Допетровская Русь

Удельные княжества северо-восточной Руси

Жизнь в южной Руси никогда не отличалась спокойствием и миром. Бесконечные усобицы князей и набеги степных народов держали в вечном страхе и тревоге население южнорусских городов и сел. Плен и рабство у своих или у степняков, нежданная смерть, разорение, гибель ближних и потеря нажитого и накопленного имущества неотступной угрозой висели над народом. В XII веке эти бедствия усилились чрезвычайно, а вместе с тем значительно уменьшилась вся выгода жизни в этих беспокойных краях, когда сократилось, а к концу века почти прекратилось торговое оживление этого края. Вместо угасшей торговли земледелие становится главным источником труда, но мирному развитию земледелия мешают военные тревоги, которым не предвидится конца. В XII веке народ явно уходил из южной Руси в те края, где живется спокойнее. Главная волна переселенцев с Киевской Руси направлялась на северо-восток, за Оку, на верхнюю Волгу, в отдаленный Ростово-Суздальский край. Сюда до сих пор приходили переселенцы только из Новгорода, а с юга не было прямоезжей дороги в эту глухую залесскую область. Когда в 1015 году князю Глебу пришлось из его муромской волости проехать в Киев, то он взял путь на Волгу, пересек ее выше Твери и отсюда поехал на Смоленск, чтобы по Днепру спуститься в Киев. Вот какой кружный путь надо было проделать, чтобы попасть в начале XI века из Мурома в Киев. В конце века считается за особый подвиг пройти прямо в Ростовскую землю «сквозе вятичей», т. е. через нынешние Орловскую и Калужскую губернии. Сам Владимир Мономах, перечисляя свои подвиги, упоминает о походе «сквозе вятичей», как достойном памяти деле. Но к середине XII века эта дорога сквозь вятичей становится настолько прямоезжей, что сын Мономаха, Юрий Долгорукий, водит по ней свои полки. Движение непрерывных волн переселенцев проложило, очевидно, к этому времени свободный прямой путь с юга на север.

В 1097 году собравшиеся на съезде в городе Любече князья, внуки Ярослава, утвердили Суздальский край за Владимиром Мономахом. В потомстве Мономаха этот край и остался. Здесь во второй четверти ХII века стал княжить младший сын Мономаха Юрий, прозванный Долгоруким, должно быть, за свое уменье из далекого Суздаля цепко хвататься за золотой киевский стол. Княжение Юрия совпало с особым оживлением переселенческого движения с беспокойного юга в тихий залесский север.

Понимая, что заселение страны устраивает землю и обогащает казну, князь Юрий не только принимал тех переселенцев, которые шли в его княжество, но и сам созывал охотников селиться у него, вывозил к себе пленных, давал поселенцам разные льготы и ссуды, помогал в постройке дворов; приходили к нему, кроме русских, болгары с Камы, мордва и другие иноплеменники и «пределы его яко многими тысячами людей наполняли».

В заселявшейся усиленно стране стали возникать города. Одни из них были основаны князем, как крепости и места для сбора дани, другие вырастали сами в удобных местах. Так, князь Юрий Долгорукий построил города Константинов на слиянии Большой Нерли с Волгой, Юрьев-Польский и Дмитров. При Юрии Долгоруком возникли: Тверь, Кострома, Городец, Стародуб, Галич, Звенигород, Вышгород. В княжение Юрия летопись впервые упоминает под 1147 годом городок Москву.

Народное предание приписывает основание Москвы князю Юрию. Сказание повествует, что на том месте, где теперь Москва, жил во времена Юрия богатый боярин Степан Кучка; его богатые села были расположены по обоим берегам Москвы-реки. Раз князь Юрий остановился проездом во владениях Кучки. Боярин «возгордившись зело» не почтил князя и поносил его. Князь Юрий, не стерпя такого посрамления, велел схватить боярина и казнить, а детей его отослал во Владимир к сыну своему Андрею. Местоположение Кучкова имения очень понравилось князю, и он повелел построить городок-крепость на высоком мысу при слиянии с Москвой-рекой речки Неглинной. Городок он велел звать по имени реки – Москвой. Много ли в предании исторической правды – нельзя сказать. Но кое-что верное, как будто есть в предании; так, в Москве некоторые урочища сохранили в своем названии имя Кучки, самая Москва первое время своего существования называлась Кучковым; в одной летописи сказано, что несли князя Михаила еле жива на носилицах «до Кучкова, рекше до Москвы».

Сын Юрия, Андрей Боголюбский, продолжал деятельность отца. Из Киева привез он чудотворную икону Божией Матери, писанную по преданию ап. Лукою. Из Киевской земли Андрей уехал тайно от отца. Икону он тоже захватил тайно. Он хотел перенести чудотворный образ в свою любимую Суздальскую землю, чтобы дать ей святыню, чтимую всей Русью, и тем показать, что над этой прежде пустынной и глухой землей ныне почиет особое благословение Божие. Из всех городов князь Андрей любил больше других город Владимир на Клязьме, основанный его дедом Владимиром Мономахом. Князь Андрей задумал вознести этот новый город над старыми городами Ростовом и Суздалем и, чтобы освятить свое намерение, новую святыню решил поставить в городе Владимире. Он проехал мимо Владимира, как бы направляясь в Суздаль, но в 10 верстах от Владимира лошади под иконою стали и не могли сдвинуть воз с места. Князь остановился; проведя здесь ночь, он объявил, что ему явилась во сне Божия Матерь с хартией в руке и приказала поставить икону во Владимире, а на месте, где произошло видение, соорудить каменную церковь во имя Рождества Богородицы и основать при ней монастырь. На месте чудесной остановки князь Андрей построил каменную церковь и дворец, а село, возникшее около княжеской резиденции, было названо Боголюбовым. Это село сделалось впоследствии любимым местопребыванием Андрея и усвоило ему в истории прозвание Боголюбского.

Когда князь Юрий умер в Киеве (1157), ростовцы и суздальцы «сдумавше вси пояша Андрея, сына его старейшего, и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали, занеже бе любим всеми»… Но Андрей не захотел поселиться ни в Ростове, ни в Суздале, а стал жить во Владимире. Здесь он построил великолепный собор во имя Успения Пресв. Богородицы и перенес в новый храм вывезенную им из Киевской земли икону Пресв. Богородицы, богато украсив ее золотым окладом с драгоценными каменьями. Икона с тех пор стала называться Владимирской.

Город Владимир, прежде малый и незначительный, становится при князе Андрее обширным и населенным. Свою новую столицу князь Андрей хотел сделать такой же славной и богатой, как Киев. В новом городе поселилось много выходцев из южной Руси и из самого Киева. По обычаю всех переселенцев, новые жители Владимира дали отдельным частям и урочищам города привычные киевские названия. Как в Киеве, во Владимире оказалась речка Лыбедь, Печерный город; князь Андрей построил Златые врата с церковью над ними, как в Киеве, Десятинную церковь Пресв. Богородицы, которой, как Владимир Святой киевской Десятинной, «дал десятину от стад своих и от торга, приписал к ней город Гороховец, много сел и деревень». Он не жалел денег на постройку храмов и украшение их, выписывал мастеров-строителей из Греции и богато разукрасил позолотой и стенной живописью Успенский собор, поставил монастыри Спасский и Вознесенский, построил собор в Переяславле и много других каменных храмов по всей земле своей. Эта неустанная храмоздательная деятельность князя привлекала к нему любовь духовенства и уважение народа.

Сам Андрей часто посещал храмы, даже по ночам ходил в церковь, сам зажигал свечи и подолгу молился; всенародно раздавал он милостыню бедным и убогим, жил как набожный, благочестивый человек и за это повсюду слышал похвалы своему христианскому смирению и милосердию. Даже те злоупотребления, которые творили его тиуны и его любимцы из духовенства, не мешали благочестивой славе Андрея. Как на благочестивый подвиг смотрели современники на его походы против неверных. Области Андрея граничили с царством болгарским. Андрей два раза победоносно воевал с болгарами. Стремясь к возвышению своей новой столицы, князь Андрей обратился с просьбой к патриарху посвятить в митрополиты во Владимире своего любимца Феодора: Владимир стал бы тогда не только выше Суздаля и Ростова, но сделался бы духовной столицей всей северо-восточной Руси. Но патриарх отказался посвятить отдельного митрополита для Суздальской Руси. Андрей добился только того, что Феодор получил сан епископа ростовского и дозволение жить во Владимире.

