Допетровская Русь

Киевские князья

В летописи под 6562 годом от сотворения мира, а от Рождества Христова под 1054-м, читаем: «Преставися великый князь русьскый Ярослав». Далее летопись повествует, как Ярослав, лежа на смертном одре, призвал к себе своих сыновей и сказал им: «Вот я отхожу от этого мира, дети мои! Любите друг друга: ведь вы братья родные, от одного отца и от одной матери. Если будете жить в любви между собою, то Бог будет с вами; Он покорит вам всех врагов ваших, и будете вы жить в мире; если же станете ненавидеть друг друга, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов ваших, которую приобрели они трудом своим великим. Так живите же мирно, заботясь друг о друге. Свой стол, Киев, поручаю вместо себя старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как меня слушались; пусть он будет вам вместо меня; Святославу даю Чернигов, Всеволоду – Переяславль, Игорю – Владимир Волынский, Вячеславу – Смоленск»… Ярослав наказал затем сыновьям «не преступати предела братня, ни сгонити». Потом, обратясь к старшему сыну, Изяславу, прибавил: «Аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помогай его же обидять».

Трудно сказать, какой порядок княжеского владения существовал на Руси до Ярослава. Родоначальник русских князей, Рюрик, был призван княжить вместе с братьями, «с родом своим». Кажется, это начало, княжение родом, и легло исстари в основу княжеского владения на Руси киевских времен. Как скоро у князя подрастало несколько сыновей, каждый из них получал от отца какую-нибудь волость в княжение. Святослав, оставшийся после отца своего Игоря малолетним, еще при жизни его княжил в Новгороде. Сам Святослав, собираясь в поход против болгар, роздал волости трем своим сыновьям в княжение. Сыновья Владимира Святого тоже получили от отца волости. Можно подметить, что и после смерти отца известная зависимость младших от старшего не нарушалась. Когда по смерти Владимира Святого дружина стала советовать одному из младших князей, св. Борису, занять киевский стол помимо старшего его брата Святополка, то Борис отвечал: «Не буди мне възняти рукы на брата своего старейшего; аще и отец ми умре, то сь ми буди в отца место». В 1024 году Мстислав одержал победу над старшим своим братом Ярославом, но не хотел взять киевское княжение мимо старшего и послал сказать побежденному: «Сяди Кыеве, ты еси старейшей брат!..»

Ярослав был последним «самовластцем Рустей земли», державшим «власть русскую всю». По смерти его единовластие более уже не повторяется, потому что род Ярослава размножается все более и более, и княжеская власть в Русской земле постоянно делится и переделяется между подрастающими князьями. В этих бесконечных переделах можно установить существование известного порядка, на основе которого эти переделы происходили. Порядок этот основывался на «родстве» князей, на их общем происхождении от одного родоначальника, и устраивался на степени старшинства князей по отношению к родоначальнику. Таким образом можно представить себе, что князья, потомки Рюрика, княжили в Русской земле всем родом, имея старшего во главе. Все вместе, целым родом, охраняли они Русскую землю от ее врагов; все одинаково «творили суд и правду людем» каждый в своей волости. При жизни отца сыновья его сидели князьями в главных городах земли. Когда князь-отец, старший во всем княжеском роде, умирал, на его место становился следующий по старшинству князь. Он становился для всех «в отца место». Как отец, старший князь должен был блюсти выгоды всего рода, думать и гадать о Русской земле, о своей чести и о чести всех родичей. «А ты, брате, в Володимери племени старей еси нас, – говорили младшие князья, обращаясь к старшему, – а думай, гадай о Русской земле, и о своей чести, и о нашей!»

Старший князь должен был разбирать ссоры младших и мирить их, наблюдал, чтобы каждый князь сидел в своем городе и не зарился на братнее добро; старший князь заботился об осиротелых семьях князей, выдавал сирот-дочерей княжеских замуж и женил сирот-сыновей.

Младшие князья должны были оказывать старшему глубокое уважение и покорность, иметь его себе отцом «в правду», «ходить в его воле», являться к нему по первому зову, выступать в поход, когда старший велит.

Младший князь, как тогда говорили, «ездил подле стремени старшего», «был в его воле», «смотрел» на него. «Ныне, отче, кланяютися, прими мя, яко сына своего… тако же и мене, – говорил младший, обращаясь к старшему, – ать ездить (сын твой) подле твой стремень по одной стороне тобе, а яз по другой стороне подле твой стремень еждю всими своими полкы».

Но если младший должен был иметь старшего отцом «в правду» и слушаться его, как отца, то и старший был обязан любить младшего, как сына, «иметь весь род, как душу свою».

Старший князь был старшим для князей, а не для земли, т. е. не был государем над всей землей. Он княжил в Киевской области, как другие князья княжили в своих областях. Князья почитали в нем старшего, но независимо от него творили суд и правду людям в своих княжениях. Связанные единством происхождения от одного родоначальника, князья твердо помнят, что они братья, так братьями они всегда и именуют друг друга. Волости Русской земли в общем были однородны по племенному составу, прочно связаны одна с другой хозяйственным и торговым интересом, народ везде исповедывал одну религию, вся земля имела одно общее церковное устройство, с митрополитом киевским во главе. Это была одна земля, в разных областях которой княжили князья одного рода, называвшие себя братьями и помнившие, что они должны все вместе, но каждый держа свою волость, «думать и гадать» о всей Русской земле, «поборать за все христианы», «блюсти Русскую землю и иметь рать с погаными».

Обыкновенно, сделавшись старшим, князь «делал ряд» с младшими о том, кому в каком городе сидеть. Дела, касавшиеся всех князей, какие-либо предприятия сообща, обсуждались князьями предварительно на съездах, которые созывались старейшим, и тут старший князь был скорее председателем съезда, и все дела вершились с общего согласия.

Старейший в княжеском роде князь стал впоследствии называться великим. Слово великий значило в то время – старший.

Когда князь-отец умирал, то старший его сын заступал место отца, становился старейшим князем только в том случае, если у покойного не оставалось в живых брата. Но все же сыновья умершего великого князя становились выше своих двоюродных братьев, считались братьями своих дядей, переходили в высший ряд в роде, переходили как бы из внуков в сыновья, потому что над ними не было больше деда, и старшина рода, великий князь, был им отцом; дядья так и зовут своих старших племянников братьями.

Дети младших братьев покойного великого князя, двоюродные братья его сыновей, оставались по-прежнему на степени внуков, потому что над ними по-прежнему стояли две степени: 1) старший в роде, их старший дядя, который, как великий князь, в отца место их отцам, и 2) их собственные отцы.

Таким образом мало-помалу все молодые князья через старшинство своих отцов и свое сами приближались к старшинству в роде и достигали великого княжения.

Но если какой-нибудь князь умирал раньше, чем до него доходила очередь сделаться старшим в роде, великим князем, то дети такого князя оставались навсегда в степени внуков. Каких бы почтенных лет ни достиг такой князь, отец которого умер, не бывши великим князем, над ним все равно всегда стояли две степени родства: его дядя, брат покойного отца, который, став великим князем, делался «в отца место» своему осиротелому племяннику, и сыновья великого князя, двоюродные братья по родству осиротелому князю, которые становились теперь как бы его дядями. Дети же этих сыновей, внуки великого князя, по степени княжеского старшинства оказывались на одной степени с преждевременно осиротелым князем.

