Утром понедельника они с Полиной встретились возле Исполкома столицы — старого пафосного здания. Полли по такому случаю оделась в бледно-розовый костюм с нежнейшим шелковым топиком белого цвета, украшенным кружевом, Вероника провела выходные в постели с женихом, поэтому явилась одетой в то же черное платье-футляр, в котором накануне сидела в папином офисе, на плечи накинула пиджак любимого дизайнера.
— Ты уверена? — в последний раз спросила девочка с голубыми волосами.
— Абсолютно.
Она решительно взялась за бронзовую ручку массивной дубовой двери, щедро оформленной позолоченной резьбой. Ничего не получилось. Вероника недоуменно хлопнула глазками и потянула сильнее, снова без результата.
— Ну вы даете, девчонки! — раздался веселый мужской голос.
К ним подошел сотрудник полиции.
— Эта дверь открывается дважды в год по крупным государственным праздникам.
Вероника закатила глаза.
«Вот так всегда!»
Понастроят красивого и пафосного, выставят как на витрине и не пользуются. Отец называл это комплексом бедняка и ругался, когда Лена пыталась накрыть стол сервизом попроще. В результате оба фарфоровых сервиза теперь неполны, заменять разбитые тарелки копиями папа тоже не разрешает.
— Но нам нужно в Исполком! — воскликнула Полина.
— Тогда вам туда.
Полицейский указал за угол. Вход действительно оказался с другой стороны, дверь выглядела не такой нарядной, зато перед ней стояла толпа журналистов и много людей в форме. Вероника тут же вспомнила свои суды, сердце застучало чаще.
Ее узнали. Толпа с микрофонами и камерами ринулась к ним.
«Ну, началось!»
Она честно оттарабанила текст, написанной девушкой из рекламного агентства, на вопрос об ориентации кокетливо ответила:
— Не скажу.
На другие отвечала Полли. Она была, как говорится, в материале и совершенствование не боялась камер, ей откровенно льстило внимание прессы. Вероника включалась, только когда надо было сказать какую-нибудь гадость.
«Надо же поддерживать имидж».
Сам Исполком не оставил яркого впечатления в памяти. Госучреждение как госучреждение, убери лепнину и флаги, получишь обычный офис. Бумаги принял безликий человек в сером костюме.
«Такому шпионом бы работать. Ни одной запоминающейся черточки».
Он принял документы, выдал копию с печатью и сказал подняться наверх, чтобы зарегистрировать уведомление о проведении демонстрации. Так он назвал гей-парад. Голос тоже был ничем не примечателен — ни высокий, ни низкий, без акцента и выразительных интонаций.
— Мы сделали это, — твердила Полина, пока они поднимались по мраморной лестнице. — Мы правда сделали это!
— Все равно откажут.
— Знаю! Но сам факт!
Вероника с трудом удержалась, чтобы не пожать плечами или, не дай Бог, не спросить:
— Раз для тебя это так важно, зачем требовала деньги за участие? Да еще торговалась.
Наверху милая девочка в черном костюме записала в большой черный гроссбух, сняла еще копию и поставила целых две печати.
— Ответ поступит в течение трех рабочих дней.
— Спасибо.
Вероника едва не расхохоталась, представив реакцию отца. В уведомлении о проведении гей-парада она указала домашний адрес и телефон.
«Впрочем, папа узнает раньше».
Какие, в самом деле, три рабочих дня, если новость появился сегодня в интернет-портале и в городских новостях. Впрочем, что-то ей подсказывало, что отец узнает об ее выходке не от журналистов.