Дорога сна

Глава IX. Неудобные вопросы

Устав скучать у края ямы и держаться в седле,

Я озверел от неумелых атак.

Я по следам бегу упрямо, припадая к земле,

Ищу тебя, о мой единственный враг!

Канцлер Ги — Единственный враг

Вернувшись в Усадьбу теней после похорон, Аврора до конца дня не могла найти себе места. Всё валилось из рук: шитьё не ладилось, стежки получались косыми и кривыми, цифры в расходных книгах никак не желали выстраиваться в стройные ряды, сосредоточиться на чтении было невозможно — глаза сами собой соскальзывали с мелких строчек, а мысли устремлялись вдаль, к Люсиль де Труа, такой юной, прекрасной и безвременно погибшей, к её суровому и загадочному дяде и к Леону, который был так ласков с ней нынче днём, который подарил ей неожиданное и от того ещё более драгоценное утешение. К Леону Лебренну, который забыл, что он Леон дю Валлон. К Леону, который не раз снился ей, и в сны которого она заглядывала сама. К Леону, которому она стёрла память, сама не зная, что ею тогда двигало, милосердие или любопытство, а теперь горько сожалела об этом. К Леону, о чьих золотистых волосах, прищуренном цепком взгляде и сильных руках она никак не могла забыть…

Аврора, не выдержав ничегонеделания, легла спать пораньше — перед завтрашним расследованием в любом случае нужно было выспаться. Погрузившись в сон и покинув своё тело, она первым делом полетела к гостинице, стремясь заглянуть в сны Жюля-Антуана де Труа — вдруг он выдаст свою тайну? Покружившись над крышей, Аврора прошла сквозь неё и невесомо порхнула внутрь, невидимым и неслышным призраком заскользила по комнатам, отыскивая дядю Люсиль.

Он лежал, раскинувшись на кровати, седые волосы растрепались и ореолом окружали голову, придавая худому лицу странное сходство с ликами святых, освещёнными нимбами. Острый нос выдавался, из-за чего его обладатель стал ещё больше похож на хищную птицу. Края белой, не самой чистой рубахи расходились на смуглой, поросшей волосами груди, но Аврора не стала присматриваться, напротив, поспешила отвести взгляд. На краю столика, стоявшего возле кровати, возвышался кувшин, от которого сильно пахло вином, так что даже бестелесная Аврора сморщила нос. Судя по всему, Жюль-Антуан немало выпил, прежде чем забыться глубоким сном.

Глубоко вздохнув и постаравшись не осуждать человека, чья вина ещё не доказана, Аврора шагнула в густое грозовое облако, окружавшее его. Она сощурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в туманных клубах, но это не помогло, сделала шаг в одну сторону, в другую, но вскоре увязла, точно в болоте, и застыла, беспомощно озираясь по сторонам. Как ни пыталась она пробиться через тёмно-серую, со свинцовым оттенком, пелену сна, всё было бессмысленно. Жюль-Антуан спал как убитый, погрузившись в глубокий беспробудный сон, вызванный не то усталостью, не то количеством выпитого вина, и никакие сновидения не являлись в его истерзанный разум.

Помучившись и поняв, что она всё равно ничего не добьётся, Аврора покинула де Труа и направилась к комнатам слуг. Там она сумела кое-что уловить, но их сны были хаотичными, обрывочными и неясными, она, переходя из одного сна в другой, ловила смутные образы, расплывчатые воспоминания, отдельные обрывки фраз и только больше запутывалась. Решив, что от разговора со слугами наяву будет больше пользы, чем от блуждания по их сновидениям, она пролетела через стену гостиницы и устремилась прочь.

