Дуб тоже может обидеться. Книга 2.

101

Отступление 36. Реальна история.

Главное политическое управление РККА (7-ое управление). Аналитическая записка старшего лейтенанта Амбросимова В.П. [выдержка].

«... В начале июня — сентябре 1941 г. в передовых частях группы армией «Центр» немецкое командование распространило брошюру под названием «Почему мы начали войну со Сталиным».

… Брошюра написана доступным языком, рассчитанным на обычного солдата. Здесь приведены множество примеров, иллюстраций, носящих карикатурный характер...

В брошюре особо отмечались следующие вещи, которые должны быть усвоены солдатами: во-первых, Советский Союз в финскую кампанию показал себя слабым в военном отношении государственным образованием (приводятся фотографии с замерзшими красноармейцами, захваченной белофинами техникой, пленным комсоставом); во-вторых, советская оборона рухнула от первого же удара немецких войск (приводились статистические данные о потерях советских войск в первые месяцы Великой Отечественной войны); советские солдаты являются слабым противников, так как плохо подготовлены и находятся на низшей ступени развития в расовом отношении...».

Отступление 37. Реальная история.

Речь рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Германской империи Йозефа Геббельса от 24 ноября 1941 г. во время выступления во Берлинском государственном театре [выдержка].

«... Поступь немецкого солдата уже прогремела по всей Европе и яростно звучит на Востоке. Наши доблестные солдаты уже видят верхушку сердца большевистской России — Кремля. Им осталось сделать всего один шаг и центр мирового еврейства будет повержен...

Но мы не должны оставаться в праздности и спокойствии. Пока там, на Востоке, германская армия опускает окровавленный меч на большевистского зверя, мы должны ежечасно и ежесекундно своим трудом доказывать, что германский народ и германская армия едины. Они единая плоть Великого рейха!

… Я спрашиваю каждого из вас, а что сделал ты, именно ты, чтобы помочь своему сыну, брату или отцу, который там, далеко на Востоке, замерзает в бесконечных снежных полях России. Я обращаюсь к вам немецкие женщины... Сидя в своих теплых домах, вы помните о наших замерзающих героях?».

Отступление 38. Реальная история.

Дневник изучении образца №15. Особый Московский клинический госпиталь.

«Представленный образец помимо пасоки (более 85%) (жидкость, вытекающая из надломленных или перерезанных стволов и веток березы под давлением корневого давления) содержит в своем составе: сахар (от 3 до 5%), эфирные масла (от 1 до 2%), сапонины (примерно 3%), витамины (около 1%), органические кислоты (10%), соли тяжелых металлов...

Часть ингредиентов распознать не удалось...

… Доза препарата, превышающая 100 млг. и введенная перально, у человека вызывает приступы яростной агрессии. Активная фаза действия препарата наступает через 4 — 5 минут после его принятия... Тело начинает сотрясать ярко выраженная дрожь, по своим проявлениям близко напоминающая озноб при инфекционных заболеваниях. Наблюдается активное потоотделение в районе спины, шеи, паховых областей... Пациент начинает воспринимать в качестве угрозы любой движущийся объект — другого человека, животное, мячик и т. д.

… После применения препарата в 7 случаях из 10 наступает временная амнезия. Пациент не помнит ничего из того, что с ним происходило в течение срока действия препарата.

В качестве выраженных негативных последствий после применения препарата отмечаются...

Применительно к использованию препарата в боевых условиях, следует иметь в виду следующие вещи:

— необходимо строго соблюдать дозировку препарата, которая определяется строго индивидуально в зависимости от физиологических параметров кандидата;

— требуется высокая психическая устойчивость кандидата, который применяет препарат...».

Отступление 39. Реальная история.

14 марта 1942 г. Территория оккупированной Белоруссии. Где-то на востоке в ста километрах от Бреста.

Человек в потрепанной и засаленной фуфайке неопределенного цвета стоял у дерева. Его спина была плотно прижата к стволу березы, а голова с едва держащейся на ней шапке была задрана высоко вверх — в небо, словно там было что-то такое, что ему хотелось непременно увидеть.

— Весна-а-а-а..., — он протяжно выдохнул, наблюдая за плывущими в небе облаками. — Долго же мы тебя ждали!

Ставший уже привычным немецкий карабин медленно сполз из его разжимающейся ладони на снег.

— Хорошо-то как! — глубоко вздохнул партизан, продолжая прижиматься к дереву. — Хорошо..., — он закрыл глаза и снова вздохнул холодный воздух. — Хорошо, — из под плотно прижатых век выступили слезы, которые осторожно скатились по обветренной кож к подбородку.

Сергей открыл глаза и резко отпрянул от березы — что-то чужеродное послышалось в весенней дыхании леса. Карабин вновь оказался в его руках, а сама фигура сместилась немного вперед.

— Кто же это у нас тут бродит? — тихо шептал он, всматриваясь в сторону, от куда слышался хруст снега. — Немцы вроде уже давно не ходоки...

Хруст вдруг послушался с другой стороны! На этот раз было что-то новое. «Это не снег! — присел на корточки Сергей, поворачиваясь в сторону шума. — Словно деревья кто-то дерет. Странно!». Затем раздалось неприятное скрипение!

— Черт меня дери! — пробормотал он, быстро оглядываясь по сторонам. — Что же это такое?

Метрах в тридцати от него неожиданно просел снег. Огромный сугроб, который намело за снежную зиму на месте глубокого оврага, на глазах стал проседать... В самой высокой его части сначала появилось небольшое углубление, которое быстро начало разрастаться.

— Ха-ха-ха! — вдруг ему стало смешно от возникшей в его голове мысли. — Что же это я эдакий блазень?! — он расстегнул ворот гимнастерки, ставший почему-то тесным и неудобным. — Лес-то просыпается...

Словно в ответ на его слова рядом с ним хрустнуло очередное дерево. В какой-то момент Сергею показалось, что это он сам медленно и осторожно просыпается от долгой и глубокой дремы. Его затекшее после сна тело также с трудом потягивается, суставы с хрустом сгибаются... Хочется снова закрыть глаза и провалится в глубокий сон, в котором его никто не будет беспокоить.

— Просыпается! — уже уверенно шепчет он, с восторгом оглядывая стоявшие вокруг него березы. — Просыпается, — улыбаясь, твердил он снова и снова.

Его переполняла дикая радость. «Дождались! Дождались! — ладони нежно поглаживали шершавую черно-белую кору березы. — Наконец-то, Андрей проснулся. Три месяца, целых три месяца мы торчали как кроты под землей и ни черта не делали».

Отступление 40. Реальная история.

Закрытое административное территориальное объединение №3. Усть-Уйский район Курганской области (ЗАТО №3). 8 декабря 1941 г.

… Степан Серебряков с трудом слез с заднего сидения мотоцикла. Продрогшее за почти часовой путь тело категорически не желало двигаться. Под действием довольно крепкого мороза одежда стала похода на средневековый панцирь, а сам молодой лейтенант-комсомолец — на монгола — завоевателя.

— В какую же это дуры меня занесло? — пробормотал он онемевшими губами, поправляя огромную мохнатую шапку. — Вот ведь б...! Все на фронте, а ты хрен знает где?!

— Зачем же так говорить, молодой человек?! — укоризненно пробасил подошедший сзади человек, которого сопровождало несколько бойцов в огромных овчинных тулупах. — Работа в тылу не менее важна и почетна, чем защита нашей Родины на полях сражений. И это не просто слова, а наша с вами действительность.

Это был настоящий человек-гора, массивность которого еще более усиливал толстый полушубок. На поднятом к верху воротнике застыл кристально белый иней, придававший ему сходство со сказочным дедом-морозом.

— Серебряков Степан Викторович?! — полувопросительно, полуутвердительно проговорил один из его сопровождающих, цепко оглядывая фигуру лейтенанта. — Предъявите документы?

Опешивший командир с трудом открыл задубевший на морозе и карман и вытащил предписание, согласно которому младший лейтенант Красной Армии Серебярков Степан Викторович направлялся в распоряжение комитета комсомола Усть-Уйского района. Кстати сказать, предписание самому Степану совершенно ничего не говорило. Когда его выдернули с передовой и приказали явиться в штаб полка, где предъявили данный документ, вообще, было много странных разговоров и не менее странных взглядов. Один такой пронзительный взгляд, приправленный изрядной долей подозрительности, на него бросил даже см особист. Тогда комполка ему сказал лишь одно: «Сам ничего толком не знаю... Из штаба пришла бумага. С дивизии забирают двух человек. Написано, что в целях укрепления кадров комсомольской организации какого-то района где-то у черта на куличках. Может курсы какие... Давай, не чихай, младшой!».

Судя по отсутствию удивления, Степан был здесь не первым, кого так встречали.

— Товарищ младший лейтенант, возьмите ваши документы, — второй боец чуть отступил в сторону, пропуская вперед человека-гору, который все это время заинтересованно наблюдал за Степаном. — Все в порядке.

— Ну вот и хорошо! — удовлетворенно проговорил он. — С прибытием вас, молодой человек, в ЗАТО №3. Меня зовут Макаров Амбросий Викентьевич. Это все мое хозяйство, по которому я вас сейчас и проведу... Да, помню, помню, Егор! — вдруг недовольно бросил он в сторону что-то негромко сказавшего бойца. — Вот что Степан, надеюсь можно вас так называть. Не смотря на то что у нас тут глубокий тыл, но порядок и дисциплина тем не менее военная. Поэтому попрошу вас внимательно выслушать и запомнить все, что я сейчас вам передам... Вон посмотрите туда! — его рука махнула в сторону едва различимых в декабрьской вьюге домов. — Это наш с вами дом — Караавел по казахски или Черное село по русски. В селе есть особые зоны, в которые без специального пропуска проходить запрещено. Имейте ввиду охрана имеет приказ открывать огонь на поражение... Ибо, ибо был прецеденты, — последнее он сказал гораздо тише, чем остальную речь. — Вы, Степан, в настоящее время имеете право находиться в жилой зоне — это непосредственно само село и в сельскохозяйственной — это МТС и животноводческий комплекс. Вон он там на холме... Вы меня понимаете?!

— Амбросий … э-э-э Викентьевич, — несколько нерешительно начал лейтенант. — В общем-то понятно... Пропуска, особый режим. С этим все ясно! Вы лучше мне вот что скажите, а я то вам зачем понадобился? Я же в сельском хозяйстве же ни смыслю ничего! А свиней вообще видел только на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Я же разведчик, понимаете, ... разведчик. Амбросий Викентьевич, может похлопочите? — он действительно ничего не понимал во всей этой истории и всей душой стремился обратно. — Там я нужнее! Я же фашистов бить хочу...

— Вы мне это бросьте, Степан! — внезапно остановился тот и строго посмотрел на него. — В сюда направлены по рекомендации комитета комсомола как инициативный и ответственный товарищ. В вашей ненависти к врагу никто и не сомневайтесь! — он крепко сжал его за рукав и потянул за собой в сторону села. — Вы сюда отнюдь не отдых приехали! Здесь тоже фронт! Настоящий фронт, где мы тоже сражаемся с врагом. И вы поверьте мне, он не менее страшный, а может даже и более страшный, чем фашизм. Это голод!

Он едва поспевал за буквально летевшим по натоптанной тропинке Макаровым. За несколько минут они преодолели с десяток метров, которые их отделяли от первого дома. Возле него Степан сразу же наткнулся на странное здесь сооружение — невысокий массивный сруб с узкими окнами, больше напоминавшими бойницу. «Не уж-то дот?! — ахнул он, замечая шевеление черного ствола в одной из бойниц. — Вот тебе и деревенька!».

— Вы, Степан, городской ведь?! — продолжал хозяин, не обращая внимание на замешкавшегося гостя. — Знаете что такое голод?! Не знаете? — он на какое-то мгновение остановился и встретился с глазами лейтенанта. — Точно! Взгляд у вас другой... У человека, который по настоящему голодал, взгляд меняется. Голод это страшный противник! Он может поставить на колени даже сильного духом человека, а о слабом, уж и говорить нечего... Что хмыкаете? Когда забываешь вкус хлеба, а из еды на столе только лебеда, кора, почки и вода, и твои дети уже перестают ходить и говорить... И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем!

Они подошли к длиной избе, в окна которой горел свет.

— Товарищи, привел вам нового члена наше команды! — в длинной, метров на десять, комнате располагались человек пятнадцать, что-то шумно обсуждавшие за столом до их прихода. — Это Степан Викторович Серебряков. Он будет работать в паре с тобой, Алексей! Ладно, знакомьтесь, присматривайтесь.

Через пару часов, когда у него вызнали все последние новости и поделились некоторыми своими, Степан подсел к тому самому Алексею, о котором он слышал.

— Садись, — коренастый, черноволосый парень оторвался от тетради, в которую что-то записывал. — Знаю, что ты хочешь спросить. У тебя вон на лице все написано! Чем мы тут занимаемся, так ведь?! — он рассмеялся, увидев как удивился лейтенант. — Ничего, все мы через это прошли... Завтра тебя введут в курс дела, но, пару слов, думаю, рассказать тебе можно... Наша главная задача здесь, это внедрение в сельское хозяйство передовых методов работы. Не хмурься, заранее... Я говорю не про трактора и сеялки! Тут Степа, совсем другой масштаб! — парень прислонился спиной к бревенчатой спине и серьезно посмотрел на своего будущего напарника. — Как говорит Гром... э-э-э наш директор — Амбросий Викентьевич … космический масштаб!

Эти слова, странные, волнующие, обещающие что-то чудесное и сказочное, в тот миг и в то время воспринимались совершенно по-особому. Тогдашние девчонки и мальчишки, парни и девушки жили в атмосфере подвига, свершения, преодоления Природы, себя и всего мира. Каждый (многие — примечание автора) чувствовал свою сопричастность к гигантским и подчас немыслимым ранее проектам — огромные электростанции, циклопические оросительные каналы, возникающие из ниоткуда махин заводов и дорог... Словом это была эпоха, в которой наука и техника была новым богом, давшим в руки человеку настоящую преобразовательную Силу.

Степан слушал и напряженно вспоминал где-то на периферии своего сознания что-то похожее на то, что говорил сидевший напротив него парень.

— Мы уже провели некоторые опыты... И, Степан, это немыслимо! — тот не мог сдержать восторженного восклицания (он тоже прибыл в ЗАТО №3 не так давно и приобщение к некоторым новым сельскохозяйственным технология у него до сих пор вызывали восторг). — Ты, только представь себе... Пшеница ростом с хорошего коня — под два с чем-то метра! (еще каких-то семь — восемь столетий назад такая высота колосьев пшеницы ни у кого из крестьян, населявших эти земли, не вызывала ни какого удивления. В одной из древнерусских летописей описывается один удивительный случай. Два соперничавших друг с другом русских князя с конными дружинами въехали с разных сторон в пшеничное поле и мирно разъехались, так как не смогли встретиться)...

Глаза лейтенанта на какое-то мгновение ушли в сторону от собеседника и сразу же застыли. Недалеко от огромной печки, пышущей теплом, стояла мощная кадушка с деревцем. «О, черт! — выдохнул Степан, уже совершенно не слушая, что ему рассказывают. — Это... что? Яблоки?!». Он рывком встал лавки и словно во сне пошел через все помещение в сторону печки. «Точно, яблоки! — с каждым сделанным шагом он начинал все более ясно видеть то, чего в принципе в это время года быть не может. — Растущие яблоки! — невысокое стройное дерево, верхушка которого попирала низкий потолок, было усыпано небольшими, с кулачок ребенка, красноватыми яблоками».

— Ну, вот и сам увидел, чем мы тут занимаемся, — усмехнувшись, проговорил Алексей, который все это время шел рядом с ним. — Это обыкновенная позднеосенняя жигулевская яблоня, выведенная профессором С. П. Кедриным на Самарской опытной станции по садоводству. Ее яблоки отличаются прекрасным вкусом и отменно хранятся...

Степан подошел практически вплотную к дереву. Небольшие листочки практически касались его лица, а аромат висевших в нескольких сантиметрах яблок сводил с ума и будил воспоминания из детства. Он вытянул руку вперед, не замечая, что его узловатые пальцы чуть подрагивали от волнения. Они осторожно, едва ощутимо, коснулись блестящей поверхности плода и только тогда, лейтенант понял, что его никто не разыгрывал!

102

Отступление 41. Реальная история.

Телефонограмма от 4 января 1942 г. направленная в особые отделы фронтов.

«Принять меры к поиску и задержанию Завалова Карла Генриховича. По профессии врач. Этнический русский. Приметы: рост выше среднего (от 180 до 190 см.), лицо крупное продолговатое, нос большой прямой, носит очки... С собой постоянно носит кожаный портфель темного цвета документами, обладающими особой государственной ценностью.

При задержании запрещается применение особых мер. С задержанным запрещается разговаривать...».

Отступление 42. Возможное будущее.

Инструкция по применению объединенной специальной аптечки ОСА-62.

«Объединенная специальная аптечка (ОСА-62) разработана как штатное средство медицинской помощи для специальных воинских подразделений СССР. Принята на снабжение закрытым Постановлением Президиума ЦИК СССР №182 от 16.08.62 г.

Комплектация объединенной специальной аптечки ОСА-62:

— Противобактериальное средство № 1 — 1 продолговатый пенал прозрачного цвета в составе 10 таблеток;

— Противобактериальное средство № 2 — 2 пенала без окраски с квадратными корпусами на 5 таблеток каждый;

— Противорвотное средство — 1 пенал голубого цвета на 6 таблеток;

— Радиозащитное средство № 1 — 2 пенала малинового цвета на 6 таблеток каждый;

— Радиозащитное средство № 2 — 1 пенал белого цвета на 10 таблеток; ...

— Специальный препарат №1 — 2 ампулы с красной маркировкой;

— Специальный препарат №2 — 10 ампул с синей маркировкой...

Самостоятельно при наличии показаний применяют следующие лекарственные средства: средство при отравлении фосфорными отравляющими веществами — при первых признаках поражения; противоболевое средство — при травмах и ожогах, сопровождающихся сильными болями; противобактериальное средство — при ранениях и ожогах; противорвотное средство — при появлении тошноты, вызванной воздействием ионизирующих излучений, а также контузиями и другими факторами.

Только по команде (указанию) командира применяют: специальный препарат №1 — при получении военнослужащим ранения, лечение (купирование очага поражения) которого затруднено или невозможно; специальный препарат №2 — перед длительной физической или психологической нагрузкой...».

Отступление 43. Реальная история.

18 июня 1946 г. Ленинград. Кабинет главного редактора газеты... Пожилой мужчина бездумно смотрел прямо перед собой. Его длинные пальцы с искалеченными артрозом суставами теребили треснутое пенсне. На столе, за которым он сидел, лежали несколько смятых тетрадных листков, исписанных корявым почерком.

«... 28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.00 утра 1941 года.

Бабушка умерла 15 января в 3 часа 1942 г.

Лека умер 27 января в 5 часов утра. 1942 г.

28 января 1942 г. приходил дядя Коля. От мамы передал хлебушка.

29 января 1942 г. мама опять осталась на работе. Так сказал дядя Коля.

30 января 1942 г. Дядя Коля опять приходил. Говорит мама скоро придет. А мама умерла... Я знаю... Осталась одна Таня».

________________________________________________________________

Январь 1942 г. Осажденный Ленинград.

— Город умирает..., — прошептал высокий мужчина, прижимаясь к оконному стеклу на лестничной площадки. — Боже мой, как же человек такое может творить? — широкой, занесенной сугробами улице, пробирались редкие сгорбленные фигурки. — Что же ты за тварь такая? Человек? — Карл Генрихович Завалов говорил еле слышно; он все еще никак не мог отдышаться после двух пролетов лестницы. — Собственными руками, своими собственными руками..., — еще недавно полноватый, довольно молодой врач сейчас выглядел древним старцем; его землистое, изрезанное морщинами, лицо пугало своей застывшей маской. — Мы уничтожаем все, к чему только прикасаемся, — он осторожно поставил ногу на первую ступеньку, потом ухватился обеими руками за массивные перила и медленно подтянулся вперед. — Мы же словно саранча..., — дальше он одолел еще несколько ступеней и вот до двери с заветным номеров 7 осталось всего лишь несколько шагов. — Саранча, — дрожащей рукой он стукнул несколько раз в дверь и негромко позвал. — Таня, ты здесь?! Я от мамы твоей пришел...

Через несколько минут за дверью послышалось шарканье. Казалось, пожилая старушка, тяжело перебирая большими мягкими тапочками, медленно подходит к двери. Скрипнули петли и из полумрака показалось исхудавшее детское лицо. Огромные глаза, в которых не было ни единой слезинки, смотрели на врача.

— Таня... Вот мама тебе просила передать, — он осторожно вытащил из кармана пальто небольшой, с детскую ладошку, сверток, обернутый чистой тканью. — Он говорит, Танюше моей передай, а то я снова на работе задержусь..., — он говорил и сам же понимал, что ему ни капли не верят. — Возьми, — детские глаза смотрели так по-взрослому, что хотелось развернуться и бежать прочь отсюда.

— Спасибо, дядя Коля, — пропищала она едва слышно, протягивая бледные пальцы к свертку. — Спасибо...

Завалов хотел сказать что-то еще, но в сердце так защемило, что он молча повернулся и пошел к своей двери. Его квартира была на этой же площадке, поэтому далеко идти не пришлось.

— Вот я и дома, — в квартире ни кого не было, и разговаривал он больше сам с собой лишь для того, чтобы окончательно не сойти с ума. — Дома..., — Карл прошел на маленькую кухоньку, где была установлена небольшая печурка. — Все-таки холодно, — массивные ледяные узоры выступили на внутренней стороне еще не разбитого стекла. — Как же писать?

Его взгляд упал на стол, где лежала большая пачка исписанных желтых листков и несколько больших картонных конвертов.

— Видно, все-таки придется тебя разломать, — он с сожалением посмотрел на последний оставшийся стул из гнутого дерева. — … Иначе не допишу...

Он подвинул к себе листок, над которым трудился весь вчерашний вечер, и стал вновь перечитывать расплывающиеся буквы. «... Впервые введенный венгерским инженером Карлом Эреки в научный оборот термин «биотехнология» представляется невозможным использовать для описания сути анализируемых явлений и процессов. Причиной этого является не моя прихоть как исследователя или моя научная некомпетентность, а объективные обстоятельства — принципиальное различие самого предмета изучения. Венгерский ученый в своей работе «Основные принципы биотехнологии» рассматривает использование микроорганизмов и их ферментов, прежде всего, в промышленном производстве, то есть в неживой материи. Это и биологический катализ, как способ получения сахара из сахарной свеклы, и диастаз для осахаривания растительных отходов и т. д. В нашем же случае мы имеем дело с совершенно иным подходом! Микроорганизмы и их ферменты применяются для коррекции физических недостатков, повреждений живого организ...».

Дописывая слово, перо заскользило по бумаге. «Снова чернила замерзли, — промелькнуло у него в голове. — А писать надо, иначе не успею сделать даже минимум...». Завалов поднес пальцы ко рту и подул на них, но обессиленный и простуженный организм уже мало чем мог помочь.

— Надо писать, надо обязательно дописать..., — вдруг его взгляд упал на один из картонных конвертов и он охнул. — Черт, письмо! Я же совсем забыл про него!

После многократных и энергичных усилий чернила все же оттаяли и он смог начать писать письмо.

«... Дорогой Иосиф Виссарионович! Я, Завалов Карл Генрихович, как настоящий ленинградец и коммунист, не могу оставаться в стороне в тот момент, когда мой родной город отчаянно борется с немецко-фашистскими захватчиками. Я понимаю, что поступил как безрассудный юнец, сбежав из Москвы, но я не мог поступить иначе... Я, прежде всего, врач, который должен спасать жизни людей и только потом ученый, расширяющий горизонты науки!

Я подготовил некоторые материалы по тому вопросу, над которым работал в Москве, и выслал их по почте на ваше имя.

Карл Генрихович Завалов из сражающегося и не сдающегося Ленинграда!».

Его пальца с трудом вывели адрес на лицевой стороне конверта, после чего он с облегчением откинулся на спинку кровати.

— Ну и вот, пол дела сделано, — письмо он оставит на самом видном месте, так что мимо него не пройдут. — Осталось еще немного...

Как врач, пусть и инфекционист, Карл прекрасно понимал, что его истощенный от голода организм протянет совсем немного времени. Вот уже почти неделю он отдавал свой паек девчушке из соседней квартиры, говоря при этом, что хлеб присылает ей мама.

— Думаю, меня еще хватит на несколько суток, — пробормотал он, пытаясь разобрать час, который показывали стрелки часов. — Несколько суток она еще поживет..., — его пальцы судорожно сжались, словно искали чье-то горло, чтобы вцепиться в него со всей силы и сжимать — сжимать — сжимать …

Следующие несколько часов, оставшиеся до быстро опускающейся на улицы города темноты, он размышлял и писал, писал и размышлял. Его мозг, в результате продолжительного голодания и сильного стресса, буквально свалился в какое-то странное состояние. Это было одновременно и полное отупение, когда чувства отключились один за другим, и полная концентрация, когда мысль ему казалась ярким освещающим все, даже самые темные закоулки мозга, лучом. На какое-то время, показавшееся ему мгновением, Завалов просто взорвался от переполнявшей его информации... «... В настоящее время человек находится на такой ступени развития, что потенциально способен сделать следующий эволюционный шаг. Он перестанет быть просто сознанием, заключенным в неизменную физическую оболочку, которая одновременно с защитой его от окружающей среды и ограничивает его! Человек сбросит с себя эти оковы бренного тела, эти материальные кандалы...».

Его сверкающие лихорадочным блеском глаза смотрели куда-то в окно, а сам он был далеко-далеко отсюда. Перед его взглядом вставали бескрайние лесные просторы, над которыми внимание скользило словно гигантская птица. Он то нырял в глубину крон деревьев, то, наоборот, взлетал высоко ввысь. «Человек может быть свободен, как птица! — эта мысль билась в его сознании с неимоверной силой. — Он станет по настоящему свободным!».

«... Не имеет значения как наши современники окрестят это научное направление — биоинженерией, или биоинженерной анатомией или еще как-то иначе! ... Широкое применение этих принципов в хирургии (трансплантологии) — взращивание дублирующих человеческих органов, вживление новых, более совершенных биоструктур в человеческое тело; в физиологии — открытие в человеке с помощью бактерий новых навыков и умений, перестройка всей внутренней среды организма на качественно новой основе, овладение методами непосредственного управления основными физиологическими процессами человеческого организма и т. д.».

Он писал не отрываясь от стола. Под его перо ложились все новые и новые листы, которые с фантастической скоростью заполнялись мелким, почти, бисерным почерком врача. В какой-то момент ему даже показалось, что все эти мысли были не его, а кого-то другого.

«... Организм живого существа, не смотря на исключительную сложность и потрясающую сбалансированность, является не чем иным, как живым конструктором, который, как это ни странно звучит, состоит из более простых деталей. Вооружившись безграничными возможностями биоинженерии и терпением, мы в состоянии заменять отдельные органы любого живого существа, добиваясь таким образом, практически вечной жизни...».

Перо продолжало скользить по бумаге, оставляя за собой извилистый след, а врач видел перед собой удивительные картины. Людей, которые могли нырять без всякого ущерба для своей жизни на сто — двести и более метров под воду, которые запросто обходились без теплой одежде на Северном полюсе, которых не брали инфекционные заболевания, и многое и многое другое...

«... Лишь практика, бесчисленное количество научных экспериментов, годы кропотливой работы смогут вскрыть все возможности использования биоинженерии на благо и во имя человека. Однако, сейчас уже ясно, что: во-первых, это, действительно, реально и осуществимо; во-вторых, встает архиважная проблема — проблема морали! Человечество без всякого сомнения технологически готово взять в свои руки такой инструмент и скорее всего уже им активно пользуется, но готово ли оно в моральном плане взять на себя столь высокую моральную ответственность?!».

Наконец-то, листок был отодвинут в сторону и врач облегченно вздохнул.

— Вроде и закончил, — проговорил он, собирая листки в пачку и укладывая во второй конверт. — Теперь можно и посидеть...

103

Отступление 44. Возможное будущее.

19 августа 1971 г. Чебаркульский военный полигон.

С НП, расположенного на вершине одного из холмов, открывался прекрасный вид на приготовившуюся к броску технику. Десятки приземистых боевых машин буро-зеленой окраски с длинными хоботами стволов на расстоянии практически терялись и лишь отличное качество оптики позволяло рассмотреть все действо в подробностях.

— Ну, Филипыч, и чем твои нас сегодня порадуют? — повернулся к Маргелову пожилой генерал, протирая внутреннюю часть фуражки. — Вон, смотри, что Миша наготовил. Моща! Бронированный кулак! Хрен против него попрешь! — мощный бинокль снова приблизил скопление техники и пехоты.

Возле каждой из боевых машин застыли в ожидании небольшие подразделения условного противника, мгновенно готовые по сигналу занять свои места. Глаза генерала выцеливали напряженные фигуры, с ног до головы обвешанные оружием; подрагивающие в нетерпение машины.

— А? — не получая ответа, продолжал генерал. — И я, Филиппыч вот чего еще не пойму... Раньше, когда ты помоложе был, вопил, что десантники должны действовать только в глубоком тылу. Как сейчас помню..., — старик усмехнулся, видя как его молчаливый собеседник поджал губы. — Десантники не должны бросаться на удержание плацдармов, как обычные части. Их прерогатива высокомобильные операции в том месте, где они могут неожиданно для противника нанести сокрушительный вред. Кажется так вот! А, Филиппыч?!

Тот еще больше насупился, а потом вдруг рассмеялся и его смех оказался настолько естественным и заразным, что вслед за ним не удержался и его оппонент.

— Ничего! — отсмеявшись, проговорил Маргелов и одновременно очерчивая рукой скопившуюся к броску технику. — Мои не подведут, да и есть у меня кое-что для твоего Мишы в запасе. Орешек! — его ладонь свернулась в кулак, а потом также медленно превратилась в кукиш. — Мал он, да хрен его разгрызешь!

— Ну, ну..., — пробормотал генерал и посмотрев на адъютанта произнес. — Заводи, майор!

Через несколько минут левая часть полигона начала оживать. С нескольких километров пришедший в движение танковый батальон с приданной ему пехотой казался невиданным зверем, который очнулся после долгой спячки и сразу же увидел желанную добычу... Несколько разведывательных дозорных машин, бликуя оптикой, вырвались вперед. Их низкие тела с вступавшими массивными колесами быстро пересекли несколько небольших ручьев и через широкое поле бросились к широкой глади реки, за которой, по замыслу учений, и держали оборону десантники.

Хмыкая в нетерпение проверяющий генерал водил биноклем стараясь ни чего не упустить. Он то и дело переводил взгляд с наступавшего батальона на другой берег реки.

— Что-то твоих и не видать, Филиппыч?! Попрятались что-ли? — недоуменно спросил он. — Ты же говорил, что... Хотя подожди-ка... кажется есть один! — Длинный бинокль застыл в одном направлении. — Точно! Летеха, что-ли?

Генеральский бинокль безусловно был чудом техники, но даже он не мог передать всех нюансов происходящего на том берегу реки. На обрывистый берег действительно вышел лейтенант. До черна загорелый, в потертом обмундировании с закатанными рукавами. Несколько минут он напряженно всматривался в густые столбы пыли, которые поднимала в воздух двигавшаяся через поле техника. Потом его действия стали более любопытными... Он стащил с плеч рюкзак и еще раз осмотревшись развязал его.

Если бы генерал был ближе, то он несомненно стал бы свидетелем крайне странного зрелища, которое однако через какие-то несколько лет станет совершенно заурядным для советской армии.

— …, — громко выдал лейтенант, вытаскивая из нутра рюкзака горсть каких-то темных и осклизлых камешков. — Горсть какого-то говна! Вот привалило-то так и привалило! Я бы этого Остапчука всей его жирной харей самого в это дерьмо макнул..., — далее он сильно размахивался и бросал эту горсть в возле берега. — Сидит себе в окопе и массу давит! Боров сизокрылый! Наука недоделанная! Юбки значит бабам задирать он может,а испытывать Григорьев! — новое движение и еще одна порция черной массы полетела в другую сторону прибрежной полосы.

— Григорьев! — откуда-то из глубины раздался начальственный рык. — Хватит там рассусоливать! Близко они уже. Заканчивай! Остальные уже вернулись. Один ты копаешься! Что? — последнее видимо было ответом на то, что лейтенант выдал несколько громче чем следовало бы.

Чертыхаясь про себя офицер нашарил в мешке последнюю горсть и с ненавистью во взгляде забросил ее прямо возле берега в камыши.

— Приготовиться! — услышал он, едва свалился. — Танки пошли...

Многотонные машины перед водяной преградой на мгновения замирали, а потом резво бросались вперед. Грозные танки с выдвигавшимися в небо трубами погружались под воду, чтобы на вырваться на волю, но уже на той стороне.

— Давай, давай, — бормотал комбат, сидевший в головной машине. — Родимый, давай! — внутри было жарко и влажно, гремело железо и остро воняло потом. — Ходу! Ходу!

Металлические траки с легкостью переламывали мелкие ракушки, ржавые железки, мягкий донный ил.

— Ну!? — в голосе комбата гудела злость. — Мазута, какого лешего стоим? — танковый движок ревел так, что они с трудом слышали друг друга. — Дави на всю железку, черт тебя побери! — ногой он с силой двинул по шлемофону водителя. — …!

Вода бурлила, поднимая кучу ила со дна. Танковые гусеницы вновь и вновь взрывали вязкий ил, но мощная машина продолжала стоять. Её трясло, бросало из стороны в сторону, но держало на месте...

— Комбат, что … ш-ш-ш-ш ... ш-ш-ш-ш-ш … происходит? — рация еще недавно исправно дававшая связь, словно зажила своей жизнью. — Где... ш-ш-ш-ш-ш... коробочки? Комбат, дери тебя …?

— …! Еще и это! — командир от души приложился кулаком по рации, от чего та жалобно зазвенела. — Давай, назад! — Где-то внизу мелькнула потная и красная рожа водителя и танк дернуло в другую сторону.

— Течь, командир! — заревел третий член экипажа. — Прокладки выдавливает! Жми, Серега, утонем к …!

Небольшая едва появившаяся на нижнем люке капель на глазах превратилась сначала в слабый и неуверенный в себе ручеек, а потом превратилась в бурлящий поток.

… НП превратилось в бурлящий котел. Возле радиостанций метались адъютанты, проверяющие, наблюдатели всяких мастей. Кто-то непрерывно орал в микрофон и его раздраженный голос заполнял собой пространство.

— … Комбат, комбат, почему коробочки не выходят из воды? Что происходит? Прием! Комбат, комбат, ответь Дворцу! Ответь дворцу!

Из микрофона периодически доносилось что-то в ответ, но это не всегда напоминало связную речь.

— … Дворец... ш-ш-ш-ш-ш. Дворец, я комбат! Ш-ш-ш-ш-ш-ш! … Прибывает! … Ш-ш-ш-ш-ш! … открыть! Дворец!

— Черт с ним! — к радиостанции прорвался какой-то бородатый тип с лохматыми волосами. — Э-э-э-э! Комбат! Вылезай оттуда! Вылезай! Утоните там, к черту! Слышишь меня!

— Ш-ш-ш-ш-ш! — рация продолжала шипеть, не переставая ни на секунду. — Ш-ш-ш-ш-ш!

Маргелов невозмутимо прошел мимо всей этой орущей, мечущейся толпы и вскинув вверх руку с ракетницей, выстрелил в воздух. С шипением осветительная ракета взмыла вверх, оставляя за собой ярко-красный след. Через какие-то секунд обрывистый берег словно вскипел от многочисленных десантников, которые выскакивали из подлеска с надувными лодками на руках и бросались в воду.

Оторопелое командование удивленно наблюдало, как то в одном, то в другом месте вспухали огромные пузыри и на поверхность всплывали человеческие фигурки в темных комбинезонах...

Отступление 45. Реальная история.

1 июня 1942 г. Газета «Правда» №88.

«ПРИВЕТСТВИЕ ГРЕЧЕСКИХ ПАТРИОТОВ ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СНК ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ

… На имя Председателя СНК СССР тов. Сталина 30 марта, в день годовщины независимости Греции, поступили многочисленные приветствия. Приветствия прислали греческие колонии из Нью-Йорка, Бостона, Н. Орлеана, Портланда (США), Каира, Александрии (Египет), Кэйптауна, Иоганнесбурга (Южно-Африканский Союз), Буэнос-Айреса (Аргентина), Монреаля (Канада), Сант-Яго (Чили), Мехико (Мексика), Дамаска, Бейрута (Сирия), Бейра (Португальская Восточная Африка), капитаны, офицеры и матросы греческого торгового флота из Ливерпуля и другие. Приветствуя тов. Сталина и выражая свое восхищение героической борьбой Красной Армии, греческие патриоты высказывают уверенность в победе над общим врагом свободолюбивых народов — гитлеризмом. Греческий народ, пишут они, будет продолжать борьбу на стороне русского народа, пока не будет достигнута окончательная победа против Гитлера и его клики.

Генеральный секретарь объединенной коммунистической партии Греции Александр Димитракис заявил, что народ Греции не останется в стороне от той яростной борьбы, которую ведет советский народ с ненавистным врагом. Ежедневно сотни и сотни греческих добровольцев вливаются в формируемые Красные батальоны... Десятки известных греческих ученых заявили о своей готовности выехать в Советский Союз...».

________________________________________________________________________________

18 марта 1942 г. Кремль. Кабинет Верховного вновь покидала группа военных. Один за другим из-за двери появлялись знакомые фигуры — кашляющий Шапошников с выправкой потомственного воина, вытирающий на залысине пот Хрущев, Жуков с каменным лицом... Дверь закрылась, давая сигнал к началу еще одного совета — малого совета.

— Докладывайте, Георгий Максимилианович, — негромко произнес Сталин, положив перед собой белый листок. — Какие у нас результаты? — он внимательно смотрел на сразу пришедшего в волнение Маленкова.

Тот встал, теребя в руках пачку исписанных листов.

— Товарищ Сталин, несмотря на крайне ограниченное время и нехватку ресурсов, в течение которого работали вновь созданные ЗАТО, нам удалось добиться выдающихся успехов...

Отвыкший за последнее время от таких эпитетов Верховный резко вскинул голову и напряженно посмотрел на Маленкова, который от такой реакции вождя на мгновение прервался.

— … Товарищ Сталин, действительно, результаты просто удивительные! — невысокая фигура, еще секунду назад неуверенного в себе человека, преобразилась, словно в кабинете совершенно иной человек. — На территории страны в течение месяца было организовано 8 Закрытых административных территориальных объединений (ЗАТО), а еще через месяц они начали полноценно функционировать, — Маленков уже давно забыл о своих бумажках. — Вы только вдумайтесь, товарищ Сталин, начиная работать буквально на голом месте, в снегу и холоде, уже сейчас они выращивают вот это! Вот!

Маленков быстро подошел к стене, возле которой стояло несколько высоких картонных коробок, зачем-то укутанных плотной рогожей. Резким движением он скинул рогожу и по кабинету начал расплываться странный и несколько забытый аромат.

— Что это? — сидевший в кресле всесильный нарком немного привстал с места, хотя он уже догадался о том, что могло скрывать в себе содержимое.

— Товарищ Сталин, смотрите! — короткие пальцы Маленкова, собранные в своеобразную чашу, держали небольшие зеленые и пупырчатые огурцы, в самой середине которых затесалась небольшая еле красная помидора. — Овощи, товарищ Сталин... почти пять тон в неделю дает каждое ЗАТО! Огурцы, помидоры, репа, свекла... Через несколько дней продукты начнут поступать в больницы столицы, в конце месяца мы сможем обеспечить свежими овощами даже прифронтовые госпитали!

Трубка с изгрызенным мундштуком легла на зеленое сукно, а пропахшая табаком рука схватила помидор. Кожа ощутила приятную прохлады крепкого плода, скрывавшего восхитительную мякоть.

— Думаю, товарищ Маленков, мы не ошиблись поручая вам это безусловно сложное и важное для страны задание. За столь короткое время вам удалось очень неплохих результатов... Однако, нам представляется, что переданные вам материалы открывают для народного хозяйства гораздо большие возможности. Вам так не кажется? — едва успокоившийся докладчик, вновь побледнел. — Я уверен, Георгий Максимилианнович, вы пришли к нам не только с этим.

В устанавливавшейся тишине раздался глухой удар. Из разжавшихся пальцев Маленкова выпал небольшой огурец, который он не успел убрать со стола.

— … Конечно, товарищ Сталин, круглогодичное выращивание овощей — это всего лишь проба сил, — под пристальным взглядом вождя он немного сбивался и начинал запинаться. — В южных ЗАТО заканчивается подготовка к посеву зерновых. Первые опыты показали, что после обработки спецсредством живучесть семян выросла в десятки раз. Контрольные экземпляры в искуственно созданных условиях достигали в высоту двух метров, а соцветие включало до пятидесяти колосков..., — из второй коробки был вынут длинный колосок с огромным мохнатым концом. — По нашим расчетам урожай зерновых, подготовленных в соответствие с новыми расчетами, превысит в 30 — 40 раз средний уровень по стране, — нащупав во внутреннем кармане свернутый лист, Маленков продолжил. — Это только по предварительным расчетам. Однако даже сейчас можно утверждать, что в течение следующего года благодаря работе зерновых ЗАТО мы сможем практически полностью восполнить нехватку хлеба.

К концу речи Сталин что-то недовольно прогудел, не вынимая трубку из рта.

— Подождите, товарищ Маленков, — он взмахнул рукой в сторону карты. — Вы делаете очень ответственное заявление, — вождь встал в полоборота к нему. — Потеря плодородных земель Украины нанесла сильный, я бы даже сказал убийственный, удар по советской экономике. С обеспечением хлебом населения складывается просто катастрофическая ситуация... А вы говорите, что несколько недоделанных колхозов в Казахстане смогут заменить Украину? Мы так вас поняли, товарищ Маленков?

Даже невооруженным глазом было видно, что он недоволен столь скоропалительными заявлениями. Все это время Маленков судорожно дышал, не смея опустить глаза.

— Товарищ Сталин, по расчетам ученых..., — начал он, одновременно пытаясь ослабить тугой узел галстука. — … Урожайность зерновых культур может составить около 300 — 400 центнеров с гектара...

Сталин резко отвернулся от карты и подошел к небольшому столику, на котором лежали его записи. Отодвинув в сторону несколько пожелтевших папок он вытащил на свет лист, текст на котором был полон пометок синим карандашом.

— Значит, вы товарищ Маленков утверждаете, что ЗАТО Казахстана смогут дать около 400 центнеров зерна с гектара? — характерный акцент вновь ярко прорезался в его речи. — Такие заявления некоторые товарищи назвали бы очковтирательством или даже откровенно лживыми! — произносил это все он неторопливо, словно тщательно обдумывал. — 400 центнеров с гектара! А знаете, товарищ Маленков, какова была средняя урожайность зерновых в Советском Союзе в 1940 г.? — Маленков дернулся было рукой во внутренний карман, но рука не дойдя до него обессиленно упала. — Я зачитаю вам... Вот! Около 10 центнеров с одного гектара собирали советские колхозники в 1940 г. 10 центнеров! Не 100, 50 и даже не 30 центнеров, а 10...

В течение следующих нескольких минут Маленков услышал слова, которые могли означать что угодно — и отсроченный приговор, и еще один шанс...

— Идите товарищ Маленков. У вас есть время доказать нам свою правоту, — слова падали словно камни. — Идите, — вновь повторил Сталин, заметив, что Маленков продолжает стоять у стола.

Скованной походкой тот подошел к двери и вышел из кабинета.

— … Зачем ты его так Коба? — Сталин удивленно посмотрел на собеседника, которого вряд ли кто мог заподозрить в излишней мягкости к оппонентам. — Ты же тоже видел, что принес Смирнов... После этого, мне кажется, вырастить такой урожай будет детской шалостью.

Оба на несколько минут замолчали, вспоминая недавние события... «Бледное бесстрастное лицо капитана с широко раскрытыми глазами, которые с удивлением смотрели на толчками вытекающую из раны кровь... Застывшая с вытянутыми руками фигура начальника охраны, продолжавшего из пистолета целиться куда-то в центр кабинета... Медленно затягивающиеся края входного отверстия, конвульсии капитана с выходящей из рта пеной и, наконец, крошечная тупоносная пуля, вылезающая из тела...».

— Надо, Лавр, надо, — наконец, произнес Сталин. — Мы слишком рано расслабились. Немца едва отбросили от Москвы, а уже такие речи... Слышал, о чем эти сегодня говорили? — Берия после небольшой заминки кивнул головой. — Им бы только шашкой махать! Если бы не Шапошников эти конники наворотили тут дел... И таких много, Лавр! Не десять, де сто и даже не тысяча! Их много!

Нарком, сохраняя каменное выражение лица, смотрел и на Сталина, которого уже давно не видел таким... Трубка вынута, немного сгорбленная фигура, крупные морщины прорезали лоб. «Как же он постарел! — потрясенно думал Берия, прилагая жуткие усилия, чтобы его мысли не отразились на лице. — Вот тебе и стальной человек!».

— Ладно, Лавр, поскулили немного и хватит! — вдруг, Верховный встрепенулся и отошел от окна. — Нам с тобой еще многое надо обсудить! Вот посмотри, что мне пришло на почту! — на стол упал крупный конверт из плотной бумаги. — Завалов объявился. Да, да, тот самый! Этот... в Ленинград сбежал... Пишет, что не мог оставаться в стороне! Вот ведь...! — Берия быстро пробегал глазами листок за листком, откладывая прочитанное в сторону. — За ни уже вылетели. Прочитал? Понимаешь о чем он говорит?

Длинные вереницы слов, которые изредка перемешивались какими-то специфически терминами, через какое-то время начали сливаться в единую синею цепь. Это ощущение еще более усиливалось из-за крайне странного почерка — начало некоторых листков было написано крупным четким почерком с ярко выраженным наклоном налево, середина или конец других, наоборот, превращалось, в практически не читаемый ребус. Разноразмерные буквы начинали налезать друг на друга, где-то превращаясь в замысловатые закорючки и фигурки...

— С письмом уже поработали наши ученые, — продолжил Сталин, видя затруднение наркома. — По их мнению, Лавр, этот Завалов настоящий гений. Он пишет о таких вещах, что я вновь и вновь начинаю вспоминать учебы в семинарии..., — Сталин медленно шел вокруг стола, приближаясь к второй коробке. — Что, товарищ Берия, не ожидал, что даже товарищ Сталин иногда думает о Боге?! — тяжелый взгляд прищуренных глаз был направлен прямо на него. — Понимаешь, Лавр, этот полунемец пишет, что мы можем выращивать людей, — руки наркома, сжимавшие последний листок с более или менее понятным почерком, дрогнули. — Как цветы в горшке... Это конечно, похоже на бред, но эксперты говорят, что он описал все очень правдоподобно, — его взгляд на какие-то доли секунды погас, но потом вновь вспыхнул еще ярче прежнего. — Знаешь, Лавр, когда я впервые увидел, что нам может дать этот … Лес... я обрадовался. Меня поразили потрясающие возможности — лечение болезней, ран, огромные урожаю зерна. Это все было просто невероятным подарком нашей стране в такой час! Но сейчас... я начинаю думать, что лучше бы этого ничего не было.

— Почему Коба? — тихий голос заставил вздрогнуть уже самого вождя, неожиданно затолкнувшему на несколько минут. — Почему?

— Они же нас растопчут, — Сталин уже не говорил, он шептал. — Едва они узнают, что есть у нас, то Гитлер станет для них лучшим другом, братом, отцом... Понимаешь?! Нас раздавят, как таракана, которого загнали в угол! Может... забыть обо всем этом? Нет человека и нет проблемы...

Берия с силой провел по голове рукой, словно проверяя на месте ли она.

— Поздно, Коба, уже слишком поздно, — он буквально физически ощущал, как у собеседника схватывает сердце. — Среди привлеченного персонала уже давно распространяются многочисленные слухи о нашем объекте. Пока это все на уровне домыслов: кто-то что-то видел, где-то слышал... Болтают о жутких опытах, которые наркомат проводит над арестованными... Надо что-то делать. Это только начало. С каждым днем эти домыслы будут принимать все более фантастическую форму. Им всем нужно что-то скормить, пока мы не будем готовы...

— Опять про сочувствующих? — Сталин принял окончательно решение — идти до конца. — Маленков же съел и не поморщился. Остальные тоже поверят! Главное, как это все обставить.

— Подумаем, товарищ Сталин, — закивал головой Берия, видя что разговор становиться все более конкретным. — Организуем слив сведений через наших агентов. Подберем пару товарищей из сочувствующих... Наградим орденами, в «Правде» появятся несколько статей о бывших соотечественниках, которые изъявили желание помощь своей бывшей родине.

104

Отступление 47. Реальная история.

Особый московский клинический госпиталь. Возле черного хода, стоя на пронизывающем майском ветру, курило двое врачей. По мрачному каменному козырьку хлестали капли дождя, однако идти внутрь совсем не хотелось.

— Поганый день! — выдохнул клубы дыма один. — Хлещет с самого утра.

— Тьфу! — сплюнул второй. — Как с цепи сегодня все сорвались. Везут и везут..., — его рука, с зажатой сигаретой, дрожала.

— Слушал, опять второй блок перекрыли? — вдруг оживился первый. — Третий раз за месяц! Пускают только по пропускам. Хрен пойми! Места и так мало!

— Слышал, — равнодушным тоном протянул второй, давая понять что для него это совсем не новость, а так давно известный факт. — Врачей там новых привезли... Из бывших они, графья там, да бароны.

— Кто? Бывшие? — с удивлением спросил первый. — Ты что, откуда? Григорич говорил, там снова кого-то положили. — Пальцы с сигаретой ткнули в замшелый потолок. — Подлечат, подлатают и обратно все откроют...

— Пьянь, твой Григорич, подзаборная! — вновь сплюнул тот. — Допьется скоро до чертиков и получит пинка, или того хуже, впаяют ему .. статью и поедет на … снег убирать! Там греки будут жить и работать! Ну, кто после 17 сбежал вместе со своим добром... Теперь вот обратно решили... Первый (главный врач) сказал, что почти все они первоклассные хирурги. Многие воевали, короче обузой быть не должны...

— Но это же беляки?! — продолжал бормотать первый. — Как же это так?

Отступление 48. Реальная история.

Оккупированная территория. п. Барановичи.

Обер-лейтенант вышел на крыльцо и с глубоко вздохнул. Часовой, стоявший возле соседнего дома, при виде его вытянулся еще больше. Майское солнце уже щедро припекало, намекая, что до лета осталось не так уж и много. Почесав живот, благо расстегнутый китель этому совершенно не мешал, Шнитке направился к туалету, который аккуратной башенкой возвышался в конце песочной дорожки.

— У-у-у! — замычал он, чувствуя, что его после вчерашней гулянки начинает прихватывать. — Черт! — еще не добежав до места, он щелкнул массивными клипсами подтяжек. — О-о-о! — охал он, закрывая за собой дверь и стягивая одновременно штаны.

Искусству, с которым обер-лейтенант в течение этих нескольких минут демонстрировал свое состояние всего лишь одними мимическим мышцами лица, мог бы позавидовать и гениальный актер. Резкие морщины, мгновения назад бороздившие безбрежный лоб офицера, волшебным образом разгладились и глаза сами собой закрылись, а рот издал тяжелый вздох.

Вдруг, раздался неприятный треск. Обер-лейтенант продолжал тужиться, не обращая ни на что внимания. Вскоре звук повторился, только на еще более угрожающей ноте. Треснуло, словно доска находилась на последнем издыхании и вот-вот разломится.

— Бог мой! — прошептал обер-лейтенант, замечая, как толстенная доска под его ногами покрывалась многочисленными трещинами. — О!

Они словно крошечные насекомые разбегались под его сапогами. Его руки заскользили по брюками, но никак не могли их подтянуть к верху. Испуганный взгляд с пола поднялся на одну из стен, которая за доли секунды превратилась в настоящую труху.

— А-а-а-а! — немец издал дикий крик, когда доски под его тяжестью скрипнули в последний раз. — А-а-а-а-а!

Тяжеленная крышка, сколоченная из массивных сосновых досок и совершенно не тронутая гниением, прессом смяла хрупкие стенки туалета и утрамбовала продолжающего орать человека в офицерское дерьмо.

_______________________________________________________________

Оккупированная территория. В 20 км. севернее п. Барановичи. Окружной лагерь для советских военнопленных Stalag 162 XI. Четкий квадрат стен из массивных бревен, опутанных тесными рядами колючей проволоки, ограничил довольно большой участок земли. В высоких, семиметровых вышек, прекрасно просматривалась вся территория лагеря — пара низких бараков, дома администрации и охраны, несколько припаркованных грузовиков... До леса было метров двести — двести пятьдесят, пробежать которые все равно не успеешь — пуля лети быстрее.

— Блох травят, — прошептал высокий скелетоподобный красноармеец, кутаясь в рваную шинель. — Чистоту, падлы, любят! Обкурят какой-то дрянью, дыши потом.

Остальные молчали. Изможденные землистые лица с потухшими глазами. Люди сидели прямо на земле, едва покрытой пожухлой прошлогодней травой.

— Слышь, одноглазый, блох говорю травят? — дылда не унимался, тукая в бок своего соседа — невысокого бойца с повязкой на левом глазу. — Видишь дымок?!

Тот поднял голову и уставился на барак здоровым глазом. Почти черной от въевшейся грязи он провел по подбородку и скривился.

— Нет там ни каких блох, — харкнул он между ног. — Еще вчера исчезли..., — высокий недоуменно посмотрел на него, потом повернул голову в сторону барака. — Блохи, мухи... Повар вчера с охраной разговаривал. Говорит и мышей не стало... Хреново все это...

— Да, хрен с ними! — встрепенулся сидевший недалеко от них мужик с длинными оттопыренными ушами. — Пожрать бы лучше дали. Хоть баланды этой чертовой! Живот аж сводит! — он с таким вожделением уставился в сторону кухни, что казалось еще немного и прожжет ее взглядом.

— Перед наводнением так бывает, — глухо пробормотал высокий красноармеец, не обращая внимание на продолжавшего причмокивать губами ушастого бойца. — Вся живность бежит по-дальше от того места, которое должно затопить...

— Чего же они так долго?! — не унимался страдалец, пробую жевать какую-то сорванную здесь же траву. — Там делов-то на пять минут... Водицы залил, огоньку добавил, а потом свеколки, да картошечки... И мучки немножко...

— Мучки ему..., — зло усмехнулся одноглазый. — Эти твари древесную муку добавляют в баланду для массы. Это пока еще ничего, но потом... они …

Вдруг к ним, сидевшим немного в отдалении от основной массы жителей первого барака, на корточках начал подбираться какой-то человек. Немного сгорбленный, сильно заросший, в натянутом на голое теле странном рясоподобном платье, он целенаправленно пробирался к ним.

— Слышь царица полей, — окликнул высокого его сосед. — Что это за тип такой?

— Чего тебе надо, дед? — грубо буркнул он на этого человека. — Немчура и так нервная, того и гляди пальнет.

Незнакомец поднял голову и на красноармейца посмотрели пронзительные синие глаза, цветом напоминающие ясное июньское небо. Однако, грязное, как и у вес лицо, принадлежало отнюдь не деду, как им показалось первоначально. На товарищей по несчастью смотрел довольно молодой человек — наверное, лет тридцати — тридцати двух. Он молчал несколько минут, пристально изучая их лица. Одновременно его руки непрерывно перебирали какие-то непонятные узловатые корешки, свисавшие с его шеи.

— Он уже близко, — наконец, заговорщическим тоном прошептал он, протягивая к ним свои руки. — Вы готовы к его приходу?

Одноглазый — бывший командир роты … полка Андрей Лисицин — понимающе переглянулся с соседом. Такое они наблюдали уже не раз. В их барак обычно направляли самых слабых или уже больных, которые время от времени сходил с ума от постоянного холода, голода и издевательств.

— Вы готовы? — он доверчиво смотрел на Андрея, продолжая протягивать ему какую-то деревяшку. — Возьми, возьми … не бойся! — высокий ткнул его в бок локтем, кивая головой на ближайшую вышку, с которой на них таращился часовой. — Вот, — Темная деревяшка, вблизи оказалась грубо вырезанной фигуркой человека. — Он защитит вас от его гнева! — немец, наконец-то, отвернулся, посчитав, видимо, это не заслуживающего его внимания. — Он идет... идет...

Младший лейтенант хотел что-то сказать, но его опередил сосед.

— Кто идет-то?

Тот яростно сверкнул глазами в ответ.

— Он идет... и земля содрогнется от его гнева! Все, кто пал духом и смирился перед врагом, станут кормом для него! — его глаза буквально буравили высокого красноармейца, вытаскивая наружу одновременно все его страхи и желания. — Не бойтесь, он все знает... он все знает...

В руку красноармейца легла почти такая же деревянная фигурка, грубо копировавшая человека. Едва он отдал это, как сразу же потерял к ним всякий интерес. Его голова опустилась к земле и он снова что-то еле слышно забормотал. Склоненная к земле фигура медленно побрела в сторону ближайшей вышки с часовым.

— Ты куда дурья башка? Убьют ведь?! — шикнул на него Андрей, порываясь броситься за ним. — Назад! Назад! — сзади за полу шинели его крепко держал высокий, не давай вскочить. — Сюда, давай!

Тот продолжал ковылять, не обращая ни какого внимания на громкий шепот.

— …! — громко что-то крикнул часовой с вышки, с металлическим лязгом передергивая затвор. — …!

Не доходя нескольких метров до бревенчатого основания вышки, фигура упала на колени и начала что-то раскапывать. Куски земли взлетали вверх. Выстрел! Возле него вскипела земля! Еще выстрел! Уже весь барак с напряжением следил за странной фигурой, которая продолжала ковыряться в земле...

— Он идет! — буквально взревел бесноватый, вскидывая вверх руки с окровавленными пальцами. — Идет...

Со стороны казармы бежало несколько солдат, размахивая карабинами. Судя по их перекошенным лицам нарушившему режим через несколько минут станет очень плохо.

— Защити нас! — продолжал реветь белугой тот, словно и не замечая фонтанчики пули, которые оставляли пули забавлявшегося часового с вышки. — Защити на...

Мощный удар прикладом, нанесенный со всей силой первым добежавшим, выбросил кричавшего на колючую проволоку. Часовой с вышки, наблюдая все это, заливался смехом. Лоснящееся от пота лицо трясло всеми своими складками...

Человек медленно сползал с колючки. Его пальцы с вырванными ногтями с остервенением цеплялись за проволоку. Прокусанные губы продолжали шевелиться...

— Защити..., защити... своих детей …

Слезящиеся глаза с надеждой смотрели на встававший вблизи стеной лес. Из-за проволоки он различал мечущиеся на ветру дубовые листочки, клонящиеся к земле веточки березы. Казалось, вот он лес! До него можно дотянутся рукой! Раз и все! Но...

— …! — новый удар, сопровождаемый хохотом охраны, бросил его к вышке. — …!

Разбитая в кровь голова бессильно упала на плечо. Он чувствовал, что все... Сил не осталось, но его губы продолжали звать...

— Защити нас!

Острые сучки углового бревна вдавились в его спину, отчего он даже не пытался пошевелиться. Вдруг, его тело пронзила сильная боль! Эти сучки словно живые дергались, вырываясь из бревна и кололи его все сильнее и сильнее.

— Он здесь! — пронзила мозг мысль, даря безумную радость и облегчение. — Он здесь! — мужчина уже не шептал, он говорил в полный голос, он кричал. — Он идет! Идет!

Толчки становились сильнее. Жалобна заскрипела вышка. Составляющие ее бревна начали ходить ходуном, почти выпрыгивая из пазов.

— А-а-а-а! — заорал часовой, роняя карабин из рук. — А-а-а-а!

С противным чмокающим звуком начал заваливаться на бок один из бараков. Передняя стенка, набранная из каких-то слег, сложилась как карточный домик.

— Шж-шж-шж-шж-шж-шж! — прогремела пулеметная очередь в дальней части лагеря, где находился второй барак. — Шж-шж-шж-шж-шжш-шж!

Охрана уже давно забыла про бедолагу у проволоки. Солдаты, ощетинившись карабинами, мотали головами как заведенные. Вокруг все скрипело, подало... Наконец, вышка не выдержала и упала на изгородь, похоронив под своими останками часового. Следом, словно шашечки домино, начали заваливаться столбы ограждения. Их словно что-то выталкивало из земли и бросало вверх и в сторону.

— Братцы, бежим! — раздался чей-то вопль из глубины ошеломленной толпы. — Бежим! — вскочившие на ноги пленные после секундной заминки с ревом бросились на двоих солдат, которые даже выстрелить не успели. — Свобода, братцы!

Метнувшийся сначала вместе со всеми к пролому Андрей остановился у лежащего человека.

— Давай, Андрюха, ноги отсюда делать надо! Охрана того и гляди очнется! Да, все кончился он! Пошли!

— А-а-а-а! — еле слышно застонал лежащий человек. -А-а-а-а!

— Живой, екарный бабай! Живой! А ну-ка давай, обопрись на меня, — лейтенант подхватил его за поволок в сторону леса. — Держи, чего уставился! Местный это кажется... Без него пропадем! Хватай, хватай! О, черт! — Андрей обернулся и обомлел...

Еще стоявшие в отдалении три вышки прямо на его глазах наклонились и рассыпались. Сразу же из здания администрации взметнулся в небо столб огня. Не было ни взрыва, ни выстрелов... Просто дом лопнул как переполненный воздушный шар. За доли секунды массивная четырехстенная изба вздрогнула, шевельнувшись всеми своими бревнышками, а потом выплюнула вверх все свои внутренности...

105

Отступление 50. Возможное будущее.

1971 г. Москва. Кремль. 10.20. В глубоком кресле, оббитом черной кожей, сидел новый генеральный секретарь.

— Почему? — человек, прошедший более десятка «горячих точек» в почти во всех частях света, был в растерянности. — Почему только сейчас я узнаю об этом?

Стоявший перед ним, невысокий плотно скроенный человек протянул ему бумажный конверт, который несколько секунд назад достал из массивного на вид металлического чемоданчика.

— В соответствии с закрытым постановлением Президиума... указанной информацией в полном объеме обладает лишь ограниченный круг людей. Генеральный секретарь стоит третьим в списке и извещается строго, после вступления на должность, — всесильный глава КГБ понимающе смотрел на руководителя Советского Союза — мол я тоже был ошарашен, когда узнал о таком.

— Так, значит, все этим прорывам в военном строительстве и экономике мы обязаны не нашим советских ученым, а какому-то..., — не договорив до конца мужчина наткнулся на очень выразительный взгляд, подобие которого в последний раз он видел, разве только, у пойманного в самоволке бойца афганского спецбата. — … Объекту! — закончил он, с трудом подобрав подходящее слово. — Это же уму не постижимо! Все вот это...

В сильном волнении он поднялся и, продолжая сжимать в руках конверт, подошел к окну.

— … благодаря ему?! — за полностью стеклянной стеной открывалась широкая панорама громадного города, покрытого замысловатыми многоярусными зданиями, вздымающими ввысь башнями ажурных небоскребов, зелеными пятнами парков. — Лесу?!

Отступление 51. Реальная история.

Огромные бабины магнитофонной летописи шустро вертелись, создавая непрерывный гудящий фон. Склоненная над столом седая голова была неподвижна. Обеими руками человек плотнее прижимал наушники с массивными на вид раковинами.

— … ш-ш-ш-ш-ш... Объект сообщил о странных метаморфозах, которые с ним начали происходить марте — апреле...., — сквозь шипение с трудом пробивался старческий надтреснутый голос. — По его словам... Км.. Если это можно было назвать словами, он стал много знать.

— Ш-ш-ш-ш-ш? — практически на грани слышимости вступил в разговор кто-то второй. — Что?

— Это оригинальная фраза, коллега, — опять появился голос старичка. — Э-э-э... Скажем так, непонятным пока образом он стал обладателем огромных объемов фактически уникальной информации... Ш-ш-ш-ш-ш... Химия, астрономия, физиология человека, геология. Когда я с ним беседовал, у меня сложилось впечатление, что данный перечень можно продолжать бесконечно...

— …?

— Я уверяю вас, все обстояло именно так! Специальная комиссия в составе известных ученых проводила целый комплекс...

— ... именно? Области? Но такого же не может быть!

Запись несколько раз прерывалась, оставляя слушателя одного наедине с таинственным белым шумом.

— … безусловно очень спорно... много примеров такого рода откровений и феноменов... Никола Тесла практически одновременно с Виктором Ивановичем Вернадским высказывали мысль о том, что наша с вами планета живая и является сложных организмом, которые в определенных, строго определенных, условиях способен общаться с другими живыми существами. В частности, с человеком...

— … Ноосфера! Очень возможно, коллега! Но возможно ли этот процесс выстроить искусственным образом или нет? Сумеем ли мы смоделировать все, даже самые незначительные условия для...

Отступление 52. Реальная история.

15 июля 1942 г. Московский завод режущих инструментов «Фрезер». Внутри огромного цеха кипит работа. Возле полуразобранных станков, приготовленных к эвакуации, копошилось несколько подростков. Чумазые, в промасленных спецовках, они аккуратно снимали выступающие части механизмов и укладывали их в заготовленные заранее деревянные ящики.

— Шурка! Шурка Пантелеев! — громкий крик разнесся по цеху и, поднявшись вверх, растворился между большими плафонами ламп. — Вот поганец! Шурка! А, вот ты где, — сгорбленный мужичок радостно сграбастал лопоухого мальчишку, который спрятался за массивный фрезерный станок.

— Дядя Вить, ну дядя Вить, отпусти! — поскулил он, пытаясь вырваться из капкана железных пальцев. — Я же с ребятами вместе...

— Тебе сколько раз, поганцы, говорил, отработал смену и все, домой! — старик шмякнул его на бетонный пол. — Ты посмотри на себя! Еле стоишь, а если станок загубишь?! — пацан все ниже и ниже опускал голову. — Совсем ополоумели, — вдруг, смягчил тон мастер. — Без рук же останешься, дурак! Рот откроешь рот и все! Амба! Эх, вы, пацанва..., — он со вздохом присел на невысокий ящичек, на который мальчишка вставал, чтобы доставать до станка. — И не жрамши поди с самого утра?! — тот понуро кивнул головой. — Думаешь не знаю, что пайку свою сестренке носишь? — лагерный жаргон нет-нет да и проскальзывал в его речи. — Ладно, пошли, к Захаровне... она баба умная, глядишь че и сообразит.

Похлопав мальчишку по полечу, он пошел в сторону заводского медпункта. Хлопнув мощной деревянной дверью, отделявшей цех от административной части, они буквально нос к носу столкнулись с высокой немного полноватой женщиной в затертом халате, когда-то бывшим ослепительно белым.

— А вот и она! — радостно воскликнул мастер, прихватывая ее за руку. — Нам с тобой Захаровна поговорит треба! — издалека начал он, с хитрецой посматривая на притулившего с бока пацана.

— Потом, потом, Виктор Павлович, — всплеснула руками та, одновременно стараясь отцепить его руку. — Некогда, совсем некогда! Второй день уже как белка в колесе кручусь! Люба иди туда, Люба иди сюда, подай это, сделай то! И не выйти, не присесть!

Лицо женщины раскраснелось.

— Комиссия уж второй день на заводе! — однако, видя, как умело старик изобразил просящее выражение на своем лице, она смилостивилась. — Ну ладно Витька, чего там?

— Да вот, пацан уж по второму кругу (вторую смену подряд) пашет, а пожрать то нечего... Пожевать бы ему чего, а?

— Подведете вы меня под монастырь со своими «давай, давай», — ее по мужски широкая рука нырнула в карман халата. — На вот, грызи! — мальчишка ухватил обеими руками небольшой, примерно с коробку из под папирос, темный брикет, обернутый в пергаментную бумагу. — Вчерась только привезли... Алексей Петрович (директор) сказал, что завтра всем кто, сверх плана идет, выдавать начнут. Витамины что-ли какие-то...

— Витамины, — пробурчал старик, с неприязнью посмотрев в сторону административного корпуса. — Мяса бы навалили...

Но пацан уже ничего не слышал. Пока ноги несли его в сторону дощатого барака, где после смены его обычно дожидалась младшая сестренка, правая рука не переставая гладила пайку. Его загрубевшие пальцы скользили по небольшим, еле заметным вмятинам на боку брикета, которые при внимательном рассмотрении превращались в небольшую надпись со странной аббревиатурой — «Произведено в ЗАТО №4. Принимать не более одной порции в сутки».

Отступление 53. Реальная история.

26 апреля 1942 г. Докладная записка … управление СД. .

«... В западных районах округа отмечается усилие религиозных настроений сред населения. После зимнего затишья существенно выросло число последователей секты Живого Леса. В селах В..., С... и Р..., по сообщениям подконтрольных нам священников, церкви вообще стоят пустые. Зафиксированы случая нападения на священников, сотрудничающих с немецкой администрацией.

… По оперативным данным число последователей нового культа насчитывает около 10 -12 тысяч активных сторонников и не менее 30 — 35 тысяч сочувствующих.

Предпринятые меры не дали видимого эффекта. Задержанные проявляют фанатичное нежелание сотрудничать и полностью отвергают любые предложения...

Складывается потенциально угрожающая ситуация, для разрешения которой предлагаются следующие шаги:

— полное запрещение культа Живого Леса, включая активное преследование его последователей;

— максимальное благоприятствование деятельности традиционных культов...».

________________________________________________________________

Черный легковой автомобиль бодро пробирался по узким улочками Москвы. Александр Александрович, руководитель Особого Московского клинического госпиталя, повернув голову к окну, внимательно рассматривал пролетавшие мимо хмурые здания с заколоченными окнами, почерневшими от мартовского солнца сугробами.

— Да уж, вот тебе и бабушка Юрьев день, — пробормотал он еле слышно. — Хм...

— Александр Александрович, вы что сказали? — с переднего сидения моментально среагировал человек, вихрастая голова которого показалась на фоне лобового стекла. — Остановить?!

Профессор дернулся от неожиданности и доли секунды смотрел на своего охранника.

— Да нет, голубчик, нет, — проговорил он, мягко хлопая по сидению. — Все нормально. Это я так, сам с собой. Есть у меня такая стариковская привычка!

Профессор Вишневский уже давно не обращал на такое ни какого внимания. Первое время, когда личным распоряжением Верховного, ему была предоставлена персональная охрана, как секретоносителю высшего класса, ему было не по себе. За ним словно на привязи постоянно ходило несколько человек, сопровождавшие его в госпитале, на кафедре в университете, в гостях, и даже дома.

— Да..., — вновь тихо протянул он, не отрывая взгляда от окна. — Было-было...

Сейчас же, когда прошло время, этот постоянный эскорт он практически не ощущал. Профессору даже, наоборот, это льстило. В его голове до сих пор колокольным звоном продолжали звучать слова Сталина: «В эти трудные для нашей страны дни, Партия и Правительства оказало вам, товарищ Вишневский, огромное доверие... То, что вы услышали в стенах этого кабинета, является не просто высшей государственной тайной, а залогом нашей победы над врагом! Я надеюсь, товарищ Вишневский, вы это хорошо понимаете?!». Вновь, как и вту минуту, его голова автоматически закивала. «Я приложу все усилия, дорогой товарищ Сталин, чтобы оправдать ваше доверие... доверие Партии..., — слова давались ему тяжело; горло пересохло от волнения и каждый звук словно ребристым напильником проходил по горлу. — Приложу все усилия... ».

— Товарищ Вишневский, мы подъезжаем, — автомобиль мягко остановился и дверь с его стороны распахнулась. — Вас уже ждут.

Профессор быстрым шагом прошел через высокую арку и оказался в здании, где его сразу же окружило несколько его коллег.

— Александр Александрович, есть! — его неизменный уже на протяжении пяти лет ассистент, высокий и нескладный Востров, как обычно, спешил выложить начальнику все и сразу. — Только что поступил. Летчик-истребитель. Двадцать два года. Сирота..., — каждое слово он комментировал руками, от чего походил на взбесившуюся ветреную мельницу. — Ноги ниже колен раздробило напрочь, — его правая рука сделала резкое рубящее движение. — Как вы и говорили.. Подходит?

— Да, да, Витя, — забормотал профессор, мозг которого уже начал работать, планируя ход операции. — Подходит. Сейчас я только на него одним глазом гляну и надо готовить к операции. Кстати, сколько прошло времени?

— Он сам твердит как заведенный, что не более двух часов! — вновь оживился ассистент. — Я в полк звонил, но у них пока полный бедлам! Налет еще продолжается, — он наклонился к самому уху профессора и прошептал. — Говорят, немцы десант высадили возле вокзала...

Около одной из палат, к которой они направлялись стояли несколько фигур в белых халатах. Две медсестры — пожилая и молоденькая осторожно заглядывали за дверь и, по всей видимости, не решались зайти внутрь.

— Ну ка, девочки, отошли в сторону, — словно крейсер «Варяг», профессор своей немаленькой тушей разъединил парочку и решительно открыл дверь. — Что там у нас такое? Что?! — в его плечо что-то с силой ударило. — Кто это там у нас буянит?

— Прочь, прочь от меня! — раздавалось из палаты. — Что там удумали, черти?! — дверь снова хлопнула и оттуда, словно снаряд из пушки, вылетел молодой врач с красным как у свеклы лицом. — Я вам дам резать! Два часа еще не прошло! Понятно?! Не прошло! Вам бы только резать! Морды отъели в тылу! Что морда, что жопа!

Невысокий лейтенант, который сопровождал профессора, не выдержал и схватился за ручку двери, но его плеча кто-то коснулся рукой.

— Подожди-те, товарищ, немного, — статная, с роскошными черными волосами, убранными в косынку, врач сделал умоляющее лицо. — Александру Александровичу ни что не угрожает. Сейчас вы все сами увидите...

— Да вы у нас, голубчик, настоящий хулиган! — укоризненным голосом заговорил профессор. — Как же вам не стыдно?!

Дверь, все же кто-то немного приоткрыл и остальным было все прекрасно видно. На койке, стоявшей у самой стены лежал бледный как смерть парень, с горящими глазами смотревший на Вишневского. Ноги раненого были зафиксированы плотными ремнями, через которые медленно проступала кровь.

— Зря вы обижаете наших девочек, молодой человек, — Вишневский резко подошел к кровати и пощупал лоб больного. — Они же тут днями и ночами с вашим братом сидят. Кормят и поят вас с ложечки... А ты их по матери! Нехорошо, молодой человек, нехорошо! — от неожиданности парень замолчал . — Так, и когда вас так угораздило?

Тот резко дернулся, едва врач коснулся привязаных ремней.

— Летчик я..., — через стон, зашептал он. — Истребитель. Налет с утра был., — он с усилием открыл красные от боли глаза. — Пока я одного гонял... один сволочь сзади зашел и как дал! Помню только кресты, кресты... кругом одни кресты. Еле успел кольцо дернуть.

— Ничего, ничего, держись парень, — глухо проговорил профессор, вновь щупая его лоб. — Сейчас мы тебя подлатаем. Укольчик вот сестричка поставит и... все будет нормально!

Он сделал знак медсестре — невысокой щупленькой девушке, которая смотрела от двери, и начал подниматься, как в его руку вцепился раненный.

— Только ноги не режь.., — с жуткой мольбой в голосе прошептал летчик. — Слышишь, по-человечески прошу, не режь ноги! Мне же без ник никак! Понимаешь, амба... Прошу, ноги оставь! Слышишь...

Легкий мазок по руке чем-то неуловимо кислым и вот, голова летчика откинулась на подушку.

— Так, быстро в операционную его, — сразу же засуетился профессор. — А мы в кабинет!

Сопровождающий сразу же подобрался, едва услышал слова Вишневского. Кивком головы он предупредил остальных о готовности. К кабинету, который находился в конце холла, они подошли уже втроём. Перед массивной деревянной дверью стояло двое бойцов с небольшими карабинами, которые были недвусмысленно направлены в их сторону.

— Акула, — негромко проговорил лейтенант, шедший первым.

— Рыба, — донесся ответ, одного из часовых.

Внутрь профессор зашел один, как того требовали оставленные ему инструкции. В бывшей кладовой без окон, которая была превращена в импровизированное хранилище, находилось всего несколько предметов — стол, стул и здоровенный сейф. Шкафоподобный монстр, заставший еще кассиров Первого императорского банка..., открылся с неожиданно приятным звуком. Прозвенела негромкая мелодичная трель и Вишневского снова охватила приятная истома. Это было просто волшебное чувство сопричастности к удивительному! Кровь быстро побежала по телу, стук сердца начал отдаваться в висках...

— Вот оно..., — шептал он, вытаскивая две небольших стеклянных колбы. — Удивительно! Это же удивительно!

Два сосуда, примерно на полтора — два литра, были заполнены мутной жидкостью, в которой плавало что-то продолговатое и мохнатое... На взгляд не посвященного, в содержимом колб не было ничего такого, что могло бы вызвать у профессора столь явное чувство благоговения. Странная непонятная субстанция, что виднелась внутри, скорее должна была внушать отвращение, чем восхищение.

— Товарищ Вишневский, — буквально выстрелил в него лейтенант, едва профессор появился из комнаты. — Накройте! — короткое покрывало быстро легло на тому на руки, закрывая оба сосуда.

Уже в палате обе колбы под пристальным вниманием двух врачей и одной медсестры были мягко положены на стол возле пациента.

— Так, что у нас тут? — похрустывая резиновыми перчатками, проговорил Вишневский. — Препарат подействовал?

— Как и всегда, — откликнулась медсестра. — Пациент уснул практически мгновенно. Пульс в норме.

— … Угу, — прогудел врач, откидывая простыню. — Раздроблены, значит... Нехорошо! Настоящая каша, — перемолотые металлом в хрустящую мешанину ноги выглядели отвратительно — ярко-красное было перемешано с черным и бурым, через которое местами проглядывало что-то белое. — По-хорошему бы ампутировать надо, — проговорил он.

Медсестра, бывшая при утренней встрече профессора и пациента, со вздохом посмотрела на мирно сопящего летчика. «Совсем ведь пацан, — думала она. — Отрежут тебе, горемыке, ноги... Как есть отрежут».

— Значит, сделаем так. Сергей Валерьевич, прошу вас, голубчик, обработайте спиртиком... здесь и здесь. Хорошо! — профессор не понятно по какой причине пришел в крайне благодушное настроение. — Отлично! У вас, коллега, рука легкая. Теперь, вот тут и тут косточки надо уложить. Ага...

Судя по глазам, которые сверкали над повязкой, ассистирующей врач был удивлен ходом начавшейся операции. Вместо рутинной ампутации, иное при настолько раздробленных ногах просто невозможно, профессор начал предпринимать какие-то совершенно невообразимые вещи.

— Кажется, готово! — зафиксированные ноги пациента, включая его раздробленные части, были ровно уложены. — А теперь, голубчики, прошу вас оставить меня! — в его голосе неожиданно зазвучала сталь. — Дальше уж я сам справлюсь.

— Александр Александрович? — едва не вскричали оба врача. — Как?

— Надо, коллеги, надо, — сверкнул он глазами и махнул рукой в сторону двери. — Давай-те, давай-те!

Как только дверь за ними закрылась и утихли встревоженные голоса, Вишневский тяжело вздохнул. Вся его веселость и строгость, которые он попеременно излучал, куда-то пропали.

— Дай-то бог, чтобы все прошло хорошо, — зашептал он, беря первую колбу. — Давай, мальчик мой, потерпи-уж немного, совсем немного... Сейчас вот...

Его руки внезапно охватила нестерпимая слабость. На мгновение ему показалось, что сейчас колба выпадет из его ослабевших пальцев.

— Хватит! — злобно буркнул он на самого себя. — Расклеился, как размазня! Соберись!

Крышка колбы открылась с негромким щелчком и профессор увидел, как из тяжелой мутной жидкости показалось мохнатое нечто. Он вылили жидкость в приготовленную посудину и руками осторожно подхватил то, что выпало из колбы. Небольшая вытянутая, похожая на мохнатую каучуковую колбаску, штука провисла на его пальцах.

