Карцев и вслед за Никольским выбрался из окопа.

Под маскировочной сетью Никольский остановился и повернулся к Карцеву.

— Я считаю, они нападут не раньше, чем метла заберет Бирюкова, — задумчиво сказал Никольский. — А скорее всего подкрадутся к нам на рассвете, сразу после намаза.[2] Так уже было однажды, и мы их едва не проспали.

Из блиндажа вышел сержант Романов, закуривая на ходу. Никольский достал сигарету и прикурил от его спички. — Как там Бирюков? — спросил Карцев.

— Рана хреновая, — махнув рукой, ответил Романов. — Перевязать невозможно — внутри исковеркано. Сейчас кровь свернулась, запеклось у него там, а пить не может.

— Пойду посмотрю его, — сказал Карцев и шагнул к двери.

— А чего смотреть? Вы же не доктор, — удивленно произнес Романов. Карцев остановился, повернул искаженное злобой лицо к Романову и грубо рявкнул:

— Сержант! Ваши рассуждения о моих действиях не требуются! Вы меня поняли?

— Так точно! — резко ответил Романов.

…Карцев курил под маскировочной сеткой, когда послышалось стрекотание вертолета. Пока «железная птица» делала круг перед посадкой, Карцев велел солдатам, курившим рядом, приготовить Бирюкова к отправке. Из блиндажа вышел Никольский.

— О! Кто к нам сподобился прилететь! — с притворной радостью воскликнул он, увидев выбравшуюся из севшего вертолета высокую и широкоплечую фигуру.

— Кто это? — настороженно спросил Карцев.

— Вы с ним не познакомились в полку? Это же Я Не Понял — доблестный прапор из политотдела! Только его нам здесь не хватало!

Четверо солдат отнесли Бирюкова в вертолет, и он без задержки взмыл в небо.

Шкафоподобная фигура приблизилась к Карцеву:

— Прапорщик Ямборский, инструктор политотдела.

— С какой целью прибыли? — спросил Карцев.

— Я не понял, вам разве не доложили? — квадратное лицо прапорщика выразило крайнюю степень удивления. — Меня прислал начпо[3] для усиления и проведения пэпээр.[4]

— Поднимать боевой дух славных воинов-интернационалистов, — очень торжественно, но негромко произнес Никольский. Прапорщик услышал и недовольно покосился на него.

Карцев пожал плечами. На военной кафедре в институте был курс об этой «пэпээр», но вспоминать его не было никакого желания.

— Проводите, если вам приказали, — равнодушно сказал он прапорщику.

— Надо собрать бойцов, — несколько обескураженно проговорил тот.

— Все, кто не на дежурстве, в блиндаже. Там же — отдыхающие после дежурства, их не трогать. Вопросы есть? — строго спросил Карцев.

— Я не понял, вы что — считаете, пэпээр не нужна для всех бойцов? — важно поинтересовался прапорщик.

Карцеву надоел этот разговор. Он демонстративно закурил.

— Я считаю, что солдаты должны отдыхать после дежурства, — зло процедил он, едва не добавив «а не заниматься ерундой», и отвернулся.

— Ох, заложит он вас, товарищ командир! — трагически прошептал Никольский.

— Иди в блиндаж, — не глядя на него, тихо сказал Карцев и громко добавил: — Сержанта Романова ко мне!

Прапорщик и Никольский скрылись в блиндаже. К Карцеву быстрым шагом подошел Романов и строго по уставу отчеканил:

— Товарищ лейтенант, сержант Романов прибыл по вашему приказанию.

Карцев внимательно посмотрел на сержанта. Лицо Романова ничего не выражало.

— С девятнадцати часов удвоить охранение. Быть предельно бдительными — в ближайшее время, ночью или утром, вероятно нападение противника на заставу. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ лейтенант! — твердо ответил Романов. — Будет исполнено!

В двенадцатом часу дня Карцев сидел под маскировочной сетью и курил бог знает какую по счету сигарету. Во рту — противно как после пьянки. Голова тяжелая после бессонной ночи. Уже часа два назад Карцев решил что надо плюнуть на все и завалиться спать, но продолжал сидеть и курить.

Через час после завтрака он вызвал Романова и, не глядя на него (боясь увидеть ухмылку), отменил удвоенное дежурство.

Из блиндажа вышел Ямборский. Карцев знал, что прапорщик разложил на столе многочисленные бумаги и долго строчил что-то в свое пухлом блокноте. У Карцева не было ни малейшего желания общаться с Ямборским, и потому он отправился в обход по позициям.

Как нарочно, на позиции, с которой он начал, дежурил Никольский. Презрев уроки Бирюкова, Карцев не стал спускаться в окоп, а сел на бруствер, с раздражением глядя на бывшего сержанта.

— Ну? Где же твои обещанные бандюги? — резко спросил Карцев. Никольский, не отрываясь, осматривал свой сектор. Услышав Карцева, он передернул плечами. Карцев недобро усмехнулся, и в этот момент послышался протяжный шелест, а затем громкий хлопок, взрыв и дробный стук камней и осколков. Карцев обернулся в сторону взрыва-небольшая дымящаяся воронка оказалась примерно на полпути с окопа до блиндажа. Карцев хотел посмотреть на часы, но Никольский с криком «спускайтесь!» дернул его за ремень, и он неловко свалился окоп.

— Ровно двенадцать, — сказал Карцев, посмотрев на часы Никольский молча продолжал наблюдать. Карцев выглянул из окоп, осмотрелся, потом резко выбрался на бруствер и двинул к блиндажу. В блиндаже большинство солдат лежало на койках. Сержант Романс сидел за столом, подперев голову рукой и прикрыв глаза. Прапорщик Ямборский расхаживал туда-обратно между столом и койками, недовольно поглядывая на солдат. Увидев вошедшего Карцева, направился к нему.

— Пользуясь тем, что почти все бойцы сейчас здесь, я хотел бы провести еще одно занятие, — строго произнес прапорщик.

Карцев окинул взглядом солдат и покачал головой.

— Я не понял. — сердито начал прапорщик.

— А вот посидел бы ночь в окопе или повкалывал бы на жаре лопатой, тогда бы понял! — негромко, но очень зло оборвал его Карцев.

Прапорщик не сдался и хотел снова заговорить, но вслед за очередным разрывом мины снаружи донесся противный визг и сразу же — серия взрывов.

— Ого! Реактивными начали! — подал голос встрепенувшийся Романов.

Взрывы раздавались теперь почти непрерывно После третьей серии зазвонил телефон. Романов взял трубку, послушал, бросил: «принято».

— Полезли, товарищ лейтенант, — сказал он Карцеву, положив трубку.

— Куда? — не поняв, удивился Карцев.

— Враги лезут на нас с юго-запада, — объяснил Романов. — Уже просочились через минное поле. Петренко ведет огонь. А Садыков молчит. Или на дне затаился, или накрыло.

Романов выжидательно смотрел на Карцева, а Карцев, вслушиваясь в звуки начавшегося боя, почувствовал, как похолодели руки, и ноги.

…..Куликов! — крикнул Карцев внезапно охрипшим голосом. — Бери свое отделение, быстро в юго-западный сектор!

