Дракон

Демоны Деннингса

Дьявол держал в правой руке вилы, в левой — бомбу и злорадно ухмылялся. Он бы выглядел грозно, если бы не преувеличенно длинные брови и изогнутые полумесяцем глаза, придававшие ему скорее облик сонливого гнома, нежели злодейское выражение, свойственное повелителю ада. Тем не менее он был одет в традиционное алое облачение, у него были торчащие вверх рожки и длинный заостренный хвост. Как ни странно, в когтистых лапах ног он сжимал слиток золота, на котором было выбито клеймо 24 К.

Сверху и снизу заключенной в круг фигурки, нарисованной на фюзеляже бомбардировщика Б-29, черными буквами было написано «Демоны Деннингса».

Самолет, названный в честь своего командира и экипажа, выглядел подобно заблудившемуся призраку за завесой дождя, приносимого на юг по Алеутским островам ветром с Берингова моря. Целая батарея переносных фонарей освещала площадку под открытым брюхом бомбардировщика, бросая колеблющиеся тени от суетящейся аэродромной команды на блестящий алюминиевый корпус. Вспышки молний дополняли эту призрачную картину, разрывая окутавший аэродром мрак с тревожащим постоянством.

Майор Чарльз Деннингс стоял, прислонившись к одному из спаренных колес правого шасси, глубоко засунув руки в карманы кожаной летной куртки, и наблюдал за лихорадочной деятельностью, кипевшей вокруг его аэроплана. Вся прилегающая территория патрулировалась вооруженными военными полицейскими и охранниками из подразделения К-9. Небольшая съемочная группа запечатлевала событие для истории. С тяжелым чувством тревоги он следил, как эту необычно объемистую бомбу осторожно поднимали лебедкой в специально переделанный бомбовый отсек Б-29. Она была слишком велика, чтобы ее можно было подвести под фюзеляж сбоку, так что ее пришлось поднимать из вырытой в земле ямы.

За те два года, которые он прослужил в Европе летчиком бомбардировочной авиации и выполнил более сорока боевых вылетов, ему ни разу не приходилось видеть подобное чудовище. Эта бомба казалась ему гигантским, чрезмерно надутым футбольным мячом с нелепыми, окруженными кольцом стабилизаторами, приделанными с одного конца. Сферический баллистический обтекатель был выкрашен в светло-серый цвет, и ряд замков, скреплявших его половины по окружности миделевого сечения, был похож на огромную застежку-молнию.

Эта штука, которую он должен был перенести на расстояние в почти три тысячи миль, вызывала у него зловещее предчувствие. Ученые из Лос-Аламоса, собравшие бомбу на взлетной полосе, кратко проинструктировали Деннингса и его экипаж накануне вечером. Кинофильм, заснятый во время испытательного взрыва на острове Троицы, был продемонстрирован молодым летчикам, застывшим в оцепенении, когда, не веря своим глазам, они наблюдали ужасный взрыв одной-единственной бомбы, мощной настолько, что она могла уничтожить целый город.

Он простоял так еще полчаса, пока люки бомбового отсека не были захлопнуты. Атомная бомба была снаряжена и проверена, самолет заправлен топливом и готов к вылету.

Деннингс любил свой самолет. В воздухе он и его огромная машина становились единым целым. Он был мозгом, она — телом, и это ощущение слитности он не мог описать словами. На земле все было по-другому. Освещаемый вспышками молний, поливаемый дождем, который стал ледяным, он смотрел на прекрасный, подобный призраку серебряный бомбардировщик, и тот показался ему его гробницей.

Он тряхнул головой, чтобы отогнать от себя эту мрачную мысль, и поспешил сквозь дождь в укрытие из гофрированного железа, чтобы выслушать последний инструктаж своего экипажа. Он вошел и сел рядом с капитаном Ирвом Стэнтоном, бомбардиром, веселым круглолицым человеком с длинными, свисающими, как у моржа, усами.