— Вот уж не ожидал такого, — бормотал он, опуская это нечто на раздробленную часть левой ноги летчика. — Удивительно..., — шептал он пристраивая на свое новое место содержимое второй колбы.

Происходящее далее, даже на искушенный взгляд Вишневского, напоминало магию... Мохнатая субстанция плотно легла на мешанину костей и мышц. Её крошечные светлые жгутики опустились к коже. Буквально на глазах все это начало бледнеть...

— Боже мой..., — прошептал Вишневский; его дрожащая рука непроизвольно коснулась вспотевшего лба. — Боже мой...

Медузоподобная субстанция прозрачной плотью обтекла ноги, заключив их в кокон.

— А-а-а-а, — вдруг тихо застонал летчик; пальцы его рук судорожно сжались, сминая простынь в комок ткани. — А-а-а-а...

— Держись, истребитель, — с силой стиснул его плечо врач. — Держись! Еще полетаешь!

Его тело выгнулось дугой; стягивающие ремни жалобно заскрипели, давая понять, что они держаться на последнем издыхании.

— Падаю, падаю..., — сначала тихо, а потом все громче и громче заговорил он. — Я сбит! Земля, я сбит, сбит! — его срывающийся голос начал набирать силу, звуча сильнее и сильнее. — Меня сбили! Сбили! Горю! Я горю!

С треском распахнулась дверь палаты, пропуская внутрь лейтенанта из охраны и двух, маячивших за ним врачей.

— Профессор! Александр Александрович! — в разнобой заорали они. — Профессор!

Он ног пациента стал исходить легкий пар. Они окутались каким-то маревом...

— Горю! Я горю! — уже во весь голос кричал летчик. — Земля! Я горю! — его тело ходило ходуном, а руки извивались словно змеи. — Горю!

Все это время Вишневский стоял словно изваяние; его тонкие губы бил плотно сжаты; глаза, превратившиеся в узкие щели, внимательно следили за метаниями летчика.

— Профессор, что с ним такое? — с ужасом прошептал один из врачей, оказавших рядом с Вишневским. — Это...?

— С... ним... все … нормально! — раздельно и четко произнес профессор, посмотрев сначала на стоявшего рядом, а потом и на те, кто был чуть отдалении. — Это действие специально препарата. Идет реакция, — он перевел взгляд на пациента, которой уже почти успокоился и практически не метался. — Летчика … э... как его... Мересьева, Алексея Мересьева, перевести в третью палату. А вам (он посмотрел на сопровождающего), просьба обеспечить круглосуточную охрану.

106

Отступление 54. Возможное будущее.

20... г. село Красный Октябрь. Починковский район. Горьковская область.

Перед аккуратным двухэтажным зданием школы собралась внушительная толпа. Впереди ровным строем стояли празднично одетые школьники — белоснежные рубашки и фартуки, строгие черные костюмы и юбки. Сзади них плотным рядами держались родственники, учителя, жители села, гости.

— … Сколько тысяч жизней наших солдат и офицеров спас этот неприметный, неказистый и неутомимый труженик войны..., — подходила к концы почти двухчасовая речь председателя крупнейшего сельскохозяйственного предприятия области. — Грузовой автомобиль ГАЗ-АА.

Едва прозвучали его последние слова, как с памятника слетела темная ткань и перед собравшимися на торжественный митинг предстал грузовик ГАЗ-АА в оригинальном исполнении. Немного наклоненный к земле, сверкающий зеленой краской грузовик, казалось, стремился оказаться на земле и вновь встать в строй. Его деревянная кабина была чуть скруглена с боков и почти вплотную прилегала к кузову.

— … В годы войны ГАЗ-АА был максимально упрощен, — вещал председатель с небольшой бумажки. — Цельная деревянная кабина без дверей, переходящая в кузов... без бампера, отсутствовали тормоза на передних колесах...

Где-то в самой гуще толпы стояли внук с дедом. Вернее стоял дед, а внук сидел … на его плечах.

— Деда, а деда, а как это деревянная? — спрашивал внук в самое ухо чуть глуховатого ветерана. — А вылезка где? — с трудом проговаривал он некоторые буквы.

— А так вот, Мишутка, — отвечал тот. — Из дерева варганили их. Ни единого гвоздика не тратили, одна деревяшка. Гнули дерево, досочка к досочке, рейка к реечке и...

— У-у-у-у, — восхищенно прогудел мальчишка, представляя себе эту картину. — Цельное дерево согнуть могут! А кто?

— Да, Мишка, говорили, вроде артель такая есть где-то в Красноярске... ЗАТО называется, кажется. И чего только они не делали из дерева...

Отступление 55. Реальная история.

Закрытое административное территориальное объединение №3. Усть-Уйский район Курганской области (ЗАТО №3). 15 мая 1942 г.

— Что, лейтенант, не веришь своим глазам? — высокую фигуру в пухлом и потрепанном ватнике окликнул знакомый голос. — Я же тебе говорил, что все у нас получиться!

Серебряков обернулся и увидел подходящего к нему директора.

Да, — сдержанно проговорил Степа. — Признаюсь, я вам не верил...

Село, еще недавней зимой насчитывавшее дворов двести — триста, из которых треть пустовала, разительно преобразилось. С пригорка, на котором они стояли, открывался потрясающий вид. Разросшееся поселение, часть новых дворов которых начали наступать на прилегающие луга, с трех сторон было окружено необычными высокими постройками, кажущимися издалека легкими и невесомыми из-за многочисленных огромных окон.

— Не верил..., — вновь повторил Степан, щуря глаза от слепящего солнца.

Теплицы, возведенные на манер заводских цехов, тянулись на несколько километров вдаль. Рядом с ним различались голые скелеты, возводимых тепличных зданий второй очереди, которые предназначались для фруктов.

— Мы хорошо потрудились, Степа, очень хорошо..., — довольно произнес он, подталкивая парня вниз по дороге, к видневшемуся недалеко строящемуся дому. — По-большевистски! И это, друг мой, только начало! — огромные сверкающие глаза, обращенные куда-то в сторону неба, затуманились. — Тут вырастет настоящий зеленый город, в котором вот этими нашими руками, мы вырастим чудесный сад..., — через секунду, очнувшись от этих переполнявших его видений, он резко схватил своего молодого коллегу за рукав и сильно потянул за собой. — Пошли, пошли, проверим, как там строительство твоего дома идет! Чай уж не раз думал?! А? Вот и отлично, будет куда молодую жёнку привести!

За минут десять — пятнадцать они добрались до небольшого (квадратов на сто — стопятьдесят) строящегося домика.

— Смотри! — улыбаясь, кивнул Макаров (директор). — По нашей, Степа, советской технологии строим. Тебе первому. Цени нашу заботу! — здоровенная лапища директора с чувством хлопнула по плечу будущего новосела. — Вот так-то!

Ошарашенный лейтенант, до этого момента даже не подозревавший о своем новом жилье, молча присел на лежавшие рядом с ними массивные каменные блоки. «Мой собственный дом! Мой дом! — боясь поверить, повторял он про себя снова и снова. — Я же теперь ... ».

Бригада рабочих тем временем с шутками и прибаутками ставила перегородку в избе. Невысокий щуплый мужичок от куда-то со стороны подошел к Степану и прямо из под его ног ухватил один из блоков. Сероватый, с мелкими сколами и раковинами, он как-то странно легко примостился на его руках. Тот хмыкнул, увидев взгляд Степана, и передал камень второму в цепочке.

— Рот закрой, лейтенант, а то птицы у нас чересчур смелые! — во весь голос захохотал Амбросий Викентьевич, наблюдая со стороны эту картину. — Видал?! — мощная, прямо таки былинная фигура директора, наклонилась и сгребла в охапку сразу два таких блока. — Я же говорил тебе, что это еще не все наш секреты! Вот такие кирпичики делают наши соседи.

Парень с недоумением ощупал то, на чем он сидел. На удивление теплый, немного шершавый, блок совершенно не походил на камень. Привстав, он осторожно толкнул его в бок... Кирпич оказался легким! Массивный на вид кирпич, с трудом умещавшийся на руках обычного человека, блок весил не более пяти — шести килограмм.

— ДВК это, — негромко произнес директор, положивший на его глазах оба здоровенных кирпича на месте. — Древесно-стружечный камень. Скажу тебе, знатная вещь! Легкий, не горит, не впитывает влагу, не токсичный! А как тепло держит, вообще, сказка! Кстати, смотри! — он поднял лежавший рядом молоток и с уханьем нанес по блоку сильный удар. — Видел, хоть бы хрен!

Отступление 56. Реальная история.

Цитата / 5 июня 1942 г. газета «Правда»

«5 июня у Председателя Совета Народных Комиссаров СССР товарища И.В. Сталина состоялась встреча с Патриаршим Местоблюстителем Митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитом Алексием и экзархом Украины Киевским и Галицким митрополитом Николаем.

Во время беседы Митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах православной церкви имеется намерение в ближайшее время созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при Патриархате Священного Синода.

Глава Правительства товарищ И.В. Сталин сочувственно отнесся к этим предложениям и заявил, что со стороны Правительства не будет к этому препятствий...».

________________________________________________________________

Дзинь! Дзинь! Дзинь! Трель телефонного звонка требовательно прозвучала в полной тишине. Дзинь! Дзинь! Дзинь! Трое мужчин, сидевшие за столом в просторной комнате одного из особняком в Чистом переулке Москвы, вздрогнули от неожиданности, хотя и давно ждали этот звонок.

С еле слышным вздохом приподнялся один — пожилой мужчина в длинном черном одеянии. Он взял трубку...

— Да, я вас слушаю.

— С Вами говорит представитель Совнаркома Союза, — в трубке раздался громкий, уверенный голос. — Правительство имеет желание принять Вас, а также митрополитов Алексия и Николая, услышать о Ваших нуждах. Правительство может Вас принять или сегодня же, или если это время Вам не подходит, то прием может быть организован завтра или в любой день последующей недели.

Митрополит Сергий, бросив мимолетный взгляд на остальных, через несколько секунд ответил:

— Митрополиты Алексей и Николай находятся рядом со мной...

Уже через два часа трое иерархов Русской Православной Церкви — митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский) и экзарх Украины, митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) прибыли в Кремль.

— … Позвольте от имени Правительства Советского Союза поблагодарить Вас за проводимую патриотическую работу в церквях с первого дня войны, — начал непростой разговор Сталин, после непродолжительного вступления. — Правительство получает большое количество писем, в которых советские трудящиеся горячо одобряют позицию, занятую церковью по отношению к государства...

Иерархи слушали внимательно речь Сталина, который сидел прямо напротив них.

— … А какие у патриархии и у вас лично есть проблемы? — неожиданно спросил Сталин, смотря прямо на митрополита Сергия.

Священнослужители немного опешили от столь быстрого перехода от комплиментов к насущным проблемам. Несколько секунд они молча переглядывались, пока митрополит Сергий не взял на себя обязанность, говорить от имени Церкви.

— Иосиф Виссарионович, Православная церковь никогда не забывала о своем священном пастырском долге перед Родиной и верой. Все мы, священнослужители, простые чернецы, послушники, всегда разделяли судьбу своего народа, ибо в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх какой пастырь соблазниться возможными выгодами на той стороне границы, то это будет истинная измена Родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно ради Иисуса, а не ради хлеба куса»...

Ответное слово митрополита было также непродолжительным, словно он стремился скорее перейти к беспокоящим его вопросам.

— … Нет в Православной церкви наставника, что словом божьим и делом пастырским бы утешил страждущих и унял раздор в умах христиан..., — в ходе витиеватого вступления и последующего разговора, митрополит дал понять, что главный вопрос сегодняшней встречи — это вопрос о патриархе. — … Негоже, что столь длительный срок высший церковный пост остается незанятым. Ибо, церковь как и государство земное потребность ощущает в наставниках, направляющих и утешающих... И я уверен, Иосиф Виссарионович, вы как руководитель и настоящий наставник для тысяч советских людей, понимаете эту истину не хуже меня. Более того..., — в этот момент, прервав фразу на середине, он неожиданно хитро улыбнулся. — В этом кабинете из шести присутствующих пятеро имеют за плечами семинарию...

Произнеся окончание фразы, он сделал паузу, во время которой с улыбкой наблюдал за реакцией остальных.

— Что, простите? — неожиданно дрогнувшим голосом, переспросил Молотов. — Семинарию? — на его бледнеющем на глазах лице без труда читалось смятение.

Резко вскинул голову Карпов, роль которого в нынешней встречи, не все хорошо представляли. Его глубоко посаженые глаза бешено сверкнули на какое-то мгновение и сразу же блеск пропал. Перед церковными иерархами снова сидел совершенно обычный человек, которого встретив на улице практически сразу же забываешь.

— Кхе..., — негромко прокашлялся Сталин, пытаясь спрятать улыбку в усы. — Кхе... Действительно, — по его голосу чувствовалось, что он оценил слова митрополита. — Есть такое.

— Поэтому, — увидев, что его слова вызвали нужный эффект, закончил митрополит Сергий. — вы должны понимать, как важно в любом деле единоначалие. Все это ставит как первоочередную задачу скорейшее проведение Поместного Собора, — остальные церковные иерархи поддержали своего брата по вере.

— Со стороны советского правительства не будет к этому препятствий, — проговорил Сталин, беря со стола массивную папку с бумагами. — Мы хорошо себе представляем, что твориться, когда среди товарищей нет единства, — раза Сталина прозвучала столь двусмысленно, что Молотов непроизвольно заерзал на своем месте. — Когда вы планируете это мероприятие?

Священнослужители переглянулись и митрополит Сергий озвучил давно оговоренный сок.

— Никак не меньше месяца, — с явным сожалением в голосе ответил он. — Церковные иерархи разбросаны по всей стране. И учитывая военное время и ограничения на передвижения, собрать в одном месте всех епископов раньше не представляется возможным.

— А нельзя ли проявить большевистские темпы? — вновь Сталину удалось удивить священнослужителей своим явным желанием помочь. — Есть мнение, что товарищу Карпову знакомо это направление работы. Справитесь, Георгий Георгиевич? Нужно помочь руководству церкви с быстрейшим приездом епископов на Собор. Задействуйте, если для этого нужно, авиацию, другой транспорт.

Тот мгновенно среагировал, отрапортовав уверенным голосом:

— Справимся, товарищ Сталин!

— Хорошо, — довольно произнес Сталин, вытаскивая из папки небольшой листок. — Вот мне товарищ Карпов доложил, что у вас есть какая-то особая просьба..., — он сделал паузу, многозначительно поглядывая на митрополита Сергия.

На мгновение тот замялся.

— Это... Иосиф Виссарионович... даже не просьба, скорее информация, — он привычным движением огладил бороду и уже твердо произнес. — Некоторые прихожане, у которых родственники остались на оккупированных землях, рассказывали мне странные новости... В юго-западных районах в массовом порядке появляются всякого рода секты, среди которых встречаются и изуверские. Немецкое командование им оказывает всяческую помощь — транспортом, помещениями, финансами.

Бумажная папка мягко легла на стол, а в руках вождя снова оказалась его неизменная трубка, которую он не спешил раскуривать. Пальцы его правой руки медленно оглаживали массивный темный чубук.

— Есть сообщения о том, что часть населения вернулась к язычеству. Вот..., — митрополит, вытащим небольшую бумажку, зачитал записанные заранее названия населенных пунктов. — здесь перечислен с десяток населенных пунктов — Барановичи, Кролец, Балоево, Орск... Они в массовом порядке практикуют языческие обряды, поклоняются священным дубравам, — рассказывая, священник незаметно для самого себя начал повышать голос. — Даже жертвы приносят!

Пять пар глаз внимательно следили за Сталиным, который неожиданно для всех встал со стула и начал медленно прохаживаться вдоль небольшого стола.

— Вы продолжайте, — негромко проговорил он. — Мы все внимательно слушаем.

— Целыми деревнями, Иосиф Виссарионович, целыми деревнями они начинают поклоняться всяким деревянным идолам. В лесах уже настоящие капища вырублены, — на последнем он сделал явное ударение, по-видимому считая, этот факт одним из самых важных аргументов. — Это по-настоящему беспокоит нас...

— Очень странные вещи вы рассказываете,... — негромко проговорил Сталин, хмыкая в усы. — Прямо невероятные.

Вдруг, в разговор вступил экзарх Украины Киевский и Галицкий митрополит Николай, который до этого ограничивался лишь одобрительным киванием головой. Высокий сильно худой старик в темной сутане, сидевший по правую руку от митрополита Сергия, заговорил скрипучим и звенящим от еле сдерживаемой злости голосом:

— Это же настоящая ересь! Эти люди отринули истинного бога и вверили свои души дьяволу! — небольшая тщательно расчесанная борода стояла торчком на его выдвинутом вперед подбородке. — Они начали поклоняться деревяшкам, приносить жертвы зерном и продуктами, а что будет дальше? Видит Бог, видит Бог они преступят черту и на алтарь врага человеческого лягут живые люди! — рука с сжатым в ярости костлявым кулаком взлетела на его головой.

— Это заблудшие души, брат... всего лишь заблудшие души, — митрополит Сергий осторожно схватил за плечо разбушевавшегося соседа. — Мы не должны осуждать их. Не по своей воле они отринули свет господа...

— Не судите, да судимы будете, — в этот момент громко проговорил Сталин избитую фразу, которая в этот момент приобрела зловещий смысл. — Мы понимаем вашу озабоченность складывающимся на временно оккупированных районах Советского Союза положением, — трое иерархов с напряжением вслушивались в произносимые им слова. — Более того, мы считаем, что в тот момент, когда советский народ прилагая нечеловеческие усилия борется с немецко-фашистскими захватчиками, церковь должна оставаться монолитной и единой.

По мере того, как он произносил свою речь лица священнослужителей начали светлеть.

— Надо ли это понимать, Иосиф Виссарионович, что языческие секты на территории Советского Союза будут запрещены? — спросил митрополит Николай, с трудом сдерживая ликование. — Все без исключения?

В кабинете вдруг повисла тишина — Сталин сделал паузу, давая понять, что сложившаяся ситуация далеко не такая однозначная, как представляется.

— Все религиозные течение и верования, без исключения, которые нарушают права советских граждан, подлежат запрету! — наконец, произнес он. — Я надеюсь ответил на ваш вопрос?!

107

Отступление 57. Реальная история.

Железнодорожный переезд бы забит с самого утра. Десятка четыре подвод и под сотню человек змеей тянулись к железке.

— Komm! Komm! — пролаял пухлый немец с лоснящимися щеками, показывая рукой в сторону поста. — О! Карош! — вдруг, его масляные глазки зацепились за тонкую девичью фигурку, примостившуюся за широкими плечами возницы. — Junges Fräulein, Bonbon! — закинув мешавший ему карабин за плечо, он ковырялся в нагрудном кармане. — Gut! Карашо! — немец причмокивал тонкими губами и одновременно закатывал глаза, показывая, какое это вкусное лакомство. — он протягивал съежившейся девушке карамель в яркой обертке.

— Kurt, ist das deine Braut? — заржал пулеметчик, с удовольствием наблюдая за небольшим развлечением. — A? — он перевесился через довольно высокий бруствер, сложенный из мешков с песком. — Kurt?.

Толстяк, не обращая внимание на хохочущих товарищей, продолжал протягивать конфету. Встав на цыпочки, он всем телом облокотился на высокий борт телеги.

— Bonbon! Meine Happchen?! — телега остановился прямо посредине переезда на железнодорожных путях. — Bohbon! — он тыкал этой конфетой ей в лицо, продолжая с жутким акцентом приговаривать. — Кусно! Карашо! Gut!

— Господин офицер, господин офицер, — причитал возница, стоя рядом с загородившим дорогу немцем и не решаясь прикоснуться к нему. — Девка же глухая совсем! Болезная! У-у-у! — мозолистый кулак с чувством несколько раз ударил по торчащей из телеги оглобле. — Ничаво то и не понимает! Вы ей монпасье-то в ладошку суньте! Дура же она! Как есть дура!

Оттолкнув старика, как надоедливое животное, немец вновь потянулся к девушке. Злополучная конфета, превратившаяся на жаре в малопривлекательное нечто, упрямо лезло ей в лицо.

— Schweine! — не выдержал толстяк. — Rusisch Schweine! — заорал он, ставя ногу на спицу заднего колеса.

Подошва его сапога все время соскальзывала с отполированного временем кругляша, от чего необъятный зад подпрыгивал после каждой его попытки запрыгнуть наверх. Через пару секунд, во время которых немец как заводной вновь и вновь продолжал свои попытки, над ним уже потешалась весь пропускной пункт. Даже офицер, отложив чашку дымящегося кофе, рассмеялся, когда выглянул в окно будки.

Лицо немца побагровело, когда гогочащая толпа перестала сдерживаться и заржала во весь голос.

— Schweine! Verfluchte Schweine! — с ненавистью прорычал он, выкидывая в сторону распаявшуюся конфету.

Перехватив со спины карабин, немец с силой ударил прикладом по тронувшейся повозке. Крепкое, столетнее на вид дерево жалобно заскрипело и с громким хрустом развалилось.

А! — женский визг прорезал воздух. — А! Мамочки!

Вот, едрен матрен! — схватился за голову седой возница, аж присевший от увиденного. — Слетела все-таки родимая!

Вывернутая наружу массивная доска служила упором для небольшого литров на пятьдесят дубового бочонка, который, получив свободу, свалился прямо на железнодорожные пути. Бочонок с хрустом лопнул, едва дерево коснулось нагретого солнцем металла, а изнутри хлынула мутноватая жидкость.

— Ха-ха-ха! — заливалась охрана, для которой любое происшествие в этой глуши было настоящей манной небесной. — Ха-ха-ха!

Начавший было чертыхаться Курт, который от испуга отлетел в сторону от телеги, вдруг замолчал и начал яростно втягивать носом воздух. Его мясистый нос раздуваться.

— O, Schnaps! Kammeraden, Schnaps! — радостно заорал он, вставая на колени и перед развалившимся бочонком. — Schnaps! Еще? Еще водка?! — его крошечные, бычьи глазки вцепились старого деда, который уже начал было понукать свою лошадь. — А?

Лошадь медленно пошла, потащив за собой телегу. Вцепившийся в её борт немец не отставал. Его сапоги скользили по мокрым рельсам, щедро политым мутноватой и пузырящейся жидкостью. Подошва сапог под солидным весом постового оставляла на блестевшем металле четкие следы...

Отступление 59. Реальная история.

[Цитата] по книге: Илья Старинов — супердиверсант Сталина / под редакцией проф. И. П. Мельникова, канд.воен наук А. Л. Тополева. — Москва: Юнона, 1996. — 237 с.

«... Начало Великой войны с ошеломляющей силой показало, насколько пагубным оказалось решение советского руководства свернуть подготовку к партизанской борьбе, обусловленное сменой военной доктрины. В течение нескольких предвоенных лет (1937 — 1939 гг.) органы власти на местах, получив соответствующий приказ, с поразительной активностью стали разрушать все, что было создано и накоплено на протяжении десятилетий. За какие-то несколько месяцев были ликвидированы сотни подготовленных к длительному пребыванию баз для диверсионных отрядом на Украине, в Бессарабии, западной Белоруссии. В районах Олевса, Славуты, Овруча и Коростеня были полностью ликвидированы склады с боеприпасами и взрывчаткой, которые по некоторым оценкам составляли сотни тонн.

В тоже время несоизмеримо более губительным по сравнению с уничтожением материальных ценностей для будущей партизанской борьбы явились массовые репрессии в отношении партизанских кадров. К 1938 г. были репрессированы многие работники Генштаба, НКВД, секретари обкомов, которые в начале 30-х годов занимались подготовкой к партизанской борьбе, расстреляны командиры Красной Армии, имевшие специальную партизанскую подготовку. Губительным оказалось расформирование сети партизанских школ во главе с компетентными руководителями...

… В первые месяцы войны нам пришлось все начинать заново. В условиях катастрофической нехватки кадров, методических материалов, специального снаряжения и т. д. была налажена массовая подготовка диверсионных групп. Первое время дело доходило до того, что партизанские группы и отряды готовили за 2 — 5 суток и наспех сформированные подразделения гибли в первые же часы и дни в тылу врага...

… Толком не были отработаны ни приемы ни методы, ни тактика диверсионной борьбы. Приходилось по крупицам восстанавливать все то, что уже было уничтожено или утрачено. Всякими правдами и неправдами выискивались старые кадры, которые уже давно служили в обычных частях, или работали в тылу. Поднимались уже давно забытые и положенные на полку в архивах приказы, брошюры и методички...

… Инструкторы старались в максимально сжатые сроки дать своим ученикам все то, что им могло пригодиться за линией фронта. Однако, именно этот катастрофический цейтнот, в котором оказалась наша страна в первые месяцы Великой Отечественной войны, дал сильный толчок к развитию советской диверсионной школы. В это время появлялись совершенно новые приемы и методы партизанской борьбы, изобретались оригинальные виды вооружений и т. д. Это и активное применение различного рода ядов растительного происхождения для уничтожения солдат и офицеров противника, и широкая подготовка ловушек (засадных ям) в условиях лесной и холмистой местности, и использование агрессивных веществ для разрушения коммуникаций (металлических опор мостов, железнодорожных путей и т. д.) и т.д.».

Отступление 60.

[Цитата] по книге: Артур Кларк Транклюватор 2000 / пер. И. С. Махалова. — Москва, ЭЛИТА-М, 2001. — 372 с. — В 5 т. 2 т. (Серия: Шедевры зарубежной фантастики).

«... Небольшую комнату, стены которой были покрыты серебристыми нелитовыми панелями, пронзил неприятный звонок, который буквально подбросил вверх коренастого плотного мужчину. С взъерошенными волосами и помятым лицом Энтони Коэл вскочил с кровати и подбежал к видеофону. С небольшого монитора (видеофон был древней модели и поэтому транслировал изображение из рук вон плохо) на него смотрело что-то пупырчатое, которое постоянно мигало и пузырилось.

— Служба доставки. Младший оператор Заф-3 Персиваль, — проскрипело с экрана. — Ваш заказ доставлен на промежуточную базу доставки в сектор 3 С и после оплаты будет доставлен к вам.

Жутко потея от волнения Коэл прислонил к считывающему устройству тыльную сторону кисти, куда ему, как и всем жителями Кусконского торгового Союза, был вживлен электронный чип. Через несколько секунд раздалась мелодичная трель и с экрана вновь проскрипело:

— Благодарим за ваш заказ. Служба доставки надеется на дальнейшее сотрудничество. Вы можете оставить ваши пожелани..., — он со всей силы ударил по ведиофону, выключая устройство.

Коэл давно ждал этого момента. На протяжении семи лет, начиная с устройства на работу в Эстик корпорейшен, он ежемесячно откладывал часть своей зарплаты. Оставшихся крох ему едва хватало на то, чтобы снимать крошечную комнатку в каком-то занюханном отеле в четвертом секторе Мега-сити и питаться переработанными водорослями.

— Дождался..., — шептал он, растирая текущие по щекам слезы. — Дождался.

Вдруг прямо у пола откинулась небольшая выпуклая панель и там внутри что-то глухо заурчало, а потом откуда-то изнутри с шуршанием выполз пластиковый ящик. Через его боковую стенку тянулась длинная яркая надпись «Транклюватор 2000».

— Вот он, — с восхищением смотрел Коэл на свое приобретение. — Сейчас я тебя освобожу... Сейчас. Подожди, немного!

В течение следующих нескольких минут он судорожно шуршал пухлыми кусками пластика, которым был заполнен изнутри ящик.

— Где же ты? — бормотание еле слышалось. — А, вот... Вот он какой! — его глаза заблестели. — Мое!

Из пластиковой шелухи на свет появился блестящий со множеством ярких огоньков и кнопочек агрегат, на котором гордо красовалась та же самая надпись — «Транклюватор 2000».

— Мое..., — судорожно открывал он рот, нежно гладя устройство. — Моя прелесть! Прелесть!

Не обращая ни какого внимания на длинный белый рулон с инструкцией, который вывалился из ящика вместе с пластиковой мишурой, Коэл нажал на большую красную кнопку.

— Выберите объект, — прошелестел синтезированный голос. — Укажите количество, — дрожащие пальцы несколько раз стукнули по светящимся на панели кнопке. — … Начинаю обратный отсчет! Пять, четыре, три, два, один...

На вытянутой части устройства что-то щелкнуло и засвистело. Вслед за этим в сторону окна вытянулся полупрозрачный луч, который на глазах начал густеть. Бах! В углу начали появляться очертания какого-то предмета. Небольшой прямоугольной формы брусок с четкими гранями.

— Получилось, — слезы лились не переставая. — Получилось...

Коэл схватил еще теплый брусок и начал его рассматривать.

— Комплексный пищевой брикет, — шевелились его губы. — Получилось!»

________________________________________________________________

22 июня 1941 г. Западная Белоруссия.

Долгий июньский день подходил к концу. Солнце уже почти село, лишь его узкий кончик выглядывал из-за кромки леса. Медленно спадала жара, уступая место вечерней прохладе.

— Иди, дуреха, — несильный толчок в спину и невысокая девчушка вышла из толпы и, со страхом смотря вперед, медленно побрела в сторону могучего дуба. — Иди, иди! Чего встала?

Зеленая листва, огромной пушистой шапкой закрывшей дуб, еле слышно шелестела.

— Отец! — вслед за девочкой, продолжавшей медленно перебирать ноги, из толпы вышел седой как лунь старик. — Отец, услышь нас! — лопатообразные ладони, привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, застыли около груди. — Услышь нас, Отец! — увидев, что девочка почти добралась до кряжистого великана, старик сделал неуловимое движение рукой.

… Тоненькая в царапинах ручка осторожно коснулась узловатой коры. Едва дотронувшись, пальчики сразу же отпрянули, а она удивленно вскрикнула. Небесного цвета глазки с надеждой посмотрели вверх — туда, где еле слышно шелестели листья.

— Отец! — продолжая звать, старик с напряжением следил за девичье фигуркой. — Твои дети зовут тебя, Отец! Услышь нас!

Вдруг, раздался резкий хлопок, напоминавший звук от удара кнутом. Звонкий, смачный! Прямо от дуба зазмеились трещины!

— Отец! — ноги старика подогнулись сами собой и тщедушное тело упало на колени. — Отец, услышал нас! — он не скрывал своих слез. — Что встали, как бараны? — вдруг закричал он, увидев застывших сзади него односельчан. — Тащите носилки! Скорее, скорее...

Толпа сразу же развалилась на части. Одни несли какие-то бугристые мешки, вторые тянули упиравшегося всеми своими копытами хряка, а третьи — четверо подростков тащили носилки. На сделанных из свежеошкуренных оглоблей завернутые в трепье лежали два стонущих тела.

— К милости твоей взываем, Отец! — старика, поддерживаемого с двух сторон за руки, принесли к дубу. — Помоги мальцам нашим!? — стоны за его спиной усилились. — На минах подорвались..., — шептал он, гладя узловатыми пальцами наросты на коре. — Помоги, Христом Богом молю, помоги... Ой!

Прямо под ним начала медленно проседать земля. Крупные бурого цвета корни выступили наружу.

— Авдея, давай сначала, — показал старик на ближайшие к нему носилки, , где громко стонал беловолосый парнишка. — Сюды клади его, сюды... Вот...

Переломанное тело в окровавленных тряпках осторожно уложили в неглубокую яму под нависшими корнями и осторожно присыпали землей, оставляя на поверхности бледное лицо.

— Степку сюды, — второй закусил от сильной боли губу и тихо мычал. — мягчее, ироды, мякчее...

…. В село люди возвращались уже в полной темноте. Десятки сапог, лаптей и босых ног глухо выстукивали по пыльной дороге.

— Диду, а диду, — рядом со стариком шла стайка местных мальчишек. — Расскажи, расскажи.

Старик кряхтел, но держался. В темноте было не видно, как он что-то тихо шептал.

— Диду, кази! — снова дернула его за рукав какая-то кроха. — Кази про боженьку! Кази! Диду, кази про боженьку!

Тот тяжело вздохнул и, погладив по голове прильнувшего к нему карапуза, проговорил:

— Ладно, шалопаи, ладно... Только чур не сопеть! Хорошо, пуговка?! — маленькая лохматая головка быстро закивала. — Смотри тогда у меня...

Они чуть отстали от остальных. Мальчишки и девчонки обступили старика со всех сторон, просительно вглядываясь в него своими блестящими глазками.

— Э..., — сначала прошептал и сразу чуть громче продолжил. — Благодать нас великая посетила, — он осторожно огладил окладистую бороду. — Не ждали мы и не гадали про такую милость божью...

Ребетня напряженно сопела.

— Явил он нам свой лик в виде живого Дуба, — топот ног ушедших вперед становился все тише и тише. — Правильно люди говорят, что только в годину великих испытаний проявляется божья милость. Как только Господь увидел, сколько на нашу долю выдалось страданий и несчастий, так сразу …

— А я тебе говорю, это самый обыкновенное дерево! -кто-то яростно шептал за спиной старика. — Де-ре-во! Ты понял!

— Да. Нет! — с точно таким же упрямством в голосе настаивал второй. — Откуда же тогда чудеса?

— Дурак! Не могут быть от дерево чудеса!

— Сама дура! Все видели!

Старик замолчал и резко повернулся. Даже в темноте, было видно, что спорщиками были двое — высокий как каланча мальчик и полненькая девочка.

— Что раскричались? — с усмешкой спросил старик. — Вас и немцы вон поди услышали... Говорил же я вам, не перебивайте! Пионэры!

Он отвернулся от них и продолжил:

— Главное хочу вам рассказать, — в его голосе прибавилось таинственности. — Не каждому он помогает, — в установившейся тишине отчетливо послышалось чье-то скептическое хмыканье. — Будьте чисты душой, — его ладонь с нежностью погладила мальчонку справа и чуть потрепала девчушку слева. — Не обижайте никого не заслуженно ни в мыслях ни в поступках...

Произносимые в июньской ночи необычные, казалась бы всем знакомые слова, звучали в этот момент совершенно по иному. Они напоминали собой клятву, произносимую перед отправкой на великую битву.

— … Не обижайте ради забавы ни человека, ни животного, ни птахи малой, ни крохотного кузнечика, — он говорил медленно, немного растягивая слова. — Каждый свой поступок оценивай, словно он последний. — он остановился на миг и повернул в сторону недавно спорившей парочки. — Ведь он действительно может стать последним...

— А боженька Дуб добрый? — маленькая девчушка нетерпеливо дернула старика за штанину, когда он снова начал ударяться в давно избитые наставления. — Диду, он добрый?

— Иди-ка сюды, — с кряхтением он взял на руки девочку. — А як же! Конечно, добрый! И деток сильно любит. Вон братика твово старшего, Митьку, кто вылечил от водянки? Чуть поносом весь не изошел, а теперь вон посмотри, какой молодец! Жених, да и только!

Вся малышня сразу же посмотрела на идущую впереди стайку молодежи по-старше, в центре которой шел высокий широкоплечий парень.

— Видите?! Вот! — довольно произнес дед. — А кто Кондрата лечил. Когда его германцы в городе побили шибко? Это все он, наш защитник!

— Что же вы нас обманываете, дедушка? — вновь раздалось из-за его спины, где в стороне от всех шла давнишняя спорщица. — Бога нет! А этого всего лишь дерево! — Дарья Симонова, дочка одного из ответственных работников Минского горкома, заставшая начало войны в деревне у бабушки, была просто возмущена. — Как вы можете? А еще взрослый! Я все папе расскажу.

Старик на мгновение сбился с шага. Казалось, что он обо что-то споткнулся.

— Так, что это мы плетемся еле-еле! — вдруг рассерженно произнес он, оглядывая темные фигуры вокруг себя. — Хватит на сегодня рассказов! А ну-ка, ребетня, давай, нагоняй остальных! Ночь уж давно на дворе, а мы все гутарим...

Те, что постарше, сразу же припустили по дороге в сторону уже видневшегося села. Остальные, двое мальчиков лет четырех и кроха на его руках, остались вместе со стариком, который после своего грозного окрика медленно пошел за ними.

— И все равно, вы обманщик! — вдруг раздался знакомый негодующий голос. — Это все сказки! Не могут деревья лечить людей! — пятиклассница, воспитанная в семье партработника средней руки, прекрасно разбиралась в том, что было «белым», а что «черным». — Враки все это, враки! — выговаривала она безапелляционным тоном — точно таким же, каким любил говорит ее отец, обсуждая чьи-то промахи и неудачи. — Это же дерево! Самое обыкновенное дерево! Что же вы молчите?

Дед ковылял также неторопливо, как и раньше. Осторожно держа прикорнувшую на его плече малютку, он, казалось, совершенно не слышал о чем, говорила маленькая бунтарка.

— Что? — настойчиво спрашивала она, выйдя из-за спины. — Зачем вы нас обманываете? Я вас спрашиваю? — привыкшая к особому отношению как со стороны сверстников, так и со стороны взрослых, девочка никак не могла принять такое поведение. — Что вы молчите? — она схватила его за рукав и дернула, разворачивая в свою сторону. — Ну!? — ее ножка в лакированном сандале требовательно ударила по земле.

Далеко обогнавшие их взрослые и остальная ребетня уже скрылись в селе. Они — старик, трое малышей и Дарья — остались на дороге одни.

— А что ты хочешь услышать? — вдруг хрипло спросил старик, резко останавливаясь и наклоняясь к ней. — Что?! — его скрытая темнотой фигура излучала неприкрытую угрозу. — Спроси, и я отвечу...

Девочка вздрогнула, но рукав не отпустила. Ее глаза упрямо блеснули.

— Почему вы нас обманываете? — негромко повторила она свой вопрос.

— Я?! — старик искренне удивился вопросу, словно услышал его в первый раз. — Я никого не обманывал... Я говорил чистую правду, просто каждый слышал только свое, собственное, что понятно ему и больше никому другому..., — он странно оглядел прильнувших к нему ребятишек. — …

108

Отступление 62.

Реальная история.

Пухлый мужчина практически тонул в глубоком кресле, которое стояло около залитого солнцем окна. Ухоженные пальцы, не знавшие тяжелого физического труда, цепко держали немного смятый лист бумаги.

— Вот ведь, мерзавец! — время от времени он не сдерживаясь, комментировал читаемое. — Какое к черты нападение? Смотри-ка?! Силами до роты...

По-видимому, последние фразы его особенно возмутили. От переполнившего его возмущения, мужчина вновь скомкал листок бумаги... "Рапорт ... коменданта Stalag 162 XI ... В ночь с ... на ... на окружной лагерь для военнопленных было совершенно нападение. Силы нападавших составляли около роты, в распоряжении которых было как легкое стрелковое вооружение, так и тяжелое. Вследствие, непростительной халатности обер-лейтенанта Отто Шеера, на северной части лагеря вовремя не было восстановлено освещение периметра, что позволило нападавшим подобраться вплотную к стенам и осуществить нападение... Благодаря принятым мною мерам было своевременно организовано преследование сбежавших военнопленных...".

— Нет, мой мальчик, ты это слышал? — мужчина с яростью тряхнул куском бумаги, зажатым в руке. — Благодаря халатности обер-лейтенанта Отто Шеера... Этой сухарь решил все свалить на тебя!

Все это время тот, к кому он обращался, стоял молча, с виновато склоненной головой.

— А пишет то как?! Просто песня! "Принятые мною меры", "своевременно", "грамотно проведенная операция", "практически без потерь"..., — в его голосе отчетливо проскальзывали нотки восхищения. — Вот же старый лис! Учись, Отто, учись! Несмотря на всю мою, мягко говоря нелюбовь, к этому болвану, у него есть чему учиться... Свою бездарность, свою некомпетентность и черт меня побери, трусость, он просто мастерски прикрыл, превратив разгром в практически победу, одержанную лично им!

— Но, дядя, все было не так! — наконец-то, подал голос Отто, оторвав глаза от своих тщательно начищенных сапог. — Не было никакого нападения. Я был на той самой северной стене, — глаза офицера блестели от незаслуженной обиды. — Не было там ни каких бандитов! Там же все пространство прекрасно просматривалось, вплоть до самого леса... Не было там ни кого! Ни полка, ни батальона, ни роты! Вы понимаете, дядя?! — молодой человек подошел к самому окну. — не было никакого нападения!

Его дядя, кажется, впервые с начала всего этого разговора проявил настоящую заинтересованность. Его глаза с некоторой толикой удивления взглянули на племянника.

— Ну, ну..., — пробормотал он, поощряя тем самым его на дальнейшее. — И что же там тогда произошло?

— Это было что-то невероятное..., — чуть растеряв свое возмущение тот начал рассказ. — Мы готовились к очередной перекличке... все было совершенно обычно, как и на протяжении последних недель. От этого опустившегося отребья, которое мы охраняли, никто не ждал такого..., — Отто машинально опустился в рядом стоявшее кресло. — Я же видел их глаза. Дядя, это уже были не солдаты! Они же проиграли...

— Слушай, Отто, — прервал его родственник. — Избавь меня, пожалуйста, от этого сентиментального дерьма. Что там дальше было?

— ... Это случилось очень быстро! Буквально несколько минут... Я не знаю как... Им удалось взорвать цистерну с топливом возле одной из вышек. Кажется сначала полыхнул барак... У меня словно выбило землю из под ног! Я вылетел с вышки и сильно ударился.

Хозяин кабинета слушал внимательно и в эти мгновения совершенно не напоминал того расслабленного и довольного жизнью человека, что сидел в кресле несколько минут назад. Он весь подобрался; его тело наклонилось вперед, глаза немного прищурились. "Пусть меня пожрет усатый дьявол, если это не тот самый случай, — мысленно потирал руки мужчина. — Этим оборванцам кто-то определенно помогал! Чтобы так разнести внешнее ограждение нужна уйма взрывчатки...".

— ... Когда я встал, то вокруг меня было всё черным от сажи и комьев земли, — лейтенант рассказывал глухим голосом и было видно, как ему тяжело давались эти воспоминания. — Она была рыхлая, словно на поле. Вы понимаете, дядя, земля вокруг меня была мягкая... Я проваливался в ней по щиколотку.

— Подожди-ка, Отто, — вдруг прервал его дядя, от волнения встав с кресла. — Прервись на секунду. Вспомни, что-нибудь необычное тебе запомнилось? Может быть до этого инцидента? — мужчина буквально впился глазами в лицо родственника. — Не спеши с ответом! Подумай. Меня интересует что-то необычное.

— Ну, дядя, там вообще ничего нормального не было, — пробормотал в раздражении молодой офицер. — ...Хотя, подождите, — неожиданно, замолк он. — Мне кое-что вспомнилось. За несколько минут до этого нападения, моя смена занималась дезинфекцией первого барака. Не мы сами, конечно.., — его дядя нетерпеливо кивнул головой, в подтверждение того, что прекрасно все понял. — Представляете, мне доложили, что из барака исчезла вся мелкая живность. Кишела — кишела и вдруг, раз, и исчезла! — ходивший в нетерпении возле него мужчина замер. — Они все словно испарились — крысы, блохи, тараканы ...

________________________________________________________________

Белоруссия. Лес.

Трое человек уже четвертый день пробирались по лесу, который выглядел так, словно человеком здесь и не пахло вовсе.

— А ты, Андрюха, ведь прав оказался, — высокий, худой красноармеец в рванной гимнастерке. — Без этого ведь пропали бы здесь, — тяжело дыша он кивнул головой на третьего, который мягко, словно невесомо, шел впереди них. — Я ведь городской сам-то... В Ленинграде жил. Лес-то, как говориться, только на картинке и видел, — с кряхтением он перелез через очередной завал из полусгнивших стволов деревьев. — А ты откуда?

Второй, с черной повязкой на глазу, не сильно его подтолкнул, отчего долговязый буквально перелетел через завал.

— Я тоже городской. Из Самары, — проговорил тот, стараясь не отставать от своего проводника. — Хотя с батей в лес не раз выбирался... За грибами там, ягодами, — он коснулся рукой коры просто монументального дуба, за которым скрылся их товарищ. — Правда, такого не встречал..., — с удивлением пробормотал он, далеко назад закидывая голову и стараясь рассмотреть верхушку кроны великана. — Это настоящая тайга!

— Это вы, хлопцы, еще пущи нашей не видели,— вдруг раздался голос третьего, который встречал их прямо за этим гигантом. — Вот там..., — спасенный ими человек проговорил с настоящим восхищением в голосе. — Там настоящее чудо! — босыми ногами он практически зарылся в мягкий изумрудный мох между корнями дуба, а его ладони гладили кору дерева. — Истинное чудо...

— Слушай, Леший, может привал. А то ноги просто отваливаются, сил больше нет идти, — долговязый, действительно, без сил свалился на какую-то кучу, едва прикрытую листьями. — И есть охота...

Андрей Лисицин, присевший рядом со своим товарищем, тоже устал и есть хотел не меньше его, но молчал. В этот момент его гораздо сильнее интересовало другое — их проводник. За последние дни этот грязный, оборванный человек с ухватками сумасшедшего, не переставал его поражать. "Что же ты за кадр такой? — размышлял он, наблюдая как тот купался в лучах солнца. — Вроде не сильно молод... Окруженец?! Почему тогда без формы? Скорее всего местный... Родных побили, вот он и помешался". Перед его глазами до сих пор в ярких красках стояла картина его броска на колючую проволоку. Высокая, одетая в рванный балахон фигура, бормоча что-то непонятное без всякого разбега бросилась на высокий забор из колючей проволоки. "Да, псих...Точно псих! — убеждал сам себя Андрей, наблюдая за проводником. — Ага... Вот опять сейчас на колени бухнется".

Оборванец, как и все эти дни, проведенные вместе с ними, вновь начал свой традиционный ритуал. Его темные пальцы привычно нащупали замызганную деревянную статуэтку, изображавшую изогнутую человекоподобную фигурку. Едва статуэтка исчезла в ладони, как обкусанные в кровь губы начали что-то шептать.

— ... Отец, мы идем к тебе..., — из невнятного бормотания вычленялись отдельные слова, фразы. — Нет большей силы, как сила Леса..., — колени медленно подогнулись и парень упал на колени, зарывшись в бархатный мох. — Не оставь нас, своих детей! Не оставь на поругание врагу!

"Точно псих! — в очередной раз, пробормотал про себя Андрей, наблюдая энергичные поклоны. — Какой к черту Лес можно звать?! Бог?! — бормотание усилилось, а поклоны стали менее энергичными. — Нет! Хватит с меня этого суеверного дерьма! — полуголодное шатание по лесу, местами переходящему в болото, окончательно расшатали ему нервы, отчего срывы стали повторяться все чаще и чаще. — Хватит! Надо двигаться вперед! К линии фронта!". Андрей рывком вскочил на ноги и, подскочив к проводнику, зарядил ему сильного пинка. Тот даже не успел среагировать, как улетел в сторону дерева.

— Ты чего Андрюха? — в удивлении открыл рот его напарник, сидевший рядом. — Что...

— Все! Амба! — зашипел Андрей, в ярости оглядывая обоих: и красноармейца, с которым вместе попал в плен и сидели последние несколько месяцев, и их проводника, который со слезами на глазах корчился между перевитыми между собой корнями дерева. — Я старший лейтенант Андрей Егорович Лисицын принимаю командование на себя! — красноармеец неожиданно для себя стёк с упавшего дерева, на котором секунду назад сидел, и вытянулся в струнку. — Красноармеец Егоров?!

— Я! — выцветшая на солнце гимнастерка, в прорехах штаны и какие-то обмотки на ногах мгновенно отошли в никуда; перед командиром Красной Армии стоял полный решимости и желания сражаться боец.

Лисицын с одобрением на лице оглядел его и резко повернулся к третьему члену их группы. Все это время тот продолжал ползать в крупных корнях, которые сплелись в плотную сеть, и бормоча что-то искал.

— Где же ты, где же ты? — его исцарапанные в кровь пальцы буквально вгрызались в землю, как плуг крестьянина. — Был же вот здесь... Вот этими самыми руками держал его..., — его голос сползал на рыдания. — Как же так? — в голосе было столько отчаяния, что это казалось странно. — Отец, отец, не гневись! Отец, я найду, я обязательно найду! — после этих слов он с еще большим исступлением стал перекапывать землю в поисках чего-то очень важного для него.

— Встать! — негромко приказал Лисицин, подходя к нему вплотную. — Боец, встать! — склоненная к самой земле фигура продолжала шарить по земле, переворачивая горы листьев и комьев. — Эй, ты?! — Андрей просто растерялся от такой реакции. — Ты чего?! — рукой он осторожно коснулся плеча проводника.

Вдруг тот поднял голову и на лейтенанта уставились невообразимо счастливые глаза, из которых текли слезы. Две грязные дорожки отчетливо пролегли по щекам и исчезли где-то на подбородке. В руках он что-то крепко сжимал, прикрывая свое сокровище от глаз присутствующих.

— Что с тобой? — вновь спросил его Андрей, делая небольшой шаг назад. — Что ты там нашел?

Сзади раздался шелест листьев; подошел и Егоров.

— А-а-а! — что-то счастливо пробормотал человек, смотря на них. — Нашел... Нашел... Отец, я нашел твой знак! Вот..., — его руки медленно вытянулись в сторону лейтенанта. — Нашел..., — сжатые грязновато-серые ладони осторожно, словно скрывали величайшее в мире сокровище, раскрылись. — Знак!

— Черт! Черт! — вскричал Лисицын, увидев ту самую злополучную статуэтку. которую постоянно баюкал проводник. — Что же ты нам, сволочь, голову тут морочишь?! А?! Потерял он! Черт тебя дери! Совсем спятил с этими деревяшками! На вот тебе еще! — лейтенант в раздражении кинул ему и свою статуэтку, не понятно для чего хранимую им с момента побега. — На вот! Теперь успокоился?! Егоров, кинь ему и свою! Давай-давай, а то у него мозги совсем набекрень! — второй боец с недовольным выражением лица вытащил из какой-то мешковины свою деревяшку и тоже бросил ее.

Однако, тот не сдвинулся с места. Обе статуэтки, почти не отличимые от той, что он держал в своих руках, валялись прямо у его ног. Он медленно переводил взгляд то на деревянные фигурки, то на бывших пленных. Ему не верилось, что кто-то прямо на его глазах смог бросить на землю статуэтки.

— Зачем же это..., — пробормотал он каким-то жалким голосом, наклоняясь и поднимая обе деревяшки. — Зачем вы так?! Нельзя! Нельзя так делать! — вдруг зашептал он, почему-то оглядываясь по сторонам. — Нельзя! — он медленно потряс указательным пальцем перед их лицами. — Нельзя! — каким-то немыслимым рывком он выпрыгнул из-за мешанины корней и вплотную подошел к Андрею. — его взгляд уже не был заискивающим, наоборот, в нем появилось что-то жесткое, требовательное. — Возьми назад! Назад! Нельзя кидать знак Отца! — Андрей совершенно машинально взял вложенную в руку деревянную статуэтку.

Бесноватый оборванец мелкими шашками подошел к Егорову и протянул ему статуэтку.

— На, — проговорил он. — Возьми! Это знак Отца... У Отца стало много детей, — при этих словах он восторженно вскинул голову вверх — туда, где кроны высоченных деревьев смыкались в огромный купол. — Так он узнает тебя... Бери! — он настойчиво тыкал статуэткой в сторону красноармейца. — Здесь уже его земля..., наша земля..., — проводник счастливо улыбался, и это настораживало больше всего. — Он узнает тебя по этому знаку. Без него нельзя... Без него ты враг! — его указательный палец резко ткнулся сначала в первого, а потом во второго бойца. — Враг! Враг! Значит, смерть! Без него, смерть везде! Везде!

— Да бери, черт тебя возьми! — прошипел лейтенант, уже не зная чего сделать. — Бери!

— Вот..., — удовлетворенно протянул проводник, улыбка которого стала еще шире. — Теперь хорошо, очень хорошо... Теперь Отец знает, что вы его дети! Слышите?! — он закрыл глаза и застыл без движения. — Слышите?! — уже шепотом спросил он через несколько секунд. — Отец все знает...

Красноармейцы насторожились. И боец и командир обеспокоенно мотали головами по сторонам.

— Лес шумит, командир, — прошептал высокий, с напряжением всматриваясь в ту сторону, откуда они пришли. — Я больше ничего не слышу.

— Да... Лес шумит, — подтвердил второй, с удивлением замечая, как мелко дрожат дубовые листья на ветках. — Шумит... черт его дери ... Надо от этого психа уходить. Слышишь? — стоя спина к спине, шептал Лисицын. — От немцев вроде оторвались. Теперь к линии фронта топать надо, к нашим... Сейчас выберемся из чащобы, да и рванем в сторону Минска. В той стороне УР еще довоенный стоял. Махина! — лейтенант продолжал внимательно всматриваться в свою сторону. — Километры противотанковых рвов, бетонные доты с пушками и пулеметами, запасные капониры, колючка... Вот только выберемся отсюда... Слышишь, боец? Не боись, прорвемся! Где наша не пропадала! — ответа не было. — Егоров?

— Стоять, москальские ваши души! — с угрозой раздался чей-то голос. — Скидывай винтари, левольверты... Давай, а то сейчас как стрельнем, сразу души отдадите!

109

Отступление 62. Реальная история.

Пятничкий В. И. Казаки в Великой Отечественной войне 1941 — 1943 гг. — Сталинград, 1964.

"... Фигура полковника Алексея Ивановича Прилевского, назначенного в конце апреля 1942 г. командиром 1-ой гвардейской кавалерийской дивизии, занимает особое место в истории не столько становления данного вида войск, сколько его развития в новых условиях...

... Современные реалии, радикально повлиявшие на стратегию и тактику применения многих видов вооружений (минометов, десантных самолетов и т.д.), родов войск (спецназа, боевых пловцов и т.д.), в том числе и кавалерийских подразделений, были подвергнуты грамотной, а главное своевременной оценке рядом советских военноначальников. Последнее вылилось в скорейший и глобальный пересмотр всей системы подготовки младшего и среднего командного состава, изменение методики подготовки диверсионных подразделений, разработке и применении особых видов вооружений и техники...

... Не касаясь противоречивой личности самого Прилевского, о не простой и трагической судьбе которого гораздо лучше расскажет известный мемуарист Захаров И.С. в монографическом труде "Гибель и возрождение Красного феникса", более подробно остановимся на его деятельности в должности командира первой гвардейской кавалерийской дивизии.

Первые военные неудачи и острая нехватка обученных кадров на фронтах войны совершенно не способствовала обширных теоретическим изысканиям в сфере применения кавалерии, поэтому очень многие изменения находили свое воплощение в чрезвычайно кратких и емких, принимающих порой форму афоризмов, постулатов.

Первое, на чем особенно настаивал Прилевский в общение со своими заместителями и командным составом дивизии, это то, что война с фашизмом — это маневренная война. Тот, чьи подразделения являются более подвижными, утверждал он, как правило и определяет место и направление удара. Этот постулат первая гвардейская кавалерийская дивизия настойчиво реализовывала на протяжении всей войны, став по словам современников настоящей "пожарной командой". Кавалеристы принимали активное участие в попытке деблокады киевского котла, обороне Москвы (в качестве последнего резерва для глубоких охватов и обходов), контрнаступлении под Сталинградом и т.д.

Второй постулат Прилевского, позднее легший в основу ряда положений нового устава РККА, звучал следующим образом — "...".

В то же время разработка и внедрение в практику боев с использование кавалерии новых тактически и стратегических приемов является отнюдь не самым главным, что ставится в заслугу Прилевскому. Для большей ясности сошлемся на доктора сельскохозяйственных наук, профессора, заведующего отделом селекции ВНИИ коневодства (ЗАТО №3) Сальникова М.Т., который чрезвычайно лестно отзывался о деятельности Прилевского. "Он (Прилевский) несомненно имел потрясающее чутье... Сейчас бы сказали, что это была интуиция, стоявшая на грани ясновидения. Вы только подумайте... Поставленная руководством страны задача, требовала от него архи скорейших действий и безошибочных решений. Ему нужно было в течение нескольких месяцев воссоздать дивизию, которая в боях потеряла практически 70% своего состава... И если с бойцами вопрос еще как-то мог быть лишен в эти сроки, то с мат. частью все было гораздо сложнее... Признаюсь, что предлагаемые нами (ВНИИ коневодства) решения были достаточно рискованными. Наши подопечные, несмотря на демонстрируемые превосходные результаты экспериментов, еще были не готовы в полной мере к военной службе. Был запланирован целый комплекс полевых испытаний... Однако, Прилевский нашел в себе смелость принять столь ответственное решение". По словам профессора Сальникова М.Т. дивизия получила около десяти тысяч лошадей рысистой и верховой пород, продемонстрировавших высокую степень резвости, выносливости и абсолютной неприхотливости к корму. Последнее было особенно оценено советскими бойцами в период длительных рейдов по тылам противника и партизанской борьбы. В период так называемых "зимних рейдов" конца 1941 — начала 1942 гг. коневоды первой гвардейской дивизии отмечали, что кобылы и жеребцы охотно питались мхом, выскребаемым из под снега, и нарубленными ветками деревьев".

Отступление 64. Реальная история.

1 апреля 1942 г. Боевой листок "Смерть фашистской гадине" н-ого полка.

"... На фотографии изображены бойцы второй роты и Таня Симонова — представительница плодоовощного совхоза "Имени 1-го Мая", которая в редкие минуты затишья на передовой раздает подарки от советских тружеников. Из больших коробок бойцы достают и наливные красные яблочки, и спелые груши, и блестящие мандарины. Все это, говорит Таня, вырастили своими собственными руками работники третье комсомольской бригады, в которой трудятся одни девчата. "Трудиться по-большевистски! Бить врага по-сталински! — передала бойцам наказ трудящихся Таня Симонова".

Отступление 65. Реальная история.

Заскорузлые, в неприятных красновато-коричневых цыпках пальцы держали смятый листок бумаги. По сероватому бумажному полотну бежали четкие ряды букв с ярко выраженным наклоном влево. В нескольких местах между строк виднелись небольшие, тщательно подтертые кляксы от упавших капель чернил.

"... Как советский гражданин и человек, всем сердцем преданный делу партии большевиков и лично товарища Сталина не мог остаться в стороне, когда на моих глазах твориться настоящее предательство. В тот момент когда советский народ, напрягая все свои силы, борется с немецко-фашистскими захватчиками некоторые сотрудники районного отделения почты Љ16 г. Ленинград распространяют пораженческие настроения. Так, упаковщица Дмитриева Т.Л. неоднократно говорила о том, что немецкие войска обязательно захватят г. Ленинград и всех расстреляют. Ее знакомая, почтальон 6 участка, Захарова Д.В., эвакуированная из Белорусской ССР, заявляла, что надо всем бежать из города, так как скоро "здесь все подохнут от голода и начнут есть друг друга". Она призывала всех уходить в лес, который "всех защитит от немцев и накормит".

Начальник районного отделения почты, Сидоренко И.М. совершенно не пресекает подобные разговоры...".

_______________________________________________________________

Поднимаясь по широкой лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, невысокий лысоватый человек, еле заметно хмурился. Собственно это была практически незаметно — глаза за круглыми линзами очков по-прежнему были нейтрально спокойны, да и редко кто отваживался пристально рассматривать лицо этого человека. Вот и на этот раз, стоявшие в небольших нишах, постовые смотрели куда-то вдаль остекленевшим взглядом и старались вытянуться еще выше. Их руки птицами взлетали над фуражками, салютуя всесильному наркому.

— К товарищу Сталину, — негромко произнес Берия, входя в приемную. — Здравствуйте, товарищ Сталин.

Верховный махнул рукой, приглашая его сесть к столу, на котором, как обычно лежало несколько документов и книг.

— Товарищ Сталин, проект дает существенные положительные результаты, — их связывало столь многое, что говорить они могли уже без всяких предисловий. — Если честно, — Берия позволил зазвучать в своем голосе нотки удивления. — Я просто не ожидал такого в столь короткие сроки..., — и вновь нужда в каких-то пояснениях совершенно отсутствовала; на столе лежали бериевские сводки по итогам деятельности всех закрытых административно-территориальных объединений союза, с густо нанесенными синим карандашом отметками. — Это просто невероятно!

— Хватит, Лавр, — неожиданно прервал его хозяин кабинета, в результате своего хождения оказавшийся рядом с наркомом. — Хватит..., — Берия замолчал, с напряжением всматриваясь в мрачное лицо Вождя. — Все это я знаю, — кивок в сторону бумаг.

"Что-то случилось? — мучительно размышлял нарком, пытаясь припомнить хоть что-то мало-мальски способное нанести ему вред. — Фронт стабилен... Может что в районе Ленинграда? — последние сводки по ведомству стояли перед его глазами словно раскрытая книга. — Нет, если бы был прорыв, это было бы уже давно известно... Япония? — его рука автоматически потянулась к очкам, неторопливое протирание линз которых было одной из его привычек, помогавших сосредоточиться. — Нет, нет...".

— Смотри, Лавр, — Сталин взял со стола один из документов и слегка потряс одним из его листов. — Это настоящий прорыв, это просто волшебный подарок для нас... Урожай картофеля вырос почти на 500%, пшеницы первого и второго сорта примерно на 200%... В абсолютных цифрах это близко к довоенным показателям. Мы же почти закрываем наши потребности в хлебе.., — Берия непонимающе смотрел на замершего Сталина. — Тоже самое по овощам. По фруктам рост еще больше.... — Сталин перевернул другой лист. — Не видишь? Тогда вот еще... Данные о сектантском движении на оккупированных территориях. Число последователей всякого рода мошенников растет крайне быстрыми темпами, — он бросил быстрый взгляд на сидевшего наркома, который по-прежнему демонстрировал непонимание того, что ему хотели донести. — Это твои же цифры?! Вот сведения о верующих прифронтовой полосы. Ситуация сходная, не находишь? Везде одно и тоже! Живой Лес, Живой Лес!

Берия вздрогнул, едва до него дошли опасения Сталина. "Странно, очень странно, — он буквально впился взглядом в лежавшие перед ним бумаги. — И очень даже может быть... Никто об этом даже подумать не может, пока идет война, — в его голове кусочек за кусочком начала складываться невероятная картина, которая даже в ближайшем рассмотрении оказывалась просто ужасной. — Это словно саранча..., — между лопаток пробежал неприятный холодок. — Нет, это невероятно!".

— Этого не может быть, товарищ Сталин, — неожиданно для самого себя проговорил Берия, вставая с места. — Совершенно невероятно!

— Да? — переспросил тот, встречаясь с удивленным взглядом Берии. — А что тут невероятного? Судя по цифрам, он просто вербует сторонников. Только по приблизительным подсчетам, представь себе Лавр, среди последователей Живого Леса уже сейчас насчитывается более 30 тысяч человек. И это при активном преследовании со стороны немецкой администрации... Вот свидетельство твоего человека. "В некоторых селах население поголовно участвует в молебнах... Зафиксированы неоднократные случаи изгнания священнослужителей, особенно агитирующих за союз с немецкой администрацией и выступающих против бытующих здесь верований. Так, в селе Малые Хлебцы ... жители выгнали присланного из районного центра священника из-за того, что тот объявил поклонение Лесу дьявольским и языческим. Все, включая детей и стариков, носят на одежде деревянные фигурки человека, которые по их утверждению символизирую связь человека и Леса, а также даруют им защиту от болезней и врагов...".

Верховный потряс листком перед лицом наркома.

— Ну, и на что это похоже? — Берия только сейчас, увидев Сталина буквально в нескольких сантиметрах от себя, обратил внимание на то, как тот постарел; цвет лица приобрел какой-то землистый оттенок, под глазами набухли темные мешки, уголки рта тянулись к подбородку. — Есть сведения, что и в прифронтовой полосе в частях Красной Армии начинают распространяться ростки этого культа, — похоже Верховный во всем этом действительно видел нешуточную угрозу всему своему делу. — Мы же тоже начинали точно также... Помнишь? Никто не принимал нас в серьез... Кто мы тогда были? Так, шешура, мелочь! Несколько сотен человек на всю империю.

Берия продолжал стоять, всем своим видом показывая, что это проняло и его. "А что если правда? — стучало в его голове. — Ведь еще несколько месяцев назад о нем вообще никто не знал! Да до сих пор это тайна особой государственной важности! А выходит, он все дальше и дальше тянет свои щупальца, — сейчас, все эти цифры он воспринимал совершенно по иному; появление какой-то мелкой никому не известной секты на фоне тяжелейшего положения на фронте, ранее совершенно не воспринималась в качестве угрозы, но теперь, Живой Лес казался серьезным противников. — Через какие-то несколько лет, если все пойдет все точно также, мы можем столкнуться с настоящей силой..."

— Мы можем отказаться от его помощи? — хриплый голос Сталина вновь оторвал наркома от его мыслей. — Мне кажется мы справлялись бы и сами..., — Вождь, устало вздохнув, тяжело опустился на место. — Как думаешь?

"Да уж, хреново это все, — Берия поймал себя на мысли, что жалеет своего соратника. — Заполучить в свои руки такого союзника и тут же узнать, что он вроде и не друг, а скорее всего враг".

— Думаю, можем товарищ Сталин..., — твердо произнес Лаврентий Павлович. — К середине года большая часть перебазированных предприятий начнет давать военную продукцию. Это танки, самолеты и пушки. Японцам становится не до нас, поэтому с Дальнего Востока можно перебросить еще больше резервов... Уверен, товарищ Сталин, мы справимся с Гитлером. Еще год, максимум полтора, и мы выкинем немцев с нашей территории.

Тот еле уловимо кивал головой в ответ на рассуждения Берии, показывая, что полностью с ним согласен.

— Но есть одно "но", товарищ Сталин, — вдруг произнес он, увидев в глазах Сталина удивление. — Отказаться от его помощи мы можем в любой момент. Да и эти новые предприятия — ЗАТО уже практически полностью заработали и не только вышли на полную самоокупаемость, но и приносят существенную пользу стране... Надо подождать, Коба, — его голос зазвучал тише, и в тоже время тверже. — Мы можем еще столько получить, что даже сложно себе представить... Одно только Семя Жизни стоит всего этого, что он нам передал, — Сталин вздрогнул; на какое-то мгновение показалось, что прочитали его сокровенные мысли. — Не стоит спешить. Пока он нам не опасен... Но принять меры стоит.

— Что ты предлагаешь? — усмехнулся Сталин, догадываясь о мыслях своего наркома.

— У нас его семья, — проговорил Берия, в очередной раз снимая очки и начиная протирать линзы. — Еще по линии НКВД в особые отделы фронтов спустить особый циркуляр с инструкцией для действия при поступлении особого распоряжения.

Сталин внимательно слушал. Его руки держали уже потухшую трубку, про которую Хозяин уже давно забыл.

— Сотрудники особых отделов военных частей после вскрытия циркуляра должны арестовать всех — рядовых бойцов, младший и старший комсостав, кто является приверженцем учения Живого Леса. Не думаю, что с этим возникнут какие-то проблемы...

— Все верно, Лаврентий, — поддержал его Сталин. — Только уже сейчас должны быть составлены такие списки. Направить распоряжение во всей части. Мы должны держать весь этот процесс под полным контролем. Нам нельзя опоздать, иначе он нас съест!

Никто из них и не догадывался, что принятое в момент приступа паранойи решение в недалеком будущем приведет к крайне негативным последствиям и они оба не раз пожалеют о том, что даже подумали об этом. Уже через несколько часов миловидная девушка-стенографистска с погонами младшего лейтенанта войск НКВД с поразительной быстротой, говорящей об огромном опыте, строчила текст ведомственного циркуляра, который позднее получит негативно окрашенное не официальное название "Приказ о сектантах"...

"Пункт 1. С момента получения приказа начать составление списков лиц, которые замечены в отправлении религиозных обрядов. Обратить особое внимание на последователей нетрадиционных сект и учений, получивших значительное распространение на востоке Украины и Белоруссии...

Запрещается в отношении данных лиц проводить какие-либо действия, свидетельствующие о проявленном к ним интересе...

Пункт 2. После поступления соответствующего распоряжения приступить к задержанию лиц, внесенных в указанные списки. В случае оказания сопротивления разрешается применение оружия. Все вещи, изъятые у арестованных, должны быть немедленно опечатаны и направлены в Москву в распоряжение ...

Начальникам особых отделов разрешается в ходе проведение операции использовать любые воинские соединения".

110

Самарский драматический театр сегодня был полон. Многочисленные военные, раненные с ближайшего госпиталя, сопровождавшие из медсестры и врачи, много рабочих — представление обещало быть интересным, собственно именно об этом и сообщала блеклая афиша у входа.

— Все уже собрались, Вольф Григорьевич, — негромкий баритон директора вырвал известного советского менталиста из забытья. — Прошу вас.

"Все, хватит! — такими внутренними криками он уже не раз пытался избавиться от трагичных воспоминаний, однако, образы родных, сгораемых в развалинах варшавского гетто, все равно продолжали преследовать его в минуты раздумий. — Соберись, тряпка! Все эти люди собрались, чтобы увидеть тебя. Посмотри сколько их!". В эти секунды своей слабости он и предполагать не мог, что очередной концерт в довольно глубоком тылу обернется для него поразительным открытием, который перевернет всю его дальнейшую жизнь.

В момент его выхода зал взорвался от аплодисментов. Сияющие лица людей, на мгновения забывшие о войне и смертях, смотрели на него из зала. Молодые и пожилые, военные и гражданские, здоровые и больные — все они желали лишь одного, прикоснуться к тайне...

— Большое спасибо, друзья, — мягкий и располагающий к себе голос заполнил практически весь зал, заставляя мгновенно смолкнуть аплодисменты. — Мне очень приятно выступать перед вами со своими психологическими опытами, — еще секунду назад душившие его воспоминания испарились и на сцене вновь стоял он — тот самый Мессинг, про которого говорили, что он умеет читать мысли, угадывать сокровенные желания и творить настоящее волшебство. — Я постараюсь, чтобы проведенное здесь время вам запомнилось надолго.

Люди вновь начали вскакивать со своих мест и хлопать в ладоши. Кто-то выкрикивал его имя...

— Спасибо, спасибо, — Мессинг подошел к невысокой девушке со светлыми волосами, которая была его бессменным ассистентом вот уже несколько лет. — Спасибо, друзья! Наше представления я начну как и обычно с угадывания мыслей.

Замолкшие было зрители, начали шушукаться, переговариваться. Несколько высокопоставленных военных сделали каменные лица.

— Конечно же, это не настоящее чтение мыслей, — Вольф Григорьевич сразу же выдал свою традиционную фразу. — Все, что я демонстрирую это всего лишь доказательство безграничных возможностей человеческого разума. Каждый подобный опыт в очередной раз говорит нам, что не познан не только окружающий нас мир, но и мы сами... А сейчас моя ассистентка попросит одного из зрителей спрятать вот этот предмет, — с этими словами он передал девушке небольшой серебряный портсигар, которая сразу же начала спускаться в зал. — Я с вашего позволения надену вот эту черную повязку и буду ждать, когда вы будете готовы.

Зал снова забурлил. Зрители на дальних рядах вскакивали с мест, пытаясь увидеть куда направилась девушка.

— Куда она идет? — громко шептал какой-то вихрастый мальчишка, которому загораживал обзор крупный дядька. — А?

— Не мельтеши! — оборвал его второй, вставший на сидение. — К тетке вон подошла... Рыжая такая вся из себя.

— Ну? А та?

— Тащит куда-то его!

Мальчишка, пытаясь рассмотреть происходящее, чуть не свалился на передние ряды. От этого его спас сосед, ухвативший его за торчащий подол рубашки.

Тем временем девушка в накинутом на платье сером пиджаке подошла к высокому парню из соседнего ряда, сидевшему прямо у прохода, и сунула ему за пазуху портсигар. Опешивший было парень через секунду рассмеялся увидев озорное выражение девичьего лица.

— Вижу портсигар мой уже на месте, — улыбнулся Мессинг, когда повязку с его глаз сняли. — Так, а теперь прошу вас, дать мне руку, — с этими словами он протянул руку к девушке, продолжавшей стоять около ассистентки, — Сейчас мы будем искать мою пропажу...

Зрители замерли. Сотни внимательных глаз следили за каждым движением известного артиста. Тот осторожно взял в руку твердую ладонь девушки и мягко сжал ее.

— А теперь думаем о моем портсигаре, — его завораживающий голос раздавался словно из ни откуда. — Куда же он мог запропаститься?

Девушка упрямо мотнула светлой копной волос, словно отказывалась даже думать о месте нахождения портсигара.

— Так... — протянул Мессинг, делая шаг в направлении центрального потока рядов; ладонь девушки еле ощутимо дернулась. — Хорошо, — вновь протянул артист, внимательно отслуживая малейшие реакции девушки.

Так держась за руку они прошли несколько шагов, пока вдруг Мессинг резко не остановился. С левой его стороны было сразу два ряда, на которых ближе всему к нему сидели высокий парень с большим темным чубов, буквально вываливающимся из под кепки, и полноватый мужчина, продолжавший цепко держать потертый портфель.

— Продолжаем думать о моем портсигаре, — снова напомнил о себе менталист, отмечая участившееся дыхание девушки. — Думаю, он где-то вот здесь, — его рук потянулась в сторону полного мужчины и коснулась спинки кресла, на котом тот сидел. — Нет, я уверен, что мой портсигар буквально в нескольких сантиметрах от меня, — теплая девичья ладонь была практически неподвижна. — Не у вас ли мой портсигар? — от этого вопроса мужчина еще сильнее вцепился в свой портфель.

Вдруг, артист неожиданно для всех сделал шаг вперед, в сторону от сцены и ловким движением вытащил портсигар из-за пиджака дернувшегося в сторону парня. При свете мощных ламп чеканное серебро ярко блеснуло, показывая, что великий артист вновь доказал свое право называться тем, кто читает мысли людей.

Зал закричал. Люди хлопали. Несколько человек подбежали к нему с цветами.

— Вот так, мои друзья, — мягко улыбнулся он, заходя по ступенькам на сцену. — Спасибо, — поблагодарил он маленькую девчушку за протянутый букет цветов. — Спасибо, — вновь повторил он продолжавшему хлопать залу. — А теперь давайте, перейдем к следующему опыту... Сейчас вы можете мне задавать разные вопросы, а я буду отвечать вам на них.

Едва он произнес эти слова, как с самой галерки звонкий голос крикнул:

— А что у меня сейчас в руке?

Мессинг улыбнулся, смотря в сторону говорившего. Он сделал несколько шагов к краю сцены...

— А-а-а, молодой человек, как же нехорошо показывать э-э-э фигу, — его голос звучал одновременно укоризненно и добродушно, что вызвало довольный смех зрителей. — Разве такое можно показывать?!

С предпоследнего ряда встал лохматый мальчишка с пунцовым от стыда лицом. Рядом стоял его сверстник с восхищенной улыбкой на лице.

— Угадал! — выкрикнул он в зал. — Угадал!

Зал снова заопладировал, приветствуя искусство артиста.

— Спасибо, большое спасибо, мне очень приятно, — Вольф Григорьевич вновь спустился со сцены и подошел к первому ряду. — Теперь позвольте, пожалуйста мне выбрать самому следующего участника... э-э-э того, кто задаст вопрос.

Невысокая фигура великого менталиста с развевающими черными волосами осторожно пошла вдоль рядов, внимательно вглядываясь в сидевших зрителей. "Как много вопросов..., — с тяжелым сердцем он всматривался в глаза людей, судьбы многих из которых были для него раскрытой книгой. — И как много печали в их глазах... Боже, как же мне тяжело! Боже!".

— Вот вы, не желаете что-нибудь спросить у Мессинга? — негромко спросил артист, остановившись возле невысокого плотного мужчины с перевязанной головой. — Спрашиваете, не стесняйтесь. Я постараюсь ответить на любой ваш вопрос... э-э-э-э Илья э-э-э-э Степанович...

Мужчина вздрогнул от произнесенного имени. Его тело на какое-то мгновение напряглось, словно готовилось к броску, но сразу же раненный расслабленно откинулся на спинку сидения.

— Хорошо, товарищ артист, — недовольно буркнул он, исподлобья уставившись на Мессинга. — Знакомец у меня один был ..., нет есть. Воевали вместе с немцем в Белоруссии. Андреем кличут. Узнать бы как с ним? Жив еще курилка или того..., — уже тише договорил он. — Лежит в земле... Ну как, товарищ артист, могешь?

Не говоря ни слова Мессинг взял раненного за руку и чуть не закричал... Он ожидал появления картины, которая за много лет стала для него уже давно привычной. Это серовато-темная пелена, которая встававшая перед его закрытыми глазами и начинающая медленно растворяться. Потом появлялись образы тех, о ком он хотел что-то узнать. Всякий раз все это происходило примерно одинаково. Достаточно было лишь мысленного посыла-вопроса. Сотни, тысячи раз все происходило именно так и ни как иначе... Но ни на этот раз!

Едва его рука сжала твердую как камень ладонь угрюмого мужчины, как в его голове словно что-то взорвалось! Разноцветные сполохи мелькали перед его глазами, в ушах стоял сплошной звон!

— О-о-о! — громко застонал артист, обхватывая руками разрывающуюся от боли голову. — Больно! Больно! — боль сдавила голову тисками, буквально выдавливая глаза из глазниц. — Как же мне больно!

Его тело переломилось по полам и рухнуло на покатый пол. Мгновенно в зале поднялся переполох. Люди по вскакивали с мест.

— Человеку плохо! — закричал какой-то кто-то пронзительным голосом. — Вызовите врача! Врача!

— Дайте мне пройти! Что вы стоите как баран?! — кто-то орал в нетерпении. — Я врач! Дайте дорогу!

— Ой! Убили! Человека убили! — завизжала какая-то молодуха, увидев, как из ушей упавшего Мессинга пошла кровь. — Убили!

Этот вопль стал последней каплей... Зал загалдел. Задние ряды, находившие дальше всех от выхода, словно только и ждали этого сигнала. Толпа людей начала ломиться к сцене.

— Стоять! Прекратить панику! — на мгновение чей-то твердый командный голос перекрыл весь этот галдеж. — Все оставаться на своих местах! — но народ и не думал этого делать. — Конюхов! К дверям! Закрыть выход! Никого не выпускать! Стоять, а то буду стрелять!

Бах! Бах! Хлесткие выстрелы прогремели в зале, отрезвляя обезумевшую толпу.

— Вот врач! Пропустите! — в наступающей тишине слушался умоляющий голос. — Вот...

Пожилой благообразный старичок, главный врач центральной больницы, волей случая нашедший время выбраться со своей супругой на представление Мессинга, и оказался его спасителем. Сам артист скрючившись лежал посреди разломанных кресел, каких-то смятых сумок, плащей... Его руки продолжали обхватывать голову, словно спасая ее от разрыва. Из ушей протянулись темно-бурые дорожки.

— Расступитесь! Расступитесь, товарищи! — старичок рьяно взялся за знакомое дело. — Мне нужен свет. Вы тоже отойдите. Да, да, вы тоже! — богатырского телосложения мужчина быстро отодвинулся назад. — Так... что тут у нас?! Подложите что-нибудь на пол. Да, давайте это! Так...

Мессинг вздрагивал всем телом всякий раз, когда к нему прикасался врач. Твердые пальцы профессионала осторожно ощупали голову, горло, ища повреждения или раны.

— Где он? — веки приподнялись и на врача уставились покрасневшие зрачки. — Где этот человек? — он говорил с трудом; в его речи появился непонятный акцент. — Мне нужно с ним поговорить...

— Как же вы нас милейший напугали-то, — с усмешкой произнес врач, заглядывая ему в глаза. — Что это с вами такое случилось? У вас был припадок? Эпилепсия?

— Что?! — Мессинг непонимающе смотрел на старичка. — Эпилепсия?! Какая...? Да, нет же! Это вообще сейчас не важно! Где тот человек! Мне надо с ним обязательно поговорить! Это очень важно! — он вцепился в пиджак врача и начал умолять его. — Найдите этого человека! Его другу нужна помощь... Вы слышите? Ему надо все передать! Обязательно передать...