Куликов и шестеро его подчиненных почти мгновенно собрались ушли. Снова зазвонил телефон.

— Товарищ лейтенант, прут на Никольского, — сказал Романов, выслушав краткий доклад.

— Митин! — крикнул Карцев спящему, несмотря на взрывы, сержанту. Тот вскочил и уставился на Карцева, удивленно моргая. — Занимай окопы на северном склоне. Война началась!

Митин мрачно хмыкнул и стал будить своих людей. Отослав две группы, Карцев подошел к двери, послушал, что там снаружи, снова вернулся в глубь блиндажа, глянул на телефон, машинально достал сигарету.

— Товарищ лейтенант, осмелюсь напомнить — неизвестно, что с Садыковым, — сказал Романов. — По телефону не отвечает.

Карцев кивнул и оценивающим взором обвел оставшихся солдат.

— Флуерару хорошо владеет пулеметом, — подсказал Романов.

Карцев остановил взгляд на Флуерару. Тот уже натягивал бронежилет.

— Доложишь обстановку там, — сказал ему Карцев.

Флуерару позвонил через несколько минут. Карцев сам взял трубку.

— Они вылезают из-за гребня! — захлебываясь словами, кричал Флуерару. — Пулемет и Садыкова разнесло эрэсом! Одному мне не справиться! И гранат бы сюда побольше! Я уже все побросал! Напоследок Флуерару выругался по-молдавски и бросил трубку. Карцев провел противно дрожащей рукой по взмокшему лбу.

— Романов! — хрипло сказал он. — Возьми пять человек, два ящика гранат и бегом на северо-запад!

Романов выкликнул фамилии, солдаты вынесли из оружейки гранаты — и быстро поделили их. Карцев смотрел на солдат, чувствуя, как беспокойство и страх переполняют его. Страх не за свою жизнь (об этом как раз совсем не думалось), а за подчиненную ему заставу.

— Романов! Останешься на связи, я сам пойду, — быстро проговорил Карцев, взял у него четыре гранаты и стремительно вышел из блиндажа.

Белый свет встретил его визгом реактивных снарядов. Карцев, ни чего не соображая, изо всех сил рванул к линии окопов. Он всегда считал, что весьма прилично пробегает короткую дистанцию, но сейчас словно я вечность прошла, прежде чем он спрыгнул в окоп.

На дне окопа навзничь лежал маленький Алиев. Карцев с удивлением наклонился к нему, увидел разбитую переносицу и отпрянул, разглядев в сжатом кулаке Алиева гранату. Кольцо с чекой было выдернуто.

Карцев, одурев от страха, оперся руками о бруствер, собираясь выбраться из окопа, но тут же получил удар в левую сторону каски. Падая обратно в окоп, он успел заметить в сотне метров перед собой врага, стрелявшего из винтовки. Карцев, нервничая и торопясь, швырнул в ту сторону «лимонку», постаравшись не слишком высовываться. Осторожно выглянув после взрыва, он не увидел стрелявшего.

Из соседних окопов, и справа и слева, раздавалась стрельба. Карцев несколько успокоился и решил заняться гранатой Алиева. Прижав спусковой рычаг, он не без труда разжал мертвый кулак, но от гранаты еще надо было избавиться, и желательно с пользой.

Такая возможность вскоре представилась. Карцев увидел вылезших из-за откоса двух бородачей и, не мешкая, кинул гранату. Когда он снова выглянул из окопа, один бородач лежал пластом, а второй стоял на коленях, держась за живот и раскачиваясь. Карцев радостно выругался и дал по нему очередь из автомата.

Внезапно Карцеву стало не по себе. Что-то было не так. Он осмотрелся, прислушался и понял — стрельба прекратилась. Прекратился обстрел эрэсами. Карцев глянул на часы и сильно удивился они показывали уже без двадцати два.

Взгляд Карцева упал на Алиева, и теперь вдруг стало неприятно жутко до тошноты. Карцев отвернулся, прогоняя воспоминания о тог как с трудом разгибал одеревеневшие мертвые пальцы.

Войдя в блиндаж, Карцев первым делом увидел раненых. Хакимов с землисто-серым лицом, покрытым каплями пота, поддерживал правой рукой левую, неестественно толстую из-за бинтов. Второго, с замотанной головой, узнать было невозможно. Карцев прошел к стол положил на него свою каску.

— Как обстановка? — спросил Романова.

— Куликов положил десятка полтора бабаев, остальных задержал минное поле. На севере особенно не напирали На западе.

— Знаю, — перебил Карцев. — Сам оттуда. Какие потери у Куликова, Митина?

— У Куликова убиты Петренко и Маслов. Соколов контужен, но остался на позиции У Митина вот только Шевчуку глаз выбило, — Романов мотнул головой в сторону солдата с забинтованным лицом. — Хакимову руку раздробило. А Савченко, который за вами следом бежал, вы, наверно, сами видели.

— Нет, не видел, — недовольно произнес Карцев. — Что с ним?

— Спину осколками изрешетило, — не глядя на Карцева, ответил Романов. Помолчав, добавил: — Прямо за вашей спиной бежал.

Карцев стиснул зубы. Значит, если бы не Савченко. А он даже не заметил. И больше нет и не будет Петренко с его непонятной не приязнью к Карцеву. А что собой представляли Маслов и Садыков он еще не успел толком узнать. И теперь уже не узнает.

— Алиева тоже убило, — проговорил Карцев. — Митин вовремя посла его и еще двоих на подмогу к Флуерару.

Романов молча кивнул. Карцев рванул ворот куртки, забыв, что о давно расстегнут, и, доставая сигарету, вышел из блиндажа под провисшей, порванной сетью он только теперь увидел тело Савченко Круто повернувшись, Карцев вернулся в блиндаж Ему опять стало муторно. Он провел глазами по застывшим лицам солдат, заметил напряженны взгляд Ямборского Карцев снова ощутил неуверенность и беспокойство Все происходившее было слишком ново для него. Его подмывало спросить совет у Романова и Никольского, но в то же время он не мог заставить себя сделать это.

Поразмыслив, Карцев связался по рации с командным пунктом доложил обстановку оперативному дежурному. Узнав, что будут присланы вертолеты огневой поддержки и транспорт за ранеными, Карцев вздохнул с облегчением.

Сидя за столом, он прикидывал, как лучше распределить находившихся в блиндаже троих солдат (не считая Романова), и не перенести ли пулемет из восточного сектора вместо разбитого. Когда он не слишком уверенно решил оставить все пока как есть, начался новый минометный обстрел. Карцев нервно подвинул к себе каску, с отвращением оглядел разодранный на ее левом боку чехол. Не зная, что предпринять, он ждал начала стрельбы или телефонного звонка. Самым желанным событием для него сейчас был бы немедленный прилет вертолетов, но он понимал, что, пока не спадет жара, надеяться на это бессмысленно.

В северном секторе застучал пулемет. Карцев дернулся, схватил автомат, каску и двинулся к выходу, бросив через плечо Романову:

— Я туда. Доложишь, если что.

