Дресс-код вдохновения

Если вы думаете, что жизнь на этом заканчивается, – а я точно знаю, что вы так думаете, потому что так думала и я, – это неправда. Жизнь только начинается, ведь с каждой новой потерей, с каждой выплаканной слезой открывается новая возможность, это и есть главная тайна бытия. Ведь любовь – это вдохновение, а вдохновение – единственный смысл жизни…

Пролог

Какая-то женщина просыпается за пятнадцать минут до звонка будильника, лежит на спине, смотрит на люстру и немного на стену – монохромные обои золотистых тонов, никакого солнца сегодня, вот и хорошо. Садится, рассматривает с пристрастием ноги – эпиляцию и педикюр делала вчера, но все ли в порядке? Все в порядке, лак цвета венозной крови.

Встает и проходит на кухню, утром босиком особенно приятно.

Какая-то женщина достает из холодильника красивый темно-розовый кусок телятины, недолго полощет его под краном, опускает на дно кастрюли из нержавеющей стали, заливает холодной водой, включает газ. Улыбается эмалированной крышке плиты и даже поет что-то про осень. Возвращается к холодильнику. Вынимает из специального отделения ледяной крем KenzoKi, серия «Имбирь».

Какая-то женщина чистит зубы, одновременно загружает стиральную машину светлым бельем, засыпает порошок. Стоит под душем лишних пять минут, время есть, прилежно наносит на волосы бальзам, на лицо – маску, на мокрое тело – крем, обещает себе делать это каждый раз, обещания не сдержит. Вода заворачивается в стоке по часовой стрелке, говорят, в Южном вода ведет себя по-иному. Шумит феном. Растирает в ладонях воск. Укладывает челку гладко, по-особому.

Какая-то женщина включает компьютер, просматривает почту, читает два письма от приятельниц, удачно, что нет ничего рабочего, спешно отвечает, общие фразы, общие вопросы.

Какая-то женщина возвращается к плите, снимает бело-серую плотную пену, вытягивает вперед руку, хмурится на единичный неясный дефект маникюра, но нет, это освещение, освещение.

Опускает в бульон крупную луковицу, крестообразно надрезав ее сверху, оранжевую морковку, поструганный корень сельдерея и две горошины душистого перца. Моет в раковине шампиньоны, чистит шесть крупных молодых картофелин, достает турку и варит кофе, очень крепкий. Про себя она называет его «немецкий» – вроде бы совершенно неуместно, но именно в Берлине, в крохотной арабской кебабной она познакомилась с его вкусом – насыщенным вкусом. В блюдце рыночный творог с зеленью и солью.

Какая-то женщина допивает кофе одним глотком, следом – холодную минеральную воду, сидит неподвижно некоторое время, смотрит в окно, хорошо слышит удары собственного сердца, и это отнюдь не кофеин. Открывает шкаф, притворяется, будто выбирает одежду, ерунда – все продумано заранее, вот это красное льняное платье на пуговицах, пуговицы металлические, а парадное белье она уже надела. Черное в полоску, без особых затей, но комплект даже с солидной скидкой стоил шестьсот евро, кошмар, кошмар.

Платье кидает на кровать, хлопает себя по голому животу, изворачивается и осматривает спину, нормально все со спиной.

Удивительно, как строго судят себя женщины – без всякого сострадания и жалости, без поблажек и снисхождения. Ни долгие девять месяцев ожидания младенца, когда приходится носить свое изрядно потолстевшее и опухшее тело, ни рождение детей не снимает никаких обязательств. Мы, женщины, все равно оцениваем себя сугубо по внешним критериям и стереотипам: «У нее кожа более гладкая, а у этой брюнетки красивый плоский животик, совсем не такой, как у меня…» Неважно, что ей восемнадцать прекрасных лет, а тебе уже за сорок. И вот мысль сомнения уже понеслась быстрым ручьем, превращаясь в бурную полноводную реку. Достойна ли я его внимания, его любви? Его, обрюзгшего и потолстевшего, но такого «мачо». А нужно-то – всего ничего. Просто взять и полюбить себя, не пожалеть, а полюбить. И баловать, баловать! Ведь мужчины так обожают уверенных в себе женщин.

Какая-то женщина кромсает молодую картофелину и другую тоже, извлекает из бульона вареную луковицу, с брезгливой гримасой отправляет ее в мусорное ведро и морковку тоже. Нарезает шампиньоны, укроп и траву любисток, ах, запах, ах. Не забыть соль. Толчет в ступке черный перец. Закрывает кастрюлю крышкой. Смотрит на часы. Отлично.

Какая-то женщина подтягивает к себе объемистую косметичку, достает тональный крем Pro Lumiere от Chanel, с эффектом сияния, аккуратно распределяет тремя пальцами обеих рук, и как хорошо, что она все-таки разорилась на лучшую специалистку по бровям в городе.

Какая-то женщина застегивает металлические пуговицы на красном платье, разбрызгивает духи, с удовольствием вдыхает нежный аромат, раздувая ноздри, флакон кидает в сумку, и новые туфли из трех ремешков с высокими каблуками тоже. Не сможет она прыгать на таких целый день, только настроение испортится, а ближе к вечеру наденет.

Выключает огонь, теперь суп готов, она прекрасная хозяйка, никто и не спорит. Звонок, такси подъехало, сегодня она собирается выпивать и не за рулем, редкий случай. Дурацкое выражение, редкий случай. А ведь действительно.

Редкий.

Стоп. Перестать. Закрывает дверь. Два поворота одного ключа, три – другого. Прыгает по лестнице, где-то в центре живота и немного в груди надуваются огромные пузыри, и надо хорошенько удерживать себя, как проволочное мюзле удерживает пробку у шампанского.

Какая-то женщина вернется не так чтобы поздно. Долго будет подниматься в неудобных туфлях из трех ремешков и высокого каблука по ступеням, отдыхая на каждой площадке, как старуха.

«Я – дура», – скажет с непонятным выражением и выдохнет, опасливо осмотрится, никого рядом. «Я – дура», – скажет она увереннее, достанет зеркало из кармана. Посмотрит на несчастное отражение с размазанной по тяжелым векам тушью, вспухшими губами, горящими щеками, пряди волос обрамляют гладкий лоб, коротко заплачет. В душном подъезде, на пыльной лестнице заплачет по себе.

Перестанет плакать, вытрет нос о рукав красного платья, наплевать. С чувством обретения трудного решения важного вопроса подумает, что сейчас, немедленно, в эту минуту позвонит подруге. Позвонит подруге, максимально спокойно скажет: «Алло». Подруга понятливо спросит: «Очень плохо?» – «Да». – «Ты дома уже?» – «В подъезде – рыдаешь?» – «Ага». – «Ну перестань, ты же знаешь…» – «Да». – «Перестала?» – «Почти». – «Давай завтра встретимся?» – «Посмотрим, работы полно». – «А мы вечером». – «Спасибо». – «Не за что».

Какая-то женщина откроет дверь ключом. Или еще постоит без всякого дела, переминаясь с ноги на ногу в неудобных туфлях. Три ремешка и высокие каблуки. Пересиливая себя, улыбнется своим близким людям – нежеланному, но все еще родному мужу, потому что двадцать лет просто так не вычеркнешь из жизни, и взрослой дочери. Муж просматривает рабочие материалы на личном ноутбуке, приветливо и слабенько улыбнется. Дочь живет своими интересами и, как ей кажется, не нуждается в опеке и родительских советах. Она держит дверь в свою комнату плотно закрытой. Какая-то женщина постучится и скажет ей: «Добрый вечер».

Какая-то женщина. Может быть, вы?

Юлия. Декабрь. Smart casual

Отправитель:

957 55 57

02 декабря 09.10

«Танюша, привет! У меня утром – мэрия, потом в офисе, может быть, пообедаем вместе? Смайл, смайл Ю.»

Что бы мы делали, если бы на нашем пути не встречались негодяи и прочие люди, не задающие себе неприятных вопросов. Они, уж будьте спокойны, не обременяют себя лишними размышлениями и угрызениями совести. Совесть у них просто отсутствует, к несчастью тех, кто все-таки способен открыть свое сердце, пусть даже горько поплатившись потом за это.

Сердце! Почему, когда нам плохо, мы кладем свою руку на сердце и тяжело вздыхаем при этом. А влюбившись, рисуем при каждой возможности общепринятое изображение этого божественного присутствия в плоти и крови. Не говоря уже о четырнадцатом февраля, когда даже самые отъявленные циники с таким умилением радуются каждой полученной эмблеме сердечка, олицетворяющей интуитивную мудрость чувства в отличие от рассудочной мудрости головы. Может быть, потому, что оно полнится кровью, то есть жизнью?

Пылающее Солнце и горячее сердце с их всем известными схематическими начертаниями являются символами любви. Как органу, не заменимому в поддержании жизни, сердцу во многих культурах приписывается роль, которая ему с рациональной точки зрения не может быть присуща. До сих пор во многих религиях сердце – эмблема истины, совести и моральной смелости; божественный центр. Так или иначе, в течение тысячелетий сердце признавалось средоточием самой жизни; органом, который помогает человеку разобраться, что есть Добро, а что Зло. Связь сердца с чувственной жизнью, вероятно, была очевидна и для самых древних народов: ведь под напором чувств сердце бьется, словно хочет вырваться из груди, замирает в минуту страха, болит от разочарования и ноет от обид, нанесенных близкими людьми. Ведь жестоко обидеть может только человек, допущенный близко-близко, и происходит это до того неожиданно, что ничего не остается, кроме как пытаться выровнять дыхание и повторять про себя: «Но это же подлость, такая подлость!..»

Но именно они, подлецы, делают нас сильнее и, что самое главное, обращают наш взор к нашему же внутреннему миру и главным ценностям, о которых мы могли забыть на время, встретив на пути негодяя. Возможно, Всевышний дает нам эти испытания для того, чтобы заставить взглянуть на жизнь, ее красоту и гармонию с другой стороны.

Своего рода кармический урок: вот эта женщина не приемлет лжи, так мироздание посылает ей в спутники одного лжеца за другим для усмирения ее гордыни и в назидание – посмотри, и так тоже может жить человек! Другая женщина превыше всего ценит свободу и доверие во взаимоотношениях и получает от судьбы отъявленного ревнивца в спутники, настоящего маньяка со всеми вытекающими последствиями вроде слежки частного детектива.

Вот эта женщина мечтала о радостной, беззаботной жизни – как будет бегать по траве на рассвете и собирать луговые цветы, но вышло так, что она работает медицинской сестрой в хосписе, и от ее спокойной улыбки светлеют лица безнадежных больных.

Гонка за удовольствиями буквально на глазах становится основным занятием человечества. Ради получения удовлетворения мы пренебрегаем сверхцелями, долговременные задачи типа самореализации заменяем образом некоего публичного успеха.

А уж как в этом преуспели герои, которых мы выбираем! Сколько фактов личной биографии они видоизменяют для придания своему образу крутости, попросту говоря, врут или хвастаются из понятного желания выглядеть лучше. Причем это касается не только молодых людей, но и очень даже в возрасте, и это удивительно.

Ведь чем старше становишься, тем меньше хочется выставлять напоказ все, что приходилось делать, чтобы выжить в этом мире – самом лучшем из миров. И начинаешь скрывать то, о чем раньше не прочь был поговорить, и не потому, что стыдишься пережитого, а потому, что еще болит и уже вряд ли когда-нибудь заживет.

Так и получается, что быть искренним – это идти по лезвию бритвы. Если в юности хотелось прядку седых волос, роскошный шрам, богатый и трудный опыт, то с возрастом учишься маскировать шрамы, закрашивать седину и прятать боль.

Не так давно полки книжных магазинов были уставлены произведением одного писателя, название звучало, как удар хлыста – «Дневник подонка», конечно же автор использовал это определение с известной долей иронии, но в главном оказался прав – по миру маршируют подонки, внешность у них разнится, и возраст может быть любым, а объединяет их странная притягательность для нас, женщин.

Ведь именно в таких героев мы и влюбляемся. Выстраиваем своему избраннику пьедестал, украшаем подножие памятника живыми цветами, зажигаем свечи и преклоняем колени. Правда, с пьедестала избранник быстро падает иногда буквально со скоростью света.

Скорость света, скорость звука, пошла третья неделя, как ты думаешь о школьном курсе физики. Поскольку работы много, думаешь короткими перебежками: пока жужжит электрическая зубная щетка, пока зеленые цифры на светофоре отсчитывают секунды до смены сигнала, пока нож в руках совершенно независимо от тебя нарезает сладкий перец тонкой соломкой и когда злишься. В чем корень проблемы? Зачем ты раскачиваешь свои качели с такой амплитудой, что всех вокруг тошнит?

Что происходит с телом под действием центробежной силы? Увеличивается его масса – откуда-то всплывает в твоей голове школьный курс физики, и ты на какое-то время успокаиваешься. Через несколько дней выясняется, что с массой тела не происходит ровным счетом ничего, ощущения нагло врут, а состояние приятной тяжести наступает только от того, что в человеческом теле много воды, и от того, что внутренние органы закреплены не так жестко, как хотелось бы думать.

Дело в том, что мы действительно всегда будем одни. Ты заходишь в вагон последней ночной электрички, абсолютно пустой, шагаешь по проходу между сиденьями в сторону, противоположную движению поезда, и начинается движение. Первая секунда разгона совпадает с твоим первым шагом. Мы всегда будем одни в своем вагоне, мы всегда будем одни на своих качелях.

И так все продолжается, проходит время, внося свои ощутимые поправки вроде бы незаметно и вдруг. Вдруг ты говоришь: «этот человек» про того, кого привык считать почти родственником, и дернуло так, что не можешь перестать об этом думать. Как в школе, прогуляв урок, на следующий идти стыдно – нечем себя оправдать, так, не позвонив, думаешь: «Ну, и о чем сейчас сказать?» И снова не звонишь. Разговоры неловки, ты пытаешься подобрать какие-нибудь совсем не царапающие слова и машинально обводишь указательным пальцем край чашки, уставившись в свой кофе.

Не потому, что не оправданы надежды, разбиты сердца, проблемы в бизнесе «и у нас в квартире другие пластинки, другие вопросы», или «я не хочу больше слушать твои истории», или «я научилась обходиться без твоей поддержки», просто говоришь: «Я по тебе скучаю очень» и понимаешь вдруг, что скучаешь не по кому-то, а по себе.

По себе образца весны этого года, потому, как хорошо тебе было рядом с «этим человеком» (ну вот, опять) в разных самых неожиданных местах, по тому, каким ты был тогда славным, веселым, наивным… Как смеялся невпопад и читал стихи. И все это очень нравилось и тебе, и ему, совершенно не раздражая, совсем ни капельки.

И тебе снисходительно говорят: «Да-да, я тоже, тоже очень скучаю». И смотрят на часы. «Ладно, мне на работу, да и тебе пора, время – деньги». И ты киваешь и с облегчением остаешься в одиночестве.

Нужно признать горькую правду – все мы эгоисты в той или иной степени. Сначала мы любуемся собой и холим эту свою любовь к себе, а потом так же ругаем и ненавидим тоже прежде всего себя за то, что чувствуем себя такими обманутыми. Но кто кого обманул?

Разочаровавшись в своем недавнем идеале, начинаем понимать изречение Оскара Уайльда: «Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой». Большинство людей и старается это нечистое и непростое замаскировать – если не ложью, то мифом. Конечно, это проявление слабости, где уж дождаться от человека силы! И те, кого мы привыкли считать старше, мудрее, часто оказываются просто образчиками инфантилизма.

Все мы – герои своих романов.

«И я не исключение, – подумала Юлия. – Я тоже главная героиня собственного романа, иногда это героическое повествование, иногда – детектив, последнее время – мелодрама».

Поднесла чашку к губам, едва тронутым блеском. Поправила безукоризненную прическу. С недавних пор она посещала один из лучших салонов в городе и любила проводить руками по шелковистым волосам, блестящим и мерцающим в лучах солнца. Это он приучил ее к дорогой косметике и вообще к тому, что за собой нужно очень внимательно и тщательно ухаживать, лелея каждый миллиметр своей кожи.

Вообще женщин в зависимости от взглядов на собственную внешность можно разделить на две большие группы. Первые сооружают из ежедневного ухода за собой некое подобие службы и относятся к этому соответственно – как к работе, определенного рода обязательствам, зачастую неприятным, но необходимым. Такие женщины вполне могут шутить и смеяться, припудривая нос, или методично наносить масло для загара на тело во время принятия солнечных ванн.

Другая же группа женщин воспринимает заботы о поддержании собственной красоты как настоящее таинство, они никогда не достают пудреницу или губную помаду на людях и карандаш для бровей подносят к лицу с чувством приобщения к древнему ритуалу.

Юлия, безусловно, относилась ко второй категории, но уже не знала, хорошо это или плохо. Последнее время акценты настолько сместились, а шаблоны до такой степени стерлись, что она мало в чем оставалась уверена.

Юлия проснулась с ощущением, что в голове много маленьких злобных человечков орудуют молотками. Выламывают разные лобные доли, теменные тоже, а в височные просто заворачивают шурупы-саморезы. Отчаянно зажала лоб ладонями и отправилась искать нурофен. Обнаружила в летней сумке, жадно выкусила сразу две белые таблетки, разжевала с отвращением. С детства не умела глотать таблетки целиком, все как-то боялась подавиться и что застрянет в горле. Человечки из головы никуда пока не делись, разве что утихли немного. Сосредоточились в районе бровей и, словно огромные рыжие муравьи, копошатся, натыкаясь друг на друга.

Хорошо, что сделала все срочные работы за выходные и есть возможность переключиться на личные мысли, негромко стонать и нежно оглаживать холодными пальцами лоб. В больную голову не идет ни одна мысль, разве что какая-нибудь ущербная. Женщины поразительно умеют переключаться с работы опять-таки на работу, только домашнюю. Все эти приготовления супов, жарка рыбы, глажка белья воспринимаются мужчинами как отдых, само собой разумеющиеся дела. Юлия, вернувшись после полноценного дня труда, после двух-трех обязательных совещаний или планерок в редакции, после сдачи ежедневной колонки, мчалась домой с неподъемной сумкой наперевес, в уме составляя план ближайших действий: отварить спагетти, пожарить котлеты, запечь для дочери рыбу, дочь последнее время отказывалась от мяса, мотивируя это сложными проблемами личностного роста. Поставив кипятиться воду в просторной кастрюле, Юлия включала ноутбук и принималась за расшифровку интервью, и отвечала на письма; муж в это время давно возлежал перед плоским экраном телевизора с тарелкой чипсов и бутылкой пива, а ведь еще следовало протереть пол и убраться в ванной – все зеркало в пятнах от зубной пасты, ну куда это годится… И каждое белое пятно, пусть даже самое маленькое, словно кусок обжигающего льда, пробуждает твой замороженный мозг.

Дочь возвращалась домой поздно, на вопросы отвечала односложно и неохотно, она никак не могла выбраться из подросткового возраста, когда считаешь себя имеющим все права на взрослую жизнь и никаких обязанностей, а каждая просьба отбрасывается словно дорожная грязь.

Юлия дожевала таблетку, отметила, что раз нурофен валялся в летней сумке, то голова у нее не болела уже достаточно долго, и это надо было признать положительным. Еще подумала о странностях собственных чувств. Хорошо, что память телефона не бесконечна. Было бы слишком больно отправляться в путешествия по времени, перечитывая некоторые сообщения.

Юлия. Май. Semi-casual

Отправитель:

957 55 57

15 мая 11.00

«Знаешь, я так люблю твои веснушки, твою кожу, твой запах. Для меня ты лучший! Смайл. Ю.»

Отправитель:

932 18 18

15 мая 11.05

«А я люблю смотреть в твои глаза и растворяться в них».

Отправитель:

957 55 57

15 мая 11.06

«А скажи, что больше всего привлекает мужчину в женщине? Смайл, Ю.»

Отправитель:

932 18 18

15 мая 11.08

«Не знаю. Мне кажется, что что-то должно щелкнуть».

Отправитель:

957 55 57

15 мая 11.06

«А тебя что-то щелкнуло, когда ты меня увидел, Максим?»

Это для нее он был Максимом. Для всех остальных подчиненных на работе он уже давно был Максимом Леонидовичем, уважаемым человеком. И мать вполне могла бы гордиться своим отпрыском, ведь он пошел дальше, сделал тот гигантский прорыв, о котором мечтает каждый родитель, когда наставляет своих детей.

– Ты должен быть лучше меня! А что уж вкладывается в это понятие, известно одному богу… Это как запах мандаринов на Новый год и венозные алые розы на первое настоящее свидание. Стереотипы, плотно вошедшие в наше сознание так, что даже невозможно отскрести наждачной бумагой.

В больших компаниях менеджеры превращаются в родственников и доверяют друг другу тайны. Ведь дома зачастую просто некогда поговорить. О том, кто с кем спит и сколько виски с колой было выпито вчера. Время от времени он рассказывал подчиненным за дружеской рюмочкой коньяка, как приехал из Хабаровска и выстраивал свою жизнь. О первых бизнес-проектах и своем первом достижении – престижной иномарке. О том, как ездил несколько лет назад домой и собрал всех старых друзей. Хотелось показать себя, вспомнить молодость, она ведь не возвращается и врезается в память разноцветными, яркими картинками. С горя напился, увидев перед собой стареющих людей, а первая красавица – все были в нее влюблены, и он не исключение – и вовсе стала бабушкой. Но он-то не такой! Он молодой и успешный, с кучей любовниц, дорогих костюмов и часов. Уж он-то знает, как жить!

Когда норма коньяка переходила за грань, он любил рассказывать, как был «барменом».

Первым трудовым местом Максима был БАР – Бюро Аналитического Ремонта, где он проработал полгода, если это вообще можно было назвать работой. В восемь нужно было быть в бюро. Утро начиналось с настоящей политинформации. В первый день его встретил добродушный еврей по кличке Коля Нос. Между прочим, он даже окончил в свое время музыкальное училище и работал учителем музыки – сейчас Максим, как ни старался, не мог вспомнить, по классу чего. Каким образом оказался в БАРе, Николай не рассказывал, только становился очень грустным, слушая классику. В комнате стоял катушечный магнитофон с кучей бобин. Особенно Николай любил Моцарта и запрещал всем вокруг разговаривать, когда ставил запись сороковой симфонии.

Посмотрев внимательно на Максима, он сказал:

– Вешай одежду, вот тебе полочка, вот – диван-кровать, и сейчас будет тихий час.

На полочке было приготовлено постельное белье. Диван-кровать разложен. Максим хотел лечь в одежде, но Николай возразил:

– Нет, нет, в двенадцать обязательно пойдем в цех. Нужно сделать обход и показаться. А то брюки помнешь.

Максим послушался и тщательно сложил брюки с рубашкой. Потом в одиннадцать сорок пять его разбудил Николай.

– Умываем лицо и идем.

Еще в БАРе работал бывший директор универмага, отсидевший пятнадцать лет за хищение. Он был спокойным и молчаливым.

Максим снова оделся, и они отправились в цех. Потом, как по мановению волшебной палочки, на столе появилась большая еда. И даже фрукты, что было редкостью по тем временам.

Потом Николай с Максимом снова открыли шкафчики и достали подушки. Тихий час продолжался до пяти, а потом – снова обход. В половине шестого рабочий день заканчивался, и все расходились по домам. Так продолжалось полгода без всяких изменений в графике, пока Максима не продвинули по комсомольской линии.

Эту историю любила слушать и Юлия, как и другие истории.

Она так ждала их встреч! Ведь именно с Максимом она поняла одну простую вещь: возраст – это лишь относительная категория, придуманная природой и людьми в соавторстве. Именно в соавторстве рождаются самые большие глупости, сравнимые лишь с огромным жирным свадебным тортом. С грустью наблюдала Юлия за молодящимися женщинами, которые в схватке со временем превращались в уродливых кукол, напичканных уколами и оттюнингованных дорогостоящими косметическими процедурами. Если бы телевидение прекратило навязывание культа молодости, а демонстрировало нормальные человеческие лица и отношения, все новомодные косметологические клиники просто разорились бы. Она с грустной улыбкой наблюдала, как сосед Артем Петрович, руководитель какой-то крупной фирмы, подкрашивает седеющие виски по новейшим технологиям фирмы L’Oreal, скрывая самое достойное проявление возраста у мужчин. С Максимом она перестала бояться старости и мечтала о том, как когда-нибудь, спустя годы и десятилетия, они будут ходить вместе по берегу, она и он. Почему-то во время технического прогресса, новейших технологий, экономических кризисов, сексуальных революций и других катавасий люди боятся быть просто счастливыми.

Люди вообще часто боятся. Считается, что влюбленная женщина после сорока выглядит почти непристойно и что ее чувство не слишком-то настоящее, отдает театральными страстями и есть признак надвигающегося маразма и климакса. Любой притесняемый гей может умереть от зависти, когда узнает. Какое отвращение вызывает влюбленная мадам сорока с небольшим лет! Зато наверняка можно сказать, что человек, рядом с которым все эти нелепые мысли тебя не страшат, с которым хочется именно состариться рядом, – и есть твоя настоящая любовь, твой избранник.

В холле департамента, где располагается комната для прессы, в которой Юлия традиционно дежурила по средам, работали двое дежурных по очереди. Может быть, их вообще больше, но Юлии регулярно попадались эти. Бодрые мужчины в возрасте: один – с богатой седой шевелюрой, довольно разговорчивый, другой – коротко стрижен и по-военному молчалив. Еще в холле департамента размещалась стойка для городских газет. Юлия всегда выбирала газеты с телепрограммой – ну надо же знать, когда именно начинается любимый сериал. Как-то такой газеты не оказалось. Юлия истово рылась в пухлых стопках. На посту был седовласый. «Чем-то помочь?» – галантно спросил он. «Да вот, – сказала Юлия, – программу ищу». «Сейчас, – пообещал мужчина, – будет программа. Я вам занесу. Идите, занимайте место, чините перья, расчехляйте диктофоны». И Юлия пошла, заняла место, очинила перья, расчехлила диктофоны. Минут через пять мужчина вернулся, вручил ей телепрограмму, но не бесплатную, а очень даже двадцатирублевую, купленную, очевидно, в киоске на углу. Был там такой киоск. Юлия буквально остолбенела. Просто скрючилась изнутри. Получилось, что она пожилого человека погнала за чертовой газетой, самодурка и иждивенец! Забормотала неловко какую-то глупость. Запылала щеками. Принялась рыться в поисках двадцати рублей, конечно, двадцати не нашлось, сунула пятьдесят, седовласый посмотрел с укором и сказал: «Перестаньте, зачем вы меня обижаете». И ушел. Медленно так ушел.

