Дорога сна

Глава XI. Милосердие

Но казнь окончена, и вот

Уходит с площади народ –

Он завтра вновь себя вернёт

К своим занятиям.

Да, это всё. Но как мне быть:

Ни днём, ни ночью не забыть –

Летит из пламени костра

Мне вслед проклятие.

Канцлер Ги — Конец игре

Аврора Лейтон не сразу вернулась в Усадьбу теней после посещения гостиницы и разговора со слугами де Труа. Какое-то время она скакала по холмам, то и дело подстёгивая ни в чём не повинного Цезаря и нервно оглядываясь. Она сама не знала, чьего преследования боится больше — Жюля-Антуана или шайки разбойников. Слова дяди Люсиль, злые и обидные, жгли ей лицо, она чувствовала, как горят щёки, сердце не прекращало бешено биться, а от слёз, которым Аврора всё-таки дала волю, щипало глаза. Лишь немного придя в себя, отдышавшись и утерев слёзы, она смогла повернуть к родному замку.

Жан и Мария встретили её ошеломляющей новостью: оказывается, господин Леон выследил-таки разбойников, обнаружил их логово, и теперь Бертран Железная Рука, поспешно собрав отряд из деревенских мужчин, отправился на охоту за Чёрным Жоффруа. И Леон, и Жюль-Антуан, как поняла Аврора, тоже поехали в лес. Если Огюст, Бернар и Луи последовали за своим хозяином, то в гостинице осталась только Анна, но Аврора уже расспросила старушку обо всём, о чём могла, а осмотреть комнату Люсиль после произошедшей сцены она вряд ли бы позволила. Так что Аврора, не видя смысла возвращаться в гостиницу, растерянно побродила туда-сюда по комнатам, попробовала расспросить Жана с Марией, но поняла, что они сами ничего толком не знают, и вскоре уже вновь вскочила в седло, направив коня в сторону замка Железной Руки.

Маргарита, выбежавшая ей навстречу, тоже была взволнована, но если волнение Жана и его супруги было скорее радостным, то Гретхен вся тряслась, лицо её было бледным, губы дрожали. Едва Аврора спешилась, на неё высыпался ворох новостей, одна невероятней другой. Леон за несколько часов успел выследить одного из разбойников, найти их логово — полый холм, попасть в плен, свидеться с самим Чёрным Жоффруа, сбежать и вернуться домой. Служанка Бертрана Вивьен, которую Гретхен, трепеща от гнева, называла не иначе, как предательницей и негодяйкой, оказалась любовницей одного из разбойников, юноши по имени Этьен. Она подворовывала для него припасы из кладовой, подслушивала разговоры Бертрана и Леона, шпионила и вообще, по словам, Гретхен, оказалась премерзейшим существом, подлым и неблагодарным.

Аврора поймала себя на том, что не очень-то удивлена случившимся. Простодушие Бертрана и его безграничное доверие к людям рано или поздно должны были привести к чему-то подобному. «Хорошо ещё, что эта Вивьен не подожгла дом или не попыталась прирезать своего господина в постели», — брякнула она, не подумав, и с изумлением увидела, как Маргарита разразилась потоком слёз.

— Как ты можешь быть такой бесчувственной! — воскликнула она. — Бертрану угрожала такая опасность, эта маленькая негодяйка обманула его, предала, втёрлась в доверие, а ты…

— Прости, — попыталась успокоить подругу Аврора. — Но Вивьен могла сама быть обманута этим Этьеном. Неизвестно, какой мёд он вливал в её уши, что обещал — богатство, замужество, дом — полную чашу…

— И слышать ничего не хочу! — яростно перебила её Гретхен, тряхнув головой так, что несколько вьющихся прядок выбилось из причёски и упало ей на лицо. — Не смей оправдывать эту гадину! Она знала, что её любовник из шайки Чёрного Жоффруа, и всё равно оставалась с ним, шпионила за Бертраном, воровала нашу еду! — похоже, последнее особенно разозлило хозяйственную и экономную Маргариту. — Ничего, надеюсь, её и её дружка тоже поймают, и уж тогда-то они ответят за всё!

Аврора не вполне разделяла гнев Гретхен, но полностью понимала её опасения насчёт Бертрана и точно так же переживала за Леона. Всё-таки разбойников в лесу десятка два, если не больше, они вооружены, а терять им нечего, и они, как всякие загнанные звери, могут быть очень опасны. Конечно, и Бертран, и Леон — опытные бойцы, в прошлом военные, Жюль-Антуан тоже немало повидал, а вот местные… Кто знает, не переметнётся ли кто-то из них на сторону разбойников?