Её путь лежал в лес во владениях Железной Руки, и двигала ею идея, пришедшая на ум вечером во время бесцельных скитаний по замку. Когда её осенило, Аврора страшно удивилась и даже разозлилась, что не подумала об этом раньше. В самом деле, ведь если она способна покидать своё тело и перемещаться в гостиницу или в замок Бертрана, то что мешает ей отправиться в лес и поискать там разбойников? Они не смогут ни увидеть, ни услышать её, а она вызнает всё про них! Восхищённая своей идеей, Аврора не задумалась о том, как она, даже если ей и удастся найти логово разбойников, сообщит об этом Бертрану и Леону. Скажет, что ей приснился вещий сон? Они не поверят, ещё и на смех её поднимут! Или ещё хуже — решат, что она тронулась умом на почве переживаний из-за потери мужа и гибели Люсиль… А Леон и вовсе может заподозрить её в причастности к разбойничьим делам!

Но как вскоре выяснилось, проблема объяснения своего знания о местонахождении Чёрного Жоффруа и его шайки отпала сама собой — по той простой причине, что Аврора это местонахождение так и не узнала. Она битый час кружила по ночному лесу, то и дело содрогаясь от гулко раздававшихся в ночи звуков — пугающе громкого уханья совы, протяжного волчьего воя, чьего-то глухого рычания и стонущих криков неизвестных птиц. Во всяком случае, Аврора надеялась, что это именно птицы. На ум пришли легенды о ночных пастухах, загадочных созданиях, чей облик так страшен, что они никогда не показываются на глаза людям и предупреждают их о своём появлении громкими криками, похожими на плач. Говорят, что эти существа добрые, но про Чёрного Жоффруа тоже говорили, что он благороден и не трогает женщин, однако Люсиль де Труа лежит сейчас в земле, заколотая кинжалом неизвестного убийцы…

Аврора знала, что лесные звери не могут причинить ей вреда, но всё равно вздрагивала и дёргалась от каждого резкого звука. Листья с деревьев с каждым днём облетали всё быстрей, лес становился прозрачным, стволы как будто истончились, ветви в темноте казались не то костьми скелетов, не то лапами неизвестных существ. Облетев, по её подсчётам, едва ли не весь лес, Аврора не нашла никаких следов разбойников. Разочарованная донельзя, она поднялась выше, над верхушками деревьев, и медленно заскользила назад, желая одного — погрузиться в глубокий сон без сновидений, подобно Жюлю-Антуану де Труа.

Проснулась она позже, чем ожидала, без аппетита позавтракала и, оседлав Цезаря, поехала в замок Бертрана де Мармонтеля. Ни хозяина, ни его верного подручного там уже не было — Железная Рука уехал в очередной раз расспрашивать охотников, Леон же покинул замок ещё рано утром, очевидно, выполняя свой план проследить за загадочным Этьеном. Вивьен тоже куда-то ушла — должно быть, на рынок, так что гостью встретили лишь Франсуа и Гретхен. Несмотря на то, что сейчас ей нужна была именно Маргарита, Аврора ощутила лёгкий укол досады, поняв, что с Леоном сегодня, скорее всего, не увидится.

Гретхен проводила её в малую гостиную и изящно опустилась в кресло, жестом предложив гостье сделать то же самое. Простолюдинка по происхождению, со временем она перенимала привычки и манеры знатной дамы. Аврора мельком подумала, что было бы совсем неплохо, если бы Бертран женился на Гретхен, но тут же отмела эту мысль — у неё имелись более важные дела. Отказавшись от чая, вина и любых угощений, она ближе придвинулась к камину — день был холодный и ветреный, в нём уже ощущалось дыхание зимы, и Аврора порядком продрогла, добираясь сюда.

— Гретхен, — начала она, стараясь говорить как можно мягче и аккуратно подбирать слова. — То, что произошло с Люсиль, несомненно, ужасно…

— О да! — большие серо-голубые глаза Маргариты вмиг наполнились слезами. — Бедная девочка, такая юная — и такая жестокая судьба! Бертран себе места не находит, винит во всём себя, а де Труа винит его, а Леон почти ничего не говорит, только ходит туда-сюда молча и смотрит… — она довольно похоже передала звериную манеру Леона смотреть исподлобья.

— Я хочу им помочь, — негромко перебила её Аврора. — Хочу узнать, кто убил Люсиль.

— Как кто? — Гретхен недоумевающе уставилась на неё. — Разбойники, конечно же!