По другую сторону от Стэнтона, вытянув перед собой ноги, сидел капитан Морт Стромп, второй пилот Деннингса, самодовольный южанин, который двигался с неторопливостью трехпалого ленивца. Сзади командира сидел лейтенант Джозеф Арнольд, штурман, и флотский коммандер Хэнк Бирнс, инженер-оружейник, который должен был следить за бомбой во время полета.

Инструктаж проводил офицер разведки, раскрывший перед ними стенд с аэрофотоснимками целей. Промышленные районы города Осака были основной целью; запасной целью, на случай сплошной облачности, был исторический город Киото. Были рекомендованы направления захода на бомбометание, и Стэнтон молча делал нужные записи в своем блокноте.

Офицер-синоптик продемонстрировал карты метеоусловий и предсказал слабые попутные ветры и незначительную облачность над целями. Он также предупредил Деннингса о возможности турбулентных потоков над северной Японией. Просто ради большей безопасности, сказал он, два Б-29 взлетели час назад для разведки маршрута и визуальной оценки погодных условий по курсу полета и облачного покрова над целями.

Деннингс поднялся после того, как были розданы поляризованные защитные очки, которые обычно носят сварщики во время работы.

— Я не буду надоедать вам пропагандистскими речами, — сказал он и увидел улыбки облегчения на лицах своих подчиненных. — Мы втиснули в один короткий месяц год тренировок, но я знаю, что мы можем справиться с этим заданием. По моей скромной оценке, вы, черт побери, лучший экипаж в Воздушных Силах. Если мы все сделаем то, что должны, мы вполне можем положить конец этой войне.

Затем он кивнул капеллану, который вознес молитву за успешный и безопасный полет.

Пока летчики выходили, направляясь к ожидавшему их Б-29, к Деннингсу подошел генерал Харольд Моррисон, специальный уполномоченный генерала Лесли Гровса, главы Манхэттенского проекта.

Моррисон некоторое время внимательно изучал лицо Деннингса. В глазах пилота можно было заметить усталость, проступавшую в тенях вокруг век, но они горели нетерпением приступить к выполнению порученной миссии. Генерал протянул ему руку.

— Удачи, майор.

— Спасибо, сэр. Мы сделаем эту работу.

— Ни секунды в этом не сомневаюсь, — произнес Моррисон, стараясь придать своему лицу выражение уверенности. Он ожидал ответа от Деннингса, но пилот промолчал.

После нескольких секунд неловкого молчания, Деннингс спросил:

— Почему мы, генерал?

Улыбка Моррисона была едва заметна.

— Хотите отыграть назад?

— Нет, мой экипаж и я позаботимся, чтобы дело было сделано. Но почему мы? — повторил он свой вопрос. — Простите меня, сэр, что я это говорю, но мне трудно поверить, что мы — единственный летный экипаж в Военно-Воздушных Силах, которому вы можете доверить пронести атомную бомбу через Тихий океан, сбросить ее в центре Японии и затем приземлиться на Окинаве, имея в баках едва ли больше, чем пары бензина.

— Лучше, если вы будете знать только то, что вам было сказано.

Деннингс прочитал дурное предчувствие в глазах и голосе этого человека.

— Дыхание матери. — Он произнес эти слова медленно, без всякого выражения, как будто повторил название некоего невыразимого ужаса. — Какая извращенная душа предложила это треклятое кодовое название для бомбы?

Моррисон безропотно пожал плечами.

— Я думаю, это был президент.

Через двадцать семь минут Деннингс смотрел вперед через ветровое стекло, по которому туда-сюда сновали дворники. Дождь усилился, и через влажную пелену он мог видеть не далее чем на две сотни ярдов. Обеими ногами он жал на тормоза, разгоняя двигатели до 2200 оборотов в минуту. Бортинженер сержант Роберт Мосли доложил, что четвертый двигатель вращается более чем на пятьдесят оборотов медленнее, чем нужно. Деннингс решил проигнорировать это сообщение. Несомненно, что в этом незначительном снижении оборотов виноват влажный воздух. Он снова перевел секторы газа на холостой ход.