По окончании заседания Юлия зашла в депутатский буфет и приобрела дежурному в подарок небольшую фляжку хорошего коньяка. С благодарностью за неожиданную заботу вручила. Рядом с пожилым мужчиной стояла, облокотившись на стойку рецепции, такая же пожилая дама и улыбалась. Волосы ее были аккуратно подкрашены и уложены в затейливую прическу, украшенную гребнем. Она нежно держала седовласового за руку, гладила пальцы. «Муж у меня всегда такой, – с гордостью сказала она Юлии, – настоящий кавалер!» И поцеловала его в сухую щеку. Юлия садилась в автомобиль, глотая слезы. «Вот это счастье, вот это счастье», – твердила она сама себе.

Юлия. Декабрь. Casual chicОтправитель:

957 55 57

02 декабря 18.06

«Шеф, я выезжаю, материал подготовлю к утру, это нормально? Ю.»

Отправитель:

923 22 13

02 декабря 18.06

«Не позже одиннадцати мне надо. Удачи!»

Отправитель:

957 55 57

02 декабря 19.13

«Танюша, вот подумалось, что очень хочу прийти получасом раньше оговоренного времени в полупустое кафе и все полчаса примеривать на себя разные варианты судьбы: равнодушной даме просто удобно здесь съесть тарелку супу, взволнованная бедняжка ждет вечно опаздывающего героя-любовника, преступная жена назначила подальше от дома свидание чужому преступному мужу. Или еще: есть определенные планы на вечер и надо подсесть к барной стойке, быстро выпить первый коктейль с ромом, и пусть дадут сигареты».

Неделю назад она получила стильное приглашение бордового цвета с черным шрифтом. На обложке был изображен ресторан с современными интерьерами. Юлия открыла приглашение. Двадцать седьмое декабря. Сбор гостей в 18.00. Должна была выступать какая-то новомодная группа. Внизу витиеватыми буквами был указан дресс-код – вечерние платья.

У каждого дела – свой дресс-код, у каждой профессии, у каждого дня, у каждого мгновения. Главное – чтобы ничто не препятствовало полету фантазии, вдохновению. Танцовщице – летящая юбка и каблук, писателю – удобные джинсы, ученому – лабораторный халат, пилоту – летная униформа. Школьнику – белый верх, черный низ. Английской королеве – шляпка и сумочка с прямыми ручками через локоть. Скрипачу – фрак и расстегнутые манжеты рубашки, чтобы ничто не стесняло запястий. Влюбленным – сияющие глаза, широкая улыбка, дрожащие от волнения пальцы, срывающийся от страсти голос, капля любимых духов и безудержное счастье в себе самом, огромное, непередаваемое.

Ресторан находился в центре Петербурга. Сколько их сейчас развелось. Тысячи. Заведения открываются и закрываются, борются за свое существование. Меняются вывески, интерьеры. Модный фиолетовый закрашивается темным серым. Вместо губастых и эротичных девушек на стенах появляются инфантильные мальчики с покатыми плечиками и актуальными татуировками на всевозможных местах. Неизменным остается одно – молодые прелестницы со всей России перевоплощаются в тигриц и хищниц и открывают настоящую охоту на престарелых самцов. Пусть пивной живот, пусть второй подбородок – этакий седовласый мачо с толстым кошельком.

И чем толще кошелек, тем больше достоинств находит в нем юная прелестница. Главное, в нужный момент, хлопая невинными глазками, протолкнуть идею о покупке новой сумки.

Желательно, конечно, «Биркин» или, на худой конец, «Луи Виттон», если ее Тигр окажется недостаточно богатым или щедрым. Последнее время страшно популярно коллекционировать бренды. Теперь не важно иметь пять сумочек в тон одежде, а именно пять «Биркин». О, бедные люди, попадающие в ловушку этого коллекционирования! Жизнь их стоит ровно столько, сколько заплачено за туфли Маноло Бланик, шарф Эрме, браслет Картье и обязательный айфон последнего поколения.

Юлию пригласили представить эксклюзивную марку итальянского вина. За последний год она стала, как говорится, медийным лицом, это имеет свои плюсы, и их гораздо больше, чем минусов.

Столики были заказаны заранее. В душном помещении собралась новомодная тусовка, странно одетые люди неопределенного возраста. Управляющий, молодой парень явно альтернативной ориентации, ангажировал дорогого световика и звукорежиссера. Юлия должна была почитать присутствующим несколько своих стихов. Это выглядело интригующе. Ведь многие устали просто от тусовок и бесчисленных переодеваний, где можно продемонстрировать все новые тенденции и модные тренды сезона. Хочется ведь еще и какого-то наполнения. Ведь были же раньше в восемнадцатом, девятнадцатом веках салоны, где собиралось, как бы сейчас сказали, все культурное сообщество в сочетании с промышленниками, как их тогда называли. На вечерах обсуждались произведения искусства и литературные новинки. В сущности, кроме технического прогресса, мало что меняется, и в обществе явно назревает культурный апокалипсис.

Для вечера она выбрала платье изумрудного оттенка. Черный цвет последнее время утомлял ее. Надоело соответствовать стереотипам. Зачем? Ведь можно просто надеть то, что тебе идет. Нанесла ровный бархатный тон на лицо, немного румян и алую помаду, достойно подчеркивающую ее рот идеальной формы.

Стеснения перед публикой она уже не испытывала, даже наоборот. Ей было приятно, что все крутится вокруг нее, а модные бездельники внимательно изучают наряд и прическу.

Она увидела знакомые лица журналистов и одарила всех своей очаровательной улыбкой. Улыбкой, сочетающей в себе соблазн и невинность одновременно. Именно это сочетание придавало особенность всему ее облику и делало его таким чарующим и магнетическим.

В глубине зала – Юлия даже не сразу узнала – сидел он. Максим. Последний раз они виделись три недели назад. Что-то неуловимое изменилось в «интонации» его лица, на котором она знала все щербинки, угадывала тончайшие нюансы и настроения.

«Прошлое – чужая страна», – вспомнила Юлия высказывание английского писателя Лесли Хартли. Ей не хотелось туда возвращаться. Она неопределенно повела плечом и сделала вид, что внимательно слушает скандально известного журналиста. Журналист был традиционно лохмат, небрит, изрядно пьян. Он жестикулировал кружкой с ирландским «Гиннессом» и громко говорил.

Но мысли Юлии были не здесь. Когда вместе с Максимом она смотрела на звезды и загадывала желания. И мир вокруг не имел никакого значения. Хотелось гулять до приятной боли в ногах. И неважно, снег или дождь и какая улица или город. Важно, чтобы он был рядом и твоя рука в его. Хотелось целоваться до потери сознания, когда опухшие губы ничего не чувствуют, кроме его, таких теплых и желанных.

– Ну вот, любите ли вы баню? – Голос журналиста вернул ее к реальности.

В бане можно любить разные вещи. Например, растопку печи. Когда не было ничего – и вдруг ты лично сотворил веселый костер как лучший из скаутов. Можно любить дубовый веник и березовый тоже. Шапочки войлочные чудесны, они строго держат форму и могут превращаться в изысканные головные уборы…

– Скажешь тоже, в изысканные! – прощебетала современная художница с непроизносимым именем типа Ветлугага, на прошлой неделе в галерее «Виктория» она устраивала перформанс: разбивала молотком фарфоровые статуэтки собачек и дарила присутствующим осколки.

– Да! – возбужденно отвечал журналист. – Еще прекрасное в бане – заваривать в емком термосе чай, обязательно черный, обязательно с травами: душица, мелисса, листья смородины, а вот мяту я не очень. Она идеальна для мохито, а мохито в бане – нелепо. Сахар, сахар, обязательно сахар – пусть отдельно стоит, наколотый, чтобы кидать в чашку лично или даже свирепо грызть. Хотите, я вам расскажу, как я хожу в баню?

– Пожалуй, – ответила Юлия вежливо.

Она невольно вновь отыскала глазами Максима. Судя по всему, он приканчивал очередной коктейль «Бакарди» с колой.

– В загородном доме моих родителей прекрасная баня, – сообщил журналист. – Ее каким-то волшебным образом вывезли в виде сруба из Пензенской области, а здесь сноровисто собрали, в щели напихали сухой травы и прочего утеплителя. Она довольно просторная – хороший предбанник, потом купальня, следом – вместительная парилка. Парилка обшита липой, как это и полагается. А купальня не обшита, и можно видеть, как струганные, покрытые лаком сосновые доски пускают смолу, «плачут». Это ужасно трогательно!

– Я понимаю, – кивнула Юлия. – Позовите официанта, пожалуйста. Я бы выпила минеральной воды. Чувствую, все начнется еще отнюдь не скоро.

Журналист замахал обеими руками, будто тонул и привлекал внимание спасателей. Продолжал рассказ:

– Обязательно выбираю эфирное масло. Эвкалипт не люблю, он мне напоминает капли в нос санорин, а вот лаванда или чайное дерево – отличные. И сандал. Можно апельсиновое, но оно сладковатое. Пачули меня пугают фонетически, а иланг-иланг – это какой-то Баден-Баден и очень смешно. Удачно получается использовать несколько масел одновременно, в этом случае окатываешься каждым новым запахом, как новой волной, горячей и вполне осязаемой.

Юлия увидела, как Максим расхохотался, рассказывая что-то приятелю.

– Забыл, еще я тащу с собой мед. Мед, им надлежит обмазываться, просто чудесно. Ерунда, что это только для женщин. Я вот использую, и ничего!

– Конечно-конечно, – кивнула Юлия. – Отличное средство для кожи. Мед. Нужно смешать с горячей водой, нанести на тело и идти в парилку.

Сложно было сконцентрироваться. Мысли все время возвращались к Максиму.

– А вот идти в парилку я не очень, – покачал лохматой головой журналист. – У меня давление. Но обязательно надо в парилку, такие правила, а правила я уважаю. Брызгаю на печку раствором эфирного масла и сажусь на корточки. Терплю, сколько могу. Выползаю наружу, заматываюсь полотенцем, сажусь пить чай на веранде. И это – лучшие минуты. Вы понимаете? Вы понимаете?

– Я понимаю, – успокоила его Юлия, – я понимаю.

– В предбаннике очень хорошо. Здесь невероятно пахнет всем этим самым, банным – кипящей водой, нагретым деревом, чистым бельем, дубовым листом и лавандой из склянки. И не жарко. Почему-то запах бани и даже прачечной всегда очень умиротворяет. Такой добрый, из детства.

– Да, – неожиданно для себя горячо согласилась Юлия. – Можно вообразить, что тебе шесть лет и до школы еще целый год, а на утреннике в садике тебя ждет традиционно главная роль, потому что ты самая красивая девочка, быстро учишь стихи и умеешь читать с выражением. И что мама испечет пирог. И что ты научилась недавно завязывать шнурки бантиком, и в этом не оказалось ничего сложного, зря опасалась. И наверняка все сложное можно освоить, главное – точно следовать правилам: сначала узелок просто, потом сложить концы петлями и завязать узелок из петель.

– И наверняка все сложное можно освоить! – Журналист изогнулся, осторожно взял Юлину руку и поцеловал. – Какая вы умница! Именно так!

– К сожалению, не всегда.

Юлия наблюдала, как Максим, пошатываясь, вышел из зала.

Егор. Июнь. Corporate Casual

Отправитель:

957 32 32

15 июня 10.06

«Егор, что по поводу нашего вчерашнего заказа?»

Отправитель:

957 12 21

15 июня 10.06

«Все ОК. Можешь забирать».

В Комарове пахнет муравейниками и шашлыком, по прогулочным дорожкам шуршат после душа Шарко старушки на вечернем променаде, уже давно уехали те, кто загорал, ушли те, кто обедал, и даже те, кто ужинал.

Егор шел по пляжу, небо серое, вода залива серая. На песке оставались неглубокие следы. Песок тоже казался серым. Уже десять лет как он переехал сюда из Петербурга, сразу после смерти жены. Время тогда вело себя вообще непонятно: то растягивалось до такой степени, что он не мог дождаться движений секундной стрелки, то бежало вскачь, стирая разницу утро-день-вечер-понедельник-среда-пятница. Ваньке было двенадцать, и он немедленно превратился из задиристого подростка в маленького ребенка, бедного мальчика, которого забыли забрать из детского сада, и кругом только ночной сторож и еще уборщица. По вечерам в их квартиру приходили подруги жены и плакали. Каждый день. Приносили и ставили цветы к ее портрету, вспоминали несправедливую историю ее болезни: «Эти врачи, ведь лечили-то от воспаления легких!», «А оказался рак желудка!», «Господи, ну вот за что такое?!», «Сгорела за три месяца!», «Хоронили, совершенно не была на себя похожа!» «Так изболелась!», «Похудела на тридцать килограммов…» Егор терпел, много пил, мог проснуться среди ночи, вынуть холодную водку из холодильника и налить сто граммов, потом еще сто. Прибегал испуганный сын, маленький мальчик, Егор скрипел зубами и не знал, как ему помочь. И возможно ли это вообще.

Решение неожиданно подсказал бывший сослуживец, старший лейтенант Тимохин. Тимохин всегда появлялся вовремя и ровным счетом уже два раза спасал Егору жизнь – первый раз под Кандагаром, и вот второй – когда пришел, сел на кухне, хлопнул кулаком по столу и произнес: «Хорош слезы лить. Новое жилье, новая работа! Тебе пацана растить надо». Он и предложил вариант с Комарово – продать квартиру, купить дом, сменить обстановку, соорудить сыну пригодную для жизни атмосферу.

Пели они, сдвинув стаканы, тарелки и зеленые фуражки пограничников на край стола. Старший лейтенант Тимохин прекрасно играл на гитаре, на день рождения в прошлом году Егор подарил ему хорошую электрогитару и усилитель к ней. Но сейчас обошлись обычной акустической шестиструнной – сильные пальцы старшего лейтенанта ловко брали баррэ, и грустная мелодия слагалась из незамысловатых аккордов.

И сегодня не все знают, что уже через месяц после ввода ограниченного контингента советских войск в Демократическую Республику Афганистан пограничники провели несколько боев, ставших первыми в этой войне. И последнюю точку поставили именно пограничники: после вывода частей армии утром пятнадцатого февраля 1989 года границу миновало последнее пограничное подразделение – пятая мотоманевренная рота, в составе которой и воевали капитан Егор Разуваев и старший лейтенант Тимохин. Покидая Афганистан, они не оборачивались. Впереди лежала новая жизнь, белой страницей, без единой еще начертанной буквы.

Егор Разуваев родился 1 января 1962 года, на трассе между деревней Хлупово и райцентром Половинное Курганской области. Отец его, главный колхозный агроном, в связи с поломкой заезженного «уазика» принимал роды у жены сам, все прошло хорошо, и младенец Егор жизнелюбиво драл горло посреди заснеженных степей. Семья агронома была велика – три старших сестры получил Егор, три преданных всем сердцем воспитательницы, девочек звали Люба, Вера и неожиданно – Маргарита в честь булгаковской героини.

После окончания школы до призыва в погранвойска Егор полгода проработал учителем математики. После демобилизации из армии с блеском закончил Московское пограничное училище, факультет разведки. С июня 1986 года воевал в Афганистане. Был ранен, получил две контузии, а также орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», медаль Республики Афганистан «За отвагу» и другие. Общим счетом наград оказалось в три раза больше, чем ранений.

После продолжительного лечения в ташкентском госпитале Егор вернулся на прежнее место службы, в ту пору группа погранвойск базировалась в одном из населенных пунктов провинции Герат. В первый же день, не успев даже принять дела, капитан Разуваев получил информацию о том, что в горах обнаружена банда известного полевого командира, который в данный момент движется на грузовике по единственной дороге, ведущей в Карабаг.

Немедленно навстречу им была выслана оперативная группа пограничников, командование Егор принял на себя. Разумеется, капитан Разуваев мог и не ехать лично на боевую операцию. Он еще не полностью оправился от контузии, каждый толчок или громкий звук отдавался в голове громовым набатом. Но не в его привычках было уклоняться от ответственности и прятаться за спины боевых товарищей. Выдвинувшись навстречу банде, пограничники устроили засаду в районе заброшенного афганского кладбища.

Наступила ночь, ночи в горах всегда наступают резко, без всякого предупреждения и сумеречного приглушенного света. Огромный купол неба над головой бойцов был черен, звезды казались яркими и как будто умытыми, луна висела растущим полумесяцем над головой. Рядовой Иванбаев достал из кармана горсть монет и потряс их в руке: чтобы деньги были, сказал удивленным товарищам. «Думай о том, чтобы оставаться живым», – посоветовал ему командир.

Вдруг на вершине горы на секунду блеснул свет фар, и сразу же в низине раздался взрыв гранаты, а потом еще один, прогремели автоматные очереди. «Операция сорвалась – кто-то вспугнул духов!» – с досадой подумал Егор. Но через пять минут тишина была нарушена ревом автомобильного двигателя. Пограничники замерли в ожидании боя. Как только «ЗИЛ-131», медленно, словно крадучись, проехал мимо, разведчики немедленно начали преследование. Бандиты принялись отстреливаться из автоматов и пулемета. Капитан Разуваев и его бойцы открыли ответный огонь. Страшная огненная колесница, сверкая фарами и автоматными очередями, катилась по дороге к городу Карабагу. На очередном подъеме советский БМП догнал машину моджахедов, столкнул ее в кювет, и уже через сорок минут банда, терроризировавшая мирное население, перестала существовать.

Пели капитан Разуваев и старший лейтенант Тимохин на питерской кухне в начале нового тысячелетия, им повезло вернуться с той войны живыми, но второй тост всегда провозглашался за погибших товарищей и их вечную память.

Можно спорить до хрипоты, утверждая, что военное присутствие СССР в Афганистане было государственным преступлением и никак не оправдано, но солдат и офицер по долгу службы не имеют права на такие рассуждения, они дают присягу и просто выполняют свой долг.

И капитан Разуваев выполнял приказ командования с честью и достоинством, как в годы Великой Отечественной войны его отец – артиллерист-орденоносец, и его дед, унтер-офицер русской армии, кавалер Георгиевского креста, участник Русско-японской и Первой мировой войн.

В Комарове пахнет муравейниками и шашлыком, по прогулочным дорожкам шуршат старушки на вечернем променаде, уже давно уехали те, кто загорал, ушли те, кто обедал, и даже те, кто ужинал.

Егор шел по пляжу, небо серое, вода залива серая, Егор оставляет неглубокие следы на песке, песок тоже кажется серым. В кармане его джинсовой куртки зазвонил телефон.

– Привет, сынок, да вот я погулять вышел. Нет-нет, просто что-то захотелось пройтись. Сегодня день такой сумасшедший, ну сам знаешь – пятница. Скоро буду. Добро!

Егор остановился, подобрал плоский камень, пустил великолепную серию «блинчиков» по глади залива.

Юлия. Апрель. Casual chic

Отправитель:

957 55 57

7 апреля 12.36

«Танюша, сегодня никак! Шеф отправил работать на выставку. Может быть, завтра? Скучаю! Ю.»

«Противоречие между высокой и низкой культурой можно свести к конфликту психологии с метафизикой. Психология, как писал дерзкий реформатор театра Антонен Арто, – это “стремление уменьшить неизвестное до известного”… Арто стремился развернуть искусство от рационального к иррациональному. Таким задумывался знаменитый “театр жестокости” Арто… Чтобы метафизика могла прорваться сквозь огрубевшую кожу зрителя, нужно возбуждающее, пугающее, экстатическое искусство. Страх дает ощущение полноты жизни, реальности переживания…»

Юлия одним глазом читала с экрана монитора эссе Александра Гениса «Вавилонская башня», на другой глаз аккуратно наносила атласные тени темно-телесного оттенка. На кровати ее дожидался вечерний наряд – платье в стиле «нью-лук» с широкой юбкой и поясом, ажурные чулки и крупные бусы. Нужно было поторапливаться, такси уже дожидалось внизу, и Юлия прокричала в глубь квартиры:

– Полинушка! Доченька! Поужинаешь без меня!

– Куда ты, мам? – хмуро спросила дочь, заглядывая из коридора в комнату.

– Я на презентацию, – ответила Юлия, – в ресторан «Мансарда». Скорее всего, буду поздно.

– Мам, – нарочито вздохнула дочь, – ты просто светская львица какая-то. Ресторан «Мансарда»… Презентация… Открытие выставки… Премьера спектакля… Номинанты на премию…

– Перестань бурчать. – Юлия выставила дочь за дверь.

Пожалуй, она была взволнована предстоящим. Светская тусовка – это такое действо, которое идеально соответствует представлениям о массовой культуре, имея в виду ее ритуальный аспект. Вручение любой премии в рамках любого формата как нельзя лучше вписывается в саму концепцию массового искусства.

«Массовое искусство, как и первобытный синкретический ритуал, строится вокруг зрителя, а не художника…» – прочитала она напоследок и выключила ноутбук.

Именно поэтому «главное не победа, главное участие», «важен не подарок, а внимание», а также другие обаятельные выражения, знакомые с детства.

Новый ресторан «Мансарда» смотрел на Петербург с последнего этажа делового центра Quattro Corti, расположенного в историческом здании, включающем отреставрированный дом графа Шувалова.

Шел дождь, вылезая из такси, Юлия прикрыла голову руками и поскакала к парадному подъезду, она впервые шла в этот ресторан, о котором много говорили в городе – невозможно заказать столик, пафосно и вообще.

«Важный ресторан, – сразу поняла Юлия, – большой. Скорее панорамный, чем видовой». На первом этаже ее встретили: «Вы к нам?» «Конечно», – кивнула Юлия и была любезно препровождена в отдельный «ресторанный» лифт. На шестом этаже уже собралось порядочно народу, многие курили. Юлия кашлянула – ох, этот табачный дым!

Прошла через большой бар в главный зал. Основной мотив дизайна – модули с сотнями однотипных предметов сервировки: ложечек, бокалов, тарелок и тарелочек.

И все это не заслоняет главного – огромные окна ни сантиметра не утаивают – за окнами город, крыши, чаще дряхлые, и в одной части ресторана, в зале у кухни – фрагмент Исаакиевского собора, вдали – маленький шпиль Петропавловки.

Уже можно было наблюдать знаменитых людей Петербурга, не всех номинантов, конечно, но некоторых точно. Знаменитый Актер стоял рядом и отряхивал серую кепку от капель дождя, а известная Спортсменка спросила Юлию, где тут можно раздеться и причесаться. Спортсменка немного нелепо выглядела в тренировочном костюме от «Боско спорт».

Обслуживающего персонала крутилось вокруг необычайно много – и в зале, и на кухне, открытой всем взглядам. Кухня отделялась от зала стеклом, и можно было наблюдать за нарядными и суетливыми поварами.

Ведущая мероприятия в классическом черном платье и кораллового оттенка пиджаке пригласила всех смотреть, веселиться и участвовать. Взмахнула приветственно рукой. Ее бледное лицо выглядело одухотворенным. Темные волосы отражали вспышки профессиональных фотокамер. Юлия послушно прошла в специально указанное место для соучастия.

Люди вокруг явно стремились участвовать тоже, симпатичная девушка с мрачным лицом сказала своему спутнику, что где-то за углом делают макияж исполнителям. И она тоже не против макияжа, можно ли это устроить. Она хочет быть в центре событий и не просто наблюдать! Спутник растерянно отошел, надолго.

«Современное искусство стремится к сотворчеству. Художник, соблазняющий нас тем, что зовет в соавторы, больше не певец, он – запевала. Современное искусство перестает им быть. Оно уходит в фольклор, возвращая нас к первобытной эстетике, которая не знала разделения на автора и исполнителей», – вспомнила Юлия.

Накрывали столы. Разливали шампанское. Хорошее французское шампанское, брют.

Юлия оглядывалась в пестрой толпе, отыскивая знакомые лица. Кто-то тронул ее за локоть, она обернулась. Мужчина сильно за сорок, прекрасный костюм, седые виски, дорогой парфюм – запах дерева и сухой земли.

– Здравствуйте, – сказал он, – предложить вам вина? Или, может быть, виски? Сейчас модно пить виски.

– Я не гонюсь за модой, – дерзко ответила Юлия.

– Значит, шампанского. – Мужчина протянул ей высокий бокал. – Будем знакомы, Максим.

Юлия представилась тоже.

Максим остался стоять рядом. К нему подходили и здоровались все эти блестящие люди, произносили дежурные слова, отходили. Юлии нравилось наблюдать за блестящими людьми, свободно ориентирующимися в ситуации и ловко передвигающимися в приглушенном свете, потребном для светского раута. Блестящие люди привычно и медлительно целовали друг друга, легко беседовали на общие темы.

«Дорогая, как твои питомцы?» – «И не спрашивай, наконец-то прокололи пятивалентную прививку, теперь выходим гулять… с этими щенками режим дня строже, чем с детьми…»

«Вообще никого нет, не понимаю, где все?» – «Ну подожди, сейчас подтянутся…» – «Шампанское теплое…» – «Это чтобы горло поберегли!»

«Как самочувствие?» – «Да как, как, от эндокринолога не вылезаю…» – «Что поделаешь, годы…» – «Что-о-о?! Какие еще годы! Сейчас дошутишься…»

Какая-то милая обыкновенность и успокаивающий ритм были во всех этих разговорах. Юлия даже назвала бы это ритуалом.

«Всех объединяющее искусство становится ритуалом. Ритуал умеет повторять, не повторяясь. Рождество может надоесть только Скруджу. Про Моцарта нельзя сказать, что мы его уже слышали. И борщ всегда одинаковый и всегда разный. Но сам ритуал бескорыстен, ибо самодостаточен. Его цель – он сам…»

Ангельски красивые молодые люди смеялись над чем-то чуть слева, один выкрикивал: «Офигивательно, просто офигивательно!», пожилой мужчина с длинными волосами не отходил далеко от столиков с напитками, осушая стакан за стаканом, тонкая девушка с лицом морской иглы звонила по телефону и говорила: «Я так тебя люблю, что отдамся сейчас первому встречному».

– О чем задумались, Юлия? – спросил Максим, внимательно заглядывая ей прямо в глаза.

– Ритуал предельно конкретен, – сказала Юлия, – и нематериален, потому что существует только в сознании тех, кто его отправляет.

– О, вы тоже сегодня настроены порассуждать о массовой культуре? – Максим смотрел уважительно. – Великолепно! Ортега-и-Гассет, убежденный противник массовой культуры, тем не менее воздавал ей должное: «Кинофильм с красивыми исполнителями можно смотреть бесконечно, не испытывая ни малейшей скуки, – писал он. – Неважно, что происходит, нам нравится, как эти люди входят, уходят, передвигаются по экрану». – Максим широко повел рукой. – Ритуал становится почти искусством. Современным, естественно.

