Допетровская Русь

Стрельцы

Главную часть вооруженных сил Московского государства составляло ополчение служилых людей, которые жили в своих поместьях и на военную службу являлись «конны, людны и оружны» по первому требованию правительства. Благодаря такому устройству военной силы, правительство не всегда могло ею вовремя распорядиться; на случай мятежей и бунтов, когда просто не хватало времени собрать служилых людей, надо было иметь под рукой вооруженные отряды, которые постоянно находились бы наготове. Затем ополчение служилых людей, живших больше по своим деревням, мало любило и знало военное дело. Легко привыкая сидеть дома, такие воины говаривали: «Дай Бог великому государю послужить, только бы сабли из ножен не вынимать!» Сидя дома, такое войско совсем не обучалось военному делу, не знало правильного строя, не умело даже владеть оружием, как следуете, и самое вооружение его было разнообразно и невысокого качества. Ополчение служилых людей было затем войском по преимуществу конным, а пехотные части его, составлявшиеся из приводимых помещиками людей да из людей «даточных и посошных», набиравшихся со слобод и монастырей, были еще более нестройной и неповоротливой толпой, нежели конница служилых людей, которые все-таки хоть готовились служить воинами, а какой-нибудь даточный со своей рогатиной или ослопом – булавой в руках, одетый в сермягу, в «бумажную» шапку и лапти, менее всего был похож на солдата.

Из такого временно собиравшегося войска нельзя было составить гарнизона для крепостей, нельзя было образовать опытную прислугу при артиллерии, словом, без постоянного войска, хоть несколько привыкшего к военному делу и обучавшегося ратной науке, московскому правительству обойтись было невозможно. Все это и заставило, в конце концов, московских государственных людей позаботиться об устройстве некоторой постоянной военной силы.

Нужда в пехоте, вооруженной «огненным боем», т. е. ружьями, или, как тогда говорили, пищалями, давно заставляла московское правительство предписывать при сборе даточных с городов, чтобы определенное количество людей выступало с «пищалями». Так, например, с Новгорода и его области для казанского похода велено было «нарядити две тысячи человек пищальников, половина из которых была бы пеших, а половина конных». Достаточным служилым людям тоже предписывалось и для себя и для тех, кого они с собой приводили на службу, обзаводиться «огненным боем» – пищалями, карабинами, пистолями. Но кончался поход, и пищальники возвращались обратно домой, клали свою пищаль в камору, и она там ржавела до нового похода, а пищальник торговал, пахал землю и меньше всего думал о своей пищали, меньше всего желал взять ее в руки и идти в поход.

Беспрерывная война, длившаяся почти все время царствования Грозного, особенно настоятельно указала на недостаток в русском войске обученной военному делу пехоты. Царь Иван приказал тогда набирать в городах и уездах вольных «гулящих» людей, которые жили, не платя податей, и потому не приносили государству никакой пользы. Из этих «гулящих» и были сформированы отряды вооруженных пищалями людей, которые поступали в распоряжение начальников городов и должны были находиться всегда под ружьем. Эти новые постоянные отряды, в отличие от пищальников, которые собирались лишь на время войны, стали именоваться стрельцами. При Грозном стрельцов насчитывалось до 12 000 человек, а к концу царствования Алексея Михайловича их было свыше 20 000.

Стрельцы разделялись на стремянных, московских, и городовых, или украинных. Стремянные стрельцы составляли особый полк в 2000 человек, постоянно находившийся при государе, при «стремени» государя, как тогда говорили. Они сопровождали государя при всех его выездах и походах, являлись как бы его лейб-гвардией, отборной стражей. Moсковские стрельцы отличались от городовых только тем, что жили в Москве, устроены же были одинаково с городовыми, но жизнь в столице давала им некоторую отличку, как войску более парадному; в мирное время московские стрельцы несли караульную службу по Москве, отбывали по наряду некоторые полицейские обязанности, выстраивались шпалерами при разных торжествах по пути государя, крестного хода или при проезде иностранного посла. Время от времени отдельные полки московских стрельцов назначались на службу в города.

В Москве и по городам стрельцы жили особыми слободами. Когда в каком-нибудь городе, куда назначался стрелецкий гарнизон, не оказывалось свободного маета в посаде для стрельцов, то приказывалось жителям выселяться, куда знают, а на место их дворов ставили дворы стрелецкие. Кроме земли и дворов, стрельцы получали от казны оружие и жалованье деньгами и хлебом; на все это собиралась со всего государства особая подать, так называемые стрелецкие деньги.

Стрелецкое войско делилось на приказы, которые со времени царя Федора Алексеевича стали именовать полками; каждый полк, или приказ, селился отдельной слободой и имел свою съезжую избу – штаб полка, где производился суд и расправа над провинившимися, ведалось хозяйство полка, хранились барабаны, трубы и знамена.