Сидевший в кресле второго пилота справа от Деннингса Морт Стромп подтвердил разрешение башни управления полетами на взлет. Он опустил закрылки. Два члена экипажа в боковых турелях подтвердили, что закрылки стали на место.

Деннингс протянул руку и включил селекторную связь.

— Ну, ребята, трогаемся.

Он снова перевел секторы газа вперед, при этом немного прибавив оборотов левым двигателям по сравнению с правыми, чтобы компенсировать огромный кренящий момент. Затем он отпустил тормоза.

Самолет «Демоны Деннингса», со взлетным весом 68 тонн, с заполненными до предела топливными баками, вмещающими 7000 галлонов горючего, с шеститонной бомбой в переднем бомбовом отсеке и с экипажем 12 человек на борту, начал разгон. Он был перегружен примерно на 17000 фунтов.

Четыре двигателя системы «Райт-циклон», рабочим объемом 3350 кубических дюймов каждый, передали свою тягу на подвеску, их общая мощность, составляющая 8800 лошадиных сил, раскрутила 16,5 — футовые пропеллеры, проталкивая их сквозь пелену несомой ветром воды. Голубое пламя вырывалось из выхлопных труб, крылья окутало облако брызг, и огромный бомбардировщик с ревом покатился во мрак.

Мучительно медленно машина набирала скорость. Длинная взлетная полоса простиралась перед ней, вырезанная в бесцветной вулканической породе и кончающаяся крутым обрывом высотой в восемьдесят футов над холодным морем. Горизонтальные молнии залили странным голубым светом пожарные машины и кареты «скорой помощи», вытянувшиеся в цепочку рядом со взлетной полосой. На скорости восемьдесят узлов Деннингс уже мог управлять курсом с помощью одного руля направления и до упора выдвинул вперед секторы газа правых двигателей. Он решительно сжал в руках штурвал, твердо намеренный поднять «Демонов» в воздух.

Сидевший впереди пилотов, в застекленном носовом отделении, бомбардир Стэнтон со знанием дела следил, как быстро сокращалась лежащая перед ними взлетная полоса. Даже медлительный Стромп вытянулся на своем сиденье, его глаза тщетно пытались разглядеть во мраке перед машиной, где кончается чернота полосы и начинается чернота моря.

Три четверти полосы остались позади, а машина все еще оставалась словно приклеенной к земле. Время, казалось, растворилось в тумане. У всех было такое ощущение, что они летят в пустоту. Затем вдруг огни джипов, припаркованных у конца взлетной полосы, промелькнули сквозь завесу дождя.

— О Боже! — вскричал Стромп. — Поднимай машину!

Деннингс выждал еще три секунды и затем осторожно взял штурвал на себя. Колеса Б-29 оторвались от земли. Мешина едва набрала тридцать футов высоты, когда полоса исчезла, и бомбардировщик начал свой полет над враждебным морем.

Моррисон стоял снаружи теплого укрытия радарной установки, прямо под ливнем, и его четверо подчиненных дисциплинированно стояли позади него. Он наблюдал за взлетом «Демонов Деннингса» скорее мысленно, чем воочию. Ему удалось разглядеть немногим более, чем первые рывки и крены бомбардировщика в тот момент, когда Деннингс перевел вперед секторы газа и отпустил тормоза. Самолет почти сразу исчез во мраке.

Он приставил ладони к ушам, как рупоры, стараясь услышать шум моторов, все более затихающий с расстоянием. Неровный звук был очень слабым. Никто, кроме старшего механика или авиационного инженера, не смог бы уловить его, а Моррисон служил в обеих этих должностях в те времена, когда его карьера в ВВС только начиналась.

Один из двигателей, судя по звуку, был немного неисправен. В одном или в нескольких его цилиндрах зажигание не всегда срабатывало.

Со страхом Моррисон вслушивался, появится ли какой-нибудь признак того, что машина не может взлететь. Если «Демоны Деннингса» потерпит аварию на взлете, то все живое на острове в течение нескольких секунд превратится в пепел.

Затем оператор радара крикнул в открытую дверь:

— Они в воздухе!

