Дорога сна

Глава VIII. Муки сомнений

Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный,

Просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно,

Но ошибся дорогой и не рассчитал траекторий полёта,

И мне снова приходится быть для тебя этим кто-то.

Flёur — Кто-то

В церкви столпилось непривычно много людей, из-за чего она казалась ещё более маленькой, тесной и узкой, чем обычно. Старичок-священник возносил молитвы ещё более истово, чем всегда, голос его дрожал, не то от благоговения, не то от подкативших к горлу слёз, и слова устремлялись напрямик к небесам, таяли в вышине, где-то между невидимо и неслышно порхающими ангелами — там, куда отправилась ныне душа безвременно почившей Люсиль де Труа.

Аврора Лейтон едва слышала священника. Горло у неё словно сдавила петля, дышать было тяжело, и если бы кто-нибудь сейчас обратился к ней с вопросом, она бы смогла выдавить лишь нечто невразумительное. К счастью, никто и не думал обращаться к ней. Из-под чёрной кружевной накидки, закрывавшей пол-лица, Аврора мрачно осматривала присутствовавших, подолгу вглядывалась в каждого, точно пыталась прочитать их мысли, прямо-таки вцеплялась в них своими пронзительными серыми глазами. Железная Рука как-то сказал ей, что от её взгляда ему становится неуютно — она как будто прямо в душу смотрит! Это было правдой, но лишь отчасти — заглядывать в людские души Аврора могла лишь во снах. Ах, если бы сны могли указать ей убийцу Люсиль!

Она винила себя в смерти девушки с того самого момента, как узнала о случившемся. Никаких разумных причин для этого не было, но Аврора чувствовала, ощущала всей душой: внезапное и жестокое убийство Люсиль связано с их коротким разговором в церковном дворике. Если бы не этот разговор, ничего бы не случилось, Леон на следующий день не обнаружил бы в лесу распростёртое тело девушки, и сейчас они все не оплакивали бы её гибель под сводами церкви.

Взгляд Авроры вновь метнулся к сыну Портоса. Он стоял, как и раньше, прямой и невозмутимый, и все переживания, если они у него были, скрывал под обычной маской холодности. Сквозь прорези в ткани накидки Аврора видела, что Леон тоже оглядывает присутствующих, подолгу задерживает взгляд на каждом, щурит свои стальные голубые глаза, точно стремится проникнуть в мысли прихожан. «Должно быть, он тоже подозревает всех и каждого», — подумала Аврора, но сейчас ей совершенно не казалась забавной излишняя подозрительность бывшего капитана.

Неподалёку от него стояли Бертран и Гретхен. Железная Рука был мрачен и суров, стоя так, с опущенной головой и насупленными бровями, он напоминал статую рыцаря, высеченную из камня. Пальцы его левой руки беспрестанно сжимались в кулак и снова разжимались, глаза он, в отличие от Леона, почти не поднимал и вообще весь был погружён в свои раздумья. Гретхен, бледная и печальная, в чёрном платье и такой же накидке, странным образом делавших её ещё красивее, то и дело шмыгала носом, вытирала платочком покрасневшие глаза или припадала к Бертрану, утыкаясь лицом в его плечо.

Аврора снова, в десятый или сотый раз, окинула взглядом церковь. Жан и Мария тихонько стояли в уголке, оба то и дело утирали слёзы. Франсуа шумно вздыхал и часто моргал — было видно, что он изо всех сил старается сохранять степенный вид и не разрыдаться. Вивьен почти не отнимала рук от лица, так что её было сложно рассмотреть, но Авроре показалось, что служанка плачет, не переставая. Оно и неудивительно — Люсиль была примерно её ровесницей…

Её взгляд опять обратился к Жюлю-Антуану, стоявшему возле самого гроба. Если дядя и оплакивал Люсиль, то делал это втайне от всех — во всяком случае, Аврора ни разу не видела его плачущим или даже украдкой вытирающим слезу. Его серые глаза были сухи и горели ярким огнём, черты лица ещё больше заострились, и в них проступило что-то хищное, придававшее де Труа сходство с орлом или волком. Авроре вспомнились бабушкины сказки об оборотнях, и в тот же миг Жюль-Антуан, словно почувствовав её взгляд, резко вскинул голову и посмотрел прямо на неё. На мгновение их глаза встретились, и Аврора быстро опустила голову, отступила в тень, прячась под своей кружевной накидкой и испытывая непонятое чувство — она не знала, был это стыд или страх.