Во главе каждого приказа стрельцов стоял стрелецкий голова, со времен царя Федора Алексеевича называвшийся полковником; голова в городах был подчинен местному воеводе, а в Москве – Стрелецкому приказу. Каждый полк делился на сотни, с сотенными командирами во главе; сотня разделялась на пятидесятни, под начальством пятидесятников, и на десятки, над которыми начальствовали десятники. Приказы стрельцов сначала были разной величины – от 200 до 1200 человек в приказе, но в XVII веке установилось считать в приказе 1000 человек рядовых стрельцов. Приказы, или впоследствии полки стрельцов, именовались по своим полковникам – например, «стрельцы Иванова полку Полтева», или «стрельцы Васильева полку Бухвостова».

Одеты стрельцы были в длинные, ниже колен, суконные кафтаны с отложным воротником, с петлицами на груди и небольшим разрезом сбоку. Шапки у них были сначала (в XVI в.) железные, круглые, а потом, со времен царя Алексея Михайловича, суконные, опушенные мехом, со склонявшеюся на сторону мягкой верхней частью. Каждый полк был одет в кафтаны и шапки только этому полку присвоенного цвета. Так, стремянные стрельцы носили кафтаны красного цвета с белыми петлицами и белой кожаной перевязью через плечо, называвшейся берендейкой. Берендейку носили, перекинув через левое плечо; на берендейке висели «зарядцы с кровельцами», т. е. патроны, выдолбленные из дерева, оклеенные темной кожей. Кроме зарядцев, на берендейке висели: «сумка фитильная, сумка пулечная и рог пороха, или натруска». Рога и натруски делались из дерева, кости, перламутра, серебра и имели крышку с пружиной. Стрельцы полка Василия Бухвостова (1674) были одеты в кафтаны светло-зеленые с петлицами и подбоем малинового цвета и в желтые сапоги; стрельцы полка Федора Головлинского имели кафтаны клюквенного цвета с петлицами черными и подбоем желтым, шапку темно-серую, сапоги желтые; стрельцы полка Тимофея Полтева – кафтаны оранжевые, петлицы черные, подбой зеленый, шапку вишневого цвета, сапоги зеленые. Кроме берендейки и сабли, у каждого стрельца была пищаль, или мушкет, с ложем красного цвета. Пищаль стрелец держал в руках, нося ее на правом плече. На ремне, за спиной, у него висел еще бердыш – топор с широким лезвием в форме полумесяца с вытянутыми концами. Когда стрельцы выстраивались для парада, то ружья держали правой рукой на правом плече, а левая придерживала бердыш, обращенный острием от фронта. Изготовившись к стрельбе залпом, стрельцы все враз ловким ударом укрепляли перед собой бердыш в земле, на закрепу топора клали дуло пищали и, целясь, ждали команды офицеров. Без помощи бердыша или особой подставки, «подсошка», тяжелую стрелецкую пищаль было бы трудно удержать на прицеле; стреляла старинная пищаль маленькой пулькой, и бой ее был не из сильных.

Чтобы зарядить тогдашнюю пищаль, требовался целый ряд действий, происходивших по команде офицера. В книге «Ученье и хитрость ратного строения пехотных людей», напечатанной в 1647 году, находим такой порядок заряжания мушкета:

Время от времени происходили смотры стрельцам в присутствии государя. Об одном таком смотре рассказывает англичанин, бывший в Москве при Грозном. Он рассказывает, что смотр стрельбы происходил в декабре. Вместо мишени для стрелков был устроен ледяной вал в 6 футов вышины, 90 сажен длины и 2 ширины. Пятьсот человек стрельцов выстроились в пять рядов, на расстоянии около 150 шагов от мишени. На стрельбище они пришли, держа пищали на левом плече, а фитили – в правой руке. Стреляли ряд за рядом до тех пор, пока вал не был разбит. Царь, окруженный богатой свитой, стоял в стороне и любовался стрельбой.

Начальниками стрелецких полков назначались всегда заслуженные, хорошего рода дворяне, сотниками – люди менее родовитые и заслуженные. Простые рядовые стрельцы могли дослужиться только до пятидесятника или десятника и назначались на эти должности по выбору полковника из людей «добрых и безупречных».

Офицеры стрелецких полков носили то же платье, что и стрельцы, но вооружены были только саблями и, как знак достоинства, имели в руках палку. Первая сотня каждого полка не имела мушкетов и была вооружена длинными копьями, которые считались лучшей защитой против натиска кавалерии. При появлении неприятельской конницы первый ряд копейщиков падал на колено и, уперши тупой конец копья в землю, наклонял острие в уровень груди скачущей конницы. Второй ряд копейщиков устанавливал свои копья, стоя так, чтобы каждое копье этого ряда приходилось между двумя первого ряда на той же длине и уровне, но несколько выше.