Карцев плюхнулся в окоп пулеметной позиции, вытер пот со лба и, пристроившись рядом с Никольским, принялся жадно-внимательно рассматривать северный склон. Пожалуй, это направление было самым невыгодным для нападавших — склон довольно ровный, почти без камней и растительности. Карцев разглядел несколько трупов, попробовал сосчитать их, но отвлекся на более интересное: из ранее незаметной лощинки выскочила группа людей, причем все они как на подбор оказались небольшого роста.

Никольский дал по ним длинную очередь. Большинство коротышек спряталось обратно в лощинке, трое не успели.

— Они что, из какого-то низкорослого племени? — удивленно спросил Карцев.

Никольский досадливо сморщился.

— Это дети.

— Какие дети? — еще больше удивился Карцев.

— Мальчишки. Пацаны. Лет двенадцать-пятнадцать, — медленно проговорил Никольский, злобно оскалившись. — Сегодня, товарищ лейтенант, оказывая братскую помощь, я убил уже не меньше шестерых детей. Как вы считаете, те, кто вскормил и воспитал меня, будут гордиться мной?

Карцев тупо уставился в одну из фигурок, медленно отползавшую к лощинке.

— Так как вы считаете? — хрипло спросил Никольский.

— Прекрати! — заорал Карцев. — Скажи лучше, где Митин? — Левее, в первом окопе, — пробормотал Никольский, отвернувшись. Перебравшись к Митину, Карцев молча выслушал краткий и четкий доклад младшего сержанта, уяснив главное — мальчишки брошены в этом направлении только для отвлечения, серьезной опасности они не представляют. В отличие от Никольского, возраст нападавших не вызывал у Митина ни каких отрицательных эмоций. Скорее наоборот — младший сержант был весьма доволен, что сражаться с таким противником не составляло особого труда. Митин выглядел бодрым и даже, можно сказать, веселым. По странной привычке он постоянно приглаживал свою рыжую шевелюру.

— Почему без каски? — строго спросил его Карцев.

— А! Потно в ней! — Митин усмехнулся. — Товарищ лейтенант, а разв вас на военной кафедре не обучали офицерскому языку?

Карцев озадаченно-настороженно глянул на Митина.

— Вы разве не знаете, что офицеры говорят на своем, особом, языке — улыбаясь, спросил Митин. — Например, каска по-ихнему — «шлём», кобура — «кабур», оружейная — «ружейная комната». Ружья, стало быть там хранятся. Но больше всего из их языка мне нравится слово «арестование», что в переводе на русский значит «арест»!

Карцев пожал плечами.

— Не знаю. — недовольно протянул он. — Я слышал, как Бирюков говорил «каска», а вовсе не «шлём».

— Да это Никольский его переучил! — радостно засмеялся Митин. — Каждый раз, когда Бирюков говорил «шлём», Никольский с глупым видом хлопал глазами и спрашивал, что это такое!

Смех Митина заглушила пулеметная очередь. Маленькие враги опять попытались пойти в атаку, и опять Никольский не дал им этого сделать Да и Митин с прежней веселой улыбкой выпустил по ним длинную очередь из автомата. Карцеву стало неприятно, даже мерзко от этой неуместной, на его взгляд, улыбки. Приказав внимательнее приглядывать за флангами, он поспешно покинул митинский окоп.

Обстрел эрэсами вновь прекратился, только мины не слишком часто продолжали звучно шлепаться по периметру обороны. Пробираясь к блиндажу, Карцев совершенно не обращал внимания на взрывы, забыв также и об угрозе снайперов. Мысли метались вокруг одного: как надо было ответить Никольскому. Сказать, что, несмотря на их возраст, мальчишки все равно наши враги? Что мы дали присягу и должны убивать всех, кто против нас? А впрочем, что говорить, ведь Никольский и так уже убивал их, по крайней мере чтобы самому не стать убитым.

Когда Карцев добрался до блиндажа, на юго-западный сектор обрушились эрэсы. Чуть погодя там загрохотали автоматы, длинно застучал пулемет. Карцев с тревогой прислушался — пожалуй, надо послать Куликову патроны. Прежде чем спуститься в блиндаж, он глянул в сторону солнца. Оно висело над западным гребнем, не низко, но и не высоко, и обжигающе слепило глаза. «Плохо нам придется, если они опять полезут оттуда, — озабоченно подумал Карцев. — А ведь наверняка так и будет».

Войдя в блиндаж, он сразу же приказал двум солдатам доставить патроны отделению Куликова, а Романову с еще одним солдатом перетащить пулемет из восточного сектора в западный. Вскоре после их ухода эрэсы стали рваться по всей площади заставы, усилилась и стрельба.

Карцев расхаживал по блиндажу, морщась, как от боли, при звуках взрывов. Внезапно остановившись, уперся взглядом в Ямборского.

— Вас прислали для усиления?

Прапорщик замедленно кивнул.

— Тогда берите ящик гранат и бегом в западный сектор! Где запад, сообразите?

Прапорщик часто закивал, схватил двадцатикилограммовый ящик и быстро покинул блиндаж.

Задребезжал телефон заставив вздрогнуть взвинченного Карцева. Куликов, давясь сообщил, что у него убиты еще двое и двоих тяжело ранило, что нужны гранаты.

— Людей больше нет-с отчаяньем сказал ему Карцев.

— Пулемет быстро греется. Приходится часто менять стволы! — торопливо кричал Куликов Что же делать? Без гранат — хана, если пошлю кого-то за ними, тоже хана.

— Держись! Все будет в порядке, притащу я тебе гранат!

Карцев суетливо вытащил из оружейки ящик, повесил автомат за спину, поправил каску.

— Будешь на связи! — сказал он Хакимову, баюкавшему руку, и неуклюже, сгибаясь от тяжести ящика, вышел из блиндажа.

Эрэсы и мины рвались теперь только на линии окопов, стрельба и какие-то крики доносились лишь с запада и севера. Карцев, удивленный и встревоженный тишиной (если не считать взрывов) на юге, быстро засеменил туда, проклиная гранатный ящик за не удобность…

Ввалившись в окоп, он сердито глянул на Куликова.

— Ну? Чего ты волну поднял? У тебя же тут совсем тихо!

— Отбились… — как будто виновато пробормотал Куликов.

— Ладно! — Карцев добродушно похлопал его по плечу. — Гранатами и твоих орлов обеспечил, сейчас покурю быстренько и подамся на запад. Там пожарче…

Он присел на дне окопа, достал сигарету и попытался закурить. Это удалось ему не сразу — три спички сломались в его пальцах. Потом он почувствовал, что сидеть как-то неудобно. Оказалось, из-за автомата за спиной. Сняв его, Карцев поерзал, устраиваясь получше, и закрыл глаза.

Сначала он пребывал почти в блаженстве, в приятном отрешении. Но это продолжалось недолго. Он вдруг снова словно увидел бледно-серое лицо Алиева с черно-багровой дырой между широко раскрытых глаз. Карцев замотал головой и быстро поднял веки, прогоняя тягостное видение. Но стоило опять прикрыть глаза — возник облик распростертого на земле тела Савченко.