Женщины терзались переживаниями до самого вечера, не желая выслушивать робкие попытки Франсуа их успокоить. Аврора среди прочего узнала, что тем странным нищим, который расспрашивал её об убийстве Люсиль, был сам Чёрный Жоффруа. Это не столько удивило, сколько разозлило её. Волна глухой досады поднялась в груди: она должна, должна была быть умнее! Надо было лучше присмотреться и к этому «нищему», и к Вивьен, заглянуть в её сны, вспомнить, как подвергшиеся нападениям путники описывали предводителя разбойников. Конечно, он всегда надевал маску, но рост, телосложение, цвет волос, приметная бородка, в конце концов! Она должна была догадаться, раз уж посчитала себя достаточно умной, чтобы начать собственное расследование! Должна была вычислить и переодетого главаря шайки, и предательницу!

Аврора предавалась самоуничижению до тех пор, пока в сгустившихся сумерках не послышался стук копыт. Все трое — Гретхен, Аврора и Франсуа — вылетели на крыльцо, толкаясь и задевая друг друга локтями. Во дворе гарцевало около дюжины всадников. Глаза Авроры тревожно метались от одного к другому, отмечая лица местных охотников, пока наконец не нашли два знакомых силуэта. Бертрана она узнала по крупной фигуре, сейчас как-то особенно грузно осевшей в седле, Леона — по потрёпанному чёрному плащу с серебристыми полосами. Ей сразу не понравилось, как он держится в седле — наклонившись вперёд, навалившись на переднюю луку, тяжело опираясь на шею лошади, будто вот-вот свалится на землю. Её опасения подтвердились, когда Бертран, спешиваясь, пошатнулся и упал на одно колено. Маргарита, всплеснув руками, кинулась к нему, Франсуа засеменил следом.

— Господи, ты ранен!

— Господин Бертран, да как же это вас так угораздило!

Теперь, подойдя чуть ближе, Аврора увидела, что рыжевато-каштановые волосы Железной Руки перепачканы кровью, под правым глазом наливается синяк, а губа разбита. Похоже, он с кем-то сошёлся в яростном кулачном бою — впрочем, судя по следам крови на металлическом протезе, победа всё же осталась за его обладателем.

— Тебе голову разбили! Вивьен, неси чистую воду и тряпки! — по привычке скомандовала Гретхен и тут же застонала от досады. — Ах, чёртова предательница! Франсуа, помоги же ему!

— Не надо, сам встану! — Бертран отстранил слугу, пытавшегося поддержать его, и тяжело поднялся. — Голова — что голова? Она у меня всё равно не самая главная часть тела! — он басовито расхохотался, но тут же умолк, сморщившись от боли. Потом он сделал несколько шагов в сторону Леона и едва успел подхватить его — бывший капитан не спешился, а скорее сполз с лошади, сделал шаг и полетел наземь.

— Держитесь, Леон! — пророкотал Бертран, с трудом удерживая своего товарища. Леон вцепился правой рукой в его плечо, левая бессильно повисла, ноги он переставлял с трудом, глаза бессмысленно смотрели в одну точку. Даже в сумерках Аврора разглядела его смертельно бледное лицо — губы были все белые, на правой скуле темнел синяк.

— Что с господином Лебренном? — вопросила она.

— В спину его ножом пырнули, подлецы, — ответил один из охотников, отрываясь от фляжки, из которой он жадно пил. — Метили в сердце, да вроде обошлось, под лопатку попало… Сзади напали, крысы подвальные, сволочи… простите, госпожа Лейтон, — смутился он, хлопнув себя по губам.

— Ничего, — ответила Аврора, чувствуя, как в ней поднимается волна холодной ярости, и в то же время её охватил страх за жизнь Леона. — Вы всё правильно сказали. Именно такие они и есть. Известно, кто именно его ранил?

— Да кто ж тут разглядит, в такой-то кутерьме? — откликнулся другой охотник. — Может, господин Лебренн, когда малость придёт в себя, сам вспомнит…

— А разбойники? Вы их захватили? — к ним уже от самых дверей обернулась Гретхен.

— Где-то половину захватили, остальные — кто-то сбежал, кто-то уже никуда не сбежит, — мрачно ответил Бертран и снова поморщился. — Пленных ведут сюда. Придётся временно разместить их в подземелье замка. Да, вот уж не думал, что старые тюремные камеры, не использовавшиеся со времён моего прапрапрадеда, снова пригодятся!