Богатый, сильный, властный князь Андрей не терпел никаких противоречий своей воле. По распоряжению Юрия Долгорукого Андрей должен был бы княжить в Киеве, Суздальскую же область Юрий определил младшим своим сыновьям. Но города суздальские хотели князем Андрея. Андрей выгнал из Суздальской области своих братьев и племянников, удалил и тех бояр, которых не считал достаточно преданными себе. В руках Андрея оказалась власть над всею Суздальской землей, которая была самой сильной из всех русских земель того времени: междоусобий в ней не могло возникать, вторжения внешних врагов тоже можно было не опасаться, что, конечно, развязывало Андрею руки для выполнения тех широких замыслов, которые он себе ставил. А он хотел и во всей Русской земле распоряжаться так, как распоряжался в своей Суздальской области. Для этого он задумал унизить значение Киева, лишив его старейшинства над другими русскими городами и перенести это старейшинство на свой город Владимир, затем он решил подчинить себе Новгород. Целью всей его политики стало добиваться для себя возможности отдавать оба эти города с их землями в княжение тем князьям, которых он, Андрей, захочет туда посадить; такие им посаженные князья, конечно, будут во всем исполнять его волю, будут беспрекословно признавать его старшинство.

В 1158 году новгородцы прогнали брата Андреева Мстислава и призвали Святослава и Давида, сыновей старшего дяди Андреева, Ростислава. Первого посадили в Новгороде, а другого в Торжке; но и против них скоро образовалась в Новгороде враждебная партия. Рассчитывая на помощь этой партии, Андрей послал сказать новгородцам: «Буди вам ведомо: хочу искать Новгорода и добром и лихом». Андрей потребовал, чтобы новгородцы целовали ему крест, как своему князю. Такое требование усилило волнение в Новгороде; там стали собираться бурные веча; сперва Давид, а потом и Святослав были изгнаны; заковали лиц, составлявших княжескую дружину, имение их разграбили, а потом послали просить у Андрея на княжение его сына. Но Андрей отправил в Новгород не сына, а племянника, Мстислава. Андрею было безразлично, какой князь будет княжить в Новгороде, лишь бы только этот князь был посажен им, чтобы таким образом вошло в обычай для новгородцев получать себе князей от суздальского князя.

В 1169 году, вмешавшись в киевские усобицы, Андрей послал к Киеву свое войско. Суздальцы взяли приступом Киев и разорили его. Овладев Киевом, Андрей не поехал туда, как следовало бы по обычаю, а отдал Киев своему младшему брату Глебу. Древний Киев потерял свое вековое старшинство.

Покончив с Киевом, Андрей обрушился на Новгород. Этот поход был неудачен. После четырехдневного боя войско Андрея было разбито. Новгородцы захватили множество пленных, но должны были покориться Андрею: в Новгородской земле не хватало своего хлеба, и без привоза из Суздальской области Новгороду грозил голод.

Посаженный в Киев Андреем князь Глеб скоро скончался. Место его занял с согласия Андрея один из Ростиславичей, двоюродных братьев Андрея. Но этот князь и его родня не поладили с суздальским самовластцем. Тогда Андрей послал к Ростиславичам своего боярина, мечника Михну, и велел сказать князьям: «Если не живете по моей воле, то ты, Рюрик, ступай вон из Киева, а ты, Давид, ступай из Вышегорода, а ты, Мстислав, из Белогорода; остается вам Смоленск; там себе делитесь, как знаете». Роман повиновался и уехал в Смоленск. Андрей отдал Киев брату Михаилу. Но не все Ростиславичи были безгласны, как Роман. Они отправили к Андрею посла с объяснениями; но Андрей не дал ответа. Тогда они ночью вошли в Киев, овладели им и посадили на киевском столе одного из своей среды, Рюрика Ростиславича; сам Михаил пристал к ним и отступил от Андрея.

Гордый Андрей призвал своего мечника Михну и сказал: «Поезжай к Ростиславичам, скажи им вот что: вы не поступаете по моей воле; за это ты, Рюрик, ступай в Смоленск к брату, в свою отчину, а ты, Давид, ступай в Берлад, не велю тебе быть в Русской земле; а Мстиславу скажи так: ты всему зачинщик, я не велю тебе быть в Русской земле».

Михна передал Ростиславичам поручение своего князя. Не стерпел этой речи князь Мстислав. «Он, – говорит современник, – от юности своей не привык бояться никого, кроме единого Бога!» Он приказал остричь Михне волосы на голове и бороде и сказал: «Ступай к своему князю и передай ему от нас вот что: мы тебя до сих пор считали отцом своим и любили, ты же прислал к нам такие речи, как будто считаешь меня не князем, а подручником и простым человеком. Делай, что замыслил! Бог нас рассудит!»

В этом своем ответе князь Мстислав ярко отметил характер тех новых отношений между князьями, какие должны были возникнуть, как следствие поступков Андрея. Он хотел, по выражению Мстислава, обращаться с братией, как со своими подчиненными, подручниками, не как отец с детьми и не как старший князь с младшими, а требовал зависимости младших от великого князя, такой же зависимости, в какой были от него простые люди.

Этот ответ Мстислава и оскорбление, нанесенное им Михне, привели в ярость Андрея. Он отправил сильное войско против Мстислава и приказал своим воеводам захватить Мстислава непременно живым и доставить его во Владимир. Девять месяцев войска Андрея осаждали Мстислава, но он храбро отбивался и восторжествовал. Когда войска Андрея, утомленные долгой осадой, услыхали, что к Мстиславу идет помощь, то поспешно отступили. Мстислав сделал вылазку и стремительным нападением разбил отступавших.

Киев остался за Ростиславичами. Но скоро там опять начались усобицы, опять вмешался в них Андрей. Явно становилось, что судьба древнего столичного города во многом зависит от того, что скажут во Владимире.

Таким самовластным обращением с князьями Андрей возбудил к себе большую ненависть. Младших братьев он прогнал от себя, с дружиной тоже обращался не по-старинному; он держал себя с дружиной необычайно гордо, не спрашивал советов, не терпел противоречий. Некоторые бояре были казнены Андреем, другие лишены имущества. Даже на охоту он не приглашал своих старших дружинников и охотился только с младшими. Большим доверием, да и то преимущественно по хозяйственным делам, пользовались у него чужеземные выходцы – ключник Амбал, кабардинец родом, еврей Ефрем Манзик и др. Андрей полагал, что, приближая к себе таких людей, он может вполне рассчитывать на их зависимую преданность. Но и с ними он обращался очень гордо и сурово. За это пренебрежение к старым обычаям и за свое стремление к самовластию Андрей поплатился жизнью.

Был у Андрея любимый слуга Яким Кучкович. Князь приказал казнить его брата. Яким стал говорить своим приятелям: «Сегодня того, другого казнил, а завтра казнят и нас: разделаемся-ка с этим князем!» В пятницу, 28 июня 1175 года, собрался совет в доме Кучкова зятя, Петра. Было там человек 20 и в числе их ключник Андрея, Амбал, и Ефрем Манзик. На совете решили убить князя в эту же ночь. Дело происходило в Боголюбове.

Андрей, по известию одной летописи, спал один, заперши дверь, а по другим – близ него находился кощей (мальчик). Заговорщики, отправляясь на свое дело, зашли прежде в медушу (погреб), напились для смелости вина и потом направились к ложнице (спальне) Андрея. Они выломали дверь и бросились на князя. Андрей хватился своего меча. Меч этот принадлежал некогда св. Борису и всегда стоял у постели князя. Но Амбал накануне похитил этот меч. Андрей защищался, как мог. Впотьмах убийцы ранили одного из своих, но потом, различив князя, поражали его мечами, саблями и копьями. Думая, что уже покончили с ним, они ушли, но князь, собрав последние силы, вышел за ними, спустился с лестницы и спрятался под сени. Убийцы услышали его стоны. Они бросились назад к ложнице, но князя там не было. «Мы погибли, – закричали они, – ищите, скорее ищите его!» Зажгли поспешно свечи и по следам крови на лестнице нашли князя; он сидел, прижавшись за лестничным столбом, и молился. Петр Кучкович отсек ему правую руку. Князь успел проговорить: «Господи, в руки Твои предаю дух мой!» – и окончил жизнь.