Ведалось все стрелецкое войско в особом Стрелецком приказе, который собирал деньги на содержание стрельцов, вел все хозяйство и делал все назначения на офицерские должности. Внутреннее хозяйство каждого полка зависело вполне от головы.

Назначенный стрелецким головой дворянин являлся в Москве в Стрелецкий приказ и здесь получал письменный наказ, или «память», утверждавший его в должности и предписывавший новоназначенному голове, что он может и чего не может делать. Прибыв к своему полку, новый голова прежде всего требовал себе именные списки стрельцов. Прежний голова, или его заместитель, сдавал новому все дела – судные приговоры, поручные записи по стрельцам, деньги, книги деньгам, военные запасы, оружие, знамена, барабаны, трубы. Приняв все полковое имущество, новый голова производил смотр своему полку.

На площадке перед съезжей стрелецкой избой выстраивались стрельцы в полном вооружении. Новый голова, держа в руках поименный список, вызывал офицеров и рядовых стрельцов, осматривал обмундировку и вооружение каждого. Если при смотре оказывался недочет в стрельцах, то на место умерших и выбывших стрельцов голова должен был набрать новых.

Охотников служить в стрельцах найти было всегда возможно, благодаря тем выгодам, которые давала человеку эта служба. Охотники являлись к голове, и он «смотрел» их; брать зря и без разбору не приходилось. В стрельцы годились только те, кто «собою были добры, молоды и резвы и из самопалов стрелять горазды». Удостоверившись в этих достоинствах охотника, голова должен был «впрямь доведаться», кто такой охотник: не беглый ли он холоп, не сбежавший ли с посада посадский, не покинувший ли свое тягло крестьянин. Принять такого – прямой убыток казне: крестьянин и посадский платят подати, а станет человек стрельцом – от всех податей ему свобода. Если у служащих стрельцов были дети, братья, племянники, дальние родственники, захребетники, т. е. жившие в его доме, за его хребтом, и если кто из этой родни являлся к голове и тоже просился на службу, то и тут голова принимал на службу только «молодцов добрых и прожиточных»; если же эти охотники оказывались «молоды и непрожиточны», то их в стрельцы сейчас же не писали, а оставляли их жить в стрелецкой слободе «до тех мест, пока они подрастут», а «молодшие с животы посберутся», а пока голова должен был за ними присматривать и никуда не отпускать.

Прибрав новиков в стрельцы, голова призывал к себе старых надежных стрельцов и заставлял их давать «крепкие поруки с записьми» на новиков, на тот случай, если, храни бог, новик убежит со службы и унесет с собой царскую пищаль. Поручители отвечали за беглеца своим имуществом, должны были платить казне за все, что беглец испортит или унесет с собой; кроме того, «поручники» обязывались искать беглеца «неоплошно». Когда поручители оказывались не в состоянии уплатить за вред, причиненный казне беглым, то весь недобор взыскивался на самом голове – не бери худой поруки.

Раздавая жалованье, голова брал с подчиненных расписки, в которых те ручались, что царского жалованья не пропьют и со службы не сбегут.

Голова наблюдал за всей жизнью стрельцов в слободе. Смотрел, чтобы они не пьянствовали, не играли в азартные игры, не уходили без отпуска из слободы. Что касается службы, то голова должен был часто производить смотры своей команде, упражнять стрельцов в стрельбе из пищалей, смотреть, чтобы они на эту учебную стрельбу казенного пороха не тратили, а жгли бы свой, «на то и жалованье казна платит», говорится в одном наказе стрелецкому голове. Можно себе представить, как шло обучение стрельцов при такой экономии! Обучение фронту не шло дальше некоторых основных поворотов и построений при действиях полком. Стрельцы выучивались поворачиваться враз по команде, развертывать шеренги, ходить строем и на ходу делать различные построения.

Время от времени на поле за слободой вывозили полковые пушки, которых полагалось по четыре на полк, и тогда шло артиллерийское учение. Иногда на поле выезжал целый обоз, нагруженный бревнами, балками и тесовыми щитами. Стрельцы определенным порядком, по команде, подходили к возам и разбирали их. Еще команда – и стучали топоры, лопаты взметывали кучи земли, и через некоторое время вырастало деревянное укрепление – «гуляй-город», из которого стрельцы открывали примерную стрельбу. Тесовые щиты ставились иногда на колеса или на полозья, и отряд стрельцов подвигался вперед на воображаемого неприятеля, двигая щиты перед собой. Отдельные части «гуляй-города» были заранее пригнаны одна к другой, и потому устройство этого подвижного укрепления происходило довольно быстро. Нельзя только сказать, чтобы нахождение такого громоздкого сооружения при полках способствовало их подвижности.