— А где Жюль-Антуан? — спросила Аврора, втайне надеясь, что он убит или, по крайней мере, серьёзно ранен. За сегодняшний день её неприязнь к этому человеку выросла до немыслимых размеров.

— Сопровождает пленных, — разочаровал её Бертран. — Он, может, угрюм как чёрт, зато стреляет очень метко. Прострелил Чёрному Жоффруа ногу, чтоб его! Этот Чёрный Жоффруа, надо сказать, отчаянный парень! Сражался до последнего, кое-кого из моих ребят подстрелил, других проткнул шпагой, царствие им небесное! — в голосе его звучало уважение к достойному противнику, которое он даже не пытался скрыть. — Это он разукрасил мне лицо, причём весьма ловко увернулся от моей железной руки! Если бы не де Труа, мы бы не поймали его!

— Господин Бертран, потом расскажете! — Франсуа проводил в замок шатающегося Леона и снова появился на пороге. — Вам голову перевязать надо да лицо промыть!

— Ох, снова закудахтал, старая наседка! — покачал головой Бертран. — Иду я, иду!

Аврора тоже поспешила внутрь — её опыт в целительстве сейчас был как нельзя кстати. Как-то само собой получилось, что Гретхен занялась Железной Рукой, а Аврора принялась хлопотать возле Леона. Франсуа, проявив неожиданную для его возраста и обычного степенного поведения прыткость, достал бинты, целебные мази, принёс тазы с водой, и вскоре женщины уже заботились о раненых бойцах. Леон сумел добраться до своей комнаты и теперь сидел на кровати, уронив голову на грудь. Он был в сознании, но вряд ли ясно осознавал происходящее. На робкое требование Авроры оголить спину он безо всяких возражений скинул жилет и стащил рубашку — снятый ранее плащ уже валялся на полу. Одежду тут же унёс бесшумно подлетевший Франсуа, чтобы позднее выстирать, а Аврора, закусив губу, принялась обрабатывать рану Леона.

Под левой лопаткой и впрямь был порез от ножа — впрочем, далеко не такой глубокий, как она опасалась. То ли нападавший промахнулся, то ли Леон сумел увернуться, но ничего жизненно важного, насколько могла судить Аврора, задето не было. Стараясь как можно осторожнее касаться плеча, она промыла рану, смазала её целебной мазью и перевязала. Леон держался стоически и ни разу не застонал — лишь порой резко втягивал воздух или издавал еле слышное шипение, но Аврора чувствовала, что он вздрагивает от каждого её прикосновения. Она и сама вздрагивала, дотрагиваясь до его горячей кожи, замирая от осознания, что происходит то, что ещё сегодня утром казалось ей невозможным. Леон сидит перед ней, полураздетый, а она трогает его обнажённый мускулистый торс…

Аврора резко тряхнула головой, приходя в себя. Не такой ценой она хотела получить возможность прикоснуться к сыну Портоса, и не следовало сейчас думать об этом. Стыдно, право, стыдно мечтать о таких вещах, когда Леон из последних сил сдерживается, чтобы не закричать в голос от боли! У неё мелькнула мысль, что ласковое прикосновение где-то в другом месте помимо раны или нежный поцелуй могли бы немного облегчить боль, но она не осмелилась этого сделать. Как можно скорее завершив обработку раны, она лишь легонько коснулась здорового плеча Леона.

— Ну вот и всё. Теперь ложитесь и постарайтесь поспать.

— Я… не смогу… уснуть, — сквозь зубы выдавил он.

— Я заварю вам успокаивающий травяной чай, а завтра привезу все свои припасы и посмотрю, что можно сделать, чтобы ваша рана быстрее зажила, — пообещала она.

— Спасибо, — выдохнул Леон и ничком повалился на постель. Аврора не посмела больше беспокоить его и поспешила покинуть комнату.

На всю следующую неделю она переселилась в замок Железной Руки, заехав в Усадьбу теней лишь затем, чтобы забрать свои зелья, снадобья и рецепты. Ей выделили комнату в замке, но она почти всё время проводила с Леоном, лишь изредка отлучаясь, чтобы проведать Бертрана или перекинуться парой слов с Маргаритой и Франсуа. Ушиб Бертрана оказался не столь серьёзным, как казалось изначально, и уже через пару дней он весело шутил по поводу своей головы, перевязанной белой тряпицей. Леону пришлось хуже — жара у него, слава Богу, не было, но он потерял достаточно крови, ослабел и почти всё время спал под воздействием зелий Авроры, которые снимали боль, но вызывали сильную сонливость. Как выяснилось позднее, ещё до ранения в плечо Леон получил сильный удар по затылку, но голова у него оказалась крепкой, и он не пострадал так серьёзно, как мог бы. Иногда он не просыпался даже тогда, когда Аврора приходила менять повязку, и тогда она выполняла свою работу медленнее обычного, осторожно поглаживая его спину и здоровое плечо, прикладывая компрессы к затылку, запуская пальцы в жёсткие светлые волосы — их, по-хорошему, не мешало бы помыть, да и самому Леону следовало бы принять ванну… От таких мыслей Аврору бросало в жар, и она, ругая себя, стремилась скорее закончить начатое, чтобы оставить раненого приходить в чувство.