Юлия рассмеялась и кивнула. Помолчала и добавила:

– Часто у современного искусства нет автора. Лишь соавторы, и стать им может каждый. Кто имеет желание, разумеется.

– А вы имеете желание? – Максим так выделил интонацией слово «желание», что Юлия смутилась. Она почувствовала, как краска заливает ее щеки.

– Можете не отвечать пока. – Максим прикоснулся пальцем к ее обнаженному плечу.

Юлия. Апрель. Smart casual

Отправитель:

957 55 57

30 апреля 12.00

«Танюша, ну как ты насчет сегодня? Давай через час в кофе-хаузе? Надо поговорить. Ю.»

Юлия не спала всю ночь. Она не смотрела кино, не читала, не пила чаю и вина. Она сидела на подоконнике и наблюдала свое отражение в зеркале – узкие плечи, округлые бедра, белую кожу. Юлия думала о своей противоречивой женственности, о том, как трудно наслаждаться тем, что имеешь, жить одним днем, смотреть только вперед. Когда есть муж, хочется ребенка, когда есть ребенок, хочется покоя, когда есть муж и ребенок, хочется авантюры и взбалмошности; всегда хочется чего-то иного, всегда нужно останавливаться и проставлять на линии жизни индексные метки, стратегические маркеры: «Я здесь. Я счастлива. Я счастлива здесь и сейчас».

Почему же так сложно понять такую простую вещь, слово, существующее на всех языках? Надо жить в моменте, ценить его, легко отпускать и радоваться следующему.

Юлия без конца поправляла непослушные волосы, спадающие на ее прямые плечи, она всегда поправляет волосы, когда нервничает или возбуждена. Сейчас она возбуждена мечтами о предстоящем свидании, мечтами о своем возлюбленном. Юлия постоянно думает о нем. Даже забота о любимой дочери не прерывает этих мыслей.

Ей казалось, что Максим иглой вошел в какую-то часть ее мозга, разместился там и существует уже самостоятельно, вовсе не спросив ее об этом.

Она бесконечно перебирала в памяти все события их романа, так внезапно начавшегося, когда она уже ничего не ждала. Просто вставала каждое утро, плотно упираясь ступнями в пол, и думала, что вот он еще один день, который нужно прожить, поставив в дневнике жизни слабенькую отметку еле заметными чернилами. Вспоминала их первое свидание. Он пригласил ее в паб, хотел угостить вишневым пивом. Юлия не пьет пива. Этот любимый многими напиток кажется ей антисексуальным и вызывает даже какое-то внутреннее отторжение. Но что-то искреннее и настоящее зацепило ее в нем, несмотря на некоторую ограниченность. На следующий день в одиннадцать утра, когда совещание в редакции шло полным ходом, она получила эсэмэску от него. «Влечение – это не тема, которую мы обсуждали, а жажда новой встречи». Электрический ток невиданной силы будто бы пробежал по ее телу. Во всяком случае, ей снова захотелось увидеть его.

Юлия внимательно изучила свое лицо, припудрила под глазами, нанесла легкий слой прозрачного блеска на губы и отметила, что выглядит сегодня моложе хотя бы лет на пять. Добавила последний штрих – каплю своих любимых духов, и, довольная собой, отправилась на свидание. Несмотря на кажущееся спокойствие, сердце колотилось, а дыхание было более прерывистым и частым. Они встретились снова, и стало понятно, что «влечение», о котором она так много рассуждала и задумывалась в последнее время, явилось во плоти.

Потом они снова пили зеленый чай в каком-то небольшом кафе. А через неделю Максим пригласил ее в гостиницу. Он не скрывал от нее, что женат, Юлия говорила ему о дочери. Но что-то внутри подталкивало ее к этой близости, так желаемой ими обоими. От волнения у нее дрожали коленки. Она заказала в баре бокал сухого вина, потом еще один. Развеселилась, и дурные мысли потихоньку испарялись, за ненужностью.

Максим уверенно говорил о том, что женщины призваны вносить удовольствие в жизнь мужчин. Рассказывал о своих путешествиях. Все это нравилось Юлии, очень нравилось. Она смотрела на него растерянными глазами, словно пытаясь найти поддержку своему оформленному решению.

Сколько нужно времени женщине, чтобы понять, что она согласна, согласна довериться и пойти на все. В этом-то и состоит величайшая трагедия – мужчине совсем не надо, во всяком случае, сначала, чтобы женщина шла на все. Они просто хотят близости, попросту секса – именно с этой женщиной и именно в этот момент. И ничего больше.

Но Юлия всегда очень серьезно относилась ко всем отношениям, бесконечно задавая себе ненужные вопросы.

Коллега по работе, старше и мудрее, любила повторять:

– Молодые вы еще, девчонки! Зачем-то все усложняете. А нужно просто наслаждаться жизнью, моментом и мужчиной, который в данный момент находится рядом.

При этом она нервно хихикала. А вечерами беспробудно пила. И каждое утро пыталась замаскировать синяки толстым слоем тонального крема.

Юлия ничему не сопротивлялась и ничего не придумывала. Она просто упала с головой в это ошеломляющее ощущение счастья. После того как, слегка уставшая, села в такси, впервые за многие годы почувствовала себя женщиной, к тому же еще и счастливой.

Они могли не произносить ни слова, просто молчать. Слова были им не нужны. Они давно уже понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полуулыбки. Самый прекрасный период взаимоотношений, самый ценный – когда ты начинаешь фразу, он заканчивает, ты видишь выражение его лица, предлагаешь выпить чаю и слышишь в ответ: только что об этом подумал. Да что чай!.. Ты смотришь на мир его глазами, он говорит твоими словами, ты вдыхаешь, он выдыхает, ты альфа, он бета, а что там далее – вам обоим все равно.

Юлия. Май. Neat casual

Отправитель:

957 55 57

25 мая 12.30

«Шеф, тексты выслала вам на почту. Обратите внимание на фотографии! Это настоящая бомба! Ю.»

В случае, когда мы обманываем своих жен и мужей, подключаются какие-то невидимые резервы нашей фантазии, и чем больше мы врем, тем больше нам верят, или нам так кажется, ведь наши «другие» – а они становятся для нас другими – хотят быть обманутыми и цепляются за последнюю надежду. Чем больше они цепляются, тем более жестокими становятся обманщики.

Любовники, решившие сбежать от всех, становятся просто беспощадными. Они сметают все на своем пути, не задумываясь о том, что плохо, а что хорошо, напрочь забыв про десять заповедей и девяти кругах ада, так живописно описанных Данте. Значение имеет только одно: «Вот сейчас я увижу его, и он мой! Мой, на все эти долгие две недели, с утра и до ночи. А самое главное, ночью, ночью он тоже мой. И я буду засыпать у него на плече, нежно дыша ему в ухо».

Уверенной походкой Юлия ворвалась в бар. Подобная южному ветру, независимая и довольная собой. Сколько лет работы были потрачены на приобретение этой уверенности, легкости, этой горделивой осанки, сколько сил вложено в этот безупречный вид и роскошную улыбку победительницы!

Обтягивающие джинсы, белая майка, волнистые волосы – все находилось в превосходной гармонии, а вот эти туфли на двенадцати-сантиметровом каблуке вообще приподнимали ее над землей, и она летела, летела. Летела к нему, к своему Максиму.

Встретившись взглядами, они бросились друг другу в объятия. Юлия уткнулась ему в шею и начала нежно целовать ее.

«Вот оно счастье – здесь и сейчас», – мысли, словно радужные мыльные пузыри, мелькали у нее в голове.

Ей вообще казалось, что мозг ее отключился, оставив возможность только впитывать все его запахи, все особенности его дорогого лица. Каждая его веснушка была для нее очень важной и достойной внимания. Казалось, она знает их наизусть, Пыталась поцеловать каждую, чтобы ни одна из них не осталась незамеченной и забытой. Он взял ее за руку, и Юлия снова ощутила всю мягкость его прикосновений.

Как ни уговаривала она себя, какие бы аргументы ни приводила – об его эгоизме, самолюбовании, – единственно важным в данный момент для нее оставался он сам.

То, что время необратимый процесс и что его нельзя остановить, мы усваиваем со школьной скамьи, а вот то, что можно прожить с человеком двадцать лет, родить ребенка и стать совершенно чужими людьми, Юлия поняла только сейчас. Как будто кто-то взял и удалил из памяти ее славную и достойную историю, годы жизни с порядочным и честным человеком, и не осталось ничего – ни запахов, ни жестов, ни звуков. Вообще ничего не осталось, кроме взрослой дочери. Это так странно! Это так страшно! Есть главное объединяющее и нет ничего, кроме. Важным становятся новые отношения, а все другое отходит на задний план. Иногда Юлия начинала жить нормальной жизнью. Готовила, как и положено хорошей хозяйке, ужин: нарезала лук кольцами, помидоры, весь необходимый набор овощей, варила борщ, тушила мясо, жарила рыбу, гладила белье, и ей казалось, что она и Максим – это что-то нарочно сочиненное, ненастоящее. Но проходило два часа, и она замирала с ложкой над кастрюлей с супом, недоумевая, что же она делает здесь, когда ее место – рядом с другим мужчиной.

Они уселись за стол. Максим подозвал официанта и заказал двойное виски со льдом и лимоном.

– Ну как ты? Скучал без меня? – поинтересовалась она кокетливо.

– Скучал. И даже очень. Без тебя я становлюсь похожим на бурундука и начинаю на всех рычать. Подчиненные даже боятся заходить, обходят мою дверь стороной. А еще я ревную тебя. Представляешь? – Он сжал ее руку, и Юлия почувствовала, как ее обдало теплой волной изнутри.

Ревновал он лишь однажды. Когда был влюблен еще в Хабаровске. Тогда казалось, что это навсегда. Провожая Максима в армию, Наталья, обладательница больших миндалевидных глаз, обнимала его и повторяла сквозь слезы:

– Я буду ждать тебя! Я буду ждать! Он писал ей письма, длинные и проникновенные, на какие способен восемнадцатилетний пылкий юноша. А потом друг Олег однажды, совершенно вроде бы без задней мысли написал короткую телеграмму: «А твоя-то замуж собирается».

Сначала Максим долго молчал, день или два. Потом напился до потери пульса. А потом просто начались бесконечные девушки: блондинки и брюнетки, а иногда даже вместе и те и другие. Появилось мужское безразличие, о котором так много пишут в женских журналах.

Понятие ревности исчезло, испарилось как ненужное.

Встретив Юлию, он снова заревновал. Не то чтобы она специально давала повод. Она была полна нежности к нему и после желанной обоим близости говорила массу комплиментов. При этом украдкой заглядывала в его зеленые глаза. Для Максима это было настоящим наслаждением, он ждал этого момента, как ждет ребенок подарка к Рождеству.

Но от Юлии исходила какая-то волшебная энергия, полная эротики и желания. Мужчины часто оборачивались на нее и бросали нескромные взгляды. Это нравилось Максиму, но в то же время заставляло ревновать.

Юлия обняла его за плечи и нежно погладила по спине. Прижалась носом к его подмышке. В аэропорту было тепло, да и переживаний за целый день хватало. Максим немного вспотел, но для нее это был ни с чем не сравнимый запах, который она обожала. Запах его мужской сути, так волновавшей ее.

Она сделала обжигающий глоток виски и поцеловала его.

– Неужели мы летим в Италию, только ты и я?

– Ну, во всяком случае, других знакомых я не наблюдаю. – Максим улыбнулся по-мальчишески открыто и прижал ее к себе. Без своих дорогих костюмов и галстуков в джинсах и футболке он выглядел удивительно молодым и довольным.

Казалось, что с момента их первой встречи на благотворительном аукционе он помолодел лет на десять. В минуты искренности и доверия Максим говорил, что это благодаря ей он снова почувствовал всю палитру эмоций и чувств. Неожиданно зазвонил телефон. Неприятный щелчок в голове.

– Прости, – виновато улыбнулась Юлия и выбежала из-за стола.

По обрывкам фраз Максим догадался, что она разговаривает с мужем.

– Не волнуйся, – повторяла она нервно. – Не волнуйся, как доберусь – обязательно позвоню.

Повод для поездки в Италию они сочиняли вместе с Татьяной. Решили, что идеально будет подготовка сюжета о Тоскане. Юлия скупила в центральном книжном магазине все книги о Флоренции и галерее Уффици.

Юлия. Август. Casual chic

Отправитель:

957 55 57

02 июня 10.50

«Доброе утро, любимый! До скорой встречи! Смайл, смайл. Ю.»

Отправитель:

932 18 18

02 июня 10.55

«Я улетаю недели на две. На связи. Миша, не упусти заказчика!»

Максим сидел в аэропорту и цедил теплое виски. Легкая улыбка порхала на его холеном лице, простая на вид белая футболка стоила неприлично дорого и джинсы тоже. Виски было хорошим. Любовь к этому напитку привил ему друг Сергей. Будучи моряком, он попробовал в Амстердаме «Лагаулин» и с тех пор стал поклонником «шотландского огня». Сергей увлеченно рассказывал о различии сушки ячменя на торфе или угле. Было ощущение, что он завершил по этой теме диссертацию. «Лагаулин» сушится как раз на торфе и поэтому пропитывается терпким, резким запахом. Но именно этот запах и является цимусом для настоящих знатоков.

Максим любил крепкие напитки. Оставаясь во всем остальном человеком дотошным, даже въедливым, любившим изучать предмет в нюансах, в винах он разбираться не желал. Нет, отдавал, разумеется, должное старинному искусству виноделия и много встречался с людьми, чьей страстью – даже целой жизнью! – было вино. Для себя же он уже давно выбрал итальянские вина и не хотел экспериментировать. Но, несмотря на любовь к пино гриджио, считал, что только виски достойно быть напитком настоящих мужчин, виски, коньяк и ром. «Ром – молоко для солдата», – цитировал Максим Ремарка.

– Знаешь, Юленька, – любил говорить он, – я так много экспериментировал в своей жизни, что устал от этого. Не хочу отказываться от лучшего! Поняла? Тебе повезло, ты встретилась мне именно в тот момент, когда у меня уже все было и надоело.

– А может быть, поэтому и надоело, что встретилась я, – отвечала Юлия, внимательно заглядывая в его зеленые глаза.

У Максима было много женщин. Это правда. Много таких, которых он уже и вспомнить не мог. Большой компанией, так сказать, «состоявшихся самцов» они отдыхали по пятницам в клубах, каждый вечер приносил новое знакомство, иногда не одно. Благо особых усилий для этого «состоявшимся» мужчинам прикладывать не надо. Не надо никого завоевывать, не надо очаровывать, не надо лишних слов, достаточно угостить коктейлем и продемонстрировать статусные часы и золотую кредитку. Девушки и сами на все готовы, причем без особых прелюдий. Волей-неволей наполнишься ностальгией по трубадурам и рыцарским романам, но время всегда диктует свои правила игры.

Жены таких ловеласов, смирившись со всем, безропотно ждут их дома, не задавая лишних вопросов. Лучше теплого чайку с утра приготовить и верить, что их седеющий красавец наконец-то успокоится.

Мужчины не хотят признавать свою привязанность к одной женщине. Для них это – проявление слабости. Мужчине нужно много успеть, а зависимость от конкретной женщины лишает его силы. Так они думают, и может быть, правы… Вечная история об обусловленной самой природой полигамности мужчин! Сколько бы раз она ни звучала, постоянно полнится новыми доводами и примерами, со ссылками на животный мир: а вот в прайде у одного льва много жен-львиц, а вот в стаде бегемотов существует один главный самец, и именно он совокупляется со всеми самками, это закон! Мужчины оправдываются, когда считают это необходимым, но со временем делают это все реже и реже, наслаждаясь якобы неоспоримым превосходством своего пола.

Максим сделал еще один глоток и понял, что накопившееся нетерпение перед встречей с ней несколько спало, и внутренняя дрожь постепенно стала утихать.

Этим и хорошо виски – мощное оружие против разъедающих душу тревог, добрый друг, который всегда протянет тебе руку помощи, утешит и подарит заботливое тепло.

Отгороженные стеклянной стеной, двигались люди, катили чемоданы на колесиках, несли объемные спортивные сумки, дети капризничали, маленький кудрявый мальчик упрямо грохнулся на пол, и милая женщина с усталым лицом присела на корточки, принялась уговаривать малыша.

Максим поставил стакан на стол. Сколько жизней и судеб проходит вокруг, сколько несбывшихся надежд, несчастной любви, парализующей на какое-то время волю, душу и тело. Как правило, люди встречались, влюблялись, переживали личные трагедии и моменты острого счастья в каких-то других, параллельных вселенных. Он не участвовал в этом круговороте и тысячу кругов ада спустя оставался в совершенном одиночестве.

Но многое изменилось.

«Интересно, волнуется ли она?» – промелькнуло у него в голове. Юлия вывела свою формулу и часто говорила ему, что их реакции на события и явления совпадают, такой вот принцип двух половин. Они были похожи, в том числе и в смене их настроений – от граничащей с наглостью самоуверенности (Максим называл это попросту харизмой) до полного, разрушающего чувства собственного ничтожества.

«Любит? Переживает? Искренна?» – прыгали мысли, теннисными шариками стуча изнутри в лоб и затылок.

Они не виделись две недели. Две недели – что значит этот временной отрезок в пространстве времени? Но Максиму казалось, что время как-то затормозилось и тянулось как жвачка, противно и однообразно. Особенно первую неделю. Сначала он все время думал о ней. Улицы города напоминали ему об их встречах, когда, забыв о том, что их могут увидеть, они, словно влюбленные студенты, шли, держась за руки, под проливным дождем. И время от времени она подносила его ладонь к своим губам и внимательно смотрела ему в глаза. Странный жест для женщины. В этом была вся она – Юлия всегда делала то, что хочет, не задумываясь о последствиях. Он скучал по частям ее тела в отдельности: руки, ноги, плечи. Скучал по ее голосу. Если бы год назад кто-то сказал ему, что он будет скучать по голосу женщины и ее прикосновениям, Максим рассмеялся бы в ответ и тут же залил бы это виски, а потом добавил пива.

Женщины были для него красивыми прикладными предметами – очередным шариком мороженого, сладким удовольствием, после которого остается приятное послевкусие, но ничего в памяти. Лишь ощущения. Он не задумывался о том, доставляет ли женщинам удовольствие он сам, никогда не интересовался тем, что думает женщина даже в момент интимной близости. Самым главным были его ощущения и желания. Мог выставить девушку за дверь, если она начинала его раздражать.

Все было просто и понятно. А вернее, совсем непонятно, для чего каждый вечер он возвращался домой и делал вид, что счастлив. Понятие «дом», помимо всего прочего, включало в себя жену и дочь. Обычно происходило так: прямо с порога Максим накидывался на растерянную жену и орал по поводу беспорядка, немытой посуды и, допустим, грязной обуви в прихожей.

– Трудно, да? – кричал он. – Вот трудно прийти и вымыть свои туфли?! Это невозможно сделать? Это бином Ньютона для некоторых, да?!

Если квартира на данный момент содержалась в идеальном порядке, Максим хлопал дверцей холодильника и ядовито спрашивал:

– Так, с нормальной едой снова проблемы, да?

При этом он не брал на себя труд на самом деле рассмотреть, что именно ожидает его на ужин. Это было неважно.

– Вот так вот вы меня ждали, – не унимался он. – Кусок мяса поджарить – это ведь непосильный труд!

Жена возвращалась на кухню, пережидала бурю, чтобы вернуться к своему любимому времяпровождению – просмотру сериалов. Когда-то яркая красотка, она давно перестала заботиться о собственной внешности, зато полюбила сытные блюда итальянской кухни, изрядно располнела и зачастую выглядела старшей сестрой своего мужа, Максиму.

– А чашку чая я могу получить в этом доме? – кричал Максим, закрываясь у себя в кабинете. – Или воды? Стакан воды я могу получить?

Жена испуганно шевелилась у чайника, со стаканом воды появлялась дочь.

Ссора приводила к закономерному отказу от близости. Хотя близостью это называть было бы неправильно. Скорее, непонятные обязательства или страх одиночества. Страх – сильное, по сути, основополагающее чувство. Все мы боимся, и страх убивает самые прекрасные порывы в душе.

– Повторите, пожалуйста, – кивнул Максим подошедшему официанту. – Благодарю.

Официант удалился, отмерил порцию дорогостоящего виски, профессионально отметив именную футболку Максима и обувь ручной работы. Если бы официанту было хоть немного любопытно, он бы отметил крупные ладони мужчины, чуть красноватый цвет лица, характерный для людей атлетического телосложения, и обратил бы внимание на то, что свои редеющие волосы мужчина подстригает коротко, никак не пытаясь замаскировать грядущую лысину.

Юлия. Июнь. Cocktail (new style)

Отправитель:

957 55 57

02 июня 08.00

«Дорогой начальник, даже находясь в законном отпуске, думаю о работе! Могу сделать несколько репортажей на итальянскую тему, типа – каникулы и искусство. Вы как? Ю.»

Отправитель:

957 55 57

02 июня

«Прохожу регистрацию, любимый! Ю.»

Максим сидел вполоборота и наблюдал за входящими в бар. Телефон отложил. Короткая эсэмэска «Прохожу регистрацию» добавила волнения. Татьяна, Юлина подруга, позвонила вчера и попросила Максима пройти регистрацию первым. Ведь Юлию должен был поехать провожать муж, и нельзя допускать ненужных осложнений. Это было совместно принятое решение.

С Татьяной Максим познакомился случайно, это была молодая женщина тридцати с лишним лет, очень спокойная, невозмутимая. Ее крупное тело странно легко двигалось в пространстве, ее маленькие ручки не знали усталости: казалось, Татьяне ничего не стоило и приготовить обед на двадцать четыре персоны, и произвести генеральную уборку квартиры любой степени захламленности. С Юлией их связывала нежная дружба, начавшаяся в тот день, когда две девочки при белых бантах оказались рядом в шеренге взволнованных первоклассников. Юлия очень ценила преданность и самоотверженность Татьяны. «Ты знаешь, – иногда взволнованно говорила она, – глядя на нее, понимаю, почему русские женщины так славятся своей жертвенностью, Тане ровно ничего не надо для себя, ровно ничего!.. Какая бы она была прекрасная жена!..» Однако жизнь часто несправедлива, и прекрасная Татьяна не имела ни семьи, ни детей, ни толком своего дома – ютилась вечно на съемных квартирах, со злобными соседками или маргиналами-бомжами. Несчастный, в сущности, человек, она имела силы выглядеть счастливой. Уже много лет она встречалась с мужчиной по имени Ярослав. Ярослав был профессиональным тусовщиком, в своей жизни он успел жениться раз примерно пять, и более матримониальных планов не имел совершенно, что не мешало ему качественно обманывать бедную Татьяну обычными заверениями: «Еще только полгода, милая, и вот тогда!.. Еще два месяца, дорогая, и мы с тобой!..» Татьяна все понимала, но любила и терпела, как многие. Грустная история.

Юлия. Июнь. Country Club

Отправитель:

957 55 57

02 июня 10.30

«Танюша, ну все, желай мне хорошего полета! Смайл, смайл. Ю.»

Все хотят побывать в Италии. Стоит только обмолвиться друзьям, что собираетесь в страну Феллини и Микеланджело, – и они вздохнут мечтательно и даже позавидуют немного вам. И неудивительно! Все желают повидать римский Колизей, попробовать итальянскую пасту и пиццу, поплавать в гандолах по венецианским каналам или отдохнуть на одном из роскошных итальянских курортов. Италия прочно ассоциируется у нас с настоящим искусством и истинной красотой. Здесь божественно прекрасно все: волшебные пейзажи и великолепная архитектура, выразительный язык и изысканная кухня, замечательная музыка и непревзойденные творения модельеров. За что бы ни брались итальянцы – они делают это отлично. И этому находится объяснение! Когда попадаешь в Италию, перестаешь задаваться вопросом, откуда у здешних жителей такое тонкое ощущение прекрасного, потому что понимаешь – находясь среди такой красоты, невозможно не научиться ценить и понимать ее.

Удивительно, но обдумывая нюансы поездки, вернее, сочиняя историю для мужа, она совершенно не испытывала стыда, не чувствовала себя виноватой. Самым важным было то, чтобы поездка состоялась, и эти две недели она могла бы засыпать на усыпанном веснушками плече любимого. А просыпаться от того, что он проводил рукой по ее волосам.

Они заказали еще виски и чуть не опоздали на самолет. Юлия вдруг услышала, как девушка тревожным голосом повторяет их фамилии:

– Пассажиры Михайловский, Степанова, просим вас пройти на посадку – Санкт-Петербург – Пиза.

Схватившись за руки, они побежали как дети, довольные и счастливые, останавливаясь на секунду, чтобы снова поцеловаться…

Ночь в полной мере спустилась на Тоскану. Юлии показалось, что она темнее, чем в Петербурге. Еще бы, ведь в Петербурге в самом разгаре белые ночи. Небо было усыпано звездами, словно узорчатый ковер, расшитый серебром.

Такси мчало их узкими улицами. Юлия на минуту закрывала глаза, чтобы убедиться, что это не сказка. Она в Италии, рядом любимый мужчина.

Они подъехали к красивому белому зданию в классическом стиле. На дорогу выбежал портье и начал услужливо открывать двери.

– Буоно сейро, сеньоры, – улыбался он безукоризненно белыми зубами и с приветливостью в каждом жесте, свойственной итальянцам. Это как национальная черта, объясняемая менталитетом. Хотя мало кто может объяснить значение этого слова. У русских эта тоска в глазах, правда, непонятно, по кому или чему? У французов снобизм, сочетающийся с манией превосходства. А у итальянцев те жизнерадостность и легкость, которым все завидуют, как нежно-розовому румянцу на лице юной девы. Всем нравится и всех раздражает.

– Ну, вот оно, Виореджо! – сказал Максим. – Неплохо, правда?

Было видно, что он хотел произвести на Юлию впечатление, хотел, чтобы ей понравилось. Ведь он так много рассказывал об Италии и теперь откроет эту страну для нее.

Все казалось нереальным. И освещенные великолепные здания, и улыбающиеся итальянцы, и то, что Максим рядом и можно нежно целовать его в лифте, забыв про опасения быть замеченной. Юлия громко рассмеялась и ущипнула Максима за плечо.

Он поцеловал ее в коридоре, расстегивая блузку.

Она не думала ни о ком, сконцентрировавшись на желании обладать этим мужчиной.

До кровати они так и не добрались. Он прижал ее к стене, быстро расстегивая джинсы. Оба дрожали от страсти и нетерпения. До встречи с Максимом Юлия и не подозревала, что желание обладать мужчиной может быть таким сильным, причиняющим физическую боль… Как будто внутри концентрируются все твои эмоции, все твои такие разные и непохожие лица, размазанные жесты. Вырастают в большой солнечный кокон, которому необходимо прорваться во чтобы то ни стало наружу, иначе ты просто сгоришь, как листок бумаги, охваченный пламенем.

