Дорога через миры

Иван Мроев. Ночной автостоп

Темна трасса, далека дорога, тяжела канистра с бензином. Долго ли, коротко ли, а повстречал шофер Василий человека из таинственного племени Гайии. Племя то, владетели полосатых жезлов, при дороге жило, и дорогой кормилось. Не к добру встреча… ой, не к добру. Скрутил шофер Василий кукиш, да не исчезло чудище дорожное. Засмеялось лишь и молвило Василию человеческим голосом…

Весело тренькнул телефон. Дальнобойщик коротко извинился и снял наигрывающий мобильник с держателя.

— Алло?.. Да, родная… — поздоровался он. Я повернулся к окну, невольно слушая его слегка сонный голос. — Скоро буду… Угу. Поворот скоро,… нет, не засыпаю, я тут попутчика подобрал, болтаем… Да не бойся, автостопщика. У него куртка в светополосах, рюкзак здоровенный, знакомая братия… Не засну, не засну, он такие истории рассказывает — закачаешься…

Ещё бы, мои истории многим нравятся. Когда-то я хотел стать писателем. Богатым и знаменитым… Ладно, горечь прочь — скоро рассвет. Вовремя попутка сворачивает, мне уже пора.

За окном проплывает сосновый лес, в предрассветных осенних сумерках слегка затянутый тонким саваном тумана. Деревья растут на взгорке: земля не затоплена, покрыта толстым слоем мягкого мха. Помню… ночевать в таком — одно удовольствие. Среди молодого сосняка много лежащих деревьев: стащишь несколько брёвнышек, крест-накрест положишь, сложишь небольшой шалашик из веток, чтоб занялось, а потом всех делов — подкармливать голодное пламя скрещёнными поленьями.

Давно у костра не ночевал.

Уже второй год.

Хотя нет — на «Эльбе», фестивале автостопщиков, был пару раз. Кажется, на осенней и летней.

Фары КамАЗа выхватили из темноты знак поворота.

— Ну и всё, здесь я сворачиваю, — сказал водитель. Глянул на меня и предложил: — Может, ко мне заедем, у меня и переночуешь? Тут от дороги всего три километра. Отоспишься хоть.

— Нет, спасибо, командир, — поблагодарил я и похлопал по рюкзаку. — У меня палатка, «черепашка», я за десять минут жильём себя обеспечу. Мне привычней.

— Ну как хочешь… — согласился шофёр, останавливая машину. — Всегда удивлялся вашей братии. Не по билету, на авось, я б ни за что не поехал.

— Командир, многие не понимают как можно вот так, месяцами, в рейсе странствовать. Даже по работе. Ведь страшно: там, за поворотом — уже другой мир, другие народы, лешие, чудища… разница лишь в масштабах. Но для многих и раз в год на природу к озерцу выбраться — уже туристический поход. Так же?

— Так, — согласился шофер, — тесть до сих пор понять не в силах. Хоть и гордится. В своё время, наверное, тоже хотелось поездить-поколесить, да всю жизнь — бухгалтером при заводе. Выходит, у нас обоих — жизнь дорожная… О! Смотри-ка — похоже, из твоей братии кто-то стоит. Вдвоём веселее будет.

Чуть дальше поворота и вправду стоял худощавый парень. Фары высвечивали разноцветные полосы фликеров — должно быть, нашитых на куртку. На голове у парня горел фонарик. Я попрощался с дальнобойщиком и, прихватив рюкзак, выбрался из кабины старенького КамАЗа. Железный трудяга, пыхнув напоследок глушителем, скрылся за поворотом.

Шум двигателя быстро стих, вокруг воцарилась тишина. Тишина не абсолютная, а особая, лесная: с тихим посверкиванием ночных насекомых, шелестом ветра. Сразу окутало густым, но свежим смоловым запахом. Лишь слегка пахло разогретым асфальтом — оно и понятно: сейчас середина июля, днём температура до тридцати градусов в тени, асфальт и за ночь толком не успевает остыть.

Я набросил рюкзак, двинулся к человеку с фонариком.

…Да, стопщик. Наверно, тоже у этого поворота сошел. Когда я приблизился, парень поднял руку к фонарику и посветил на свое лицо, потом мазнул лучом по мне. Протянул руку и представился:

— Привет, я — Каспер, из Питера. Ночным едешь?

— Вечер добрый, я — Имморт, из Витебска, — ответил я и подтвердил, — Ночным, я всегда ночным езжу.

— Припоминаю, слышал про тебя, — кивнул Каспер и махнул в сторону леса, — я там палатку поставил, сейчас напарника жду. Точнее, напарницу. Если хочешь, можешь рядышком расположиться.

— Спасибо, я ещё попробую поймать кого-нибудь. Напарница скоро будет?

— Да, мы недавно разошлись. Она звонила, сказала, что едет на легковушке, ей вёрст десять осталось. Слушай, а почему ты всегда ночью ездишь?

— Года два назад, кстати, на этой трассе, я попал в аварию. На сто семнадцатом километре. Той ночью меня подобрал дальнобойщик. Я уже вторые сутки не спал, ну и закемарил. Водитель тоже заснул… В общем, водитель тогда погиб. С тех пор стараюсь, чтоб это не повторилось. Мне-то и днём можно отдохнуть…

— Хм… ясно…

Помолчали. Тихо, вдалеке, пропел жаворонок. Светало буквально на глазах.

Вдалеке сверкнули фары. К повороту подъехал синий «москвич», притормозил. Из машины вышла девушка, достала небольшой рюкзачок. Хлопнула дверца, и «москвич» свернул вслед за давешним КамАЗом. Присмотревшись, я окаменел.

— Оля! У нас тут гость, — сказал Каспер и кивнул в мою сторону, — Вы, по-моему, знакомы, ты его на «Эльбе» искала.

Ольга, — Она! о боги, Она! — увидев меня, остановилась.

— Здравствуй, — поздоровалась она тихо. Некоторое время мы стояли друг напротив друга. Столько хотелось сказать, слова рвались наружу, но в то же время понимал — нельзя. Да и пора мне уже… за спиной у Неё розовело небо — скоро взойдет солнце.

— Здравствую, — всё, что я смог выговорить. — Как поживаешь?

— Нормально… Ты знаешь, я была там, на сто семнадцатом километре… А потом услышала, что ты на осенний фестиваль приезжал…

— Я знаю, — прервал я. Говорить было нечего. Сумерки заканчивались. — Ладно, счастливо, не поминай лихом!

— Тёплой трассы! — пожелала Она.

— Тёплой и шершавой! — пожелал Каспер.

На секунду мы встретились взглядами, и я понял — он знает.

Ну, что ж… Меня ждет дорога.

Когда тот, кто назывался Иммортом из Витебска, скрылся за следующим поворотом трассы, Каспер приобнял всхлипнувшую Олю за плечи и проговорил:

— Знаешь, я в него не верил до конца. Слышать доводилось… А вот повстречал впервые. Как думаешь, он ещё долго будет странствовать?

— Не знаю. Помню, когда узнала, что он погиб в автокатастрофе, вместе с водителем, чуть не сошла с ума от горя. Потом услышала, что он был на Эльбе… Говорят, он будет странствовать, пока есть на свете хоть одна дорога, и хотя б один водитель, рядом с которым едет Смерть и ждёт, когда тот заснёт. Тогда, с угасшим закатом, на трассе вновь появится этот не нашедший покоя, чтобы сказать Костлявой: «Не дождёшься!..»

Р. Эйнбоу. Позвони

«Вот же пакость, — подумал Дронов. — Не сон, а издевательство форменное». Сны стали в последние полгода сниться нудные, не оставляющие в памяти ничего, кроме ощущения усталой скуки. Сны выматывали не хуже недосыпа — после них и день проходил, словно ненастоящий, нарисованный в серых тонах бездарным художником-подмастерьем.

Очнувшись, Андрей не успел открыть глаза, как вовсю заиграл мобильный. Тут же стала понятна и причина некоторой необычности ощущений. Буднему утру полагалось начинаться со звуков «Призрака оперы», а тут в квартире стояла полная тишина — впрочем, нарушенная уже звонком. «Видно, первую серию проспал, — догадался Дронов, — кто же это настырный такой?». Он пошарил под кроватью. Сощурился, глядя на яркий экранчик. Сонная одурь мигом растаяла, едва прочёл, двигая от умственной натуги губами, имя «настырного».

Звонила Даша.

Как же можно было не узнать! Он же сам выбрал для её вызовов мелодию. «Нежность». А вот, поди ж ты, не вспомнил — полгода прошло…

— Да, Даш, привет, — прохрипел он, прижимая трубку к уху так, что аппаратик захрустел.

— Приезжай, Андрюш, я… В общем, приезжай, — тихо проговорила Даша, и пошли короткие гудки.

— Еду! Еду, Дашуль! — проорал Дронов, стоя одной ногой на полу.

Вторая нога запуталась в постели, он нетерпеливо дёрнулся: простыня затрещала обиженно, но отпустила. Дронов стоял в тёмной комнате и смотрел на ещё не погасший экран телефона, чувствуя, как частит сердце, а губы сами складываются в улыбку.

Дронов вышел из подъезда, осторожно придержав стальную дверь — но та, как обычно, громыхнула, притянутая могучим магнитом.

Два часа ночи, июль, во дворе непривычная тишина.

Огромная липа пахнет так, что не хочется делать перерыв на выдох, только вдыхать и вдыхать, пока…

Пока — что?

Андрей мотнул головой, надавил кнопку на пульте: старенькая девятка сварливо крякнула и мигнула поворотниками. Усевшись и пристегнувшись, он завёл двигатель и прошептал: «Ну, не подведи, довези только — будет тебе и техобслуживание, и шины новые». Для большей убедительности ещё и погладил осторожно руль. И отдёрнул руку, оглянулся смущённо. «Голову не забудь полечить», — посоветовал некто ехидный, живущий в той же голове.