— Да, но кто именно из разбойников? Бертран, если найдёт их, конечно, захватит в плен и допросит, но вряд ли убийца так просто сознается. А мне бы хотелось, чтобы он понёс заслуженное наказание! Я должна найти его! — она сверкнула глазами, изображая праведный гнев. Эта зыбкая полуправда, на взгляд Авроры, была хорошим объяснением того, почему она вдруг взялась за расследование.

— Но ты не можешь так рисковать! — Гретхен неожиданно переполошилась, взмахнула руками, как птица крыльями, уронила шаль, лежавшую у неё на коленях. — Тебе нельзя ехать в лес! Они уже убили бедняжку Люсиль, неужели ты хочешь стать следующей?

— Успокойся! — Аврора на миг пожалела, что не может схватить Гретхен за плечо и как следует встряхнуть. Она, конечно, всегда была чувствительной, но настолько нервной Аврора её видела впервые. — Я не поеду в лес, — она подняла с пола шаль и положила на колени Гретхен. — Мне всего лишь нужно кое о чём расспросить тебя и слуг де Труа. Я обещаю, что не поеду никуда дальше этого замка и гостиницы, — «во всяком случае, сегодня», добавила она мысленно.

— Охх, — лицо Маргариты стало растерянным, она беспокойно обвела глазами комнату. — Ну если тебе это так важно… Но я ничего не знаю! — кажется, она испугалась, что Аврора сейчас начнёт обвинять её.

— Я понимаю, что тебе очень тяжело это вспоминать, — Аврора поспешила вернуться к мягкому тону. — Но всё же прошу, постарайся. Ради меня, ради Люсиль, ради Бертрана и Леона.

— Что ты хочешь, чтобы я вспомнила? — глаза Гретхен уже высохли, теперь они просто ярко блестели. Лицо её стало напряжённым, руки на коленях были сцеплены в замок.

— Когда Леон принёс в замок тело Люсиль, ты начала омывать его, верно?

— Я… да, — она шумно втянула носом воздух. — Но я почти ничего не успела сделать, ворвался её дядя и оттолкнул меня, — Маргарита потёрла левое плечо, пострадавшее от удара о стену, вызванного толчком Жюля-Антуана. — Чудо ещё, что я на ногах устояла! Конечно, нельзя его винить, он ведь был не в себе… — видимо, Гретхен, как и её возлюбленный, не имела и тени подозрений касательно Жюля-Антуана де Труа.

— Ты внимательно осмотрела тело? На нём были… — Аврора замялась, думая, как бы поделикатнее задать вопрос, — следы надругательства?

— Я не заглядывала ей под юбку, — совсем тихо проговорила Маргарита, лицо её побледнело. — Я успела только протереть губкой лицо, шею и руки Люсиль, когда… когда пришёл её дядя. Но они наверняка над ней надругались, она же… она же была совсем м-молодая и не-невинная! — у неё вырвался судорожный всхлип.

Аврора стиснула губы, отгоняя от себя возникшие в воображении сцены насилия и чересчур живые воспоминания о сне, из-за которого она и завела тот проклятый разговор с Люсиль.

— А её лицо и шею ты хорошо осмотрела? Может, там были какие-то синяки, порезы, укусы? — продолжала допытываться она.

— На лице… вроде бы нет, — Гретхен зажмурилась, добросовестно вспоминая. — У неё вообще было такое лицо — нежное, но при этом очень испуганное! — она снова всхлипнула. — На шее… не помню. Но если бы её душили, я бы это запомнила! На руках… На руках были синяки — на запястьях, как будто её держали, а она вырывалась. И ещё… Я заметила, что на правой руке два ногтя были сломаны, а под ногтями кровь. Должно быть, она поцарапала своего убийцу! — удивительно, но в голосе Маргариты звучала гордость. — Люсиль пыталась сопротивляться!

— Знать бы ещё, куда она его поцарапала, — протянула Аврора. — Одно дело, если в лицо, другое — если зацепила грудь или шею. Поцарапанное лицо труднее скрыть. Как ты думаешь, царапины достаточно глубокие?

