Дорога сна

Глава VI. Праздник урожая

Кружат в парах и ангелы, и звери,

Каждый по-своему одинок.

Так и ты этой ночью откроешь двери.

Переступи порог!

Ясвена — Бал забвения

На своём веку Аврора Лейтон не могла припомнить такой тёплой, ясной и солнечной осени. Дни сменялись днями, листва на деревьях окончательно окрасилась в красно-золотые тона, но ещё и не думала облетать, дожди прекратились, и уборка урожая шла полным ходом. Небо по-прежнему было чистым, воздух стал прозрачным, как горный хрусталь, лучи солнца приветливо согревали землю, но вечерами им на смену приходил по-осеннему холодный и пронзительный ветер. В эти тихие дни у Авроры было множество дел: объезжать окрестные деревни, делать закупки на зиму, подолгу сидеть за столом при колеблющемся пламени свечи, подсчитывая доходы и расходы. С арифметикой она, слава Богу, всегда была в ладах и трудностей со счётом не испытывала, но от бесконечных рядов и колонок цифр начинало рябить в глазах, потяжелевшая голова клонилась книзу, и в неё начинали лезть непрошеные мысли, не имевшие никакого отношения к домашним хлопотам и ведению хозяйства.

Мысли эти всегда касались Леона дю Валлона.

Аврора уже давно перестала обманывать себя. Она больше не притворялась, что испытывает к бывшему капитану королевских гвардейцев лишь сочувствие и искреннее желание помочь ему, беспокойство о его состоянии и о его подчищенной, выхолощенной памяти. Нет, чувство, которое она испытывала, было куда более глубоким, тёмным и пугающим, оно исходило откуда-то из глубин её разума, и больше всего Аврору пугало то, что раньше она ничего подобного не испытывала. Это можно было целомудренно назвать желанием, но она предпочитала слово более честное и грубое — похоть.

За время своего недолгого брака Аврора успела лишиться невинности — и только. Виктор Лейтон был ласков и осторожен со своей супругой, то, что происходило между ними в первую брачную ночь, можно было даже назвать приятным, но Аврора не познала истинного наслаждения и осознавала это. Теперь же всё тайное, скрытое в глубинах её тела и души стремилось вырваться наружу, и от этого она чувствовала себя грязной, испорченной, падшей. Аврора понимала, что такие чувства естественны для всякой созревшей женщины, особенно молодой, как и для всякого мужчины, но это не успокаивало её. Когда-то давно она услышала поговорку «Вдова должна и гробу быть верна», и теперь это неотступно терзало её.

Она не любила Виктора — тут она была честна и с ним, и с самой собой. Он, скорее всего, тоже не любил её. Их брак был выгодной сделкой, позволявшей обоим поправить финансовое положение и обрести человека, с которым не противно будет лечь в одну постель и даже провести остаток дней. Но Виктору достались чахотка, ранняя смерть и могила, а Авроре — тихая печаль и вечная досада, неизменная спутница её мыслей о муже. Она знала, что многие вдовы, не желая вновь стать зависимыми от супруга, не вступают в брак, а свои желания удовлетворяют с любовниками, порой более молодыми, чем они сами, осыпая этих любовников подарками. Она знала также, что красива, несмотря на постоянную тоску, что многие мужчины не откажутся стать её любовниками. Но она, как грустно шутила Аврора в своей голове, была чересчур хорошо воспитана для этого. Она не смогла бы лечь в постель с мужчиной, зная, что ему нужны только её деньги — или её красота. Помимо тела, властно призывавшего удовлетворить его желания, существовала ещё душа, и она не позволяла Авроре завести любовника, пусть даже в этом диком краю никого особо не волновала её репутация.

Леон дю Валлон, ныне Леон Лебренн, нравился ей, и с этим ничего нельзя было поделать. Не помогали ни хлопоты по дому, ни бесконечные подсчёты цифр, ни краткие, но бодрящие поездки по округе, ни даже молитвы. Доходило до того, что Аврора стала чаще посещать церковь лишь затем, чтобы увидеть там Леона. С тех пор, как он и Бертран всерьёз взялись за поиски разбойников, с Авророй они виделись реже, и она прилагала все усилия, чтобы не показать, как это удручает её.

