Дракон по имени Изабелла и другие самые обычные люди

Путник

Бабушка Гулнасаб начинала свой день с того, что осматривала свой скромный дом. Из комнаты вела дверь наружу, туда, где возвышались горы Памира, паслись несколько ее коз, и где две ее внучки играли, когда не были заняты домашними делами. Это и был весь ее мир, который она не покидала с самой своей молодости.

У стены справа от двери стоял старый буфет, за стеклом которого виднелась нехитрая посуда. На самом стекле была прикреплена маленькая фотография – сына бабушки Гулнасаб Анзура. Он сделал эту карточку много лет назад, когда понадобились фотографии для документов, а одна вот осталась лишней. Это было единственное изображение единственного сына, и только благодаря ему она еще могла увидеть его лицо. Пять лет назад Анзур со своей женой уехал на заработки в Екатеринбург, оставив двух своих дочек на попечении матери. Первые десять месяцев они исправно присылали деньги. Однажды Анзур написал письмо, что работать стало все тяжелее, а денег платят все меньше, а потому они попытают счастья в Москве. Это была последняя весточка от него, больше ни писем, ни денег бабушка Гулнасаб не получала.

Напротив двери было еще одно изображение – старый пожелтевший портрет Ленина. Его черты почти стерлись, но взгляд был все таким же строгим и энергичным, как во времена, когда Гулнасаб была не бабушкой, а задорной комсомолкой-хохотушкой. Она состарилась, согнулась и потеряла свою улыбку, в то время как Ленин смотрел на нее каждый день, не уставая, не теряя своей строгой веры. За это Гулнасаб его очень уважала и никому не позволяла портрет снимать.

На третьей стене висел календарь: две молодые красивые девушки в хиджабах благочестиво устремляли взоры к небу, а их руки были сложены в молитвенном жесте. Этот плакат подарила бабушке Гулнасаб соседка, его повесили на почетное место, и он сразу же стал главным украшением комнаты. Когда старушка смотрела на девушек, она почему-то немного смущалась и все хотела как-нибудь доказать им, что и она старается вести благочестивую жизнь, и что она, возможно, заслужила так же смотреть на небо, как и юные красавицы.

Утром сначала Гулнасаб смотрела на сына, потом на Ленина, потом на красавиц, словно здороваясь с ними. Иногда она мысленно разговаривала с ними, рассказывала о своих трудностях, а порой просила совета. Несколько лет назад она, бывало, могла и заплакать, когда говорила сыну, что дочки его уже пошли в школу, и что они уже не могут вспомнить маму, которую не видели так давно, ведь ее фотографии в доме не осталось! Теперь она уже не плакала, да и фотография сына стала для нее таким же изображением, как портрет Ленина или красавиц-мусульманок – абстрактным, словно чужим. Потом женщина отправлялась по своим делам, которыми занималась до позднего вечера, так что и глаз поднять на стены времени у нее не было. И только перед сном могла пожелать она спокойной ночи своим собеседникам. И был каждый день, как предыдущий, и горы стояли так же грозно, как тысячи и сотни тысяч лет назад.

Но в этот сентябрьский день привычное течение жизни маленькой памирской семьи было нарушено. Солнце уже стояло высоко и ярко освещало горы, когда Гулнасаб услышала звук шагов. К ее дому шли двое. Одного она знала хорошо: это был ее сосед, уже немолодой мужчина, одетый в старый синий спортивный костюм. Он вел под руку второго – молодого парня, чужака. Таких бабушка Гулнасаб видела по несколько раз за лето. Молодые путники из далеких стран, которые пытались изъясняться с ней по-английски, с огромными рюкзаками за спиной, не раз останавливались в ее доме, разделяли с ней и с ее внучками обед или ужин, а пару раз даже оставались на ночь. Но с этим явно что-то было не так. Он еле волочил ноги, обутые в шлепанцы, а не в яркие кроссовки, как привыкла видеть женщина на туристах. Почему, стало понятно, как только они подошли чуть ближе: ноги иностранца были стерты до волдырей. Но не это было самое главное, а то, что выглядел путник совсем больным. Его лицо было бледным, а черты лица заострились. Голова его была обмотана голубым шарфом, отчего он выглядел еще более странно. Не доходя до дома нескольких метров, он согнулся пополам, и его вырвало.