— Крови под ногтями было много, — мрачно кивнула Гретхен. — Я как раз подумала, что надо как-то её вычистить оттуда, и тут в комнату ворвался Жюль-Антуан. Надеюсь, Люсиль выцарапала своему убийце глаз!

— А украшения? Ты не помнишь, были на ней какие-нибудь украшения? Серьги, бусы, кольца?

— Нет, разумеется! — Гретхен уставилась на неё чуть ли не с обидой. — Если они и были, разбойники их все забрали!

— Но если они их забрали, должны были остаться следы, — возразила Аврора. — Разорванные мочки, к примеру, если серьги вырывали из ушей…

— Хватит! — неожиданно резко прервала Гретхен. Подняв голову, Аврора увидела, что её собеседница бледна, а выражение лица у неё было такое, словно её вот-вот стошнит. — Мне дурно становится от этих разговоров! — она приложила руку к груди, точно силясь протолкнуть застрявший там комок.

— Прости, — тихо произнесла Аврора, почувствовав, что и впрямь хватила через край. — Про украшения я спрошу у слуг — уж они-то должны знать. Прости, что заставила тебя вновь пережить это. Тебе нелегко пришлось, это правда.

— Уж точно лучше, чем бедной Люсиль, — глухо проговорила Маргарита, которая, похоже, уже стыдилась своей вспышки. — И да, насчёт украшений… Насколько я помню, на ушах у неё ничего не было. Ни серёг, ни крови.

— Спасибо, — всё так же тихо ответила Аврора, поднимаясь с места. Она остро ощутила, что стала здесь нежеланной гостьей, и стремилась покинуть замок Бертрана, чтобы заехать в гостиницу. Ей вдруг пришло в голову, что Жюля-Антуана здесь ничего не держит, что он в любой момент может уехать вместе со всеми слугами, и тогда её расследование завершится, едва начавшись. Не поедет же она за ним в Париж, чтобы продолжить расспросы, верно?

Впрочем, по пути в гостиницу Аврора немного успокоила себя, вспомнив, в каком гневе был де Труа после гибели племянницы. Если он невиновен, то останется в здешних краях до тех пор, пока все разбойники не будут изловлены и подвергнуты справедливому наказанию. Если же виновен… то тоже останется, чтобы не вызвать лишних подозрений. Слегка уняв таким образом свою тревогу (которая, надо признаться, возрастала с каждым днём), Аврора подстегнула Цезаря и помчалась к гостинице.

Местная гостиница представляла собой приземистое двухэтажное здание, не новое и достаточно потрёпанное, но вполне пригодное для жизни и на удивление чистое. Хозяин, пожилой, но ещё крепкий мужчина высокого роста с длинными седыми усами, был ворчлив и неразговорчив. Долгое время он содержал гостиницу вместе с женой, но пару лет назад она умерла, и с тех пор он ещё сильнее замкнулся в себе. Аврора прекрасно понимала его, поскольку и сама была не особо болтлива, но сейчас угрюмость хозяина стала серьёзной помехой в её деле. Ни с помощью уговоров, ни с помощью денег она не смогла вытянуть из него ничего нового о де Труа — только то, что платит господин Жюль-Антуан исправно, что он, как и его племянница и слуги, человек порядочный, в комнатах они ничего не прожгли, не разлили и не разбили, и что молодую девушку, конечно, очень жаль. Кроме того, Аврора выяснила, что Жюль-Антуан пил мало вина, но стал чаще прикладываться к нему после гибели племянницы.

Самого де Труа в гостинице не оказалось — он вместе с Бертраном поехал расспрашивать охотников. Авроре это было на руку — она хотела поговорить со слугами в отсутствие их грозного господина. Их было четверо — Анна, служанка Люсиль, Луи, слуга Жюля-Антуана, Огюст и Бернар, исполнявшие роли кого-то вроде стражников. Аврора представилась им всем самым вежливым образом и выдала ту же полуправду, что и Маргарите, — что она хочет возмездия именно для убийцы, а не для всех разбойников разом. Похоже, никто из слуг ей особо не поверил, но возражать они не решились, должно быть, боясь, что их обвинят в пособничестве шайке Чёрного Жоффруа.