Вот почти вся несложная стрелецкая наука. Голова должен был наряжать караулы и строго следить, чтобы караульную службу стрельцы несли по очереди. Сотники, пятидесятники и десятники помогали во всех этих хлопотах голове; они должны были «пересматривати стрельцов ежедень с утра и вечера»; голова поверял эти осмотры, и если случалось, что при такой поверке какого-нибудь стрельца не оказывалось налицо, а его пятидесятник и десятник того не знали или хотели скрыть, то голова мог посадить этих младших начальников на время в тюрьму. Провинившихся простых стрельцов голова мог наказывать батогами и кнутом. Голова, словом, был первым и единственным судьей для стрельцов во всех делах, кроме «разбойных и татенных и больших исков».

Кроме гарнизонной, караульной и полевой службы, стрельцы должны были отбывать разные казенные посылки. Понадобится послать лазутчика в степь высмотреть татар, надо конвоировать арестанта, словить разбойников, проводить отправляемую в Москву казну, сопровождать посольство, – на все это требовались стрельцы; даже когда являлась нужда построить барки для казенной надобности, то и тогда наряжали стрельцов.

Стрельцы состояли на службе пожизненно, до глубокой старости, пока сил хватало; и только когда у стрельца от дряхлости пищаль из рук валится, болят неизлечимо раны, одолела нищета, можно было хлопотать об отставке, да и то надобно было очень и очень бить челом, чтобы отставили. До нас дошло одно решение царя Алексея на такую просьбу.

«Бил челом великому государю астраханского приказу стрелец Ивашко Никонов, – читаем в этом решении, – и сказал: служил-де он великому государю лет с семьдесят, и на многих боях был, и ранен, и нынче-де он стар и увечен, и службы служить не может, и нам бы великому государю пожаловать его Ивашку, велеть его в Астрахани, в Спасской монастырь постричь безо вкладу». Царь исполнил просьбу, велел постричь стрельца в монахи без уплаты монастырю обычного в таких случаях вклада. Так как служба в то время могла начинаться с 15 лет, то стрельцу Ивану Никонову было, по меньшей мере, лет 86, когда он вышел в отставку.

За свою службу стрельцы получали жалованье деньгами, хлебом и землею. Каждый стрелец получал от казны двор с усадебной землей в слободе и, кроме того, мог пользоваться лугами и пахотной землей, отведенной для стрельцов возле их слободы. Пашней и лугами стрельцы пользовались сообща, делили эту землю, как крестьян, по дворам и душам. Во второй половине XVI века казна платила каждому стрельцу по полтине; в XVII веке этот оклад был сначала увеличен, а потом правительство решило вовсе упразднить денежное жалованье и платить стрельцам только землей, находя, что «выдача ежегод денежного и хлебного жалованья составляет большую потерю казне». На одежду стрельцы получали сукна от казны. Кроме жалованья, стрельцы пользовались еще разными большими льготами и преимуществами в торговле, которою они могли заниматься, имели льготы при платеже судебных пошлин и т. п.

Торговать беспошлинно стрельцы могли своим рукодельем в разнос или в палатках на площади своей слободы. Почти все стрельцы были ремесленники: сапожники, портные, оружейники, шорники и т. п., и эти занятия при их беспошлинности доставляли им немалый заработок. Если же стрелец заводил большую торговлю, открывал лавку в городе и сидел в ней, то должен был платить все пошлины наравне с торговыми людьми.

Нельзя сказать, чтобы стрелецкая слобода всегда была желанным соседом города. Стрельцы, пользуясь беспошлинностью своей торговли, подрывали торговлю горожан, а затем они, располагая большей обеспеченностью, имели много свободного времени, часто буйствовали, затевали драки с горожанами; есть известия, в которых говорится, что стрелецкая молодежь была не прочь пограбить и поживиться добром горожан. Виновны в этом были не столько сами стрельцы, сколько их начальники. На свою должность стрелецкие головы смотрели, в большинстве случаев, как на хорошую возможность покормиться. Поэтому случаи, когда головы, удерживая стрелецкое жалованье и хлеб, принуждали стрельцов работать на себя, были довольно часты и заставляли стрельцов искать возмещения такими же нечестными путями, какими их лишали принадлежавшего им жалованья.

