Домашнее задание

Юсиф Везиров

Домашнее задание

С возвращением.

Пасмурное утро. Грязный город в оплёванном асфальте и загнивающих лужах встречает меня злыми лицами измученных обитателей. Утомлённых быстрой ходьбой в никуда. Ещё один день начался. И он пройдёт. Пройдёт также глупо и нудно, как и сотни предыдущих дней. Далёких от прелестей жизни, которые у жизни всё-таки есть.

Есть. Теперь я это точно знаю. Я видел. Да, видел. И вижу. И улыбки прохожих, и доброту соседей, и красоту порядка. И покой в успокоенных глазах. Когда все равны. И равны только перед законом. В чём сила слабого. И слабость сильного. Отчего не плачут дети и не лают собаки. И мужчины дарят женщинам цветы. Просто, а не из похоти. Не обязывая на взаимность творения ребра. Адамова.

Однако я задремал. Я вновь открываю глаза и хочу пожелать себе доброго утра. По обыкновению. Но нахожу, что утро всё то же пасмурное. И добрым оно уже не будет. Стало быть, никогда. Пока?

Я вернулся. В прошлое. И с этим придётся смириться.

Ну, здравствуй, Вчера! Ты совсем не изменилось. И это совсем не комплимент.

26 января 2001-го года.

Мёртвый сезон.

Зима наступила зимой. После продолжительного лета сразу же. И переместила меня из географического измерения. В географическое измерение. Изменения. В другой часовой пояс. Отняв от жизни целых девять часов, приобретённых в покое. Там. Где блуждает ночами душа по сей день. Украшая сны, от которых не хочется пробуждаться. После которых не желается жить. Но надо. Не мне. А тем, кто всё ещё верит в излечение той же души. От глубокой депрессии. Апатии. А ещё верит в то, что ошибка - не всегда ошибка. А всего лишь ошибка. Особенно тогда, когда она очевидна. И уже совершена.

Зима наступила зимой. Давно. Но весною не пахнет. Впереди ужасающие заморозки. Морозы. И жизни почти половина.

Не простудиться бы.

6 февраля 2001-го года.

Летучий голландец.

А мозг мне говорит, что у меня всё нормально. Правильно и ровно. Как должно быть. И многие мне просто завидуют. И злятся моему равновесию. Которое так заметно внешне. Когда по утру я спешу на работу. А вечерами домой. Где ждёт меня вкусная пища. Забота домашних и тёплая постель. В которой ночуют сомнения. И терзания мучают сердце, что так не ладит с мозгом, для которого всё нормально.

И сердце подсказывает совсем иное. Показывая правду. Указывая на абсурдность мышления. Мозга. Отчего и ноги идут, и руки делают, и язык говорит. Да всё то, что не хочется. Что умещается в мозгу, чему нет места в сердце. И я дрейфую по жизни, мечтая пристать к заветной пристани. Которая так далека от горизонта. А горизонт лишь отдаляется от приближения. И конца этому не видно.

И я кушаю этот жирный Восток. Разбавленный водкой. Разбавленной водкой. Большими порциями холестерина. Вдыхая никотина дым. Оскверняя очищенные временем лёгкие. Свои лёгкие. Нелёгкие лёгкие. В которых рентгенов луч просматривал некогда затемнение. Затмение. Чему подвержена нынче душа. В которой потёмки круглые сутки. И ещё весь следующий день. А потом ещё.

У меня всё нормально. Правильно и ровно. Как должно быть. А мне просто хочется помирить свои мозг и сердце. И приютить бесприютную душу. И быть счастливым.

Разве ж мне так многого хочется?

12 февраля 2001-го года.

Расовая дискриминация.

Жил один этнический негр. Который сказал первым: "У меня есть мечта". И, что самое интересное, она, эта самая мечта, у него действительно была. И он, этот самый негр, её не молчал. Тая во глубине своей чёрной души. А доводил до масс. Пробуждая в них, в этих самых массах, сознание собственного достоинства. Нивелированного вековым воздействием рабского мышления. Внедрённого в разум.

Жил один этнический негр. Который сказал первым: "У меня есть мечта". И эта мечта превратилась в идею. С флагом, гимном и конституцией для падших почти человеков. Людей. Потерявших своё лицо. И корни. Которых продавали и покупали, как лошадей. Коней. Заглядывая в зубы. Не души. Мечта перевернула их действительность. Жизни. Оздоровив не просто нацию. И не просто народ. А целую расу.

Жил один этнический негр. Который сказал первым: "У меня есть мечта". И эта правда пронеслась по всему свету. Дойдя до наших краёв. И до меня. У которого есть мечта. Быть этническим негром. Или не негром. Чёрным, белым, жёлтым. Или даже красным, то бишь индейцем. Но с идеей, которая есть. И жить среди этнических умных. Которые верят в завтрашний день. И созидают его каждый час. Уже сегодня.

Жил один этнический негр. Который сказал первым: "У меня есть мечта".

Его за это убили.

14 февраля 2001-го года.

Риторика.

Я устал, не успев утомиться. Отдохнул не поспав, не доспав. И поев, потому, что так надо, занялся. Нелюбимым делом. А вокруг суета людская. И вечная радость тех, кто грешным делом спускает грешные деньги. На новые грехи. Толкая праведных на неправильный путь своим примером. Безнаказанного.

И каждый верит в своё деяние. У каждого правда своя. И отсутствует совесть. Которую несложно просмотреть постороннему. Что упрекает каждого во всём. Легко определяя ошибки его. Не свои. И восхищается собственной правотой опять же во всём. От чего и счастлив в своём представлении.

А между тем, я уже был однажды счастлив. И даже настолько, что поверил: это навсегда. И обманулся. Жизнь оказалась намного проще. И гораздо сложнее. Окунув меня в простоту с головой. Где хлебаются сложности той самой жизни. В которой я был однажды счастлив. По-настоящему. Без дураков.

Мир сходит с ума. Мир сводит с ума. И даже в пустыне идут дожди.

В чём счастье жизни? Её философия?

19 февраля 2001-го года.

Собака на сене.

Как сладок плод, когда он разрешён. Но недосягаем. И его можно. Только не сразу. И к этому "можно" стремиться нужно. Через сложно. Тогда "нужно" становится важно. Несмотря на "сложно". Приобретая иное значение. Предназначение. И достижение "важно" становится важным. Иначе дрожно страшно. Жутко мрачно.

Конечно страшно, пока "можно" нужно, важно, даже если сложно. Но как только "можно" становится можным, нужно, важно, сложно и страшно становятся продажны. И теряют интерес к "можно". Потому, что уже можно. И "можно" всё становится чуждо. Не нужно. Не важно. Но сложно. Ибо страшно "можно". Просто тошно.

Чем дальше Вы от ближнего, тем ближе Вы к нему.

Со мной такое уже было.

27 февраля 2001-го года.

Не всё золото...

Если Вам говорят, что Вы красивы, умны и прекрасно выглядите - верьте. Ведь Вам так хочется в это верить. И Вы слышите то, что Вам приятно слышать. Что Вы хотели бы слышать. И слышите наконец. Даже если в это не совсем верится. Ни Вам, ни, тем более, тем, кто Вам об этом говорит. И Вы принимаете эту ложь. Допуская её достоверность. Называя комплиментом.

Хотя, тот же комплимент, адресованный не Вам, Вас раздражает. Доводя до ехидной улыбки, громкого смеха или вовсе шумного несогласия. Где Ваша правда разоблачает чужую неправду. И навязывает каждому свои наблюдения. Которые узрели, что тот, кого ласкает комплимент, не красив, не умён, и не выглядит прекрасно тем более. Напрашиваясь, таким образом, на комплимент.

Поэтому, когда Вам делают комплимент и говорят, что Вы красивы, умны и прекрасно выглядите - не верьте. Комплимент - ложь. А выглядит каждый лишь так, как выглядит.

Не более.

6 марта 2001-го года.

Спокойной ночи.

Как я любил это занятие раньше. Спать. Много, часто, постоянно. И уделял такому отдыху особое внимание. Отходя к покою в любое неудобное время дня. И ночью. Когда я спал, и спать хотелось. А потом открывал глаза. И тут же начинал дремать. На ходу. Часто заглядывая на часы. Торопя солнце к закату. Время к ночи. Или ложился, так и не дождавшись официального времени суток. При естественном свете небесного тела. Высокого светила.

Как я любил это занятие раньше. И даже видел красивые сны умного содержания. После которых стремился жить наяву. И во сне. Мечтая увидеть то же самое. Опять. Но видел лучшее. И просыпался с улыбкой на устах. И, протирая сонные глаза, любил. Жизнь, людей, природу. Себя в этом мире. И мир в себе. Тот самый мир, который ещё не приснился мне. Но был во мне. И жил далеко от меня. Где сбываются сны. И всё хорошее. Как во сне.

Как я любил это занятие раньше. Когда мне было меньше. И оставалось больше. И меня хватало. На сон. Только прошло то время. И опять проходит время. И пришла пора действий. Взрослого созидания. Когда ты должен делать. Когда я должен делать. И ощущая результаты, расти. Над вчера. Но дни сменяются днями. И недели исчезают за неделями. Месяцы проносятся мимо. И жизнь ускользает из пальцев. И добрые сны тебе изменяют. Как уверенность.

Как я ненавижу это занятие нынче. И боюсь уснуть. Ведь стоит это сделать, как перемешиваются сны. И снятся одни кошмары пресного сегодня. Затем рождается новый день. Такой же старый и болезненный, как хроническое заболевание. И вчерашний ад кажется раем. Ибо он уже прошёл. Хотя мог бы длиться дольше, если бы не сон. А он берёт своё. И делит бессмыслицу на вчера, сегодня и завтра. После которого - послезавтра...

А теперь постарайтесь уснуть. Спокойной Вам ночи!

7 марта 2001-го года.

Брызги шампанского.

Опять пришла она. Весна. И солнца стало чаще. На деревьях появились редкие почки. В парниках расцвели красивые цветы. Только они не пахнут.

На крышах сошлись первые кошки. На ветках запели ранние птицы. На улицах стало больше людей. Но не в лицах и фигурах. А в силуэтах и тенях.

И пошёл гулять адреналин по венам. Как талый снег по улицам. Согретый предчувствием. Праздника. На котором меня не ждут. Не знают.

Я один. И я разбил своё сердце. И раздарил его по кусочкам. По осколкам. По всему миру. И теперь оно везде. Нигде. И ни с кем. Его нет.

Зато инфаркта не будет. Надеюсь.

8 марта 2001-го года.

Страна советов.

Как любим мы давать советы. Признайтесь, ведь любим? И ни что на свете не даётся нами с таким удовольствием и так легко, как советы. Мы их раздаём, поражая собственной щедростью. Удивляя, собственно, размахом. Географией знаний во всех областях. Направлениях. В любом вопросе. И по любому поводу.

Как смелы мы перед чужими трудностями. Когда тот, чужой, просто не знает, как поступить. Теряет голову и мучается в вопросах. Ответы на которые у нас всегда готовы. Ведь именно мы знаем, как ему поступить в данном случае. И не ошибиться. Хотя наше мнение чаще бывает ошибочным. Не правильным. Только мы этого не чувствуем.

Ведь чужие проблемы - это чужие проблемы. Не наши. И вникать в них, постичь порою сложнее, чем дать красиво сформулированный поверхностный совет подозрительного содержания. И далее настаивать на своём чисто из чувства самолюбия. Мол, "Я уже говорил...". И ожидать положительных результатов. Когда можно сказать: "Я же говорил...".

Другое дело, когда с трудностями сталкиваемся мы. Сами. Где наш совет, наши предложения и предположения бледнеют в красках. И приобретают форму вопросительного знака. "Не ошибиться бы...". Это единственное, что усмиряет нашу смелость. И доводы становятся неубедительными. И мы нуждаемся в чужих советах. Советчиков.

Для которых мы такие же чужие. И их советы - всего лишь советы. К ним можно прислушаться. И можно слушать. Но нельзя их слушаться. И слепо следовать им. Ибо чужие советы бывают, конечно же, трезвыми. Но чаще пьянят. После чего болит голова. И не только по утрам. И это не совсем похмелье. Или совсем не похмелье. И завтра боль не пройдёт.

Мой Вам совет: не советуйтесь. Хотя в нас это заложено. Историей.

14 марта 2001-го года.

Заглядывая в замочную скважину.

(подводя итоги)

А ведь только год назад Весна имела ко мне отношение. И я имел отношение к ней. И имел отношения с ней. И в моей жизни цвела сакура. И на душе играла музыка. И я съезжался в Вашингтон со всем своим собой. Полюбоваться на это мимолётное чудо - подарок страны восходящего солнца стране солнца. В которой я встречал рассветы и провожал закаты. И цвёл не одну Весну.

А ведь только год назад я имел желания и творил возможности. Невозможные до и невозможные после. Теперь. И дарил неожиданные подарки, что приносили счастье. Мне в первую очередь. И преподносил себя в подарок. На радость Радости. И получал подарок в подарок. Звезду. В небе. И умел весело веселиться. Не тая эмоций и не имея амбиций. И грелся у своего огня.

А ведь только год назад у меня было большое сердце. Голова холоднее нынешней. И длинные руки. Руки помощи. Которые легко доходили до многих. Спокойно ходили по континентам. И были свободно конвертируемы. Они давали мне уверенность в себе. И Вам уверенность. Во мне. И мне такого хватало. И я делился. Я был не жадным. Жданным. Недавно. Всего лишь год назад.

А ведь только год назад... Как давно это было.

24 марта 2001-го года.

25 марта 2001-го года.

Как волны разбиваются о скалы, так и мечты разбиваются о Родину.

С Днём Рождения!

25 марта 2001-го года.

Шкатулка с секретом.

Когда я был ребёнком, а такое со мной тоже было, я безумно любил получать подарки. Всякие: конфеты, игрушки, одежду. Или деньги. Что тоже расценивалось мною, как подарок. И звенящая мелочь или шуршащая купюра на мелкие расходы собиралась в специально отведённые ёмкости. Набирая со временем вес в количестве. И силу в значимости. Превращаясь в подарок, даруемый мною. Не мне. В результате чего я дарил подаренное. И не жалел ни на миг. От чего радовался тот, кому подарок доставался. Ибо тоже обожал получать подарки. Но больше веселился я. Потому, что очень любил делать подарки. Даже больше, чем их получать. И радовать ближних, радуясь радости. Близких.