– Вот, Гулнасаб-апа, приюти гостя, – сказал сосед Карим. – Ты же знаешь, мне сегодня нужно уезжать, а оставлять его одного на дороге нельзя. Да и далеко еще до меня идти, не дойдет он.

– Что с ним? – спросила бабушка Гулнасаб.

– Он путешественник, француз, зовут Поль, пешком пришел из Душанбе. В горах пил воду из источника, вот и заболел. Отлежаться бы ему надо. Ты не переживай, он по-русски говорит, а ты ведь по-русски не забыла еще. Подлечится и пойдет дальше.

– Что же я, не вижу, что ты меня все уговариваешь? – рассердилась Гулнасаб, – Или я оставлю человека в таком состоянии на улице? Или я забыла законы гостеприимства? Веди его в дом!

Чужестранца осторожно завели в маленькую комнатку с ярким ковром на полу и на стенах, уложили на матрас, лежащий на возвышении, заменяющем кровать, и бабушка отправилась готовить для него чай. Парень был так измучен, он так устал, что почти сразу уснул. Он даже не услышал, как вернулись из школы девочки, внучки Гулнасаб, как они смеялись, играя в своих кукол, и как расспрашивали свою бабушку о пришлом человеке.

Два дня Поль почти не вставал, постепенно приходя в себя. Он оказался совсем юным, со смешными, торчащими во все стороны светлыми волосами, он был просто худенький высокий парнишка. Гулнасаб было его так жалко, что она спросила, не приготовить ли ему что-то, что он любит. Поль ответил, что уже давно не пил кофе, и что именно теперь, когда он ослаб, ему особенно хочется выпить хотя бы чашечку. Бабушка призадумалась. Кофе в их доме и не было, только вот если у соседки попросить. Она сама отправилась к жене Карима, того, что привел путника к ней дом. Они жили лучше всех среди соседей и без труда женили всех своих трех сыновей. А ведь это не так просто, за каждую жену пришлось платить калым: по два барана, по мешку муки и по два мешка картошки, не считая золотых украшений для родни и расходов на свадьбу. Мохтоб была доброй женщиной и сказала, что с радостью отдаст для гостя все, что осталось у нее в банке растворимого кофе, которая была в одной из коробок с американской гуманитарной помощью. Осталось там маленькая горсточка, около чайной ложки. Гулнасаб аккуратно переложила крупинки в пакетик и отправилась к себе. Дома она приготовила напиток и подала больному.

– Пей, сынок, тебе надо поправляться. Вот станет тебе получше, отвезем тебя в больницу, в город. Ты такой худенький! Как же ты очутился в горах один?

И Поль рассказал ей о своем путешествии. Как решил увидеть Центральную Азию, как объездил сначала Казахстан, как отправился в Киргизстан, где участвовал в праздновании айта, как после этого пешком пошел в Таджикистан, как путешествовал вдоль афганской границы, останавливаясь в домах гостеприимных жителей или просто в палатке. Он говорил по-русски с акцентом, но без труда, только иногда немного дольше, чем знакомые люди, подбирая слова. Было видно, как он был тронут заботой старой женщины, и как поразила его эта чашка кофе, ради которой она ходила к далекой соседке.

– Мне нравятся ваши горы, таких не видел раньше. И ваши люди очень добрые. Я был в Душанбе, провел там два дня. У меня есть друг в России, он родился в Душанбе, его мама работала там в театре, была актрисой. Он попросил меня сделать фото театра. Я его долго искал и не нашел, а потом мне сказали, что театр… как говорят? Его сломали. Больше нет театра Маяковского. Я сделал фото руин для моего друга, это грустно. Потом я пошел в горы, здесь я сделал много хороших фото. А потом заболел.