Они не виделись две недели, и от нетерпения все оказалось каким-то скомканным. А может быть, они просто слишком сильно хотели друг друга.

Впервые они спали вместе. Было уютно, Максим нежно поглаживал ее по спине.

Когда-то мама сказала Юлии, что есть две самые интимные вещи в отношениях с мужчиной, «и это вовсе не тогда, когда он обладает тобой, деточка», – при этом она озорно подмигивала.

«Юленька, мужчина становится близким, когда тебе приятно с ним есть, ведь то, как он пережевывает кусок мяса, важнее любой исповеди. Если тебя это не раздражает и даже хочется покормить его с ложечки, это уже много значит!.. Принятие пищи – очень интимная вещь».

Вторым по важности фактором в доводе мамы была совместная ночь в одной кровати.

«Если тебе хочется заснуть у него на плече, а на утро ты не вздрагиваешь от ужаса, а нежно смотришь на его расплывшуюся физиономию и с восторгом вдыхаешь неприятный запах изо рта, значит, ты попала, детка, и рядом с тобой тот, кто тебе нужен».

Юлия улыбнулась, вспомнив слова мамы, и закрыла глаза.

Солнце проглядывало сквозь щели в темных шторах на окнах. В коридоре кто-то шумел пылесосом и громко разговаривал по-итальянски.

Она повернулась к Максиму. Он ласково смотрел на нее. Юлия почувствовала, как желание снова пробуждается в ней, раскрашивая ее нежные щеки в ярко-алый цвет, ей казалось, что она вдыхает не просто воздух, смесь газов с преобладанием азота, а райскую амброзию, и глазам ее вот-вот откроются божьи чудеса, одно за другим, стоит немного подождать. Юлия улыбнулась и представила, как этот великолепный мужчина сейчас положит свою сильную руку на ее упругую грудь и все самые великие истины снова потеряют свое значение…

Но ей не хотелось показывать этого. Максим нежно притянул ее к себе.

«Неужели так может быть всегда?» – Она не сказала этого. Просто подумала про себя.

Словно угадав, он неожиданно произнес:

– Я не знаю, что будет дальше, и никто не знает, но пока все, что я делаю, делаю совершенно искренне.

Мир вокруг снова вспенился разноцветными бурными реками и тысячами маленьких резвых ручейков, смело струящихся по сухой земле, и разноцветная радуга обвила ее гибкое, послушное тело.

– А ты, вообще, представляешь, что мы наделали? Мы же просто сбежали от всех. Понимаешь? – Он улыбался уголками глаз.

Ей не хотелось думать. Не хотелось переходить к серьезным разговорам. Только не сейчас. Ну почему нельзя просто жить настоящим, выключив все мысли, связанные с будущим?

Юлия вспомнила о дочери. Вспомнила, как трогательно и доверчиво смотрит она по утрам. И спрашивает с улыбкой: «Мамочка, ну, ты любишь меня?» «Конечно, дорогая, – отвечает Юлия и добавляет: – Ты же у меня принцесса».

– Макс, а как ты думаешь, то, что между нами, любовь или страсть? – Ее лицо стало серьезным. Она отстранилась от него и отвела глаза.

– А разве возможно одно без другого? По-моему, любовь возникает из страсти или страсть из любви. Разве нет?

Иногда ей казалось, что только он может найти правильные ответы на все вопросы и объяснить все простыми словами. Ведь все обычно пытаются все усложнить.

Вот главное… Ей было просто с ним, такая непростая простота. За свою жизнь Юлия устала от бесконечных сложностей, воспитательных речей отца. От жизни, так понятной социуму. Прекрасная дочь, лучшая студентка в университете, просиживающая часами в публичной библиотеке. Прекрасная жена, прекрасная мать… И еще много чего. С Максимом она наконец-то была просто собой – взбалмошной, сумасшедшей.

А может быть, она так ждала его, чтобы стать такой. Позволить себе любить его, не думать о мироздании и, что самое главное, сбросить весь этот груз ответственности и серьезности.

Юлия улыбнулась и тихо, почти неслышно сказала:

– Я люблю тебя…

Егор. Июнь. Corporate Casual

Отправитель:

957 32 32

16 июня 10.06

«Егор, деньги перевел. Факсом платежка».

Отправитель:

957 12 21

16 июня 10.06

«Отлично!»

Люди в сущности своей в точности как книги – попадаются толстые тома с потрепанным переплетом и замусоленными желтоватыми страницами, испещренными мелкими буковками; есть томики в мягких обложках с какой-нибудь нелепой картинкой и аннотацией, не совпадающей с содержанием; или еще такие есть – с виду красиво оформленные, и страниц не так уж мало, но содержания практически нет, потому что шрифт просто огромный, будто бы из одних кричащих заглавных букв состоящий, и половина текста заменена иллюстрациями, красочными, четкими, но какими-то глуповатыми.

Конечно, его жена Людмила не казалась книжкой с заглавными буквами, хотя и была очень красива и добра. Как правило, именно так ее характеризовали: красивая и добрая, и это было правдой. Людмила была настоящей красавицей. Они познакомились с Егором в выпускном классе школы, отец Людмилы приехал в деревню Хлупово заведовать новой мото-транспортной станцией. В свои семнадцать лет Егор думал остолбенело – какая красивая девочка, прямо как Мадонна. Так ее и называл всегда, ей очень шло.

Перелистывая страницы…

Раскачивал ее на качелях, собственноручно сооруженных, Людмила взлетала вверх, в небо и к звездам, смеялась и крепко сжимала руками веревочные подвесы, и на светлую голову ее сыпал яблоневый снег.

«А тебе нравится вариант твоего имени – Мила?» – «Не знаю, меня так никто не зовет». – «А я буду, можно?» – «Да пожалуйста…»

Юную Милу Егор помнит очень хорошо: синие глаза в пол-лица, густая челка, конский хвост на макушке, коричневое форменное платье, черный фартук, белый фартук, комсомольский значок аккуратно прикреплен на высокой груди.

Помимо школы, Мила носила платья из хлопка, шила сама, одно выглядело особенно нарядным и было сплошь расшито бутонами роз.

Ходили купаться, километрах в пяти от села располагалось озеро Половинное – великолепнейшей красоты место, чистая вода, густые травы, деревья склоняются, ветер шевелит ивовые ветки, ветки купаются в озере, озеро отражает небо.

Как-то у Егора болела голова, так болела голова, что он невольно морщился, зажимал лоб в ладонях, и тогда Мила зачерпнула воды и умыла его, как ребенка, своими руками. Чудесным образом вместе с каплями воды скатилась вниз и ушла в землю головная боль, и тогда Егор поцеловал сначала Милину руку, а потом Милины губы.

«Хочешь, – Мила говорит, чуть за дыхаясь, – я тебе расскажу сказку. Я сочинила сказку, смешно, правда? Сказка про такую девочку-рыбачку, как она выгородила сетью кусок моря. Или озера. Озеро – это ведь почти море, да?»

Егор согласно кивает.

«И вот эта девочка, она каждый день, два раза, или три, или пять, выходит на берег, погружается в теплую воду. Она завлекает красивых рыбок самыми вкусными вещами: приносит им червяков с огорода, и хлебные крошки, и даже заварные пирожные. Рыбы не очень любят заварные пирожные, но девочка любит и умеет их готовить. И ей не жалко! Много, много рыбок у моей девочки. Красивых рыбок, роскошных рыбок. Иногда в гости заплывают небольшие акулы, иногда они даже рвут сети. Девочка с восхищением рассматривает акул, ей нравятся их мощь и сила. Девочка надеется, что, может быть, одна из крупных акул останется навсегда. Море большое, и это здорово, когда у тебя есть своя собственная акула. Может быть, не имеет смысла прикармливать их здесь, у берега. Может быть, для того чтобы поймать свою собственную акулу, надо плыть за горизонт, но девочка боится. Ведь кормить прибрежных рыбок совсем безопасно. “Но может быть, – думает девочка, зажмурив глаза и подставив лицо солнцу. – Может быть…”».

Мила замолкает, опускает пальцы ног в воду, шевелит ими, вокруг расходятся небольшие волны, солнце садится над озером, скатывается желто-красным мячом по голубому полю неба, и все это – прекрасная девушка, ее сказка, солнце в ее волосах, радужные блики в ее глазах, все это кажется Егору таким красивым, словно самые лучшие иллюстрации в самой лучшей книге.

«Но это не книга, – радуется он, – это и есть моя жизнь, и пусть она всегда будет такой».

Листает страницы еще. Служба в армии. Мила вместе с его мамой и сестрами приехала на присягу, стоит в пестрой толпе – опять самая заметная, самая высокая, самая нарядная, и солнце бликует в ее белых волосах, и щеки горят жарким румянцем от внимательных мужских взглядов. И Егор подходит, в буквальном смысле не чуя под собой ног, а ведь всегда думал, что это просто такое выражение, а вот идет и не чует, не чует.

«У тебя есть полчаса?» – спрашивает Мила, отбрасывает прядь волос за спину – ветер нарушает, казалось бы, идеальную линию прически, но получается только лучше, еще лучше.

У Егора нет половины часа, все его минуты регламентированы Советской армией, все его действия предусмотрены уставом, плюс мама и три сестры ожидают в удалении, деликатно отошли, у него хорошая семья.

Но Егор находит, находит – не полчаса, но десять минут, и вжимает Милу с одной стороны в серую бетонную стену казармы, а с другой стороны – к себе в грудь, и подол ее платья из шелка мнется под его руками, и воздух вокруг сгущается, становится плотным и сворачивается по краям, как старинная папиросная бумага.

Каждую из этих десяти драгоценных минут Егор хранил даже не в сердце – ну что сердце, просто мышца, – хранил в каждой клетке тела, в каждой капле крови, и неизвестно, нашел бы он в себе силы пройти через то, что предначертала ему судьба в ближайшем будущем, если бы не эти Милин шепот, Милины руки, ее горячее дыхание на шее и ниже.

Поженились они в восемьдесят четвертом, и в день, когда Егор впервые летел рейсом Ташкент – Кабул, маленькому Алеше исполнялся год. Мила оставалась с сыном в подмосковных Мытищах, перспективы же самого Егора были неясны, единственное, что не вызывало сомнений, это воинская служба, которую он нес достойно. В Афганистане он отслужил без малого три года, три года войны, когда жизнь ограничивается понятием «сейчас», и глаголы не имеют будущего времени, только прошлое и настоящее.

Вообще, Егор не любил вспоминать войну, и даже на встречах с однополчанами, поседевшими уже ветеранами, он чаще отмалчивался, и не то чтобы ему было нечего сказать – просто говорить не хотелось.

В восемьдесят девятом капитан Разуваев получил новое назначение: город Буйнакск в Республике Дагестан, сорок километров от Махачкалы. Ходила в те времена такая шутка в офицерских кругах: Ростов – папа, Одесса – мама и Буйнакск-твою-мать. В первый же день на новом месте Егору выпало убедиться в справедливости поговорки: еще даже не разместив свои вещи в офицерском общежитии, он оказался сначала свидетелем, а потом и участником жестокой драки.

На грязном, в глубоких трещинах асфальте стояли друг против друга два парня, местные уроженцы. Они были в одинаковых спортивных костюмах, ноги широко расставлены, руки в карманах, каждые пятнадцать секунд сплевывали на тротуар и говорили низкими гнусавыми голосами Чуть поодаль стояла девушка лет шестнадцати, темные брови, темные волосы убраны в косу, синяя простая юбка и пиджак с рукавами «летучая мышь» модного покроя. Внезапно один парень двинул по уху второго, тот ответил, девушка тонко вскрикнула и попыталась вмешаться:

– Арсен, не надо! Рубо, не надо, – кричала она тонким голосом.

Кто-то, Арсен или Рубо, развернувшись всем телом, влепил ей мощную пощечину, девушка упала.

– Ты что творишь-то, идиот! – капитан Разуваев схватил негодяя за воротник спортивного костюма.

Через пять минут ему пришлось драться уже с пятью решительно настроенными дагестанцами. Дело закончилось вовсе не в отделении милиции, как можно было бы себе представить, а на кухне девушки с косами, Рузанны, она обрабатывала раны победителя перекисью водорода и раствором йода, а Егор морщился и отпивал горячего чаю из большой кружки.

– Что не поделили-то? – спросил он.

– Да как обычно, – ответила Рузанна, – Арсенчик у меня телефон отобрал и денег еще занял, а я забеременела, а он меня бросил. Тогда мой брат Рубо пошел разбираться. Но они потом разбираться раздумали, и сейчас вместе пошли в ресторан. Рубо сказал, что я – позор семьи и он мне больше не брат. Но вы меня выручили, спасибо, они теперь запомнят, что бывает и так.

Мила с Алешкой приехали в сентябре. Как раз шел первый дождь. Первый дождь в Буйнакске в начале осени – как начало новой жизни. За долгое знойное лето земля высохла, деревья, дома, машины и люди – все покрылось слоем сухой пыли, все устало и начало чахнуть и задыхаться. А первый ливень – радостный, проливной, с рокочущим громом – смыл всю эту пыль, очистил, дал сил для новой жизни.

И они начали новую жизнь, впервые за шесть лет брака объединившись под одной крышей, – Егору командование выделило комнату в частном секторе, в окно со двора смотрели белые с черным коровы, прогуливающиеся по улице. Иногда мычали протяжно.

Мила практически не выходила из дома, Егор не позволял – обстановка в городе продолжала оставаться крайне напряженной в криминальном отношении.

Потом были в его офицерской судьбе разные «горячие точки», много – Таджикистан, Азербайджан, Чечня… И всегда он возвращался домой, обнимал сына, целовал жену и думал: какая красавица.

Перелистнув еще десяток лет, как десяток страниц, Егор, тридцатишестилетний и остолбенелый, думал, глядя на Милу: «Какая красивая покойница».

Покойники не должны быть такими красивыми, красивыми должны быть живые.

Хоть нос у нее мертво заострился, а грим на лицо наложили так густо, что кожа приобрела оттенок абрикоса, она все равно была красива, снова как Мадонна. Про нее так на поминках и говорили – как Мадонна, красивая и добрая.

Приглашенный священник был молод, но деловит – сурово велел отключить мобильные телефоны и не курить до конца церемонии. Служил бойко, недовольно посматривая в сторону источников неожиданного шума. С некоторой угрозой взмахивал кадилом. Потом сказал, что по традиции следует поцеловать покойную в лоб, попросить прощения и простить самому, чтобы все вольные и невольные… У Егора вдруг засело в голове одно: я раскачивал тебя на качелях, Мила, ты взлетала так высоко, ты смеялась оттуда, свысока, прямо как Мадонна, мне нечего прощать тебе, но я прощаю, прощаю. Твоя книга получилась коротенькой, всего на тридцать пять неполных страниц крупным шрифтом, прости и ты меня, прости меня.

И она простила его, конечно, простила.

Невероятно было вообще как-то вернуть себя к жизни, зачем-то просыпаться утром, умываться, разговаривать, но раз и навсегда решив изменить свою жизнь полностью, Егор действовал последовательно.

Демобилизовавшись из армии в звании майора, он на пару с боевым товарищем Тимохиным организовал один из первых в Питере компьютерных магазинчиков – сначала арендовали прилавки то в здании бывшего кинотеатра, то в булочной; партнеры из Скандинавии исправно поставляли снятую с производства там и страшно популярную тут орг– и компьютерную технику. Прилавочки постепенно заменились на полноценный торговый зал в хорошем районе. Со временем таких залов стало больше, возрос ассортимент товара – к компьютерам, принтерам и сканерам прибавились мобильные телефоны и бытовая электроника. Три года назад бывшие офицеры Разуваев и Тимохин стали учредителями банка, имя которому дала Егорова малая родина – город Курган. В настоящий момент у «Курган-банка» дела шли неплохо, и кризисы он преодолевал хорошо, на твердую четверку.

Три сестры Егора давно уже были перевезены заботливым братом в Петербург, жили в шаговой доступности друг от друга, мама, постаревшая, но еще бодрая и полная сил, кочевала от одной дочери к другой, так ей больше нравилось. Отца они похоронили три года назад, на старом кладбище близ того самого озера Половинное, где впервые Егор поцеловал Миле руки.

Юлия. Июнь. Cocktail

Отправитель:

957 55 57

08 июня 10.30

«Шеф, первую часть текста отправила. Ловите письмо! С итальянским приветом, Ю.»

Она проснулась и боялась пошевелиться. Боялась спугнуть свое настроение. Повернулась к Максиму. Он еще спал, словно маленький ребенок, улыбаясь во сне. Удивительно, но даже самые серьезные мужчины превращаются в беззащитных и маленьких. Провела рукой по его волосам. Виски совсем седые, у глаз сложились небольшие морщинки. Но все это поразительно шло ему, придавало законченность всему его облику. Они так много смеялись вместе – иногда ей даже казалось, что он вообще не способен на серьезные разговоры.

Но это только казалось… Временами лицо Максима становилось строгим и невозмутимым. Как будто он обдумывал вопросы космической важности.

«О чем он думает?» Ей так хотелось проникнуть в его мысли и прочесть каждую, не упустив ни одной буквы, ни одной запятой.

На цыпочках Юлия вышла на балкон. Яркое солнце вставало над Тосканой, прибрежным городком Виареджио.

«Неверное, у городов, как и у людей, есть свой генетический код?» – мелькнуло в голове. Юлия вспомнила, что читала в университете про этрусков, когда-то тысячелетия назад населявших Тоскану. Это были миролюбивые, добродушные люди, возводящие любовь в ранг культа. Ни с кем не воевали и ни с кем не боролись. Наверное, поэтому здесь так дышится и все так правильно, если вообще что-то может быть правильным.

Юлия поймала себя на мысли, что впервые она наблюдала восход солнца. Упивалась красотой природы, всеми ее оттенками. Глубоко вдохнула в себя теплый воздух.

– Неужели это мой период, неужели я дождалась его?..

Она почувствовала, как теплые мягкие руки обнимают ее за плечи. Руки Максима. И трудно было поверить, что всего год назад она закрывала ладонями зеркало, не желая рассматривать чужую женщину в нем. В той женщине вряд ли кто-то узнал бы задорную, непосредственную и открытую девочку, которая так любила жизнь. Вернее, она любила ее и сейчас, только любовь эта была где-то совсем глубоко и пробивалась на свет еле заметным пульсом, который даже опытный терапевт уловил бы с величайшим трудом. Год назад Юлия ничего не хотела и ничего не ждала.

Юлия. Июнь. Executive Casual

Отправитель:

957 55 57

05 июня 12.36

«У меня все хорошо. Италия прекрасна! Смайл, смайл. Ю.»

Наперегонки они спустились в ресторан. Лифтом пользоваться не хотелось. Ей казалось, что ее тело невесомо, точно пух. Облаченная в белоснежный длинный сарафан, с распущенными, неуложенными волосами, она походила на нимфу. Эта небрежность так шла ей, солнечный свет нежно играл на коже, глаза сияли, и у всех людей, попадающихся навстречу, лица становились тоже немного сумасшедшими и очень радостными.

Юлия неожиданно для себя вдруг ясно осознала, что люди стареют именно из-за того, что перестают удивляться чему-либо и теряют непосредственность восприятия, когда идешь по дороге и радуешься движению, – и неважно, льет ли дождь, падает ли снег. Главное, что ты идешь своими быстрыми ногами, а рядом человек совершает такие же движения и держит тебя за руку. И единственное, чего ты хочешь, чтобы это никогда не заканчивалось: и дорога, и это желание идти вместе вперед.

Прожить жизнь день за днем, просыпаясь и засыпая на плече Максима. Это так просто. Это так сложно. Максим, казалось, сбросил добрых два десятка лет, смеялся и шутил как мальчишка.

Они прошли в просторное помещение в стиле модерн.

Светильники в форме больших цветов, на окнах витражи, низкие столики темного дерева, мягкие стулья с гнутыми спинками. Все дышит временем и историей. Юлия взяла Максима за руку и поцеловала.

– Я уже говорила тебе сегодня? – Она улыбнулась ему.

– Что именно? – Он слегка прищурил один глаз.

– Что обожаю тебя и буду обожать тебя всегда!

– Нет, сегодня я еще не слышал этой сентенции.

Она засмеялась. Только он умел вставлять все эти красивые слова и мастерски строить осмысленные диалоги. Он редко делал комплименты и выражал свое восхищение, но иногда говорил что-то по-настоящему важное.

«Для меня нет ничего лучше прикосновения твоих губ и твоих глаз рядом» – и это признание было намного важнее всего другого. Была в нем какая-то немногословная глубина, которая так нравилась ей. Как-то речь зашла о предстоящих президентских выборах, и Юлия нерешительно промямлила, что все сложно, и все запутанно, и народ не понимает… «Что сложно? – вскипел Максим. – Что народ не понимает? Учиться надо, тогда народ будет понимать! Вот есть молоко. Ты хочешь молока, наливаешь и пьешь.

А если ты хочешь вкуснейшего натурального крем-брюле, то для начала ты должен его изготовить. Но для этого нужно знать, чем крем-брюле отличается от молока и технологию приготовления! И молоко не превращается в крем-брюле по мановению волшебной палочки, нет таких волшебных палочек! Вот что должен знать твой народ. И еще ведь есть просто вода, об этом как-то все прочно забыли…»

Юлия внимала Максиму, наслаждалась каждым его словом, каждым уверенным жестом его руки, каждым поворотом красивой головы. Она была влюблена или любила. Все, будь то психологи или просто оправдывающиеся, пытаются разделить «любовь» и «влюбленность». Делают умные лица, выделяют различия, временные рамки. А какие различия? Кто вообще способен определить степень любви, вернее, ее градус, объяснить ее глубину, делая из этого двоякие выводы… Да, это была всего лишь влюбленность, а любовью там и не пахло. Человек живет в настоящем. Значит, и все его эмоции зависят от настоящего момента. А все остальное – создаваемый им фантом.

– А ты знаешь, куда мы сегодня поедем?

– Даже не представляю. Но какое это имеет значение… – Юлия сделала глоток обжигающего кофе, наслаждаясь его вкусом. Отломила кусочек наисвежайшего круассана. – Мне так хорошо с тобой, – медленно произнесла она, – здесь и сейчас.

– Мне тоже, но придется поторопиться. Ближайший поезд во Флоренцию отходит через тридцать минут. Успеешь?

– Я уже готова! Флоренция! И мы пойдем в галерею Уффици, – глаза ее сияли счастьем.

– И даже останемся там, сколько захочешь. Хочешь, даже переночуем. Спрячемся за каким-нибудь диванчиком, никто нас не заметит, а ночью я буду любить тебя, сначала перед Боттичелли, а потом перед Караваджо.

Юлия снова прижалась к нему. Ей все время хотелось чувствовать его кожу, прикасаться к нему. Временами она пыталась сдерживать себя, боясь, что его это раздражает. Но Максим уверял ее: «Я так люблю, когда ты ко мне прикасаешься. Все время жду этого».

– Когда я раньше наблюдал за теми, кто целуется на улице, меня это раздражало. Или может быть, я просто завидовал. А теперь я понял, что так действительно бывает. И вообще, много чего бывает. – Он снова стал серьезным.

Галерея Уффици была для Юлии мечтой – казалось, несбыточной. Собранная здесь коллекция картин итальянского Возрождения несравненна по своей исчерпывающей полноте – одни только имена заставляли замирать в сладостном предвкушении ее сердце – Джотто, фра Беато Анджелико, Боттичелли, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Филиппо Липпи, Мантенья, Мазаччо, Пьеро делла Франческа, Караваджо, Тициан… К тому же галерея Уффици расположена в самом сердце Флоренции, ставшей родиной Ренессанса и являющейся одним из лучших его произведений.

Но оказывается, что даже несбыточные мечты вполне могут осуществиться, если Создатель улыбнется, а любимый мужчина реализует его замысел. Они бежали наперегонки по эскалатору и запрыгнули в первый вагон. В Италии все кажется обаятельным и уютным, даже старые поезда.

– Знаешь, – сказал Максим, – а ведь в истории Уффици достаточно трагических событий. Первый раз галерея сильно пострадала еще в девятнадцатом веке во времена наполеоновских войн – некоторые произведения искусства были безвозвратно утеряны. Второй раз музей серьезно пострадал во время Второй мировой войны, когда немцы взорвали водопровод и газопровод Флоренции. В галереях вода доходила до щиколотки, а практически все здешние шедевры были разворованы нацистами и вернулись на свои места после долгого заключения в пещерах, туннелях, шахтах, подвалах и уединенных замках.

– Хорошо хоть вернулись, – заметила Юлия. – Вообще, мне кажется диким, просто дичайшим, что здесь, под этим солнцем, на этой священной земле Римской империи… махровым цветом расцвел фашизм…

– Тем не менее, – склонил голову Максим, – очень даже расцвел. Если разобраться, первоначально идеи национал-социализма были не так уж и безумны. Имели много достоинств.

– Конечно же нет! – Юлия даже подпрыгнула на сиденье. – Послушай. В детстве я обожала энциклопедии. Медицинскую читала у двоюродной сестры, все сто тысяч томов, а дома у родителей имелось несколько энциклопедий домашнего хозяйства и – ну а как же! – большой энциклопедический словарь, темнокрасная обложка. Такой словарь был у всех моих одноклассников, это очень сказывалось на содержании разных рефератов про какую-нибудь… мммм… Аву – государство в Центр.

Бирме, переставшее существовать в 1752 году.

– Какие познания! – восхитился Максим чуть снисходительно.

– Ну, про государство Аву я ни черта не помню, естественно, зато знаю наизусть три признака фашизма из шести: обоснование по расовому признаку превосходства и исключительности одной нации; нетерпимость и дискриминация по отношению к другим нациям; отрицание демократии и прав человека.

– Ты не перестаешь меня удивлять! – Максим тонко улыбнулся.

– Все очень просто! – Юлия плавно повела рукой. – Дело в том, что я часто убиваю в себе фашиста. Внутренний фашизм велит считать себя умным, свои убеждения – единственно верными, а всех инакомыслящих хорошо бы аккуратно уничтожить. С приступами фашизма можно и нужно бороться, демонстрировать его неприлично и стыдно. Мне кажется, это – одна из самых понятных в мире вещей. Мне кажется, люди, достигшие совершеннолетнего возраста, не имеют права предъявлять своих внутренних военных преступников миру – у мира, кстати, сформулировано на этот счет несколько статей в уголовных кодексах. У взрослых людей вообще масса обязанностей. Иногда их скучно выполнять.