В то утро, когда Леон, забрызганный грязью, шатаясь от тяжести ноши и тяжести своего открытия, принёс тело Люсиль в замок Бертрана, разразилась настоящая трагедия. Маргарита и Вивьен рыдали, Франсуа шумно сморкался и пытался быть полезным, но на деле только беспомощно повторял: «Как же так? Такая молоденькая, у меня обе дочки старше её… Как же так?». Бертран ругался самыми страшными ругательствами, метал громы и молнии, проклиная разбойников на чём свет стоит, грозясь переловить их всех до единого и разбить им черепа железной рукой. Он отважно взял на себя роль вестника беды, о чём потом горько сожалел.

Жюль-Антуан до последнего отказывался верить в случившееся. Сначала он не хотел даже ехать с Бертраном, потом всю дорогу до замка пытался добиться от спутника признания, что это лишь дурная шутка, Люсиль просто хочет проучить его, вот и спряталась в замке Железной Руки, что он за такие шутки вызвал бы Бертрана на дуэль… Обо всём этом рассказали Авроре Бертран и Маргарита. Аврора узнала дурную весть от Марии, которая услышала об этом от кого-то на рынке, кто услышал это от Вивьен, и тотчас поспешила к соседям, где, слава Богу, уже не было тела Люсиль, а был лишь разгневанный хозяин и его растерянные домочадцы.

По словам Гретхен, Жюль-Антуан ворвался в комнату как раз тогда, когда она нашла в себе смелость приблизиться к телу и осторожно принялась протирать его губкой. Де Труа грубо оттолкнул её — она ударилась плечом и спиной о стену и чудом удержалась на ногах, но убитый горем дядя не заметил этого. Он упал на колени перед племянницей и зарычал, как зверь, «как самый настоящий волк!». Маргариту от этого зрелища охватил ужас вперемешку с сочувствием, но она не посмела приблизиться к горюющему, и в страхе поскорей покинула комнату. Де Труа вышел минут через пять, тяжело дыша и ледяным голосом приказал помочь ему подготовить тело племянницы, чтобы он мог увезти её с собой. Ни у кого даже и мысли не возникло хоть что-то возразить ему. Вскоре Люсиль, бережно завёрнутая в полотно, уже покоилась на седле Жюля-Антуана, и тот, яростно пришпорив бедного коня, пустился прочь.

На другой день он рассказал, как так получилось, что его племянница оказалась одна в лесу в столь ранний час, пешая и в лёгком платье. По словам де Труа, они с Люсиль крупно поссорились — причину этой ссоры он предпочёл оставить в тайне. Племянница бросила ему в лицо множество упрёков, разрыдалась и выбежала прочь из номера. Жюль-Антуан был уверен, что «вздорная девчонка» не покидала пределов гостиницы, что она походит по двору, зайдёт в конюшню, расчешет гривы лошадям, покормит их яблоками, поплачет и, уже полностью успокоившаяся, вернётся в номер. Он и подумать не мог, что Люсиль побежит в лес. «Должно быть, она хотела меня проучить, чтобы я по-настоящему испугался за неё!» — восклицал он, грозно сверкая глазами. «Побежала в лес, не разбирая дороги, там заблудилась, а за очередным деревом её подкараулил какой-нибудь разбойник. И это всё потому, что вы — лично вы! — не выполнили свой долг и не очистили лес от этих тварей!».

Произнося эти слова, Жюль-Антуан направлял укоряющий перст в сторону Бертрана. Тот покаянно прижимал железную руку к груди, клялся и божился, что сделает всё возможное, чтобы в кратчайшие сроки изгнать разбойников из леса, призывал в свидетели всех святых. «Они подняли руку на мою племянницу!» — продолжал бушевать де Труа. «Ни испугались ни гнева короля, ни мести дворянина! А кого они убьют в следующий раз? Вашу спутницу?» — не до конца разобравшись в статусе Маргариты, он именовал её «спутницей». — «Мадам Лейтон? Вашу служанку? А может, местного священника? Или вовсе проберутся в ваш замок и сожгут его? Что вы за хозяин, если не можете изгнать из леса эту сволочь, этих мерзавцев, этих негодяев?».