«На наших землях, – жаловались стрельцы в 1682 г., – на наши сборные деньги полковники выстроили себе загородные дома; посылают наших жен и детей в свои деревни пруды копать, плотины и мельницы делать, сено косить, дрова сечь; нас самих употребляют во всякие свои работы, даже самые черные, принуждают с ругательством, побоями, батожьем, взяв в руки батога по два, по три; заставляют нас на собственный наш счет покупать цветные кафтаны с золотыми нашивками, бархатные шапки и желтые сапоги, а из государского жалованья вычитают многие деньги и хлебные запасы». Вместе с челобитными, поданными правительству от всех полков, были тогда представлены счета недоплаченного жалованья и заработанных денег. Стрельцы требовали немедленного удовлетворения своих жалоб, выдачи им полковников для немедленной расправы, угрожая в противном случае полковников перебить, а дома их пограбить. «Доберемся и до других изменников, которые обманывают государя!» – кричали стрельцы.

Правительство растерялось. Царь Федор Алексеевич только что отошел «от сего света». Царем, по настоянию патриарха, был провозглашен малолетний царевич Петр, мимо старшего, тоже несовершеннолетнего, болезненного брата Ивана. Воцарение Петра, сына второй жены царя Алексея, было тяжело для детей первой его жены, особенно для властной и умной царевны Софьи. Рассказывают, что весть о стрелецком движении была для царевны Софьи так же радостна, как для Ноя масличная ветвь, принесенная голубем в ковчег. Сообщники царевны пошли по стрелецким слободам и стали говорить зажигательные речи. «Вы сами видите, – говорили они стрельцам, – в каком вы у бояр тяжком ярме; теперь бояре выбрали Бог знает какого царя; увидите теперь, что не только денег, а и корму не дадут; работы тяжкие будете работать, как прежде работали, и дети ваши вечными невольниками у них будут!» Все такие речи падали на благодарную почву. Волнение охватило все полки, кроме Сухарева. Стрельцы ежедневно собирали сходки, становились в ружье без полковничьего приказа, били в набат, ходили толпами по городу, напивались, шумели и кричали: «Не хотим, чтобы нами управляли Нарышкины и Матвеев (родня царя Петра по матери); мы им всем шею свернем!»

Утром 15 мая 1682 года по стрелецким слободам промчались посланные от царевны с криком, что Нарышкины задушили царевича Ивана, что стрельцы должны идти в Кремль. Зазвонили в набат колокольни стрелецких церквей, загрохотали барабаны, быстро собрались полки и со знаменами и полковыми пушками пошли на Кремль. Запереть кремлевские ворота не успели, и стрельцы вломились на царский двор. Напрасно им показывали царя Петра и царевича Ивана, напрасно царевич Иван Алексеевич говорил, что никто его не изводил. Стрельцы требовали, чтобы им выдали царских лиходеев, и показывали список нужных им лиц. В списке стояли все люди, принадлежавшие к партии царя Петра. Уставив перед собой копья, стрельцы вломились в самый дворец и всюду разыскивали «изменников». Захваченных выводили на высокое крыльцо царского дворца и с криками: «любо! любо!», сбрасывали их на копья и бердыши скопившихся внизу на площади товарищей.

Кончилось это побоище тем, что стрельцы заставили признать правительницей царства царевну Софью и потребовали, чтобы и царевич Иван был признан царем и чтобы цари Иван и Петр царствовали одновременно. Стрельцам дано было почетное название «надворной пахоты». Каждый день им выкатывали на царском дворе бочки вина, пива и меду, роздали им усиленное жалованье и наконец, по просьбе их, дали им в слободы жалованные грамоты с красными печатями, где было прописано, чтобы стрельцов никто называть бунтовщиками и изменниками не смел, что 15 мая они ратовали за дом Пречистыя Богородицы и за великих государей, а бояр побили «за великие их неправды и нахвальные речи». Мало того, на Красной площади был воздвигнут каменный «столб» в честь деяний надворной пехоты, и на столбе все эти подвиги были прописаны, как верные службы.

Как известно, в дальнейшей борьбе царевны Софьи с царем Петром стрельцы приняли сторону Софьи, и царю Петру не раз приходилось испытывать великую досаду. Когда царь Петр уехал за границу, стрельцы возмутились снова, но были разбиты солдатами царя Петра, перехватаны и отданы под суд. После жестоких пыток, главари их были казнены, а оставшиеся в живых разосланы по городам; когда же состоялось учреждение постоянной армии, их поверстали в солдаты.

Так закончило свое существование стрелецкое войско.

В рядах московской армии оно занимало почетное место. Более привычные к военному делу и более обученные ему, стрельцы тверже стояли на поле битвы, нежели ополчения служилых людей; они смелее и более умело шли на приступы, мужественнее отбивались при осаде. Стрельцам был обязан своей победой при Добрыничах над самозванцем царь Борис, они взяли в плен, при царе Михаиле, Заруцкого и Марину, благодаря их деятельности был взят царем Алексеем Смоленск, они одержали не одну победу над поляками, прославились обороною Пскова при царе Иване Грозном и обороною Чигирина при царь Федоре. При помощи исключительно стрельцов были разбиты и рассеяны полчища Разина под Симбирском, а два полка московских стрельцов, бывшие в Астрахани, когда этот город был осажден Разиным, предпочли лучше погибнуть, чем пристать к Разину, и были перебиты казаками.