Огюст и Бернар, судя по их сходству, были братьями. Высокие, широкоплечие, до самых глаз заросшие курчавыми чёрными бородами, они и сами были похожи на разбойников, и Авроре даже стало неуютно в их присутствии. На вопросы оба отвечали неохотно и скупо, утверждали, что не знают причину утренней ссоры дяди и племянницы, не видели тела Люсиль и следов насилия на нём. Так ничего и не добившись, Аврора обратилась к Луи. Он был постарше братьев и пониже ростом, но тоже крепок и широкоплеч, круглое лицо его казалось ещё более красным из-за коротких седых волос, почти белых. Во время разговора Луи часто моргал ресницами, тоже белыми, и всячески пытался давить на жалость, но у Авроры возникло ощущение, что слёзы, если они у него и были, он давно выплакал и теперь притворяется. Она видела всех четверых слуг на похоронах, но тогда не присмотрелась к ним как следует, отвлёкшись на де Труа, и теперь сожалела об этом.

Больше всего пользы принесла Анна. Аврору удивило то, что служанка Люсиль так немолода: Анна была явно старше Луи и, скорее всего, старше Жана и Марии. Седые, но всё ещё густые волосы были уложены венцом на голове этой миниатюрной старушки, держалась она с удивительным для своего роста и положения достоинством, а голубые глаза на морщинистом лице хоть и выцвели, но не утратили своей ясности. Анна плакала, не сдерживаясь, и её слезам, в отличие от слёз Луи, Аврора была готова поверить.

— Я сочувствую вашему горю, — искренне произнесла она, заглядывая в лицо старушки. — Люсиль была замечательной, светлой и солнечной, и мне будет ужасно её не хватать. Она могла бы стать мне лучшей подругой, но не успела. И я хочу найти человека, который лишил её этой возможности, найти и наказать. Помогите же мне это сделать!

— Бог его накажет, — с глубоким убеждением произнесла Анна и перекрестилась. — Бог всё видит.

— И всё же я не хочу, чтобы преступник избежал земного суда. Но чтобы выяснить, кто он, мне нужно задать вам кое-какие вопросы.

— Ох, да что с меня, старой, взять! — махнула рукой служанка, но в глазах её мелькнул огонёк любопытства.

— Господин де Труа рассказывал, что Люсиль сбежала в лес после ссоры с ним. Вы не слышали, случайно или намеренно, из-за чего они поссорились? Я понимаю, что подслушивать непристойно, но поверьте, сейчас я далека от того, чтобы судить вас за это! — поспешно добавила она, видя, как нахмурилась Анна.

— Это было совсем рано утром, — после долгой паузы ответила она. — Мужики, те ещё спали, — видимо, она с лёгким оттенком презрения называла «мужиками» Огюста с Бернаром и Луи. — Господин Жюль-Антуан вошёл в комнату к госпоже Люсиль, но уж о чём они разговаривали — один Бог ведает! Если и ругались, то тихо, так что ни одна живая душа не прознала. Я-то проснулась, когда дверь хлопнула…

— Какая дверь? — перебила её Аврора.

— Дверь в комнату госпожи Люсиль, какая же ещё? Она выбежала оттуда, моя ласточка, в лёгком платье, в туфельках, ни шляпки, ни перчаток, ни даже накидки. Выбежала и припустила прочь!

— Вы сами это видели?

— Видела собственными глазами, я как раз выглянула посмотреть, что за шум. Думаю, все проснулись! Луи тоже из двери высунулся, но попозже, когда Люсиль уже умчалась. Если бы я знала, что вижу её живой в последний раз… — Анна судорожно сглотнула и прижала руку к груди. — Она за что-то злилась на дядю, это было видно. Крикнула ему: «Я убегу к ней! Она мне поможет!».

— Так и сказала? «Она мне поможет?», — настороженно вскинулась Аврора.

— Так и сказала, моя бедная овечка! А дядя только сверкнул ей вслед глазами, развернулся и зашагал к себе. Так хлопнул дверью, что стены задрожали!