Аврора присутствовала при этом разговоре, как и Гретхен, но де Труа не стеснялся в выражениях. Убедившись, что Бертран, раскрасневшийся и тяжело дышащий, достаточно пристыжен, он повернулся к Леону и обрушил на него град новых упрёков. По мнению безутешного дяди, «господин Лебренн» занимался чем угодно, но только не поисками разбойников, следил не за теми, плохо служил Железной Руке и вообще мог бы спасти Люсиль, появись он в лесу чуть раньше. Леон выслушивал несправедливые упрёки с тем же холодным видом, с каким, должно быть, принимал на себя гнев министра финансов Кольбера: он привык к незаслуженным выговорам, даже если и не помнил этого, и сносил их спокойно. Только при словах о спасении Люсиль у него чуть дёрнулся угол рта, но бывший капитан промолчал.

Аврору де Труа не упрекал, но она сама чувствовала груз своей вины — он надавливал на плечи, мешая выпрямиться, заставлял пригибаться к земле, отводить глаза, чувствовать себя гадкой, скверной и преступной. «Какая я на самом деле гадкая!» — так, кажется, сказала Люсиль при их последней встрече? Что она имела в виду? Какую «не свою тайну» хранила? И уж не из-за этой ли тайны её убили? Вопросы метались в голове Авроры, больно клевали изнутри, как птицы — чёрные кладбищенские вороны, которые, должно быть, уже кружат над могилами в ожидании добычи. Церковь внезапно показалась необыкновенно тесной и тёмной, как гроб, стены будто стали сужаться, наваливаться всей своей каменной громадой на Аврору, грозясь раздавить, и она, задыхаясь, поспешила к выходу. С трудом пробралась через толпу, шёпотом прося прощения у каждого, кого она задела по пути, вывалилась через тяжёлые резные двери наружу и, из последних сил добредя до скамьи, стоявшем во дворике, устало упала на неё. Корсет, ещё утром добросовестно затянутый Марией, сейчас больно впился в живот и бока, в глазах потемнело, в ушах раздался неприятный шум, и Аврора испугалась, что лишится чувств. «Дыши!» — приказала она себе. «Не думай ни о чём, просто дыши!».

Понемногу силы возвращались к ней. Голова уже кружилась не так сильно, перед глазами перестали плясать цветные пятна, в ушах всё стихло. Аврора сидела, откинувшись на спинку скамьи, грудь её тяжело поднималась и опускалась, дыхание было хриплым. Накидку она сбросила, чтобы не мешалась, и теперь, впервые за всё время, проведённое в церкви, открыв лицо, чувствовала себя слабой и беззащитной.

Сзади послышались шаркающие шаги, и Аврора испуганно обернулась, но тут же успокоилась. Это был тот хромой нищий, которого они с Люсиль встретили несколько дней назад в этом же дворике. Сегодня он хромал как будто сильнее обычного, капюшон спадал ему на глаза, закрывая верхнюю часть лица, но чёрная бородка торчала столь же воинственно. Он остановился возле Авроры, и та ощутила лёгкий приступ раздражения, но нищий не стал клянчить милостыню, а простуженным голосом поинтересовался:

— Кого там отпевают, добрая госпожа? Говорят, это девушка… молодая и красивая. От несчастной любви, что ль? Уж не руки ли на себя наложила? — он быстрым движением перекрестился.

— Нет, — глухо ответила Аврора — петля, сдавившая горло, и не думала пропадать. — Её убили разбойники в лесу. — И, сама не зная зачем, добавила: — Это была та рыжая девушка, которая дала тебе милостыню пару дней назад, помнишь? Мы вместе с ней гуляли здесь, во дворике.

— Ах ты Господи! — нищий снова перекрестился. — Бедная, как же её жалко! Молодая, красивая, добрая — чисто ангел!

— А если не молодая и не красивая, то не жалко? — спросила Аврора с резкостью, удивившей её саму. Нищий стушевался и опустил голову.