– Ты абсолютно права. – Максим поцеловал ее пальцы и еще раз поцеловал. – Моя прелестная Гипатия[1]. Но можно мне вернуться к истории Уффици?

– Конечно! – Юлия тоже поцеловала его.

– В третий раз трагические события произошли уже в наши дни – в 1993 году на улице Джеоргофили взорвалась бомба, которая повредила часть дворца, а также принесла смерть пятерым людям.

– Господи, какой кошмар! – Юлия нахмурилась.

– Самый существенный урон был нанесен залу Ниобы, чей неоклассический декор был с великим трудом восстановлен, но часть фресок восстановлению уже не подлежала…

Максим замолчал.

– Знаешь, – сказал серьезно, – мне иногда кажется, что путешествие по Италии вполне можно приравнять к гуманитарному образованию…

– Тогда мне необыкновенно повезло с профессором. – Она снова улыбалась ему.

Народу было немного, но с каждой остановкой прибавлялось все больше. В окнах мелькали поля и маленькие домики. И снова синее, всепоглощающее море. И снова маленькие балконы с вывешенным наружу бельем, обязательно детским. Маленькие футболочки, юбочки, брючки. Наверное, нигде так не любят детей, как в Италии. Вся эта житейски правильная уютность разбавлялась великолепными дворцами, настоящей историей, а не новоделом. Снова балкончики…

– Садитесь, садитесь, – услышала Юлия грубоватый голос итальянки. Две девочки, лет по пять, хорошенькие двойняшки, смирно уселись напротив. Круглые лица, большие черные глаза, крупные руки.

Женщина выглядела усталой и равнодушной. Руки, испещренные морщинами, давно не видевшие маникюра, огрубевшие от физического труда. Уголки губ, направленные вниз. Было видно, что она нечасто улыбается. В ней не было той итальянской изысканности, какого-то прямо-таки врожденного вкуса, всех этих разноцветных шарфиков и шлейфа духов, сводящих с ума. Она тоскливо смотрела в окно, губы ее слегка шевелились, но это не выглядело благодарственной молитвой, скорее простым пересчетом ежедневных трат. Или утрат?

Юлия продолжала незаметно разглядывать женщину, удивляясь тому, что вот эта счастливица живет в стране, путешествие по которой «можно приравнять к гуманитарному образованию», но она не наблюдала радости на ее смуглом лице.

– А я рада! А я так рада! – внезапно и громко воскликнула она. Максим засмеялся и сжал ее руку.

– Почему эти дети все время смотрят на тебя? – шепнул он чуть позже, показывая глазами на итальянских близнецов.

– Потому что они девочки и с любопытством рассматривают мой наряд, – улыбнулась Юлия. Прошло еще немного времени, и одна из девочек начала петь что-то очень громко по-итальянски.

Женщина, не обращая на это внимания, продолжала смотреть в окно. Другая девочка стала подпевать. А потом двойняшки принялись громко смеяться и подпрыгивать на сиденье.

– Вот это девочки! – Было видно, что Максим искренне удивляется. – Какие шумные, – добавил он минуту спустя.

Юлии вдруг стало грустно, очень грустно. Он совсем отвык от детей, от маленьких детей. Чему я удивляюсь, ведь у него взрослая дочь.

– Максим, – лицо Юлии было серьезно, – а ты хотел бы еще ребенка? От меня?

Люди заспешили к выходу.

– Флоренция, нам пора выходить. – Он не ответил Юлии. Словно и не было никакого вопроса.

Юлия почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. «Это моя проблема. Это я сбежала, бросив все ради него, желая изменить свою жизнь. Но ему-то это совсем не нужно. Ему просто приятно проводить время вместе. Ему просто хочется целовать меня на улице и обнимать, потому что ему „приятно“. Он совсем не собирается менять свою выстроенную жизнь – с привычными домашними тапочками и шелковым халатом, с привычными банальными разговорами на кухне о работе, политике и футболе». Единственное, что интересовало Максима, помимо самого Максима, был футбол, причем итальянская сборная, за которую он отчаянно болел. Жена, следуя всем его интересам и слабостям, старалась быть ему другом (кем же еще можно быть спустя двадцать один год совместной жизни), была прекрасно знакома со всеми футбольными нюансами и могла перечислить все лучшие матчи и голы миланской команды. А что еще нужно для совместного проживания?

Юлии вдруг расхотелось гулять по Флоренции. Она почувствовала себя маленькой пугливой девчонкой, которая сильно провинилась. И теперь отец ожидает ее дома с ремнем, чтобы выпороть как следует. Но еще хуже становилось от того, что отец уже давно не ждал ее дома с ремнем и никто не собирался ругать. Разве что только она сама могла сложить все самые крепкие бранные слова и направить их в свой адрес. «Что я делаю? Что я наделала? Я разрушаю свою семью, свое благополучие – о, какое дурацкое слово, любимое социумом! Зачем? Ради чего?» – спросила себя Юлия. И не нашла ответа.

Максим обнял ее за талию, и Юлия почувствовала, как вся нежность, на которую она только способна, снова поднимается в ней, заслоняя все сомнения, все вопросы. Она снова была счастлива. О, эти любимые люди! С какой простотой они находят бреши в наших блистающих доспехах из золота, как виртуозно наносят туда точечные уколы, как невинно наблюдают потом за дрожью, сотрясающей нежное тело. «Но пусть, – бормотала Юлия, – пусть я унесу с собой печали столько, сколько смогу, пусть, ведь это не такая большая цена за мгновения вот этого безоговорочного счастья, такого острого, такого соленого».

Юлия. Июнь. Executive Casual

Отправитель:

957 55 57

10 июня 12.36

«Полинушка, я тебе купила два купальника и три сарафана на лето».

– Смотри, смотри!

По площади Синьории ходили самые настоящие терракотовые голуби, очень вальяжные и довольные собой. Даже итальянские голуби выглядели как-то иначе. Никогда прежде Юлия не видела голубей такого цвета. Она достала фотоаппарат и пыталась запечатлеть их. Было много туристов, но никто никому не мешал.

– Добрый вечер, не желаете чашку кофе, а может быть, итальянского вина? – Официант говорил по-русски практически без акцента.

Максим засмеялся.

– С чувством юмора у них все в порядке. Как тебе идея с чашкой кофе?

– Прекрасная мысль. – Юлия наконец-то сфотографировала голубя и удовлетворенно уселась на резной стул.

Солнце играло в ее волосах, и сама она была похожа на Златовласку. Максим снова восхищенно смотрел на нее. А она уже снова забыла о своих мыслях и улыбалась, заглядывая в его зеленые глаза. У одного из философов, она сейчас не могла вспомнить его имени, она прочла, что человек отражается в других людях как в зеркале, и в зависимости от человека отражаются различные черты характера. В глазах Максима она видела все лучшее, что есть в ней. Юлия чувствовала себя смелой и красивой, а главное, способной ради него на поступок. Пока еще не знала, на какой. Да и какая разница. Она, как говорил Будда, была светильником для самой себя, опорой самой себе. Придерживалась собственной правды как единственного света.

Отец часто любил повторять, что человек работает на свое будущее. Юлия так и жила, желая во всем подражать своему отцу. Зарабатывала очки. Была прилежной дочерью. И когда в восемнадцать лет начала встречаться с Александром, отец посчитал, что неприлично девушке просто так встречаться и неплохо было бы оформить отношения.

Нет, она не жалела об этом. Это произошло с ней, и каждая страничка в этой книге была ею прожита и являлась частью ее жизни. Была… Вот ключевое слово. А сейчас ее жизнь была в настоящем, это она поняла благодаря Максиму. Она жила настоящей историей. Ей снова захотелось создавать свою жизнь, каждый день просыпаясь с улыбкой и посылая хвалу Создателю. Она перестала бояться своего возраста и, что самое главное, вывела простую формулу счастья. Юлия ни разу не призналась в ней Максиму, но ей хотелось вместе с ним состариться. Мужчины обходят, вернее, боятся старости и предпочитают изображать из себя молодых козликов. Но Юлия поняла для себя что-то очень простое, что вместе не так страшно и даже наоборот. Ей хотелось быть с ним, но что она могла изменить.

«Женись на мне!» – этим она только отдалила бы его от себя. Да и какое право она имела на этого интересного, состоявшегося мужчину. Нет… Права имела та, другая женщина, которую Юлия даже представить себе не могла. Какая она? Может быть, очень красивая и ласковая, а может быть, и нет… Но Максим прожил с ней долгую историю становления. Они вырастили вместе ребенка. А сейчас он просто наслаждается настоящим с ней, Юлией, и она тоже должна следовать этим правилам. Юлия поняла, что сейчас ее спасет бокал вина, иначе мысли просто не оставят ее в покое.

– Всю жизнь мечтала о бокале белого сухого вина во Флоренции, к тому же еще днем.

Максим подозвал официанта и заказал вино. Глоток холодного пино гриджио успокоил ее. Она снова любовалась фасадами и людьми, а терракотовые голуби горделиво расхаживали взад и вперед, словно осознавая свое великолепие.

В кассу галереи Уффици стояла очередь, да и как могло быть по-другому. Сколько людей со всего мира съезжаются, одержимые одним желанием – прикоснуться к истории и увидеть Боттичелли. Но двигалась очередь достаточно быстро. На каждом билете было условленное время, на их билетах – шестнадцать тридцать. Целых четыре часа они могли гулять по городу. На Юлии были удобные сандалии без каблуков, и она чувствовала, что может бродить сколько угодно.

Они обогнули площадь и добрались до кафедрального собора Санта Мария дель Фьоре – резного величественного здания из мрамора, которое венчает огромный купол ржаво-красного цвета. Юлия застыла, пораженная его великолепием. Собор был спроектирован так, чтобы вместить все население города – в те времена девяносто тысяч человек. В Италии своими размерами Санта Мария дель Фьоре уступает лишь собору Святого Петра в Риме, но если принять во внимание его необычное цветовое решение – сочетание розового, зеленого и белого мрамора, то он впечатляет гораздо больше. Сразу и остро осознаешь, что находишься именно в Италии, ведь Италия – это не совсем Европа, это навсегда Священная Римская империя, со своей историей, архитектурой и судьбой.

– Прав был Карл Пятый, – заметил Максим, – который сказал, что такую драгоценность надо хранить под колпаком и доставать лишь по большим праздникам.

– Да. – Юлия кивнула. – А представляешь, сколько людей молились здесь и доверяли Всевышнему свои желания?

Она с трепетом взяла Максима за руку и повела ко входу в храм. Там дежурила необыкновенной красоты женщина-полицейский, словно сошедшая со страниц глянцевых журналов, она попросила Юлию на ломаном английском накинуть специальный плащ на обнаженные плечи. Юлия послушно облачилась.

Вместе с Максимом они просто молчали. Каждый думал о своем, о разном. Но даже молчать им было хорошо вместе. А высоко над их головами отмеряли секунды счастья знаменитые часы, расписанные живописцем Уччелло в 1443 году и функционирующие по сей день. Стрелка этих часов движется против обычного направления. «Вот так же и я, – подумала Юлия, – я – такие часы. Всегда двигаюсь в противоположном направлении».

Виареджо оказался удивительным местом. Было приятно возвращаться в него после культурного шока, пережитого во Флоренции. Здесь происходила какая-то гармонизация пространства. Шествуя по этим улицам, залитым полуденным солнцем, глядя на этих улыбающихся, счастливых людей, с детьми и собачками, сразу хотелось примкнуть к их сообществу и быть похожим. Хотелось быть такими же счастливыми.

Отправитель:

932 18 18

27 ноября 21.00

«А помнишь, ты ушла тогда ночью в Италии? Я тогда так испугался. Представил свою жизнь без тебя и заплакал».

Отправитель:

957 55 57

27 ноября 22.12

«Зачем ты об этом? Несвоевременно и даже вредно».

Счастливая, Юлия совершала всякие странные вещи – например, одна вышла ночью из гостиницы. Странное время, половина третьего, на улицах города уже тихо – темные дома молчат, дискотеки закончены, красивые девушки при нарядах и каблуках уехали на такси, теплое небо над Юлиной головой.

У фонарного столба стоял невысокий человек с мобильным телефоном, зачем-то подбрасывая его в руке, телефон предсказуемо упал, не разбился. Невысокий человек громко рассмеялся, сказал что-то по-итальянски, его волосы начинали свой рост далеко ото лба, на носу круглые очки, у ног желтая матерчатая сумка.

А больше вокруг никого нет, несколько высоких тополей, ажурные урны, деревянные скамейки, похожие на театральные декорации. Недавно прошел дождь, Юлия специально ступила в лужу и отправилась дальше, на влажном тротуаре оставляя следы носками врозь. Рекламный постер призывал посетить фирменный магазин.

Начало четвертого, уже светает, темное небо размывается до синего, это настоящий рассвет, и скоро вот там, слева над крышами, будет красиво – нежно-нежно и розово-желто.

Небольшая кондитерская работает до последнего клиента, на летней веранде негромко играет хорошая музыка, что-то такое милое, староамериканское типа Фрэнка Синатры. На столиках горят свечи, не на всех. На трех справа и одном слева, он свободен. Юлия нерешительно прошла, села.

К ней сразу же направилась пышная женщина в наглаженном переднике, по-матерински улыбнулась и предложила кофе. Юлия кивнула, кофе, очень хорошо.

Заказала двойной эспрессо и стакан воды, вытерла руки салфеткой, откуда-то густо и сладко запахло жасмином.

– Ti piace il caffe? – спрашивает ласково официантка.

Юлия улыбается и вдруг говорит по-русски, бурно жестикулируя почему-то:

– У меня дома четыре пачки превосходного кофе разных сортов: Costa-Rica Tarrazu la Pastora, Guatemala Antigua, Indonesia Sulawesi Kalossie и Sumatra Mandhelling. Я расфасовываю кофе в нарядные банки с притертыми крышками, чтобы чередовать, и только на Суматру манделлин у меня не хватило правильной тары, надо озаботиться, кстати. Люблю ли я кофе? Я люблю кофе, уважаю его, как мастера миража и обмана, из безалкогольных напитков только он создает роскошные иллюзии благополучия, кофе – это мой окурок из анекдота про бомжа, где «а жизнь-то налаживается», кофе – это кофе, это кофе!

Все улыбаются. Справа кудрявая девочка и ее спутник пьют красное вино, он смотрит на нее, она – на бокал. Воздух вокруг становится прозрачнее, еще прозрачнее, на веранду поднимается мужчина, его густые волосы увязаны в хвост. Он возбужденно говорит по телефону:

– Ну и убирайся! Можешь собирать барахло и уматывать обратно!

Юлия с удивлением понимает, что он говорит по-русски. Ничего себе, встреча с земляком.

Мужчина извиняется:

– Да жена снова блажит. Каждый день скандалы. Устал, ну… В Италию вот привез. Думал, хоть здесь поутихнет. Так нет! Не понимаю, чего хочет в принципе?

Пышная женщина в наглаженном переднике могла бы ответить: «Любви». Мужчина бы возразил: «А я что же?», но женщина не знает русского.

– Любви, – ответила Юлия.

Мужчина возразил:

– А я что же?

Совсем светло, редкие автомобили, люди отправляются на работу. С приятным шорохом шин останавливается велосипедист, ставит ногу на бордюр и спрашивает, который час. Пригибается к рулю и продолжает путь.

Справа кудрявая девочка встает, оказывается в коротком пестром платье и высоких сапогах, обнимает себя руками за плечи, делает несколько танцевальных движений между столиками, останавливается, улыбается Юлии и продолжает танец.

Юлия допивает очень крепкий, очень вкусный кофе, и уже утро.

Когда она уходит, длинноволосый мужчина говорит:

– Я бы хотел, чтобы меня кто-то ждал, понимаете?

А пышная итальянская женщина гладит его по голове и понимает, понимает.

Он вышел вслед за ней.

– Можно с вами поговорить? – сказал глухо. – Я просто хочу поговорить по-русски.

– Проводите меня немного, – согласилась Юля. – О чем вы хотите поговорить? О своей жене?

– Нет. Хочу рассказать о другой женщине.

– Как ее зовут?

– Зовут? Ну, допустим, Ангелина. Вы выслушаете меня?

– Охотно.

Юлия посмотрела на мужчину с симпатией.

– Ее вполне могли бы звать Ангелиной, ей подходит это имя, кажется. Обманчиво мягкое. Ангелина никогда не имела отношений на расстоянии. Она прекрасно верит в существование таковых, она перечитывает письма известных писателей, русских классиков, к своим далеким возлюбленным. Но применительно к себе – нет, ответит она легко, никогда не случалось и упаси бог.

И это правда. Ангелина не писала писем, не ждала ответов, не сидела, затаив дыхание, перед монитором, гипнотизируя красный цветок или лимон. Ее любимый человек тоже ничего этого не делал. Они с Ангелиной пообещали, твердо пообещали друг другу именно не делать «ничего этого». Они расставались навсегда, это не было капризом, прихотью или кокетством, скорее – как у основоположника марксизма – осознанной необходимостью.

– Постойте, – прервала его Юлия, – раз уж мы с вами разговариваем на такие личные темы, вы позволите уточнить?

– Да. – Мужчина смотрел с неопределенной мукой.

– Любимый человек Ангелины – это вы?

– Да, – он помолчал, – но мне легче говорить о себе отстраненно. В третьем лице. Так я менее ненавижу себя. Вы не представляете, сколько слов было сказано, сколько слез пролито, сколько сердец растоптано! И хорошим, очень хорошим финалом стала территориальная разлука, чистым и незамутненным. Любимый человек Ангелины уехал в Канаду. Ему там предложили работу. По специальности.

Он уехал, а Ангелина осталась.

Он уехал, чувствовал себя спокойно, целеустремленно занимался разными делами, расширял круг знакомств, но без фанатизма. Никакого общения с Ангелиной, щепетильно соблюдал данное слово. Но никто не брал с него клятв, что он не будет заходить, скажем, на ее личные страницы в социальных сетях. Такие милые информационные листки, где всегда можно посмотреть новые фотографии, встретить друзей, послушать избранные мелодии и так далее. Как много возможностей для отслеживания настроения и общего состояния далекого абонента! Как легко достижимо – одним нажатием кончика пальца на левую кнопку мыши.

Он и нажимал. И Ангелина нажимала. Они посещали обоюдно личные странички друг друга. И имели всю информацию. Осенью любимый человек Ангелины путешествовал по Южной Америке, потом вернулся к работе, Новый год встретил в компании коллег, в январе завел собаку, в марте опубликовал научную статью, в июле отпраздновал день рождения, в августе побывал около знаменитой горы Японии и на пляжах Бали, в сентябре получил повышение по службе и дал званый обед. На обеде выглядел удовлетворенным, и темносиний цвет был ему очень к лицу.

Ангелина стала заведовать отделом, у нее появился свой кабинет, она командовала ремонтными работами, ее муж сменил автомобиль, ее ребенок выиграл соревнования по боксу на городском турнире. Ангелина съездила по работе в Москву и сфотографировалась на Красной площади, а также в дорогом ресторане, аэропорту и на набережных Санкт-Петербурга. Собачек в ее доме не прибавилось, но Ангелина подумала и решила, что малопушистая кошечка – отличное подспорье. Кошечка поселилась, получила стильное имя; свое блестящее выступление на съезде прогрессивных фермеров России Ангелина выложила на ю-тубе и тщательно отслеживала, чтобы попасть в кадр на мероприятиях.

Ну, вот так обстояли дела, никаких, разумеется, отношений.

А потом произошло вот что.

В какой-то день третьего по счету лета разлуки Ангелина шла по улице. Она договорилась встретиться с подругой – вместе выпить темного пива, как бы ирландского в ирландском же пабе. Это было недавно открытое и модное заведение. В соответствующем стилю заведения полумраке Ангелина уселась на высокий барный табурет и мгновенно осушила кружку пива. Бармен наполнил кружку заново и придвинул ближе плоскую тарелку, полную квадратных гренков – с крупной солью и чесноком. «Ангелина?» – вдруг кто-то окликнул ее странным голосом. Будто бы обладателю голоса прищемили пальцы дверью, он их вынул со стоном, подставил под холодную воду, и тут надо что-то говорить.

А это так и было, уверяю вас!

Мужчина остановился, и на его лице плескалась вся скорбь мира.

Да лучше бы ему сломали пальцы! Ангелина повернула голову, не узнавая прищемленного голоса, но точно зная, кому он принадлежит. Раздавила в ладони гренок. Ее любимый человек стоял в двух шагах.

– Что ты тут делаешь? – спросила Ангелина.

– Отмечаю день рождения племянника, – ответил любимый человек.

– Странно, что ты в этом городе, – сказала Ангелина.

– И мне странно, – согласился ее любимый человек.

– Ну, пока, – Ангелина показала пивной кружкой на приближающуюся к ней подругу, – ко мне пришли. Моя бывшая одноклассница.

– Да, – подтвердил ее любимый человек, – помню ее. Мы ездили с ней вместе на фестиваль японских барабанов. Может быть, присоединитесь к нам?

– Пока, – повторила Ангелина.

Она смотрела вниз, на свои ноги в открытых туфлях, на раскрошенный гренок на полу, кристаллы соли сверкали и призывно пахло чесноком.

– Пока, – согласился ее любимый человек.

Постоял три секунды. Или десять. Вернулся за столик, где уже вопросительно переглядывались четверо молодых мужчин.

Подруга громко извинялась за опоздание. Ангелина кивала. Улыбалась. Извинившись, присела на корточки и подобрала остатки гренка, отчего-то положила в карман цветного платья. Ее любимый человек чудесно провел время, кондиционированная прохлада, темное как бы ирландское пиво, его собеседники пересказывали недавний скандал в футбольном клубе города. Скандал закончился увольнением тренера и чуть ли не по статье такой-то. Ангелинин любимый человек живо реагировал, выражал сочувствие, давал советы, он ничего не слышал, он никому не признается.

– В чем? – переспросила Юлия.

– Ни в чем! – захохотал мужчина. – Простите меня, я совсем вас заговорил, голову заморочил. Я знаете что хочу вам сказать? Вы не бойтесь, вы своего сердца не бойтесь. Оно подсказывает правильные решения, да только мы предпочитаем не слушать его тихого голоса. Мы предпочитаем по сердцу – хрясть! – и сапогом. Или каблуком. Прощайте!

Мужчина отворил перед ней дверь гостиницы и скрылся за углом. Юлия медленно поднималась по лестнице.

– Где ты была? – спросил Максим. – Я волновался! Проснулся, тебя нет. Не знал, что и подумать!

– А ты просто думай обо мне, – ответила Юлия. Она была взволнована.

– Я только и делаю, – пожал плечами Максим, – что думаю о тебе. Сам удивлен. Я даже написал тебе эсэмэску.

Юлия вытащила мобильный телефон и нажала левую кнопку.

«Я хочу с тобой не только состариться, а сначала помолодеть и снова вместе пройти этот период, потом повзрослеть и как тридцатилетние накопить капитал, объехать полмира и лет через пятнадцать вернуться в сорок лет, начать думать о смысле жизни и проводить время с настоящими друзьями…»

Они наслаждались «деревней Виареджио», как они шутливо прозвали маленький итальянский город про себя.

Купались, бродили по улицам, любовались фасадами, пробовали различные спагетти.

Каждый дом имел что-то необыкновенное, разные орнаменты. Где-то были изображены необычные птички. Потом появлялись невиданной красоты цветы, а потом неожиданно всплывали необычные узоры в стиле модерн. С ним она могла смеяться и забывала про самореализацию и бесконечное самосовершенствование. Однажды надела свое белоснежное платье, чуть выше колена, открывающее ее великолепные ноги и подчеркивающее тонкую талию. Она чувствовала, что люди засматриваются на нее. Максиму это нравилось. И эти восхищенные взгляды, и то, что с ним она ощущала себя настоящей женщиной, красивой и желанной. А он любовался ее походкой и каждым движением. Они выбрали небольшой ресторан с несколькими столиками. В воздухе пахло свежевыпеченным хлебом и какими-то пряностями.

– Какой запах! Давай здесь останемся. – Она обвила шею Максима руками и поцеловала в глаза.

– Как скажешь, моя радость.

– Повтори еще раз.

– Моя радость.

Юлия почувствовала, что у нее наворачиваются слезы.

– Я хочу, чтобы ты всегда меня так называл.

Навстречу вышла хозяйка. Дородная женщина лет пятидесяти. Все еще очень красивая, с озорными карими глазами, очень озонными. Она улыбалась и размахивала руками, приглашая пройти.

Каждый вечер Юлия уходила в лобби или просто на улицу и разговаривала с мужем и дочерью. Придумывала разные истории, рассказывала свои впечатления и врала. Прежде всего самой себе. Но иногда, оказывается, так просто обманывать, когда ты отстаиваешь свое счастье, даже если никто, кроме тебя, его не принимает. Максим тоже уходил и возвращался спустя какое-то время. Но она не спрашивала его ни о чем. Так было легче, ведь они играли по одинаковым правилам.

Семь дней спустя Юлия устроилась с удобствами в кресле самолета, закрыла глаза и принялась вспоминать и Флоренцию, и Санта Мария дель Фьоре, и галерею Уффици, и ночное маленькое кафе, и Боттичелли, и Караваджо, и свое белое платье, и солнечный свет, и темную ночь, и высокое небо. Максима дела еще задерживали в Европе, но они твердо договорились по его возвращении объявить всем о себе как о новой паре. Юлия улыбалась. Все будет хорошо, она точно знает. Главное – действовать, видеть цель, преодолевать препятствия, помнить, что все можно исправить, наладить, переделать. И – слушать свое сердце.

Сзади нее заняли места две женщины, они громко разговаривали по-русски, просили у стюардессы дополнительные пледы, и сразу шампанского, и сразу вина, внимание Юлии привлек их последующий разговор. Первая женщина, чуть постарше, повторяла и повторяла:

– Нет! Нет! Нет! – и так далее, волосы ее были белыми, как самая лучшая бумага, аккуратный второй подбородочек и большой красивый рот.

Вторая слушала внимательно, будто каждое «нет» несло в себе новую информацию, она была коротко стрижена, темноволоса, темноглаза.

Первая не прекращала отчаянного, прекрасного в своей ярости монолога:

– Я сразу заметила это превращение, это перерождение. Он пе-ре-ро-дил-ся, вот в чем дело, и это заметно в любой, самой незначительной детали. В частности, он полюбил вареное тесто. Грибная лапша, пельмени, манты, вареники с картошкой, в ресторанах – только паста… А раньше-то – никогда, да его просто воротило от этого самого вареного теста, как некоторых от вареного лука!.. Губы вот так, знаешь, подожмет и плечами передергивает… Я-то, я-то – ему все мясо, мясо, баранину, свинину духовую, котлеты, вертела!.. Цыплята табака, куры провансаль, семга гриль!.. Даже чебуреки не ел, а все потому, что пельменное тесто, нежный он у нас!.. Был. Так ведь и неспроста все, я так и подумала, с первой же его тарелки несчастных спагетти с болоньезе поняла, с каждой навороченной на вилку макарониной прожевала – завел кого-то на стороне, и это всерьез!.. любительница вермишели!..