Моррисон с облегчением вздохнул. Только теперь он повернулся спиной к ненастной погоде и вошел в укрытие.

Теперь оставалось только послать генералу Гровсу в Вашингтон сообщение о том, что «Дыхание матери» находится на пути в Японию. Затем ждать и надеяться.

Но в глубине души генерал был встревожен. Он знал Деннингса. Этот человек был слишком упрям, чтобы повернуть назад из-за неисправного двигателя. Деннингс приведет «Демонов» в Осаку, даже если ему придется тащить самолет на спине.

— Да поможет им Бог, — прошептал Моррисон про себя. Он знал с полной и окончательной уверенностью, что его роль в этой огромной операции не стоит молитвы.

— Убрать шасси, — приказал Деннингс.

— Всегда рад слышать эти слова, — пробормотал Стромп, передвинув рычаг. Моторы шасси зажужжали, и три набора колес поднялись в свои ниши на носу и в крыльях машины. — Шасси убраны и заперты.

Когда скорость полета увеличилась из-за снижения сопротивления после уборки шасси, Деннингс немного уменьшил подачу топлива. Бензин нужно было экономить. Он помедлил начинать постепенный и осторожный набор высоты, пока скорость не достигла отметки 200 узлов. Где-то под правым крылом и поэтому невидимая из кабины, цепочка Алеутских островов медленно загибалась к северо-востоку. Они еще долго не увидят землю, по крайней мере, пока не пролетят еще 2500 миль.

— Как там с этим четвертым двигателем? — спросил он у Мосли.

— Тянет свое, но немного перегревается.

— Скоро, как только заберемся на пять тысяч футов, я немного сбавлю ему обороты.

— Это не помешает сделать, майор, — ответил Мосли.

Арнольд дал Деннингсу указания курса, которого им нужно будет придерживаться следующие десять с половиною часов. На высоте 4900 футов Деннингс передал управление Стромпу. Он расслабился и начал смотреть в черное небо. На нем не было видно ни одной звезды. Самолет то и дело мотало вверх и вниз, пока Стромп вел его через турбулентные потоки внутри обширной массы грозовых облаков.

Когда, наконец, худшая часть грозы осталась позади, Деннингс отстегнул ремни и выбрался из своего кресла. Повернувшись назад, он смог заглянуть в иллюминатор под туннель, ведущий в среднюю и хвостовую части самолета. Он даже смог разглядеть часть бомбы, подвешенной в механизме сбрасывания.

Туннель, по которому нужно было пробираться ползком, был еще больше сужен, чтобы огромная бомба могла поместиться в бомбовом отсеке, и поэтому туннель оказался крайне тесным. Деннингс с трудом протиснулся через него мимо бомбового отсека и вылез из противоположного конца. Затем он открыл небольшой герметично закрывающийся люк и прополз внутрь бомбового отсека.

Достав из кармана на бедре ручной фонарик, он сумел пробраться по узкому мостику, идущему вдоль двух бомбовых отсеков, переделанных в один. Из-за своего огромного размера бомба едва помещалась в нем. Ее внешний диаметр лишь на два дюйма отстоял от продольных шпангоутов.

Поколебавшись, Деннингс протянул руку и коснулся ее. Стальные бока бомбы были холодны, как лед. Он не смог представить себе сотни тысяч людей, которых она могла сжечь дотла за долю секунды или обречь на мучительную смерть от ожогов и радиации. Ядерные температуры или ударные волны от взрыва на острове Троицы нельзя было ощутить, глядя на черно-белый кинофильм. Он видел в этой бомбе лишь средство окончить войну и спасти тысячи жизней его соотечественников.

Вернувшись в кокпит, он остановился поболтать с Бирнсом, просматривавшим чертежи электронных схем детонатора бомбы. То и дело этот эксперт по оружию поглядывал на небольшой откидной рабочий столик, закрепленный перед ним.

— Есть хоть какой-нибудь шанс, что она взорвется прежде, чем мы доберемся до цели? — спросил Деннингс.

— Удар молнии может к этому привести, — ответил Бирнс.

