Александр Бачило ДОМ НА ХОЛМЕ

Пока ехали в трамвае, Гошка заснул и просыпаться на нужной остановке категорически отказался. Марина еле протиснулась с ним к выходу под окрики утрамбованного народа. Мне с чемоданами и сумкой тоже пришлось нелегко. На нас косились неприязненно, с подозрением — уж очень мы были похожи на беженцев, а беженцы всегда раздражают. Особенно тех, кому бежать некуда…

Трамвай укатил. Мы остались одни посреди неосвещенной улицы. Никогда раньше я здесь не был и даже не знал, что в городе есть такое место. Позади нас тянулся бесконечный бетонный забор, а впереди темнела громада холма.

— Нам туда, — я показал на смутно прорисованную в небе вершину.

— Ох, — Марина перехватила Гошку поудобнее. — Ты уверен?

Я пожал плечами. Уже и не помню, когда я в последний раз был хоть в чем-то уверен…

— А где дом? — спросила Марина.

— Отсюда не разглядишь. Светомаскировка, наверное…

— Как же мы туда заберемся?

Я взялся за чемоданы.

— Пошли. Там видно будет…

К вершине холма вела растоптанная лестница с гнилыми досками вместо ступеней. Она пологими стежками из стороны в сторону штопала холм, отчего идти было ненамного легче, зато гораздо дальше. Мы совсем выбились из сил. Марина никак не хотела подождать, пока я затащу наверх чемоданы и вернусь за ребенком, ей было страшно оставаться в темноте с Гошкой на руках. В городе много разного рассказывали об этих окраинах. Мне и самому не терпелось добраться до чертова дома поскорее. Если бы оказалось, что я перепутал холмы, и никакого дома здесь нет, мы бы, наверное, оба разревелись.

Но дом был. Серая унылая девятиэтажка в один подъезд, с плохо замаскированными, зато надежно зарешеченными окнами. Когда-то, в хрущебные пятиэтажные времена, такие небоскребы называли «свечками». На стоянке перед подъездом — несколько машин. Черт! Как это я не сообразил, что к дому обязательно должна вести дорога! Карабкались, как дураки, ноги били в темноте. Впрочем, по дороге, наверное, еще дальше, а машину теперь хрен поймаешь…

Металлическая дверь подъезда производила солидное впечатление. Стрелковый глазок, бронированный домофон — все, как положено. Я поставил чемоданы и набрал номер квартиры. Долгое время ничего не происходило. Гошка захныкал во сне, наверное замерз.

— Тихо, тихо маленький, сейчас пойдем баиньки! — шептала Марина.

Вот будет номер, если нас и на порог не пустят. Куда же нам тогда? Хоть в петлю…

Громко щелкнул замок. Я обрадовано ухватился за стылую металлическую ручку. Дверь нехотя подалась. Из подъезда пахнуло теплом и кошками.

— Заползайте! — бодро скомандовал я.

Пока все складывалось благополучно. Замызганные стены подъезда были покрыты незамысловатыми надписями вкривь и вкось. Кто-то плюс кто-то равняется пронзенное сердце, Жирный — лох и, конечно, смерть уродам. Вполне обычные надписи, вполне обычный дом. Вот только ни охранника, ни даже вахтерши здесь не оказалось.

Я снова поставил чемоданы — теперь перед дверью лифта. Ох, и наломался сегодня с ними — спина не разгибается! Кнопка вызова торчала бесформенным почерневшим огарком. Тоже знакомо. Я кое-как вдавил ее в стену. Прислушался. То ли трубы водопроводные гудят, то ли ветер гуляет в шахте. То ли все-таки что-то едет…

— Не работает лифт!

Я обернулся. По лестнице лениво спускался плотный мужик в спортивном трико и шлепанцах на босу ногу. Он на ходу откусывал от большого бутерброда с салом и жевал так же лениво, как шел. Всклокоченная шевелюра с проседью, небритая, опухшая рожа. Повязка на глазу. Черт его знает… Неприятный тип.