— Простите, госпожа, не то я хотел сказать… Я человек простой, красиво говорить не приучен. Жалко, конечно, всех жалко… Да точно ли это разбойники?

— А кто же ещё? — она пожала плечами. — Кто ещё мог заколоть Люсиль ножом прямо в сердце в глухом лесу?

— Уж не знаю, госпожа, уж не знаю, — нищий неловко переступил с ноги на ногу и тяжело опёрся на костыль. — Только про Чёрного Жоффруа говорят, что он из благородных и женщин никогда не тронет!

— «Говорят»! — презрительно фыркнула Аврора. — В том-то и дело, что говорят! А те женщины, которые пострадали от его рук, об этом никогда не расскажут. Потому что разбойники ограбили их, взяли силой, а после убили и закопали где-нибудь в лесу!

— Может, и так, — задумчиво проговорил нищий. — Только чего же бедную госпожу Люсиль — Люсиль же её звали, упокой Господи её душу?

— Люсиль.

— Чего же они её не закопали? Поговаривают, тело её едва ли не на опушке нашли. Лежала она там, бедная, без одежды, в чём мама родила…

— Врут, — сухо ответила Аврора. — Люсиль была в платье, в том самом, в котором убежала в лес. А почему не закопали… не успели, например. Леон нашёл её слишком быстро, а разбойники не захотели с ним связываться. Или они не собирались убивать Люсиль, но она стала сопротивляться, бросилась бежать, один догнал её, заколол кинжалом, а потом испугался содеянного и сбежал. Или это был вызов Железной Руке: вот, погляди! Мы убили знатную девушку в твоих владениях и оставили её на твоей земле!

— Складно вы говорите, госпожа, очень складно, — в гнусавом голосе нищего послышалось восхищение. — Только если бы разбойники ограбить её захотели или какое непотребство совершить, разве не раздели бы её догола? Платье-то на ней наверняка дорогое было. И серёжки всякие, бусы, колечки — их-то уж точно сняли бы!

— Не знаю, — сухо ответила Аврора, чувствуя, как внутри быстро нарастает тревога. — Может, не было на Люсиль никаких украшений. С утра встала, поссорилась с дядей и выбежала в чём была, не успела нарядиться. А насчёт платья… Говорю же, не успели. Или правда не хотели убивать, а потом испугались, и им было уже не до платья.

Она спохватилась, что слишком много рассказала неизвестному нищему, которого видит второй раз в жизни. И про то, что тело Люсиль нашёл Леон, и про её странный утренний побег из гостиницы, и про свои размышления насчёт убийства. Она и сама не раз задавалась вопросами: почему де Труа остановились в гостинице, хотя могли бы погостить у Бертрана — он им предлагал, он сам ей это рассказывал. В замке полным-полно свободных комнат, там гораздо удобнее и тише, чем в гостинице! Что могло вызвать ссору настолько крупную, что Люсиль убежала от дяди аж в лес? Почему разбойники не похоронили её тело, а бросили на открытом месте? Была ли она ограблена? Было ли — у Авроры комок подкатил к горлу при воспоминании о недавнем сне — над ней совершено насилие?

— Ты задаёшь слишком много вопросов, — она хмуро посмотрела на собеседника, пытаясь проникнуть взглядом под капюшон, и нищий поспешно надвинул его сильнее на лоб, укрываясь от неё. Авроре не нравилось, что он столь дотошен, ещё меньше нравилось то, что он задавал ей те же вопросы, которые она задавала себе сама.

— Уж не причастен ли ты к смерти Люсиль? — прямо спросила она. Нищий возмущённо охнул и закашлялся.

— Да чтобы я… Да я ни разу в жизни женщину не ударил, не говоря уже о том, чтобы ножом! Да я бы и догнать её не смог, с моей-то хромотой! Она, небось, лёгкая, быстрая, как лань была, а я…

— А ты вполне можешь притворяться, — ещё более сурово заявила Аврора. — Отнять у тебя костыль и им же тебя и стукнуть — посмотрим, как быстро ты побежишь!

— Да за что же! — в голосе его звучала неприкрытая обида. — Я к вам со всей душой, со всем участием, а вы меня — костылём! Я думал, вы добрая госпожа, а вы меня, больного человека, костылём! Я, может, помочь хотел!