Ближе к концу недели всё начало более-менее восстанавливаться. Бертран, немного подлечившись, вновь взял бразды правления в свои руки. Пленных разбойников он присудил отправить на галеры, сочтя это более милосердным и менее расточительным, чем казнь — Франции нужна была рабочая сила на кораблях. Исключение составил лишь Чёрный Жоффруа. Жюль-Антуан, пару раз заезжавший в замок, ходил чернее тучи, упрекал Бертрана в излишней мягкости по отношению к преступникам и в конце концов выторговал у него жизнь предводителя шайки. Железная Рука уступил полному гнева и горя дяде, и Чёрный Жоффруа оказался в полной власти де Труа, который твёрдо решил лишить его жизни, но никак не мог придумать достойную казнь для убийцы своей племянницы.

Аврора, узнавшая об их договоре от Бертрана, места себе не находила от беспокойства. Если Жюль-Антуан намерен казнить предводителя в отместку за Люсиль, значит ли это, что он действительно невиновен, и она всё это время шла по ложному пути? Или он таким образом пытается отвести от себя подозрения? Сны не говорили ей правды: де Труа по-прежнему ничего не снилось, а в изумрудно-зелёном с чёрными искрами облаке Жоффруа виднелись неясные пёстрые обрывки, никак не желавшие складываться в единую картину. Порой ей даже казалось, что она совсем утратила возможность заглядывать в чужие сны, потому что из-за недосыпа и постоянных хлопот проваливалась в сон без сновидений, едва коснувшись головой подушки. Наконец, не выдержав переживаний, сомнений и незнания, Аврора дала себе слово выяснить правду и спустилась в темницу, где содержался пленный главарь шайки.

Собственно, «темницей» это помещение можно было назвать с натяжкой. В камерах у самого потолка находились небольшие зарешёченные окошки, в которые проникал свет с улицы, пусть и слабый. Подземелье было на удивление сухим — лишь изредка Аврора, шагавшая по нему, замечала на стенах потёки воды. Крыс, мышей или тараканов ей не попалось вовсе, да и дышалось здесь легче, чем можно было ожидать. Сторожить пленников вызвались пара местных охотников — впрочем, теперь, когда разбойники были отправлены прочь, и в темнице оставался один Чёрный Жоффруа, стражи без особого рвения относились к своим обязанностям. Когда Аврора пришла, они перебрасывались в карты, лениво поругиваясь, и распивали бутылочку вина, которую безуспешно попытались спрятать при появлении посетительницы. Закатив глаза, она сделала вид, что ничего не заметила. К пленнику её пропустили без лишних вопросов, и вскоре Аврора, пройдя череду пустых камер, остановилась перед решёткой и пристально вгляделась в сидящего за ней мужчину.

Да, это был тот «нищий» из церкви, вне всякого сомнения. Он оброс за время своего пленения, волосы стали длиннее, борода отросла и выглядела ещё более неряшливой, среди чёрных прядей поблёскивали седые. Он похудел, щёки даже чуть ввалились — Маргарита после побега Вивьен, которую так и не нашли, была вынуждена готовить еду для всех обитателей замка, включая пленных, и, разумеется, не горела желанием кормить их досыта. Но тёмные глаза Чёрного Жоффруа блестели по-прежнему ярко и живо, а пересохшие губы искривились в усмешке, когда он поднял взгляд на посетительницу.

— А, госпожа Лейтон! Не ждал вас тут увидеть. Простите, что не могу приветствовать вас должным образом, но стараниями господина де Труа я с трудом могу двигаться, — он кивнул на ногу, перемотанную покрытым бурыми пятнами бинтом, чуть приподнялся со скамьи и взмахнул воображаемой шляпой. — Ну что, вы приняли к сведению слова, которые я сказал вам у церкви?

— Приняла, и даже слишком близко, — как можно более сухо ответила она. — А теперь думаю, не ошиблась ли я. Быть может, вы солгали, чтобы отвести от себя подозрения, а на самом деле вы виновны в смерти Люсиль?