Я подхватил (в который раз!) чемоданы и направился к лестнице.

— А вы к кому? — он и не собирался уступать мне дорогу.

— К знакомым.

— А в какую квартиру?

От сала губы его лоснились. Толстенный шмат на щедро выломанном из буханки куске хлеба пронзительно шибал чесночком и невольно притягивал взгляд. Свинство какое. При нынешних-то нормах выдачи!

— А вам, собственно, зачем? — спросил я.

— А затем, что я управдом, — веско сказал мужик, показав мне в подтверждение бутерброд. — У нас тут случайные люди не ходят. Время сами знаете, какое. Глаз да глаз… — он поправил повязку. — Так что за знакомые, где живут?

— В семнадцатой квартире, — пробурчал я.

Очень мне не хотелось говорить с ним на эту тему…

Управдом усмехнулся.

— Так бы сразу и говорили! А то — знакомые у них! В эмиграцию собрались?

Я вздрогнул. Его вопрос и напугал меня, и обрадовал. Больше, пожалуй, обрадовал.

— А это, правда, здесь? — осторожно спросил я.

Управдом не ответил. Укусив бутерброд, он разглядывал наши чемоданы.

— Вас кто прислал?

— Извините, — Марина поспешно подошла ближе, — мы обещали, что не скажем. И даже клятву давали. Зачем же подводить человека?

Управдом оглядел ее цепким сизым оком с головы до ног.

— А он, человек ваш, не предупредил, что ли, вас?

— О чем?

— О чем! Что с вещами нельзя!

— Н-нет…

— Ох, люди, люди… только о себе думают! — Он небрежно откинул крышку мусоропровода, швырнул бутерброд в темноту и снова грохнул крышкой. — Корабль ведь не резиновый! — наставительно продолжал он, вытирая руки об себя, — а желающих — ох, как много!.. Пошли!

Из глубины своих трикотанов он вытянул связку ключей на длинном ремешке и отпер низенькую, обитую жестью, дверь под лестницей. За дверью было темно. Ступени круто уходили вниз.

— Чемоданы — в подвал, — заявил управдом. — Там слева на стенке выключатель. Да за собой не забудь вырубить! Как управитесь, заходите во вторую квартиру с документами, встанете на очередь.

— А большая очередь? — спросила Марина.

— Кому как. Некоторые вторую неделю сидят, да без толку!

Мы переглянулись. Час от часу не легче!

— У нас ребенок маленький! — сказала Марина. — Он и так уже плачет…

— Эх, гражданочка! — управдом укоризненно покачал головой. — Тут взрослые мужики плачут, как малые дети! Кому ж охота оставаться на верную смерть? Своя рубашка к телу-то ближе… Чего там, в городе, слышно?

— Да ничего нового, — вздохнул я. — Ждут.

— Дождутся, — покивал управдом. — Барнаул-то, говорят, уже не наш…

— Черепаново ночью сдали, — сказал я.

— Ох, ё-моё! Что ж это будет такое?! — он заторопился. — Да бросай ты пожитки свои скорей! Мне идти надо!

Я торопливо спустился по ступенькам в кромешную тьму и, не выбирая места, сунул чемоданы к стене. Управдом ждал меня наверху, нетерпеливо позвякивая ключами.

— Все! Валите во вторую, там список.

— А нам сказали — в семнадцатую, — робко заметил я.

— Ох, не знаю, не знаю теперь.. — пробормотал управдом, — мало местов! Загробите мне корабль…

— А что это за корабль? — спросила Марина. — И где он находится? Как мы, вообще, туда попадем?

Управдом, уже поднимаясь по лестнице, обернулся.

— А вот за такие вопросы, дамочка, очень просто можно за дверью оказаться. И выбирайтесь тогда своим ходом, как пожелаете!