— Он не пытался догнать Люсиль, остановить её?

— Нет… не знаю, — Анна потупилась. — Мужики, наверное, досыпать пошли — рано ведь ещё было. А я молиться стала за бедную мою девочку. Прямо здесь же, в номере, опустилась на колени и вознесла молитву Пресвятой Богородице. Я вот думаю: может, Люсиль про неё говорила: «Она мне поможет»? Про Деву Марию? — она снова перекрестилась.

— Про Деву Марию? — растерянно переспросила Аврора. Она не ожидала таких слов. Едва услышав, что Люсиль надеялась на помощь какой-то женщины, она подумала, не является ли этой женщиной она сама, и когти вины с новой силой впились в её сердце.

— Именно, про неё! Госпожа Люсиль не раз говорила, что хочет отказаться от всей этой шумной светской жизни и уйти в монастырь. Вот я и подумала, что она решилась-таки исполнить своё намерение и побежала в церковь, — Анна издала сдержанный всхлип.

Аврора ненадолго задумалась. Речь об уходе в монастырь зашла и в тот раз, когда они с Люсиль говорили возле церкви. Но что могло побудить такую молодую девушку принять постриг?

— А как её дядя относился к тому, что она собирается стать монахиней? Он ведь знал об этом?

— Знал, как же не знать! Госпожа Люсиль говорила ему об этом пару раз, но он велел ей не забивать голову всякими глупостями. Он заявлял, что в монастыре она взвоет от скуки и через неделю запросится домой. Они вообще частенько ссорились, прости их Господь! — Анна вновь осенила себя крестным знамением. — У господина суровый нрав, а моя бедная Люсиль была молода, горяча и вспыльчива. Они старались, чтобы никто не слышал их ссор, но уши-то у нас есть, — она поглядела на Аврору почти виновато.

— Вы давно служите Люсиль?

— Да с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать… или двенадцать. Но я и до этого знала её, поскольку была служанкой у её двоюродной тётки. Потом она отдала Богу душу, упокой её Господь, — она опять перекрестилась, — и меня принял к себе господин де Труа, отец бедняжки Люсиль.

Анна погрузилась в воспоминания, и Аврора была вынуждена мягко вернуть её к действительности.

— Мне показалось, что Люсиль и её дядя очень привязаны друг к другу. Никогда бы не подумала, что они могли так часто ссориться!

— Они любили друг друга, это верно, — мигом вступилась за хозяев Анна, — но ведь такое в каждой семье бывает! Кричат, ссорятся, плачут, потом мирятся. Господин де Труа, прости Господи, иногда даже порол Люсиль.

— Порол? — Аврора вздрогнула, представив, как Жюль-Антуан с обычным своим хищным выражением лица наносит розгами удары плачущей и извивающейся племяннице.

— Порол, да так, что она порой неделю сидеть не могла! Плакала, конечно, просила прощения, он её после каждой порки обнимал, утешал… Что поделать, госпожа? Кто жалеет розги, тот губит ребёнка. И меня в детстве секли, и Луи, и господина де Труа, наверное, тоже… Всем нам в детстве доставалось!

— Мне — нет, — внезапно охрипшим голосом проговорила Аврора. — Меня ни разу в жизни не пороли.

Анна в ответ на это лишь недоверчиво покачала головой. Аврора, которую всё ещё слегка мутило от представленной картины истязания, с трудом выдавила из себя следующий вопрос:

— А за что дядя бил племянницу?

— Да мало ли за что! — Анна всплеснула руками. — За разбитую чашку, за разлитые чернила, за то, что убежала на прогулку без спроса, за то, что сунулась в подземелье замка, за то, что сказала что-то не то при гостях…

Авроре подобное казалось дикостью, но служанка говорила об этом как о чём-то совершенно естественном. Тряхнув головой и заметив, что она, кажется, начинает перенимать жесты Леона, Аврора вернулась к самому важному:

— Я понимаю, что вам тяжело об этом говорить, но всё же постарайтесь вспомнить. Когда тело Люсиль привезли сюда, вы его омывали?