А ведь был он когда-то главным — этот, что теперь лишь иногда подаёт голос. Нет, не просто главным: это и был он, Андрей Дронов. «Как стальные шарики по полу», — сказала Даша, когда он представился. Он в ответ только слегка приподнял бровь: не понял, мол. «Имя такое… др-р-р», — пояснила она с улыбкой.

Дронову в тот момент было не до улыбок. Дашку к нему в гости притащила расстроенная и нуждающаяся в свободной жилетке Маркиза. Маркизой Анюту он называл исключительно про себя, ни разу не произнеся прозвище вслух. Анька пребывала в крайней степени депрессии и в лёгкой степени опьянения, смотрела жалобно, словно обиженный щенок. Семейная жизнь давалась ей, как обычно, с трудом: снова потребовалась помощь старого друга — записного циника и внимательного слушателя.

Даша весь вечер находилась будто бы вне поля зрения Дронова, впечатления не оставила никакого — фигура как фигура, и голос… тихий такой голос. Запомнилась только улыбка: открытая, беззащитная, детская.

Ближе к полуночи, когда Маркиза перестала капать слезами, а носик её приобрёл нормальные размеры и естественный оттенок, Андрею улыбаться тоже не хотелось. В теле звенела усталость — словно не в кресле сидел, а, как принято сравнивать, мешки ворочал. В голове, кроме звона, помещалась единственная мысль: «спать!». Он вспомнил о новой знакомой, о Даше, даже и не на следующее утро, а только вечером — при очередной попытке понять причину неудобства, какой-то мелкой занозы, весь день мешавшей сосредоточиться.

— Дронов, ты влюбился, что ли? — радостно осведомилась Маркиза, очевидно, воспрянувшая духом.

— С чего ты взяла? — возмутился было Андрей.

— От, я тебя не знаю! Сколько мы знакомы? Вот. Так что, пропал ты, братец. Пиши телефон, Ромео.

Андрей, вяло отбиваясь, записал номер, выслушал обещание Маркизы «оторвать голову за Дашку». И позвонил.

А потом были встречи, цветы, ожидания.

Были качели настроения от счастливого одурения до чёрной тоски.

А потом всё кончилось.

Даша закончила институт — она была моложе его на тринадцать лет — и получила диплом. И не нашла работы. Её семья, большая и дружная, настояла, убедила…

— Чёрт с ней, с работой, — попытался Дронов в последний раз, — оставайся, найдём что-нибудь.

— Нет, Андрюш… Я… Мне…

— Позвони мне. В любое время… дня и ночи…

Даша вырвалась. И, глухо хлопнув дверью, её проглотил огромный автобус.

«Поехать туда, за ней? И что там делать, в этой дыре? Не захотела… Ну и я не декабристка! Дура!» — бормотал он под нос, пугая встречных. Не чувствуя мороза, не чувствуя ничего.

Покрышка лопнула на пятидесятом километре на скорости в сто десять. Чудом не перевернувшуюся девятку помогал доставать из кювета дед на старом москвиче. Дед спешил к утреннему клёву: был неразговорчив и дёрнул так, что едва не порвал трос. Дронов не успел ещё завернуть последний болт на запаске, как на шоссе рухнул ливень. Одежда промокла в первую секунду, молнии били в землю совсем рядом; гром гремел так, что Андрей не слышал собственных матюгов.

Водные потоки сократили видимость до нескольких метров. Андрей, зло ощеряясь, вёл машину на черепашьей скорости и метров через двести едва не въехал в замечательный по объёму информации натюрморт. С десяток знаков украшали вкривь и вкось сколоченный деревянный щит — Дронов разглядел «кирпич», «ремонт дороги» и, венчающую шедевр безопасности, стрелку «объезд».

Объездная дорога почему-то не значилась в атласе и совершенно не внушала оптимизма по поводу… по всем поводам. Ливень кончился, небо украсилось звёздами и зарозовело на востоке. Но было не до красот: выбоины неизвестной глубины, скрытые под ровной поверхностью воды, заставляли водителя покрепче сцепить зубы. «Держись, старушка!». Старушка держалась, скрипела, гремела и даже, кажется, стонала, но ехала.

Когда солнце только показало свой краешек над горизонтом, на границе поселка с веселым названием Ладушкино Дронова остановил сонный гаишник. Вяло взмахнув жезлом, рыцарь дорог отлепился от столба с ржавым указателем и неспешно направился к притормозившей девятке.

— Сержант Спиридонов, предъявите… — что предъявлять, сержант уточнить поленился.

— А в чём дело-то? — зло бросил Дронов через открытое окно.

— Здесь скорость не больше двадцати.

Андрей чертыхнулся, с таким ограничением никакого радара не надо. Пришлось доставать стольник. Сержант наблюдал за суетой нарушителя, не меняя выражения. «Странный какой-то, глаза стеклянные… С перепою, что ли?» — мелькнула мысль.

Увидев в своей руке банкноту, Спиридонов произнес без выражения, как автомат:

— Попытка подкупа при исполнении… Гражданин, прошу пересесть на пассажирское сиденье…

— Да ты что, сержант?!

— Прошу пересесть.

Дальше всё пошло по совсем дурацкому сценарию. Припомнить, как развивались события, Дронов потом не мог, как ни старался. Опомнился он только вечером, обнаружив себя в «обезьяннике». У его ног прямо на полу храпел невзрачный помятый тип, в спёртом воздухе густо воняло хлоркой и перегаром. В памяти мелькали лица, погоны, протоколы — пальцы, черные от краски, мелко дрожали.

«Там же Дашка ждёт…», — вяло подумал он и лёг на нары.

— Эй, как там вас, Дронов, проснитесь! — разбудил его громкий голос.

Загремела отодвигаемая решётка. Щурясь от яркого света, Дронов хмуро посмотрел на стоящего на пороге камеры милиционера.

— Лейтенант Серёгин, — представился он. — Приношу извинения за неудобства, наши сотрудники погорячились. Вот ваши документы, ключи, деньги. Вы свободны.

Сил качать права не оставалось, Андрей молча взял бумажник и ключи и пошел к выходу. Лейтенант извиняющимся голосом проговорил ему в спину:

— Наш Спиридонов простыл, температура у него, да устал зверски накануне. Как он там оказался, не понимаю. Извините…

Проверив бумажник, Дронов убедился, что главный вещдок, злосчастный стольник, так и не вернулся на место. Солнце уже зашло, а ночь всё не наступала. Спросив у запоздалого прохожего дорогу, Андрей тронулся было в указанном направлении, но, вспомнив, достал телефон и вызвал Дашу.

Освещение на улицах городка было. Просто очень редкое: одна лампочка на улицу, максимум. Но плутал Дронов недолго, да и городок-то невелик.

От усталости чувствуя себя деревянным, он подошёл к подъезду, потянул скрипучую дверь.

— Андрей Иваныч, не спешите, — раздался за спиной тихий уверенный голос.

Андрей обернулся. Фигура человека, слабо различимая на фоне кустов, медленно двинулась в его сторону.

Проклиная всё на свете, Дронов спросил сухо:

— Кто вы? Мы знакомы?

— И да, и нет, — в голосе мужчины послышалась усмешка.

Он вышел на сравнительно хорошо освещенную дорожку и оказался пожилым мужчиной лет пятидесяти. Строгий чёрный костюм, трость и шляпа никак не соответствовали месту и времени.

— Я… Как бы это сказать точнее… Я — чёрт. Дьявол, прямо скажем, — внятно произнёс собеседник и улыбнулся, чуть склонив голову.

Дронов отпустил дверную ручку, сделал несколько шагов и почти рухнул на скамейку. «Только психов среди ночи мне не хватало», — очень неуверенно подумал он. Спросил, не скрывая сарказма:

— Будем душу торговать?

— Да боже меня упаси! — воскликнул псих. — А вот сомневаетесь вы зря.

После этих слов тело мужчины словно подёрнулось рябью, мигнуло, а через мгновенье перед Дроновым стоял настоящий, с рогами и хвостом, чёрт — как на картинке кузнеца Вакулы. Нечистый сморщил пятачок и спросил скрипучим тенорком:

— Так лучше?

«Голову придётся-таки лечить», — хихикнул внутренний голос. «Да пошёл ты», — ответил ему Дронов и расхохотался. А, отсмеявшись, спросил, шалея от нахлынувшей бесшабашности:

— Так что же вам надо, господин Люцифер?

— Как бы это… — черт сморщил лоб и даже тихонько хрюкнул — от, натуги, видать. — Тут, видите ли, какое дело… В общем, это я звонил вам, — он кашлянул и продолжил знакомым до дрожи голосом: — Извини меня, Андрюша, так получилось.

— Ты… — Андрей не нашёл, что сказать.

— Я могу исправить ситуацию, — произнес черт, мгновенно вернув себе облик приличного господина. — Достаточно вам пожелать — и Дарья ваша выйдет вот из этой двери, расточая заслуженные упрёки за опоздание. Но тут же вас и простит, добрая душа. Учитывая, что вы добрались сюда, невзирая на все чинимые не без моего ведома препятствия, думаю, такое развитие событий стало бы справедливым завершением не слишком весёлого путешествия. Ибо я, оставаясь, несомненно…

Договорить дьявол не успел. Дронов, задавив рвущийся крик, подскочил к витийствующему черту и вложил в удар столько сил, что здоровому мужику вполне хватило бы на полноценный нокаут: возможно, и с переломом челюсти. Но противник достался Андрею шустрый и нечестный. Кулак, не встретив цели, рассёк воздух, тело Андрея по инерции пролетело вперёд и с треском врезалось в куст.

Потирая свежую царапину на щеке, Андрей осмотрелся, бросил злое «коз-зёл», и побрёл к оставленной неподалёку машине.

Единственная свидетельница, седая, дрожащая от страха старушка, задёрнула щель в занавесках, перекрестилась и принялась повторять слова древней молитвы.

— Ну, проиграл, проиграл… — с усмешкой произнёс пожилой мужчина, рассеянно наблюдая, как мимо придорожного кафе проносятся машины. — Но вот почему? Ты мне скажи!