Много подарков состарилось с тех пор. Потеряв способность радовать. Оставив одни воспоминания о былых знакомых. Праздниках. Чувствах. Теперь я уже взрослый. И с ярко выраженными симптомами нынешнего возраста: характерной лысиной с частой проседью, вечной усталостью во всех суставах и отображением действительности в глазах. Но как прежде, по-детски, радуюсь подаркам, стараясь скрывать эмоции. Скромничая ни к месту. И как прежде, в детстве, люблю их дарить. Преподнося с особой фантазией. Не ординарной инициативой. В неожиданной обстановке. Превращаясь в себя прежнего на одно мгновение. Момент дарения. Благодарения. За такую возможность.

Я желаю иметь её. Возможность. Делать подарки.

Да пусть судьба сделает мне такой подарок.

4 апреля 2001-го года.

Размолвка.

(космополит)

Хорошо уходить по-английски. Уходить не прощаясь. И хорошо уходить по-французски. Уходить уходя. И хорошо уходить по-американски. Уходить без трагедий. И хорошо уходить по-японски. Уходить героем. И хорошо уходить по-индийски. Уходить без остатков. И хорошо уходить по-цыгански. Уходить унося.

А мы уходим по-русски. Простившись, оставаясь в трагических героях с остатками. Останками. Но так же унося. И возвращаясь за. Оставшимся. Оставшимися. Беспокоя присутствующих отсутствием присутствия. Присутствием отсутствия. Недосказанностью сказанного. Витая около. Между мирами. Тем и этим.

Так не лучше ли остаться. Остаться, не желая проститься. И остаться, без стремления уйти. И остаться, избежав трагедий. И остаться, не став героем. И остаться со всеми остатками. И остаться принося. Собою счастье. Когда есть возможность остаться. И есть возможность не уходить. От себя. К себе же.

Пора определяться. Оставайся!

26 апреля 2001-го года.

В хорошем месте в плохое время.

Люблю людей, с кем можно говорить о разном, что хочется сказать. Кто рад бы поболтать о том, о сём. О главном на момент. Умеет мыслить. И высказать. И восклицать. И вопрошать. И честно спорить. Доказывая страстно правду истины. Правдивость очевидны. Которая не подлежит сомнению. Но всё же...

Люблю людей из тех, что нужно слушать. Учений мастеров, отцов творений. Гуманитариев и техники мозгов. Учёных по наукам. А также жизни корифеев. Кто учит умному, полезному, живому. Всему, что может пригодиться. С кем интересно быть. На дружеской ноге. При встрече, снимая шляпу. Обнажая голову.

Люблю людей, кто может слушать. Меня, который меркнет, не блестит в науках. И быта опыта не густо. И больше недостатков, чем достатка. Доходов в плане материальных. Тут я, кажись, отвлёкся малость. Однако слушает меня вся та же паства. Братва, что может слушать. Меня, который я. И скажет.

Люблю людей, с кем можно помолчать. С которыми молчание не в тягость. Которые читают душу. В стужу. Не по слогам. Не по словам. А с глаз. И отвечают грамотной печалью взгляда. Взгляду. Закрыв немой вопрос немым ответом. Ветром. Что нарушает тишину покоя. Свистом. И больше никого. Лишь ветра свист.

Люблю людей, когда их рядом нет.

27 апреля 2001-го года.

Умозаключение.

(ум в заключении)

Меня любят безумной любовью. Только я так не люблю. Потому, что уверен: всё нужно делать с умом. Даже любить.

Поэтому я не молод, не любим и не женат.

Какое безумие.

14 мая 2001-го года.

Куда ветер подует.

Сегодня ветер с моря. Резкий. Порывистый. Срывающий былые афиши. Объявления. Полотна прежних авторов. И портреты прошлых героев. Которые канули в лету. С летами. А может за лето. И летают осенней листвою. Витая в облаках. Под облаками. Гонимые ветром. Унесённые ветром. Принесённые в жертву.

И сегодня же ветер в море. К морю. На море, за море. Где дуют другие ветры. И гуляют чужие страсти. В страсти блуждая по свету. Фетром. В ретро. Бушуя живою душою. С душою. Большою. В которой ветра почище. И свистят они чаще, резче. И событиев многих гуще. И вообще... А конец всё тот же. Туда же.

А ещё сегодня ветер. И на море, и на суше. И отсюда, и обратно. И сюда, туда. С возвратом. Дует ветер, завывает. Забывает, и снова дует. Вспоминая, напоминая. Как ходил по ветру парус. Как любил я в детстве фокус. А потом я стал взрослее. И исчезли парус, фокус. И остался только ветер. В голове. По волосам.

Ах, этот ветреный город ветров. Обветрил губы. И целует не ласково.

Похотливо.

15 мая 2001-го года.

Сила воли.

Помню время, когда мне ужасно хотелось повзрослеть. И стать большим. И сильным. Когда можно есть конфеты в огромных количествах. Мороженое даже зимой. И не спать не только в новогоднюю ночь.

Но прошло время. И я ужасно повзрослел. Но большим не стал. С конфетами не дружу и не ем. Мороженое недолюбливаю даже летом. А спать хочется всегда, и в новогоднюю ночь тоже.

А что до силы, то сила вся ушла в волю. Ограниченную неволей. И такая воля отнимает очень много силы. Той силы, которая безвольна. И эта сила никогда не может быть сильной. Вольной.

Сила воли в воле силы. Не больше, не меньше.

30 мая 2001-го года.

Хотеть вредно.

Я бы хотел, чтобы Вы бы хотели того, что хотел бы я. И я бы хотел, чтобы я бы хотел бы того, что хотели бы Вы. И я бы хотел, чтобы все бы хотели того, что хотели бы мы. И я бы хотел, чтобы все бы хотели того, что хотели бы все. И я бы хотел, чтобы все бы имели то, что хотели бы все. И я бы хотел, чтобы все бы имели то, что хотел бы каждый. И я бы хотел, чтобы каждый имел бы то, что хотел бы он. И я бы хотел, чтобы я бы имел бы то, что хотел бы я. И тогда я хотел бы...

Да только Вы хотите, чтобы я бы хотел бы того, что хотели бы Вы. И Вы хотите, чтобы я бы имел бы то, что имели Вы. И Вы хотите, чтобы я бы любил бы тех, кого любите Вы. И Вы хотите, чтобы я жил бы так же, как хотели бы Вы. И Вы хотите, чтобы я жил бы там же, где хотели бы Вы. И ещё Вы хотите, чтобы я бы хотел бы...

Только я так не хочу.

14 июня 2001-го года.

Оптический обман.

Выпьем немножечко водочки. И взглянем на мир невооружённым взглядом. И люди покажутся людишками. Маленькими и скверненькими. Натуральными. В полный рост своей мелкой натуры. Как микробы под микроскопом.

А потом протрезвеем со временем. Одолев похмелье кофеином. И голова приступит к функции. Мысли функционированию. И людишки вновь станут людями. Увеличенными обстоятельствами. Как микробы под микроскопом.

Трезвость - оптический обман.

Наливай!

25 июня 2001-го года.

Замкнутый круг.

Какой позор. Сосед мой вор. И сам об этом признаётся. Он говорит, что украдёт. Затем пропьёт. Нальёт и снова выпьет. И снова украдёт.

Другой сосед такой же гад. Он бабник. Женский ухажёр. И охмуряет слабый пол и днём, и ночью. А потом трезвонит обо всём. И всем.

А сослуживец? Редкий хам. К наркотикам не равнодушен. Всегда под мухой. На игле. То на траве, то под парами. И не стесняется порока.

Как все вокруг. В часы досуга досугом радуют друг друга. Кто выпьет на троих, кто угостит подругой. Кто пустит папиросу в круг. Как друг.

И разлагается планета. Придуманного нами цвета. И запахи теряют аромат. Былого счастья. Хотя наверно где-то всё только начинает быть.

И это где-то где-то. Всё в том же где-то. Всё так же где-то. Не со мной. А у меня такой позор. Сосед мой вор. И сам об этом признаётся.

4 июля 2001-го года.

Альпинист.

Я поднялся на вершину горы. Ледник которой не может растопить даже близкое солнце. И крикнул правду вниз. Тем, туда, где страсти. И она вернулась ко мне бумерангом. В неоднократном эхо. И я послушал свой голос, слова. Правду. И понял: это неправда. Осознав страшную действительность. Впервые. Ведь и глаза не только глядят, но и подглядывают. И уши не только слушают, но и подслушивают. И язык не только докладывает, но и закладывает. И нос не только дышит, но и задыхается. И границы между этими функциями размыты. До неузнаваемости. И громкая улыбка молчаливых губ тех, оттуда, где страсти, служит подтверждением моему открытию. Не каждая правда - правда.

А эхо всё бьёт рикошетом. По мне же. Превращая мою истину в ложь. Стоило лезть на вершину.

Кстати: глаза не только подглядывают. Они ещё и плачут.

29 июля 2001-го года.

Буква закона.

Я объявил войну. Войне законов. Что беззаконие есть. И беззаконием будет. Где можно обойти закон и мотивировать законом. Который тоже принят. Тоже напечатан. И тоже есть закон, хотя и отрицает. Закон, что был. И даже остаётся.

Я объявил войну. Войне законов. Ибо закон и есть закон. В котором можно то, что можно. И нельзя того, чего нельзя. И нет закона супротив закона. И если есть закон, он лишь союзник остальным законам. Союзник, друг. Но никак не враг.

Я объявил войну. Войне законов. Которые бумага. Иногда слова. И не имеют никаких законных оснований. Быть законом. Считаться правом. Разрешением иль запретом для одних. Или запретом, разрешением для прочих. Остальных.

Я объявил войну. Войне законов. В которых автор - человек тщеславный. И он же сценарист. И режиссёр. А действующие лица - масса. Толпа, массовка. Герои эпизода. Людишки без лица. Для них интерпретация на тему. Закона, который был.

Я объявил войну. Войне законов. Что родились по случаю. Не случайно. И входят в силу сиюминутно. Обойдя вчера. А завтра могут силу потерять. И потерять законность. Тут уж как подвернётся случай. А там, глядишь, по новой перепишут. Законы. Кодексы. Или даже Конституцию.

Я объявил войну. Войне законов. А у войны свои законы.

Так защищайтесь, я стреляю.

31 июля 2001-го года.

Гражданин мира.

(международный террорист)

Тебе можно завидовать. Твоей манере поведения. Мгновенной злости. И сильному порыву доказать. Свою волю. Тем, кого ты делаешь безвольными. Демонстрируя неимоверную силу минутной слабостью. После чего ты успокаиваешься. Но успокаиваешься только ты. И тебя ещё долго помнят те. Кого ты посетил.

Ты открываешь любую дверь. Без стука. Ломишься в окно. И перевернув всё вверх дном, исчезаешь. Вырывая с корнями попутные деревья. Валя столбы. Снося сараи. И уходя, поднимаешь такую пыль, что следов не остаётся. Улики есть, следов не видно. И никто никогда не знает, где тебя искать. И где ты появишься в следующий раз.

Ты разжигаешь огонь и раздуваешь пожар. Уничтожая лесные массивы. Заповедники. Как страшен ты с пламенем в руках. Хотя и в море ты опасен. Там ходят корабли, суда, эсминцы. Ты ж водишь волны по морским просторам. И накрываешь ими корабли, суда, эсминцы. И города. В которых корабли, суда, эсминцы кто-то ждал.

Ты на свободе. Ты свободен. И мне нравится твоя свобода. Передвижения. В которой нет границ. Они даже не прозрачны. Их просто нет. И ни таможенник, ни пограничник, ни кто иной тебе не помеха. И ты гуляешь по свету. И творишь свои преступления. И на суше, и на море, и в воздухе. Насаждая ужас. Террор.

Разве ж за ветром угонишься? Хоть зло и должно быть наказано...

11 сентября 2001-го года.

Бабье лето.

Так и лето кончилось. Ушло. Оставив после себя похолодевшее солнце, покинутое море, пожелтевшую зелень. И укороченные дни с продлёнными вечерами. Во время которых приятно тепло искусственных предметов. И отсиженный угол верного дивана уносит тебя в полудрёмное путешествие. Туда. Где нет больше тебя. Физически.

Но живёт твоя душа. Посещая во снах. И гуляя в мыслях. Рисуя картины прошедшего праздника бессонных ночей. Не горького пива. Забытого возраста с рецептами врачей: "нельзя" и "не рекомендуется". Громкого смеха над доброй шуткой. Юмориста, не сатирика. И шутки продолжение следует. Ибо в завтра вера есть. Завтра будет.

И завтра будет. Оно начнётся ведь. С яркого солнца в окне и улыбки в сонных глазах. Которым не в тягость проснуться даже рано. С лучами солнца. И не страшно взглянуть наступившему дню. В зрачки. Ведь об осени нет никаких подозрений. А если есть - неприятности лучше переживать по мере их приближения. Так ведь?

Вот и дожили. Вся радость души, сладость жизни и смысл существа остались в раньше. Куда один путь: через воспоминания. О них можно рассказать, их нужно описать, с ними стоит жить. Вечно. Их приятно пережить. Снова и снова. Но уже в мозгу, перед глазами. А вернуться туда, увы, невозможно. Лето кончилось. Всё!

Лето кончилось. Оно скончалось. Осталось только бабье лето.

Память.

3 октября 2001-го года.

Меню.

(книга о вкусной и здоровой пище)

Вкусное сладко. Но даже,

Что кисло не дурно. А также,

Остро да слёзно. Солёно,

Томатно, чесночно, перчёно.

Жарко иль со льдом, охлаждённо.

Готово иль полу. Мочёно.

Банан, ананас, чернослива.

Закуска, приправа, подлива.

Шашлык, табака, осетрина,

Лангет, антрекот, буженина.

Вино, водка, пиво, текила.

Пирожное, чай, торт "Былина".

Копчёно ли, жарено. Сытно.

Варёно ли, вялено. Стыдно.

Мало иль много. На завтра.

С гостями иль сам. Без народно.

Трапезничать сидя и стоя,

А можно и лёжа. Покойно.

Можно всё! Только нет аппетита,

Всё желание кушать отбито.

Вкуса прелесть в желудке убита,

Ну, а дальше - дорога открыта.

Так и в жизни. Приходишь голодный,

Чтоб уйти. Баста! Всё! Позабыто.

5 октября 2001-го года.

Трилогия.

Путь. Будь. Суть.

10 октября 2001-го года.

Бытиё определяет познание.

Как трудно терять людей.

Особенно когда они живы.

Когда умирает тело, душа остаётся жить. И витает низко и часто близко к близким. Позволяя себе присниться и сказать всё. Без остатка. И без сеанса спиритизма. Во время которого блюдце энергией ведомое заведомо ведёт ведущего. И тело, которого нет, продолжает жить в душе. Веками. Опускаясь и посещая даже тех, в чьём здоровом теле бытует здоровый дух. И земля ему пух после смерти.

