Дорога сна

Глава IV. Ходящая по снам

Не осенняя дремота над чеканным переплётом,

То за нами сны приходят, сны выходят на охоту.

Для медведя, для разлуки есть у них тугие луки

И гарпун для белой ночи и белого кита

Мельница — Никогда

Замок Бертрана Железной Руки оказался вовсе не похож на Усадьбу теней с её многочисленными башенками, стремящимися ввысь, в небесный простор. Он был основательным и надёжным, под стать своему хозяину, сложенным из тёмно-серого камня, с четырьмя круглыми башнями по углам, со множество окон, арок и переходов. Вокруг замка в изобилии росли деревья, сад около него выглядел неухоженным и заброшенным, не в пример саду Авроры, за которым явно внимательно следил Жан. Как только Леон и Бертран подошли ближе, двери распахнулись, и навстречу им выбежал невысокий полный мужчина, чья торопливость не соответствовала его пожилому возрасту и солидности, которую подчёркивали серьёзное выражение лица и седые бакенбарды.

— Мы за вас волновались, господин Бертран! — укоризненно воскликнул он. — Как же это возможно: отправиться одному в лес, туда, где кишмя кишат эти разбойники! Как вы вообще оттуда живым вернулись?

— А вот, благодаря господину Леону, — Бертран кивнул на своего спутника и пояснил: — Это Франсуа, мой верный слуга. Предан до гроба, но иногда квохчет надо мной, как наседка над цыплёнком!

— А как же иначе? — Франсуа нисколько не смутился. — Вам дай волю, вы уйдёте в лес, чтобы переловить всех разбойников голыми руками! — он, видимо, понял, что фраза про руки прозвучала не совсем удачно, и смущённо умолк, но Бертран только хохотнул.

— С тех пор, как я обзавёлся вот этим, — он постучал левой рукой по металлическому протезу, — дня не проходит без того, чтобы я не пошутил про руки! Хорошую шутку найти сложно, частенько приходится повторяться. Если я приду в лес с голыми руками, разбойники, пожалуй, перепугаются и разбегутся кто куда! Видел бы ты, как один сегодня дал стрекача, увидев мою железную руку!

— Так вы нашли разбойников? — водянисто-голубые глаза слуги расширились.

— Скорее уж они меня нашли, — хмыкнул Бертран. — И оказали мне такой горячий приём, что если бы не мой внезапный спаситель, — он снова кивнул на Леона, — мне не уйти бы из этого проклятого леса живым.

— Господин де Мармонтель преувеличивает, — вмешался Леон. — Он прекрасно справился бы и в одиночку, я лишь оказал ему небольшую помощь.

— Проткнуть шпагой двух разбойников — небольшая помощь? — Бертран, хохотнув, хлопнул Леона по плечу, и тот аж пошатнулся от внезапной тяжести железной руки. — Да вы, сударь, ещё и скромны!

— Господин Бертран, вы вернулись! — из дверей выбежала миниатюрная девушка, на ходу быстро вытирая о передник руки, запачканные чем-то красным. Её гладкие каштановые волосы были собраны в узел, в слегка раскосых серо-зелёных глазах таилось нечто лисье, щёки горели румянцем. На хозяина она бросила взгляд, полный такой тревоги и в то же время безграничного облегчения, что у Леона мелькнула мысль, не влюблена ли она в Бертрана.

— Вернулся, и не с пустыми руками! — он в третий раз кивнул на Леона. — Никого из этих молодчиков мне прищучить не удалось, зато я нашёл отличного друга! Полно, Вивьен, вытри слёзы! Можно подумать, я вернулся не из леса, а из преисподней — так вы все меня встречаете!

Леон, услышав, как человек, с которым они знакомы около часа, называет его другом, не сдержал усмешки, а Вивьен уставилась на него с любопытством.

— Надеюсь, никто из вас не ранен? — она всё ещё комкала в руках передник.

— Куда там! — Бертран махнул левой рукой. — Дураков Господь хранит — это я исключительно про себя, господин Леон… Двум разбойникам здорово досталось от моего спасителя, а третьего я так огрел по голове, что он ныне пребывает в ином мире.