Второй посетитель кафе, похожий на собеседника, словно старший брат на младшего, тоже улыбнулся, расстегнул пуговицу белоснежного пиджака и обмахнулся шляпой. Ответил он не сразу. Пригубил рубиново искрящееся на солнце вино, и лишь после промолвил:

— Что-то ты глупеть стал, братец. Стареешь, что ли?

— Да ну тебя, — не обиделся «братец». — Всегда ведь падки они были на халяву. А тут — вроде как и заслужил. А он кулаками махать… Ведь — глупы же! Ленивы, лживы, завистливы, жестоки. Несмотря на все твои пропагандистские ухищрения. От природы таковы. И что б там вчера ни произошло, оно объясняется элементарно.

Чувствовалось, что объяснение только что нашлось, и «тёмный» импровизирует на ходу:

— Сбой в программе! Болезнь. Нежизнеспособное отклонение от нормы. Вот что это такое.

Тот, кто ночью представился Андрею чёртом, поёрзал в кресле, чуть повернул голову и воскликнул:

— Вот, смотри, несётся, как угорелый! Болван…

Оппонент «тёмного» скосил глаза на дорогу и слегка приподнял указательный палец. Тут же исчезли все звуки, остановилось всякое движение. Автомобили замерли — даже маленький пыльный вихрик, закрутившийся на обочине дороги, стал похож на мазок серой краски.

— Ты бы повнимательнее, братец, — прокряхтел чёрт, с громким «чмок!» выдирая тело из превратившегося в упругую массу воздуха. — Меня-то зачем приморозил?..

— Извини — тоже, наверное, старею. Но ты посмотри, что сейчас будет… И вот что я тебе скажу: когда устают люди — от повседневной жестокости, привычного обмана, необходимой хитрости — тогда они и начинают взрослеть и становиться людьми. Жаль, не все…

— Остальные — до старости дети, — захохотал чёрт.

Брат его в белых одеждах опустил палец. Раздался режущий уши скрип. Пыльная серая девятка сходу развернулась и, надсадно взревев мотором, рванула в обратную сторону.

— Ну и зачем это ты?

— Это не я, это он сам.

— Тьфу ты… в смысле, аллилуйя!

Яна Люрина. Там, где наша не пропадала

Вся деревня Кузькино — вернее, оставшееся немногочисленное население последней — сбежалась на зрелище: тёплым майским днем по дороге, ведущей мимо села прямо в дремучий Царёв лес, двигалась неуправляемая телега, запряжённая странного вида лошадью. Грива и хвост у неё были черные с белыми прядями, похожими на модное мелирование, а сама — золотистого цвета.

— Глядите-ка, савраска возвращается, — захихикал кто-то. — На автопилоте!

Лошадка невозмутимо двигалась по просёлочной дороге, а в телеге, на куче одеял и какой-то мягкой рухляди, похрапывал мужик. Тоже виду чудного и непривычного. Одет был, ей-богу, в вышитую белую косоворотку, черные джинсы и сапоги: красные, и явно не фабричного производства. Физиономия от солнышка прикрыта джинсовой черной же кепкой, из-под которой доносится храп и свисают приличной длины патлы. Хорошо, хоть не красные — обычные русые.

— А в рубашках этаких разве что в кино снимаются, — предположил тот же голос. — И куда это он прётся, знает хоть? Разбудить, что ли?..

И с этими словами из толпы выбрался обладатель голоса, здоровенный двадцатилетний парень, решительно затопав вслед за телегой.

Тем временем лошадь прибавила шагу: догнать её удалось только в лесу. Мужик, оказывается, уже проснулся, убрал с лица кепку и лениво смотрел вверх, на ветки огромных дубов. Услышав оклик, махнул рукой на лошадь — она остановилась.

Парень подбежал к телеге и скороговоркой выпалил:

— Эй, погоди, ты куда едешь? Там же не живёт никто, и дорога скоро заканчивается!

— Знаю, что не живёт никто, — ответствовал мужик-в-сапогах. — Теперь там я буду жить. Избушку вот купил, на хуторе у озера.

— А ты её раньше видел, покупку свою? — засмеялся парень. — Кинули тебя, мужик — она уж давно рассыпалась от старости. Там тридцать лет никто не жил, откогда Васька ихний родителей похоронил, а сам в райцентр уехал. Небось он тебе, алкаш поганый, и продал… дорого содрал-то?

— Он и продал: родственник мне, дальний. Да не так чтоб дорого — двадцать пять тысяч всего. Рублей.

— А-а-а, тогда не так жалко. Cавраску он тебе, получается, в нагрузку дал. Ну, она эти места помнит, дорогу знает.

— Садись, поехали дом посмотрим, — предложил мужик и протянул руку. — Меня Олегом зовут.

— Здоров, Олег! Никита я. А чего ты в таком виде ходишь, а? Сапоги какие-то… странные.

— Ты в армии служил, и в городах побольше бывал? — поинтересовался Олег. — Слово такое, «медиевист», есть. Ну, ещё ролевиками нас обзывают.

— Это те, кто в игры играют и мечами самодельными дерутся? — смутился Никита. — Ну, слыхал. Это на тебе, получается, средневековая русская одёжа? Так вроде ж нету игры сейчас.

— А привык я, — заявил Олег. — В лесу так удобней, в сапогах: а эти на заказ шиты — примерно такие же носили русские князья. Но меча самодельного у меня нет и не было. Вот это получше, пожалуй, — он откинул край одеяла и продемонстрировал топор — с блестящим длинным лезвием, покрытым затейливыми рисунками. Никита попросил позволения подержать топор в руках и, разглядывая его, не заметил, как приехали на место. Телега остановилась.

Мда, избушка если и не совсем развалилась, то до этого оставалось недолго. Крыша провалилась внутрь из-за подгнивших стропил, дырку когда-то пытались безуспешно накрыть брезентом.

Неподалёку имелся ещё сарай: хотя и выглядел намного приличней дома, его обещала постичь та же участь. Только колодец сохранял более-менее ухоженный вид, навес над ним отличался новизной. Да и тропинка туда расчищена…

— Это что, кто-то сюда захаживает время от времени? — почесал в затылке новый владелец. — Или у вас в селе своих колодцев нет?

— Да не мы это — увидишь, в общем, — туманно разъяснил Никита. — Васька в сарае ночевал, кое-как починил его. А дом — желания не было. Ну, бывай, пошел я домой. Если помощь понадобится, найдёшь меня — другого Никиты в селе нет, авось не перепутают.

Через неделю чинивший избу Олег самолично увидел, кто берет воду из колодца. Сидя на крыше, услыхал цокот копыт и сначала подумал, что это его собственная лошадь ухитрилась выбраться из сарая. Но из-за деревьев показалась целая компания, человек пятнадцать. Конные, длинноволосые, довольно галдящие на незнакомом языке и вооружённые. К удивлению Олега, вооружённые мечами и топорами. Выглядевшими совсем не так, как у приятелей по ролевухам — а намного тяжелее и… опаснее, что ли.

Люди спешились, привязали коней к деревьям и бросили ведро на цепи в колодец. Один, выглядевший круче остальных — плащ на нём был красный, и меч в ножнах побогаче — стоял поодаль, лениво обозревая окрестности. Олега он как будто не видел, хотя не заметить человека на крыше было невозможно. Вдруг крутой мэн прислушался и махнул рукой замолчать своей команде. Олег похолодел — снизу, из дома явственно раздавалась песня:

Это же он нарочно оставил включенным Винамп в ноутбуке, чтоб не скучно было на крыше сидеть. До сих пор там потихоньку мурлыкала Эния, потому и было не так слышно. Олег попытался переместиться на лестницу, приставленную с другой стороны дома, по которой он и влез на крышу. Но нечаянно опустил ногу не на ступеньку, а мимо, сам оттолкнув её. Лестница громко чебурахнулась во двор. Предводитель компании решительно зашагал к дому, на ходу вытаскивая меч из ножен. За ним рванули ещё трое мужиков с мечами и топорами. Но, дойдя до места, где начинался ветхий забор из посеревших от времени низеньких досок, резко остановились, будто наткнулись на каменную стену. Один из мужиков что-то испуганно крикнул предводителю и схватился за шею, на которой висел амулет на шнурке. Предводитель развернулся и жестами погнал мужиков обратно, к лошадям и колодцу. Быстренько напоив коней и набрав воды с собой, гости поспешили уехать.

Олег облегчённо вздохнул и спрыгнул с крыши. Высоцкий пел уже другую, как нельзя более актуальную балладу:

«…Повезло, наконец повезло», — мысленно продолжил Олег. — «Вляпался. А во что — сказать затрудняюсь…»

Острые ощущения на этом не закончились. Выйдя к колодцу и стоя на тропе, по которой уехали оружные и конные мужики, он обнаружил, что избы отсюда не видать вовсе, будто и нет её. А там, где она должна быть, видна только непролазная чаща, из которой голос Высоцкого доносится… да, любой бы на месте мужиков перекрестился. Вот только, похоже, не христиане они — у того, кто хватался за шнурок на шее, вместо креста было нечто, подозрительно похожее на молот Тора. Олег его хорошо разглядел — с этой стороны от забора до дома было максимум метров пять. Викинги, значит. И вроде как настоящие, не ролевики — было в них этакое ощущение долго находящихся в дороге людей: мятая нестираная одежда, немытые волосы и оружие… С виду — побывавшее во многих переделках почище потешных боёв.

Со стороны тропинки послышались шаги. На всякий случай отступив назад во двор, Олег с облегчением увидел выходящего из-за поворота Никиту.

— Что, гости побывали? — ухмыльнулся тот, ковыряя покрытую следами копыт землю носком кроссовки. — Жди ещё, раз с утра началось. Тропа открывается примерно раз в месяц, но на весь день.

— А ну рассказывай, — не выдержал Олег. — Всё, что знаешь, рассказывай — про дом, день, тропу… И вообще — что это за люди были?