Карцев вздохнул и обвел окоп злым взглядом, сообразив, что ни в коем случае нельзя оставаться наедине с такими мрачными воспоминаниями, нужно быть занятым хоть каким-то делом. Он прислушался. С северо-запада по-прежнему доносились треск стрельбы и буханье взрывов. Еще раз вздохнув, Карцев собрался идти туда, но его планы порушил внезапно заработавший пулемет — противник начал очередную атаку и здесь.

Карцев пристроил автомат на бруствере, выбрал цель и открыл огонь. Он стрелял расчетливо и хладнокровно, не обращая внимания на выстрелы, на противный визг и близкие разрывы эрэсов. Увидев, как один из нападавших неловко рухнул, похоже, сраженный именно им, Карцев радостно рассмеялся.

Расстреляв сдвоенный магазин, он поспешно заменил его новым и с прежним азартом стал искать цель. Но целей больше не было — на виду валялись лишь трупы. Только сейчас Карцев услышал тишину.

— Как мы их… Запросто… — довольно проговорил он.

Куликов неразборчиво пробурчал, звучно сплюнул и внятно произнес:

— Они теперь значительно ближе, — помолчав, он мрачно добавил: — И Птицын замолчал.

Приподнятое настроение Карцева улетучилось. Он глянул в сторону солнца, потом на часы, прошло уже шесть часов с начала первого обстрела. А солдаты с утра не ели, — отметил Карцев. — И неизвестно, многим ли удастся еще поесть… Когда же прилетят вертолеты? А вдруг не прилетят?! — со страхом подумал он и сразу же постарался забыть про эту мысль.

Снова завизжали эрэсы. Куликов с усталым кряхтеньем поднялся со дна окопа и взялся за пулемет, готовясь к стрельбе.

— Ну, началось… — пробормотал он, и в тот же миг рядом с ним со страшным грохотом вспыхнула ослепительная вспышка.

Куликова отбросило на Карцева, и они оба рухнули на дно окопа. Очумелый Карцев безуспешно пытался подняться, ничего не видя из-за оранжевой пелены в глазах и не слыша из-за звона в ушах, во рту к тому же ощущался вкус чего-то противно-кислого. Выкарабкавшись наконец из-под Куликова, он принялся яростно тереть глаза и трясти головой. Глаза нестерпимо жгло, а голова, казалось, вот-вот расколется.

Оранжевая пелена постепенно рассеивалась. Карцев увидел Куликова, медленно раскачивавшегося из стороны в сторону, неотрывно уставившегося диким взглядом в свою левую руку. Разглядев ее, Карцев тут же закрыл глаза, сразу как-то обессилев. Рука эта вместо кисти оканчивалась красно-бело-черным месивом.

Полулежа, зажмурившись, на грани потери сознания, сквозь непрерывный звон Карцев услышал неприятно-назойливый звук. С трудом открыв глаза, он понял — это выл Куликов. Испытывая огромное желание снова зажмуриться и вдобавок заткнуть уши, Карцев достал медпакет, разорвал рукав и воткнул шприц в предплечье Куликова. При мысли о том, что придется перевязывать это — раньше бывшее кистью, Карцева неудержимо затрясло. Но, переборов подступающую дурноту, он вовремя сообразил — руку Куликова надо лишь как можно туже перетянуть жгутом.

Сделав для Куликова все, что мог, Карцев бросился к пулемету, с тревогой слыша стрельбу всего двоих его солдат в этом секторе. Но пулемет оказался покореженным, и Карцев, злобно выругавшись, открыл огонь из автомата.

Он стрелял, швырял гранаты, снова стрелял, сосредоточившись на одном, — не дать противнику подобраться к линии окопов. Течение времени для него измерялось количеством оставшихся патронов и гранат. О том то будет, когда они кончатся, он не думал. Заставлял себя не думать.

В краткий промежуток между стрельбой и взрывами Карцев услышал какой-то новый звук. Через несколько минут он с радостью понял — вертолеты!

Пара вертолетов сделала круг над заставой и пошла штурмовать южную высоту. Вскоре ее заволокло черно-серыми клубами дыма и пыли. Обстрел оттуда прекратился, и Карцев увидел, как нападавшие стали поспешно отходить. Он дал по ним последнюю, длинную очередь, опустошившую магазин, и устало опустился на дно окопа.

Завершив свою работу на юге, вертолеты перешли на запад, а на площадку уже садился транспортник. Карцев выбрался из окопа и помог вылезти Куликову. С трудом передвигая ноги, поддерживая Куликова, он побрел к площадке. Радость исчезла, уступив место смертельной усталости и апатии. Карцев равнодушно смотрел, как из вертолета выскакивали бодрые, свежие парни, быстро разбегавшиеся по заставе. Потом к транспортнику стали потихоньку подтягиваться пропыленные, грязные, потные солдаты, с помощью прибывших неся и ведя раненых.

К Карцеву подошел офицер, окинул оценивающим взором и начальственно спросил:

— Лейтенант, сколько бойцов у тебя осталось в строю?

— Наверное, все здесь, — бесстрастно ответил Карцев.

— Что значит наверно?! — оскалился офицер. — Пальцем мне их, что ли, пересчитывать?!

Карцев пожал плечами. Ему было абсолютно все равно, кто надоедал ему вопросами, — капитан, майор, да хоть бы и генерал… Впрочем, он разглядел на этом властном типе погоны капитана.

— А чем хочешь, тем и пересчитывай… — все так же спокойно-равнодушно сказал Карцев. — Хочешь — пальцем, а хочешь — еще чем-нибудь…

— Как ты разговариваешь со старшими по званию!? — с изумлением возмутился капитан.

— А, Митин… Подойди-ка, — не обращая внимания на капитана, позвал Карцев. — Сколько у тебя осталось людей?

— На севере оставались я и Никольский, — деловито доложил подошедший Митин. — Двоих я послал в западный сектор.

— Ясно, можешь идти…

Карцев увидел солдата со странно полосатым лицом. Приглядевшись, он узнал Флуерару. Полосы на его густо покрытом пылью лице проделали струйки пота.

— Флуерару! — окликнул Карцев. — Романов жив?

Флуерару остановился и неуверенно глянул на Карцева и капитана.

— Наверное… — нерешительно проговорил он.

— Разыщи его, — велел Карцев.

Теперь Флуерару выглядел явно испуганным. Он переводил взгляд с Карцева на капитана, и похоже, именно присутствие этого чужого офицера смущало его больше всего.

— Он к ним подался… — еле слышно произнес Флуерару.

— К кому это к ним? — Карцев еще ничего не понимал, но уже предчувствовал — случилось что-то весьма неприятное.

— Ну к этим… к бабаям, — вытолкнув из себя слова, Флуерару уставился в землю.

Капитан крякнул, будто приняв стопку.

— Почему ты его не пристрелил? — резко спросил он.

— А мне пальцы камнем отбило, — быстро ответил Флуерару, не мешкая показав действительно распухшие и почерневшие пальцы.

— Ну, а кроме тебя, некому было его пристрелить? — снова резко и настойчиво спросил капитан.