При этих условиях такие князья, сыновья отцов, умерших не на великом княжении, никогда не могли достичь старейшинства и выпадали из очереди, становились, как тогда говорили, «изгоями».

Такой порядок восхождения до великокняжеского стола по старшинству принято называть очередным, или лествичным восхождением (от слова «лествица», т. е. лестница).

Таким образом князья, потомки Рюрика, княжили в Русской земле на основании известного порядка. Этот порядок никаким законом укреплен не был, но жил твердо в сознании и самих князей и народа. Княжить в условиях соблюдения очередных правил значило для князей княжить «с правдою», т. е. по праву; нарушение правил они называли «насильем». Суть порядка княжеского владения заключается в том, что князья по смерти старшего князя не разделялись между собой раз навсегда и не передавали своим детям доставшихся им областей. По смерти старшего они передвигались из одной волости в другую, следуя лествице старшинства. «Яко же от прадед наших лествицею кождо восхождаше на великое княжение киевское, сице и нам и вам лествичным восхождением взыти, кому аще Господь Бог даст…» – читаем в описании одного столкновения князей.

Старейший в роде, великий князь всегда сидел в самом обширном и богатом городе тогдашней Руси – в Киеве. От него же обыкновенно зависел и верхний конец великого водного пути, Новгород. Кажется, было в обычае, что великий князь посылал княжить в Новгород своего старшего сына.

Когда умирал старший в роде, великий князь, сидевший в Киеве, на его место должен был перейти следовавший за ним по старшинству князь, княживший во втором по значению и доходности городе страны. Таким вторым городом долгое время считался Чернигов. На место второго должен был передвинуться третий по старшинству князь, княживший до того в третьем по богатству и доходности городе, и т. д.

Таким образом, можно думать, существовало требование, чтобы всякий князь, подымаясь на одну ступень выше по лествице родового старшинства, получал и более богатый город, соответствовавший этой степени старшинства.

Этот порядок княжения всем родом и размещения князей в городах земли по степени старшинства и доходности городов в конце концов, с ростом княжеского рода и изменением доходности городов, привел к большой запутанности княжеских отношений в киевское время. Читая рассказы летописи о событиях X–XIII веков, только и узнаем, как князья заводят злые раздоры из-за «малых слов», по выражению «Слова о полку Игореве», ссорятся друг с другом, заводя «которы» и «коромолы», один князь идет войной на другого, выгоняет соперника из того или иного города, самый город грабит, уводит множество пленных, не оставив в городе «ни челядины ни скотины», садится сам на место выгнанного, но тот с другими князьями выгоняет, в свою очередь, обидчика, берет его в плен и ослепляет или подсылает к нему убийцу; нередко князья сами наводят «поганых» на Русскую землю, отдавая им на разграбление волости своих врагов. «Плакали» тогда города, «тужила» земля, по образному выражению «Слова».

Вот события, которые наполняют историю Русской земли тех времен. Чтобы лучше понять причину этих кровавых княжеских усобиц, надо посмотреть, что произошло на Руси по смерти Ярослава.

Сыновья его по смерти отца разместились по городам, как указал им отец. Старший, Изяслав, стал княжить в Киеве и Новгороде. В его руках находились, следовательно, оба конца великого водного пути, а вместе с тем и все нити русской торговли. Это делало Изяслава самым богатым и могущественным из князей и позволяло ему с честью держать свое старшинство. Второй сын Ярослава, Святослав, занял второй по достоинству город, Чернигов; к нему же отошел примыкавший к Черниговской земле по Оке Муромо-Рязанский край и отдаленная Тмутаракань – область по азовскому побережью. Третий Ярославич, Всеволод, стал княжить в Переяславле; ему принадлежал, кроме того, Суздальский край и Белозерская окраина по верхнему Поволжью. Четвертый Ярославич, Вячеслав, стал княжить в Смоленске, а пятый, Игорь, во Владимире-Волынском. Кроме сыновей, у Ярослава был еще внук Ростислав, сын старшего его сына Владимира, умершего еще при жизни Ярослава. Ростислав, в силу того, что его отец умер, не быв великим князем, становился изгоем, выпадал из лествицы старшинства; братья дали ему в княжение дальнюю Ростовскую область. Земля и княжения распределились, значит, между наследниками Ярослава так, что каждому князю достались и земли старые, близкие к Киеву, как средоточию и политической и хозяйственной жизни страны, и земли новые, дальние; у каждого князя был столицей старый торговый город, лежащий или на самом великом водном пути, или вблизи от него; затем у каждого была земля-колония, которая поставляла в этот город весь тот товар и продукт, которым и князь и горожане могли торговать.

Но весь этот распорядок старшинства княжих столов и городов по их богатству оказался очень неустойчивым; этот порядок, можно сказать, был нарушен немедленно после того, как установился.

Четвертый из сыновей Ярослава, Вячеслав, княживший в Смоленске, умер скоро после того, как установился порядок владения волостями. На его место передвинулся из Владимира-Волынского пятый Ярославич, Игорь. На место Игоря старшие Ярославичи перевели старшего из внуков Ярослава, старшего своего племянника Ростислава Владимировича. На этот раз они как будто не сочли его изгоем. Через три года после этого умер Игорь Ярославич. Ростислав ожидал, что теперь он перейдет в Смоленск, но дяди не отдали ему Смоленска, как не отдали его и детям Вячеслава и Игоря, считая их изгоями.

Ростислав, воинственный и предприимчивый князь, решил пересилить свою изгойскую долю, собрал дружину и захватил Тмутаракань. Около этого же времени полоцкий князь Всеслав, внук Владимира Святого и Рогнеды, княживший в Полоцке после своего отца, которому Полоцк был дан еще Владимиром Святым, напал на Новгород, разграбил город, снял даже колокола храма Св. Софии. С трудом одолели старшие Ярославичи Всеслава, взяли его обманом в плен и посадили его в Киеве «в поруб», т. е. в тюрьму. Ростислав скоро умер в Тмутаракани. На время все успокоилось.

В 1061 году, как читаем в летописи, «придоша половци первое на Русскую землю воевать». Это была очередная волна новых кочевников, нахлынувшая из дальних азиатских степей в степь южнорусскую на смену печенегам и только что, в 1060 году, уничтоженным русскими князьями торкам. В 1068 году половцы разбили русских князей и рассыпались по всей южной Руси, неся всюду огонь, смерть, гибель. Князья затворились по городам. Киевляне потребовали у великого князя Изяслава коней и оружия, говоря: «Половцы рассеялись по земле; дай нам, князь, оружие и коней, хотим еще биться с ними!»

Изяслав не согласился. Тогда вече зашумело, закричали, что не надо князя Изяслава, пусть Всеслав будет князем. Киевляне освободили из темницы Всеслава и «поставили его среди двора княжа», т. е. провозгласили его князем. Изяслав убежал в Польшу. Меж тем половцы, опустошая Русь, дошли до Чернигова. Здесь их встретил Святослав, князь черниговский, и разбил. Половцы бежали в степь, и земля очистилась. В Киеве княжил Всеслав.