Каждый раз, когда она видела Леона, перед внутренним взором вставала та сцена из сна, когда он лежал, полуобнажённый, на берегу реки, и лучи солнца ласкали его тело. Аврора очень старалась, чтобы никто не заметил, как жадно она следит за бывшим капитаном, ловя каждое его движение. Лёгкий и быстрый, он взлетал в седло или соскакивал на землю, привычным взмахом головы откидывая назад густые светлые пряди, и голубые глаза его блестели, а зубы сверкали, и негромкий хрипловатый смех раздавался каждый раз, когда Леон смеялся над очередной шуткой Железной Руки. Края белой рубашки расходились, открывая загорелую шею и грудь, и Аврора поспешно опускала глаза, виня себя за девичью стыдливость и надеясь, что никто не успел увидеть её покрасневших щёк. Она не могла перестать думать о его гвардейской выправке, о сильном мускулистом теле, скрытом под этой рубашкой, — теле, которое она однажды увидела тайком, о бёдрах, которыми бывший капитан крепко сжимал бока лошади, и от этих мыслей голова у неё начинала кружиться, а внизу живота разливалось странное тепло, и слабость охватывала всё тело Авроры.

По ночам она частенько заглядывала в сны Леона, наперёд зная, что следующим утром будет корить себя за это. Сны бывали разные: иногда страшные — и тогда Аврора ужасно жалела, что не может явиться Леону во сне, поддержать, утешить; иногда неясные — и тогда она видела смутные образы его прошлого, отца, сестры и детей мушкетёров, которых он предпочёл забыть; а иногда такие, от которых Аврору охватывал жар, и она покидала сон, не в силах наблюдать за тем, как сын Портоса ласкает рыжеволосую женщину. Во снах у неё не было ни имени, ни лица, но Аврора догадывалась, что это и есть та самая де Круаль, о которой Леон вскользь упомянул, рассказывая про свои приключения в Англии. Разум его продолжал искать лазейки, пытался восстановить стёртые воспоминания, и это пугало Аврору. А если Леон всё вспомнит и обвинит её в колдовстве, разгневавшись на то, что она стёрла ему память? В гневе он мог быть страшен, и никакая расписка не остановила бы его от расправы над колдуньей.

Так она жила, мучаясь от тревоги и от желания — она не смела назвать это чувство влюблённостью, придать ему более возвышенный оттенок, чем на самом деле. События пролетали мимо Авроры, не задевая её, и даже появление в их краях двух чужаков оставило её почти равнодушной.

Они нанесли визит одним свежим утром — фигуры всадников словно соткались из тумана. Жюль-Антуан де Труа был вежлив, но холоден, и посматривал на всё вокруг свысока, его племянница Люсиль оказалась очень милой и слегка застенчивой, но её красота и молодость — девушке было не больше девятнадцати — неожиданно больно кольнули Аврору в сердце. Она никогда прежде не испытывала такого чувства и поразилась, поняв, что завидует Люсиль де Труа, такой свежей и юной, словно вобравшей в себя все краски лета, да ещё и одетой по последней парижской моде! Вслед за мыслью о красоте пришла мысль о Леоне, который вполне мог влюбиться в Люсиль, тем более что его прежняя возлюбленная, нередко навещавшая его во снах, тоже была рыжеволосой.

Аврора немедленно обругала себя за такие мысли. Влюбится Леон или нет, в любом случае он никогда не будет принадлежать ей, Авроре, а значит, ей нет смысла ревновать. Если он полюбит Люсиль, значит, у него хороший вкус, а уж если Люсиль ответит ему взаимностью, сын Портоса станет счастливейшим человеком на свете. Впрочем, вряд ли суровый дядюшка такое допустит, подумала Аврора, искоса поглядывая на настороженного Жюля-Антуана, и это странным образом успокоило поднявшуюся в ней бурю чувств.