— Ну что тут скажешь… Дорога здесь проходила. И до сих пор ещё иногда проходит. Из варяг в греки. Слыхал? Вот варяги тут до сих пор и шастают. Васька, что дом тебе продал, жить на этом месте боится: как-то сдуру не ушёл с тропы, когда лошадей услыхал, так варяги забрали его с собой. Как раба. Еле убежал через месяц, спёр у них лошадь. Твой-то коник от той лошади, не спутаешь — лет пять назад Васька уж почти собрался вернуться, каждый день на этой телеге барахло потихоньку перевозил, а потом вдруг запил. И уехал обратно. Я девять классов тогда как раз закончил, делать было нечего — ну и полез как-то сюда, там и увидел… ты в сарае ещё порядок не наводил, ничего такого не нашел?

— Нет, пока руки не доходили. Я вообще-то дом чиню. И ещё долго буду. Хотел вот кого из друзей в помощь вызвонить, так тут и мобила не работает. Тем более интернет. Так что, ты говоришь, есть в том сарае?

— А идём, покажу, — предложил Никита.

После долгих поисков в самом дальнем и тёмном углу, на стене, обнаружился здоровенный щит. Около метра в диаметре, обтянутый кожей, выкрашенной в красный цвет, и с характерными украшениями в виде спиралевидных линий из кованого железа. Олег вытащил находку во двор и восхищённо разглядывал, щупал и переворачивал.

— Ты смотри, и вправду были красные щиты, как в сагах! Так, погоди… я хоть и допускаю многие вещи, теоретически — но… что тут у вас не так? Дорога-то проходила по многим местам, городам и сёлам. Но вот такое — только здесь… почему?

— Я тоже думал, — признался Никита. — И у стариков спрашивал — они-то это всё тоже видели, только помалкивают, ничего менять не хотят. Вся штука в том, что у нас тут, в этом лесу, за тыщу лет не изменилось ровным счетом ничего. И если изменить хоть что-то, или, не дай бог, рассказать сдуру учёным или начальству — дорога исчезнет. А так-то в ней вреда нет — проходит себе и проходит, Васькины родители спокойно жили, их с дороги не видно. А если выйти к колодцу, когда все уедут, можно и чего поинтересней найти. — Никита что-то вытащил из-за ворота футболки — на шнурке висел золотой молоточек Тора. — Это они в уплату оставляют: думают, тут нечистая сила живёт… мы, то есть.

Лауталь. Розовый ключ

Насторожённо-радостный, я вошёл в класс. Первое сентября наступило как будто раньше времени, ещё бы немного каникул… Удар портфелем по спине прервал мои размышления. — Ну, что, Мыш? Опять все каникулы бабкиных коров пас? — сосед по парте Славка, непривычно загорелый, ехидно скалился.

— Да, знаешь, — начал было я, но тут грянул звонок, и одноклассники, роняя стулья и портфели, принялись рассаживаться по местам.

Первым уроком, как всегда, была литература, и банальная донельзя тема «Как я провел летние каникулы» заставляла одноклассников морщить лбы и покусывать колпачки ручек. Я потихоньку вытащил листок с загодя написанным сочинением и стал машинально переносить слова в новенькую, пахнущую типографской краской тетрадь.

Я и в самом деле ехал на поезде — до областного центра, потом автобусом до небольшого районного городка, попутной машиной до леспромхоза, а там уже меня ждал дядя Савелий. Сидя на телеге, он переругивался с шофёром грузовика. Шофёр костерил леспромхозные дороги, а дядя Савелий упирал на неумение водителя объезжать пни. Видно было, что спорить им уже надоело. Завидев меня, дядя обошёл вокруг лошади, поправил шлею — так сказать, провёл «техосмотр». После чего вручил мне вожжи, а сам уселся на край телеги. Я закинул сумку в телегу, забрался сам, и мы тронулись.

Разговор по пути почти не вели, дядя Савелий лишь спросил одними губами: «Привёз?», а я в ответ кивнул в сторону сумки. Дядя прикрыл глаза и, кажется, задремал.

Спустя почти четыре часа тряской езды лес, перемежающийся старыми вырубками, постепенно превратился в ольховник, а затем невдалеке проглянула и деревенька. Я знал, что ольха выросла на месте некогда обрабатываемых полей, но деревню видел лишь такой, какой она предстала передо мной сейчас: восемь высоких домов, серых от времени, крытых тёсом, с маленькими оконцами, закрывающимися ставнями. Жилыми были только три дома: бабушки, дяди Савелия и «молодых» — Алёны и Павла.

Поначалу я не понял, что меня насторожило. Лошадь споткнулась, телегу повело в сторону. Я выровнял вожжи, а когда во второй раз глянул на деревню, обомлел: ставни в двух брошенных домах были открыты, а на крышах оленьими рогами ветвились антенны, торчала пара спутниковых «тарелок», переплетённые провода тянулись к окнам. Я растолкал Савелия и полушёпотом спросил:

— Нашли?..

— А?.. Нет. Это научная экспедиция, иностранцы. То ли НЛО ищут, то ли йети ловят. Переводчик у них из Москвы, шофёр леспромхозовский, а сами вроде англичане… или немцы, лешак их разберёт. Переводчик у Серафимы остановился, так что ты языком, того, не очень…

Я облегчённо перевёл дух. Савелий принял у меня вожжи, подвёз к дому бабушки Серафимы. Я подхватил сумку и ступил во двор.

В бабушкином доме пахло валерьяной и самогоном. Значит, всё готово. Завтра или послезавтра в путь.

Бабушка встретила меня на пороге. Улыбающаяся, она выглядела очень молодо, не более чем сорокалетней. На самом деле она моя пра-пра-прабабушка.

Я протянул ей сумку. Бабушка нетерпеливо расстегнула молнию и заглянула внутрь. Запахло оружейной смазкой.

— Ну, слава Богу, завтра и пойдем. Шесть магазинов, должно хватить…

— У меня ещё россыпью, в карманах.

Мы торопливо упрятали патроны на полати и прошли в избу.

С продавленного дивана навстречу нам поднялся грузный взъерошенный мужчина.

— Познакомьтесь, Владимир, это мой внук, Михаил.

— Очень приятно, — пробасил тот, пожал мне руку и улёгся обратно на диван. Я глянул в угол комнаты. На старом бабушкином столе стоял компьютер, рядом с ним — переполненная пепельница и два пустых стакана.

Бабушка провела меня в летнюю избу.

— …Как приехал, на постой определился, так и квасят с их шофёром каждую ночь, а потом до обеда отсыпаются… Самогона всего одна бутылка осталась… За твой приезд придётся по стакану налить, а больше ни капли нельзя, на дело не хватит.

Я разобрал вещи, протянул бабушке свернутый в трубку кусок поролона. Она помяла его в руках, буркнула «сойдёт», и ушла накрывать стол к ужину.

На ужин была варёная картошка в мундире со свежими огурцами и солёными рыжиками. Владимир то и дело заискивающе поглядывал на бабушку, и, наконец, она сдалась, вышла в сени и вернулась с большой бутылью самогона. В самом деле, подозрительно не выпить за приезд внука. Мы неторопливо ужинали, когда в дверь ввалился полупьяный всклокоченный мужик, обвёл мутным взором сидящих за столом. Затем его взгляд как магнитом притянуло к бутыли.

— Здрасьте, приятного аппетита, вижу, ужинаете? — мужик вполне очевидно желал составить нам компанию.

— Проходи, Сергей, не стой в дверях, — бабушка решилась пригласить гостя за стол.

Я пододвинул табурет, но гость, видимо, надумал сесть поближе к Владимиру, пошатнулся, ухватился за скатерть… Бутыль самогона, поистине драгоценная для нас с бабушкой, упала и… нет, не разбилась, но содержимое её постепенно вытекало на пол. Я бросился к бутылке, но когда поднял, внутри оставалось уже меньше половины содержимого. Тут подоспела бабушка с тряпкой, аккуратно собрала с пола то, что не успело впитаться в доски, и отжала обратно в бутылку. Видимо, наши бледные лица напугали Сергея, так как он поспешил удалиться, прихватив с собой Владимира.

— Эх, ты — неужели нельзя было запас сделать? — пожурил я бабушку.

— Был запас, да весь вылакали, лешак бы их унёс. Тайком таскали, пока я не хватилась. Одну бутыль всего и сберегла… Экспедиторы проклятые.

Вышли мы рано, рассвет застал нас в пути. Иногда тропинку почти полностью скрывали кусты, и осыпающиеся с них капли росы неприятно стекали за шиворот. Плечи оттягивал рюкзак, в левой руке я нёс сумку с пустыми пластиковыми бутылками, а правой прикрывал лицо, чтобы веткой не хлестнуло по глазам. Бабушка шла впереди, хотя я знал дорогу не хуже неё.

Вышли к оврагу. Почти отвесные, уходящие глубоко вниз склоны скрывал туман. Я стоял как будто на краю земли. Да, собственно, так оно и было.

— Не боишься? — спросила бабушка. Она каждый год меня об этом спрашивала.

— Всё будет хорошо, бабуля, — бросил я ей и шагнул в пропасть.

Нещадно палило солнце, трава Иноземья упруго пружинила под ногами. Миллиарды насекомых вились вокруг, но мы, обильно смазанные настойкой из бабушкиных трав, были для них недоступны. Это первый заслон — полчища жалящих насекомых. Бабушка рассказывала, что когда она была совсем молодой, состав настойки ещё только подбирался, и чтобы уберечься приходилось натираться сырой глиной.

Невдалеке тускло поблёскивали скалы — второй заслон, и мы остановились, чтобы подготовиться. Автоматы Калашникова — основное средство борьбы с летучими тварями. Я сунул запасной рожок под ремень брюк, ещё два бабушка опустила в карман фартука, и мы направились к видневшемуся между скал проходу.

Летающие твари атаковали небольшими стаями, как правило, впятером. Больше всего они были похожи на гарпий, какими их изображают в компьютерных играх. Видимо, они плохо переносили жару, поэтому часто зависали на одном месте, как мишени в тире. Выпустив пару коротких очередей, я перевёл автомат на стрельбу одиночными, добил ползущую по земле раненую гадину, бабушка же с самого начала экономила патроны. Обычно за время продвижения к третьему заслону твари атакуют не более пяти раз. Сегодня обошлось четырьмя. Мы перезарядили оружие, и двинулись дальше.