Когда умирает душа, тело остаётся жить. Но это тело - уже труп. Пусть даже ему будет мало годов. И оно легко справляется с биологическими функциями. Организма. Хорошо переваривая хорошо прожёванное. Заглатывая увиденное. Ухом. Оно живёт неживым. И может быть долголетним по паспорту. При этом, не прожив ни дня из того, что прожито. Во времени.

Где ты ходишь, гармония души и тела? Посети меня. При жизни.

11 октября 2001-го года.

Три тополя на плющихе.

Знаете, а ведь я уже не свеж. И молодость сходит с лица, как позолота с некачественного кольца не драгоценного металла. И я становлюсь уже "Вы". И дети называют меня "Дядя". Хотя, так хочется порой побегать с ними, поиграть. И проиграв поплакать.

Только детям я лишь напрягаю обстановку. Порчу игру, словно "Старый дурак". Каким были мои нынешние ровесники в моём детстве для меня. И я общаюсь со взрослыми. С которыми невыносимо скучно. Которые взрослые с самого детства. А душе так хочется на волю.

Жутко подумать. Но родители были детьми. И дедушки с бабушками тоже. Стало быть, и я буду нудным родителем. И наивным родителем родителей. Которого легко обмануть. И раскрутить на мороженое или игрушку. Чем сам бы побаловался. Да нельзя. Не поймут.

И я ищу половину. Чтобы поскорее стать нудным и наивным. И блуждаю в поисках счастья. Где заблудился в густом лесу. Среди трёх сосен. Откуда выбраться сложно. И обратной дороги, увы, нет. Тропа заросла. А счастье так отдаёт солёной сыростью. На губах.

И в сердце колет. Значит, оно есть.

17 октября 2001-го года.

Час расплаты.

Пасмурная погода. Пасмурное настроение. Обиженная душа. На жизнь, на обстоятельства. На всякий случай. Осень.

Как расплата. За жаркое лето, за звёздное небо и за "здорово живёшь". За прошлое. В настоящем. Сядьте, суд уже пришёл.

И дождь-палач приводит приговор в исполнение. Наказывая мокрыми ногами, насморком и депрессией. Простудою души.

Настало время собирать камни. Те, которыми меня закидывают каждый день. Не те, кто имел бы на это право. Моральное.

И я сижу в чёрной луже в белом костюме. И подняться нет ни сил, ни смысла. Я уже промок. И испачкан. Этой грязью.

Живу надеждой. Что умирает последней. А она мне говорит: "Не скучай. Скоро зима". Но ведь это ещё хуже. Дольше.

Неужели? Неужели всё уже было? Прошло? И даже дождь прошёл. А солнца всё нет. Нет. Его скрывают серые тучи.

Они сгущаются.

26 октября 2001-го года.

Очень важное убийство.

Убивать нехорошо. "Даже плохо", - скажете Вы. Позвольте с Вами не совсем согласиться. Его убить необходимо. Даже если для этого нужно бродить не один десяток лет по песчаным просторам. Бороться и умирать. Самому. Но самому, без него в себе. Умирать красиво.

Время пополняет учебник истории. Новейшей историей. Сменяя строй за строем. Останки первобытного человека при наличии таковых - музейная гордость. Нет больше феодалов. Капиталисты давно превратились в бизнесменов. Ряды коммунистов заметно редеют. День за днём.

А он живёт. И здравствует. Передаваясь от поколения к поколению. И что самое страшное - побеждая. Массой, числом. Количеством. Растя целую армию себе подобных. Что приходя приносят собою шум. А уходя оставляют лишь нажитое. Своим шумным последователям.

Нажитое. Вещи. И никакой духовности. Или следа в прогрессе. Ибо в каждом из них сидит он. Тот самый, которого необходимо убить. В себе. Раб. Который так мешает стоять не сутулясь, ходить не горбясь и жить гордо. Смеясь не смешному, любя не любимое. Боясь не страшного.

Мы не рабы. Рабы немы. Мы ж говорить умеем.

Да и только.

1 ноября 2001-го года.

Буря в стакане.

Жизнь вошла в привычку. И она не то, чтобы нравилась. И совсем не то, чтобы наоборот. Она - просто так. Как средний род в русском языке. И никакой конкретики. Течёт, как вода из испорченного крана. Пока не вытечет. Вся. Из резервуара.

Резервуар затем можно наполнить заново. При желании. И кран сменить. Только это уже будет чужая вода. И другая история. Тем более что вода та тоже вытечет. А потом опять. И опять. А если не вытечет, то испарится. Жизнь вошла в привычку.

А была свежее снега. Первого.

7 ноября 2001-го года.

Нельзя.

"Нельзя", - говорите.

"Почему?" - спрашиваю.

"Потому, что нельзя", - отвечаете.

И всё. Больше никаких объяснений. Ибо сами не знаете, почему. Но ошибка уже совершена. И мне чертовски интересно попробовать. Потому, что нельзя. И потому, что мне интересно почему. Нельзя. И я уже загорелся мечтою. Теорией духа. Которую осуществлю обязательно. Практикой плоти. Непременно. А может быть мне ещё и понравится. И одна только мысль о том, что можно то, чего на самом деле нельзя, будет возбуждать во мне дух и плоть. Злоупотребление чем вполне может загнать в сырую землю и дух, и плоть. Одновременно.

Пойдём от обратного. Скажем "Можно" (нет, не думайте так, это совсем не ошибка). И я сразу же потеряю интерес. Знаете почему? Потому, что можно. И потому, что мне не интересно почему. Можно. Стало быть, незачем спешить. Успеется. А вдруг мне ещё и не понравится. Поэтому лучше практиковать дух. И примерять это можно во плоти теоретически. Кстати, одна только мысль о том, что можно то, что на самом деле можно, совершенно не возбуждает мой интерес. И тем более не хочется разрешённым злоупотреблять.

Следовательно, давайте разрешим то, что нельзя. И каждый сам поймёт, почему нельзя нельзя. И всё станет на свои места.

Мораль: мораль аморальна.

16 ноября 2001-го года.

Реверсированное движение.

Перегорела старая лампочка. Свисающая с высокого потолка. И стало нужно её сменить. На новую лампочку. И я вспомнил о ней. Лестнице-стремянке. Что скучает давно в тоскливой пыли производственного угла родимой квартиры. По делу. Работе. Но, работая редко, работает нужно. Широко раскинув конечности. Твёрдо стоя на паркете. В ёлочку.

Я взобрался на неё. Лестницу-стремянку. И сменив лампочку, озарил светом темень. Комнаты. И застыл. На миг ослеплённый ярким сиянием. Изобретения не моего мозга. И мой мозг стал изобретать. Мою жизнь. Подсказывая: это я. Я стою на самой вершине. Возраста. И самое время зажигать огни. Ибо выше дорога - только вниз. Дерзай.

Я заскочил в электричку. Мчась к истокам. Природе. В надежде найти покой. Для души, что есть я. И наблюдая в окне, в набегающей картинке убегающего состава дровосеков, вырубающих лес, ужаснулся. Что меня ждёт впереди? Я пересел спиной к направлению. Дабы видеть содеянное после содеянного. Тоже плохо, но легче. Уже содеяно.

И взвыл. Словно волк на луну. До которой рукой подать. Только далеко. Настолько, что невозможно. Даже если руки длинные. Да. Я не хочу так жить. Я не могу так жить. Так жить я не умею. А волки ходят кругом. И скрипят зубами. Готовые перегрызть друг другу глотки. Даже если больно. И на луну не воют. Они её просто не замечают. Увы...

Ну, всё. Хватит. Уж и новая лампа горит. И комната освещена. Пора спускаться вниз. На паркет. В ёлочку. Убрать лестницу-стремянку в производственный угол родимой квартиры. Где она со временем вновь покроется тоскливой пылью. Пока не понадобится снова для технических нужд. Которые толкают на мысли. Признаться, страшные.

А жизнь? Она пройдёт.

28 ноября 2001-го года.

Немного грамматики.

Как известно, все буквы русского алфавита делятся на гласные и согласные. Гласных букв немного. Согласных же намного больше.

А знаете ли Вы, почему согласных букв больше? Очень просто. Их больше потому, что они согласные. Вот если бы они были несогласные, достичь такого превосходства над гласными им не дали бы. Возможности. Элементарно, правда?

Ну, дела. При таком дисбалансе такой красивый язык.

Так и живут.

29 ноября 2001-го года.

Удивительное рядом.

Я удивляюсь. Что удивляет меня: я ещё удивляюсь? И это меня удивляет ещё больше. И я хожу удивлённым на удивление удивительным людям. Которые творят удивительную несправедливость. Чем удивляют. Которых творимая ими удивительная несправедливость не столь удивляет, сколь удивление удивляющихся, удивляющихся удивительной несправедливости, творимой удивительными людьми. И те, и другие просто диву даются, чему удивляются и те, и другие. Удивительно.

Удивлены? А между тем мои удивления неудивительны.

30 ноября 2001-го года.

Дворянин в мещанстве.

Сегодня я король. Я царь. Монарх. Пусть даже без короны. Державы, скипетра. Что из того. Я правлю балом. Который сам и закатил. На радость тем, кто рад. И на огорчение тем, кто огорчён. Тем, что балом правит он. Я, то бишь. Хоть не король. Не царь. И не монарх. Держи хоть дюжину держав и сотню скипетров в руках я. Иль в сундуке. Иль под подушкой. Для них я не... Тем лучше.

А я, меж тем, не то, что бы король. Царь или монарх. Сегодня я никто иной, как император. Создавший сытую империю. Созвавший в сытость сытых. Не голодных. И восседающий во главе. Как полагается. И взоры всех направлены в меня. Тех, чьими устами есть бы мёд. Такой, что не испорчен дёгтем. Я тот, в чей адрес льётся лесть. В которую легко поверить. И даже хочется. Но опасно. Она не долговечна...

Сегодня кончилось вчера. Когда скончались деньги. И пала моя империя. Откуда в сытость бежали сытые. Которые даже в сытости оставались голодными. Восхваляют теперь они другого императора. В чей адрес льётся лесть. Меня же поливают грязью. Только руки мои чисты. На них не сохранилась позолота державы, скипетра. И они легко умещаются в карманах. Где пусто и просторно. Как на душе.

Сегодня деньги - титул. И не говорите, что это не так.

11 декабря 2001-го года.

Сладкая ложь.

Сколько не говори "халва",

во рту сладко не станет.

Всё будет хорошо. Пусть пройдёт только немного времени. И забудутся обиды, обидные до чёртиков аж до сегодняшнего утра. Те, которые мешают жить своей насущностью. Напоминая о себе каждую минуту. И ещё тогда, когда не хочется об этом думать.

И вспоминаются обиды, что мучили нас какое-то время назад. Лишая покоя и аппетита. Что нынче канули. Сгинули. Исчезли гонимые временем. И воспоминания о них вызывают лишь заметную улыбку. Губ. И мысли: "А стоило ли так беспокоиться? Ведь всё хорошо".

А ещё вспоминаются древние болячки, нерешённые проблемы. Не отмщённые обиды. Прошлого. Когда думалось: "Всё будет хорошо". От чего становилось хорошо. Но на какое-то время. Не больше. А дальше обида оставалась обидой. Она и сейчас остаётся.

И ничего хорошего в том, что всё, что должно было быть хорошо, хорошо на самом деле не было. И всегда, когда не хорошо, в голове крутится одна и та же фраза: "Всё будет хорошо". Превращаясь в лозунг. И чем хуже нам становится, тем уместнее лозунг призывает:

ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!

Хорошо бы... Главное в это верить.

17 декабря 2001-го года.

Два ноль ноль два.

Налили. Проводили. Выпили. Встретили. И на душе полегчало. Уложились. Дальше пошла пьяная возня. Деланная радость и любовь к окружающим. И постепенная убыль чувства праздника. Поспать бы. А народ всё кричит поздравления. Никак не желая понять: всё уже прошло. И следующее представление через год. Отдохните друзья, есть время. Одуматься.

Накануне тоже пили (а что делать?). Всё с тем же народом. В кабаке. Где много жеманных дам и усатых самцов-животоносцев. Для которых праздник каждый день. Даже когда праздник. Отчего не осталось ничего святого на душе. И души, кстати, тоже не осталось. Всё идёт, всё проходит. И жизнь догорает, как бенгальский огонёк. С такой же интенсивностью.

А на дворе прозрачный воздух. Звёздное небо. Полнолуние. Совсем как не зимой. А во дворе группа пьяных усатых самцов-животоносцев жестоко избивает пьяного Деда Мороза из-за пьяной жеманной дамы, которую тот назвал своею Снегурочкою. По пьяни. И теперь битый символ Нового Года несёт отборный мат. За что его снова бьют самцы. Животоносцы.

Смотрю на них и думаю: если Деда Мороза бьют на праздник, и он при этом сквернословит - это ничто иное, как несчастливый конец прекрасной сказки о Новом Годе. И не дай Всевышний увидеть такую картину ребёнку. Для которого детство закончится в тот же миг. Моментально. И каким тогда будет наше будущее? Как жить дальше будем, люди?

С Новым Годом!

3 января 2002-го года.

Анестезия.

Плохо? Кто спорит? Плохо. И хорошо, что плохо. Выпьем, есть повод. Полегчает. Отпустит чуток. Печаль. Улыбнёмся. Может ещё и споём. А зашибёт, так и спляшем тоже. Кто мешает? Радость то какая. Жидкая, недолговечная. И такая прозрачная, будто и нет её совсем. Только есть ведь. И искажает формы, несмотря на прозрачность. Горчит она, радость то. Во рту. Да сладко на душе. Праздник.

А отпустит радость - примем. Внутрь, в мозг. И снова отпустит. Печаль. И так всегда: отпустила радость, ударил по прозрачной, и отпустила печаль. Праздник каждый день называется. И живём так, словно бочёк к унитазу. Спустишь воду, смоешь нечистоты, а он вновь наполняется. Круговорот воды в природе - курс природоведения за четвёртый класс средней школы. Какая пошлость Ваша радость.

Даже печень дуется. Возмущается.

7 января 2002-го года.

Мужчина бальзаковского возраста.

Как трудно стало быть мужчиной. В наши дни да в нашей шкуре. Когда кругом такие шкуры, что хочется линять. Отсюда, а не шерстью. Которой с каждым разом меньше, реже. Расчёска пожирает шевелюру. Копя меж зубьев перекочевавший волос. Обогащаясь за счёт чужой головы.

Как трудно стало быть мужчиной... И принимать решение. Выбирая между злом и злом. За неимением иного. Идя заведомо ко злу. Где очень захотят тебя унизить. И сломать. Вот для тебя очередной экзамен: попробуй устоять. При этом, оставаясь мужчиной, не только называясь им.