Как бы Аврора ни завидовала красоте и молодости Люсиль, она не могла не признать, что девушка очень мила и прекрасно воспитана. Когда хозяйка Усадьбы теней, взглянув на Жюля-Антуана, который разглядывал убранство замка с откровенно скучающим видом, насмешливо заметила, что они, конечно, вряд ли смогут чем-нибудь удивить столичного гостя, его племянница поспешно воскликнула:

— Нет-нет, что вы, в ваших краях чудесно! Так тихо, спокойно, нет этих вечных узких улочек, толп народу, так просторно… И пахнет гораздо лучше — дождём, свежей травой, сеном… — она чуть зарделась и умолкла.

— А не навозом, как в Париже, да? — хохотнул её дядя, но тут же осёкся, увидев выразительный взгляд Авроры, брошенный на накрытый стол. — Впрочем, прошу прощения. Не лучшая тема для обсуждения за трапезой.

— И цветы… Здесь столько цветов! — подхватила Люсиль, виновато улыбнувшись Авроре, словно извиняясь за своего дядю. Аврора даже улыбнулась в ответ, хотя про себя подумала, что Жюль-Антуан сказал эту грубость нарочно.

На следующий день, встретившись на прогулке с Бертраном и Леоном, Аврора рассказала им о своих гостях. Бертран по обыкновению хохотнул, Леон меланхолично пожал плечами.

— Люсиль — очень милая девушка, я согласен, — произнёс он, но ни в голосе его, ни во взгляде Аврора не обнаружила ни малейших признаков влюблённости или восхищения. — А её дядя… — он замялся, подбирая слова.

— Смотрит на всех сычом! — заявил Бертран. — Хотя это неудивительно. Вокруг его племянницы, наверное, толпами вьются поклонники — волей-неволей приходится быть настороже!

Аврора задумчиво покачала головой. Конечно, слова Железной Руки были разумны и логичны, но всё же что-то не давало ей покоя. Что-то, связанное с семьёй де Труа, мрачное и тёмное, нависшее, как туча. Неясное ощущение какой-то беды, чего-то неумолимо надвигающегося… Но если она выскажет это перед мужчинами, то выставит себя мнительной, тревожной, шарахающейся от призраков, которых, как известно, не существует. Аврора тряхнула головой и попыталась принять настолько беззаботный вид, насколько это было возможно.

Бертран вскоре с улюлюканьем пустил своего коня вскачь, пугая криком и топотом копыт птиц, вихрем взметнувшихся из-за кустов и с деревьев, Аврора и Леон же поехали шагом, бок о бок. Вороная кобыла бывшего капитана пофыркивала, конь Авроры, гнедой жеребец с белой звёздочкой во лбу, подёргивал ушами. Его звали Цезарь, хотя, на взгляд хозяйки, имя было слишком вычурным для породистого, но не баснословно дорогого и не самого быстрого скакуна.

— Я давно хотел спросить вас… — неловко начал Леон. Аврора, пересилив смущение, подняла на него глаза.

— О чём же? — со всем возможным спокойствием поинтересовалась она, моля Бога, чтобы речь зашла не о его воспоминаниях или сновидениях.

— Железная Рука давно знаком с Маргаритой?

— С Маргаритой? — растерянно переспросила Аврора, от неожиданности не сразу поняв, о ком идёт речь.

— С Гретхен, своей… возлюбленной.

— Ах, Гретхен! Хмм, дайте-ка подумать… Она приехала сюда около двух лет назад и вскоре прослыла прекрасной швеёй. Бертран как-то встретил её, влюбился и очень быстро забрал к себе в замок. Она, бедняжка, рано лишилась родных, да и вообще судьба её не щадила, так что теперь Гретхен по гроб жизни благодарна Бертрану.

— Вы-то откуда знаете про её судьбу? — Леон посмотрел на Аврору, и её охватила дрожь от пристального взгляда чуть прищуренных голубых глаз.

— Она сама мне рассказала, — она покосилась на него и после некоторого раздумья проговорила:

— Я расскажу вам кое-что, только поклянитесь, что дальше вас мои слова не пойдут.

— Клянусь своей честью, — без раздумий ответил Леон.