Подошла стюардесса, предложила напитки, Юлия выбрала стакан минеральной воды. Отпивая по глоточку, все слушала и слушала женщин за спиной, блондинка продолжала говорить, взмахивая руками, она даже выбралась в проход, ее хорошие ноги в высоких сапогах не стояли на месте, то приподнимали тело на цыпочки, то делали маленькие шаги. Будто бы хотели уже выбежать из грустного рассказа о том, как цыпленок табака и седло барашка не справились с порученными им обязанностями сделать человека счастливым.

«Я не совершу такой ошибки, – думала Юлия, – никогда не совершу. Я не буду подменять понятия. Никогда не буду обманывать себя. Если человек не любит, его ничто не удержит рядом с другим человеком, а если удержит – то не любовь, а я хочу любви. Более того, она у меня есть!» И Юлия плакала, слезы счастья текли по ее нежным щекам, все будет хорошо, она знает.

Юлия. Июль. Dressy Отправитель:

957 55 57

01 июля 02.00

«Я все рассказала мужу. Мне страшно. Ю.»

Отправитель:

932 18 18

01 июля 07.00

«Твои страхи – это пыль. Они развеются. Я с тобой!»

Юлия винила себя, что не смогла сдержаться, не выдержав натиска, выдала мужу всю информацию с каким-то даже остервенением и азартом. Последнее время он буквально следил за ней и звонил каждый час. Это раздражало ее, очень раздражало, ведь муж мешал ее счастью, а вернее, возможности встречаться с Максимом, когда захочется.

– Да! Да! Я его люблю, понятно тебе? А тебя – уже давно нет! – кричала она.

– А когда ты поняла, что твоя любовь закончилась? Когда переспала с ним? – растерянно смотрел Александр на нее, нервно барабаня пальцами по столу.

Юлия отвела взгляд, абсолютно не цепляясь взглядом ни за одну деталь внешности, которая могла бы привести в исступление других женщин. Муж Юлии был, безусловно, весьма интересным мужчиной: хороший рост, крепкая рука, густые волосы подстрижены коротко, глаза цвета меда и широкие плечи под дорогим пиджаком. Когда-то Юлия влюбилась в него без памяти и мечтала только об одном: каждый вечер засыпать, сжимая в ладонях его ладонь, почему, почему все хорошее обязательно заканчивается, кто ответит?! Никто не ответит.

Потом они вместе плакали, курили одну за другой сигареты.

Потом Александр громко хлопнул дверью, и она… услышала, как под окном взревел мотор его автомобиля. Муж куда-то уехал, и она не знала – куда.

Стыдно признаться, но единственное, чего она хотела в тот момент – это донести голову до подушки и заснуть, сразу же и надолго.

А еще лучше – вообще не просыпаться. Или проснуться с готовым решением, как нужно жить дальше. Перед тем как закрыть глаза, она нащупала телефон на столике и послала SMS Максиму: «Муж все узнал. Мне страшно». Вздрагивающим пальцем нажала центральную кнопку холодного металлического телефона и заснула.

К счастью, Юлия умела переключаться.

Она обладала великим даром снятия стресса, и в самые сложные моменты просто засыпала, словно беспечный ребенок. В противном случае она уже давно схватила бы инсульт в силу своего необузданного темперамента. А так она просто переключалась и переходила в другое состояние.

В седьмом классе Юлии понравился парень на два года старше, его звали Павел. Они подмигивали друг другу на переменках и в столовой. Ей казалось, что он как-то по-особенному смотрит на нее.

Юлия завела специальный дневничок, где отмечала, сколько раз он взглянул на нее на первой перемене, на второй и так далее, она писала ему письма, прекрасные письма, которые, разумеется, никогда не отправляла. На ежегодном новогоднем балу в школе они танцевали в одном кругу, а когда зазвучала медленная мелодия, Юлия своей волей положила руки ему на плечи, а он обнял ее тонкую талию. Юлии казалось, что она – героиня собственного счастливого сна.

Прогуливаясь весенним вечером мимо школы, она увидела, как Павел обнимает другую девочку. Для Юлии это было настоящим предательством. От обиды слезы лились нескончаемым потоком по ее узкому, бледному личику. Она не заметила, как добрела до центральной аллеи в парке, а потом просто заснула на свежеокрашенной скамейке. Дул теплый весенний ветер. Она проспала около часа, а когда проснулась, мир показался ей гораздо более дружелюбным и привлекательным.

Ведь неизвестно, что называть изменой как таковой. Юлии очень нравилось выражение «как таковой», ее научила этому свекровь, мама мужа. Одно время свекровь имела собственное дело и штат работников. Работникам на просьбы о зарплате она отвечала неизменно: «Денег, как таковых, нет». Очень скоро она осталась без дела и без работников, но выручил сын.

Кому-то угодно считать изменой наличие посторонних SMS в телефоне супружеской половины. «У тебя от него пять SMS, как это прикажешь называть? Переписка друзей? Не лги мне!»

А кому-то угодно иначе: «Расскажи спокойно, как все происходило. Итак, вы целовались пять минут, потом имели традиционный секс, потом – несколько извращенный, все в порядке… Ну, тогда молодец, умничка, все хорошо…»

Это крайности, да. Промежуточных вариантов множество – ты смеешься его шуткам, ты читаешь его письма, ты едешь с ним наперегонки на автомобилях, ты прикасаешься к нему рукой, ты надеваешь чулки в сетку, ты красишь слишком ярко губы, ты не берешь мгновенно трубку, ты смотришь в потолок, ты не отвечаешь на вопросы, ну и пусть все время спрашивают одно и то же.

А ведь по-настоящему грустно, когда ты думаешь, что человеку хорошо только с тобой, а смотришь – ничего подобного, вовсе не только с тобой. Но какое это имеет отношение к изменам? Никакого.

Юлия подозревала – измены не существует вообще, а существует такая дивная игра – ты со мной, я с ним, он с ней, они с нами. Если тебе нравятся условия игры, то ты вступаешь и придерживаешься правил.

И опять нет никакого повода упоминать об изменах. О любви – есть. О коварстве – всегда. О страданиях и боли – разумеется. О ревности – сколько хочешь. А об изменах – нет.

Просто люди не договорились. И Юлия стремилась договориться.

Июль. Country Club

Отправитель:

957 55 57

01 июля 08.00

«Саша, не дури. Возьми трубку. Я волнуюсь. Ю.»

Отправитель:

957 55 57

01 июля 08.00

«Любимый тигр! Будто бы нахлобучили на меня стеклянный такой колпак, предельно герметичный, и я внутри бегаю по мелкому радиусу, иногда упираюсь лбом в стекло и корчу наружу страшные рожи. Очень скучаю. Ю.»

Следующее утро Александр начал в небольшом кафе. Кафе открывалось рано и было рассчитано как раз на мужчин, с вечера ушедших из дома, печально думал он, делая заказ. Есть не хотелось, но с детства Александр считал правильным получать хороший завтрак, потому что совершенно неизвестно, удастся ли пообедать. Он уже несколько раз набирал номер этого мужчины, как там его называла жена? Правильно, Максим. Набирал и набирал его номер, но абонент был недоступен, и Александр не мог понять – то ли это совпадение, то ли Максим скрывается от него, от разъяренного мужа, готового на все.

Александр не был готов на все. Он просто хотел поговорить. Их брак с Юлией не был несчастливым, они двое – взрослые самостоятельные люди, всего в своей жизни добивались своими силами, привыкли рассчитывать только на себя. И сейчас ситуацию с Юлией Александр рассматривал как ее беду, не вину – ну, случилось и случилось, теперь важно быть предельно внимательным, помочь ей вернуться к прошлой хорошей жизни без лишних потерь. Жену он любил, очень любил, она у него была красавица, умница, всегда первая, всегда лучшая. И отдать такую женщину неизвестному с именем… как там… Максим?

Александр всегда был человеком очень «головным», не поддавался эмоциям, умел спокойно встречать неприятности, решать проблемы, отделять важное от малозначительного. Поэтому он постановил себе: не горячиться, вернуться домой, изыскать возможность и встретиться с этим самым… как его… Максимом, а уж потом делать какие-то выводы.

Официантка, красивая девушка с множеством косичек на голове, принесла ему кофе и скворчащую яичницу с беконом.

– Что-нибудь еще желаете? – улыбнулась она.

Александр желал многого. Он желал вновь видеть любовь в глазах своей жены, он желал спокойных вечеров в кругу семьи, субботних поездок в загородный дом, летнего отдыха на каком-нибудь море, все равно – на каком, но чтобы вместе. Но стоит ли об этом говорить девушке-официантке, разумеется – нет.

А Максиму он дозвонился через несколько дней. Густой голос отозвался:

– Я вас слушаю, – с легким удивлением, ведь номер Александра был незнакомым.

– Здравствуйте, – Александр заранее подготовил небольшой текст, – это вас беспокоит муж Юлии. Предлагаю встретиться и обсудить некоторые вопросы. Так уж случилось, что у нас есть общие вопросы.

– Не вижу смысла, – ответил Максим после небольшой паузы. – Поймите меня правильно, но мне нечего вам сказать.

– И все-таки, – настаивал Александр, – я попросил бы вас.

В душе его клокотал гнев, пузырился, Александр опасался, что не сумеет сдержать его и гнев выплеснется изо рта, обратившись в самые грязные ругательства, изобретенные людьми.

– Ну хорошо, – Максим снова помолчал, – тогда давайте сегодня. В восемь вечера. Я буду в «Европе». Приходите. Если не передумаете.

В его голосе звучал вызов.

– Не передумаю.

Александру раньше не приходилось бывать в «Европе».

С Максимом они договорились встретиться в лобби. Портье привычным жестом указал направление.

Миловидная девушка встретила его на входе. В глубине просторного зала за столиком уже сидел Максим, он спокойно кивнул и пригласил присесть. Глядя на этого холеного, прекрасно одетого мужчину, Александр мучительно думал, что вот какое-то время назад тот обнимал и целовал его жену, прикасался к ее волосам, лицу своими крупными ладонями, шептал ей на ухо какие-то нежности… Александр тряхнул головой, чтобы избавиться от лишних в данную минуту мыслей.

– Юлия мне рассказала про вас, – начал он, голос выдавал его глубокое волнение, – рассказала…

– Да что она могла рассказать такого особенного, – Максим махнул рукой официанту. – Уверяю вас, ничего сверхъестественного… Я твердо могу вас заверить, что не собираюсь ничего менять. Наша встреча изначально выглядела довольно нелепой. По крайней мере, давайте поедим.

Долговязый сухощавый официант в белоснежной рубашке подал меню.

Юлия. Август. Business casual

Отправитель:

957 55 57

25 августа 08.20

«Танюша, прости, не ответила. Плоховато себя чувствую, перезвоню. Твоя Ю.»

Тот день, когда Максим должен был приехать, выпадал на пятницу, а в четверг вечером у Юлии разболелся живот. Она удивленно отметила недомогание, привыкла чувствовать себя хорошо, и выпила две таблетки но-шпы, которую одолжила у соседки. В доме не нашлось ни одной подходящей таблетки, вот и гордись после этого отменным здоровьем, ворчала Юлия. Одной рукой она наливала воды из чайника, а другой выщелкивала желтые таблетки из упаковки.

Мимо прошел муж в черных узких джинсах и босиком. Он вернулся в дом, но с женой почти не разговаривал. Стелил себе в гостиной. Много работал. На его плече синела татуировка, когда-то муж нанес ее, потом в татуировке разочаровался, пытался избавиться, избавиться окончательно не получилось, и теперь вместо красавицы-русалки на его коже размещалось нечто, напоминающее силуэтом унитаз-компакт. Мужа этот факт сильно раздражал, Юлию тоже, но причины разнились. Дело в том, что Юлия вышла замуж, потом в браке разочаровалась, пыталась от брака избавиться, избавиться окончательно не получилось, и теперь вместо союза двух сердец в их квартире размещалось нечто, напоминающее, по сути, унитаз-компакт.

– Юля, – сказал муж.

– Да, – сказала Юлия, проглотив таблетку.

– Мы ужинать будем?

– Котлеты на сковороде.

Живот болел все сильнее. По шкале от одного до десяти она выставила бы интенсивности боли оценку семь. Или восемь. Высокую. Чуть согнувшись, она поплелась к кровати. Легла, чуть свесив голову и подложив обе руки под живот. Вроде бы стало легче. Опять семь баллов. «Положительная динамика», – подумала Юлия радостно и стала мечтать, как увидит завтра Максима.

Он прилетит около полудня, встретятся они в четыре и будут вместе до девяти, и на следующий день тоже, а еще через неделю они скажут определенным людям правильные слова, и слова будут настолько правильными, что никого не обидят.

И совершенно непонятно, как она прожила без него все эти дни, как не свихнулась, а может быть, и свихнулась слегка, ведь вырезала же она собственноручно на кухонном столе первую букву его имени, вырезала маленьким перочинным ножиком, и как хорошо, что больше не надо ежедневно увеличивать контуры этой буквы и на сердце тоже.

Далеко на кухне прозвонил ее мобильный телефон.

– Юля! – закричал муж. – Возьми, наконец, трубку!

Юлия перестала дышать. Все то время, пока длился приступ, она глубоко дышала, это отвлекало и давало ощущение контроля над ситуацией, но сейчас перестала, вскочила, не размыкая объятий вокруг собственного живота, по возможности быстро пробежала на кухню. Ответила на звонок, дрожа и заикаясь от страха:

– Д-да?!

Сначала ответа не было. Потом ей показалось, она разговаривает с Тем светом, так далек и бестелесен был голос в трубке:

– Юля, привет. Прости, что беспокою тебя, но я завтра не приеду. Тут такая ситуация. У жены вроде бы был приступ аппендицита, но оказалось – вовсе не аппендицита, и пока неясно – что. Сейчас все вроде бы неплохо, но оставить ее я не смогу. Ты прости. Ты пойми. Ты ведь все понимаешь?

И он разъединился, нажал на красную кнопку у себя там, Юля выпрямилась у себя здесь, и ничего не болело. Она все понимала, и это, пожалуй, было самое плохое.

– А что, – сказала она мужу, – а не хлопнуть ли нам по рюмашке?

Муж рассмеялся. Он знал, что это из какого-то веселого фильма, но не был уверен, какая именно реплика должна следовать в ответ.

Юлия. Сентябрь. Resort Casual Отправитель:

957 55 57

08 сентября 08.12

«Танюша, какая-то полоса неудач. Мой текст о приюте для домашних животных, вышедший в журнале, тамошняя директриса не одобрила. Она сказала: это написано с неуважением к нашему труду и без любви к животным. Звонила главному редактору и жаловалась. Извращены факты, говорит. Редактор спрашивает: какие? Она говорит: ну вот что такое написано, дощатый сарай, что такое – дощатый? Обычный сарай. Потом мне позвонила. Злая ты девка, говорит, и деньги твои нам принесут зло (я пожертвовала тысячу рублей в пользу собак). Я прямо обиделась! Расплакалась. Нервы ни к черту. (Грустный смайл.) Ю.»

Через неделю они встретились. Неделя! Юлии она показалась вечностью. Нет, она писала очерки. Закончила цикл статей об Италии. Но все это было в какой-то другой реальности, вроде бы очень важной, однако не имеющей никакого значения для Юлии. Она осунулась и с грустью заметила, что совсем не улыбается.

Максим позвонил в понедельник. Неожиданно рано.

– Мне нужно увидеть тебя. Двенадцать? Тебе удобно? – Он был взволнован, и голос звучал непривычно нервно.

– Да, я приду. – Юлия старалась быть как можно спокойнее.

Открыв дверь гостиницы, она несколько раз поправила волосы. Посмотрелась в зеркало. На нее смотрела красивая, очень грустная женщина. Юлия попробовала изобразить что-то вроде улыбки – не получилось. С лицемерием у нее всегда было плохо.

В лобби пахло дорогими сигарами и кофе. Максим, сгорбившись, сидел у камина. Он казался очень усталым.

– Привет, прекрасно выглядишь, – привстал, неуклюже попытался подвинуть Юлии стул и снова сел. – Знаешь, только давай без драматизма. Прошу тебя, не плачь, – посмотрел на нее холодными и совсем чужими глазами.

– И не собираюсь. – Юлия собрала все свои силы, чтобы сдержать слезы.

– Я подумал и решил, что мы поторопили события. Зачем такая спешка? Жена сейчас себя плохо чувствует, и я не могу ее оставить. Да и жить нам негде, а я не хочу создавать неудобств ни тебе, ни себе. Мы же цивилизованные люди. – Он улыбнулся, обнажая белоснежные безукоризненные зубы.

Юлия почувствовала, как внутри что-то оборвалось, сорвалось, что-то очень тяжелое, горячее покатилось вниз – медленно, цепляясь острыми краями за нежную мякоть, раздирая ее в клочья и причиняя невероятную боль.

«Вот это, наверное, и есть моя душа», – мысли скомканно и необузданно вертелись в голове.

Юлия вдруг громко засмеялась, откидывая назад изящно причесанную голову. Максим показался ей маленьким человечком, похожим на гнома, так бывает, когда подсознание пытается спасти человека, минимизируя внешние раздражители.

– Ты с ума сошла, нельзя же так переживать! – вскричал Максим.

– Кто тебе сказал, что я переживаю. – Глаза Юлии блестели непролитыми слезами. – Мне, знаешь ли, некогда переживать. Сейчас готовлю новый репортаж, собираюсь в Вену. И вообще, кто тебе сказал, что я претендую на тебя?

– Ну, Принцесса, перестань. – Максим взволнованно смотрел на нее. – Ведь ты лучшая.

– А я знаю, спасибо. – Юлия говорила уверенным голосом, словно у нее открылось второе дыхание.

– И вообще, я совсем не собираюсь с тобой прощаться, а хочу взять паузу всего на три месяца. – Голос Максима, который она так любила, звучал нелепо: чуть гнусаво и тускло. Фромм, которым она зачитывалась в университете, писал, что женщина, несмотря на всю силу мужчины, является его стержнем и предопределяет векторный путь развития отношений. То есть, проще говоря, женщина должна точно знать, чего хочет.

В момент, когда Максим назидательно объяснял ей правильность разрешения ситуации и необходимость взять тайм-аут, ей больше всего на свете хотелось уйти из этого пропахшего сигарами помещения и остаться в одиночестве.

«Сейчас я сяду в машину, уеду куда-нибудь в лес и тогда, тогда с каждой выплаканной слезинкой я вытолкну все воспоминания, его запах, его голос, его прикосновения».

Она вспомнила, как они впервые ночевали вместе. Максим лежал к ней спиной, одеяло откинулось. Она прижалась к его спине и вдохнула запах, напоминавший ей запах ржаного свежевыпеченного хлеба. И вот теперь этот близкий ей мужчина говорит, что не надо драматизировать и он берет паузу. Месяца на три.

Она почувствовала новую волну внутри себя и резко встала, чтобы удалиться. Максим удержал ее.

– Ну подожди, Принцесса. Ты все неправильно понимаешь. Я вернусь за тобой.

– Это будет уже совсем лишнее, – язвительно добавила она. – Надеюсь, ты не забудешь оставить на чай.

Она стремительно поднялась и решительно направилась к выходу.

– Хорошего вам дня, – услужливо произнес портье.

– Да иди ты к черту! – Она была не в силах изображать вежливость и улыбаться, резко открыла дверцу машины и газанула на полную мощность, люди на тротуаре удивленно посмотрели вслед.

Включила на полную катушку диск и начала громко подпевать. Мысли подпрыгивали одна за одной, не цепляясь друг за друга, а паря в свободном пространстве. Видимо, мозг просто отключился, жалея ее. Сердце бешено стучало. Выехав на Московское шоссе, Юлия вдруг начала осознавать, что час назад в отеле «Европа» они попрощались друг с другом. И Максим дал ей понять, что не собирается ничего менять.

Его голос все еще звучал у нее в голове: «Не надо драматизировать», «Ты же не на экзамене в Щуке», – раздавалось эхом. Слезы застилали глаза. Она плохо видела дорогу. В какой-то момент оказалась на встречной полосе и еле вывернула обратно, успев избежать столкновения с шедшей ей навстречу машиной.

Свернув вправо, на обочину, Юлия резко затормозила. Руки дрожали. Ей было очень холодно, словно в самую зимнюю стужу. Она включила аварийку, откинула сиденье и попыталась закрыть глаза.

«Нужно взять себя в руки», – как ни пыталась она уговорить саму себя, слезы текли еще больше и превратились в настоящие рыдания.

Внезапно в ее сознание проник странный звук. Массивные колеса проехались по песку и остановились. Стук в окно.

Отправитель:

957 32 32

08 сентября 17.06

«Егор, возьми трубку!»

Отправитель:

957 32 32

08 сентября 17.10

«Егор, возьми трубку!!!»

– Девушка, девушка, у вас все в порядке?

Вы себя нормально чувствуете? Вам нужна помощь? – Мужчина лет сорока с лишним говорил громко. Но Юлия ничего не слышала, ей казалось, что он просто открывает рот. Без звуков. Так странно! Она сделала усилие над собой, набрала воздуха и выдохнула с силой.

Их поездка в Италию! Юлия вдруг напряженно принялась высчитывать, сколько часов они провели там вместе. Пятнадцать дней, точнее, суток, ага, умножить на двадцать четыре…

– Сколько будет пятнадцать умножить на двадцать четыре? – сердито спросила она мужчину через стекло.

– Триста шестьдесят, – без удивления ответил он.

Триста шестьдесят часов они провели там, и сколько-то еще минут надо умножить на шестьдесят, каждая минута въелась Юлии под кожу, впиталась в ее волосы, отпечаталась на сетчатке глаза и изменила формулу крови. Спускаясь с трапа комфортабельного аэробуса, Юлия была уже не та Юлия, что собиралась в романтическое путешествие. Новая Юлия – полная любви и готовая на все – прощалась с Максимом ненадолго. Но Максим не стал новым. Это был прежний Максим – остроумный, легкий на подъем, широкая натура, душа компании и любимец дам.

– Вот в чем дело! – сказала Юлия мужчине за стеклом, будто бы он мог наблюдать течение ее мыслей. Мужчина кивнул.

– А сейчас я еще более новая, – добавила Юлия, – сейчас я – в отчаянии. А он – он… – Голос Юлии срывался. – Никто не виноват, чего уж. Вы понимаете?

Мужчина кивнул еще раз.

– У меня с собой есть кофе, – сказал дружелюбно, – вам невредно будет выпить чашку.

Открыл дверь с Юлиной стороны, она вышла, опираясь на его руку. Автомобиль мужчины был большой, с высокой дополнительной ступенью, Юлия уже забыла, как правильно садиться в такой автомобиль. Мужчина аккуратно помог ей, взял из салона ее сумку, положил на колени. Юлия молчала. «Ведь что бы я ни делала, я делала для Максима. Просыпалась для него, ела обед, разговаривала с мужем, общалась с дочерью, переходила улицу на зеленый сигнал светофора. Я не знаю, как мне выживать теперь».

И никто не мог ей помочь. Максим далеко, но он продолжает оставаться совершенной занозой, бревном в глазу, лишним человеком, героем Юлиного времени. Ее времен – нового и новейшего.

Юлия почувствовала, как слезы снова катятся по онемевшим и бесчувственным щекам.

– Вы как хотите, но я просто не могу позволить вам дальше в таком состоянии ехать. Я сейчас поставлю свою машину и отвезу вас куда надо.

– А куда мне надо? Мне, собственно, все равно, понимаете? – посмотрела на него пустыми, ничего не выражающими глазами.

Мужчина достал с заднего сиденья сияющий нержавейкой термос и ловко наполнил небольшую белую чашку. Юлия равнодушно сделала глоток. Кофе оказался вкусным – горячим, крепким и сладким. У арабов, кажется, есть такая поговорка, что хороший кофе должен быть именно таким – горячим, крепким и сладким, как любовь. Как любовь… Юлия прерывисто вздохнула. А вот у нее больше нет любви. Как так могло получиться?

– Спасибо. – Она вернула чашку с благодарностью. – Спасибо вам. Вы меня очень выручили. И кофе прекрасный.

– Я вас пока не выручил, – мужчина улыбнулся. – Я только собираюсь это сделать. Давайте пересядем теперь в вашу машину, и я вас все-таки отвезу домой. Ведь где-нибудь вы живете?

– Где-нибудь – да. – Она назвала адрес. Странное оцепенение овладело ей. Пусть этот посторонний мужчина отвезет ее, если ему так хочется. Пусть рассказывает что-то нейтральное о погоде, президентских выборах, своей недавней поездке в Узбекистан:

– Ташкентский базар – это нечто особенное! Туда можно ходить как в музей, уверяю вас! Просто ходить, смотреть, любоваться, проголодаться и поесть лучшего плова, выпить зеленого чаю… А рядом проходит женщина, и на ней традиционная эта их одежда, пестрое платье и шальвары, меня просто восхищает это – в наши дни надеть средневековые наряды, и – на работу, на улицу… Как если бы у нас женщины прыгали в метро в сарафанах и кокошниках…

Юлия смотрела в окно, чувствуя себя непривычно на сиденье пассажира. Ее затошнило, затылок будто бы наполнился свинцом, виски ломило. Она с напряжением глотнула вязкую слюну.

– Что-то мне как-то… совсем плохо, – кажется, сказала или уже не сказала, потому что потеряла сознание.

Когда очнулась, на ее предплечье была туго намотана манжетка тонометра, а неизвестный мужчина расчехлял одноразовый шприц.

– Что, что вы делаете! – дернулась было Юлия, но потом вяло вспомнила, что ее бросил Максим, и нет любви, и никогда не будет, и вообще – все равно. Пусть этот посторонний мужчина вколет ей страшного яда, и она быстренько умрет. Отойдет в мир иной. Такой мир, как есть, Юлии не нравится.

Но она не умерла, а напротив – почувствовала себя много лучше после инъекции.

– Давление у вас, – удивленно сказал мужчина, – ни к черту низкое. А ведь вы кофе пили пять минут назад!

– Вы врач, – спросила Юлия, будто ей было интересно.

– Нет, – открестился от медицинской профессии мужчина, – просто, знаете… Немного знаком с основами оказания первой помощи.

– Ага, – Юлия чуть улыбнулась, – значит, вы – спасатель.

Посмотрела на него пристально:

– Слушайте, а вы ведь и правда меня спасли.