Как трудно стало быть мужчиной. Так хочется рыдать и слабым быть. Не оттого, что слабый. А оттого, что тоже человек. И со своими слабостями. Которые не только сладости. И не только трапеза. Но и душа: стихи, поэмы, проза, театр... А говорят, что стыдно.

Как трудно стало быть мужчиной. И женщину любить. Жену, супругу. На равных. Без ощущения превосходства. И без притворства, будто любишь. Глазея похотью на женщин. По пояс или выше. По сторонам. Любя любимую чистою любовью. И не тая любви. И не боясь любви.

Как трудно стало быть мужчиной. Когда о завтра думаешь с тревогой. И понимая, что ты мужчина, не можешь повлиять на завтра, о котором думаешь с тревогой. Отчего становится ещё тревожней. И думается: "Что за мужчина я?" И мужества хватает лишь на самоубийство.

Как трудно стало быть мужчиной. Но надо. Ведь я мужчина!

15 января 2002-го года.

Суицид.

В пионерском прошлом в коммунистической прессе прочёл как-то статью о наличии у колумбийской наркомафии авианосца. Что произвело на моё по-детски нежное воображение страшное, не скрою, впечатление. Не пистолет, винтовка, автомат, танк или самолёт. А целый авианосец. И мне ненароком подумалось: вот если бы у меня была хотя бы рогатка...

Я бы пострелял.

Почти все классики в своих произведениях воспевали любовь. К человеку, правде или Родине. И почти все классики описывали сцены дуэли во имя человека, правды или Родины. И каждый раз, читая произведения классиков, мысленно переносился в прошлое, становясь дуэлянтом во имя человека, правды или Родины. И отважно дрался на дуэли. Я. За правое дело.

Я бы пострелял.

В армии, тогда ещё советской, приходилось держать в руках автомат. Калашникова. С соответствующим надрезом на дуле для безопасности. Учебный. И даже несколько раз. И каждый раз замирало дыхание и колотилось сердце: в руках моих оружие. И ужасно хотелось кого-нибудь защитить. От врага. Или больше: врагов. Всё равно. Я вооружён. Силён.

Я бы пострелял.

Позже телевидение резко стало откровенным. И наряду с откровенной эротикой в эфире стали появляться документальные кадры криминальных разборок - откровенное насилие. И правоохранительные органы старались с этим новым явлением как-то бороться. Демонстрируя показательные суды над преступниками: ворами, мошенниками, убийцами. Так было больно.

Я бы пострелял.

А затем оружие стало достоянием общественности. Причём эволюционным путём. И сегодня удивить кого-то тем же пистолетом практически невозможно. Преступники, которых судили показательными судами, нынче ходят с вооружённой охраной. Некоторые из них члены парламента. Иные так и остались ворами, мошенниками, убийцами. И творят своё насилие.

Я бы пострелял.

Но как говаривали старые коммунисты в былые времена, всех не перестреляешь. Придут новые. И приобрети я сейчас оружие, я ни в кого стрелять не стал бы. Потому, что всех действительно не перестреляешь. Придут новые. И дабы не присутствовать при этой ротации, пустил бы пулю в висок. Себе. И всё перестало бы быть. Для меня, по крайней мере.

Я бы застрелился.

Хорошо, что дуэли запретили: вызывать на дуэли стало некого. И перчаток теперь не носят. Не в моде.

Вот времена настали.

5 февраля 2002-го года.

Мендельсон и группа товарищей.

"Где розы, там и шипы", - скажете Вы мне.

"Где шипы, там и розы", - скажу я Вам.

После чего будем спорить. Долго и безрезультатно.

А пока пожелайте мне счастья. Я женился.

16 февраля 2002-го года.

Переулок детства.

Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. Где жара начинается с восходом солнца. Зато после заката опускается успокаивающая душу прохлада. И мужчины (а мужчиной здесь считает себя каждый, кто окончил среднюю школу) садятся за нарды на интерес прямо на улице. И остриженные коротко мальчишки носят им чай и с удовольствием следят за игрой, ожидая своего часа, своей взрослости. Жизнь продолжается.

Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. Из открытых окон домов которых уже доносится аромат готовящегося обеда. Или звуки национальной музыки. Мугама. И домочадцы говорят достаточно громко. Достаточно, чтобы их услышал случайный прохожий. А остриженные мальчишки, что вечерами носят чай и следят за взрослой игрой, гоняют мяч. Играют футбол. И каждый величает себя именем знаменитого футболиста.

Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. И наблюдать счастливое лицо подростка, который моет отцовскую машину и видит себя за рулём этого авто. Уж очень скоро. Ибо умеет делать всё: доливать масло, заливать бензин и вообще, водит лучше, чем отец (водил ведь на пляже раз пять, хотя, может и меньше...) А этот малыш с пасмурным выражением лица нехотя бредёт до хлебного магазина на углу. Его послали за хлебом, а он не хотел.

Люблю гулять ясным летним утром по старым улочкам города. И вспоминать то время, когда эта святая наивность была для меня великой действительностью. И маленькие домики с зарешёченными окнами казались большими. Так же, как и низкие стёртые тротуары ощущались высокими. По которым проходили пожилые женщины с покрытыми чадрой головами, возвращаясь с дневного намаза. Из Мечети с зелёным куполом... Где то время, где детство моё?

Я им так и не насладился.

Эти старые неровные улочки, эти древние полуразрушенные дома и сохранили самобытность прежнего Баку - города, который я так любил, которым так гордился. Его осталось мало.

28 февраля 2002-го года.

Правда.

(о нас с Вами)

Этому можно. То, что можно. Он должен говорить, что у нас демократия. Он классический демагог. За что его слушают там. Где пишут о нас. Правду.

Этому нельзя. То, чего нельзя. Он говорит, что у нас настоящая анархия. И сам же порождает беспредел. За что его любят там. Где знают о нас. Правду.

Этому можно. То, чего нельзя. Он не видит разницы между демократией и анархией. И платит в валюте. За что его ценят там. Где копят о нас. Правду.

Этому нельзя. Даже то, что можно. Он и так безмолвствует. В нём раб сидит ещё от прадеда. За что его не понимают там. Где слышат о нас. Правду.

А вот тому можно всё. Абсолютно. Он сделал столько нужного для тех, кто определяет, что можно, а чего нельзя, что теперь ему всё можно. За что его боятся там. Где ненавидят нашу правду.

Это правда.

14 марта 2002-го года.

Икар нашего времени.

Все дети как дети: отдохнул в утробе, выпал наружу и плачь на здоровье. Этот же всё на свет рвался. Родиться спешил. Отчего и появился на полпути. К больнице. Благо водитель оказался грамотным. Врачом представился. Он и принял роды, после положив младенца на поверхность. А тот раскинул ручонки, устремил взгляд ввысь. И улыбается. Тихо и мирно. "Знать летать будет", заключил водитель-врач. И оказался прав, типун ему на язык. Да нынче поздно.

Здоровым оказался парень. Без признаков детской хвори. Да только небом болел. Целыми днями птиц наблюдал, облака. А то и тучи. Ночами звёзды считал да луну глазел. Всё полетать хотел, словно пернатый какой. От земли оторваться мечтал. Но не отпускала она его. Земля-матушка. Притягивая, точно магнит неблагородный металл. Каковым он, кстати, не был. Никогда. На нём стояла высокая проба. Только не всем было суждено это видеть. Понимать. Обидно.

Хотя те, кто так или иначе были способны повлиять на его судьбу, в силу своей безродности не могли не заметить в нём благородства. Внутреннего. Что их нескромно раздражало. Вот они и порешили разрешить его мечту. Подняв на высоту, возвеличив до небес. Заставив поверить в свою крылатость. Потакая во всём. Но это его не испортило (коррозия его не одолела). Тогда они обещали помочь ему полетать. А вот это предложение он принял с радостью. Искренней.

И они не подвели. Подвели, похвалили, пожелали. Подтолкнули. Он и полетел. Сразу же. И с криком. Только этот крик не был похож на крик восторга. Отнюдь. Это был крик ужаса. Ибо лететь пришлось вниз головой. И, главное, быстро как-то. Аж до самой земли. Матушки. Свидание с которой и успокоило его. Навеки вечные. Разбив надежды плотские. В кровь. Отпустив душу в беспрерывный полёт. Там и осуществилась его мечта. В небесах.

А мог бы ползать.

Мечтайте (это не вредно). Но не более.

24 марта 2002-го года.

25 марта 2002-го года.

Помните недавнее прошлое? "...Советский народ состоит из рабочего класса, колхозного крестьянства и прослойки интеллигенции..." - гласила наша действительность (что-то в этом роде). Прослойка, слово то какое.

А жизнь и теперь такая: рабочие дни, словно рабочий класс и колхозное крестьянство. Целых шесть подряд. И всего один выходной день - воскресенье. Такая маленькая прослойка. Ну, как тут быть интеллигентом?

Кстати, с Днём Рождения!

25 марта 2002-го года.

Полярный день.

Когда солнце в зените, светло и тепло. Легко. На душе и в суставах. И хочется жить при одной только мысли, что солнце в зените. И все предметы на месте: люди и вещи. Они такие, какие есть на самом деле. В натуральную величину. Высоту и ширину. Длину. Без тени. Сомнения. Что увеличивает мелочь. И накрывает таланты. Покрывая их тьмою. Бесславия. Где прячутся те, кого пугает солнце в зените. Кому есть чего бояться, пока солнце в зените.

Только солнце к закату целыми днями. И тени высокие. Очень высокие. И надо спешить, вроде, самое время. Но некуда.

И все говорят: "Пора выйти из тени". Но как?

27 марта 2002-го года.

Скворечник.

Лучше синица в руках,

чем журавль в небе.

Хватаясь за проекты, заведомо обречённые на право называться проектами вечно, он спорил с природой, обществом и самим собой. Пытаясь доказать природе, обществу и самому себе, что синица - птица негожая. И если иметь в руках существо крылатое, то лучше сразу журавля. Или даже крылатую ракету класса земля-воздух. Хотя, и журавль неплох.

И каждый раз, отпугивая журавля, летящего ещё достаточно высоко над землёй, своим аппетитом, он кидался за синицей. Которая уже украшала чужие руки. И оставшись обратно с пустыми руками, он обвинял в этом и природу, и общество. Только не себя. И жалел, что не имеет крылатой ракеты класса воздух-земля. Или хотя бы простую рогатку.

Однако стоило журавлю опуститься к земле хоть на чуть-чуть, как он вновь терял хладнокровие и старался опровергнуть великую истину великого Пушкина. Александра Сергеевича. Который доказал ещё в XIХ веке (первой её половине), что результат ошибок трудных - опыт. И на ошибках хорошо бы учиться. Набираясь жизненного опыта. Так сказать.

А он всё гонялся за журавлём. В небе. Тогда как синица была почти в руках. И не было никакой нужды в крылатых ракетах разных классов. Поскольку всё было бы на своих местах. И все при своём. И нервы остались бы целы. Невредимы. Не то, что теперь. Всё на своих местах. И все при своём. А он с подорванным здоровьем. И с бульоном из куриных ножек.

Лучше журавль в небе, чем утка под кроватью.

Или чёрный ворон у подъезда.

1 апреля 2002-го года.

Идея.

Изначально идея была следующей: приблизить провинцию к столице (приблизить, не превратить). Идея гуманная, благородная. Как любая другая идея. Первоначальный замысел которой непременно извратится в процессе претворения. В жизнь. Как в данном случае.

Когда отправилась группа столичных чиновников доводить до сведения представителей далёкой провинции. Идею. С которой представители далёкой провинции легко согласились, накормив до отвала столичных чиновников экологически чистой продукцией. С выпивкой.

И вернулись столичные чиновники в столицу. Сытыми. Отчего глаза у них стали голодными. Хотя раньше в них наблюдался блеск разума. Теперь же он был блеском хищника. Которого нужно кормить. И кормить. И кормить. Чтобы он не сожрал ближнего. Только за то, что голоден.

И хлынула провинция в столицу. Осваивать, якобы, ценности. Которые осквернила, так и не освоив. И начались новые правила. Что хорошо забытые старые. С чем боролись и изживали в столице. И хотели внедрять в провинции. В которой пережитки старого бытуют поныне.

И обрели статус. Законности... В парках отдыха бродят парнокопытные. И щиплют травку прямо с газонов. Удобряя асфальт свежим навозом. И солнце столичное будит петух-горлопан. Который и здесь нашёл себе курочек. Что несут ему яйца. Яйца не простые. Золотые.

Покорённая столица нынче провинция.

А идея была хорошей.

8 апреля 2002-го года.

Каменный Век.

Было время. И камни были тяжёлыми. Очень. В них мы видели силу. И мощь оружия. Без них не обходилось ни одно мероприятие (читай драка) в школе. И за её пределами. Камни восстанавливали "справедливость".

Камнями заправлялись рогатки. После чего не пели птицы утром. И не горели фонари вечером. Затем рогатка конфисковывалась, уши надирались. И звучало очередное последнее предупреждение. Что забывалось. Быстро.

Мы били камнями окна. Бывало витрины, не скрою. Или бросали их в море (только никак не в колодец). А ещё выбирали плоские камни и запускали их по водной глади. Озера. И они, попрыгав по воде, незаметно тонули...

Юность. Камешки стучали по стеклу. Окна комнаты. Где ждала она. У которой были строгие родители. И они никуда её не пускали. И не звали к телефону. Тогда камешки служили пейджером. И мы всё же виделись.

Ах, женщины! Сколько радости дарили Вы мне. Сколько памяти оставил я Вам. Озолотив много шей, ушей и пальцев. Забросав разноцветными каменьями. Где Вы теперь? Где камни те? Есть ли Вы вместе взятые?

Дети уже взрослеют. Их дети уже растут. И надо мной они уже насмехаются. Старый, говорят, примитивный. А они современные. И обстановка у них модная. А дома им построил я. Между прочим каменные.

Вот и вся моя жизнь, камни, которые я разбросал. Теперь я их собираю: в почки, печень и жёлчный пузырь. И это не всё. Я возьму от этой жизни ещё один камень. Последний. Тот, что накроет меня после меня. Надгробный.

Время разбрасывать камни, время собирать камни. Время стирает камни. В песок. А песок уходит сквозь пальцы. И всё проходит.

Ничто не вечно.

9 апреля 2002-го года.

Близорукость.

Он носил очки. И уверенно молчал. И они стеснялись у него спросить, признаться в собственном невежестве. И все говорили: "Он умный". Отчего вопрос оставался не заданным. Ответ - неизвестным. И все опять говорили. И снова стеснялись. А он по-прежнему молчал. И носил очки. Потому, что плохо видел.

Очки приносили ему очки. А молчал он оттого, что был патологически глуп.