111

Отступление 66. Реальная история.

Из сообщения начальника 4 Управления НКВД СССР Судоплатова заместителю начальника 3 управления НКВД СССР Илюшину.

25 декабря 1942 г. № 7/с

«Украинские националисты, ранее находившиеся в подполье, встречали немцев с хлебом-солью /в Днепропетровске, Перещепино, Кишеньке и др./ и оказывали им всяческую помощь...

Немецкие оккупанты широко использовали священнослужителей-националистов для организации в оккупированных областях УССР, так называемого «нового порядка»...

Отступление 67.

Рашид ад Дин. Сборник летописей (Джами Ат-таварих) / История средневековья в 15 т. — М, 1962. — Т.7. — 382 с.

«... Есть в царстве сельджуков крепость Алапмут с другими крепостями, расположенными на землях, где не растет ни виноград, ни хлеб. Правит там старец Алах ибн-Саббах. Соседние правители называют его Горный старец из-за того, что дворец его расположен далеко в горах и сильно укреплен...

… Путешественники рассказывают, что люди ему сильно преданы и с радостью умирают по его приказу...

… В своем дворце он устроил роскошный сад — лес, который подобен раю. Юношей от двенадцати до двадцати лет опаивали и переносили в этот сад — лес, где они проводили целый день. Там они проводили время с прекрасными девушками и вкушали разные ятства... А к вечеру их снова опаивали и переносили обратно ко двору. После этого юноши были готовы и на смерть, лишь бы только попасть в рай...

________________________________________________________________

12 ч. 23 м. 25 июня 1942 г. поселок Барановичи.

Центральная улица (бывшая «Коммунистическая») пересекала населенный пункт почти на всем его протяжении и упиралась в городское кладбище. В связи с этим, среди определенной части жителей поселка бытовала такая шутка: «Где бы ни строили коммунизм, он всегда ведет на кладбище».

— Хорошо..., — еле слышно шептал высокий тучный человек, важно вышагивая неплохо сохранившейся брусчатке. — Порядок...

По обеим сторонам мелькали многочисленные вывески, исполненные строгим черным готическим стилем — «die Kommandantur», «Restaurant. Nur für die deutschen», «Filmtheater. Nur für die deutschen», «Adoptiv-Punkt», «Polizei».

— Подсоби, батюшка, — вдруг кто-то дернул отца Александра — священнослужителя Свято-Предтеченскогой церкви — за рясу. — Христом богом прошу! Батюшка!

Благостное выражение мгновенно слетело с лица священника, едва он повернулся и увидел сморщенное старушечье лицо, закутанное в ветхий от старости пуховый платок.

— Опять ты Пелагея, — брезгливо скривив рот, пробормотал он. — Ну... чего тебе надо? — старушка пыталась приложиться к его ладони, но пухлая ладошка все время норовила избежать поцелуя. — Говори скорее...

— Я же батюшка не за себя..., — поймав, наконец руку, она приложилась к ладони, от чего лицо батюшки скривилось еще больше. — Не за себя прошу... За соседа Митрошку. Детишки же у него малые остались! Малятки совсем. Цельный день голосят, не переставая! Как третьего дни забрали его германы, так и не слуху не духу..., — голос у бабули был звонким и разносился по всей улице. — Что же это делается такое? Митрошка же генвалид! Кому он такой нужен? Калека! Кто же тепереча детишек кормить-то будет? Батюшка, подсоби! Родимый, Христа ради...

Про себя отец Александр благодарил бога за то, что на улице почти ни кого не было.

— Опять ты, дура-баба за старое принялась!? И убери ты от меня эту богомерзкую штуку! Сказано тебе, разберутся там и без тебя! — прошипел священник, своими мощными телесами нависая над бабулей, которая тыкала в него крохотной деревяшкой. — Что же тебе не …, — вдруг он поперхнулся. — Ладно, Пелагея, иди! Иди! Завтре, поговорю я, — старушка вновь начала кланяться, бормоча благодарственные слова. — Все, все, иди, — через какие-то доли секунды он уже не помнил ни о ней, ни о своем обещании. — Да, это же Мыкола...

Отец Александр сделал несколько шагов вперед, продолжая пристально наблюдать за идущим шагов за триста человеком. Невысокий, плотный, тот уверенно шел в сторону здания больницы.

— Он, он, стервец, — священник с выпученными от ярости глазами, замотал головой, высматривая ближайший патруль. — Мыкола! Стой! — придерживая рясу руками, он побежал за ним. — Стой! — его подбитый гвоздями сапоги выбивали по брусчатке замысловатую дробь. — Куда?! — с хрипение воздух вырывался из разинутого рта. — А! Давай! Так его, поганца!

Выбежавшие из какого-то кабака солдаты мигом сориентировались в обстановке.

— Stehen! Stehen! — проорал первый солдат, мордастый детина в потертых штанах и выцветшем кителе. — Kurt, halten Sie ihn! — второй, едва бросив взгляд на запыхавшегося священника, кинулся на бегущего впереди него человека.

... Неожиданная встреча получила продолжение через несколько часов в здании комендатуры, куда священника препроводили на пару с задержанным.

— Я знаю, что вы прекрасно говорите по-немецки.... Вы поступили как истинный патриот! — с пафосом по-немецки произнес полный человек, у которого на плечах тщательно выглаженного кителя которого тускло блестело серебро витых погон. — Ваш поступок достоин награды, и поверьте мне, Рейх никогда такого не забывает, — в этот момент он многозначительно посмотрел на стоявшего немного в стороне молодого офицера. — Давайте пройдем вниз и послушаем, что там рассказывает задержанный.

— Бандит, дядя, а не задержанный! — с некоторой горячностью поправил его офицер. — Его уже опознали! Это бывший староста села Малые Хлебцы..., — полковник вновь бросил странный взгляд на племянника. — Да, да, Малые Хлебцы, где …

— Хорошо! — одернули его. — Пора.

Они не торопясь спустились в подвал, в котором с начала оккупации со всем удобством разместилась служба дознания. Там, внизу, их ожидала сюрреалистическая картина — посреди длинного помещения с низким кирпичным потолком, стоял небольшой столик, накрытый белоснежной скатертью. На столе стояло бутылка с красным вином и несколько тарелок с закусками.

— Садитесь, святой отец! Нам нужно серьезно поговорить... Отто, мой мальчик, налей нам вина, — как это ни странно, но полковник, в этих декорациях чувствовал себя совершенно естественно. — Дайте ему кто-нибудь воды! Все молчит? — он на секунду махнул рукой в сторону висевшего у стены человека. — Олухи, надеюсь он сможет говорить?! — после этого он на несколько минут совершенно забыл о нем и повернулся к столу.

— Отец Александр, — высокий бокал с изящной тонкой ножкой приподнялся над столом. — Позвольте поднять первый тост за вас! — Бледное лицо священника вытянулось от удивления. — Благодаря таким людям как вы у этой бедной страны еще есть надежда на будущее. Пока среди эти фанатиков и варваров встречаются люди, принимающие верховенство нордической расы, Россия не потеряна, — три хрустальных бокала соприкоснулись и нежный звон поплыл по помещению. — Нам бы хотелось с вами серьезно поговорить...

Священник с трудом проглотил кусок копченной свинины, который при этих словах колом встал у него в горле, а в голове лихорадочно забегали мысли. «Что ему еще от меня надо? Я же все сказал... Не уж-то из-за Мыколы?! Догадался, что тот никакой не партизан? Или нет?». Его лицо мгновенно сменило цвет, становясь из бледного багрово красным.

— Что вы так? — дружеским голосом спросил полковник. — Отто, воды! Вот, вот, лучше? Хорошо... Скажу вам честно, мне нет никакого дела до ваших религиозных распрей, — он зацепил вилкой небольшой кусочек сыра и изящным движением оправил его в рот. — Мне совершенно все равно, что происходит там у вас. Однако, меня очень заботит другое...

Святой отец кажется начинал понимать, о чем хочет поговорить всесильный глава СД.

— … Живой лес, святой отец, — негромко произнес полковник. — Меня интересует только это. Что вы думаете об этой секте? Где она появилась? Как устроена? Кто в ней верховодит? Все! Я должен знать все!

Судорожно сглотнув, отец Александр залпом выпил стоявший перед ним полупустой бокал с водой.

— … Я, господин полковник, я готов..., — внутри него все сжималось от страха перед репутацией сидящего напротив него человека. — Я готов рассказать все, что знаю..., — он попытался встать с места, о был остановлен небрежным движением руки. — Они появились как-будто из ниоткуда. Сразу же после напад..., — на секунду священник поперхнулся, но сразу же продолжил. — Прихода доблестных немецких войск. Сначала их было немного... Да, несколько человек в одном селе, пара в другом. В моем приходе вообще сначала их не было... Первый раз я увидел их в Малых Хлебцах, когда на богослужение приезжал, — Отец Александр говорил медленно. — Я говорил с одной прихожанкой... Она такого рассказывала, господин полковник, что у меня не поворачивается язык повторять эту мерзость, — тот нетерпеливо дернул головой. — Она говорил, что разговаривала с Богом, — его голос на какое-то мгновение опустился до шепота. — … Они все там сошли с ума! Приносят жертвы Дубу. Это настоящие язычники! — кровь вновь ударила ему в лицо. — Они говорили, что Христа нет! Нет Святой Троицы! — он автоматически перекрестился, не переставая рассказывать. — Сволочи, истинно сволочи! Прости меня Господи!

Немцы внимательно слушали разошедшегося священника, даже не делая попытки его прервать.

— … Они дереву молятся! Дубу! Обычной деревяшке! Говорят, он являет им истинные чудеса! Прости Господи, какой бред! Только истинный Бог может являть чудеса … — в избытке чувств он не раз и не два хватался за свою бороду, отчего ее роскошные космы растрепались и стали напоминать метелку. — Они даже хуже большевиков! Тьфу! — его выпученные глаза с неким вызовом смотрели на полковника, мол, вот как я грозен. — Как же так?! Разве может божественная благодать исходить от дерева?! Никогда! Они же совсем меня не слушают! Меня, пастыря господня!

Вдруг откуда-то со стороны раздался скрипучий каркающий звук, который заставил вздрогнуть всех сидящих за столом. Это был смех — громкий, прерывающийся и в тоже время захлебывающийся. Смеялся человек, стоявший у стены, а точнее висевший на на веревке, обмотанной вокруг его туловища. Его слезящиеся блестящие глаза, четко выделявшиеся на багровом распухшем лице, неотрывно смотрели на священника.

— Ха-ха-ха! Благодать... Ха-ха-ха! — на несколько секунд его смех захлебнулся и он начал отхаркивать кровь и слюну. — Тьфу! Какая к лешему благодать?! Откуда ей взяться в этих пропитанных кровью и ненавистью каменных коробках? Где ты там видел Бога?! А? Ха-ха-ха! — кроваво-синее тело, прикрытое рваным тряпьем, еще недавно бывшим вполне себе приличным костюмом. — Ха-ха-ха! Бог... Да и как ты вообще мог его увидеть?! Жирная сволочь, жрущая с рук врага и подбирающая за ним дерьмо! Что ты там мог найти?! Пастырь..., — в последнее слово, которое он еле слышно прошептал изгрызенными в кровь губами, было вложено столько презрения и ненависти, что проняло даже немцев.

Изящный столик, на котором продолжали стоять остатки закусок и недобитое вино в бокалах, с жалобным скрипом опрокинулся. Вне себя от переполнявшей его злобы отец Александр буквально взлетел со стула.

— Заткни свой поганый рот, жидовская подстилка! — полные белые руку, выглянувшие из задравших рукавов рясы, взметнулись в вышину и с яростью там затряслись. — Как только твой рот посмел изрыгать такие речи?! — его внушительная фигура стремительно двинулась к избитому человеку.

Дернувшийся было ему на встречу солдат, незаметно стоявший все это время у стены, остановился. Полковник сделал ему знак, оставаться на месте. «Как все это неожиданно получилось, — думал глава СД, мысленно аплодируя свой изобретательности. — За те два часа он не произнес ни слова, как и все остальные... А ведь тут не мальчики сидят. Они прекрасно знают свое дело и умеют разговорить лучше всякого падре, — он неотрывно наблюдал за священником, рьяно жестикулирующим и выливающим на висевшего человека целый поток брани. — А надо было лишь привести еще одного фанатика.. Ха-ха-ха.. Думаю, сегодня мы узнаем много нового и интересного».

— Замолкни, дьявольская тварь! — отец Александр с развевающимися длинными волосами, задравшейся роскошной седой бородой и выпученными красными глазами, казался средневековым священником, который в лучших традициях инквизиции приступил к изгнанию дьявола. — Ты отринул истинного Бога и гореть за это тебе в аду! — его руки вытянули вперед массивный позолоченный крест с фигурными вставками из цветного стекла.

— Оттащите его, — быстро приказал полковник, увидев, как святой отец попытался ударить висевшего тяжелым крестом. — Он мне нужен живым! Черт! Быстрее! — пока солдат среагировал, священник успел сильно приложит задержанного. — Держите его! — разъяренный святой отец не обращал внимания на копошившегося рядом тщедушного солдата, который ничего не мог противопоставить его мощным телесам. — Отставить! Отставить! — надрывал горло полковник.

Наконец, с помощью прибежавшей сверху пары часовых разбушевавшегося священника удалось оттащить.

— Не надо нас так огорчать, отец Александр! — жестко произнес глава СД, кончиками пальцев держа тяжелый крест, покрытый багровыми пятнами. — Я не потерплю никакого самоуправства! Вам ясно?! Порядок и дисциплина прежде всего!

— Не сдержался, господин полковник, — тяжело дыша, пробормотал священник. — Не сдержался, услышав поганые его речи... Господа Бога хулил своими мерзкими словесами...

— Ха-ха-ха..., — затхлое, пропахшее тяжелым запахом крови, помещение вновь прорезал скрипучий смех. — А как же милосердие, святой отец? По вере твоей, а? — сверкающие влагой глаза по-прежнему с вызовом глядели на священника; казалось для этого человека вообще ни существовало остальных. — Что, не крепко ты в своей вере?

Державшие священника солдаты чуть не отлетели в сторону, когда мгновенно впавший в бешенство святой отец попытался добраться до своего врага.

— Я... Я... тебя..., — его горло с хрипением выбрасывало пропитанные ненавистью слова.

— Ха-ха-ха, — вновь рассмеялся тот, наблюдая пытавшегося вырваться священника. — Слаб ты духом! — его голос стал серьезным. — Поэтому и в вере своей ты слаб. Нет в тебе крепости, а оттого нет и кротости... Гнева, ненависти и зависти в тебе много. Прет это из тебя, оттого ты и слаб..., — он с трудом встал на ноги, отчего веревка на груди ослабла. — Совсем ты слаб! — его правая рука вынырнула из лохмотьев, в которые превратилась его одежда, и потянулась вверх. — Сейчас ты увидишь, как мы крепки в нашей вере...

Никто не ожидал того, что произошло дальше. В принципе и помешать этому никто бы и не смог. Солдаты крепко держали святого отца, который от этого толком-то и пошевелиться не мог. Лейтенант, племянник главы СД, вообще стоял ближе в выходу из подвала, откуда было слишком далеко. Единственный из всех, кто бы смог хоть что-то предпринять, это полковник, но он смотрел на все происходящее больше из анатомического интереса и поэтому даже не дернулся, когда произошло это.

— А ты можешь принести своему богу такую жертву?! — время словно замедлилось. — Сможешь, святой отец?! — голос захрипел, когда кроваво-грязные пальцы, поправив длинную прядь волос на лице, впились в правый глаз. — Что молчишь, святой отец? — из-под копошившихся пальцев брызнула, словно при вскрытии нарыва, кровь и сукровица. — Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! — его голова задралась назад, а рука поднялась вверх. — Ха-ха-ха! Отец, услышь меня?! Отец! Это тебе... — в его пальцах был небольшой склизкий комок плоти. — Отец, ты меня слышишь?!

С еле слышным звуком, который в тишине прозвучал подобно выстрелу из орудия, кровавый комок шлепнулся на грязный пол.

— Боже мой! — вырвалось у лейтенанта, который с зеленным лицом никак не мог отвести глаз от пола. — Боже мой!

«Фанатик, — понял полковник, едва пальцы начали с хрустом вырвать глаз. — Они все фанатики... Чертовы асассины! Значит, этот тоже будет молчать... Получается замкнутый круг. Берем одного, а он молчит. Потом второго, тоже самое. Такого не может быть! — его взгляд вновь остановился на фанатике, который с вызовом смотрел на них. — Такого больше не разговоришь. Значит, придется идти другим путем».

112

Отступление 68.

Реальная история

Трактат придворного философа и садовника Ли Шуань Чи «Беседа мастера и ученика о ста семнадцати секретах взращивания сада, достойного благородного созерцания», написанный в период династии Мин при правлении императора Чжу Ли в 1021 г.

« — ... В первый час Утреннего зорга, когда Небесный Дракон уходит в свое жилище, речная ива наиболее податлива перед терпеливым прикосновением усердного садовника. Ее нежный ствол становиться похож на речного полоза, который способен без всякого для себя вреда пролезть в узкое горло кувшина. Ты должен быть внимательным, чтобы не пропустить этот краткий момент. Тогда даже еле уловимое движение придаст податливому стволу дерева именно ту форму, которая уже находится в твоем сознании.

— Учитель, но разве создавая эти удивительные формы из растений, вы не нарушаете течение божественной Ци в них?

— Нарушение Ци, ученик, это есть его прерывание... Наблюдая за созданием этого … ты заметил прерывание Ци? Разве ветви этого дерева сломаны и нарушена гармония в расположении волокон?

— Нет, учитель! Создавая свое новое творение, которое без всякого сомнения станет новым украшением императорского сада, ты ни на линь не нарушил расположение волокон. Каждая ветвь расположилась в строгом соответствии с твоим замыслом и подчеркивает гармонию всего творения...

— Изменяя форму дерева, закручивая его ветви в невообразимые вихри, я всего лишь следую за гармонией, уже заключенной в каждом творении Неба».

Отступление 69.

Реальная история

Марко Поло. Книга о разнообразии мира и о людях его населяющих. — Лондон, 1751.

«... Три месяца в году, декабрь, январь и февраль, великий хан живет в главном городе Катая Каба-лут. Там его большой дворец...

Диву даешься, сколько там покоев, просторных и прекрасно устроенных, и никому в свете не выстроить и не устроить покоев лучше этих. А крыша красная, зеленая, голубая, желтая, всех цветов, тонко да искусно вылощена, блестит, как кристальная, и светится издали, кругом дворца. Крыша эта, знайте, крепкая, выстроена прочно, простоит многие годы.

В самом дворце есть сад, которому по слухам уже более тысячи лет. Со всего мира сюда привозятся самые прекрасные цветы и деревья. Каждый день с самого утра и до позднего вечера три тысяч пятьсот человек трудятся в нем. Среди них есть самые искусные садовники, которые с изумительным терпением и мастерством, превращают кроны и стволы деревьев и кустарников в достойные восхищения статуи великого хана, его жен и сыновей, быстрые колесницы с могучими жеребцами...

Своими собственными глазами я видел, как через поток с кристально чистой водой протянулся тонкий и переливающийся на солнце мостик. Это была растущая рядом ива. Садовники переплели вмести несколько растущих рядом стволов этого дерева...».

Отступление 70.

Реальная история.

«Русские еще раз доказали свою варварскую сущность» «Wolkischer beobachter», 25 июля 1941 г.

«... Большевистский людоед уже стоит на коленях. Осталось еще одно усилие и кованный сапог доблестного немецкого пехотинца вдавит в грязь жестокого варвара. Победоносный Рейх очистил от жидовской заразы десятки городов и сотни сел, жители которых с радостью встречали освободителей...

… В отчаянии комиссары скатились до того, что стали применять недостойные методы войны. Они начали отравлять свои поля и реки, сжигать леса, жестоко пытать сочувствующих Рейху мирных граждан и т. д. Они вновь показали свой варварский скифский дух, который не пропал за эти сотни лет...».

Отступление 71.

Реальная история.

Отрывок из книги Коваленя А. А. и др. Великая Отечественная война советского народа (в контексте Второй мировой войны) / Под ред. А. А. Ковалени, Н. С. Сташкевича, пер. с бел. яз. А. В. Скорохода. — Минск: Изд. центр БГУ, 2004.— 231 с

«... К середине 1942 г. в рядах партизан Белоруссии сражались более 50 тысяч человек. Они были объединены в 402 отряда, из которых 100 входили в состав 53 бригад и полков, а 302 отряда действовали самостоятельно».

________________________________________________________________

Лес. Массивные стволы деревьев, вздымались высоко вверх и там накрывали окружающее пространство плотным зеленым зонтиком. Люди шли по пояс в траве, время от времени раздвигая плотные кусты орешника. Под ногами пружинил мощный слой изумрудно-зеленого мха.

— Товарищ лейтенант, куда это нас ведут? — негромко спросил Егоров в спину впереди шагающего. — Если бы шлепнуть хотели, тот там бы к дереву и поставили... Думаете нет?

— Отставить панику, боец, — прошипел не оборачиваясь лейтенант. — Сейчас наша задача — смотреть и запоминать. Ясно?

— А ну умолкните, москальские души! — рявкнул им один из охранников — пожилой дядька в странной, вышитой каким-то непонятным узором, рубахе. — Здеся вам не город! — свои слова для лучшего запоминания он дополнил хорошим толчком по спине. — Здеся Лес!

Едва не упав от удара, Андрей сразу же замолк.

Через некоторое время вокруг что-то неуловимо начало меняться. Высокая трава начала сменяться жестким кустарником, торчавшие во все стороны ветки которого все время норовили зацепиться за одежду. Плотное покрывало мха, так облегчавшее дорогу, превратилось в хлюпающую под ногами почву. В добавок чаще стали встречаться завалы из упавших деревьев. Последнее особенно заинтересовало Андрея, в свое время увлекавшего историей оборонительных сооружений.

— На засечную черту похоже, — себе под нос бормотал он; пробираясь через очередной завал, он незаметно ощупывал рукой нижнюю часть деревьев, пытаясь обнаружить следы топора. — Странно... как же их сваливали-то..., — ни следов топора, ни пилы он не обнаружил; создавалось такое впечатление, что деревья уже росли так — скрюченные, переплетенные с другими деревьями. — Вроде и не выкорчевывали... Трактором что-ли? — в основе очередного завала лежало исполинских размеров дерево с раскинувшимися во все стороны корнями. — Если «Ворошиловцем» (тяжелый артиллерийский тягач) поработать, может и получиться. Но где тогда следу от этой махины? Здесь же сплошной бурелом и овраги...

Вокруг, действительно, не то что на тягаче, пешком то с трудом можно было продраться.

— Чего встал? Заснул что-ли? — толкнули его в спину, когда он замер, рассматривая очередное то ли естественное то ли искусственное укрепление. — Скоро уже на месте будем.

— Что, расстреляете нас? — подняв голову от земли, спросил лейтенант. — Или немцам отдадите? — Егоров — второй красноармеец — встрепенулся. — Тебя, морда твоя белогвардейская, спрашиваю!

— Охолонись, — ближайший к ним охранник, тот самый пожилой дядька в смешной рубахе, казалось совершенно не обиделся. — Не лайся. Никто вас германцу не отдаст. Или сами к нему хотите..., — лицо у Андрея скривилось. — Вижу, вижу, что не хотите, — благодушно рассмеялся сопровождающий и сразу же продолжил совершенно другим тоном, в котором смешалось множество ярких и не очень оттенков — это и преклонение, и уважение, и немного страха. — Что с вами делать, решит Отец! — несколько секунд он на них смотрел так, словно Архангел Петр взвешивавший их грехи. — И вот вам мой совет — берегите знак Отца. Он вам может помочь, когда придет время.

— Мы увидим Отца, братья, — радостно проговорил третий беглец из лагеря, незаметно подошедший к ним сзади. — Мы увидим Отца...

— Увидим..., — проворчал лейтенант Синицин, нащупывая в кармане гимнастерки деревянную фигурку. — Увидим, что это за зверь такой, — едва пальцы коснулись теплой поверхности статуэтки, как спокойствие начало наполнять его изнутри.

— Кажись, подходим..., — довольно пробормотал первый сопровождающий, исчезая в очередном (бог знает в каком по счету) завале из деревьев. — Давайте, быстрее, че как сонный мухи! — раздалось из-за ветвей.

Не дожидаясь толчка, Андрей крепко ухватился за выступающий сук и просунул тело в едва заметный лаз. Из-за торчащих во все стороны длинных веток он ничего толком не видел. Прикрыв одной рукой глаза, лейтенант осторожно нащупал ногой ровную поверхность и только тогда перенес на нее тяжесть всего тела.

— У! Е! — непроизвольно вырвалось, когда кто-то резко дернул его за руку. — Куда тянешь?

— Что ты как девица? — засмеялся прямо в лицо их давний конвоир. — Топай вон к столу, сейчас вечерять станем, а потом и посмотрим, что с вами делать...

Андрей сделал вперед несколько шагов и остановился. «Какого черта ...? — потрясенно шептал он, осматриваясь вокруг. — Что это за место?». Увиденное им, действительно, заслуживает отдельного разговора... По всей видимости когда-то давно (по крайней мере создавалось такое впечатление) здесь протекал ручей, весной превращавшийся в довольно мощный поток. Сейчас осталось лишь его извилистое русло, которое запутанно петляло между крупными деревьями. Местами (Андрей видел лишь ближайшие к нему участки) ручей настолько подмывал корни деревьев, что они буквально нависали над опустевшим руслом. Развесистые корни тянулись на несколько метров, переплетаясь между собой и образуя закрытые от нескромных глаз естественные пещеры, которые просто просились использовать из в качестве убежищ. Кое-где пристальный взор лейтенанта заметил следы от лопат — видно, русло местами выравнивали, придавая более ровные очертания.

Сверху обозримая часть партизанского лагеря (по крайней мере, бывший лейтенант считал именно так) сильно напоминала разветвленную систему глубоких траншей (на подобии тех, что сооружали немецкие, французский и английские войска во позиционных сражений Первой мировой войны), которые кто-то удивительно искусно вписал в старое русло ручья, сделав при этом растущие здесь деревья естественной частью всего сооружения. Будучи кадровым командиром, еще заставшим небольшой кусок Финской кампании, он сразу же отметил все это сходство. «Грамотно... Грамотно все устроено, — бормотал лейтенант, отмечая глазом все новые и новые характерные детали. — Сверху глянешь, хрен что увидишь. Лес, да овраги — тишь и благодать... А по ниже спустишься сразу кровью умоешься». С нижних уровней, покрытых светлым песком, к верхним тянулись многочисленные лестницы. В земляных стенах то там то здесь виделись небольшие оконца, закрытые деревянными ставнями. «...! — не сдержался он, когда до него дошло увиденное. — Цельный дом врыли! Вот черти! — из под плотной корневой завесы, тянущейся с верху, выступал угол бревенчатого сруба. — Надо же..., — масштабы проделанной работы его не могли не поразить».

Лишь одно обстоятельство, крайне важное обстоятельство, бывший лейтенант не успел отметить. Вокруг не было следов топора! Все построенное, вкопанное, вбитое, переплетенное было естественными образом поставлено на свое место, словно оно там всегда и было... Не заметил, да и не мог заметить его глаз и другого, что находилось за несколько сотен метров отсюда. В стороне от лагеря, где начинались болотистые участки, постепенно перераставшие в знаменитую белорусскую трясину, располагалось еще одно сооружение, на первый взгляд похоже на хаотично наваленные бревна. По ними на глубине нескольких метров скрывался узкий канал, который до поры до времени перекрывался перемычкой в виде здоровенного сучковатого пня.

— Ладно, — прошептал он, делая шаг вперед и попадая на песчаную тропинку — бывшую когда-то руслом ручья. — И где тут кормят?

— А ты, что с задания только? — откуда-то сверху спросил его мелодичный голос. — Все уж давно поужинали.

Вздрогнув, Андрей резко поднял голову и увидел девочку — подростка, сидевшую на верхней ступеньки деревянной лестницы. Связанная из толстых оглоблей с помощью берестяных лент, лестница упиралась основанием в песок, а верхушкой доставала до самой поверхности земли, где рос здоровенный дуб.

— А меня Танькой зовут, — задорным тоном сообщила девчонка, поправляя на голове венок из крупных ромашек. — Чего молчишь? Какой-то ты странный.

«Я странный? — усмехнулся про себя Андрей. — Это я странный?! Боже мой...».

— Нормальный я, — улыбнулся он, опираясь на лестницу. — А что это у тебя такое? — кивнул он головой на знакомую ему деревянную статуэтку, которая девочка теребила в руках. — Больно уж знакомая вещичка... Покажешь? — он вытянул руку в ее сторону.

— Куды? — недобро прорычал ему в спину до боли знакомый голос. — Куды свои грабельки тянешь? — давний знакомец — конвоир столкнул его с лестницы. — Оторву! Тебе куды сказано было идти? А? Ходишь тут, вынюхиваешь..., — мужик странным образом переменился; из довольно добродушного или по крайней мере нейтрально относящегося к задержанным, он превратился в злобного пса, готового их всех покусать. — Еще посмотреть надо, какой ты лейтенант. Можа не лейтенант ты никакой. А? Иди, иди, чего бельмами то зыркаешь?

Отвернувшись, лейтенант пошел в сторону поворота, где только что исчез его напарник по лагерю. «Чего это он взъелся? Ну попросил посмотреть деревяшку, и что? — никак не мог понять он такую быструю перемену настроения. — Вроде нормальный мужик...».

Следующие несколько часов у бывших пленных спрессовались словно это было не время, а обыкновенная охапка душистого лугового сена. Было много событий, много впечатлений, которые переполняли их обоих. Это и большой, населенный боле чем сотней человек, подземный то-ли село то-ли город; и непонятная и незнакомая им еда, которой кормили бывших пленных; странные взгляды, которые окружающие люди бросали на незнакомых им людей; наконец, продолжающее и давящее на них чувство слежки (и лейтенант и красноармеец все это время чувствовали, что кто-то наблюдает за каждым их шагом, движением).

— Ну и что красны молодцы, поговорим? — внутри уютной, освещаемой самодельной лампой, комнаты — норы бывших пленных встретил высокий, подтянутый командир в форме майора НКВД. — Присаживайтесь, вот сюда..., — еще не отошедшие от свалившихся на них впечатлений, и лейтенант и его напарник по побегу совсем затихли от встретившего их человека. — Знаю, знаю, — проговорил он, закуривая папиросу. — Несладко вам пришлось. Бой, плен, потом лагерь, побег... Но поговорить надо, понимаешь лейтенант?

Они не были предателями и немецкими разведчиками. Оба попали в плен в результате ранения в бессознательном состоянии и не могли оказать даже гипотетическое сопротивление. У них не было в душе гнили. Скорее наоборот, это были люди совершенно особой закалки, которая так отличала тех, кто прошел в первых рядах горнило Гражданской войны, активно участвовал во всесоюзных стройках и, наконец, выжил в мясорубке боев 41-го года. Но они прекрасно понимали, что были в плену и это сильно на них давило...

— Меня зовут Смирнов Игорь Владимирович и, как вы скорее всего догадались, являюсь особистом этого партизанского отряда, — заговорил он, внимательно рассматривая обоих пришельцев. — Скажу сразу, никто не считает вам предателями! Никто! — Андрей с напряжением выдохнул из легких воздух и автоматически расправил плечи. — Хм... Сам знаю, как не сладко там..., — сидевший красноармеец заинтересованно сверкнул глазами из полумрака. — Хочу предложить вам кое-что.

Не дав ему договорить, лейтенант вскочил с грубоватой лавки и воскликнул:

— Чего там говорить, дайте нам оружие! У меня к немчуре свой счет!

— Да, товарищ майор государственной безопасности, мы готовы, — поддержал его красноармеец, тоже вытянувшись в струнку. — Мы искупим кровью...

— Родине нужна не ваша кровь, а кровь убитых вами врагов, — усмехнувшись, проговорил майор. — Запомните это, обязательно запомните! От вас требуется другое... А теперь, давайте к делу... Вам придется снова попасть в плен!

Предложение майора для бывших пленных попахивало, мягко говоря, сумасшествием. О чем ему незамедлительно и сообщили.

— Что? Как так в плен? Зачем в плен? Лучше воевать... Самим сдаться? Нет уж! — в два голоса забормотали они. — Для чего, товарищ майор?

Тогда они еще не знали, что предложенная Смирновым схема чуть позднее станет очень распространенной и востребованной во многих партизанских отрядах на оккупированных территориях Белоруссии и Украины. В лагеря разными путями попадали партизанские разведчики, которые к заранее оговоренному сроку готовили среди заключенных штурмовые группы. В час «Ч» по воротам лагеря наносился концентрированный удар и с внешней и с внутренней стороны. После, как правило, яростного боя немцы получали разгромленный лагерь, а партизаны новых бойцов, которых не надо было особо мотивировать к борьбе.

— А вы как думали? — ударом кулака по столу, мгновенно заткнул их майор. — Из плена их вытащат, оденут, обуют, накормят, да еще и оружие дадут?! А я мол потом и воевать буду?! Так что-ли? — тяжелым взглядом он обвел сидящих напротив него, от чего те сразу же сникли. — Отряд, это не махновщина! И место каждого бойца определяет его командир, — новоявленный партизаны угрюмо молчали. — Да, поймите, вы..., — он обвел глазами подземную нору. — Сейчас в отряде много женщин и детей. Они постоянно к нам идут и идут … Поймите вы, нам нужны бойцы. Нужны те, кто умеет держать оружие в руках, кто уже воевал.

Лейтенант внимательно слушал, время от времени посматривая в сторону своего напарника.

— Не сегодня так завтра немцы возьмутся за нас всерьез... Пусть вас не смущают эти укрепления. От них есть толк, пока нас ищут спустя рукава. Немец еще надеется взять Москву и поэтому все с свои силы бросает на восток. А когда Красная Армия им даст по зубам, вот тогда они возьмутся за нас по настоящему! А у нас два с половиной бойца... Нам срочно нужны люди... Надо, мужики, надо..., — в этих словах было столько не высказанной горечи и надежды, что лейтенант вновь тяжело вздохнул и понял, что ему не отвертеться.

— Все ясно, товарищ майор, — Андрей встал из-за стола. — Мы готовы...

Едва за ними закрылась дверь, точнее плотная плетенка из коры, как Смирнов встал и начал нервно ходить по земляному полу.

— А не спешим ли мы? — довольно громко спросил он куда-то в темноту, которую не мог пробить крохотный огонек лампы. — Изловят ведь их, как пить дать изловят!

С шуршанием посыпалась земля с потолка, через который пробирались крохотный корешка от растущего на верху дерева.

— Все нормально, Игорь, — голос Леса как всегда заполнил собой все помещение; на какое-то мгновение майор показалось, что его окутало чем-то теплым и мягким. — Москва в курсе... Люди нужны всем... Мы должны успеть хорошо подготовиться, иначе нас прямо здесь и раздавят.

Немного успокоенный майор кивнул в ответ и вышел наружу. Ему было невдомек, что те группы разведчиков, судьба которых его так беспокоила, были просто каплей в море. Уже несколько месяцев, почти с начала лета 42 г., из их лагеря по близлежащим городам и селам растеклось более полусотни человек — стариков, женщин, разновозрастных детишек. Они выдавали себя за погорельцев и рассказывали о том, что где-то там глубоко в лесах можно спрятаться от ненавистной войны, можно спокойно жить и растить детей... Высокие и маленькие, полные и худые как щепки, крепко сжимая в руках небольшие деревянные фигурки, с жаром в глазам они расписывали чудесные картины, в которые так хотелось верить... И многие верили...

Лес начал свою игру.

113

Отступление 72. Возможное будущее.

Канал «История-ТВ». Повторение передачи «Неизвестные страницы Великой войны» от 23 октября 2008 г.

« — Уважаемые телезрители, как я и обещал реклама была непродолжительной и познавательной, — уверенным тоном, глядя прямо в камеру проговорил моложавый ведущий. — Напоминаю, что в очередном выпуске нашей передачи мы обсуждаем результаты экономической политики гитлеровской Германии на территории оккупированных стран. Давайте, вновь обратимся к нашим экспертам, которые в первой части передачи уже разобрали ряд вопросов...

Сменилась камера и вместо ведущего в студии оказались два человека — один, довольно плотного телосложения, старичок, профессор и лауреат всевозможного вида премий, а второй, мужчина слегка лет за сорок, но не уступавший первому по количеству и качеству заслуженных почетных регалий и званий. Судя по их лицам, спор между ними продолжался и во время рекламы. Уж больно характерные выражения лиц у них были...

— Это же общеизвестно, что Германия нещадно эксплуатировала захваченные страны. Она высасывала все — людские и материальные ресурсы... Даже землю вывозили. Не надо делать такое скептическое выражение лица. Действительно, украинский чернозем вывозился в Германию целыми эшелонами на протяжении нескольких лет!

— Вот вы говорите, это общеизвестно, а я бы с вами поспорил, — с трудом прервав своего пожилого оппонента, заговорил второй. — Вот смотрите, ваш первый тезис — вывозили продовольствие. Так давайте обратимся к фактам!

Ушлый ученый, видимо, готовившийся к разговору лучше своего коллеги, начал что-то зачитывать с экрана небольшого планшета.

— Вот в моих руках некоторые выдержки из дневника министра по делам оккупированных восточных областей Альфреда Розенберга. Так... Да, вот запись, датированная 15 августа 1242 г. ''Качество и количество ввозимого продовольствия недопустимо снизилось. Вместо 15 000 — 20 000 тонн первоклассного зерна, поставленного структурами министерства во второй половине 1941 г., в июле — августе из восточных областей поступило около 5 000 — 7 000 тонн зерна, пораженного гнилью. Аналогичная ситуация сложилась с картофелем, собранный урожай которого за считанные недели превратился в самый настоящий студень... Это полный срыв поставок! Фюрер рвет и мечет... На вчерашней встрече он впервые произнес слово «саботаж» применительно к моему ведомству и мне это совершенно не понравилось... ''».

Отступление 74. Возможное будущее.

Белорусский федеральный округ. Подольский район. Заповедник имени К. Н. Спивака. Лето 1992 г.

— Дурак же Миха, — в очередной раз пробормотал высокий патлатый парень, оттирая от налипшей глины новую находку — тяжелую пряжку от ремня немецкого пехотинца. — Место он новое знает. Как же! Дурень одно слово!

Копавший рядом с ним словно бульдозер, полный мужик, утвердительно закивал головой.

— Пусть теперь к нам не примазывается, — сказал он, вновь втыкая штык в землю. — А твой брателло все же молодчага! Вона место какое накопал в архивах... Значит, говоришь, здесь целая бригада партизанила? Тут же болото рядом. Вон какой ручей шпарит, утонуть запросто можно...

Первый, известный среди «черных копателей», как Дрюха-Сержант устало облокотился на стенку им же вырытой ямы.

— Да вроде не было здесь раньше никакого ручья. Землянок тут до черта было. Считай столица партизанского края здесь размещалась... Ладно, еще с часик копнем и в лагерь, а то завтра не спину не разогнешь.

Толстый мужичок в это время с упоением крошил землю, из под которой показалась деревянная труха. В какой-то момент он даже язык от предвкушения вытащил... Длинным ножом он осторожно подцепил рассыпавшуюся железную скобы, когда то скреплявшую доски ящика. Метал лезвия обо что-то негромко чиркнул. Толстый притих и воровато посмотрел в сторону своего соседа, который, ничего не замечая, продолжал копать.

— Офицерская фляжка, — тихо забормотал с трудом сдерживая радость, когда из под земли показалось что-то округлое и серебристое. — Пошло, пошло...

Действую ножом как рычагом, он медленно тянул находку к себе. Фляжка оказалась на удивление тяжелой, словно ее что-то держало. В нетерпении он дернул изо всех сил... С шипением, разбрасывая комья земли в разные стороны, оттуда вылетела двухлитровая банка с непонятной черно-белой маркировкой. Улыбка на губах незадачливого копателя еще не успела исчезнуть, как резануло по глазам.

— А-а-а-а-а, завизжал он от невыносимой боли, грязными руками начиная растирая горящие глаза. — А-а-а-а!

Шипение нарастало. Из банки с силой выходил густой зеленоватый дым, который быстро заполнил его яму и начал медленно стелиться ко второй.

________________________________________________________________

8 мая 1942 г. г. Минск. Площадь Свободы. Бывшее здание Белорусского республиканского совета профсоюзов. Трехэтажное здание, светлый фасад с серыми подпалинами кое-как замазанных отверстий от осколков снарядов, имперского вида центральный вход — все это великолепие теперь занимал административный аппарат Министерства по делам оккупированных восточных областей в г. Минске.

Собравшиеся за огромным столом терялись на фоне пространства высоких потолков, помпезно украшенных стен и массивных бронзовых светильников. Высший офицерский состав, размещенных здесь частей, гражданское руководство уже давно сидело на высоких резных стульях и тихо переговаривалось друг с другом. Наконец, тяжелые лакированные двери распахнулись и в комнату стремительно вошел невысокий сухопарый человек со строгими водянистыми глазами, скрытыми круглыми очками. Альфред Мейр, заместитель министра по делам оккупированных восточных земель, прибыл и судя по его внешнему виду был чем-то крайне раздосадован

— Я недоволен, господа, — сразу же начал он резким тоном, едва ответив на приветствие. — Я определенно недоволен вашей работой!

Со стороны генералитета в ответ на такое заявление раздался легкий ропот недовольства, волной прошедший ото части комнаты до другой. Военные, всегда занимавшие в Германии особое положение, возмутились, что их кто-то посмел приравнять к тыловикам, гражданским служащим, которые даже и не были на передовой.

— То, что некоторые из здесь сидящих принадлежат разным ведомствам, не играет совершенно ни какой роли, — не присев, выхаживал он возле огромной карты восточной Европы (однажды ему сказали, что такой манерой он очень напоминает самого фюрера, что запало ему глубоко в душу и со временем стало настоящей потребностью). — Мы делаем одно дело и как показало время делаем его не очень хорошо. Как сказал фюрер, спустя рукава! — одновременно он строго посмотрел в дальний угол стола, где сидел один из бормочущих что-то генералов.

— Наши доблестные войска стоят у самой Москвы. Вот-вот падет Ленинград, вторая столица русских. На севере мы блокируем незамерзающие порты Сталина... А что твориться здесь? — вопрос он задал зловещим, обвиняющим тоном. — Что происходит в нашем далеком тылу, откуда Германия ждет регулярных поставок качественного и натурального мяса, молока, зерна и овощей, рабочих ресурсов для наших фабрик и заводов?

Его левая рука автоматически устроилась за спиной, а правая из внутреннего кармана кителя достала сложенный лист бумаги.

— Вот список объединенных людских и материальных потерь, понесенных Германской армией и администрацией за зиму 1941 г. — весну 1942 г. Вы только вслушайтесь в эти цифры.

Убито 423 военнослужащих, из них 54 офицеры низшего и среднего звена. В результате диверсий погибло 25 гражданских сотрудников оккупационных властей, из них только центральная комендатура потеряла 12 человек.

За этот период времени было уничтожено (взорвано, сожжено, иным образом выведено из строя) 217 грузовиков, 48 легких и средних танков, подорвано 12 грузовых и 4 пассажирских составов. Я не зачитываю перечень потерянного вооружения (орудий, минометов, легкого стрелкового вооружения), взорванных объектов инфраструктуры (мостов, переездов, электростанций. Вокзалов и т.д.) иначе этот список можно было бы продолжит еще...

Закончив читать, он бросил список на стол и инквизиторским взором обвел сидящих.

— Фюрер очень обеспокоен сложившейся ситуацией, — по тону чувствовалось, что лично Альфред Мейер обеспокоен этой проблемой если не больше, то как минимум вровень с фюрером. — В преддверие летнего наступления, — лица военных вытянулись еще больше от осознания того факта, что кто-то другой вторгается в их интимную сферу интересов. — которое окончательно отбросит русских за Урал мы должны обеспечить наступающей армии спокойный тыл. Фюрер ждет от нас, что округ справится с обеспечением безопасности всех транспортных путей.

— Господин статс-секретарь, я докладывал..., — со стороны гражданских служащих поднялся высокий блондин, в котором Мейер узнал своего протеже, Генриха Гудериана, родственника известного генерала.

— Я помню, Генрих, — движением руки, он усадил поднявшегося было чиновника на место. — Господа, мне поручено известить вас, что верховное командование для этой операции выделяет следующие силы...

Сидящие замерли. Военные, осознав что задействованный в операции военный контингент, увеличится в разы, словно окаменели.

— … Хотя, думаю генерал Шейк справиться лучше меня, — внезапно прервался он, с вызовом посмотрев в другой конец стола, где располагался сухопарый офицер с недовольным выражением лица. — Прошу вас …

Лет эдак хорошо за пятьдесят, с абсолютно лысой головой, генерал Шейк успел отметиться практически во всех наиболее крупных военных операциях Германии за последние тридцать лет. Профессионал до мозга костей, настоящий винтик военной машины Германии, он питал стойкое отвращение к партийным функционерам, который выбрались на самый верх лишь благодаря своей личной преданности фюреру. К последним он безусловно относил и Альфреда Мейера, которому он формально не подчинялся, но вынужден учитывать стоявших за ним партийных гигантов.

— Сразу хочу заявить от имени генералитета, что эта операция еще только находится в стадии разработки и говорить можно только о ее начальном этапе, — это было сказано таким тоном, что присутствующим здесь стало ясно находится в крайне раздраженном состоянии. — Благодаря интенсивной переброске подразделений и техники в направлении Вильнюс — Гомель в округе удалось сконцентрировать следующие силы:

— четыре охранные дивизии — 201-я (место дислокации г. Лепель), 203-я (г. Бобруйск), 221-я (г. Гомель) и 286-я (г. Витебск) общей численностью более 47 тыс. солдат и офицеров;

— 24-я смешанная и 52-я охранная дивизия специального назначения, с численностью штатного состава в 18 тыс. человек.;

— 121 отдельную пехотную роту, 6 противотанковых рот, 3 роты тяжелого вооружения и 6 артиллерийских батарей

На время проведения операции нам переподчинены подразделения абвера:

— 103-я и 203-я абверкоманды;

— 108-я, 208 и 308 абвергруппы.

Команды тайной полевой полиции сосредоточены в Бобруйске, Борисове, Витебске, Лепеле, Могилеве, Орше, Старые Дороги и Полоцке. Это более 900 специалистов по проведению контрразведывательных мероприятий, розыску партизан. Непосредственно с ними будут взаимодействовать 690-й, 531-й и 697-й батальоны полевой жандармерии.

Генерал, блеснув стеклом монокля, оторвался от документа и внушительно произнес:

— Считаю необходимым довести до присутствующих, что полное умиротворение края только силами данных подразделений представляется проблематичным. Аналитики генштаба прогнозируют более чем 10-15% потери личного состава привлекаемых подразделений. Даже с учетом приданных специальных отрядов абвера, которые заточены на борьбы с диверсионных силами противника, указанный процент потерь считаю неприемлемым. Ситуация осложняется специфическими географическими условиями округа. Он изобилует болотами, реками, ручьями, которые крайне затрудняют переброску войск и техники и существенно облегчают оборонительные и диверсионные действия противника. Для минимизации потерь среди личного состава предлагаю максимально задействовать национальные формирования...

— Хорошо генерал Шейк, — буркнул Мейер, недовольный последними комментариями. — Генрих, а какие силы планируют привлечь к операции гражданская и полицейская администрации? Как я понимаю, у них тоже есть мастера побегать по лесам.

Офицер, сияя лицом от предоставленной возможности проявить себя, резко вскочил с места и начал чеканить заготовленную речь хорошо поставленным голосом:

— Командный штаб рейхсфюрера СС предоставил в распоряжение командования операцией 1-ую пехотную (моторизованную) бригаду СС и батальон специально назначения войск СС. От СД в операции участвуют 6-ая и 9-ая команды оперативной группы «Б» Службы Безопасности, численностью около 200 человек.

На несколько секунд он прервал чтение, пытаясь что-то найти в своих записях.

— К началу операции в районе Минска планируется сосредоточить более двух десятком частей национальных добровольческих формирований — 201-й, 203-й и 286-й восточные батальоны, 622-й казачий дивизион, 18-й и 24-й батальоны «Schuma».

Дождавшись паузы, Мейер проговорил:

— Господа, уверен, что с такими силами этой край бандитов и партизан будет полностью умиротворен, — он выразительно посмотрел на огромный портрет фюрера, который пророческим взором смотрел куда-то вдаль. — Фюрер дал понять, что исход этой операции будет иметь самое непосредственное влияние на каждого из здесь сидящих..., — вдруг он прервался и удивленно посмотрел в сторону одного из офицеров — полноватого с добродушным выражением лица человека (правда последнее уже никого не обманывало). — Глава службы безопасности желает что-то добавить?

Удивление самого Мейра было понятно. На оперативно-тактических совещаниях он практически не присутствовал и более того не обладал богатым опытом планирования операций такого рода. По роду своей деятельности он вообще больше походил на хозяйственника с огромными полномочиями, но ни как не на крупного военно начальника. И весь его опыт участия, а тем более организация и проведения военных компаний ограничивался узкими междусобойчиками тыловиков крупного ранга. По его мнению военные компании именно так и планировались. Проходили многочисленные совещания с участием генералитета разных родов войск с длительным перечислением задействованных в операции подразделений, с пафосными речами и...

— Состав сил более или менее понятен. Действительно, концентрируется мощный кулак, от удара которого может вообще ничего не остаться, — даже сейчас, стоя перед теми, кто его прекрасно знал, он глава СД играл роль доброго дядюшки, который в сущности все это уже прекрасно знает и испытал и пережил столько, сколько всем остальным и не снилось. — Меня интересует другое... Почему ничего не было сказано о другой составляющей этой операции? Ведь генерал Шейк абсолютно прав! Используя исключительно силовые меры, мы понесем значительные потери. Большевики фанатики, а те кто, скрываются в лесах фанатики в двойне. Они будут сражаться до последнего, — в какой-то момент из его голоса исчезли нотки снисходительности и начало проскальзывать что-то такое, что подозрительно напоминало восхищение. — Поверьте я знаю о чем говорю. Военную составляющую операцию нужно обязательно дополнить мероприятиями другого рода. Необходимо расколоть поддерживающее бандитов население, посеять в их умах страх, сомнение, надежду... Да, да, надежду! — несколько раз повторил он, заметив недоумение на лицах нескольких генералов. — Покажите им, что германское командование не только строго, но и милостиво и щедро награждает тех, кто активно ему помогает. Нужно награждать за сотрудничество, местных активно привлекать к работе в гражданских органах, полицейских частях — нужно посеять раскол, нужно разодрать это общество на две, три, четыре части, которые бы как верные щенки смотрели на нас и дрались за наши подачки... Но и этого будет мало! Надо распространять поддельные документы, свидетельства того, что большевики массово сдаются в плен, что красноармейцы активно сотрудничают с нами, что местные жители сами, добровольно едут в Германию на заработки...

Глава СД от активной жестикуляции и внутреннего напора вспотел. Не прекращая говорить, он вытащил из кармана носовой платок и вытер испарину со лба.

— Пусть местные жители читают газеты, письма, листовки о том, как хорошо живется и работается тем, кто уехал на работу в Германию. Пусть остальные об этом мечтают..., — многое из сказанного главой службы безопасности для некоторых, а скорее всего для половины сидящих, особенно военных, было настоящим откровением. — Нам нужно абсолютно лояльное к нам население, которое с радостью и само выдаст нам всех, кто скрывается в лесах и болотах! Понимаете, оно само принесет нам припрятанное оружие, которые мы безуспешно пытаемся собрать. Больше не будет ни какой стрельбы в спину, ни брошенных ночью гранат в проходящие поезда, ни взорванных мостов и складов. Этого ничего не будет!

— Постойте, постойте, — заговорил Мейер со странной улыбкой на губах. — Что я такое слышу? На какой-то момент мне показалось, что это речи предателя и пораженца, — от слов «предатель» и «пораженец» глава СД мгновенно побледнел. — Вы предлагаете страшные вещи! Вы ни мало не много предлагаете считать их ровней нам, арийцам?! Мы и так и дали многое, когда пришли на эти земли! Мы им дали возможность жить под волей Великого Рейха! Сам фюрер говорил, что на Востоке не должно быть ни какой пощады, ни какого снисхождения! Нам не нужна их лояльность, нам не нужно их согласие и поддержка! Мы требуем лишь покорности, абсолютной покорности!

Разбушевавшийся Мейер буквально летал вдоль стены с картой. Его левая рука продолжала находится за спиной на уровне пояса, как приклеенная, а правая металась в воздухе, словно у безумного дирижера.

— Никакой пощады! Слышите, никакой пощады! Это недочеловеки, которые недостойны жить по человечески! Их удел — это удел рабов и безмолвных слуг! Сними надо разговаривать только на языке силы. К чему это иезуитская хитрость и притворство? Рабы понимают только жестокость и силы господина!

Глава СД смотрел на эти метания с грустью. Пожалуй только он, да может быть еще несколько человек на этой части оккупированной территории, понимали, что путь, продвигаемый Мейером, это самый простой по организации и осуществлению, но самый мало предсказуемый по последствиям. Он уже давно переболел эйфорией безболезненной польской кампании, безумством доступных девок вставившей на колени Франции... Его мало радовали военные сводки об очередном взятом городе и новой разбитой дивизии большевиков... «Мне кажется это никогда не кончится, — думал он, наблюдая, как бесится Мейер. — Этот болван совершенно ничего не понимает. Победные реляции и военная кинохроника совсем свела его с ума, выжгла последние мозги! Такие как он точно погубят Рейх... В очередной раз...». Эта простая мысль так его напугала, что он вздрогнул и испуганно посмотрел на своих соседей. Однако, судя по их лицам, они даже и не подозревали о тех мыслях, которые промелькнули в голове руководителя СД. «Все равно нам нужно действовать иначе, — не мог он успокоиться и назойливые мысли вновь и вновь всплывали у него в голове. — И если этот болван не хочет видеть дальше своего носа, то я найду тех, кто сделает по моему. Эту войну нельзя выиграть лишь одним оружием...».

Глава 114

Отступление 75. Реальная история.

Небольшой полустанок, где располагалась железнодорожная станция. Лет 40 здесь жили в основном сами железнодорожники и члены их семей. Раннее июньское утро. На центральной площади поселка собралось несколько сот человек. Мужчин было мало — десятка три примерно, да и среди них в основном старики и дети.

— Жители … , — переводчик — бывший учитель немецкого языка из Минска вещал с какой-то торжественностью в голосе, чего раньше от него никто не слышал. — Германское командование в лице …. генерала …, заместителя начальника …., руководителя … приветствует жителей освобожденной Белоруссии, новой Белоруссии, свободной от жидо комиссаров и азиатских бандитов.

Собравшиеся на площади, ни разу не видевшие столь многочисленного начальства, присмирели. Из толпы не было слышно ни тихих разговоров, ни выкриков, ни недовольного шепота.

— … это начало новой жизни, — что-то проникновенно переводил мужчина, время от времени переспрашивая у высокого офицера, затянутого в черный без единой морщинки китель. — Начало сытой, спокойной и свободной жизни под крепкой рукой мудрого и милостивого вождя германской нации Адольфа Гитлера! — офицер вновь что-то сказал, от чего учитель заулыбался. — Германское командование ценит тех, кто верно служит Рейху и щедро награждает за активное сотрудничество. Сегодня мы собрались здесь, чтобы показать наше единство с германским воинством, что мы не остаемся в стороне от помощи Рейху.

Откуда-то сзади этого высокого постамента, где располагалось высокое начальство, робко вышел невысокого роста мужчина в темно-синей, уже выцветшей, железнодорожной тужурке. На его голове была надета фуражка, из под которой торчали непослушные седые вихры. Он выглядел каким-то виноватым и все не мог понять что ему делать со своими руками. Они у него то пытались залезть в карманы тужурки, то норовили спрятаться за спиной. Наконец, его мучения прервал переводчик, который, держа в руках небольшую коробочку, вышел вперед.

— За верность своему долгу и Германскому Рейху, старший машинист Киричек Степан Емельянович награждается почетным знаком «За заслуги» 2-ого класа, — от демонстрируемой радости переводчик если только не лопался, пока прикалывал на грудь знак в виде восьмиконечной звезды с лавровым венком по окружности. — Старший машинист Киричек Степан Емельянович при очередном обходе среди угля обнаружил темный сверток, который на проверку оказался взрывным устройством. С риском для жизни наш герой вынес адскую машинку из поезда и выбросил ее.

На машиниста было страшно смотреть. Он опустил глаза вниз. Лицо стало мертвенно бледным, словно его хозяин уже давно попрощался с жизнью.

— Благодаря Степану Емельяновичу поезд, перевозивший столь нужную для доблестных немецких войск технику, не был уничтожен и пришел к позициям солдат в срок!

Немецкий офицер, дождавшись когда переводчик умолк, тоже сделал шаг вперед и что-то торжественно пролаял.

— … сказал, что немецкое командование и впредь будет щедро награждать тех, кто верно служит Рейху, — перевел учитель, продолжая улыбаться. — А теперь мы сделаем несколько снимков для газеты, чтобы все увидели единение Германского народа с освобожденными от большевиков нациями!

Отступление 76. Реальная история.

Деревенский почтальон, устало присев на скамья возле смотревших на него баб, начал ковыряться в своей холщовой сумке. Он что-то угрюмо бормотал, пытаясь найти нужное письмо. Работа для него уже давно стала настоящим адом. Если раньше он был праздничным гостем в каждом доме, куда приносил письмо или посылку, то теперь от почту никто не ждал ничего хорошего.

— Вот баб Нюр письмо тебе, — произнес он, обращаясь к сухонькой бабульке — «божий одуванчик», что стояла немного в стороне от всех. — Из Германии.

Собравшиеся бабы ахнули, с ужасом и любопытством смотря на небольшой кусочек бумаги. Казалось он сейчас загорится в руках почтальона от стольких глаз.

— От Марьяшки видно? — прошептала одна и сразу же подхватили остальные. — От нее точно! Из самой Германии?! Не уж то правда?! Да, нет... Не может быть! Сказано же тебе — из Германии. Вона смотри сколько штемпелей...

— Клавка, почитай-ка, — еле слышно прошептала бабуля. — А то что-то дурно мне, в глазах темно.

Бабы вновь ахнули от такого подарка. Сразу же раздался треск бумаги и из конверта, хранящего многочисленные следы пальцев, выпал листок светло-серой бумаги.

— Здравствуй, любимая бабуля! Пишет тебе, твоя внучка, Марьяна.

Бабуля всхлипнула. Ей кто-то приобнял за плечи и тихо успокаивающе зашептал.

— Кровиночка моя ненаглядная, — бормотала она, даже не пытаясь вытереть слезы. — Как же ты там...

— … Как и обещала, пищу тебе про своей былье — жилье. Приехала я в почти в самый центр Германии, — вновь начала читать женщина. — Область называется Бавария. Разместили меня и моих подружек в большом доме, похожем на наш бывший господский дом в Духовищах. Здесь тепло и светло. Нам выдают много мыла и большие белые полотенца.

— Смотри-ка, и мыла им дали, — кто-то с завистью произнес. — Большие белые полотенца... А у нас тут вона хоть тряпьем вытирайся. Вот свезло то девке! Вот свезло!

— Кормят нас, бабуля, хорошо. Почитай, четыре раза в день. На завтрак дают кофей черный с желтым маслицем, маргарином называется, и кусочком хлеба, — медленно словно мусоля каждое слово читала женщина, не забывая охать в нужных местах. — На обед кормят вкусным супом с маленькими кусочками мяса и тушеной капустой с длинными сосисками.

— Как барыня живет..., — вновь забормотал какой-то женский голос из середины бабской кучи. — На всем готовом спит и ест... Повезло же девке! А орала то как, когда забирали. Орала как резанная. Дура!

— Еще вечером нам кино показывают про германские победы..., — опять начала читать женщина.

— Подожди, Клава, подожди, — вдруг проговорила старушка, подойдя вплотную к ней. — Посмотри-ка на письмо. Глаза у тебя молодые. Нет ли там цветочка какого, ну хотя бы самого махонького? А? Посмотри, Клавушка? А то чует мое сердце...

Читавшая письмо женщина сразу же всплеснула руками.

— Да не волнуйся, баб Нюр, — ткнула она в конец письма рукой. — Есть там цветочки. Есть... И махонькие, как ромашишки. И вона в конце письма Марьяшка твоя огроменный цветок нарисовала — большой, красный...

С посеревшим лицом бабка посмотрела на протянутое ей письмо, где в самом низу, примерно на четверть листка, алел большой бутон диковинного цветка. Яро алый, с четко прорисованными заслюнявленным красным карандашом лепестками, цветок казалось вырастал из самого письма...

— Вот видищь який червонный цветок, баб Нюр. Что с тобой? А-а-а-а! Бабы!

Сорвав с голову ветхий платок старушка начала оседать на землю.

— … Марьяшка говорила..., — через пелену женских криков и ахов донесся чей-то негромкий детский голос. — Мол, как приеду письмо напишу... узнает кто или смотреть будут... Обещала она цветочки рисовать. Если мол один цветок маленький нарисую, что жить можно. Ну а если несколько цветочков будет в письме, то мол невмоготу мне и лучше в петлю от жизни такой...

________________________________________________________________

Где-то в болотистых лесах Белоруссии. Лагерь партизанского отряда... Небольшая полянка с кряжистым, пустившим глубоко в землю узловатые корни, дубом. Рядом с ним на аккуратно выложенной плоскими камнями площадки еле тлеет слабенький огонек. Небольшая горка красноватых углей едва подернута седым пеплом.

— Дедушка Дуб, дедушка Дуб, вылечи пожалуйста мою маму! — горячий шепот маленькой девчушки со встрепанными волосами, которые казалось никогда не были знакомы с гребешком, терялся где-то в кроне дуба. — Она сильно занедюжила и кашляет... Дедушка Дуб, ты меня слышишь?! Я вот тебе что принесла, — с крошечных ладошек в небольшое углубление скатился необычный пестрый камешек. — Я его на речке нашла. Он там в ложбинке лежал. Такой красивый, блестющий... А больше у меня ничего нет... Ты вылечишь маму, дедушка Дуб? Вылечишь? — своими ручками она обхватила бугристую кору дерева и крепко прильнула к ней. — Вылечи, пожалуйста! — прошептала она и, утерев слезу, ушла.

Через некоторое время на этом же месте стоял какой-то мужчина, который точно также что-то рассказывал, о чем-то просил.

Потом его сменил невысокий паренек, который только вернулся с города.

— Жить без нее не могу, — шептал он, скрежета зубами. — Закрывая глаза, а она стоит передо мною, как живая... Отец...

Люди шли не переставая. Одни что-то говорили, другие подходили молча, третьи клали какие-то продукты и вещи...

Лишь одного человека это не коснулось, или почти не коснулось. Смирнов, теребя какой-то подобранный сучок, молча наблюдал за приходящими на поляну людьми. Вот мимо прошла женщина. Еле заметным движением она коснулась небольшой деревянной статуэтки, висящей у нее на поясе, и что-то пробормотала. И так делали многие, кто даже только лишь проходил мимо дуба...

— Тьфу! — сплюнул особист. — Это уже слишком.... Что он не знает что-ли?

Однако Он знал все! Андрей, да он еще осознавал себя именно Андреем, знал все, что происходит вокруг; слушал все, о чем говорили вслух или шептали.

— Черт, знает что твориться..., — пробормотал Смирнов, направляясь в свою каморку, которая была вырыта в земле возле очередного поворота оврага. — Все-таки придется обо всем этом доложить, — закрывая за собой дверь он, тяжело вздохнул. — Придется... И ничего здесь не поделаешь..., — сев за стол, он пододвинул листок бумаги, на котором было уже что-то написано.

Андрей (Лес, отец, дедушка Дуб — все это также были его ипостаси) видел и это. Если бы у него было лицо и обычные человеческие губы он наверное бы печально усмехнулся или может быть что жестко сверкнул глазами или сделал бы тысячу других движений, свидетельствующих о переполнявших его чувствах. «Я все понимаю..., — думал он, с грустью наблюдая за пишущий человеком. — Я все прекрасно понимаю... Ты должен сделать это. Ты боец и верен присяге. Ты просто не можешь поступить иначе! Тогда ты должен и меня понять, Игорь...». Особист сбил нагар на фитиле свечки, отчего в каморке стало чуть светлее. «Я тоже не могу поступить иначе! Лес должен жить всегда. Он должен жить точно также как и раньше... ». Широкая спина майора была идеально прямой, правая рука быстро строчила послание. Вдруг сверху прямо на стол упал кусок земли — небольшой, сразу же разлетевшийся на несколько кусочков по-меньше. Вслед за ним упало еще несколько комьев земли.

Смирнов недоуменно посмотрел на верх. После этого аккуратно встряхнул письмо от налетевшей на него земли и хотел продолжить дальше. Но шуршание стало боле отчетливым и в какой-то мере угрожающим.

— Что за черт? — резко развернулся он к двери, готовясь вскочить. — Нападение? Ей! Кто там?! — с угрозой закричал он. — Какого черта?

С треском стол, сколоченный из толстых досок, разлетелся от начавшего оседать потолка. Сама Смирного отбросило в дальний угол каморки и начало быстро засыпать землей. Он попытался закричать, но вездесущая земля словно воздух заполняла собой все. Она сыпалась отовсюду: сверху, с боков, с низу...

Лес видел все, до самой последней капельки. Он видел, как земля забивалась человеку в рот, в уши. Видел, как ноги в еще недавно начищенных до блеска сапогах, истово дрыгались и лягались. Видел и серую руку с золотистым кольцом, которая то сжималась в кулак, то снова разжималась...

… То, что все вокруг становиться другим — не таким, как кажется, Андрей понял уже давно. Еще с началом первой зимы, когда его вторую суть — Лес начало охватывать странное и пугающее чувство — мощное отупение, торможение и затухание. В тот период время для него прессовалось во что-то ощутимо тяжелое. Секунды начинали казаться минутами, минуты превращались в часы, а часы стали напоминать дни... Тогда он совершенно не понимал, что с ним происходит. Вообще все, что он чувствовал походило на тяжело проходящую неизлечимую болезнь. Его органы чувств словно сходили с ума, он впадал в забытье и не понимал где находится и что с ним происходит.

Часто, когда его сознание было на самой границе беспамятства, его посещали странные видения. Одни были добрыми, родными и знакомыми, другие — пугающими, липкими и мерзкими, третьи, вообще, — совершенно не понятными. Это были отрывки чьих-то разговоров, какие-то крики и вопли, отпечатанные на машинке обрывки документов — и все это в той или иной степени касалось его судьбы... За зимние дни, сложившиеся в долгие, бесконечные годы, таких видение было бесчисленное множество...

«— … Андрюша, сыночек, — тяжело вздыхала рано постаревшая женщина, обхватив голову. — Андрюшечка, как же мне тяжело без тебя!». Он видел, как галдел длинный барак, наполненный несколькими десятками эвакуированных; как плакала его мать, сжимая в руках какие-то мятые небольшие бумажки с печатями.

« — Люди, люди, Отец гневается! Он забыл о нас! — седой бородач, сверкая глаза, буквально кричал молчаливой толпе. — Он бросил нас всех! А вы молчите... Почему вы молчите? Почему вы ничего не делаете?». Лес видел десятки искаженных лиц. Дети с прикушенными до крови губами, плачущие женщины, скрежетавшие зубами мужчины. Лес видел их всех, чувствовал их боль и страх.

«Они же просто сумасшедшие, Ганс! Представляешь, поклоняться деревяшке? Ха-ха-ха! Это же просто смешно, — в расстегнутой до пуза шинели ржал здоровенный пулеметчик. — Они же тупее негров! Те молятся животным!». Андрей видел, как стекло стаканов двух собутыльников со звоном ударяется и содержимое стаканов исчезает в бездонных немецких желудках. Он чувствовал, как пахнет тушенка, стоявшая в открытых жестяных банках...

«После получения …. особым отделам фронтов, армий, дивизий … принять меры к задержанию всех, кто выражает сочувствие учению Живого Леса. В случае оказания сопротивления разрешается применение оружия...». Четкий, стройный строй букв оставляла печатная машинка на белоснежной бумаге. «Все последователи учения Живого Леса в прифронтовой зоне объявляются …. ».

« — Живой, живой! Чудо-то какое! Чудо! — голосила женщина с растрепанными волосами, покрывая поцелуями лицо младенца. — голубку мою вылечили! Вылечил мою кровинку! — к женщине присоединился радостный мужчина в шинели без знаков различия. — Чудо, чудо, — не переставая шептала она». И это видел Андрей... Склонившаяся перед дубом мать, целовала узловатые корни. Стоявший рядом на коленях отец зарывал под его корни какой-то узелок.

«— Никто из вас не должен достаться врагу, — доносились обрывочные слова сквозь свист ветра и гул самолетных двигателей. — Вы все носители секретной информации». Перед ним проносилось знакомое лицо старшины, который молча боролся с каким-то командиром. Он слышал резкие, словно звук кнута, выстрелы пистолета. Наблюдал, как свинец рвал гимнастерку удивленного парня, как, истекая кровью, тот пытался отстегнуть страховочный ремень. «Портфель здеся! А того, что с краю был нет! — звучал в его голове голос. — Ищите лучше! Я всадил в него две пули, он никуда не мог уйти!».

« — Да вот про знакомца своего спросить бы хотел, — до боли знакомый голос донес до него ветер. — Андреем зовут... как он там интересно, жив еще или нет?». Андрей видел серьезно старшину, сидевшего в каком-то большом зале с самого края. Видел высокого черноволосого мужчину с удивительно глубокими глазами, в которых читались то дикое удивление, то сожаление, то бешеный страх. Там было все!

«Куда, болван? — к маленькому солдату, который чуть не подскользнулся на скользкой траве, подскочил офицер и залепил ему пощечину. — Куда прешь? Ты не знаешь, что несешь? Ты же нас всех погубишь? Сволочь!». Втягивая голову в плечи, солдат еще крепче хватал небольшой ящик с тремя снарядами с зеленой маркировкой и нес дальше. Андрей видел, как внутри каждого такого маленького металлического поросенка колыхалась несколько пригоршней жидкости, от которой веяло гнилью. Он чувствовал, как эта зеленая мерзость тянула полупрозрачные плети к нему и старалась задушить...

«Это же колоссально! Грандиозно! — шептал коротышка-профессор, смотря на невысокого паренька в больничном халате. — Этого просто не может быть! Ну-ка Алексей попробуйте, пройдитесь по палате... Так, так. А теперь подпрыгните?! Неплохо, неплохо! Просто, удивительно!». «Это что профессор, я снова танцевать могу! — скинув халат и засучив брюки до щиколоток, он пошел в вприсядку. — А! Вот так! Вот так!». Ноги взлетали высоко вверх и сразу же опускались вниз...

… Каждую секунду, каждую минуту все эти видения, сменяя и прерывая друг друга, наполняли его, рвали на части его мысли, заставляли вновь и вновь переживать уже прошедшие события. Помимо своей воли он был одновременно во множестве самых различных мест, участвовал в разных событиях...

Эта зима сильно изменила его. Сейчас он уже не был тем Андреем, который вырос в далеком селе Малые Хлебцы; и тем Андреем, которого призвали служить на границу; в нем мало что осталось от того Андрея, который погиб под ударами немецкого миномета; и даже тем Андреем, который так странно воспринял свое новое состояние. Весну встретило совсем другое существо! Оно еще осознавало себя Андреем, помнило себя человеком, любило своих родных, но оно также как и все остальные хотело жить. Это существо, пережив Зиму, приняло одно важное для себя решение — выжить...

115

Отступление 77. Реальная история.

[отрывок] Хрестоматия по истории Великой Отечественной войны [1941 — 1944 гг.] в 7 т. / под ред. проф. К.И. Киричка, проф. Н. П. Москвина. — М., 1976. — Т.2. — 823 с.

«... В ходе подготовки летнего наступления на южном стратегическом направлении с целью выхода к кавказской нефти, немецкое командование поставило задачу полного очищения оперативного тылового района от партизанских формирований. Разработанная силами абвера и службы безопасности операция получила кодовое наименование «Летний гром». Для ее реализации было привлечено более 12 дивизии (9 охранных дивизий, осуществляющих охрану тыловых объектов, и 3 дивизии полного штата , переброшенные из Франции)...».

Отступление 78. Реальная история.

[отрывок] Записки разведчика. Воспоминания Эдуарда Моритца // Серия «Разведки мира». Книга 4. Абвер.

«... Крайне эффективным в борьбе с партизанскими и другими нерегулярными военными формированиями оказалось использование подвижных засад. Суть их состояла в следующем. В соответствие с разведывательными данными сотрудника абвера определяли несколько направлений (это могли быть отрезки шоссе, грунтовых дорог, перекрестки, развилки возле мелких сел и т. д.), где чаще всего происходили нападения партизанских групп. Командование готовило, как правило, две особые группы, которые должны были играть роль наживки. В качестве последней выступали несколько повозок с продовольствием или одинокий грузовик. Группы-наживки страховали специальные отряды егерей, которые двигались параллельно основному маршруту либо базировались на промежуточных базах..

Отступление 79. Возможное будущее.

Небольшой деревенский музей. Экспозиция о земляках, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны, подобрана с заботой и любовью. Аккуратно расставлены личные вещи бойцов на красном бархате. Проржавевший пулемет на сошках все еще грозно смотрит на зрителя из-за стекла через погнутую мушку прицела. Рядом с ним притулилась пробитая на сквозь советская каска, покрытая многочисленными трещинками. На центральном месте стеклянной витрины, где освещение образовывало яркий световой круг лежали пожелтевшие от времени документы... Красноармейская книжка, раскрытая по середине; комсомольский билет с небольшой черно-белой фотографией, с которой смотрели пронзительные девичьи глаза. Чуть в стороне лежал еще один документ, который на первый взгляд не имел к экспозиции вообще никакого отношений. Это была записка, на которой черными чернилами было написано несколько предложений... ''Операция началась. Идут массовые аресты. Всех молодых и здоровых отправляют на работы в Германию. В настоящий момент к отправке приготовлено около 400 человек...'.'

Отступление 80. реальная история.

Не подслушанный разговор.

— Черт бы вас побрал! — в раздражении выговаривал плотный мужчина в генеральской форме. — Вы же меня клятвенно заверяли, что после всего этого, они точно сделают свой ход?! И?

Его собеседник, напротив, был совершенно спокоен. Утопая в большом кожаном кресле, он буквально излучал уверенность и беззаботность.

— Не надо нервничать, мой дорогой генерал, — ровно лился его бархатный, завораживающий голос. — Еще совсем немного и наш враг проявит себя. Так было всегда! Будет и в этот раз! — вытащив из серебряного портсигара, на котором была выгравирована анаграмма в виде двух причудливо перевитых букв — A и G, он продолжил. — Еще чуть-чуть и все благополучно разрешиться... Ну а потом, потом нас примет сам фюрер. И поверьте мне, он умеет ценить такие подарки...

— Сколько мне еще ждать? Сколько? Час? Два? Неделю или может быть месяц? — не оценил спокойного тона генерал. — Боюсь, еще совсем немного и я уже буду не в состоянии ждать. Последние месяцы мне приходится всячески тасовать свои войска, чтобы хоть как-то поддерживать их боеспособность, — вскочив от переполнявшего его раздражения, он начал мерить шагами комнату. — Доходит до того, что солдаты начинают проситься на передовую. Вон весь стол завален просьбами о переводе..., — собеседник невозмутимо попыхивал сигаретой, распространяя вокруг себя сладковатый запах дыма. — Вы что совсем не понимаете, чем это может грозить? Никогда ни один солдат в здравом уме не будет проситься из тыловых частей на фронт! Никогда! — он остановился у окна, за которым было еще темно, и прошептал. — Мне кажется все эти чертовы странности доконают и меня. Дева Мария, как же это все мне опостылело!

________________________________________________________________

Село Малые Хлебцы. 4 июня 1942 г.

Утро. Солнце медленно появляется из-за горизонта. Ночная прохлада еще бодрит заставляет кутаться в одежду. Однако еще совсем немного и воздух прогреется. Из невзрачного домика с перекосившейся крышей вышла немолодая женщина с деревянным ведром и пошла к колодцу.

— Ао, — в утренней тишине прозвучал чей-то тихий стон. — Ао!

Испуганно оглянувшись в сторону соседнего дома, женщина оставила ведро и осторожно раздвинула плотные ветки кустарника, которые плотно обступил колодец.

— Кто там? — негромко спросила она, всматриваясь в листву.

— Пить, — вновь прозвучал тот же голос. — Пить...

Раздвинув крупный куст, женщина едва не вскрикнула. Прямо на нее смотрело перекошенное от боли лицо. Черты лица — крупный прямой нос, больший глаза, тонкие губы едва угадывались под слоем запекшей крови и земли.

— Пить! — человек в ободранной советской форме потянул к ней грязную руку с обломанными ногтями. — Дайте, попить! — он тянулся к ведру, которое стояло на почти возле него.

Он пил шумно и долго, словно без воды повел много и много часов. Стекая из наклоненного ведра, она оставляла на его лице светлые дорожки., которые заканчивались где-то под подбородком.

— Мне надо в отряд, — едва оторвавшись от посудины, прошептал он, с мольбой смотря на склонившийся над ним спасительницу. Мне надо срочно в отряд.

Женщина с тревогой прижала свой палец к его рту и отрицательно махнула головой. И только в доме, куда она с трудом смогла затащить его, он услышал ее голос:

— Не надо кричать. Соседи у меня плохие люди, услышать могут, — смоченной в воде тряпкой она начала осторожно смывать кровавую грязь с его лица. — Серафима я. Солдатка. Вот уж с империалистической как век одна векую..., — и под стекающей на пол грязи, ее руки словно руки скульптура высекали резкие черты лица волевого человека — высокий лоб, заостренные скулы, массивный подбородок. — Что ты там про отряд гутарил?

— Мне в отряд срочно надо, — умоляющим тоном проговорил он. — У меня донесение командиру. Нужно срочно передать в его руки... Там люди погибают, — его пронзительные голубые глаза смотрели прямо на нее с таким отчаянием, что она не выдержала и опустила свои глаза. — Серафимушка, срочно надо!

— Где же я тебе партизан сроблю, — удивилась она, вновь смачивая кусок полотна. — Нету тут партизан. Германец вон словно с цепи сорвался. Как третьего дни начал по селу шастать, так до сих пор все и продолжается... Куда?! Лежи, лежи, — неожиданно сильными руками она прижала его к кровати, когда он попытался привстать. — Лежи спокойно. Сейчас поснедать принеслю...

Она отошла от лавки, к которой привалился раненный, и подошла к столу, на котором начала греметь какой-то посудой. В это время бойцу все же удалось встать на ноги.

— Серафима, я должен идти, — еле слышно шептали его обкусанные губы. — Там люди погибают..., — побледневшие пальцы с силой вцепились в косяк двери. — Уйди! Командир ждет донесение... Я должен..., — боец попытался оттолкнуть дородную женщину с прохода, но женщина оказалась сильнее.

— Эх, еловая твоя башка! — беззлобно бормотала она, подхватывая мужчину подмышки и таща в сторону лавки. — Что же вы мужики, такие... Говорят вам, не надо! Нет, все равно претесь вперед и все тут! Вот поешь сначала, а потом что-нибудь придумаем! — она вложила ему в руку деревянную миску с каким-то темным варевом. — Не разносолы конечно, но сытно и полезно. Лес, батюшка, кормит... Я пока с тебя сапоги стяну, рану надо обработать.

Она ловко обхватила сапоги за голенища.

— Сейчас мы потянем... Сапоги то у якие гарные, — в пол голоса бормотала она, ощупывая скрипучую кожу левого сапога. — Муженек мой, царство ему небесное, такие еже носил... Бывало каблук подправит, гвоздочками подобьет... Хоть в пляс пускайся, — со вздохом она взялась за второй. — Рукодельник был, прости Господи его душу. Знатный рукодельник..., — второй сапог приземлился рядом с первым подошвой наружу; крохотные гвозди тускло блестели квадратным головками. — Вот и славно, а то совсем бы обезножил, — женские пальцы скользили по ступням, обмазывая их какой-то мазью с резким запахом.