Изяслав, конечно, не хотел оставаться изгнанником. С помощью польского короля Болеслава двинулся он на Киев. Всеслав, ожидая, что Изяславу помогут братья, Святослав и Всеволод, бежал в Полоцк. Киевляне собрали вече и послали сказать Святославу и Всеволоду: «Мы дурно сделали, что прогнали своего князя, и вот он теперь ведет на нас польскую землю; ступайте в город отца вашего; а если не придете, мы сожжем город и уйдем в греческую землю!» – «Мы пошлем сказать брату, – отвечал киевлянам Святослав, – что если он придет с ляхами губить вас, то мы пойдем против и не дадим погубить отцовского города, а если хочет прийти с миром, то пусть идет с малою дружиной». Изяслав послушался братьев и пошел в Киев «в мале дружине». Наперед он послал сына своего Мстислава. Мстислав, заняв город, распорядился перебить тех киевлян, которые освободили Всеслава. Изяслав преследовал сторонников Всеслава, и даже преп. Антоний, друживший с Всеславом, вынужден был бежать из Киева. Погибло много народу, совсем непричастного к вражде Изяслава с Всеславом. В Киеве поднялся ропот на великого князя Изяслава; с братьями Святославом и Всеволодом он тоже рассорился, и кончилось дело тем, что ему снова пришлось покинуть Киев. Изяслав бежал за границу, к императору Генриху IV. В городе Майнце Изяслав молил императора помочь ему и обещал за это признать его верховенство над собой и Русской землей. Но император не был в силах оказать Изяславу действительную помощь. Тогда Изяслав отправил в Рим своего сына просить помощи у папы Григория VII и за это обещал подчиниться апостольскому престолу. Но папа тоже не мог оказать Изяславу никакой действительной помощи. Пока Изяслав пропадал в чужих краях, его место в Киеве занял следовавший за ним по старшинству брат, Святослав черниговский. Святослав и княжил в Киеве до своей смерти в 1076 году.

По смерти Святослава вернулся Изяслав и опять стал княжить в Киеве. В 1078 году Изяслав погиб в борьбе с племянниками своими, сыновьями Святослава, которых он выгнал из городов, данных им отцом. В Киеве вокняжился тогда третий сын Ярослава, Всеволод.

Всеволод был последним, оставшимся в живых из сыновей Ярослава. Вторым по старшинству следовал за ним старший из внуков Ярослава, т. е. сын Изяслава, Святополк. Всеволод послал его княжить в Новгород, а в Чернигове посадил сына своего Владимира, прозванного Мономахом, третьего по старшинству внука Ярослава. Второй же по старшинству внук, старший сын Святослава, Олег, остался без города. Всеволод счел его изгоем и не хотел дать ему Чернигова. Всеволод припомнил, что Святослав занял киевский стол при жизни старшего брата, которого он же и прогнал, значит, занял киевский стол незаконно и умер раньше старшего брата. Следовательно, если бы Изяславу не пришлось покинуть Киева, Святослав никогда не попал бы на киевский стол, и тогда дети его были бы несомненными изгоями. На этом-то основании Всеволод и не дал Чернигова старшему сыну Святослава.

Но в таком поступке Всеволода было много спорного; особенно не могли согласиться с ним сыновья Святослава. Ведь их отец сел в Киеве потому, что Изяслава не было, он убежал, и одно время все могли думать, что он погиб. Святослав занял место Изяслава, как старейший после него князь; сам Всеволод признавал старейшинство Святослава, а тем самым и старейшинство сыновей Святослава над своим сыном. Святославичи не хотели считать себя изгоями и заявили свои права на старшинство перед сыном Всеволода – Владимиром Мономахом. При жизни Всеволода Святославичи не осмеливались поддерживать свои притязания оружием, но, когда Всеволод умер, они подняли оружие на братио за свое старшинство.

По смерти Всеволода Киев и старейшинство отошли к старшему внуку Ярослава, сыну Изяслава, Святополку, княжившему до того в Новгороде. В Чернигове остался Владимир Мономах. Вот тут-то Святославичи, считая себя старше Всеволодовича Мономаха, потребовали, чтобы в Чернигове сел старший сын Святослава, а Владимир Мономах занял менее важный город. В 1094 году Олег Святославич привел с собой половцев и осадил Мономаха в Чернигове. Мономах долго отбивался, но дружины у него было мало, и он должен был уступить Чернигов Олегу, а сам пошел княжить в Переяславль. Приведенные Олегом половцы грабили и опустошали землю. У Олега продолжались нелады со Святополком и Мономахом.

Поднялись и князья-изгои, сыновья младших сыновей Ярослава, которые перемерли раньше своих старших братьев, не достигши киевского стола. В свое время Всеволод успокоил их тем, что дал им небольшие города, теперь они потребовали большего.

Было кровопролитье по всей земле и не стало порядка. Старший князь, Святополк, был человек слабый и бесхарактерный; его никто не слушался и не уважал, потому что он постоянно вмешивался в ссоры и «коромолы» младших князей и держал слишком явно сторону одних против других, руководствуясь корыстью и личными расчетами.

После смуты, длившейся четыре года, князья решили, наконец, покончить все распри миром, уладив все с общего согласия. Ради этого все спорившие съехались в городе Любече (1097). «Зачем губим Русскую землю, поднимая сами на себя вражду? – говорили князья. – А половцы землю нашу разоряют и рады, что между нами идут усобицы. Станем же теперь жить в одно сердце и блюсти Русскую землю».

Так как вражда пошла оттого, что Святославичам не дали тех волостей и того места по старшинству, на какое они имели право, как сыновья второго сына Ярославова, то князья, чтобы установить мир и тишину в земле, признали права Святославичей на старшинство перед Мономахом и отдали черниговское княжение старшему Святославичу. За князьями-изгоями утвердили данные им еще Всеволодом города на Волыни и постановили – пусть каждый князь держит отчину свою, т. е. сидит на том столе, какой занимал его отец. Святополк остался в Киеве, где княжил отец его Изяслав, сыновья Святослава получили Чернигов, а Владимир Мономах стал княжить в Переяславле, городе отца своего Всеволода; дальние земли распределили между собою так же, как было при отцах их. Уладившись, князья целовали крест блюсти уговор.

– Если теперь кто-нибудь из нас подымет оружие на другого, – говорили они, – то мы все встанем на зачинщика, и крест честной будет на него же.

Все повторили:

– Крест честной на зачинщика и вся земля Русская!

Затем князья братски перецеловались и разъехались по своим княжениям.

Мир длился недолго. Одному из князей-изгоев, Давиду Игоревичу, показалось, что другой князь-изгой, Василько Ростиславич, не только получил лучшую волость, но еще думает присвоить себе и волость Давида.

Василько был известен своей предприимчивостью и воинскою отвагою, но он был человек честный и неспособный на клятвопреступление. Однако Давид все-таки стал говорить киевскому князю Святополку, что Василько замышляет зло против него, Давида, не спроста и не сам от себя, а умыслил вместе с Владимиром Мономахом, которому хочется выгнать из Киева Святополка и сесть на его место. Святополк поверил, допустил Давида не только схватить врасплох Василька, когда тот приехал на богомолье в Киев, но и ослепить несчастного князя.