Хотя все думали, что он дальнозоркий.

10 апреля 2002-го года.

Аншлаг.

Вчера посчастливилось мне побывать на концерте джазовой музыки. И я впервые за последние много лет вдруг подумал: а ведь можно жить. Мало того не стоит умирать. И даже наслаждаться получается, пока играют эти пальцы. Не перевелись, стало быть, на Земле нашей таланты сочинять и таланты исполнять. И таланты слушать, о чём свидетельствует полный зал довольно молодой публики. Которая присутствовала не ради самого процесса (мероприятие, мол), а пришла внимать, обонять и осязать творчество. Искусство. И всех сплотила музыка хоть на время. Представления. Но сплотила ведь. Значит и у нас получается. Была бы идея...

...Тогда и флюгер сможет определять направление ветра.

Концерт же был великолепен.

15 апреля 2002-го года.

Midnight.

Полночь. Почти сказочное понятие. Воспетое поэтами и писателями время. Когда происходят чудеса. Сколько написано об этом песен. И музыкальных произведений. И похотливые мысли приходят в голову, как только слышишь это слово. Полночь.

И она приходит. Наступает. На всей нашей маленькой планете, несмотря на многочисленные часовые пояса. В которых затерялось человечество. В постоянных поисках друг друга. Где полдень для одних глубокая ночь для прочих. Которым утро только снится.

И день сменяет день. Такой же сложный. И пустой. Ведь новый день приходит в полночь. Когда часы показывают время. Которого нет: ноль часов ноль минут. 00. Как на двери сортира. Куда уходит то, что некогда имело вкус. Пьянило. И радовало душу.

В полночь даже карета превращается в тыкву.

А Вы о ней песни поёте.

22 апреля 2002-го года.

Сумерки.

(возвращаясь с работы домой)

Заметный вечер. Настолько заметный, что у людей страдающих куриной слепотой уже начинаются проблемы с перемещением по местности. Солнце клонит к закату. И совершенно ясно к чему оно клонит. Оно просто спешит на Запад. Отчего и спешит. И спешит не столько туда, сколько спешит отсюда. Да и как не спешить, когда стоит спешить. Как туда, так и отсюда.

Зябко. Весна уродилась не тёплая. И не греет кости, обижая душу. Обжигая ладонь о лоб. Который горяч не в пример холодной голове. Тяжёлой пустоте, что давит на плечи, заставляя сутулиться. Зима прошла. Зима продолжается. И дождь, моросивший намедни, превращая серый асфальт в чёрную сырость, всё ещё продолжает быть. Живя в грязных лужах.

Много шума. Ветра и автобусов. Многоместных и разноцветных. Всяких. Которые беспорядочно бегают во все стороны, в разные концы. И поделили город на маршруты. Абсолютный сумбур на дорогах. И на старых узких улицах, рассчитанных для гужевого транспорта, вечный трафик. Копоть и сажа. И тяжёлый воздух. В котором воспалённые ноздри мучительно выискивают кислород.

А перед глазами чистое поле. Свежий вечер и костёр. У которого я в компании бардов, да ещё с вином налитым. Красным. И сложные слова на несложную музыку заставляют уважать гитары струны. Это воля. И душа спокойна. И... Простите. Меня тут чуть не переехал очередной автобус. Впрочем, спасибо, что не переехал, а всего лишь обрызгал. Водой из лужи. Что вчерашний дождь.

Даже дождь вчерашний. Какая досада.

15 мая 2002-го года.

Таракан в сметане.

Я музыкант. Художник, композитор. И душа моя поёт без микрофона. Она ревёт мелодию без слов. Жестокое ля-ля с дежурною улыбкой. На устах.

Но изрыгаю радость. Для цензора в гражданском одеянии. Который получил диплом консерваторий. И знает в деле толк, и может двинуть полк.

Поэтому минора нет. И быть не может. Его фильтрует моя аранжировка. И выдаёт сплошной мажор. Для масс патриотическое блюдо.

А для меня кусочек хлеба в рот. Кусок не драгоценного металла на лацкан пиджака с заштопанной подкладкой. Желудок полон, я опять голодный.

Я снова музыкант. И композитор. Только не художник.

17 мая 2002-го года.

З/К поневоле.

Воры у воров воруют ворованное. Обвиняя воров в воровстве. Обзывая воров ворами. Объявляя себя ворами в законе (возмущая тем самым воров коронованных). И поднимаясь, опускаются, грабя общак. Нарекая содеянное конфискацией. После чего новые воры обворовывают старых воров. И обвиняют их в воровстве.

И этот бардак продолжается вечно. Ибо на смену ворам приходят грабители. Сущие волки, иногда позорные. Перед деяниями которых робеют даже криминальные авторитеты. Которыми пугают тех, у которых уже нечего украсть. И воровать они не научились. Вот и верят всему, что слышат. Чем их пугают.

И я живу в этой хазе. Несладкой малине. Мотая срок. Неся в общак. Приговорённый к пожизненному заключению по пункту в личном деле: место рождения. И я живу в географической плоскости. В гражданском браке с географической плоскостью. С которой не регистрирую свои отношения. Потому, что она изменяет.

Неужели век воли не видать?

29 мая 2002-го года.

Дезинформационный выпуск новостей.

Нас вечно пугали цыганами. Нам говорили: "Они конокрады". И мы боялись их пуще огня. Потому, что они конокрады. Хотя красть им у нас было нечего. И коней у нас никогда не было. И видели мы их разве что в цирке. Или на картинках, и не всегда цветных. Хотя навозу конского всегда и везде у нас было, хоть отбавляй.

Нас вечно пугали цыганами. И мы верили в то, что коней у нас нет потому, что цыгане конокрады. И не всегда понимали, почему у нас нет коней тогда, когда рядом не было цыган. И вряд ли они когда-либо были. Но знали они конокрады. И думали: лучше не иметь своих коней, чем иметь рядом цыган. Конокрадов.

Нас вечно пугали цыганами. Осуждая их кочевое бытиё, не оседлый образ жизни. Обзывая целые семьи оскорбительным для нашего слуха словом табор. И шахматистов-любителей называли цыганами лишь за то, что они в процессе игры выиграли чьего-то коня. И конь с доски исчез. Стало быть, был краден. А коней крадут только цыгане.

Нас вечно пугали цыганами. И тот, кто пугал нас цыганами, дружил с цыганами. И слушал цыганские романсы не только в праздники. И владел целой конюшней породистых коней. Которых цыгане у него почему-то не крали. И даже не думали. Они просто пели. И танцевали. Чем нас и пугали. Потому, что нам говорили: "Они конокрады".

Нам вечно что-то говорят, чем-то вечно пугают.

5 июня 2002-го года.

Родина-Мать зовёт!

На центральной площади происходила церемония казни преступника, виновного во многих злодеяниях против многого. И многих. Погода была по-весеннему хороша, поэтому народу было больше, чем планировалось. Пришлось даже выставлять театральные кресла, наспех отвинченные от партера по такому случаю. Пиво наливали из разных бочек в разных концах площади. Кормили сосисками да чипсами, впрочем, было вкусно. Зрители зрели зрелище, которое приводило их в неописуемый восторг. Некоторые даже плакали и кричали: "Бис". Палач смущался, что было видно по его движениям. Хотя ни разу не промахнулся. И отрубал только строго отведённые места. Голову, например. И так далее. Маска на нём краснела, глазницы ничего не выражали. Сам за время всей процедуры не издал ни единого звука. Профессионал, словом, любо было глядеть.

Казнили человека. Убивали старуху. Родившуюся не весть когда. Но так давно, что свидетелей и ровесников уже не было в живых. А сама поведать о себе не имела физической возможности. Ибо родилась со врождённой глухотой, немотой и слепотой в придачу. И жила прикованной к постели все свои года, своё богатство. Пока не заподозрили её (а в последствии и доказали участие) во многих злодеяниях против многого. И многих. И изолировали от общества. Говаривали, что при задержании она отчаянно сопротивлялась, ругалась нецензурными словами и даже пыталась бежать. Но бдительные блюстители порядка не допустили беспорядка. В результате чего народ получил уникальную возможность участвовать на церемонии. Казни. Которая ему, тому же народу, начинала нравиться. Возбуждая нервы. Доводя до экстаза. Достигая апогея.

Старуху разрубали на части. Палач честно трудился, народ пил и наблюдал, погода не подводила. Всё шло как нельзя лучше. А вечером были танцы. Народное гулянье. Гулял и стар, и млад. Гулял без дураков, от души. И день этот был объявлен всенародным праздником. В честь которого даже пушки стреляли, правда, холостыми снарядами. Зато пиротехники демонстрировали своё мастерство на славу. Что так отпугивало животных-дворняжек. Которые ждали свой кусок. От старухи. А пьяные мужики тем временем приставали к нетрезвым бабам. В чьих глазах читалась откровенная похоть. И каждый делал всё, чего не стоило бы делать. И делал так, как будто делал это в последний раз. И приговаривал: "Все там будем". И этот аргумент служил для каждого неоспоримым фактом. И каждый снова пил. И каждый снова пил.

А ведь убивали то Мать нашу, Родину. Мать Вашу...

11 июня 2002-го года.

Маленькая трагедия.

Расстреляв всех врагов и патроны, дуло выпустило пар, перестав докучать прикладу отдачей. Курок откинулся на прежнюю позицию. Опустошённые гильзы медленно остывали в оглушающей тишине. Отстрелялись. И лишь мушка сохраняла привычную эрекцию, готовая взять любую мишень. На прицел. Прекрасно понимая, что все эти патроны, гильзы, курки и приклады ничто без неё. И даже дуло всё дуло бы куда попало. Только не в цель.

Потому, что цель определяет мушка.

3 июля 2002-го года.

На каждый день.

Каждый, кто оставил след на пустынном песке считает, что он оставил свой след на земле. И в далёком будущем каждый должен знать и чтить его потому, что он оставил свой след на земле.

Каждый думает так. Ибо каждый уверен в том, что именно он не каждый. И именно ему дано природой то, что дано не каждому. Отчего каждому хорошо бы помнить, что каждому - своё.

Но каждый раз, когда что-то не ладится с делами, каждый говорит, что только у него могло бы быть так. Потому, что так бывает всегда. И только с ним (далее следуют примеры, которых несколько).

Получается, что каждый, кому бывает хорошо, уверен в том, что он не каждый. Точно так же, как и каждый, кому бывает плохо, уверен в том же. И каждый оспорит каждого, кто посмеет оспорить его.

Хотя каждый на самом деле и есть такой же, как каждый. И каждый имеет такие же права, как и любой другой. И когда много каждых в отдельности и они вместе - это и есть все. А где все, там нет каждого.

И что тогда делать? Ничего. Просто каждый должен верить, что каждый день должен приносить радость. Каждому. И когда каждый из нас будет счастлив в отдельности, счастливыми будут все.

Каждый должен это помнить.

14 июля 2002-го года.

Держи ноги в тепле...

Опасаясь метели, я обул свою голову в шапку. Ушанку. Которая была мне не велика. И не мала. А так, голова. И она тут же исчезла. Пропала. Потерялась, как только теряются важные вещи. Важность которых становится важным тогда, когда вещь невозможно найти. И она, эта вещь, необходима лишь потому, что её больше нет. Как головы, что затерялась в шапке, словно младенец в северных джунглях средь айсбергов. Чья большая поверхность, как правило, скрывает огромную конечность в холодной воде океана. Куда нырнёт не каждый. И даже если нырнёт, то не каждый вынырнет. Точно в шапке, в которой заблудшие головы теряют способность мыслить. А позже - способность жить. И ещё позже - способность быть. Головой. Называясь только ею.

Какого чёрта я надел эту шапку и боялся метели? Ведь было же лето. И было бы лето.

Теперь уже много лет назад.

15 июля 2002-го года.

Менталитет.

Блажен, кто водки может выпить мало. Из рюмки, а не из горла. Кто курит лишь сигару в месяц раз, забыв про сигареты. Пачку в день. Кто делает зарядку по утрам, проснувшись рано. Не проспав работу. Кто ходит вечерами к женщине, которая жена. А не соседка. Кто постучавшись, входит в дверь. Не лазая через забор без стука. Кто правду говорит всегда. Нет лжи в словах которого.

Блажен такой, когда такие есть. А если нет таких, такому имя - фраер. Всё потому, что водки мало пьёт. Не курит, не гуляет. И, главное, спасибо говорит. И говорит тогда, когда поблагодарить бы надо. Но не принято.

Блажен ли тот, который должен быть блажен?

Нормальный Человек! Для нас ты ненормален.

16 июля 2002-го года.

Через сотни лет.

А ведь красота уже не спасла мир. И не спасёт. Потому, что у каждого человека своё восприятие красоты. Которое было бы неправильно, да и невозможно навязывать другому.

Мир спасёт простота - красота человека и человеческих отношений. Когда никто не будет навязывать друг другу своё восприятие мира. И красоты. Тогда и войны будут побеждены.

Простота спасёт мир!

24 июля 2002-го года.

Просто так.

Как хочется одеть фрак. Или даже смокинг. Или хотя бы костюм. Шикарный. И чистую рубашку с модным воротничком под красивый галстук с намёком. И заложить платок цветочком в нагрудный карман пиджака. И надушиться вкусным ароматом стойких духов для мужчин, охмуряющих женщин. Тех, которым хочется быть охмурёнными.

Только на мне всё тот же китель штопанный. Под мышками. Что потом пахнет и бел от соли всё там же. Под мышками. И так хочется кушать водку горькую стаканами. Гранёнными. А после спеть с Александром Розембаумом. И назвать его Сашей. Потому, что вышибает из меня слезу, точно батькин ремень в голодные годы трудного детства...

Хотя отец мой всегда носил подтяжки и никогда меня не бил. И жили мы сытно.

Ну откуда во мне такая русская душа с еврейским уклоном?

11 августа 2002-го года

Если хочешь быть здоров.

Дабы сделать своё тело здоровым, я купил себе пару гантелей и придумал комплекс упражнений с целью превратить мои мышцы в мускулы. Чем привлечь интерес к своей дутой персоне людей - любовь, которые женщины и завись, которые мужчины. И пошла работа над тяжестью каждого бицепса, что болели ночами поначалу и с непривычки.

И какими только движениями я не мучил своё тело. И органы. Стараясь правильно дышать и мало кушать. Питаясь исключительно полезной пищей. В которой присутствует алфавит витаминов, но отсутствует вкус. И спал глубоким сном. Как убитый. Да на доске. Да на полу. Да на спине. Как убитый, которого уже убили, но ещё никто не нашёл.