Вивьен ахнула и побледнела, Франсуа перекрестился, а хозяин огляделся кругом и громогласно вопросил:

— Что же мы всё стоим в этом проклятом дворе? Франсуа, позаботься о лошади господин Лебренна, а ты, Вивьен, беги готовить самый вкусный обед. Господин Леон, ещё раз прошу вас оказать мне честь и быть моим гостем…

Внутри замок был обставлен далеко не так изысканно, как Усадьба теней, но Леону понравилась его суровая простота. Картин и гобеленов здесь имелось совсем мало, мебель была значительно более грубой работы, чем в замке Авроры, ковры не отличались затейливостью узоров, да и сами коридоры и переходы были менее запутанными. Вскоре вороная кобыла уже стояла в конюшне и жевала сено, а Железная Рука и его гость, наскоро умывшись, воздали должное грибному супу, жаркому из телятины, сыру и запечённым яблокам. Запивалось это всё бургундским — надо сказать, довольно неплохим. Леон с осторожностью сделал первый глоток, памятуя о вчерашнем обмороке, но никаких неприятных последствий не ощутил и вздохнул с облегчением — всё-таки совершенно отказываться от вина не входило в его планы.

За обедом Леон узнал немало о своём новом знакомом. Бертран унаследовал от отца поместье и неплохое состояние, по молодости много кутил, ввязывался в любые авантюры, стремясь прославиться, отправился на войну, где потерял правую руку, но не свой боевой дух. За последние годы, впрочем, он немного остепенился и решил всерьёз взяться за управление своими владениями. Успел и Леон кое-что рассказать хозяину о своём прошлом. Многое расплывалось в памяти, и это пугало его, но Бертран, судя по всему, не был удивлён немногословностью гостя и краткостью его рассказа. Такая беспечность в отношении незнакомца граничила с глупостью, и Леон в конце концов не выдержал.

— Вы так радушно приняли меня, господин де Мармонтель…

— Просто Бертран, прошу вас.

— Бертран. Вы как-то слишком легко доверились мне. А если бы я оказался лазутчиком разбойников, которых они подослали, чтобы выведать всё о вас?

Железная Рука от души расхохотался.

— Вы прямо как мой Франсуа! Тот тоже вечно твердит, что я чересчур добродушен и доверчив. Но я хоть и бываю порой дураком, всё же не такой дурак, чтобы привести к себе в дом разбойника! Вы, Леон, и одеты намного приличнее, и манеры у вас не такие, как у этой швали — я-то знаю, я на таких нагляделся. Да и зачем Чёрному Жоффруа лазутчик в моём доме? Не собираются же они захватывать замок? Это было бы чертовски глупо с их стороны!

Бертран отхлебнул из бокала и продолжил:

— И потом, будь вы шпионом, вряд ли бы столь серьёзно ранили тех двоих. Я краем глаза видел, как вы сражались, и чёрт побери, хорошие у вас были учителя! Эх, было время, когда и я владел шпагой не хуже, но проклятые испанцы… — он задумчиво поглядел на свой протез, потрогал рычажки, меняющие положение пальцев. — Таким ни шпагу не удержишь, ни свой мушкет не почистишь — если вы понимаете, о чём я.

Он снова хохотнул. Леон, до которого шутка про мушкет дошла с опозданием и в тот самый момент, когда он отпил из бокала, фыркнул и едва не подавился вином. Внезапно двери столовой распахнулись, и внутрь стремительным шагом вошла молодая женщина в простом наряде, состоявшем из белой рубашки, чёрной кофты без рукавов и тёмно-коричневой юбки.

— Франсуа сказал, ты был в том лесу! — порывисто воскликнула она и осеклась, увидев незнакомца. Леон, привстав, учтиво поклонился, она коротко присела. Бывший капитан не мог не отметить, что женщина удивительно хороша собой: густые вьющиеся волосы пшеничного оттенка волнами падали на плечи, большие серо-голубые глаза смотрели прямо и твёрдо, черты лица были правильные, тело гибкое и сильное. Бертран при её появлении неожиданно смутился, лицо его покраснело, он опустил глаза и закашлялся.

— Боже, ну неужели обязательно было идти туда в одиночку? — продолжала женщина. — Ты подверг себя такой опасности!

— Франсуа, как обычно, преувеличивает, — Бертран поглядел на неё с такой нежностью, что Леон невольно отвёл взгляд, чувствуя, что стал свидетелем чего-то личного, не предназначенного для посторонних глаз. — Право, Гретхен, мне ничего не угрожало…

— … кроме смерти от разбойничьей пули или клинка!