На третий день путнику стало лучше. Он уже познакомился с внучками Гулнасаб и со всеми соседками, которые приходили к ней под разными предлогами, уже знал историю ее сына, которая походила на десятки и сотни таких же историй почти в каждой семье Памира.

– Бабушка, я хочу заплатить вам, я живу у вас уже несколько дней, заплачу за комнату и за еду, – сказал Поль.

Гулнасаб перестала улыбаться своему гостю и нахмурилась:

– Ты хочешь обидеть меня? Да разве можно деньги брать с гостя? А что твоя мама скажет, если узнает, что я ее сына больного платить заставила? Разве мой дом – гостиница или ресторан?

– Тогда я хочу помочь, хочу работать с тобой, – ответил Поль, который уже не первый раз сталкивался с нежеланием местных жителей брать деньги за ночлег.

Гулнасаб снова улыбнулась.

– Пойдем, поможешь мне морковку копать. Вон там вилы стоят и мешки, мне-то одной тяжело. А девочки в школе, только к четырем придут, а еще им уроки делать. Картошку-то я уже выкопала, вот морковка осталась.

И они пошли вдвоем на крохотное поле, где старушка, как могла, выращивала овощи для своей маленькой семьи. В этот раз она была не одна, и работать ей почему-то было легко и приятно. Она снова вспомнила, как работала на этом же поле сначала с мужем, а потом с сыном, и как хорошо, когда в доме есть мужская рука.

Вечером, когда девочки сели играть, Поль присоединился к ним. Они причесывали друг друга, повязывали на волосы банты, заплетали косички, а потом расшалились и стали делать прическу своему французскому гостю. Его торчащие во все стороны волосы было нелегко пригладить, поэтому они сделали ему два хвостика и нацепили разноцветные заколки. Поль веселился от души, фотографировал девчонок и позволял им фотографировать себя. Гулнасаб смотрела на них и почему-то слезы подкатывали к ее глазам. Давно она не видела девочек такими веселыми. Поль придумывал все новые игры и играл с ее внучками, словно был мальчишкой. Да он и был им, двадцатипятилетним мальчишкой, который решил увидеть чужие страны, и который не боялся один путешествовать по горам. За эти несколько дней бабушка успела привязаться к нему, а потому ей было тяжело осознавать, что он вот-вот их покинет. Он уйдет, как ушел однажды ее муж, оставив ее с ребенком, как ушел ее сын в поисках лучшей жизни, как уйдут однажды в чужие семьи ее дорогие девочки. И останутся с ней только ее неизменные собеседники – портреты на стенах дома, истрепавшиеся, выцветшие, молчаливые.

– Поль, когда ты пойдешь дальше? Недельку еще у нас побудешь? – спросила она, надеясь услышать «да».

– Я пойду завтра. Мне нужно успеть вернуться в Душанбе на поезд. Потом поеду опять в Казахстан, там самолет.

– Ну хорошо, сынок, хорошо, – улыбнулась Гулнасаб, хотя ей совсем не хотелось улыбаться. – Если так надо, иди завтра.

Наутро всей семьей они провожали его в путь. Поль сделал несколько снимков бабушки и внучек и отдельно сфотографировал Гулнасаб у ее дома.

– Я вас не забуду. Спасибо вам за все, – сказал он, обнимая старушку на прощание.

– Иди, сынок, иди. И расскажи им всем, расскажи там, где ты будешь, что у меня тяжелая жизнь. Расскажи им, что мне трудно одной. Пусть они знают обо мне, пусть там, за горами, тоже знают обо мне!