Вставал, разумеется, рано. И позевав закрытым ртом, пускался в бег (но не в бега). И пробежав автобусный маршрут без остановок, оказывался дома. И думал: земля конечно круглая... Затем холодный душ с гусиной кожею по коже. И раза два чихнув, я снова брался за гантели. Что не успели ещё остыть после вчерашнего. И порядком надоели.

И тут начинался второй этап, который основной. Когда в один прекрасный день, день на шестой после начала процедур с гантелями, я забирался на кровать с особо мягкою периною и, забросив те же гантели под ту же кровать, долго спал. Предварительно основательно подкрепившись в плане еды всем, что вкусно и вредно. И даже покурив.

Так раз в два года я брался за гантели дней на пять, на шесть. Затем рутина жизни брала своё. И после ежедневных стрессов и разочарований хотелось только спать и есть. Иль умереть. Какое может быть здоровье тут. Когда боишься быть здоровым и лишний час пожить ненужным. И униженным своей ненужностью, будучи не глупым.

В здоровом теле здоровый дух? Не думаю. Здоровым тело может быть лишь при здоровом духе.

А не иначе.

23 августа 2002-го года.

Дуэль.

Целую жизнь мы беспощадно убиваем время. Пока, наконец, время не убивает нас. Предварительно видоизменив и потрепав основательно. И всё то время, пока время истребляется нами, мы пытаемся оправдать процесс истребления. Понятиями. Такими, как: время-лекарь, время-деньги, время-судья. Или программа "Время". Которая, кстати, похоронила уже не одно поколение и с которой умирать легко и весело. Как на мотоцикле.

"А Вы прекрасно выглядите!" - говорит старик старику, который выглядит лет на пять меньше своего возраста. И действительно, почему бы ни выглядеть, когда бакенбарды крашены в цвет парика, зубы белы на протезе и фигура стройна, потому, что желудок замучила язва. И костюм, нынче очень модный в модных кругах, всё тот же, что и сорок лет назад, когда был очень модным в модных кругах.

Время прошедшее убито. Даже если с пользой и ушло на создание молодости эликсира. Ведь нет ни молодости, ни эликсира, ни времени, которое безвозвратно ушло. И то время, которое придёт - уйдёт. Потому, что мы его убьём. И только песчинка в песочных часах будет катиться из капсулы в капсулу. Падая только вниз. Демонстрируя смерть времени. Которое убьёт нас. Тогда, когда придёт наше время.

Мы убиваем время. Время убивает нас.

Это дуэль и кто-то должен быть победителем.

27 августа 2002-го года.

Перекур.

Закипела вода в чайнике, отчего последний засвистел. Зашипела электроплита, забрызганная жидкостью доведённой до температуры кипения по Цельсию. Налил себе чай в глубокую чашку из керамики. И жизнь приобрела смысл на ближайшие десять минут.

Тишина. Слышны лишь удовлетворяющие моментально жажду жадные глотки. И естественное в подобной ситуации причмокивание. Хорошо. На подобревшем алом лице тут же выступают капельки пота. Злость покидает душу на время, ноги просятся в тёплые тапочки.

Жара спадает ежечасно. Скоро наступят холода. И телу станет уютно жить. В одежде. Скоро осень. Скоро глубокая осень. Когда вымирает природа. И в человеке, части природы, вымирают желания. Все. Кроме одного - выпить горячего чаю. С мороза.

Осень! Время пить чай.

10 сентября 2002-го года.

Мечты сбываются.

Как хочется быть мировым океаном. И быть американцем и европейцем, азиатом и африканцем. Или быть австралийцем (какая разница?). Быть одновременно везде, ласкать берега всех континентов сразу. И в то же время быть ничьим. Таким свободным, как разве что ветер...

А я всё ещё капля пресной воды в грязном стакане. Который давно не мыт и плохо пахнет. И ежеминутно боюсь, как бы меня не выпил кто. И ежесекундно мечтаю испариться. Когда в атмосферных осадках я сольюсь с океаном. И стану свободным, как разве что ветер...

Оптимисты мне говорят, что я пессимист. Эгоисты верят, что я альтруист. А я реалист. И догадываюсь: нет надежды дожить до светлого будущего. Ибо будущее, тем более светлое, всегда будет будущим. Как горизонт, что так близок и до которого ещё никто не доходил.

Но есть надежда быть. И смысл ожидать. Когда душа покинет тело, которое останется на том же месте. И возвеличится аж до небес. И будет ближе к Богу! И обретёт покой и благодать. Когда начнётся жизнь. И стану я свободным, как разве что ветер. Но намного больше.

Снова осень.

17 октября 2002-го года.

Красная книга.

Скучно стало быть человеком. Особенно когда человеком себя считает каждый, на деле только называясь им. У которого налицо все физиологические функции и потребности. Организма. Как у любого животного. И никакой духовности, несмотря на двуногость. Хотя бы наигранной.

А ведь были они. Которых больше нет. И сохранила их лишь толстая картона старой фотографии. Память. Этот глубокий взгляд совсем не глупых глаз. Это сытое лицо властного человека, готового отдать. И не столько готового, сколько способного. И не просто способного, а отдающего.

Своё. Наработанное, заработанное. Честное (наивное понятие прошлого). Но прогрессировало время. И фотография. Исхудала былая картона аж до прозрачности. А вместе с ней и человек обмельчал. И стал он не готовым, не способным и не отдающим. Даже награбленное, что называется нынче заработанное.

Население растёт. И идёт планомерное вырождение человека. Ожидается скорое вымирание этой особи. И при таком раскладе дел обезьянам, если, конечно, верить учению Дарвина, завидовать не приходится. У них ещё всё впереди. И они серьёзно рискуют превратиться в человека. И исчезнуть, возможно, навсегда.

Какой страшный приговор.

18 октября 2002-го года.

Пуповина.

Лысеть я начал рано. Ещё в последнем классе средней школы. Когда волосья были длинными и чёрными, как весь чёрный цвет. А носить их хотелось прямыми и светлыми, как у блондина из обложки модного журнала. Но они были волнистые от природы и серьёзно нарушали всю скудную фантазию стилиста времён развитого застоя. То бишь, меня. Отчего стричься приходилось коротко. Да и школа того требовала. И в меру строгие родители. И раннее выпадение волос тоже. А главное - глупый возраст, когда стесняешься всего.

Достигнув совершеннолетия, я удостоился почётной обязанности служить в рядах вооружённых сил. Которые принимали в свои ряды всяких: упитанных и толстых, худых и голодных, маленьких и крупнокалиберных, полных идиотов и с высшим образованием. Всех. Но с одним условием: каждый, помимо обязанности служить, обязан был быть ещё и стрижен. Лыс. В этом и заключалось уставное равенство и начиналась не уставная дедовщина. От которой многие матери позже рвали на себе волосы... Будь оно в прошлом.

Отрастив не самую роскошную шевелюру (что и говорить, львом я никогда не был), я покинул доблестную армию и приступил к мирному сосуществованию на гражданке. В которой может и хотелось носить длинные волосы, но не имелось уже физической возможности. Организма. Волосы заметно редели, бесстыдно отдаваясь подушке каждую ночь. После чего последняя хиповала по утрам, а я тосковал перед зеркалом. Из растительности на голове превалировали брови, густеющие с каждым днём. Визуально.

Оценив ход событий и свою абсолютную беспомощность, я махнул было рукой на это дело. Но заметил его. Седой волос, проросший именно там, где не позднее следующей недели ожидалось продолжение лба. "Богатым будешь", сказали соседи. И не ошиблись. Уже через несколько дней я стал богат на седые волосы. А лоб остался в прежних границах (за что ему, конечно, отдельное спасибо). И началась качественно новая стадия издевательства моего организма над моим же внешним видом. Я перестал лысеть и начал седеть.

А что делать с волосами, сильней которых даже самый слабый ветер? И дождь их мочит, и солнце их жжёт, мороз ломает, а перхоть губит корни, словно ржа. И нет укрепляющего компонента, дудки всё. Весь Ваш чеснок, алоэ, лук, ромашка, мёд, коньяк, яйца желток, белок иль вместе, кора дубины и касторка, массаж или электрошок. Не впрок. Пусть выпадают и седеют все. Что оттого? Был бы цел один волос, точнее волосок, на котором висит каждый из нас, даже самый лысый от самого рождения. И называется он странно - Жизнь!

Не оборвался бы раньше времени.

21 октября 2002-го года.

Отбой.

Перебирая домашнюю утварь, я наткнулся на старый телефон. Добрый, наивный, громоздкий. Служивший некогда престижем. Поначалу по которому даже звонить было некуда. А потом от которого просто хотелось бежать (так он звенел).

Он хранит на себе отпечатки пальцев тех, чьё прикосновение к себе сейчас я счёл бы за счастье. И помнит голоса людей, которых больше нет. И их слова, которыми теперь никто не говорит: правильные и грамотные. Литературные.

Он молчит. Но знает многое. Хранит в своих шнурах такие байки, которыми жива любая женщина. И слышал столько сплетен, что в пору отдохнуть. От них. От сплетен и от женщин. От работы. Которой было много каждый день.

Он информирован. Но стоек. И обладая огромной пропускной способностью слов, что есть новости, не оставил в себе ничего. Что послужило бы врагу, попадись он ему в руки. Он солдат. И чётко выполнял свои обязанности. Служа народу.

Он молодости друг. И перезнакомил много поколений юношей и девушек. Что целовали трубку вместо губ и засыпали рано утром возле телефона. Обняв его и думая о ней или о нём. Он разрешал влюбляться и заявлять об этом смело. Вслух.

Он был. Он жил. Он радовал и огорчал. Тревожил, было дело. С ним было хорошо и плохо. По-разному. Но без него никто не мог представить новый день после того, как он вошёл однажды в дом. И остался в нём, как полноправный член семьи.

Смотрю я на него, и многие десятилетия проходят перед глазами. Люди. История семьи в лицах. Беру трубку и хочу поговорить с кем-нибудь из них. Но нет ни голосов, ни звуков. Нет никого из тех, которых больше нет. Остался только телефон.

А он молчит. Былой прогресс.

22 октября 2002-го года.

В тире.

Выстрел. Ещё один. И ещё. Расстреляна вся обойма, все патроны. Гильзы пустуют. Пули попали в цель. Которой нет. Её, собственно, и не было. Хотя все пули пробили только десятку, одну только десятку и ничего, кроме десятки. И по самому центру мишени зияет откровенная дырка. Единственная, большая и ровная. Как на бублике. А на деле лишь испорчен лист бумаги, олицетворяющей мишень, и расстреляна вся обойма, все патроны. И больше ничего, кроме шума и запаха гари.

А Родина там, где хорошо нашим детям. Пора бы это понять.

23 октября 2002-го года.

Наказание.

Если он оступился раз и оказался не то, чтоб не тот, а что-то не то, то не торопи топор. Не руби, обожди. Это ещё не враг. И голова его может пока послужить ногам. На плечах. И покаяться сердцем в слезах за горячесть. Будь мудр. Накажи ему, но не наказывай его. Ещё.

Но если он оступился не раз и оказался не тот, а не что-то не то, то руби, не жалей. Спеши. Он есть враг. И голова его может опять послужить ногам. На плечах. И каяться сердцем в слезах за глупость будешь ты. И те, кто счёл тебя мудрым. Накажи его, но не наказывай ему. Уже.

Наказ: наказывай тех, кому наказывать поздно, кого наказывать время. Иначе безнаказанность закажет нас.

В наказание.

29 октября 2002-го года.

Опять о них же.

Давайте отдавать не отдаваясь, принимая отдачу за подношение, не подаяние в моменты покаяния. Даруя дар подарком одарённому без дарственной надписи. А так. За то, что есть он у меня и у меня есть то, что я дарю ему как одарённому и обречённому на то, чтоб быть со мной моим.

Я не навязываю дружбы. Я так дружу. И очень, кстати, люблю своих друзей.

За Вас!

30 октября 2002-го года.

Чемпион.

Мы сыграли. И он выиграл. И выиграл он не потому, что он выиграл, а потому, что я проиграл. А я проиграл оттого, что был готов выиграть. Зато он не был готов проиграть. И если бы он проиграл, он проиграл бы. Тогда как я выиграв ничего не выиграл бы. Поэтому я, проиграв не проиграл, а он, выиграв хоть и не проиграл, но ничего и не выиграл. И играл то не он со мной, а я с ним. Хотя играли мы оба. И играли мы вместе. И ничьи в игре не должно было быть. Не могло.

Не каждый победитель есть победитель над побеждённым. Иной побеждённый и есть победитель, нашедший в себе силы позволить себя победить. И позволив себя победить, позволить победителю быть победителем. И жить. Но позор убеждённому побеждённому, которого и побеждать то не надо. Он уже побеждён и останется побеждённым даже будучи победителем над самим победителем. И победа его есть поражение. Потому, что он - не игрок.

Все хотят играть в выигрышные игры. В этом недостаток нашего времени.

31 октября 2002-го года.

Концерт для дирижёра с оркестром.

Хорошие слова в оправе музыкальной, как драгоценный камень, насажанный на платину, дают такую роскошь, что не исчесть в каратах, рождая зависть былого ювелира.

И люди носят это украшение, даря любимым при луны сиянии. И дети любят это утешение, нося с собой всегда, не на себе, не при себе. В себе. Оно их красит больше.

Хоть с голосом возникли затруднения, и слуха нет, и не было всегда, и сцена для меня страшна, как поле боя после боя, душа поёт без микрофона, когда слова и музыка - родня.

Рассказ я этот посвятил своей супруге. Которая художник многих песен. И отзыв о которой крайне лестен. И просто - очень милый человек. Люблю, когда её играют и её поют.

А также я люблю, когда меня читают.

1 ноября 2002-го года.

Переходный период.

Каждый раз, когда осень набирает обороты, нам кажется, что она не дотянет. Сойдёт с дистанции. И завтра нам будет также тепло, как было тепло вчера, когда было тепло.

Но каждый раз, когда каждый новый день холоднее предыдущего, мы огорчаемся. Подозревая, что тормоза опять отказывают. И осень очень даже может докатиться до зимы.

К наступлению которой мы каждый раз не готовы. Хотя хорошо знакомы и с календарём, и с законами природы. Ну, не хотим мы верить, что зима таки будет. Не желаем, и всё тут.

А зима приходит. И совсем не вдруг. Но застаёт нас врасплох, как муж, приехавший из командировки раньше времени жену из того анекдота. И мы раздеты перед стихией. И надо врать.

И врём ведь. Приборы - синоптикам, синоптики - нам, мы - детям. Сами себе. А дети растут в этой лжи. И каждое поколение вынуждено делать революцию. Дабы врать дальше.