Весть об этом преступлении всполошила всех князей. Мономах, когда узнал, что Василько ослеплен, ужаснулся, заплакал и сказал: «Такого зла никогда не бывало в Русской земле, ни при дедах ни при отцах наших». Все князья поднялись на Святополка, попустителя зла. Готова была разгореться жестокая война, но киевляне умолили старших князей не враждовать. «Молим вас, не губите Русскую землю, которую отцы и деды ваши собрали трудом своим великим, – говорили киевляне князьям, – ведь если начнете воевать между собою, половцы снова придут на нашу землю и опустошат ее всю». Изгои между тем начали резню. Старшие князья заставили было Святополка схватить Давида и прекратить тем борьбу князей-изгоев. Но Святополк не сумел этого сделать, был разбит Давидом и бежал в Киев.

Тогда князья опять решили съехаться и устроить порядок. Съезд состоялся в городе Уветичах, или Витичеве (1100). Собрались Святополк, Владимир Мономах и Святославичи. Пришел и зачинщик зла, Давид Игоревич. Он дерзко спросил собравшихся князей:

– Зачем меня призвали? Вот я! Кто на меня жалуется?

Владимир Мономах отвечал ему за всех:

– Ты сам присылал к нам: хочу, говорил, братья, прийти к вам и пожаловаться на свою обиду; теперь ты пришел и сидишь с братьями на одном ковре, что же не жалуешься? На кого тебе из нас жалоба?

Давид не отвечал на это ни слова.

Тогда все князья встали, сели на коней и разъехались по своим шатрам, каждый к своей дружине, а Давид сидел один: никто не хотел быть с ним и никто не пускал его к себе.

Посоветовавшись, князья послали к Давиду доверенных дружинников и велели сказать ему от имени всех князей:

– Не хотим дать тебе стола владимирского (на Волыни), потому что ты бросил нож между нами, сделал то, чего не бывало доселе на Русской земле; мы тебя не посадим в темницу и не сделаем тебе никакого другого зла, а ступай садись в Бужске и Остроге.

У Давида, следовательно, отняли лучшую волость и дали незначительную и бедную. Василько же остался княжить в своем городе и, хотя слепой, не раз еще водил свои полки против ляхов и возвращался победителем.

В начале 1113 года Святополк умер. С его смертью старшинство в княжеском роде и киевский стол должны были перейти к старшему Святославичу. Но потомство Святослава не пользовалось любовью киевлян, и они не захотели принять Олега Святославича, разграбили двор тысяцкого Путяты, державшего сторону Святославичей, и послали сказать Владимиру Всеволодовичу Мономаху, чтобы он шел княжить в Киев.

– Приходи, князь, в Киев, – говорили Мономаху посланные, – если же не придешь, то знай, что много зла сделается: ограбят не один уж Путятин двор, а пойдут и на княгиню Святополкову, на бояр, на монастыри, и тогда ты, князь, дашь Богу ответ, если монастыри разграбят!

Владимир Мономах должен был принять старшинство и отправился княжить в Киев, где и был принят горожанами «с честью великой».

Это новое нарушение старшинства, хотя и случившееся не по вине самих князей, должно было внести еще больше смуты и недовольства в их отношения.

При жизни сильного и всеми любимого Мономаха, Святославичи затаили свою ненависть и смирно сидели в Чернигове, который Мономах оставил за ними. Но они не простили Мономаху того, что считали нарушением своих прав, и впоследствии потомки Святославичей затеяли кровавую борьбу с потомками Мономаха по поводу и этого и других нарушений лествицы старшинства.

Так порядок княжеского старшинства в наследовании столов, нарушенный при самом своем возникновении, собственно никогда не существовал на Руси в своем чистом непререкаемом виде. Но, как идеал, этот очередной порядок господствовал в княжеской среде очень долго. При своих спорах и раздорах князья свои притязания и права стремились всегда обосновывать на данных очередного порядка, вкривь и вкось толкуя запутанные жизнью свои родовые соотношения. Устав от кровопролития, они устанавливали на съездах условное старшинство. Но таким условным порядком старшинства, конечно, не все бывали довольны, и порядок условного старшинства поэтому неизбежно таил в себя поводы и причины для новых «котор» и «коромол». К решению споров оружием князья прибегали, как к суду Божию. «Оже ны Бог рассудит», – говорили спорщики, обнажая оружие друг против друга. Но насильственно, оружием установленное старшинство было, конечно, еще менее прочным, нежели условное старшинство, установленное на съезде по договору или ряду.

По самому существу своему очередной порядок владения землей всем родом на основе старшинства был трудно осуществим в жизни.

Когда княжеский род разросся, стало очень трудно учитывать самое старшинство. Вообще старшинство приобретается летами, и при обычном порядке всегда бывает так, что дядя летами старше своего племянника. Поэтому дядя был всегда «в отца место» племяннику. Но, когда княжеский род размножился, часто стало выходить так, что иной племянник уже и бородат и женат, а кого-нибудь из его дядей еще баюкают в люльке. Конечно, старшему годами племяннику не легко было считать «в отца место» младенца-дядю.

Когда все счеты и расчеты старшинства в княжеском роде окончательно запутались, то каждый из князей стал почитать справедливым то, что ему было выгодно. Княжение стали тогда добывать себе силой, только прикрывая правилами старшинства свои личные выгоды.

Меж тем охранять эти выгоды тоже становилось все труднее. Было в обычае, что, чем старше князь, тем более доходный город давался ему в княжение. В привычках князей установился такой порядок, что известной степени старшинства соответствовал и известный город. Но уже с конца XI века начал меняться порядок доходности городов. Так, Переяславль Южный, когда-то третий по богатству город, совсем обеднел и стал менее доходным, нежели бедный когда-то Суздаль. Нарушился порядок доходности и других городов.

Понятно, что от этого происходило: младший князь сидел часто в более доходном городе, нежели старший. Отсюда взаимное неудовольствие, переходящее при первом поводе в усобицу.

С течением времени все увеличивалось количество князей-изгоев. С разрастанием княжеского рода труднее становилось младшему пережить всех старших и достичь великого княжения. Князья-изгои плохо мирились со своим незавидным положением вычеркнутых из лествицы старшинства и стремились добывать себе княжение силой. Так, упоминавшийся выше Давид Игоревич, тот самый, который ослепил Василька, предвидя после смерти отца, умершего раньше своих старших братьев, свою горькую долю, собрал дружину и ушел на устья Днепра. Здесь он захватил греческих купцов и отнял у них все товары. Другими словами, Давид, засев у ворот русской торговли, остановил все торговое движение по Днепру. А ведь днепровской торговлей жила и кормилась вся тогдашняя городовая Русь, от этой торговли богатела и княжеская казна. Идти на Давида войной было и далеко и не с руки, и великий князь Всеволод только тем и прекратил грабежи Давида, что дал ему особое княжение – город Дорогобуж на Волыни.

Подобными же средствами старались добывать себе столы и другие князья-изгои. Чтобы усмирить их, старшие князья стали отдавать изгоям и их потомству самые бедные, обыкновенно крайние города, лежавшие далеко от торгового пути. Такие города были обыкновенно пограничные, и на князя-изгоя возлагалась обязанность беречь город и охранять границу земли. На это ему выдавалось иногда вспомоществование деньгами или натурой.