— В чём помочь? — она сама поразилась металлическому звону своего голоса.

— А в том! Я, может, и глупый человек, но кое-что понимаю. И если уж про Чёрного Жоффруа говорят, что он женщин не трогает, то так и есть. Не станут такие слухи на пустом месте распускать!

— Может, он сам и не трогает, — Аврора скривила губы. — А вот кто-то из его шайки, менее благородный и порядочный, может и трогать.

— Не бывает такого! Атаман всю свою шайку железной рукой держит, на то он и атаман!

— Ты-то откуда знаешь? — окончательно вспылила она, всем телом поворачиваясь к нищему, готовая в любой миг вскочить и вцепиться ему в лохмотья, удержать, позвать на помощь. — Ты сам, случаем, не из разбойников? Может, ты только прикидываешься хромым да убогим, а сам расхаживаешь тут, вынюхиваешь и шпионишь? Хочешь узнать, не запахло ли жареным, можно ли вам и дальше вершить свои бесчинства или уже пора подыскивать другое место! Вот сейчас позову господина Бертрана, он тебе устроит допрос с пристрастием!

— Не надо тревожить Железную Руку, — быстро произнёс нищий, крепче сжал костыль и захромал прочь со скоростью, которой позавидовал бы и здоровый. Уже у самой ограды он обернулся и скороговоркой бросил:

— Чёрного Жоффруа я никогда лицом к лицу не встречал и в том могу поклясться, а вот только не вышло бы так, что это кто-то другой заколол бедную Люсиль, упокой Господи её душу, а теперь пытается свалить на разбойников!

Он скрылся из виду. Аврора, полная решимости преследовать его, поднялась было с места, но тут же села обратно. Нищий — теперь она в этом не сомневалась — мог прекрасно передвигаться без костыля. Он просто-напросто сбежит, и она его не догонит, в лучшем случае вернётся к церкви с пустыми руками, а в худшем — повторит судьбу Люсиль, потому что нищий подкараулит её где-нибудь за углом и пырнет ножом. И хорошо если просто пырнёт, а то ведь может сначала затащить куда-нибудь и надругаться…

Передёрнувшись от нового воспоминания о ночном кошмаре, Аврора выпрямила спину и тревожно огляделась по сторонам. Сейчас надо держать ухо востро, это точно. Поменьше ездить одной, если уж выезжать куда, так с Бертраном или Леоном, почаще оборачиваться и принять во внимание последние слова нищего. Разбойник он или нет, а сказанное им вполне может быть правдой. Когда в лесу орудует шайка, ничего не стоит спихнуть на неё убийство невинной девушки, совершённое по совсем иным мотивам.

Невинной… А невинной ли? Или всё же гадкой, как назвала себя сама Люсиль?

Рассуждения Авроры были прерваны тяжёлым хлопком двери. На крыльце появился Леон, прищурился, глядя на блёклое осеннее солнце, сумевшее-таки пробиться сквозь облака, и зашагал к Авроре. При его виде она, как обычно, испытала волну чистой радости, всё её тело охватило тепло, и она быстро опустила глаза, виня себя за то, что смеет радоваться, когда все вокруг убиты горем, а девушка, которую она могла назвать своей подругой, жестоко убита.

— Сударыня, — Леон кивнул ей и присел на скамью рядом. Аврора поглядела на него из-под ресниц, раздумывая, стоит ли говорить о своих подозрениях. Не рискует ли она показаться глупой, не лезет ли она не в своё дело? Но с тех пор, как была убита Люсиль, это стало их общим делом. На одной чаше весов было мнение Леона об Авроре, на другой — возможность найти убийцу, и колебалась она недолго.

— Я тут разговаривала с одним нищим, — без обиняков начала она, — и он показался мне странным. Возможно, вы его раньше здесь видели. Высокий, худой, сильно хромает, опирается на костыль, и у него острая чёрная бородка.

— Не припоминаю, — ответил Леон. — Впрочем, я не так уж часто бываю в церкви, а милостыню не подаю из принципа, так что мог его и не запомнить.