— Около года назад Гретхен потеряла ребёнка. Она была беременна и не доносила, — Аврора постаралась говорить как можно более сдержанно. Поймав подозрительный взгляд Леона, она торопливо добавила:

— Я уверена, что это произошло случайно, Гретхен не пыталась избавиться от ребёнка, выпив какое-нибудь зелье, или ещё как-нибудь… словом, вы поняли. Не станет мать, убившая своё дитя во чреве, так плакать по нему! И я уверена, этот ребёнок был от Железной Руки! Вы можете считать Гретхен падшей женщиной, но она любит Бертрана — или я совсем ничего не понимаю в людях.

— Клянусь, я ничего такого и не думал о Гретхен! — тут же возразил Леон. — Она очень мила и гостеприимна, у неё доброе сердце, но… — он умолк и помрачнел.

— Тогда, год назад, она пришла ко мне за помощью. Именно я смывала с неё кровь и приводила её в чувство, пока она оплакивала своё нерождённое дитя, — Аврора с удивлением поняла, что её голос звучит жёстче, чем прежде. — Тогда же Гретхен поведала многое о своей жизни, и видит Бог, жизнь эта далеко не всегда была счастливой! Но почему вы вообще спросили меня о ней? — она вопросительно посмотрела на своего спутника.

— Мы с Железной Рукой уже около месяца ищем логово разбойников, но всё безуспешно, — с мрачным видом ответил тот. — Из расставленных ловушек и засад они уходят ловчее лис. Такое чувство, что они заранее знают наши планы — каждый наш шаг! Вот я и подумал, что кто-то в замке Бертрана может быть шпионом разбойников. А кто ближе к нему, чем Маргарита? С ней-то, я уверен, он делится ещё большим, чем со мной!

— Я понимаю, почему вы так подумали, — протянула Аврора. — Но мне сложно представить хозяюшку-домоседку Гретхен в роли шпионки, снабжающей Чёрного Жоффруа сведениями. С таким же успехом это может быть Вивьен — она у Бертрана недавно. Или Франсуа, который громче всех кричит о лазутчиках и шпионах… тем самым, возможно, отводя от себя подозрения. Или какой-нибудь друг или подруга любого из них.

— Или сам Бертран, — кивнул Леон. — Вдруг ему выгоден союз с разбойниками, и он только делает вид, что хочет их поймать? Может, они делятся с ним награбленным, а Железная Рука только прикидывается простодушным хлебосолом! Кто знает, какие черти водятся в его омуте?

Аврора уставилась на него с изумлением. Подбирая слова, чтобы опровергнуть это невероятное предположение, она не отводила глаз от лица Леона. Несколько секунд он сохранял серьёзность, но потом не выдержал и от души расхохотался.

— Боже, Леон, я чуть было вам не поверила! — его смех был так заразителен, что она тоже невольно заулыбалась. — Не шутите больше так, я же приняла всё за чистую монету! Вы бы… не знаю… вы бы ещё сказали, что это я выдаю ваши планы разбойникам!

— Полно вам, — отвечал Леон, вытирая глаза рукой. — Уж кого-кого, а Бертрана я точно ни в чём не подозреваю. И вас тоже. Зато мне наконец-то удалось вас рассмешить!

Впереди послышался стук копыт, и Леон припустил навстречу Бертрану, оставив Аврору размышлять над смыслом его последней фразы.

Последние солнечные дни подходили к концу. На Бургундию неумолимо надвигалась поздняя осень с её бесконечными дождями, грозами, туманами и сыростью, а вслед за ней — зима со снежными бурями. Урожай был собран, и по этому случаю крестьяне устроили праздник — как объяснил Леону Бертран, такое происходило здесь каждый год. И он сам, и Гретхен, и слуги собирались на торжество, и Леон, не сумев избежать настойчивых уговоров, отправился с ними.