— И мне на помощь очень вовремя поспешил этот молодой человек, — Бертран указал на Леона. — Леон Лебренн, бывший капитан королевских гвардейцев. Леон, это Маргарита… — он замялся, словно не зная, как представить белокурую красавицу, — пожалуй, лучшая белошвейка в наших краях.

Леон снова поднялся и молча поклонился. Маргарита, судя по всему, не была сестрой, дочерью или племянницей Бертрана; не могла она и быть его женой, иначе бы он прямо об этом сказал. Служанкой она тоже быть не могла: вряд ли бы служанка посмела столь прямолинейно упрекать своего господина, обращаясь к нему на «ты». Оставался только один ответ: Маргарита, или, как назвал её Бертран, Гретхен, — его любовница.

Леон был далёк от того, чтобы осуждать нового знакомого за то, что тот открыто живёт с женщиной, не являющейся его женой, поэтому он опустился на место и вновь принялся за трапезу. Гретхен же обратила свой взор на Железную Руку и прищёлкнула языком.

— Твой камзол весь изорван и в еловой хвое. Придётся мне снова браться за иголку с ниткой… Ох, Бертран, почему ты не мог взять с собой кого-нибудь из охотников?

— Ты сама говорила, что кто-то из них может быть в сговоре с лесными разбойниками, — он нежно погладил Маргариту по руке. — Ну полно, полно. Я понял, что поступил как круглый дурак, и в следующий раз буду умнее. К тому же у меня теперь есть человек, с которым не страшно ни пойти охотиться на кабана, ни сунуться в лес к разбойникам, ни отправиться в самое пекло!

Он кинул взгляд на Леона и вдруг без всякого перехода спросил:

— Вы, Леон, как я понял, оставили службу и сейчас блуждаете без особой цели, не так ли?

— Так, — Леон выпрямился, чувствуя на себе внимательный взгляд Маргариты, которая изучала его, словно диковинного зверя.

— Человек вы храбрый, оружием владеете, друга в беде не оставите, — Бертрану в голову явно пришла мысль, которую он счёл блестящей. — Чем просто так носиться по полям и лесам без дела, поступайте-ка ко мне на службу. Такого жалованья, какое вы получали при дворе, не обещаю, но иметь лишний золотой в кармане никогда не помешает.

— На службу? — Леон удивлённо уставился на него. — Это кем же?

— А хотя бы капитаном моей личной гвардии, — не раздумывая ни минуты, ответил Железная Рука.

— У вас есть личная гвардия? — Леон едва сдержался, чтобы не обвести красноречивым взглядом столовую с потёками на стенах, потрескавшимся дубовым столом и трещиной на оконном стекле. Бертран, конечно, не бедствовал, но содержание гвардии вряд ли было ему по карману.

— Если вы согласитесь с моим предложением — будет.

— Гвардия из одного человека? — Леон усмехнулся.

— Ну, некоторые люди стоят целой роты, — Бертран усмехнулся в ответ. — Вы, да и я тоже, чего уж скромничать, как раз из таких. Останьтесь хоть ненадолго, а? Вы поможете мне изловить этих лесных тварей, а я вас без награды не оставлю, будьте уверены.

Леон ненадолго задумался. Предложение Бертрана стало для него полной неожиданностью, но в нём, если подумать, было здравое зерно. Он и впрямь прибыл сюда без цели, а Железная Рука предлагал ему эту цель и возможность не остаться без средств вдобавок. Леон мало что помнил о своём прошлом и не знал, чего хочет от будущего, так почему бы ему не остаться в этом приветливом осеннем краю с его зелёными холмами, густыми лесами и быстрыми реками? «И Аврору Лейтон я наверняка буду время от времени встречать, они ведь соседи с Бертраном», — мелькнула вдруг в голове непрошеная мысль, и она, как ни странно, стала решающей.

— Что ж, если никто из обитателей вашего замка не будет относиться ко мне с подозрением, считая лазутчиком разбойников… — начал он, бросая взгляд на Маргариту, которая стояла чуть позади Бертрана, опустив руку на спинку его кресла, словно стремясь отгородиться от нового человека.

— И я, и Франсуа, и Вивьен всецело доверяем решениям Бертрана, — подозрительность исчезла из её глаз, сменившись любопытством. — Скажите, господин Леон, а вы правда были при дворе? При дворе его величества?

— Так точно, — ответил Леон, подавив желание добавить: «Но почти ничего об этом не помню». Потом он перевёл взгляд на хозяина замка.