Убийцы умертвили некоторых слуг князя, спешивших ему на помощь. Имущество князя разграбили, надели на себя одежды и вооружение Андрея, обнаженное тело князя выбросили в огород. Опасаясь, что владимирцы, город которых так возвысился при Андрее, будут мстить за своего князя, заговорщики послали сказать во Владимир о случившемся и пригрозили городу. Но владимирцы оставались спокойны; ростовцы и суздальцы стали избивать и грабить тиунов князя Андрея, даже жители Боголюбова приняли участие в грабеже княжеского дома. Два дня обнаженное тело князя Андрея лежало в огороде. Никто не осмеливался отдать последний долг погибшему, боясь заговорщиков. Один из старых слуг князя, киевлянин Кузьма, стал просить у Амбала что-нибудь, чтобы покрыть тело. Амбал выбросил в окно плащ и ковер. Кузьма обернул тело убитого и понес в церковь. Но церковь была заперта, и никто не решался открыть двери. Кузьма положил тело в притворе. Только на третий день пришел игумен монастыря Свв. Козьмы и Дамиана и убедил церковников положить тело в каменный гроб и отпеть панихиду по убиенном. Через неделю пришло духовенство из Владимира. Печальная процессия с телом убитого князя потянулась к городу. Народ вышел навстречу. Когда показалось княжеское знамя и гроб, послышалось погребальное пение, то злоба народная сменилась печалью, вспомнили и добрые дела убитого, его усердие к храмам и церкви, и в народе послышались рыдания. Похоронили Андрея в построенной им церкви Успения Пресв. Богородицы.

По смерти Андрея началась усобица между князьями и между городами. Старые города Ростов и Суздаль призвали на княжение племянников Андрея, Ярополка и Мстислава, которые при жизни Андрея, не смея явиться в его владениях, жили в Рязани. А младший город, Владимир, призвал братьев Андрея, Михаила и Всеволода. Началась усобица. Ростовцы взяли верх и посадили во Владимире Ярополка. «Они наши холопы и каменщики, – говорили ростовцы о владимирцах, – мы их город сожжем или посадника от себя им дадим». Но Ярополк не долго усидел во Владимире, он вел себя именно как посадник ростовский, угождая во всем ростовцам и обременяя владимирцев поборами и данями. «Мы вольных князей к себе принимаем», – говорили владимирцы и прогнали Ярополка и его бояр; на сторону Владимира стала вся земля. Владимирцы призвали снова Михаила. Но Михаил скоро умер; владимирцы созвонили вече и выбрали князем Всеволода. Ростовцы попытались было подняться с Ярополком и Мстиславом против Всеволода и владимирцев, но были побеждены. Вместе с владимирцами за князя Всеволода стал народ всех городов. Даже простой народ Ростова и Суздаля был за Всеволода. Зато бояре даже во Владимире были за Ярополка и Мстислава.

Таким образом в усобице, возникшей после смерти Андрея, столкнулись не столько князья, боровшиеся за старшинство, сколько новое, пришлое население со старыми жителями края. Одолело это новое население. «Старшие города Ростов и Суздаль и все бояре, – рассказывает летопись, – захотели свою правду поставить, а не хотели исполнить правды Божией, и говорили: как нам любо, так и сделаем, Владимир наш пригород! Воспротивились они Богу и св. Богородице и правде Божией, послушались злых людей смутьянов, не хотевших нам добра из зависти к сему городу и живущим в нем. Не сумели ростовцы и суздальцы правды Божией исправить, думали, что если они старшие, так и могут делать все по-своему, но люди новые, мизинные, владимирские уразумели, где правда, стали за нее крепко держаться и сказали себе: либо Михаила князя добудем, либо головы свои положим за св. Богородицу и за Михаила князя. И вот утешил их Бог и св. Богородица: прославлены стали владимирцы по всей земле за их правду, Богови им помогающу»… За какую же это «правду» стояли «мизинные володимерцы»? и почему торжество их так прославлено летописцем?

Дело вот в чем. Городская знать старых городов Ростова и Суздаля устроилась в крае еще задолго до Юрия Долгорукого. С Юрием Долгоруким водворилась в Суздальской земле старшая дружина, бояре, которая примкнула к старому, богатому землевладельческому купечеству Ростова и Суздаля. Низший слой населения этих городов и сплошь почти все население новых городов, с Владимиром во главе, состояло из недавних переселенцев. Эти переселенцы были большею частью из низших слоев южнорусского общества, городского и сельского. Там, на юге, простому народу приходилось много терпеть от засилья богатой торговой и дружинной знати. Торговля, собирая большие средства в руках городского купечества, тем самым поддерживала господство его над низшим слоем населения.

Постоянная внешняя и внутренняя борьба укрепляла положение княжеской дружины. В руках городской и дружинной знати сосредоточивались все источники заработка. Они были и денежными капиталистами и крупными землевладельцами. Привлекая к своей торговой деятельности или к обработке своих земель народ, эти богачи стремились путем раздачи денег вперед своим работникам и другими способами закабалить их себе на подневольную, обязанную службу; из такого подневольного состояния, по тогдашнему закону, легко было попасть в полную зависимость от кредитора, сделаться его рабом, холопом.

Переселение во многих случаях было средством избавиться от того давления, которое со стороны знати тяготело в южной Руси над простым народом. На новые места переселенцы принесли с собой недовольство и злое чувство к своим прежним угнетателям и в условиях новой жизни не хотели возврата к прежним порядкам. Отсюда их вражда к старинным местным землевладельцам, которые, как и землевладельцы юга, стремились закрепить за собой труд новоселов, приманивая их подмогами и льготами на свои земли и за это обязывая их работать на себя до выплаты подмог и займов. Но здесь, на севере, земледельцам легче было бороться с засильем; богатое городское купечество и пришлая княжеская дружина далеко не были в Суздальском крае так сильны и богаты, как на киевском юге, не было войн и усобиц, которые давали такое большое значение княжеской дружине, помогая дружинникам собирать именье многое и богатство великое.

Таким образом простой народ, земледельцы и мелкие городские промышленники скоро стали явно преобладать в Суздальской земле. Здесь жили землей, а землю и боярин и простой поселенец могли получить только от князя. Вот почему после смерти Андрея Боголюбского, когда городская и дружинная знать выбрали одного князя, простой народ захотел иметь своего. Произошло столкновение, победителем из которого вышел народ. По смерти князя Михаила владимирцы призвали Всеволода и присягнули не только ему, но и его детям, «установили у себя, значит, – как замечает В.О. Ключевский, – наследственность княжеской власти в нисходящей линии вопреки очередному порядку и выросшему из него притязанию старших городов выбирать между князьями-совместниками».

Всеволод III, прозванный за свою многосемейность Большое Гнездо, княжил в Суздальской земле с 1176 по 1212 год. Княжение его во многом продолжало времена Андрея Боголюбского; только Всеволод поступал во всем с большею умеренностью и осторожностью. Заставив признать себя великим князем всей Русской земли, Всеволод в Киев не поехал, а посадил на киевский стол своего племянника Рюрика. Этот Рюрик хотя и назывался великим князем киевским, но ничего не мог сделать без воли Всеволода. И все волости Русской земли явственно ощущали силу и могущество Всеволода. Галицкий князь Ярослав Осмомысл, воротив свой отчий стол и не надеясь удержаться на нем, просит покровительства у Всеволода. «Отец и господин!.. – посылает он сказать суздальскому князю. – Удержи Галич подо мной, а я Божий и твой со всем Галичем и в воле твоей всегда». А это был тот самый Ярослав, могущество которого «Слово о полку Игореве» изображает так: «Галицкий Ярослав Осмомысл! Высоко ты сидишь на своем златокованном престоле, подперши своими сильными полками горы Карпатские, заслонивши путь королю венгерскому, преградив доступ к Дунаю… творя суд до Дуная. Молва о твоих грозных подвигах идет по всем странам; ты отворяешь ворота Киева, поражаешь с золотого отцовского престола султанов в чужих землях».

С князьями, не исполнявшими его воли, великий князь Всеволод распоряжался именно как со своими подручниками. Не исполнили его распоряжения рязанские князья и, по приказанию Всеволода, были схвачены и привезены к нему, а по рязанским городам Всеволод разместил своих посадников, Рязань же отдал своему сыну. Когда рязанцы возмутились, Рязань была сожжена по приказанию Всеволода и край присоединен к великому княжению владимирскому. Смоленский князь просил у Всеволода прощения за поступок против воли Всеволода. И в Новгороде Всеволод распоряжался, как хотел, давал Новгороду князей, кого хотел, казнил неугодивших ему новгородских чиновников, не объявляя им вины. Суздальский летописец, рассказывая о великом князе Всеволоде, пишет: «Сего имени токмо трепетаху вся страны и по всей земли изъиде слух его, и вся зломыслы его вда Бог под pуцe его». Другой летописец называет Всеволода «миродержцем Суждальской земли». «Слово о полку Игореве» картинно рисует могущество великого князя суздальского. Призывая Всеволода на помощь плененному Игорю, «Слово» говорить: «Ты ведь можешь Волгу раскропить веслами, а Дон вычерпать шлемами», – таким многочисленным и могучим представляется автору войско Всеволода, великого князя суздальского.