— Вы за этим сюда пришли? — он осторожно вытянул ноги, закинул руки за спину, потянулся всем телом, напомнив Авроре дикого кота, потрёпанного жизнью, но всё ещё очень опасного. — Спросить прямо, не я ли убил эту девушку? И не знаю ли я, кто убийца?

— Да, — она сглотнула, поморщившись от сухости в горле.

— Сударыня, — спокойно произнёс Чёрный Жоффруа, — я много грехов совершил за свою жизнь и готов даже в них покаяться, но никто на свете не заставит меня признаться в том, чего я не делал. На моих руках нет крови Люсиль де Труа, и я не знаю, кто её убил. Готов поклясться в этом перед Богом чем угодно, хоть жизнью своей — ею клясться самое время, ведь она, я так понимаю, висит на волоске?

— Жюль-Антуан де Труа хочет вашей смерти, — ровным голосом произнесла Аврора, внимательно наблюдая за ним. — Он добился от Бертрана разрешения самолично казнить вас. Вид казни он ещё не выбрал, но вряд ли она будет лёгкой. Перед ней Бертран, скорее всего, пришлёт к вам священника, и вы сможете исповедаться перед смертью. Но не хотите ли вы очистить вашу душу пораньше и признаться мне? Если вы не убивали Люсиль, то, быть может, покрываете настоящего убийцу? Кого-то из ваших людей?

— Нет, — атаман равнодушно пожал плечами.

— Вы так в этом уверены?

— Если я скажу вам, что знаю убийцу, и что он был убит во время схватки в лесу, вы остановитесь? — он вскинул глаза, и Аврора вздрогнула от взгляда, ожёгшего её, будто огнём.

— Нет, — твёрдо заявила она. — Не остановлюсь. Я потребую имя, буду выяснять, где был этот человек в утро гибели Люсиль, что он был за человек… Но вы ведь солжёте мне, если скажете, что убийца уже мёртв, верно?

— Солгу, — Чёрный Жоффруа криво усмехнулся. — А мне не хотелось бы лгать столь красивой и умной женщине.

— Прошу вас, без лести, — поморщилась она. — Вы слишком умны и понимаете, что я на такое не куплюсь. Почему вы так уверены, что это не кто-то из ваших разбойников?

— Я знаю их, — просто ответил он. — Знаю их мысли, привычки и мечты, знаю, на что они способны. Они действительно мне преданы… были преданы, — добавил Жоффруа с горечью. — Ни один из них не сотворил бы такого с девушкой, зная, что за этим последует жестокое наказание.

— Иногда мы ошибаемся, думая, что знаем людей, — протянула Аврора, вспомнив о Бертране и обманывавшей его несколько месяцев Вивьен.

— Бывает, — согласился разбойник. — Но не со мной. Я вижу людей насквозь — научился за долгие годы.

— Сейчас вы скажете, что можете читать мысли, — насмешливо заметила она.

— Не могу. Но я разбираюсь в людях, уж поверьте.

— И кто же, по-вашему, убил Люсиль?

— Я уже говорил вам, что не знаю. Возможно, её дядя. Я не успел с ним толком познакомиться, но в бою он бесстрашен и жесток, как человек, которому нечего терять. Он стремится казнить меня — уж не затем ли, чтобы скрыть собственное преступление? Или кто-то из его слуг — как знать, может у девушки был роман с кем-то из них? Или она просто была слишком красива, и он, не сдержав свою похоть, надругался над ней, а потом убил, чтобы она ничего не рассказала. Это мог сделать кто угодно — местный охотник, кузнец или мельник, к примеру.

— Или Леон Лебренн, — проговорила Аврора. — Во всяком случае, так считает Жюль-Антуан. Он ссылается на то, что Леон не помнит многое из своего прошлого.

— Это вряд ли, — Чёрный Жоффруа скривил губы. — Я успел поговорить с Леоном за то недолгое время, что он пробыл у нас. Это благородный человек, отважный и честный. Он может быть вспыльчив, да, но не нападёт на того, кто слабее, будь то женщина или ребёнок. Я не верю, что он мог совершить такое, даже и в беспамятстве.

— Вы говорили с ним всего полчаса и так хорошо его узнали? — недоверчиво прищурилась она.

— Вы знаете его дольше, вот и скажите — я прав насчёт него? — вопросом на вопрос ответил Жоффруа и усмехнулся.