Доев похлебку, раненный с облегчением откинулся назад. Его лицо порозовело.

— Спасибо, — пробормотал он, рукой хлопая себя по груди. — Думал, сдохну в лесу, и донесение сгинет, — его рука нырнула за отворот гимнастерки и вытащила кусок коричневого бумажного пакета. — Спасибо, Серафимушка, — он выжидательно уставился на женщину.

— Ладно, не зыркай так. Сейчас пойдем, — она накинула на голову платок и схватила с полки что-то небольшое. — Идти сможешь? — тот в ответ кивнул и со стоном сделал несколько шагов по дому. — Подожди-ка! — вдруг она остановилась и как-то странно на него посмотрела. — Знак с тобой? В Лес же идем. Далеко не прячь, при себе держи, не дожидаясь ответа она повернулась к выходу и мужчина увидел, что она держала в руке. — Чего застыл? Говоришь в отряд надо? — в ее ладони скрывалась небольшая деревянная фигурка, блестевшая от частого прикосновения к ней.

Когда они вышли, на улице уже ярко светило солнце. Женщина повернула на еле заметную тропинку, которая шла в сторону потемневшей от времени бани. Ее вросший в землю сруб был густо покрыт зеленовато-бурым мхом.

— Тут недалече, — обернулась она к нему, когда он остановился, чтобы потереть ноющую ногу. — Вон к тому усаду выйдем, а там и до оврага рукой подать...

Боец поправил голенище сапога и оглянулся. Высокая трава хорошо скрывала их следы в том месте, где они сошли с тропки. Он прошептал что-то и пошел за женщиной, оставляя после себя несколько переломанных стеблей пустырника и крохотного кусочка бумаги.

— Почти дошли, — проговорила она, когда их накрыло тенью от высоченных сосен. — Там, почитай, всегда кто-нибудь есть..., — красноармеец встрепенулся и прибавил шаг. — Вот он Лес, батюшка, -забормотала женщина, с благоговением касаясь встречающихся стволов дубов-великанов. — Вот он кормилец, — ее пальцы нежно дотрагивались до коры, иногда на доли секунды задерживаясь. — Избавитель...

Хромающий боец несколько раз оборачивался. Он то и дело хватался за ворот гимнастерки, начиная растирать шею.

— Что, тошно, милок? — не оборачиваясь, бросила женщина. — Ты, покрепче за частицу его ухватись да слова благодарственные почитай, так сразу и легче станет, — сама она продолжала прижимать статуэтку к груди. — Батюшка, он такой... всех привечает, кто попросит.

Боец силился ей что-то сказать.

— Хр-р-р-р..., — вдруг, захрипел он, оседая на землю. — Хр-р-р-р, — руки рванули гимнастерку на груди; ткань с треском разошлась в стороны, на землю упал большой конверт и комсомольский билет.

— Господи! — вскрикнув, проводница подскочила к нему вплотную. — Чи такое?

Боец широко открывал рот, пытаясь вдохнуть воздух. Пронзительно голубые глаза с ужасом смотрели куда-то вверх, где смыкались плотные кроны деревьев. Его губы открывались и закрывались, словно он что-то пытался сказать. Однако, из рта раздавался лишь хрип.

— Оставь его, Серафима, — буркнул кто-то из-за спины. — Вражина это! — вышедший из-за дерева кряжистый бородач смачно плюнул на задыхавшегося бойца.

— Як же так, дядька Мирон? Балакал партизан он! — женщина ничего не могла понять, переводя глаза с валявшихся на земле бумаг на лежавшее тело. — Вин гумага при нем! Пачпорт вона! — она подняла небольшую книжицу и, раскрыв ее, показала старику. — Вот, Акимов Сергей Петрович, комсомолец..., — ее пальцы держали перегнутые страницы, закрывая собой блестящую скрепку-крепеж. — Як же так?

— Вражина он! — вновь буркнул немногословный дед, крепко сжав в руке изогнутую клюку. — Партизан... Вчерась и нонче с утреца пятерых таких партизан взяли. Поняла, дура-баба?! — старик с ненавистью смотрел, как возле его ног извивался задыхающийся человек. — Приходили, да гутарила... мол партизаны. Бумаги показывали. Кто раненные были, кто нет... Все про командира выспрашивали, — клюкой он проткнул бумажный пакет, разрывая его на части. — Пакет точно такой же показывали. Видишь? — клочки выпотрошенного конверта были белоснежно чистыми. — Одного такого привели сначала, а ен двух как свиней зарезал.

Остолбеневшая женщина с ужасом смотрела на синеющее лицо диверсанта. Он уже не дергался. Его ноги, несколько секунд назад рвавшие землю каблуками, застыли в странной немыслимой позе.

— Отец, он все видит! — проговорил старик, сталкивая ногой тело в овраг. — Со злом ты к нам пришел, так с миром и покойся...

Изломанной куклой тело в красноармейской форме свалилось вниз. Перевернувшись несколько раз в полете, оно застыло на самом дне оврага в мешанине грязи, опавших листьев и поломанных веток. Лишь побелевшее лицо с заостренными скулами, удивительным образом сохранившееся в чистоте, смотрело в небо. В удивительно синих пронзительных глазах Андреаса Даскалоса, уроженца городка Алитус, так завораживавших своей глубиной девушек, отражались медленно плывущие пушистые облака.

— Чего столбом стоишь, Серафима? — недовольно буркнул дед, тряхнув ее за рукав пиджака. — Со мной пойдешь, — с трудом оторвав глаза от лежавшего тела, он недоуменно посмотрела на старика. — Нельзя тебе в селе оставаться... Этот … не один был. Другие придут, — не увидев в ее глазах понимание, он добавил. — Отец со мной говорил, — женщина стиснула в руках деревянную фигурку. — Германец ни как не угомониться... Пошли, Лес, укроет.

Они медленно, переговариваясь друг с другом, пошли в глубь Леса — туда, где губительная трясина смыкалась с вековыми дубами, образую непролазную глушь.

— … Отец, он и есть Христос..., — негромко говорил старик, продолжая уже давно начатый разговор. — Мы по простоте своей не все могем понять, — узловатой клюкой он осторожно отвел в сторону перегородившую им гибкую лапу орешника. — Я так понимаю, что за грехи наши он страдает..., — по узкой тропке Серафиа шла чуть в стороне от него, внимательно ловя каждое сказанное слово.

Ни старик ни его внучка не знали, что операция «Летний гром» перешла в свой основной этап. В течении предыдущих трех дней во всех крупных населенных пунктах, узловых станциях прошли массовые облавы, где хватали по малейшему подозрению и перевозили в особые фильтрационные лагеря. В прилегающих к железнодорожным станциям лесах действовали специальные противодиверсионные отряды, натасканные на поиск и уничтожение партизан. Мелкие села, затерянные в лесах, вдали от крупных городов, наводнили агенты, действовавшие под личиной скрывавшихся от властей подпольщиков, сбежавших из плена красноармейцев, раненных «посланцев» Москвы. Десятки человек, одетые словно под копирку в окровавленные гимнастерки, с перебинтованными головами, словно опытные рыбами, ставящие приманку на крупную добычу, стучались в дома тех, кто был на примете или под подозрением полиции. В разных селах перед сочувствующими взглядами людей звучал один и тот же рассказ, в котором лишь иногда расставлялись иные акценты. В одних случаях это был раненный при задании разведчик, который с риском для жизни добыл секретные разведывательные данные, и умолявший с слезами на глазах помочь ему передать их в отряд. В дома других стучался выброшенные с парашютом диверсант с секретным предписанием с самого верха. В третьих, на людей смотрел обессилевший от издевательств младший лейтенант, который жалобно просил воды...

— А вот так-то вот! — подытожил дед, излагавший свое понимание мироустройства. — Дана великая благодать к божественному прикоснуться. Не думал вот, на старости лет, что сподобиться Господь..., — он автоматически коснулся своего Знака, висевшего у него на поясе. — … явить мне, грешному, свой лик. Заступник он наш, понимаешь ты это Серафима? — та, хотевшая вновь что-то спросить, притихла под грозным взоров старика. — Кто людей исцеляет? Тебя, вон вылечил от лихоманки. Кто? Лекари городские? Нет! Это он, Отец наш, волю свою явил... Эх, ты! Вон какая вымахала, а ума не прибавилось!

Старик отвернулся и пошел дальше, осторожно перебирая клюкой листья.

115.

Отступление 81. Возможное будущее.

16 апреля 1953 г. Во всех городах и поселках Советского Союза тысячи и тысячи людей атаковали киоски Союзпечати. Длинные очереди с самого утра тянулись на сотни метров, покрасневшие глаза провожали взглядом каждую проезжавшую машину. На кораблях дальнего плавания, на затерянных в лесах вахтах моряки и рабочие, подводники и полярники застыли возле раций и радиопередатчиков. возле из сельсоветов часами стояли и не расходились взволнованные люди, напряженно прислушиваясь к висевшим и приколоченным радио тарелкам. Время от времени люди вздрагивали, когда динамики с шипением выдавали очередную запись:

— Внимание! Внимание! Внимание! Говорит Москва! Говорит Москва! В 9 часов 00 минут по московскому времени … заявление Советского правительства... Внимание! Внимание! Внимание! Говорит Москва! Говорит Москва!

Выдав очередную порцию предупреждений динамик вновь умолкал и встревоженный люди погружались в долгое оцепенение. Застыли улицы и проспекты, в квартирах не было ни души... Страна с волнением, со странным предчувствием следила за стрелками часов. Миллионы глаз внимательно отчитывали секунды и минуты...

— … Опять война..., — многочисленные, самые разные слухи множились до бесконечности и разлетались по краям и весям необъятной страны. — Сколько же можно?! Война! — сотни и тысячи голосов вплетались в этот многочисленный поток предположений и догадок. — … Умер. Что? Сволочь! Да я тебе! — от неосторожных слов в кровь разбивались лица, калечились тела и судьбы. — Никто не должен знать... Это приказ! До официального объявления... Ни слова!

Шаболовка была в плотном оцеплении. Суровые неразговорчивые люди в форме перекрыли все подходы к радиостанции. В самом здании все ходили на цыпочках, боясь даже лишний звук произвести. Возле комнаты, откуда обычно велось радиовещание, тоже застыл часовой...

С каждой минутой напряжение нарастало все сильнее. Через тысячи километров, протянувшейся страны — от Калининграда до Находки, чувствовался чудовищный градус напряжения многомиллионной страны, застывшей в предчувствии...

Секундная стрелка качнулась и на мгновение застыла на двенадцати, но потом сразу же пошла дальше. Время словно застыло и превратилось в податливое желе. Вот прошел еще один круг, затем еще и...

— Пип! Пип! Пип! — раздался тревожный писк радиостудии, через мгновение сменившийся. — Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Московское время десять часов две минуты! Передается сообщение ТАСС о первом в мире полете человека в космическое пространство. 16 апреля 1953 г. в Советском Союзе выведен на орбиту первый в мире … Пилотом космонавтом … является гражданин Советского Союза летчик подполковник Смирнов Игорь Владимирович!

Отступление 82. Возможное будущее.

12 августа 2000 г. Баренцево море. 175 км. От Североморска. Глубина 108 м.

Мощный удар потряс лодку, за доли секунды сминая как простую бумагу прочные листы метала корпуса. Носовые отсеки вскрыло словно консервным ножом, искореженные рваные листы переборок расцвели смертоносным цветком.

— В девятый отсек! Быстрее! Быстрее! — с надрывом орал невысокий капитан-лейтенант, упираясь руками в сопротивляющийся люк. — Бегом, сукины дети! Бегом! Все в девятый отсек!

Сильный поток воды буквально выкидывал подводников из покореженной части лодки.

— Все, все! — еще две пары рук вцепились в люк, стараясь закрыть его. — Дави его! А-а-а-а-а! — Перекосившийся от удара металл упрямо сопротивлялся напору, пропуская в последний отсек все новые и новые порции морской воды. — Надави, братцы! Еще! — перекошенные от нечеловеческого напряжения лица, стиснутые зубы, сквозь которые раздавалось рычание обреченных на смерть людей, пересилило особый номерной сплав металла, из которого была построена их лодка.

— … Сколько нас? — тусклое освещение накрыло небольшое пространство, ставшее могилой для нескольких десятков человек. — Двадцать три, Дмитрий Романович! Все из седьмого и восьмого, из шестого никого..., — опустошенно проговорил курносый матрос, с силой растиравший лицо руками. — Никого...

— Где командир? — капитан-лейтенант Колесников по пояс в воде пошел в конец отсека. — Командир здесь? — он пробирался между моряками, вглядываясь в их лица. — Командир где? … Значит, нет..., — ему до ужаса хотелось забиться в какой-нибудь угол и, обхватив голову руками, зарычать об бессилия. — Что братцы...

Десятки глаз последнего экипажа гигантского ракетоносца с надеждой смотрели на Колесникова. Перемазанные расползавшимся мазутом, задыхающиеся от медленно проникающего запаха гари, они верили, с трудом но верили, что есть еще спасение — есть решение, которое им поможет выбраться и из этой беды.

— Приуныли? — не отпускавший страх превратил улыбку двадцатисемилетнего капитана-лейтенанта в яростный оскал. — Моряки-подводники... не время умирать! Не для этого нас мамка родила! — он с силой хлопнул по плечу стоявшего рядом моряка облокотившего на переборку. — Старшина! Вскрыть красный пакет! — стоявший сзади него старшина дернулся к коробке красного цвета с замысловатым белым знаком на ней и от щелкнул зажимы. — Приготовить средство №6 к приему личным составом, — из пластмассового пенала, ранее запечатанного специальным замком и опечатанной клипсой, посыпались невесомые капсулы серого цвета.

— Всем слушать меня внимательно, — капитан-лейтенант встал на середине отсека, с тревогой прислушиваясь в угрожающе скрипящий корпус лодки. — Два раза повторять не буду... Подходим к старшине и берем по одной капсуле. Давай, давай, не спим! — неровный скрип, последние несколько часов отчаянно действовавший на нервы, в одночасье сменился стоном, не выдерживавшего нагрузки, металла. — Резко выдыхаем воздух из груди, ждем десять секунд и сразу же, сразу же глотаем капсулу. Чего таращим глаза! Взяли! Выдох! И раз!

Он подошел последним, когда старшина с ожесточением мял пенал. Его пальцы, похожие на белгородские сосиски, легко сжимали пластмассовую коробку. Колесников все понял едва встретился глазами со старшиной. Двадцать две капсулы, двойной запас для экипажа отсека... Он быстро приложил палец к губам и обернулся к команде.

— Все приняли? Братцы, это ваш билет домой, — моряки с дико раскрытыми глазами слушали своего командира, не обратив внимание на слова «ваш». — Над нами какая-то сотня метров! Всего-то сотня проклятых метров, которая отделяет ваши глотки от свежего морского воздуха... Капсула даст возможность продержаться это время, — он понимал, что нарушает приказ, выдавая тайну особой государственной важности, но ни мог им ни дать этого шанса.

Потом, через несколько часов, когда над местом их всплытия кружили «крокодилы» морской авиации и, позднее, когда каждого из них допрашивали люди из секретки, они раз за разом задавали себе только один вопрос. Как они могли поверить этому мальчишке и без спасательных аппаратов выйти из лодки? Как эта самоубийственная идея без полновесных доводов могла показаться им реальной? Как? Но это будет потом, когда они, один за другим, отхаркивая соленую воду, вынырнут из морской пучины и с наслаждением вдохнут воздух …

— Дмитрий Романович! — старшина попытался спрятать руку, в которой была зажата так и не принятая капсула. — Дмитрий Романович!

— Иди Гаврилюк, иди, — тихо прошептал Колесников, заставляя его проглотить капсулу. — С ними тоже должен быть командир...

… Свет погас уже несколько часов назад. Вода продолжает прибывать. Он широкого отрывал рот, пытаясь ухватить еще немного живительно кислорода из наполнившей отсек гари.

«Родная, верь мне» — ослабевшая рука с трудом выводила неровные буквы карандашом. — «Я люблю тебя».

________________________________________________________________

На полевых аэродромах взревели моторы самолетов. Сосредоточенные лица пилотов, вслушивающиеся в звуки двигателя механики в комбинезонах. Очередной взлет, очередная бомбардировка. Пальцы, затянутые в тонкие телячьи перчатки, легли на штурвал. Белый шелковый шарф удобно обхватил шею, защищая ее от грубой кожи воротника. Небольшие бомбы с зеленой маркировкой, своими тупорылыми носами так напоминавшие веселых поросят, удобно устроились на своих местах ... Горячая фаза операции «Летний гром» началась...

— Кстати, Отто, а ты бы хотел убить Бога? — этот вопрос из уст главы СД, смаковавшего чашечку бразильского кофе, прозвучал так обыденно, что его племянник растерялся и несколько минут не мог собраться с мыслями. — Задумался, дорогой племянник? — засмеялся мужчина, довольный, что кажется впервые смог сбить с толку своего боевитого родственника. — Хотел бы?

Четыре звена второй эскадрильи, набрав высоту, встали на курс. Командир эскадрильи повел плечами, удобно устраиваясь на сидении. Предстоял еще один вылет за этот казавшийся бесконечным день. Далеко внизу под крылом самолета виднелся лесной океан — этот уже набивший оскомину за десятки вылетов пейзаж.

— Не знаешь? — вновь прозвучал вопрос и Отто, встретился глазами с дядей. — Хм...Я бы в твои годы ответил не задумываясь. Видно твоя матушка постаралась...

Отложив в стороны чашку, он со вздохом встал с кресла и подошел к окну, за которым сновали солдаты. Он долго смотрел на суету за окном и казалось уже совсем забыл про свой вопрос.

— … Знаешь, Отто где будет решен исход этой войны? Где будет поставлена жирная точка, которая завалит своими останками проигравших? — вдруг, спросил он, неожиданно поменяв тему, чему, стоит отметить, сам Отто был несказанно рад.

… Эскадрилья зависла над очередным квадратов, который был определен как место наиболее вероятного расположения крупного отряда партизан. Несколько слов по радио и бомболюки на бомбардировщиках открылись практически синхронно. Почти четыре сотни небольших бомб отправились в свой последний полет к земле. Переворачиваясь в воздухе, сверкая зелеными и красными боками, они стремительно падали вниз. За какие-то секунды бесконечное море зелени, раскинувшееся далеко внизу, покрылось черными подпалинами и прорехами, из которых взлетали вверх сполохи ярко оранжевого огня. Одна вспышка следовала за другой! Слепило глаза от нестерпимого света! Бомбардировщики легли на обратный курс, домой, где их ждал заслуженный отдых. А за ними оставались километры огня и зеленого дыма, поглощавшие все новую и новую площадь...

— На Английских островах, дядя? — задумчиво предположил молодой офицер, с интересом смотря на родственника. — Вы Британию назвали точкой?

— Так думают многие из Генерального штаба. И не обижайся на меня, племянник, но эти люди окончательно пропили все свои мозги! — невесело проговорил дядя. — Эта война решится не в Африке, как думает любимчик фюрера Роммель! — чувствовалось, что глава СД в свое традиционное кофе добавил несколько больше коньяка, чем обычно. — И даже не в Москве, как думает сам фюрер! Мне смешно... , — лицо его являло разительный контраст с его словами. — Неужели русские сложат оружие, когда сапог немецкого гренадера промарширует по брусчатке Красной площади? Не уж то из этих чертовых лесов в нас больше никто не будет стрелять?

Отто несколько напрягся, чувствуя, как разговор переходит в опасное русло.

— Нет, мой мальчик! Нет! Все глубоко ошибаются, — уверенно продолжил он, не обращая на реакцию племянника. — Эта война решиться здесь! Здесь, в эти проклятых лесах, окончательно станет понятно, кто станет победителем... Наследники ариев или недочеловеки... Как и прежде, как и тысячи лет назад, во времена яростного Одина и мудрого Локи, все решиться здесь — на территории Рагнарёка!

Лейтенант чуть отпрянул от исходившего безумством дяди. «Что с ним? Какой к черту Один? Логи? Откуда это все? Рагнарёк?! — Отто был близок к тому, чтобы выбежать из помещения и звать кого-нибудь на помощь, чтобы утихомирить родственника. — О чем он говорит? Совсем что-ли от крови спятил?». Вдруг, сжимавший в ярости кулаки генерал рассмеялся. Сам переход от безумного маньяка, от которого можно было ожидать всего чего угодно, к спокойному и уверенному в себе человеку произошел настолько неожиданно, что был практически незаметен.

— Ха-ха-ха-ха! Отто, сукин ты сын! Видел бы ты себя в зеркале! — задыхался от смеха глава Сд, не сводя глаз с племянника. — Надеюсь ты не поверил во весь этот бред про Одина и Рагнарёк?! — судя по глазам Отто, тот еще больше уверился в безумии своего дядюшки. — Отто, я пошутил лишь про древних богов, и только лишь про это... Ты меня понял?! — привычная маска вновь вернулась на его лицо. — Здесь сосредоточение всего! Уж поверь мне старику, что происходящие здесь в последнее время события будут иметь далеко идущие последствия... для всех нас... И я имею ввиду не наш корпус, не наши войска и даже, не приведи Господи, Рейх. Я говорю обо всем мире! Так! Собирайся! Хватит нам здесь торчать! Мы едем смотреть это действо из особой ложи!

Он стремительно увлек за собой лейтенанта и вышел из кабинета.

— Приготовить машину и сопровождение! Связь с группой капитана Либера! Мы выезжаем к нему!

Даже в таком состоянии, Отто поежился от неприятного озноба, услышав фамилию капитана Либера. Командир второй особой группы СД, капитан Либер пользовался в войсках славой жестокого головореза, которая, стоит заметить, была им полностью заслужена.

— Господин генерал, все готово!

— Отто, где ты там пропадаешь?

Через несколько минут небольшая колонна из черной штабной машины, двух кургузых бронетранспортеров Sd Kfz 251/1 со звеньями массивных траков на бампере, замыкающих колонну, и трех грузовиков с солдатами.

— Посмотрим, как он пережил мой маленький подарок, — негромко пробормотал генерал, садясь на заднее сидение.

— Вы что-то сказали дядя? — переспросил Отто, который не расслышал последней дядиной фразы.

— Все же, дорогой Отто, ты так и не ответил на мой вопрос, — генеральский голос прозвучал неожиданного глухо, словно из какой-то глубоко ямы. — Ты бы хотел убить бога?

… Сажая свой самолет, командир эскадрильи увидел очередную взлетающую группу бомбардировщиков, которая судя по курсу, направлялась точно в том же направлении, откуда прилетели и они.

— Разве можно убить Бога, дядя? — недоуменно и с плохо скрываемым недовольством пробормотал лейтенант. — Бога невозможно убить! Это существо иного порядка, для которого все наше оружие лишь безобидные игрушки. Дядя, мы же букашки перед ним! Самые обычные букаши, которые настолько мелкие и ничтожные, что в своем величии Господь их даже не замечает!

— А вот тут ты глубоко ошибаешься, — произнес генерал, расстегивая ворот кителя и обнажая вспотевшую шею. — Бога можно убить! А в нашем случае это нужно сделать, чтобы..., — он сделал многозначительную паузу и продолжил. — чтобы стать его наследником! Всего того, что твориться здесь не знает никто! Ни гауляйтер, ни Мейр, ни фюрер... Никто, кроме двух … хотя уже нет... кроме меня и нескольких человек в Берлине. Ты готов узнать это?

Лейтенант аж вспотел от осознания того, что здесь и сейчас происходят настолько значительные события, что ни его жизнь ни жизни окружавших его людей не значили ни чего. В этот момент он даже не подозревал, насколько близко к истинному пониманию дел он находился.

— Да, дядя. Я готов. Вы можете мне полностью доверять, — твердо сказал Отто. — Никто из рода Шееров никогда не предавал Германию.

— Хорошо, мой мальчик. Я и не сомневался, что ты меня поймешь, — улыбнулся генерал, на какие-то мгновения превращаясь в самого обычного добродушного человека. — Где-то в этих лесах находится одна лаборатория русских. Я не знаю как наша разведка могла прошляпить ее, но, поверь моему опыту, русские всегда могли хранить свои настоящие секреты. По всей видимости, они здесь обосновались достаточно давно, потому что мы перерыли тонны местных документов, но так и не нашли об этой лаборатории никаких упоминаний. Возможно, лаборатория здесь работала еще раньше. Пока мы не знаем.

Генерал откинулся на сидение и на несколько минут замолчал, о чем-то задумавшись. Его глаза были закрыты, а бледные губы что-то шептали.

— … Мои берлинские коллеги уверены, что здесь разрабатывали новейшие виды оружия, более мощные виды взрывчатых веществ, химическое оружие... Эти догадки основаны не на пустом месте, Отто. Еще недавно тут происходили страшные вещи! В прифронтовой полосе творился настоящий ужас! Солдаты гнили заживо от неизвестной болезни. Каждый день фиксировались массовые самоубийства. Десятки солдат вместе со всей техникой, оружием, боеприпасами бесследно пропадало в лесах Все это засекречено и скрывается. В Берлине до сих пор не в курсе настоящих масштабов случившегося... Многие погибли, кто-то переведен в другое место, третьим заткнуло рот гестапо.

Несколько раз во время рассказа Отто ловил себя на том, что с явным звуком закрывал открывавшийся от удивления рот.

— Но я не уверен, Отто, что они занимались тут только оружием, — тяжело вздохнул генерал, почему-то поправив висевшую на поясе кобуру. — Думаю, дело вовсе не в оружие... Совсем не в оружие. Эти, чертовы сумасшедшие, копались в мозгах людей, — взгляд генерала был какой-то странный, словно он узнал что-то настолько грандиозное, настолько ужасное, настолько противоречащее его принципам и нравственным установкам, что ввело его в ступор. — Они копаются там как у себя комоде с грязным бельем. Для них вообще нет ничего святого! Эти проклятые комиссары совершено сошли с ума!

— Копаются в мозгах? — задумчиво переспросил Отто. — Но мне кажется наша медицина тоже занимается чем-то подобным..., — он пытался вспомнить, где он читал или от кого слышал про исследования мозга в германских клинках, но у него никак не получалось.

— Вот именно наши ученые занимаются, Отто! — генерал яростно мотнул головой. — Они занимаются... только занимаются непонятно чем! Я уверен, что у русских все получилось! Понимаешь, тогда все складывается. Я долго размышлял над тем, что тут происходит. Я путался понять, почему мы просто топчемся на месте и ничего не можем сделать... Специальные отряды, егерские группы, первоклассные агенты, много ходовые комбинации... Мы перепробовали все, буквально все. Да на Западе даже самой толики этого хватало, чтобы из постели британской королевы вытащить всех ее любимых собачек. И тогда меня осенило! Я понял все... Все мгновенно встало на свои места...

Вдруг машина резко остановилась. Через полуоткрытое окно пахнуло неприятным запахом — каких-то химикатов, густо замешанных на горечи пожара. От колонны отбегали солдаты с большими вещмешками на боку, подгоняемые офицерами. Бронетранспортеры, фырча моторами, занимали выгодные места для обстрела чуть в стороне. Прямо перед колонной открывалось ПОЖАРИЩЕ! Это было не лесное пожарище с обугленными деревьями, оставшееся от не потушенного костра. Нет! Вместо леса перед застывшими людьми и техникой стояли редкие прожженные насквозь стволы деревьев. Если всматриваться со стороны, то создавалось впечатление, что кто-то огромный с самого верху щедрой рукой вылил горючую жидкость, которая медленно проедала древесину мощных дубов, стройных берез...

— Что, получили? — лейтенант даже не заметил, как его дядя, несмотря на всю свою массивность и легкою хромоту, выскочил из машины. — Получили мой подарок?! Да?! — он сделал несколько шагов вперед, когда подскочивший офицер остановил его.

— Господин генерал, это опасно, — капитан, протягивал ему уродливый противогаз. — Газ.

116

Отступление 83. Реальная история.

Мишулов С.К. Ленд-лиз и СССР /Серия «Неформальная история»/.

«... Значение ленд-лиза для Советского Союза, сражающегося с исключительно сильным агрессором, сложно переоценить. Согласно подсчетам профессора В. Л, Феоктистова СССР по этой номенклатуре получил 18300 самолетов, 11900 танков, 13000 зенитных и противотанковых орудий, 427000 автомашин, большое количество боеприпасов, взрывчатки и пороха.

… Неравномерность поставок и произвольное изменение номенклатуры отправляемых грузов в первые месяцы действия соглашения (октябрь — декабрь 1941 г. ) привели к тому, что в самый тяжелый период войны правительством США было недопоставлено более 75% грузов (в общей номенклатуре грузов). За пе­риод с октября 1941 по конец июня 1942 США выполнили свои обязатель­ства по: бомбардировщикам — ме­нее чем на 30%, истребителям — на 31%, средним танкам — на 32%, легким танкам — на 37%, грузови­кам — на 19,4%.

… Со второй половины 1942 г. номенклатура грузов начинает меняться, что рядом историком связывается, в первую очередь, с развитием Сибирского особого экономического района (именно здесь была сконцентрирована основная масса закрытых административно-территориальных объединений, выступивших в эти тяжелые годы локомотивами экономики Советского Союза). Правительство СССР отказалось от поставок ряда образцов бронетанковой техники: легкого танка МЗ «Стюарт» (основание — пониженная маневренность и недостаточная проходимость), среднего танка МЗ «Ли/Грант» (высокий силуэт, ненадежный бензиновый двигатель). Практически полностью прекратились поставки продовольствия (ряд высококалорийных продуктов). Это сахар и мясные консервы, которыми Советский Союза к 1942 г. начал обеспечивать себя на 100%.

… Существенно снизилась доля поставляемых средств связи. С середины 1942 г. поставки радиостанций, телефонных аппаратов и телефонного кабеля упали более чем на треть».

Отступление 84. Возможное будущее.

Книга: Тайная схватка титанов: США против СССР /Из истории отечественных спецслужб/.

Рукопись с редакторским грифом «ОТКЛОНИТЬ».

«... Это был грандиозный провал советской разведки, который породил целую череду дипломатических скандалов, судебных заседаний, увольнений и самоубийств.

… По воспоминаниям Эдварда Маккуэла, старшего менеджера компании «Серебристая линия», Сальватор Маккормик был типичным американцем итальянского происхождения. ''Настоящий итальяшка! Сколько его помню, никогда не закрывал свой рот, а руками при разговоре махал так, что мог взлететь в воздух. И эти его вечные чем-то напомаженные волосы... Разве кто-нибудь мог подумать, что он разведчик этих проклятых комми? Я его знал почти двадцать лет и он всегда говорил об одном и том же. Это новые тачки, которые собирается выпускать Дженерал Моторс; курсы акций нефтяных компаний и сиськи новой секретарши нашего босса!''. О другой жизни Маккормика не подозревала и его подружка Тина Вирена, которая встречалась с ним около двух лет. ''Я что вам Геллер и могу читать мысли? Что про него можно сказать? Он как все... Курит, пьет, потеет как свинья и таскается по бабам! И этот постоянный запах из рта... Да ни о чем мы с ним не говорили! Мы с ним занимались сексом''.

… В тот момент целью номер один для него был Джеронимо Григ, возглавлявшего в 67 г. лабораторию по изучению генетических заболеваний в Спринфильдском медицинском центре армии США. Джеронимо Григ действительно был фигурой мирового масштаба. Обладатель множества мировых наград и регалий, действительный и почетный член двух десятков научных академий. В 27 лет он получил Нобелевскую премию по медицине, в 29 — медаль Конгресса США за выдающие заслуги перед страной.

Интерес советской разведки к научным изысканиям Грига возник после того, как ученый теоретически обосновал и практически допустил возможность использования своих наработок в области генетики для разработки нового типа оружия, обладающего избирательным действием на некоторые заранее выбранные типы наций и рас. После его нашумевших заявлений западные газеты разразились целым рядом статей с громкими названиями: «Великий уравнитель Джеронимо Григ», «Самый гуманный человек на планете», «Бог здесь больше не живет!» и т. д., в которых провозглашали наступление новой эры — эры гуманных войн — войн без ужасных смертей, пыток и издевательств .

… Они встретились в небольшом баре на 7-ой авеню в Бостоне. Вот как описывает происходившие тогда события Эмма Форест, которая в то день отрабатывала смену официантки за свою заболевшую подругу. ''Мистер Григ не был нашим завсегдатаем. Я его видела всего лишь несколько раз... В тот день... это было кажется 21 апреля... Да, точно, тогда еще шел проливной дождь. Он пришел без зонта, весь промокший. Его состояние было ужасным. Он попросил бутылку виски... Тогда я ничего не знала про его дочь. Опухоль головного мозга! Как это ужасно. Я конечно видела, что он сильно расстроен... Он попросил еще виски. Вот тогда к нему и подсел тот человек. Мне сразу же показалось, что здесь что-то не так. Он был совершенно трезв и производил впечатление плохого человека... Я подумала, что он хочет его ограбить и уже хотела вызвать полицию''. Эмма Форест в тот момент совершенно не представляла, в какой опасности она, да и несколько десятков сидевших в баре человек, находились.

Маккормик пошел на контакт с Григом несмотря на запрет своего руководства. Он был уверен, что ради спасения своей дочери ученый согласиться на все. Ему оставалось лишь убедить Грига, что в Советском Союзе его дочь смогут вылечить.

… В финале официантки оказалась в самом эпицентре операции. В самый разгар вербовки в бар ворвались сотрудники секретной службы, которые быстро сделали свою работу».

Возможное будущее.

Вашингтон. Округ Колумбия. Штаб-квартира ЦРУ. Одно из помещений категории С (предназначенных для содержания и наблюдения за особо опасными объектами). Вся комната залита светом, который, казалось, исходил ото всюду: стен, пола, потолка, где размещались многочисленные светильники, спрятанные за полупрозрачными панелями. Возле одной из стен, покрытой зеркальной панелью, стоял невысокий человек. У него были иссиня черные волосы, нос с горбинкой.

В центре комнаты стоял стол и два привинченных к полу стула.

Человек молчал улыбался. Его взгляд был направлен прямо на зеркальную панель, на тех, кто за ней прятался. «Поразительно, — размышлял Сальватор Маккормик, который действительно носил именно это имя и эту фамилию. — А ведь опухоль могли бы вылечить... Странно складывается жизнь. Наверное, Проф чувствовал себя как минимум богом, занимаясь генетическими исследованиями. Открывал цепочки ДНК и РНК, разрывал их и по новому склеивал... А случилось несчастье и оказалось, что ты ничто и твои знания это не более чем знания глупца. Короче, макнули в гавно по самую макушку!».

Не прекращая улыбаться, он помахал рукой в сторону стекла.

— Вижу, мистер Маккормик, вы сегодня в хорошем настроении, — доброжелательно проговорил чернокожий агент, вошедший в помещение. — А хорошее настроение ведь продлевает жизнь. Не так ли мистер Маккормик?

Салватор сел за стол и привычно завернул руки за спину. Только после этого он посмотрел на на человека, который в первую их встречу представился как специальный агент Кристи.

— Не вздыхайте так, мистер Маккормик! Сегодня все будет совершенно по другому! Я абсолютно уверен, что мы с вами сможем договориться. — негр жизнерадостно подмигнул Сальватору, словно тот был его лучшим другом. — Давайте-ка, вспомним, на чем мы вчера остановились. И что вы такой напряженный? Сядьте по удобнее. Откиньтесь на спинку! Ничего страшного не случилось... Вот попробуйте этот кофе.

Слушая эти речи, советский разведчик печально улыбался.

— Да, кофе у вас действительно великолепный, — был вынужден признать он. — Густой, ароматный и крепкий — все основные критерии присущие отличному кофе в наличии, — по его телу разлилось тепло, которое с собой принесло какое-то спокойствие и умиротворение; тревога, которая все это время подсознательно давила на него, медленно растаяла.

Агент раскладывал на столе какие-то листы бумаги, которые он то и дело вытаскивал из принесенного с собой черного портфеля.

— Прежде всего, мистер Маккормик, позвольте выразить восхищение вашими действиями, — разговаривая, агент теребил в руках блестящие старинные часы с длинной золотой цепочкой. — Я это говорю совершенно искренне! Все было спланировано на высшем уровне. Вы ведь почти достучались до Грига, — он буквально сыпал комплиментами; при этом его лицо буквально излучало искренность и восхищение. — И это с первой вашей встречи! Позвольте пожать вашу руку! — перегнувшись через стол и придерживая галстук он с искренней улыбкой протянул руку. — Прошу вас, не считайте мои слова лестью. Это всего лишь признание профессиональных качеств, высказанных одним профессионалом другому профессионалу.

Сальватр с чувством пожал его руку. «Вроде бы неплохой сукин сын! — промелькнуло в его голове. — Понимает...».

— Может вам еще кофе? — специальный агент кивнул головой в сторону чашки. — Я мигом организую! Окей! Эй, кто там?! Можно еще пару кофе! Сейчас принесут, мистер Маккормик! — он улыбнулся во все свои три с небольшим десятка великолепных крупных и белых зуба. — Можете не сомневаться, в ЦРУ делают прекрасный кофе. Если честно, это единственное, что в ЦРУ делают действительно хорошо, — его рука продолжала теребить часы, которой то исчезали в ладони, то свисали на длинной цепочке, то опускались на стол.

Салватор тоже засмеялся, признавая, что шутка удалась. «Действительно, свой в доску парень! — этот чернокожий агент удивительным образом к себе располагал. — Если бы не черный цвет кожи...».

— А вот и наш с вами кофе, мистер Маккормик, — в помещение вошла высокая девушка, затянутая в строгий костюм, сидевший как униформа. — А как вам наши сотрудники? — агент подмигнул в сторону наклонившейся девушки, декольте которой оказалось прямо напротив глаз Маккормика. — Я уверен, что не хуже ваших! Спасибо, Мадлен!

В какую-то секунду Сальватору показалось, что тот хлопнет по ягодицам девушки, туго обтянутым официальной черной юбкой. Судя по выражению лица чернокожего, советский разведчик не ошибся. Американца, действительно, обуревало такое желание, но он смог сдержаться.

— Да, спецагент Кристи, наши девушки не хуже ваших, — продолжал смеяться Маккормик, развалившись на стуле. — Все же, отличный кофе!

Он не смог удержаться и сделал глубокий глоток. Положив на стол опустевшую чашку он откинулся на спинку стула. Агент Кристи ему что-то сказал и они оба засмеялись. Правда и сам вопрос и его ответ как-то прошли мимо его сознания... Его все больше охватывало какое-то странное чувство. Было легко, спокойно. Даже яркий свет перестал его раздражать. Совсем не хотелось спать, и это после почти суток метаний в камере. Пожалуй, даже напротив, его посетил настоящий зуд движения. Ему ужасно хотелось двигаться. Неважно как именно! Главное было не сидеть на месте. Он хотел бегать, прыгать, скакать, кувыркаться...

— Как же мне хорошо! — наконец, он не выдержал и вскочил. — Как же мне хорошо! — он начал хаотично дрыгать руками и ногами, стараясь утолить эту жажду движений. — Как же мне хорошо! — ему было действительно хорошо, но со стороны все воспринималось совершенно иначе.

— Браво мистер Маккормик! Браво! — агент Кристи, продолжая улыбаться, спрятал часы во внутренний карман пиджака. — Покажите нам!

— З-з-з-з-з! — в его уже сработал микропередатчик. — Спецагент Кристи, действие препарата в течение следующего часа будет наибольшем. Приступайте ко второй фазе!

— Есть, сэр! — прошептал чернокожий, вставая с места..

— Мистер Маккормик, мистер Маккормик, давайте с вами присядем, — придерживая за руку, он повел Салватора к его месту. — Вы отлично повеселились, я смотрю...

Препарат, добавленный в кофе, был одной из последних разработок американских специалистов в области шпионской фармакологии. «Эйфория», как его прозвали ушлые на всякие прозвища медики, была разработана на основе LSD с добавлением ряда дополнительных растительных и животных компонентов и действовала более мягко эффективно по сравнению с другими аналогичными препаратами. Там где, сыворотки правды предыдущего поколения, превращали объект в идиота, пускающего слюни, «Эйфория» позволяла ненавязчиво и мягко вытащить из человека все, что тот желает утаить.

— Мистер Макормик, устройтесь по-удобнее, — он усадил его на стул. — Постарайтесь расслабиться..., — лицо Сальватора вытянулось , голова немного откинулась. — Теперь, мистер Маккормик, смотрите на часы! Внимательно смотрите на часы! — массивная блестящая луковица-шкатулка на длинной золотой цепочке начала медленно раскачиваться на небольшом расстоянии от человека. — Вы внимательно следите, как раскачиваются часы... Все остальное для вас совершенно не важно. Все ваше внимание приковывают часы. Вы полностью расслабляетесь и погружаетесь в легкий сон, в котором вы будете меня прекрасно понимать и отвечать на все мои вопросы...

Агент Кристи удовлетворенно хмыкнул, замечая, как глаза его пациента мягко закрылись, а руки бессильно вытянулись вдоль тела.

— Кажется все готово, — пробормотал он, а потом добавил чуть громче, отгибая тангетку передатчика. — Он готов, сэр. Ясно, сэр... Ясно, сэр!

— Мистер Маккормик, вы меня слышите? — агент Кристи был абсолютно собран и нисколько не напоминал того рубаху-парня, которого играл тут несколько минут назад. — Отвечайте, если слышите!

— Я вас слышу, агент Кристи, — раздался знакомый ему по другим допросам голос — ровный, спокойный , без всяких интонаций.

— Назовите имя вашего связного, через которого получаете задания? — в помещении стало тихо, застыли люди за зеркальной панелью, не дышали агенты возле аппаратуры.

Маккормик еле заметно дернулся.

— Его зовут …, — глаза за закрытыми веками бешено задвигались. — Зовут...

— Мистер Маккормик, как зовут вашего связного? — чернокожий приблизился к нему вплотную. — Имя, назови имя!

Тело советского разведчика вдруг выгнулось дугой, откидывая в сторону и стол и самого Кристи. Легкий пластик, несмотря на крепления к полу, взлетел к самому потолку.

— А-а-а-а-а-а! — диким голосом закричал Сальватор, падая на пол и начиная по нему кататься. — А-а-а-а-а-а! — тело сотрясали мощные судороги, которые казалось, разрывали его на части. — А-а-а-а-а-а!

Ошеломленный Кристи подполз к нему и придавив всем телом, начал душить.

— Имя! Мне нужно лишь имя, проклятый комми! — орал он прямо в лицо задыхающемуся Маккормику. — Скажи мне имя! Ну! Скажи мне это поганое имя! — с каждым своим воплем он с силой ударял своего противника в лицо. — Хрясть! Хрясть! — кулаки с противным звуком впечатывались в лицо, превращая его в кровавую кашу.

Через мгновение в комнату уже ворвались охранники и оттащили его.

— Хватит, Кристи! Хватит! Я сказал, хватит! — невысокий пожилой человек с лысиной несколько раз того по щеке, приводя в чувство. — Ну, пришел в себя? Кристи?

— Да, да, сэр, — пробормотал чернокожий агент, с удивлением рассматривая свои окровавленный руки, измазанный костюм. — Все в порядке, сэр.

— В порядке..., — усмехнулся Ричард Хелмс — 1-ый заместитель директора ЦРУ, лично курировавший это направление. — Ни черта не в порядке, Джон! — он сел на один из сохранившихся стульев. — Мы в настоящей заднице, агент Кристи и погружаемся в нее все глубже и глубже...

Чернокожий сел на второй стул, который отлетел не так далеко, и принялся оттирать кровь на руках носовым платком.

— Препарат не сработал... Знаешь, Джон, что это означает? — 1-ый заместитель директора был чрезвычайно падок на такие монологи, с чем его подчиненным приходилось мириться. — Задница, Джон! Я тут поднял кое-какие архивы, — он посмотрел агенту прямо в глаза. — За последние 8 лет мы взяли четырех советских нелегалов и ни от одного из них, ты понимаешь Джон, ни от одного из них мы ничего не добились! Мы перепробовали все — самую разную химию, специальные средства. С ними работали такие специалисты, что разговаривали бы и Иисуса Христа. Мы звали Геллера! Но, Джон, мы не добились от них ничего!

Это не была истерикой. Абсолютно точно, нет! Хелмс был военным, хоть и штабистом, но несомненно закалку получил хорошую и если надо мог и сам снять свои «белые перчатки» и пустить кому-нибудь кровь. Не в его правилах было паниковать и впадать в истерику. Здесь было нечто другое... 1-ый заместитель просто почувствовал насущную потребность поделиться с кем-то своим, которым, так сложились обстоятельства, в этот момент и оказался агент Кристи.

— Они же точно такие же люди, — рассуждал он, переведя взгляд на кровавый след на полу, протянувшийся до двери. — Они, как и мы, из плоти и крови. Им также требуется воздух, вода и пища... Но, черт меня побери, почему их не получается расколоть?! Что там с ними делают?

116

Отступление 85.

Материал из Большой российской энциклопедии.

Мироточе́ние — явление в христианстве, связанное с появлением маслянистой влаги (так называемое миро на иконах и мощах святых. Явление представляет собой появление на иконе светлого маслянистого вида вещества, испускающего благоухание. Различные случаи мироточения отличаются друг от друга по виду, цвету и консистенции появляющейся жидкости. Она может быть густой и тягучей, как смола, или напоминать росу.

Отступление 86. Возможное будущее.

«Памятка сержанта О,Брайена». Методическое пособие для зеленых беретов.

«... Солдат, лес — это источник повышенной опасности, поэтому крепко запомни правило девяти «НЕЛЬЗЯ».

Первое «НЕЛЬЗЯ». Нельзя двигаться возле деревьев с развитой корневой системой, отростки которой выходят на поверхность земли. Остерегайся наступать на них, оставлять рядом свои вещи.

Второе «НЕЛЬЗЯ». Нельзя использовать «подножный корм». Любые продукты растительного и животного происхождения могут быть инфицированы и их употребление в пищу чревато смертью для солдат подразделений.

Третье «НЕЛЬЗЯ»...

Четвертое «НЕЛЬЗЯ» …

Пятое «НЕЛЬЗЯ» …

Шестое «НЕЛЬЗЯ». Нельзя громко разговаривать. Любая информация передается либо шепотом, либо знаками.

Седьмое «НЕЛЬЗЯ»...»

Отступление 87. Возможное будущее.

— Дорогие товарищи, мы снова в эфире, а за окнами нашей комментаторской кабинки огромный стадион с восторженными зрителями, — Юрий Шевченко, высокий с рыжей гривой волос, — известный на весь Союз спортивный комментатор, подошел к широкому обзорному стеклу, откуда открывалась великолепная панорама. — Нас с вами ждет интереснейшее состязание — состязание силы и воли! Да, да, товарищи, вы не ошиблись, я сказал «воли». Именно сочетание силы и воли отличает настоящего чемпиона, который не отступает на последних секундах и борется с максимальным напряжением сил до самого конца...

Оператор тем временем приблизил картинку. Перед стартом занимали свои места спортсмены.

— Напоминаю, что мы с вами смотрим трансляцию забега на 10 тысяч метров среди мужчин. Спортсмены встают на свои дорожки, — комментатор внимательно следил за стартовой линией. — Обратите внимание, как сосредоточены их лица. Они готовятся к трудной борьбе... Я вижу Александра Замотаева. Вот он на третьей дорожке. Советский бегун выглядит совершенно спокойным и расслабленным. А ведь на беговой дорожке его извечный соперник — Кристофер Маккейн, очень сильный легкоатлет. Как вы помните, Кристофер Маккейн трижды поднимался на пьедестал за золотыми медалями в этом виде спорта. Они уже не раз встречались лицом к лицу, и эти встречи не всегда оказывались в пользу Александра. Странно! Смотрите, они подошли друг к другу. Непонятно, почему их поставили на соседних дорожках?

Оба спортсмена на несколько секунд застыли напротив друг друга. Постоянные противники в спорте, они и в жизни сильно недолюбливали друг друга. Какой-то человек в судейской форме ужом вклинился между ними, разводя их по другим дорожкам.

— Так... Александр выступает не на третьей, а на седьмой дорожке. Что-же, видимо, это правильно решение... И вот наступает решающий момент!

Маккейн, чернокожий спортсмен, в своих неизменных темных спортивных очках, наклонился к самой земле. В этот момент он напоминал смертоносную торпеду, которая застала в полной боевой готовности на своем месте.

— Судья поднимает руку, — голос комментатора звенел. — Выстрел!

Американский бегун на пол корпуса вырвался вперед. Его ноги в белых кроссовках словно выстреливались из тела, отчего казалось он двигался рывками. Сразу же за ним бежал советский спортсмен.

— Сразу же определились два фаворита. Это ожидалось с самого начала! Александр делает ускорение и... бегуны сравнялись! Поразительно! Они ни в чем не уступают друг другу! Первый круг завершается. Остальные бегуны явно берегут силы. Впереди еще почти восемь тысяч километров, а наши чемпионы взяли слишком высокий темп... Мы видим как волнуется тренер советской сборной. Темп слишком высок! У него может просто не хватить сил...

Однако, комментатор глубоко ошибался. В эти секунды на дорожке уже не было соревнующихся спортсменов, которые нацелились на победу. Впереди всех бежали два врага, страстно ненавидящих друг друга. Ни Александр, ни Маккейн в этот момент не думали о каких-то медалях, пьедестале и мировой известности. Им хотелось лишь не уступить...

— Основная группа спортсменов отстала почти на круг и расстояние между ними увеличивается, — оператор еще больше увеличил картинку и стало ясно видно, что оба фаворита бегут почти вплотную друг к другу, буквально на расстоянии метра. — Более половины пути уже пройдено... Давай, Саша, держись! Ты сможешь! Мы все болеем за тебя!

Высокий Замотаев бежал чуть наклонившись вперед, словно своим телом пытался буравить воздух. Макейн, напротив, бежал с прямым словно скала торсом.

— Саша, давай! — не выдержал комментатор. — Поднажми! Как бежит, как бежит!

Через несколько минут стало окончательно ясно, что советский спортсмен пошел на отрыв. Его рывок был настолько неожиданным и резким, что казался просто фантастическим. Трибуны взорвались восторженными воплями. Сотни красных полотнищ алым пламенем взметнулись над зрителями.

— Что же это такое твориться? Что же ты творишь, Саша? — в возбуждении Шевченко прилип к обзорному окну. — Откуда эти силы? — парень бежал так, словно за ним гнались чудовища, с каждой секундой отрываясь от своего противника все дальше и дальше. — Вы это видите, товарищи, видите?! Маккейн, похоже уже готов признать свое поражение. Он сдается! Вот это да! Великий Маккейн повержен! Он перешел на шаг! — трибуны безумствовали, тысячи и тысячи зрителей стоя приветствовали победу советского спортсмена.

Отступление 89. Реальная история.

Неделя до описываемых событий. Партизанский лагерь. Глубокая ночь.

Мальчишка лет семи сидел возле догорающего костра. Несмотря на лето ночи были довольно прохладными и жар костра был далеко не лишним. Он дремал, просыпаясь время от времени и подбрасывая в костер еще несколько сучков. Кинув в очередной раз какой-то корень, он вновь попытался заснуть.

Кап! Кап! Кап! Мальчишка поднял голову. Кап! Капелька воды попала ему на лоб. Дождь?! Нахохлившись он прислушался. Кап! На лицо снова что-то капнуло...

— Дождь что-ли? — прошептал он, кидая в костер все заготовленную ранее кучу дров. — Пусть разгорится лучше, — сам же быстро юркнул под дуб, возле которого и находился его пост.

Кап! Кап! Капля скатилась по его щеке и попала ему на губу.

— Соленая..., — прошептал с недоверием мальчишка. — Вода соленая.

Он запрокинул голову вверх и в отблесках костра увидел странное зрелище. Блестящие словно ядовитая ртуть темные капельки бежали по коре дуба к земле. Они неслись по веткам, изгибам коры, образуя крошечные ручейки, которые дождем спадал на землю возле самого дуба.

— Как же так? — шептал он, неуверенно вытягивая руку. — Почему? — сразу же на ладонь упало несколько капель, оказавшихся на удивление теплыми.

Подойдя к костру, мальчишка приблизил руку к глазам и чуть не заорал от ужаса. По его руке стекала не вода, а ярко алая кровь...

— Кровь, это кровь, — бормотал он, на четвереньках отползая от дуба. — Настоящая кровь. Как же так? Кровь...

Наконец, он ногами уперся в стенку оврага, где собственно и начинался сам лагерь. Он несколько секунд ошалелыми глазами рассматривал свою руку, на которой еще оставались смазанные кровавые следы. Потом, закусив губу, чтобы не расплакаться, побрел в сторону дома старосты, который и учредил это дежурство возле священного дерева.

— Дедушка Мирон, дедушка Мирон, — кричал пацан, с силой стуча в деревянную дверь. — Откройте! Это я, Олесь! Дедушка Мирон!

Отступление 90. Реальная история.

[отрывок] Р. Н. Мачульский Вечный огонь. Партизанские записки

«... в радиограмме говорилось о необходимости объединения всех партизанских сил в Белоруссии под общим командованием и скорейшего проведения крупной операции в Пинской области.

… 28 июня состоялось заседание подпольного обкома партии. На нем было решено объединить все отряды и группы, находящиеся в районах Минщины, в одно соединение партизан центральной части Белоруссии. Создали штаб соединения, в который вошли все секретари областного комитета партии. Позже были распределены обязанности между ними. Первый секретарь обкома Василий Иванович Козлов был утвержден командиром соединения. Меня назначили его заместителем по оперативной части...».

______________________________________________________________

Москва. Кремль. 26 июня 1942 г. По коридору шел народный комиссар государственной безопасности. Застывшая на вытяжку охрана не спала. Характерная походка и блеск песне в полумраке всегда отличали всесильного наркома от других посетителей Кремля.

Идя по бесконечным переходам и поднимаясь по многочисленным лестницам, Берия раз за разом благодарил давно канувших в Лету строителей Кремля за прекрасную возможность еще раз все обдумать и взвесить перед тем, как докладывать Верховному. «Ждать больше нельзя. Ни в коем разе нельзя! — рассуждал он, мягко ступая по ковру. — Уже больше недели майор не выходит на связь... Что-то случилось! Черт побери! — все ближе и ближе подходя к заветному кабинету, нарком все больше осознавал ошибочность своего поступка. — Там могло случиться что угодно! Батарейки сели, рация повреждена... Что угодно? Обо всем докладывать что-ли?». Однако этот внутренний монолог совсем его не убеждал, а даже скорее наоборот раздражал. Он ему что-то пытался сказать, о чем-то предупредить.

— Кого я обманываю? — вырвалось у него в сердцах. — Это все бред сивой кобылы! Нужно было сразу же доложить...

В кабинет к Сталину он входил мрачнее майских туч, что сразу же заметил хозяин.

— Что случилось, товарищ Берия? — по его тону сразу же чувствовалось, что плохих новостей он сегодня не ждет. — Не надо молчать.

— Товарищ Сталин, объект не выходит на связь, — такие новости не нужно было даже договаривать до конца; они схватывались на лету. — Товарищ Сталин...

— Сколько? — на секунду Верховного пробил озноб. — Сколько дней он не дает о себе знать?

«Если их всех взяли, то это настоящая катастрофа! — на фоне летнего наступления немцев это могло обернуться не просто потерями, а потерями с большой буквы. — Они узнаю все... Я же говорил, надо все и всех вывозить. Там не должно остаться ни одного следа, ни одного намека».

— Неделя, товарищ Сталин. Семь дней, — быстро ответил Берия, готовясь к буре. — Он пропустил два сеанса связи. Восстановить связь пока не удается.

Курительная трубка жалобно треснула. Оба вздрогнули. Сталин с недоумением посмотрел на то, что осталось в его руке.

— Почему доложил только сейчас? — он подошел к наркому вплотную. — Почему? Лавр, что с тобой случилось? — у него мелькнул подозрение, что Берия пытается играть в свою игру и придерживает не всю информацию. — Ты заигрался, Лавр. Это может плохо кончиться для тебя. Ставки слишком высоки, чтобы совершать ошибки.

Воротник кителя в эту секунду показался Берии настолько узким, что он стал задыхаться. Жесткая ткань стягивала шею все сильнее и сильнее.

— Товарищ... Сталин..., — переходя на хрип пробормотал он, пытаясь ослабить ворот. — Я... полностью предан... шла проверка..., — лицо наркома побагровело. — Возможно поломка...рация...

— Поломка? — негромкий чуть с хрипотцой голос, остро приправленный ясно проступающим акцентом, заставлял сердце биться через раз. — Лаврений, если бы я не знал тебя с тех самых пор... я бы подумал, что ты дурак! — Сталин отвернулся от наркома, который пытался протолкнуть в легкие очередной глоток воздуха. — Вон на столе! — подходя к окну, он махнул рукой в сторону стола. — Донесение разведупра, сегодняшнее...

Наконец, удавка, стягивающая горло, чуть ослабла и он вздохнул свободнее. Скосив глаза на стол, Берия потянулся к листку. Кисть дрожала. «Перехват радиосообщений показывает, что в районе Барановичей, Слонима и Солигорска противник проводит крупный войсковую операцию с привлечением значительных сил пехоты, танков и авиации... Обнаружена передислокация из мест своего сосредоточения 1-й кавалерийской бригады СС, частей 162-й и 252-й пехотных дивизий. Командир бригады штандартенфюрер СС Фогеляйн... Проводятся масштабные полицейские операции, перекрыты мосты, дороги, в городах поселках проводятся частые обыски …». «Источник в Минской комендатуре сообщает, что в карательных действиях против партизан задействованы крупные танковые соединения. Санкция на использование последних была получена из Берлина... Проверка показала, что через железнодорожный узел … только за последнюю неделю прошло более двадцати железнодорожных эшелонов с техникой и войсками. Выгрузка произошла... ». «... Отмечается высокая активность бомбардировочной авиации в указанном районе. С аэродромов г... и г... с 20 по 23 июня было совершенно более … вылетов бомбардировщиков противника. Разведка сообщает о применении специальных боеприпасов, не использованных ранее. Они находятся под охранной подразделений СС... Упаковка нестандартна... Нанесена зеленая маркировка с предупредительными надписями на контейнерах повышенной защиты, что позволяет предполагать...». Напечатанные буквы словно раскаленные гвозди впивались ему в голову, причиняя острую боль. «Ясно одно — немцы взялись за партизан по-настоящему! Сообщения множество раз перепроверены, дезой точно быть не могут... Полицаи, пехотный части, подразделения СС плюс ко всему танки. Они сметут их, как тараканов! Не-е-ет! Это не может быть просто обычной операцией! Нет! Ту что-то другое! Против партизан не кидают танки и авиацию, в лесу они малоэффективны... Немцы все знают! — кровь ударила ему в голову. — Все это может означать только одно — Лес им нужен, чертовски нужен... Они точно все знают!». Он машинально вытер испарины со лба. «Мы не успеваем, — размышлял он, продолжая вглядываться в документ. — Кратчайший путь на юге, напрямую... Оттуда прет немец на Кавказ. Мы связаны по рукам и ногам».

— Товарищ Сталин, — пробормотал он, отрываясь от листка. — Все... , — это была настоящая катастрофа. — Это …

— Мы должны опередить немцев, — Сталин подошел к карте, занимавшей почти всю стену его кабинета. — Нужно любой ценой оттуда вывезти всех. Никто не должен там остаться!

«Что?! Вывезти? — прозвучавшие как приговор слова воспринимались совершенным безумием. — Как? Это же глубокий немецкий тыл! Прошлый раз мы с трудом эвакуировали полтора десятка человек, но какой ценой... Потеряли три транспортника и роту, которая отвлекала внимание». Сталин, попыхивая новой трубкой, внимательно смотрел на тот самый район Белоруссии.

— … Если данные не врут, — начал словно рассуждая. — Сюда они стянули почти все свои силы, — крупный ноготь с желтой каймой несколько раз ткнулся в зеленоватое пространство чуть южнее Минска. — Здесь, здесь и здесь не осталось даже полиции в поселках и городах. Немцы вывели отсюда всех. Даже полицию бросили на усиление... Лавр, помнишь Пономаренко (начальник Центрального партизанского штаба) недавно докладывал о действиях одной партизанской бригады? Ее командир еще был награжден

— Бригада Козлова, товарищ Сталин, — быстро подсказал нарком, обладавший феноменальной памятью на фамилии. — Она же..., — до него наконец, дошло о чем подумал Верховный.

Партизанская бригада под командованием первого секретаря Минского подпольного обкома В. И. Козлова на июнь 1942 г. объединяла в своем составе более семи мелких отрядов численностью примерно 1000 — 1200 человек. Обладала полностью сформированной артиллерийской батареей, двумя взводами с тяжелыми немецкими минометами, насыщена автоматическим стрелковым оружием, а также взрывчаткой и гранатами. В ходе боев партизаны существенно усилили мобильность бригады, максимально используя захваченный у противника автомобильный транспорт. Проведенный партизанами в январе — феврале 1942 г. продолжительный рейд по территории северной Украины на тот момент был беспрецедентным и оказался очень востребован советской пропагандой. К июню, благодаря действенной и хорошо функционирующей идеологической машине, почти каждый мальчишка Советского Союза знал о беспримерной храбрости в бою и беспощадности к врагу партизанского командира Василия Ивановича Козлова и бойцов его прославленной бригады. Советские газеты, заводские многотиражки, боевые листки в подразделениях с каждым днем все сильнее и сильнее раскручивали идеологический маховик... В результате у многих создавалось впечатление, что на оккупированых территориях бьются с врагом многотысячные армии партизан, что в свою очередь порождало далеко идущие и кровавые иллюзии...

— Они в двух — трех дневных переходах, — Берия тоже подошел к карте, внимательно слушая Сталина. — После последнего рейда у них достаточно оружия и бойцов. Как ты думаешь, Лаврентий, мы сможем привлечь их к нашей операции?

«Два — три перехода по вражеской территории, — нарком осознавал, что бригада будет брошена на убой, но другого выхода просто не было. — На пути у них будет пусть и рыхлый, но кулак из массы немецких подразделений... Полицаи, полевые части... Они в пыль разотрут бригаду».

— Они должны, товарищ Сталин, — хрипло ответил Берия. — В бригаде много автотранспорта. Если ударят неожиданно, то есть неплохой шанс оказаться в нужном районе... Но, товарищ Сталин, если все удастся, то забрать они смогут только людей...

Оба прекрасно понимали, что это означает. Решение забрать только людей, самой проблемы не решало. Оно было половинчатым. На месте нельзя было ничего оставлять, совершенно ничего. Иначе, все остальное теряло смысл.

— Мы не можем рисковать, Лаврений, — они отлично понимали друг друга. — Мы не можем рисковать страной, будущим советских людей. Надо забрать всех людей! Никто не должен достаться врагу! Думаю, что у тебя найдутся люди, которые за этим тщательно проследят..., — нарком кивнул головой, не решаясь перебить Верховного. — Отправь туда столько людей, сколько нужно. Мы должны быть полностью уверены, что врагу ничего не достанется!

— Товарищ Сталин, две роты специально подготовленных бойцов находятся в постоянной боевой готовности в районе аэродрома в Кубинке, — мгновенно выдал расклад по по мобильным резервам нарком. — Оборудование храниться там же.

Разработанный именно на этот случай специальный план давно уже был разослан в качестве циркуляров на места. Подробные и четкие инструкции, не предусматривающие иных кроме заранее определенного толкований, ждали своего часа в сейфах особых отделов фронтов и армий.

К концу дня штаб партизанского движения начал внеочередной сеанс связи. Десятки восемнадцатилетних девчонок склонились над рациями, передавая зашифрованное сообщение командирам партизанских отрядов Белоруссии. Выстукиваемые точки и тире, за доли секунды покрывали сотни километров и попадали в партизанские лагеря и стоянки, превращаясь в короткие строчки слов.

Чуть ранее на один из подмосковных аэродромов столицы стали прибывать многочисленные грузовики, из которых десяток за десятком выпрыгивали молчаливые бойцы в странном обмундировании. Охрана аэродрома сразу же была оттеснена от вновь прибывших. Бойцы, затянутые в мешковатые буро-зеленые комбинезоны с черными масками на лицах, быстро выставляли оцепление вокруг посадочной полосы, на которую выгружались продолговатые ящики. Массивные на вид, сколоченные из покрашенных в зеленый цвет толстых досок, они тут же вскрывались и их содержимое использовалось по назначению. Примерно в полночь первый транспортник начал медленно набирать скорость, шурша крупными колесами по взлетной полосе. Через несколько минут за ним в воздух поднялся второй, потом — третий. За два часа в сторону фронта ушло пять самолетов, в которых не шелохнувшись сидели бойцы с огромными рюкзаками. Их еще долго провожали механики, с тяжестью в сердце смотревшие на часы и на еще темный горизонт.

117

Отступление 91. Возможное будущее.

Далекое будущее. Затерянная на фронтире обитаемого космоса станция дальнего обнаружения «Ольверк-4», давно уже снятая с боевого дежурства, — последнее пристанище для всякого отрепья, бандитов и неудачников. Уровень «С». Четвертый блок.

— А сейчас перед вами вы-ы-ы-ы-ступает, — протяжно с переливами в голосе протянул зазывала — колоритный даже по местным меркам человек, краснолицый с вживленными по всему телу платиновыми пластинами. — Киборгизированный тяжелый пехотинец Западной Конференции Алекс Фергюссон по прозвищу «Колосс», — под звуки вопящей и гудящей толпы на огромную сцену выбрался настоящий гигант — человек около двух с половиной метров роста закованный в алльтопластовые доспехи. — Общий возраст 102 года. Два раза проходил полное восстановление. Почти сорок лет службы в 434 отдельном батальоне тяжелой пехоты. Принимал участие в Каспарианском пограничном инциденте, Кирианском конфликте, в более чем двухстах локальных войнах. Награжден...

С легким жужжанием сервоприводов гигант снял шлем и оглушающе заревел. Рука, больше похожая на бронированное бревно, взлетела высоко вверх; рот раскрылся в крике, обнажая наращенные зубы. Космопех был хорош. Ярко начищенная броня, ослепительно сияющий в лучах прожекторов металл, выдвигающиеся лезвия встроенных клинков — он выглядел непобедимым и устрашающим.

— А теперь сюрприз! — ведущий сделал небольшую паузу, показывай рукой на выходящую из дальней части зала фигуру. — Противником Непобедимого Колосса в этом бою будет … в этом потрясающем бою станет , дамы и господа, …

Широкая в плечах фигура гуманоидного типа была закутана в плотный плащ с капюшоном, который полностью скрывал обычно открытые части тела — лицо, кисти рук. Стоявшие ближе всего к проходу зрители оглушающе свистели и вопили что-то обидное и презрительное. Колосс в этой части космоса был всеобщим любимцем, который выигрывал местный чемпионат уже в шестой раз. За это время он отправил на тот свет уже столько народу — бродяг, обычных просто здоровых парней, измененных имплантами модификантов, преступников, что на нынешнего его противника заранее смотрели как на покойника.

— … станет, — тянул время зазывала, пока метал не опустился, отрезая обоих противников от зала. — Николай Росто! — одновременно с выкриков имени и фамилии на пол полетел и плащ. — Действующий лейтенант Военно-Космического флота Русского сектора. Двенадцатый специальный егерский полк, — с каждым новым словом гул в зале становился все тише и тише; в памяти собравшейся здесь публики еще были свежи воспоминания, как именно вот такие егеря три года назад устроили на станции грандиозный шмон и вырезали почти три сотни человек. — И внимание! — ведущий поднял градус интриги еще выше. — Николай Росто — биомодификант первого класса!

— А-а-а-а! — заорал металлический гигант, прерывая ведущего. — Поганая тварь! Ты сдохнешь здесь! — заложенная на генетическом уровне вражда между киборгизироваными солдатами Западной Конференции и биомодификантами Русского сектора была очень хорошо известна всем присутствующим. — Я вырву твою бошку как …, — с жужжанием ноги выстрелили вверх и массивная туша неожиданного быстро для своего веса понеслась вперед. — Сдохни-и-и-и-и!

Зал ахнул. Сотни зрителей отпрянули от решетки, в которой всем телом впечатался бывший пехотинец. От страшного удара армированный металл решетки выгнулся наружу.

— Что, не помнишь меня, металлический ублюдок? — прорычал Росто, оказавшись на другом конце арены. — Совсем мозги вышибло? — его спецкомбинезон с треском разошелся, обнажая бугрившийся на теле мышцы.

В доли секунды модификант принял боевую форму, превращаясь в сгусток мышц лишь отдаленно напоминающих человека. Уплотнившиеся мышцы выросли в объеме, надежно прикрывая наиболее уязвимые области; область шеи обернулась в мощный костяной нарост, плотно закрывший ее практически от любых ударов. Через все тело протянулись шевелящиеся зеленные жгуты...

Отступление 92. Реальная история.

Профессор, точнее уже бывший профессор Минского государственного университета сидел за столом и смотрел на небольшой бумажный пакетик. Александр Алексеевич Микульский, доктор географических наук, был крайне напуган. Его, уже давно ни с кем не поддерживающего ни каких отношений, вытащили из теплой постели среди ночи и потащили в гестапо, по крайней мере он так подумал. Потом безо всяких объяснений посадили за стол и кинули перед ним вот этот самый бумажный пакет с каким-то порошком.

— Профессор Микульский, — с ужасным акцентом произнес высокий офицер, только вошедший в комнату. — Ваши знания понадобились Рейху! И я надуюсь, что вы приложите максимум сил, чтобы оправдать наши ожидания, — профессор сильно закивал головой, так как он был не в силах ничего сказать — липкий страх сжимал его горло как тиски. — Перед вами образец с землей и глиной, собранной где-то в этом районе...

Микульский дрожащим пальцами открыл пакет и высыпал на стол серо -желтую смесь с небольшими камушкми. Наклонившись к самому столу, он начала ворошить образцы пальцем.

— Немецкое командование желает знать, откуда были они взяты. Вы должны назвать местность! — офицер говорил краткими рубленными фразами, умудряясь даже вопрос превратить в приказ. — Вам все понятно?!

— Я...я...я.. Да, конечно, — забормотал мужчина, поправляя то и дело сползающее пенсне. — Я сразу же приступлю к работе, — он снова наклонился и начал отделять песчаные крупицы от земляной смеси.

— Что тут у нас? — шептал он, стараясь не думать о том, что за ним пристально наблюдают. — Песок. Кажется крупный... с большими инородными вкраплениями... Хорошо. Вот, частички торфа, — свое пенсне он использовал как увеличительное стекло, чтобы рассмотреть особенности смеси. — Да, это несомненно, торф... Только какой? — кончиками пальцев он растер крупицу торфа и поднес их к носу. — Кажется … низинный тип. Влага еще чувствуется. А вот земля бедновата, почти пустая совсем. Э-э! — он поднял голову и сразу же встретился взглядом с офицером. — Думаю, мне знакома местность, откуда были взяты эти самые образцы. В свое время я много ездил и, кажется, встречал такую почву, — немец прищурил глаза, превращая их в узкие щелки. — Это лесной массив к северу от Барановичей. Только там встречается почва подобного типа. А вот глина и торф определенно говорят о бывших песчаных карьерах возле Симановских болот.

— Покажите на карте этот район, — перед профессором легла карта. — Мне нужно знать как можно более точно!

— Да,да, конечно, — он одел пенсне и начал водить пальцем по карте. — Вот примерно здесь, — его палец очертил довольно крупную территорию, отчего офицер поморщился; в этой местности при желании можно было легко спрятать не одну дивизию с усилением. — Точнее показать очень сложно, так как образцы могут встречаться практически на всей этой территории...

_______________________________________________________________

12 июня 1942 г. окружной немецкий военный госпиталь г. Лиды. На огороженную территорию въехали несколько грузовиков, брезентовые крыши которых превратились в настоящие лохмотья.

— Как там, камрад? — полный санитар протянул вытащенную из кармана сигарету шоферу. — Паршиво?

— Паршиво, — подтвердил тот, прикуривая у первого. — Вторая рота нарвалась на засаду. Плотный огонь. Напарник говорил, что в этих проклятых оврагах сотни три партизан засело. До сих пор идет бой.

Оба замолчали, наблюдая, как из кузова начали выгружать стонущих раненных. Перевязанные бинтами, потерявшими свою белизну, пехотинцы с трудом выползали из глубины.

— Слушай, камрад, я чего хотел спросить..., — начал санитар, переводя взгляд на водителя.

— Курт! Сволочь! Опять ты здесь! — со стороны госпиталя раздался противный визгливый голос, по которому сразу и не определишь кому он принадлежит — мужчине ли женщине. — На передовую захотел?!

— Я здесь, господин капитан! — делая услужливо-преданное лицо, санитар выскакивает из-за машины. — Я здесь! Помогал вытаскивать раненных, господин капитан! Вот! — его вытянутые перед собой руки были, действительно, выпачканы в чем-то буром и темном.

— Смотри у меня, — чуть подобрел голос. — Загремишь на фронт... Раненных проверяете? Я же говорил, всех поступающих в госпиталь прежде всего проверить, — чувствовалось, что буря не только не прошла, но и наоборот, начинает вновь набирать обороты. — Уроды! Забыли, что тут было?! Олухи! Курт! Все раненных, немедленно, проверить!

Чертыхаясь про себя, санитар побежал к своим подчиненным.

— Вот, баварский кретин... Не сидится ему..., — бормотал он, задыхаясь от бега. — Проверка, проверка. Зачем? Все уже давно прошло, — остановившись около молодых солдат, он закричал. — Чего встали?! Слышали, что приказал господин капитан?! Срочно проверить всех раненных на предмет...

Молодые солдаты, недавно прибывшие с пополнением и совершенно ничего не слышавшие о карантинных мероприятиях. Все эти прошлые события для них были страшилками ветеранов, которым не стоило верить.

— Смотрите сюда молокососы, — со вздохом проговорил Курт. — Первым делом необходимо осмотреть характер наружных повреждений. Обращать особое внимание на наличие небольших язв, странных ран, глубоких порезов..., — он приподнял голову одного из раненных, провел рукой по его макушке, коснулся шеи. — После этого следует провести осмотр глаз и рта...

Его короткие в заусенцах пальцы привычно скользнули по короткому ежику волос на голове очередного раненного и на мгновение замерли. Он что-то нащупал. Какой-то инородный бугорок — небольшая плотная шишка. Указательный палец осторожно ее коснулся. Потом растопыренная пятерня двинулась дальше и сразу же опять замерла.

— Что это такое? Я что-то не пойму.., — он еле слышно шептал; со стороны могло показаться, что санитар с вечно плутоватым лицом просто шевелит губами. — Не пойму..., — предательский холодок возник где-то то глубоко внутри него. — Да, нет..., — он дернул голову солдата вниз, показывая затылок. — Не может быть...

Раненный солдат что-то недовольно мычал, не понимая причину столь продолжительного осмотра.

— Да, заткнись ты! — рявкнул на него санитар. — Наклони голову! — он уже все понял. — Ну!

Голова солдата запрокинулась глубоко вперед, обнажая давно немытую шею. Между пропотевшим воротом кителя и волосяной каймой пролегли тонкие белесые ниточки, концы которых уходили под одежду.

— Святая Дева Мария, — негромко выводили бледные без единой кровинки губы. — Спаси!

На ватных ничего не чувствующих ногах он поднялся и не обращая ни на кого внимания пошел в сторону входа в госпиталь. В суматохе, традиционно сопровождавшей прибытие очередного транспорта с раненными, на шатающегося из стороны в сторону санитара никто бы не обратил внимание если бы не одно «но»... Это «но» звалось капитаном медицинской службы Фритцом Отмаейром — обладателя страшно занудливого характера и противного визгливого голоса. Полноватый, в вечно засаленном кителе, он брезгливым выражением лица наблюдал за осмотром раненных.

— Курт! — раздался его вопль, заставивший суетящихся солдат двигаться еще быстрее. — Курт, что это такое?

Его крошечные, «поросячьи» глазки грозно уперлись в шагающего в прострации санитара. Взгляд опытного врача сразу же отметил странную походку своей обычной жертвы, затуманенные глаза.

— Опять напился, скотина?! — заревел он, когда между ними осталось несколько шагов. — Грязная свинья, ты позоришь честь мундира немецкого солдата...

Остановившийся перед ним санитар, действительно. Застыл в странной позе. Его руки, мелко подрагивающие из стороны в стороны, были вытянуты перед лицом. Казалось, он что-то пытался в них увидеть — что-то страшное и отвратительное.

— Смотреть мне в глаза, пьяная рожа! — одновременно с криком, капитан залепил ему пощечину. — Скотина!

Голова от удара дернулась и все... В ответ не было ни пьяных оскорблений, ни ненавистного взгляда. На капитана смотрели глаза совершенно безумного человека — расширенные с скукожившимся зрачком.

— Надо продезинфицировать спиртом, — потерянным голосом прошептал санитар, несколько раз качнув руками перед лицом капитана. — Обязательно надо продезинфицировать спиртом... Обязательно.

— Что?! — удивленно пробормотал начальник госпиталя, пораженный такой наглостью своего подчиненного. — Спирт?! Охрана! Быстро сюда! Охрана! — звуковой сиренной проревел он.

— Спиртом, господин капитан, обычным спиртом потереть надо, — мягко продолжал повторять санитар, тщательно рассматривая свои ладони. — Спиртиком протер и все! И не будет никакой ЭПИДЕМИИ...

Волшебство! Удивительная метаморфоза! За какие-то доли секунды, которые прошли от прозвучавших звуков и до момента их понимания, все изменилось.

— Эпидемия? — непонимающе, но в тоже время крайне обеспокоено, переспросил капитан; его мозг сразу же выцепил грозный термин, за которым стояла смерть. — Что за эпидемия, чертов ты пьяница?! Да, стойте вы уже! — проорал он на подбежавший патруль. — Что за эпидемия? Говори же, говори! — пухлые ладошки словно клещи вцепились в воротник санитара и начали его с силой трясти? — подбежавшие солдаты тревожно переглянулись.

— Проклятие Святого Лазаря, — вдруг прошептал тот после энергичных встряхиваний. — Это снова она! Она вернулась! — глаза пожилого солдата с такой обреченностью посмотрели на капитана, что ему стало не по себе. — Это божья кара... Это точно божья кара, — налет безумия вновь поселился в его взгляде. — Он нас наказывает за наши преступления!

Капитан в растерянности отпустил его китель, после чего санитар мешком свалился ему под ноги. В этот момент его привлек громкий вскрик, раздавшийся со стороны недавно приехавшей группы раненых. Человек пять — шесть с удивлением смотрели, как на земле корчился от боли один из них. Еще секунду назад он был в порядке... Его звали Вилли Бранд, рядовой первого класса. Именно он, как позднее напишут учебники и справочники, официально был признан первой жертвой новой волны Эпидемии...

— Что вы смотрите? Остолопы, сделайте же что-нибудь! — начальник госпиталя, растолкав столпившихся солдат, подбежал к упавшему. — Расстегните его китель! Да, быстрее, быстрее!

Громко орущего солдата несколько человек прижало к земле, жестко зафиксировав извивающееся тело. Один и подбежавших санитаров с треском разорвал китель, обнажая потемневшую от крови и пота майку.

— А-а-а-а-а! — продолжал завывать раненный. — А-а-а-а-а! — Дюжие гренадеры с трудом сдерживали рвущееся вверх тело. — А-а-а-а-а! — его туловище то и дело скручивали судороги. — А-а-а-а-а! — красное лицо с выученными от боли глазами мотало из стороны в сторону.