Все, к чему стремился Андрей Боголюбский в смысле безусловного господства во всей Русской земле, господства, не связанного никакими обязательствами, ни старыми ни новыми, казалось, было осуществлено Всеволодом Большое Гнездо; он, по выражению летописца-современника, живет и действует, как «глава земли».

Суздальский князь, в лице Андрея Боголюбского и его преемника, не считается со стариной: он не делится с братьями отцовским наследием, сделавшись великим князем, не едет в Киев, а остается у себя дома и из своего нового города Владимира хочет распоряжаться и в Киеве, и в Новгороде по всей своей воле, а на младших князей смотрит как на своих подручников, таких же слуг, как простые люди. С дружиной он избегает совещаться, собирает около себя людей незначительных, новых, которых сам делает великими, и требует от них не советов, а слепого повиновения. Избранный на княжение вечем старого города, князь Андрей остается жить в новом городе, где большинство населения – люди пришлые, только что основавшиеся, во многом от него зависимые; вече из таких людей не станет поперек дороги князю, а за свое возвышение отстоит князя, если против него пойдут недовольные новыми порядками.

У Всеволода III было шесть сыновей. Старшего, Константина, он посадил в Ростове, где этот князь приобрел большое расположение народа. Чувствуя приближение кончины, Всеволод завещал старший владимирский стол Константину, а Ростов хотел передать второму своему сыну, Юрию. Но Константин не захотел покинуть Ростова и говорил отцу: «Дай мне Владимир к Ростову». Всеволод очень разгневался на сына за такую дерзость и лишил его старейшинства. Созвав во Владимир бояр своих изо всех городов и волостей, купцов, духовенство, он объявил им, что передает старшинство Юрию, и заставил всех присягнуть в том, что они будут поддерживать Юрия. Когда Всеволод умер, Константин заявил свои права на старшинство и владимирское княжение. Произошла усобица. Вмешались новгородцы. Юрий был побежден в битве на Липице в 1216 году и должен был признать старшинство Константина, а новгородцы вновь завоевали себе право выбирать князей по всей своей воле. Благодарный за помощь Константин должен был согласиться на это. Константин княжил не долго, и после него, в 1219 году, великим князем стал Юрий.

С этого года до самого татарского нашествия Ростово-Суздальская земля была избавлена от княжеских междоусобий. Это был период благосостояния Суздальской области. Земля продолжала заселяться; князья строили города, церкви, монастыри. Всеволод III не уступал в ревностном храмостроительстве своему старшему брату; из построек Всеволода особой красотой и изяществом отличается Димитриевский собор, воздвигнутый им во Владимире. Этот и другие храмы строили русские мастера: выписанные Андреем греки оставили, следовательно, учеников. Распространялось и книжное просвещение. Ростовский владыка Кирилл основал книгохранилище и построил палату, где сидели переводчики и писцы и переводили греческие книги на славянский язык. Константин Всеволодович тоже был большой книголюбец и не жалел средств на собирание греческих и славянских рукописей; на своем дворе он основал училище, где русские и греческие иноки обучали детей.

Суздальская Русь в начале XIII века процветала, была самым могущественным и богатым княжеством во всей Русской земле. Великий князь владимирский был великим князем для всей Руси; на всем пространстве от Галича до Суздаля и от Новгорода до рязанских пределов и половецких степей честно и грозно держали его имя. Но вот в половине XIII века над всей Русью опустошительным, всеразрушающим вихрем пронеслось татарское нашествие. Вся Русская земля стала улусом монгольского хана, была обложена данью, князья должны были ездить в Орду и униженно выпрашивать у хана ярлыки на свои же княжения. Южной Русью скоро овладела Литва, и Киев, когда стал оправляться от татарского погрома, оказался пограничным городком великого княжества литовского. Около 1300 года митрополит Максим, «не стерпя татарского насилия, переселился во Владимир со всем житьем; тогда же и Киев весь разбежался», – замечает летописец.

Княжеский род, братское единение которого и братские же коромолы и которые поддерживали единение Русской земли и ее областей, сильно поредел. Много князей погибло в татарское нашествие, другие очутились в зависимости от Литвы, где жизнь заставила их не столько отстаивать свою русскую национальность и самобытность, сколько подчиняться чужим влияниям.

Северо-восточные области Русской земли, земля Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, составили собственно главнейшую часть татарских владений в восточной Европе. Завоеватели поставили в стране своих баскаков и данщиков, наложили на население тяжелую дань, но оставили нетронутым весь внутренний уклад страны, как он сложился к половине XIII века. Князья съездили в Орду и получили ярлыки на свои княжения. Старший из князей, Ярослав Всеволодович, брат погибшего в бою на Сити Юрия, получил звание великого князя и великое княжение владимирское; остальные князья разместились по волостям Суздальской земли так, как это определилось их взаимоотношением, установившимся после Всеволода.

В этой северо-восточной Руси уцелели князья трех ветвей княжеского рода. Во всей Суздальской земле, кроме Ярославской области, княжили потомки Всеволода III Большое Гнездо; в Ярославле случаем, по женитьбе, утвердилась ветвь племени смоленских князей, потомков Ростислава, сына Мономахова; в Рязани сидели князья из племени соперников Мономаха, потомки Ярослава, брата Олега Святославича черниговского. Непрерывная живая связь родства всех этих уцелевших ветвей княжеского рода была порвана. Они чувствовали себя чуждыми друг другу. Сильнейшими были суздальские потомки Всеволода. В их среде установился новый порядок размещения князей по городам и волостям земли. Великое княжение владимирское дети и внуки Всеволода III наследовали в порядке сходном с тем, какой господствовал в южной Руси относительно наследования Киева, т. е. по очереди старшинства: брат после брата, племянник после дяди.

Но только одно великое княжение владимирское и переходило от князя к князю по этой очереди старшинства. Остальная земля распалась на отдельные княжения, как они были унаследованы сыновьями и племянниками Всеволода Большое Гнездо. Эти наследованные волости не вступали ни в общий передел между князьями, ни переходили от одного к другому по старшинству. Эти области стали наследоваться сыновьями князя, который первый получил от отца данную область в княжение. Он передавал ее в наследие своим детям по завещанию. Таким образом, если в киевское время вся земля была владением всего княжеского рода, то на севере земля распадается на отдельные владения отдельных князей; отдельные волости и города становятся каждая бесспорно личной и наследственной собственностью своего князя.

Эти обособленные личные владения получают новое название, называются вотчинами и уделами своих князей. Удел – это отдельное владение, постоянное и наследственное. Киевская Русь такого княжеского владения волостями не знала, как не знала и самого слова «удел». Это слово не встречается в южнорусских летописях. Южнорусский летописец рассказывает о волостях, городах, столах, княжениях, о переходе их от одного князя к другому по старшинству или путем захвата, строго осуждая такие случаи; он знает, как бывало и то, что княжение переходило по старшинству или в нарушение его от отца к сыну, но всегда он знает князя, как временного подвижного владетеля в волости, ее судью и военного стража; удела, передаваемого от отца к сыну по завещанию, в наследство, раздробляемого между наследниками по воле завещателя, южный летописец не знает.

Понятие о том, что князь является постоянным и наследственным владетелем земли, не совсем чуждое и князьям южной Руси XII века, на севере выросло и утвердилось, как господствующий порядок, из тех новых взаимоотношений между князем и населением, какие создавались по мере заселения северо-восточной Руси находниками с юга.

Суздальские князья Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо заботливо устраивали приходящих поселенцев. «Я всю белую Русь городами и селами великими заселил и многолюдной учинил!» – говорил Андрей Боголюбский.

Киевские князья так про себя сказать не могли. Там, на юге, князья были пришельцами в страну, в которой они нашли готовый государственный уклад, там всю землю устроили города с вечами во главе. Здесь же, на суздальском севере, народ приходил в землю, которую устраивал князь. Эта перемена не могла не отозваться на взаимных отношениях князей и народа и не изменить их в пользу верховенства первых. Почувствовав себя старше, князь, как первый заемщик и устроитель земли, стал считать себя и свою семью собственником этой земли. Ведь на его землю, по его зову идет народ, от него получает подмогу, значит, он, князь, и господин всего.