— Я не так близко знакома с господином Лебренном, — нахмурилась Аврора. — Должна сказать, первое впечатление создаётся именно такое… но кто знает, какие демоны таятся в его душе?

— Тоже верно, — вид атамана был столь безмятежен, что она начала подозревать неладное и на всякий случай отошла от решётки.

— Вы поразительно спокойны для человека, которому через несколько дней предстоит умереть, — заявила она. — Ваши друзья-разбойники, часом, не собираются устроить вам побег?

— Вы слишком высокого мнения о моих ребятах! — хохотнул он. — Нет, я им сразу, как понял, что приближается Железная Рука с целой армией, шепнул: «Если меня и ещё кого схватят, а вы выберетесь, не рискуйте своей шкурой, бегите куда глаза глядят». Нет, с меня достаточно, набегался я! Раз уж суждено болтаться в петле, её не минуешь!

— Вы знаете, где сейчас Вивьен? И Этьен, тот молодой парень из вашей шайки?

— Не имею ни малейшего представления, — Чёрный Жоффруа смотрел на неё, в глазах его плескалось странное веселье, смешанное с отчаяньем. — Но если и знал бы, не сказал, вы же понимаете.

— Понимаю, — вздохнула Аврора. — Что ж, если вы продолжаете упрямо утверждать, что ничего не знаете, мне здесь больше делать нечего. Прощайте!

Она уже развернулась, чтобы уйти, и сделала несколько шагов, но тут Жоффруа неожиданно окликнул её.

— Постойте, сударыня!

— Да? — она вновь повернулась к нему. Атаман поднялся со скамьи и, хромая, подошёл к решётке, обхватил прутья смуглыми мозолистыми пальцами, исхудалое лицо его было бледно, глаза горели, и весь он внезапно напомнил Авроре о разбойниках, распятых подле Христа на горе Голгофа.

— Думаете, я не знаю, что ничего хорошего меня не ждёт? — тяжело дыша, заговорил он. — Меня казнят, казнят жестоко… если только вы мне не поможете.

— Я? — Аврора на всякий случай отступила ещё на шаг, готовясь к немедленному бегству. — Вы смеётесь надо мной? Думаете, после пары разговоров я воспылаю к вам чувствами и помогу сбежать? Кто я, по-вашему, — глупая девчонка вроде Вивьен? Или вы надеетесь на моё милосердие?

— Глупо было надеяться, — он усмехнулся и отошёл от решётки, — но всё же следовало попробовать. Нет, вряд ли вы в меня влюбитесь. Вам больше по нраву светловолосые…

— Что? — испуганно охнула она. — Откуда вы… С чего вы взяли? — она попыталась принять рассерженный вид, но в голове мелькнула мысль: «Уж не обладает ли Чёрный Жоффруа способностью входить в чужие сны? Или, чего доброго, и впрямь читает мысли?».

— Да так, просто глупости, — улыбка не покидала его губ, но теперь Аврора видела, что улыбка эта нервная. — Если не можете помочь мне сбежать, помогите мне уйти на тот свет. Принесите мне какой-нибудь кинжал, а то тут даже верёвку прицепить не к чему, даже если я и свяжу её из своей одежды!

— Чтобы вы захватили кого-нибудь в заложники и сбежали? Нет уж! Я вовсе не желаю занять ваше место! — возмущённо воскликнула она.

— Если не нож, то какое-нибудь снадобье из тех, что укладывают человека в сон навсегда, — лихорадочно проговорил Жоффруа. — Вы ведь целительница, разбираетесь в этом. Что-нибудь вроде того, что вы дали своему мужу, чтобы быстро облегчить его страдания…

— Я не убивала своего мужа! — в гневе вскинулась Аврора. — Виктор был болен чахоткой, болен давно! Вы, чёрт возьми, ничего не знаете ни обо мне, ни о моём муже! Сколько слёз я пролила… Вы нарочно пытаетесь меня разозлить, да? — она грозно сверкнула глазами. — Чтобы я пожелала вам смерти и всё-таки притащила нож или яд?

— Я пробую все возможные пути, — пожал плечами разбойник. — Если вы не хотите убить меня из милосердия, может, захотите из злости?

— И не надейтесь! — зло ответила она. — Вы будете сидеть здесь, ждать казни и размышлять о своих грехах, а потом вас казнят — и может быть, я даже приду посмотреть на это!