Когда майку завернули, капитан вздрогнул. Не веря своим глазам, он жестом вывернул белье еще выше. «Та же картина, — пронеслось у него в голове. — Многочисленные кровоточащие язвы небольшого размера, из которых выходят нитеобразные выделения... Словно паразиты... Они повсюду, как и в прошлый раз...». Его окаменевший взгляд упал на крупные волосатые руки солдата, который придерживал майку. Бледно-розовая кожа пальцев то и дело касалась живота раненного, когда его в очередной раз пробивала судорога. «Значит, болезнь Святого Лазаря вернулась (за отдельные сходные с проказой особенности развития болезни, поразившей немецкие войска в районе Барановичей осенью 1941 г., ее прозвали болезнью Святого Лазаря)». Он машинально посмотрел на часы. Было почти два часа дня. «Выходит, еще около шести — семи часов до активной фазы...». В этот самый момент он с ужасом осознает, что уже не успевает спастись. Никто из тех, кто находится, уже не успевают что-то предпринять для своего спасения. «Они все покойники, — его взгляд на мгновение задержался на насторожившейся охране госпиталя, потом он вновь уткнулся глазами часы. — Нет, мы все покойники».

— Его в операционную! Готовиться к операции! — наконец-то, капитан принял решение и от этого сразу же стало легче. — Бегом. И горячей воды, и спирта! Много! Выполнять! — охрипшего солдата быстро спеленали как младенца и понесли внутрь здания. — Вы, за мной! — его взгляд воткнулся в патрульных. — У нас мало времени! В мой кабинет...

Через несколько минут он уже был в своем кабинете и рвал телефонную трубку.

— Комендатуру, срочно! Дверь, прикройте дверь! — последнее он крикнул стоявшим в проходе солдатам. — Да, комендатуру! Быстрее! Госпиталь на связи! Дежурного!

Год назад, после того, удалось локализовать а потом и ликвидировать вспышку неизвестного заболевания, была разработана секретная инструкция для действия в случае повторения событий. Первым пунктом в ней стояло оповещение высшего командования территории.

— Дежурный! — в трубке кто-то бодро представился. — Говорит капитан... начальник Окружного госпиталя в г.Лиды. В госпитале эпидемия! Код «Красный». Повторяю: в госпитале эпидемия! Код «Красный»! Прошу обеспечить карантин территории..., — внезапно связь прервалась; гудки перестали идти. — Черт!

— Капрал! — начальник госпиталя позвал старшего группы.

— Я, господин капитан!

— В госпитале чрезвычайная ситуация, — капитан говорил медленно, четко выговаривая каждое слово; в это время он из ящика стола вытащил свой именной пистолет и расстегнув пустую кобуру, вложил его на место. — Приказываю собрать в госпитале весь персонал! Перекрыть все входы и выходы. Все имеющиеся в распоряжении подразделения должны обеспечить внутренний и внешний карантин здания. Никого не выпускать и не впускать! После обеспечения карантина, вам необходимо ждать новых распоряжений! Запрещается покидать территорию госпиталя! Понятно!?! Я в операционную! Выполнять!

В сторону операционной он шел со спокойной душой. Все что от него зависело, он сделал. Почти все... Единственное что, еще было в его силах, это постараться хотя бы попытаться разобраться в том, что это за болезнь. А остальное уже не имело никакого значения! Если его послание дошло до адресата, то они все уже не жильцы и через несколько часов всю эту территорию могут сравнять с землей. «Да... нового лагеря больше не будет. Это слишком опасно, — рассуждал он, пока шел к операционной. — Точно, никто не будет рисковать! Поэтому вперед...».

В принципе, врач был не так далек от истины. В тот момент, когда его пальцы в резиновой перчатке, коснулись ручки двери в операционной, сообщение о начале эпидемии уже дошло до адресата. Еще через полчаса на одном из полевых аэродромов началась экстренная подготовка к взлету всех имевшихся в наличии бомбардировщиков. Десятки солдат носились как угорелые, заправляя машины и готовя боезапас. Еще через час тяжелые машины поднялись в воздух и направились в сторону г. Лиды.

… Со стороны входа раздалась гулкие звуки выстрелов. Кто-то громко закричал. Следом вновь зазвучали выстрели. Резкое тявканье карабинов сменилось чечеткой автоматных очередей. По старым деревянным полам коридора загрохотали сапоги гренадеров.

118.

Отступление 93.

Эпиде́мия — массовое прогрессирующее во времени и пространстве распространение инфекционного заболевания среди людей, значительно превышающее обычно регистрируемый на данной территории уровень заболеваемости, и способное стать источником чрезвычайной ситуации. Пандеми́я — эпидемия, характеризующаяся распространением заболевания на территории всей страны, территорию сопредельных государств, а иногда и многих стран мира.

Отступление 94. Реальная история.

Обергруппенфюрер (нем. Obergruppenführer) — звание в СС (нем. SS, сокр. от нем. Schutzstaffel — «охранные отряды»), СА (от нем. Sturmabteilung — штурмовые отряды), НСКК (от нем. Nationalsozialistisches Kraftfahrkorps — национал — социалистический мехнизированый корпус) и НСФК ( от нем. Nationalsozialistisches Fliegerkorps — национал — социалистический авиакорпус). Фактически соответствовало званию генерала войск в вермахте.

Отступление 95. Реальная история.

США. Белый дом. Раздался резкий звонок.

— Да.

— Господин Президент, с вами говорит Уинстон Черчиль. Вы приняли решение?

— Господин Премьер-министр, признаться ваш вчерашний звонок совершенно выбил меня из привычной колеи. Ваше предложение выглядит … э-э-э... недостойным..., — в трубке тяжелый вздох, словно собеседник решался на что-то очень важное для него. — Но... Президент Соединенных Штатов Америки должен защищать интересы государства, а значит … Мы согласны с вашим предложением, Уинстон.

— Отлично, господин Президент! — с той стороны океана собеседник даже не пытался скрыть свою радость от полученного согласия. — Вы приняли правильное решение!

Отступление 96. Реальная история.

Варшава. Небольшая площадь возле старого железнодорожного вокзала забита солдатами, среди которых виднеются мундиры старших офицеров и шляпы гражданских. На высокой гранитной плите, которую уже несколько десятков лет как не украшает одного из бывших российских государей, проникновенно вещал перебинтованный солдат с нашивками за тяжелые ранения.

— Хватит нам врать! — его покрытое оспинами плоское лицо буквально излучало ненависть. — Я сам лично все видел. Нет ни какого лекарства от этой болезни! Вот, что они нам дают! — его рука бросила в толпу какие-то светлые пилюли. — Мел! Что, сволочь, думал никто не узнает? — крикнул он прямо в лицо стоявшему у подножия постамента полковнику медицинской службы, которого держало несколько гренадеров. — Я все слышал! Они нас здесь бросили умирать! Генерал Ланге уже на аэродроме! В штабе никого!

— Не слушайте его! — внезапно завизжал майор, пытаясь вырваться из рук своих конвоиров. — Вы же солдаты германской армии! Вакцина уже скоро прибудет на фронт! — гул неверия со стороны сотен и сотен собравшихся начал перебивать его крики. — Это же провокатор!

— Я провокатор? — хрипло засмеялся выступавший солдат. — Может я личный шпион Сталина? — с перебинтованными руками он рванул на своей груди китель, обнажая грудь. — А это моя награда от русских? Да?! — по площади колыхнула волна изумления при виде сине-красных переплетенных между собой в немыслимый узор шрамов. — Вот! На! Потрогай! Поделюсь...

Вдруг со стороны центра города стали раздаваться выстрелы. Со звуком хорошо смазанной старинной швейной машинки заработал пулемет. Площадь брали в кольцо подошедшие эсэсовские части...

______________________________________________________________

Ранним утром 2 июля 1942 г. аэродром Лагерлегфельд под Мюнхеном был внезапно оцеплен войсками СС. Семь тяжелых грузовиков с характерной символикой на кабинах не сбавляя скорости проехали на территорию аэродрома. Не обращая никакого внимания на удивленную аэродромную обслугу подразделения СС быстро вязли под свой контроль ключевые объекты аэродрома.

— Да, господин … Так точно, господин майор! — испуганно поддакивал полный капитан, которого бесцеремонно выдернули из своего кабинета, где он мирно дремал. — Все будет готово в самые сжатые сроки!

Через несколько минут из дальнего ангара, где хранились спецмашины, техники начали выкатывать тяжелый двухмоторный самолет. Серо-стальной Мессершмитт Bf-110 благодаря хищным обводам смотрелся угрожающе опасным, навевая мысли о своем родстве с орлиным семейством.

— Так точно! Полный бак! — продолжал с готовностью поддакивать начальник аэродрома. — Есть, проследить! — одновременно с этим, он старался втянуть в себя свой не самый маленький живот, что ему никак не удавалось. — Мы приложим все усилия...

Получив руководящие указания механики зашевелились еще быстрее. Одновременно с заправкой самолета с него начали снимать все дополнительное оборудование. На поле полетели какие-то крепления, куски металла. Металлическим звоном отадалась патронная лента, длинная цепь которой упала с крыла. За следующие несколько часов с самолета было снято буквально все вооружение — четыре 7,92-мм пулемета MG 17, две 20-мм пушками MG FF и одним подвижный 7,92-мм пулемет MG 81Z. Если в пути, тяжелому истребителя встретиться враг, то сражаться с ним будет совершенно нечем.

— Все готово, господин капитан! — вытянулся начальник аэродрома. — Истребитель максимально облегчен, загружен полный бак топлива. Машина к взлету готова.

После этих слов приезжий капитан, который руководил всей операцией дал рукой отмашку. Сопровождавшая его охрана сразу же оттеснила от самолета обслугу и вывела их за ворота аэродрома. Чуть позже рядом с ним остановился представительный черный опель-кадет, из которого в нетерпении выбрался высокий подтянутый человек в форме лейтенанта военно-воздушных сил Германии.

— Господин генерал..., — вытянулось лицо у начальника аэродром, после того, как приехавший офицер повернулся в их сторону. — О, боже..., — в глаза сразу же бросились характерный тяжелый «рыцарский» подбородок, густые черный брови и резкий, словно рубящий, взгляд. — Дева Мария! — его рот звучно захлопнулся после многозначительного покашливания стоявшего рядом майора.

Через мгновение офицер отвернулся и взял протянутый ему летный шлем. В кабину он залез несколько неуклюже. Чувствовалось, что летного опыта у него не много. При взлете тяжелую машину несколько вело в сторону, но это оказалось не смертельным, и Мессершмитт Bf-110 уверенно поднялся в воздух.

На высоте охвативший летчика легкий мандраж прошел. Видимо сказались продолжительные тренировочные полеты. Машина больше не рыскала по пути и можно было чуть расслабиться.

— Где же это чертово поместье? — однако расслабиться не получилось, густая облачность полностью закрыло землю. — Придется спускаться...

Проткнув носом пушистую пелену, машина на несколько мгновений оказалась в слепой зоне. Пропало солнце, бывшее на протяжении всего полета верным спутником.

— Кажется здесь, — пробормотал летчик, заставляя машину снизиться еще ниже. — Вот! — на земле показалась группа зданий, приметы которых крепко отпечатались в его голове. — Почти все..., — шептал он закладывая вираж, в поисках удобного для посадки места. — Черт! Здесь должно быть поле, — он крутил головой по сторонам, вглядывался до рези в глазах, но все было напрасно — широко раскинувшееся поместье с трех сторону было окружено редким лесом, а с четвертой — большим озером, окруженным холмами. — Дерьмо! — садиться было негде, а горячего в обрез. — Как же я это ненавижу! — горячо прошептал он, проверяя ремни парашюта. — Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! — после рывка рукой стеклянная панорама кабины со свистом куда-то улетела и в него со страшной силой ударил ветер.

Его буквально пригвоздило к сидению. Он снова и снова пытался вывалиться за борт, но это никак не удавалось сделать. Тело сделалось страшно тяжелым и непослушным. Руки и ноги казались словно чужими и не желали слушаться. «Самолет падает! — начал паниковать он. — Еще пара секунд и прыгать будет поздно!». Из последних сил он дернул рычаг управления влево и самолет резко крутануло, а его самого буквально вышвырнуло из кабины.

Приземлился удачно. Правда внезапно поднявшийся довольно сильный ветер отнес его километров на пять севернее поместья — туда, где виднелось несколько невысоким каменных строений, чем-то напоминавших дома немецких ферм.

— Сэр!? Что с вами случилось? — сматывавшего парашют летчика, кто-то окликнул со спины. — С вами все в порядке?! — уэльский диалект неприятно резал уши.

«Похоже приняли за английского летчика, — пронеслось в голове у пилота при виде стоявшего рядом крепкого рыжеволосого мужчины в накинутом на плечи клетчатой куртке. — Здесь же недалеко аэродром...».

— Я ищу замок лорда Гамильтона. Если я не ошибаюсь это его поместье, — на безупречном английском языке ответил он. — Меня зовут Адольф Хорн. Прошу проводить меня к лорду Гамильтону. У меня важные сведения для королевских военно-воздушных сил.

— Сэр, тут довольно далеко, а сейчас почти одиннадцать вечера, — фермер никак не мог понять, кто приземлился на его земле. — Давайте пройдем в дом и выпьем чаю, а сына я пошлю пока в Бусби. Оттуда вышлю машину.

Через полчаса в дверь фермера постучались люди из местного территориального штаба обороны и после короткого разговора забрали с собой летчика. Еще через несколько часов командование королевских ВВС было извещено о том, что задержан немецкий офицер Адольф Хорн, который прибыл со специальной миссией, и желает встретиться с лордом Гамильтоном. Его просьбу удовлетворили. Лорд Гамильтон прибыл в штаб территориальной обороны ранним утром и сразу же был препровожден в камеру к задержанному

— Вы хотели меня видеть? Я лорд Гамильтон, — представился вошедший — высокий англичанин с породистым лицом (именно про его семью говорили с легкой завистью, что в семье Гамильтонов даже собаки вели свою родословную с первых высадившихся на острова норманов). — Что вы хотели мне сообщить?

Сидевший на тахте офицер встал и расправил свой мундир лейтенанта прежде чем начать говорить.

— Не знаю, помните ли вы меня, — сказал он, — Мы встречались на олимпиаде 36 года в Мюнхене, — человек с челюстью боксера-тяжеловеса вопросительно смотрел на англичанина. — Я заместитель Гитлера, Рудольф Гесс! — последнюю фразу он произнес четко, по-военному, и явно выраженной гордостью. — Я обладаю информацией, которая представляет для Великобритании жизненно важный интерес, — у Гамильтона удивленно приподнялась бровь.

… В течение последующих нескольких дней к Гессу, перевезенному в Лондон, началось настоящее паломничество. Первым, проведать «таэрского сидельца», как Гесса сразу же окрестили вездесущие журналисты, пришел лорд Гамильтон, который с этого времени стал с ним практически не разлучен. Потом было посещение одного из советников службы здравоохранения британской армии Дж. Р. Риса, которому было приказано обеспечить максимально благоприятные условия для пленного. После него состоялась встреча с первым секретарем министерства иностранных дел Ф. Килпатриком, который покинул Таэер в заметно тревожном состоянии с пачкой исписанных листков. В этот же день Гесса инкогнито посетил член внутреннего кабинета парламента лорд-канцлер сэр Саймон, для которого охрана специально перекрывала несколько этажей здания. В итоге Гесс уже через час был срочно доставлен в резиденцию премьер-министра.

— Вы Рудольф Гесс? — Черчиль не смог себе отказать в слабости и уязвить своего собеседника. — Заместитель Гитлера? — он с удовольствием наблюдал, как вытягивается от плохо скрываемой злости лицо доставленного немецкого офицера. — Лорд Гамильтон сообщил мне, что у вас есть крайне важная для нас информация. Он говорил какими-то намеками. Я надеюсь, что вы мне поясните все в полном объеме...

Их встреча состоялась в штаб-квартире премьер-министра — «военном кабинете», неглубоко расположенном бомбогазоубежище. Помещение было довольно просторным — примерно пять на десять метров с высоким потолком, под которым проходили толстые трубы коммуникаций. В центре кабинета располагался длинный стол с зеленой скатертью и несколькими графинами с водой. На стенах висели карты с основными театрами военных действий, утыканные иголками с разноцветными флажками.

— Я прилетел предложить Великобритании заключить с Рейхом мир и вместе обрушиться на большевистскую Россию! — с нескрываемым пафосом произнес он. — Мы, арийские народы, не должны убивать друг друга. Уж вы-то это должны понять!

Черчиль сидел в специально привезенном для него кресле и внимательно слушал Гесса.

— У меня есть все необходимые полномочия, — продолжал офицер. — В случае положительно ответа люфтваффе уже в ближайшие дни прекратит бомбардировки и западная группировка будет перебазирована на восточный фронт...

— Я не буду вести никаких переговоров с Гитлером, — вдруг перебил его премьер-министр. — С этим сумасшедшим Великобритания никогда не найдет общий язык. Ни-ко-гда! — он повторил отрицание по словам, желая подчеркнуть смысл.

Это не смутило Гесса. Он встал со стула и, оправив все тот же мундир лейтенанта ВВС, произнес:

— Фюрера с нами больше нет, — было странно слышать в самом центре Лондона, который каждый день подвергался страшным воздушным бомбардировкам, в голосе говорившего о Гитлере искренние, жалостливые нотки. — Германский народ потерял великого патриота и вождя нации, — Гесс, действительно, искренне сожалел; даже после смерти фюрер оставался для него великим человеком.

В кабинете повисла тишина. Все кто присутствовал молчали, изумленно переглядываясь между собой.

— Адольф Гитлер скончался 27 июня. После отпевания по католическому обряду он был кремирован, а его прах развеян над его резиденцией... Его отравили неизвестным ядом растительного происхождения, — продолжил он. — В связи с этим я уполномочен договориться о прекращении военных действий между Великобританией и Германией и о заключении нового военного союза.

— Какая чушь? — не выдержал лорд-канцлер сэр Саймон, представлявший на беседе короля. — Этому бреду нельзя ни минуты верить! Почему никто об этом не знает?! — озадаченные взгляды вновь скрестились на Гессе.

— В настоящее время место фюрера занял его двойник — Отто Хоршел, мало кому известный бюргер из Мюнхена, — Гесс продолжал стоять, отдавая дань памяти своему вождю. — Принято решение пока не обнародовать смерть фюрера... пока не будет заключен мирный договор с Англией...

— Это противоречит нашим обязательствам, — безапелляционным тоном сказал, как отрезал, лорд-канцлер сэр Саймон. — Соединенное королевство всегда было верно своим союзническим обязательствам, — еще более уверенно продолжил он, чувствуя молчаливое одобрение сидящих здесь офицеров генерального штаба. — Не ужели вы думаете, что английский народ, после всех этих жертв, положительно воспримет союз с Германией. Нет!

Гесс вздрогнул, словно от пощечины. Он внимательно посмотрел на Лорда Гамильтона, на которого у него были большие надежды, но тот проигнорировал его взгляд.

— Это вам, это надо немецкому народу и это надо Германии, равнодушным тоном произнес Черчиль. — Но, черт меня побери, я не пойму для чего это нужно нам?! Если меня не обманывает память, то большевики хорошо вам дали по зубам, — Гесс побледнел. — В ближайшее время готовиться высадка на континенте... Германия обречена. Вопрос лишь во времени.

Заместитель фюрера, теперь уже просто пленный, еще раз обвел всех глазами, стараясь заметить хоть каплю сочувствия или хотя бы заинтересованности. Однако, всюду он натыкался на непроницаемую стену отчужденности.

— Хорошо! — вдруг с улыбкой обреченного воскликнул он в лицо удивившимся англичан. — Хорошо! Германия обречена! В очередной раз немецкий народ будет предан своими арийскими единоверцами и брошен на растерзание восточным варварам. Мы сдохнем! — судя по выражению лиц, они решили, что у Гесса истерика. — Да! Сдохнем! Но следующими подохнете вы! — выпятив вперед челюсть, презрительно посмотрел на премьер-министра. — Сразу же вслед за нами, а может быть и раньше! Что?! Удивлены?! Не знаете?

Гесс несколько мгновений боролся с удивительно сильным соблазном не выкладывать свой последний козырь и оставить англичан в неведении. Однако, благоразумие победило и он решил рассказать все...

— От них вас не спасет эта лужа, — начал он, имея ввиду пролив. — Даже эти наглые янки не спрячутся...

— Что эта за бред? — вскочил со стула лорд Саймон. — Мне совершенно не понятно, зачем мы теряем время, выслушивая это пугало, которое сбежало от войны, бросив там своих же товарищей.

— Эпидемия! — медленно произнес Гесс, не обращая внимание на выпадку лорда. — Советы начинают массово применять биологическое оружие, — Гессу в очередной раз удалось удивить присутствующих. — Мы несем колоссальные потери. На 30 июня 1942 г. только на южном направлении от вспышки неизвестного заболевания мы потеряли более 60 тыс. человек. Это только подтвержденные случаи..., — судя по всему англичане были ошарашены, настолько потрясенными выглядели их лица. — В разы выросло количество смертных случаев при обычных заболеваниях.

Здесь следует сделать небольшое отступление и пояснить, почему столь сильным было потрясение присутствующих офицеров от сообщения о применении биологического оружия. Все дело в том, что вторая мировая война была развязана руками тех, кто в той или иной степени помнил Первую, или даже принимал в ней активное участие. Все эти люди из событий 1914 — 1918 гг. вынесли стойкое неприятие химического оружия, как антигуманного. К этой категории оружия массового поражения многие относили и биологическое (а позднее и бактериологическое). Другой причиной, не менее значимой чем первая, являлось негласное соглашение между воюющими сторонами о неприменении таких боеприпасов. Естественно, ни каких бумаг подписано не было и ни чего не было закреплено в письменных соглашениях. Однако, этого договора придерживались все стороны, понимая, что в противном случае разразиться катастрофа вселенского масштаба...

— На этих участках уже не существует единой линии обороны. Войска массово бегут, бросая оружие, тяжелую технику, укрепления. Ни что не может их остановить! Военно-полевые суды не успевают выносить приговоры. Все без толку, — Гесс потянулся к стоявшему не вдалеке графину и все заметили, как тряслась его рука. — Мы катастрофически не успеваем. Практически вся территория юго-восточнее Варшавы слабо контролируется нашими войсками. Парализована транспортная сеть. Уже несколько дивизии отказались подчиняться приказам из Берлина. Есть сведения о массовой сдаче в плен..., — перед собравшимися уже не было того бравого офицера — несгибаемого сторонника фюрера и патриота Германии, каким он предстал перед англичанами в первые минуты своей речи. — Все, что я говорю можно легко проверить. Наверняка служба радиоперехвата королевства уже обладает всеми нужными вам сведениями...

Для большинства здесь сидевших сказанное вторым лицом в партийной организации Германии было настоящим откровением. Лишь пара офицеров, имевших непосредственное отношение к разведке, имели обрывочную информацию о странной активности в дальнем немецком тылу.

— Мы совершенно не ожидали такого, — продолжал Гесс, стремясь усилить произведенный на англичан эффект. — Это настоящие варвары, у которых нет совершенно ничего святого..., — его речь была неровной, прерывистой, в его голосе совершенно не осталось уверенности и энергии; перед англичанами сидел человек, который уже окончательно смирился со своим поражением. — Отступая, они заражали колодцы, дома, неубранный хлеб …

Все это время премьер-министр молча сидел в своем углу, не замечая уже давно потухшей сигары. Со стороны могло показаться, что речь Гесса погрузила его в какое-то оцепенение. На самом деле он размышлял. «Скорее всего он не лжет, — Черчиль еще раз посмотрел на рубленные черты лица немецкого посланника. — О таком не лгут. О таком нельзя лгать, ибо это чревато нехорошими последствиями, — внутренне ухмыльнулся он своим мыслям. — Значит, дядюшка Джо выпустил джина, — он откинулся на спинку кресла и посмотрел на перевитый различными трубами потолок. — Что мы теперь имеем... Бесноватый ефрейтор подох, — Черчиль даже мысленно старался не произносить ненавистному ему имени. — Немцы уходят со своих позиций. Если верить этому, — Гесс продолжал грозить англичанам немыслимыми карами от шедших на Запад русских. — то у Германии нет ни единого шанса, а у нас...». Он настороженно поднял голову и быстро оглядел всех присутствующих, словно кто-то из них мог догадаться о пришедших ему мыслях. «Если это подтвердиться на все сто процентов, то этот грузин захочет сожрать нас с потрохами, — именно сейчас, когда страх от постоянной угрозы немецкого вторжения на острова исчез, Черчиль осознал, как он на самом деле относится к Советскому Союзу. — Надо все проверить... И немедленно!».

— Все, хватит! — он встал с кресла. — Мы услышали все, что нам нужно! Эй, кто там, увести, — Гесс с надеждой в глазах то и дело оглядывался на англичан, пока его вели к выходу. — Самуэль, — премьер-министр кивнул в сторону представителя разведки. — Мне срочно нужно все данные об этом! — Сухопарый и длинный как жердь офицер молча кивнул головой и вышел из кабинета. — Лорд Саймон, — тот с подозрением смотрел на него. — Мы должны немедленно встретиться с Его Величеством! Он обязательно должен все знать!

119

Отступление 97.

Радист, сгорбившись, корпел над небольшим листком бумаги. Шифрограмма из Центра пришла с особой пометкой, которая означала, что о ее содержании должен знать только командир отряда. Наконец, он отложил в сторону огрызок карандаша и еще раз вчитался в текст шифрограммы:

«... В зоне расположения объекта отмечено распространение неизвестного заболевания. Согласно данным радиоразведки немецкие войска покидают расположение своих частей в следующих населенных пунктах … В целях безопасности максимально сократить контакты с местным населением, по возможности избегать населенных пунктов. Возможно заражение питьевой воды, продуктов питания на пути следования отряда... На месте обеспечить охрану объекта и находящихся в отряде. Полностью прекратить сообщение в внешним миром. Оборудовать посадочные полосы для приема транспортных самолетов... Обратить особое внимание лиц, проповедующих религиозные учения, имеющих при себе деревянные символьные изображения человека...».

______________________________________________________________

Длинная растянувшаяся на несколько десятков километров колонна медленно шла через лес. Несколько тысяч человек устало передвигали ноги. С каждым новым пройденным метром вещмешки с продовольствием и боеприпасами становились все тяжелее и тяжелее. В колонне уже давно не было слышно разговоров, люди берегли силы. Все больше появлялось отстающих, которых с трудом размещали на плетущихся за людьми повозках среди ящиков со снарядами.

— Подт-я-ян-и-ись! — донесся протяжный окрик с головы колоны. — Короче шаг!

Именно сейчас командир партизанского соединения Козлов Василий Иванович сильно жалел, что не был профессиональным военным. Опыта и знаний, несмотря на почти годовое командование отрядом, ему очень не хватало.

— Так что, Василий Иванович, будем делать? — вновь его спросил начальник штаба — закадычный друг и боевой товарищ Алексей Пантелеев, также до этой операции возглавлявший довольно крупный партизанский отряд. — Рация молчит. Немчуры немае... Надо докладывать в Центр! — вздохнув, он поправил тяжелый сидор, назойливо сползавший со спины.

— Ладно, — наконец, принял решение командир. — Надо все обсудить. Разведка тут недалече нашла место хорошее. Для отряда будет в самый раз. И место глухое и лес не езженный. — он поднял над головой руку. — Отряд стой! Алексей, давай собирай всех!

Вытащим махорку, он начал сворачивать козья ножку. Время от времени Козлов отрывался от этого занятия, чтобы снова и снова полюбоваться на размеренную и организованную работу своих бойцов по организации лагеря. В первые месяцы, когда они только ушли в леса, каждое такое перемещение было словно настоящей боевой операцией. Теперь же поднабравшиеся опыта бойцы работали как хорошо смазанный механизм. Каждое подразделение уже знало свое место, которое тут же начинало оборудовать для ночевки. Все было рутинно...

— Черт! — прогоревшая цигарка обожгла ему пальцы. — Вот же... засмотрелся.

Вскоре весь командный состав, включая и взвод разведки, собрались в отдалении от основного отряда. Примерно три десятка человек расположились вокруг командира и начштаба.

— Давай, разведка доложи нам обстановку, — Козлов обратился к невысокому крепышу с тремя кубарями на воротнике гимнастерки.

— Мы тремя группами прошерстили весь этот район вдоль и поперек, — присел он рядом с командиром на сложенную шинель. — До Барановичей не дошли около пяти километров, — лейтенант сидел как татарский мурза времен монгольского ига и широкими движениями вычерчивал финкой на земле очертаний основных ориентиров разведки. — вокруг нас только в двух селах остались люди. Еще в паре пусто. Вообще никого, ни стариков ни детей. Возможно всех угнали, — произнес он последнее с каким-то сомнением. — или сами где-то прячутся. — В домах тоже хоть шаром покати, ни кружки ни плошки. В сараях не осталось ни какой живности. Даже собаки пропали...

Никто особо не удивился рассказанному. Вокруг шла война. Бойцы не раз встречали на своем пути хутора и деревеньки, в которых так же не было ни единой души. Хотя потом обнаруживалось, что хозяева либо прячутся по ямам, да погребам или развешаны на деревьях по приговору суда какого-нибудь немецкого унтера.

— В Малых Хлебцах, тут километрах в двадцати, с одним парнишкой разговаривали, — командир разведывательного взвода ткнул лезвием финки в небольшой круг, который изображал на его схеме искомый населенный пункт. — Сообщил, что немчура примерно неделю назад тут сильно шумела и я так думаю, что праздник здесь был не причем. Говорит, через село прошло много войск и техники. Сколько точно, не знает. Вот этот лес их сильно интересовал, — финка очертила район, в который они и должны были выйти. — Два дня назад немцы начали спешно выводить свои подразделения. Пацан говорит, что это было больше похоже на бегство. Бросали машины, если случалась какая-то поломка. Около леса даже своих покойников оставили. Мол, мы подумали, Красная Армия возвращается, а потом оказалось никого немае.

Командир и начштаба переглянулись. Дело начинало приобретать совершенно иной оборот.

— На краю села, действительно, стоит опель-кадет в неплохом состоянии. Внутри были разбросаны разные бумаги. Похоже, машину и правда бросили, — До леса мы не дошли.

— Подожди, лейтенант, — прервал его один из командиров. — А что люди то про партизан бают? Успели они уйти?

Разведчик на некоторое время замолчал, пока остальные обсуждали услышанное.

— Да, непонятное что-то там, — едва он озвучил такое, как разговоры мгновенно смолкли, и почти четыре десятка глаз уставились на него. — Неохотно они гутарят о партизанах. Все приходилось словно клещами из них вытаскивать. То все отмалчивались словно я фашистская погань какая, то несли какую-то чепуху, что и рассказывать нечего, — он быстро бросил взгляд на командира, словно спрашивал у него разрешение. — Как я понял, основная часть отряда до боя успела уйти на запасную базу. Где-то в болоте у них лежка есть еще одна. Вот, говорят, там женщин, детей, стариков и основную часть бойцов спрятали спрятали. Остальные отход прикрывали. Бой, говорят, сильный был. Сначала часов несколько часов все авиацией утюжили, аж зарево над лесом стояло. Потом прочесывать начали, — лица командиров «почернели»; все прекрасно понимали, что означали эти слова. — Что потом там случилось они толком не знают. Говорят, бояться ходить! — он как-то «споткнулся», словно ему было неловко дальше рассказывать.

— Бояться? Немчура убёгла, в лесу свои... Чего бояться-то? — удивился кто-то из-за спины. — Или не свои?! Сечевики что-ли? Опять эта тварь со своими хозяевами чего-то не поделили, — зло прогудел он в стороны остальных.

— Да нет, вроде..., — в сомнениях проговорил лейтенант. — Говорят, нельзя им. Мол не велели, — он сразу же напрягся, ожидая вопроса «кто не велел?».

— Договаривайте, договаривайте, — подтолкнул его удивленный начштаба, который об этих сведениях и слыхом не слыхивали. — Кто им не велел?

Лейтенант вновь бросил взгляд на командира, которому до этого уже все докладывал с глазу на глаз.

— Им Лес запретил в лес ходить, — произнес разведчик и сразу понял, что со стороны эта фраза действительно выглядела полной ерундой. — Сказали так... Верят они в то, что Лес живой и людям помогает. Вот, дали мне, — он вытащил из-за пазухи закопченный, почти черный, кусок деревяшки, который при приближении оказался грубо вырезанной статуэткой человека. — Защита мол от плохого, — взявший в руки деревяшку начштаба, как-то с подозрением стал ее осматривать; он ее и так крутил и эдак, морща лоб при этом.

— Вот черт, — пробормотал он негромко. — Видел я уже это где-то. Совсем недавно... Позавчера что-ли..., — командир, краем уха услышавший бормотания своего соседа, сразу же насторожился. — Вот, дурья баша, забыл..., — на периферии его сознания то и дело мелькал какой-то образ, который начштаба никак не мог рассмотреть.

Лейтенант оглядел своих товарищей, на лицах которых застыли разные эмоции. Здесь можно было увидеть, как ярко выраженное недоверие, помноженное на откровенную усмешку, так и глубокую задумчивость.

— Я уже командиру докладывал об этом, — он кивнул в сторону Козлова, в задумчивости разглядывавшего схематичный рисунок разведанной местности. — Так, вот... сектанты это скорее всего, а не сечевики. Те вообще ни во что не верят!

— Вот такая странная обстановочка, товарищи командиры. Настоящий тихий омут, в котором, как известно водятся черти, — подытожил Козлов, пропуская лейтенанта к своему прежнему месту. — Надо решить, что делать. Мне лично все это напоминает хорошо подготовленную ловушку. Западню! ЧС теми силами, что немцы сюда пригнали, они могли схарчить отряд за здорово живешь, а тут тихо... Думается, для пошумели тут для вида, а сами сейчас сидят где-то поблизости и потихоньку затягивают колечко, — негромко произнес Козлов. — Что будем делать?

— Командир, приказ Центра однозначен — установиться связь с отрядом и обеспечить эвакуацию некоторых лиц, — сразу же проговорил начштаба. — Надо выполнять задание.

С места вскочил командир партизанской артиллерии — старшина второй статьи в распахнутой тужурке, через которую был виден его неизменный тельник.

— Что тут мусолить? — как всегда резко, рубанул он. — Есть приказ, да и разведка дала добро. У нас такая силища! С полком можем потягаться, — его волосатый кулак энергично взлетел в воздух. — Раздавим, как вонючего клопа! Ну а если прищучат, то мой сухопутный линкор даст им прикурить! Разделим все на квадраты и кабельтов за кабельтов причещем, — выдав свою обычную экспрессивную речь, он победно посмотрел на остальных.

— Так, морская душа, с тобой понятно! — командир быстро сумел скрыть улыбку в широченных усах. — Что думают остальные? Прохор Кузмич, что молчим?

— А что я? — вздохнул степенный дядька, командир одного из штурмовых батальонов — главной ударной силой партизан. — Тут балакали, что немца нигде немае, — он хитро прищурился, словно одновременно и прицеливался и приценивался. — Я так думаю, группу туды направить нужно. Собрать бойцов по шустрее и отправить их на место, а самим тута сидеть и ждать.

— Дело говоришь, Прохор Кузмич, — поддержал его кто-то из командиров. — Не след сразу в пекло лезть, прежде осмотреться надо.

— Значит, решили, — подвел итог командир. — Тогда состав группы на тебе, разведка, — хлопнул он по плечу командира разведвзода. — Список мне на утверждение, с оружием определись с Михеичем, — кивнул он в сторону пожилого и грузного партизана, который за все время импровизированного совещания так и не проронил ни слова. — Все, давай, давай, — рукой он подтолкнул лейтенанта.

Когда командиры начали расходиться, Козлов незаметно тормознул Пантелеева, отчего они немного отстали от остальной группы.

— Алексей, смотрю, знакома тебе та фигурка, — спросил он, кивая головой в сторону лейтенанта. — А?

— Да, видел вроде, а у кого вспомнить не могу, — огорченно проговорил начштаба. — На марше у кого-то приметил. Точно такая же, кажется, была.

— Так..., — остановился командир. — Нужно вспомнить, Леша, — он смотрел ему прямо в глаза. — Шифровка была из штаба. Есть подозрение, что такие фон деревянные фигурки что-то вроде особого знака, — начштаба аж в лице изменился от услышанного. — Надо особый отдел подключить, это их работа. За всеми вот такими случаями установить наблюдение.

— А может тогда? — Пантелеев сделал рукой хватающее движение. — И все, нет в отряде ни какой гниды!

— Никаких этих, Пантелей! Приказ был «просто наблюдать».

120.

Отступление 97.

Реальная история.

15 июля 1942 г.

Поселок Латошинка. Северная окраина Сталинграда. Капитан Даховник, опираясь на трость, вышел из блиндажа. Он быстро свернул толстую, в палец толщиной, цигарку и, раскурив ее, с наслаждением втянул горьковатый, пробирающий все нутро дым.

— Погода... Чтоб ее! — смачно сплюнул он, смотря в сторону поднимающего солнца, которое обещало очередной налет немецкой авиации. — Тьфу! Надо к девчатам зайти...

Так ласково, по домашнему, девчатами, он называл их только тогда, когда рядом никого не было. У него дома, на Харьковщине, две точно такие же дочурки остались — одной 17, а второй 19 лет, почти невесту. Сердце у капитана обливалось кровью всякий раз, когда он заходил в расположение дивизиона и смотрел на личный состав. Тонкие почти куриные шейки, громадные не по размеру сапоги и … глаза, ….глаза, смотрящие на него с дикой надеждой. «Мы не подведем! Нет! Мы сможем! А ты? Ты останешься с нами? Не убежишь? — вновь и вновь читался вопрос».

— … Ой! Девочки! — кто-то громко вскрикнул при виде неторопливо хромающего капитана и ярко-белое пятно, сверкая белоснежными тряпками, умчалось в сторону одной из многочисленных землянок. — Товарищ капитан, личный состав второго дивизиона …, — перед командиром словно из под земли появилась невысокая девица с сержантскими нашивками и начала громко докладывать, стараясь оттянуть время и дать остальным время привести себя в порядок.

— Ладно, ладно, — махнул рукой Лука Иванович, прекрасно знавший все эти уловки. — Отставить! — он вновь внимательно посмотрел на видневшуюся перед ним замаскированную позицию одного из зенитных орудий и перевел глаза на сержанта, которая кому-то строила грозные рожи. — Еще раз проверить маскировку! Каждое орудие, каждое..., — он сделал вид, что не замечает, как из землянок начали медленно просачиваться зенитчицы, то и дело поправлявшие пояса, пилотки, а кто и прическу. — Должно быть спрятано..., — наконец, большая часть личного состава собралась за спиной сержанта. — Вот так-то... А теперь, разойтись! — рявкнул он. — Заняться маскировкой.

Развернувшись он двинулся в сторону свое НП, а за его спиной послышались какие-то перешептывания и негромкие смешки.

— Товарищ капитан, товарищ капитан, — вдруг кто-то дернул его за рукав, нарушая все мыслимые и немыслимые каноны субординации. — Товарищ капитан! — на капитана смотрели испуганные глаза чернявой девушки, вот -вот готовой расплакаться. — С поста звонили... из села.. Говорят, танки идут, — капитан мгновенно изменился в лице. — В паре километров от Акатовки... Сюды, говорят, идут.

Забыв про боль в ноге, капитан побежал к телефону, а девчонка за ним, придерживая правой рукой длинную с нее ростом винтовку.

— Где танки? — с надеждой спросил он в трубку. — Уже у села..., — глаза его потухли. — У села... Значит, максимум через час здесь, — тихо проговорил он. — Час жизни...

Пальцы с черными заусенцами сжались в огромные кулаки. Высокий, массивный, он медленно встал из-за стола и двинулся в сторону выхода.

— Бегом! Дивизион в ружье! — заорал он, едва встретился с глазами с чернявой девчонкой. — Орудия к стрельбе прямой наводкой! — боец, тяжело выдохнув ком воздуха, умчалась в сторону основной позиции. — Ничего, ничего..., — хромая, поковылял Лука Иванович к передовой. — Ужо мы вам устроим... Разделаем..., — бормотал он негромко, а у самого в мозгу словно бился кузнечный молот — «один час», «один час», «один час».

Малахольные, практически воздушные, девчонки 18 — 19 лет, перекрыли все мыслимые нормативы, готовя орудия к бою. Массивные зенитки — страшный враг для немецких самолетов приготовился к бою на земле. Длинные хоботы орудий, еще несколько минут задранные к самому верху, опустились вниз.

… Бах! Бах! Бах! Танки открыли огонь, едва их угловатые фигуры начали выползать из низины. Десятки танков 16-ой танковой дивизии генерал-лейтенанта Ганса Валентина Хубе наступали в четком шахматном порядке, разбавленном жидкой пехотой соседней дивизии. Бах! Бах! Бах! Несколько машин вырвались вперед...

— Почему молчит третье орудие? — пытался кричать уже давно охрипший капитан. — Две коробочки прямо по центру! Что они там заснули что-ли?

Низко урчал мотором, грозная машина подходила все ближе и ближе. В бинокль различались не только номер машины, но и довольная рожа командира, высунувшаяся из люка.

— Что же вы, девочки? — шептал он, не выпуская бинокль из рук. — Что вы тут делаете?

Танк, выпустив черный дым, забрался на холм и начал утюжить уже давно подавленное орудие. Под металлом гусениц оказались и раздавленные доски ящиков, и сталь снарядов, и остывающие тела девушек... Повернувшись несколько раз вокруг своей оси, танк, вдруг дернулся. Из кормы машины повалил густой дым. Через откинувшиеся люки показались темные комбинезоны экипажа

— Вот и тебя успокоили, — шептал капитан, оглядывая поле боя. — 38 машин... Девочки мои подбили... 38, — с гордость повторил он. — Мои хорошие... А я тут сижу..., — он, взял уже давно приготовленные противотанковые гранаты и вышел из полузасыпанного блиндажа. — Я с вами, с вами, — буквально в нескольких метрах от блиндажа, зажав в руках провод, лежала та самая чернявая девчонка, что была у него за вестового. — Я тут, я не бросил вас, — глотая слезы пробормотал он, закрывая ей глаза.

… К вечеру, уничтожив последние три зенитных орудия, оставшиеся танки 16-ой танковой дивизии вышли на северную окраину Сталинграда. До центра города оставалось несколько десятков ни кем не прикрытых километров. Но танки дальше не пошли.

Утром, когда в расположение зенитного дивизиона подошли те самые два полка пехоты, которые и должны были прикрывать это направление, немцев уже не было. Оставив на поле 83 машины, ценой которых ему удалось выйти на оперативный простор, противник неожиданно для советского командования повернул назад. Четкие следу гусениц уходили на запад... Немца здесь больше не было... Девчонки... его все таки остановили!

Отступление 98

Реальная история.

Донесение … в штаб … фронта.

«... В ночь с 15 на 16 июля в районе села Куликовка ... области, перейдя нейтральную полосу, передовым частям Красной Армии сдались в плен более роты немцев. Допрос показал, что это остатки 178-го гренадерского полка 76-ой пехотной дивизии. Противник сдал более 200 единиц стрелкового оружия, гранат и пистолетов, в распоряжении советского командования оказались полковые карты и другие штабные документы...».

«... 19 июля в расположение наблюдательного поста второй роты … полка в районе Кульминского укрепленного района вышел парламентер с белым флагом. После переговоров, в ходе которых были обговорены условия сдачи, немецкие окопы покинуло более 400 солдат 46-го противотанкового отряда 44-ой пехотной дивизии».

«... 20 июля 1942 г. в ходе формирования реки Свислочь батальонная разведка вступила в контакт с группой немецких военнослужащих, которые вели связанного полковника. Проверка документов показала, что пленник является полковников Тунертом, начальник штаба XIV танкового корпуса».

«... Отмечаются многочисленные случаи дезертирства... Немецкие солдаты покидают расположения рот, батальонов и с поднятыми руками сдается в плен первым попавшимся советским бойцам».

Отступление 99.

Реальная история.

Из памятки советского солдата образца июля — августа 1942 г. Краткий словарь. (для сдающихся в плен).

— infizierte? (Зараженый?)

— zeige Hals? (Покажи шею?)

— zieh das Hemd? (Сними рубашку?)

— zieh deine Stiefel? (Сними сапоги?)

— deinen Kopf? (Наклони голову?)

— Name? (Имя?)

— Aus welchem Einheiten? (Из какого ты подразделения?)

Отступление 100.

Реальная история.

21 июля 1942 г.

Командный пункт одного из полков 62-ой общевойсковой армии. Перед накрытым столом сидели два майора. Оба примерно одного роста, невысокие, плотные. Лишь одно различие было явным — один был блондином, а другой брюнетом.

— Ну что, сосед, за Победу! — поднял бокал брюнет и стоя выпил.

— За Победу, — поддержал его второй.

Блондин лезвием ножа подцепил смачный кусок тушенки и отправил его в рот, а потом хитро прищурился и сказал:

— Знаешь, сосед, мои ведь сегодня полковника взяли немецкого. Какого!

Второй занюхал кусочком хлеба выпитое и рассмеялся.

— Полковника..., — будто удивился он. — У меня вон генерал в землянке сидит, — и со смешинкой в глаза добавил. — Сам пришел...

Отступление 101.

Реальная история.

Январь 1942 г. Москва. Библиотека имени В. И. Ленина.

Поздней ночью в ворота библиотеки въехал черный воронок и полуторка с патрульной группой. Сторож библиотеки и отделение бойцов московского гарнизона осталось у входа, внутри прошли только двое сотрудников НКВД. Один из них в руках нес довольно плотный портфель.

Внутри здания сотрудники наркомата безопасности разделились. По темным помещениям громадного здания забегали лучики света от фонариков. Вскоре они замерли возле высоких шкафов с многочисленными ящичками — картотекой и перед одной из высоких дверей в дальней части здания. Через несколько минут разделившиеся сотрудники встретились возле найденной двери и вошли в газетное хранилище. Довольно быстро они обнаружили нужный ряд и полку, с которой изъяли подшивку одной из советских газет. Потом из портфеля на свет показалось практически идентичная пачка с газетами, которая и заняла место своей предшественницы.

______________________________________________________________

23 июля 1942 г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.

Лицо Арчибальда Кларк-Керра, 1-го барона Инверчепела, являющимся послом Великобритании в СССР, несмотря на всю чопорность и прирожденную невозмутимость англичанина читалось довольно легко. Слегка седоватый мужчина в отлично сидящем на нем полосатом костюме был взволнован. Пальцы его правой руки раз за разом пробегали по блестящим замочкам темного портфеля, словно проверяя — все ли в целости и сохранности.

— Мы понимаем и разделяем озабоченность правительства Великобритании и лично господина Черчиля, — Сталин всячески избегал называть Черчиля премьер-министром, снова и снова именую его «господином Черчилем». — Применение химического оружия является антигуманным и совершенно неприемлемо, — чуть глуховатый голос главы Советсокго государства звучал совершенно искренне, что не мог не отметить посол. — Господин Кларк-Керр, я со всей ответственностью заявляю, что Советский Союз не применял и не собирается применять химическое оружие.

На столе между ними лежали несколько десятков фотографий довольно плохого, на которых были расположены обезображенные трупы немецких солдат. Пара фотографий, лежащих с краю, крупным планом демонстрировали отдельные части человеческого тела, опутанные с едва различимыми светлыми веревками.

— Все советское химическое оружие находится на своем месте и ни один снаряд ни одна бомба его не покинула, — продолжал Верховный, совершенно игнорирую фотографии. — В настоящий момент Красная Армия перехватила у противника стратегическую инициативу и она совершенно не нуждается в этом варварском оружии.

— … Но как же тогда вы можете объяснить эпидемию? — в некоторой растерянности спросил посол. — Мне сообщили, что британская разведка не раз перехватывала сообщения о значительном числе заболевших на восточном фронте, — из своего раскрытого портфеля он извлек и положил на стол очередную партию бумаг. — Речь идет о десятках тысяч солдат и офицеров немецкой армии. Немецкое командование сообщает о массовом применении войсками советской армии химического или сходного с ним оружия.

После этих слов Сталин машинально схватился за трубку, но, заметив, что она потухла, недовольно поморщился. К этому разговору он готовился достаточно давно. Еще в первые месяцы войны, когда только были зафиксированы первые случаи такого рода заболеваний, советское руководство инициировало тщательно расследование по этому поводу. Уже позднее, когда был установлен постоянный контакт с новым союзником и открыт еще один фронт — Зеленый фронт, результаты проведенного расследования стали прекрасной базой для грамотно приготовленной дезинформации. Поэтому в эти самые секунды Сталин обладал буквально железобетонными доказательствами непричастности Советского Союза к вспыхнувшей среди немецких солдат эпидемии.

— Как советское правительство может объяснить? — повторил он слова посла, глядя ему прямо в глаза. — А Советское правительство никому и ничего не обязано объяснять! — твердо и с угрозой в голосе проговорил Верховный. — Но, господин посол, учитывая добрую волю советского руководства и большевистской партии и стремление к безусловному выполнению своих союзнических обязательств..., — тут он сделал краткую паузу, выделяя слова «союзнические обязательства», словно на что-то ими намекая. — готов предоставить правительству Великобритании в лице господина Черчиля документы, которые совершенно однозначно доказывают, что Красная Армия не применяла химическое оружие против немецко-фашистских захватчиков.

Он встал с кресла и под прицелом внимательного взгляда барона взял с дальнего конца стола светлую бумажную папку довольно пухлого вида.

— Вот здесь, господин посол, в данной папке содержаться все непроходимые сведения, — негромко проговорил хозяин кабинета, кладя папку перед послом. — Берите, смотрите...

После некоторого колебания, и ссылаясь внутри себя на то, что папка не является дипломатическим письмом или каким-либо иным образцом запечатанной дипломатической почты, 1-ый барон Инверчепел раскрыл ее и стал внимательно читать лежавшие сверху бумаги (русским языком он владел в совершенстве, сказывался его гуманитарный склад ума и просто уникальная способность к языкам).

Первое на что он сразу же обратил внимание, это внешний вид лежавших в папке бумаг. Листки были разной формы, различного оттенка, рукописные и с машинным текстом, с какими-то подтеками и повреждениями, то есть определенно наводили на мысль, что все это является результатом кропотливого труда многих десятков человек по сбору и обработки сведений. «Впрочем, — промелькнуло у него в голове. — Есть специалисты, которые все это могут с легкостью изготовить... Хм, даже фактура у бумаги разная». Подушечки пальцев ощутили чуть грубоватую поверхность у одного из случайно вытащенных листов.

— Разразившаяся эпидемия есть результат антигуманной, чрезвычайно жестокой и варварской политики по отношению к населению оккупированной территории, — говорил Сталин, держа в руке чуть дымящуюся трубку. — Советские разведчики, партизаны не раз сообщали о том, что руководство немецких комендатур заставляет население разбирать на строительный материал здания скотомогильников. Несмотря на предупреждающие надписи о возможности заражения такими заразными болезнями, как сибирская язва, туляремии, лептоспироза.

Посол, казалось, его не слышал, настолько его вниманием завладели предложенные документы. Он внимательно вчитывался в заголовки писем и донесений, реквизиты накладных и распоряжений. Незаметно, по крайней мере так казалось послу, мял их пальцами, стараясь определить насколько новая бумага и высохшие чернила. На одном из бланков, он даже додумался поскрести ногтем остатки сургучного штемпеля...

Сталина не пугала проверка, которой, несомненно, будут подвергнуты предоставленные советской стороной сведения. Созданная в недрах НКВД группа, в которую включили графологов, специалистов банковского дела, а также талантливых фальшивомонетчиков, несколько месяцев трудилась над содержимым данной папки. Несколько раз членам группы даже организовывали выезды в прифронтовые районы для изучения местности, находящихся в разных местах скотомогильников. С оккупированной территории партизаны доставали образцы немецких бланков, печатей, бумаги, подписей гражданской и военной администрации. В массовом порядке разыскивались эвакуированные из Белорусской и Украинской АССР председатели колхозов и совхозов, предприятий по переработки сельскохозяйственной продукции. Особое место среди консультантов рабочей группы занимали ветеринары, у которых в рамках особой секретности, выясняли условия захоронения зараженных животных, специфику признаков заболеваний, поведение пораженных заразными болезнями животных, возможности мутации болезней и т.д. Подготовленные документы изготавливались целыми партиями, которые потом размещались в архивах, библиотеках, школьных музеях и т. д. Иногда сотрудникам безопасности приходилось устраивать целые операции для того, чтобы не вызывая подозрений у граждан поместить той или иной исправленный или воссозданный заново документ в нужное место.

— Есть свидетельства, что немецкое командование в отдельных районах использовала бетонные саркофаги в качестве укрепленных артиллерийских точек, — с усмешкой продолжал говорить Сталин. — Это парадокс! Армия, которая покорила всю Европу, — последнее он произнес особенным удовольствием. — оказалась настолько тупой, чтобы не понять особую опасность скотомогильников. Не кажется ли вам, господин посол, что это в очередной раз доказывает ограниченность не только немецких солдат, но и в определенной степени немецкого командования?

Услышав свою должность, посол вздрогнул. Он настолько погрузился в бумаги, что не услышал сам вопрос. Заметив это, Верховный вновь усмехнулся в усы и повторил вопрос.

— Неужели немецкий солдат настолько глуп, чтобы не видеть опасность в разрушении скотомогильников?

— Ответить однозначно достаточно сложно, — туманно начал барон. — Я не изучил в достаточной степени предложенные документы, но... осмелюсь сделать предположение, что разрушения скотомогильников вызваны военными действиями. Возможно, германское командование не отдавало приказа вскрывать захоронения зараженного скота, а все произошло в результате случайного стечения обстоятельств. В любом случае данный вопрос необходимо самым пристальным образом изучать.

— Браво, господин посол, — выпустив очередной клуб дыма, зааплодировал Сталин. — Очень уклончивый и осторожный ответ, достойный настоящего аристократа, но он очень далек от истины... В папке зафиксированы случаи разрушения 14 скотомогильников, из которых только 6 находятся на территории Белорусской АССР. Еще 5 расположены на Украине. Я уверен, что разрушение такого количества могильников является актов целенаправленность агрессией, — он мельком взглянул на продолжавшие лежать на столе фотографии. — Некоторые наши товарищи даже считают, что разрушая скотомогильники немцы действовали во имя особой цели. Им нужны были споры заразных болезней для опытов над военнопленными.

— Я бы хотел уточнить один вопрос, — вдруг прервал его барон, оторвавшись от изучения бумаг. — По какой причине эти документы вдруг оказались в полной готовности? Ведь цель своего визита я ранее никоим образом не озвучивал..., — витиевато выразился посол, намекая на эту странность.

Однако, оказалось, Сталина и этим смутить было нельзя. Он невозмутимо произнес:

— Все дело в том, господин посол, что сотрудники наркомата безопасности готовили данный пакет документов по моей личной просьбе, — на лице у дипломата отразилось легкое недоумение. — Последние несколько месяцев мы занимаемся тщательной фиксацией всех преступлений фашистов на территории нашей страны для того, чтобы после окончательной победы над этим врагов судить его за все злодеяния. А вы должны понимать, что любой суд потребует не только обвиняемого и обвинителя, но и весомых доказательств. Победа не за горами. Именно поэтому так важно, уже сейчас задокументировать каждое преступление немецких войск, каждое злодеяние нацистов и их главарей...

С каждым новым словом удивленная мина на лице посла становилась все менее уловимой, пока, наконец, не растаяла окончательно. Чувствовалось, что эта версия его устраивает на все сто процентов.

Через некоторое время барон встал со своего места и, легким поклоном обозначив свое уважение к хозяину кабинета, произнес:

— Мне необходимо срочно отправить полученные документы в Лондон.

— Хорошо, господин посол, — не дал ему закончить Верховный, подталкивая к нему фотографии. — Дело превыше всего, — продолжил он, наблюдая, как посол кладет папку и фотографии в портфель. — Только я надеюсь, господин посол, — в голосе Сталина неожиданно появился «лед». — Что, больше, правительство Великобритании и лично господин Черчиль не позволит себе что-то требовать от Советского Союза! Я могу надеяться, что вы передадите все в точности?!

1-ый барон Инверчепел с трудом сохранил беспристрастность на своем лице и вновь еле заметно поклонился.

— Я в точности передам все ваши слова.

Через несколько секунд дверь кабинета зарылась за ним. На не гнувшихся ногах посол вышел из приемной и пошел по коридору. Только сейчас, за стенами кабинета, его начало немного отпускать нервное напряжение. Он с усилием разжал правую ладонь, как клещи вцепившуюся в ручку портфеля, и перехватил его левой рукой.

121.

Отступление 102.

Реальная история.

25 июля 1942 г. Расположение 32 Гвардейского истребительного авиаполка.

Летное поле окруженное со всех сторон невысокими стогами, которые использовались для маскировки. С самого утра зарядил неприятный нудный дождь, отчего полетов не было. Летный состав сидел в землянах и корпел над картами, изучая свои маршруты, а механики копались в одном из поврежденных в последнем бою истребителей.

— Стой! — громко закричал чуть не задремавший в длинном до пят дождевике часовой, когда в нескольких метрах от него с визгом затормозил автомобиль. — Кто идет? Стрелять буду! — он громко передернул затвор и выставил вперед ствол с прикрепленным штыком.

Со стороны пассажирского сидения вылез невысокий человек, сверкнувший бритой на голо головой. Пока он, ежась под дождем, надевал фуражку, часовой к своему ужасу разглядел три ромба в петлицах без звездочки над ними.

— Комиссар государственной безопасности 3-го ранга, — широко улыбаясь произнес он. — Ну, что сынок пропустишь?

Через несколько секунд он смотрел на командира авиаполка, который с выражением дикого изумления читал вскрытый пакет.

— Всеволод Николаевич, это что шутка? — он тряхнул документов перед его носом, от чего на груди зазвенел метал орденов и медалей. — Какой к лешему партизанский отряд? Наступление со дня на день начнется, а мы на его острие... Он что... Там что вообще не понимают?

— Дело особой государственной важности, товарищ подполковник...

Отступление 103.

Реальная история.

[Отрывок] Сергеев А. Беседы о Сталине. М., 1976. — /Мемуарная литература/. — 723 с.

«... Что я могу сказать? Сейчас, после стольких лет все воспринимается совершенно по другому... Совершенные поступки, произнесенные слова часто начинают приобретать иной смысл, другое содержание. Я скажу так! Даже в семье Сталин оставался руководителем огромного государства и, мне кажется, он и свою семью воспринимал именно так — как страны со всеми ее атрибутами... Он был одинаково строг со всеми, не терпел лжи и хамства. Во время своего общения с нами [со своими детьми] он редко улыбался, что нас всегда сильно печалило. Нам представлялось, что мы его чем-то обидели. Может быть он прослышал про наши шалости или про наши школьные оценки и поэтому так себя вел с нами...

… Знаете, мне думается, что просто ему [Сталину] даже дома было сложно переключиться. Это кажется, что можно просто взять и оставить все свои заботы и на время забыть о работе! У него же была не просто Работа! На нем [Сталине] лежала огромная ответственность за судьбу многомиллионного народа. Даже дома он продолжал мыслить теми же категориями, что и в своем кабинете...

…. Кого он больше всех любил? Сложный вопрос. Дочь, крохотную девчушку, непоседу и егозу? Или старшего сына, часто поражавшего его своей недетской серьезностью и взрослой рассудительностью? Нет... Нельзя однозначно ответить на этот вопрос. Думаю, все мы были ему дороги по-своему... Для него имела особое значение родная кровь...».

_______________________________________________________________

Длинная змея из нескольких десятков повозок, конных и пеших на несколько часов показалась из леса только для того, чтобы снова нырнуть в очередное укрытие. Несколько десятков всадников, скакавших в удалении от основной части, насторожено наблюдали за небом. Не отставал от них и молодой летчик с черными как смоль волосами, сидевший в повозке возле поставленных на станину пулеметов с задранными вверх стволами. Он тоже наблюдал за небом. Однако в его глазах сквозила не только тревога, но и дикая тоска...

— Не темни, Василий, — раздраженно буркнул Пантелеев своему командиру. — Думаешь, я ничего не замечаю? Этих непонятных радиограмм, о которых больше никто ничего не знает, а радист, вообще, молчит, как воды в рот набрал... Это странное задание, по которому разве только ленивый не прошелся... А спецы из госбезопасности, которых ты позавчера встречал. Что происходит, командир? — он с упреком смотрел на своего друга. — Мы же с начала войны с тобой вместе...

Командир хмурил брови.

— Алексей..., — начал он.

— Что Алексей? — прервал его начштаба. — Что в конце концов происходит? Мне что не доверяют? Да? — чувствовалось, ему было по-настоящему обидно. — Тогда скажи прямо в лицо!

Они шли в стороне от основной колонны отряда, поэтому свидетелей этой сцены не было.

— Дело не в этом, — наконец, Козлов сумел вставить слово. — Есть приказ, Алексей. Понимаешь, приказ! — он смотрел ему прямо в глаза. — Никто, кроме меня, до определенного времени не должен знать, — тот возмущенно вскинул голову. — Даже ты, мой начальник штаба не должен ни о чем подозревать.

Со стороны головы отряда наметилось какое-то движение. Одинокий всадник, раздвигая людей, кого-то искал. Наконец, кто-то из бойцов махнул рукой в сторону командира и конный радостно вскрикнул.

— Идет операция, — негромко продолжил командир. — и очень многое зависит от того, насколько успешно она пройдет...

— Командир! Командир! — они повернулись в стороны орущего вестового. — Местного разведка повязала. Главного требует, — скороговоркой доложил молодой паренек, не слезая с жеребца. — Говорит, срочно поговорить нужно.

— Вот, кажется и ответ тебе, Лёща, — пробормотал Василий Иванович, кивая головой в сторону поля. — Пошли...

Через несколько минут их нагнал странного вида человек, которого сопровождали двое партизан. Козлов не сразу сообразил, что именно ему показалось необычным в этом незнакомце. Довольно длинная борода? Так этим сейчас никого особо не удивишь. У него в отряде тоже многие отпустили бородки; не каждый готов в лесу каждый день скрести лицо опаской. Одежда? Она у старика была на первый взгляд совершенно обычная. Мешковатые брюки, заправленные в начищенные сапоги; светло-серая рубаха, подпоясанная тонким ремешком; подбитая какой-то мешковиной теплая жилетка да мятая кепка. Ему доводилось встретить и не такое... Он несколько секунд смотрел на него, пока наконец до него не дошло, почему этот человек произвел на него такое впечатление. Все дело было в чуждости! Старик держался так, словно был для них для всех совершенно чужой. Казалось, взглядом, фигурой, он давал понять, что он не отсюда.

— Я командир, — тверд произнес он, когда все эти мысли пролетели у него в голове. — Василий Иванович Козлов, — добавил он, когда заметил в глазах незнакомца сомнение. — Хм, отец, может тебе и документ показать? — улыбнулся он.

А вот охране было не до смеха. Странное поведение местного было очень подозрительным. Они сразу же взяли старика на мушку.

— Док[у]мент! — ехидно переспросил тот, делая ударение на втором слоге (вот ведь, старый пень, знает как правильно, а специально делает ударение именно так!). — Нет, не надобен он мне, — рассмеялся он, отчего его выпирающее пузо затряслось как студень вместе с небольшими темными комочками на поясе. — Дай-ка ты мне руку, лучше, — отсмеявшись, попросил он, делая шаг ему на встречу. — Давай, давай!

Козлов на секунду опешил. «Записку что-ли передать хочет? — подумал он, отмечая требовательно вытянутую руку. — Ведь Центр передал, что будет связной... Не уж то это дед?!». Он вытянул раскрытую ладонь, которую старик тут же накрыл своей, словно попытался поздороваться немного странным образом.

— Значит, это тебе нужен Отец..., — забормотал он, внимательно изучая его лицо. — Нужен? — увидев утверждение в его глазах, вновь спросил он. — А это тебе все зачем? — он еле заметно кивнул в сторону неторопливо бредущей колонны партизан. — Или ты боишься?

Вновь командира посетило тоже самое чувство, что он пережил в самые первые секунды встречи. В тоне старика просто сквозило что-то такое, что говорило — я другой, совершенно другой и мы не похожи с тобой, с вами со всеми. Это было настолько яркое чувство, что Василий Иванович мотнул головой, словно пытаясь сбросить это наваждение.

— Слушай, отец, — из-за спины Козлова вышел его начштаба и раздраженно проговорил. — Говори толком, чего тебе надо?! — Алексей видел, что командиру что-то известно, и это его еще больше злило. — Немцы что-ли в селе? Так скажи где, а наши бойцы мигом их прищучат. Вона, видишь какая силища у нас теперь! — он с гордостью показал на лошадей, тащивших мимо них пару немецких зенитных орудий. — Так расчихвостим, что мало не покажется!

Старик на него посмотрел недовольно и перевел взгляд на командира.

— Я провожу вас к Отцу, — наконец, произнес он. — Тебя и еще пару твоих людей. Остальные вона пусть здесь отдыхают. Чай путь-то не близкий прошли.

Покрасневший от злости Пантелеев хотел что-то сказать, но не успел. Его плечо твердо сжала рука. «Все-таки он проводник, — понял Козлов, глядя на старика. — Но тогда почему он не спросил про...». Тут до него дошло, что не прозвучал пароль, который пришел в письме с последним самолетом и спецами из госбезопасности. «Подослан?! — сверкнув глазами, Козлов потянулся за пистолетом. — Немцы?!».

— А если Отец родную кровь пожелает, не пожалеешь? — вдруг буркнул старик и хрипло рассмеялся. — Извини, внучек, запамятовал, — командир сделал вид, что поправлял кобуру. — Старый я... Ну и как, не пожалеешь? — уже без всякого смеха, пытливо повторили он свой вопрос. — Задумался.

— Нахимов! — один из партизан, все это время стоявших сзади старика, молодцевато вышел вперед. — Давай мухой к нашим зенитчикам и зови сюда летуна! — тот козырнув убежал.

Ждать им пришлось недолго. Минут через семь — девять к ним подошло двое, один из которых был Нахимов, а второй — тот самый летчик. Он подошел к Козлову и вопросительно посмотрел на него. «Да, все-таки как похож..., — подумал он, на секунду задержав а нем взгляд. — Характер, тоже вроде... кремень!».

— Для блага Советского государства не пожалею даже родной крови, — четко, разделяя каждое слово, произнес он слова, которые содержались у него в пакете.

Старика после этих слов будто подменили. Древний старичок, борода лопатой, ухмылявшийся и сыпавший шутками — прибаутками, куда-то исчез, а вместо него появился кто-то другой. На партизанского вожака глядел уже совершенно другой человек … или не человек.

— Кто ты? — длинный костлявый палец словно лезвие ножа вытянулся в сторону летчика. — Как твое имя!

Тот расправив плечи, хмуро произнес:

— Подполковник Сталин, — трое из шести стоявших рядов замерли от удивления. — Василий Иосифович, командир 32-ого гвардейского истребительного авиаполка. — а через мгновение добавил, улыбнувшись. — Ну и что, похож?

— Похож, — практически одновременно произнесли и проводник и сам Козлов.

Через несколько часов отряд вновь встал на стоянку, а командир, забрав несколько человек с собой, отправился дальше в лес. Улучив минуту, когда и проводник и Василий Сталин вырвались вперед, Козлов чуть притормозил своего начштаба.

— Понял теперь? — прошептал он, кивая в сторону идущего впереди летчика. — Не мог я ничего сказать. Понимаешь, не мог, — тот согласно кивнул. — Меня же в Москву вызывали после того самого рейда..., — Пантелеев вновь кивнул головой. — Сам товарищ Сталин попросил помочь, — в этот момент в его словах прозвучала ничем не прикрытая гордость — гордость за свой отряд, своих товарищей и за себя. — Говорил, что кроме нашего отряда здесь больше никого нет...

— Думаю, готовиться большое наступление, — тоже зашептал Алексей, отталкивая от своего лица очередной куст орешника. — И сюда стягиваются все партизанские соединения. Понимаешь, какой кулак будет?!

— Нет, Леха, — отрицательно качнул головой Василий Иванович. — Не наступление это. Здесь что-то другое..., — вдруг он шепотом выругался и остановился. — Какой же я дурак! — буркнул он. — Какое наступление, Алексей?! Ты же знаешь что здесь твориться последние месяцы. Да, немцы тут мрут как мухи... Радист говорит, немчура в открытую пятки смазывают. Понимаешь? Вон, смотри! — он рукой лихо очертил полукруг вокруг себя. — Да тут еще пара месяцев назад их было как блох на собаке. Гарнизон на гарнизоне! Да сечевиков целая туча... А сейчас все! Нет, никого!

Кожанка летчика уже практически исчезла за деревьями, которые стали буквально врастать друг в друга.

— Теперь товарищ Сталин сына сюда направил, — Козлов словно рассуждал вслух. — Это же переговоры! — Пантелеев, ставший начальников штаба по причине давней дружбы с командиром, звезд с неба не хватал, но очевидные вещи понимал прекрасно. — Похоже тут крупная шишка со стороны немцев будет...

122

Отступление 124

Реальная история

[Отрывок] Вуд Джон, Серре Жан. Дипломатический церемониал и протокол : Принципы, процедура и практика. — М.: Прогресс, 1976. — 448 с.

«... Сложившиеся к нашему времени нормы и правила дипломатического протокола регулируют практически все внешние формы дипломатической практики. По словам руководителя Службы протокола администрации Президента ФРГ Ф. Лонгрена, ''за последние столетия дипломатический этикет буквально утонул в хитросплетениях обязательных правил, непременных требований и исключительных обязательств''...

… Основные правила нанесения дипломатических визитов можно свести к следующим:

1. Обязательным требованием является точное соблюдение времени приезда на визит.

2. Необходимо строго соблюдать протокольные нормы о форме одежды.

3. Важно правильно посадить гостя...

4. Инициатива в беседе принадлежит хозяину встречи...».

Отступление 125

Реальная история

Тихий разговор в какой-то подворотне Тулы.

— … Говорю же, бежать собираются, — с упорной убежденностью шептал дребезжащий голос. — Чемоданы да коробки втихаря собирают.

— Как так? Погнали же немца от Москвы, — с искренним недоумением в голосе говорил второй. — Не-е, не может быть!

— Эх, тютя! — припечатал собеседника первый. — Слушай больше! Это же германец! — в голосе добавилось чуть ехидства. — Кто тебе правду-то скажет?! А? — он тихо рассмеялся. — Немца погнали... И что? Сколько своих положили? На одного десять .. или может двадцать...

Второй молчал, не перебивая.

— Ты слушай чего тебе говорят, — говоривший преисполнился уверенной снисходительности знающего больше чем все остальные. — Свояк у меня тут гутарил, что немчура готовит сильное наступление. Мол, поэтому они и отошли немного. Чтобы, значит-ца, с новыми силами навалиться. Он на аэродроме гайки крутит... Слышь? — что-то зашуршало и голос практически полностью стих. — Говорит, и сам в эвакуацию подался и сынка своего забрал с фронта... Да, да... Он сам видел, как за … приезжали и вместе с барахлом забрали.

Отступление 126.

Реальная история.

Отрывок кинохроники. 1936 г. Дача Сталина.

По белому экрану побежали выразительные серые сполохи, через несколько секунд сменившиеся ускользающими цифрами.

Со стрекотанием старого киноаппарата появились размытые очертания какого-то строения, возле которого двигалось несколько еле различимых фигур. Наконец, фокус был наведен и непонятные пятна строений превратились в раскинувшееся блекло-зеленое здание, которое полукруглым элементом фасада (похожей на недостроенную башню) смотрело прямо в камеру.

На переднем плане стоял длинный стол возле которого сидело несколько человек. В центре выделялась фигура Сталина, которые с усмешкой наблюдал за одним из своих гостей — высоким мужчиной с крупными чертами лица и монументальной фигурой — Чкаловым.

… Камера то фиксировала фигуру самого хозяина, останавливаясь на несколько секунд на его лице, то давала общий план. В один из таких моментов, камера выхватила, как Чкалов, размахивая руками, изображал полет своего истребителя. Его крупное тело с вытянутыми по бокам руками на аекунды превратилось в стремительный самолет, совершающий одну фигуру высшего пилотажа за другой. Он то приседал, то, наоборот, вскакивал вверх, взмахивай руками...

Вот оператор приблизил фокус... Летчик сделал очередной кульбит и пронесся перед невысоким мальчишкой, который не отрываясь смотрел на «танцующего» летчика. По экрану бежали светлые полосы, слепые пятна, но неизменными оставались восторженные глаза мальчика. В них горел огонь... Он чуть наклонился вперед, его руки с растопыренными пальцами подались в стороны и вот он, вслед за Чкаловым, тоже «пустился» в полет...

Отступление 127

1940 г. Ранее утро. Один из аэродромов близ Москвы.

— Сильно тресёт..., Ш-ш-ш-ш-ш..., Все время тянет вправо, — сквозь шипение рации с трудом пробивался молодой задорный голос. — Попробую сделать...

Очередное испытание новой модификации … пошло совершенно не так как обычно.

— Орел, Орел, приказываю садиться! — вторую минуту бубнил радист в окружении высокого начальства, неотрывно следившего за дикими маневрами небольшого самолета. — Приказываю немедленно садиться! Орел, Орел, приказано садиться!

Казавшийся с земли совершенно крохотным сделал очередной маневр, заставивший одного из разработчиков, и так бледного как смерть, схватиться за левую сторону грудины.

— … Не слушается руля... странный треск, — из микрофона, укрепленного на небольшом столбе, шли рваные фразы. — Кажется...

Вдруг, стоявший у самой рации военный, рывком выдергивает у радиста гарнитуру.

— Прыгай! Прыгай! Черт, Красный, прыгай! — заорал он диким голосом. — Я приказываю! Прыгай!

Отступление 128.

Реальная история.

Москва. Лефортово. 15 июля.

За массивной дверью заскрежетал металлический засов. Восемь пар глаз напряженно уставились на вошедшего конвойного.

— Ковальских! На выход! — рявкнул он. — Бегом, бегом!

Тоненькая фигурка, сидевшая на самом краешке нижних нар недалеко от двери, вздрогнула и с ужасом в глазах отпрянула к стене. Подогнув под себя ноги в драных колготках, она уткнулась головой в колени и тихо заскулила.

— Ковальских! — вновь заорал конвойный. — А ну подъем, сучье вымя! Че скрючилась? На выход!

Так и не дождавшись от женщины никакой реакции, он шагнул в ее сторону с явным намерением вытолкать ее наружу. Вид краснорожего бойца был настолько угрожающим, что заключенная буквально взвыла.

— Что здесь происходит? — в дверях камеры показался кто-то еще, сверкая наголо бритой головой. — Так..., — он так зыркнул на бойца, что того словно ветром сдуло. — Что у нас тут? Ай-я-яй! Как же нехорошо получилось..., — извиняющим тоном пробормотал он, склонившись к нарам и встречаясь с глазами напуганной до полусмерти женщины. — Не бойтесь, — он осторожно протянул к ней руку, отчего она забилась еще дальше. — Товарищ Ковальская, не бойтесь! Все хорошо. Никто вас не тронет! — женщина продолжала тихо скулить.

Вдруг он резко встал и, выразительно кивнув головой на дверь, вышел из камеры. Боец сразу же последовал за ним. Едва дверь камеры закрылась, как до заключенных донеслись какие-то странные шлепки и обрывки слов.

— ...дла! … ах потеряли! — что-то с глухим звуком ударилось о дверь. — ...о?! ...чу службу нести! Сволочи! — дверь вновь задрожала и послышался стон. — Не слышу?! ...о? .. то она?! А?! Встал, собачий корм! — по стенке камеры что-то с рыданием зашуршало. — Ну?! Бегом за врачом! И пожрать! ...адлы чуть не подставили!

Отступление 129.

Возможное будущее.

… Ученые нам говорят, что в случае ядерной войны на нашей планете человек исчезнет, а вместе с ним канут в Лету и другие живые существа — птицы, животные, рыбы. По их словам, на развалинах старого мира останутся лишь самые обычные домашние тараканы... Дорогой читатель, уверяю тебя, они ошибаются! Человек никуда не исчезнет! Это самое жестокое, выносливое и наиболее адаптируемое существо на планете. Наше тело может привыкнуть практически ко всему, что может придумать наш извращенный ум... Тараканы — это мы! Там, где вымрут они, человек без всякого сомнения выживет... Правда, не ясно, останется ли он после всего этого человеком? Хороший вопрос...

1952 г., Артур Кларк

______________________________________________________________

— Ну чо, хлопче, боязно? — обернувшись, хриплым голосом спросил один из провожатых — мужчина лет тридцати — сорока с довольно большой бородой. — А?

До этого вся группа шла молча... Обстановка, мягко говоря, не располагала к разговору. Довольно наезженный тракт вел через «Пожарище», которое выглядело именно на заглавную букву «П». Вокруг них спутанными рядами стояли изуродованные деревья — угольно черные с неприятным зеленоватым отливом кое-где подернутые серым налетом, утончающиеся к самому верху. На них почти не осталось веток: вся мелочь сгорела, а те что остались, вызывающе торчали в разные стороны. Это уже были не деревья! Это были похоронные свечки, приготовленные безумцем для сатанинских шабашей.

Каждый шаг сопровождался хрустом прогоревших до состояния углей веток. Мелкая серая взвесь поднималась в воздух и сразу же оседала на обувь шагавших людей.

Вряд ли кто из них был знаком с безумными по своей выразительности картинами Иеронима Босха — «Страшный суд Апокалипсис», «Низвержение грешников», «Адская река» и т. д., которые очень ярко могли бы передать угнетающий дух окружающего людей места. Иссиня-зеленая чернота медленно смыкалась вокруг дороги, заставляя людей неосознанно ускорять шаг, а угольная пыль, кружащаяся вокруг, делали их самих похожих на чертей из картин безумного творца. Тишина, чуть разбавляемая хрустом, становилась похожей на что-то осязаемое и вещественное, которое можно было трогать руками или наоборот, которое могло прикоснуться к идущему самым последним...

Люди тревожно оглядывались по сторонам. Давящее чувство не отпускало...

— Слышь, хлопче, тебе говорю? — раздался хриплый голос. — Труханул что ль?

Василий дернулся, отрывая глаза от очередного выгоревшего до черноты дерева. До него, наконец, дошло, что обращались к нему. Больше никого подходящего возраста среде них не было.

— Нормально, — ответил летчик, унимая дрожь в теле. — Сухой вроде..., — посмотрел он в глаза говорившего. — Не обделался.

Тот в ответ хрипло рассмеялся. И смех был таким, что сразу было не понятно — то ли ему было, действительно, смешно, то ли, наоборот, до коликов в животе страшно.

— Замолкни, Гнат! — их нагнал второй провожатый и залепил своему товарищу затрещину. — Сколько раз тебе было сказано, неча ржать как лошадь на пожарище. Не хорошо это. Не любит Он этого..., — мужичок в мгновения спал с лица — бледность разом сменила красные пятна. — Понял, блазень?! — тот дернувшись от него как от огня, закивал словно «китайский болванчик».

— А вы тоже помалкивайте, — негромко произнес он в сторону остановившихся партизан. — Чай не дома. Ясно?! — те пробурчали что-то в ответ.

… Пожарище протянулось километров на пять — шесть, на протяжении которых небольшую группу людей сопровождала все та же унылая картина. Первые признаки того, что их путь подходил к концу, появились внезапно. Казалось бы монотонная чернота должна была тянуться бесконечно... Но, вдруг, то тут то там из под выжженной земли показались крошечные ростки зелени. Робкие нежные стебельки испуганно вылезали на свет и, казались, сами удивлялись своей смелости.

— Вот, хлопчики, скоро и на месте будем, — тихо произнес Гнат, показывая вперед. — Посмотрите на наше жилье-былье.

Через несколько сот метров пожарище внезапно закончилось и закопченные головешки сменились высоченными деревьями, едва опаленными огнем. Контраст между мертвой словно кладбищенской землей и цветущим и полным жизни лесом был столь разительным, что люди сами того не осознавая замедлили шаг.

— Да уж, — только и смог выдавить из себя командир бригады. — Жизнь...

Из-за одного из деревьев, стеной выстроившихся впереди, выскочил невысокий мальчишка в ладно сидевшей на нем красноармейской форме, и увидев, их закричал:

— Идут! Дедушка Мирон, идут! Идут!