Край оживал на глазах князя: глухие дебри расчищались, пришлые люди селились на новях, возникали промыслы, новые доходы прибывали в княжескую казну. Князю казалось, что это он все делал, что это все плоды его личной деятельности. Отсюда и вырастала привычка смотреть на свое княжение, как на свою полную собственность, которую он сам себе заработал, а потому в праве распоряжаться ею, как хочет.

В XIII веке у князей Суздальской области и устанавливается такой взгляд на свои княжения. Они смотрят на них, как на свои хозяйства, уделы, которыми они владеют и которые устраивают, являются наследственными собственниками земли, судьями и хозяевами населения, которое живет в их владениях, уделах.

Как истые хозяева-вотчинники, удельные князья больше всего заняты увеличением своих хозяйств. Они неподвижно, всю жизнь, до смерти сидят каждый в доставшемся ему по отцовскому завещанию уделе и заботливо заняты лучшим устройством своего владения, чтобы побольше с него доходу получить, побольше земли примыслить, побольше людей-работников собрать, чтобы своим детям оставить доброе, хорошее, богатое наследие. Ради этой цели пускаются в ход все средства; кто посильнее, тот оттягивает куски земли, города и села у слабейших, пуская в ход вооруженную силу. Города и села даются и получаются, как приданое и наследство, продаются, покупаются. Пронырливому, достаточно дерзкому и упорному человеку представляется среди этих обстоятельств широкий простор и возможность постоянно увеличивать свои владения. С конца XIII и в XIV веке некоторые уделы разрастаются очень значительно, и в пределах их возникают новые удельные княжества, князья которых пошли от того первого князя, который этот удел основал; это значит, что его дети, внуки, племянники, получая в наследство земли и города из его приобретений, чувствуют себя в зависимости от этого родоначальника и готовы его именно и его ближайших наследников признавать великим князем. Так возникают с XIV века, наряду с владимирским великим княжением, считающимся, по традиции, старейшим, еще тверское, нижегородское, ярославское, рязанское и московское.

Завещая отдельные части своих уделов сыновьям и внукам, князья дробили свои владения все больше и больше. С каждым поколением все увеличивалось число мелких удельных княжеств.

По смерти Всеволода Суздальская земля распалась на пять частей между его сыновьями. Кроме старшего, Владимирского княжения, возникли удельные княжества Ростовское, Переяславское, Юрьевское и Стародубское. При внуках Всеволода число удельных княжений – двенадцать. Кроме названных, имеются еще выделившиеся из них княжения: Суздальское, Костромское, Московское – выделившиеся из Владимирского; Ярославское и Углицкое – выделившиеся из Ростовского; Тверское и Дмитрово-Галицкое – выделившиеся из Переяславского. Чем дальше шло время и чем более отдаляло князей отдельных уделов от их родоначальников – сыновей Всеволода, тем больше и дробнее становились уделы. Так, например, Ростовское княжество после того, как из него выделились Ярославский и Углицкий уделы, распалось на собственно Ростовское и Белозерское. В XIV и XV веках Белозерский удел распадается на уделы: Шелешпанский, Кемский, Сугорский, Каргопольский, Ухтомский, Судский, Андожский, Вадбольский, Белосельский, Белозерский. Ярославское княжество за это же время дробится на уделы: Моложский, Сицкий, Новленский, Юхотский, Заозерский, Кубенский, Курбский, Шехонский, Бохтюжский, Ухорский. То же дробление происходило и в большинстве других уделов.

Дробление это приводило во многих случаях к крайнему измельчению уделов. Так, в XV веке на речке Андоге, среди рассеянных по ее берегам сел и деревень, не было ни одного городка, а между тем здесь находилось целых три удела: Андожский, Шелешпанский и Бохтюжский. Самая резиденция иного удельного князя в этом краю имела вид простой барской усадьбы, одинокого большого двора. В XIV веке на реке Кубени стоял княжеский двор заозерского князя Димитрия Васильевича. Подле двора находился храм во имя Св. Димитрия Солунского, вероятно, этим же князем и построенный в честь своего ангела; в стороне от княжеского двора, по берегу озера, раскинулось сельцо Чирково, – вот и вся резиденция мелкого удельного князя тех времен.

По своему строю удельные княжества больше походили на большие и мелкие имения-вотчины своих князей, чем на государства. Удельные князья больше думали о хозяйственном устройстве своих владений, об их доходности и величине, чем об устройстве государственной жизни, законодательстве, управлении, о благах и удобствах живших в их княжествах людей. Ни одного законодательного памятника, исходящего от княжеской власти и сколько-нибудь общего характера, не дошло до нас от этих времен.

Татары не только не препятствовали, а скорее способствовали усилению удельного порядка: постоянное княжеское владение было для них удобнее, так как давало возможность легче и удобнее собирать дань; эту дань легче было спросить на том князе, который прочно сидит на своем месте и бережет свое владение, чтобы сохранить его от разорительного наказания за невзнос дани; такой князь позаботится, чтобы дань была собрана и послана в Орду вовремя.

Внутренней замкнутости и крайней раздробленности удельных княжеств немало способствовали общие географические условия Суздальской страны. Попав под татарскую неволю, край оказался как бы вырезанным из мирового общения народов, предоставленным самому себе. С юга запирала его беспокойная степь, с запада – враждебная Польша и Литва; на восток податься некуда: татары и пустыня; на север мерзлые тундры и льды Белого моря. Реки края текут в разных направлениях и течением своим образуют крайне прихотливую и запутанную сетку речных путей. Течения этих рек и речек создают удобные и ясные границы между отдельными большими и малыми частями земли. По течению рек и речек страна удобно и естественно распадается на отдельные части. Недаром большинство мелких уделов так и прозывалось по рекам, которые их орошают и течением своим определяют. Благодаря рекам и речкам, их обилию и характеру течения, создается прекрасная возможность передвигаться по этой глухой лесистой стране, но выбраться из нее на широкий морской простор нельзя. Самая большая река страны, Волга, впадает в закрытое Каспийское море и в громадной части своего течения пролегает по чужой и враждебной стране; Северная Двина далека и идет в льды; Днепр стал почти чужой рекой, Западная Двина – тоже.

Народу, поселившемуся здесь, волею судьбы предстояло жить своим трудом, работая только на себя. И вот широкая внешняя торговля, которая так характерна для киевского юга, замирает здесь совсем, превращается в узкую внутреннюю, еле прозябавшую. Главным занятием жителей становится земледелие. Города возникают здесь туго, да и то их обитатели по занятиям мало чем отличаются от жителей сел и деревень; села и деревни расставлены редко и немноголюдны.

И по внешнему виду городские и сельские поселения Суздальского края были иные, нежели в южной Руси. Там постоянные внешние опасности заставляли людей селиться теснее, большими по населению и сравнительно малыми по пространству городами и слободами. На суздальском севере пришлось селиться иначе. Среди лесов и болот поселенец не скоро находил удобное для поселка и годное для обработки место. Очень обширные такие места были редки и вкраплены в непроходимую чащу лесов, изобильно покрывавших этот северо-восточный угол Русской равнины. Селиться поселенцам приходилось небольшими деревнями, большею частью в один, два, три двора. Подготовка земли к обработке и самая обработка были очень тяжкие и трудные. На выбранном под пашню сухом месте поселенцу надо было выжечь лес, выкорчевать пни, немудреной деревянной сохой, часто не имевшей даже железных сошников, поднять целину. Выжигая лес, поселенец сильно удобрял золой суглинок и несколько лет подряд получал хороший урожай. Когда почва истощалась, земледелец покидал ее, «запускал в перелог», отсюда и такой способ обработки земли называется переложным. Свое жилье и работу земледелец переносил на другое место, иногда довольно отдаленное, ставил новый починок, подымал новь, опять несколько лет снимал урожай, а потом шел искать новой целины. Так, передвигаясь с места на место, земледельческое население нового края постепенно овладевало им и, проникая все дальше и дальше, добралось постепенно до Урала и Белого моря на севере и приблизилось к средней Волге и Приуралью на востоке. Так на суздальском севере, жившая прежде, на киевском юге, преимущественно торговлей и промыслом для торговли, Русь становится земледельческой, работающей на земле и в лесу только для себя, на свой пpoкорм. Это был настоящий богатырский труд. Недаром любимым богатырем этой страны в ее былинах является «мужик залешанин» Илья Муромец, крестьянский сын.