Третий заслон встретил нас сплошной стеной кустарника. Проход приходилось прорубать каждый год заново. Я достал из рюкзака лёгкий плотницкий топорик и неспешно начал вырубать гибкие ветви. Я старался не шуметь, но потревоженная птица подняла такой гвалт, что Большая Киса нас наверняка услышала. Бабушка тем временем готовила «куклу». В мешок с корнями валерианы был помещен привезённый мной кусок поролона, он пропитывался самогоном — игрушка для Кисы готова. Вот только самогона у нас маловато. Жаль, что на Кису не действует ни одно снотворное… Алкоголь же усыпляет почти мгновенно, но столь же быстро его действие заканчивается. Когда до скрывающейся за кустами поляны оставалось не более одного ряда кустарника, я отложил топор и легко перебросил «куклу» на ту сторону. В ответ раздался полный ярости рык, быстро сменившийся довольным урчанием. Киса нашла игрушку.

Вырубив последние ветви, я сунул топорик в рюкзак и осторожно выглянул на поляну. Так и есть — Киса безмятежно спала. И никакой это не грифон, а обыкновенная кошка с недоразвитыми крыльями. Правда, весит около трехсот килограммов…

Мы почти бесшумно крались мимо Кисы, когда зловредная птица снова подняла гвалт. Мы замерли, наблюдая, как Киса приоткрыла один глаз, обвела взором поляну, сощурилась… И вот её взгляд выделил из привычной остановки что-то неправильное, а именно — нас с бабушкой. Эх, мало было самогона. Я, недолго думая, сорвал с плеча автомат и длинной очередью полоснул по вытянутому пушистому телу. Киса рассерженно мяукнула и вскочила на ноги. Чуть замешкавшись, бабушка тоже открыла огонь. Автомат в её руках дергался, как живой, посылая в сторону разъяренного животного пули со стальными наконечниками.

— …Миша, у Савелия внук погиб, — прокричала бабушка, перезаряжая автомат. Это значит, что остался один я… Киса плавно перемещалась в сторону бабушки. Патроны быстро кончались. Я отшвырнул бесполезный автомат в сторону и выхватил топорик. Правда, против Кисы это — не оружие.

Расстреляв последний магазин, бабушка достала нож. Киса, почувствовав, что больше в её шкуру ничего не вонзается, приготовилась к прыжку, и через мгновение уже подмяла под себя бабушку.

— Миша, беги! Теперь всё зависит от тебя! — услышал я сдавленный крик. Это значит, я должен бежать к роднику, набрать воды и покинуть это место, пока тварь жрёт бабушку? Ярость наполнила меня, я кинулся к Кисе и вонзил топорик в основание шеи. Видимо, я родился везучим, потому что внезапно Киса дёрнулась, всхлипнула и замерла.

Ноги бабушки были придавлены туловищем Кисы, глаза закрыты, но дыхание ещё можно было различить. Я бросился к центру поляны, где из земли тонкой струйкой пробивался ключ с удивительной розоватого цвета водой — целью нашего путешествия. Набрав полные пригоршни, я бегом возвращался к бабушке, брызгал водой ей в лицо, смачивал платье в тех местах, где оно насквозь было пропитано кровью… Потом снова бежал к источнику. Спустя, кажется, бессчётное количество минут бабушка открыла глаза, глубоко вздохнула. Я помог ей вытащить ноги из-под мёртвой туши.

— Ты набрал воду? — первое, о чём спросила меня бабушка.

Радуясь, что она ожила, я подхватил сумку и помчался к ключу. Вода медленно наполняла бутылки, переливаясь в лучах солнца розоватыми змейками, будто живая. Да она и была живая…

Вода сохраняла свои волшебные свойства лишь в руках того, кто никогда её не пил, поэтому со смертью внука дяди Савелия, я остался единственным, кому она даётся в руки, до тех пор, пока у меня не будет детей. Потом уже я поведу их в Иноземье, и, может быть, меня будет терзать новая Киса… Вода позволяла нам жить сколь угодно долго, вылечивала от любой болезни, но тем, кто однажды её выпил, приходилось принимать эту воду не реже, чем раз в год. В противном случае старость неумолимо брала своё. Если мы не приготовим запас воды этим летом, то до зимы доживу один я.

Совсем немного времени ушло на обратную дорогу. Больше нас никто не атаковал, твари чувствовали воду и отступали. На закате мы входили в деревню. Было решено сразу раздать воду соседям, двухсотсорокалетнему дяде Савелию, девяностолетним Алёне и Павлу. Две бутылки я увезу домой, моим родителям.

— Ты что, заснул? — Славка бесцеремонно тряс меня за плечо. — Дописывай скорее, сейчас звонок будет. Ух, я тебе такое расскажу…

вывел я в тетради, перечитал и жирно заштриховал возраст. Всё равно мне никто не поверит…

Вальдемар Эбель. Урок

По пыльной степной дороге шёл странно одетый босой старик. На плече он нёс суковатую палку. Взгляд был отрешённым, выдавая постоянную работу мысли. Но что-то в его лице говорило о том, что этот человек умеет и улыбаться.

Внезапно старик остановился и, поднеся ладонь козырьком к глазам, всмотрелся вдаль.

Впереди, недалеко от дороги, он увидел странное сооружение. Возле него суетился непривычно одетый человек.

Хорошо, можно будет порасспросить его…

Так далеко в будущее он ещё никогда не забирался.

Сооружение походило на повозку. Во всяком случае, наличием четырёх колес. Вот только лошадей или быков поблизости видно не было.

Хозяин повозки представлял собою мужчину лет сорока пяти, полного и на вид грубоватого.

— Приветствую тебя, — обратился к нему путник. И добавил осторожно:

— … добрый человек.

Хозяин вытер пот, выступивший на лбу и одутловатых щеках:

— Здорово! Вы, случаем, не разбираетесь в гравимобилях? Сдох что— то…

— В чём, в чём?

— Да вот в этой дряни, — хозяин пнул ногой по колесу. Потом что-то сообразил и воззрился на старика:

— Да ты, дедуля, из какой глуши-то идешь, что гравимобилей не видел?

— А, повозку посмотреть…

Ничего сложного. Во всякой остановившейся телеге могут быть только две неисправности: либо в том, что вертится, либо в том, что вертит. Либо лошадь встала, либо ось колесная развалилась. А если нет ни колес, ни лошади — значит, неполадка в том, что движет повозками здесь, в этом времени. И отчего бы не посмотреть, раз просит добрый человек?

Старик постучал ладонью по капоту.

— Нажмите комбинацию «эф-три», «хоум» и «старт» — должно заработать.

Мужчина хмыкнул, но наклонился к пульту, выставив наружу рыхлый зад.

Повозка хрюкнула и заурчала, с каждым мгновением все тише и тише.

— Во дела! — изумился дядька. — Экстрасенс, что ли?

— Таких не знаю, — с достоинством ответил старик. — Я волхв. Травосвятом кличут…

Издевательская ухмылка на лице собеседника заставила прерваться на полуслове.

— А-а… — со значением протянул мужчина. — Из этих, значит… Как их… Реконструкторов истории. Нет, за машину, конечно, спасибо, но только бросьте вы эти штуки. Пожилой же человек, а ведёте себя, словно сказок начитались. Я как историк заявляю — бросьте. Нет, и не было никаких волхвов! Сказки это.

— Да? — холодно осведомился старик. В небе громыхнуло.

Ещё один отрицатель! Сколько их встречалось уже по дорогам разных времён!

— Да конечно, не было! Или вы шаманов обыкновенных в колдуны записали? Попрыгают, попляшут, покамлают, наведут страху на первобытные умы — и готово: все верят в сделанное чудо! А чудес не бывает. Все они — либо ещё наукой не открытые законы природы, либо элементарные достижения техники.

— А вот это — какое достижение техники? — язвительно поинтересовался старик, делая пассы руками. Оно, конечно, мужик этот ничего особенно плохого не сказал. И тем более — не сделал. Но уж больно не первый он, уж больно не первый!

— Да я тебя за такое!.. — и волхв выкрикнул заветное слово.

По дороге, поднимая пыль, запрыгала отвратительная, бородавчатая жаба.

Травосвят, удовлетворённо хмыкнув, сделал шаг вперёд. Однако в голову ему пришла милосердная мысль: «А как же жаба-то без воды?».

Убедившись, что водоёмов нигде поблизости нет, волхв огорчённо покачал головой. После нового заклятия в воздухе запахло озоном, и около «гравимобиля» снова появился в своём толстеньком теле историк-скептик.

— Ну, что? Каково оно, жабой-то? — поинтересовался Травосвят.

Мужчина, однако, поколебленным в своих убеждениях не казался.

— Вы что думаете, что если вы гипнотизер, так сразу меня убедите? Размахиваете тут руками, материтесь и думаете, что это похоже на чудо? Тоже мне, блин, экстрас…

Последняя фраза прервалась на полуслове, а на месте водителя повозки возник молодой дубок.

Травосвят оценивающе оглядел его.

— Вот так, постоишь тут лет пятьсот и поймёшь, что… В общем, постоишь тут и посмотришь, как она, история-то, деется. И какую роль в ней чудо занимает.

Вскоре старик снова брёл по пыльной степной дороге, всё дальше уходя от одинокой повозки и растерянно шелестящего листвой деревца.

Р. Эйнбоу. Тернии

«Вот так, наверно, и выглядит счастье», — мелькнула неожиданная мысль. Матвеев улыбнулся, устало наблюдая, как блестящая лента ночного шоссе стелется под колёса Фердинанда. Так старенький «гольф» окрестила когда-то Юлька. Где теперь Юлька, с кем, Матвеев не знал. Всё в прошлом, всё. Так же, как и пять лет каторжного труда… Да ладно, каторжного… скажем мягче и политичнее — «напряжённого».

Всё теперь позади: впереди ещё больше работы, слава и, как «сбоку бантик» — премия имени одного норвега … Или швед он?