Но стрельцы все-таки мало походили на настоящих солдат, каких требовало то тревожное время и беспрестанные войны с Польшей и Швецией. Нужны были солдаты, которые, кроме военного дела, не были бы связаны никаким посторонним занятием и все свое время отдавали бы изучению «хитрости ратного дела»; стрельцы по самому устройству их быта не были преданы только военному делу; данные им права беспошлинной торговли, освобождение от других податей, пахота и огородничество слишком отвлекали их силы; пустившись в промыслы, приобретая иногда значительные богатства, они привыкали думать только о корысти и своих торгово-промышленных выгодах. Это, в свою очередь, заставляло их тяготиться службой, хождение на караулы считать напастью; нечего и говорить, что о войне многие из них думали, как о большой неприятности, которую надо избыть хоть тем, что убежать из полка. Такое войско, особенно после того, как оно приняло участие в бунтах и мятежах, не могло быть пригодно царю Петру Алексеевичу при его преобразовательной деятельности, который и уничтожил его.

Но и московское правительство еще времен царя Михаила почувствовало всю непригодность войска стрелецкого устройства для борьбы с регулярными отрядами, нанятыми польским правительством в Германии для войны с Москвой; особенно беспомощны были стрельцы и служилая конница при столкновении с превосходно организованной и вооруженной армией шведского короля Густава-Адольфа. Правительство царя Михаила испробовало сначала по польскому образцу нанять на свою службу отряды охочих воинских людей за границей. В тогдашней Европе после ожесточенных религиозных войн конца XVI века было много таких продажных шпаг, владельцы которых не знали другого ремесла, кроме военного, и охотно шли за приличное вознаграждение на службу к иноземным государям. Предприимчивые генералы и полковники собирали целые отряды, во главе которых и нанимались на службу к тому государю, который в такой воинской услуге нуждался. Но наем стоил дорого; наемники не всегда были верны нанимателю, и московское правительство очень больно почувствовало ненадежность служилых немцев во время неудачной осады Смоленска в 1627 году, когда наемные немецкие отряды передались на сторону неприятеля. Тогда в Москве пришли к мысли завести свои полки регулярного строя, пешие – солдатские и конные – рейтарские и драгунские, в которых все солдаты, унтер-офицеры, а по возможности и офицеры были бы из своих русских людей. Порешили нанять за границей достаточное количество высших и низших офицеров, немного обученных солдат и поручить им устроить полки иноземного строя из русских людей.

Иностранцы в порядочном количестве проживали в Московском государстве со времен Бориса Годунова, который не только призывал на русскую службу знающих и военное дело и разные мастерства иноземцев, но и посылал своих людей учиться за границу. За время Смуты вместе с польскими и шведскими войсками вошло в Россию и осталось в ее пределах на житье немало иностранцев. В 1614 году в военный поход шли роты иноземцев «старого выезда». В 1628 году в большом полку в Туле были роты иноземцев: поляков и литовцев ротмистра Рогоновского, немцев с ротмистром Денисом фон-Визеном – это предок знаменитого автора «Недоросля» и «Бригадира»; была рота «бельских немцев» – это отряд немцев, находившихся в польской службе гарнизоном в крепости Белой; они не только сдали крепость, но сами перешли на русскую службу; были отряды из греков, сербов, волохов. Словом, когда правительство царя Михаила начало заводить русские регулярные полки, то недостатка в кадрах и инструкторах не было. Но все же решили нанять учителей получше и в 1631 году послали полковников Лесли и фон-Дама в Швецию, Голландию, Данию и Англию нанять на русскую службу ученых офицеров и обученных рядовых, «военных полковников и добрых бывалых капитанов и поручиков». Посланным, между прочим, наказали «нанимать солдат шведского государства и иных государств, кроме французских людей, а францужан и иных, которые римской веры, никак не нанимать»: воины римско-католического исповедания казались в Москве неудобными для борьбы с католической Польшей. Особой грамотой к датскому королю царь Михаил просил короля Христиана «для нашие царские дружбы и любви поволити в своем королевстве и в землях, которые ныне за вами, ратных людей полковнику Александру Лесли наймовать, а которые похотят наимоватца и иных государств люди и тех бы вам наемных людей через свое государство, через Зунд и в иных местах, где им лучица идти, велеть пропускать без задержанья и на корабли посадить»… Лесли и фон-Дам вывезли около 7000 иноземных воинских людей на русскую службу. Устройство полков иноземного строя из своих тоже шло своим чередом. Еще в Смоленском походе были такие полки из русских людей, «написанных к ратному учению», с иностранными полковниками, майорами и ротмистрами во главе.