Анна кивнула, губы её задрожали, глаза вновь наполнились слезами.

— Омыла её, мою ласточку, нарядила в последний путь… Думала, если Бог даст дожить, буду на свадьбу её одевать, а оно вот как вышло…

— На ней были какие-нибудь украшения, когда она сбежала рано утром? Или, может, у Люсиль был с собой кошель с деньгами?

— Нет, — Анна решительно покачала головой. — Не было на ней никаких украшений: ни бирюзовых серёжек, ни агатовой броши, ни её любимого кулона на серебряной цепочке. Да и какие украшения — она выбежала чуть ли ни в чём мать родила, какие уж тут украшения? Эти нелюди, они, небось, не увидели драгоценностей, разозлились и убили мою девочку, — голос её задрожал от гнева. — А так бы глядишь, жива осталась…

— Она пыталась сопротивляться? Может, поцарапала или укусила нападавшего?

— А ведь точно, поцарапала! — глаза Анны вспыхнули неожиданной радостью. — Она до последнего боролась, моя птичка! На правой руке у неё два ноготка сломаны, и кровь под пальцами была! Поцарапала она насильника, как пить дать поцарапала!

— Насильника? — Аврора ухватилась за это слово. — Вы думаете, над Люсиль было совершено насилие?

— А как же иначе? — теперь в голосе служанки появился гнев. — Вы будто не знаете, что мужикам надо! Не нашли драгоценностей — решили чего другого с неё получить! Надругались они над моей девочкой, а её и защитить было некому…

— На ней были следы насилия? — напирала Аврора, стремясь предотвратить новый поток слёз Анны. — Синяки на бёдрах, кровь, может быть, следы семени…

— Да что же это такое! — плачущим голосом воскликнула старушка. — Совсем у вас сердца нет, что ли? Думаете, я бы полезла к ней… между ног? — на её сморщенных щеках загорелись красные пятна, то ли от негодования, то ли от стыда. — Омыла я её и синяки видела — у неё все руки были в синяках! А уж что там у неё между ног творилось — не ваше дело! — она громко всхлипнула. — Про кровь хотите знать? Она вся была в крови, моя ласточка, вся истерзана! Ей грудь ножом проткнули, а вы… — она зашла судорожным рыданием.

— Если на бёдрах Люсиль не было ни крови, ни синяков, может, её не насиловали? — кротко предположила Аврора, но это вызвало лишь новый поток всхлипов и возмущений. Терпеливо подождав, пока он иссякнет, она тихо произнесла:

— Спасибо вам за всё, что вы рассказали, Анна. Простите, что мои слова причинили вам столько боли. И ещё один, последний вопрос: Люсиль вела дневник?

— Дневник? — служанка удивлённо уставилась на неё.

— Да, дневник. Записывала то, что с ней происходило, свои мысли, чувства?

— Не знаю, — Анна поджала губы и приняла оскорблённый вид. — Если и вела, мне о том неведомо.

Аврора медленно выдохнула. Допрос, пожалуй, был окончен, теперь оставалось уговорить служанку пустить её в комнату Люсиль и как следует осмотреться там. Она не теряла надежды найти дневник, в который девушка могла записать свою страшную тайну — тайну, из-за которой чувствовала себя гадкой и скверной, тайну, которую побоялась выдать Авроре, тайну, из-за которой её убили. Она уже набрала воздуха в грудь, но тут от двери послышался холодный голос:

— Госпожа Лейтон, по какому праву вы допрашиваете моих слуг?

Вздрогнув, она повернула голову к двери. Там стоял Жюль-Антуан, худой и подтянутый в своём чёрном с серебром наряде, точно острый клинок, глаза его пристально глядели прямо на незваную гостью, и её тут же охватил сильный страх.

— Я пытаюсь выяснить обстоятельства смерти Люсиль, — со всем возможным достоинством ответила она, вставая и нарочито медленно делая реверанс. — И кажется, мы с вами сегодня ещё не здоровались, господин де Труа?