Не передвигаясь уже по общей лествице старшинства, изгои в своем потомстве устраивали свою особую лествицу, которая приводила за собой те же ссоры и недоразумения, те же кровопролития и раздоры, что и в лествице старших князей, ведшей к киевскому столу. В XII веке образовалось несколько таких изгойских княжеств: Муромо-Рязанское, Турово-Пинское и Городенское, не считая ранее возникших волынских княжеств и княжества Полоцкого.

Постоянные войны и усобицы князей немало способствовали тому, что в княжеском роде терялось, забывалось уважение к старшинству, и часто стало случаться, что иной младший воинственный князь, сражаясь со старшим, порой даже не за себя лично, а за своего ближайшего сродника, собирал в своих руках много волостей и отказывался очищать их. Так, внук Мономаха, Изяслав, брал княжение с бою, приговаривая: «Не место идет к голове, а голова к месту!»

Города не оставались безучастными зрителями княжеских усобиц, вмешивались в ссоры князей и, приглашая к себе из них кого полюбится, часто младшего помимо старшего, тоже вносили немало запутанности в княжеские отношения. Так, когда после смерти Всеволода Ярославича великим князем стал Святополк, в Новгороде должен был сесть на княжение, по обычаю, сын Святополка. Тогда Владимир Мономах послал сказать сыну своему Мстиславу, княжившему при Всеволоде в Новгороде, чтобы он покинул Новгород и очистил место для сына Святополкова. Мстислав повиновался и пошел к отцу. Но с Мстиславом прибыли в Киев послы от веча новгородцев и сказали Святополку:

– Мы, князь, присланы сюда, и вот что нам велено сказать тебе: не хотим Святополка, ни сына его! Если у твоего сына две головы, то пошли его к нам!

Святополк много спорил с новгородцами, ссылаясь на обычай, но те стояли на своем, и пришлось уступить им. Сам Мономах стал великим князем помимо старшего его Святославича только потому, что этого потребовали киевляне.

Вообще надо сказать, что за время княжеских усобиц города вошли в большую силу, и веча их приобрели большое значение. Горожане стали «рядиться» с князем при его вступлении в город, уговариваясь с ним на вече, чтобы он суд судил и правду людям давал «без лести». Из 50 князей, занимавших киевский стол после Ярослава до татарского разорения, 14 были призваны вечем.

При таком обилии поводов к усобицам военная непогода неустанно свирепствовала по всему пространству тогдашней Руси, особенно около Киева. Года не проходило без того, чтобы тот или иной князь не вступил в распрю с другим князем и не завязал с ним кровавую усобицу. Если в промежутке времени от смерти Ярослава до появления татар сосчитать одни крупные усобицы, то и тогда выйдет, что на эти полтораста лет падает более ста лет войны. Усобицы князей разоряли страну, губили население; победители опустошали города, жгли и грабили села в княжении соперника, убивали и брали в плен мирных жителей; пленные, по тогдашнему суровому обычаю, становились рабами победителей, которые за честь себе вменяют вернуться домой «ополонившеся челядинами и скотом». Города мало принимали участия в усобицах князей, но это не избавляло их от тех страданий, какие несла им неустанно свирепствовавшая война.

Жизнь на киевском юге становилась невыносимой для мирного труда еще и потому, что этот край с семидесятых годов XI века разоряли половцы. Большими и малыми отрядами вторгались они в Русскую землю. Области Киевская и Черниговская, а особенно самая южная – Переяславская, много терпели от этих набегов. Защищаться от них за стенами городов еще было возможно, но предупредить набег было очень трудно, благодаря необыкновенной подвижности степняков. Вихрем налетали их отряды и, захватив добычу и пленных, так же быстро исчезали. «В один миг, – рассказывает греческий писатель Евстафий Солунский, – половец близко и вот уже нет его. Сделал наезд и стремглав, с полными руками добычи, хватается за поводья, понукает коня ногами и плетью и вихрем несется далее, как бы желая перегнать быструю птицу. Его еще не успели увидеть, а он уже скрылся». В 1096 году, рассказывает летопись, хан половецкий Боняк нежданно нагрянул на Киев, опустошил все кругом города, сжег загородный княжеский дом в Берестове, а в это время другой хан Куря жег и грабил все кругом Переяславля. Князья Святополк и Владимир Мономах бросились к Переяславлю; пока они там расправлялись с половцами, Боняк едва не овладел Киевом, грабил окрестные села и монастыри, причем пострадал и Печерский монастырь. «Пришли половцы к нам в монастырь, – рассказывает летописец, – а мы все спали по кельям после заутрени; вдруг подняли крик около монастыря и поставили два стяга перед воротами; мы бросились бежать задами монастыря, другие взобрались на полати, а безбожные дети Измаиловы вырубили ворота и пошли по кельям, выламывая двери, вынося из келий все, что ни попадалось; потом выжгли Богородичную церковь, вошли в притвор у Феодосиева гроба, взяли иконы, зажгли церкви, ругаясь Богу и закону нашему».

Рассказывая о половецких набегах, летопись постоянно отмечает, как половцы, вторгаясь в русские земли, «взяша села без счета, с людьми, с мужи и жены, и коней и скот и овцы». «Много зла сотвориша христианам, иных плениша, а иных избиша, множайших же убиша младенцев». Половцы уводили в полон население целых городов; пленников продавали в прикаспийских и таврических городах. Этот половецкой плен был настоящее и горькое бедствие. «Сотворися плач велик на земле нашей, – рассказывает летопись о набеге 1093 года, – и опустеша села наши и города наши и быхом бегающе перед враги наши… Лукавии сынове Измаилове пожигаху села и гумна и многие церкви запалиша огнем… Ови ведуться полонени, другие посекаеми бывают, горкую смерть приемлюще, другие трепещут зряще убиваемых, другие гладом уморяеми и водной жажею… имуще раны различные, печали и страшные мукы, овы вяжеми и пятами пхаемы и на зиме (холоде) держими и ураняеми… печални, мучими»… «Городи вси опустеша, села опустеша… поля, идеже пасома беша стада конь, овца и волове, все тоще ныне видим, нивы поросъше и зверем жилища быша»… «А люди в беде опустевше (похудевши) лицами, почерневше телесы; незнаемою страною, языком испаленным, нази (наги) ходяще и боси, ногы имуще сбодены (изранены) терньем, со слезами отвещеваху друг другу, глаголюще: “аз бех сего города”, а другие: “а яз сея веси”; тако супрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышающе, очи возводяще на небо к Вышнему, сведущему тайная»…

Половецкие набеги не только опустошали землю, но подрывали в основе ее благосостояние, прекращая торговое движение по рекам и по степным путям к морю. Князья и народ не могли оставить натиск половцев без отпора. Прямо от половецких набегов страдали преимущественно окраинные земли, но засорение половцами торговых путей больно отзывалось далеко в глубь страны. Отпор половцам становился таким образом общерусским делом.