Она ушла из темницы поспешно, громко топая каблуками и шелестя юбками, так что даже горе-стражники у дверей проводили её удивлёнными взглядами. Весь остаток дня она мучилась, сама не зная от чего, и даже очередная вечерняя перевязка Леона не вызвала в ней привычного волнения. Он уже вполне пришёл в себя, поужинал куриным бульоном с хлебом, но почти не разговаривал с Авророй — просто сидел, уронив голову на грудь, и только в конце, когда целительница уже уходила, уронил тихое «спасибо». Рана заживала хорошо, без нагноений, и Аврора могла бы успокоиться, но всю ночь её терзали мысли о предводителе разбойников, запертом внизу, в подземелье, лишённом своего оружия и своих людей. Она не смогла заглянуть в сон ни к нему, ни к де Труа, а её собственные сновидения были полны тоски и ужаса.

Ужас стал сильнее на следующий день, когда к ним прибыл Жюль-Антуан и сухим голосом заявил, что нашёл способ казнить преступника. Он сделает это завтра же, на городской площади, — сам, лично, нанесёт Чёрному Жоффруа сорок ударов кнутом, потом оскопит его — в наказание за насилие, совершённое над Люсиль, а затем повесит. «Я своими руками надену петлю на шею этого мерзавца и своею ногой выбью из-под него опору!» — грозно заявлял де Труа, сверкая глазами. Гретхен, едва услышав эти подробности, прижала руку ко рту и поспешила покинуть комнату, Бертран поморщился, но ничего не сказал, считая, что дядя имеет право расквитаться за племянницу. Что касается Авроры, то та целый день бродила по комнатам беззвучной тенью, пытаясь отогнать от себя страшные образы будущей казни и уверяя, что Чёрный Жоффруа это заслужил. Перед её глазами мелькало то, чего она никогда не видела, но отчего-то живо представляла: окровавленная исполосованная спина с висящими лоскутами кожи, окровавленный же кусок плоти, с тошнотворным звуком шмякающийся на землю, дёргающееся в петле тело, нос её почти ощущал запах нечистот…

Было уже совсем темно, когда Аврора направилась в темницу, перед этим заглянув в свою комнату и выудив кое-что из лекарственных запасов. Стражники пропустили её без вопросов, только один еле слышно пробормотал другому за её спиной: «Всё не отступается, хочет узнать, кто её подругу убил. Эх, хорошая была девушка, упокой Господь её душу! Да разве этот чёрный чёрт в чём сознается!».

Атаман попытался казаться спокойным, но глаза его вспыхнули безумной надеждой при появлении Авроры, и он быстро опустил их.

— Я слышал, меня не сегодня-завтра казнят, — с деланым безразличием протянул он. — Любопытно знать, какой способ изобрёл этот матёрый волк?

— Он даст вам сорок кнутов, оскопит вас и повесит, — скороговоркой произнесла Аврора, вытащила из-за корсажа маленький пузырёк тёмно-синего стекла и протянула Жоффруа. — Это настойка на основе болиголова. В малых дозах она усыпляет человека, в больших смертельно опасна.

Разбойник жадно выхватил из её пальцев пузырёк и попытался поцеловать кисть Авроры, но та поспешно отдёрнула её.

— Сорок плетей я, может, и вынес бы, но лишиться того, что долгие годы служило мне верой и правдой — увольте! — он нервно засмеялся и сразу же закашлялся. — Что ж, госпожа Лейтон, мне мало времени остаётся на этом свете, но я до последнего своего мига буду молить Бога за вас!

— Не принимайте это слишком рано! — предупредила она. — Если вас найдут мёртвым через пару часов после моего визита, виновной сочтут меня, и Жюль-Антуан, чего доброго, захочет содрать кожу с меня вместо вас! Боже, наверное, я сошла с ума! Я проявила милосердие, но теперь уже сержусь на себя за это. И в награду за мою жалость к вам, ради всего святого, скажите…

Чёрный Жоффруа поднял на неё свои запавшие горящие глаза и удивительно спокойно произнёс:

— Я не знаю, кто убил Люсиль де Труа.

На следующее утро выпал первый снег, и дороги были грязны больше обычного, а поля и леса припорошены белым. В воздухе витало дыхание зимы, было свежо и холодно, и Аврора вся дрожала, несмотря на меховую накидку и перчатки. Она отправилась на казнь — не могла не отправиться после того, что она сделала накануне. Гретхен, разумеется, осталась в замке и отговаривала подругу ехать, раненый Леон, похоже, вообще не знал о казни, Бертран прибыл, но происходящее явно было ему не по нраву. Аврора уловила обрывок разговора между ним и Жюлем-Антуаном — тот тоже был мрачен, но в глазах его светилось осознание собственного превосходства.

