Доктор Оскар

...Оскар был по-мужски красив, при усиках, шапке черных кудрей и густых черных бровях, из-за чего его угольные глаза уже не казались такими черными и теряли...

Я бывал с ним за столом, и не видел никогда опорожненной им рюмки: это так жестоко отслеживалось всевидящей Майей, что даже в ее отсутствие он заученно прикрывал рюмку размерным носом, мочил усы и тут же хватался за вилку, которой - потому что не отнимали - орудовал лучше, чем скальпелем, да и без помех ассистентов. Но ел доктор запасливо и больше чем надо, чтобы размахивать руками, спать с женой и с ударением на каждом слоге медленно, раскорячено - по медвежьи – ходить. Я, обхахатываясь, наблюдал в окне с моим сыном Мишенькой, как Оскар с сынишкой по-медвежьи покачивались на прогулке, причем мальчишка чаще всего отшагивал между ногами папы, благо он легко размещался в кривизне его ног... Впрочем, между ногами мальчишки было место еще одному косолапенькому... Не скрою, мне было с ним интересно, он не только не писал «хирург» через «е», как многие его коллеги, но понимал юмор, и о Заболоцком и Цветаевой знал не понаслышке. И даже, если бы ему это позволяли, играл неплохо в шахматы и преферанс...

Доктор Оскар был фтизиатром и не услаждал «тубиков» своим ухоженным видом, насыщенностью и вытекающими из этого удаленностью от повседневных проблем больных с кашлем, настроением и даже обречённой повышенной сексуальностью: им казалось, что он чихал на их кашель и пневмотораксы, и плевал на всё остальное. И это было почти правдой ещё и потому, что доктор на приёме часто разряжался таким похожим на хохот аллергическим «чохом», что обиды больных были, похоже, не настроенческие...

Нельзя сказать, что доктор Оскар не пытался избавиться от борцовского прессинга своей супруги, но делал это, как все слабовольные люди, так, чтобы ничего не сдвинуть с насиженных мест...

Иногда ему разрешали перекинуться партией-другой в шахматы, редко в преферанс, но правило ложиться спать в 9 вечера зимой и в 10.30 - летом было неукоснительным... и раздражало. Особенно нашего Мишеньку, которого нельзя было уложить вечером в кровать, и поведение соседей было вечным упреком...

Миша знал о моих первоапрельских розыгрышах, восторгался ими, тщился придумать что-то своё, но дальше ложных звонков с мгновенными побегами с места происшествия не продвинулся.

- Па, разыграй Майю, я буду должен тебе «американку» (исполнение любого желания),- просил Миша.

Семя упало на благотворную почву: я сам уже думал об этом, у меня был готов проект проделки.

- Мишенька, - позвал я сынишку, - пора на «охоту»!

И место охоты - питейное заведение «Белой и Красной Розы» - по цвету волос двух официанток, которые на самом деле откликались на «Муся» и «Дуся», и объект охоты - городской «Паганини», плюгавенький маленький мужчинка по прозвищу «Моряк», потому что носил тельняшку и был ещё мужем огромной, как танкер, Кати, которую смертельно боялся, обращался к ней подобострастно и только «товарищ капитан», и на которой, по расхожей городской шутке... плавал.

«Моряк», который, тем не менее, недурно играл на скрипке и мог заставить плакать «Полонезом Огинского» даже саму Катю, всегда ошивался в «Розах», выплакивая скрипкой целебную рюмочку.

- Здравствуйте, Нахимов!_- приветствовал я Паганини-моряка. - Как закусывается?

- А после чего прикажете закусывать? Зельтерской?!

- Я с этим и пришёл: обещаю праздник живота и горла. Вы знаете доктора Оскара? Он сегодня именинник, будет хороший стол, ну и то, что вам нужно - тоже. Настройте скрипку на марш Мендельсона: его жена Майя это обожает. Подойдите в разгар праздника – полдвенадцатого, и на нашей площадке на третьем этаже (у него седьмая квартира, а у нас – восьмая) врежьте марш - и пируйте! Если что-то не получится, то у меня тоже не пустой холодильник, правда, Миша?

- Правда, дядя Нахимов, у нас есть тоже много водки, - подтвердил Миша, полагавший, что Нахимов - его настоящая фамилия.

А что было дальше, повзрослевший Миша будет ещё долго рассказывать, наполняя рассказ новыми подробностями, не известными даже автору...

Ровно в 11. 30 на площадке зазвучал Мендельсон, и вскоре открылись двери трёх квартир, где в проёмах толпились комплекты перепугано- удивлённых обитателей, и только нашу квартиру представлял один Миша, весь готовый поддержать скрипку партией своего фирменного хохота, который Майя не жаловала никогда...