Квартира номер два оказалась жилплощадью в самом изначальном смысле слова «площадь». Она была устроена из двух, а то и трех объединенных квартир со сломанными перегородками, срубленными под корень унитазами и ваннами. В квартире не было ни щепочки мебели, ни одного, даже встроенного, шкафчика, ни стола, ни табуретки, не говоря уже о диванах и кроватях. И все-таки в ней было тесно. Люди сидели и лежали на полу вплотную друг к другу, ходили, перешагивая через тела, пили воду, присосавшись к единственному крану, торчащему из стены бывшей кухни. Кто-то, пристроившись на подоконнике, писал заявления. Галдели и плакали дети. Гошка сразу проснулся и тоже заплакал. Дух стоял нездоровый и застарелый.

— Боже мой… — прошептала Марина.

— Ничего, сейчас разберемся, — я стал пробираться к висящим на стене спискам.

Возле них толпилось человек десять, один что-то зачеркивал и надписывал шариковой ручкой.

— Запишите! — распорядился я. — Пехтеревы, три места.

Человек с ручкой обернулся и смерил меня взглядом.

— Собеседование прошли?

— С управдомом? Да, прошли.

— Блядь, — спокойно произнес человек. — С каким управдомом? В темную комнату вас водили?

— Э-э… в подвал, что ли? — не сдавался я. — Было дело!

Человек с авторучкой заметно терял ко мне интерес.

— Сидите и ждите собеседования, — он махнул рукой в неопределенном направлении.

— А как же они узнают, кого вызывать?! — забеспокоился я. — Вы ж не записали!

— А как ты узнал, куда нужно приехать? — спросил вдруг у меня над ухом голос с неприятной хрипотцой. — Сядь и не дребезжи!

Я отошел от списков и вернулся к своим. Гошка уже не плакал. Он стоял с независимым видом, держа маму за руку, чтобы не боялась, и делал вид, что не интересуется заводной собакой.

— Ну как? — спросила Марина.

— Все в порядке, — сказал я. — Скоро вызовут на собеседование.

— Гошка писить хочет.

— Госа писить… — задумчиво повторил сын, вздыхая о собаке, которой играла чужая девочка.

— Это мы сейчас! — я склонился над лежащей рядом объемистой теткой. — Извините, где здесь туалет?

— То есть как это — где?! — неожиданно возмутилась она. — На улице, конечно! Под себя, что ли гадить?! Итак уже дышать нечем! На голову скоро нальют!

Она отвернулась, шумно пыхтя.

— Спасибо, — сказал я. — Ладно, пойдем, Гошка. Не будем ждать милостей от природы. Запасные-то штаны в чемодане остались…

На улице мы немного задержались. Гошке обязательно нужно было посмотреть на большую машину, которая с ревом выскочила на гору и, подкатив к подъезду, визгливо затормозила. Это был здоровенный джип, сияющий добрым десятком фар, несмотря на строгий приказ по городу о светомаскировке. Приказ, впрочем, совершенно бессмысленный. В этой войне еще ни разу не было воздушных налетов. А если и будут, так светомаскировка не поможет.

Из джипа долго никто не выходил.

— Масына сама пиехала, — со знанием дела сказал Гошка.

Но тут дверца распахнулась, как от пинка, и на землю спрыгнул тощий парень в длинном пальто, темных очках, с ежиком обесцвеченных волос, делающих его похожим на карандаш с резинкой на макушке. В руке он держал ополовиненную бутылку виски.

— Здесь, чо ли? — от общего презрения к человечеству, он говорил в нос и будто сквозь сон.

— Смотря что, — ответил я.

— Так, я не поал, ты хто?! — сразу завелся он. — Самый главный тут, чо ли?

— Главный — внутри, — сказал я, чтобы отвязаться. — Пошли, сына!

— Стоять! — отрыгнул парень. — Я тебя не отпускал. Здесь, чо ли, на корабль садиться?