— Вижу, вам не по вкусу сегодняшняя церемония, — обратился он к Железной Руке. — Скажите, а что бы вы стали делать, если бы вашей племяннице, или вашей дочери, или вашей прелестной Гретхен вонзил в грудь кинжал какой-нибудь негодяй?

— Я бы раздробил ему голову железным кулаком, — бросил в ответ Бертран. — Быстро и без церемоний.

— Что ж, вам повезло, что у вас при себе всегда имеется такое орудие! — Жюль-Антуан глазами указал на протез, губы его кривились — то ли от улыбки, то ли от волнения. — А у меня его нет, так что я вынужден действовать другими методами!

Его слова были довольно бестактными, но Бертран ничего не ответил и только молча отъехал на коне в сторону. Площадь была полна народу, крестьяне, несмотря на холод и снег, жадно глазели в центр, где была на скорую руку сколочена виселица. Аврора поёжилась — её пугало стремление людей ходить на казни, как на театральные представления, следить за этим, как за любым другим развлечением. Мало того, после казни некоторые ещё и стремились отрезать прядь волос, кусочек одежды, а то и часть тела трупа, веря, что они обладают некими магическими свойствами! Аврора, поморщившись, заставила себя сглотнуть, выпрямить спину и ровнее усесться в седле, глядя поверх голов толпы.

Чёрного Жоффруа привезли на телеге, толпа встретила его градом оскорблений, насмешек и проклятий, в бывшего атамана полетели огрызки фруктов, осколки горшком и даже камни, но он ловко уворачивался, закрываясь то одним, то другим плечом, — руки его были связаны за спиной. Худое, заросшее бородой лицо в эти мгновения, казалось, светилось от счастья, с него не сходила улыбка, и людей это злило ещё больше, заставляя с удвоенной силой выкрикивать проклятия. Аврора видела, что Бертран отвернулся, не желая глядеть на пленника, Жюль-Антуан держался бесстрастно, но глаза его горели всё тем же мрачным волчьим огнём.

Чёрного Жоффруа спустили с телеги и привязали к столбу. Он не сопротивлялся, ни с кем не разговаривал, только сильно хромал, подволакивая правую ногу, и улыбался всё той же ясной и жуткой улыбкой человека, которому открылась великая истина, улыбкой пророка, улыбкой не Дисмаса или Гестаса, а самого Иисуса Христа. Аврора знала, что нынче утром, едва рассвело, к нему пришёл старичок-священник, и Чёрный Жоффруа исповедался, но какие тайны он выдал и выдал ли их вообще, она не знала. Не знала она так же, успел ли он воспользоваться её даром. С сильнейшей тревогой она наблюдала за тем, как слуги де Труа, Огюст и Бернар, стаскивают с Жоффруа рубашку, оголяя худую жилистую спину, как Жюль-Антуан медленно, нарочито размеренным шагом подходит, берёт кнут, которым обычно стегают лошадей, и отходит на значительное расстояние от наказуемого, чтобы размахнуться.

От первого удара Аврора дёрнулась так, будто стегали её саму. Жоффруа тоже вздрогнул, на его открытой спине осталась красная полоса, но он не издал ни звука. Аврора тоже крепче стиснула зубы, напоминая себе, что этот человек и его шайка ограбили множество невинных людей, отнимая заработанные честным трудом деньги, многих убили, что он мог далеко не всегда быть таким галантным, каким его описывала молва, он мог быть насильником и убийцей, убийцей Люсиль де Труа… Удары следовали один за другим, красные полосы перекрывались, накладываясь друг на друга, тело Чёрного Жоффруа содрогалось всё сильнее, на спине выступила кровь, но он по-прежнему молчал. В какой-то момент сотрясавшие его судороги затихли, и тут же де Труа, успевший нанести ударов десять, бросил кнут.

— Он потерял сознание! Принесите воды! — скомандовал он и шагнул к разбойнику, обвисшему на столбе, как тряпичная кукла. Жюль-Антуан схватил его за подбородок, приподнял голову и выругался.

— Чёрт побери! Он мёртв! У него пена на губах!

По толпе прокатился вздох разочарования, а де Труа быстро вскинул глаза и на один краткий миг успел встретиться ними с Авророй. Она опустила голову, уговаривая безумно зашедшееся сердце стучать помедленнее, но успела понять то, что мысленно передал ей Жюль-Антуан, прожигая её взглядом: я знаю, что это вы. Я не могу доказать, что это ваших рук дело, но я знаю. И то же самое она подумала про него, вспоминая лежащее в гробу тело Люсиль, такой молодой, бледной и испуганной в своём посмертии.