Деннингс с ужасом посмотрел на него.

— Немножко поздновато вы меня предупредили об этом, не так ли? Начиная с полуночи мы летим через центр грозового облака.

Бирнс оторвался от своих чертежей и с улыбкой посмотрел на командира.

— Мы так же легко могли взорваться, оставаясь на земле. Какого черта, мы ведь сумели взлететь с этой штукой, разве нет?

Деннингс не мог поверить такой простодушной невозмутимости Бирнса.

— Генерал Моррисон был осведомлен об этой опасности?

— Лучше, чем кто бы то ни было другой. Он участвовал в разработке этого оружия с самого начала.

Деннингс пожал плечами и отправился прочь. Безумие, подумал он, эта операция — чистое безумие. Будет просто чудо, если кто-нибудь из них останется в живых, чтобы рассказать об этом.

Спустя пять часов полета, когда бомбардировщик стал легче на 2000 галлонов израсходованного топлива, Деннингс выровнял машину на высоте 10000 футов. Настроение экипажа несколько поднялось, когда оранжевая заря окрасила небо на востоке. Гроза осталась далеко позади, и они смогли увидеть катящиеся волны океана и несколько рассеянных по небу белых облаков.

Бомбардировщик «Демоны Деннингса» летел на юго-запад с умеренной скоростью 220 узлов. К счастью, им удалось попасть в поток слабого попутного ветра. Когда совсем рассвело, они оказались совершенно одни в огромном пустом пространстве северной части Тихого океана. Одинокий самолет, летящий из ниоткуда в никуда, размышлял бомбардир Стэнтон, рассеянно глядя в окна кабины.

Когда до главного японского острова Хонсю оставалось три сотни миль, Деннингс начал медленный, постепенный подъем на высоту 32000 футов, ту высоту, на которой бомбардир Стэнтон должен был сбросить бомбу над Осакой. Штурман Арнольд объявил, что они опережают график на двадцать минут. При их нынешней скорости, по его подсчетам, они должны были приземлиться на Окинаве в сумерках менее чем через пять часов.

Деннингс посмотрел на датчики уровня топлива. Ему вдруг стало несколько веселее. Если только им не придется лететь против встречного ветра, превышающего сто узлов, у них еще останется в запасе четыреста галлонов бензина.

Но не у всех членов экипажа было хорошее настроение. Сидевший в своем кресле у приборного щитка бортинженер Мосли смотрел на шкалу измерителя температуры двигателя номер четыре. Ему не понравилось то, что он увидел. Он привычно постучал пальцем по стеклу циферблата.

Стрелка дрогнула и качнулась вправо, на красный сектор шкалы.

Он протиснулся по туннелю в направлении хвоста и посмотрел через иллюминатор на нижнюю часть моторной гондолы. По обтекателю бежали струйки масла, и из выхлопной трубы тянулся шлейф дыма. Мосли вернулся в кокпит и встал на колени в узком проходе между креслами Деннингса и Стромпа.

— Плохие новости, майор. Скоро нам придется заглушить четвертый двигатель.

— Ты не мог бы заставить его работать еще несколько часов? — спросил Деннингс.

— Нет, сэр, там может заклинить клапан, и он загорится. Это может случиться в любую минуту.

Стромп посмотрел на Деннингса, его лицо было мрачно.

— Я бы посоветовал заглушить на время четвертый двигатель и дать ему остыть.

Деннингс знал, что Стромп был прав. Им придется сохранять их нынешнюю высоту и нянчить три остальные двигателя, чтобы они не перегрелись. Затем снова запустить четвертый двигатель во время набора высоты до 32000 футов и захода на бомбометание.

Он окликнул Арнольда, склонившегося над своим штурманским планшетом и прослеживающим маршрут полета.

— Далеко ли еще до Японии?

Арнольд заметил небольшое падение скорости и быстро просчитал ответ.

— До главных островов один час и двадцать одна минута.

Он кивнул.

— Хорошо, мы заглушим четвертый двигатель до тех пор, пока он нам не понадобится.