– Да перестаньте, – мужчина в смущении отвернулся. – Не нагло будет с моей стороны спросить, как вас зовут?

– Юлия.

– Егор. Едем дальше?

– Едем.

Юлия. Сентябрь. Semi-casual

Отправитель:

957 55 57

10 сентября 17.00

«Благодарю за цветы. Ю.»

Отправитель:

932 18 18

10 сентября 17.08

«А знаешь, зачем я прислал тебе цветы? Я ждал, что ты напишешь мне».

Все-таки женщины удивительные. Вернее, они удивительно быстро прощают, а еще быстрее забывают обиды. И уверенно повторяют про себя:

«Я просто сплю с ним. Мне просто нравится его запах и нравится заниматься с ним сексом. Вот и все. Я совсем не претендую на него». Но потом он снова обнимает тебя так, как никто не обнимал тебя до него. Целует твою шею и дышит тебе в ухо. И ты опять вся принадлежишь ему, отдавая всю энергию.

Утро было каким-то безжизненным и вялым. Александр молча вышел на кухню и тихо сказал:

– Я ухожу.

Только сейчас Юлия заметила, что в руках у него большая сумка.

Потом он тихо добавил:

– Так будет лучше для нас обоих. С дочерью я поговорил.

Юлия ничего не ответила. Она была благодарна мужу за это решение. Впервые за двадцать лет совместной жизни она отметила, что он поступает как мужчина. И фигура у него тоже мужская, подтянутая. Что не хватало ей в нем? Почему так легко все разрушилось? История двадцати одного года перестала быть настоящим, и даже совместные фотографии выглядели какими-то нелепыми и чужими.

Юлия как-то по-дурацки кивнула. И добавила почти неслышно: «да». Так будет лучше. Она даже не испытывала привычного страха одиночества. Страха засыпать одной в холодной постели. Просто чувство пустоты и нежелания ничего. Странное чувство. Она смотрела на свои пальцы, колени. Все части тела на месте, руки-ноги, бьется сердце, она ощущает его удары в шее, там расположена крупная артерия – сонная, поэтому хорошо слышен пульс. Пульс ровный, сердце бьется, и ничего не произошло вроде бы. А ведь произошло! Шли первые минуты ее новой жизни. Совсем новой. Самое счастливое счастье – это не когда «получилось», не когда «получится», а когда «получается». Когда все получилось, на сцену выходит страх. Страх, что все отнимут и надо будет бороться, защищаться, находиться в состоянии гражданской войны и вечной обороны. Страх и тревога – неудачные соседи для счастья и любви. Но сейчас Юлия ничего не боялась. Единственное, что она ощущала – это состояние пустоты и ужасающего равнодушия. Так случается, когда ты болеешь, казалось бы, элементарной простудой. И готов оторвать свой нос. Он ничего не чувствует и стал совершенно багровым, а в горле образуется омерзительная коричневая слизь. Ты садишься за стол, где на тарелке переливается твой любимый грибной суп не с какими-нибудь, а с самыми настоящими белыми грибами, да еще и перловочка добавлена, кладешь в рот первую ложку, тут же подносишь вторую в надежде хоть что-нибудь почувствовать и равнодушно оставляешь тарелку. Ты ничего не чувствуешь, совсем ничего…

На работу она приехала вовремя. Даже несколько раньше. Охранник улыбнулся ей привычно.

– Юлия Семеновна, вам кто-то такой букет прислал! Мы даже в дверь его втащить не могли.

Юлия сухо поздоровалась и прошла в кабинет. На столе стоял огромный букет желтых роз. Она подошла к ним, нагнулась и медленно втянула их запах, немного задержав дыхание. Провела рукой и заметила записку: «Спасибо за эти 163 дня».

Она скомкала записку и бросила на пол.

– Ненавижу. Как он может. – Слезы снова застилали глаза. «По-моему, это стало моим привычным состоянием», – отметила она про себя.

Выбежала к охраннику.

– Женя. Евгений, извините меня. Тут поблизости есть часовня. Я очень прошу вас, отнесите эти цветы в храм. А еще лучше – раздайте женщинам, у нас же много девушек работает. Я вас очень прошу, заберите эти цветы.

– Привет, – Юлина коллега задвинула ящик стола и подняла глаза. – Тебя главный вызывает.

– Не знаешь, зачем? – Юлия кинула сумку на стул, оттуда выпала и спланировала на пол вчерашняя открытка от Егора с его телефоном – одиннадцать цифр, четко выписанных. Юлия не знала, должна ли она позвонить по этому номеру. И главное – хочет ли она этого.

– Что это ты бумагами кидаешься? – Коллега потянулась и подняла открытку.

– Да ты понимаешь, – Юлия вдруг обрадовалась возможности поговорить, – меня тут сильно выручил один незнакомец… Точнее, сначала он был незнакомец, а потом оказался Егор. Ой. Прости, я такую глупость болтаю!

– Ничего, я слушаю. – Коллега смотрела внимательно. – Итак, тебя выручил незнакомец. Его зовут – Егор. Это ты выяснила позднее.

– Да! – Юлия почувствовала, что ей приятны эти воспоминания. – В общем, я с самого начала тебе расскажу. День вообще вышел ужасным…

Коллега оказалась внимательной слушательницей. По окончании рассказа она посоветовала Юлии не валять дурака и немедленно позвонить «серьезному мужчине Егору». Об отношениях Юлии с Максимом она знала и совершенно их не одобряла, повторяя, что от таких «престарелых ловеласов ничего хорошего ожидать не приходится». Юлия, немного было отошедшая от тягостных дум, вновь нырнула в них, как в черную воду.

– Да, тебя же начальство ждет! – всполошилась коллега, с тревогой наблюдая за изменениями красивого Юлиного лица. – Эх, и заболтались мы! Ну, бабы! Ну, болтушки!

Юлия открыла дверь офиса главного редактора, и ей навстречу вылетел клуб синего табачного дыма. Традиционно в редакции много курили, и даже все кресла для посетителей в коридорах были снабжены маленькими пепельницами.

– Привет, красотка! – взревел Юлин начальник. – Ты что такая кислая? А? Быстро рассказывай. Что-то случилось?

– Нет, – Юлия придала лицу деловое выражение. – Просто задумалась.

– И о чем?

– Когда моя дочь была много меньше и посещала курсы дошкольников, там частенько появлялись психологи и проводили тесты.

Мне запомнился один. Ребенку предлагалось изобразить себя на лестнице из десяти ступеней. Правильным ответом был выбор высшей ступеньки, потому что лестница олицетворяла самооценку, и чем ты выше забрался, тем более ты молодец. Молодцовый молодец. Мне больно об этом говорить, но и сейчас вижу себя на нижней ступени, просто я спускалась, спускалась и вот, наконец, достигла.

Она вздохнула.

– О-о-о, – протянул главный редактор. – Это серьезно насчет нижней ступени. Но у меня для тебя есть задание. В такие жизненные моменты, когда кажешься самому себе кучкой мусора, важно заняться работой. Знаю, о чем говорю!

– Я готова. – Юлия присела на стул. – Какое задание?

– А такое! Один инженер-механик с автопредприятия решил начать новую жизнь и стать киноактером, причем в Голливуде. Он принялся писать письма Стивену Спилбергу, написал их довольно много, триста шестьдесят пять, потому что отправлял по письму каждый день. Желая отметить годовщину своей новой жизни, инженер-механик пошел в ночной клуб, где у барной стойки выпил подряд восемь кружек пива, потом без перерыва – шесть рюмок водки. Непринужденно завязал беседу с учтивым незнакомцем, который неожиданно остро заинтересовался вопросом стивен-спилберговской переписки инженера-механика. Однако инженер-механик не сделался этим доволен, а напротив – ударил незнакомца тяжелым тупым предметом по голове. Предмет был не так уж и тяжел – пивная кружка, но в процессе нанесения ударов превратился в острый. Драку жестко блокировала клубная охрана без привлечения органов правопорядка.

– Вечно вы раскопаете что-то этакое, – уважительно сказала Юлия. – Непременно про удары тяжелым тупым предметом.

– Ты подожди! – Главный редактор вновь закурил. – Финал истории оказался абсолютно неожиданным: следующим утром в дом инженера-механика пришел его приятель, откуда-то уже прознавший об инциденте. «Говорят, ты режиссера вчера уработал?» – спросил приятель. Незнакомец из бара оказался, как выяснилось, видным отечественным режиссером и подыскивал фактуру для своего будущего фильма. И теперь! Тра-та-та-там! Снимает инженера в главной роли своего нового фильма, угрожающего стать культовым, как это у режиссера и бывает… Короче: едешь на съемочную площадку, я договорился, вот телефоны… Сделаешь, поставим в пятничный номер. Сделаешь?

– Постараюсь. – Юлия сейчас не была уверена ни в чем.

– Старайся. – Главный редактор закончил разговор.

Юлия вернулась в свой кабинет. Коллега с некоторым испугом протянула ей трубку.

– Тут тебе звонили, – недовольно пояснила, – этот, твой… Перестарок.

– Максим?! – Юлия буквально почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она вцепилась руками в столешницу, чтобы удержаться.

– Послушай меня! – Коллега подошла близко и жарко задышала Юлии в лицо. – Не отвечай. Умоляю тебя, не перезванивай! Ты пожалеешь!

– Господи, ну что ты так переживаешь, – Юлии стало ужасно весело, – прямо из-за какой-то ерунды. Как вежливый человек, пропустивший звонок, я просто обязана… Обязана перезвонить и выяснить, в чем, собственно, дело.

– Х-ха, – закричала коллега, – вежливый! Вежливый! А Егору ты позвонила? Ведь он тебя практически спас! Где благодарность вежливого человека?

– Конечно, – кивнула Юлия, теперь все казалось таким легким, таким ясным, – конечно, я позвоню ему. Прямо сейчас!

Она взяла открытку, набрала нужный номер:

– Егор? Доброе утро. Это вас Юлия беспокоит, ваша должница. Да, да, это я. Огромное спасибо вам за все. Мне было очень, очень приятно. И за помощь, конечно, тоже – спасибо. Да. Да. Теперь все в порядке. Рада была нашему знакомству. Да. Всего доброго…

– И это все?! – подпрыгнула коллега. – А назначить свидание? А…

– Позволь, – Юлия взглянула на нее холодно, – позволь мне самой решать, кому назначать свидание, а кому – нет.

Она вышла в коридор, быстро позвонила Максиму. Экономя его время занятого человека, договорилась о встрече в этот вечер. Счастливая, уехала делать репортаж со съемочной площадки.

Юлия. Сентябрь. Resort Casual

Отправитель:

957 55 57

15 сентября 21.00

«Танечка, ты дома? Если я через час заеду, нормально? Ю.»

Они встретились в холле небольшого отеля; Юлия приехала много раньше и вышагивала перед подъездом, периодически останавливаясь и делая большие глотки минеральной воды из бутылки. Она волновалась. Она не представляла себе, как повернется их разговор, какие новые правила игры предложит ей Максим. Но знала, что ей придется принять их.

– А вот и Принцесса, – своим обычным голосом проговорил он, хлопая дверцей автомобиля. «Приехал с шофером, – подумала Юлия, – планирует выпить». А больше она ничего не подумала, потому что прижалась своими губами к его, и он крепко обнял ее, и вновь ее закрутил вихрь желания, в котором растворялись все мысли вообще.

Потом, лежа на его руке, она улыбалась, разглядывая невысокий потолок.

– О чем думаем? – спросил Максим, освобождаясь от объятия и протягивая руку за квадратным стаканом, наполненным виски со льдом.

– Да так… О любви.

– О любви? Ну, расскажи мне. О первой?

– Да, – Юлия рассмеялась, – у меня есть подруга, так вот она убеждает, что первую настоящую любовь пережила в пять лет. Они там ездили в какой-то санаторий, и вот там…

– Ну а почему бы, собственно, ей не влюбиться впервые в пять лет?

– Ну что ты, – Юлия приподнялась на локте, – это невозможно. Любовь ведь имеет некоторые условия существования, не совместимые с пятью человеческими годами.

– То есть ты в это время интересовалась только куклами?

– Не надо надеяться, – Юлия приняла от Максима бокал с вином, отпила немного, – что я ни в кого не влюблялась в шесть человеческих лет. Ого-го, скажу я тебе лихо, и это «ого-го» будет означать мальчика с фамилией Коновалов. «Коновалов очень красивый» – так говорили мои товарки по подготовительной группе.

– О, это интересно! – Максим усмехнулся. – Красивый Коновалов!

– Не помню Коновалова, но верю в его красоту. Чтобы соответствовать ей, я требовала от мамы исключительно белых колготок, и еще у меня были немецкие трусы с оборками.

Кажется, Коновалов превосходно владел танцевальным «русским шагом» и возглавлял детсадовские утренники в паре с кем-нибудь достойным. Не со мной. Потому что меня он, разумеется, не замечал.

– Бедная моя! – Максим разрезал румяное яблоко на кусочки.

– Но это нисколько не отвратило меня от генеральной идеи относиться к мальчикам по-особенному. Я претворила ее в жизнь первого сентября на школьной линейке. Моим новым возлюбленным стал ученик Хаситуллов. Замечательно, что я не помню имен этих выдающихся ребят, а вот фамилии – пожалуйста. Есть в этом что-то неестественное, мне кажется. Что-то гестаповское в этом есть, да?

– Сложно сказать. Хочешь яблочко?

– Хочу. Спасибо.

– Продолжай же!

– Тебе интересно?

– Весьма.

– Стоит ли размениваться на эту несчастную среднюю школу, прыщавый пятый, прыщавый шестой и прыщавый седьмой классы? Впрочем, прыщи в восьмом отнюдь не помешали мне полюбить одноклассника Алексея. Алексей отличался классической внешностью литовского крестьянина и крестьянской невозмутимостью характера. Был молчалив, серьезен. Мы соседствовали по парте. Вместе выполняли лабораторные работы на химии. В одной из них участвовала горелка, таблетка сухого спирта, и надо было что-то специальное кипятить. Я чиркнула спичкой, Алексей мечтательно сказал, глядя на чуть желтеющее пламя: «Что такое вообще – огонь? Что это за таинственная материя, откуда она?» Я напряглась. Мне представился реальный шанс хоть как-то зарекомендовать себя в глазах Алексея. Я должна была найти нужные слова! Подумала, пару раз моргнула и сказала вдохновенно: «Огонь, огонь… ну, это когда что-либо горит». Так позорно закончился Алексеев эпизод, а в затылок ему уже бодро дышали следующие и следующие.

– Ага, – Максим плеснул Юлии еще вина, – а при чем тут первая любовь? Ты уже забыла, с чего начала, Принцесса?

– Я к этому и веду! Ни Алексей со спичками, ни следующий Олег, ни Гоша, к которому я даже ушла жить в общежитие, ни Александр, мой дорогой муж, не были в результате удостоены звания первой любви.

– Да?

– Да. К примеру, если тебе первый раз разрезали живот, поковырялись в кишках, но не отыскали аппендикса, ты же не назовешь это первой аппендэктомией? Следовательно, любовь – это когда все получилось. Аппендикс вырезан.

– Любовь – это когда все получилось, – глухо повторил Максим.

– Любовь выходит из привычных одежд, модного силуэта, смывает эти ужасные стрелки на веках и помаду тоже, она не уговаривает репетировать слова про огонь и его божественное происхождение, не советует глотать яду или надевать белое платье невесты, она вообще молчалива. Человек спрашивает твое имя, а ты свое имя забываешь, потому что в тебе от тебя ничего нет – только емкость для размещения впечатлений о Нем. И все равно, как ты выглядишь. И больно. И страшно. И если через минуту чертова Земля разлетится на миллиард осколков, то главное – быть рядом. И пусть у Него все будет. И здоровье, и счастье, и невеста хорошая. И работа. Повезет, если все это будет с тобой. Но совсем не обязательно.

Юлия залпом допила вино.

– Я всего лишь хотела сказать, что ты – моя первая любовь, – кажется, она наговорила лишнего, – и я ничего не требую от тебя. Я просто не могу сейчас справиться… – Она поправила волосы привычным жестом, слегка закинув голову. – Понимаешь, просто не могу физически. Так уж случилось, что для жизни необходимо твое присутствие, иначе я начинаю задыхаться. – Она снова встряхнула головой.

Пусть наши отношения остаются такими… будут такими, как ты решишь. Факультативными, – Юлия внимательно посмотрела на него.

Максим встал, подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу.

– Юля, – сказал через паузу, – спасибо тебе. Это лучшее признание в любви, что мне приходилось слышать. Я очень благодарен тебе. Поверь, больше всего на свете я не хотел бы никогда расставаться с тобой, быть рядом. Но… Прямо сейчас мне больше нечего тебе сказать.

Слеза привычно поползла по Юлиному лицу. У англичан используется время Present Continuous, и «инговое» окончание указывает на действие, совершающееся в данный момент. Я смеюсь именно сейчас, я ем именно сейчас, я люблю именно сейчас. Жить в настоящем, жить в моменте, только здесь и сейчас.

Для Юлии плач превратился в непрерывный процесс «выплакивания» всей той недосказанности и обиды, которую ей так хотелось высказать Максиму. Мама всегда говорила, что те, кто плачет, почти никогда не страдают сердечными заболеваниями и не получают инсультов. Таким образом, слезы выступают своеобразным предохранителем, изобретенным природой для человеческого спасения. А как быть со всеми теми, кто не научился выплакивать свои эмоции и обиды?

Максим встал с кровати и подошел вплотную к Юлии. Крепко обнял ее и прижал ее голову к своей груди.

– Почему же вы все так стремитесь к несвободе?

– А кто это все? Ты имеешь в виду женщин? – Волна протеста снова поднималась в ней, и голос изменил свой тембр. Это происходило с ней еще с детства. Каждый раз, когда она нервничала или переживала из-за чего-то, голос начинал менять свой тембр и повышался на несколько тонов. В школе ребята подшучивали над ней. Максиму эти изменения тональности даже нравились, подтверждая ее переживания, ее живое отношение к жизни. Ему нравились ее необузданность и спонтанное проявление эмоций. Он любил повторять, что эмоции женщины представляют собой энергетический стержень мужчины. И чем эмоций больше, тем крепче этот стержень.

Юлия положила голову к Максиму на грудь. Вдруг неожиданно серьезно посмотрела на него:

– Скажи мне, что ты хочешь встречаться со мной как с любовницей, и мы больше никогда не вернемся к этому вопросу, обещаю тебе. Я просто буду знать, что по-другому невозможно. Максим, прошу тебя, скажи мне это. Так будет честнее по отношению к нам обоим, понимаешь…

– У тебя сейчас такое решительное лицо. Такое чувство, что ты знаешь, чего хочешь. – Максим улыбался. – Меня это даже возбуждает. – Он притянул ее к себе и поцеловал в уголок губ.

– Неужели? – Юлия попыталась отстраниться. – А я думала, мужчины предпочитают безмозглых блондинок, рассуждающих о последних коллекциях модных дизайнеров. – Она провела рукой по низу его живота, зная, что его это волнует, не отрывая взгляда.

– Последние коллекции и уверенность в своих намерениях совершенно разные вещи, понимаешь, моя радость? Привлекательность женщины совсем необязательно сочетается с ее умом и интеллектом. Я бы сказал, даже наоборот. Чем интеллектуальнее женщина, тем меньше она понимает, чего хочет и вообще себя. Я бы законом ограничил поступление женщин в высшие учебные заведения. А то скоро вообще никто ни в чем не разберется. Мужчины реагируют на импульсы, очень немногим отличаясь от животных. Есть даже такая теория у психологов и генетиков, что именно женщины выбирают объект, то есть по запаху своего самца. – Максим сильно прижал ее к себе, и она почувствовала, как в самом низу ее живота начала зарождаться волна желания.

Юлия знала, что скоро эта волна сметет все на своем пути. Цунами, ураган, смерч.

– Я тебя ненавижу, Тигр, и от этого еще больше люблю.

– А ты – моя несочетаемая сочетаемость…

Юлия. Октябрь. Country club

Отправитель:

957 55 57

23 октября 18.00

«Жду тебя у нас! Смайл, смайл, твоя Ю.»

Эта осень была для Юлии очень счастливой. Казалось, страшная ссора и угроза разрыва сделали их с Максимом по-настоящему близкими людьми – исчезли все недопонимания, мелкие обиды, недосказанности. Вообще, разговаривать они стали значительно меньше, боясь неосторожным словом, как камнем, нарушить спокойную гладь установившихся меж ними прекрасных отношений любви и доверия.

Встречались часто. По случаю приятель Максима, уехав работать согласно контракту в один из университетов Англии, назначил именно Максима наблюдать за своей прекрасной квартирой на улице Рубинштейна. Юлии очень нравился старый доходный дом, она замирала каждый раз, открывая добротно отреставрированную дверь парадного подъезда и поднимаясь вверх по монументальной лестнице с перилами в стиле модерн. Квартира была большая, несколько запущенная, но это вполне вписывалось в общую барскую атмосферу. Юлия покупала постельное белье египетского хлопка, элегантные тапочки с опушкой из перьев экзотических птиц, а Максим приносил шампанское и мидий, которых они запекали в духовке.

С наступлением дождей шампанское сменилось горячим вином – Максим великолепно приготавливал глинтвейн, имел собственный секретный состав специй, и Юлия наслаждалась каждой минутой, отпивая из керамической кружки вкусный напиток, наблюдая за дождевыми каплями, скользящими по стеклу.

Комплект ключей у них был один, и Максим отдал его Юлии – она часто приезжала первой, а он иногда страшно занят на работе, все эти заседания, совещания и так хочется плюнуть! – но плюнуть нельзя. Юлия расценила вручение ключей как дополнительный жест, символизирующий их уже почти общую, совместную жизнь – ну и пусть в чужом доме, на чужой постели, зато постельное белье – свое; посмотри, какой тонкий узор, как прекрасно выполнены вот эти фестоны по краю… А вот этот узор? Не напоминает ли он тебе карту звездного неба: вот – Большая Медведица, вот – Полярная звезда…

Юлия сделалась фанатом простыней, дорогих простыней, за каждым таким приобретением ей чудилось новое звено, связывающее ее с любимым мужчиной. Максим улыбался, гладил ее по голове и называл принцессой. Она готовила ему баранину с фасолью и целые блюда пирожных эклер с заварным кремом. Засыпая, видела на туалетном столике связку ключей от квартиры на улице Рубинштейна, и в тихом полусне эти ключи представлялись ей боевым трофеем, честно завоеванным в любовном жарком сражении. Максим говорил, что никогда не был так привязан к женщине, никого так не желал, никого не хотел видеть так часто, всегда, всегда… Говорил, что постарается найти слова, чтобы, не обижая жены, раскрыть ей правду. Говорил, что оставит жене дом, деньги, автомобили; говорил, что самое для него главное – быть с Юлией, разделить с ней жизнь – все годы, что впереди.

«Что ты сделала с лицом?» – спросила Юлию подруга Таня, встретив на перекрестке. «А что такое?» – испугалась Юлия, прижимая пальцы к холодным щекам. «Ты выглядишь на двадцать пять!» – с завистью прокомментировала подруга. Так оно и было – глаза Юлии сияли, губы сами собой складывались в улыбку, кожа смотрелась роскошно, волосы послушно принимали именно ту форму прически, какая для них и планировалась. На работе она успевала сделать много, дважды удостаивалась премии по итогам месяца, а ее материал о совещании в мэрии признали лучшим за неделю, о чем Юлии сообщили по очереди главный редактор и руководитель проекта. Руководитель в восторге предложил ей существенное повышение по службе – заведовать отделом новостей, звучало очень мило: «Я знаю, Юлия, как вас уважает коллектив, как на вас пытаются равняться, брать пример, так давайте же этот хороший пример и подадим!» Наверное, надо было принять предложение сразу, но Юлия вежливо попросила время на раздумья – опасалась, как бы дополнительная нагрузка не отразилась на отношениях с Максимом, кои были для нее важнее. Руководитель проекта отнесся с пониманием, спросил, не напишет ли Юлия цикл статей о материнстве-детстве с социальным, разумеется, уклоном. Таким образом, последние две недели она моталась из родильных отделений городских больниц в детские сады, много разговаривала с женщинами, наблюдала, как мгновенно меняется лицо матери при взгляде на свое драгоценное дитя – ведь освещенное любовью, всякое лицо выглядит прекрасным.

Однажды, открывая «трофейным» ключом дверь их тайного убежища, Юлия услышала откуда-то сверху тихий, жалобный писк. Подняла глаза – площадкой выше сидел крохотный котенок, абсолютно черный.

– Привет, дорогой товарищ, – сказала Юлия, – а что это ты тут плачешь? Ты заблудился? Голодный?

Ответом было настолько душераздирающее мяуканье, что ей ничего не оставалось кроме как взять котенка на руки. Он мгновенно замурлыкал, прикрыв маленькие прозрачные глаза.

– И что мне с тобой делать? – спрашивала Юлия, переступая порог. – Ты одинокий котенок, да? Бедный, маленький…

Котенку было тотчас выделено белое блюдце и мелко порубленное куриное филе, которое исчезало в его розовой пасти с удивительной быстротой. Потом он поднял черную мордочку и показал Юлии язык.

– М-да, – сказала она с укором, – вот она, благодарность!

И села отыскивать в Интернете доставку на дом антиблошиных шампуней и прочих принадлежностей. Она сочла появление котенка глубоко символичным. Ведь у них с Максимом уже был общий Дом. Теперь у них появился общий Питомец. С нетерпением она ждала звонка в дверь – придет Максим, она расскажет ему, и он тоже сразу поймет, что это неспроста, что они связаны всеми возможными узами, человеческими и божьими, и что нет никакого смысла более длить эту секретность, а нужно выйти и объявить Городу и Миру: мы вместе! мы любим! Ведь что может быть естественнее любви!

Но этим вечером Максим не пришел. И не позвонил. Его номер был заблокирован. К утру Юлия, осунувшаяся от переживаний, уже имела информацию из всех приемных покоев городских больниц, из бюро несчастных случаев и отделений МЧС. Нигде не было зафиксировано происшествий с мужчиной, одежда такая-то, возраст такой-то, особая примета – шрам за левым ухом в форме полумесяца. Она изо всех сил пыталась держать себя в руках. Начинала набирать Максимов домашний номер… и обрывала себя – это была запретная зона. Откуда-то она знала, что хорошие дни закончились, и вот скоро начнутся, уже начались другие дни – полные боли и слез.

У ног пищал котенок. Пошатываясь от неминуемости горя, Юлия вышла на кухню и покормила животное, сама устроившись на полу, близ миски, уткнув голову в колени. Мозг ее усердно пытался выработать хоть какое-то решение, но за окном серел тускловатый рассвет ноября, и надо было идти на работу, дописывать статью, которая обязана лечь на стол редактора не позднее одиннадцати часов утра.