— Если вы доверяете мне, я с радостью поступлю к вам на службу.

— Вот это мне нравится! — Бертран стукнул железной рукой по столу с такой силой, что подпрыгнули стоявшие на нём бокалы и блюдца. — Никаких лишних слов, коротко и ясно! Чувствую, мы с вами подружимся, Леон! Я же могу называть вас Леоном? — несколько запоздало спохватился он.

— Пожалуйста, — Леон неожиданно для самого себя искренне улыбнулся — в последнее время такое случалось с ним не так часто. Впрочем, слова «последнее время» были чересчур расплывчаты и обозначали тот период, который Леон почти не помнил. Пора было оставить «последнее время» в прошлом и сделать решительный шаг в «новое время», вместе с новой службой начать и новую жизнь.

Жизнь, которая, быть может, окажется счастливей той, что он предпочёл забыть.

Аврора Лейтон медленно отошла от окна, за которым уже давным-давно угас день и вступила в свои права ночь, опустилась на кровать и, подняв руку к затылку, вытащила из волос заколку, украшенную полумесяцем. Заколку она положила на туалетный столик, взяла изящно выточенный деревянный гребень и принялась неторопливо расчёсывать длинные чёрные волосы. Она совсем недавно помыла их, и теперь они были мягкими и пушистыми, окружали голову тёмным облаком, не желая укладываться волосок к волоску и источая едва уловимый запах полыни и фиалок.

Вечернее расчёсывание волос было ритуалом, который позволял успокоиться, изгнать из головы накопившиеся за день мысли и настроиться на нужный лад. Аврора уже давно заметила, что после того, как она хорошенько расчешет волосы, ей быстрее удаётся уснуть, да и сны снятся менее тревожные. Впрочем, сегодня ей вряд ли могло помочь простое расчёсывание волос. Вздохнув, Аврора отложила гребень, задула стоящую на столике свечу и, откинувшись на подушку, закрыла глаза. Она достаточно утомилась за день, поэтому знала: сон придёт быстро. Надо только лежать с закрытыми глазами, ровно дышать и не думать ни о чём. Чтобы ни о чём не думать, она считала в уме и уже где-то на счёте «сто» соскользнула в сон.

В чужой сон.

Иногда ей удавалось остаться в своём собственном сне и уже из него перейти в чужой, иногда она сразу попадала в чужое сновидение. Сегодня это был сон Марии, ярко-жёлтый, как подсолнух, весь пронизанный весёлыми золотыми искорками. Верной служанке, как это часто бывало, снилась её кухонька, до блеска начищенные кастрюли и сковородки, остро наточенные ножи, аппетитный запах и не менее аппетитное шкворчание жарящегося мяса да золотистые кольца лука, поджаривавшегося вместе с мясом. Аврора не стала надолго задерживаться в этом сновидении, не стала переходить и в сон Жана, красновато-коричневый с терракотовым оттенком. Вынырнув из подсолнухового облака, она огляделась и бестелесной душой полетела прочь из замка над безмолвными полями, тихо шумящими лесами и спящими домами, в сторону владений Бертрана Железной Руки.

Аврора обнаружила у себя способность проникать в чужие сны ещё в детстве. Тогда это не казалось ей чем-то из ряда вон выходящим. Родителям она о своём даре не рассказывала, поскольку даже маленькой понимала, что подсматривать чужие сны так же неприлично, как подглядывать за купающимся человеком, друзей же по играм у неё не было. Повзрослев, Аврора осознала, что способна делать то, что даётся далеко не всем людям, возможно, даже никому на свете, кроме неё, и это знание как напугало, так и обрадовало её. Она боялась, что рано или поздно кто-то догадается о её способностях и её казнят как ведьму, но в то же время радовалась тому, что теперь может знать самые сокровенные тайны людей. Если в детстве её бросало из сна в сон, и она даже не сразу поняла, что попадает в чужие сновидения, то с возрастом она научилась управлять своими способностями и теперь могла сама выбирать, в чей сон входить и входить ли вообще. Также Авроре узнала, что у её дара есть определённая граница, которая, судя по всему, пролегала где-то возле владений её и Бертрана де Мармонтеля, поэтому она не могла, скажем, душой перенестись к Лувру и подсмотреть сны его величества Людовика XIV.