— Мне сейчас не до правил этикета, — перебил её Жюль-Антуан. — Анна, о чём она тебя расспрашивала?

— О том, была ли ограблена госпожа Люсиль, — живо ответила служанка. — Из-за чего она с вами поссорилась, почему хотела уйти в монастырь, было ли… — она споткнулась, сглотнула и с трудом выговорила, — над ней совершено насилие.

— К чему эти расспросы, госпожа Лейтон? — де Труа вновь обратил свой пронзительный взгляд на неё.

— Я хочу выяснить, кто именно из разбойников убил Люсиль, чтобы он был наказан за своё злодеяние. Для этого мне нужно узнать все подробности, даже самые неприятные. Люсиль была мне близка, и я хочу добиться справедливости для неё…

— Что-то не замечал, чтобы вы с Люсиль были близкими подругами, — неожиданно ядовито перебил её Жюль-Антуан. — Уверен, вами движет не жажда справедливости, а обычное женское любопытство. Моя племянница убита, все сейчас охвачены поисками человека, который это сделал, а вы по своей прихоти смущаете моих слуг ненужными расспросами! Неужели ваша собственная жизнь настолько скучна, что вы ищете для себя развлечения в чужих несчастьях?

— Нет, я… — попыталась возразить Аврора, поражённая его внезапной злобой.

— И ведь ещё неизвестно, сделали ли это разбойники! — голос де Труа зазвенел от гнева. — Ваш знакомый, Леон Лебренн, очень удачно оказался в лесу в столь ранний час и нашёл тело бедной Люсиль! Уж не он ли и заколол её?

Внутри Авроры всё всколыхнулось от гнева, и она ощутила, как кровь приливает к щекам. Она готова была бросить Жюлю-Антуану в лицо все мыслимые и немыслимые упрёки, крикнуть, что он сам — первый в рядах подозреваемых, но вовремя сдержалась: нельзя было выдавать свои догадки.

— Зачем Леону делать это? — глухим от ярости голосом спросила она.

— Кто знает? — он пожал плечами. — Человеческая душа — потёмки, а про Лебренна я слышал, что у него бывают провалы в памяти, что он не помнит многое из своего прошлого. В одно из таких затмений он мог убить Люсиль, а теперь даже не помнит этого!

Аврора резко подошла к двери, чувствуя, что ещё немного — и она закричит, запустит в де Труа чем-нибудь тяжёлым, вцепится ногтями ему в лицо. Он нарочно говорил все эти обидные и несправедливые вещи при Анне — та наверняка разболтает их остальным слугам, а то и всей гостинице. Сейчас служанка жадно вслушивалась в разговор, и недобрый блеск её глаз говорил, что она вовсе не на стороне нежеланной посетительницы.

— Я не желаю больше слушать, как вы оскорбляете меня и моих друзей, — заявила Аврора, надеясь, что дрожь в её голосе звучит больше злобно, чем жалобно. — Я удаляюсь отсюда и отныне отказываюсь делать какие-либо добрые дела и помогать людям. Упрёки и оскорбления — достойная плата за стремление раскрыть правду о смерти подруги!

Она едва сдержалась, чтобы не хлопнуть дверью, и вышла прочь, прошла по коридору, спустилась по лестнице, принуждая себя идти медленно, не бежать, ни в коем случае не бежать! Лицо горело от гнева и стыда, глаза щипало от слёз, в висках стучало, сердце бешено билось, а по лбу стекали струйки пота. Уже выбравшись на прохладный осенний воздух, уже несясь по направлению к Усадьбе теней, Аврора никак не могла выбросить из головы обидные слова, брошенные ей Жюлем-Антуаном, и невольно задумывалась, могут ли быть они справедливы. Неужели она и правда лишь прикрывается стремлением добиться правды, а на самом деле хочет разнообразить свою тихую и унылую, как болото, жизнь, и за поиски убийцы Люсиль её заставило взяться не сострадание, не жажда мести и даже не подозрения в адрес Жюля-Антуана, а собственное любопытство?

Любопытство — и ещё желание оказаться поближе к Леону Лебренну.