Командир еще не кончил говорить, а Стромп уже убрал газ, выключил зажигание и установил лопасти пропеллера во флюгерное положение. Затем он включил автопилот.

— Мы приближаемся к суше, — объявил Арнольд. — Небольшой остров в двадцати милях прямо по курсу.

Стромп посмотрел на него в бинокль.

— Выглядит как сосиска, торчащая из воды.

— Голые скальные стены, — заметил Арнольд. — Нигде нет никакого пляжа.

— Как он называется? — спросил Деннингс.

— Он даже не отмечен на карте.

— Есть там какие-нибудь признаки жизни? Япошки могут использовать его как удаленную станцию раннего оповещения.

— Выглядит голым и необитаемым,

На минуту Деннингс почувствовал себя в безопасности. Ни одного вражеского корабля не было видно, и они были слишком далеко от берега, чтобы их могли достать японские истребители, Он уселся в своем кресле, невидящими глазами уставясь в море.

Члены экипажа расслабились и начали передавать друг другу чашечки кофе и бутерброды с колбасой, не замечая жужжания моторов и маленькой искорки, появившейся в десяти милях от них, на 7000 футов выше конца левого крыла.

Экипаж «Демонов Деннингса» не подозревал, что жить им оставалось лишь несколько минут.

Младший лейтенант Сато Окинага увидел короткую вспышку отраженного солнечного света где-то внизу. Он заложил вираж и направил свой истребитель вниз, для того чтобы лучше рассмотреть, что там блеснуло. Это был самолет. Никаких сомнений. Скорее всего, истребитель из другого патруля. Он протянул руку, чтобы включить радио, но передумал. Через несколько секунд он сможет точно узнать, что это за самолет.

Молодой и неопытный пилот, Окинага был счастливчиком. Из класса, который он недавно закончил и в котором было двадцать два выпускника, в дикой спешке обученных в эти отчаянные для Японии последние недели, его и еще троих направили на выполнение патрульных полетов. Остальные пошли в эскадрильи камикадзе.

Окинага был ужасно расстроен этим. Он бы с радостью отдал свою жизнь за императора, но он смирился со скучными обязанностями по патрулированию побережья как со временным назначением, надеясь, что его призовут выполнить более славную миссию, когда американцы высадятся на его родине.

По мере того как одиночный самолет становился все больше, Окинага все больше изумлялся, отказываясь верить своим глазам. Он протер их и моргнул. Вскоре он смог ясно различить девяностофутовый полированный алюминиевый фюзеляж, огромные стосорокафутовые крылья и вертикальный стабилизатор высотой с трехэтажный дом американского Б-29.

Он ошеломленно глядел на это диво. Бомбардировщик летел с северо-востока, из пустынного океана, на 20000 футов ниже своего боевого потолка. Не находящие ответа вопросы роились в его сознании. Откуда он взялся? Почему он летел в направлении центральной части Японии с выключенным двигателем? Какое задание он выполнял?

Как акула, бросающаяся на раненого кита, Окинага приблизился на расстояние мили к бомбардировщику. Тот летел, как ни в чем не бывало, не пытаясь уйти от преследования. Экипаж, похоже, уснул или имел склонность к самоубийству.

У Окинаги уже не оставалось времени играть в загадки. Огромные крылья бомбардировщика маячили прямо перед ним. Он довел до упора сектор газа своего «Мицубиси А6М Зеро» и на вираже пошел вниз. Истребитель слушался его с изяществом ласточки, двигатель системы «Сакае» мощностью 1130 лошадиных сил мчал его в точку чуть позади и ниже лоснящегося, сверкающего Б-29.

Хвостовой стрелок слишком поздно заметил истребитель и попытался открыть огонь. Окинага наткал на гашетку на рукоятке управления. Его самолет вздрогнул, когда два пулемета и две двадцатимиллиметровые пушки начали разносить в клочья металлическую обшивку и человеческую плоть.