— Вот и я тоже его что-то раньше не видела, а в церковь я хожу почаще вас, — задумчиво сказала Аврора. — Но странность не только в этом. Он, я уверена, только притворяется хромым, а на самом деле прекрасно передвигается без костыля. Только притворяется глупым, а на самом деле очень хорошо соображает. И — не подумайте, что я смеюсь над вами — он волне может быть шпионом разбойников.

Она кратко пересказала Леону свой разговор с загадочным нищим. Выслушав, бывший капитан бросил хмурый взгляд в сторону церкви и протянул:

— Да-а, было бы любопытно побеседовать с этим нищим… Уж больно умные вопросы он задаёт! И предположение, что кто-то убил Люсиль, а потом попытался выставить виновными разбойников… признаться, я сам об этом думал. Но кто мог лишить жизни такую юную и прекрасную девушку?

— Вы слышали поговорку, что на похоронах убийца всегда плачет сильнее всех? — она проследила за взглядом Леона, всё ещё устремлённым на дверь церкви.

— Нет, не слышал. Но я понял, на кого вы намекаете, — он перевёл взгляд на Аврору. — Подозреваете дядю Люсиль, так?

— Именно, — кивнула она. — Он мне с самого начала не понравился. И вам, кстати, тоже.

— Верно, но это не причина подозревать его в убийстве родной племянницы. Зачем ему убивать Люсиль? Он, конечно, был строг с ней, но не настолько же!

— Может, у неё был любовник, а Жюль-Антуан узнал о нём и разгневался на племянницу, которая его опозорила. Или она, скажем, украла у него что-то и попыталась сбежать. Или они прибыли сюда с какой-то тайной шпионской миссией. Может, они на самом деле вообще не дядя и племянница! Не очень-то они похожи, если вдуматься…

— Это ничего не значит, — сумрачно ответил Леон. — Мы с сестрой тоже не особо похожи.

— Вы с кем? — сердце Авроры пропустило удар. Боже, неужели зелье забвения перестало действовать, и он всё вспомнил? Или только начинает вспоминать — понемногу, по крупицам, собирая свою память, как раздробленные осколки или пшеничные зёрна? Помоги ей Господь, если это действительно так! Помоги им всем Господь…

— С сестрой… — Леон поймал её удивлённый взгляд и, криво усмехнувшись, пояснил: — Это смешно, но я почти не помню свою сестру. Ни лица, ни голоса, ни имени — даже не помню, родная она мне или нет! Хотя нет, имя порой всплывает. Анжелика… Вот как её зовут — Анжелика!

— И это всё? — Аврора напряжённо всматривалась в него. — Больше вы ничего не помните?

— Нет, — он махнул рукой, досадуя, что отвлёкся от дела. — Но это и неважно. Я говорил, что дядя и племянница совсем не обязательно должны быть похожи.

— Это верно, — кивнула она. — И всё же это дело не даёт мне покоя. Я попробую выяснить, что с Жюлем-Антуаном не так. Попытаюсь поговорить с ним самим, с его слугами — вдруг они знают причину ссоры дяди и племянницы? Поговорю с Гретхен — она пыталась омыть тело, может, что-нибудь заметила. Кстати, вы ведь первый нашли тело, — она ненадолго закусила губу, но затем решительно продолжила: — Вы не заметили, были ли на ней… следы надругательства?

— Не знаю, — Леон помрачнел ещё больше и покачал головой. — Сами понимаете, я не рассматривал её настолько тщательно. Синяков я вроде бы не увидел. Платье было всё в грязи и разорвано, это да, но разорвать его мог и нож нападавшего. Её ударили ножом в грудь, вытекло много крови, она залила верх платья, грудь, шею, но на ногах, на бёдрах крови не было… Прошу прощения, — спохватился он, видимо, увидев бледность Авроры.

— Нет, ничего, — она с трудом проглотила подступивший к горлу комок. — Если уж я решила расследовать это дело, мне надо перестать быть нежной пташкой. Бертран, я так понимаю, даже не рассматривает другие версии, помимо разбойничьей?

— Нет. И он решил все силы бросить на поиск разбойников, так что уже завтра я снова попробую проследить за Вивьен и её таинственным возлюбленным.

— Вы говорили Железной Руке, что подозреваете его служанку?