Эту борьбу со степью князья вели оборонительную и наступательную. Задачи обороны лежали на князьях окраинных, на переяславских особенно. Это была трудная жизнь и деятельность. Владимир Мономах с горечью вспоминает о своем трехлетнем княжении в Переяславле, когда ему пришлось уступить Чернигов Олегу. «Три лета и три зимы, – пишет он, – прожил я в Переяславле с дружиною и много бед натерпелись мы от рати и голода». По речке Роси, границе Переяславского княжества со степью, еще старыми князьями были воздвигнуты валы и укрепления, на которых стража следила, не курится ли по степи пыль столбом – признак движения половецких орд. Но половцы умели обходить эти укрепления и мимо них прорываться в русские области. Тогда русские князья старались устеречь половцев на их обратном пути, чтобы отнять у них добычу и пленных. Русские отряды незаметно для половцев выходили где-нибудь наперерез половецкому пути и неожиданно нападали на неприятеля, обремененного пленными и добычей, а потому двигавшегося медленно и без боевого порядка. Такие нападения часто удавались, и тысячи пленников возвращались домой. Это была мелкая, утомительная война, в которой пускались в дело и храбрость прямого нападения на врага, и изворотливое подсиживанье его, засады и хитрость.

В 1095 году пришли к Мономаху под Переяславль два половецких хана, Итларь и Китан, мириться, т. е. торговаться – много ли переяславский князь даст за этот мир? Итларь с лучшими людьми вошел в город, а Китан стал с остальными у вала. Владимир отдал Китану сына своего Святослава в заложники за Итларя. Итларю отвели постой в доме боярина Ратибора. Ратибор и его киевский приятель Славута стали подговаривать Мономаха убить Итларя. «Как я могу это сделать, дав им клятву?» – сказал Владимир. «Князь, греха на тебе не будет, – отвечали ему бояре, – ведь половцы дают тебе клятву, а сами все-таки губят землю Русскую и льют кровь христианскую». Ночью посланные Владимиром люди выкрали заложника, княжича Святослава, убили Китана и перебили его воинов. Итларь не знал, что случилось с его товарищем. Утром пригласили Итларя и его свиту позавтракать в теплой избе. Когда половцы вошли в избу, двери были заперты, люди Ратибора влезли на крышу, проломили ее и перестреляли сверху всех половцев.

В 1103 году Мономах стал уговаривать старейшего князя Святополка собраться всем князьям с дружинами и сообща пойти на половцев в глубину их кочевий, чтобы там разгромить их и тем надолго обеспечить Русскую землю от их нападений. Дело было раннею весною. Святополк передал предложение Мономаха своей дружине. Дружинники подумали и сказали: «Яко негодно ныне весне ити, хочем погубити смерды», т. е. не время теперь, весной, идти в поход – землепашцев погубим. Святополк послал сказать Владимиру: «Надобно нам где-нибудь собраться и подумать с дружиною». Так и порешили. Князья съехались у Долобского озера и сели в шатре с дружинами. Долго сидели молча. Мономах обратился к Святополку и сказал:

– Брате, еси старей; почни глаголати, како быхом промыслили о Русской земли?

– Брате, ты почни! – сказал Святополк.

– Како я хочю молвити! – отвечал Владимир. – А на мя хотять молвити твоя дружина и моя, рекуще: хощеть погубити смерды и ролью (пашню) смердом! Но се дивно ми, брате, оже смердов жалуете и их коний, а сего не помышляюще, оже на весну начнеть смерд тот орати (пахать) лошадью тою, и приехав половчин ударит смерда страдою и поимет лошадь ту и жену его и дети его и гумно его зажжет; то о сем чему не мыслите? – т. е. об этом отчего не думаете?

– Право, воистину тако есть! – сказали дружинники.

Тогда и Святополк заявил:

– Се яз, брате, готовь есмь с тобою!

Послали к другим князьям звать их в общий поход против степи. Одни пришли, другие медлили. Олег Святославич, старинный приятель половцев, не раз наводивший их полчища на Русскую землю при своих «которах» с братьями, сказался больным. Князья привели с собой дружины конные и пешие. Пехоту посадили в лодки и вниз по Днепру отправили до Хортицы. Конница шла берегом. От Хортицы войско углубилось в степь. Половцы, узнав о походе русских князей, встревожились, и хан Урусоба предложил просить мира у Руси. «Они станут с нами биться крепко, – говорил старый хан, – потому что мы много зла наделали их земле». Но другие ханы возразили Урусобе: «Если ты боишься Руси, то мы не боимся; избив этих, пойдем в их землю, возьмем их города, и кто тогда защитит их от нас?»

Русские князья тоже сознавали, какое трудное дело стоит перед ними. В поход они пошли, усердно помолившись. С войском шли священники, и степь оглашалась молитвенными песнопениями, призывавшими победу русскому оружию. И князья и войско шли «поборать» за всю Русскую землю и за христианство. Борьба предстояла тяжелая. Половцы славились как храбрые и искусные воины, и русские хорошо знали их тяжелую руку.

С криком и гиканьем бросались половцы на неприятеля и стремились смять его своей неудержимой конной волной. Встретив отпор, половцы быстро поворачивали назад и неслись от неприятеля, осыпая его ряды стрелами. Русские начинали преследовать бегущих половцев, как вдруг с боков и с тыла налетали свежие половецкие отряды, спрятанные раньше в засаду, к которой первое нападение должно было приманить русских.

У половцев был свой военный порядок, которого они и держались при встрече с врагом. Позади первого строя, состоявшего из отдельных отрядов, построенных клиньями, стояли у них всегда запасные силы, оберегавшие кстати тыл и фланги. Между клиньями передовой линии и тылом половцы устанавливали телеги, в которые прятались жены и дети. В случае неудачи половцы ставили в круг свои телеги, покрывали их бычьими шкурами и из-за такой ограды яростно отбивали приступы неприятеля. Телеги устанавливались так, чтобы между ними образовывались извилистые тесные проходы. Горе было неприятелю, если он забирался в эти проходы, а сами половцы быстро выносились на своих конях по этим проходам в поле, наносили врагу кровавый урон с тыла и снова скрывались за свои телеги.

Русские князья в степном походе держались вместе, чтобы при встрече нанести врагу сразу решительный удар. Завидя неприятеля, русское войско устраивалось к бою. Наличная сила делилась на три части – центр, правое и левое крыло. Центр должен был вести главное нападение или принять главный удар половцев, а крылья стремились устеречь центр от неожиданного нападения, охватить неприятеля и ударить на него сбоку, а если удастся, то и с тылу. Вперед высылались легкие отряды конницы, которые имели задачей навести неприятеля на русские силы так, как это было удобно вождям. Перед главными, хорошо и крепко вооруженными отрядами помещались стрелки из лука; дождем метких стрел встречали они налет половцев и вносили смятение в их ряды.

Передовой отряд половцев был истреблен русскими. Не выдержали столкновения с русскими и главные половецкие силы. Разгром был полный. Погибло двадцать ханов половецких. Одного Белдюза взяли живым и привели к князю Святополку. Белдюз давал за себя выкуп – золото, серебро, коней… Святополк отослал пленника к Владимиру.

– Сколько раз вы клялись не воевать, – сказал хану Мономах, – а потом все воевали Русскую землю. Зачем же ты не учил сыновей своих и родичей соблюдать клятву, а все проливал кровь христианскую? Так будь же кровь твоя на голове твоей!.. – Хана убили.