— Я не знаю… — пробубнил Флуерару. — Вроде некому… Митин своих людей позже прислал, а у нас к тому времени всех поубивало или поранило…

— И прапорщика? — уточнил Карцев.

Глядя в землю, после долгой паузы, Флуерару тихо проговорил:

— У него горло вспорото… Он с Романовым в одном окопе был…

Капитан повернулся Карцеву. Лицо его выражало неприкрытое злорадство.

— Не завидую тебе, лейтенант! В нашем полку это первый такой случай. Тебя ожидают ба-альшие неприятности!

— Дальше фронта не пошлют… — мрачно ответил Карцев.

Прошло две недели после штурма заставы, а обещанных Карцеву неприятностей все еще не было. За это время на заставу прислали пополнение, боеприпасы, пулеметы взамен поврежденных. Капитан со своими солдатами улетел обратно. На пятнадцатый день Карцеву сообщили из штаба, что ближайшим рейсом прилетит сменщик, Карцеву в трехдневный срок надлежит передать ему заставу, после чего прибыть в распоряжение штаба.

Сменщик оказался кадровым лейтенантом, отслужившим после училища почти два года в Союзе. Карцев как мог передал ему заставу, с нетерпением и тревогой ожидая час, когда он предстанет перед командованием.

В назначенное время прилетел вертолет, солдаты выгрузили из него почту и несколько ящиков продовольствия, и Карцев, ни с кем не попрощавшись, отправился в обратный рейс единственным пассажиром.

Он летел на вертолете второй раз в жизни и потому с большим интересом смотрел в иллюминатор, иногда бросая взгляд на высотомер над дверью кабины экипажа. Внизу проплывали однообразные ложбины, гребни, вершины, кое-где покрытые снегом. Как он ни вглядывался, ни разу не удалось разглядеть хоть какой-нибудь признак человеческого присутствия — ни жилищ, ни стад, ни посевов. Несколько раз кого в ложбинах встретились скопления черных пятен, показавшиеся Карцеву следами пожарищ.

Вертолет временами странно вздрагивал, а иногда вдруг начинал проваливаться вниз. Каждый раз Карцев сжимался от страха. Чуть погодя он радостно соображал — это обычная воздушная яма. Однако после очередного вздрагивания, более сильного и продолжительного, снаружи по иллюминатору медленно потекло-поползло что-то густое, светло-коричневое. Двигатель зазвучал по-другому, началось довольно быстрое снижение. Карцев вцепился руками в скамью. Вертолет страшно затрясло, сквозь шум стал явственно слышен скрежет. «Хана! — мысленно кричал Карцев. — Сейчас грохнемся, и костей не соберут!»

Из кабины экипажа выскочил один из вертолетчиков и принялся отдраивать дверь.

— Падаем?! — крикнул ему Карцев.

Вертолетчик не ответил и скрылся в кабине. Машина резко ухнула вниз так, что у Карцева чуть не оборвалось все внутри. Он непроизвольно зажмурился. Тряска стала почти невыносимой, потом раздался удар, от которого Карцев лязгнул зубами, и наконец все стихло.

Карцев открыл глаза. Трое вертолетчиков один за другим выскакивали из машины. Карцев поднялся со скамьи и на ватных ногах последовал за ними.

Очутившись на земле, он присоединился к экипажу, опасливо оглядываясь на вертолет. Но тот, похоже, не собирался ни взрываться, ни гореть. Один из вертолетчиков принялся рассматривать карту, другой закуривал, третий оглядывал окрестности. Карцев тоже осмотрелся. Они находились на дне вытянутой в длину котловины, с трех сторон ограниченной крутыми каменистыми склонами. В четвертую сторону котловина полого уходила вдаль, но разглядеть, что там вдали, мешали заросли арчи.

— Что будем делать? — спросил Карцев.

Разглядывавший карту коротко глянул на него, но не ответил. Другой небрежно бросил:

— Ждать.

— Чего ждать? — нервно поинтересовался Карцев.

— Прибытия вызванного нами борта.

— А случилось-то что? — не унимался Карцев.

— Обычное дело — ДШК. Всего-навсего пробили маслопровод. Так что радуйся, что пока живой.

Карцев опустился на землю, положил автомат рядом с собой и закурил, тупо уставясь в пространство. Время, казалось, остановилось. Покурив, он впал в полудремотное состояние. В какой-то момент издалека донеслись звуки, похожие на шум летящего вертолета. Карцев встрепенулся, но вскоре все стихло, и он снова погрузился в апатию.

— Оружие на землю!

Карцев вздрогнул. Эти слова, громко произнесенные на чисто русском языке, раздались из зарослей арчи.

Вертолетчики бросились бежать в противоположную сторону. Карцев вскочил, но тут же, охнув от боли в подвернувшейся ступне, упал. Громыхнуло несколько выстрелов, наповал сразивших вертолетчиков.

— Эй, вояка, не дури! Брось оружие! — снова раздалось из зарослей. — Тебе от нас никуда не деться!

Карцев понимал, что спасения ему не будет. На открытом месте, да еще с подвернувшейся ногой, он представлял собой отличную мишень. То, что у него был автомат и четыре магазина, ничего не давало — он ведь не видел противника. А когда прилетит «метла», его пристрелят, как только он привстанет.

— Не бойся, ничего плохого мы тебе не сделаем!

Карцев мучительно соображал, почему этот назойливый голос казался ему знакомым. Наконец до него дошло — это же сержант Романов! Веселенькая встреча, ничего не скажешь… Ведь именно по его милости Карцев оказался здесь.

Лежа на пыльной горячей земле, стиснув автомат, Карцев с тоской ждал — вдруг кто-нибудь высунется из проклятых зарослей, ему хотелось лишь одного — убить кого-нибудь, прежде чем он сам погибнет. О сдаче в плен не могло быть и речи, слишком много он слышал в Союзе рассказов об отрезанных ушах, носах и прочих ужасах.

Услышав шум приближающегося вертолета, Карцев ощутил страстное желание жить «Если вертолет сядет между мной и зарослями, если дверь окажется с моей стороны и если у них нет тяжелого оружия, чтобы уничтожить вертолет, — тогда я спасен», — возбужденно подумал он.

Казалось, прошла вечность прежде чем вертолет коснулся земли. Он сел именно так, как страстно желал Карцев. Он бросился к открывающейся двери, почти не чувствуя боли в ноге. Когда до спасения оставался последний шаг, внутри вертолета грохнуло два взрыва. Карцева отбросило от двери и ударило головой о камень. «Не успел…» — мелькнуло в его мозгу перед тем, как он погрузился во тьму.

Сознание возвращалось к нему постепенно. Сначала он ощутил жуткую боль в затылке. Потом услышал шум двигателя и решил, что лежит в вертолете. С трудом подняв тяжелые веки, сквозь полумрак он увидел над собой Романова, остриженного наголо и под заросшего щетиной. Слегка улыбаясь, он весело смотрел на Карцева.

— Ну как, лейтенант, очухался? — доброжелательно поинтересовался Романов.

Карцев не ответил. Кроме Романова, он увидел еще несколько человек в советской форме, но явно местного происхождения. Он понял, что находится не в вертолете, а в бронетранспортере. Руки Карцева были связаны за спиной. Он все-таки угодил в плен. Карцев вздохнул и закрыл глаза.