В деревне, куда они прибыли, жители уже вовсю праздновали. Отовсюду звучала музыка: задорно пиликали скрипки, жалобно подпевали флейты, строго и мерно стучали барабаны. Запахи смешивались в воздухе, оставляя причудливый шлейф: пахло жареным мясом, тушёными овощами и вином, цветами и травами, выделанной кожей и лошадиным навозом. Юноши и девушки кружились в танце, весело смеясь и пристукивая по земле деревянными башмаками, люди постарше и постепеннее сидели на скамьях, потягивая пиво и вино. Бродячие артисты скользили меж местных, демонстрируя своё искусство: ловко жонглировали шариками и яблоками, глотали, а затем выпускали в воздух струи огня, ходили на руках, запрыгивали друг другу на плечи, строя пирамиды. Было шумно и жарко, повсюду звенел смех, и посреди царившего веселья Леон снова особенно остро ощутил собственное одиночество.

Он выпил кружку-другую пива, попробовал жареного мяса, оказавшегося необыкновенно вкусным, перебросился парой слов с кем-то из деревенских, полюбовался на выступление циркачей — впрочем, без особого интереса. Вокруг него шумела, пела, плясала, ругалась, хохотала и праздновала толпа, людские волны обтекали его, словно утёс, возвышающийся посреди моря, мелькали пёстрые наряды, цветные ленты в волосах женщин, от запахов, звуков и красок начала побаливать голова, и Леон уже собирался незаметно уйти. «Староват я стал для таких сборищ», — сыронизировал он над собой, осторожно выбираясь из толпы, и тут над головами празднующих пронёсся крик.

— Танец! Танец! А ну ступайте плясать, все!

Кричал седоволосый полноватый скрипач, раскрасневшийся то ли от игры на скрипке, то ли от выпитого вина. Он явно был навеселе, но инструмент держал крепко, и звуки, полившиеся из него, были вполне мелодичными. К нему живо присоединились другие музыканты, и вскоре небольшая площадь уже была полна крестьянами и крестьянками, кружившимися в танце. Леон, поспешно отступивший в сторону, чтобы не мешать им, невольно засмотрелся на ловкие и быстрые движения, изящные взмахи рук и аккуратное переступание ног, бодро стучавших по земле. Стоя в тени, он, по обыкновению прищурившись, разглядывал танцующих.

Среди них он заметил Бертрана с Маргаритой — Железная Рука неуклюже, как медведь, топтался на одном месте, то и дело похохатывая, лицо его тоже раскраснелось, и он явно осушил не одну кружку доброго вина перед тем, как пойти танцевать. Гретхен порхала вокруг него, лёгкая, точно бабочка, её светлые кудри растрепались и падали то на спину, то на грудь, руки плели в воздухе одной ей известный узор. При виде нежной улыбки, освещавшей её лицо, Леон почувствовал угрызения совести из-за своих недавних подозрений. Было совершенно невозможно представить, чтобы эта прекрасная женщина что-то замышляла против своего возлюбленного. Хотя белокурая миледи Винтер тоже казалась мужчинам ангелом — до тех пор, пока не начинала стравливать их между собой…

Постойте, а откуда он вообще знает историю о миледи Винтер?

Леон недовольно встряхнул головой, отгоняя некстати нахлынувшие воспоминания, и перевёл взгляд с Бертрана и Гретхен на другую пару. К его удивлению, это оказались Жюль-Антуан де Труа и его племянница, тоже прибывшие на праздник. Лицо Люсиль было задумчивым и даже сонным, как будто она пребывала в трансе, красноватые локоны, выбившись из причёски, свободно скользили по шее и плечам, но она не замечала их, плавно кружась и взмахивая руками, точно крыльями. Дядя двигался грациозно и сдержанно, словно находился не на деревенской площади, а в бальном зале Лувра, лицо его было сосредоточенным, цепкий взгляд не выпускал племянницу из виду.