— Не кричи, Олесь! — как-то так внушительно одернул его, появившийся рядом с ним старик. — Сам вижу. Давно вас ждем, — произнес он, уже обращаясь к ним. — Давайте в лагерь. Там поешьте чем Бог послал, — и сразу же добавил, не давай им опомниться. — А ты, к Отцу иди, — вдруг его палец вытянулся в сторону опешившего Василия Сталина. — Разговор у него к тебе есть.

— Что здесь происходит? — мгновенно ощетинился Козлов, не понимая что происходит; данные ему в Москве инструкции заканчивались ровно на этом месте. — Почему Василий Иоси...

— Все в порядке, Василий Иванович, — успокаивающе проговорил Сталин, смотря ему в глаза. — Ваша задача выполнена, теперь должен действовать я, — в глазах комбрига появилось понимание. — Так надо, Василий Иванович, так надо... Переговоры, мать их...

Козлов изумленно посмотрел на своего начштаба, который судя по всему оказался прав. «Значит, действительно, будут переговоры, — он был поражен до глубины души. — Не уж-то немцы решили договориться... Это что, войне конец?! — все еще неверяще смотрел он то на начштаба, то на Сталина. — Войне конец...». С трудом взяв себя в руки, он понимающе кивнул Василию и пошел за стариком.

— Поглядим, поглядим, каков ты..., — тихо бормотал Сталин, выходя на небольшую поляну с кострищем посередине.

— Зверь?! — спросил вдруг мягкий голос, взявшийся словно из не откуда и висевший в воздухе. — Ты хотел сказать — зверь? Так ведь?! — Василий, до сих с трудом верил в то, что ему рассказал его отец. — Не дергайся? Я Лес! Здесь я везде и вроде как нигде...

Сталин замер и молча, продолжал всматриваться то в ствол дерева, то в его листву. А как еще он должен был поступить? С ним разговаривает Лес! Это самый настоящий Лес, с тысячами деревьев, сотнями тысяч кустарников, с бесчисленным количеством листочков! Он что, должен был сделать вид, что это совершенно естественно?! Или может вскочить и с безумными воплями начать бегать вокруг дуба?

— Да..., — прошептал Василий, садясь на сложенную в несколько раз скатку. — Отец говорил, но …, — перестав дергать головой, он со странным выражением в глазах окинул взглядом раскинувшийся перед ним дуб. — Это просто немыслимо!

Он, летчик, не раз смотревший в глаза смерти, себя просто не узнавал. Василий был ошарашен!

— Нам о многом нужно поговорить, — голос словно возникал у него прямо в голове. — Об очень многом, Василий. О войне, о семье, о предательстве..., — на миг опустилась тишина, все звуки словно накрыло непроницаемым куполом. — Ты можешь простить предательство, Василий?

П-р-е-д-а-т-ел-ь-с-т-в-о! Прозвучавшее слова каждой своей буквой, звучавшими в его голове звуками, отдавалось в нем. В этот момент время будто остановилось, и Сталин вновь услышал голос своего отца. «Васька, прежде чем, поедешь, ты должен знать вот что..., — он тяжело вздохнул. — Мы плохо поступили с ним. Очень плохо..., — в его голосе слышалась искренняя горечь от совершенно. — Так как мы поступили, друзья не делают... Я бы не простил, если бы был на его месте. Такое сложно простить».

П-р-е-д-а-т-ел-ь-с-т-в-о! Как много в этом слове приторного и гадкого, которое пристает к тебе словно смола! «Он нам верил, Васька. Понимаешь меня, верил нам. Помогал. Доверил свою семью..., — он снова тяжело вздохнул. — Думаю, он все знает..., — он многозначительно посмотрел на Василия. — Там все может случиться — все, что угодно, — Василия прочитал в его глаза и то, что он не договорил».

— Предательство сложно простить, — прошептал он, сжимая кулаки. — особенно, если боль тебе причин близкий человек.

— Да... Сложно, — согласился с ним Лес. — Очень сложно... Ты раскрываешься весь без остатка, отдаешь все свое, а кто-то..., — вновь прозвучала многозначительная пауза.

«Мы хотели перестраховаться, сын, — Сталину тяжело давался весь этот разговор, ведь дело было не столько в том, что он признавался в сделанной ошибке, сколько в том, что он своими собственными руками посылал сына фактически на смерть. — Этот … Лес становился слишком силен. Его возможности стали нас пугать... Да! Мы испугались, что он заберет все! — ТАКИМ отца Василий еще никогда не видел. — Мы должны были что-то делать!».

— Ты понимаешь о чем я говорю? — Василий медленно кивнул. — Я готов все забыть, но …, — в воздухе повисла тишина. — Но тебе придется остаться здесь, — Василий вновь кивнул головой. — И все время быть здесь.

Василий молча кивнул снова. «Все время быть здесь, — фраза молотом отдавалась в его висках. — Идет война... А я должен быть здесь. Прятаться в лесу ото всех, — он тяжело вздохнул и, запрокинув голову далеко назад, посмотрел на просвечивающее сквозь ветки нависающего над ним дерева небо. — Это значит бросить все... Семью, друзей и … Небо! — курчавые облака медленно плыли в смой высоте. — Небо... И совсем не летать». Он опустил голову и с горечью посмотрел на свои руки. Длинные узловатые пальцы с темными частичками въевшегося в кожу металла и масла сами собой потянулись к воображаемой ручке управления. Словно наяву Сталин ощущал ревущую мощь готовой к взлету машины. По телу пробежала дрожь, следом жидкий огонь заменил собой кровь … Адски захотелось прыжком вскочить на ноги. Ощутить как сильное и молодое тело рвется вперед и лететь — лететь далеко-далеко, высоко-высоко...

— Любишь летать? — узнаваемый голос мгновенно выбил его из этого божественного забытья. — Высоко в небе, где лишь один ты, где крылья стремительного самолета режут воздух как острый нож, где от очередного маневра захватывает дух и сердце так и норовит выскочить из груди... Так ведь?

Сталин кажется впервые с момента их встречи улыбнулся.

— Да, именно так, — прошептал он, стряхивая с себя оцепенение. — Лететь также быстро, как молния; лететь также высоко как ангел, — вот он уже улыбался во весь рот. — Это же такое наслаждение! Полет..., — шептал он. — Да, что ты знаешь!

Дуб зашелестел листвой словно пытаясь поспорить с утверждением летчика.

— А ты хочешь летать еще быстрее и выше? — Сталин замер, едва до него дошел смысл слов, сказанных, по-истине, дьявольским искусителем. — Хочешь прыгнуть выше своего предела? — со стороны могло показаться, что он даже дышать перестал. — Перед тобой может открыться такое, что даже сказки, читаемые детям на ночь, покажутся явью.

Это был волнующий момент! Человеку, который уже почти смирился с потерей семьи, друзей, своего образа жизни, предложили исполнение одной из своих самых сокровенных мечт... Сказочному медведю-сладкоежке пообещали вкуснейшего, просто божественного, меда; интеллигенту-библиофилу — редчайшую книгу на планете; фанатику автомобилей — авто его мечты... А летчик от Бога может получить возможность летать не взирая на любые ограничения — физические¸ психологические...

— Как это нет предела? — хриплым голосом спросил Василий, какой-то частью себя ощущая как вспотела его спина. — Предел есть всегда и у всех. У человека, у самолета..., — он боялся поверить в то, что ему, действительно, предлагают «полет без границ».

… Предел есть всегда. Это правило Сталин-летчик знал, как свои пять пальцев. Боле того, страшным переломом трехлетней давности оно намертво впечаталось в его сознание.

— Ха-ха-ха, — странный звук, которые прошелестел в его голове, однозначно был смехом. — Предел есть у человека, у такого человека, как ты! Ты слаб. Тебе нужен воздух, тепло, вода и многое другое, без чего твое тело не выживет. При резких маневрах самолета ты можешь потерять сознание, запаниковать..., — каждым словом Василия тыкали во все новые и новые недостатки человека. — Поэтому ты прав, у человека обязательно есть предел. Но все может стать совершенно иным... Твое тело перестанет быть слабым. Потребность в воде и пище снизится в разы.

— Я хочу летать, — едва эти слова вырвались у Василия, он понял, что бесповоротно поверил во все, что ему рассказывали и обещали. — Я хочу летать так, как ты говоришь! — он понял, что ради настоящего полета пойдет на такое, что раньше ему не пришло бы и в голову. — Летать...

Отступление 130

Реальная история.

28 августа 1942 г. Франция. Порт Круэсти. На ладан дышащая посудина, одна из десятков в тайне курсировавших между Францией и Англией, глубокой ночью отчалила от берега. Ни огонька не горело на ней. Для стороннего наблюдателя, оставшегося на берегу, казалось, что какая-то черная глыба медленно исчезает в волнах.

— Месье, я вижу, вы не спите? — прошептал один из нахохлившихся как курица пассажиров. — Меня зовут Орланд, — блестящие зрачки его соседа поблескивали в темноте. — Наконец-то, мы уберемся от этих бошей. Говорят в Америке можно неплохо устроиться...

— Очень приятно, месье Орланд. Я Поль, — так же шепотом ответил ему второй. — Полностью с вами согласен. Прочь от этой богом проклятой земли! — последнее он сказал с таким жаром, что заслужил укоризненный взгляд Орланда. — А что, разве я не прав?! Мне уже 42. На моей памяти это уже вторая война...

— Тихо там! — недовольно заворчал кто-то с бака. — Разорались.

Они оба замолчали.

— А знаете Поль, чем я собираюсь заниматься в Америке, — Оранда продолжало распирать желание с кем-то поговорить. — Не угадаете! Цветами! — сам же и ответил он, не дав собеседнику время даже подумать. — Вот смотрите, сколько у меня семян, — с бряцанием металлических защелок он раскрыл перед ним плотный саквояж и продемонстрировал его содержимое. — Это сделает меня очень богатым человеком.

В довольно вместительном саквояже аккуратными рядами лежали небольшие разноцветные пачки с семенами.

— Это самые разные цветы, — шептал он, нежно гладя упаковки. — Здесь..., — он с блеском в глазах обхватил сумку. — цветы со всего континента. Вот Германия, здесь Голландия, вот тут у меня Италия, в самом дальнем уголке Россия, — он ткнул пальцем в невзрачный светло-серый кулек из рыхлой бумаги. — Если бы вы только знали, каких трудом мне стоило все это собрать..., — он вытащил этот кулек со своего места и поднес к глазам его собеседника. — На какие жертвы я шел..., — в его глазах появился отчетливый фанатичный блеск.

Скупые блики лунного света осветили едва различимые буквы готического шрифта на той стороне кулька, который был повернут к Полю. «... Das Reichskommissariat Ostland, — с трудом прочитал он, шевеля губами. — Der Generalbezirk Belarus».

Отступление 130

Реальна история.

29 августа 1942 г.

К северу-западу от Эль-Аламейна. Позиции 164-й легкой дивизии «Африка».

— … 125-й, 382-й и 433-й механизированные полки, 220-й артиллерийский полк, 154-й разведывательный батальон, — докладывал сухопарый, словно высушенный горячими пустынными ветрами, генерал. — Провизия, боекомплект в полном порядке.

Генерал-фельдмаршал Роммель во время доклада с трудом сдерживал радость. «Отлично. Просто бесподобно! — звенели победными фанфарами в его голове отзвуки будущих побед. — Фюрер сделал то, что и обещал. Теперь я точно сброшу в море этих чертовых лимонников!».

— Хорошо, — энергично произнес он, прерывая доклад и поворачиваясь к карте, где была схематично изображена планируемая операция. — Ваши коробочки, мой дорогой друг, — в минуты хорошего настроения Роммель, истовый служака и поборник строгой субординации, мог позволить себе такое панибратство. — мы расположим вот здесь. На этой позиции у них аборигены, — он усмехнулся. — 2-ая новозеленадская дивизия.

Остальные офицеры штаба Африканского корпуса внимательно следили за расстановкой подкреплений. Учитывая количество и качество моторизованных соединений, входивших в состав прибывшей Критской крепостной дивизии, ударный кулак немцев обещал быть действительно сокрушающим, несмотря на всю подготовку обороняющихся.

— Господа офицеры, — неожиданно он оторвался от карты и окинул взглядом собравшихся. — Мы все должны понимать, что через несколько дней будет решаться судьба всей кампании, а может быть и Рейха. Забудьте про все наши предыдущие победы, словно их и не было! Сейчас наша главная цель — это Эль-Аламейн...

Вдруг он замолчал и стал внимательно смотреть куда-то вдаль. Пара офицеров с недоумением развернулась, также желаю узнать, что могло отвлечь самого «Лиса Пустыни» от детализации операции. В паре сотен метров от штаба — пары больших палаток песчаного цвета — садился легкий истребитель. До собравшихся донесся характерный звук двигателя и суетливые возгласы аэродромного персонала.

Роммель вопросительно взглянул на своего адъютанта, который в ответ недоуменно пожал плечами и сразу же вышел из палатки.

Через несколько минут самолет, несколько раз подпрыгнув, остановился. Вылезший из кабины офицер, быстро сориентировавшись, направился в сторону штабной палатки.

— Эрих фон Глаубе, личный порученец фюрера, — при этих словах высокого плечистого блондина присутствующие неуловимо подтянулись. — Мне приказано передать пакет лично в руки генерал-фельдмаршала Роммеля, — большой пакет грязно желтого цвета перекочевал из его рук.

В большой палатке царила тишина. Взгляды офицеров были прикованы к разрываемой бумаге конверта.

— Что? — лишь те, кто стояли почти рядом с ним, могли услышать его первую реакцию. — Да, что это такое? — вновь повторил он с еще большим возмущением, чуть не сминая листок бумаги в комок. — Вы знаете что привезли? — взгляд его глаз скрестился на прибывшем офицере, который с чувством легкого превосходства смотрел на остальных. — Вам знакомо содержимое приказа? — еще раз спросил он, не давая ответить фон Глаубе.

— Так точно, господин генерал-фельдмаршал! — ответил тот, вытягиваясь в идеальную струнку, что выдавало в нем опытного штабиста. — Вам приказано отвести войска на исходные позиции и прекратить операцию по захвату Эль-Аламейна.

… Близко знакомые с Роммелем офицеры рассказывали, что того было очень сложно чем-то вывести из себя. Он настолько глубоко прятал в себе эмоции, что «за глаза» его не раз называли истинным британцем, которому самое место в Букенгенском дворце... Однако, именно в этот момент его хваленная выдержка кажется дала ощутимую трещину.

— Что за бред вы несете? — его руки с ожесточением сминали кожаные перчатки. — Остался один удар и мы сметем их с континента!

— Приказ фюрера, — твердо и внушительно произнес порученец, по крайней мере внешне, ни как не реагируя на слова Роммеля. — Вернуться на исходные позиции. Выслать парламентера к англичанам и ждать дальнейших распоряжений...

Отступление 132.

Реальная история.

«... в соответствии с циркуляром № … ведется учет бойцов и командиров … полка, замеченных в симпатиях к секстанским религиозным вероучениям. Представленные ниже список лиц, заверен …

Абулгаев Ряфать Саитович, рядовой, уроженец города Сталинобада (1918 г. рождения),

Биляев Яков Васильевич, рядовой, уроженец г. Москвы, (1910 г. рождения),

Богатырев Эдуард Дмитриевич, младший лейтенант, уроженец г. Ленинград, (1901 г. рождения),

…,

Голованко Илья Сергеевич, старшина, уроженец г. Борисов, (1915 г. рождения),

…».

Отступление 133.

Реальная история.

ЗАТО №... Населенный пункт Филимоново. Консервный завод. Несколько приземистых строений с небольшими окнами вытянулись в сторону административного здания.

— Так точно! — взявший телефонную трубку человек — директор консервного завода мгновенно побледнел, словно увидел что-то очень страшное. — …., — ошалелыми глазами он невидяще смотрел прямо перед собой, совершенно забыв что только-что проводил совещание. — Я слушаю..., — правой он держал трубку, а левой все время пытался застегнуть пуговицы пиджака, но одной рукой сделать это никак не удавалось. — Нет, все в полном соответствие с планом, — в очередной раз ухватив пуговицу, директор так дернул ее, что он с треском оторвалась. — Так точно, — в очередной раз подтвердил он, стараясь вытянуться еще больше. — Резервы есть... Есть резервы. Изыщим! Мы полностью понимаем всю важность обстановки! Нет! Не подведем! До сви..., — в трубке раздались длинные гудки.

В кабинете было тихо. Сидевшие рядом старались не смотреть на директора. Те, кто сидел подальше, наоборот, внимательно разглядывали продолжавшую стоять фигуру своего руководителя. Тот еще несколько секунд стоял совершенно неподвижно и, вдруг, сел.

— Товарищи, — бледность чуть сошла с его лица. — Звонил товарищ... Сталин, — кажется, если бы каждого из сидевших управленцев, стукнули бы по голове небольшой колотушкой, эффект был бы гораздо более легким. — Он поинтересовался выпуском изделия №34, — все в этот момент повернули головы в сторону высокого и худого молодого человека — начальника третьего цеха, который и занимался производством изделия №34 — особой высококоларийной питательной смеси и из грибов и мха, предназначенной для специальных частей, подводников и моряков. — Он спросил, не могли бы мы увеличить объемы производства продукции, — сидевший на стуле директор ни как не мог отойти от разговора, мелко дышал и утирал пот со лба.

__________________________________________________________

4 августа 1942 г. Воронеж. Чижовский палцдарм.

Странное, кажущееся нереальным, затишье длилось уже второй день. После тридцати пяти дней непрерывных артобстрелов, бомбардировок, боев, нередко доходивших до рукопашных схваток, Чижовский район, как и весь Воронеж, напоминал развалины залитого лавой Помпей. От небольших одноэтажных частных домов, которыми преимущественно и был застроен район, почти ничего не осталось. На сколько хватало глаз возвышались лишь редкие остовы, похожие на гнилые клыки неведомого поверженного гиганта. По земле стелился черный удушливый дым, застилавший горьким покровом и неубранные тела советских и немецких солдат, и глубокие воронки от снарядов дивизионных гаубиц, и сгоревшие остовы некогда грозных машин.

— Не спишь, старшина? — улыбнулся молодой лейтенант, увидев застывшего у бруствера часового. — Добро... Бди, — прошептал он. — А то что-то тихо больно... Аж уши режет.

Старшина проводил взглядом седую голову, исчезнувшую в блиндаже комбата, и вновь устроился на наблюдательном пункте.

— Тихо, — шептал Голованко одними губами, зорко осматривая прилегавшие к окопам развалины какого-то дома. — Вон и командование зашевелилось, — В блиндаж нырнул и комроты-2 — загорелый до черна грузин.

Сводные подразделения 6-ой стрелковой дивизии продолжали удерживать плацдарм. За последние дни непрерывных боев личный состав подразделений так часто менялся, что отдельные роты и полки включали в себя бойцов совершенно разных родов войск. Так, в роте, где служил Голованко, были и спешившиеся танкисты 110-й танковой бригады, лишившиеся машин в последних боях, и бойцы 287-о полка внутренних войск НКВД, приданные пару недель назад им в усиление, а даже пара летчиков, которых никак не удавалось отправить в тыл.

— Почему до сих пор не выяснили? — до старшины донесся зычный ор комбата — крупного мужика с вечно красным лицом, которое в момент недовольства его хозяина становилось просто багровым. — Что?

Глянув по сторонам, Голованко сделал пару шагов в сторону штабного блиндажа. Вход в него прикрывался свесившейся шинелью, из-за которой изредка доносились крики особо ярых командиров.

— … олову оторвут! А у них нет данных! — старшина понял, что причиной суеты начальства было непонятное затишье, которое держалось уже пару дней. — Где ...нные? Уже сорок восемь часов прошло, а вы...! — об стену что-то с грохотом ударилось.

«Действительно, непонятно, — подумал Голованко, продолжая прислушиваться к звукам из блиндажа. — То, как бешеные лезли вперед, то тихо, как в морге... Может, паскуды, готовят что?».

— … Бегом! — вопль вновь разорвал воздух.

Из блиндажа вынырнул взмыленный лейтенант и сразу же наткнулся на часового.

— Так, старшина. Другого на пост, — ошалелыми глазами вцепился он в него. — А сам в расположение! Готовь группу. Приказано в поиск выходить! Давай, давай, батя как с цепи сорвался..., — он дернулся было в противоположную сторону, но резко остановился. — К 13.00 готовь. Я за пайком.

Особая группа была готова уже через десять минут. Шесть человек, негромко переговариваясь, выстроились около одного из домов, которые прямым попаданием снаряды был превращен в кучу битого кирпича и дерева. Почти все шестеро, как на подбор, невысокие и коренастые. Разведчику, ведь главное что? Скрытность! Незаметность!

— Вот спецпаек, — вернувшийся лейтенант кинул старшине вещмешок. — Недавно завезли. Разбирайте.

— «Второй фронт»? — спросил Голованко, намекая на американскую тушенку.

— Нет, — буркнул командир, тоже натягивая на себя маскхалат. — Наши делают... Все, пошли.

Несколько секунд он постоял перед бруствером, словно набирался смелости, а потом резким подтянулся и перекатился в сторону остатков здания, где и занял позицию. Следом за ним пошли и остальные.

Лежащее перед ними пространство еще недавно было плотно застроено частными домишками с многочисленными пристройками. В том месте, где они сидели, постройки сохранились несколько лучше чем в других местах. Здесь еще можно было наткнуться на несколько стоявших прямо стен, за которыми так удобно прятаться.

— Смотреть в оба, — прошептал лейтенант, не оборачиваясь. — Неделю назад здесь снайпер лютовал.

Те полкилометра, которые их отделяли от немецких позиций, они прошли часа за три. Идти пришлось буквально на карачках, пробираясь через обугленные скелеты зданий, держащиеся «на честном слове» остовы массивных печей, многочисленные трупы немецких солдат.

Лейтенант сделал предупредительный знак рукой. Все мгновенно замерли в очередной воронке.

— Впереди траншея, — он привалился к стенке воронки. — Немцев не видно, — недоуменно продолжил он. — Кажется на востоке пулеметное гнездо. Можно попробовать вдоль забора проползти. Там мертвая зона похоже, — он вновь высунулся. — Старшина, давай первым. Потом я. Остальным ждать.

Стараясь слиться с землей, Голованко медленно перебирал ногами и руками, извиваясь как ящерица. Возможно со стороны это и выглядело смешно, но ему самому было далеко не до смеха. То недоразумение, которое когда-то было полноценным забором, сейчас вряд ли бы остановило и черепаху. Он прекрасно понимал, что любой мало мальски внимательный взгляд, брошенный каким-нибудь зевающим немцем, мог быстро поставить крест на всей их группе.

«Еще немного, — подбадривал он сам себя, намечая видневшийся контрольный рубеж. — Вот... Теперь нож». Согнув ногу, в голенище сапога он нащупал рукоятку финки. На несколько секунд он весь превратился в слух, пытаясь понять есть ли кто-нибудь по близости. «Ну, пошла, родимая, — с очередным ударом сердца, он перевалился внутрь траншеи».

— Бог мой! — едва сдержал вскрик он, свалившись на окровавленное месиво трупов немецких солдат.

Почти сразу же следом свалился и лейтенант, которого он еле успел удержать от падения в самый центр кучи.

— Ты, что командир? — тот скрючился возле закутка, который образовывал поворот траншеи. — Давай, родной, вставай! — посеревший лейтенант несколько минут явно был не бойцов — его бурно рвало. — Вот тебя развело-то..., — пробормотал Голованко, осторожно заглядывая за поворот. — Вроде никого... Лазарет у них где рядом что-ли?

Он присел на корточки возле одного из трупов и прикладом оттянул ворот кителя. От нажима черноволосая голова опрокинулась на бок и стала видна большая рана в виске солдата.

— Чего-то я не пойму, командир, почему их сюда складывают? — недоуменно пробормотал старшина, посмотрев на приходящего в себя лейтенанта. — В тылу места что-ли нет. Они ведь хоронят всегда... Не успели что-ли? Или не кому? — произнес он и сам усмехнулся своему предположению.

— Потом, Сергеич, подумаем, — прошептал командир, проверив автомат. — Давай-ка, пошуршим тут немного, пока тихо... А потом и ребят вызовем.

Однако, остальных им пришлось позвать почти сразу, так как с первых же минут осторожных поисков выяснилось, что первая линия окоп была полностью покинута. Вся группа почти час лазила по ровным, обшитым деревянными реечками, окопам, замирая от каждого шороха. Во встречающихся по пути блиндажах, оборудованных не хуже деревенских домов, было все перевернуто вверх дном. На полу валялись личные вещи, какие-то остатки обмундирования, засохшие галеты. В одном и блиндажей, судя по убранству офицерском, группа задержалась на долго.

— И кто мне скажет, что это такое? — произнес риторический вопрос командир, глядя на буквально растерзанного автоматными очередями майора, валявшего на каком-то топчане.

— Человека три — четыре палили, — проговорил старшина, пиная носком сапога разбросанные гильзы. — Да еще в упор. Счеты сводили что-ли... Или что-искали. Вон, похоже копались в офицерских вещах.

Лейтенант нагнулся и поднял планшет, который лежал под головой майора.

— Пустой, — буркнул он, выкидывая его обратно. — Так, старшина бери двоих и дуй дальше. Надо выяснить, что там! Деваев! Ты мухой к комбату и все расскажешь ему, что тут видели. Пусть пришлет кого-нибудь. А мы тут дальше пошукаем.

Забрав двоих бойцов, Голованко пошел в сторону небольшой рощицы, которая жидкими деревьями маячила метрах в двухстах. Он нюхом чуял, что там просто обязано быть что-нибудь.

— Кухня, — прошептал он, едва они поднялись из низины и подошли к первым деревьям. — Харчи готовили здесь, — на небольшой поляне расположились пара длинных столов, сбитых из крупных досок. — Бак холодный. Мишаня, давай проверь есть там что-нибудь?

Один из бойцов — заросший до самых бровей мордвин — буквально взлетел на бак и уже через секунду докладывал:

— Каша, товарищ старшина. Дня три — четыре ей, не больше... Ух-ты, товарищ старшина, склад кажется.

Мордвин, углядевший с бочки, невысокое строение, накрытое маскировочной сеткой, кубарем слетел на землю и понесся проверять свою догадку.

— Сергей, на фланг, подстрахуй этого болвана, — старшина, передернув затвор, осторожно пошел вдоль тропинки. — Я отсюда зайду.

Третий боец расположил пулемет под колесом бочки и улегся рядом. Позиция была роскошной. Сзади пустая траншея, а впереди — все, как на ладони.

— Взяли же в группу дурака, — со злостью шептал Голованко, чувствуя себя как на иголках. — Шлепнут же.. Вот, черт!

Радостный разведчик как черт из табакерки из склада. На его довольной роже была написана такая радость, что старшина даже растерялся. Обеими руками он обнимал какой-то таз, битком набитый всякого рода коробочками, консервами и бутылками.

— Товарищ старшина, товарищ старшина, — закричал он, дергая все это время плечом сползавший на землю автомат. — Это же склад. Жратвы столько, чт...

Неожиданно раздался сухой гулкий выстрел и удивленный мордвин замер на какие-то секунды. Тазик накренился и из него посыпались продукты. Пальцы бойца разжались и таз упал на землю вместе со всем своим содержимым.

— Товарищ старшина, внутри он, паскуда, — заорал третий. — Сейчас я его сниму, — сразу же загрохотал пулемет.

— Черт! Стой! Прекратить стрельбу! — заорал старшина. — Он живым нужен. Хватит, я сказал!

Орал это он уже на ходу, пробираясь в это время к склады через невысокие кусты.

Здание выступало из земли почти на метр. Из под маскировочной сетки выглядывала массивная каменная кладка и перекладины крыши. Машинально все это отметив, Голованко медленно прошел вдоль стены. До входа осталось несколько сантиметров.

— Эй, Фриц, хенде хох! — крикнул он в сторону прохода. — Слышишь? Хенде хох! Не тронем мы тебя, — послышалось какое-то шебуршание. — Выходи! Гранату кину, слышишь? — после этих слов вновь раздался какой-то странный шум и что-то упало.

— Ну, дери тебя за ногу. — прошептал Голованко, осторожно заглядывая за угол стены. — Где же ты там?

Оказалось, немец все-таки решил драться до конца. Судя по следам он полз к выходу и тянул за собой карабин.

— Сергей, давай сюда. Тут он, — старшина ногой перевернул тело на спину и прислушался. — Жив, сволочь! Чего глаза вытаращил? — привалившийся головой к стене немец, блестел белками глаз. — Где остальные? Где все? Слышишь, пень с глазами? Спроси-ка ты его, а нет у меня больше мочи глядеть на него...

— Wo die übrigen Soldaten? (пер. с нем. Где остальные солдаты?) — чуть помедлив, спросил второй разведчик. — Wir versprechen dir das Leben. Sage, wo die übrigen Soldaten? (пер. с нем. Мы обещаем тебе жизнь. Скажи, где остальные солдаты?).

Немец поднял на него свои глаза и облизал потрескавшиеся до крови губы. Он выглядел изможденным. Темные, почти черные круги под глазами. Свалявшиеся волосы на голове. Впалые щеки.

— Ich werde alles sagen. Nur gestatten Sie für den Gott, zu trinken! (пер. с нем. Я все скажу. Только ради Бога, дайте попить!) — хриплым голосом прошептал он, глядя на фляжку бойца. — Ich trank schon zwei Tage fast wessen aß (пер. с нем. Я уже почти два дня ничего не пил и не ел).

— Товарищ старшина, немец воды просит. Говорит, два дня ничего не ел и не пил, — с недоумением перевел Сергей. — Да, точно. Два дня не пил воды.

Старшина машинально отстегнул свою фляжку и дал лежащему солдату, который, открыв крышку, начал жадно пить.

— Товарищ старшина, смотрите, — разведчик кивнул головой на видневшиеся внутренности склада. — Здесь же полно еды. Вон консервы, галеты. Здесь вино... Как же так? — они оба не сговариваясь вновь уставились на немца.

Тот с трудом оторвался от фляжки.

— Danke. Sie haben mich gerettet (пер. с нем. Спасибо. Вы меня спасли), — негромко произнес он без всяких хрипов в голосе. — Ich werde Ihnen alles erzählen (пер. с нем. Я вам все расскажу), — он расстегнул ворот кителя, стягивавший его шею. — Sie sind weggegangen. Kurt, Otto, Herr Leutnant Fischer... Alle... Haben Herrn des Majors erschossen und sind weggegangen. Ich sagte ihnen, dass man so nicht machen darf! (пер. с нем. Они все ушли. Курт, Отто, господин лейтенант Фишер... Все... Застрелили господина майора и ушли. Я говорил им, что так делать нельзя!).

— Его товарищи ушли, — негромко переводил Сергей, не спуская глаз с немца. — Все ушли. Даже лейтенант Фишер. Сначала они застрелили майора.

Немец вновь приложился к фляжке и благодарно кивнул старшине, от чего тот скривился.

— Es ist der Gott bestraft uns für unsere Übeltaten! (пер. с нем. Это Бог наказывает нас за наши злодеяния!), — фанатичный огонек зажегся в его глазах. — Wir schufen solches, dass er nicht ertragen hat! Schnitten, vergewaltigten, töteten! Wir wie die wilden Tiere! Nein! Nein! Wir schlechter als Tiere! Jener töten sich ähnlich niemals! (пер. с нем. Мы творили такое, что он не выдержал! Резали, насиловали, убивали! Мы как дикие звери! Нет! Нет! Мы хуже зверей! Те никогда не убивают себе подобных!).

— Нас проклял бог, — продолжал разведчик. — За наши злые дела. Мы совершали убийства, насилие... Was ist los? (пер. с нем. Что случилось?).

Тот что-то продолжал бормотать, время от времени закатывая глаза и сверкая белками. Это продолжалось до тех пор, пока потерявший терпение старшина не пнул немца по раненному колену.

— Bei uns sagen darüber seit langem, dass die Russen irgendwelche neue Waffen verwendet haben... Das Kommando von uns verbirgt. Aber Sie verstehen, der soldatische Rundfunk schweigt nicht. Sagten, was es im Süden schon keine ununterbrochene Front gibt und auf Hundert Kilometer blieb es keines deutschen Soldaten übrig. (пер. с нем. У нас давно говорят о том, что русские применили какое-то новое оружие... Командование от нас все скрывает. Но вы понимаете, солдатское радио не молчит. Говорили, что на юге уже нет сплошного фронта и на сотни километров не осталось ни одного немецкого солдата), — все это время он со страхом смотрел на старшину. — Uns sagten, dass diese Waffen die furchtbare Krankheit herbeirufen. Von ihr werden die Tiere verrückt, und die Menschen verfaulen lebendig buchstäblich. Niemand wusste genau! Es gingen nur ein Gerüchte... Das Kommando schwieg (пер. с нем. Нам говорили, что это оружие вызывает страшную болезнь. От нее животные сходят с ума, а люди буквально гниют заживо. Никто не знал точно! Ходили лишь одни слухи... Командование молчало).

— Товарищ старшина, он говорит, что советские войска применили какое-то новое оружие, — усмехаясь проговорил Сергей. — От него, мол, немцы заразились чем-то очень страшным... Его товарищи говорили, что на южном направлении эта болезнь очистила от немцев несколько сот километров фронта.

— Ich betrüge nicht. Nein! Bei uns sie nennen die russische Lepra oder die Verdammnis Stalins (пер. с нем. Я не обманываю. Нет! У нас ее называют русская проказа или Проклятье Сталина), — с возмущением произнес он, видя что ему не верят. — Sieben Tage rückwärts ist der Soldat der ersten Klasse Gajer krank geworden. Er lebte im dritten Unterstand. Erstens niemand sogar nachdenken konnte nicht, dass es die das Krankheit ist. Über, Gott! Wie es furchtbar war! Im Lazarett dachten, dass es nur das Unwohlsein... Aber auf den zweiten Tag sein Anfang, von irgendwelchem von den weißen Geflechten zu zerreißen. Niemand wusste dass diesen solches! Und später hat angefangen... Noch ein Ist, sowohl zweiten, als auch dritten krank geworden... Der Major hat die Quarantäne erklärt und hat verboten, die Leichen der gestorbenen Soldaten zu verbrennen. Er sagte, dass der Brandgeruch hilft, sich die Krankheiten zu erstrecken (пер. с нем. Семь дней назад заболел рядовой первого класса Гайер. Он жил в третьем блиндаже. Сначала никто даже подумать не мог, что это та самая болезнь. О, боже! как было страшно! В лазарете думали, что это лишь недомогание... Но на второй день его начало рвать каким-то белыми жгутами. Никто не знал что это такое! А потом началось... Заболел еще один, и второй, и третий... Майор объявил карантин и запретил сжигать трупы умерших солдат. Он говорил, что гарь помогает распространяться болезни...).

С каждым новым словом, которое ему успевал перевести Сергей, старшина все более мрачнел. Все начинало приобретать совершенно другой оборот!

— Vier Tage rückwärts blieb es uns nur zwei Zehn der Mensch übrig. Sie verstehen? Aus dem ganzen Bataillon — zwei Zehn der Mensch?! Der Major wollte nicht weggehen. Sagte, dass die Hilfe bald kommen wird, dass der Führer uns nicht abgeben wird, dass die neuen tollen Waffen in die Truppen gleich handeln werden... Gott! Mir scheint schließlich er ist verrückt geworden... Wenn er verzichtet hat, wegzugehen, haben es in seiner eigen землянке einfach erschossen! Die ganze Welt ist verrückt geworden! (пер. с нем. четыре дня назад нас оставалось всего лишь два десятка человек. Вы понимаете? Из всего батальона — два десятка человек?! Майор не хотел отходить. Говорил, что скоро придет помощь, что фюрер нас не оставит, что новое супер оружие вот-вот поступит в войска... Боже! Мне кажется в конце концов он сошел с ума... Когда он отказался отходить, его просто застрелили в его же собственной землянке! Весь мир сошел с ума!), — чувствовалось, что немец вот-вот разрыдается. — Ich wollte mit allen auch gehen. Aber bei mir der Befehl! Ich sollte das Lagerhaus beschützen... Ich konnte einfach nicht! Sie verstehen?! Ich sollte diesen чертовый das Lagerhaus beschützen! Ich blieb... Und später habe ich verstanden, dass alle Lebensmittel und das Wasser verseucht sind... Sie darf es ist nicht! Genau! Sie konnten das alles vergiften. Sowohl das Wasser, als auch die Lebensmittel, und die Luft! Alle! Sie die Mörder! Die Mörder! (пер. с нем. Я тоже хотел идти со всеми. Но у меня приказ! Я должен был охранять склад... Я просто не мог! Вы понимаете?! Я должен был охранять этот чертовый склад! Я остался... А потом я понял, что все продукты и вода заражены... Их нельзя есть! Точно! Все это вы смогли отравить. И воду, и продукты, и воздух! Все! Вы убийцы! Убийцы!), — последние слова он буквально выплюнул в лицо разведчикам.

124

Отступление 134

Возможное будущее.

2001 г. Космодром «Союзный». г. Солнечногорск.

Высокое здание, раскинувшееся на несколько десятком квадратных километров, было выстроено с использованием сотовых модулей — строительных блоков футуристического вида из нового сверхпрочного материала. Множество ажурных полупрозрачных конструкций опоясывало здание ряд за рядом, из за чего создавалось стойкое ощущение воздушности и нереальности строения. Введенный в строй почти два десятилетия назад, космодром и использованные при его возведении архитектурные и технические решения до сих пор не оставляют никого равнодушным. Снова и снова очередной пассажир норовит дотронуться до сотого каркаса, чтобы убедиться в его прочности.

— Мам, мам, а это воздушный шар? — перед входом в здание застыла кроха с молодой женщиной. — А мы на нем полетим.

Та в ответ звонко, словно серебристый колокольчик, рассмеялась.

— Эх, солнышко мое, — по кудрявой головке девчушки пробежала рука, сминая волосы. — Это вокзал такой. «Союзный» называется...

Едва они вошли внутрь и прошли вертикальную силовою пелену, которая уже давно на объектах такого уровня, заменяла систему дверей, как девочка снова остановилась как вкопанная. Но в этот раз рядом с ней застыла и ее мама.

— … Это удивительный новый мир с бесконечным синим небом и прозрачными голубыми озерами..., — с высоты нескольких десятков метров вещала огромная голограмма, зазывающая чудесными видами неведомого мира, новых поселенцев. — Программа по освоению перспективных планет сделает любые ваши мечты реальностью! — пока мелодичный голос звучал под сводами высоченного зала плыл чудесный пейзаж другой планеты — на берегу небольшого озера с кристально чистой водой стояло, попирая небеса, дерево со стволом неимоверной толщины.

— Мама, смотри какая водичка! — закричала девочка, показывая пальцем на прозрачную воду озера. — Даже камешки видно... Водичка, водичка...

— … Каждого переселенца ожидает комфортабельное жилище, оборудованное по последнему слову техники, — в воздухе появился небольшой поселок, состоящий из пары десятков милых, почти игрушечных, домиков, над которыми застыло огромное, метров 30 — 40 в высоту дерево. — Каждый поселок имеет индивидуального стража — не менее класса «Защитник», а город — не менее класса «Охранитель».

Женщина внимательно смотрела на открывающиеся перед ней пейзажи, что-то проговаривая про себя.

— С новой квазиживой системой стража, обладающего предразумом, поселенцы ограждены от любой опасности. Страж защитит от неблагоприятных климатических условий, от хищников, случайно зашедших на территорию периметра.

— Мама, смотри а та тетя тама! — девочка потянула женщину за руку в сторону новой голограммы с улыбающейся сотрудницей космодрома, которая делает приглашающий жест руками в сторону нового павильона с надписью «Регистрация поселенцев». — Туда, туда...

Отступление 135.

Реальная история.

[выдержка] "Наставления по санитарной службе Красной Армии" (с изменениями и дополнениями от 28 июля 1942 г. (приказ НКО СССР №701), 21 августа 1942 г. (приказ НКО СССР №1002), 17 сентября 1942 г.(приказ НКО СССР №1220)).

" Раздел 6 пп. 1. ... в состав армейских средств санитарно-эпидемиологической службы включаются санитарно-эпидемиологические отряды, инфекционные полевые подвижные госпитали, обмывочно-дезинфекционные роты, полевые прачечные отряды, полевые банные отряды, прачечно-дезинфекционные отряды, санитарно-контрольные пункты...

Раздел 8 пп. 17 ... в состав фронтовых средств санитарно-эпидемиологической службы включались санитарно-эпидемиологическая лаборатория, дезинфекционно-инструкторский отряд фронта, фронтовые обмывочно-дезинфекционные роты и полевые механизированные прачечные, банно-дезинфекционный и банно-прачечно-дезинфекционный поезда, прачечные и банно-прачечные отряды, прачечно-дезинфекционные отряды фронтовых эвакуационных пунктов, инфекционные полевые подвижные госпитали и эвакуационные инфекционные госпитали, военно-санитарный противоэпидемический отряд, санитарно-контрольные пункты...

Раздел 12 пп. 5 ... отдельным подразделением фронтового санитарно-эпидемиологического отряда является психохирургическое отделение в составе руководителя (начальника психохирургического отделения), главного специалиста (...). ... Функции определены Распоряжением ГКО СССР №1002 от 21 августа 1942 г.

Отступление 136.

Реальная история.

[выдержка] Светлана Алилуева. Двадцать писем другу. — М, 1961.

«... Папа очень сильно переживал. Во всех неудачах начала войны он винил прежде всего себя и лишь потом других. Конечно он старался этого не показывать! Скрывал... Для всех, для своего близкого окружения, охраны, все эти страшные дни папа продолжал оставаться стальным человеком (СТАЛЬНЫМ!) с поистине нечеловеческой силой воли и всепроникающей ответственности. Но, когда он оставался наедине с нами, он совершенно менялся. В первые месяцы войны, когда нам (мне, Василию и Артему) удавалась его увидеть мы совершенно его не узнавали. Он не был хмурым, гневным... Нет! Он был страшно подавленным, словно его раздавила огромная ответственность за страну и весь советский народ...

… Тогда мне особенно запомнилось одно. Это была, кажется, середина лета 42-го года. Меня привезли на дачу и сказали, что отец скорее всего будет поздней ночью... Я сразу же пошла в папин кабинет, через который можно было попасть в небольшую застекленную комнатку, где было много разных растений. Не все это знают, но у папы была одна слабость. Как тогда говорили, он, выращивая некоторые экземпляры цветов и ягодных кустарников, «пытался переделать природу растений». Папа часто возился с ними: поливал, подрезал их, окучивал... Мне всегда нравилось находиться в этом закутке. Я представляла, что это мое сокровенное место, где я всегда могу остаться наедине с самой собой и никто меня не сможет найти.

Через кабинет я прошла туда и остолбенела! Там, где вот у же на протяжении нескольких десятков лет, стояло множество маленьких горшочков с разными экзотическими южными растениями и кучей листков с записями наблюдений, было совершенно пусто... Это была совершенно пустая комнатка, где остались лишь чисто выметенные подставки, полки и небольшой письменный стол. Потом дядя Слава (Вячеслав Иванович Никонов с 1937 г. осуществлял мою охрану) мне рассказал, что «товарищ Сталин приказал все растения в срочном порядке перенести в холл, гостиную и часть в его кабинет». А потом приехал отец... Это было поразительно! На какое-то время мне показалось, что я вернулась в свое детство. Он был весел, постоянно называл меня своей маленькой Хозяйкой и говорил, что как завидует мне, что не может также часто выбираться в лес. А потом он пошутил, что скоро засадит весь кремль цветами и деревьями, чтобы и у него тоже был свой маленький лес, в котором так хорошо и спокойно...».

Отступление 137.

Реальная история.

[выдержка] письмо И.В.Сталину от коллектива Московской ордена Ленина сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева. Газета «Известия» от 14 июля 1942 г.

«Дорогой Иосиф Виссарионович! Выражая безграничную любовь к славным защитникам социалистической Родины, коллектив Московской ордена Ленина сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева готов все сбережения, свои силы, а если потребуется, и жизнь отдать на великое дело разгрома ненавистных фашистских орд, посягнувших на самое дорогое в нашей жизни — на наше социалистическое Отечество.

Любовь к Родине, к её славным защитникам — могучая сила, которая объединяет стальным единством все народы нашей страны вокруг большевистской партии и великого вождя гениального полководца Красной Армии великого Сталина...».

[выдержка] Послание И.В.Сталина коллективу Московской ордена Ленина сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева. Газета «Известия» от 14 июля 1942 г.

«Прошу передать профессорам, преподавателям, студентам и служащим Московской ордена Ленина сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева, собравшим 100 000 рублей на строительство авиаэскадрильи «Москва», — мой братский привет и благодарность Красной Армии.

И. Сталин».

________________________________________________________

Невысокий, среднего роста человек в ладно подогнанной форме, мягко захлопнул дверь автомобиля и сразу же сел на переднее сидение. Едва он занял свое место, как небольшой кортеж тронулся.

Власик (Власик Николай Сидорович, 1896 г. рождения, с 1931 г. возглавил личную охрану В.И.Сталина) прекрасно понимал, что ехать в Тимирязьевскую академию для того чтобы лично передать благодарность сотрудниками учреждения за внесенные в фонд Победы средства, было совершенно необязательно. «Раньше Хозяин так не делал, — размышлял он, продолжая контролировать дорогу. — Несколько строчек в газете всегда хватало... А тут всех на уши на ночь глядя. »

— Коля, — вдруг раздался голос Сталина, в котором отчетливо прослеживались нотки веселья. — Чего нахмурился? Знаю, что не одобряешь поздние поездки. Но надо, Николай, надо. Да, сейчас и не сорок первый...

«Точно! — ойкнуло в груди Власика. — Не просто так едем». На мгновение он пожалел, что не привлек дополнительной охраны.

— Ничего, долго там не будем, а то меня Ситанка (прозвище, данное В.И.Сталиным своей дочери, Светлан) сегодня на даче ждать будет, — продолжил он. — Поблагодарим ученых, да посмотрим, что они нам покажут...

Последняя фразы прозвучала так двусмысленно и многообещающе, что начальник охраны вновь тяжело вздохнул, понимая, что предстоит бессонная ночь.

Автомобиль мягко затормозил перед громадой здания, очертания которого еле угадывались из-за маскирующих его конструкций.

— Все-таки неплохо у нас господа жили, — пробормотал Сталин, выходя из машины. — С размахом...

Мешковатая ткань и фальшивые конструкции не могли скрыть красоту монументально здания — бывший господский дом в стиле барокко Петровско-Разумовского имения, где в настоящее время размещалась сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева (одновременно являвшаяся вузом Норкомзема). Большие арочные окна смотрели на приехавших забитыми досками проемами, словно с трудом победивший в бою великан. На втором этаже угадывалась встроенная колоннада, придававшая зданию изящный, тянущийся в небо, вид.

— … Дорогие товарищи! — чуть позднее в большом зале академии собрался весь оставшийся коллектив — чуть более ста человек. — В эти тяжелые дни весь советский народ, начиная с колхозника-чабана в далеком узбекском селе и заканчивая заслуженным академиком в едином порыве выступили против захватчика. Каждый из вас своим трудом приближает этот радостный для всех нас день — день Победы, — десятки глаз не отрываясь смотрели на невысокого человека за трибуной, который в эти годы олицетворял для них сражающуюся страну. — … Выражаю коллективу академии высшего учебного заведения свою искреннюю благодарность не только за внесенные фонд Победы немалые средства, но и за самоотверженный труд и несгибаемую волю!

Едва он сделал небольшую паузу, как зал взорвался. Вставшие с мест люди аплодировали и этот звук, отражаясь от сводов зала, многократно умножался.

— Знаете, — неожиданно продолжил он, когда аплодисменты начали стихать. — Я уверен, что когда мы разобьем врага и уничтожим его логово, наша советская наука сумеет не только не только догнать, но и превзойти достижения капиталистической науки за пределами нашей страны. Пока у нас есть такие люди, — он открыто посмотрел в зал, — которые жертвуют последним ради общего блага, наша страна всегда будет идти вперед!

Аплодисменты вновь взорвали зал.

— А теперь, Василий Сергеевич, показывайте то, о чем вы так восторженно рассказывали, — едва собравшиеся разошлись Сталин обратился к директору академии. — Посмотрим, посмотрим, что такое нельзя было показать в Кремле...

— Сюда, товарищ Сталин, — полноватый, с чуть седеющими волосами профессор Немчинов по привычке хотел придержать гостя за локоть, но поймав взгляд Власика, мгновенно передумал. — Прошу в нашу лабораторию.

Довольно просторное полуподвальное помещение с небольшими окнами почти у самого потолка было жарко натоплено и ярко освещено. Едва внушительная делегация прошла внутрь, как директор сразу же плотно прикрыл обе двери.

— Вот, эта наша лаборатория, товарищ Сталин, — с гордостью Немчинов очертил рукой полукруг. — Здесь мы совместно со Всесоюзным селекционно-генетическим институтом (с 1936 г. его возглавлял Лысенко Т.Д.) выводим новые высокоурожайных сорта многих зерновых, ягодных и плодовых культур, а также адаптируем фруктовые культуры к климатическим и географически условиям регионов нашей страны.

Столы и длинные стеллажи были буквально заставлены специальными контейнерами с разного рода растениями, над многими из которых установлены мощные лампы, разнообразные приборы.

— И главное, товарищ Сталин, это те люди, благодаря которым у нас появились особо урожайные и морозоустойчимые сорта пшеницы и картофеля. Иван Исидорович Гунар, Леонид Викторович Панишкин и Татьяна Эриковна Цимбалист, — в самом центре буквально мраморными застыли три фигуры — худой и высокий как каланча грузин с выдающимся носом, миниатюрная девушка с большой копной волос и плотный паренек с веснушчатым лицом.

Сталин с любопытством посмотрел на троицу и пожал каждому из них руку.

— Товарищ Сталин, — первым из молодых ученых опомнился от ступора Гунар, тот самый грузин. — Это совершенно особый мир! — он быстро заговорил восторженным голосом — голосом, которым докладывают о выдающихся свершениях и великих победах. — Нам посчастливилось прикоснуться к новой, странице науки о растениях и даже может науке о человеке...Мы сейчас все покажем, — вдруг виновато произнес он, поймав брошенный на него укоризненный взгляд директора академии.

Сев на стоявшие рядом несколько стульев, Сталин переживал странное чувство, которое уже не первый раз посещало его. «Не от мира сего..., — трое молодых ученых монтировали на столе какую-то конструкцию. — Кажется так называли в семинарии таких людей. Это просто поразительно! Работая по двенадцать часов в сутки, не доедая, думать о новых открытиях... Железные люди! Хм, — он вдруг улыбнулся, вспомнив свою фамилию. — Настоящие люди!».

— Мне кажется... Мы думаем, — поправился Гунар, беря в руки какой-то горшок с растением. — что растение обладает зачатками сознания. Конечно же не в том виде, как высшие животные, но все же... Растения могут испытывать настоящие, подобно человеческим, эмоции — они сопереживают, испытывают страх, радость. Вот! Причиняя растению боль, мы фиксируем отчетливую его реакцию на данный раздражитель, — девушка подсоединила к одному из лепестков цветка несколько проводов, которые протянулись к массивному прибору, а потом стала водить зажженной зажигалкой возле стебля растения. — Прибор показывает, что растение испытывает определенную реакцию. К сожалению, насколько эта реакция близка к боли мы можем только догадываться.

Сталин чуть наклонился вперед, показывая свою заинтересованность увиденным. «Если они раскопали не только это, то у нас может появиться в разговоре с Лесом дополнительный козырь, — пронеслось у него в голове. — А козыри нам не помешают...».

— У нас зафиксированы десятки наблюдений за растениями, установленными в больницах, школах, заводских корпусах, — парень потянулся рукой за небольшой стопкой самых обычных тетрадок. — Выяснилось, что растения совершенно не выживают в палатах, где есть безнадежно больные или пациенты с тяжело переносимыми заболеваниям. В психиатрических отделениях рост растений приобретает совершенно странный, подчас неконтролируемый, характер..., — лицо у Власика в этот самый момент несмотря на всю его выдержку ясно выражало его оценку всего демонстрируемого и декларируемого — полное неверие и неприятие. — Более цветы быстро хирели, когда внезапно умирал человек, который за ними долгое время ухаживал. Вот... сейчас..., — он открыл одну из закладок в тетради. — Медсестра... Заикаина Вера Николаевна умерла, не приходя в сознание, после ранения грудной клетки осколков авибомбы. В ее комнате в течении нескольких дней засохли почти все растения, несмотря на то, что за ними ухаживали. Но удивительнее даже другое..., — третий ученый при этих словах вытащил из кармана перочинный ножик, отчего Власик резко дернулся к кобуре.

Глаза у Гунара расширились от неожиданности.

— Смотрите, смотрите, — зачастил он. — Как реагирует растение. Если причинить боль тому человеку, который за ним ухаживает. Давай, Леня! — третий из них медленно проводит лезвием ножа но тыльной стороне ладони, по которой сразу же протянулась кровавая дорожка и несколько капель упало на пол. — Вы видите, видите?! — торжествующе вскричал Гунар, указывая пальцем на небольшой экран прибора, где несколько раз сильно дернулась невесомая стрелка. — Нам еще непонятен сам механизм, но факт связи определенно установлен.

— Это интересно, — вдруг негромко произнес Сталин, вставая со стула. — Это действительно представляет научный интерес. А какая может быть польза от этих открытий на практике? — даже сейчас, когда Сталин знал многое такое, что этим самонадеянным молодым ученным даже и не снилось, он оставался прежде всего руководителем воюющего государства, для которого важность именно практическая ценность открытий и изобретений. — Вот сейчас? Что это может дать?

Странно, но этот заданный в лоб «неудобный вопрос» совершенно не обескуражил ученых. Позднее выяснилось, что именно этот критерий открытия — практическая полезность — они отрабатывали в первую очередь, пытаясь найти применения таких способностей растений.

— Товарищ Сталин сфера использования этого феномена огромна. Например, мы можем продемонстрировать, как использовать растения для разоблачения вражеских шпионов и диверсантов, — Сталин на мгновение замер; ему показалось, что он ослышался. — Благодаря тому, что наши приборы могут улавливать реакцию растений на эмоции человека, различать наиболее ярко выраженные из них, мы можем с довольно высокой степенью достоверностью говорить не только о настроении конкретного человека, но и о его намерениях..., — увидев, что интерес к его словам начала проявлять и охрана Сталина и другие его сопровождающие, парень сразу же оговорился. — Конечно, многое еще не до конца отработано и просчитано... Приборы не обладают достаточной чувствительностью, но … все это рабочие инструменты.

— Покажи, — от тщательно скрываемого волнения грузинский акцент Сталина проявился чуть сильнее чем обычно. — Как это работает.

— Нам … нужны три или лучше четыре добровольца, — неуверенно произнес Гунар, почему-то глядя не на Сталина, а на начальника его охраны. — Чтобы все это продемонстрировать.

После еле заметного кивка Сталина, Власик выбрал из сопровождающих четверых, а сам встал рядом с ними четвертым.

— Товарищи, нужно, чтобы там за дверью вы решили, кто из вас будет шпионом..., — голос Гунара дрогнул и зазвучал еще более нерешительно. — или диверсантом. Этот человек должен спрятать на себе какое-нибудь оружие и потом вместе со всеми зайти в лабораторию, — группа уже начала выходить, как ученый добавил. — Еще одно... Шпион, мне кажется, должен испытывать определенные эмоции, — он переводил глаза с одного охранника на другого. — Возможно даже сильные! Поэтому выбранный вами человек должен в помещении думать о чем-то плохом..., — в конце речи он чуть на шепот перешел, отмечая выражение лиц у охранников.

Сталин, наблюдая все эти приготовления, улыбался. Его определенно рассмешила двусмысленная ситуация, в которой оказались его собственные охранники. Действительно, охранники, долг которых защищать первое лицо государства, попали в ситуацию, где они должны выступать в совершенно противоположном качестве — в роли потенциальных убийц. Совершенно естественно, что это нервировало людей...

Сотрудники охраны, за исключением Власика, вытащили пистолеты и вышли из лаборатории.

— Ну, и задали вы задачку, — добродушно рассмеялся Сталин, с интересом разглядывая опутанное проводами растение. — Посмотрим, что же из этого выйдет.

Наконец, двери открылись и все четверо вошли внутрь. Кобура у Власика была открыта и оружия в ней не было, что сразу же было отмечено всеми.

— А теперь медленно пройдитесь возле цветка, — Гунар в очередной раз оглядел прибор и тянувшиеся к нему провода. — Не так быстро.

Бойцы начали осторожно подходить к столу. Бросаемые ими на цветок взгляды были отнюдь не дружескими, что сразу же отметил и прибор. Его стрелка совершала нервные и неглубокие броски, когда к цветку подходил очередной человек.

Третьим шел Власик, с волнением косившим глаза в сторону прибора. Стрелка вновь дернулась, но не сильно. Следом пошел последний — коренастый парень с чуть оттопыренными ушами. Едва последний приблизился к растению, как стрелка резко дернулась и задрыгала как сумасшедшая.

— Вот и поймали тебя, — с азартом произнес потиравший руки Сталин. — Раз и все!

Охранник при этих словах побледнел, словно он действительно был разоблаченный шпион.

— Это хорошо, товарищ Гунар! — довольно проговорил Сталин. — Это очень хорошее изобретение. И надо уже сейчас думать, как его использовать на фронте, — последнее он произнес уже даже не ученым, а своим сопровождающим. — А как вы считаете, товарищи, — тут он обратился к стоявшей у стола троице. — Может ли растение думать как человек и, а чем черт не шутит, разговаривать как человек?

Своим тоном он дал понять, что его вопрос можно рассматривать и как шутку. По крайней мере им так показалось. Однако, Гунар, как самый старший из троицы, решил ответить, максимально серьезно.

— В данный момент, товарищ Сталин, я могу лишь выдвигать предположения. Мои коллеги, я уверен, находятся в таком же положении. В тоже время, уже проведенные эксперименты, позволяют говорить о том, что растения — это сложный организм, который, что можно утверждать, способен общаться с себе подобными, в состоянии улавливать информацию из окружающего пространства. Мне думается, растение способно думать... Просто на данный момент мы в состоянии судить об этом лишь по косвенным признакам — возмущение электрического потенциала, изменение температуры и цвета и т. д. То это растение не способно говорить и думать, это человек не может понять его и говорить с ним!

— Однако..., — с некоторой долей восхищения пробормотал Сталин. — Молодцы.

У Гунара даже на какой-то момент промелькнула мысль, что высказанные им предположения, что там греха таить слишком смелые предположения, Сталина ничуть не поразили. Ученый не увидел в его лице даже намека на удивление или улыбку. Нет! Ему отчетливо показалось, что тот услышал что-то такое, что и так уже знал и без него, то есть что-то совершенно обыденное. К счастью для науки эта мысль исчезла без следа едва только были произнесены следующие слова Сталина.

— Знаете, Василий Сергеевич, вы можете гордиться, что в стенах вашего учреждения выросли такие ученые. Признаюсь, я поражен широтой взглядов и смелостью их фантазии. Это действительно наши советские ученые, которые по по большевистски смело отстаивают свои мысли. Разве там, на Западе, есть такие? — он с улыбкой оглядел всех троих, лица которых моментально стали алыми. — А?! — тут он вновь повернулся в сторону своей «свиты». — Представляется верным, если деятельность такого молодого, но правильно коллектива будет под нашим самым пристальным вниманием. Все наработки данной лаборатории необходимо незамедлительно готовить к внедрению в действующую армию. Владея такими возможностями советская контрразведка просто обязана будет избавить войска от диверсантов и предателей. Лаврентий Павлович, как вы считаете?— он многозначительно посмотрел на Берию.

Стоявший все это время молча, нарком государственной безопасности выдвинулся вперед.

— У меня также нет никаких сомнений, что работа ученых заслуживает высокой положительной оценки и с ее результатами необходимо в самом скорейшем времени познакомить ответственных сотрудников наркоматов и особых отделов фронтов и армий.

125

Отступление 137.

Реальная история.

Из письма Сталина Рузвельту от 27 августа 1942 г. "...Я понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате этих сепаратных переговоров в Берне или где-то в другом месте, поскольку англо-американские войска получают возможность продвигаться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников — русских?

И вот получается, что в данную минуту немцы на западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией — с союзницей Англии и США".

Из письма Рузвельта Сталину от 30 августа 1942 г. "... Ваши подозрения крайне уязвляют меня, как Президента союзного Вам государства... Я с крайним негодованием воспринимаю информирующих Вас лиц, кто бы они не были, в связи с гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчиненных...

В интересах наших совместных военных усилий против Германии, которые сейчас открывают блестящую перспективу быстрых успехов в деле распада германских войск, я должен по-прежнему предполагать, что Вы питаете столь же высокое доверие к моей честности и надёжности…"

Отступление 138.

Реальная история.

[выдержка] Приказ Главного командования люфтваффе от 26 августа 1942 г. подразделениям, задействованным в бомбардировках военных и жилых объектов Великобритании. "От рейхсмаршала Геринга всем частям 2, 3 и 5-го воздушных флотов. Операция "Затишье". Птички в гнезда".

Отступление 139.

Реальная история.

[выдержка] газета "Нью-Йорк геральд трюбон" от 3 сентября 1942 г.

"... Вдумайтесь только в эти цифры... Более 300 тыс. немецких солдат, виновных только в том, что просто выполнявших свой долг, погибли в течении нескольких недель в неимоверных мучениях. Отхаркивая кровь, раздирая ногтями свои лица, они взывали о милосердии. Почти 50 тысяч некомбатантов — медицинский персонал полевых госпиталей, гражданские служащие германских органов власти, обычные жители городов и сел — стали жертвой ужасного химического джина, которого выпустили русские...

Можем ли мы, христиане, живущие с именем Господа в сердце, оставаться безучастными? Разве Иисус Христос не призывал к милосердию и прощению? ...".

Отступление 140

Реальная история.

[выдержка] газета «Нью-Йорк трюбон» от 5 сентября 1942 г.

«... Самим Господом Богом Северо-Американские Соединенные штаты избраны для несения мира и порядка другим народам. Вспомним, сколько воин и несчастий за последнее столетие сотрясало Европу, сколько миллионов жизней было принесено в жертву алчности, гордости и неразумности! Разве не пришло время одуматься и пожать протянутую американским народом руку помощи? Разве не заслужили народы Европы долгожданного мира и спокойствия?...».

Отступление 141.

Реальная история.

[выдержка] Письмо Джона Маккормика Арчибальду Маккормику от 6 сентября 1942 г.

"Привет Арчи. Братишка, у меня потрясающая новость. Вчера мне позвонил дядя Хью. Ты помнишь его? В прошлом году он был у нас Дне благодарения. Оказалось, его фирме свалился гигантский заказ от дяди Сэма на пошив обмундирования для армии класса "А" (обмундирование, предназначенное для действий в зимнее время). Представляешь, он подрядился за сезон поставить почти 130 тысяч комплектов зимней формы! Ты только подумай, он скинул нам заказ на 10 тысяч долларов! Бросай все и мотай домой. Теперь нам точно не придется продавать ферму отца, чтобы раздобыть немного денег.

Дядя Хью намекнул, что скорее всего это не последний заказ, который он скинет нам. Скорее всего через пару месяцев он переведет нам еще несколько тысяч долларов...".

Отступление 142.

Реальная история.

[выдержка] радиоперехват

«Адмиралу Q. Господин P подтверждает свое согласие на морской круиз».

____________________________________________________________

Из дымки утреннего тумана, непроницаемым пологом накрывшим большую часть океана возле канадской границы, медленно появлялись корабли с опознавательными знаками военно-морского флота Северо-Американских Соединенных штатов. Первыми показались несколько минных тральщиков, с ярко зажженными прожекторами, нетерпеливо обшаривавшими окружающее пространство. Несколько позже белая пелена из своих объятий выпустила угловатый корпус эсминца типа «Флетчер», который сразу же занял самое дальнее место в защитном ордере. Следом за ним, вырывая из тумана беловатые клочья, появился флагман соединения. Двухсот семидесяти метровый монстр с водоизмещением почти в 60 тысяч тонн на фоне остальной корабельной мелочи выглядел по истине инородным телом. Длинный обтекаемый корпус линкора, похожий на гигантский гарпун, был загроможден многоуровневыми башнями артиллерийских систем с грозно выставленными в небо стволами орудий.

Соединение вышло в заданный квадрат. Корабельные двигатели, рыкнув в очередной раз, замолкли. На палубы опустилась тишина.

— Надеюсь, дорогой Уинстон, вы не считаете такое место для встречи исключительно моей блажью? — пожилой господин откинулся на спинку инвалидного кресла с застывшим на его лице извиняющем выражении. — Я, действительно, до безумия люблю океан..., — из кают компании открывался потрясающий вид на просыпающийся океан. — И, естественно, безопасность.

Его собеседник с тяжелой «бульдожьей» челюстью в ответ лишь добродушно рассмеялся. Он стряхнул пепел с громадной сигары и проговорил:

— Что вы, господин президент, это чудесное место!

Он удобно расположился на мягком кожаном кресле, высота сидения которого была чуть ниже чем у инвалидного кресла Рузвельта. По этой причине и без того не больно высокому Черчилю приходилось смотреть на собеседника снизу вверх.

— Я и сам не равнодушен к океану. Место жительства, знаете ли, располагает, — помигивая пошутил он. — Да и корабль просто великолепен! Только со стапелей. Кажется, в воздухе еще пахнет свежей краской.

Во время этого ничего не знающего разговора оба прекрасно понимали, что это всего лишь прелюдия к чему-то более серьезному и важному. Все же остальное — необычное место встречи, новейший американский линкор, невиданная секретность — это не более чем антураж, который лишь подчеркивал насколько тяжелыми будут поднимаемые на встрече вопросы.

— Вы ознакомились с материалами? — наконец, Черчиль решил сделать первый шаг. — Материалы достаточно красноречивы.

На небольшом журнальном столике, который стоял немного в стороне от собеседников, лежало несколько пухлых папок с документами. Ближайшая к президенту САСШ была открыта и несколько листов из нее было перевернуто.

— Вы правы, они более чем красноречивы, — был вынужден согласиться Рузвельт, немигающим взглядом застыв на бумагах. — В последнее время мы уже несколько раз все это обсуждали..., но, признаться, я в затруднении..., — он с некоторым трудом оторвал взгляд от бумаг и перевел его на собеседника. — Ведь принятое сегодня решение будет иметь далеко идущие последствия...

— Господин президент, — Черчиль решил немного ему помочь. — Не так давно я сказал, что для победы над Гитлером готов отправиться в ад и заключить союз даже с дьяволом, — Рузвельт понимающе кивнул головой. — Но Гитлера нет... , а значит и договор не действителен.

Рузвельт протянул руку к столу и взял один из документов. Казалось в его руках был не обыкновенный листок бумаги, который можно легко порвать, а что-то неимоверно опасное и страшное, способное причинить вред.

— Так все же, каково ваше решение? — нетерпеливость Черчиля была объяснима — он был маниакально последователен в ненависти к своим врагам. — Вы согласны?

Тот словно не слышал вопроса. Его рука продолжала осторожно сжимать документ, а взгляд бездумно застыл.

— Если ты хочешь знать мое мнение, Уинстон, — Черчиля насторожило столь необычное начало. — ...Меня пугает не это, — он с брезгливой миной на лице бросил документ к остальным. — Прекращение закупок нашей техники..., дефицитного металла, ... каучука и даже раций..., — он перевел взгляд на своего собеседника, который к своему ужасу прочитал в его глазах настоящий страх. — Нет! Совсем не это. Как раз здесь-то и все ясно, — однако судя по выражению лица, Черчиль так не думал. — Русские просто умеют хорошо держать удар, Уинстон! Понимаешь?! Теперь им просто не нужна наша помощь...

Черчиль с недоумением смотрел на президента САСШ. "Он что, не понимает? — читалось в его взгляде. — Ситуация начинает выходить из под нашего контроля. Если сейчас мы не вмешаемся, то вскоре о Европе можем вообще забыть!".

— ... Все это мишура, Уинстон, — вновь заговорил Рузвельт после недолгого молчания. — Они могут тысячами клепать свои танки, строить самолеты, лить миллионами тонн метал... Это не страшно. Мы всегда сможем сделать больше! Так или иначе под нашим контролем большая часть мира. В этом мы всегда будем на шаг впереди них... Я боюсь другого, друг мой, — он снова сделал небольшую паузу, откинувшись на спинку инвалидного кресла. — Если верить этому, — кивок в сторону документов. — То Советы сделали просто фантастический рывок вперед! За столь ничтожный срок... за год... да, за год с небольшим, они сильно изменились. Понимаешь, больше всего страшит не явное, а неизвестное.

Сигара в зубах британского премьера уже давно потухла.

— Еще несколько месяцев назад все было понятно. Тяжело, но совершенно понятно и предсказуемо, — Рузвельт тяжело вздохнул. — Да, Уинстон, даже выходки Гитлера можно было предсказать... Сейчас же я ни в чем не могу быть уверен, — в его голосе уже читалось совершенно искреннее недоумение. — Кто бы мог подумать еще совсем недавно, что немецкий колосс... эта перемалывающая всё и вся машина начнет рассыпаться словно изъеденный ржавчиной металл.

Он продолжил через несколько секунд.

— Именно эта неизвестность пугает меня. Откуда все это? Откуда это странное оружие, непонятные лекарства, и главное, ... технологии? — в его голосе звучало искреннее удивление. — Не могло же все это просто взять и свалиться с воздуха!

— … Есть свидетельства, — наконец, прервал этот монолог Черчиль. — Что дядюшка Джо приманивает к себе ученых, особенно бывших эмигрантов. Мой источник сообщает о сотнях человек, преимущественно из Испании, Греции, Португалии и даже САСШ. Это врачи, инженеры, квалифицированные рабочие.

Президент заинтересованно наклонил голову.

— Их содержат в особых специальных зонах, которые охраняются войсками НКВД, — информация, судя по задумчивому лицо президента, действительно, многое для него проясняла и вновь делала ситуацию более прогнозируемой. — Сообщают, что именно из этих зон идет очень много любопытной продукции. Очень любопытной..., — повторил премьер-министр.

Внимательно слушая все эти факты и домыслы, Рузвельт вновь выхватил из злополучной папки тот самый задерганный им документ. «Вот именно об этом я и говорю..., — размышлял он, одновременно концентрируясь на ключевых словах в рассказе собеседника. — Слишком много стало неизвестных факторов, которые могут в любой момент выстрелить. И случается это, как правило, в самый неподходящий для этого час... Видно, ждать все-таки больше нельзя».

— … Хорошо, — вдруг произнес Рузвельт, заставляя собеседника от неожиданности вздрогнуть. — Я полностью согласен с тобой, что мы должны действовать как можно скорее. Хотя меня гложет смутное подозрение, что уже может быть поздно..., — последнюю фразу он произнес почти полушепотом, хотя Черчиль все же услышал её.

Остро отточенным карандашом Рузвельт ткнул в карту, висевшую на специальной подставке рядом с ним. Кончик этой своеобразной указки оставил небольшую галочку возле одного из островов в Средиземноморье.

— Мы считаем, что высадка на Сицилию будет идеальным началом всей этой кампании... Не знаю сколько зайцев мы сможем убить этим ходом. Два, три или четыре, — он улыбнулся кажется в первый раз в течении этой непростой встречи. — Но определенно нам может представиться удачный момент, чтобы завалить разбушевавшегося медведя.

Черчиль тоже позволил себе улыбнуться, прекрасно представляя себе всю подоплеку идиомы.

— Верно, господин президент, — согласился он, мазнув взглядом по острову Сицилия и не произвольно прикидывая расстояние от него до Берлина. — С одной стороны, высаживаясь здесь, мы не только не даем дядюшки Джо повода нас в чем-то подозревать, но и даже наоборот, таким образом мы выглядим добросовестными партнерами. Это будет Второй фронт, господин президент, и только мы будем решать для кого он станет Вторым..., — здесь уже сам Черчиль стал инициатором улыбки. — С другой стороны, продвигаясь на север через эту часть Италии, мы сможем обеспечить себе контроль практически над всей Европой...

Он сделал паузу, которая стала естественным продолжением их нового и уже безмолвного диалога. Два собеседника молча разглядывали карту Европы, которой уже в самое ближайшее время вновь предстояло измениться. Казалось в тиши кают-компании легкий ветерок, который принес с собой ощутимый запах кислого сгоревшим порохом, тяжелый дух оружейной смазкой и где-то в далеко загрохотали звуки орудий и грозный рев танковых двигателей... На сотни километров они мысленно передвигали морские флоты, отдавали приказы воздушным армадам бомбардировщиков и истребителей, пускали в бой сотни тысяч солдат и офицеров. Они вершили Историю. Так происходило почти всегда. Всегда, но не в этот раз!

— … В целом, предложенный план представляется нам удачным, — прервал тишину Рузвельт, возвращаясь к обсуждению предстоявшей компании. — Уверен, что задействованные в начальном этапе операции силы — 8-ая британская армия и 5-ая армия САСШ обеспечат нам прочный плацдарм в Италии... А потом, мы можем начать постепенное продвижение на север и запад, чтобы естественным образом отрезать русских.

— Нам было обещано, что Италия падет как перезрелый плод. Кресло по первым маршалом Италии уже шатается и ему того и гляди дадут хорошие пинок под его жирный зад. Немецкие войска на полуострове останутся в казармах, а береговые укрепления будут молчать. Гесс сообщил, что там располагается почти трехсот тысячная группировка немецких войск, которые мы должны будем беречь, — Рузвельт вскинул на него удивленные глаза. — Ну ведь нам же нужно пушечное мясо... как можно больше пушечного мяса. Зачем тратить жизни бравых парней из Йоркшира или Айовы? Так ведь, господин президент? — судя по взгляду, который Черчиль бросил Рузвельта, он был более чем доволен собой.

— ... Уинстон, а вы уверены, что новое германское командование будет соблюдать условия договора? Не попадем ли мы в ловушку? Ведь, если Сталину уже известно о факте сепаратных переговоров и о достигнутых договоренностях, то против немцы могут очень хитро сыграть на этом..., — Рузвельт умело, как это удавалось только ему, вытащил наружу очень неприятный вопрос, который мог сделать очень зыбким положение союзников. — Вы уверены в них?

Его собеседник ответил не сразу. Сразу было видно, что все это беспокоило и его. Но к чести британского премьера-министра сомневался он не долго.

— Господин президент, им больше не на кого наедятся! — решительно произнес он. — После смерти Гитлера в Берлине больше не осталось бесноватых дураков. Они прекрасно понимают, что только мы остались их последней надеждой! А русские?... После того, что там творили немецкие войска, Сталин с ними говорить не будет, — доводы Черчиля, действительно, выглядели сверх убедительными. — А кроме того, господин президент, … дядюшка Джо ни кому не доверяет. Он настоящий параноик! Ведь именно благодаря ему русские проспали начало войны, — Черчиль широко улыбнулся, чувствуя, что стена сомнений президента САСШ дала не просто трещину, она рассыпалась в прах. — Вы понимаете меня, господин президент?

— Да, Уинстон, — Рузвельт вздохнул с облегчением, почувствовав, как подозрения, которые глодали его долгое время, исчезли. — Именно так... Ни чего личного, дядюшка Джо, ни чего личного. Это только бизнес, — произнес он шепотом.

126

Отступление 143.

Реальная история.

[выдержка] статья в газете «Советская Удмуртия» от 16 июля 1944 г.

«Взятие очередного трудового рубежа трудящиеся Удмуртской АССР приурочили к годовщине Победы на немецко-фашистскими захватчиками. После многолетних исследований и длительной селекционной работы научному коллективу … удалось вывести новый сорт картофеля, который благодаря невиданным ранее качествам — потрясающей продуктивности, высокой устойчивости к нехватке воды, быстрому формированию клубней — позволил в условиях Приволжья собирать по два урожая в год...».

Отступление 144.

Реальная история.

[выдержка] статья в газете «Правда» от 21 сентября 1944 г.

«... С большим энтузиазмом трудящиеся Белоруской АССР восприняли постановление Советского правительства о создании на территории республики Вяловского заповедника, охватившего более 50 тысяч гектар леса в Молоденченской и Барановической областях. Благодаря неповторимому местному рельефу, уникальному биологическому разнообразию новая заповедный объект не только займет достойное место в ряду советских заповедников, но и станет любимейшим местом отдыха для тысяч советских граждан...».

Отступление 145.

Реальная история.

[выдержка] Экологическое право. Учебник для вузов / под ред. проф., докт. юр. наук Е. В. Афанасьева. — М., 1993. — 281 с.

«Раздел 1. П.2 Правовое регулирование природоохранительной деятельности СССР после Великой Отечественной войны (1941 — 1943 гг.).

… После завершения Великой Отечественной войны перед Советским государством встало множество новых проблем, решение которых требовало концентрации значительных ресурсов (финансовых, материальных, интеллектуальных и т.д.) на множестве направлений. Это и восстановление народного хозяйства, которому в годы войны был нанесен серьезный ущерб; и нарастающая угроза новой войны, которая потребовала самого пристального внимания к укреплению обороноспособности войны; и намечающее отставание СССР по отдельным научным направлениям и т. д. Одной из таких важных проблем, к решению которой советское руководством обратилось буквально в первые послевоенные месяцы, явилась проблема экологии.

Решение экологических проблем потребовало внесения радикальных изменений в целый ряд основополагающих правовых документов, регулирующих развитием целых сфер. Наибольшим изменениям подверглись Гражданский кодекс, Кодекс об административных правонарушениях, Уголовный кодекс, Лесной кодекс и т.д.

… Особое значение имеют постановления Совета народных комиссаров СССР от 21 января 1944 г. № 641 «Об установлении особых охранных зон, в которых запрещена вырубка и подсочка леса, а также иная деятельность, ведущая к …, от 16 сентября 1944 г. «Об утверждении Особой комиссии лесного контроля», от 8 июля 1945 г. «О ликвидации ущерба, причиненного уничтожением или повреждением леса в результате поджога или небрежного обращения с огнем» и т.д.».

Отступление 146.

Возможное будущее.

Нью-Йорк. 1964 г. 26 июня. Раннее утро пятницы. Возле перекрестка двух самых оживленных улиц каждое утро стоял пожилой господин в клетчатом пиджаке и торговал газетами. На прилавке, который тщательно с присущей только старым людям педантичностью ставил в одно и тоже самое место, можно было найти практически все без исключения крупные американские газетные издания — начиная от более 40 ежедневных газеты и заканчивая монстрами печатной индустрии.

В этот день, 26 июня 1964 г., движение на перекрестке было практически полностью парализовано из-за сотен и сотен человек, которые пытались первыми протолкнуться к газетному прилавку, где в единственном на весь квартал месте продавалась газета «Нью-Йорк геральд трюбон». Весь этот дикий ажиотаж был вызван даже не смой газетой, а всего лишь его первой полосой, где гигантскими буквами — буквально дюймовыми — была написана Новость. Шевеля губами, люди ее шептали про себя; задыхаясь от восторга, громко читали вслух — «Ученые Советского Союза открыли лекарство от РАКА!».

_____________________________________________________________

15 сентября 1942 г. Москва. 10 ч. 36 минут.

По всему Садовому кольцу молча стояли тысячи людей. Где толпами по несколько сот человек, где группами по десять и двадцать, москвичи напряженно всматривались в темнеющие вдали фигурки. Они не разговаривали друг с другом, не переминались с ноги на ногу. Они просто стояли и ждали, когда мимо них пройдут те, кто так жаждал вступить ногой на каменную брусчатку древнего города.

— Через десять минут подойдет первая колонная товарищ Сталин, — негромко доложил высокий подполковник, чуть наклонившись к Верховному. — Вторая закончила формирование.

Не желавший афишировать своего присутствия, Сталин распорядился приготовить для небольшой группы людей несколько помещений в здании, из которого можно было бы беспрепятственно наблюдать за всей операцией.

— Сегодня исполнится мечта многих немецких солдат, — попыхивая трубкой, проговорил Верховный стоявшему рядом с ним наркому госбезопасности. — Они увидят Москву.