— Не горюй! — услышал он спокойный голос Романова. — Скоро приедем, накормим, напоим, а самое главное — поговорим!

Приехали действительно довольно скоро. Романов что-то сказал на чужом языке, и Карцеву помогли выбраться из бронетранспортера, остановившегося под навесом во дворе дома, окруженного мощной каменной стеной Возле нее сидели на корточках около десятка людей с автоматами и винтовками. Увидев Карцева, они вскочили и, размахивая оружием, со злобной радостью загалдели. На этот шум из дома вышли еще двое: один сравнительно молодой, во френче, другой пожилой, в белой чалме. Наверное, начальство, — равнодушно подумал Карцев. Тот, что во френче, радостно обратился к Романову. Между ними завязался разговор, постепенно перешедший в явный спор. На лице пожилого появилось недовольство, остальные почтительно молчали. Наконец молодой бросил резкую фразу (после которой двое с автоматами сели возле входа в дом) и вместе с пожилым покинул двор.

— Прошу! — вежливо показал на дверь Романов и, заботливо поддерживая Карцева, провел его в дом. — Этот вождь хотел лично допросить тебя, но я добился, что говорить с тобой пока буду только я.

Комната, куда они вошли вдвоем, имела довольно неприглядный вид. Никакой мебели не было, только на замусоренном полу валялись несколько матросов, прикрытые синими армейскими одеялами, да среди комнаты стояли две табуретки (явно из какой-то нашей казармы покрытые тряпкой, изображавшей скатерть, и заставленные алюминиевыми мисками.

— Что с ногой? — спросил Романов. — Тебя же вроде не ранило.

— Подвернул, — буркнул Карцев.

— А… Это ничего, — Романов ткнул рукой в сторону матраса. — Садись.

Карцев тяжело опустился, Романов сел рядом, достал нож и разрезал веревку на руках Карцева. Положив нож на «скатерть», Романов зажег керосиновую лампу и гостеприимно пододвинул миски поближе Карцеву.

Попробуй местную еду, — дружелюбно предложил Романов.

Машинально Карцев отрицательно мотнул головой, но потом решил, что в его нынешнем неопределенном положении глупо лишний раз отказываться — больше могут и не предложить. Он взял из миски лепешку и принялся медленно жевать.

— У тебя, наверное, есть масса вопросов, — сказал Романов. — Спрашивай.

Карцев молча пожал плечами Больше всего его интересовала собственная судьба, но ему казалось, что спрашивать об этом — значит по казать свой страх.

— Ну ладно, тогда я расскажу, как оказался здесь…

Романов отрезал кусок мяса и неторопливо съел его.

— Я давно понял, что героем в этой войне на той стороне, где я был быть нельзя. И поставил себе задачу — дожить до дембеля, до этой осени значит. Во время штурма, после очередной атаки, я решил, что скоро всем нам на заставе амба. Сдуру даже крикнул что-то вроде — какого дьявола я должен умирать. А со мной в окопе был этот гнусный прапор Он заорал на меня — «сопляк, ты должен исполнить свой интернациональный долг!» Я ответил, мол, беру и даю в долг только xoрошим знакомым, а со здешним народом знакомился исключительно через прицел автомата, хотя мог бы и поговорить по-человечески. Я ведь родом из Канибадама, поэтому язык ихний знаю. Мог бы их спросить звали ли они меня сюда. Впрочем, что спрашивать — и так ясно. Так вот прапор тут вообще развонялся, материт меня по-черному, обзывает. Так мне тошно стало — я, значит, должен погибать из-за всяких козлов вроде него. Ну и прирезал его вот этим самым ножичком. И подался к партизанам. Заранее я к этому не готовился, как-то само получилось Умирать уж очень не хотелось…

— А теперь ты бессмертным стал, что ли? — усмехнулся Карцев.

Романов внимательно-строго посмотрел на него и покачал головой.

— Нет, конечно Но теперь если погибну — то героем и настоящим интернационалистом. Ведь интернационалисты бескорыстно сражаются за чужую свободу, а не за великодержавные интересы.

— Какие же подвиги ты совершил, что стал героем? — язвительно я поинтересовался Карцев.

— По моему плану и под моим руководством ликвидированы два поста на дорогах, — гордо произнес Романов.

— Наших? Советской Армии?

— Да.

— И тебе не было их жалко? — тихо спросил Карцев. — Ведь их же призвали, куда же им было деться?

— Американских парней тоже призывали. Однако те, кто не хотел убивать вьетнамцев, сжигали повестки.

Романов замолчал и отрезал себе еще кусок мяса. Карцев, задумавшись, жевал лепешку.

— Ты и мне хочешь предложить стать настоящим интернационалистом? — осторожно спросил он.

— Решай сам, — Романов усмехнулся. — Как нас учили, человек сам творец своей судьбы.

Карцев обвел оценивающим взглядом комнату, — Жить тогда здесь придется?

— А что? Не нравится? — быстро глянув на Карцева, живо спросил Романов.

— Да как-то убого…

— Да уж, брошенный дом… Хозяева подались на чужбину. Война ведь, не шутка.

— Ну, а потом, после войны, — задумчиво произнес Карцев. — Куда деваться?

— Или с чужими документами на родину, или на Запад.

— Угу… — протянул Карцев, наморщив лоб. Потом быстро спросил: — А если я откажусь?

— Отправим за кордон, — спокойно ответил Романов, расправившись с очередным куском мяса. — Там высшее командование решит, что с тобой делать — устроить показательный суд над поджигателем деревень и убийцей детишек или еще что…

— Ну тогда и решать нечего, — твердо сказал Карцев и взял из миски непонятный белый шарик. — Это что?

— Сыр, — Романов улыбнулся. — Ты напрасно думаешь, что все так Я вел просто. Ручки-то в крови испачкать придется…

— А, они у меня и так уж не чистые, — рассеянно ответил Карцев и понюхал шарик.

Романов мерно жевал мясо. Дождавшись, когда он моргнул, Карцев к коме врезал ему по горлу ребром ладони. Схватив другой рукой нож, воткнул его сбоку в шею и резко рванул на себя. Романов судорожно выгнулся и повалился на спину, глухо стукнув затылком о глиняный пол.

— Вот так, интернационалист, — пробормотал Карцев, брезгливо вытирая руку, забрызганную кровью Романова. — А ты говоришь, показательный суд…

Он схватил прислоненный к табуретке автомат, суетливо обшарил Романова, переложил магазины в свои карманы. Дернулся к давно примеченной дверке в углу, но вернулся, чтобы прихватить пару лепешек.

Распахнув дверку, он прошел в другую комнату и в почти полно темноте обнаружил лестницу. Поднявшись по ней, очутился на плоской крыше. Пригнувшись, чтобы не увидели со двора, Карцев внимательно оглядел окрестности. «Если не напорюсь на часовых — все будет в порядке. Ночью они меня не догонят. А там — посмотрим, даст Бог выкручусь», — решил он. Спрыгнув на землю в сторону, противоположную улице, Карцев зашипел от боли в ноге и испуганно прислушался Удовлетворенный, он глянул на небо, на непривычно ярко-огромны звезды. Найдя Полярную, Карцев поправил автомат и быстро, но стараясь не шуметь, захромал прочь.