Некоторое время назад Леон понял, кого ему напоминает Жюль-Антуан — д’Артаньяна, капитана королевских мушкетёров! Он совершенно точно встречал д’Артаньяна, вероятнее всего, в Париже, но подробности этой встречи изгладились из памяти, не оставив и следа, хотя чутьё подсказывало ему, что господин д’Артаньян не из тех людей, которых легко забыть. Впрочем, сейчас Леона больше волновало другое. Хотя де Труа был уже немолод, сед и покрыт морщинами, нельзя было не признать, что он крайне интересный мужчина, должно быть, успевший покорить немало женских сердец. Аврора Лейтон вполне могла заинтересоваться им — ей, недавно овдовевшей молодой женщине, наверняка ужасно не хватало мужского внимания. Конечно, с виду она казалась неприступной ледяной статуей, но кто знает, какие чувства она скрывает под этой мраморной холодностью? Да и Жюль-Антуан, Леон был уверен, из тех мужчин, которые способны растопить любой лёд…

Поморщившись от внезапного укола ревности, он отвёл взгляд от дяди с племянницей и принялся дальше рассматривать толпу. Вот мелькнула головка Вивьен в ореоле каштановых волос. Леон не сумел разглядеть её спутника, но не удивился бы, если бы им оказался тот вихрастый и вихлястый юноша, Этьен. Вот кружатся в паре Жан с Марией, оба дородные, седовласые и лучащиеся улыбками. Если здесь слуги Авроры, так может, и она сама тоже приехала?

Обострившееся чутьё заставило Леона отвернуться от танцующих и оглядеться. Уже сгущались сумерки, и в полумраке он заметил возле дома стройную фигуру, прислонившуюся к стене. Сделав несколько шагов к ней, он с облегчением понял, что глаза его не подвели: это и впрямь была Аврора, сменившая привычный чёрный цвет одеяний на тёмно-фиалковый, подчёркивавший бледность её лица, шеи и рук. В волосы её были вплетены какие-то цветы, она стояла очень прямо, прижавшись спиной к стене, незаметная, как тень или привидение, и оглядывала толпу так же, как незадолго до этого Леон.

«Похоже, мне рановато уходить», — подумал он, глотнул свежий ночной воздух, словно это было хорошее крепкое вино, и решительно зашагал к Авроре.

— Сударыня, — подойдя ближе, он поклонился. Аврора ответила реверансом, печальное лицо её немного оживилось.

— Господин Лебренн, — она снова посмотрела на толпу и слабо улыбнулась. — Вижу, Железная Рука веселится вовсю. Дайте угадаю: это он вытащил вас на праздник?

— Его заманчивым рассказам и умоляющему взгляду Гретхен невозможно было противостоять, — усмехнулся Леон. — Впрочем, он был прав: здесь довольно весело.

Оглядевшись по сторонам, он снова повернулся к Авроре и галантно протянул ей руку:

— Сударыня, разрешите пригласить вас на танец?

— О, — похоже, она немного растерялась. Серые глаза её снова посмотрели в толпу, потом вернулись к Леону, и он подумал, что Бертран был прав: они и правда смотрят прямо в душу. — А вы умеете танцевать?

— А нужно уметь? — он дёрнул плечом, потом, спохватившись, что это могло прозвучать невежливо, быстро добавил: — Обещаю не наступать вам на ноги.

Мысленно он уже готовился к отказу, но Аврора плавным движением отделилась от стены и вложила свою ладонь в его. Медленно и осторожно, стараясь никого не задеть, они влились в толпу и закружились в танце.

Леон никогда не считал себя хорошим танцором, но сегодняшний вечер неожиданно напомнил ему юность, городок, в котором находился приют, праздники, такие же танцы на площади, местных девушек, которые тоже вплетали ленты в волосы, загадочно улыбались и дарили многообещающие взгляды… Внезапная лёгкость охватила всё его тело, и он с улыбкой двинулся навстречу Авроре. Неловкость прошла после нескольких первых движений, и вскоре Леон уже танцевал с госпожой Лейтон, напоминая себе, что нужно следить за своими ногами и не наступать на её. «Во всякой случае, я танцую лучше, чем Железная Рука», — подумал он и не смог скрыть усмешку.

Аврора двигалась легко, движения её были отточенными и выверенными, но несколько механическими, а на лице застыло то же полусонное выражение, что и у Люсиль де Труа. Правда, сонливость, это оказалась обманчивой: когда они проплывали мимо топчущихся на месте Бертрана и Маргариты, Аврора, кинув на них беглый взгляд, прошептала:

— Вы всё ещё подозреваете Гретхен в пособничестве разбойникам?