А так как дверь квартиры доктора Оскара никак не реагировала на «piano» скрипки, Мендельсон зазвучал всё громче и величественней, слушатели придали скрипке торжественной силы. «Моряк» беспокойно и картинно водил смычком, пока из приоткрытой двери седьмой квартиры не прозвучало:

- Этого ещё не было! Кого ещё принесло? Спроси, что надо, Ося, и пусть этот сумасшедший играет свадьбу Радиным! Они ещё не спят. Скажи, не бойся.

Слушатели, предвкушая нечто, заинтригованно молчали.

- Простите, доктор Оскар, я вам не помешаю! Знаю, что у вас день рождения, знаю, что ваша супруга очень любит этот марш, и я ещё могу кое-что сыграть для гостей, пальчики оближете, а рассчитаться со мной проще простого...

- Ося, ты намерен это долго слушать, что он несёт? Спроси, кто ему подбросил эту провокацию! Я уже, кажется, догадываюсь...

- Ну и зачем вы так говорите, мы разве не интеллигентные люди?! Вам интересно обижать старика, который хочет сделать вам приятное? И что значит провокация?.. Мне о вашем торжестве сказал очень уважаемый человек, очень...

Миша интенсивно замахал руками, показывая жестом, что надо бы молчать.

- Дяденька! – обратилась к скрипачу девчушка-зритель, - Поиграйте нам ещё, нам всем нравится!

- Это не нам играют, это для тети Майи! – ответил Миша. – Но ей этого не надо. Дядя Оскар, почему Вы молчите?! Вам тоже не нравится? Дяденька «Моряк» замечательно играет, и он не виноват, что Вы так рано ложитесь спать.

Снова зазвучала музыка марша Мендельсона. Дверь квартиры Оскара совсем открылась. Оскар был оттеснен Майей в полицейском зеленом пеньюаре:

- Так все-таки кто же вам сказал, что у нас день рождения? Хотите, я Вам скажу? Не пиликайте! Есть только один человек в нашем доме, который хочет, чтоб мы жили так, как все. Особенно, как он. И еще – один человечек, первоапрельский брехунец, который стоит своего папы, и ради смеха мать родную продаст. Это ты, Мишенька!.. Возьми своего гостя, и прекрати это безобразие, а то дядя Оскар тебе задаст!

- Перестань, Майя, - раздался шепот Оскара, - задавай ему сама!

Дверь закрылась.

Мишенька подошел к играющему Паганини и положил ему на скрипку записку. Скрипач прочитал новые ноты: «То, чего ради Вы пришли сюда, в тройном размере ждет вас на первом этаже, если Вы пообещаете завтра придти и повторить то, что было сегодня! Приятного аппетита!» - и начал спускаться по лестнице, поднял свёрток весом в десять скрипок и, счастливый, направился к выходу, и оглянулся лишь тогда, когда услышал бурные аплодисменты всех слушателей его концерта.

Вместе со скрипачом, но другим счастьем, был счастлив Мишенька.

- Лиза, - сказал аплодирующий папа, - у нас растет хороший мальчик. Очень хороший.

Эпилог

Прошло много лет, об этом розыгрыше вспоминали только первого апреля, и нужны были годы, чтобы Мишин папа понял, что свободу человеку нельзя вручить насильно, что он должен ее завоевать, изжив в себе раба самостоятельно.

Паганини, конечно же, на второй вечер не пришел, имея запас благодарности на несколько дней, но Мишенька неоднократно просил папу – сначала из жалости, а потом, искренне полюбив безобидного старика, приглашать его на домашние концерты, для которых старик специально приготовил любимых Вивальди и Грига. Их он играл вместе с юной красавицей-скрипачкой, его, оказалось, дочерью, в присутствии которой он никогда, несмотря даже на уговоры, не прикладывался к «композитору» Бахусу...

Мишин смех, рожденный первого апреля, со временем становился ярче и очень нужным всей семье и окружающим. А еще он понадобился его детям, которые смеялись так же, как он. Смех... или нечто другое... подняло Мишу очень высоко, может быть, для того, чтобы с высоты этот смех было слышно многим.

Последняя встреча с доктором Оскаром произошла уже в Чикаго. «Тубиков» (туберкулезных больных) в Штатах не было – может, поэтому доктор не смог подтвердить врачебную квалификацию и сел за руль такси. И судя по виду Оскара, ему за рулем приходилось сидеть не только до девяти часов вечера... А Майя, высококвалифицированная хирургическая сестра, все подтвердила, и власти над доктором не уступила никому. Оскар болезненно улыбался и что-то говорил о своем высоком заработке. Я боялся обидеть его своей жалостью, похвалил его новый дом, в котором было три спальни, три туалета, но чего-то не было ни у этого дома, ни у самого Оскара... А шутка Миши, что Майя приехала туда уже с Оскаром, была не самой веселой.