Он был настолько пьян, что не мог быть слишком опасен. Я молча подхватил Гошку на руки и вошел в подъезд. Дверь за нами закрылась, но щелка замка не последовало. На площадке у лифта курил управдом.

— Там пьяный какой-то, — сказал я. — Приехал на джипе, спрашивает, здесь ли на корабль садиться.

Управдом глубоко затянулся, неторопливо выпустил дым, щуря единственный глаз.

— Твое какое дело? — спокойно спросил он.

— Да нет, я просто, для информации… Нам бы собеседование пройти…

— Пройдешь еще, мало не покажется…

Дверь с улицы вдруг распахнулась, и в проеме появился пьяный, толкая перед собой огромный баул на колесах.

— Я не поал, — бушевал он, глядя прямо перед собой, — меня чо здесь, за лоха держат?!.. Ты!! — он вдруг увидел меня. — Веди, давай, на корабль! Последний раз добром…

Управдом бросил окурок и, придавив его ногой, шагнул навстречу парню.

— С вещами нельзя!

— Да что ты говоришь?! — рассмеялся пьяный, — Ни с какими нельзя?

— Ни с какими, — упрямо сказал управдом.

— Утя-путя! — парень явно от души веселился. — А с такими? — он распахнул плащ и поднял автомат. — Ну? Обосралися?

Я загородил Гошку и стал осторожно отступать к двери второй квартиры.

— Давай, давай, батя, — сказал парень управдому, — шевели костылями! Показывай, куда идти!

— Ладно, пошли, — управдом с безразличным видом стал подниматься по лестнице. Пьяный тронулся за ним, стуча баулом по ступеням. Я живо запихнул Гошку в квартиру, юркнул сам и аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Мама! Мы больсую масыну видели! — закричал он и запрыгал через ноги и спины лежащих к Марине.

— Ну как вы там? — спросила она. — Успешно?

— Вполне! — я решил не трепать ей лишний раз нервы и ничего не сказал о парне на джипе. — Не вызывали нас?

— Нет. Одну только семью вызвали. Зато я уголок заняла удобный! Никто через нас перешагивать не будет.

Мы расселись на полу и стали ждать. В комнате стоял приглушенный гомон. Кто храпел во сне, кто кашлял, кто переговаривался вполголоса с соседями.

— На всех этажах так. Вповалку лежат. Некоторые и на площадке, а на седьмом — так даже в лифте. А на девятом пусто…

— Там темная комната. В нее по одному водят. Смотрят на тебя и решают, пускать на корабль или нет.

— Как это они смотрят — в темноте?

— Не знаю. Может, аппарат специальный…

Общительный Гошка быстро сдружился с трехлетней девочкой и вовсю ковырял ключом в спине заводной собаки.

— Ты знаешь, — тихо сказала Марина, глядя в сторону, — говорят, Евсино сдали…

— Кто говорит?

— Тут один… его вызвали.

— Откуда он знает?

— У него приемник иногда ловит разговоры по рации.

— Чьи разговоры?

— Не знаю. Случайные…

— Ну, разговоры, это еще не факт…

Я потрепал ее ободряюще по плечу. Евсино… Блин! Меньше часа на электричке… Где же этот их корабль? Как бы не опоздать…

— А еще … — Марина смотрела в пол синими, совсем гошкиными глазами, — … говорят, будто их уже видели на окраинах Искитима…

— Ну, вот это уж точно, вранье! — отмахнулся я. — Тот, кто их видел, ничего уже говорить не может!

— Совершенно справедливо! — поддержал меня человек в пыльной шляпе и мутных очках. — Дурацкие слухи! За такие к стенке надо ставить! Это их шпионы специально распускают, чтобы вызвать панику.

— Что еще за шпионы? — лежавшая по соседству бабка выпростала ухо из-под платка.

— Да те самые, что нефтекомбинат подожгли! — охотно объяснил мужчина в очках. — И жилые дома на Гусинке они же взрывали!