С богатою добычею вернулись русские князья домой. Но ожидания их, что ослабленные половцы долго не смогут грабить Русскую землю, не оправдались. Через год возобновились набеги. Снова началась мелкая война на степных окраинах. В 1111 году «думою и похотеньем» Мономаха снова был устроен поход князей в степь, в самую глубь половецких кочевий на Дону. В этом походе были разгромлены два больших половецких становища, их города; половцы были разбиты в двух яростных сражениях, когда от столкновения воинов и лязга оружия точно гром гремел, как рассказывает летопись. Победители взяли многое множество пленных и добычи.

– Как это вас была такая сила, – спрашивали пленных, – а вы не могли бороться с нами и бежали?

– Как нам было с вами бороться? – отвечали пленные половцы. – Когда незнаемые воины ездят над вами светлые и страшные и помогают вам.

«То были ангелы Божии, – поясняет свой рассказ летописец, – от Бога посланные помогать христианам; ангел вложил в сердце Владимиру Мономаху возбудить братьев своих на иноплеменников. Так с Божией помощью пришли русские князья домой, к своим людям, со славою великою, и разнеслась слава их по всем странам дальним, дошла до греков, до венгров, ляхов, чехов, дошла даже до Рима».

Восторженное сказание летописи об этом донском походе на половцев является для нас живым свидетельством того великого значения, какое придавали современники этому подвигу князей за Русскую землю. «Времена Святослава Старого вышли из памяти, а после никто из князей не ходил так далеко на восток, и на кого же? – на тех страшных врагов, которых Киев и Переяславль не раз видели под своими стенами… Половцы побеждены не в волостях русских, не на границах, но в глубине степей своих; отсюда понятно религиозное одушевление, с каким рассказано событие в летописи: только ангел мог внушить Мономаху мысль о таком важном предприятии, ангел помог русским князьям победить многочисленные полчища врагов; слава похода разнеслась на Руси, и какую славу заслужил главный герой предприятия… Надолго остался Мономах в памяти народной, как главный и единственный герой донского похода; долго ходило предание о том, как пил он Дон золотым шеломом, как загнал окаянных агарян за Железные ворота».

Владимир Мономах задачей жизни ставил себе устроить борьбу с половцами сообща, всей землей. Во всей полноте осуществить эту задачу ему не удалось. Другие князья не видели пользы от походов в глубь половецких степей.

Отдаленные от степи русские области, которые не видывали половецких набегов на свои нивы и села, сторонились от участия в далеких походах. На предложение идти в степной поход князья таких областей отвечали: «Не можем своей земли пусты оставити». Когда сын Мономаха, Мстислав, звал себе на помощь к Переяславлю против Боняка полоцких князей, то эти князья не пошли и даже, как замечает летопись, «молвяху Бонякови шелудивому во здоровье». Смольняне, призванные на защиту Руси в 1185 году после знаменитого неудачного похода в степь Игоря новгород-северского, дошли только до степной границы и дальше идти не хотели. «Мы пошли только до Киева, – говорили они, – и если бы здесь была война, мы дрались бы; зачем нам искать неприятеля где-то в другом месте? Мы уже утомились».

Итак, планомерной наступательной борьбы со степью не устроилось на Руси XI и XII веков. Большие походы, которых за данное время можно насчитать семь, отрывочные и редкие, мало достигали той большой основной цели, какую ставил себе Мономах. Разбитые кочевники рассыпались в разные стороны по необъятному пространству степей; преследовать их там было и бесполезно и невозможно. Князья возвращались домой «со славою и честию великой», а половцы, собравшись с силами в недостижимой глубине своих степей, снова придвигались к границам Русской земли, и снова их быстроконные свирепые отряды жгли и грабили землю, убивали и уводили в плен жителей.

Князья пытаются вступать с половцами в мирные соглашения, роднятся с половецкими ханами, женясь на их дочерях, платят половцам выкуп. Но это плохо помогало. Породнится князь с одним ханом, будут грабить землю другие; не было возможности дать выкуп всем ханам. В свои усобицы князья слишком часто сами вовлекали половцев, наводя их на волости своих недругов и соперников. И в конце концов половцам куда же более стали ведомы пути в Русскую землю, нежели русским князьям дороги к вежам половецким.

Княжеские усобицы и половецкие набеги несли гибель единству и силе Русской земли. И то и другое зло земля не умела побороть, последствием же было все большее дробление Руси и ослабление ее.

В XII веке, при правнуках Ярослава и их ближайших потомках, Рюриково племя так разрослось, что князьям владеть землей сообща и передвигаться по княжениям на всем пространстве стало невозможным; если возникали затруднения при установлении старшинства у детей Ярослава, когда весь княжеский род был невелик, то при разрастании рода соблюдать очередь старшинства и порядок замещения столов становилось делом совершенно безнадежным, особенно после того, как жизнь и обстоятельства нарушили естественный порядок этих очередей чуть ли не при самом установлении их. Поэтому в XII веке становится заметным стремление князей, отдельных ветвей княжеского рода, утвердиться каждой в различных областях с тем, чтобы владеть такой областью вместе лишь с ближайшими родичами и передвигаться по княжениям только в пределах той области, где князья сумели утвердиться. И в народе тоже становится заметно стремление держаться за князей какой-нибудь определенной линии, так как смены князей, мирные и немирные, и чаще немирные, чем мирные, очень тяжело отзывались на быте и жизни народа. Киевляне упорно держатся Мономаховичей, и у них, как выразилось вече, «на Владимирово племя рука не подымается». Ольговичи, потомки Олега Святославича, утвердились в Чернигово-Северской земле, потомки его брата Ярослава – в Рязано-Муромской земле; в земле Волынской, а с конца XII века и в Галицкой, утвердился род старшего сына Мономаха; в Смоленской земле княжили тоже старшие Мономаховичи, а Мономаховичи младшие, потомство младшего сына Мономаха, Юрия Долгорукого, княжило в земле Суздальской. Во всех этих областях и старых изгойских землях Полоцкой и Турово-Пинской действовал в каждой свой очередной порядок.

В XII веке каждая из этих областей, со своими собственными князьями во главе, живет независимой одна от другой внутренней жизнью, каждая отдельно борется с теми иноплеменниками, с которыми граничит. Суздальская земля ведет борьбу с камскими болгарами, Новгород – с финскими племенами, а в XIII веке – с немцами и шведами, Рязанский край – со степняками, и в этой борьбе земли не ждут и не получают помощи от соседей: у каждой области свои враги и каждая сама, своими силами и средствами защищает себя от врагов. Чернигов, Киев, Переяславль тоже должны были сами отстаивать себя от половцев, защищая свою местную безопасность и самостоятельность, и к концу XII века еще труднее становится устроить общий поход князей против степи.

Киевская земля продолжала оставаться предметом желанного обладания всех князей, и все они по-прежнему стремятся хоть концом копья дотронуться до золотого стола киевского и тем стать на степень самого старшего и богатого среди князей. Но это стремление является теперь скорее запоздалой данью старому преданию, по которому требовалось достичь Киева, чтобы не лишиться старшинства, и все более теряло действительную, настоящую ценность. Обладание Киевом не дает князю прежней силы и богатства. Киевская земля в XII веке – край, где живется наиболее тревожно: бесконечные усобицы князей из-за обладания Киевом и постоянные набеги половцев делали жизнь в Киевской земле тревожной и опасной; торговля, средоточием которой был Киев, очень упала в XII веке благодаря тому, что половцы «засорили» пути по Днепру к морю и по степи в Тавриду.