Юлия потом вообще не могла вспомнить, как она провела тот день, а ведь она что-то делала, с кем-то встречалась, и вовремя сдала свой материал в номер, и разговаривала, и проверяла почту, и отвечала на деловые письма. Но в голове ее бесконечно прокручивалось одно слово, его имя: Максим-Максим-Максим-Максим. Внезапно ее привлек голос коллеги, фотокорреспондента спортивной редакции. Он кричал в телефонную трубку, широко открывая рот и демонстрируя отсутствие нескольких зубов:

– Алло! Алло! Юрия мне позовите! Да вы что себе позволяете! Юрия мне позовите!

Очевидно, никто Юрия ему не позвал, потому что корреспондент грохнул трубку на аппарат и немедленно закурил. Юлия вдруг поняла, что нужно сделать. Одним прыжком она метнулась к коллеге и, уже набирая домашний номер Максима, скороговоркой объясняла:

– Так, мне нужна твоя помощь, быстро. Сейчас ответит женщина, ты попросишь подозвать Максима Николаевича. Послушаешь, что она тебе скажет. Ясно? Понятно?

– Ясно, понятно, – несколько растерянно кивал фотокорреспондент, принимая из Юлиных горячих ладоней трубку телефона, – попрошу Максима… Николаевича. А кто такой Максим Николаевич?

– А не твое дело! – рявкнула Юлия.

– Здравствуйте, – заговорил корреспондент уже другим тоном, – будьте любезны, пожалуйста, Максима Николаевича. Да, конечно. Спасибо.

Прикрыв микрофон рукой, прошептал:

– Просят подождать минуту. Ждать?

– Жди, – сумела выговорить Юлия. Она отошла на несколько шагов и опустилась на стул, не в силах оставаться на ногах.

– А что я ему скажу? – возмутился корреспондент.

– Придумай что-нибудь, – дернула Юлия плечом.

– Алло, Максим Николаевич? Добрый день. Вас беспокоят из банка… Сейчас я вас соединю с начальником отдела…

И корреспондент положил трубку, с негодованием глядя на Юлию.

– Я тебе, что ли, клоун? – сердито спросил было, но, увидев слезы на ее щеках, сбавил обороты и принес ей чаю.

– Ну подумаешь, – неловко утешил, – да у такой красотки, как ты, этих Максимов Николаевичей будет тридцать тонн!

Юлия попыталась улыбнуться, но не сумела. Она молила бога лишь об одном – умереть здесь и сейчас, не сходя с места, потому что ей не нужна эта жизнь, в которой любимый мужчина пропадает без всяких объяснений, а потом отыскивается хитрым путем в чужих объятиях. Через пять минут раздался звонок ее мобильного телефона – зазвучала та мелодия, что Юлия выбрала для Максима. Дрожащим пальцем она нажала на нужную кнопку. Голос Максима срывался от гнева:

– Что это еще за спектакль? Если хочешь знать, у меня телефон с определителем номера, и нужно быть идиотом, чтобы не опознать номер редакции, а я – не идиот! Подсылаешь ко мне какого-то придурка, да что ты позволяешь себе!

– Я, – Юлия глотала слезы, – я просто волновалась, волновалась… Куда ты пропал…

– Я не пропал! – гремел Максим. – Не имею такой привычки! Пока ты тут развлекаешься, занимаешься безобразными хулиганствами, я решаю проблемы жизни и смерти! Да! У меня вчера серьезный разговор с женой состоялся. Думаешь это просто? Когда ты двадцать лет с человеком бок о бок прожил.

Максим помолчал, видимо, набирая воздуха для финальной фразы.

– Так что вот, дорогая моя. Давай сделаем паузу. Нужно все осмыслить. Все решится, я тебя уверяю, только без драматизма… Все… Я позвоню…

«Все, все, – повторяла Юлия как заведенная. – Я очень, очень разочаровала его». И еще раз: «Все, все». Все, все, все, все. Уткнулась лбом в оконное стекло, долго плакала, на улице моросил дождь, капля за каплей вытекала из Юлии жизнь. Юлия вдруг вспомнила слова «человек сам выбирает, быть ему оптимистом или пессимистом. Количество энергетических затрат одно и то же». Правда, как ни старалась, она не могла припомнить, кому они принадлежали. Да, собственно говоря, и какое это имеет значение. Ведь невозможно диктовать своей внутренней энергии или чему-то другому, коему нет никакого объяснения. Просто очень сложно становится перенаправить себя, говоря современным языком – отформатировать. Это компьютер можно выключить, просто выдернуть штепсель из розетки, а потом снова запустить. Как ни в чем не бывало.

Она не умерла, ничего подобного. И не соорудила себе петли, и никто не вынул ее оттуда, она закончила работу, выключила компьютер, сохранив необходимые данные в бездонной памяти жесткого диска. Вышла из офиса, завела автомобиль, пока двигатель прогревался, смела щеточкой с лобового стекла сухие листья – желтые и еще зеленые, почти живые. Села в водительское кресло, удобно разместила спину, поставила ногу на педаль газа, поехала. Решила проехать по Рубинштейна дальше и собрать вещи. Так будет лучше. Правда, она еще не понимала, для кого. В передней ей под ноги бросился котенок.

– Маленький, – сказала Юлия и заплакала, слезы капали на мягкую редковатую шерстку, кот, однако, не оценил важности момента и запросил еды. Пришлось организовывать кормление, уборку лотка, паковать вещи, стараться не смотреть на широкую кровать, где еще два дня назад… где они… Закончив сборы, Юлия с котом под мышкой оглядела кухню – не оставила ли чего, не осерчает ли хозяин за недобросовестную работу. Нацедила в стакан воды из-под крана, выпила. Внезапно легла на пол навзничь, раскинула руки, пристроив кота на груди, – лежала, прощалась. Встала, захлопнула дверь. Спустилась по чудесной лестнице, кот нежно урчал на ее плече.

Юлия. Декабрь. Smart casual

Отправитель:

957 55 57

12 декабря

«Танюша, такая погода грустная. Жаль, что ты не можешь освободиться сейчас! Я около тебя, смайл, смайл, Ю.»

Юлия приобрела за последнее время странную особенность – смотреть на себя со стороны, и ей удавалось это очень хорошо. «Вот какая странная женщина, – могла думать она, наблюдая за Юлией, вяло двигающей зубной щеткой, – вот какая странная, утром надо торопиться, прохладный душ, горячий кофе, легкий макияж, а она ходит, ногу за ногу цепляет!» Странная женщина умывалась холодной водой, потом стягивала волосы в высокий хвост, косметикой пренебрегала и каждый день надевала одну и ту же одежду – и очень даже просто, стирала с вечера черную водолазку, утром натягивала, ворот высокий, и не мерзнет шея.

Юлия выводила странную женщину из подъезда, сажала ее за руль, давала команду, и автомобиль трогался с места, направлялся привычным маршрутом к редакции, женщина не включала музыки, не открывала окна, лишь переключала скорость и соблюдала правила дорожного движения аккуратно. Иногда ставила автомобиль у метро и шла до офиса пешком. Например, утром этого дня.

Шел снег с дождем. Дождь так же привычен для Петербурга, как солнце – для Италии. Если солнце расцвечивает лица улыбками, то дождь диктует минорную тональность настроению жителей северной столицы. Легкая грусть для петербуржца так же естественна, как улыбка для итальянца. Юля шла медленно по улице Рубинштейна. Ледяной дождь странным образом усиливал поток мыслей и даже помогал ей.

«Что происходит? Я живу какой-то двойной жизнью. Постоянно что-то придумываю, вру себе. Постоянно вру себе». Юлия сосредоточенно смотрела под ноги, стараясь ступать как можно плавнее, по одной линии. Словно от каждого шага зависела ее собственная жизнь. Интересно, почему у людей разная походка? Что это – индивидуальное проявление характера или просто физиологическая особенность, принявшая замысловатую форму. Редакция находилась в конце улицы, Юлия проходила мимо многочисленных кафе. За окнами сидели люди, кто-то разговаривал, размахивая руками, кто-то одиноко пил свой кофе. Считая шаги, она добрела до ресторанчика с подкупающим названием «Счастье». Ей захотелось зайти внутрь и немного посидеть там. Хотя бы эфемерно почувствовать себя счастливой. На стенах висели плакаты с улыбающимися лицами. Счастье.

Неделю назад она прочла в каком-то журнале, вроде бы это был последний Elle, что основное предназначение человека – быть счастливым. Вот так банально – быть счастливым. Одно небольшое уточнение. Теперь у нее не получалось быть счастливой без Максима. Юлии необходима была уверенность, что он где-то рядом и думает о ней.

Молоденький официант подошел к ее столику. Белая футболка подчеркивала молодость его красивого тела. Волосы гладко зачесаны с помощью лака. Джинсы приспущены. Молодежь предпочитает сейчас оголяться, мужчины тоже. С каким-то страхом Юлия смотрела на эту победительную молодость.

Неуверенность и страх – вот основные демоны, раздирающие душу человека. Сначала, когда тебе двадцать, кажется, что все еще впереди, и ты полной грудью вдыхаешь аромат жизни, расстегивая все пуговицы, оголяя душу. Кажется, что впереди так много времени, и ты невнимательно расходуешь его, ничуть не жалея. А потом неожиданно приходит страх, сожаление о том, как мало сделано, как много возможностей упущено. И перед этим всепоглощающим страхом ты вдруг цепенеешь. Встретив Максима, Юлия перестала бояться. Ей хотелось быть с этим человеком ежеминутно, проживать каждый день, ей хотелось состариться с ним.

Молодой человек положил перед ней листок и карандаш.

– Вы можете нарисовать ангела, если соедините числа. – Его взгляд был спокойным и равнодушным.

– Ангела, почему бы и нет… – Юлия протянула последнее слово. – Только принесите мне «американо» и молоко отдельно. Сегодня так пасмурно, очень спать хочется.

– В Петербурге всегда хочется спать. Даже когда солнце светит. Такая особенность города. Я приехал из Ялты, учусь на втором курсе.

«Зачем он все это рассказывает», – пронеслось в голове у Юлии. Но она тут же спросила:

– А что, в Ялте спать не хотелось?

– Нет… Там я всегда просыпался с легкостью, даже если мы с друзьями уходили в ночной загул. Наутро голова все равно была светлая.

«Неплохо было бы сейчас оказаться на море и ступать, зарываясь пальцами как можно глубже, по теплому песку, что щекочет тебя подобно мягчайшей ткани», – подумала Юлия.

На листке бумаги располагались цифры. Она начала отыскивать правильные числа и соединять линии. Это было нелегко, и занятие несколько отвлекло от мыслей. На некоторое мгновение она сосредоточилась исключительно на поиске цифры семь. Это была ее любимая цифра. Все самое значительное происходило с ней именно седьмого.

Юлия родилась седьмого марта. Седьмого февраля родилась и ее дочь Полина. Долгое время это было самым счастливым днем для нее. Долгое время, но не всегда. Дочери исполнилось десять, когда Юлия впервые ощутила пустоту, непонятный холод, черную дыру внутри себя. Будто бы внутри появилось самостоятельное и неприятное существо, которое необходимо кормить и лелеять. И чем больше ты его холишь, чем больше лелеешь, тем больше оно становится, уже поглощая все тело. И ты не замечаешь, как твое лицо превращается в маску с опущенными уголками глаз, поднять которые невозможно.

Седьмого апреля она встретила Максима, и жизнь пошла по какому-то совершенно другому сценарию. А главное, было совсем непонятно, кто выполнял в ней роль режиссера.

Может быть, это и есть тот самый промысел, не терпящий вмешательств. И нужно только следовать ему?

– Ваш «американо». – Официант проворно поставил чашку на стол и очаровательно улыбнулся.

Что-то навязчивое было во всем его облике, так пышущем молодостью и здоровьем. Юлия вспомнила морщинки у глаз Максима, его седые виски. Они казались ей необыкновенно привлекательными. Ей так захотелось вдохнуть запах его волос, его тела. Стараясь не думать, она достала из сумки мобильный телефон.

Отправитель:

957 55 57

5 декабря 11.00

«Я Х. Т.! Ю.»

Отправитель:

932 18 18

5 декабря 11.15

«А ты где?»

Отправитель:

957 55 57

«Я в “Счастье” на Рубинштейна! Знаешь такую улицу?»

Отправитель:

932 18 18

«Буду через двадцать минут».

Именно Максим открыл для нее эту улицу. Нет, она, конечно, и до встречи с ним бывала здесь. Но именно с Максимом она вдохнула ее аромат и полюбила гулять, заглядывая в каждый дворик, рассматривая каждый фасад. Улица Рубинштейна имела свой неповторимый шарм. Даже специфичный запах подворотен не уменьшал ее привлекательности.

Именно Максим привел ее первый раз в «Счастье», где они завтракали, придумав себе однодневную командировку в Москву.

Юлия заказала еще один кофе. Двери хлопнули, и она сразу поняла, кто вошел. Максим не был писаным красавцем с утонченными чертами лица, но обладал удивительной харизмой в сочетании с энергией, сметающей все на своем пути. У дверей стояла корзина с зонтами, которую он тут же опрокинул.

– Привет.

– Какая кружка за день? И чем же ты занималась ночью?

– Читала, – Юлия немного растерялась. – Вдруг захотелось прочесть «Смутную улыбку» Франсуазы Саган. Чувствую некоторое сходство с главной героиней. Ты знаешь, меня всегда изумлял тот факт, что Саган написала свое первое произведение, роман «Немного солнца в холодной воде», в восемнадцать лет. Ты вот писал в восемнадцать лет романы?

– В восемнадцать лет я романы крутил, – рассмеялся Максим.

Звонок мобильного телефона разрушил шаткую гармонию.

– Да, дорогая, обязательно заеду и хлеб тоже куплю. Целую.

Юлия почувствовала подступающий к горлу комок. Даже дышать стало труднее. Она прикусила губу. Максим снова повернулся к ней как ни в чем не бывало.

– Кстати, хотел тебя спросить. О чем ты сейчас пишешь? Ты, кажется, готовила статью про поклонника Стивена Спилберга? – Он пытался выглядеть как можно заинтересованнее.

– Это было три месяца назад, – Юлия покраснела от досады. – Какая разница, о чем я пишу. Я больше не хочу кофе, он здесь отвратительный, и вообще, опаздываю в редакцию. Пока. – Она встала. Схватила пальто и стремительно зашагала к выходу. На ходу обернулась: – Я больше не хочу. Понятно? Вот так – не хочу, и все.

Максим что-то говорил ей вслед, но Юлия не слушала.

– Не хочу, – повторяла она про себя.

В коридоре редакции клубился дым. Наверное, курение является неотъемлемой частью творческого процесса, или журналистам нравится так думать, с удовольствием затягиваясь и обсуждая при этом последние новости и сплетни.

Некурящим сотрудникам, к которым относилась и Юлия, просто невозможно было дышать. В своем личном кабинете курил только главный редактор. Юлия поприветствовала коллег, повесила пальто на вешалку и заняла свое рабочее место. Включила компьютер и молча смотрела на экран, пытаясь успокоиться.

– Юленька, зайди ко мне. – Главный редактор подошел к ней и пробарабанил пальцами по столу. – Есть интересное предложение.

– Хорошо, – сказала она негромко, пытаясь выглядеть как можно спокойнее.

Но через пять минут она уже рыдала в его кабинете. Главный редактор был ее старшим другом, беспокоился за нее. Вот и сейчас разволновался, покраснел от сопереживания:

– Юлька, ну ты же красивая женщина, у тебя все мужики, так сказать, в кармане, или как там еще говорят. Что ты без конца рыдаешь? – Достал очередную сигарету и жадно закурил. – У тебя семья прекрасная, и работу ты любишь. Кончай свои бабьи сопли.

– Да. Да, я сейчас успокоюсь, просто не представляю, как мне жить без него. Понимаете, понимаете? Он меня предал. И, наверное, уже забыл.

– Ну и замечательно. И ты забудь. Лучше слетай в Париж. – Он подошел к ней и погладил по голове. – Как тебе идея?

– А что там делать, в Париже?

– Написать статью, Юленька. Когда еще такая возможность представится – слетать в Париж за счет редакции? – Главный редактор достал из буфета бутылку дорогого коньяка и два длинноногих фужера богемского стекла.

– Надо сказать секретарю, чтобы приобрела какие-нибудь приличные рюмки, а то пить коньяк из рюмок для вина – как-то не эстетично. Как ты думаешь?

Юлия попыталась изобразить улыбку:

– Был бы коньяк…

– Давай о деле. Нужна статья о том, как временные объекты архитектуры становятся символом города. Соображаешь? – Главный редактор поднял фужер, будто бы произнося тост.

– Вы имеете в виду Эйфелеву башню? – В глазах Юлии появился интерес. Она любила свою работу.

– Молодец! Быстро схватываешь. – Шеф подмигнул и выпил залпом коньяк. – Так-то оно лучше. Покупай билет с ближайшим вылетом, и – на три дня в столицу моды. Гостиница и билеты за счет редакции, разумеется.

– Спасибо вам. Мне как раз сейчас необходимо побыть одной.

– И по магазинам тоже не забудь прошвырнуться. Заодно мне галстук привезешь. Какой помоднее. Доверяю твоему вкусу. Ну, успокоилась немного? Я тебе скажу, что из-за мужчин вообще не стоит расстраиваться. – Едва затушив предыдущую сигарету, он зажег следующую. Юлия старалась дышать по возможности неглубоко.

– Как дочка-то поживает? – спросил шеф, отгоняя дым от лица широкой короткопалой ладонью.

– Нормально. У нее своя жизнь. Вспоминает обо мне, когда деньги нужны или косметика. Для нее сейчас друзья важнее всего. Думает, что это – самое главное в жизни. Хотя я сейчас плохой советчик. Сама ничего не понимаю. Так, живу сплошными эмоциями. Эмоционирую, так сказать, по каждому поводу. – Она повернула голову к окну, демонстрируя свой безупречный профиль.

– А для чего же еще жить, если не для эмоций, Юленька, дорогая. Это единственное, что хоть чего-то стоит. Все остальное вообще не имеет никакого смысла. Вот увидишь.

За окном падал снег. Началась зима, а она не заметила. Странная грустная женщина была не очень наблюдательной.

Юлия, Егор. Декабрь. White tie

Отправитель:

957 12 21

7 декабря 05.06

«Сынок, когда ты проснешься, я уже буду в самолете. Будь умным. Слушайся Таисию Львовну. Звони!»

Отправитель:

957 12 21

7 декабря 05.07

«Пашка, все, встречай в аэропорту! Егор».

Отправитель:

957 55 57

7 декабря 07.00

«Танюша, до встречи через неделю! Год заканчивается, и я эгоистично рада. Верю пока что в такие старые, старые штуки, как новый месяц, новый день, новая жизнь и так далее. Еще бы немного счастья на самом деле».

Вылет был ранним. Юлия проснулась с предчувствием того, что с ней должно произойти что-то очень хорошее. С ней, странной грустной женщиной, в которую она превратилась. Ко всему прочему, сегодня было седьмое число. Когда ты с легкостью встаешь с утра, наблюдая за своим отражением в зеркале, и понимаешь: все, что ты делаешь, делаешь правильно. Есть не хотелось. Она сварила кофе. По старой привычке не любила пользоваться кофе-машиной и варила кофе в небольшой джезве. Так он получался более ароматным и крепким. Нарезала лимон и опустила ломтик в чашку. Уже год Юлия пила кофе без сахара. Сначала было невкусно, но постепенно она привыкла и полюбила этот терпкий вкус.

Заказала такси. Своего черного котенка, получившего имя Моцарт, бережно отдала на передержку соседке – дочь часто задерживалась по вечерам и не была идеальной хозяйкой. Не забыла присовокупить корзину кошачьего корма. С собой взяла небольшую сумку – платье «на всякий случай», книга Гессе и компактного размера ноутбук – подарок редакции на день рождения. Он стал ее неразлучным спутником и верным другом, хранящим самые сокровенные мысли. С ним она могла быть откровенной, зная, что он не предаст. Посмотрела еще раз оценивающим взглядом на свое отражение в зеркале и аккуратно прикрыла дверь.

Таксист оказался на редкость общительным и всю дорогу рассказывал Юлии анекдоты. Она слушала и смеялась, запрокидывая назад голову. Теперь странная грустная женщина удивленно смотрела на нее со стороны. Анекдоты казались Юлии удачными, а таксист – симпатичным и милым.

Регистрацию прошла быстро. Ожидая приглашения на посадку, открыла ноутбук и начала бодро стучать по клавишам.

«“Временное постоянство” – по-моему, неплохое название. Действительно, очень часто то, что мы считаем временным, становится самым что ни на есть постоянным и стабильным», – роились в голове мысли. Настроение было бодрым, даже каким-то лихим.

– Юлия, – вдруг произнес кто-то рядом.

Она вздрогнула. Подняла взгляд. На нее смотрел крепкий мужчина в кожаной куртке, без головного убора и в высоких ботинках.

– Мы знакомы? – удивилась она.

– Нннемного, – казалось, мужчина волнуется. – Я как-то вас на машине… до дома подвозил. Меня зовут Егор.

– О-о-о, – Юлия смутилась, запылали щеки. – О, Егор, простите. Конечно, я вас помню. Вы оказались столь любезны, что спасли меня! Благодарю вас!

– Не стоит, – Егор улыбнулся, – мне это было приятно, уверяю вас! Жаль, не представилось случая спасти вас еще…

– А что, нужен какой-то особенный случай? – Юлии стало вдруг весело.

– Нну, вроде бы да. – Егор выглядел растерянным.

– Нет, – Юлия смеялась, – прекрасные дамы ведь тем и хороши, что их можно спасать в любую минуту.

– Буду знать! – Егор тоже смеялся.

– Куда вы направляетесь, кстати?

– Лечу в Париж на выставку. Заодно хочу пройтись по Елисейским Полям. Давно там не бывал.

– И я в Париж, по работе, – сказала Юлия.

– Значит, полетим вместе. И я этому очень рад, правда.

Юлия улыбнулась.

Место в самолете было у окна. Она забросила сумку и отключила телефон. Закрыла глаза. Привычно окунулась в печаль. Вернулась странная грустная женщина. Пристыдила Юлию за неуместное веселье.

– Юлия, – Егор стоял в проходе, в руках у него был узкий конверт золотистого цвета, – а что вы делаете завтра вечером? Только не говорите, что будете читать.

– А почему бы нет? – заинтересовалась Юлия. – Буду читать по-французски. Оноре де Бальзак, Ги де Мопассан.

Егор улыбнулся.

– А вы хотите мне предложить сходить вместе в «Лидо» или «Мулен Руж»?

– Вы удивитесь, но у меня есть более интересное предложение…

В это время стюардесса попросила отключить все электронные приборы. Юлия достала свой мобильник, хотела убедиться, что он выключен.

– Завтра в Гранд Опера будет великолепный прием в поддержку молодых оперных дарований, – продолжал Егор. – Моя фирма случайно является партнером с российской стороны. Кстати, есть очень талантливые ребята.

Юлия вскрыла конверт. На колени ей выпало красиво оформленное приглашение, будто бы сделанное вручную: на искусно состаренном гладком картоне силуэт знаменитого здания, вырезанный из искрящегося тонкого стекла. Внутри значилось: Black tie (Cravate noire). Наличие такого кода означало для мужчин обязательный черный галстук-бабочку, строгий вечерний костюм, смокинг. Для женщин – вечернее платье в пол, чулки, туфли на каблуке, вечерняя сумочка, настоящие драгоценности. Допустимо коктейльное платье до колена. Помимо указаний на форму одежды, Юлия обнаружила на карточке другой условный знак, не менее важный: S.t., что означало без опозданий.

– Без опозданий, – произнесла она вслух.

– Ну что? – Егор явно волновался. На его рельефных скулах вспыхнули два ярко-красных пятна.

– Посмотрим, – Юлия сощурила глаза, – отыщу ли я в багаже перчатки и веер.

– Узнаю цитату, – Егор внимательно посмотрел на нее, – мы с вами в детстве читали одинаковые книжки. И слушали одинаковые пластинки.

– Всегда могу вычислить своих ровесников – это люди, мрачно готовые ко всему, – ответила Юлия уже серьезно. – Не радостный и созидательный настрой на перемены, свойственный уроженцам восьмидесятых, не потребность в свободе и желание бороться за свои права, характерные для шестидесятников, а простое и хмурое принятие реальности.

– Вы правы, – согласился Егор, – но я скорее буду шестидесятником по вашей терминологии. Потребность в свободе, вы сказали?

– Да. Мы, рожденные в середине семидесятых годов, не были шпионами в своей стране, не перепечатывали под копирку Бродского, о процессе Синявского и Даниэля узнали спустя годы; наша юная жизнь не была борьбой против режима, с режимом поборолись до нас – пожалуйста, программа «Взгляд» по вечерам, смелые журналисты, навсегда меняя представления о телевидении, говорят о таком, что и представить было невозможно. Герои нации, я и сейчас их помню: Листьев, Любимов, Политковский… Я именно в то время и захотела стать журналисткой.

– Вы молодец, – Егор не отводил взгляда, – всего добились.

– Оставьте, – Юлия побарабанила пальцами по подлокотнику кресла, – даже не знаю, что это я разболталась. Вы прекрасный слушатель!

– Спасибо.

– Но я сейчас закончу. Родись такие, как я, десятилетием раньше, чувствовали бы победу: я делал, что мог, удары моих пальцев по клавишам пишущей машинки разбудили Герцена и так далее. Ощущали бы себя причастными, и гордились бы, и видели ясно свое место и дальнейший путь. Но мы родились десятью годами позже, отстояли в октябрятском карауле перед портретом старого мертвого Брежнева, пионерами встретили бодрого Горбачева и уже вне политических фракций наблюдали, как наша страна делалась ничьей.

– Но умение выживать свойственно нам одинаково. По-моему.

– Да, – Юля повернула к нему взволнованное, порозовевшее лицо. Если бы она могла видеть себя со стороны, то с удивлением обнаружила бы молодую и стильную даму, блестящую собеседницу и редкостную красавицу. Грустная странная женщина осталась за бортом авиалайнера, где-то между Пулково и Орли. Хорошо, что рейс выполнялся без опозданий. S.t.

Пользуясь отсутствием пассажира на соседнем кресле, Егор разместился рядом, и они продолжили диалог, попеременно глядя то друг на друга, то в одну и ту же сторону.

Отправитель:

932 18 18

15 декабря 10.23

«Я все решил. Теперь я точно знаю – хотя какая глупость, я знал это и раньше. Я хочу быть с тобой. И еще. Я хочу с тобой состариться…»

Сообщение не доставлено.