Правда, Авроре этого вовсе и не хотелось. Чем больше она видела чужих снов, тем больше понимала, какой ужас творится в головах у некоторых людей, понимала, что одни из них во снах исполняют самые грязные и жестокие мечты, а другие терзаются совершёнными наяву деяниями. Самыми невинными из таких снов были сон замученного слуги, до полусмерти избивающего своего господина, или сладостное видение крестьянина, в мечтах изменяющего старой растолстевшей жене с молоденькой пастушкой. Очень быстро Аврора пресытилась людскими тайнами, страхами, тревогами и желаниями и предпочитала смотреть свои собственные сны.

О её даре не знал никто — ни родственники, ни друзья, ни даже муж. В сон Виктора Лейтона она заглянула лишь однажды, перед самой свадьбой, в надежде убедиться, что будущий муж не будет груб и жесток с ней. Сновидения Виктора были окрашены в нежно-сиреневый цвет, а он в них катался на лодке по озеру, полному белых кувшинок. Тогда Авроре подумалось, что белые цветы означают долгую и счастливую совместную жизнь. Как же она ошибалась…

После смертей и потерь близких людей, постигших её, Аврора ожидала, что её дар притупится от горя и пролитых слёз, но он как будто даже стал сильнее. Поскольку её собственная жизнь была чересчур скучна, уныла и однообразна, она не могла отказать себе в удовольствии подсмотреть чужую жизнь хотя бы во снах, пусть днём и корила себя за это. Секреты, увиденные и услышанные во сне, Аврора никогда и никому не рассказывала и вообще никак их не использовала — до недавнего случая.

В этот осенний день ясное небо внезапно заволокли тучи, затем полил дождь, и Аврору сразу же охватила сонливость. Она прилегла в своей комнате, закрыла глаза, и почти в тот же миг душа её покинула тело. Это всегда пугало Аврору: а что, если на этот раз она не сможет вернуться? Если тело её так и останется лежать на постели, а душа застрянет в мире снов и будет вечно метаться над холмами и лесами, не в силах вырваться? Но другим способом переместиться в чужие сны было невозможно, и она в очередной раз рискнула. Процесс был знаком ей с самого детства: она обретала пугающее и одновременно пьянящее ощущение бестелесности, взлетала над телом, как птица, пролетала сквозь потолки и крышу, какое-то время парила над замком, а потом отправлялась туда, куда хотела. Она находила спящего человека: каждый спящий, которого она видела, был окутан клубящейся дымкой, и у каждого был свой цвет — Аврора за всё время своих полётов во сне не видела двух одинаковых. Её собственная дымка была чёрной с серебристыми искрами, похожими на звёзды на ночном небе, — Аврора могла видеть эту дымку вокруг себя, когда вылетала из тела. Подлетая к спящему человеку, она входила в его дымку и погружалась в чужой сон.

Вот и тогда, вырвавшись из оков тела, Аврора взмыла над крышей замка, немного покружилась над ним и направилась в сторону маленькой рощицы. Вокруг было безлюдно и тихо, еле слышно шуршал дождь, постепенно набирая силу, деревья стояли мокрые и поникшие, река негромко журчала, а возле неё пофыркивала вороная кобыла, привязанная к дереву. Рядом с ней на разостланном чёрном плаще, подложив под голову седло, спал полуголый мужчина.

Аврору и сейчас бросало в жар при воспоминании об этом. Ей случалось видеть голых мужчин на картинах и в скульптурах, во снах и наяву, она уже не была невинной девушкой, хоть её брак и продлился недолго, но всё-таки этот незнакомец, лежавший так спокойно, словно он сознавал свою наготу и вовсе не стыдился, смутил её. Тогда на берегу Аврора не удержалась: сначала она, чувствуя себя Дианой, склонившейся над спящим Эндимионом, долго рассматривала мужчину, вглядывалась в его резкие черты, в мокрые светлые пряди, падавшие на лицо, гадала, какого цвета у него глаза, а затем, вдоволь налюбовавшись им, прекрасно сложенным и столь безмятежным в своём сне, вошла в ярко-красное с пурпурными проблесками молний облако, окутывавшее его, и уже очень скоро пожалела об этом.