А главное — дармовая энергия, море энергии, сколько угодно энергии, всем и даром. Или наоборот: любые элементы таблицы в любых количествах, сверхчистые и бесплатные. Не считать же платой реактор ценой в пару сот тысяч американских?

Матвеев вспомнил, как восемь месяцев назад Дэвид плакал, увидев через смотровое стекло, как разгорается маленькое солнышко внутри реактора. Один микрограмм кремния медленно выгорал потом почти полгода. Дэвид танцевал и плакал, целовал небритого похмельного Максимыча и кричал что-то по-английски, неразборчиво и нецензурно.

Андрей прижался лбом к холодному стальному кожуху — к «мамке», как его прозвали — и чувствовал, как гора давит на плечи. Ощущение было таким настоящим, что задрожали от напряжения ноги.

— Андрюха! — орал Дэвид. — Ты что? С мамкой целуешься?

Матвеев развернулся и сказал:

— Идём, разговор есть.

Рассмотрев лицо напарника, американец замер, хотел что-то сказать, но дошёл до лаборатории молча.

Дэвид закурил, занервничал. Дэвид Вассерман, рыжий детина в интеллигентских очочках — атипичный янки, второй обладатель гранта по проекту «Голконда». В своё время Штаты отвалили кучу денег из своего бюджета на исследование и разработку альтернативных источников энергии, и совместная работа физиков Матвеева и Вассермана признана была достойной внимания. Как деньги оказались в России? А Матвеев наотрез отказался ехать в Америку. Дэвид, наоборот, слинял из Штатов с радостью — что-то у него там было нехорошо, по части налогов.

Андрей смотрел на мечущегося по лаборатории коллегу и вспоминал яростные споры по «мылу»: пришлось тогда подучить английский в части ненормативной лексики. Вспоминал туман непонимания и первый проблеск озарения.

— Ладно, хватит дёргаться. Ты уже понял, о чём разговор, — как мог спокойно сказал Матвеев.

Дэвид потушил сигарету и рухнул в кресло. Как обычно, после сильного возбуждения рыжий впал в апатию, голос прозвучал глухо:

— Но у нас только намёк на супербомбу, теорию мы не работали. Только намёк…

— Ты думаешь, мы одни такие умники? Думаешь, никто не догадается?

— И что ты предлагаешь?

Матвеев ухмыльнулся:

— Другой разговор, — Андрей взял пачку распечаток и ткнул пальцем в строку, выделенную жёлтым маркером. — Вот от сих меняем систему доказательств.

Дэвид то ли всхлипнул, то ли хрюкнул; потом снял очки, мигнул близоруко.

— Ты что, дурак?..

Матвеев молчал.

— Месяца три, — пробормотал Дэвид. — Да и где гарантия, что не найдётся умник…

— Нет гарантии, — отрезал Андрей. — Но есть отсрочка. Да и мы тоже… Станем академиками, будем всячески душить и пресекать в зародыше любые попытки и поползновения.

Сквозь стекло «аквариума» на спорящих шефов исподтишка поглядывали лаборанты. Гоша — подай, принеси, сделай «это» до обеда. И Леночка — кофе, отчёты, телефон. Кроме этих двоих, в штат лаборатории входили Максимыч, повелитель вакуумных контакторов и масляных прерывателей, и Эдик — главный и единственный спец по обслуживанию «Алёши Поповича». «Алёшей» прозвали суперкомп — самое дорогое, что принадлежало проекту «Голконда». Эдик при желании мог бы, наверное, разобраться в работе проекта, но не желал, принципиально. Для него что кварк, что фотон — «божественные байты».

Дэвид проследил взгляд Матвеева, кивнул.

— Да, утечки информации не предвидится. И что?

— Что, что! — воскликнул Андрей. — Работать, негры!

Встречная ослепила ксеноном, стекло заволокло мутью. Дважды махнули «дворники»: снова спокойно, тепло, уютно. Снова ночная трасса, а в ближайшей перспективе — ужин и сон, долгий. На завтра они с Дэвидом назначили выходной.

На работу по сокрытию всех намеков на возможность мгновенной аннигиляции пришлось потратить не три, а все восемь месяцев. Но теперь — почти всё, через неделю не останется никаких следов.

Может, и не очень удобно работать в одном городе, а жить в другом, наматывая по полсотни километров каждый день. Зато тихо в этом маленьком городке, спокойно и чисто. А ночами — тишина, как в деревне.

Последний поворот: вот и дом родной.

Матвеев чертыхнулся — мест для стоянки не осталось. «Понапокупали», — привычно пронеслось в голове. Пришлось ехать на стоянку.

После тёплого салона мокрый осенний воздух вызвал лёгкий озноб, Матвеев застегнул пальто на все пуговицы и поднял воротник. Ничего, до дома десять минут, можно и потерпеть.

В бледном свете ртутных фонарей слипшиеся палые листья блестели, как лакированные, Андрей пару раз поскользнулся, но шага не убавил. С Дэвидом он несколько раз рассуждал на тему опасности гипотетического сверхоружия. С одной стороны — его и так полно, этого оружия с приставкой «сверх», а вот с другой… С другой — достаточно одного генератора, чтоб спалить матушку Землю и прилегающие окрестности. Теоретически.

— Эй, очкарик, деньги есть? — послышался хриплый голос из темноты.

Матвеев не обратил внимания, не до того. Да и очков он сроду не носил. Не было охоты вмешиваться в чужие разборки. От тени дерева отделилась смутно различимая фигура и двинулась навстречу.

— Я тебе говорю, земляк. Деньги есть? Давай.

Из тени показался ещё один человек. «Женщина?». Мужик приблизился, остановился в трёх шагах, но и так запах перегара моментально перекрыл все запахи осенней ночи. Матвеев начал плавно, очень медленно вытягивать из кармана руку с зажатым баллончиком. В баллончике перцовая вытяжка — в магазине очень хвалили.

— Мне ж много-то не надо, зём. Вон, подружку полечить — да самому, ясное дело, на опохмел. Сотню, другую. А, зём? — почти радостно прохрипел странный грабитель.

«Дать, что ли?» Но взыграл вдруг в Андрее бес, разбудил неожиданную злость, словно бы подтолкнул руку. «К чёрту! Сорняки, уроды. Для чего живут? Да ещё другим не дают». Матвеев уже освободил руку, держал её опущенной вдоль тела. «Через тернии…», — вспомнилось вроде бы не к месту.

Мужик сделал ещё шаг, протягивая руку.

— Бог подаст, — зло бросил Андрей, и из его руки ударила струя аэрозоля.

Мужик зарычал, крутнулся на месте, рукавом вытирая глаза. Когда грабитель развернулся к Матвееву, в свете фонаря можно было рассмотреть, что лицо у бугая мокрое, в щетине застряла дрожащая слезинка.

— Ну, сука, теперь по-другому поговорим… — совсем уж зверским рыком возвестил мужик: в немного отставленной руке блеснуло лезвие.

— Витя, не надо! — придушенно вскрикнула женщина, молчавшая до этого, как кукла.

— Отлезь! Мы с ним по-хорошему, а он…

Ещё когда Витя разворачивался, Матвеев понял, что проигрывает.

«Не успели. Дэвид и один бы управился, но набегут кураторы, проверяющие… Кранты»

Андрей сунул руку в карман: пусто, конечно — не считая злополучного баллончика. Оглянулся: сзади — никого. У поребрика тускло блеснуло из-под листьев горлышко бутылки. Что сработало, какой инстинкт? Матвеев вполоборота отпрыгнул от ползущего, как танк, мужика, ухватил мокрое горлышко: бутылка разбилась о бордюр, послушно звякнув осколками.

Витя постоял, тупо разглядывая острое стекло в руке «очкарика»; наконец, в его мозгах сработала простейшая программа — он судорожно сжал нож и молча ринулся на врага.

Матвеев оказался заметно проворнее проспиртованного Вити: успел сделать шаг влево и быстро полоснуть «розочкой» по горлу мужчины. Кровь брызнула черной глянцевой кляксой. Мужик сделал по инерции два шага, сжал горло и рухнул лицом вниз.

Андрей словно замёрз.

Не озяб, а превратился в лёд. Он видел, как дергаются ноги трупа, слышал стук каблучков по асфальту, заметил, как с «розочки» на землю упала капля, но осознавать и реагировать не мог. Из оцепенения его вывел смутно знакомый голос:

— Андрюша, пойдём. Пойдем отсюда — вдруг видел кто?..

«Андрюша?» Матвеев схватил женщину за плечо, развернул лицом к свету.

— Юлька? — разговаривать он мог только хриплым шёпотом.

— Да, да, я… пошли! — она попыталась утянуть его за рукав.

Матвеев вгляделся.

Мешки под глазами, тени потекли, щёки опустились книзу мягкими мешочками, спутанные мокрые волосы, губы кривятся. «Нет Юльки. Умерла. Свидетель».

— Нет, подожди, — ровным уже голосом сказал он.

Рукоять ножа оказалась липкой, обмотанной черной изолентой, короткое широкое лезвие.

— Андрюша?! Нет!..

А после — только хрип и бульканье, и глухой удар тела об асфальт. Быстро, но без суеты он оттёр горлышко бутылки полой Юлькиной куртки и вложил «розочку» в её руку. Нож вернулся к хозяину.

Дома первым делом осмотрел руки. Странно, но — ни капли крови. Осмотрел пальто: чисто. Пошёл в ванную, принялся мыть руки, как обычно. «Они — враги. Они могли… А я успел. Теперь успею. Но… Вспомни о главном!»

Он сидел на полу: коленки упирались в ванну, глаза слепо смотрели в стену.

— Мы назовём его Фердинанд!

— Почему?..

— Красиво!

А мимо проносилось лето. Солнце играло в её золотистой гриве, развеваемой встречным ветром.

И всё было в будущем.

Константин Qwer. Буря мглою небо кроет

На экране расправила плечи очередная таблица с данными продаж за неделю. Михаил тяжело вздохнул и откинулся в кресле. Думать не хотелось совершенно. Длительные постновогодние праздники начисто уничтожили весь трудовой энтузиазм, но вновь начавшиеся суровые будни заставляли снова входить в колею. Со скрипом мозгов и скрежетом зубов.