При царе Алексее Михайловиче вызов иностранного офицерства в Россию продолжался, продолжалось и устройство русских полков иноземного строя. После тридцатилетней войны в Европе было много военного люда без денег и без дела, а потому нанимать было из кого; английские и шотландские смуты половины XVII века тоже вытолкнули на русскую службу немало опытных и знающих солдат и офицеров. В 1658 году полковник Франц Траферт был отправлен за границу для найма на русскую службу военных инженеров. Другой иноземец, Гебдон, должен был подыскать в Голландии опытного генерала, способного командовать большой армией. В 1661 году приехали на русскую службу майор Патрик Гордон и капитан Павел Манезиус, оба шотландцы, англичанин полковник Диккенс, много немцев, датчан. В 1651 году охотился поступить на русскую службу лорд Чарльз Эргарт, «губернатор оксфордский и начальник всей английской кавалерии», но только условия он ставил не совсем подходящие для русского правительства; он требовал звания генералиссимуса, неограниченной власти в суде и расправ над воинскими чинами и права производства во все чины, не исключая генеральских. На таких условиях, конечно, договор не состоялся, а на меньшие пышный лорд не соглашался. В 1660 году царь Алексей особой грамотой просил английского короля Карла II разрешить нанять в Англии на русскую службу 3000 конных и пеших ратных людей с офицерами. С разрешения короля и парламента наняты были тогда в Лондоне «комишариушем» Гебдоном генерал князь Вилим Келетрав, полковники, офицеры и 3000 рядовых.

Иноземцы, вступившие на нашу службу, заключали обыкновенно контракт с русским правительством относительно срока службы и жалованья по чину. По окончании срока одни уезжали обратно на родину, другие оставались на житье в России, обзаводились здесь семьями, женясь на русских и принимая православие, как, например, полковник Лесли, генерал фон-Букговен, полковник фон-Визен и другие; опытных офицеров, которые по окончании срока хотели уехать, всячески задерживали – и лаской, увеличивая жалованье и чин, и угрозой: так, генерала-поручика Гордона за настойчивые просьбы отпустить на родину разжаловали на время в прапорщики.

Иноземцы, поряжавшиеся служить на срок, получали жалованье деньгами, остававшиеся надолго получали, кроме денежного жалованья, еще поместья; они так и именовались: поместные и кормовые.

В 1632 году в русских полках иноземного строя считалось 17 031 чел.; в 1681 году такого обученного русского войска было 82 047 чел., разделенных на 63 полка: 25 полков рейтарских и 38 солдатских.

На солдатскую и рейтарскую службу набирались мелкопоместные и беспоместные служилые люди, всякие вольные охочие люди, не значившиеся ни в тягле, ни в холопстве; затем со всех земель духовенства, с земель не служивших лично за старостью и болезнью служилых людей, с поместий вдов, малолетних и дочерей служилых людей собиралось с каждых ста дворов по одному рейтару с запасом и в полном вооружении. Всем остальным мушкеты или карабины, сабли и пистолеты, порох, свинец, шишаки и латы, мундир и лошади, в копейные полки копья выдавались из казны.

В полку считалось в среднем около 1200 человек. Каждый полк имел по 10 знамен, по 10 труб и по три пары литавр; полковники были большею частью иноземцы, а среди рядового офицерства из 33 человек в полку к концу XVII века было немало русских. Солдаты и рейтары из охочих людей получали денежное жалованье и даровую квартиру, постой, в обывательских домах по городам и селам; те, кто были из служилых людей, служили со своих поместий; служившие в полках иноземного строя охотники не получали достоинства служилых людей, а служилые люди не теряли своего служилого чина при назначении на службу в полки иноземного строя. Таким образом в этих полках невольно происходило сближение отдельных сословий за одним делом, за одной государевой службой, создавалось представление о том, что военная служба не сословное дело только служилых людей, а может и должна стать обязанностью для людей всех чинов и сословий государства, как это и произошло во времена Петра Великого; способствовало легкости осуществления этого начала всесословности петровской военной службы устройство рейтарских и солдатских полков XVII века.

В одном только эти полки иноземного строя не могли сломить московское предание: военной службе в этих полках учили, служба становилась всесословной и регулярной, но никак не могла стать постоянной. Бедное наличной казной московское правительство стремилось перевести свои полки иноземного строя с денежного на земельный оклад: так было и сподручнее и привычнее. Рейтарам и солдатам стали вместо денег раздавать земельные участки и тем самым приблизили эти полки к стрелецким.