При раздробленности поселений, отсутствии крупных городов, при замкнутом сельскохозяйственном образе жизни этих городов, городские веча постепенно приходили в упадок. В новых городах население, состоявшее из людей пришлых, призванных и поселенных князем, получивших от него разные льготы и помощь при поселении на новых местах, не имело никаких своих интересов, противоположных интересам князя, да и просто еще не успевало слиться в дружную единую массу, сплоченную общими нуждами и выгодами; на юге эти нужды и выгоды связаны были с торговой деятельностью; на суздальском севере народу приходилось жить не торговлей, а земледелием, разрабатывая княжескую землю; тут могла скорее создаваться зависимость от князя каждого отдельного человека, нежели отдельных групп населения, вынужденных, благодаря естественным условиям края, жить враздробь. Татарский погром довершил дело падения вечевой жизни в Суздальском краю. Разоренные татарами города обеднели. Татарская дань выжимала с городов последние средства, торговля и промыслы, какие были, хирели, и города долго не имели возможности сколько-нибудь поправить свое благосостояние, стали слабы и зависимы от князя. Смена и назначение князей происходит теперь в порядке наследования от отца к сыну и зависит еще от воли хана; пало, следовательно, важнейшее по своему значению дело веча – призвание и изгнание князей. В Киевской Руси общественною и государственною жизнью руководили вече и князь, в Суздальской во главе общества остается только князь.

Можно представить себе, как складывалась жизнь в удельных княжествах-хозяйствах XIII и XIV веков. Вот молодому князю отказан по духовной грамоте его отцом в удел более или менее обширный край, мало населенный, необработанный. Приехав в доставшуюся ему вотчину, князь находил в ней все в большом беспорядке, если это была новая, только что выделяемая вотчина: ни управление ни сбор даней и оброков не устроены, неизвестно даже, могут ли еще быть какие-либо доходы. С князем приехали бояре и слуги вольные, вызвавшиеся служить ему, и холопы, слуги подневольные, молодые и старинные, заслуженные, данные ему отцом. Все они будут его ревностными помощниками в устройстве края, хозяйства и управления в нем, потому что благополучие и богатство князя обеспечивает их собственное благосостояние и мирное доходное житие.

Прежде всего выбирают место для резиденции князя. Если есть городок, то поблизости от него высматривают место угожее и доброе на высоком берегу реки, откуда открыто видно далеко вширь и вдаль на все места, леса, луга и угодья. Селиться в городе князю не с руки. В городе свежи еще воспоминания недавнего татарского погрома, там живет ханский численник и данщик, а то и сам баскак; князю приходится «дружить» с ними, а эта «дружба» так больно порой задевает чувство человеческого достоинства, унижает князя. После, когда ханские чиновники удалились из русских городов и князь сам стал исполнять их обязанность по сбору ордынской дани, у русских князей осталась привычка проводить много времени вне города, в «своей» деревне-вотчине. Дом и двор строят крепко и устойчиво из векового леса, обносят крепким тыном и рвом; по углам и на воротах ставят сторожевые башенки, тоже деревянные. Камня в стране мало, и жилье каменное строить и не любят и плохо умеют. Двор приходится крепить, потому что время тревожное: многие из разоренных татарами образовали с голода и горя вооруженные шайки и грабят своих и чужих. Князь осторожен и живет с опаской; на дворе у него помещается небольшой отряд испытанных воинов, младших дружинников, отроков. На дворе ставят небольшую церковь и прочные кладовые и амбары, куда будут свозить на хранение те запасы, которые князь будет собирать со своих подданных работников.

Вся земля в уделе, после того как устраивалась хозяйственная разработка вотчины, распадалась на три большие доли – на землю дворцовую, черную и боярско-монастырскую. Дворцовые земли – это те, доходы с которых натурой поступали прямо на содержание княжеского дворца. Эти земли обрабатывались дворовыми холопами князя, его страдниками, или отдавались в пользование вольным людям, крестьянам, с обязательством ставить на дворец известное количество хлеба, сена, рыбы, подвод, даже работников, когда в страдную пору не управлялись на княжеских землях его холопы. Черными назывались земли, которые издавна были заняты поселенцами или самим князем сданы в аренду, на оброк отдельным людям или целым обществам; эти земли назывались еще оброчными. Так как вся земля в удельном княжестве считалась собственностью князя, то за пользование ею, как бы давно это пользование ни установилось, надо было платить князю деньгами, натурой, трудом, как придется, как потребует князь-хозяин. Создавалось таким образом в удельных княжествах такое положение, что весь народ, живший в княжестве, работал на князя в прямом смысле этого слова. Удельное княжество тем самым все более и более сближалось с хозяйством, и чем мельче было княжество, тем больше походило оно на имение, сельскохозяйственную вотчину. Те земледельцы, которые снимали княжескую землю и брали у князя подмогу, назывались дворцовыми людьми; те, которые обрабатывали землю, ими самими или их предками занятую, назывались людьми черными. Но так как земля в уделе, кто бы ее ни обрабатывал, считалась все равно княжескою, то большой разницы между дворцовыми княжескими селами и черными волостями не было: дворцовые люди работали преимущественно на князя, но должны и дани платить, черные люди работали преимущественно на себя и на уплату даней, но несли известную работу и на княжеский дворец.

Все это земледельческое население удельного княжества – свободные люди. Рассчитавшись с князем, уплатив ему подмогу, съемщик участка земли в дворцовом селе, как и человек, обрабатывавший черную землю, могли уйти в другое княжество, к другому землевладельцу.

Путь между княжествами «чист, без рубежа», как тогда говорили. При таком положении дела устанавливаются между князем и работающими на его земле в его уделе такие взаимоотношения, когда приходится говорить, оценивая эти взаимоотношения, не столько о государе и подданных, сколько о хозяине и работниках, более зависимых и менее зависимых от хозяина. Кто в каком княжестве жил, тот князю этой земли и подчинялся, у него искал суда, ему жаловался на обидчиков, ему платил те дани и оброки, какие князь устанавливал как единственный полный собственник земли своего удела. Переходя на житье и для работы в другое княжество, человек тех времен никакой измены прежнему своему князю не чинил, он только переходил к другому хозяину. В каждом уделе были, кроме того, еще земли, принадлежащие боярам и монастырям. Эти землевладельцы водворились здесь иной раз раньше, чем край стал особым княжеством. Затем предки князя и он сам создавали частных землевладельцев, раздавая землю отдельным лицам и монастырям: монастырям – для спасения души, а отдельным лицам – на условии, что получивший землю будет «служить князю», т. е. будет по его требованию являться вооруженным и в сопровождении условленного количества вооруженных слуг на воинскую службу. С церковных земель тоже поставлялись, по требованию князя, вооруженные слуги, и потому вся земля, с которой князь получал своих воинов, носила название служилой.

Устраивая хозяйство на занятой или пожалованной земле, монастыри и бояре выхлопатывали у князя льготы от дани и повинностей на несколько лет для людей, которые сядут у них. Земледельцы, селившиеся на монастырской земле, становились людьми церковными и освобождались от суда княжеского по всем делам, кроме душегубства, разбоя и кражи с поличным. Княжеские дани собирались в монастырских и боярских именьях самими владельцами; население, таким образом, освобождалось от обременительного наезда княжеских сборщиков, которых надо было поить, кормить и давать им постой. Благодаря этим льготам земледельцы предпочитали селиться на землях боярских и монастырских. Следствием этого было то, что земледельческое население удельных княжеств в большом количестве оказалось зависимым от монастырей и бояр не только в хозяйственном отношении, но и по суду и управлению. Монастырские и большие боярские вотчины, владетели которых обладали правом суда в своих вотчинах и правом податного обложения живущих у них людей, сделались как бы маленькими государствами в удельных государствах. «Если княжества, – замечает проф. М.К. Любавский, – по преобладанию в них хозяйственных интересов и деятельности близко подошли к частным именьям, вотчинам, то и эти последние в свою очередь сделали шаги навстречу княжествам и превратились в маленькие государства».

Дворцовыми землями князя управлял дворецкий. Кроме доходных земель, князь выделял обыкновенно себе в пользование разные доходные статьи в стране. Эти доходные статьи назывались «путями»; известны сокольничий, ловчий, конюший, стольничий и чашничий пути. Пути сокольничий и ловчий являлись ведомствами княжеской охоты, конюший – коневодства, стрельничий – княжеского стола, чашничий – дворцового пчеловодства и княжеских питий; к каждому из этих путей были приписаны на его содержание и разработку села, угодья, слободы в городах; эти земли и население их выделялись из общего управления и были подчинены во всем особым чинам княжеского дворца – сокольничьему, ловчему, конюшему, стольнику, чашнику; эти чины назывались путниками, т. е. заведующими путями, т. е. статьями княжеского хозяйства. Эти слуги князя по его личному хозяйству назначались им часто из людей подневольных, из его холопов, заслуживших доверие князя, выслужившихся уменьем угодить и знанием дела. Эти подневольные доверенные слуги в почете у князя, несмотря на их холопское положение; в своей духовной грамоте, покидая славу и богатство мира сего, князь не забудет отпустить на волю такого верного слугу.