— Дома взорвались, потому что там плиты на газу! — сказали у окна. — Жильцы посбегали, а газ незакрытый бросили — вот и утечка.

— А вы откуда знаете? — ревниво спросил запыленный.

— А оттуда! Где плиты электрические, ни одного взрыва не было!

— Было, было! — прогудел бас из другого угла. — Только сообщать перестали.

— А по мне уж лучше так, чем этих дождаться… Милое дело, сидишь дома — бах! И нет тебя.

— Да? А чего ж вы тогда на корабль проситься прибежали? Сидели бы себе дома!

— Да где он, тот корабль? Кто его видел?

— А ну тихо там, у окна! — раздался нервный окрик. — Из-за вас, дураков, всех за дверь попросят!

Разговор снова притих.

Мало, подумал я. Мало шансов. Как мы попадем на корабль? Как прорвемся через всю эту толпу? Я-то ладно, а Гошка? А Марина? Если начнется свалка, страшно подумать, что тут будет. Но даже если мы прорвемся. Допустим, прорвемся. Я зубами буду грызть все и всех, но мы прорвемся. И что? Как, спрашивается, корабль, чем бы он ни был — подлодкой, самолетом или ракетой — выберется из мертвого окружения? Да куда еще завезет? Впрочем, сейчас это неважно. Главное — попасть на борт. А шансов с каждой минутой все меньше. И, пожалуй, единственный способ — идти, как тот бандюган — с автоматом. Он хоть и пьяный в стельку, а не дурак. И наверняка уже на корабле…

Хлопнула входная дверь, и я вдруг увидел его на пороге квартиры. Если бы не белобрысый ежик и не долговязая карандашная фигура, узнать его было бы трудно. Ни очков, ни плаща, ни баула на колесах, ни, тем более, автомата при нем не было. А главное — он был тих, подавлен и абсолютно трезв!

Осторожно ступая, он прошел к свободному пятачку в центре комнаты и сел, обхватив свои тощие коленки и уткнувшись в них лицом.

— Эй, новенький! — позвали его от списков. — Слышь, белобрысый!

Парень поднял голову.

— Собеседование прошел? — спросил все тот же человек с шариковой ручкой.

Казалось, он знает ответ.

Белобрысый кивнул.

— Записывайся тогда. Как звать?

— Анальгин.

— Это что, имя или фамилия?

Парень пожал плечами и ничего не ответил.

— Ну, Анальгин, так Анальгин… — человек вписал имя в захватанный листок. — Семьсот четырнадцатый будешь!

— Извините, а что там, на собеседовании, спрашивают? — поинтересовалась сидящая рядом с Анальгином женщина.

— Да ничего там не спрашивают! Хотя… — семьсот четырнадцатый задумался. — Хотя отвечать-то приходится…

— А вы что отвечали? — не отставала любопытная тетка.

— А что я отвечу? — Анальгин опять уткнулся в коленки. — У меня семья в городе осталась. Жена, сын…

— Как так — осталась?! — женщина всплеснула руками. — Почему же вы их сюда не привезли?!

Все головы повернулись к белобрысому.

— Потому что нельзя мне домой! — Анальгин ударил кулаком в пол. — Ловят меня на них, как на живца!

— Кто ловит?

— Братва! Кто! Осатанели со страху. Приду домой — сразу мочканут. И меня, и Галку, и Дениску…

— А за что? — все любопытствовала соседка.

Анальгин сплюнул на пол, растер каблуком.

— Ясно, за что. Слух-то давно ходит… Чтобы выжить, кровь нужна. А тут кто-то сказал — верняк. Положишь двух своих — спасешься. За две жизни одну выкупишь…

В комнате повисла тишина.

— Ну мы и раскинули по честнухе, — бормотал Анальгин, — кому жить, а кому — хватит. Да не мой вышел расклад. Выпало мне под нож, а что я им, баран? Вырвался, убежал. Теперь ловят. Галку звонить заставляют, домой звать, — он схватился за голову. — А я ж чувствую, что у нее голос неживой! Все равно их кончат, хоть со мной, хоть без меня!.. — клок белых волос остался у него в кулаке. — И что мне теперь? Одному спасаться, или идти, втроем подыхать?!