Подбежали девочки, чтобы в свою очередь попрощаться с гостем, защебетали, захихикали, а потом долго кричали ему вслед «до свидания, Поль!», «пока, Поль!». Когда он совсем скрылся из виду, все пошли пить чай, а разговоров было только о нем. Внучки все спрашивали у бабушки, придет ли он еще, и будет ли опять с ними играть, и привезет ли им напечатанные фотографии. Гулнасаб ничего им не отвечала, потому что и ей хотелось спросить у кого-нибудь, вернется ли к ней ее гость, и поможет ли он снова ей на поле, и будет ли так внимательно слушать ее истории. Только вздыхала бабушка Гулнасаб. А потом она приступила к своим обычным делам по дому, и мысли ее вернулись в привычное русло.

– Бабушка, бабушка, – вдруг услышала она, как кричит ее старшая внучка. – Смотри что я нашла на кровати!

Она подбежала к ней, что-то сжимая в руке. Это была купюра в пятьсот сомони – огромная сумма для памирской семьи. Бабушка взяла разноцветную бумажку, обняла внучку и заплакала, словно хотела отдать этому миру все слезы, которые скопились в ней за несколько лет.

Дракон по имени Изабелла

Вот огнедышащий дракон. Страшный, угрожающий. А посмотришь под другим углом, ан нет, это же красивая девушка. Или нет, не так. Вот красивая девушка, еще и зовут Изабелла. А посмотришь, нет, совсем не девушка, а черный огнедышащий дракон.

Имечко еще такое, это мамаша постаралась. То ли сериалов пересмотрела по молодости, то ли книжек романтических начиталась. Больше она ничего не умела, мамаша, только книжки читать с романтическими героями на обложке, так всю жизнь и провела в книжках своих. Ну куда так называть ребенка – Изабелла? А сокращенно положено говорить – Заза, с французским прононсом и ударением на последний слог. Да только кроме мамаши никто ее не называл Заза, девчонки во дворе поначалу звали Изкой, а бабушка так вообще – Изочкой. Конечно, тут, хочешь не хочешь, а превратишься в дракона.

К школе она уже хорошо обросла чешуей и отрастила клыки, а потому уже класса с третьего одноклассники ее называли только Драконихой, а учителя – по фамилии. От злобы она научилась плеваться огнем и испепелять взглядом. В старших классах она так к этому привыкла, что и сама представлялась – Дракон. Ну не Изабеллой же ей представляться, в самом деле.

С именем Дракон в институт не берут, не положено. А с именем Изабелла она и сама бы туда не пошла, больно надо. Заново становиться Изабеллой, а потом ждать, во что превратишься, во французскую Заза, в непонятную Изку или придется по новой все отращивать, чешую, хвост, клыки. И неизвестно, как еще получится, а так уже и хвост есть, красивый, одним ударом коня убивает. Одним словом, дракон.

Куда с таким богатством, да с такой красотой? Она подумала-подумала, да пошла в ресторан официанткой. В стильный, красивый, полный стекла и металла, и непременно с очередью перед входом. В таких драконы себя чувствуют особенно хорошо. Ей выдали униформу – черную, крутую, под стать интерьеру. И осталась она там на пятнадцать лет. Однажды, в начале, повар попробовал назвать ее «деткой». До сих пор, наверное, вспоминает, как на такое драконы реагируют. С тех пор все ее называли в глаза чинно – Изабелла, за глаза – Драконом, посетители нейтрально – девушка, и только повар называл бешеной. «Бешеная» ей нравилось больше, чем «детка», поэтому она только предупредительно рычала. Говорили, что повар этот, звезда ресторанного небосклона, который начинал трястись только при ее упоминании и орал, что невозможно работать там, где набирают неизвестно кого, регулярно подкарауливал ее на парковке, у служебного выхода и даже у ее дома, предлагая по нарастающей цветы, подарки, свидание, сердце, купить квартиру, замужество, подарить ресторан и поклонение до конца жизни. Да разве заинтересуешь такой ерундой настоящего дракона?