Требовательно заорал мобильник. Михаил с трудом оторвал расфокусированный взгляд от монитора и цапнул трубу. Ага, приятель. Сименков.

— Привет, Олег. Что случилось, что трезвонишь?

— Здорово, Лохмач! Ты что там, спишь на рабочем месте? — зарокотало в ответ. — С праздником тебя наступающим, трах-тибидох!

— С каким ещё праздником? — устало буркнул Лохмачёв. — Кончились праздники, работа началась. Или у тебя в деревне каждый день праздник?

На самом деле Олег проживает в небольшом городке, где держит два магазина. А в деревне отстроил небольшую, но уютную дачу, где и любит проводить свободное время.

— Да ты там совсем за жизнью не следишь?! — возмутился собеседник. — Сегодня же тринадцатое, старый Новый год! Или ты не собирался отмечать?

— Не думал я об этом, — тоскливо ответил Михаил. — Не до этого как-то. Навалилось всё…

— Мишка, ты брось там хандрить! Короче, время — деньги. Слушай сюда. После работы берёшь ноги в руки, прыгаешь со Степаном в машину и летишь ко мне, на дачу. Я уже всё завёз, осталось только съесть да выпить!

Сименков рассмеялся, довольный собой:

— Ну и банька, конечно. Там только наши будут, Женька Потапов и Гришка Седых. Чисто мужская компания.

— Слушай, я не знаю… Снега навалило — ужас, а к вечеру пургу обещали… — вяло попытался отбрыкаться Миша. — А к тебе дорога дальняя, хитрая…

— Хватит плакаться! — заорали в трубке. — Ехать ко мне, даже с учётом заносов, час с небольшим. А дорога нормальная, сегодня только ехал. И вообще — у тебя джип, ха-ха-ха!

— Хватить ржать, придурок! — разозлился Лохмачёв. — Чем тебя моя «Нива» не устраивает?

— Да мне-то по барабану, лишь бы тебя устраивала! — обрадованно завопил Сименков. Михаил поморщился и немного отодвинул телефон от уха.

— Так во сколько прибудешь?

— Дай подумать… — Миша с силой потёр глаза. — Сейчас половина четвёртого, сегодня пятница, работаем до пяти… Та-а-ак, домой, собраться, выехать… Выеду не раньше семи, так что ориентируйся на полдевятого — девять.

— Отлично! Мы как раз на это время баню запланировали, подгребай. Если вдруг что — звони.

— Ладно, договорились.

В пять уйти не удалось, но всё же ощущение предстоящей свободы серьёзно приподняло настроение. Улица встретила штилем, редкими снежинками и густыми пробками, а лёгкий мороз сбил накопившуюся усталость. К половине седьмого Михаил пробился к дому. Ужин, недолгие сборы. Закинул в сумку чистое бельё, бутылку коньяка (чтоб не с пустыми руками) и цифровой фотоаппарат. Оделся на всякий случай потеплее: старый боевой пуховик, ниже колен, с капюшоном. Добротные зимние ботинки. По карманам распихал вязаную шапочку и перчатки. Ну, что ж, в путь! И, пропустив вперёд ризена Стёпку, выскочил за дверь.

Стёпка привычно занял позицию на заднем сиденье. Миша запустил двигатель, обернулся и ласково потрепал пса за уши:

— Ну что, морда шерстяная? В путь?

Стёпка в ответ заразительно зевнул и уронил башку на скрещенные лапы.

Заторы на дорогах подрассосались, «Нива» легко глотала километр за километром. Сразу после того, как Миша выехал из города, зарядил снег. Сперва редкий, через полчаса он усилился, и скорость пришлось сбавить. В итоге к нужному повороту с трассы Миша подошёл лишь в девятом часу. Дальше просёлком, через поля, при обычном раскладе — полчаса. Теперь же Лохмачёв прикидывал, успеет ли за час. Стихия разыгралась не на шутку: окреп встречный ветер, огромные хлопья снега повалили густым потоком. Дальний свет пришлось выключить, но и при ближнем видимость сократилась до минимума. Хоть скорость невелика, поток снега создаёт иллюзию стремительного полёта. Михаил то и дело терял ориентацию, периодически зажмуривался, тёр глаза и мотал головой. Иногда на одну-две секунды гасил фары. Помогало слабо.

И тут, где-то на полпути, машина резко сбавила ход, мягко накренилась на левый бок и застыла.

Стёпка приподнял голову, прислушиваясь к эмоциональным репликам. Ничего нового не услышал — у хозяина в привычке вслух комментировать нестандартные житейские ситуации. Пёс укоризненно подвигал бровями и замер.

Исчерпав первоначальный запас ругательств, Михаил слегка остыл.

Ситуация проста, как три рубля — потерял направление и съехал с дороги на обочину. Где та дорога заканчивается, не видно и сейчас. Повезло, что не угодил в кювет. Вот только что дальше делать?

Выключил ближний, оставив габариты. Через несколько минут глаза привыкли, и удалось разглядеть путь. Точнее, направление. Осторожно газуя, взад-вперед, с раскачки… Ничего не получилось. Даже намёка на движение нет — видимо, сел брюхом на снежный вал, образовавшийся после расчистки дороги. Выход один — звать на помощь.

Олег телефон не брал. На пятой попытке Миша сдался — половина десятого, ребята в бане. А телефоны наверняка в доме оставили. Или не слышат. Лохмачёв быстро набил эсэмэску, отправил и приготовился ждать.

Из дремоты вывело ворчание пса. Миша с кряхтением потянулся, разминая затёкшую спину. Взглянул на телефон — половина одиннадцатого. Сообщений или пропущенных звонков нет. В салоне ощутимо похолодало. Повернул ключ — стартёр провернулся пару раз и затих.

— Вот видишь, собак, не купили мы с тобой новый аккумулятор — а зря! — попенял он животному. Ругаться уже не было желания. Тем более — сам дурак, огни не выключил.

— Холодно, однако, — Михаил полез за бутылкой. — Давай дерябнем, дружище!

Степан, однако, энтузиазма не проявил.

— Не хочешь? Ну, тогда с наступающим, и за твоё здоровье! — на-булькал в дежурный стакан и залпом выпил. По пищеводу пробежала огненная река и горячим комом упала в желудок. Сразу потеплело. Налил вторую порцию, протёр запотевшее окно и обозрел окрестности. И чуть не пролил коньяк на пуховик.

За прошедший час ветер только усилился, а вот снегопад стих. Плотную пелену облаков разорвало, и в зияющие дыры проглянула полная луна. Метель причудливо закручивала вихри, отчётливо видные в лунном свете. В открытом поле, метрах в трёхстах от машины, завихрения и смерчи образовали подобие снежного дворца. Контуры его меняются, башни опадают и возникают вновь. Стены ходят волнами, будто дворец перемещается из стороны в сторону.

Луна спряталась за очередным облаком, и набежавшая тень скрыла фантом из виду. Михаил закрыл рот и залпом опустошил стакан. Вкуса он не ощутил. Ещё раз протер стекло и устроился поудобнее в ожидании очередного просвета. Ему хотелось увидеть снова этот природный феномен, хотя понятно, что дольше нескольких секунд такое продолжаться не может.

Собак заворчал, и Михаил успокаивающе положил руку ему на загривок.

Ночное светило вырвалось из плена, вновь осветив панораму. Замок не только не пропал, а приобрёл более чёткие контуры. Он уже не казался живым. Нет, вполне реальное здание, облепленное снегом. Башни, ворота, окна — всё как надо. К воротам один за другим движутся белые экипажи. Донёсся даже слабый звук, похожий на вой ветра в трубе и звуки волынок одновременно. Экипажи на несколько мгновений останавливались у ворот, затем срывались с места и исчезали.

Лохмачёв опомнился и выхватил из сумки цифровик. Тщательно прицелился, и, стараясь не дышать, надавил на спуск. Как и следовало ожидать, светочувствительности камеры не хватило. Испробовав несколько вариантов настройки, Михаил с разочарованием отложил аппарат.

Осталось последнее средство.

— Слушай, Стёпка, сиди тут, никуда не уходи. Стереги машину. Я сейчас пройдусь тудева-сюдева. Ага? — посмотрел хозяин в глаза ризена. Пёс лизнул в ответ руку и уселся, внимательно наблюдая за Михаилом. Поколебавшись, тот махнул ещё стакан и вывалился из машины наружу.

Свежий воздух выветрил остатки сна. Так, стакан — аккуратно положить обратно в машину, надеть шапочку и перчатки, затянуть капюшон… Двинулся вперёд. Первые же шаги заставили пожалеть об отсутствии лыж — снег по самое не могу, а местами и выше. Правда, снег рыхлый, пушистый, словно ворох перьев. Михаил быстро приноровился, и упрямо-бульдозерно двинулся к цели.

Вблизи замок поразил своим неземным великолепием. Стены казались не толще папиросной бумаги, под определённым углом вспыхивали словно алмазным напылением. Казалось, нереально-голубой свет бьёт изнутри, искусно подсвечивая волшебный мираж. Лохмачёв на секунду задержался перед входом. Высота башен со стандартную пятиэтажку, стены метров десять высотой. Ворота в два человеческих роста доброжелательно полураскрыты. Глубоко вдохнув, Михаил с гулко колотящимся в груди сердцем двинулся вперёд.

Под ногами искрящийся лед, покрытый сахарной пудрой. Огромный зал протянулся метров на тридцать. Сквозь полупрозрачный потолок луна дивно освещает убранство. Все элементы средневекового замка, виденного в кино и знакомого по книгам — картины, гобелены, рыцарские доспехи, оружие на стенах. Даже факелы! С одним исключением — всё из снега и льда, различных цветов и оттенков, от ярко-белого до тёмно-синего, почти чёрного. Вдоль ледовой дорожки под звуки волынок сходятся и расходятся танцующие пары в пышных одеяниях. Вдалеке, на противоположном конце, возвышается пустующий трон. К нему ведёт десяток ступенек. Каким-то образом Миша почувствовал, что его место именно там, на троне. Влекомый неведомой силой, он неуверенно сделал шаг вперёд…

— Эгей, Мишка, проснулся, нет?!! Ха-ха-ха! Вот же идиот! — заорали над ухом.