Некоторое время все, кто был в комнате, молчали. Только у двери надсадно кашлял старик, уткнув лицо в шапку.

Однако, что же это мы сидим, подумал я. Какие бы ни были тут трагедии и драмы, а факт остается фактом: человек, заявившийся после нас, уже прошел собеседование! Действовать, действовать надо! Найти управдома, пусть нас тоже ведет! А то я его и без автомата последнего глаза лишу!

— Будь наготове, — шепнул я Марине. — Как только мигну от двери, выбирайтесь с Гошкой незаметно.

— А ты куда? — испуганно спросила она.

— Не бойся. Просто потолкую с управдомом…

На площадке, к моему удивлению, царило лихорадочное оживление. Железная дверь была распахнута, напротив нее стоял грузовик с откинутым бортом. Какие-то серые, оборванные люди торопливо снимали с грузовика тяжелые ящики, затаскивали их в подъезд и спускали в подвал. На крыльце стоял управдом и делал отметки на клочке бумажки.

— Может, помочь? — деловито спросил я.

Управдом скользнул по мне глазом.

— Да нет, заканчиваем уже.

— А что это за ящики?

Он ответил не сразу.

— Тридцать два, тридцать три… все, последний! Закрывай!

Вдвоем с управдомом мы закрыли борт, грузовик развернулся и укатил под гору.

— Это что, продукты? — снова спросил я.

— Да какое там! — он рассмеялся. — Чудик один явился вместе с коллекцией каких-то камней! Всю жизнь собирал. Цены, говорит, нет! А мне — куда их? Хорошо хоть, в подвал поместились! А то пришлось бы на улице бросить. Никак народ не поймет, что туда, — он значительно посмотрел на меня, — ничего с собой не возьмешь! Ни еды, ни денег, ни оружия…

— Вот как раз об этом у меня к вам разговор! — подхватил я. — Того парня с автоматом вы на собеседование уже пропустили, а я с семьей все еще жду…

— Собеседований больше не будет, — сказал он, входя в подъезд.

— Как не будет?! — я чуть не грохнулся на пороге, но догнал его и схватил за рукав.

— А так, — он добродушно похлопал меня по руке. — Не нужны они больше…

— А мы? Мы что, тоже… не нужны?! — перед глазами у меня плавали какие-то рваные клочья.

Управдом вдруг расхохотался.

— Ну чего побелел-то? Не ссы! Всех берем! Безо всяких собеседований! Кто поверил и пришел — все спасутся!

— В каком смысле — все? — Я все еще боялся выпустить его рукав.

— Да в таком! Что ж ты думал, на улицу кого-то выгоним? Так всем табором и поедем! Хозяева тоже сердце имеют!

— Чьи хозяева? — я чувствовал, что плохо соображаю.

— Корабельные, чьи! И наши с тобой теперь, поскольку поступаем к ним на довольствие на неопределенный срок! Ну что, рад? — управдом усмехнулся. — Не помри только от счастья!

— А к-когда… мы поедем…. пойдем… попадем на корабль? — я с трудом собирал в кучу разбредающиеся слова.

— Вот придурок-человек! — управдом хлопнул себя по ляжкам. — Ты что же, так ничего и не понял?! Ну, пойдем, объясню…

В квартире номер два стояла мертвая тишина. Все, даже дети, слушали меня, боясь упустить хоть слово. Только иногда кто-нибудь из особо непонятливых поднимал руку и осторожно задавал вопрос.

— Так что же, выходит, вот это все и есть — корабль?

— Да, — сказал я. — Упрощенно говоря, корабль — это дом, где мы находимся. А точнее — область пространства, внутри которой находится дом. Эта область будет перенесена в другой мир… ну, в другое место. Вместе с нашими телами. Понимаете, перенесутся только живые тела, все вещи и даже сам дом останется здесь.