— Да, товарищ Сталин, — подтвердил Берия, отрываясь от открывавшегося со второго этажа вида многотысячной толпы людей. — Москву они запомнят на долго.

Люди на улицах в нетерпении зашевелились. С нарастающим шумом на улицу начали накатываться звуковые волны, образованные шаркающими звуками идущих в разнобой ног. Первая колонна, пятидесятысячной серой змеей, начала втягиваться между высокими зданиями. Впереди этой людской массы шагало почти 1300 пленных с офицерскими и генеральскими званиями, в том числе 19 генералов, шедших в форме с оставленными им орденами, и 6 полковников и подполковников. Бывшие командиры корпусов и дивизий шли с гордо поднятыми головами, сверкая тульями потускневших фуражек и стеклами сохраненных пенсне.

— Хорошо идут, — пробормотал Сталин, различая в толпе москвичей нескольких человек с кино и фотокамерами. — Думаю, Лаврентий, следующий парад должен состояться в Берлине. Возможно даже в следующем году. Как ты считаешь?

— У меня нет ни каких сомнений, что Красная Армия уже к концу этого года вышвырнет немецко-фашистское отребье с территории Советского Союза, — уверенно произнес тот. — И к началу 1943 г. мы должны забить фашистского зверя в его логове.

Люди напряженно всматривались в медленно проходящих офицеров противника. Женщины с притихшими малышами, высохшие старухи в ветхих черных платках, пожилые мужчины и подростки с горящими глазами следили за теми, кто принес многомиллионному народу страшные страдания, кто, возможно, убивал или издевался над их близкими, родными или друзьями. Они смотрели и не понимали, почему эти люди так поступили с ними? По улице шли точно же такие, как и они! У них также было две руки, две ноги, волосы на голове. Эти молодые и пожилые солдаты и офицеры также, как простые советские граждане, где-то там у себя дома, наверняка радовались яркому весеннему солнцу, которое особенно ярко начинало светить после долгой зимы. Они с такой же любовью шептали заветные слова своим любимым, с такой же нежностью прижимали к груди своих детей... Но, почему же? Почему же они так поступили?

Тут девушка, стоявшая почти у самого края оцепления, не выдержала. Из покрасневших глаз по бледно-серой щеке скатилась слезинка и она вскрикнула:

— Убийцы! Убийцы! Вы, слышите меня?! Убийцы!

С рыданием она навалилась на молодого солдатика из оцепления, который от неожиданности чуть не выронил винтовку с примкнутым штыком.

— Убийцы! — снова закричала она, пытаясь вырваться из рук схватившего ее сзади мужчины. — Убийцы! Вы, убийцы!

— Тихо, тихо, дочка, — шептал державший ее пожилой мужчина. — Не кричи. Не надо, — сквозь слезы шептал он, пытаясь удержать бьющуюся в истерике девушку. — Не надо, дочка. Терпи, терпи... Пусть больно! Пусть сердечко рвется на части..., а ты терпи, — девушка, глухо рыдая, еще пыталась вырываться, но чувствовалось, что это не более чем трепыхания смертельно раненного лебедя. — Терпи, моя хорошая! — горячо зашептал он, пытаясь сдержать собственный стон, рвущийся из его груди. — Нельзя нам, перед этим зверьем, слабость свою показывать. Понимаешь, нельзя! — девушка перестала трепыхаться и крепко его обняла. — Пусть они не видят наших слез!... Терпи, моя хорошая, терпи...

Ближний ряд гитлеровцев неуловимо дернулся, словно по ним прошлись чем-то острым. Небритые лица с грязными спадающими на глаза волосами испуганно повернулись в сторону девушки. Один из них с остатками майорского кителя, надетого вместе с грязными серыми кальсонами, подскользнулся и упал под ноги, шедшему за ним, солдату. Тот, смешно взмахнув руками, тоже навалился на него...

— Смерть! Смерть Гитлеру! — закричал уже кто-то с противоположной стороны улицы. — Смерть! — подхватил кто-то еще грозный крик. — Смерть Гитлеру!

Услышав знакомое слово, шедшие немцы ускорили шаг, стараясь пройти пугающее их место.

— … Лаврентий, кажется, начинается.., — Сталин наклонился к Берии, продолжая уже давно идущий тяжелый разговор. — Наши «друзья» зашевелились, — слово «друзья» он произнес таким тоном, что у собеседника не осталось никаких сомнений, о ком именно и что именно он хотел этим сказать. — Не верю я им! Понимаешь, Лаврентий, не верю... Чувствуют они что-то. Как звери чувствуют опасность от сильно хищника, — Сталин оторвался от окна и посмотрел наркому прямо в глаза. — А мы этот хищник, мы...

Последние несколько дней эта тема в тех или иных вариациях уже не один и не два раза звучала в разговорах с глазу на глаз между ними. Снова и снова встречаясь с Берий (единственным человеком, который кроме самого Сталина на тот момент обладал полной информацией о Лесе и странных «телодвижениях» союзников), повторно изучая разведданные, Верховный страшно боялся ошибиться... Он конечно понимал, что и Черчиль и Рузвельт решились начать свою игру, в которой противником скорее всего уже будет не фашистская Германия, а Советский Союз. Об этом говорило слишком многое, чтобы не принимать всерьез эту информацию в дальнейших вешнеполитических раскладах. Но Сталин прекрасно понимал и другое! Союз между САСШ, Великобританией и Германией был настолько скороспелым и вынужденным, что любой поспешный и неудачный шаг, от кого бы он не исходил, мог привести к совершенно неожиданного результату.

— Нам нельзя ошибиться, Лаврентий, — прошептал Сталин, невидящим взглядом смотря через окно. — Нужно еще немного выждать. Пусть высаживаются. Эти две армии только по названию армии. Необстрелянные, не обученные с минимум тяжелого вооружения, они нам не противники.

— Нужно, товарищ Сталин, идти вперед, — вдруг прервал, молчавший до этого Берия. — Нужно идти вперед. Только делать это надо быстрее. Сейчас все вплоть до Варшавы можно взять практически без боя. Похоже, на всей этой территории даже единого командования не осталось. Все эти сотни тысяч бродящих там немецких солдат и офицеров совершенно разрозненны и практически неуправляемы. Они массово бросают технику, оружие... Нужно нанести несколько молниеносных и концентрированных ударов по всему фронту и все там развалится как трухлявый пень.

Он на несколько секунд замолчал, словно вспоминал что-то важное, и сразу же продолжил.

— Разведка докладывает, что только в нескольких местах на этой территории сохранилось некое подобие единого командования. Этой настоящие крепости. В … и в … сконцентрировались наиболее боеспособные немецкие дивизии. Партизаны докладывают, что фашисты стягивают туда оставленную другими подразделениям технику — танки, артиллерию, горючее. Скорее всего речь идет о примерно стотысячных группировках в том и другом случаях. Ими установлен полный карантин...

— Да, да, ... это все и так ясно, — устало проговорил Сталин. — Нужно вырваться к Одеру, а там нанести удар в самый центр. Все это понятно! Но нам нужно время. Ты знаешь не хуже меня, что еще недавно Красная Армия вела ожесточенные бои. Нужно хотя бы несколько спокойных и полноценных недель для перегруппировки войск. Если мы прямо сейчас попытаемся ударить тем, что у нас есть...

Берия прекрасно понял недосказанное. Тяжелые оборонительные бои конца 41-го и ряд непродуманных наступательных операций начала 42-го практически полностью выбили наиболее подготовленные и опытные части. Были катастрофические потери в тяжелом вооружении. Не хватало средних и тяжелых танков. Еще несколько месяцев назад доходило до того, что Сталину лично приходилось распределять танки по армиям и дивизиям. И вот теперь они пожинали плоды этого страшного по своим последствиям периода. В их распоряжении не было значительных армейских соединений с тяжелым вооружением, не потрепанных предыдущими боями и способных в этот самый момент выступить в качестве того бронированного кулака, который вышвырнет остатки гитлеровских войск с территории Союза.

— Товарищ Сталин, но Лес же обещал..., — начал было говорить Берия. — Что готов перенести войну и дальше — за оке...

— Что Лес? — тот аж изменился в лице, что в последние дни случалось с ним всякий раз, когда заходил разговор о тайном союзнике. — Что Лес? Он что за нас будет воевать? Он за нас выиграет эту проклятую войну, которую мы чуть не просрали!? Да?! — последнюю пару вопросов Верховный практически выкрикнул, отчего в комнату неслышно заглянул обеспокоенный Власик и моментально испарился, увидев лицо своего хозяина. — Эту войну мы должны выиграть сами! Ты меня понял!

В этот самый момент перед его глазами стояли лицо среднего сына...

127

Отступление 147.

Реальная история.

[выдержка] информация к проекту Постановления СНК СССР от 12 марта 1944 г.

«... в связи с этим предлагается при Народном комиссариате внутренних дел СССР сформировать особую группу, в ведение которой определить разработку специальных лекарственных препаратов военного назначения...

… дать наименование «Особая группа НКВД по разработке средств медикаментозного развития функциональных возможностей военнослужащих Красной Армии...».

На полях документа синим карандашом написана резолюция — «Назвать просто. Особая комиссия НКВД по развитию медицины».

Отступление 148.

Реальная история.

Татарская АССР. 27 июня 1945 г. Исправительно-трудовой лагерь при Главном управлении лагерей по строительству нефтеперерабатывающих заводов и предприятий искусственного жидкого топлива НКВД.

— Михаил Александрович, — начальник лагеря негромко позвал полного мужчину средних лет, увлеченно рассматривавшего строй зэков. — Профессор Юрьин, — он чуть повысил голос, видя, что ученый никак на него не реагирует.

Тот вдруг встрепенулся и замотал головой по сторонам, пока до него дошло от кого исходил окрик.

— Извините, товарищ полковник, задумался, — виновато прищурился профессор. — Так, что вы хотели узнать?

— Михаил Александрович, — полковник в нетерпении сжал кожаную папку с фамилиями осужденных. — Мне нужно знать, какое количество осужденных вам нужно.

— На данном этапе..., — на несколько секунд тот примолк, беззвучно шевеля губами. — Мне потребуется не более десяти человек.

Начальник лагеря кивнул и сделал короткий шаг вперед. Строй неуловимо дрогнул. Сотни взглядов скрестились на начальстве. Среди них были и подобострастные, словно ждущие малейшего кивка; и показательно равнодушные, которых казалось совершенно ни чего не интересовало; и откровенно агрессивные, с вызовом смотревшие на администрацию...

— Граждане осужденные, слушайте меня внимательно, — громким голосом начал он. — Два раза повторять не буду. Вот здесь, в этой самой папке, — он высоко над головой поднял кожаную папку. — для некоторых из вас приготовлена свобода.

Строй вновь ощутимо качнуло, от чего охрана чуть приподняла стволы автоматов вверх.

— Этим человек может стать любой, независимо от того, за что он был осужден — за шпионаж, диверсию или за иные преступления, — над строем зэков, большая часть которых, как раз и состояла из предателей, полицаев всех мастей, а также троцкистов, анархистов, националистов, белоэмигрантов, поплыл гул. — Сейчас перед вами выступят и все объяснят. Всем ясно? И чтобы никаких …? — с угрозой он вытянул вперед кулак и потряс им.

— Здравствуйте, това... э-э-э граждане осужденные, — нерешительно начал говорить Юрьин, также сделавший шаг вперед к строю. — Меня зовут Юрьин Михаил Александрович, я занимаюсь научными исследованиям в области медицины, — на секунду он остановился, видя гул со стороны зэков становиться все громче. — Э-э-э... Мы проводим исследования и … нам нужны добровольцы...

Строй сразу же после этих слов словно синхронно выдохнул.

— Гляди-ка, завернул фраерок..., — понеслись шепотки вдоль стоявших зэеков. — Резать значит по живому будет, а мы вот вам, здравствуйте, сами придем...

— Лажа все это голимая, братва, — шло с другого конца строя. — Опять поди кого-то ищут.

— … Возможно, лекарства новые испытывают..., — делился предположением кто-то из середины строя. — Было раз такое...

— А мне пох на это гонево, — кто-то рядом приблатненно растягивал слова. — Здесь и так жить можа, а там кто его знает.

— … А я пойду, — донесся горячий шепот из задних рядов. — Ну, не могу я здесь больше. Лучше там сдохнуть, чем здесь гнить!

— Правильно, Виктор, — одобрительно припечатал глухой бас. — Попробуй, а вдруг вывезет куда надо кривая судьбы...

Обмен мнениями еще больше подстегнул шатания в строю. Задние ряду сместились к передним. Чуть просела середина, словно зэки накапливались, чтобы броситься на охрану.

— Молчать! — вдруг заревел начальник лагеря. — Тихо! Всем тихо! Викентьев, а ну предупредительный! — сразу же оглушительно затрещала автоматная очередь. — Тихо! Следующая по цели! Все ясно?! — с кучковавшаяся толпа начала вновь формировать строй. — Профессор, продолжайте!

Тот запинаясь начал зачитывать какой-то документ.

— … В соответствие с директивой НКВД СССР от 11 августа 1944 г. предписывается «освободить и направить к месту жительства с соблюдением режимных ограничений тех лиц из спецконитгента, которые приняли добровольное участие в медицинских исследованиях Особой комиссии НКВД по развитию медицины»... Указанные граждане получат удостоверения для обмена по месту жительства на паспорта.

Отступление 149.

Реальная история.

Мордовская АССР. Торбеевский район, с. Большая Ивановка. 25 января 1950 г.

На село опустилась темнота. Огромные сугробы закрыли пушистыми шапками дома на всех шести улицах. Поднявшаяся метель уже начала заметать многочисленные тропинки, которые извиваясь тянулись от избы к избу.

Стоявшее в самом центре села просторное здание клуба было ярко освещено. К его дверям шли редкие запоздавшие гости, которые прежде чем перейти через порог долго разглядывали большую афишу на стене. На листе ватмана было черной тушью написано, что ровно в двадцать часов в клубе состоится вечер памяти земляков, погибших в период Великой Отечественной войне, и показ документальной кинохроники.

Внутри помещения, в довольно большом зале, было довольно прохладно. Две голанки, ярко пышущие теплом по углам помещения, не могли не могли ни чего поделать с хорошим январским морозом. Люди сидели в верхней одежде и время от времени потирали озябшие руки. Однако, в эти минуты никто из них даже и не думал о холоде. Глаза жителей были прикованы к экрану. На белой простыне на мгновения оживала Война!

— … Это столица Белорусской СССР город Минск после очередного налета фашистских бомбардировщиков, — из-за спины зрителей доносился гулкий комментарий оператора киноустановки. — Сейчас вы видите школу, разрушенную прямым попаданием авиационной бомбы, — на экране плыли развалины длинного двухэтажного здания, из окон которого выглядывали выбитые рамы. — Это здание драматического театра. Во время бомбежки часть актеров пыталась спасти ценные реквизиты, — высокая обгорелая колоннада вытянулась обрубленными башнями вдоль дороги.

Люди не шептались, не переговаривались. Они просто молча смотрела на то, что не так давно составляло их жизнь, что заставляло затемно вставать, что не давало спокойно спасть...

— Сейчас будет показана атака советских танкистов, — очередные кадры сменили вид разрушенного театра. — Вот танкисты на марше, — грозные машины, казавшиеся с экрана юркими и неказистыми, пылили по грунтовке. Камера беспристрастно фиксировала навьюченные на броню танков бревна и запасные траки, суровые лица сидящих пехотинцев …

Стоявшие возле одной из стен мальцы буквально пожирали восторженными глазами картины танкового боя. Они следили за то за рвущими вперед машинами, то за вздымающими землю взрывами.

— Сейчас вы увидите сюжет кадры, снятые в расположении 316 стрелковой дивизии генерал-майора Панфилова, — казалось, даже стрекотание киноустановки стало еле слышимым едва прозвучало это имя. — Вот сам генерал-майор Иван Иванович Панфилов в окружении московских корреспондентов за день до его гибели, — на экране одетый в белый полушубок невысокий человек с характерными усами показывал рукой куда-то в сторону ближайшего леса. — Московскими корреспондентами запечатлена атака...

Камера выхватила несколько бойцов, которые выставив вперед винтовки с примкнутыми штыками, бежали за командиром. Еще один боец перекинул свое тело через бруствер окопа и, резко вскочив, побежал за остальными. Его скуластое лицо с задорным чубом на макушке на несколько мгновений встало практически во весь экран.

— Ах! — из дальней части помещения раздался тихий вскрик и сразу же прогремел хриплый бас. — Вот черт!

— Верка сомлела! — сразу же раздался женский голос. — Сюды ее клади.

— Ворот расстегни, — зашумел на разные голоса народ. — Воды кто-нибудь дайте! Воды!

В помещении сразу же включился свет и киноустановка остановилась.

— Ну вот, — довольно проговорила пожилая бабулька, хлопавшая по щекам упавшую в обморок женщину. — Куда сразу падать? Вот бедовая-то...

Женщину, придерживая за руки, посадили на стул. Она дышала мелко-мелко, открывая рот.

— Включите, — вдруг еле слышно прошептала она, повернув бледное лицо в сторону киномеханника. — Включите еще раз... Пожалуйста, — киномеханник, встретившись с умоляющим глазами, тяжело сглотнул пересохшим горлом. — Пожалуйста!

Через несколько секунд свет снова погас, а на белой простыне побежали мотавшиеся кадры. Женщина приподнялась со стула, жадно ища что-то. Вот отмотанная лента встала на место и...

— Алексей! Алешенька! — дико с надрывом, закричала женщина, заламывая руки, едва на экрае мелькнула лицо чубатого паренька из панфиловской дивизии. — Сынок! — кричала она, пытаясь сделать шаг ватными ногами. — Сыночек! Алешенька! — с экрана летела задорная улыбка молодого парня, который так хотел и так любил жизнь. — Сыночек! Сыночек! Беги!

Блестящий штык винтовки, подрагивая в руках, смотрел прямо вперед — туда, где мелькали темные фигурки вражеских солдат. Он бежал сквозь взрывы снарядов, выбивавших из мерзлой земли каменный крошки, сквозь темную гарь сгоревшего пороха и динамита...

— Алешнька! Сыночек! — продолжала кричать мать, подбежав почти к самому экрану. — Алешенька! — тонкие пальцы рано постаревшей от горя женщины нежно гладили простынь, на которой на несколько секунд ожил ее сын. — Алешенька...

— Беги, Лексей! — кричал что было силы, стоявший рядом с ней паренек. — Беги, сынок! — шептал сквозь слезы седой как лунь старик, держась рукой за стенку. — Беги, Алешенька! — шевелились губы высокой статной девушки

Отступление 150.

Реальная история.

[выдержка] Сообщение Совинформбюро

«... 21 января 1943 г. передовые части 1-го Белорусского фронта, преодолевая ожесточение противника, закончил ликвидацию Беловского котла и вышли к рубежам границы Союза Советских Социалистических республик».

Отступление 151.

Возможное будущее.

Планета Солнечная. 16,8 световых года от Солнечной системы. Поселок «Михайлов». 216 человек жителей.

… Миловидная молодая женщина, присев на корточках, ковырялась в распределительном щитке автоматической поливальной системы. Последние несколько дней он давал регулярные сбои, из-за чего к поливке растений в теплицах приходилось привлекать почти четверть населения.

— Ну-ка, ну-ка... что у нас тут, — Светлана — один из операторов системы полива в поселке и одновременно человек, прекрасно ладившей с техникой, медленно водила лучом фонарика по внутренностям щитка. — А! — обрадованно пробормотала она. — Вот оказывается в чем дело! — тоненьким манипулятором в раздвоением на конце на подобие вилки она подцепила черную тушку довольно взрослого керна — местной разновидности летающего насекомого, которого попал между контактами в автоматическом реле. — Что, негодник, поджарило тебя?!

Зачистив контакты она восстановила подача электричества и осторожно нажала на крышку щитка. Последняя с мягким щелчком встала на место. Женщина, улыбнувшись, включила коммуникатор на руке.

— Разобралась? — из светло-голубой сферы, возникшей вокруг коммуникатора, на нее смотрело лицо пожилого мужчины — главного координатора поселения. — Да? Ну, Светочка, ты молодец! — судя по его голосу, с его плеч как минимум свалилось несколько тонн груза ответственности.

— А то! — задорно рассмеялась Светлана. — Мы все могем — и суп сварить, и реле исправить.

Вдруг, воздух прорезал трубный рев. Потом еще один раз.

— Кажется, это восточные ворота, — лицо координатора скривилось, словно он надкусил фуко (местный горький плод). — Что-то фллуты слишком часто стали подходить к поселку. Уже третий раз за неделю... Свет, ты бы зашла домой на всякий случай. Иди, иди, дочку твою все равно никто из школы не выпустит! Давай, нечего на улице торчать...

Молча выключив коммуникатор, женщина быстро собрала инструменты и пошла в сторону своего домика — небольшого одноэтажного котеджа с коктеливой красной черепичной крышей. Уже стоя на пороге, он вдруг бросила суму с инструментами внутрь а сама бросилась бежать в сторону школы.

— Только бы успеть, только бы успеть, — бормотала про себя она. — Только бы успеть!

Ее сердце сжималось от страшного предчувствия.

— Доченька моя, доченька ..., — в такт словам отдавались хлопки ударов ее обуви. — Доченька, дочурка, — до школы осталось совсем немного — несколько сот метров. — Дочурка моя ненаглядная....

Словно ветер она пронеслась через школьный двор, который выходил к наглухо закрытой противометеоритными щитами школе.

— А-а! — вдруг где-то совсем близко закричал ребенок. — А-а!

Её словно в сердце кольнуло. Тело самом бросилось в сторону живой изгороди, из-за которой не прекращались детские крики.

— А-а-а-а! — неслось оттуда. — А-а-а!

Тело молодой женщины с хрустом проломило живую стену из сплетенных между собой гибких веток и оказалось на той стороне.

— Доченька..., — тихо прошептала она, застыв перед огромным хищным зверем.

Длинное гибкое тело с лоснящейся кожей лежало почти у ее ног. Его передние лапы еще продолжали когтями вспарывать землю, длинный хвост нервно метался, а массивная морда, обращенная в сторону школы, вновь и вновь издавала угрожающее хрипение. Не нужно было быть специалистом, чтобы понять — Флуут подыхал...

— … Мама, мама, он как выскочит, — запричитало маленькое золотоволосой создание, с силой врезавшись ей в колени. — А я... Я побежала, побежала, побежала, побежала и, вдруг, увидела его! — она на секунду оторвалась от маминых ног и заговорщически подмигнула кому-то в сторону высоченнного дуба.

… Через несколько секунд с поверхности планеты в пространство ушел коротковолновый импульс, который почти сразу же через систему нескольких ретрансляторов попал в V отдел компании Биотек, занимающейся производством и продажей квазиразумных биотехнологических охранных систем «Охранитель», «Страж», «Монолит» и т.д.

_____________________________________________________________

Огромный лесной массив северо-восточнее поселка Барановичи. Территория Белорусской АССР. 20 ноября 1942 г.

В одной из землянок, вырытых в русле давно высохшего лесного ручья, разговаривало четверо. Все были жителями нескольких окрестных сел, вынужденные уйти под защиту леса с началом немецкой оккупации.

— Поговорить треба, — начал один из них едва все вошедшие сели за дощатый стол. — Слышал я от бойца одного, что Советы возвращаются. Немцам дали хорошо под зад, — сидевшие рядом с ним мужики довольно улыбнулись. — Говорят, теперь все как раньше будет. Слышал об этом, Мирон? — все повернули головы в сторону седого как лунь старика, пользовавшегося непререкаемый авторитетом у большей части жителей лесного лагеря. — Обчество хочет знать, что делать будем?

Слухи о скором приходе Красной Армии и возвращении старых порядков гуляли по лагерю уже не первый день. Выцарапанные у партизан крохи информации о наступлении советских войск с каждой новой передачей обрастали все новыми и новыми подробностями. Вскоре почти каждый житель лесного лагеря, от сопливого пацана до убеленного сединами старца, был убежден, что всех, кто оставался в оккупации, и у кого нет специального документа о сотрудничестве с партизанами, ждет если не сибирский лагерь, то ущемление в правах точно. Зная весь этот разгул слухов и их полную несостоятельность, дед выждал несколько секунд.

— Что кум поджилки трясутся? — посмеиваясь спросил он у задавшего вопрос. — Эх вы... Вона какие вымахали орясины, сединой уж покрылись, а ума-то ни на грош не прибавилось! — с укоризненной проговорил, он обведя глазам всех троих.

— А что? — крупный мужик в потертой косоворотке смял в руках кепку. — Гутарят же, что идут красные... С руки им врать-то?! Чай мы не цаца какая, чтобы нам врать-то... Командир ихний руками аж махал. Мол колхозы по новой станут. Теперича вообще всё собирать будут — и поросей, коз и курей. Как жить то будет, Мирон? — он насупил брови, всем видом показывая, что уж он-то добровольно отдавать своих кур точно не собирается.

— Сколько раз тебе, дубина ты стоеросовая, говорить, что не надо всех брехунов слухать! — дед не на шутку взъярился, сбрасывая с себя весь степенный вид. — И людям скажи, что нечего болтать что нипопадя! Эх! Раньше, чай тоже гутарили, что в колхозы всё будут забирать! И что! Кто твоих курей заберет, Кондрат?! — казалось еще чуть-чуть и старик, привстав, стукнет по лбу своему собеседнику. — Помнишь, как брехали, что в колхозе все будет общее — и буренки, и лошади и... женки? Мол, всех баб в селе соберут в клубе и станут они общими. Тоже языком махали! Все вместе на полу спать будем, одним одеялом укрываться будем из одной миски хлебать будем...

С каждым новым словом Кодратий опускал голову все ниже и ниже, словно хотел спрятаться под крепкой столешницей, а его соседи, по-видимому, думавшие до этого точно также, скромно кряхтели в длинные бороды.

— А людям вот что передай-те, — успокоившись через несколько минут, проговорил он. — Говорил я с Отцом, — Кондратий моментально вскинул голову, да остальные двое оживились. — Все он знает. Отец сказал, что детей своих в обиду не даст. Оборонит от любой напасти, спасет от любого лихоимства... Ясно?

Те с довольным видом закивали головами.

— И еще, панове, — по старинке, на польский манер, обратился к ним Мирон. — Отец сказал, что мы можем в свои села и не возвращаться. Говорит здесь селитесь, места много, а дальше и луга заливные... Много здесь земли нетронутой.

— А власть как же? Кто же нам даст жить по старине? — быстро, словно боясь что его заткнут, спросил сосед Кондратия, полненький мужичок с довольно длинной и аккуратно расчесанной бородой. — Раньше вона, чуть что, сразу тебе в лоб «кулак», «мироед», а потом все до нитки заберут... Совсем голыми по миру пустят! — однако, судя по ухоженному виду, добротной одежде, ниток у мужика после любой напасти оставалось более чем достаточно, чтобы сшить себе не самую бедную верхнюю одежду. — Дадут ли нам самим жить?

Дед в ответ усмехнулся и вытащив из кармана пиджака деревянную статуэтку, демонстративно положил ее на стол. Глаза собравшихся на несколько секунд скрестились на ней.

— Видели, по лагерю один летун шатается? — с хитрым прищуром спросил дед, теребя фигурку. — С партизанами недавно прибрёл к нам...

— Видели, видели, — в разнобой ответили те.

— И что? — вновь подал голос Кондратий. — Много их теперь здесь шатается. Все ходят и ходят, как будто бы вынюхивают что-то... А этого видел я. Да, недавно совсем... Паренек как паренек. Нормальный, вроде. Вон куревом у него вчера разжился. Бери, говорит, дядя, все. У меня, мол еще есть, — он положил на стол почти полную пачку папирос «Герцеговина Флор». — Нормальный...

Старик с кряхтением засмеялся.

— Знаете, кто этот летун? — Мирон сделав крошечную паузу, продолжил. — Это подполковник авиации Василий … Иосифович, — на лице у Кондратия мелькнула понимание того, кто ему отдал свои папиросы. — Сталин! — теперь же у остальных двоих округлились глаза. — Это сын товарища Сталина. Старший вона на войне с немаками сгинул, а второго он к нам прислал. Поняли?!

Бывшие колхозники-крестьяне были мягко говоря ошарашены. Для них и раньше, до войны, любой начальник выше их должности председателя казался очень важным человеком, а уж какой городской партийный деятель — вообще воспринимался в качестве небожителя.

— Как так сын товарища Сталина? — тихо прошептал Кондратий, пытаясь незаметно отодвинуть пачку папирос от себя. — Он же в Москве?! — он с таким ужасом смотрел на эту пачку, что это было заметно и остальным.

— А ты что думал, здесь тебе в бирюльки играют? — дед явно наслаждался испуганным видом одного и растерянностью других. — Теперь сын товарища Сталина будет с нами. Отец так сказал.

Старик знал об этой истории гораздо больше остальных, но даже он не был в курсе всего, что происходило в этот момент недалеко от них. Личное соглашение между Сталиным и Лесом, залог соблюдения которого и явился сын Вождя, подробно обговаривало очень многие вопросы, которые в силу своей исключительной секретности нигде не фигурировали на бумаге.

В это время в рамках заключенных договоренностей на юго-восточной оконечности лесного массива с парашютами выбросилось несколько полков бойцов НКВД, полностью экипированных в предоставленные Лесом обмундирование и амуницию. Встречавшие их партизаны из бригады Кольцова, которым было приказано поступить в распоряжение командира десантников, в первые секунды контакта чуть не открыли огонь на поражение. Падавшие с неба мешковатые фигурки буквально на глазах превращались в нечто совершенно чуждое глазу, отчего указательный палец у хозяев так и просился нажать на курок. Лишь благодаря выдержке десантников и счастливому стечению обстоятельств обе стороны не перестреляли друг друга.

Именно этим подразделениям предстояло взять данный район под плотную охрану, выстроив несколько колец защиты по периметру территории.

— Добрый вечер, товарищ майор..., — козырнул Козлов, едва закончилась взаимная мерка заготовленными мандатами. — Не хорошо получилось. Мои чуть стрелять не начали, — не смог не сказать он по поводу ощетинившихся оружием партизан, по инерции продолжавших держать под прицелов командира десантников и пару сопровождающих его бойцов.

— Нормально, Василий Иванович, или лучше комбриг? — с улыбкой, намекающей на легендарного комбрига, а позднее и комдива-тезку, сказал Судоплатов. — Бойцы твои хорошо среагировали. Правильно! А то летит не знамо кто и что тут прикажешь сделать? Одни вон могут в носу ковыряться, а другие, вишь, за оружие схватились, — он кивнул на опускавших стволы автоматов и винтовок партизан.

Козлов тоже в ответ улыбнулся. Что еще на это скажешь? Что именно с ними прошел с боями всю Украину?! Или что у каждого из них на счету не по одному десятку, а то и сотне лично убитых гитлеровцев? Вот и оставалось ему добродушно улыбаться...

Хотя когда Василий Иванович хотел повернуться к своим, то от увиденного … волосы его непроизвольно зашевелились под фуражкой. Вокруг них, стоявших почти в самом центре крупной поляны, начала шевелиться земля. Невысокая, по щиколотку трава, заходила ходуном. Из под нее полетели вверх комья земли, дождем осыпавших бойцов. Козлову стало дурно, словно от морской качки.

— Черт! — заорал от испуга кто-то из его окружения, при виде вылезшей темноты прямо из под его ног. — Засада!

— Справа! — крикнул второй, поднимая ствол пулемета. — Справа обходят!

Поляна, еще секунду не знавшая солдатского сапога, превратилось в рваное месиво, на котором стояли расплывающиеся в глазах фигуры людей. В заходящем солнце их очертания казались размытыми, не четкими...

— Отставить! Я сказал — отставить! — неожиданно властным и хорошо поставленным голосом приказал Судопатов, котоому тоже не мало досталось от летевшей с неба земли. — Что за цирк?! Что за самодеятельность? — стряхнув с фуражки землю, он грозно спросил у снимающих маскировочные костюмы десантников. — Лейтенант Вереяев, опять твои шуточки?! — сразу же он выделил довольно молодого лейтенант, который стоял в первых рядах среди десантников и еле уловимо улыбался. — Не наигрался еще? Я если бы стрелять начали?

Тяжело дыша, Козлов только сейчас понял, что ни ему ни его бойцам, которые пару секунд назад так грозно держали гостей под прицелом, ничего тогда не светило. Оказалось, это не они держали их на мушке, а наоборот, их держали под полным контролем и могли в любой момент уложить в землю.

— Нет, товарищ майор! Не начали бы! Они бы даже пикнуть не успели, — молодцевато ответил он и Козлов с ним мысленно полностью согласился. — В таком костюме нас не обнаружишь... Вот если только наступишь.

Судоплатов на такое только поморщился, словно от зубной боли.

— Хватит... Собирай всех, сейчас выдвигаемся, — недовольно проговорил он. — Ты, Василий Иванович, не обижайся, — попросил он у немолодого комбрига, заметив что-то у того в глазах. — Молодой еще, кровь играет. Не со зла он, — он протянул Козлову руку и дождавшись ответа, крепко пожал ее.

— Молодой..., — негромко произнес партизан, неуловимо поеживаясь от недавно пережитого неприятного чувства. — Что это на нем такое? — спросил он и сразу пожалел о своей не сдержанности.

Десантники со снятыми с головы капюшонами все равно производили странное впечатление. Если бы в тот момент Козлова или его бойцов из окружения спросили, что же они почувствовали при первом взгляде, то с высокой вероятностью их ответ бы был — чужеродность.

— Маскхалат «Лещий», — скупо ответил Судоплатов. — Только-только поступил в войска.

Козлов машинально кивнул. Естественно он уже встречался с маскхалатом, да и в его бригаде разведка частенько использовала разные самоделки подобного рода — раскроенную в качестве накидок зелено-черную ткань с прикрепленными пучками мочала. «Да, какие это к черту маскхалаты! — выругался он про себя. — Куски тряпок и старой тряпки! А вот это...». Десантники, проходившие мимо них, пропадали из виду едва отходя на несколько метров. Конечно, быстро наступающая ночь также нем мало этому способствовала, но в том то и дело, что всего лишь способствовала. В такой темноте и человекообразность вообще пропадала.

— Командир, командир, — Козлов дернулся в сторону, его кто-то шепотом позвал. — Это я, командир, — справа от него из темноты появился командир его разведвзвода. — Я тут пошептался с одним, пока вы с майором разговаривали..., — Судоплатов в этот момент, судя по доносившемуся до них рассерженному голосу, кого-то распекал. — Он говорил, что костюмы эти живые, — Василий Иванович не удивился не потому, что догадывался, а потому что на этой проклятой войне просто перестал удивляться. — Мол кормить их надо... Я ему в табло хотел за такие байки выдать, да показал он …, — Козлов все же заинтересованно склонил голову.

— … ать! Почему не проследили?! — время от времени до ни доносились особо эмоциональные высказывания майора. — … олжны на себе таскать и пылинки с ни сдувать, как со своих родных ...онял? — чувствовалось десантники что-то или кого-то потеряли. — Искать! Веряев, твою...! Полчаса тебе! Искать!

Через пару секунд, тяжело вздохнув, он появился из темноты и встал рядом с партизанами.

— Вот бараны! — чуть не прорычал он. — ЧП у нас, Василий Иванович. Двоих потеряли при высадке. Парашюты раскрылись, а куда вынесло не понятно... Сеанс связи скоро, — он ослабил ворот гимнастерки по маскхалатом. — Черт, что докладывать...

— Кого потеряли? Радистов? — спросил Козлов.

— Если бы, — проговорил майор, вытирая пот со лба. — Если бы радистов... Пассажиров потеряли, — комбриг также почувствовал, как струйка пота, неприятно холодя, пробежала между лопаток. — голову за них оторвут...

128

Отступление 152

Реальная история

[выдержка] газета «Фёлькишер Бео́бахтер» (Народный обозреватель) от 25 января 1943 г.

«Нация в опасности! Варвары снова, как сотни лет назад рвутся в Европу! Большевистские орды кровожадных фанатиков схватили за горло поднимающегося с колен ария, чтобы уничтожить его великое наследие, чтобы искоренить всякую память о великой цивилизации!

… будет стоять несокрушимая стена, о которую враг сломает свои клыки и где его хребет будет перебит сапогом немецкого гренадера! Восточный вал раскинулся тысячами и тысячами многокилометровых железобетонных дотов и дзотов, из которых в любую секунду по жидо-большевикам готов открыть огонь мужественный патриот!

… Встань в строй! Нация в опасности!»

Отступление 153

Реальная история.

[выдержка] сообщение ТАСС от 25 мая 1962 г.

«ТАСС уполномочен заявить, что 25 мая 1962 г. Советским Союзом произведен успешный запуск очередной ракеты-носителя «Ангара». На орбиту были выведено более десяти тонн конструкций для строящейся орбитальной станции «МИР».

… Успешный запуск усовершенствованной ракеты-носителя «Ангара» с повышенной мощностью обеспечивает полное соблюдение запланированных сроков строительства советской орбитальной станции «МИР»...».

Отступление 154.

Реальная история.

[выдержка] Сахаров А. Н. Этюды о будущем. Горизонты моей фантазии. — М., 1978. — 291 с.

«... Да, да! Растения могут стать основой для усовершенствования человеческого тела! Не надо прятать улыбку, дорогой читатель и обвинять вашего покорного слугу в излишней фантазии. Здраво рассуждая, я ничего такого фантастического и крамольного не сказал. Разве в окружающей вас флоре вы не видите, как некоторые растения или их части выполняют точно такие же функции, как и человеческие органы. Возьмем самый банальный пример, кровеносная система человеческого организма! Даже троечник вам скажет, что в любом растении или дереве вода передвигается на огромные расстояния по крошечным трубкам, которые поразительно напоминают кровеносные сосуды. Или посмотрим на древесную кору и ответим на вопрос, она что принципиально выполняет какую-то иную функцию, чем человеческая кожа? Она, что не защищает дерево, не обновляется со временем?

Что все это такое? Поразительное совпадение или закономерность эволюции?».

Отступление 155.

Возможное будущее.

18 апреля 2001 г. Новосибирск. Центральный магазин садовода.

В просторном павильоне, уставленном сотнями, на любой вкус и цвет, растениями, прохаживалась молодая пара. Судя по теплым взглядам, которые они время от времени бросали друг на друга, их отношения находились на той стадии, когда отсутствие одного немедленно причиняло ощутимую боль другому.

— Ир, мы уже час здесь, — парень нежно сжал руку девушки, показывая на выход. — И еще ничего не выбрали.

Его спутница не успела ничего сказать в ответ, как возле них, словно из под земли появился продавец — пожилой, чуть за пятьдесят, мужчина.

— Вижу, вы в затруднении, — с улыбкой проговорил он, очерчивая полукруг рукой. — И это неудивительно, у нас очень большой выбор. Что бы вам хотелось ?

Девушка, чуть прижалась к парню, и смущенно произнесла:

— Мы присмотрели для нас дом за городом, почти возле леса... Мне всегда хотелось свой садик. Пусть он будет маленьким, зато все в ном должно быть красивым, уютным и мягким...

— Свой дом, окруженный прекрасным садом, где множество благоухающих цветов, — буквально пропел он, глядя на пару. — Куда можно вечером выйти прогуляться, где можно без всякой опасности гулять маленькому карапузу или даже двоим — крохе-девочке и крохе-мальчику, — девушка с парнем моментально покраснели. — Вы ведь об этом говорите? Точно? — они оба синхронно закивали головами, завороженные словами продавца.

— Тогда все просто, — продолжил он, ведя их во второй павильон, где располагались образцы генетически модифицированных растений. — Любой сад должен начинаться с этого дерева, — он подошел к небольшому возвышению, на котором в крупном горшке росла пушистая березка.

— Ух-ты, какая миленькая! — с восторгов воскликнула девушка, увидев экспонат. — Какие сережки! А ветки словно кудри вьются... Смотри, смотри, — тыча пальцем в сторону верхушки, он случайно дотронулась до веточки и сразу же отдернула палец. — Ой! Что это!

— Не бойтесь, — мягко проговорил продавец. — Не бойтесь! Это не просто березка. Не просто красивое, беззащитное деревце, за которым вам нужно ухаживать. Наоборот! Представляю вам новинку сезона, которая совсем недавно была доступна лишь военным и исследователям! Квазиразумный растительный защитный комплекс «Сторож», который в течение года создаст в вашем саду настоящий оазис безопасности и комфорта. Лишенный части функций, адаптированных для территорий с агрессивной фауной, комплекс избавит вас от многих проблем...

Отступление 156.

Реальная история.

1 сентября 1942 г. Нью-Йорк. Порт. Огромное помещение, которое в срочном порядке переоборудовали для регистрационного пункта приезжающих из Европы.

— Следующий! — негромко проговорила высокая, сухопарая женщина с волевым лицом когда место за ее столом освободилось от полной бабули с огромным чемоданом. — Следующий! Эй, мистер! Сюда! Сюда, давай!

Плотный мужчина в клетчатом пиджаке, прижимая к груди саквояж, быстро подошел к ней и сел на стул. С такой силой прижимал саквояж, что кожа неприятно скрипела при каждом его неловком движении. Всякий раз он морщился, но не отпускал свою ношу...

— Ваше имя и фамилия? — пробубнила женщина вопрос наверное уже вторую сотню подряд.

— Орладн Ширази, — ответил мужчина и начал шумно и с надрывов кашлять. — Ширази, — повторил он, вытирая платком губы.

— Профессия? — вновь прозвучал вопрос. — Чем вы занимаетесь, мистер? Каким делом? Что с вами? — мужчина, не отпуская саквояж, начал медленно заваливать на бок. — Вам плохо? Черт! Врача! — заорала она не своим голосом, когда из рта мужчины пошла густая красная кровь с тонкими кусочками какой-то белой мерзости. — Позовите врача! Мистер?!

К приходу врача скрюченная фигура мужчины уже перестала шевелиться. Следующие полчаса врач и пара дюжих солдат пытались вытащить из рук умершего саквояж, но и этого так и не удалось сделать...

Отступление 156

Реальная история.

[выдержка] Кажинский Б.Б. Биологическая радиосвязь. — М., 1957. — 182 с. — Серия «Наука и жизнь».

«Вопрос о передаче живыми организмами сигналов на расстояние без участия органов звуковой, зрительной и обонятельной связи является одним из самых сложных и запутанных вопросов современной биологии и науки вообще. Речь идет о так называемой мысленной информации или, выражаясь проще, о возможности передачи информации на расстояние.

В последнее время на основе многочисленных наблюдений и экспериментов многие ученые склонны считать, что передача на расстояние сильных эмоций, переживаний, представлений о форме предметов, а иногда и целых буквенных посланий вполне возможна. Однако чаще всего такая передача наблюдается, когда человек находится в состоянии сильных переживаний, особенно в обстановке смертельной опасности...».

______________________________________________________________

САСШ, округ Колумбия, Вашингтон, Пенсильвания авеню, 1600, Белый Дом. 25 ноября 1942 г.

Франклин Делано Рузвельт сидел напротив огромной карты Европы. Его взгляд скользил по рельефной поверхности, повторяющей изгибы рек, побережье морей, изломы протянувшихся гор. Он смотрел и видел не искусственно сделанные муляжи географических объектов, а настоящие рукотворные Гималаи — неприступные цементные надолбы, доты, эскарпы ...

25 ноября ровно в 6.00 соединенная англо-американская эскадра начала высадку войск на острове Сицилия. В первой волне высадились подразделения 7-ой армии САСШ — 3-я пехотная и 2-я бронетанковая дивизии. Во второй два корпуса британской 8-й армии — 30-й и 13-й. Одновременно 505-ый парашютный полк 82-ой воздушно-десантной дивизии САСШ был выброшен к востоку от центра острова для захвата господствующих высот и действия на коммуникациях противника, если вдруг последний нарушит все договоренности.

… Инвалидная коляска медленно откатилась на несколько метров от карты, откуда взглядом можно было обхватить всю территорию Европы. Президент вновь замер на несколько минут. Его спина была идеально ровной и буквально несколько сантиметров не касалась спинки коляски. Даже сейчас, когда на карту было поставлено очень многое (не просто судьба Европы и Великобритании, а судьба послевоенного мира), он старался быть совершенно невозмутимым и полностью соответствовать своему основному правилу — ни в коем случае нельзя и ни при каких обстоятельствах нельзя показывать свои чувства и свою слабость. При взгляде на его спокойное и в какой-то степени даже равнодушное лицо, могло показаться, что все эти события он воспринимает не более чем мышиной возней, которая которая мало чем его касается.

В дверь осторожно постучали и через несколько секунд в знаменитой комнате Карт появился его секретарь.

— Господин Президент, дипломатическая почта, — почтительно склонившись мягко произнес он. — Передана послом Советского Союза Литвиновым. Он настаивал, чтобы письмо вскрыли лично вы. По его словам содержание письма переведено на английский язык.

Он положил письмо на стол и сразу же вышел, мягко прикрыв дверь за собой.

— Странно, странно..., — пробормотал Рузвельт, открывая конверт. — Операция только началась. Он, что уже в курсе?

При помощи блестящего стилета он осторожно вскрыл конверт.

— Вот это поворот..., — его броня равнодушия и эмоциональной стойкости, которую он годами встраивал в борьбе с тяжелой болезнью и постоянными сильными болями, кажется дала явную трещину. — Вот это поворот..., — вновь повторил он, вновь и вновь вчитываясь в один из абзацев.

«... господин Президент Советское правительство с искренней радостью восприняло известие о высадке англо-американских сил на о. Сицилия. Появление на итальянском театре военных действия около полумиллиона сил союзников несомненно станет серьезным фактором для … ».

— Операция еще только продолжается. Прошло каких-то пара часов..., — прошептал он, чувствуя появившуюся испарину на лбу. Несколько часов, — он непроизвольно кинул взгляд на карту, оценивая удаленность театра военных действий от Москвы. — Значит, знал заранее, — еле слышно шептали его губы.

«... Советское выражает искреннюю надежду в том, что сотрудничество между нашими государства в этом сложные период станут более тесными и плодотворными. Нам представляется важным, чтобы решение всех разногласий и недоразумений, возникающих или могущих возникнуть между нашими государствами, разрешались исключительно в двухстороннем формате без привлечения какого-либо третьего субъекта».

— Намек на Черчиля? — он откинулся на спинку кресла и с наслаждением потянулся. — Очень даже может быть... Черт! — президент с трудом сдержался, чтобы удивленно не вскрикнуть. — Сюрприз за сюрпризом..

«... уважаемый господин президент, обращаюсь к Вам не как глава союзного САСШ государства, а как человек, который искренне сочувствует Вашим страданиям от физического недуга. Спешу Вам сообщить, что несколько недель назад советскими учеными-медиками было синтезировано удивительное лекарство, которое с высокой степенью вероятностью вернет Вам возможность ходить и полностью избавит от недуга...».

— Нет, не может быть, — Рузвельт яростно качал головой, не в силах воспринимать написанное в качестве истины. — Этого просто не может быть... Да, что этот чертов комми о себе возомнил? — его аж затрясло предложенного Сталиным. Он думает, что он господь Бог?! Да? — Рузвельт с яростью кинул тяжелый конверт в сторону стола. — Так?!

Ему было до ужаса обидно от осознания своего собственного бессилия и одновременно жутко больно, что это бессилие замечают окружающие. Разве можно хотя бы близко к действительности описать его состояние в этот момент и даже на мгновение представить себя на его месте? Понять человека, который в самый расцвет своих физических и интеллектуальных возможностей оказался прикован к инвалидной коляске? Можно почувствовать, что он чувствовал, когда кто-то ему на это указывал?

— Черт! Черт! — он из всех сил стукнул по столу кулаком и удар получился на редкость сильным. — Усатый дьявол! Что тебе до моей болезни?! — занесенный в воздух кулак снова опустился на столешницу. — Что тебе до меня? Смеешься?

Тут он с ненавистью смотрел на свои парализованные ноги, которые уже почти двадцать лет отказывались ему служить.

— Господин президент? Господин президент?! Что случилось? — изысканно украшенная дверь с жалобным треском распахнулась, пропуская внутрь двух дюжих гвардейцев с короткими карабинами. — Господин президент, где вы? — следом за ними пулей влетел секретарь, с испуганным видом начавший лепетать какие-то оправдания. — Мы услышали шум... Господин президент, надо было что-то делать, — тут его глаза, скользившие по комнате, выцепили скомканный кусок плотной светло— коричневой бумаги. — Что такое, господин президент?

Тот приподнял голову и несколько раз тихо произнес:

— Прочь! Все прочь! — оба гвардейца начали в нерешительности топтаться на месте, словно не зная. — Прочь! — вдруг как заорет он, от чего военных как ветром смыло. — Кому я сказал?! Уходите!

Обхватив голову руками Рузвельт глухо застонал. В этот момент с него слетело все его напускное спокойствие и благодушие. Сразу же и с новой остротой вернулась та боль, о которой он стал забывать.

— Уходите! Уходите! — прохрипел он, почувствовав, что кто-то положил ему руку на плечо. — Сколько же вам говорить..., — однако прикосновение оказалось нежным и удивительно знакомым. — Это ты... Плохо мне, очень плохо...

Ладонь переместилась на его лоб и прохладное прикосновение к разгоряченной коже оказалось столь приятным, что Рузвельт с облегчением выдохнул воздух.

— Что случилось? — Элеонора Рузвельт стояла прямо за его спиной и, крепко обнимая, гладила его по макушке головы. — Скажи мне... Что, письмо? — тот кивнул, прижимая голову к ее рукам. — Письмо, значит.

Она взяла листок бумаги и быстро пробежала его глазами. В отличие от супруга выдержка ей не отказала. Лишь послание еле заметно дрогнула в ее руке.

— А почему ты решил, что это не может быть правдой? — женщина сразу же выделила самое главное. — Не знаю, что тебе еще известно, но мне кажется мистер Сталин не такой человек, чтобы смеяться над кем-либо..., — она на несколько секунд замялась и сразу же продолжила. — Если честно, такое качество больше присуще твоему английскому коллеге, — всплывший в ее голове образ причмокивающего со своей неизменной сигарой Черчиля, почему-то сразу же вызвал у нее отвращение. — А мистер Сталин скорее жесток, чем подл.

Взяв ее руку, Рузвельт с чувством поцеловал ее.

— В такие моменты я вновь и вновь понимаю, каким дураком я могу быть, — его лицо грустно улыбалось. — Знаешь, это послание пришло так неожиданно и с таким содержимым, что я начинаю подозревать дядюшку Джо в том, что он знается с дьяволом, — Элеонора при этих словах вновь опустила свои ладони ему на голову и начала ее нежно гладить. — В последнее время о оказывается странно прозорлив... Плюс ко всему этому случилось столько удивительных событий, которые каким-то поразительным образом связаны с Россией...

— Думаю, тебе нужно поговорить с Литвиновым, — прошептала она, наклонившись к его уху. — Попробуй поговорить...

Тот запрокинул голову назад, чтобы увидеть ее глаза.

— Приглашу..., — тоже шепотом ответил он ей. — Приглашу его к нам на обед, только..., — в нерешительности остановился он. — Что они попросят в замен?

— Все будет хорошо, — проговорила она с такой твердой уверенностью в голосе, что сразу же Рузвельт поверил ей. — Ты Президент Соединенных штатов Америки! Ты мой муж! Ты все сделаешь правильно и на благо страны и народа...

Через восемь часов в Овальном зале Белого дома Президент Рузвельт встретился с послом СССР в САСШ Литвиновым. Тот на удивление оперативно откликнулся на личное приглашение первой леди, которая и выступила официальным инициатором такого ужина чтобы не привлекать к встрече лишнего внимания.

— … Если я не ошибаюсь, господин президент, вы хотели меня спросить о том послании, что сегодняшним утром было Вам передано? — Литвинов удобно устроился в глубоком кресле у самого окна, откуда можно было окинуть взглядом весь зал.

— Да, это так, — утвердительно кивнул Рузвельт. — Признаюсь Вам, получив сегодня письмо маршала Сталина, я был немного обескуражен, — Литвинов с трудом сдержал улыбку, услышав каким тоном президент произнес выражение «немного обескуражен». — Вы не могли бы прояснить некоторые моменты этого послания?

Разговор только начинался и обе стороны были максимально корректны и осторожны. Поэтому никто не позволял себе сразу же говорить напрямую, как это можно было бы ожидать от других в такой недвусмысленной ситуации.

— Какие именно моменты необходимо пояснить? — у Литвинова были четкие инструкции дождаться того, чтобы президент первым проявил инициативу в этом разговоре. — В письме товарищ Сталин поднимает разные вопросы сотрудничества двух стран...

— Я имею ввиду лекарство, — Рузвельт с трудом выдавил из себя предложение; ему было очень сложно выступать в роли просителя, пусть даже и невольного. — В письме сказано, что в Советском Союзе появилась возможность лечить такие заболевания, — его взгляд непроизвольно опустился на ноги, укутанные пледом. — Это действительно так?

Посол во время всех этих витиеватых вступлений не мог отделаться от впечатления, что является частью какой-то дьявольски гениальной комбинации, в которой все роли уже давно прописаны и распределены. А ему при всем при этом оставалось лишь в нужных местах открывать рот и произносить слова из сценария.

— Господин президент, на этот счет я получил четкие инструкции, — твердо произнес Литвинов, глядя прямо в глаза Рузвельту. — Советское правительство в мое лице со всей ответственностью заявляет, что Советский Союза в настоящее время располагает вакциной для лечения полиомиелита и готов осуществить все необходимые процедуры для оказания соответствующей медицинской помощи.

На какое-то мгновение Рузвельта посетила волнующее чувство ожидания чуда. Это была удивительная эмоция, захватившая его полностью и подарившая ощущение гармонии и физической крепости...

— Меня смогут вылечить? — от пережитого у Рузвельта запершило в горле. — Ваше лекарство избавит меня от этого проклятого кресла? — о с чувством ударил по подлокотникам инвалидного кресла.

— Да, господин президент, — просто ответил Литвинов, передавая в руки Рузвельта очередной конверт. — Мне поручено Вам передать в случае, если Вы ответите утвердительно.

129

Отступление 157.

Реальная история.

26 ноября 1942 г. предместья Сиракуз. Лагерь 505-го батальона десантников 7-ой армии САСШ.

Двое парней в форме пыльного оливкового цвета взбирались по крутому склону к амбразуре бетонного дота, ориентированного в сторону дороги. Массивный бетонный колпак с метровыми стенками и длинными прорезями для пулеметов вблизи смотрелся более чем внушительно.

— Хрен бы их тут сковырнули, — пробормотал один из парней, сплевывая на нагревшуюся бетонную поверхность. — Если только флот прямой наводкой...

Отсюда с самого верха открывался прекрасный вид на почти на всю долину, что делало защитников дота вершителями жизни и смерти всех тек, кто бы здесь наступал.

— Слышь, Ральф, а ведь наша рота должна была бы здесь наступать, — второй вертел в руках фуражку немецкого офицера, непонятно как оказавшуюся перед укреплением. — Вон смотри! — он махнул рукой куда-то вниз, в сторону копошившихся вдалеке солдат. — Лейтенант Хемфри, вон он жирный боров... Точно говорю эта наша зона ответственности!

Первый десантник снова сплюнул и сквозь зубы проговорил.

— Здесь, здесь... О! К нам еще идут гости! — он машинально схватился за винтовку. — О, черт, сколько же их... Они с оружием! Ты гранаты взял? — напарник в ответ состряпал испуганную физиономию. — Я тоже..., — десантник пристроился за бетонным выступом, ожидая, когда маршировавшие строем итальянские пехотинцы подойдут ближе.

— Погоди, Ральф, — первый десантник стал внимательно вглядываться вперед. — Ха! Флаг, Ральфи! Они выбросили белый флаг! — над колонной, действительно, появился небольшой кусочек белого полотна.

— Бабы! — презрительно плюнул в сторону итальянцев; у Ральфа казался просто неисчерпаемый запас слюней. — Уже четвертый раз за день... Так мы и повоевать не успеем.

Отступление 158.

Реальная история.

[выдержка] Гуцонни А.Г. Воспоминания старого солдата [Мемуары].

«... Оперативная обстановка была такова, что 6-ая армия (автор командовал 6-ой итальянской армией в период Сицилийской операции) после выброски массированного десанта оказалась практически полностью отрезана от 14-го немецкого танкового корпуса. Более того, в первый же день в результате бомбардировке мы лишились складов с горючим и части береговых укреплений...

К шестнадцати часам единой обороны в зоне ответственности 12-го и 16-го береговых корпусов уже не существовало. Солдаты массово сдавались в плен вместе со своей техникой и личным оружием. По настоящему массовый характер дезертирство приняло после того, как стало известно, что немецкое командование объявило о полной сдаче своих оборонительных позиций...

Итогом двух дней операции явилась сдача в плен более 250 тысяч итальянски и примерно 20 тысяч немецких солдат. Американскими десантниками было захвачено 56 танков, оставленных немецкими подразделениями...».

Отступление 159.

Возможное будущее.

Затерянная на фронтире обитаемого космоса станция дальнего обнаружения «Ольверк-4», давно уже снятая с боевого дежурства, и притягивающая словно магнитов искателей приключений всех мастей. Уровень «В». Первый блок.

В огромном металлическом блоке, стены которого носили частые следы наложенных ремонтных заплаток и многочисленных ржавых проплешин, раскинулась Барахолка — место, где при известной сноровке и наличности можно было купить еще вполне приличный костюм космопеха Западной конференции (правда, он будет совершенно пустой, без встроенного вооружения и аптечек с боевыми коктейлями) или даже биореактор второго класса Русского сектора. Сотни и сотни торговцев со многих обитаемых миров торговали в этом месте любыми легальными и нелегальными товарами.

— … Слышь, торговец, как тут с имплантами? — из под высокого капюшона сверкнули зеленые глаза.

Толстый торговец, с выставленным вперед брюхом, аж поперхнулся от неожиданности.

— Чё? — буркнул он, выплевывая на грязные металл остатки огромного бутерброда. — Мутантам не продаю! — его пальцы, украшенные вязью пепельной татуировки, прямо перед носом покупателя вычертили в воздухе охранительный знак. — Вали отсюда..., — с этими словами он демонстративно положил руку на рукоятку полевого блистера — маломощной копии личного оружия гражданской полиции. — Здесь таких не любят.

Человек в балахоне, доходящем ему до пят, промолчал и исчез в толпе... только для того чтобы через несколько часов появиться в крошечной личном блоке Коротышки Крю, про которому шепнули, что за пару кредов он может достать что угодно.

— Говорят ты можешь достать все, что угодно? -вместо приветствия холодно произнес он. — Так?

Тот в ответ лишь ухмыльнулся. Годами наработанная репутация позволяла ему смотреть свысока на любого, кто задавал подобные вопросы.

— Ну? — Крю, действительно был коротышкой и за стойкой сидел на высоком, сделанном, специального под него стуле. — Говори, егерь, что тебе надо или проваливай! — заметив, как у вошедшего дрогнул капюшон после этих слов, Коротышка издевательски захохотал. — Думаешь, своим нарядом здесь кого-нибудь можно провести? Болванов здесь давно уже нет... Подохли, климат, знаешь ли здесь для них не подходящий, — издевательски продолжил Крю. — У меня много чего есть, егерь. Что тебе нужно?

Понимая, что скрывать лицо уже не имеет смысла человек снял капюшон. Плотная ткань мягко сползла с головы, открывая странное для непосвященного человека зрелище.

— Чтобы я сдох..., — охнул Коротышка, чуть не сползая со стула. — Извини... Я не знал..., — вся его лихость словно кожура со спелого фрукта моментально слетела с него. — Скажи, что нужно... все есть! Все, что нужно! У меня только лучшее.

Пронзительно-зеленые глаза Николая Росто — биомодификанта первого класса насмешливо смотрели на суетливые метания продавца.

— Нужны нейроволокна, торговец. Все что есть, — на стойку лёг небольшой синий кристалл, с переливающимися словно ртуть гранями. — Пару корундов биопласта (основной строительный материал для заживления повреждений организма биомодификантов)... Если все подойдет, возьмешь весь кристалл, — торговец на мгновение забыл про свой страх и с дикой жадностью уставился на известный на всю галактику живой кристалл. Вот такой крохотный и неказистый с виду камешек мог целый год обеспечивать энергетические потребности гигантского линкора Западной конференции в режиме боевого патрулирования. Поэтом и его стоимость в этой занюханной части космоса была не просто огромной, она была колоссальной, что и объясняло невиданную резвость Коротышки Крю.

— ... Надо же..., — послышалось бормотание Коротышки, когда он не теряя времени полез проверять свои запасы. — Егерь, да еще биомодификант первого класса... Неудивительно, что он скрывает свое лицо..., — далее он заговорил громче. — Не нужно беспокоиться! Все знают, что у Коротышки Крю самый лучший товар! У меня вы найдете то, чего нет даже на Россе (столичная планета Русского сектора)... Я правда там не бывал, — поперхнулся торговец, испугавшись реакции егеря (Росс уже более пятисот лет оставался закрытой планетой). — Но говорят, что ...

Отступление 160.

Реальная история

[выдержка] Из истории отечественных спецслужб / под ред. доктора исторических наук В.В. Путина. — М., 1997. — 732 с.

«... Тот факт, что именно Судоплатову было поручено возглавить операцию, несомненно свидетельствует о том особом значении, которое ей придавалось советским руководством...

Согласно архивным документам, с которых за последние полтора года был снят гриф секретности, в районе Барановичей в ноябре 1942 г. (предположительно 21 ноября) было осуществлено десантирование двух батальонов НКВД...

В настоящее время мы может только строить предположения, что именно являлось целью операции, даже название которое не фигурирует ни в каких документах. Что могло в условиях временного затишья, когда в данном районе практически не велись боевые действия, выступить такой целью? Большая часть исследователей (С.Н. Ковальчук, Ф.Т. Ферман, И.М. Гольцова и т.д.) склоняется к тому, что задействованные в операции значительные силы (более 2 тыс. партизан бригады Козлова, примерно 1 тыс. десантиков) и предпринятые беспрецедентные меры секретности, обеспечивали безопасность некой встречи. Сторонники данной версии утверждают, что вероятнее всего это была попытка организовать встречу командования группы армий «Центр» и «Юг» с представителями Советского руководства. В качестве одного из главных аргументов ими приводится свидетельство Г.К. Жукова о странном исчезновении Василия Сталина в период июля — декабря 1942 г.».

Отступление 161

Реальная история.

радиограмма Судоплатова — Центру от 21 ноября 1942 г.

«Прибыл на место. Потерялись попутчики. Веду поиск».

Радиограмма Центра — Судоплатову от 21 ноября 1942 г.

«Продолжать поиск. За успех операции отвечаете лично»

____________________________________________________________

Белорусская АССР. Лесной массив западнее Барановичей.

— Голова! — высокого и нескладного как жердь Дакиневича окликнул ротный «5». — Привал треба. Люди чертовски вымотались за эти дни, — почерневшее, осунувшееся лицо командира равнодушно повернулось в его сторону. — Еще пара часов и они просто лягут на землю...

Дакиневич остановился и посмотрел на бредущих за ним людей. Остатки «Белорусского легиона», еще полгода назад блиставшего на старинных улицах белорусских городков, сейчас представляли собой жалкое зрелище. Несколько сотен людей в разномастном обмундировании устало месили стылую ноябрьскую грязь. У многих не было оружия, часть сечевиков щеголяла серо-бурыми бинтами, кое-как намотанными на раны. «Четыреста, может пятьсот, — прошелестел голова. — Вот и все, что осталось от легиона... А было время». Он закрыл глаза и перед ним на какие-то мгновения всплыло яркое до безумия видение... Вот он, еще недавно обычный районный референт управы Слонимского района, а сейчас Голова Белорусского легиона, сидит на жеребце, которые в нетерпении грызет шенкеля и перебирает копытами. Его сапоги вычищены до такой степени, что в ним можно смотреться словно в зеркало. На кепи немецкого образца блестит кокарда, с которой гордо смотри «Пагони» (придуманный белорусскими националистами герб Белоруссии, на котором изображался несущийся во весь опор всадник с занесенным клинком). На рукаве кителя серо-стального цвета, красуется белая нарукавная повязка с цветами родного ему флага... Он с восторгом смотрит на стройные колонны сечевиков, которые с маршем проходят мимо него...

— Голова? — опять подал голос ротный, судя по виду вымотавшийся не меньше остальных. — Привал?

Услышав долгожданное слово «привал», ближайшие к ним легионеры жадно уставились на голову. Несколько бойцов, едва почуяв остановку, сразу же опустились на землю. Не обращая внимания на влажную листвы и оставшиеся кое-где островки не растаявшего снега, они сбрасывали с себя мешки, оружие и с наслаждением вытягивали ноги.

— Хорошо, привал, — прохрипел Дакиневич, прислоняясь спиной к березе и вновь закрывая глаза. — Командиров давай ко мне...

Он даже не заметил, как стоя провалился в болезненную дрему... Видение снова посетило его. Он на площади, перед высокой трибуной, за которой стояло несколько немецких офицеров из СД. За его спиной стояла часть подразделений легиона — наиболее отличившиеся в карательных операциях против партизан из 13-го полицейского батальона, 2-го стрелкового батальона Белорусской Краевой обороны и «Союза Белорусской молодежи». Его переполняет гордость... Вот под бравурную музыку полный, с багровым лицом офицер преподносит ему «Железный крест»...

— … Все здесь. Командир! — кто-то тормошил его долго и казалось безуспешно. — Все в сборе.

Даникевич вытащил замызганную карту района, через который они пробирались уже несколько дней, и выложил ее на расстеленную на земле чью-то плащ-палатку.

— Вот, — заскорузлый с обгрызенным ногтем палец ткнулся в темный массив. — Верст сорок еще тяпать и тот район начнется.

— Голова, а можа ну этих бошей с их заданием?! — предложил один из ротных — грязный по самые брови мужик с перевязанной рукой. — Поганый это район! — его палец тоже очертил цель их рейда. — Полгода назад только здесь вынесли со всеми потрохами почти цельную дивизию.., — зловеще продолжил он. — Братан говорил немцы даже технику там бросили. Мол до сих пор в лесу коробки торчат... Это до проклятой лихоманки, — последняя фраза уже прозвучал в полной тишине.

— Не хрена там делать, — поддержал его ротный, стоявший рядом с первым. — Там поди партизан до черта! Вчера вон всю ночь самолеты над головами летали... Чую, Советы рыщут тут, — словно в подтверждение он шумно принюхался, будто и правда почуял советские войска. — Надо поворачивать и назад...

Все это время, пока они переговаривались, Даникевич снова задремал, хотя со стороны казалось что-то просто глубоко задумался... Виделась ему деревенька Оселец, что почти в пятнадцати верстах от районного центра. Был он направлен туда со своим, тогда еще небольшим, отрядом для помощи немцам в поимке партизан. Их там и в помине не было, но погуляли они все равно знатно! … Он словно в реальности слышал, как визжала от боли грудастая дева, которую за волосы волокли от горящего дома; как громко и издевательски смеялся толстого унтера, наблюдавшего всю эту картину. Крестьянку волокли по пыльной дороге, отчего серо-желтый налет густо ложился на ее задиравшееся платье, полные белые ляжки... Ничего не замечая вокруг Динкевич причмокнул губами... Руки сразу же вспомнили извивающееся мягкое тело, от которого умопомрачительно пахло теплым парным молоком; прикосновение к шелковистым густым волосам, спадавшим почти до пят... Вспомнилась дрожь всего тела и мгновенно последовавшая за этим разрядка...

— … Говорю же вертать в зад оглобли надо, — продолжал напирать все тот же. — У нас сейчас даже не бригада, а одни огрызки. У меня вон половина без винтарей... А у второй итальянский хлам, спасибо бошам, хоть это оставили.

— Голова! — еще двое, ничего только так и не сказавшие, выжидательно смотрели на командира. — Так как?

— Болваны! — практически выплюнул из себя Динкевич, вовремя придя в себя. — Куда повернуть? Назад? Ну пойдем назад и что дальше? — он вопросительно посмотрел на самого шебутного. — НА какой хрен ты там немцу сдался?! Без оружия! Без одежи! Вон смотри на своих бойцов! — тот непроизвольно обернулся. — Да, немцы сами нас там шлепнут и, правильно сделают! Потому что они не дураки!

Ротный, только что настаивавший на бегстве, насупился.

— Никому мы там не нужны! Они сами шкуры спасают..., — распалялся Динкевич. — А вот, если мы придем не с пустыми руками..., — он сделал неожиданную паузу, с удовольствием наблюдая, как вытягиваются лица сидевших. — А с чем-то важным..., то тогда можно и поговорить, — он опустил взгляд на карту и вновь ткнул пальцем в карту. — Повторяю же вам, все это дерьмо отсюда началось! Вот, тут! Нам главное узнать, в чем тут дело было... И тогда валить обратно можно. Поймите же никому мы там без порток не нужны! Там и так силища собирается! А вот с информацией не только всех примут, но и приветят.

Вновь и вновь убеждая их, Динкевич ни чуть не лукавил. Действительно, остаткам Белорусского легиона их бывшие хозяева вряд ли сейчас будут рады. После странных событий последних месяцев, когда в страшных мучениях вымирали целые немецкие гарнизоны, когда на станции с Востока прибывали целые эшелоны мертвецов, включая и машинистов, когда с на аэродром садились бомбардировщики с разложившимися телами летчиков и штурманов, немецкое командование полностью отказалось от любы контактов с национальными формированиями на этих территориях. И это не удивительно! Когда в подразделениях мрут как мухи исключительно немцы, поневоле задумаешься о том, кто виноват?

Еще Динкевич мог бы рассказать об одном интересном разговоре с полоумным немцем, заживо гнил на его глазах. «Они бросили меня здесь подыхать.. Бог им судья, — бормотал немец, на плечах которого блестели остатки золотого шитья. — Безумцы, они безумцы! Это так просто не остановить! … Бежать, бежать — вот что они выбрали, — его глаза лихорадочно блестели. — Ха-ха-ха! — выплевывая сгустки крови смеялся он. — Безумцы! Надо идти назад! Назад! В этот проклятый лес! Нам почти удалось...Слышишь меня камрад? — его глаза невидящи смотрели прямо вперед. — Ты здесь? Скажи хоть слово, камрад? … Ха-ха-ха! Ты здесь. Так вот, нам почти удалось пробиться в самый центр их логова. Гренадеры добрались до землянок... Вот! — его мосластая пятерня хватанула Динкевича а плечо. — Они были у меня вот здесь! Я знаю, это проклятое оружие была там... Оно было в паре шагов от меня... Ха-ха-ха!, — его снова охватил безумный смех, от которого ужас пробирал до костей. — В паре шагов, я мог дотянуться до него рукой. Ты понимаешь, камрад? Эти выродки создали страшное оружие, — его голос упал до шепота и Динкевичу приходилось наклоняться к самым губам умирающего генерала. — Господи, за что ты так ненавидишь немцев? — из его рта пошла потоком почти черная кровь. — За что?».

— Нам надо попасть в этот район, — вновь повторил он, всматриваясь в лица своих заместителей. — Они думают, что тут одни... никто не знает о нас. Надо спороть все это, — он показал на кокарды и повязки. — И нацепить звезды... Если ударим внезапно, у нас будет шанс... А эту всю шваль пустим вперед, — Динкевич кивнул на отдыхавших сечевиков. — Разделим бригаду на несколько частей. Весь сброд соберем в одной, которая будет отвлекать внимание и собственно будет играть за Белорусский легион, — ротные понимающе переглянулись. — Сами перекрасимся. В этом тряпье нам сам черт брат! Сейчас хрен разберешь, кто сечевик, а кто партизан... Понятно?

Вдруг, недалеко раздался женский крик, через мгновение смолкнувший. Все обернулись. Прямо через лужи к ним шли пара легионеров из охранения, гнавших перед собой двух женщин.

— Голова, пымали тут недалече, — вытолкнув женщин вперед, доложил старший. — Вот, падла, кусалась как кошка, — пнул он ту, что постарше.

— Черти, разложить что ли же успели? — раздраженно спросил голова. — Да?

— Ага, как же..., — пробурчал один из легионеров. — Одна монашка, а вторая — больная похож... Больно охота мараться. Подхватишь еще чего-нибудь.

И действительно, женщина постарше, стояла сложив руки, словно на службе и молча шевелила губами. На голове у нею был черный платок, надвинутый почти на самые брови.

— И всю дорогу так, — кивнул на нее легионер. — Бормочет и бормочет... Вторая, вон, глазищами зыркает, того гляди вцепится.

Та стояла с вызывающим видом, словно это не ее поймали, а она взяла их в плен. Пронзительные черные глаза буравили Динкевича, отчего ему становилось явно не по себе. В какой-то момент ему показалось, что кто-то выворачивает его наизнанку. Вот так медленно берет и рукой достает его нутро — все внутренности наматывает на ладонь и тянет, осторожно тянет...

— Вот, вот, — легионер сдернул накидку с девушки, обнажая ее плечи. — И вся спина такая.

По девичьим плечам змеились буро-черные рубцы, отвратительно стягивающие кожу на всем своем протяжении. Они причудливо извивались, то пропадая на внутренней стороне рук, то снова появляясь на их видимой стороне.

— Что это такое? — едва не сплевывая, пробормотал голова.

Девушка усмехнулась и с видимым удовольствием потянулась, отчего создалось впечатление, что на ее руках ожили змеи и начали двигаться... Черные жгуты то и дело сменялись бурыми, потом багровыми. Казалось, ее плоть пластична и способна пропускать в себя инородное...

— Ведьма! — прошептал с отвращением Динкевич, с силой ударив девушку по лицу. — Проклятая ведьма! Пока в обоз ее! Потом займемся.. Тварь, — плюнул он в ее сторону.

Слизывая языком кровь с разбитых губ, девушка неожиданно засмеялась. Обнажились крупные ровные зубы, через которые просачивалась красноватая жижа.

— Покойники! Ха-ха-ха-ха! — жуткий смех в исполнении избитой в кровь девицы сразу же напомнил Динкевичу точно такой же смех умирающего немецкого генерала. — Вы же покойники, — широко раскрытыми словно от удивления глазами она оглядела всех, кто ее окружал. — Вы только еще не знаете об этом! Все вы! Ты! Ты и ты! — она кружилась на месте и ее вытянутый палец попеременно указывал то на одного, то на другого сечевика.

— Сучка, — с воплем один из легионеров сбил кружащуюся девушку на землю. — Жидовская подстилка! Закрой свою пасть! — он несколько раз с силой вбил приклад ей в живот. — Молчи!

— Мертвецы! Ха-ха-ха-ха! — смеялась она как сумасшедшая, катаясь по земле и даже не стараясь уворачиваться от ударов. — Вам же говорили, не появляться в лесу..., — очередной удар, попав прямо в колено, отозвался неприятным хрустом. — Сдохните! — она уже не кричала, а хрипела, то и дело харкая кровью. — Сдохните все до единого... Лес вас пожрет и не оставит ни единого следа...

Отдыхавшие недалеко сечевики, привлеченные странным зрелищем, столпились за спинами своих командиров. Они со странным чувством смотрели, как девушку месили ногами пара здоровых мужиков, а она лишь хрипела в ответ и время от времени жутко смеялась...

130

Отступление 162.

Реальная история.

Саласпилская расширенная полицейская тюрьма и лагерь трудового воспитания. 18 километров от г. Рига.

Разведка 31-го стрелкового полка … медленно подходила к высоким кованным воротам, над которыми висела какая-то надпись черными готическими буквами.

— Старшой, кажись никого нема, — тихо произнес высокий парень, внимательно всматриваясь в дальние строения. — Двери настежь, охраны не видать... Видать так пятки смазали, что их уже и не найти.

Старший лейтенант Никифоров промолчал. В принципе, он был с ним согласен. Охрана всегда бежала из лагерей, едва подразделения Красной Армии появлялись поблизости.

— Может быть..., — медленно протянул он, растирая ладонью лицо. — Хорошо, Лева. Давай-ка, прогуляйтесь вон до того здания, — он кивнул в сторону двухэтажного приземистого здания, находящегося почти в середине лагеря. — Чую я, администрация там должна быть. Пощукайте там, а я до барака, — оба бойца, пригибаясь, побежали в сторону здания.

Сам же он, сменив рожок, пошел в другую сторону, где возвышались несколько одноэтажных бараков.

… Через пол часа разведчики, так и не дождавшись командира, решили сами проверить дальнюю часть лагеря.

— Нема, нема! — зло передразнил второй боец первого. — Накаркал... приготовь гранаты... Черт! Старший лейтенант! — он приглушенно крикнул, увидев сидевшего у стены барака их командира. — Лева, по сторонам смотри! — с боку от них стояло невысокая кирпичная башня с небольшим пристроем. — Товарищ лейтенант! — лейтенант будто уснул; спина его упиралась в дощатую стенку, а голова в фуражке упала на грудь. — Вот черт. Давай к нему!

Выйдя из-за угла, они осторожно пошли в сторону барака. Каждую секунду разведчики ждали выстрела, однако из темноты оконных проемов не доносилось ни звука.

— Старшой! — Лева присел на корточки и начал тормошить товарища. — Старшой, ты чего?! … Помер! — вдруг выдохнул он, отпуская ворот гимнастерки. — Вот черт, помер! — ошарашенно повторил он, переворачивая его в поисках ран. — Смотри! — слетевшая с лейтенанта шапка обнажила его волосы, которые из иссиня черных сделались седыми как старое серебро.

— Сиди здесь, — прошептал второй разведчик, подходя к двери барака. — Там кажется кто-то есть..., — он резко дернул ручку двери и буквально влетел внутрь барака. — Всем стоять! Хенде хох, сукины дети! — заорал он, водя автоматом по сторонам. — …

Через несколько минут полной тишины из барака послышались странные звуки. Лева вслушался и с удивлением понял, что кто-то рыдает.

— Этого еще не хватало, — пробурчал он, задом толкая дверь и продолжая следить за тем, что твориться прямо перед ним. — О! — оружие с металлическим лязгом выскользнуло из ослабевших рук. — Боже мой! — здоровенный сибиряк, на спор сминавший в руках подковы, на мгновение почувствовал, как его ноги сделались по настоящему ватными.

— А можно мне больше не делать укольчик с витаминками, — перед ним стоял ребенок и смотрел на него огромными глазами. — Я больше не буду болеть. Можно? — его непропорционально большая голова, на которой не было ни волосинки, соединялось с тонкой, почти куриной шейкой, в свою очередь переходящей во впалое тельце с багрово-синими подтеками и выпирающим вперед животиком. — Можно? Я совсем не буду болеть, — тонкие, крошечные пальчики ног стояли на бетонном полу. — Я сильная.. Я вон за братиком еще смотрю, — еле заметный кивок на деревянную лавку, где лежал нелепо укутанный малыш нескольких месяцев от роду.

Чуть в стороне на коленях стоял его товарищ, которого жутко выворачивало.

— А?! — оторопело спросил Лева, тоже опускаясь на колени. — Что?!

Из глубины барака начали подходить еще и еще дети. Неимоверно худые с непропорциональными туловищами, из которых выпирали суставы и косточки, они подходили все ближе и ближе... Десятки маленьких фигурок с лицами старичков и старушек, они стояли и молчали. Их головки были обтянуты синеватой сморщенной словно пергаментной кожей. Было вообще удивительно, как они могли ходить на этих косточках, которые только безумный мог назвать ножками.

— Как же так? — автомат упал ему под ноги. — Как же так? Это же звери! Звери, самые настоящие звери!

Он попытался расстегнуть ворот своей гимнастерки. Не хватало воздуха. Он с треском вырвал неподдающуюся пуговицу.

— Как есть звери.., — шептал он, сквозь слезы смотря прямо перед собой. — Звери...

Маленькие человечки молча продолжали смотреть на него, не понимая, что все уже закончилось. Они толпились возле него и протягивали тоненькие ручки, истыканные иглами, думая, что к ним в очередной раз пришли брать кровь... Ведь только за кровь им давали крошечный кусочек хлеба...

Отступление 163

Реальная история.