В 1170 году князь Мстислав Изяславич, внук Мономаха, так жаловался другим князьям, созывая их для отпора половцам. «Братья, – говорил он, – пожальтеся о Русской земле и о своей отцине и дедине, оже несуть (половцы) хрестьяны на всяко лето у веже свои, а с нами роту (клятву) взимаюче всегда преступаюче; а уже у нас и греческый путь изъотимают и соляный и залозный»… Тринадцать южных князей отозвались на призыв Мстислава «поискати отец своих и дед своих пути и своея чести», побили половцев, дошли до степной границы, здесь подождали купцов, возвращавшихся из Греции и Тавриды, и проводили их в свои волости. И еще о нескольких таких походах в течение XII века рассказывает летопись, когда князья сообща выходят навстречу торговым караванам ради охраны их. К этой скромной задаче свелись широкие намерения и планы Мономаха.

Значительно сократилась торговля с Византией вследствие тех неурядиц и бедствий, которые постигли империю. В XI веке империя изнемогала в борьбе с сельджуками и турками, завладевшими лучшими малоазиатскими провинциями. В конце XII века восстали против византийского господства болгары и завоевали себе независимость. Болгары призвали на помощь половцев, и половецкие полчища опустошили лучшие балканские местности. В 1204 году Константинополь был взят крестоносцами, и на месте византийской православной империи водворилась католическая Латинская империя. Благодаря всем этим бедствиям, обрушившимся на империю с севера и юга, с востока и запада, Византия одно время совсем пропала для Руси как рынок сбыта и вывоза. Конечно, это не могло не отозваться очень убыточным образом на хозяйственном благополучии киевского юга. В Киевской земле жить становилось не только тревожно и опасно, но и невыгодно, так как с падением торговли сокращался заработок, который она давала населению.

При таких условиях скоро определилось в народе стремление к уходу из этого немирного края. И вот в XII веке начинается постепенное запустение Киевской Руси. В 1159 году черниговский князь Святослав жалуется, что в его стольном городе Чернигове, занимавшем так недавно первое после Киева место по богатству и многолюдству, живут только княжеские псари да «свои поганые», т. е. замиренные половцы. Речная область по среднему Днепру с его притоками, особенно в южной части, пограничной со степью, когда-то хорошо и плотно заселенная, пустеет: здесь исчезают целые города, как Юрьев по реке Роси и Святополч; становятся малозначительными поселениями процветавшие когда-то города Любеч, Переяславль и др.

Переселенцы из киевского юга направились главным образом на северо-восток, в отдаленный Ростово-Суздальский край, и на запад, в Галицкую землю. По мере того как пустела и слабла южная Киевская Русь, устремившийся от опасной жизни поток переселенцев наводнял и усиливал Галицкую и Суздальскую земли, эти когда-то окраинные бедные страны. К XIII веку Галич, Суздаль и Новгород, стоявший в стороне от княжеских усобиц и недостижимый для половецких набегов, являются средоточиями тех областей Русской земли, которые к ним тянут по хозяйственной или политической нужде, и явно затмевают своей силой, значением, богатством старую мать русских городов, Киев, растерявшую своих детей.

К концу XII века прежнее страстное стремление князей к Киеву заметно охладевает. Теперь князь, которому выпадает на долю занять киевский стол, сначала рассчитывает, выгодно ли ему это. Князья больше стремятся к тому, чтоб удержать под собой свою отчину, особенно если это край, где спокойнее живется и куда отходит население с беспокойного киевского юга. В 1150-х годах шла борьба за Киев между младшим сыном Мономаха, суздальским князем Юрием Долгоруким, и его племянником Изяславом. Юрий был побежден и должен был уйти из Киева. Он плакал горькими слезами, что ему приходится расстаться с Киевом, и медлил уходить. Сын Юрия, Андрей, родившийся и выросший на севере, не понимал горя своего отца и торопил его идти домой. «Нам теперь, батюшка, делать здесь больше нечего, пойдем отсюда, пока тепло», – говорил он отцу. В 1154 году Изяслав умер, и Юрий занял киевский стол. Старшего своего сына Андрея посадил он у себя под рукою в Вышгороде, близ Киева. Но Андрей не мог жить на юге. «Смущался князь Андрей, видя нестроение своей братии, племянников и всех сродников своих: вечно они в мятеже и волнении, все добиваясь великого княжения киевского, ни у кого из них ни с кем мира нет, и оттого все княжения запустели, а со стороны степи все половцы выпленили; скорбел о том много князь Андрей в тайне своего сердца и, не сказавшись отцу, ушел к себе в Ростов и Суздаль – там-де поспокойнее».

По смерти Юрия начались снова усобицы князей из-за Киева. Андрей тоже принял участие в этих усобицах, когда счел себя старше занявшего киевский стол волынского князя Мстислава. Он отправил на юг свое суздальское войско под начальством сына. К суздальскому ополчению присоединились другие князья, недовольные Мстиславом. В 1169 году Киев был взят суздальцами «копьем», т. е. приступом. Победители отдали мать городов русских «на щит» своим воинам, т. е. на грабеж. Два дня грабили город суздальцы; забрали в монастырях и храмах колокола, ризы, иконы; множество жителей отвели в плен, и «бысть в Киеве на всих человецех стенание и туга, и скорбь неутешимая, и слезы непрестанные». Страшное, небывалое дело совершилось. «Сего же не было никогдаже», – замечает летописец. И прежде князья не раз добивались Киева мечом и копьем, но они берегли мать городов русских и не позволяли своим войскам грабить город. Северный князь не питал к Киеву никаких сыновних чувств. Для него это был чужой город. Ему надо было ослабить и унизить значение Киева и превознесть свою отчину. Овладев Киевом, князь Андрей не поехал туда княжить сам, а посадил своего брата Глеба, оставив за собой только старшинство. До сих пор князь, признанный старшим среди родичей, сидел в Киеве, и князь, сидевший в Киеве, признавался старшим, был «в отца место» другим князьям. Князь Андрей, заставив признать себя старшим, не поехал в Киев, а остался у себя дома, в своих суздальских волостях, и распорядился с киевским столом, как с завоеванной добычей, посылая туда на княжение кого хотел из своих родичей. Это был конец первенству Киева. С тех пор он не поднялся на прежнюю высоту.

Татарское нашествие в первой половине XIII века довершило это падение. В XIV веке южная Русь была завоевана Литвой, вошла в состав Польско-Литовского государства, и судьбы ее надолго оказались оторванными от той Русской земли и Русского государства, которое стало складываться на севере, в Суздальской области.

Главнейшие пособия: С.М. Соловьев «История отношений между князьями Рюрикова дома»; его же «История России с древнейших времен», тт. I–III; К.Н. Бестужев-Рюмин «Русская история», т. I; В.О. Ключевский «Курс русской истории», ч. I; М. Грушевский «Очерки истории Киевской земли»; В. Лянскоронский «История Переяславской земли»; П. Голубовский «Печенеги, торки, половцы до нашествия татар»; Н. Аристов «О земле половецкой»; П. Голубовский «История Северской земли»; А.Е. Пресняков «Княжое право в Древней Руси».