Ему предстоял долгий и тяжелый путь. Идти надо было на север.

— Лейтенант Карцев есть?

Карцев, вторые сутки лежавший на верху двухъярусной койки, с тр\ дом оторвался от своих мыслей и повернул голову на голос. В дверях барака стоял солдат с красной повязкой на рукаве, недовольным взглядом обшаривая ряды коек.

— Есть, — отозвался Карцев, садясь. — В чем дело?

— К майору Карпову! — сказал солдат и повернулся к выходу.

— Эй! Подожди! — торопливо остановил его Карцев, спрыгнув на пол — Где мне его искать?

— В штабе, естественно, — высокомерно ответил солдат.

— А кто он? Я тут недавно… — оправдывающимся тоном спросил Карцев.

— Начальник особого отдела, — ответил солдат с усмешкой. — Как войдете в штаб, направо до конца коридора…

Карцев торопливо натянул сапоги, также торопливо вышел из барак; и пошагал к штабу. Солнце пекло немилосердно. Подойдя к входу в штабной барак, Карцев приостановился, чтобы вытереть пот с лица. Его ладонь ощутила солидную уже щетину — последний раз он брился перед вылетом с заставы. Все вещи остались в злополучном вертолете, здесь же он ничего и никого не знал. С тех пор, как Карцев добрался до гарнизона, он практически ни с кем не разговаривал. Узнал только, где ему можно спать, где столовая да туалет. Никаких распоряжений не получил, хотел было пойти на утренний развод, да сообразил — без потерянного «головного убора» не стоит, точнее — нельзя.

За эти полтора дня несколько раз сквозь апатию в нем пробивалось удивление — никого не интересовало происшедшее с ним.

«Ну пусть это не подвиг, но все-таки, наверное, история не из тех, что случаются часто», — думал Карцев. Этим утром у него неожиданно возникла мысль, что Романова можно было и не убивать, достаточно было лишить сознания. Ведь лично Карцеву это убийство не дало ничего а вспоминая теперь речи Романова, Карцев не мог поручиться, что в них не было хотя бы доли правды или по крайней мере логики и здравого смысла. «Главное — дожить до дембеля», — сказал Бирюков. А ведь то же самое говорил и Романов. Пусть он выбрал неверный путь, но стоило ли Карцеву становиться его судьей? И не только судьей, но и палачом..

Войдя в штабной барак, Карцев нашел нужную дверь и постучал.

— Входите, Виктор Петрович, — отозвался голос из-за двери.

Карцев, удивленный обращением по имени и отчеству, на мгновение замешкался, прежде чем войти в комнату.

— Здравствуйте, — сказал Карцев сидевшему за столом майору лет сорока с живым и приветливым лицом.

— Здравствуйте, Виктор Петрович, — как-то радостно ответил майор.

— Пожалуйста, присаживайтесь. Мне, к сожалению, не удалось позг комиться с вами раньше, в день вашего приезда в нашу часть. Я, знаете-ли, был в командировке.

Действительно, когда Карцева и двух других двухгодичников пр везли сюда «для прохождения службы», половину первого дня они потратили на «знакомство» со здешним крупным начальством — замк мандира, начштаба, начпо и еще кем-то, а вот с особистом знакомства не состоялось. Теперь Карцев удивился разнице между нынешним знакомством и тогдашними, равнодушными и формальными.

— Как вы здесь устроились? — заботливо поинтересовался особист.

— Нормально, — машинально ответил Карцев, напряженно ожидая начала серьезного разговора.

Майор, добродушно улыбаясь, рассматривал Карцева, легонько постукивая карандашом по столу.

— Не жалеете, что попали сюда? — спросил он.

Карцев пожал плечами.

— Виктор Петрович, а кто ваши родители?

— Отец — инженер, мать — врач… — Карцев так удивился вопросу, что чуть не добавил: «а что?».

— Так, так… — деловито и как будто удовлетворенно произнес особист — Интеллигенция. Точнее — трудовая интеллигенция.

Последнее определение майор добавил довольно торопливо — но вовремя поправляя себя. Затем пошли совсем уж неожиданные для Карцева расспросы: про квартиру и прочие бытовые условия, про увлечения (любит ли он читать, ходить в театр или кино, любит ли посидеть в компании), есть ли невеста («Нет? А почему, если не секрет?»). Спросив Карцева, комсомолец ли он, и, получив утвердительный ответ, особист вежливо попросил перечислить обязанности члена BЛКСМ Карцев не смог вспомнить ни одного пункта. Майор никак не вырази свое отношение и сразу же перепрыгнул на совершенно другую тем; Вопросы сыпались один за другим без малейших пауз. И все — очень вежливым тоном, иногда с легкой доброжелательной улыбкой.

Среди прочего особист три раза задавал вопросы о фарцовке. Поел того как он первый раз попросил рассказать об этом, Карцев чуть ли не минуту изумленно глазел на него, прежде чем ответить, что ничем подобным не думал даже пробовать заниматься. Через некоторое врем особист с самым невинным видом и как бы между прочим осведомился «В каком вы, говорили, месте-то фарцевали?» Когда он в третий раз спросил, давно ли Карцев бросил фарцовку, тот уж раздраженно, почти грубо объяснил, что ни сам, ни даже кто-нибудь из его друзей или знакомых с такими делами не связывались.

— Ну, хорошо, хорошо! — улыбаясь, миролюбиво проговорил майор раскачиваясь вместе со стулом. — А не могли бы вы сказать мне, на какие темы беседуют обычно в студенческих кругах?

— Да на самые разные, — ответил Карцев, пожимая плечами. — О книгах, кино… Всякие забавные истории обсуждали…

— А о политике когда-нибудь говорили? — поинтересовался особист, — Конечно, говорили, — спокойно сказал Карцев.

— В самом деле? И часто?

— Каждый день! — отрезал Карцев, сознательно покривив душой.

— Неужели? — впервые с начала разговора (или допроса) майор проявил ничем не прикрытый интерес. — Какие же события вы обсуждали? В Карцеве все больше росло раздражение. В таком состоянии он обычно не только начинал говорить то, что думал, но и старался преувеличить моменты, явно должные не понравиться собеседнику.

— Мы, например, обсуждали — нужно ли было вводить сюда наши войска, — глядя прямо на майора, твердо произнес Карцев. Особист так сильно откачнулся стулом к стене, что чуть не грохнулся. Лицо его выражало недоверие и даже обиду.

— Как?! — растерянно проговорил он. — Да разве это можно обсуждать?! Какие же тут могут быть сомнения?!

Карцев совсем не ожидал столь живой и непосредственной реакции и тем сильнее был доволен произведенным эффектом.

— Ну, а зачем нас все-таки послали сюда? Мы же самая миролюбивая страна! — с усмешкой сказал Карцев.

— Да, мы самая миролюбивая страна, — серьезно ответил майор. — Но, если бы мы не ввели сюда войска, американцы разместили бы тут свои ракеты!