Незнакомцу (во сне она не смогла уловить его имя) снился долгий и мучительный кошмар, и чувство безмятежности на его лице было обманным. Видеть, как этот человек, по-видимому, военный, раз за разом убивает людей, которых он, должно быть, на самом деле убил когда-то давно, было тяжело, ведь Аврора всей своей трепещущей душой ощущала, как он терзается чувством вины. Убитых становилось всё больше и больше, пока наконец вина не пролилась на незнакомца кровавым ледяным дождём, и Аврору не выкинуло из его сна. Очнувшись в своей постели, она ещё долго не могла прийти в себя: смотрела в окно на усилившийся дождь, расчёсывала волосы и боролась со странными чувствами, охватившими её. Одним из них была жалость к незнакомцу, другим страх при мысли о количестве человек, которых он убил, третьим же было что-то с трудом различимое, то, что она испытала, разглядывая полуобнажённое тело и обманчиво спокойное лицо незнакомца.

Когда же через полчаса этот человек постучался в ворота замка, это стало для Авроры настоящим потрясением. И она, и Жан с Марией подозрительно относились к незнакомым людям, поскольку любой из них мог оказаться лазутчиком разбойников. Но Чёрный Жоффруа и его шайка хозяйничали на дорогах, и им не было резона нападать на замок, тем более что они орудовали в землях Бертрана Железной Руки, а не Авроры, — очевидно, их привлекал густой лес, где можно было надёжно укрыться. Леон приехал один, поэтому сердобольная Мария уговорила мужа впустить его. Когда он очутился в замке, все трое его обитателей пришли к выводу, что он не может быть шпионом разбойников: слишком хорошо одет, разговаривает как человек, получивший должное образование и воспитание, а среди людей Чёрного Жоффруа все сплошь простолюдины, а если и есть дворяне, то настолько обедневшие и опустившиеся, что от всего дворянства у них остались только шпаги. Самим же Чёрным Жоффруа случайный гость быть никак не мог: пострадавшие описывали его как высокого и черноволосого, гость же был среднего роста и блондин. Да и в его сне не находилось никакого подтверждения тому, что он может быть разбойником.

Дальнейшее знакомство с Леоном, его внезапная откровенность, рассказ о себе (который не мог быть ложью, во всяком случае, не весь, потому что Аврора видела часть его во сне), исходящее от него ощущение бесконечного одиночества и боли, которое было столь близко Авроре, — всё это заставило её испытать горячее сочувствие к гостю и толкнуло на необдуманный поступок. Конечно, предлагать ему зелье, лишающее памяти, было опасно и просто-напросто глупо, причём более опасно для него, чем для неё. Даже если бы Леон рассказал кому-то о зелье, ему вряд ли бы поверили, да у него и не было никакой причины это делать, так что Аврора могла не опасаться подозрений в колдовстве. Но что, если бы она не рассчитала дозу, и Леон умер прямо в её гостиной или лишился всей памяти, превратившись в беспомощного младенца? Что бы она тогда стала делать? Дотянула бы до утра, а там позвала слуг и принялась разыгрывать перед ними беспомощность и потрясение, утверждая, что ещё вечером с гостем всё было в порядке, а за ночь ему внезапно стало худо? При мысли об этом она всякий раз вздрагивала и крестилась. Леону повезло, и он получил именно то, что хотел: забвение. Бросивший его отец, надоедливые дети мушкетёров и убийство Арамиса совершенно изгладились из его памяти.

Уже очень долгое время Аврора не жила, а только наблюдала за чужой жизнью наяву или во снах. Она пыталась вырваться из этого состояния, выйдя замуж, но Виктор покинул её так быстро, что она даже не успела полюбить его. Вместо любви брак оставил после себя лишь горечь, жалость и разочарование. С тех пор Аврора окончательно поставила на себе крест и даже задумывалась об уходе в монастырь. Она помогала страждущим своими целебными отварами, но в случае с Леоном её помощь зашла слишком далеко. Она лишила человека части воспоминаний, пусть и по его просьбе, и теперь не могла отпустить его, чувствуя свою ответственность, как будто он был зверем, которого она случайно приручила. Аврора сама не ожидала, что испытает огромную радость, узнав, что Леон остался в их краях и поступил на службу к Бертрану Железной Руке. Для себя она объясняла это тем, что так ей легче будет следить за состоянием сына Портоса, не боясь, что её зелье окажет нежелательный эффект и что некому будет помочь. Только сочувствие и желание помочь — вот и всё, что она испытывала к бывшему капитану королевских гвардейцев.

Но перед глазами, стоило их закрыть, по-прежнему маячил обнажённый мускулистый торс Леона, цветом напоминавший прекрасный розовый мрамор.