— Так мы там голые, что ли, будем? — спросил кто-то.

Я кивнул.

— Голые. По крайней мере, пока не обзаведемся новой одеждой.

— Да ладно! Шмотки — дело наживное, — подали голос от окна. — Ты скажи главное: точно — всех берут?

— Всех! Всех! Не волнуйтесь. Я же объясняю: переносятся все живые существа, находящиеся в пределах этой области пространства. Сколько будет этих существ — им безразлично.

— А кому это — им? — спросил пыльный мужчина в очках. — Не тем ли, с кем мы воюем?

— Да… — я в раздумье прошелся вдоль стены.

Для меня торопливо организовали проход, подбирая ноги.

— Да. Это та же цивилизация, что нас уничтожает. Тот же вид… народ, что ли. Но другое племя. Понимаете? Они воюют между собой. Одни хотят нас истребить, а другие — спасти.

— Да можно ли им доверять? — вздохнул кто-то. — Куда они нас завезут? И что с нами сделают?

— Этого я не знаю. Но разве у нас есть выход?

На некоторое время снова установилась тишина.

— М-да… — произнес кто-то. — Сомнительно все это…

— А я верю! — у двери вскочил вдруг мальчишка лет семнадцати. — Мы там наладим нормальную жизнь, детей нарожаем! И когда-нибудь вернемся. Только надо побольше народу захватить! Смотрите, сколько места еще! На лестницах, на площадках — везде свободно! Надо набить дом народом!

— Поздно, — сказал я. — Пока мы отправимся собирать народ, пройдет куча времени. Телефоны отключены, другой связи нет…

— Надо знак подать! — крикнул мальчишка. — О! Придумал!

Он выскочил за дверь. Некоторое время все недоуменно переглядывались, затем потянулись к выходу вслед за мальчишкой.

— Оставайтесь здесь, — сказал я Марине. — Гошку никуда не пускай. Не дай бог — давка!

На крыльце толпился народ. Паренек, выбежавший первым, возился возле Анальгинова джипа. Крышка с бензобака была сбита, из отверстия торчала длинная узорчатая полоска, скорее всего — галстук.

— Отходи! — крикнул мальчишка и чиркнул зажигалкой.

Синий огонек стремительно побежал к горловине бензобака. На крыльце вдруг появился сам Анальгин.

— Ты что это делаешь, гад?… — недоуменно начал он, но в этот момент грохнуло.

Всех, кто не успел спрятаться в подъезде, окатило волной жара. Облако голубого пламени оторвалось от крыши машины и унеслось в небо. Джип запылал, как факел.

— Нормально! — кричал паренек, потирая опаленные брови. — Сейчас сами набегут посмотреть!

— Ах ты ж… — Анальгин налетел на него, сбил с ног и с размаху пнул в зубы. — Ты че, в натуре?! Отморозок гребаный!

Я прыгнул на белобрысого сзади, обхватил, пытаясь оттащить от мальчишки.

— Не смей! Дурак! На черта тебе теперь твой джип?! Туда его не возьмешь!

Анальгин больно ударил меня затылком по переносице, но я вцепился в него намертво.

— По херу мне джип! — визжал он в истерике. — У меня семья в городе осталась! А он чужих зовет! А мои… Дениска!!..

Анальгин вырвался, оставив у меня в руках клочья одежды. Он упал на колени возле оглушенного мальчишки, закрыл лицо руками и разрыдался, перекрикивая рев пламени…

Прошел час. Во всех квартирах, на всех этажах, на лестничных пролетах и в лифте плотной толпой стояли люди. Детей держали на руках. Было невыносимо душно, но никто не жаловался. Мы ждали. Гошка сидел у меня на плечах. Это место он предпочитал, пожалуй, всем остальным местам на земле. На Земле… Именно на Земле-то для нас больше нет места…

Толпа вдруг качнулась.

Пронесся сдавленный крик: «Управдом?! Где управдом?! Нету! Сбежал!»

— Там женщина какая-то голосит, — сказали от двери.

— Тихо! Дайте послушать!

Опять не слава Богу, подумал я. Но что, черт их раздери, означают эти вопли?!

— Да я сама на карьере работала! — звучал где-то вдалеке пронзительный голос, — если на ящиках треугольник, значит это динамит!

Я сразу вспомнил тридцать три ящика, привезенных сегодня и сгруженных в подвал. Но был ли на них треугольник?

— Люди! Это обман! — закричал кто-то отчаянно. — Нас хотят взорвать!!!

— Дверь! Дверь откройте! Выходите все! На улицу!

— Не открывается дверь! Заклинило! Снаружи приперто, что ли…

— Пустите меня!!! А-а!!! Я боюсь!!

Толпа задвигалась, в ней возникали приливы и отливы, промоины и валы, накатывающие так, что люди едва могли держаться на ногах.

— Чего она там кричит, дура?! — заорал я. — Детей из-за нее передавим! Пускай сама в подвал спустится и посмотрит, что там за ящики!

— Все двери закрыты! — отозвались с площадки. — И в подвал, и на улицу! И управдом пропал!

— Да куда он денется! — мне с трудом удавалось перекрикивать нарастающий вой. — Прекратить панику! Стоять всем на месте! Управдом на верхних этажах! А ну, пропустите! Я, прямо с испуганным Гошкой на плечах, стал продвигаться к двери. Марина, крепко ухватив меня за ремень, шла следом.

На площадке людские волны бесновались еще сильнее. Кто-то бился на полу в истерике. Сразу несколько ног вразнобой ударяли во входную дверь и в дверь подвала. Подвальная рухнула первой. Несколько человек, вместе с женщиной, поднявшей панику, ринулись вниз по лестнице.

— Пропустите меня! — кричал старичок с кургузой бородкой. — Я специалист! Я профессор химии!

Его пропустили, и он тоже исчез в темном проломе. Оттуда уже доносились какие-то звуки — не то истерические вскрики, не то визг выдираемых из ящиков гвоздей.

— Да успокойтесь вы! Сейчас все скажут! Сейчас все выяснится! — выкрикивал я, поворачиваясь направо и налево, пока меня самого не ткнули в бок:

— Тихо!

На площадке и в квартирах установилась относительная тишина. Сразу стали слышны шаги на подвальной лестнице. В развороченном проеме показался старичок профессор. Все смотрели на него и молчали, ни у кого не хватало духу задать первый и единственный вопрос. Маринина ладонь как-то незаметно оказалась в моей.

Старичок обвел нас растерянным взглядом, посмотрел зачем-то на часы… Наконец, до него дошло, чего все ждут.

— Нет, нет, — глухо произнес он. — Все в порядке. Никакой опасности…

— А динамит? — всхлипнул кто-то.

— Да какой там динамит! — старичок снова бросил вороватый взгляд на часы. — Все в полном порядке. Сейчас стартуем…

— А ты откуда знаешь? — вперед выдвинулся крепенький невысокий парень с боксерской стрижкой.

— А там, как раз, это… — профессор неопределенно поводил рукой. — Стартовый пульт, да.

— А ну, дай, я посмотрю, — парень шагнул к подвальной двери.

— Нет! — старичок испуганно расставил руки, будто пытался закрыть собой пролом. — Поймите, это бессмысленно! Уже начался отсчет времени! Собственно, пошли последние секунды. Вот…

Он поднес часы к подслеповатым глазам.

— Десять. Девять. Восемь. Семь…

И все, кто стоял на площадке, и дальше, на лестнице, и выше, на всех этажах унылого серого дома, медленно отсчитали про себя:

Шесть…

Пять…

Четыре…

Три…

Два…

Один…

Старт.

Загрузка...