— Ну и что? — все больше улыбаясь, спокойно спросил Карцев.

— Да как вы не понимаете?!! — вскричал особист, но Карцев его перебил.

— Уже четверть века существуют межконтинентальные ракеты и ядерные подводные лодки. С тех пор расстояния не имеют значения. Если же следовать вашей логике — мы должны оккупировать Норвегию, Турцию, Иран, Китай и Японию. А затем страны, граничащие с этими странами, и так далее, пока не оккупируем весь мир.

— Уж не Романов ли вас так обработал? — строго осведомился майор.

У меня своя голова, — со скрытой неприязнью ответил Карцев, — Ах, вот как… — протянул особист, вновь приняв добродушно-вежливый вид. — Ну что же, давайте на этом прервем нашу весьма интересную беседу.

Майор встал и протянул Карцеву руку. Тот машинально пожал ее и медленными, неуверенными шагами пошел к двери, — Виктор Петрович, а почему у вас оказался автомат Романова?

Карцев, уже взявшийся за дверную ручку, непроизвольно вздрогнул, — Я убил Романова и взял его автомат, — обернувшись, медленно проговорил Карцев.

— Да что вы говорите?! Расправились, значит, с предателем! — явно с фальшивым воодушевлением воскликнул особист. — Молодец! Но ваше-то оружие где?

До беседы с особистом Карцев не собирался скрывать свое пленении, но теперь заколебался.

— Вы, наверное, в курсе, что вертолет, прилетевший на выручку, был уничтожен при посадке? — запинаясь, спросил Карцев.

— Да, да! Оба вертолета с погибшими экипажами обнаружили, — подтвердил майор. — А вам, очевидно, удалось скрыться от бандитов?

Карцев молчал, не решаясь сделать выбор, — говорить правду или с ходу придумывать историю о своем спасении.

— Ну что же вы? Подзабыли? — участливо поинтересовался майор.

— Я попал в плен… — решившись, хрипло произнес Карцев. И торопливо добавил: — Когда вертолет взорвался, я потерял сознание…

— Так, так, так… А потом? — с жадным интересом проговорил майор.

Карцев вздохнул и кратко рассказал о пребывании в плену и побеге.

— Послушайте, Виктор Петрович, но ведь Романов говорил вам почти то же, что и вы мне! — с каким-то торжеством констатировал особист.

— Ну и что? — угрюмо ответил Карцев. — Что вы этим хотите сказать?

Особист весьма натурально изобразил смущение. Карцев был теперь совершенно спокоен и смотрел на него с нескрываемой неприязнью, душе ругая себя за хоть и временную, но трусость — надо же, боялся признать, что какой-то час был в плену!

— Видите ли, Виктор Петрович, — осторожно заговорил особист. Мне не совсем понятно… По вашему же рассказу Романов почти что Ваш единомышленник… И вы же его и убили!

— Значит, вы мне не верите, — жестко сказал Карцев. — Наверное, мн надо было отрезать его голову и принести вам!

— Ну что вы говорите, Виктор Петрович! Это не Вьетнам, а мы не американские оккупанты! — укоризненно произнес особист. — Идите отдыхайте, а на досуге изложите поподробнее всю эту историю на бумаге и передайте мне.

— Слушаюсь! — буркнул Карцев и быстро покинул кабинет особиста.

Когда Карцев выходил из штаба, он чуть не столкнулся с каким-то смутно знакомым подполковником. Карцев шагнул в сторону и хоте, идти дальше, но тот остановил его.

— Товарищ лейтенант, куда вы так торопитесь?

Карцев вгляделся в подполковника, пытаясь сообразить — с кем и начальства его угораздило встретиться.

— Я… в барак иду… — медленно проговорил Карцев и вспомнил — это начальник штаба полка.

— Почему не были на разводе? — строго-удивленно осведомила подполковник.

— Да я вроде как сам по себе… — пожав плечами, нерешительно сказа; Карцев, чем вызвал неподдельный гнев начальника.

— Как это сам по себе!! — заорал тот, багровея. — Вы офицер или где? Что у вас за вид?! Форма грязная, мятая, шапки вообще нет! Идите за мной!

Войдя в свой кабине начальник штаба сел за стол, а Карцев остался стоять перед ним. Подполковник позвонил по телефону, коротко приказав кому-то зайти к нему, не обращая на Карцева внимания, занялся своими делами — просматривал бумаги, несколько раз говорил по телефону. Минут через пятнадцать в кабинет вошел незнакомый Карцеву майор.

— Значит так, Николай Петрович, — обратился подполковник к майору. — Твоя задача — сделать из этого народника настоящего офицера.

А то посмотри на него — только начал служить, а уже ходит грязный! Смотрите, лейтенант! Если и дальше так будете продолжать — это кончится для вас плохо!

Тупо уставясь в стену, Карцев старался отключить сознание от разбушевавшегося подполковника. «Шел бы ты к черту! — зло думал Карцев. Меня тут пытались убить. Я сам убил уже несколько человек. А ты, болван, распекаешь меня из-за какой-то дурацкой формы! Слава Богу, три месяца я уже все-таки отслужил. Осталось… год и девять месяцев. Из них месяц отпуска… Наконец подполковник утомился и замолк, вытирая платком взмокшие лоб и шею. Еще раз сердито оглядев Карцева, он махнул рукой:

— Идите!

Карцев вслед за майором вышел из кабинета. Майор целеустремленно зашагал через плац, не обращая внимания на Карцева. «Пожалуй, то хорошо, что он такой молчаливый. Чем-то похож на Бирюкова. А в прочем — черт его знает! Все они отличаются от обычных людей», — размышлял Карцев, идя за майором и разглядывая его массивную фигуру.

Все так же молча они дошли до той части лагеря, где рядами стояли большие палатки армейского гнусно-зеленого цвета, и вошли в одну из них. Там в полумраке и клубах сизого дыма сидели вокруг обшарпанного стола четверо довольно молодых офицеров — два капитана и два старших лейтенанта.

— Вот, пожалуйста, новый командир взвода тебе! — как-то иронично сказал майор одному из старших лейтенантов.

Карцев внимательно и с любопытством вгляделся в своего нового начальника. Тот имел весьма угрюмо-отталкивающий вид и тяжелый мрачный взгляд.

— Народник… — процедил он.

— Ничего не поделаешь! Что дали, то дали, — ответил майор и усмехнулся. — Он уже успел проявить себя. Его послали поучиться к Биюкову, а когда того подстрелили, он чуть не сдал заставу, да еще замкомвзвода отпустил к бабаям.

Карцева бросило в жар от услышанного «Вот ведь свинство!» — мысленно возмутился он и срывающимся голосом спросил:

— Откуда у вас такие сведения?

— Начштаба велел сделать из него настоящего офицера… — спокойно продолжал майор. — Вот ты, Петраков, этим и займешься.

— Ну, спасибо! А то у меня забот мало… — зло отозвался тот. Карцев с ненавистью обвел взглядом офицеров. «Да хрен с ними! Пусть думают про меня что угодно… Мне бы только дожить до дембеля!» — решил он.