Легкое прикосновение к рулю направления, и его трассирующие пули нашли дорогу к крылу и третьему двигателю Б-29. Обшивка разорвалась и отлетела прочь, масло хлынуло через отверстия, за ним вырвалось пламя. Бомбардировщик, казалось, на секунду замешкался, затем накренился набок и, войдя в штопор, начал падать в океан.

Лишь после отчаянного крика хвостового стрелка и его короткой очереди «демоны» поняли, что их самолет атакован. Они не имели ни малейшей возможности узнать, с какого направления на них напал вражеский истребитель. У них почти не было времени оправиться от изумления, когда снаряды «Зеро» вонзились в правое крыло.

Стромп издал сдавленный вопль:

— Мы падаем!

Деннингс кричал в переговорное устройство, одновременно пытаясь выровнять самолет:

— Стэнтон, сбрасывай бомбу! Сбрасывай эту чертову бомбу!

Бомбардир, прижатый к своему прицелу центробежной силой, завопил в ответ:

— Она не выпадет наружу, если ты не выровняешь машину.

Двигатель номер три уже был охвачен пламенем. Внезапная потеря двух двигателей, оба из которых находились с одной стороны, продолжала кренить самолет, пока он не встал на одно крыло. Работая совместно, Деннингс и Стромп сражались с рычагами управления, стараясь поставить машину горизонтально. Деннингс изо всех сил тащил на себя секторы газа, выправил крен, но теперь оба оставшихся мотора заглохли. Наступила давящая, терзающая душу тишина.

Стэнтон сумел занять нормальное положение в своем кресле и открыл бомболюки.

— Держи машину ровно, — умоляющим тоном сказал он. Не тратя времени на установку прицела, он нажал на кнопку сбрасывания.

Ничего не произошло. Свирепое скручивающее усилие деформировало фюзеляж и заклинило бомбу в ее тесном отсеке.

С белым как мел лицом Стэнтон ударил по кнопке сбрасывания кулаком, но бомба упрямо оставалась на месте.

— Ее зажало! — закричал он. — Она не выпадет.

Сражаясь за еще несколько минут жизни, зная, что, если они выживут во время падения, им всем придется самим оборвать свои жизни ампулами цианида, Деннингс попытался совершить вынужденную посадку самолета на воду.

Ему почти удалось сделать это. До спокойной поверхности моря оставалось две сотни футов, и смертельно раненный самолет был готов коснуться брюхом воды. Но магний, из которого были изготовлены некоторые вспомогательные детали и картер двигателя номер три, загорелся, как зажигательная бомба, прожег крепления мотора и лонжерон крыла. Мотор выпал вниз, унося с собой вырванные кабели управления закрылками. Лейтенант Окинага положил «Зеро» в скользящий вираж на одно крыло, кружась над подбитым Б-29. Он наблюдал, как черный дым и оранжевое пламя пересекли голубое небо, как мазок костью. Он видел, как американский самолет врезался в океан, подняв в воздух гейзер белых брызг.

Он описал круг, высматривая выживших в катастрофе. но увидел лишь несколько плавающих обломков. Вдохновленный тем, чему суждено было стать его первым и единственным боем, Окинага описал еще один круг над погребальным шлейфом дыма, прежде чем отправиться в обратный путь в Японию, на свой аэродром.

В то время, когда разрушенный самолет Деннингса и его мертвый экипаж опускались на морское дно на глубину тысячу футов, другой Б-29 в более позднем часовом поясе и в шести сотнях милях к юго-востоку готовился к бомбовому вылету. С полковником Полом Тиббетом за штурвалом, бомбардировщик «Энола Гэй» появился над японским городом Хиросима.

Ни один из этих двух командиров бомбардировщиков не знал о задании, полученном другим. Каждый из них был уверен, что только его самолет и экипаж несут первую атомную бомбу, которая должна быть сброшена в этой войне.

«Демоны Деннингса» не смогли встретиться со своей судьбой. Тишина глубокого морского дна была столь же молчалива, как и тучи, собравшиеся над местом катастрофы. Героическая попытка Деннингса и его экипажа была похоронена под покровом бюрократической секретности и позабыта.