27 ноября 1942 г. Нью-Йорк. Около одного из отелей на окраине города остановился представительный автомобиль. Плавные обводы, иссиня черный цвет и чуть покрытые пылью хромированные детали — такого авто в этой части города просто не должно было быть. Пара бродяг, что постоянно ошивалась возле отеля с надеждой сшибить несколько центов с возвращавшихся за полночь забулдыг, с жадностью следили за автомобилем.

С негромким хлопком дверь открылась и на улицу вылез широкоплечий господин, с настороженностью оглядевший улицу. Несколько минут он осматривался, скрывая руку в пальто.

— Maksim Maksimovih, wse normalno, — донеслась до бродяг незнакомая речь. — Ja peredam, — из салона вытянулась рука, в которой была небольшая коробка. — Tak tochno!

Один из оборванцев, плюгавый мужичонка в потертом цилиндре аля-успешный магнат, быстро просочился в отель, где и стал свидетелем нового разговора.

— Хозяин, — судя по уверенности, с которой вел себя незнакомец, прогулки по такого рода заведениям, были для него не в новинку. — Нужна информация по одному из твоих постояльцев? — судя про его произношению, владелец отеля мог бы поклясться, английский был для него не родным. — Слышишь? — возможно, в его речи было что-то ирландское.

Тот в ответ угодливо улыбнулся и, открыв большую книгу, начал с усердием ее листать. Однако что-то говорило, что его бурная деятельность была на все сто процентов показной.

— Надеюсь, это поможет в поисках, — на замызганную стойку легла мелкая купюра, которая сразу же волшебным образом исчезла. — Мне нужен господин Тесла. Мне сообщили, что он в настоящий момент испытывает временные финансовые трудности и поэтому проживает у вас.

Судя по взгляду, которым иностранец окинул стойку, хозяина и само помещение, этот отель ему совершенно не нравился.

— Да, да, мистер, — хозяин сделал вид, что, наконец, нашел нужную фамилию. — Вот, господин Тесла... Заселился пол года назад. Недавно его сбила машина, так теперь он почти не выходит из номера, — в конце пробурчал он. — За последний месяц вообще ничего не заплатил. Если так и дальше пойдет, придется ему...

Незнакомец потряс перед его носом другой купюрой, более крупного достоинства, отчего толстяк мгновенно заткнулся и чуть не затрясся от радостного предчувствия... «Неужто нашелся дурак, который сможет заплатить долги этого чудаковатого старика, — его глаза следили за купюрой, которую продолжал держать незнакомец. — Хорошо... Очень хорошо!».

— У господина Тесла не должно быть никаких проблем с оплатой за проживание, — толстые пальцы резко схватили падающую банкноту. — Я понятно объясняю? — в глазах здоровяка зажегся нехороший огонек. — У него не должно быть никаких проблем! Еще будешь покупать ему еду... и каждый день приносить ему в номер, — еще одна купюра появилась на свет. — Если спросит, то скажешь, что деньги от поклонника его таланта, соотечественника. Понял? — хозяин закивал головой, как заведенный. — Это передашь ему лично в руки. Скажешь лекарство, — тут на его губах заиграла зловещая улыбка. — И не дай тебе бог, обмануть меня.

Он взял чугунную пепельницу, стоявшую на стойке, и без видимого усилия разломил ее на две части.

Уже на улице, второй бродяга, так и продолжавший подпирать стену у отеля, услышал непонятную ему фразу, брошенную одним из пассажиров автомобиля:

— W gorode stalo nebesopasno, Maksim Maksimovih... Prognos krajne neblagoprijtnji! Epidemij raswiwaetsj krajne burno... A sa tovarichem Tesloj mi wischlem specialnuj gruppu.

Отступление 164.

Реальная история.

[выдержка] правительственное сообщение от 5 октября 1942 г.

«... вспышка неизвестного заболевания парализовала работу ньюйорских доков. На … в больницы города поступило более 300 человек, у которых обнаружены симптомы... Правительства Соединенных штатов принимает все необходимые меры для обеспечения безопасности граждан и призывает без необходимости не посещать места массового скопления людей...

Подразделения национальной гвардии оцепили близлежащие квартал, чтобы не допустить распространения неизвестного заболевания... Всем гражданам, у которых появились следующие симптомы..., следует немедленно обратить в сборные пункты, где им окажут всю необходимую медицинскую помощь. Просим Вас не поддаваться панике».

Отступление 165.

Реальная история.

[выдержка] газета «Правда» от 2 декабря 1942 г.

«... в соответствие с постановлением СНК СССР от … №1024 «Об отмене карточек на продовольственные и промышленные товары» отменяется карточное распределение следующих видов товаров …».

Отступление 166.

Возможное будущее.

Обитаемый космос. Русский сектор. Планета Солнечная. Занятия в младшей школе одного из поселков.

— Прежде чем начнем играть, хочу у вас кое-что спросить, — интригующе произнесла девушка, с улыбкой оглядывая с десяток детских головок, выглядывающих из-за парт. — Кто мне подскажет Главные правила Жизни? А то я забыла, — она заговорщически подмигнула сидевшему прямо напротив нее малышу с большой копной рыжих волос на голове. — Кто у нас помнит?

Заерзавшие словно по команде на своих местах детишки дружно начали галдеть. Одни прилежно тянули руку, другие чуть не вскакивали с места, а третьи просто громко кричали.

— Елена Витальевна, я, я знаю!

— И я!

— А можно я скажу!

— Вот какие молодцы! — довольно произнесла девушка, поглаживая по лохматым головкам детишек. — Все знают! Тогда давайте хором. Хорошо?! Повторим Главные правила Жизни! Начинаем...

____________________________________________________________

15 декабря 1942 г. Орша. Ставка командующего Центральным фронтом генерал-лейтенанта К.К. Рокосовского.

Константин Константинович мерил шагами гостиную, широкое пространство которой было залито солнечным светом. Он делал ровно пятнадцать шагов в одну сторону, потом — столько же в обратную, и после этого смотрел на часы.

— Григорий Павлович, как там? — не выдержал он, подойдя к полуоткрытой двери. — Не слышно?

— Не слышно..., — было слышно, как его зам подошел к окну. — Может, Константин Константинович, командарм возле Волновки застрял. Там сейчас так намело, что в обход придется ехать.

— Значит... не скоро, — пробормотал он. — Зачем же, Георгий, ты едешь? Ставка же все решила...

Он со вздохом сел в кресло и задумался. Ему сразу же вспомнилось недавнее заседание Ставки, на котором решалась судьба зимнего наступления. При одной только мысли о тех событиях, когда ему пришлось докладывать о разработанном им плане, Рокосовского вновь и вновь бросало в дрожь.

«После доклада и последующих за ним вопросов, он замер возле карты.

— А вот остальные товарищи, — Сталин указал курительной трубкой куда-то в сторону собравшихся. — С вами, товарищ Рокосовский, не согласны. Вы утверждаете, что Красная Армия в настоящий момент обладает необходимыми силами и опытом, чтобы предпринимать столь масштабные операции фронтового масштаба. Нанесение сразу нескольких сильных ударов по обороне противника — это не что иное, как распыление наших сил. Получается..., — Верховный посмотрел на сидевших так, словно приглашал их принять участие в дискуссии. — по сильному и матерому противнику мы ударим не кулаком, а ладонью, — сидевшие недалеко от Рокосовского Буденный и Конев согласно закивали головами. — Разве мы можем себе позволить так делать? Что помешает немецкому командованию, — Сталин повернулся к карте. — здесь и здесь нанести мощные фланговые удары и создать мешок. И не надо забывать, что согласно данным разведки, где-то в тылу у немцев созданы три крупные маневренные группы, в состав которых целые подразделения с новейшими тяжелыми танками. При разработки своего плана вы учли все эти моменты?

Все эти угрозы присутствующим были уже прекрасно известны и не раз обсуждались в ходе доклада. Возвращаясь к ним вновь Сталин требовал очередных гарантий...

— Предлагаю вам выйти и еще раз подумать, действительно ли предлагаемый вами план приведет к желаемым для нас результатам?

Рокосовский, не говоря ни слова, вышел из кабинета в приемную и под удивленным взглядом Поскребышева, сел на диван. Он уже третий раз за последние полтора часа присаживался на это самое место и молча о чем-то размышлял.

— Вы обдумали? — Сталин внимательно смотрел на военачальника. — И что вы скажете на этот раз?

— Товарищ Сталин, со всей ответственностью заявляю, что предлагаемый мною план полностью соответствует складывающейся на сегодняшний момент оперативной ситуации, — Рокосовский излучал уверенность и полную убежденность в своих словах. — Мощный удар по двум направлениям будет для противника полной неожиданностью.

— А как же болота? — спросил Конев, ставший после катастрофического начала войны сверхосторожным. — Вы хотите бросить в прорыв две танковые армии. Если я не ошибаюсь белорусские болота издавна славились своей коварностью... Товарищ Сталин, может получиться, что мы просто утопим технику.

Сталин вопросительно посмотрел на помрачневшего докладчика.

— Была проведена предварительная разведка, — генерал-лейтенант обратился к карте. — Согласно ей, на всех направлениях, где планируется использовать тяжелую технику, имеется возможность проложить гати. Форсирование наиболее опасных мест и строительство гатей будет вестись практически одновременно. Танки на себе повезут бревна. Это позволит не потерять темпа и внезапности...».

Вдруг, он открыл глаза. В голове он еще прокручивал раз за разом прошлые события, вновь проговаривая аргумент за аргументов. Сотни цифр, географических названий, особенности местности — все это всплывало волнами, конструируя картину будущего наступления...

— Вот, черт! — внезапно, за стеной чертыхнулся его зам. — Все-таки напрямик ехали! — с улицы послышался требовательный гудок автомобиля. — Константин Константинович, командарм уже здесь!

Рокосовский вскочил с кресла и подошел к зеркалу. Китель на нем был немного мятый. Он едва успел его поправить, как дверь в его кабинет открылась и вошел Жуков.

— Здорово, генерал-лейтенант! — «чертовски крепкое рукопожатие» — в очередной раз про себя отметил Рокосовский. — Как тут у тебе? Подготовка идет по плану? — было видно, что Жуков чем-то обеспокоен, хотя старался это скрыть. — Что с противником?

— Пока все идет по плану, Георгий Константинович, — зная нелюбовь Жукова к долгим вступлениям, Рокосовский сразу же подошел к столу, на котором лежала карта будущего района действий. — На наиболее вероятных направлениях ударов Красной Армии немцы создали мощный оборонительный рубеж. Разветвленная сеть траншей полного профиля, пять или шесть рядов колючей проволоки, многочисленные огневые точки. Все это грамотно вписано в прилегающую местность...

Указка нарисовала извилистую линию, соединяющую несколько крупных населенных пунктов, превращенных в мощные опорные пункты.

— Со стороны населенных пунктов, которые намечены в качестве первоочередных целей для передовых штурмовых групп, активности противника практически не отмечено. Как мы и считали, данное направление немецкое командование считает мало уязвимым...

Достав из папки свою карту, Жуков сделал на ней какие-то пометки.

— На сегодняшний день мы практически закончили концентрация сил. Штурмовые подразделения выдвинуты на позиции, — продолжал генерал-лейтенант. — Выдвигается на рубеж артиллерия.

— Артиллерия? — переспросил Жуков. — Подожди-ка, Константин... Если немцы там не ждут, то не нужно и артподготовки.

— Георгий Константинович?! — план Рокосовского предусматривал обязательное нанесение артиллерийского удара сначала по немецкому передовому краю, а потом и по тылу.

— Отставить артподготовку! — резко рубанул Жуков. — Пустишь штрафников, потом штурмбаты, за ними в прорыв двинуться танки — вот и все! — Рокосовский закаменел от такого дополнения к уже утвержденному плану. — Товарищ Рокосовский, не время и не место разводить институтские сопли! Мы так и не выяснили, где у них третья мангруппа. Это почти сто новейших танков! А если они здесь подкарауливают?! Понимаешь? — в этот момент, невысокий и массивный Жуков казался существенно больше Рокосовского. — Своей артподготовкой ты им просто маякнешь: мол сюда, гости дорогие, сюда идите! И когда твои из болота начнут вылазить, они их в два раза перещелкают!

Они резко замолчал и отвернулся к окну.

— Ладно, Костя, что мы в самом деле? — Георгий Константинович также резко отвернулся от окна и подошел к столу. — Поговорить с тобой хотел совсем о другом, — на лице Рокосовского было черным по белому написано удивление. — Давай, чайку что-ли.. Морозец, чай-то в самый раз.

Через несколько минут они уже сидели за столом, на котором стоял, пышущий паром самовар, несколько банок тушенки, пара кусков сахара и краюха хлеба.

— Поговорить с тобой хотел, Костя, — еще раз повтори он, словно в задумчивости. — Ты ничего не замечаешь? — вдруг прямо в лоб он задал странный вопрос, а см в этот момент внимательно смотрел прямо ему в глаза. — Ну, происходит... Ничего?

Алюминиевая кружка, обмотанная платком, чуть не выпала у генерал-лейтенанта из рук. Рокосовский преувеличенно спокойно поставил чай на стол и сложил руки в замок, чтобы непослушные пальцы не выбивали тревожную дробь (эта ненавидимая им привычка появилась у него после ареста и до сих пор преследовала его).

— Нет..., — тихо проговорил Рокосовский, чувствуя, что за этим вопросом стоит что-то очень важное. — А что происходит? — осторожно спросил он и сразу же пожалел о вырвавшемся у него вопросе.

Жуков тоже положил кружку, над которой поднимался ароматный парок, на стол.

— Что, что... Много чего, — пробормотал он, опустив глаза на свои толстые узловатые пальцы. — Не уж то не понимаешь?! — прищурившись, Жуков несколько секунд рассматривал своего собеседника. — Счастливый..., — со вздохом прошептал он и вновь поднял глаза на Рокосовского. — Странные дела творятся, Костя, очень странные!

Командующий откинулся на спинку стула.

— Понимаешь, случилась эта проклятая война. Вот, она! Вонючим сапогом нам под дых как ударила! — он словно говорил сам с собой, словно продолжал какой-то давний спор со своим «Я». — И мы покатились вместе со своими фуражками, танкетками, тушенкой к … Москве! — он на несколько секунд замолчал, а потом так же резко продолжил. — Ну это все было понятно! Костя, все это понятно! Потому что хреново мы готовились! Не умели воевать, вот и дали нам пинка!

Рокосовский не знал куда деться. По своему опыту он прекрасно знал, что подобные разговоры, начинаясь с вполне обычных тем, могли закончится таким, за что очень быстро «намажут лоб зеленкой».

— Это-то мне понятно, — продолжал Жуков. — Раз ты сильный но не подготовленный, то можешь легко получить по зубам. Но потом, … Костя, почему... потом всё стало каким-то другим, — командующий то ли не мог назвать чье-то имя, то ли просто не мог подобрать какое-то название. — Каждый день я вижу, что вокруг меня..., вокруг нас всех происходят какие-то события, которые почему-то никто больше не видит или не хочет видеть?!

Кажется впервые за все время его монолога, Рокосовский, действительно, заинтересовался.

— Какие события? — почти прошептал он, снижая голос по атмосфере разговора. — Что происходит?

— Я точно не знаю как это объяснить, — он уставился глазами в одну точу, будто именно там и содержались ответы на все его вопросы. — Мы слишком быстро оправились от поражений... Такого просто не может быть! Они же почти до Москвы дошли..., выбили авиацию, большую часть танков. Два миллиона бойцов в плену, примерно девятьсот тысяч убито, почти вся кадровая армия легла... Тогда под Москвой, в какой-то момент я подумал все! Немец сомнет нас. И тут, через какие-то полгода словно лавина прошла, — Жуков сделал паузу. — Ты разве не заметил, Костя? Что-то изменилось и довольно резко. В армию пошла тяжелая техника — танки, реактивные минометы, арторудия. Из-за Урала непрерывно идут эшелоны с амуницией. Да, еще пару месяцев назад две дивизии под Тулой в лапти пришлось обуть, а тут тысячи пар сапог...

— А как же новые заводы? — Рокосовский не сдержался. — Чуть не пол страны перекинули в Сибирь и на Урал.

— В Сибирь? — машинально переспросил Жуков. — Ты, что товарищ Рокосовский?! — едва до него дошел смысл сказанной фразы, он вновь превратился в волевого, жесткого и неприемлющего чужих мнений человека. — Какое производство? Все эти предприятия, которые ставили в мороз в голых степях, едва только начали выходить на нормальный режим работы. Там до сих пор еще одни кирпичные коробки стоят с фонарными столбами. Да, Костя, люди работают как проклятые, чтобы дать фронту еще один танк, самолет, лишнюю сотню снарядов и патронов, но не настолько..., — он чуть наклонился в сторону собеседника, словно собирался сказать что-то важное и тайное. — На заседании Ставки докладывали, что экономика страны не просто восстановила довоенные показатели производства, но и существенно превзошла их. Урожай зерновых этого года был таким, что и год назад нам не снился! Мясо, молоко... Откуда, как? Украина, Белоруссия под немцами! Откуда все это взялось?! Не в воздухе же оно выросло... Ты видел новые пайки? — Рокосовский машинально кивнул головой, мгновенно вспомнив небольшие брикеты спрессованной пищевой массы, быстро снискавшие у бойцов заслуженную любовь. — А новые лекарства? Костя, я же своими глазами видел, как один укольчик..., один проклятый укольчик с того света вытащил моего ординарца. Меня прикрывал... Всю брюшину ему осколками посекло. Кишки наружу, думал не довезем, — под ним жалобно заскрипел стул. — И тут всего один укол... Ну, откуда все это?

Горько усмехаясь он взглянул на сидевшего в задумчивости собеседника.

— Там очень много разного говорят, — Жуков глазами показал в сторону потолка. — Очень много, — голосом он дал понять, что эти гуляющие слухи он ни во грош не ставит. — Рассказывают, что в начале войны в Союз приехало очень много иностранных военспецов. Называли итальянцев, испанцев, французов, греков. Недавно Маленков шепнул, что на территории САСШ удалось завербовать примерно четыре тысячи высококвалифицированных рабочих и инженеров. Вербовщики работают во Франции, уж не знаю как ... Даже болтают, что по дипломатическим каналам Москва направила во всей белоэмигрантские организации приглашение, — Рокосовский удивленно присвистнул от такой новости. — Есть сведения, что по личному приглашению Хозяина в Москву прибыл Деникин. А за ним, как ты понимаешь, стоит несколько тысяч боевых офицеров... Я не знаю чему верить, Константин. Все это слишком, слишком... фантастично! Чтобы Деникин, который проклял всех нас, приехал в Москвы и встретился с товарищем Сталиным, — Жуков недоверчиво покачал головой. — Если бы мне кто сказал об этом еще несколько год назад, я бы его обложил по м...

Он бросил быстрый взгляд на дверь, словно опасался что их могут подслушать.

— Уверен, что он все знает, Костя, — кто этот «ОН» было ясно им обоим. — Мне иногда кажется, что он видит людей насквозь, — еле слышно прошептал Жуков.

131

Отступление 161

Реальная история

[выдержка] Информационная сводка в Ставку Верховного Главнокомандования о боевых действиях за ноябрь 1942 г.

«... на 27 ноября 1942 г. линия фронта стабилизировалась. К концу месяцы немецкому командованию удалось закрепиться возле населенных пунктов …, превращенных в мощные опорные пункты обороны. Благодаря масштабной переброске свежих резервов с Западного фронта немцы произвели перегруппировку основных сил группы амий Центр... На Восточный фронт по данным разведки только за октябрь — ноябрь было переброшено 15 пехотных, 6 танковых, 8 моторизованных дивизий. Практически полностью были восполнены потери в авиации и пилотах, что позволило довести численность летного состава эскадрилий до штатной...

Генеральный штаб считает, что немецкое командование намеренно перейти к стратегической обороне на Восточном фронте. Сделана ставка на превращение оборонительных позиций в полноценные укрепленные районы, на которые возлагается задача удержания Красной Армии на неопределенный срок. С Западного фронта продолжиться переброска резервов... Итальянское и Африканское направления предположительно останутся второстепенными и военная активность на них при благоприятном сценарии сведется к минимуму, а при неблагоприятном — прекратиться полностью...».

Отступление 162

Реальная история

[выдержка] Донесение Разведуправления Красной Армии от 28 ноября 1942 г. Секретно.

«... С наступление сильных морозов отмечается улучшение эпидемиологической ситуации на территории противника. Резко снизилось число вновь инфицированных. Если в августе — сентябре в карантинные лагеря ежедневно попадало до четырехсот немецких солдат и офицеров, то уже в октябре их число уменьшилось до сорок — пятидесяти, а в ноябре — упало до десяти. Лагеря для заболевших на территории населенных пунктов … были ликвидированы в результате проведения карантинных мероприятий...».

[выдержка] Донесение Разведуправления Красной Армии от 2 декабря 1942 г. Секретно.

«... Сведения о массовой сдачи в плен немецких подразделений на острове Сицилия высадившимся американским и английским десантникам полностью подтвердилась. Согласно данным радиоперехвата и источнику из штаба … моторизованной дивизии в ходе десантной операции союзников в плен попало более трехсот тысяч немецких солдат. Немецкие и итальянские подразделения сдавались вместе со всем вооружением... Абсолютно целыми остались береговые укрепления с установленными береговыми орудиями.

… Часть подразделений противника сдавалась в плен после получения специального приказа от вышестоящего штаба в Берлине.

… К началу ноября 1942 г. в районе города … создано два лагеря для военнопленных. Источник сообщает, что немецкие и итальянские солдаты полностью сохраняют существую военную организацию. Военнопленные располагаются в расположении своих частей... Офицерам сохранено личное оружие».

Отступление 163

Реальная история

США. Белый Дом. 3 декабря 1942 г.

Эрвин Гувер остановился напротив зеркала и внимательно осмотрел себя. На него смотрел представительный белый мужчина слегка за пятьдесят. Аккуратно зачесанные назад седые волосы, высокий открытый лоб, серьезный взгляд и роскошные бакенбарды — все было именно так, как и всегда. Дворецкий неуловимо кивнул своему отражению и также мимолетно улыбнулся, когда дождался ответного кивка.

— За работу, — прошептал он и направился в по коридору.

Ярко начищенные лакированные ботинки практически не слышно шагали по темно-алой дорожке. Его взгляд придирчиво задержался на одной из висевших картин, на роскошной золотистой рамки которой были еле заметны следы пыли. Рука в белоснежной перчатке осторожно коснулась подозрительного места.

— Мардж..., — недовольно пробормотал Гувер, вспоминая одну из своих подчиненных. — Видимо, придется с ней расста...

Вдруг из расположенной недалеко комнаты Карт до него донесся странный звук. Гувер прислушался. Звук повторился. Сразу же негромко лязгнуло что-то металлическое...

— Господин президент, — прошептал дворецкий, зная, что именно в этой комнате в последние дни Рузвельт любил работать чаще всего. — Господин президент! — сказал он чуть громче, подходя к двери в комнату Карт. — Это дворецкий! Господин президент, вы здесь?! Вы..., — он приоткрыл дверь и дальнейшая фраза застряла у него во рту.

Прямо перед дверью на боку лежала инвалидная коляска со смятым пледом на спинке, а возле большого, во весь рост зеркала … стоял сам Рузвельт. Его ноги чуть дрожали и президенту приходилось держаться за выступающую част кресла, чтобы не упасть. Ничего не замечая вокруг, он смотрел в зеркало и … улыбался. Его левая рука медленно скользила по зеркальному отражению, словно он снова и снова пытался убедиться в истинности того, что видел.

— Господин президент, — вскрикнул Гувер, едва успев придержать потерявшего равновесие президента. — Вы стоите? — дворецкий вложил в свой вопрос столько удивления, что Рузвельт вновь улыбнулся. — Как же так?

Тот отпустил кресло и крепко сжал Эрвина, которые уже на протяжении десяти лет был рядом с ним и видел то, что другие не могли увидеть и уже только по этой причине стал еще одним членом семьи Рузвельт.

— Я сам стою, Эрвин, — шептал Рузвельт, не замечаю стекающих по щекам слез. — Ты понимаешь меня, эта железяка мне больше не нужна! Эрвин! Теперь я смогу ходить! — старик тоже обнял его, не в силах сдержать своих чувств.

— Только, Эрвин... не надо никому говорить об этом, — вдруг он прошептал в самое ухо Гувера. — Пока еще не время, мой друг.. Не будем спешить

Отступление 164

Реальная история

Едва за наркомом иностранных дел закрылась дверь Сталин спросил:

— Как доехали товарищ Литвинов?

— Хорошо, товарищ Сталин. Все намеченные вопросы удалось благополучно разрешить, — посол Советского Союза в САСШ положил на стол тоненькую папку. — Господин президент просил передать, что полностью согласен на наши предложения. Вот его письмо, — отложив в сторону трубку Сталин взял небольшой конверт. — С господином... э товарищем Теслой предварительной встречи не было, но лекарство передать ему удалось. Рядом с ним постоянно дежурит специальная группа и как только ему станет лучше, он будет вывезен.

— Вы хорошо поработали, товарищ Литвинов, — произнес хозяин кабинета, пробежав глазами содержимое письма. — Это очень хорошие и очень своевременные новости!

Раскрытый листок с несколькими строками, подписанными размашистой подписью, лег на стол. Ровные шеренги букв с замысловатыми завитушками неуловимо слагались в довольно странный текст. «... Ваше желание сделать внешнеполитические отношения между СССР и США более тесными и открытыми без чьего-либо влияния представляется мне близким и понятным... Со своей стороны хочу заявить, что с переданными мне предложениями я ознакомился и принимаю их. Однако для более детального согласования наших позиций требует дополнительная встреча...».

Отступление 165

Возможное будущее

Неизвестный сектор галактики.

Российский сектор. Планета Солнечная — крупнейший центр сектора, из которого исходит абсолютное большинство новейших разработок в области биоинженерии и кораблестроения. Последние три столетия планете Высшим Советом представителей присвоен статус «закрытой для свободного посещения». С этого момента на орбите Солнечной на вечное дежурство встали три стационарных крепости «А» класса, орудия которых взяли на прицел каждый квадратный километр околопланетного пространства.

— Оператор, проверка системы, проверка системы, — раздался из динамика голос руководителя проекта. — Подать мощность...

Несколько легких касаний информпанели и на огромном мерцающем экране начали быстро меняться индикаторы управляемых процессов. Несколько десятков человек, среди которых выделялись двое военных-пилотов, прильнули к цветной картинке, передаваемой с закрытого полигона.

— Есть отклик! — мощность потока начала медленно расти. — Пройден порог, — индикаторы снова сменили значение. — Начало зеленой зоны. Мощность 200!

— Приготовиться к слиянию, — выплюнул динамик очередное распоряжение. — Состояние пилота?

На другом экране шло изображение громоздкого ложемента, помещенного в огромном полутемном помещении. В центре ложемента лежал человек, от которого в разные стороны исходили десятки паутинообразных плетей.

— Физиологические показатели в норме, — оператор вновь склонился над панелью с информацией. — Пилот к слиянию готов. Начинаю отсчет.

Огромный экран, на который транслировался ход эксперимента, начал выдавать два совмещенных изображения — странного черного объекта, верхняя граница которого на несколько десятков метров возвышалась над поверхностью космодрома, и неподвижное тело обнаженного мужчины, тонувшее в полумраке помещения.

— 5... 4... 3... 2... 1... 0..., — голос оператора задрожал. — Поток достиг рабочего рабочего максимума, — по поверхности объекта побежали видимые разряды. — Внимание..., — опоры объекта, утопленные в пластобетоне, неуловимо дрогнули. — Внимание..., -прототип окутался голубоватой пульсирующей дымкой, то пропадая из поля зрения камер, то вновь появляясь на них. — Есть! Слияние полностью завершено!

Испытание первого в истории обитаемых миров квазиживого корабля, полностью выращенного из органической материи, прошло успешно. Позднее этот внешне неказистый кораблик, еще пока не отметившийся ни заметной огневой мощью, ни впечатляющей скоростью, ни удивительной живучестью, станет родоначальником целой серии грозных крейсеров прорыва, наводящих ужас только одним своим присутствием в регионе.

_________________________________________________________

Его группе почти удалось проникнуть в расположение партизанского отряда — того самого, который месяцем ранее буквально «размазал тонким слоем» по лесу крупную группировку немцев. Они, бывшие полицаи, остатки карательных батальонов, смогли продвинуться дальше, чем отборные эсэсовские и егерьские части, специально натасканные на операции в подобных условиях. Все этим мысли непрестанно крутились по кругу в его голове, становясь с каждой секундной все более живыми и яркими, обретая все новые и новые подробности.

— У-у-у-у, — тихо застонал Динкевич от своего бессилия что-либо изменить, грызущего его невыносимой почти физически ощущаемой болью. — Черт, черт! Как же так вышло? — он задергался всем телом, дрыгая связанными за спиной руками и сплетенными ногами. — Как же так?

В очередной раз на него накатило так сильно, что он потерял сознание. Извивающееся туловище, изогнувшись напоследок, застыло в немыслимой позе.

«... Они вошли в квадрат под непрекращающийся ливневый дождь, мощными струями продолжавший по ним барабанить и барабанить. С каждым новым хлюпающим шагом из плотной стены дождя выступало очередное мокрые дерево с поникшими ветками, напоминавшее нахохлившегося ворона, который распушив перья мок под дождем. Под ногами кое-где оставались островки грязно-серого снега и полупрозрачного льда, через готовые приходилось перескакивать».

Рядом с Динкевичем на поляне лежало еще семь человек — все те, кто с обезумевшими лицами смогли вырваться из устроенной для них западни. Скрученные бечевкой руки и ноги делали их похожими в этот момент на плотные деревянные колоды, беспорядочно валявшиеся под ногами.

«Динкевич ясно видел самого себя, поправляющего промокшую насквозь командирскую фуражку с красной звездочкой. Вот он делает знак остановиться и еще раз проверить обмундирование. Сечевики, ежась под струями проливного дождя, в очередной раз начали проверять наличие звезд и красных лет.

— Че, рожу кривишь, Горелый? — в этом полусне, полудреме свой собственный голос казался ему настолько писклявым и жалким, что хотелось заткнуть свой же собственный рот. — Не умрешь!

— Не возьму я этот жидовский знак! — ворчал звероподобный мужчина, лицо которого перетягивали багрово-красные рубцы. — Это все кляты коммуняки таскали.... Вот он у меня где! — его ладонь энергично резанула в районе собственной шеи. — Прости меня Господи! Кляты кровопицы, совсем от иродов житья не стало...

Голова отряда со вздохом от него отвернулся.

— Подтянулись, черти! — прикрикнул он на них через проклюнувшийся кашель. — Хватить сиськи мять, тапереча мы одно из подразделений бригады Козлова. Поняли? И чтобы до сигнала ни гу-гу! — небритые и посеревшие лица понимающе закивали».

Он валялся на поляне под огромным деревом и понимал, что вновь видит свой кусочек воспоминаний, нагнавшим его с очередным витком этого бреда. Он стонал и рвался, но мечущееся тело не желало помогать ему.

«— Голова, а дивчины там був? — новые голоса начали пробиваться к нему сквозь пелену тумана. — А то не в моготу боле..., — разбитной паренек из Львова наклонился к его голове. — Можа тех вон дивиц попробуем? С них же не убудет! Мы же только трошки... Уж одна там больно гарна, — прямо перед глазами Динкевича встали толстые, обветренные причмокивающие губы цвета сырого мяса. — Вот я понимаю дивчина! Волосья во! — свободной рукой тот проводит возле пояса черту. — Глазищами своими таращит як из пулемета... Гарна дивчина...».

Через мгновение эта вечно потеющая рожа с крупным чуть расплющенным носом растаяла в воздухе, оставив после себя встающие стеной остатки леса. Между темно-зеленой травой, едва прикрытой снегом, стояли черные как смоль стволы деревьев. Ровные, прямые, без единого сучка, они смотрели прямо в небо... Он видел их то перед самым носом, когда можно было разглядеть черную как смоль обгоревшую кору деревьев, то вдалеке от себя, когда они сливались в единый темный монолит.

«— Всем в оба смотреть! — вновь Динкевич слышит свой голос, но остановить его не может. — Немцы полгода назад тоже здесь пройти пытались, — перед его глазами проплывал сожженный танк, который сейчас с опущенным стволом пушки, с слетевшей гусеницей и с вскрытым металлическим брюхом уже не выглядел наводящим ужас монстров. — Полк пехоты с усилением, двадцать танков в лес вошли и все! — он помнил с какой интонацией говорил эти слова, как пытался произвести впечатление на тех, кто шел с ним. — Все они здесь остались. Вот один, там второй встал... Вон, без башни, — метрах в двадцати, действительно, стоял, безголовый танк, лишенный в добавок и гусениц. — Думаю, хлопче, дальше еще увидим».

Его сознание подстегнутое страшной усталостью и и страхом выдало очередную картину. Новый подбитый танк стоит метрах в десяти от первого. Ему повезло меньше! Массивная башня отброшена в сторону, где проломив своим весов несколько стройных берез валялась на земле. Люк механника-водителя был открыт и манил своей темнотой и надеждой...

«О! Пся крев! — заорал вдруг Динкевич, в очередной раз проклиная свое неуемное любопытство он резко отпрыгнул от закопченной железной туши. — Матка боска! — с исказившимся от испуга лицом он не мог отвести взгляда от темноты открывшегося люка».

Даже сейчас, лежа на земле со связанными рыками он ощутил как его накрыло противной холодной испариной.

«— Сгорел..., — проговорил тот, прошлый Динкевич. — Заживо...

Падавший в глубину танка тоненький луч света осветил скрючившуюся за рычагами управления черную фигуру. Виднелась склоненная вперед голова, покрытая опаленными волосяными комками; вцепившиеся в рычаги руки, с которых в огне лохмотьями слезал комбинезон. Он смотрел прямо в полумрак кабины, где черная запекшаяся кожа сливалась с темнотой стен и пугала своей неизвестностью.

— Сгорел заживо, — он протянул руку, чтобы закрыть танковый люк. — Спи спокойн..., — вдруг, потрескавшиеся, впавшие в глазницы веки чуть дрогнули. — Спокойно, — шепотом попытался закончить он, но из его рта выдавался лишь шепот. — Нет! Нет! — забормотал он не веря своих глазам — Ты же сгорел! Сгорел весь, полностью! — к его ужасу танкист открыл приподнял сначала одно веко, потом после секундной заминки второе».

Динкевич, тяжело дыша, открыл глаза. Место где он лежал, таки и не изменилось. Он с свистом глотал холодный, пахнувший сыростью и порохом воздух, а потом также, со звуком, выдыхал его обратно. Его легкие работали как кузнечные мехи, загоняя все новые и новые порции живительного газа, но он никак не мог успокоиться... Краски его очередного воспоминания становились все ярче и ярче, в какой-то момент полностью заменяя собой реальность...

«— Голова, Слепня что-то не видно, — пытаясь перекричать дождь, Горелый наклонился к его голове. — Его отделение справа должно идти... Хотя в этом дожде ни хрена не видать! Шаг в сторону сделаешь и все — заблудился. Надо что-то делать. Может баб этих еще раз посспрашать?! Только на этот раз вдумчиво их потрясти, чтобы все выложила как духу.

— Ладно, давай тащи их сюда! — он остановился, расправляя высокий воротник. — Посмотрим, что скажут. »

Тот управился довольно быстро. Не прошло и нескольких минут, как к ногам Динкевича кинули их пленниц — одну постарше, а другую — помладше.

— Ну, и куда дальше? — пальцем приподнял он подбородок второй, которая с вызовом смотрела на него. — Говори, сучье вымя, а то потом выть придется, — он взял ее за волосы и несколько раз с силой тряхнул. — Где этот проклятый лагерь?

— Раз к Андрюшке идете, значит и гробы уже заготовили, — вдруг с жаром произнесла она, даже не делая попытки вырваться из его рук. — Нет?! Не заготовили? — в ее голубых глазах царило настолько искреннее изумление, что Динкевич, не видя и следа издевки, даже растерялся. — Плохо, — с уверенностью произнесла она.

— На! — он с силой ударил ее по щеке, разодрав в кровь массивной печаткой. — Маленькая дрянь! Я тебе покажу Андрюшку. На! — следующий хлесткий удар буквально откинул ее на спину. — Говори, куда нам дальше идти?

Ручейки крови из разбитых губ сразу же смывались падающим каплями дождя., а она стояла на коленях вновь и вновь подставляя лицо под удары. С каждой новой пощечиной улыбка на ее губах становиться все более похожей на кровожадную гримасу, от которой начинала брать оторопь.

— Бей, сильнее бей! — распалялась девушка, ближе двигаясь на коленях к Динкевичу. — Покажи свою силу, свою злость! Давай! — Голова был словно в кровавом тумане, от которого мутнело в глазах и хотелось бить все сильнее и сильнее. — Так! В кровь!

Наконец, от очередного удара девушку бросило на землю, где она и осталась лежать.

— Давай вторую, — прохрипел Динкевич, слизывая кровь с тыльной стороны ладони. — Все равно в этом проклятом дожде ни черта не видно! Куда не посмотри ни зги..., — женщина постарше стояла чуть наклонив голову и что-то шептала. — Ну, а ты что скажешь?

Из под сдвинутого по старушечьи на самые глаза платка на него посмотрело еще не старое лицо. Она несколько секунд смотрела прямо на него, словно пыталась что-то прочитать в его душе.

— Что, волчья сыть, крови никак не напьешься? — бросила она ему прямо в лицо. — Все мало тебе?! — говорила она вроде негромко, но он отлично слышал каждое слово. — Черный ты весь. Снаружи черный, изнутри черный. И душа у тебя черная, как смола... Нет в ней ни просвета ни привета, — и говорила он совсем не со злостью или ненавистью; в ее голосе слышалась вселенская усталость от всепроникающей жестокости и дикости, готовности сожрать своего близкого, жадности до мерзостей. — Плохо тебе будет... Ой, как плохо. Совсем плохо, Черный человек! Уходи отсюда быстрее... Дождь пока идет. Он все спрячет, словно и не было тебя тут! Уходи! Не оглядывайся ни на кого!

Динкевич не мог понять, что с ним такое происходит. Он столько раз слышал, как в его сторону неслись проклятия, что уже потерям им счет. Казалось бы, что такое еще одно, брошенное полуграмотной и испуганной женщиной. Всего лишь пыль, который можно растереть между ладонями и развеять по воздуху, но не в этот раз...

— Уходи, Черный человек, — снова попросила она, равнодушно смотря на главу сечевиков. — Дождь вот-вот закончиться. Срок твой почти истек... Уходи!

Вытянув руку вперед, Динкевич с недоумением смотрит, как хлеставший на протяжении нескольких часов ливень начинает затихать. По покрасневшей ладони били уже лишь редкие и крупные капли.

— Голова, ... слышь, Голова?! — до него никак не могли достучаться. — Голова?! Очнись! — он повернул голову и удивленно посмотрел на Горелого, который, нервно оглядываясь, пытался ему что-то сказать. — Голова! Нет говорю никого! Ты слышишь! — в его голосе слышалась самая настоящая паника. — Все! Все куда-то пропали... Вот одни мы тут — Семка, я и ты, — слева от него стоял тот самый львовский паренек, что так рвался поговорить с женщинами. Говорю, нет больше никого.

До Динкевича, наконец-то, дошло, что случилось. Правая рука машинально коснулась оружия, словно убеждаясь, что оно не пропало вместе со всеми людьми. Он посмотрел сначала на Горелого, потом перевел взгляд на второго сечевика.

— Где все? — его глаза налились кровью. — Какого лешего они могли пропасть? — его глаза обшаривали поляну, на которой они стояли. — Почти полсотни человек... Искать! — вдруг заорал он на них. — Искать, сукины дети! — он взвел затвор ППШ (любил он советский автомат за надежность и большой боекомплект) и потом схватил за шиворот одну из женщин.. — А ты, тварь, давай за мной. Шевели, шевели ногами! — женщина на подгибающихся ногах пошла за ним. — Сейчас вы у меня увидите, твари! Слышите меня?! — закричал он потрясая автоматом. — Где вы там?! — автоматная очередь вспорола землю рядом с ногой женщины, заставив вскрикнуть от испуга. — Вот видите? Ха-ха, Черный человек! А так?! — бросив женщину на землю, он начал стрелять ей прямо под ноги. — Да, я Черный человек! Я Черный человек!

Двое остальных стояли спиной к спине и смотрели по сторонам. После того, как этот странный дождь закончился они и словом не перемолвились. Лишь дикие, широко раскрытые от страха глаза шарили по лесу.

— Идите ко мне! — орал окончательно «слетевший с катушек» Голова уже на весь лес. — Где вы там прячетесь? Да я вас все..., — когда он в очередной раз размахнулся для удара, его нога за что-то зацепилась и он с высоты своего роста свалился в грязь. — Тьфу! — сплюнул попавшую в рот грязь. — Что это еще за дерьмо? — нога зацепилась за какой-то корень, петлей торчавший из земли. — А ты..., — девушка с торжествующим видом смотрела за его спину. — Ах, падла..., — он рывком попытался перевернуться на живот, но его руки все время скользили. — Стоять! Стоять! Да... О! Нет! ».

Дико заорав, Динкевич вновь проснулся на той самой поляне. Его сердце продолжало бешено биться, с каждым новым ударом грозя вырваться из грудной клетки и залить кровью все вокруг. .

— Свят! Свят! Что это было?! — бормотал он, пытаясь порвать тугой ворот кителя. — Что это такое? — ткань, наконец-то, с треском разорвалась, открывая доступ свежему воздуху. — Хорошо..., — прошептал он, на секунду, забыв про все, кроме этого удивительного ощущения.

Сечевик даже закрыл глаза, впитывая в себя каждое мгновение этого незабываемого ощущения.

— Гляди-ка, очнулся, — вдруг, кто-то самым незатейливым образом пнул его в спину. — Ну, паря...., — на Динкевича, перевернувшегося на спину, с добродушной улыбкой смотрел древний старичок. — Готов?

Все остатки еще сохранившейся бравады с палицая слетели моментально. Не осталось ничего! Ни гордого вида борца с проклятым большевизмом, ни несгибаемого защитника угнетенного украинского народа, ни грозного Голову, ни осталось ничего! Казалось, бы вот он тот прекрасный момент, когда можно плюнуть в лицу ненавистному врагу, когда можно клясть его, когда можно в последний раз проявить свою силу.

— Ну, ничего, — спокойно проговорил дед, взглянув куда-то вверх. — Отец все знает, все видит... А ты помолись, паря..., помолись. От доброй молитвы-то ничаго плохого-то не случиться. И за себя помолись, и за своих вон тоже попроси. Полегче будет!

Динкевич дернулся изо всех сил, почувствовав как его кто-то схватил за связанные руки.

— Пошли прочь, прочь от меня! — зашипел он, когда его начали волочь. -Оставьте меня!

— Давайте, хлопцы, и тех тоже туда, — он увидел как к нему начали подтаскивать и остальных. — Вот, сейчас и начнем...

Из-за деревьев, которые едва выступали из темноты, начали появляться фигуры людей. Один, два, три, десять..., и еще, и еще. Через несколько минут на поляне стояло сплошное людское кольцо. Молча стояли мужики в овчинных тужурках, с мрачным видом рассматривавших связанных полицаев; десантники в маскхалатах, с любопытством следившие за каждым движением копошащегося у дуба деда; несколько деревенского вида баб, в сторону виновато отводившие глаза; с десяток ребятишек, выставивших вперед палки-ружья... Чуть впереди всех стояла та самая девушка, которую с таким остервенением хлестал по щекам Динкевич. Сейчас в ее глаза читалось настолько ничем не скрываемое торжество, что сечевику становилось жутко.

— … Гм, — одобрительно прогудел старик, посмотрев за спины валявшихся предателей. — Братья и сестры, — стоявший впереди десантников среднего роста коренастый командир чуть дернулся, что не осталось незамеченным со стороны. — Да, все мы с единого корня... И эти тоже! — изогнутый конец посоха ткнулся в сторону лежавших. — Все мы плоть от плоти нашего Отца, — многие из толпы синхронно вцепились в висевшие у них на поясах темные деревянные статуэтки и с благоговением посмотрели на возвышавшийся над ними дуб исполин. — Здоровые или убогие, рыжие или беляки, бабы или мужики, хорошие или плохие — все мы его дети. Каждого из нас он знает и привечает! Каждый, кто попросит у него помощи, получает..., — голос старика волнами то нарастал, то спадал. — Матрена, когда ты занедюжила, кто тебе помог?

Высокая девка чуть не бухнулась на колени, так сильно закивав головой.

— А твою хворь, Степка, кто вылечил? — его взгляд уперся в следующего — плотного мужика, мнущего в руках шапку. — Как ты мучился от плетей германски, помнишь поди?! Кровь харкал почитай неделю... Отец тебя вылечил! И мого внучка от попотчевал. Никому отказа не было

Он выкрикивал все новые и новые имена и вздрагивавшие люди начинали истово кивать головами в подтверждение сказанного.

— Всех Отец привечает, — вновь повторил он, оглядывая собравшихся. — А мы с вами як поступаем? — вдруг он задал неожиданный вопрос. — Мы-то с вами как Ему отвечаем? Люди?! Что мы сделали для Него? — тишина на поляне стала еще более жуткой; застывшие люди старались не смотреть друг на друга, словно чего-то стыдились. — Мы его может от вражин оборонили? А Митроха? — парень с пудовыми кулаками, казалось, скукожился от заданного в лоб вопроса. — Что молчишь? — тот еле слышно мычал в ответ, пытаясь спрятаться от обвиняющего взгляда.

Стоявшие вместе со всеми десантники имели совершенно непонимающий вид. С диким удивлением они смотрели на потупившихся партизан, на тыкающего непонятными обвинениями старика. Большая часть из них вообще ничего толком не понимала и бросала вопрошающие взгляды на стоявшего впереди командира. Судя по зверскому выражению лица последнего, с которым тот смотрел на тех, кто шептался в толпе, он был в курсе всего происходящего.

— Все молчите..., — укоризненно проговорил старичок. — Молчите... А деваха вон не молчала, — он подошел к избитой девушке, которая еще не успела смыть кровь с разбитого лица. — За правду не побоялась постоять. Болью своей попрала животный страх, — его пальцы нежно огладили ее длинные волосы и чуть толкнули назад, к людям. — Иди, иди, дочка.

Он подошел к лежавшим полицаям, все из которых уже давно пришли в сознание и со страхом за ним следили.

— Что, черные душонки, зенками своими хлопаете? — ткнул он посохом крайнего, попытавшего отползти от него. — Подушегубствовали, поиздевались над людями, пора и ответ держать... Жили вы как скоты, не зная ни человеческого ни божественного закона, так после смерти своей послужите! Давай, хлопцы!

Быстро подбежавшие мужики пинками скинули связанных в яму. Через пару минут все семеро уже лежали неглубокой (с полметра) траншее и испуганно скулили.

— Товарищ коман..., — попытался сделать шаг вперед один из десантников, до этого с возмущением наблюдавшего за происходящим. Но, как же так? Это же..., — его голос становился все тише и тише, пока наконец-то, стушевавшийся под взглядом Судоплатова десантник не замолк окончательно.

Старичок сделал еще шаг вперед. Он уже ничего не замечал — ни возмущенного вида десантника, ни внимательной взгляда его командира, ни вспышки фотокамеры. Все его внимание захватил процесс...

— Отец, во искупление их злодеяний, прими, — он с надеждой смотрел на дерево, длинными искривленными ветками заполнившего пространство над поляной. — Очисти их черные души.

Вдруг из толпы кто-то ахнул. Следом вскрикнул ребенок. Семь тел, лежавшие ровным рядом, начали дико дергаться, извиваться, словно мокрая глинистая земля под ними превратилась в раскаленную сковородку. Один из них, отчаянно дрыгая ногами, попытался вскочить, но его загребущие движения лишь скребли по податливой почве. С каждым новым движением сапоги погружались все глубже и глубже, превращая почву в жидкое болото. Другой исступленно мотал головой, не в силах дернуться погружающимся в черную жижу телом. Смачные хлопки месили грязь, отчего его лицо с вращающимися белками глаз покрылось жирной черной коркой.

— А-а-а-а-а-а! — кляп из его рта от таких ударов все же вылетел и палицай завизжал. — А-а-а-а-а-а! — его тело начало погружаться быстрее. — А-а-а-а-а!

Земляная жижа словно кислота сантиметр за сантиметром погружала в себя сапоги с обмочившимися штанами, блестевшую орлов ременную бляшку. Она с жадностью хватала обтянутое ремнями портупеи тело и уже дотягивалась до шеи.

— …..., — Динкевич уже не кричал; он сипел, не в силах выдавить из себя ни звука. — …., — его вымазанная в грязи голова начала медленно оплывать, словно оплавленная восковая свеча. — ….

132

Отступление 166.

Реальная история

12 декабря 1942 г.

Великобритания, Лондон, Даунинг-стрит. Резиденция премьер-министра.

— Джордж, ты свободен, — Черчиль благодарно кивнул слуге, который только что закончил сервировку столика в малой гостиной на две персоны. — Здесь мы сами...

Слуга, поправив в очередной раз фарфоровые чашки для чая, поклонился и исчез из комнаты.

— Попробуйте чай, Гарри, — хозяин кабинета осторожно наклонил заварник и комнату сразу же начал заполнять чудесный аромат черного чая. — Уверяю вас такого чая вы еще не пробывали.

Гость премьер-министра, моложавый мужчина слегка за пятьдесят в круглых очках, с сомнением на лице взял чашку и чуть пригубил ее.

— У нас большие проблемы, Уинстон, — чашка с мелодичным звоном коснулась тарелки. — Кажется, Рузвельт начал свою игру, — хваленная британская выдержка дала трещину — Черчиль почувствовал, как холодок начал пробираться по его спине. — Он решил приостановить все военные действия в Европе. Еще позавчера в Италию ушел приказ закрепиться на своих позициях и не предпринимать ни каких действий... Уже начали расформировывать вспомогательные штурмовые батальоны из немецких и итальянских военнопленных. Мне только что звонили... От тех десяти полностью укомплектованных моторизованных и пехотных дивизий, которые удалось сформировать к сегодняшнему дню, остались жалкие остатки. Если так пойдет дело, то к концу этой недели о соглашении с немцами можно будет забыть, — Гарри Трумен, вице-президент САСШ, нервно теребил лацкан пиджака. — … Как же он так мог?! Мы же уже обо всем договорились. Какой-то месяц, ну может быть два, и подбрюшье Европы было бы наше, а еще через пару месяцев настал бы черед Испании, Португалии и, наконец, Франции. Да, мы одних только наци могли бы набрать несколько миллионов, которые бы с радостью снова вцепились в горло русскому медведю.

Он даже развел руками от охватившего его недоумения.

— Что тебе на это сказать, Гарри, — проговорил Черчиль, выпуская очередной клуб ароматного дыма. — Разве только показать вот эти фотографические снимки, — из конверта, лежавшего на журнальном столе, он достал несколько черно-белых снимков. — Мне кажется, вашему президенту было слишком трудно устоять перед искусителем... Иногда дьявол предлагает такое, что остается только сожалеть что этого не произошло раньше.

Трумен взял фотографии и поднес их ближе к глазам.

— Боже мой! — сразу же вырвалось у него восклицание. — Как же это возможно? — Рузвельт, нижняя часть тела которого была парализована и который мог передвигаться лишь при помощи специальных стальных шин, стоял у окна и держал в руках свою супругу. — Это фотомонтаж? — потрясенно спросил Трумен, не отрывая взгляда от счастливого лица президента. — Ведь так?

— Мой источник в Белом доме утверждает, что президент прекрасно обходится без коляски, но скрывает это, — невозмутимым тоном прервал его Черчиль, даже не пытаясь ответить на вопрос. — Он сказал, что за неделю до того, как были сделаны эти снимки, президент тет-а-тет встречался с русским послом... Вот так-то, Гарри, проклятый усатый дьявол оказался слишком сильным искусителем даже для нашего святого..., — премьер-министр, отложил в сторону сигару, и пристально посмотрел на сидевшего напротив.

Тот встретил его взгляд. Безмолвный разговор был недолог, но, как выяснилось, в последствии очень полезен для них.

— Знаешь, Гарри, Томас Джефферсон как-то сказал, что древо свободы время от времени нужно поливать кровью патриотов, — Трумен продолжал держать в руках бокал с виски, который он так ни разу и не пригубил. — Очень хорошие слова, очень жизненные... Думаю, сейчас как раз такой момент. Свободный мир в настоящей опасности! Мы все переживаем невиданное и немыслимое раньше нашествие варваров. Эти гунны словно саранча без жалости пожирают все, что встречают на своем пути, — вице-президент согласно кивал головой, полностью разделяя все эти мысли. — Можем ли мы в такой момент оставаться в стороне, Гарри?! Я говорю тебе, нет! Тысячу раз нет! Это наш последний рубеж обороны, это великий атлантический вал, за которым для нас нет земли. Именно здесь мы должны уничтожить гуннов XX-го века. Сейчас нам нельзя сомневаться и спорить, нельзя быть слабыми! Если часть тебя, говорит хватит и остановись, то отрежь ее и выбрось прочь. Это уже не ты, это тело поражено бациллой страха и предательства! — вице-президент, посмотрев на бокал, с шумом опрокинул виски себе в рот. — Ты со мной, Гарри, до конца?

Отступление 167

Реальная история.

13 декабря 1942 г. САСШ. Защищенная телефонная линия Белого Дома.

Первая леди, держа золотистую лакированную ручку телефонного аппарата, нетерпеливо пристукивала каблучком. Абонент долго не отвечал.

— О, Мадлен, это ты? — в трубке, наконец-то, раздалось чье-то сопение. — Я уже целый час тебя вызваниваю. Что-то случилось?

— Хай, Анна, — радостно защебетала ее кузина. — Малыш Джонни капризничал, я возилась с ним. Никак шалунишка не хочет укладываться! Подожди-ка, — до Рузвельт донеслось громкое детское гуканье и довольный женский смех. — Маленький разбойник, стащил с волос мою заколку и бросил на пол. Ты представляешь? Подожди-ка, ты что-то хотела сказать? Мы же сегодня хотели встретиться или ты передумала? — забросала она вопросами свою кузину. — Анна?

— Все в порядке, Мадди, — держа трубку, первая леди рассматривала свое отражение в зеркале и в этот момент поймала себя на мысли, что счастливо улыбается. — Мы сегодня обязательно встретимся. У меня для тебя есть чудесная новость! — она будто увидела, как огнем любопытства зажглись широко раскрытые глаза ее кузины. — Ты слышишь? Мы с супругом приглашаем вас к нам на ужин, где я все и расскажу...

— У! — возмущенно выдохнула молодая женщина с той стороны трубки. — Ну, расскажи мне! Что случилось? Я же никому! Анна, не заставляй себя упрашивать?! Я никому не расскажу! — звучал умоляющий голос женщины. — Пожалуйста...

Рузвельт так живо представила себе, как от любопытства мучается ее кузина, что не смогла сдержаться, и громко рассмеялась.

— Ладно, расскажу, — на той стороне в мгновение ока воцарилась тишина. — Мадди, мой муж, ты себе не представляешь, полностью вылечился... Ему теперь совершенно не нужна коляска! Вообще!

Отступление 168.

Возможное будущее.

19 февраля 1988 г. Ленинград. Васильевский остров. Через трое суток после пожара в Библиотеке Академии Наук СССР.

Милицейское оцепление уже давно снято. Возле обрушившихся бетонных коробок подмерзает расплывающееся море грязно-серой пены, тоннами вылитой пожарными машинами.

По бетонной коробке книжного хранилища, еще хранившего следы пожарища и сероватых клочьев пены, ветер гонял пожелтевший клочок бумаги. Он сиротливо метался от стены к стене, пока, наконец-то, не попал на вымазанную пеной часть пола. Его лицевая часть, еще продолжавшаяся трепыхаться, смотрела на обвалившийся потолок расплывающимися письменами.

«... в ночь на … стал свидетелем антисоветского религиозного обряда, который бросает черную тень на имя советского бойца — борца с немецко-фашистской нечистью... При попустительстве непосредственного командира … Павла Анатольевича, спокойно наблюдавшего за совершаемым обрядом, шаман живьем закопал … Когда я попытался остановить убийство, то ...

Прошу органы государственной безопасности разобраться и принять скорейшие меры.

Сытин Илья Николаевич, член ВЛКСМ с 1939 г.»

Отступление 168

Возможное будущее

Планета Х23-192О. Тип: Второй класс (физико-химические условия на 80% приближены к земным) по шкале Комолова. Спор за планету между двумя крупнейшими надгосударственными образованиями обитаемого космоса — Западной конференцией и Русским сектором не прекращался уже более двадцати лет, время от времени выливаясь в ожесточенные боевые схватки как на самой планете, так и на ее орбите.

… Местное солнце — желтый карлик медленно опускалось за покрытую снегом макушку исполинского горного хребта, который протянулся по главному континенту планеты на несколько тысяч километров с севера на юг. Огромные протяженные тени осторожно потянулись от скальных верхушек в сторону хаотического нагромождения металлопластовых конструкций, еще несколько недель назад представлявшихся собой малый автоматический рудный комплекс. В нескольких сотнях метров от него продолжали чадить раскуроченные бронеколпаки стационарных огневых точек, чуть дальше сверкая вскрытыми словно консервные банки бортами застыли массивные унитанки (тяжело бронированные машины универсального типа, выполняющие функции как средств огневой поддержки наступающих или обороняющих частей, так и разведывательных машин высокой проходимости).

— Капрал, доложить о потерях, — бесцветный синтезированный голос оператора штаба объединенного командования раздался в левом наушнике.

Изъеденный сильными ветрами и частыми осадками скалой выступ дрогнул и от него отделилась металлическая человекоподобная громадина. Отключив маскировочную сеть, капрал опустился за массивный бруствер.

— Докладывает капрал второго дивизиона Зак Фарон, — тяжелый пехотный излучатель с встроенным килианским гранатометом с мягким клацаньем опустился на изгиб локтя. — Тринадцать космопехов уничтожено, потеряны три стационарные огневые точки. Противник использует биомины большой мощности. Они с легкостью преодолевают скальное основание укрытие! Прошу огневой поддержки!

— Доклад принят, — компьютерная программа, координирующая оборонительные действия подразделения Западной конфедерации, с нечеловеческой аккуратностью занесла новые сведения в базу данных. — Продолжать удерживать оборонительные позиции. В ваше расположение направлены два унитанка и отделение космопехов первого дивизиона. Анализ разведданных показывает, что на вашем направлении противник не обладает превосходящими силами. Поэтому в огневой поддержке отказано!

Киборгизированный тяжелый пехотинец Зак Фаррон, за сорок лет непрерывной службы дослужившийся до капрала и потерявший после более сотни операций почти 30% своего тела, громко и от души выругался.

— К вам направлено отделение космопехов, — поразительно похоже передразнил он оператора, отстегивая верхнюю боевую сферу и подставляя потное и разгоряченное лицо свежему горному ветру. — Сдохнешь тут, пока дождешься этих проклятых пехов, — его взгляд прошелся по изрытым воронками позициям его отделения. — Тут целый полк нужен, а лучше бригада с усилениям и орбитальной поддержкой, — бормотал он, продолжая наблюдать за своими подчиненными, застывшими в индивидуальных укрытиях. — А... Стокман, зараза! — его взгляд неожиданно зацепился за пехотинца, который скорчившись что-то пил из металлической фляжки. — Говорил ведь не пить эту гадость!

Активировав рацию, он заорал:

— Чертова задница! Стокман! Одеть боевую сферу! Последнее предупреждение!

Метрах в двадцати от него с невысокого пригорка скатился небольшой красно-коричневый валун. Мордочка любопытного зверька, мгновение назад что-то деловито высматривавшего, сразу же скрылась в норке.

— Ты понял меня?! — видневшийся вдали пехотинец отбросил от себя фляжку и начал быстро надевать тактическую сферу. — И если еще раз, во время боя...

От пригорка во все стороны побежали тонкие, едва заметные трещины, который словно невесомая паутинка мгновенно накрыли несколько квадратных метров.

— О! Боже..., — на его боевой сфере, лежавшей в стороне, уже давно мигал красный индикатор. — Приготовиться, сукины дети! — пульсация усилилась на несколько порядков. — Крысы! — индикатор начал давать непрерывный сигнал. — В укрытие!

С нечеловеческой быстротой высокие фигуры нырнули в укрытия — узкие ячейки из металопласта, утопленные в грунте. Через секунду после этого позиции отделения сотряс мощный взрыв. Тонный земли, отколотых от скального массива кусков, валуны со свистом поднялись в небо и через мгновение смертоносной массой обрушились на землю. Двух пехов, укрывшихся в карманах прямо у эпицентра, смяло как червяков в банке. Еще одного прошило насквозь каменными осколками. Металопласт его костюма, державший по заверениям ученых взрыв мины второго класса, разлетелся на пластины с загнутыми вверх, рваными краями.

Еще не успели затихнуть вопли в эфире, как со стороны врага зазмеились еще десятки новых извилистых трещин. Вспарывая скальное основание бурами под поверхностью приближались продолговатые продолговатые тельца живых снарядов — носителей мощного взрывчатого вещества и зачатков разума, что позволяло им успешно имитировать местных живых существ и маскироваться под них...

______________________________________________________________

Огромный плазменный экран с плавно изогнутой по последней моде поверхностью занимал большую часть стены просторного помещения, где в полумраке вырисовывались несколько удобных кожаных диванов. Между ними стоял низкий столик, на котором притулилась одинокая пепельница с тлеющей сигаретой.

Изображение на экране продолжало то и дело прерываться короткими полосами и светлыми точками.

«... — Нет, нет..., — мужчина с экрана энергично затряс головой. — Вы совершенно не понимаете! Это был не просто выстрел! Будь проклят тот, кто стрелял и тот кто направлял его руку! — его хорошо пошитый пиджак в широкую клетку неряшливо оттопыривался всякий раз, когда он чуть наклонялся вперед. — Вы, то совсем не понимаете, что теперь будет? — он с вызовом посмотрел на камеру. — … И я вообще, не понимаю, почему меня здесь держат? Позвоните в бюро! Я старший специальный агент, Френк Антонио Монтана. Номер жетона 129271J173B.

Откуда-то сзади, из-за камеры, вышел второй человек — высокий мужчина в черном костюме, на груди которого блестел небольшой бейдж. Он сел на стул и положил ногу на ногу.

— Мистер Монтана, давайте оставим все эти подробности. Мы прекрасно знаем, кто вы, — на лице агента отразилась странная мешанина чувств — смесь удивления, недоверия и страха. — Поверьте мне, ваше руководство также давно уже в курсе. Поэтому, ведите себя благоразумно, — в голосе говорившего чувствовалась уверенность в своих словах, словно он, действительно, имел полное право не только удерживать, но и допрашивать старшего специального агента Федерального бюро расследований. — Нам нужно услышать от вас всего лишь честный и подробный рассказ... и все! Вы понимаете меня, мистер Монтана? После этого, вы, как добропорядочный американский гражданин вернетесь к себе домой, к своей жене и деткам. К Сьюзи, Кэрол и крошке Майки.

От таких слов фэбеэровец окончательно растерялся.

— Сьюзи? Кэрол? — хриплым голосом переспросил он; камера крупным планом приблизила его побледневшее лицо. — Откуда вы...

— Вашу супругу ведь Сьюзен зовут? — добродушно и чуть удивленно спросил его собеседник, словно разговор шел между старыми закадычными друзьями. — А ваша очаровательная дочурка Кэрол также как и раньше любит, когда вы читаете ей на ночь сказку про похождения медвежонка Тедди? Мистер Монтана, что с вами? Вам плохо? — тот судорожно растягивал узел галстука. — Вот, возьмите воды. Выпейте!

— Какого черта вам нужно от моей семьи? — с угрозой проговорил Монтана, наклоняясь вперед. — Если вы хоть пальцем их тронете!

Тот вновь негромко рассмеялся, широко расставляя руки с раскрытыми ладонями.

— Что вы, что вы, мистер Монтана! Уверяю вас, вашей семье совершенно ничего не угрожает. Наоборот, мы заботимся о вашей безопасности и хотим, чтобы вы как можно скорее встретились с вашей семьей. Вы меня понимаете, мистер Монтана?

Тот окончательно опустил голову, упершись глазами в стол, словно на его поверхности был нарисован какой-то дельный совет. Его плечи поникли. Вообще, за эти несколько десятков минут, который прошли с того момента, как он переступил порок этого помещения, с ним произошла удивительная и страшная метаморфоза — из бравого и бесстрашного агента, за спиной которого стоит вся мощь американского государства, он незаметно превратился в неуверенного в себе человека — букашку, которую можно легко раздавить.

— Хорошо, мистер Эй-как-вас-там, я все расскажу, — тихо прошептал он, продолжая пялиться в стол. — Я не знаю, что черт побери, изменилось за эти несколько дней, и что находиться в головах ваших боссов, но я все расскажу... И клянусь толстыми и потными ляжками черных официанток в самой последней гарлемской забегаловке, это будет чертовский странная история...».

С характерным звуком изображение остановилось и на экране застыл трясущийся кадр хроники — усталые глаза человека, смотревшего прямо перед собой. Несколько минут ничего не происходило — по экрану вновь и вновь пробегали черные точки и полосы.

«— … В этот проклятый день, я немного задержался и уже собрался уходить. Надо было доделать отчет за последнее дело, — изображение мигнуло и на экране появился агент, которые нервно ходил по помещению. — Все было как и всегда. На месте уже почти никого и не было. Остальные обычно уходили чуть раньше. Причины всегда находились..., — он глубоко затянулся сигаретой и на несколько мгновений замолк. — Босс, старый О,Райли, появился как всегда неожиданно. Есть у него такая паршивая черта — возникать как приведение и хватать тебя за плечо! Пока сообразишь, что делать — то ли улыбаться и сидеть, то ли выхватывать пистолет... Короче, я обернулся и увидел О,Райли. Бог мой, что у него был за вид! — еще одна затяжка и вновь рассказ продолжился с небольшой задержкой. — Его пара волосинок на плешивой башке стояли дыбом, а лицо такое, словно на его же глаза трахнули жену. Именно от него я узнал, что в нашего президента стреляли.

Докурив сигарету, он начал ее тщательно вкручивать в пепельницу. Камера, крупным планом передававшая его лицо, запечатлела, насколько яростно он делал это. Казалось, что от того, насколько сильно он вдавит окурок, зависело, как минимум, его жизнь.

— Он сказал, что ему приказано создать группу, которая будет заниматься расследованием, — продолжил Монтана. — Эту самую чертову группу он поручил возглавить мне... Дерьмо! Вот же дерьмо! И это случилось за три дня до отпуска! — вдруг, с яростью он ударил по столу, отчего пепельница перевернулась и пепел рассыпался по белоснежной поверхности стола».

Изображение снова дернулось и застыло на том кадре, где серый, чуть тлеющий пепел широкой полосой пересекал белую столешницу. На этот раз восстановление пленки заняло несколько больше времени.

«— Мистер Монтана, что было дальше? — его молчаливый и добродушный собеседник, кажется впервые, за все время разговора проявил нетерпение. — Надеюсь вы помните, что ваша искренность помогает вам вернуться домой и встретиться с вашей семьей? Не забывайте об этом, — внушительно добавил он. — Что было дальше, мистер Монтана?

Старший специальный агент облокотился на стол и стал внимательно рассматривать свой руки. Казалось в этот момент для него было ничего важнее этих частей тела.

— Это дерьмо мне сразу не понравилось! — глухо проговорил он, продолжая изучать пальцы. — Нюх у меня на такие вещи. Работа на улице учит и не такому..., — он поднял голову и бросил быстрый взгляд на камеру. — … Когда мы приехали на место, нас почти два часа не пускали туда сотрудники секретной службы. Целых два часа мы, как бездомные, стояли возле этого ресторана и смотрели на зашторенные окна, где мелькали какие-то тени... Потом они уехали, а ресторан..., — он невесело рассмеялся. — Был словно вылизан. Пол, столы, стены — все буквально сверкало. Эти, уроды, — агент словно выплюнул из себя это слово. — Все вычистили, ничего не оставили... А на утро, вы понимаете, уже на на следующее утро, практически все крупнейшие газеты вышли с огромными заголовками, где черным по белому было написано кто стрелял в президента.

Хозяин кабинета понимающе кивнул головой. Эти заголовки, даже если захочешь, не сможешь забыть. Крупными буквами, а подчас и кроваво-красного цвета, они до сих пор стояли перед его глазами — «Президент убит стрелком», «Убийца говорил по-русски?», «Почему они убили Президента Соединенных штатов Америки?», «Стрелок возвестил приход новой эры», «Русский снайпер стрелял в Президента», «Предательство простить нельзя!», «Убийца с самого утра поджидал свою Жертву», «Нас снова предали» и т. д.

— Откуда все это было? Репортеры отмалчивались, что-то мямли в ответ, что информацию им слил какой-то неизвестный... Откуда? В тот момент наша группа не знала ничего! У нас не было почти никаких зацепок! Никто толком ничего не видел... Первая леди ни с кем не хотела говорить. Сказали, что ей запретили врачи, — он взял предложенный стакан с водой и с шумом выпил. — Лишь к вечеру начали появляться первые сведения, а потом начался какой-то шквал сообщений... Нам писали, звонили, в бюро ломились толпы каких-то непонятных свидетелей, очевидцев.

Его собеседник заинтересовано наклонил голову, ожидая дальнейшего рассказа.

— Едва первые из них были допрошены, я просто схватился за голову! Десятки, а потом и сотни сообщений со всей страны о подозрительных русских, которые имели самое прямое отношение к убийству Президента. Даже только по предварительным подсчетам, за первые два дня, прошедшие после этого события, проверили более трех тысяч такого рода сообщений, — судя по тону агента ценность таких свидетелей для него была практически нулевой. — Естественно, большая часть из них была психами, недоумками и чокнутыми, которым где-то что-то показалось или привиделось

Жужжащая камера беспристрастно фиксировала каждое слово, каждое движение Монтаны.

— Первая по-настоящему стоящая зацепка появилась у нас только к вечеру второго дня, — продолжал он. — Швейцар ресторана напротив вспомнил какого-то подозрительно типа, который с самого утра вертелся невдалеке. Швейцар говорил, что тот не сводил глаз со входа в ресторан и... непрерывно курил, — Монтана задумчиво смотрел на стакан, который все еще держал в руках. — Нам, действительно, удалось обнаружить с десяток окурков какой-то странной марки сигарет. У них был довольно большой и длинный фильтр. Почти третья часть самой сигареты..., — агент даже сделал едва уловимое движение пальцами, словно хотел показать размер сигарет. — Уже потом экспертиза показала, что в США такие сигареты не производят. Сорт табака оказался другим. И тут, вы представляете... случается же такое совпадение..., — мужчина прищелкнул пальцами и мрачно улыбнулся. — Ко мне в кабинет заявляется какой-то лощенный тип, который заявляет, что курительный табак — это его стихия и здесь лучше него в этом никто не разбирается. Стоило ему лишь взять небольшую щепотку табака и слегка принюхаться, как он сразу же выдал мне ответ — Gerzegowina Flor! — произнося марку, он следил за реакцией своего собеседника, которая отличался странным спокойствием. — Gerzegowina Flor! — повторил он, внимательно следя за глазами человека напротив. — Вам ничего не говорит марка этих сигарет? Странно, а мне казалось, что именно я тот самый единственный человек в нашей стране, который ни черта не знает об этих сигаретах! Эти сигареты любит курить Сталин!

— Интересно, — пробормотал тот, на мгновение приподняв непроницаемую завесу на своем лице. — И о чем это говорит?

— Хм, — хмыканьем агент по-достоинству оценил его вопрос. — В тот момент это ни о чем не говорило. Эти проклятые сигареты у нас чертовски трудно достать, но можно... Их, в принципе, курить мог кто угодно! Но потом нашли таксиста, который подвозил этого человека до ресторана. На заднем сидении тот оставил обрывок газеты, которую он читал всю дорогу. Знаете, что это была за газета? Нет? Это была газета на русском языке, и довольно свежая, — Монтана оживился, рассказывая о появлявшихся, одной за другой, уликах. — Да, да, именно на русском языке.

Его собеседник заинтересовано склонил голову.

— Короче, к вечеру мы знали об этом человек практически все, что можно было узнать за это время, — чиркнула спичка и Монтана раскурил очередную сигарету. — Это был Sergej Vitowskij, сын князи Vitowskogo, бежавшего из России сразу же после одной из их революций, — агент выпустил жидкий клуб дыма и несколько секунд молча наблюдал, как тот рассасывался. — Vitowskij старший осел в Нью-Йорке. Почти сразу же открыл небольшой магазинчик, где приторговывал всякой мелочью, иногда нелегальным спиртным. Лет десять назад на этом его и взяли. Сын его почти сразу же прогорел. Банк за долги взял магазинчик, из квартиры его вышвырнули... Короче, ему было за что ненавидеть дядю Сэма. Лет пять в полиции о нем ничего толком не слышали. Начальник местного отделения полиции рассказал, что по слухам тот обретался где-то в Канаде. Примерно год назад, он объявляется в Вашингтоне. Снимает комнатку на окраине. Потом, пристал к «Серебряным рубашкам», где дорос до старшего группы. Рассказывали, что сам Уильфред Пелли, основатель рубашек неплохо отзывался о нем. А хорошее отношение Пелли, скажу я вам, много стоит..., — сидевший напротив агента человек, что чиркнул в блокноте и снова замер в ожидании.

— Вы его взяли? — услышав вопрос, агент усмехнулся.

— Нет, — отрицательно покачал он головой. — Когда мы, наконец, нашли его каморку в каком-то занюханном доме и вышибли дверь, он уже часов десять как был покойником. Да, да, самым обычным покойником — с иссиним лицом, с вывалившимся языком и одеревенелым телом, мотающимся в петле.

— И?

— … Знаете, мистер не-знаю-как-вас-там-зовут, то, что мы там нашли, мне понравилось еще меньше чем, сам покойник, — Монтана рассказывал, не обращая внимание на то, что его сигарета уже давно истлела и в пальцах остался лишь помятый огрызок фильтра. — В комнате, на самом видном месте лежал членский билет одного из стрелковых клубов города. Судя по отметкам, это русский за последний год мотался туда чуть ли не через день. В столе нашли больше дюжины пачек патронов к револьверу, а в туалетном бочке и сам револьвер. Порадовал нас и мусорный бак, где лежала скомканной карта Вашингтона с отмеченным на ней тем самым рестораном, — наконец, его глаза остановились на окурке и он полетел вслед за остальными его собратьями в пепельницу.

— Что-то я вас не понимаю, мистер Монтана? — добродушно прищурился мужчина, постукивая остро заточенным карандашом по столу. — Вы взяли подозреваемого в убийстве Президента и не ваша вина, что он оказался мертв, — он голосом выделили и слово «взяли» и слово «Президента». — В его квартире были обнаружены исчерпывающие улики, которые полностью доказывают причастность этого человека к убийству. Вы настоящий профессионал! Герой, если говорить газетными штампами... Через пару дней о вас буду писать все газеты Америки. Вы можете сделать блистательную карьеру в полиции, а может, и чем черт не шутит, в политике. Подумайте только, Фрэнк Антонио Монтана мэр города или сенатор от штата..., — он вновь улыбнулся, еще больше растягивая рот в улыбке. — Что же вас во всем этом не устраивает, мистер Монтана? — задав вопрос, он откинулся на спинку стула и замолчал, ожидая ответа.

Честно говоря, в этот момент мужчина чрезвычайно напоминал дьявола-искусителя. Высокий, подтянутый, чрезвычайно уверенный в себе, отлично сидящий на нем костюм, белоснежная рубашка и едва уловимый пряный парфюм. Это был дьявол не для мямлей, трясущихся в подворотне от кошачьего визга или шаркающей походки подвыпившего негра... Нет! На стуле сидел дьявол для сильного человека, настоящего победителя, который привык не обходить препятствия, а идти на пролом.

— Все, — через несколько секунд молчания, словно выплюнул из себя Монтана. — Меня все не устраивает! — он с вызовом посмотрел на сидевшего напротив него человека. — Дерьмо все, о чем вы только что сказали.... Профессионал, герой, лучший полицейский..., карьера, мэр... Я, мистер, не ангел, — в его глазах на мгновение сверкнула боль, которую он сразу же упрятал глубоко-глубоко. — И я никогда не отказывался от пары лишних долларов, если они встречались на моем пути. Если даже, нужно было чуть подправить закон, я тоже шел на это!

Он криво усмехнулся и сразу же продолжил:

— Однажды я говорил с доном Чичо, — у его собеседника удивленно взлетели брови. — Да, да, с доном Чичо, человеком, который мог только одним своим словом выгнать на улицы этого чертова города почти две тысячи головорезов... Мне особенно запомнились его слова. Он сказал так... Знаешь, Френк, очень часто даже самая последняя потаскушка, через которую прошло полторы сотни парней, может выглядеть юной и невинной красоткой, призывно смотрящей на тебя, — с гримасой на лице мотнул он головой. — Вот так-то, мистер... Эти прелести, о которых вы мне расписывали с такой жадностью, показывает отнюдь не очаровательная крошка, а старая сифилитическая шлюха!

— Ха-ха-ха! — рассмеялся в ответ тот. — Я вас понял мистер Монтана, я вас отлично понял... Благодарю вас за сотрудничество, — он неожиданно встал с места и протянул агенту руку. — У нас к вам больше нет вопросов. Вы можете быть свободны, — Монтана с опешившим видом ответил на рукопожатие и пошел к выходу. — Берегите себя, мистер Монтана».

Плазменный экран замерцал и изображение несколько раз дернулось, как уже было до этого не раз.

«— Как он тебе, Джон? — на экране не было никакого изображения, шел лишь звук. — Ответь мне честно, — грудной женский голос вновь затих. »

— Знаешь, сестренка, ты скорее всего права, — ответил ей уже знакомый мужской голос. — Дело здесь нечисто, — мужчина замолчал и через секунду продолжил. — Слушай меня, Элеонор, мужа уже не вернуть, — в его голосе впервые за все время зазвучала искренность. — Подумай о себе! Если все, о чем ты думаешь, правда, то они пойдут на все, чтобы никто даже рта раскрыть не успел... Ты меня понимаешь? — по темному экрану по-прежнему бежали сполохи, сквозь который раздавались приглушенные рыдания. — Подумай о ваших детях.

133.

Отступление 169.

Реальная история.

[выдержка] газетная статья. Нью-Йорк-Пост, 15 декабря 1942 г. «Трумэн говорит ''НЕТ ''.

«... Я принимаю на себя президентские полномочия с тяжелым камнем на душе. Я, как весь американский народ, лишился не просто одного из Президентов САСШ, не просто одного из государственных деятелей, который трудился на благо благословенной Богом Америки. Мы потеряли настоящего Учителя, который своим каждодневным, упорным трудом являл всем нам пример истинного патриота. Забывая о тяжелой болезни, семье, Рузвельт в самые тяжелые для страны дни отдавал всего себя...

Я скорблю вместе с тобой, Америка! Но, можем ли мы, потеряв из наших рядов одного из лучших, оставаться в унынии и оставаться в бездействии. Сограждане, перед лицом Бога, я говорю «НЕТ». «НЕТ» нашим страхам, «НЕТ» радости нашим врагам, «НЕТ» нашему малодушию, «НЕТ» бездействию...».

[выдержка] газетная статья. Мормонская газета крупнейшей организации штата Юта САСШ «Times and Seasons». 16 декабря 1942 г.

«... И сказано в Книге Мормона, что что придет с Востока нечестивец, который не признает ни сына своего, ни матери своей, ни Бога своего. Та, где ступит его нога, останутся лишь разоренные пепелища, а там, куда положит он свою длань — лишь рыдающие вдовы и безутешные матери. Я говорю вам — Нечестивец уже пришел и поступь его шагов доноситься до нас грозным отзвуком. Это отзвуки плача немецких матерей, потерявших своих сыновей и мужей. