Дом пепла (СИ)

6. Магнолии на костях

Садовый квартал выглядел осколком старого мира.

Того, где юг еще расчерчивали плантации хлопка, на которых трудились чернокожие рабы. Днем всё утопало в стрекоте цикад, вечером над полями разносились дикие барабанные ритмы для танцев, призывавших лоа.

Предки Эшей владели землей, жили в большом доме с колоннами, который утопал в душном колониальном мареве.

Насколько Мэтт знал семейную историю, плантацию Эши потеряли довольно быстро. Зато сколотили дело по продаже алкоголя, так что теперь большая часть бурбона на юге шла с их пепельным значком.

Ну, может не большая. Но значительная.

Тот же Кристофер Янг происходил из подобной семьи, у них до сих пор имелись полусгнившие останки былого величия где-то за городом, которыми они ужасно гордились. У Эшей только фамильный особняк, купленный в тот момент, когда они распрощались с плантаторскими мечтами.

Добротный старый дом. Каждое поколение Эшей чуть переделывало его, добавляло собственный след, порой незаметный, иногда весомый. Прабабка, например, пристроила мансарду. Бабушка создала в ней настоящий сад, который сейчас пыталась возродить Ли. Отец и дядя, когда он еще был жив, обустроили чердак. Тетя организовала оружейную витрину, а мать переделала кухню, наполнив ее современной техникой.

Мэтт рисовал висельников на обоях на втором этаже и считал, что этого вклада достаточно.

Отец любил говорить, что однажды дом перейдет к его сыновьям, они тоже поселятся здесь, но Мэтт с трудом себе это представлял. Сегодня же остальные предпочитали квартиры или дома в городе, а в семейном особняке жили родители и дед.

Именно к нему пришел Мэтт.

Садовый квартал он терпеть не мог. Выщербленный асфальт, неторопливое марево и свисающий с дубов испанский мох. В отличие от шумного центра, здесь царила умиротворенная атмосфера, только периодически встречались группки туристов с гидами.

Мэтт обогнул одну такую и постарался как можно незаметнее открыть кованые ворота и нырнуть внутрь. У их дома имелся высокий забор с зеленью. Раскидистые магнолии бурно цвели по весне, наполняя воздух сладковатым ароматом. В остальное время года они тщательно маскировали особняк от любопытных туристических взглядов.

Он стоял в глубине территории, скрытый ветвями и листвой, одетый в собственную магию. Мэтт знал то ли легенду, то ли правду, что глава семейства обязательно вплетает свои чары в ткань дома. Режет ли жертвенную курицу, чтобы окропить стены, призывает лоа или вычерчивает символы. Добавляет частичку себя и собственную подпись.

Впрочем, Мэтт не сомневался, что дом точно каким-то образом охраняется. В нем не случалось пожаров, сюда не пробирались грабители или горящие энтузиазмом туристы. Наверное, если бы "Катрина" снесла Новый Орлеан с лица земли, особняк Эшей продолжал бы стоять невредимым. К счастью, ураган почти не затронул Садовый квартал, и он остался ровно таким, как помнил Мэтт с детства.

А еще сюда не заходили сторонние призраки. Дом-крепость, которая служила убежищем. Духи здесь обитали только местные: Мэтт особенно любил в детстве слушать рассказы конфедерата с пробитой головой, своего сколько-то «пра» деда.

На крыльце отец подвесил диван-качели, они до сих пор притаились в глубине рядом с круглым напольным фонарем.

Маленьким, Даниэль обожал эти качели, мог целый день с них не слезать, обычно что-то читая. Мэтт устраивался рядом, прямо на полу, рисовал, а вечерами любовался фонарем. Его и Ли обожала, но она доросла до крыльца, когда оба брата почти перестали на нем появляться.

Поднимаясь по ступенькам, Мэтт вспомнил, как они были совсем маленькими, когда стащили штаны отца, которые предназначались для какой-то благотворительной организации. Это Даниэль предложил вместе залезть в них: штанины были настолько большими, что оба брата отлично в них помещались.

Они передвигались таким образом по дому, выпрыгнули на крыльцо и вот тут-то и завалились. Мэтт рухнул прямо на Даниэля, а тот радостно хохотал. Почти также широко он ухмылялся, когда лет шесть назад вешал на входную дверь рождественское украшение — внушительный венок с черной хвоей и черепами.

Мэтт подумал, что уже очень давно не видел брата также открыто улыбающимся.

Он попытался позвонить сегодня Даниэлю. На самом деле, Мэтт остыл довольно быстро, но всё равно злился на брата. На улице маячили однозначные призраки, но дома Мэтт заварил травы, и они отогнали видения. Некстати вспомнилось, что о призраке бабушки Мэтт тоже Даниэлю не рассказывал. Да и наверняка много о чем еще.

В конце концов, Даниэль не обязан отчитываться. Вот если бы он скрыл, что убил Бена или что-то в этом духе — другое дело.

В общем, уже сегодня Мэтт позвонил брату, но трубку тот не взял. Ничего удивительного в этом не было, они оба частенько пренебрегали звонками. Тогда Мэтт просто набрал сообщение, где попытался неуклюже узнать, что тот делает вечером. Оно осталось непрочитанным, а последний раз в сети Дан был в шесть утра.

Что значило, у него скорее всего какие-то дела. Возможно, с отцом в компании, будний день всё-таки. Мэтт же отработал его в субботу, поэтому промаялся немного и решил нанести визит деду.

Внутри особняка властвовали сумрак и прохлада. Ничего магического: система климат-контроля и тяжелые шторы, которые редко раззанавешивали.

Мэтт замер на пороге, будто принюхивающийся пес — или позволяющий дом распознать себя. В семейный особняк Мэтт не заходил давно, так давно, что тот мог и забыть его… правда, вряд ли для мест существовало понятие времени. Дом знал его. Мэтт часть семьи.

В темной прихожей висел плащ матери и пальто отца, а на другой стороне — огромное резное зеркало в старинной раме. Рассказывали, будто оно стояло еще на плантации, которая когда-то принадлежала Эшам. Однажды Мэтт заметил Даниэля, вглядывающегося в зеркало.

— Ты там лоа видишь?

— Неа. Представляю зазеркальный мир. Смотри! Если долго вглядываться, можно заметить, что твой двойник просто копирует действия, чтобы ты ни о чем не догадался.

Даниэль любил рассказывать истории, которые придумывал тут же, на ходу. Он явно унаследовал что-то от бабушки. Та говорила, что зеркала ведут на другую сторону, поэтому завесила их тканью, когда умер дядя Майкл.

Мэтту тогда исполнилось девять, он многого не понимал, почти не помнил похорон. Зато в памяти отлично сохранился вечер после, когда дом наводнили люди в черном, ели невкусную еду и вспоминали дядю.

И дед, и бабушка казались потрясенными этой смертью. Отца таким же потерянным Мэтт видел потом лишь однажды, когда Даниэль попал в аварию. Тетя Вивьен молчала и предпочитала отсиживаться в углу. Амелия занималась маленькой Ли. Мэтт до сих пор не знал, почему смерть дяди так подействовала на всю семью, но единственной, кто сохранял спокойствие, кроме детей, осталась мать. Именно она всё организовала.

А пришедшими занимался Даниэль. Беседовал с ними весь день, ненавязчиво выпроводил после. Ему было всего четырнадцать.

Где-то в комнатах особняка играл джаз, а это значило, мать дома. Мэтт не очень хотел с ней встречаться, буквально прокрался через гостиную и поднялся по лестнице, переступив через третью ступеньку, которая всегда поскрипывала. На втором этаже располагались спальни, и Мэтт направился к дедушкиной.

Старый дом никогда не бывал тих. Поскрипывал паркет, тикали часы, на крыше раздавались шорохи. Гостиную заполняла массивная старинная мебель, стены прятались за деревянными панелями и обоями с цветами. От черного хода слышался перелив колокольчиков, подвешенных у двери.

В доме всегда царило ощущение сырости, духота как будто не проникала внутрь. Словно где-то в глубине встроенных шкафов притаилась болотная вода. Пахло густым деревом, а еще черным чаем, ладаном и бурбоном. Мэтт с удивлением подумал, что эти ароматы плотно ассоциируются с домом и будто распадаются на отдельных родных.

Запах ладана унес с собой Даниэль, прибавив к нему кофе. Черный чай всегда сопровождал мать, а бурбон — отца, хотя сам он почти не пил. Тонкая вуаль сладкого апельсина — это Ли, а суховатая нота пороха — тетя Вивьен. Когда-то бабушка пахла розмарином, и аромат трав напитывал дома, но сейчас он исчез, испарился, въелся в потолочные балки.

На втором этаже царил запах лекарств — из комнаты деда.

Мэтт тихонько постучал, но вошел, не дожидаясь разрешения. К счастью, Бернард не спал: сидел на кровати и читал газету.

Бабка Корделия сумела провести семейную компанию через время сухого закона и Великой депрессии. Бернард не растерял состояние, сохранил его и преумножил. Мэтт помнил деда грозным и суровым, но после смерти бабушки он сильно сдал. Постепенно отошел от дел, а два года назад его разбил удар. После этого он редко выходил из дома и даже из комнаты.

Стены пропитывал запах лекарств и густой сладковатый аромат мёда, который обожал дед. Огромная кровать с резными столбиками занимала большую часть пространства, рядом с ней притаилась напольная лампа с тканевым абажуром. В стороне комод, расписанный гирляндами бутонов, да шкаф. Окно скрывали ветви магнолий, которые по весне цвели буквально в спальне.

Бернард Эш смерил внука взглядом из-под кустистых бровей, и его губы не тронула улыбка. Худой, болезненный Бернард всё равно вызывал трепет.

— Ну? Что ты опять натворил?

— Почему натворил? — опешил Мэтт.

— Ты просто так не приходишь. Значит, что-то напортачил или нужен совет. Повезло, раз ты со вторым.

Мэтт уселся на стул, подумав, что он, наверное, та еще бесчувственная скотина. Он и правда не приходил к деду просто так.

— Что ты знаешь о проклятиях?

— Что это дерьмовая штука, — хмыкнул Бернард. — Энергии забирают много, а толку чуть.

— Не работают?

— Еще как работают. Только это подло и слишком просто, наслать проклятие. Никакого удовольствия. Еще и откат огребешь.

Дед тоже умел разговаривать с лоа напрямую, поэтому именно он в какой-то момент решительно взялся за воспитание Даниэля.

— А мы, Эши, защищены от таких штук?

Мэтт пытался спросить как будто бы невзначай, но Бернард прищурился, явно подозревая, что вопрос возник не просто так. Рассказывать подробности Мэтт не хотел, дед бы точно посчитал его параноиком. Но и забыть шепот «он умрет» никак не мог. А Даниэль своим рассказом о Бене как раз напомнил, что существуют еще и проклятия.

Мэтт почти ничего о них не знал, поэтому решил спросить у того человека, который осведомлен о тайнах и колдовстве больше, чем кто бы то ни было.

К удивлению Мэтта, Бернард не стал ни хмыкать, ни расспрашивать:

— Никто не защищен от проклятия. Но если эту штуку сделал Даниэль, ты можешь спать спокойно.

Бернард кивком указал на грудь Мэтта, где выделялся небольшой мешочек гри-гри.

— Амулеты Дана мощные, — согласился Мэтт, пряча гри-гри под футболку.

— Потому что делает их очень редко. И не заряжает на всякие глупости вроде удачи. Он преуспел в защите.

Мэтт пробовал мастерить гри-гри в детстве, но чувствовал, что особой силы в них нет. Зато никто лучше него не умел смешивать травы. Он и Ли пытался обучить, у которой обнаружились природные способности к целительству. Оба не соблюдали никакой системности в обучении, и дело продвигалось медленно.

Пусть в амулеты Мэтт не умел, зато травяные чаи отлично отгоняли призраков. Это ему нужнее.

— К тому же ты Эш, — веско сказал Бернард. — У нас сильная семья и предки. Чтобы проклясть кого-то из нас, нужен действительно опытный жрец бокор и мощная жертва. Сила проклятия зависит от того, кто создает его. И от уровня защиты проклинаемого. Чаще это баловство.

Бернард ухмыльнулся:

— В молодости мне на порог подкинули деревянный гроб, заполненный кладбищенской землей. Маленький, с ладонь. Проклятие не сработало, я разозлился и приказал лоа выяснить, кто это сделал.

— Они узнали?

— Конечно. Мы потом с этим парнем стали лучшими друзьями. Айзек Ландри.

Мэтт и вправду слышал о нем. Сильный колдун, но умер еще до рождения Мэтта.

— Мы с ним любили ввязываться в неприятности, — продолжал Бернард. — Он потом признался, что проклинал не очень-то всерьез. А я был Эшем. Не так-то просто сработать.

— А что с ним случилось?

— Погиб, когда мы стали играть с силами, с которыми не могли справиться. Он тоже хорошо умел в защиту, но только не себя. Поэтому я выжил в том ритуале, а он так и остался мертвецом на перекрестке. После этого я решил остепениться, к тому же Эйлин повстречал.

Дед замолчал, с неожиданной грустью смотря куда-то в окно, на магнолии. Непривычно было видеть Бернарда таким, но Мэтт не мог избавиться от других мыслей. Для проклятия нужна хорошая жертва… а человеческая подойдет? А то, может, на самом деле это и правда обряд провели с Беном. Пустив его кровь.

— Но можно ведь узнать, есть ли проклятие? — заерзал на стуле Мэтт.

— Это не так просто. Когда проклятие наливает силой, попроще. Так что лучше выждать. Но ты бы и так заметил. Проклятие сложно с чем-то спутать.

— А как оно, ну, как проявляется?

— Человек начинает болеть, плохо себя чувствовать. Мучают бессонница и кошмары. Усталость, головные боли… ну, и неприятности, конечно.

Некстати вспомнилось, что Даниэль плохо спит, и Мэтт почти уверился, что это точно проклятие, когда дед проницательно посмотрел на него и хмыкнул:

— А иногда, Мэттью, нужно просто идти к врачу, а не списывать всё на магию. Бессонница тоже может быть по другим причинам. Как у твоего брата, например.

— Что?

— Даниэль с детства плохо спит, когда его что-то беспокоит. Точно как ваш отец. Не удивлюсь, если при важных проектах они работают ночами.

— Но проклятия тоже существуют.

— Чтобы проклясть Даниэля, нужно очень постараться. И то больше огребешь.

— Почему?

— Из-за лоа.

Дед имел дурную привычку вот так веско бросить слово, но не торопиться объяснять. Как будто наслаждался замешательством собеседника, смаковал власть, которую над ним имел. Это ужасно бесило, но Мэтт давно научился в таких случаях терпеть. Вот и теперь Бернард выждал немного и снизошел объяснить:

— Лоа не любят проклятия. Они бы почуяли и предупредили.

— Их можно обмануть.

— Теоретически. Но нужно обладать невероятной мощью. Поэтому и не подействовал гробик Айзека. Лоа предупредили меня о такой-то ерунде.

Теория Мэтта трещала по швам, но на всякий случай он решил не сбрасывать ее со счетов. Всё равно нужно понять, кто убил Бена. Возможно, этот человек даже опаснее, чем казалось.

Или у Мэтта действительно начинается паранойя. Отгородившись от видимых призраков, он с энтузиазмом создал воображаемых. Радостно утонул в глюках вместо того, чтобы думать о вполне реальных трупах и убийцах.

— Ты поссорился с братом.

Бернард не спрашивал, он утверждал, и Мэтт почувствовал себя неуютно.

— Не то чтобы поссорился… и с чего ты решил?

— А ты всегда ко мне прибегал, когда вы ссорились. Жаловался на него.

— Я не собираюсь жаловаться на Дана!

— Правда?

Скрестив руки на груди, Мэтт молчал. Бернард спокойно смотрел на внука и тоже не произносил ни слова. С улицы долетел обрывок разговора: кажется, очередной гид водил туристов по Садовому кварталу, рассказывая о самых известных особняках.

— Он ни черта мне не говорит! — наконец, не выдержал Мэтт. — Он всегда чертовски самостоятельный, но в последнее время особенно… после аварии.

— Ты же знаешь, что там произошло. Как умерла Анаис. Вряд ли он хочет видеть еще чью-то смерть.

— Он же не виноват! Это Анаис…

— Он был там. А твой брат имеет дурную привычку чувствовать ответственность даже за направление ветра. Наверняка опасается, что если ты влезешь в его проблемы, с тобой тоже что-то случится.

В этом не было ни капли логики… ну, или примерно столько же, сколько в предположении о проклятии на основе одного глючного шепота.

Об аварии Мэтт, конечно, знал всё. Даниэль ему подробно рассказал и даже два или три раза. Хотя детали смерти Анаис выложил только когда хорошенько напился. Зато после этого его явно начало отпускать.

Больше сидеть на месте Мэтт не мог. Он подскочил со стула и начал ходить по комнате из угла в угол.

— Здесь другое, — упрямился он. — Он даже не рассказал всего!

— Зачем?

Мэтт растерялся и остановился. В голове уже формировались возмущенные аргументы на «почему», но вопрос «зачем» поставил в тупик.

— Зачем он это сделал?

— Думал, что так отгородит меня, защитит, — сдался Мэтт. — Он думал, это не важно. Думал, мне неинтересно!

— А ты когда-нибудь говорил, что интересно?

— Я…

— Так с какого хрена он должен это знать?

— Это же Дан!

— Ты злобная маленькая горгулья, Мэттью, которая способна откусить руку. Если ты летаешь сам по себе и шипишь на всех, с чего Даниэль должен думать, что его-то ты посыпешь волшебной пыльцой? Ты в последние раз ушел из этого дома и громко хлопнул дверью. Заявил, что ничего эшевское тебе не нужно.

— Я имел в виду другое, — пробормотал Мэтт. — Всё это колдовское наследие… не хочу я видеть призраков!

Перед глазами возник окровавленный Даниэль, и Мэтт торопливо отогнал воспоминание.

— Не снова…

Бернард покачал головой и вздохнул как-то очень печально. Почти так же, когда вспоминал давнего мертвого друга. Разгладил узловатыми пальцами газету на коленях.

— Ты же знаешь, Мэттью, что твоя бабушка принесла свое колдовство. Она тоже видела призраков. Не так хорошо, как ты, но способностями обладала.

— Да. Конечно.

— Когда умер Майкл, Эйлин увидела его призрака. Видела мертвого сына с дыркой от пули.

— Я… я не знал этого…

Почему-то Мэтту ни разу не пришло в голову, что он не единственный Эш, который мог видеть что-то подобное. Да, конечно, они ощущали смерть близких. Но не призраков.

Невольно в памяти снова возникли те мрачные похороны. Может, остальные тоже что-то видели? Поэтому смерть дяди Майкла настолько повлияла на них. Мэтт ведь ничего не знал. Тщательно оберегаемая и наверняка бессмысленная тайна Эшей.

— Это раздавило Эйлин, — продолжал Бернард. — Я хотел ей помочь. Знаешь, что она сказала? Чтобы я просто оставался рядом и напоминал о живых.

Никому Мэтт не говорил о том, что видел призрака Даниэля в момент его смерти. Ни деду, который наверняка догадался, ни самому Дану, который не имел об этом представления. Да уж, Мэтт достаточно недоговаривал.

Жаль, совет деда ему не поможет. Проблема в том, что живые могут быстро стать мертвецами — снова. Именно это приводило в ужас.

— Чем дольше мы живем, Мэттью, тем больше у нас мертвецов. Мы должны принимать их и двигаться дальше. Бежать от них или увязать плохая идея. Мы должны думать о живых. Пока они живы.

Возвращаться на стул не хотелось. Мэтт не чувствовал себя взрослым человеком, который владеет собой и ситуацией. Он уселся как в детстве: на пол, прижавшись спиной к комоду с нарисованными цветами. Сцепил руки и пробормотал:

— Ему плохо. После той аварии. Я не знаю, как ему помочь.

— А себе?

— Что?

— Мэттью, это ты ко мне пришел, а не Даниэль. Ты ничего не сможешь, пока себе-то не поможешь.

Конечно, Мэтт уже подготавливал яростные опровержения, но они так и вязли на языке горьковатым осадком, не желая исчезать. Возражать деду не хотелось, особенно после того, что он рассказал про бабушку.

Оставался рядом и напоминал о живых.

Что ж, наверное, именно это и делал Даниэль для Мэтта. А вот сам он не знал, чем помочь даже самому себе.

— Мэри воспитала вас сомневающимися, — проворчал Бернард.

— И в чем сомневается Дан?

— В том, что заслужил. Хорошей жизни, хорошей семьи и брата. В той аварии умерла Анаис, умер он сам. Это неплохо доказало, что он недостоин того, что хотел.

— Но это же глупости!

— А ты разве не сомневаешься? В себе, своем даре.

Скрестив руки на груди, Мэтт насупился, но возражать не стал. Как и всегда, рядом с дедом он чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Может, за этим и приходил — Бернард всегда видел то, что не доступно другим, проникал в суть вещей и вряд ли ему помогали лоа. Дед умел вправлять мозги.

— Сомнения мешают Дану говорить с тобой. А твои собственные мешают слушать. Его и призраков. Вы похожи, мой мальчик, — Бернард хмыкнул, и тон его изменился. — Два дебила.

Закатив глаза, Мэтт поднялся на ноги. Покосился на тикающие на стене часы. В это время дед любил пить чай. Задерживаться Мэтт не собирался, но теперь думал, что можно и чаю выпить. Дед любил слушать обыденные истории из книжного, а сам с удовольствием рассказывал о прошлом. Мэтт, конечно, фыркал, но на самом деле обожал слушать.

— Если так волнуешься о проклятиях, — заметил дед, — вычисти пороги и посыпь их толченым кирпичом. Неплохо помогает. Ну, и с Даниэлем поговори. Только не сегодня, они с Робертом на каком-то благотворительном приеме.

Так вот почему Даниэль не отвечал. На такие мероприятия он не брал телефон, так что вряд ли видел сообщение.

— Я буду с медом, — невозмутимо сказал Бернард. — Черный. И не делай крепким.

Притворив за собой дверь дедушкиной комнаты, Мэтт по скрипнувшим полам отправился на кухню. Но застыл, когда ему показалось, что над головой и чуть в стороне кто-то ходит. Он замер и прислушался.

Несколько вязких мгновений царила тишина, а потом по чердаку будто кто-то пробежал и раздался негромкий детский смех. Отголосок далекого хохота, давно потерянного веселья. Едва различимый даже не голос… просто Мэтт знал, какими будут слова. Слышал раньше.

— Давай же, Робби!

На чердаке играли отец и дядя Майкл, когда были маленькими. Потом они обустроили чердак, так что теперь его не заваливал хлам, и там оставалась милая комната, где когда-то жил дядя Майкл.

Мэтт видел его призрака пару раз. Тот ничего не говорил, не интересовался Мэттом, но сейчас, видимо, снова вернулся.

Может, призраки тоже тонут в собственных воспоминаниях.

Тряхнув головой, Мэтт подумал, что лучше бы мертвый конфедерат. Он соскучился по его историям.

Спустившись на кухню, Мэтт почти не удивился, столкнувшись с матерью. Она вытаскивала из духовки поднос с пирожками и обернулась, положив их на стол. Увидела сына и тепло улыбнулась:

— Мэттью! Как я рада.

— Здравствуй, мама.

Миниатюрная женщина, которая за всю жизнь, кажется, ни разу не воспользовалась косметикой. Впрочем, ей и не требовалось: в молодости она была очень красивой, Мэтт видел фото. Старела она тоже с элегантностью и выглядела моложе своих лет.

В простом черном платье, единственным украшением которого оставался серебряный крестик на цепочке. Пышные локоны небрежно собраны, никаких колец на руках.

Тетя Вивьен рассказывала, что в молодости Мэри вовсе не была замкнутой. Она ходила на вечеринки, но обладала достоинством и умела держать себя в руках. Наверное, именно это и понравилось отцу: он влюбился, женился, и Мэри всецело отдалась семье. Она работала школьной учительницей, но недолго, больше занимаясь домом. Ее не пугало колдовство и репутация Эшей, хотя она предпочитала не вникать.

С возрастом строгое католическое воспитание взяло свое, и Мэри тоже начало сносить в эту сторону. В детстве любимым наказанием для детей было поставить их на колени перед стеной с крестом и заставить молиться. Мэри искренне считала, что это поможет. Перестала после того, как Мэтт попросту уснул.

По большому счету, супруге Роберта Эша сейчас стоило быть на приеме вместе с ним, но она считала это мужским делом, возносила молитву и пекла пирожки.

Мэтт порывался сбежать, но потом подумал, что дед прав. От себя не убежишь. Да и не очень-то хотелось, на самом деле. А мамины пирожки с ягодами и вправду всегда были обалденными, от одного взгляда на их румяные бока рот Мэтта наполнился слюной. Можно и задержаться. Тем более, вроде бы внезапные призраки с их предупреждениями и глюками успокоились.

Мэтт еще никогда так не ошибался.