Но пути давались в заведывание и свободным слугам князя, его боярам. В награду за службу или по условию, заключенному с вольным слугой, князь отдавал ему в «кормление» тот или иной путь. Это значило, что, собирая с данного пути княжеский доход, путник известную часть собранного удерживал в свою пользу. Путному управителю были подчинены в разных местах удела земли и люди, составлявшие известный путь; он смотрел за правильностью хозяйства этого пути, собирал доход, судил людей, занятых по обработке данного пути. Для управления и суда удельные княжества распадались на волости; управлять волостями и держать там суд князь посылал кого-либо из своих вольных слуг. Это было тоже кормление, так как часть сборов и пошлин поступала в пользу волостеля. Управители городов назывались наместниками. Военное управление стольным городом поручалось тысяцкому.

Все эти высшие начальники путей, наместники и волостели составляют плотный круг ближайших сотрудников и сподвижников князя. Народ величает их боярами. Сам князь называет бояр, ведающих отдельными сторонами хозяйственно-государственной жизни его княжества, своими «боярами введенными». Обыкновенно это люди известные, предки которых тоже служили князьям и на этой службе приобрели и служебный опыт, и хорошее состояние, и известность. К детям таких людей преемственно переходит известность и доверие князя, и, когда он оглядывается вокруг при вопросе о назначении на какое-либо место доверенного человека, прежде всего вспоминает он своих «природных» слуг. Бояре князя – это его избранные доверенные, потомственные слуги, которые служат ему так же, как их отцы и деды служили отцу и деду князя. Князь держит их в почете и строго отличает от новых слуг. Князь может поставить во главе управления каким-либо «путем» и нового человека, но такой новый человек не будет боярином введенным, он только «путник». Но и введенным боярам давались обыкновенно в пользование, «в путь», как тогда говорили, дворцовые земли и угодья, если у боярина было мало имущества; тогда такого боярина называли «путным боярином». Боярин введенный мог быть и путным, но «путник», только потому, что он правит «путь», не мог быть боярином введенным.

Боярин введенный всегда при князе, если не послан для отбытия какой-либо важной должности; и все грамоты, исходящие от лица князя, непременно упоминают имена присутствовавших при составлении ее бояр. Боярин – старший служилый человек князя, он водит в бой его полки, именем князя творит суд и расправу или управляет, чтобы покормиться, каким-нибудь крупным городом в княжестве: это его награда за верную службу. Недовольный своим князем боярин мог уйти к другому удельному владетелю, и измены тут никакой не видели: просто расходились недовольные друг другом слуга и хозяин. Ушедший продолжал считаться владельцем земли в княжестве, которое покинул, мог приобретать земли и угодья и в новом месте своего служения. «Боярам и слугам вольным воля, – договаривались между собой удельные князья, – а селы и домн им свои ведати, а нам в них не вступатися».

Таким образом двор даже среднего удельного князя должен был отличаться сравнительным многолюдством, благодаря обычаю каждую часть княжеского дохода и самого княжества поручать в заведывание отдельным лицам. Так как многие из таких поручений носили характер награды, то были сравнительно кратковременны, продолжались год, два, редко три.

Состав окружавших князя лиц отличался поэтому большой подвижностью. Каждый почти день одни слуги прибывали с «кормлений», другие отбывали. Менялись постоянно и носители должностей; так, казначей и дьяк могли отправляться в посольскую поездку, на съезд с боярами соседнего князя для улажения пограничного сбора, дворецкий мог уехать по приказанию князя для разбора тяжбы игумена подгородного монастыря в дальнем уезде с посадскими.

Бояре всегда рядом с князем, во все радостные и грустные минуты его жизни. Князь слушает их, думает с ними «добрую думу, кая пошла бы на добро»; князь знает, что его бояре хотят ему добра, ищут, как бы ему «безбедно прожити»; они служили еще отцу его, знают, что посоветовать князю, чтобы ему «княжити на добро христианом малым и великим».

Заболев тяжко, князь велит писать духовную. Кругом него собираются бояре; с ними он всю жизнь «веселился и скорбел, отчину соблюдал и укреплял», они же должны присутствовать при его смертном часе. В своей душевной грамоте князь описывает весь заведенный им порядок и завещает детям поддерживать его. Его сотрудники, бояре, лучше всех знали, чего хотел князь, к ним обращал умирающий и свое последнее слово, заклиная их служить вдове своей и детям. «Припомните, – писал князь, обращаясь к боярам, – на чем вы дали мне слово некогда: положить головы свои, служа мне и детям моим; и вы, братия моя бояре, послужите им от всего сердца, в скорби не оставьте их, напоминайте им, чтобы жили в любви и княжили, как я в грамоте душевной указал им, как разделил между ними свою вотчину».

Каждое утро, после обычных молений и завтрака, князь выходил зимой в обширные сени своего дома, а летом на крыльцо или просто на двор. На разостланную медвежью шкуру, охотничий трофей князя, служители ставили скамью или «стуло», т. е. кресло, и князь садился, окруженный своими родственниками и приближенными, готовый встретить и рассудить всех, имевших к нему дело и надобность. Здесь присутствует и духовник князя, с которым он совершал утренние молитвы, и дьячок, который пел и читал молитвословия, а теперь с пером за ухом и чернильницей на шее, с пуком бумаги под рукой, готов вести все несложное канцелярское дело удельного государствования и хозяйства.

На княжеский двор собирались начальники всех «путей» – у каждого было что доложить князю, спросить верховного распоряжения или одобрения собственных распоряжений. Набиралось много и посторонних просителей. Не поладившие с дворецким крестьяне, хотевшие снять землю в дворцовых угодьях, били челом князю, чтобы он оброку сбавил; погорельцы-крестьяне приходили просить помочи; потерпевшие неудачу в хозяйстве от града, засухи или мороза, со слезами, земно кланяясь, просили самого князя повременить спрашивать с них оброки; недовольные судом наместников и волостелей шли тоже на княжеский двор и молили суда правого и милостивого.

Князь, по мере возможности, тут же удовлетворял все просьбы, «поговоря» с теми из своих советников-слуг, которые по своей должности или опыту ближе стояли к данному делу. Такой совет князя по какому-либо более или менее важному делу с несколькими из своих бояр и был думой князя с его боярами. Ни князь ни бояре не настаивали на том, чтобы все они, сколько их есть налицо при дворе, присутствовали при решении повседневных дел, возникавших в уделе. Князь властен и один разрешить всякое дело; но он предпочитает позвать двух-трех бояр, которым, по его мнению, ближе других это дело ведомо, и решает, поговорив с ними; имена этих бояр прописываются в самом решении вместе с именем дьяка, писавшего грамоту, если только она дается. Умрет князь, давший грамоту, и владелец ее станет просить подтверждения ее у нового князя, или, если даже при жизни первого князя его наместники нарочно или нечаянно нарушат те права, которые дает грамота ее владельцу, – на кого тогда сослаться потерпевшему в своей жалобе, как не на лиц, подписавших грамоту? Сам князь руки к грамотам не прикладывает, это и не повелось, да и писать-то он, случалось, не умел, «книгам не учен беаше», а только «книги духовные в сердце своем имяше». Если нельзя было решить дело немедленно, требовались справки, свидетели, бумаги, то князь назначал срок, к которому жалобщик должен был представить все доказательства справедливости своей жалобы.

Много самых разных и неожиданных дел приходилось разрешать князю каждый день. В больших великих княжениях таких дел набиралось столько, что одному человеку выслушать их и порешить не было никакой возможности; тогда князь великий «приказывал» целые распорядки дел кому-либо из своих приближенных. Возникал «приказ» такого-то боярина или дьяка, куда жалобщиков и направляли. В приказе решали дело окончательно, но все-таки «доложа» великому князю. Дьяки докладывали боярам текущие дела по ведомству каждого и писали грамоты; у каждого дьяка были свои «ларцы» для хранения судных списков и других грамот.