— Не говорил. Не хочу, чтобы он спугнул её каким-нибудь необдуманным решением. Когда зашла речь о том, что я делал один так рано в лесу, я сказал, что заметил подозрительного юношу, идущего к лесу, и решил проследить за ним. Боже, я надеюсь, вы не подозреваете меня? — он снова криво усмехнулся.

— Нет, Леон, что вы! — воскликнула Аврора. — Вы и Бертран — одни из немногих, кому я полностью доверяю. Ещё, конечно, Жану и Марии, но они вряд ли смогут помочь мне в этом деле.

— Это хорошо. То есть, хорошо, что вы мне доверяете, — Леон встряхнул головой, отбрасывая с лица светлые пряди. — Когда де Труа сказал, что это я виноват в том, что не смог спасти его племянницу… — он замолчал и крепко сжал кулаки, слепо уставившись в одну точку перед собой.

— Вы не виноваты! — Аврора в порыве сочувствия потянулась к нему и легко сжала его левую руку. — Знаете, возможно, это прозвучит глупо, но несколько дней назад, когда Люсиль ещё была жива, мне приснился сон про неё. Кошмарный сон. И после пробуждения я захотела поговорить с ней. Расспросить, не мучает ли её что-нибудь, нет ли у неё какой-нибудь тайны. И она почти начала рассказывать, но тут появился дядя и весьма поспешно увёл её. А на следующее утро вы нашли Люсиль мёртвой в лесу.

Леон негромко присвистнул.

— Чертовски подозрительно, — пробормотал он. — А что именно вам сказала Люсиль?

— Что у неё и правда есть какая-то тайна, но это не её тайна. Что она на самом деле вовсе не невинная, а очень гадкая. Что я буду презирать её, если узнаю. Мне кажется, этим разговором я спровоцировала её. Если бы я не стала расспрашивать Люсиль, она не упомянула бы некую тайну, её дядя не заволновался бы так, они бы не поссорились, она бы не убежала в лес… — голос Авроры дрогнул и сорвался, к глазам вновь подступили слёзы. Борясь с ними, она ощутила, что Леон, не отнимая левой руки, осторожно накрыл её кисть правой.

— Ну-ну, — он ласково похлопал её по руке, и от этого прикосновения слёзы хлынули ещё сильнее. Аврора уже достаточно оплакала Люсиль в своей комнате, за запертой дверью, но теперь она плакала не то по безвременно почившей девушке, не то по Леону с его потерянной памятью, не то по себе самой, запутавшейся в тенётах собственных мыслей. Капитан ничего не говорил, только продолжал осторожно сжимать её ладонь, пока она давилась сдерживаемыми слезами, свободной рукой вытирала глаза и бесконечно всхлипывала. Он не делал попыток приобнять её или хоть как-то успокоить словами, не предлагал платок, которого у него, возможно, и не было, просто держал её за руку, и это молчаливое утешение было лучшим из всех возможных. Хотя где-то в глубине души Авроре всё равно хотелось, чтобы Леон обнял её и прижал к груди, она понимала, что это непременно кто-нибудь заметит, и пойдут ненужные разговоры, слухи и сплетни. Нет, лучше уж так…

Наконец приступ прошёл, и Аврора осторожно отняла руку.

— Спасибо, — тихо проговорила она.

— Вашей вины в случившемся нет, — также тихо ответил Леон. — Да и моей, если уж на то пошло, тоже. Когда я нашёл Люсиль, она была уже холодна. Она умерла задолго до того, как я появился в лесу, — самое меньшее за час.

— Значит, из гостиницы она сбежала совсем рано, ещё в сумерках, — проговорила Аврора. — Постояльцы тогда ещё спали, хозяин, скорее всего, тоже, вряд ли кто-то что-то видел… Но я всё равно завтра отправлюсь в гостиницу и попробую расспросить слуг де Труа.

— А я попытаюсь напасть на след разбойников, — Леон кивнул ей и даже сумел ободряюще улыбнуться. — Удачи вам в завтрашнем расследовании, Аврора.

— И вам… Леон, — она была смущена неожиданным обращением по имени, но не стала его поправлять. Двери церкви распахнулись, оттуда один за другим выходили люди, и Аврора поспешила присоединиться к толпе.

Какие бы планы у неё не имелись на завтра, сегодня требовалось почтить память усопшей Люсиль де Труа.