Когда не было войны, рейтары и солдаты, как офицеры, так и рядовые, проживали в своих поместьях, обработка которых естественно привязывала их на бόльшую часть года к занятиям совсем не военным и заставляла жить в раздробь. Обыкновенно только осенью, после уборки хлеба, собирались полки иноземного строя для ратного учения. По условиям русской осени такое учение могло длиться не более шести недель, а то и месяца. Назначались эти учения по распоряжению правительства. Получив «память» из Рейтарского приказа, полковник приезжал в город, в уезде которого был испомещен и расквартирован его полк. Здесь он собирал своих рейтар или солдат, офицеров и рядовых, осматривал их вооружение, записывал «естей» и «нетей», раздавал по фунту пороха на человека и обучал строю, ружейным, сабельным и копейным приемам, стрельбе залпами и беглым огнем. По окончании сбора полковник читал своим подчиненным царский указ, чтобы они и впредь на государеву службу были готовы с полным оружьем и на добрых конях, и затем отпускал их домой до следующего осеннего сбора. Конечно, такая служба более походила на старинную, и осенние сборы, если бы не сопровождались обучением строю, ничем не отличались бы от обычного смотра служилых людей.

Обучение, длившееся не больше 6 недель в году, не могло быть очень прочным и за хозяйственными заботами, занимавшими солдат и рейтар 11 месяцев в году, легко уходило из памяти и из привычек, как дело второстепенное.

При царе Михаиле были учреждены еще драгунские полки, т. е. полки, обученные службе и в пехотном и в конном строю; царь Алексей продолжал устройство драгунских полков. Драгуны имели латы и панцири, вооружены были мушкетами, пиками, шпагами и бердышами. При царе Алексее драгун определяли преимущественно на украинную службу: гоняться за татарами на конях и защищать от них укрепленную линию в пешем строю. Каждому драгуну отвели по 25 четвертей земли, с которой он и должен был нести службу. Тем самым драгуны переходили на положение городовых стрельцов, от которых отличало их только название и разве очень незначительно бόльшая степень обученности военному делу.

Таким образом по результатам попытку правительств царей Михаила и Алексея создать постоянную регулярную армию нельзя назвать удачной. Получалась армия и не регулярная и не постоянная, благодаря тому, что ее устройство неуклонно сворачивалось на привычные и проторенные московские образцы. Да, были солдаты, рейтары, драгуны, даже гусарские полки бывали, все это войско разделялось на регименты, роты и шквадроны, которыми начальствовали полковники, майоры, капитаны и ротмистры, но все эти воины иноземного звания и вида по существу оставались прежними служилыми людьми, испомещенными для службы землей; как и служилые люди, бόльшую часть года жили они в своих поместьях и деревнях, больше заботясь о своем хозяйстве, о пропитании семьи, а карабины, пистоли и шпаги висели преспокойно целыми месяцами на стенах и ржавели, пока солдат или рейтар возился с сохой, косил сено, убирал хлеб и разъезжал по базарам соседних городов, чтобы продать плоды своего земледельческого труда. Собрать таких солдат и рейтар в поход или на учебный сбор было очень трудно; в такой обстановка обленивались и иноземцы-офицеры; иного испомещенного капитана и ротмистра-иноземца никак нельзя было оторвать от полюбившегося ему, после бездомных и голодных скитаний по Германии или Шотландии, сытого и привольного житья в его нижегородском или тульском поместье, данном ему для службы московским правительством; за каждую неявку на сбор такой капитан или майор по русскому обычаю платился спиной; после третьего «нета» грозил выгон обратно за границу, и потому, отделавшись спиной от двух сборов, заленившиеся капитаны и поручики на третий обыкновенно являлись, а там можно было снова пропустить два сбора. И офицеры, и солдаты приезжали на сборы часто с неисправным оружием, о котором не заботились, и объясняли свою неисправность один тем, что потерял свой пистолет в бою, а купить негде, у другого карабина нет, потому что его разорвало при выстреле, а как и где – он не упомнит, у третьего латы украли, а купить новые он не собрался, у четвертого копейное острие спилили неведомые люди на ночлег, и т. д. Лошади у рейтар, более привычные к пашне и бороньбе, пугались выстрелов, нарушали строй и вносили полный беспорядок в «хитрость ратного учения пехотных и рейтарских полков».

Главнейшие пособия: С.М. Соловьев «История России с древнейших времен», тт. IX и XIII; Н.И. Устрялов «Русское войско до Петра Великого»; И. Беляев «О русском войске в царствование Михаила Феодоровича»; Н. Шпаковский «Стрельцы»; Brix «Geschichte der alten russischen Heeres-Einrichtungen»; А.С. Мулюкин «Приезд иностранцев в Московское государство»; А.С. Лаппо-Данилевский «Иноземцы в России в царствование Михаила Федоровича».