Покончив с делами и просителями, выслушав гонцов, «пригнавших» с уезда, приняв «богомольцев» и людей, принесших ему «в почесть» какую-либо «диковину» – большую щуку, пойманную в озере, или шкуру матерого медведя, или кусок бархата немецкого, через Новгород попавший путем торга в княжество, князь отправлялся посмотреть, что привезли сегодня из оброков и даней и как складывают все привезенное добро в прочные дубовые амбары и закрома. Так проходило время до обеда. После обеда, соснув, князь был не прочь, коли позволяло время, вызвать к себе ловчего или сокольничего и поговорить с ними о состоянии охоты, о возможности отправиться на охоту сегодня или завтра. Если не охота, то предполагалась просто прогулка в монастырь к уважаемому игумену, святому старцу для поучительной беседы с ним, или князь шел в гости к кому-либо из бояр. К вечерне князь обыкновенно дома и после вечерен до ужина проводит время с семьей, с которой утром успел только поздороваться. Сын, впрочем, все время при отце и с измальства навыкает «делу», присутствуя при всех решениях отца. В долгие зимние вечера князь любит развлекаться, слушая слепых певцов и сказочников.

Такое мирное течение жизни, впрочем, довольно редко бывает длительно и устойчиво. Удельному князю надо зорко смотреть за своим добром. Соседи не дремлют – того и гляди, забежит кто-нибудь из них в Орде перед ханом и оттягает себе кусок соседской земли. Надо дружить с татарами, посылать в Орду деньги и припасы, почаще там напоминать о своей верности хану, а то появится отряд татар, нехристи пограбят, пожгут княжение да и выдадут ярлык на него сопернику-соседу: ступай тогда в Орду, умоляй с унижениями и поклонами хана вернуть дедину и отчину. Потратишься много, а вряд ли вымолишь, особенно если ярлык подхватил московский князь: этот не любит упускать того, что ему раз попало в руки, и не видать тогда удельному державцу доброй половины своих владений, если ему даже повезет у татар и удастся заслужить снова доверие хана. Эти тяжелые заботы часто нарушают мирное хозяйственное житие удельного князя, и чем меньше его удел, чем слабее он, тем тяжелее ему приходится.

Приглядываясь пристальнее к условиям и обстоятельствам хозяйственной и политической жизни удельных княжеств ХIII и XIV веков, ученые находят в формах выражения этой жизни большое сходство с теми фактами хозяйственного и политического быта, который господствовал в средневековой Западной Европе и характеризуется выражением «феодализм». В смысле сходства отмечают прежде всего основные черты: 1) раздробление государственной власти и землевладельческий ее характер, 2) наличие последовательного ряда государей-владетелей, различающихся один от другого по количеству верховных прав.

Верховным государем над всей Русью является в это время хан Золотой Орды, царь, как его зовут люди книжные. От него получают ярлыки (инвеституру) великие князья – владимирский, московский, тверской, рязанский; если положение хана соответствует месту, занятому в средневековой Европе императором Священной Римской империи, то положение великих князей может соответствовать положению королей. Под великими князьями были князья удельные, как герцоги в средневековой Европе были под королями. Еще ниже стояли бояре-землевладельцы и монастыри, обладавшие правом суда и сбора даней в своих имениях. Суверенитет в удельной Руси принадлежал хану, а от него князьям великим и удельным, и выражался в праве дипломатических сношений, в праве иметь свою монету, раздавать землю и т. д.

На западе многие феодальные сеньоры присвоили себе суверенные права, называли себя государями и стремились во всем поступать, как независимые государи. Наши бояре-землевладельцы и монастыри не выбились из-под власти удельных князей. Вольные слуги свободно переходили от одного князя к другому; служа одному князю, вольные слуги могли иметь вотчины в уделе другого; служа по договору кому хотел, вольный слуга по суду и дани зависел и от того князя, в уделе которого была его вотчина. По замечанию В.О. Ключевского, удельный князь «похож на сеньора, но его бояре и слуги вольные совсем не вассалы», потому что в их отношении к князю нет: 1) обязанности служить тому князю, во владении которого находится вотчина боярина, и 2) нет наследственной обязательности службы; в уделах поземельные отношения вольных слуг строго отделялись от служебных.

«Значительный удельный князь правил своим уделом посредством бояр и вольных слуг, которым он раздавал в кормление, во временное доходное управление, города с округами, сельские волости, отдельные села и доходные хозяйственные статьи с правительственными полномочиями, правами судебными и финансовыми. Некоторые бояре и слуги сверх того имели в уделе вотчины, на которые удельный князь иногда предоставлял вотчинникам известные льготы, иммунитеты, в виде освобождения от некоторых повинностей или в виде некоторых прав судебных и финансовых. Но округа кормленщиков никогда не становились их земельною собственностью, а державные права, пожалованные привилегированным вотчинникам, никогда не присвоялись им наследственно. Таким образом ни из кормлений ни из боярских вотчин не выработалось бароний». Получалось соотношение, сходное с западноевропейским феодальным, но не тожественное. Бояре и слуги вольные, поряжаясь на службу удельному князю, били ему челом; князь давал им за службу жалованье; это то же, что в феодальных европейских отношениях бенефиций; получал его человек также до тех пор, пока служил. На Западе, как бенефиций, раздавалась преимущественно земля. Удельные князья тоже раздавали своим слугам участки своей дворцовой земли, но чаще и больше раздавали в качестве жалованья за службу «в кормленье» должности; земли было много у бояр, и они предпочитали получать кормленье от должностей, так и писалось в грамотах, например: «пожаловал есмя Ивана Григорьевича Рыла… волостью Лузою (т. е. волостелем в Лузу) за выезд к нам, в кормленье. И вы все люди тое волости, чтите их и слушайте, а они вас ведают и судити и ходили велят у вас тиуном своим»…

«Эти кормленья на Западе, – говорит проф. М.К. Любавский, – как известно, сделались наследственными ленами: там герцоги – наши воеводы, графы – наши наместники, вице-графы, или виконты – наши волостели, сделались наследственными обладателями своих должностей и сопряженных с ними доходов. Но у нас кормленья не сделались не только наследственными, но даже и пожизненными, давались обыкновенно на года и вообще на короткие сроки. Причиною этого была бедность наших князей, которые не имели возможности зараз кормить всех своих слуг, а должны были соблюдать в этом отношении известную очередь». То, что есть феодального во всех этих чертах русской жизни удельных времен, наблюдается не очень последовательно и определенно; по-видимому, это феодальное начало было совсем еще в зачатке своего развития, а развиться дальше и отвердеть в определенных формах не могло потому, что в условиях того времени было гораздо больше стремления к образованию крупного государства, а не к дроблению на мелкие владения. В довольно прочно сбитое целое связывала тогдашнюю удельную Русь татарская власть, которая не позволяла отдельным частям земли обосабливаться и все их вместе заставляла ощущать тяжесть ига, как общенародное бедствие. И князья и народ жили стремлением сбросить это иго. Народные восстания против татар, особенно в первое время их владычества, и постоянная оговорка в княжеских договорах: «оже ны Бог избавит от Орды», отчетливо говорят, насколько живо было это стремление; идейно оно должно было поддерживать чувство национального единения всей Руси.

Затем, все княжества удельного времени жили строго обособленной хозяйственной жизнью, но это не нарушало их связи, как русских княжений, составлявших одну Русскую землю. Собственностью князей была земля, а люди, жившие на их землях, были свободны, могли жить в каком княжестве хотели, легко переходя из одного в другое, ибо «путь между княжествами был чист, без рубежа». В чьем княжестве жил тогдашний русский человек, тому князю он и платил подати, у того и судился, все ведь князья были одного рода, все княжения были русскими княжениями, все говорили одним языком, исповедывали одну веру, а потому распадения великорусской земли на отдельные государства и не произошло.

Произошло другое. Удельные княжества, которые раздробились на слишком мелкие хозяйства, потеряли характер княжений и превратились в простые большие и малые имения; те же княжества, которые не дробились между многочисленными наследниками, а росли и собирались в одних руках, усиливались, вбирали в себя мелкие княжества, пуская для этого в ход и свою силу и свои богатства.

Между такими крупными княжествами возникало соперничество и столкновения. В конце концов жизнь привела к тому, что одолело все удельные княжества одно, оказавшееся самым сильным. То было московское княжение; силою и золотом оно вобрало в себя все удельные княжества великорусской земли и тем самым превратилось в Московское и всея Руси государство.

Главнейшие пособия: С.М. Соловьев «История России с древнейших времен», тт. II и III; В.О. Ключевский «Боярская дума Древней Руси»; его же «Курс русской истории», чч. I и II; Н.П. Павлов-Сильванский «Феодализм в удельной Руси»; Н.И. Кареев «В каком смысле можно говорить о существовании феодализма в России?»; М.К. Любавский «Лекции по древней русской истории до конца XVI века»; М.А. Дьяконов «Очерки общественного и государственного строя Древней Руси»; А.В. Экземплярский «Великие и удельные князья северной Руси в татарский период».