— Не знаю, что и думать, — честно признался Леон. — Мне очень хочется, чтобы она не была ни в чём замешана, но годы службы научили меня не доверять людям. Может, у разбойников и вовсе нет никаких лазутчиков, и им просто чертовски везёт. А что вы думаете насчёт наших новых знакомых? — он кивнул в сторону Люсиль и её дяди, которые исполняли па, слишком сложные для обычного деревенского танца, привлекая восхищённые взгляды и вздохи крестьян.

— Их вы тоже подозреваете в связях с разбойниками? — спросила Аврора.

— Нет, что вы! Я не подозреваю каждого встречного… — он осёкся, увидев, как её губы чуть дрогнули. — Вы смеётесь надо мной!

— Простите, — она отступила на шаг, обернулась вокруг своей оси и вновь приблизилась к партнёру. — Не смогла удержаться.

— Наверное, я и впрямь смешон со своей подозрительностью, — хмыкнул Леон. Лукавая улыбка исчезла с губ Авроры, она вмиг посерьёзнела и нахмурилась.

— Не вы один, Леон, — она очертила руками в воздухе плавный полукруг. — Возможно, я тоже покажусь вам смешной, но мне кажется, что от господина де Труа и его племянницы веет чем-то… нехорошим. Как будто над ними сгущается чёрная туча, или кладбищенский ворон пролетел, задев их крылами! Понимаю, глупо верить в предчувствия, но… — она замолчала, аккуратно переступая носками чёрных сапожек по земле.

— Вовсе не глупо, — пробормотал Леон, с облегчением увидев, что во взгляде, брошенном Авророй на Жюля-Антуана, нет никакой влюблённости. Они продолжали танец в молчании, их движения становились всё быстрее, и бывший капитан чувствовал, как сильно колотится его сердце. Ему казалось, что он слышит сердцебиение своей спутницы, столь же отчаянное, как его собственное. Голова начала слегка кружиться, не то от выпитого пива, не то от танца, его охватил жар, рубашка намокла от пота и прилипла к спине. Аврора тоже дышала тяжело, её грудь вздымалась и опадала под тёмно-фиалковой тканью, на лбу, висках и над верхней губой блестели капли пота, кожа утратила свою обычную бледность, приобретя оттенок здорового румянца.

Леон поспешно отвёл взгляд от колышущейся груди молодой женщины, чувствуя, как охвативший его жар становится сильнее. От тела Авроры исходило тепло, и он с лёгкостью представил, как притягивает её к себе, накрывает чуть приоткрытый рот своим, как она обнимает его, запускает пальцы в волосы, запрокидывает голову и сладко стонет, а он утыкается носом в стройную длинную шею, скользит губами ниже, собирая языком капли пота…

Но что, если она отвергнет его? Закричит, позовёт на помощь, залепит пощёчину, укусит за язык?

Эти мысли окатили Леона холодной водой, остудив его пыл, и он быстро отступил, выпустив горячие пальцы Авроры из своей руки. Они сбились с ритма и, едва не налетая на других танцоров, выбрались из круга.

— Леон, что с вами? — она следовала за ним, встревоженно пытаясь заглянуть в лицо. — Вам нехорошо?

— Мне хорошо, — он прислонился к стене дома, поднял голову, подставляя лицо и шею прохладному вечернему ветерку. — Мне очень хорошо… Вы прекрасно танцуете, госпожа Лейтон, но с меня, пожалуй, хватит, — Леон коротко рассмеялся. — Надо отдышаться.

— Хорошо, — она встала рядом, не сводя с него обеспокоенных глаз. Бывший капитан принялся лихорадочно искать повод отлучиться, и тут, на его счастье, из толпы вынырнула Маргарита и, схватив Аврору за руку, повлекла за собой, что-то возбуждённо рассказывая и громко смеясь. Аврора едва успела кинуть на Леона ещё один тревожный взгляд, и её тут же заслонила толпа. Он глубоко вздохнул, мысленно возблагодарил Бога и Гретхен за столь своевременное появление и зашагал прочь, стремясь затушить сжигавший его телесный жар.