Михаил с трудом разлепил веки и бессмысленно осмотрелся по сторонам. Ага, лежит в кровати. Вокруг смутно знакомая обстановка. Рядом стоит Олег и улыбается во всю пасть.

— Где я? — нахмурился Лохмачёв. Сильно хотелось пить. И голова…

— У меня, где же ещё! — заорал Олежка.

— А как я сюда попал? — промямлил пересохшими губами Миша.

— Ты что, чудило, совсем ничего не помнишь? — восхитился Сименков. — Ну ты, блин, даёшь! Ты же вчера ко мне сам поехал. Да не доехал чуток, застрял. Мы как раз в бане сидели, аж до полдвенадцатого, звонков твоих не слышали.

— Ну? — нашёл в себе силы спросить Михаил.

— Гну, ёлы-палы! Прочитал сообщение, звоню — не отвечаешь. Бросился тракториста искать. Пока нашёл, пока разбудил, пока договорился. Пока он собрался да технику свою завёл, да потом пилили ещё до тебя сколько времени! Короче, только к часу и добрались. К машине подходим — а тебя нет! А мобила на сиденье валяется! Хорошо, Стёпка трезвый, по твоим следам нас провёл.

— В замок? — встрепенулся Миша.

— В какой на хрен замок?! Пить надо меньше в одну харю! Ха-ха-ха! — жизнерадостно заржал Олежка. — Мы тебя на холмике нашли, сидящим в сугробе. Раскинулся эдак, как прынц, а от храпа только звон в поле! Повезло ещё, что мороз небольшой да одет подходяще, — посерьёзнел приятель. — Мы ещё остатки коньяка в тебя влили. Чисто на всякий случай. Ладно, вставай, будем терапию проводить, — добавил на выходе из комнаты Олег.

Михаил прикрыл глаза. Что же он видел? Воспоминания очень смутные. Снег. Луна. Какой-то причудливый дворец или замок, множество людей.

Кто-то подходит, приветствует, что-то спрашивает. Ни лиц, ни слов вспомнить не удаётся. Его подводят к возвышению, просят о чём-то или убеждают нечто сделать… Дальше — лишь картинка: Михаил удобно устроился в… кресле?.. может быть… ему тепло и уютно… он взирает на кружащиеся в танце пары, а собеседники (с левого и правого бока, и вроде даже за спиной) продолжают говорить… о чём-то очень важном…

Лохмачёв застонал от бессилия. Он должен вспомнить…

Анна Петрова. Белая полоса

Ольгу мутило. В машине было душно — не помогали даже опущенные стёкла. Жаркий ветер нёс песок и пыль. Девушка вытерла влажный лоб и глянула в зеркало. На лице остались грязные разводы.

— Как приеду, сразу в душ, — пробормотала она вслух.

Она мечтала об этом почти всю дорогу. Уже через двадцать минут после начала пути машина нагрелась на солнце и превратилась в духовку. Поначалу, пока виднелись хоть и редкие, но деревья, пока попадались машины, это было терпимо. Теперь же, на пустынной трассе среди песка, жара сводила с ума. Казалось, весь мир жарится под этим палящим солнцем, и нигде нет от него спасения.

«Дёрнул же чёрт ехать на машине! — бурчала про себя Ольга. — Надо ж было быть такой дурой!»

Она поменяла руку на руле — на пластике баранки осталось влажное пятно. Под потоком горячего воздуха оно быстро сохло, и девушка, как заворожённая, следила за его исчезновением.

И зря. Не надо было отводить взгляд от дороги…

Буквально краем глаза Ольга вдруг увидела впереди фигурку ребёнка — чуть ли не в нескольких метрах от капота. И машина летела прямо на маленького пешехода.

Реакция была автоматической. Ольга обеими руками вцепилась в руль, вывернула его до упора вправо, одновременно нажимая на тормоз. Машину занесло, и девушка потеряла ребенка из виду.

Автомобиль, наконец, остановился. Мгновение Ольга сидела в ступоре. Потом выскочила наружу, страшась поймать взглядом безжизненное тело.

А увидела девчушку, стоящую посреди дороги. Та стояла неподвижно, только покачивалась из стороны в сторону, как от сильного ветра. Но тут же, пока Ольга ещё смотрела на неё во все глаза, девочка сделала шаг, другой и вновь отправилась в свой путь. По самой середине дороги. Прямо по белой разделительной полосе. Миновала машину и пошла дальше, внимательно глядя под ноги, на белую толстую линию.

— Эй! — крикнула Ольга. Она, наконец, очнулась от потрясения и бросилась следом за девочкой.

— Эй! Стой!

Она догнала странного ребёнка и тронула за плечо.

— Подожди!

Никакой реакции.

Тогда Ольга попыталась остановить её и развернуть к себе лицом. Девочка дернула плечом и продолжала идти. Ольга озадаченно смотрела на худенькую спину. Затем догнала необычного пешехода и пошла рядом.

— Кто ты? Где твои родители? Как ты здесь очутилась? Как тебя зовут?

Она тараторила, пытаясь вызвать хоть какую-нибудь реакцию, но ничего не добилась. Необычное поведение ребёнка сбивало с толку, и Ольга пыталась найти что-нибудь, что хоть с натяжкой объясняло бы ситуацию. Ничего не подходило.

В этой пустыне всё было ненормально.

Девочка продолжала идти. Лишь один раз искоса глянула на Ольгу. Девушка успела заметить, что глаза у ребёнка голубые, с чёрной обводкой по краю.

На вид девчушке было лет восемь, ну, может быть, девять. Худенькая, хрупкая. Голубые джинсы на резинке выглядели, как шаровары — настолько стянуты на поясе. Явно чтоб не свалились. Жёлтая безрукавка. Белые кроссовки. Изрядно запылённые, но всё-таки белые. Пепельные волосы, спутанные порывами ветра — девочка то и дело отбрасывала их с лица.

Обувь, одежда и волосы выглядели пропылёнными, словно она шла не первый день, но усталости от долгого пути было не заметно. И ничего, что указывало бы, откуда эта загадочная путешественница…

Ольга приостановилась в раздумье, случайно бросила взгляд назад. Они ушли уже довольно далеко от машины. Стоящая посреди дороги, та казалась покинутой и странно нелепой в этой ржавой пустыне, среди солнца, пыли и ветра.

Ольга приняла решение. Кем бы ни была девочка, ей не место на этой дороге. Надо её отвезти хотя бы до города. Обратиться за помощью к милиции. Может, они найдут родителей или кого-то, от кого ушла девчушка.

Она снова догнала ребёнка и попыталась подхватить на руки… И не смогла. Сделала ещё попытку. И ещё. Девчонка вырывалась молча, но упорно.

Ольга оставила попытки и бросилась назад, к машине. Завела её и в считанные секунды поравнялась с девчонкой.

— Я составлю тебе компанию. Не против? — Молчание. И быстрый косой взгляд.

— Почему ты идешь по дороге? Некоторые машины ездят очень быстро…

В странном этом состоянии — машина в эскорте у маленькой девчушки — прошёл час. Или больше — Ольга не зафиксировала начало происшедшего. Наступал вечер. От медленного монотонного движения глаза начали слипаться, а девочка шла себе и шла. За всё это время им не встретилась ни одна машина.

— Почему бы нам не сделать привал? Уже поздно, — предложила Ольга и зевнула. Зевок получился звучный, и она смутилась.

— Прости, я с утра за рулем. Так, может, привал?

Она спросила без особой надежды на ответ, но девочка неожиданно ответила:

— Не могу.

— Почему? Зажжём костер…

— Не могу. Мне надо идти, — сказала девочка. Ольга не сразу нашлась, как реагировать.

— Куда?

— Просто идти. Чтоб не утянуло, — странно ответила девочка. И посмотрела прямо в глаза Ольге. Та захлопнула рот посреди очередного зевка. Глаза ребёнка были очень серьезными и совсем не детскими.

— Утянуло? Как? Куда?

— Туда или туда. Всё равно. Там страшно.

Девочка замолчала. Потом, видя, что взрослая непонимающе смотрит на неё, объяснила.

— Мы с родителями ехали к бабушке. Когда остановились на заправке, я вышла погулять. Мы долго ехали, и у меня ноги похолодели. Там была белая полоса. Очень чистая, как будто её только что нарисовали. И я пошла по ней — мы с братом так играли. Нужно идти осторожно, точно по полосе, чтобы даже подошва не выставлялась за край. Я дошла до края заправки и хотела вернуться…

Девочка замолчала, и Ольга замерла в предчувствии. Малышка судорожно вздохнула и продолжила, словно через силу:

— Там были страшные монстры. Везде, вокруг. Далеко-далеко, до самого горизонта. Они шевелились — мерзко, как черви. Тянули руки и щупальца, грызли друг друга. Они были разные — с одной стороны и с другой. Но мне было всё равно, они скалились все. Они видели меня, они хотели меня съесть…

Она говорила, и речь её становилась всё быстрее, а в самом конце сорвалась на всхлип. Девочка умолкла ненадолго, а потом продолжила.

— Я не смогла развернуться на полосе. Брат умел, а я не смогла. Он всегда побеждал.

Девочка шла, низко склонив голову, но Ольга видела дорожки слез у неё на щеках.

Ольга ехала рядом всю ночь. И утро.

Среди ржавой пустыни шла по дороге девочка. Чуть позади держалась красная машина. Но вот машина начала сбавлять ход — расстояние между ней и девочкой всё увеличивалось. Наконец, машина остановилась. Сидящая внутри девушка долго смотрела в ту сторону, даже когда ребёнок скрылся из виду… Она не знала, сколько простояла тогда в пустыне…

Но когда вернулась к обычной жизни, никогда не наступала на белую полосу на асфальте…