Не пойму. Неужели сложно ждать зиму к зиме и готовиться к ней, чтобы быть готовыми, когда наступит зима, что совершенно неизбежно? Как бы пушки не разгоняли густые тучи.

Опять холодает.

2 ноября 2002-го года.

Поход в лабиринт.

Он был тот, кто мог. Точнее тот, кто мог бы. Ещё точнее, тот, кто смог бы. Если б захотел. И он, вроде, хотел, И его, вроде, хотели. И все, вроде, хотели одно и то же. Точнее, все хотели одного и того же. Ещё точнее, интересы были разными. И цели, стало быть, тоже.

И он пообещал их повести. И они желали, чтобы он их повёл. Точнее, они желали, чтобы повёл их именно он. Ещё точнее, они желали быть ведомыми им. Доверяя его прошлому. Доверяя ему будущее. Веря в начало совместного творчества. И в назидание созидания.

И он повёл их, желающих быть ведомыми именно им. И они пошли, желая быть ведомыми именно им. И не мало годов провели они в пути. И не мало голов положили они в пути. И всю подошву стоптали они в пути, аж до крови на пятках. Пока не поняли они: их водят за нос.

Он повёл их, как Моисей, а привёл, как Сусанин.

Им вместе никогда не дойти.

4 ноября 2002-го года.

Нулевой цикл.

Если у дома нет фундамента, он шаток и ломок. Как волос на прекрасной головке молодой девицы, вымытый некачественным шампунем, смытым жёсткой водой. Он - дом на песке, даже если построен на крепком бетоне. И даже если бетон этот высшей марки.

В нём не стоит селиться. И не стоит льститься на простор квадратуры и свежесть ремонта. Ни обои, ни кафель, ни паркет или ковралит не должны ослепить разума покупателя. Дом желанный лишь внешне и крайне опасный. Он аварийный с момента рождения.

Его не надо сносить техникой. И минёрам здесь тоже дела нет. И урагана ждать не придётся. Достаточно лишь сильного дуновения ветра, и дом для начала сменит место постоянного пребывания. Географической дислокации. А позже и вовсе перестанет быть.

С домом легче. Он был, и нет его. Не жалко. Особенно когда всё обошлось без человеческих жертв. Без особых потерь. Как быть с человеком, у которого нет фундамента? Которого носит из крайности в крайность не ураган, и вовсе не ветер. А слабость.

Он гибок не умом, он гибок телом. В нём нет основы, нет стержня. Арматуры. Которая не позволяла бы ему так низко кланяться. И так низко пасть. Разрушая своим падением не одно строение, тем вызывая человеческие жертвы. Калеча не людей, а судьбы.

Когда дом не имеет фундамента, виноват архитектор. Когда человек не имеет фундамента... Может и стоит послать его по матери?

Не экономьте на фундаменте. И катастрофы можно избежать.

7 ноября 2002-го года.

Молочная продукция высшего качества.

Мы учимся у того, который учился у нас. Нас учит тот, кто учился у нас. Его учит тот, кто должен был учить нас. А он, в свою очередь, будет учить нас, не вспоминая о том, кто учил его вместо нас.

Тот, кто должен учить нас, учит не нас. Потому, что не мы учиться хотят. И хорошо платят за то, чтобы их учили. А мы не хотим учиться. И тоже платим за то, чтобы нас учили, а мы не учились.

А он хочет учить. И учит. Их, не нас. И они называют его Учителем и почитают его. А мы его тоже называем учителем, нарекая мучителем и убегая с уроков. Диплом мы всё равно получим.

И он унижен своей ненужностью. И ещё потому, что его ученики такие безграмотные. Хотя имеют полное образование. И многое из того, что ему не суждено иметь. Потому, что он - учитель.

Он не один. Их много. Их очень много. Они сливки общества. И почти все они уже не в нашем обществе. И украшают они не наше общество. И обогащают они не нас. А мы в них так нуждаемся.

Пройдёт ещё совсем немного времени, и сливки будут отливаться в слитки и храниться в банке. Под усиленной вооружённой охраной. На самый чёрный день, который уверенно наступает.

Сливки должны быть в банке (от слова банка), слитки должны быть в банке (от слова банк), люди должны быть на месте (от слова Родина), а утекать должна лишь вода (от слова отлив).

А не мозги.

9 ноября 2002-го года.

Фауст.

Вышел из Фауны.

Одарил Флорой.

Добился Фортуны.

Плачет Фемида.

Фактов много.

14 ноября 2002-го года.

Ария оратора.

Когда хорошо поставлен голос, подвешен язык, отчеканена дикция, отработаны манеры и лицо с серьёзным самовыражением от природы, он начинает убедительно лгать. Хуже другое: ему начинают верить. Но самое страшное - его стараются понять и оправдать, прекрасно понимая и осознавая то, что он лжёт. И идут за ним даже в пропасть просто потому, что он симпатичен внешне и у него хорошо поставлен голос, подвешен язык, отчеканена дикция, отработаны манеры и лицо с серьёзным самовыражением от природы.

Когда хорошо поставлен голос, подвешен язык, отчеканена дикция, отработаны манеры и лицо с серьёзным самовыражением от природы, хорошо бы быть диктором на центральном телевидении. Тогда приятнее будет слушать, скажем, прогноз погоды, даже если погода обещает быть пасмурной.

Лгущему убедительно убеждённо верят.

Улыбайтесь, Вас обманывают.

15 ноября 2002-го года.

Праздник урожая.

Мы, то есть люди, считаем себя хитрее других. Животных. Объясняя хитрость разновидностью ума. Тем самым провозглашая себя ещё и умнее остальных.

И придумываем праздники. На которые обязательно нужно съесть того или иного зверя. Или птицу. Или рыбу. Для чего их предварительно и долго откармливаем.

Мы пашем Землю. Сеем и пожинаем её плоды. И Земля кормит наших зверей, или птиц, или рыб. Помогая нам их откармливать. И впоследствии вкусно съесть.

Земля щедро кормит и нас. Добротами и яствами, рождёнными ею, но не посеянными нами. И витамины наш организм получает опять же от неё. Земли-матушки.

Так, прожив сытно и полезно, мы покидаем Землю. Точнее её поверхность. И уходим в неё. Удобряя теперь уже её. Собой. И получается, что это она откармливала нас.

Земля кормит нас. Земля кормится нами.

Наша смерть - её праздник.

18 ноября 2002-го года.

Утопия.

Все говорят, что он умён. И он умён. Как отличник в последнем классе средней школы, уверенно шагающий к золотой медали. И знающий назубок все темы учебников. Даже те, которые ещё не проходили.

Он всё учил и помнит даты и героев имена. Примеры и задачи, а также формулы в его сознании такой пустяк. Каким следует пугать лишь отстающих в классе. Но не его, который знает всё. Читал.

Он и в грамматике силён. И пишет без ошибок. Диктанты, изложения, или протоколы по строго установленной форме. Но не сочинения. Вот тут он слаб, тут он сдаёт. Тут нужно думать, тут мало знать.

Необходимо фантазировать. Как им, которых многие считали сумасшедшими тогда, когда они мечтали плыть, или летать, или ехать. И не дождавшись ни заплывов, ни полётов, ни поездок умерли.

Но не изменили своей мечте. Подав идею тем, кто был сильнее в знаниях и науками подкован. Они изобрели всё то, что плавает, летает, едет. А авторами были фантазёры. Те, которых считали сумасшедшими.

Человек с умом хорошо знает то, что было. Человек с фантазией легко представляет то, что будет.

В фантазии прогресс. А умы её доработают.

19 ноября 2002-го года.

Само собой.

Как много пресных пожеланий. На Новый Год и День Рождения. Таких, как счастья в крепком здравии. И долгих лет того, что не радует уже давно. И, главное, остаться. Самим собой. Всегда и всюду. До самого конца. Конца. И пожелав такой комплект обычных пожеланий, считать себя не глупым. Изобретательным в словах. И даже пионером. Хотя обычно все желают одно и то же. Счастья и здоровья, долгих лет и оставаться самим собой.

Допустим. Счастье нужно и здоровье необходимо. Хотя порой здоровье в счастье. И счастье в здравии. И если есть и то, и другое, то хорошо бы долгих лет с таким вот счастьем быть здоровым. Как быть с самим собой, остаться им? Как быть, когда подонок ты и вечно был подонком? Остаться им тебе желать на долгие года лишь для того, что б пожелать? Позвольте, я не стану. И Вам того желаю убедительно: не смейте, не желайте.

А если ты хорошим слыл всю жизнь, лет, этак, сорок-сорок пять, ты сам уже есть сам. Само собой. И пожелать тебе остаться им всё равно, что пожелать не менять своего имени. Которое ты носишь много лет. Лет, этак, сорок-сорок пять. И менять его и сам (опять же сам) не собираешься. Что мне желать тебе слова без смысла? Пусть буду не красноречив, зато душевен. Желаю счастья, а в счастье скрыто всё. Здоровье, годы. И многое другое.

"Оставайся самим собой". Звучит красиво.

20 ноября 2002-го года.

Дорога к храму.

Как долго нам твердили, будто Бога нет. И храмы строить перестали. А в тех, что были, мессу запрещали. Отдав под склад продуктов златые купола. Святых отцов детей растили в пионерах. Самих Отцов кормив кошерной ложью даже в пост. И Ленина труды прозвав писанием священным читали перед сном. На сон грядущий. Чадам.

И каждый, кто твердил, что Бога нет, назваться Богом жаждал. Религию лишая государства, свой культ он возводил до культа. Что был религией неверных. Для масс он становился идол, которому преподносились жертвы. И головы летели, в которых были мысли. Рекою кровь лилась по мостовой и тротуарам (не красная, а голубая). И грешных не было.

Так появились не Боги, и не Божества. Так появились божки. Которых расплодилось много. Настолько, что вопрос возврата к язычеству стал ребром. Что есть раскол и неповиновение. Тогда пришёл (нет, не Мессия) очередной божок и, представьте, Бога разрешил. И масса тех, кто грешным не был, но в жертву приносил соседа, обомлела.

И ринулась храмы возводить. Во имя Бога. Чем близость к Богу доказать, а заодно и смыть грехи, которых, кстати, не было (предать и донести, разве ж это грех? Ведь не убил никого. Сам). Цементом, камнем, арматурой, деньгами, то есть, откупиться и Бога подкупить хотели. Дорогу к храму украшая цветами. Жертвуя копейки нищим. И больным...

Дорогу к храму осилит и не идущий тоже. И даже там, где храма вовсе нет. Важнее верить в Бога и быть верным Богу. Не языком, а сердцем. Любить творение его - собрата. И в мире жить. Тогда и будет в мире мир. И войны перестанут быть. Ложь станет ложью, воровство исчезнет, зауважают честь. И храмы, может, будут не нужны.

Нет бога кроме Бога!

21 ноября 2002-го года.

Банально.

"Старо, как мир", - обычно говорят. И это правда, мир не новый. И люди - вечные жильцы. И воздух тот же, горы те же. Моря и реки, океаны и ручьи. Леса, поля, сады и огороды. Всё есть и будет, и таким же было. И поменяется лишь время года. Когда такой же дождь, когда такой же снег. И то же солнце утро начинает.

Тогда зачем все дети задают вопрос: "Откуда всё взялось?", а старики: "Куда всё делось?" Ведь всё взялось совсем давно оттуда и никуда совсем не делось. Как было всё всегда, так всё и будет. Навсегда. И человек родившись снова спросит: "Откуда?", и не найдя ответа в жизни перед смертью удивится: "Куда?"

А я спрошу: "Зачем?"

22 ноября 2002-го года.

Имение.

Я так хочу иметь. И чтоб имел не только я. И чтобы от того, что я имею, не перестали бы иметь другие. И не имея своего, моё иметь хотели бы. Пусть все имеют. И имеют то, чего иметь хотелось бы. Ведь разное хотят иметь и разные потребности. У каждого желание своё, свои наклонности. Своя фантазия, своя цена, свой грех. Зачем же мне иметь седые волосы по телу не за дело. А лишь за то, что мне приходится иметь не то, что я хочу и отвечать перед Законом жизни за фантазии, и цены, и грехи других. Ведь это не мои потребности. И желания такого не желаю. И наклонности мои совсем другие. Но мне приходится иметь всё то, что я имею. Потому, что кто имеет, порешил: я не имею права.

А я хочу иметь имение.

23 ноября 2002-го года.

Любопытной Варваре нос оторвали.

Хотел бы я узнать какой-нибудь секрет и возгордиться. Давая знать намёками знакомым, что храню секрет, и никому его не расскажу. И не открою даже близким. Пусть просят или умоляют слёзно. Я знаю то, чего не ведают другие. Чем выше остальных в своих глазах. А кто не ведает того, что знаю я, пусть постыдится. И завидует.

Но тут приходит кто-то и намёком говорит о том, что знает то, что знает только он. И намекнув, пытается уйти. Но я, забыв о гордости и чести, начинаю просить, а позже умолять его остаться. И открыть секрет. Клянусь святыми, здравием живых и прахом мёртвых, что никому не расскажу. А он молчит улыбкою секрет. И уходит.

Подчинив меня себе навеки. И я, лишённый сна и аппетита, ищу его. И найдя, предлагаю бартер: раскрыть ему секрет, который знаю я в обмен на тот секрет, который знает он. На том и согласившись, мы делимся чужою тайной. Что нам доверили наивные владельцы, поверив в нашу честность. И порядочность, что есть основа человека.

Так и ползут по городам и сёлам слухи. Которыми богаты наши уши. И порой такое о себе услышишь, что Боже упаси такому быть. Но наши люди это дело любят. И если даже нет конкретных фактов, придумают и с грязью так смешают, что не отмыться никаким шампунем. И нет Закона против беззакония. И в любопытстве нет состава преступления.

Что делать? Дальше надо жить.

А Вы, пожалуйста, не верьте слухам.

25 ноября 2002-го года.

Осторожно, двери закрываются!

Давным-давно, целых несколько лет тому назад, когда ближнее зарубежье было Родиной, в дальнее зарубежье было таким же дальним, как обычно, его пригласили на праздник. Демонстрацию трудящихся после парада военных. Где поручили ответственное задание: возглавить колонну демонстрантов со Стягом в руках. И скандируя радостное "Слава!" с фанатичной уверенностью в голосе, сумасшедшей верой в глазах и чётким чеканным шагом пройти мимо трибуны, что вечные диссиденты тонко прозвали "пройти сквозь строй". Так он стал знаменосцем. И никогда не изменял призванию - быть впереди.