На этот раз кружкой пива было не обойтись, и Леон отхлебнул вина — настоящего бургундского, из местных виноградников. Оно тут же ударило в голову, которая закружилась сильнее прежнего, перед глазами всё поплыло, и Леон был вынужден тяжело опереться на деревянную, забрызганную вином и свечным воском столешницу. Подумалось, что вокруг полно молодых девушек, которые наверняка ищут развлечений, и он может утолить свой голод с кем-нибудь из них, раз прекрасная и холодная Аврора ему недоступна…

Помутневший взгляд бывшего капитана заскользил по окружавшим его людям в поисках той, что сможет утешить его этой ночью, но из темноты выплывали лишь мужские лица, подсвеченные огоньками свечей, красные, потные и пьяные. Повсюду раздавался гогот, громкие голоса прославляли Господа, даровавшего им обильный урожай, делились страшными, смешными и похабными историями, из-за дальнего столика неслась заунывная песня — похоже, исполнявшие её были пьяны сильнее других.

— За Бертрана Железную Руку, нашего храброго и щедрого господина! — воскликнул кто-то, и остальные поддержали его нестройным хором.

— И за красавицу Гретхен! — подхватил другой. Ему ответил громкий смех, и один из пьющих, высокий широкоплечий мужчина со следами ожогов на руках — должно быть, кузнец, — важно заявил:

— Если господин Бертран так щедр, почему бы ему не поделиться с нами своей подружкой? Кто из вас не хотел бы красотку Гретхен, а?

Смех вновь прокатился по толпе и тотчас смолк, когда Леон поднялся с места. Кузнец наткнулся на взгляд его голубых глаз, горящих от выпитого вина и гнева, и улыбка исчезла с его лица, густые брови сошлись к переносице.

— Извинись! — потребовал Леон. Рука сама потянулась к шпаге, та выскользнула из ножен и взлетела к подбородку кузнеца. — Проси прощения за то, что ты сказал о Маргарите!

— А если не попрошу? — кузнец, несмотря на количество выпитого, твёрдо держался на ногах, могучие руки его скрестились на груди. — Донесёте на меня господину Бертрану?

Леон краем глаза окинул остальных — они уже не смеялись, а следили за происходящим с жадным любопытством. Бывший капитан понимал, что они, дойди дело до драки, будут не на его стороне, но ему было всё равно. Желание исчезло без следа, уступив место ярости, в голове стучало, пальцы намертво вцепились в эфес, и Леон знал, что глаза его сейчас сверкают стальным блеском, а зубы щерятся, точно у волка. Ему показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо — вихрастый долговязый Этьен, любовник Вивьен, тоже затесался в ряды пирующих.

— Я не доносчик, — сквозь зубы ответил он, вновь впиваясь взглядом в кузнеца. — Не захочешь просить прощения — я поучу тебя вежливости. Маргарита — возлюбленная Бертрана Железной Руки и хозяйка его дома! — он повысил голос. — И я никому не позволю так о ней отзываться, понятно?

Некоторое время они всё ещё пронзали друг друга взглядами: насупленный тёмно-карий — против гневного льдисто-голубого. Потом кузнец медленно опустил глаза и нехотя выдавил:

— Я… прошу прощения. Сказал, не подумав… пьян был. Так-то я ничего против господина Бертрана… и госпожи Гретхен… не имею.

— В следующий раз следи за языком, — предупредил Леон, возвращая шпагу в ножны. — А то как бы тебе его не лишиться!

Он отступил на несколько шагов, всё ещё окидывая толпу настороженным волчьим взглядом, затем резко развернулся и скрылся в сумерках, не дожидаясь, пока пьющие придут в себя. Кровь продолжала стучать в висках, лицо горело, пальцы не отпускали эфес шпаги, в голове уже начала нарастать боль, и сейчас Леон желал только одного — оказаться как можно дальше отсюда, от шумной пирующей толпы, пьяниц с их грязными шутками, странной парочки де Труа, и от неприступной Авроры с её туманными предчувствиями.