Даже тогда, когда Родину начало мутить и рвать. На части, в последствии названные ближним зарубежьем. Диссиденты сразу же перебрались в дальнее зарубежье и о прошлом своём старались больше не вспоминать. Принудительные демонстрации и парады сменились массовыми митингами и шествиями. Где он непременно участвовал. И, как обычно, не с пустыми руками. А с Флагом вместо стяга. И возле той же трибуны, на которой стояли теперь уже другие люди, с той же фанатичной уверенностью в голосе, сумасшедшей верой в глазах и чётким чеканным слогом орал "Долой!"

И на войне, которая была всё с тем же ближним зарубежьем, что Родиной звалась совсем недавно, он поднимал на бой бойцов под Знамя части. Которые за дело чести шли вперёд и смерти вопреки "Ура!" кричали. Да с фанатичной уверенностью в голосе, сумасшедшей верой в глазах и чётким чеканным матом. А он, контуженный и раненный, с подорванным здоровьем, Знамя выносил с любого поля боя. Чем войсковая часть гордилась, и солдаты жили. А враг терял надежду каждый раз, увидев Знамя части той хотя и не в первозданном виде и не первой свежести, но в гордой вертикали. И на высоте.

Прошла война, что кончилась ничем. И многие обратно не вернулись. А он живой остался, не погиб. И повстречался мне недавно. Он нынче работник метрополитена. И трудится под землёй, в самой глубокой станции городского метро. Стоит он на платформе, в фуражке, в форменной одежде. И с флажком (надо же заставить человека так обмельчать). И от него былого - лишь сумасшедшее выражение глаз. А мимо, по обе стороны в обе стороны проносятся вагоны. В них взрослые и дети. Люди. Жизнь. И всё проходит мимо. Только он стоит на месте, глубоко под землёй. Один. Но при любимом деле.

Мораль: когда профессиональный опыт не востребован, может не стоит бояться переквалифицироваться?

Спешите, двери закрываются!

26 ноября 2002-го года.

Задушевная духовность.

Что ни говори, а люди мы всё-таки странные. Мы, то есть мы - обладатели и носители (не путать с соискателями) пресловутой загадочной русской души вне зависимости от национальной принадлежности, географической дислокации и языка общения. Это общее понятие для всех, кто не боится в этом признаться.

Мы эрудированны и прекрасно разбираемся во всех вопросах. Читали мировую историю с периодами и эпохами, знакомы с астрономией с кометами и астероидами, изучали атлас мира с материками и океанами. Но больше всего мы понимаем в политике и всегда точно знаем, что делать и кто виноват. Только так ничего и не делаем.

Мы ругаемся, как сапожник, курим, как паровоз, пьём, как лошадь, напиваемся, как свинья, живём, как скотина, зато читаем изысканную литературу и тонко чувствуем красоту. И даже пишем стихи. И иногда выдаём такое, гениальностью чего последующие поколения обязательно будут гордиться во время или после очередной пьянки.

Мы не всегда сидели, но любим блатные лагерные песни в грубом исполнении хриплого голоса. Мы внимательно вслушиваемся в банальные слова и переживаем их с тяжёлым сердцем (при этом опера нам не чужда). Мы уважаем заключённых и ненавидим правоохранительные органы. Мы диссиденты мозгом даже тогда, когда нас никто не трогает.

В нас духовность великая и большая душа. И мы богаты тем, чего не имеем. Наш талант жить - самородок. Нам бы поле вольное, костёр огромный да гитару при всех струнах. И жизнь удалась. Мы барды, мы совковые хиппи, мы свободные люди, наделённые чувством высокой любви. И мы способны совершать поступки, лишённые логики.

Откуда я всё это знаю?

30 ноября 2002-го года.

Карнавал.

Вот и декабрь наступил. А вместе с ним и мы наступили на те же грабли. И публика в предвкушении предстоящего предпраздничного представления начала расслабляться в плане работы и напрягаться в плане подготовки костюмов и масок. К карнавальной ночи, которая непременно будет.

Все спешат, торопятся и торопят время, которое и само торопится, без посторонней помощи. Покупают и закупают на всякий случай. Делятся и скрывают, чтобы сюрприз получился интереснее. И все, конечно, чего-то ждут, даже те, которые уже не ждут ничего, но всё же... Готовятся.

И эта старая сволочь (которая старая и как сволочь, и как жилец), что пьёт кровь молодым, лишая их перспективы, в больших дозах и без закуски, тоже достал из сундука свой карнавальный костюм - ангела - и вечерами штопает прохудившиеся места, отчего по утрам пахнет нафталином.

Он завсегдатай на карнавалах. И никогда не изменяет своему костюму. Ангела. И многие завсегдатаи его знают ангелом. Потому, что на карнавалах он и есть ангел: добрый, краткий, хрупкий. И интересный, в чём ему, безусловно, не откажешь, и что поддерживает имидж. Ангела.

Хотя в душе он сущий дьявол. И не любит ни ангела, ни его создателя. И столько грехов на нём, что гореть ему в аду в любом костюме (там не скрыться). И зная это, он грешит ещё сложнее и изощрённее. Ибо уверен: грехом больше, грехом меньше, а в рай дорога закрыта. И это так...

Вернёмся к карнавалу. Где все в костюмах и при масках. Все ангелы, феи, амуры, и просто добрые люди. Но как приходит ночь и прочь костюмы, так рожки, копыта и хвосты наружу. И сущность каждого становится очевидной. Они среди нас, во плоти человеческой. Что и есть костюм.

А наши будни - карнавал.

2 декабря 2002-го года.

Коммунальная неуверенность.

Ещё в детстве мне говорили: "Будь в себе уверен". И я старался быть в себе уверенным даже тогда, когда по юности лет приходилось решать определённые вопросы силой: один на один, один против нескольких или толпа на толпу.

И я был в себе уверен, когда пытался кому-то понравиться, нося осанку смирно, а вместе с ней и сочный прыщ на видном месте и ни чуть не стесняясь такого удара со стороны судьбы. И нравился ведь, настолько был в себе уверен.

С первым кариесом появилась первая боль, уничтожающая окружающую среду в восприятии болеющего. И первые сочувствующие, которые прошли через этот ад. Но я уверенно шагал в кабинет дантиста, и смело терпел возню во рту.

Я уверенно готовился к экзаменам, которых в жизни моей было столько, что чувство страха притупилось. И уверенно шёл на них. Смело отвечая на поставленные вопросы, умело фантазируя и честно зарабатывая проходную оценку.

Я был уверен в себе, в своих словах и поступках. Уверенно совершая действия, не всегда гарантированные на успех. Я уверенно рос над собой и уверенно чувствовал себя при своём невысоком росте. И слыл уверенным среди уверенных.

И ничего не боялся.

Пока не попал в зависимость от коммунальных удобств, которые сплошные неудобства. Когда совершенно не уверен в том, что утром будет вода, и я нормально умоюсь. Но, даже умывшись нормально, я не уверен, что смогу нормально позавтракать. Ибо могут отключить газ, и я останусь без горячего чая. Но если случилось чудо и есть и вода, и газ, тогда обязательны перебои с электроэнергией. И запасись я множеством свечей, керосиновых ламп и фонариков, свой любимый сериал я всё же пропущу, будь я сто раз умытый и напитый чаем.

Вы думаете, всё образуется? Я не уверен.

6 декабря 2002-го года.

Анабиоз.

Как долго я молчал, хотя и говорил и думал. Как долго я писал, хотя и за столом, но в стол. Как долго я стонал с улыбкою для прочих. И долго ждал того, чего и нынче жду.

А жду я правду, которая пока что ложью одержима. Ложь хочет правдой стать и правдой стать готова. Её проводят в жизнь под нашу подпись те, кто ложью правды добивались.

И добились. И теперь имеют право определять где правда, а где ложь. В чём логика буксует, застревает. И исчезает напрочь. И резко обесцениваются ценности.

Все говорят: "Пройдёт, переживём". И все действительно проходят. Умирают, так и не пережив. А ложь крепчает духом. И заражает молодых людей, как сильный вирус.

А дальше - больше заражённых. И чем их больше, тем дольше мне молчать, и думать, и писать, стонать, и снова ждать того, чему, боюсь, не быть уже при мне по крайней мере.

И жить в состоянии анабиоза.

9 декабря 2002-го года.

Атлантида.

Он не моряк. И не матрос, и не рыбак (хотя рыбу любит, но не об ней речь). Он вырос на море и море знает. И чувствует и рифы, и мели. И отмели. Он плавает птицей по воде. И ныряет рыбой в воду. И пройдя крабом по дну, идёт на поверхность бревном. Что не тонет. И доплыв до далёкой дали, загорает на отдалённой скале, в далеке от любопытных глаз и арбузных корок. И подышав носом, не жабрами, идёт по волнам на берег. Где ступив на большую землю, не боится её величия.

И горячий песок не жжёт ступни так, как хотелось бы тем, кто сжигая мосты обжигает горшки. Не Боги они. И человеками их трудно назвать. Но они хранят огонь, и поэтому с ними приходится считаться. Даже тогда, когда его, который плавает всеми известными стилями, держат в бассейне и не меняют воду. Отчего ему жутко не хочется плавать. Но без воды ему просто нет жизни, а от моря он отрезан категорически. Потому, что он хорошо плавает. И может очень далеко заплыть.

И его начинают топить. Всё те же хранители огня. Для которых топить человека в воде и топить дрова в камине одно и то же. И потопляют ведь в конечном итоге. Его, непотопляемого. Ибо нет ничего невозможного на этом свете. И легче унизить и уничтожить любого, кто выше и лучше, чем осознавая свою ничтожность постараться подняться на его уровень. Их величие в низости. Их желание - унижение великих. Они низки, но с огнём. И это значит, что остальные должны быть ещё ниже.

Иначе - Великий потоп.

Хотя... Большому кораблю большего плавания.

10 декабря 2002-го года.

Плагиат.

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

Считая себя трезвомыслящим реалистом, много лет тому назад в компании группы товарищей я позволил себе же предугадать будущее, что есть наш сегодняшний день. И оказался настолько прав, что удивил не столько присутствующих там тогда, сколько, опять же, самого себя.

Будучи пессимистом высшего класса уже в то время, когда было плохо, я сказал, что будет намного хуже, и описал это самое "хуже" в таких жутких красках, каких ещё не придумывала природа. Нет, я не врал. Я просто фантазировал, дабы выглядеть убедительнее перед публикой.

Сегодня наивная публика считает меня прорицателем. Неким авгуром. Который точно знает, что будет и когда случится. И опишет будущее с такой достоверностью, с какой можно описать лишь прошлое. Потому, что я предвидел и сказал. И всё произошло именно так. И никак иначе.

Да, я сказал. Я это сказал, я только выразил своё мнение, имею право. Но получилось так, что я предсказал, хотя не наделён ни особым даром, ни телепатическими способностями. И если предсказывать я не умею, а хуже стало, значит моими мыслями кто-то воспользовался. То есть украл.

К такому выводу привела меня память. Тогда, когда было плохо, было плохо, не спорю. Но даже тогда хуже стать не должно было. Не могло. Невозможно было сделать плохо хуже. И никто не верил в то, что я говорю, и что такое может случиться. И только один слушал меня внимательно...

Не плагиат ли это? Не это ли плагиат?

13 декабря 2002-го года.

Зазеркалье.

Я мог бы поставить вопрос так: "Почему всё худшее лучшим?" Да не имею морального права утверждать, кто лучший. Поэтому сформулирую свой вопрос иначе: "Почему всё лучшее худшим?" Вы спросите, имею ли я моральное право определять, кто худший? Спешу ответить: не я это определял, а те, кто придумал и мораль, и право.

Согласно чему с самого малого детства все мои учителя учили меня тому, что нельзя обманывать, ябедничать и брать чужое. За это наказывают. Бьют по попке и ставят в угол. И я, как хороший мальчик, строго соблюдал правила и рос в правильном мире, который сам же себе и построил. Пока не повзрослел физически и не начал крепнуть духом.

Я заговорил низким мужским голосом с теми же учителями, что учили меня. И уяснил, что всё, чему они меня учили - сказка. Такая же сказка, как любая детская сказка. А быть взрослым значит лгать, доносить и воровать. За это поощряют. Жмут руку и ставят в пример. Только так можно построить себе свой мир. В котором и жить.

Выходит, что лгут нам с детства. Начиная с сосок-пустышек, сказок со счастливым концом и Деда Мороза, у которого борода из ваты и кончая моралью и правом, которые не распространяются на взрослых. Лгут, когда говорят о нашем появлении на свет, упрекая аиста или капусту. Лгут даже тогда, когда заявляют: "Всё лучшее - детям!"

А если предположить, что нам в детстве не лгали и обманывать, ябедничать и брать чужое действительно плохо, тогда почему же тем, кто лжёт, доносит и ворует так хорошо? Почему их не наказывают, а поощряют? Почему их не бьют по попке и не ставят в угол, а пожимают руку и ставят в пример? И ещё много почему, потому что...

Так почему же всё лучшее худшим? Не знаете?

Вот и я не знаю.

19 декабря 2002-го года.

Добрым молодцам урок.

(недобрая сказка)

Добро, говорят, побеждает зло, говорят. А ещё говорят, что от добра добра не ищут.

Но если то, что побеждает, называть добром, тогда зло называть злом теряет смысл.

Ещё, говорят, у добра, которое побеждает, столько всякого добра, что от него добра не жди.

И совсем не доброе, говорят, добро, хотя и побеждает. А, говорят, напротив. Жадное.

Правду говорят, что от добра добра не ищут. Ибо то добро, что побеждает, добром не поделится.

Вот ведь какие времена. Нынче даже сказка теряет свою красоту. И это добром не кончится.

Кстати, кто-то когда-то говорил, что нет худа без добра. Потерпим, подождём. Может так оно и есть?

Где ты, старое доброе время?

20 декабря 2002-го года.

Вековые традиции.

Трава под асфальтом. Цветы в горшочках. Суп из кубиков. Сок из концентратов. Кофе ячменный. Цивилизация. Народ вдыхает разбавленный кислород и закусывает импортными сухофруктами в металлических баночках. Температура тела 36,6. Странно.

На дворе ХХI век. Во дворе дети играют в игры моей юности. Со двора опять забыли вывезти мусор. Мухи. Облезлый кот-акселерат перестал бояться людей. Дворовые собаки его уважают и в присутствии не лают. Мыши ушли в библиотеки и грызут науку.

Слякоть. Такая, что мокнут валенки и вязнут калоши. А лапти уже не носят. Не в моде. И керосиновыми лампами пользуются всё реже и реже. Электричество, как-никак, в каждом доме. И хотя напряжение в проводах не полные 220, зато уже давно не 127.

И свет по причине такой заметно тусклый. Но, главное, соседа от соседки отличить не сложно: голоса у них разные. И манера говорить тоже. А почерки остаются загадкой. Почта работает не совсем хорошо, и письма никогда не доходят до адресата.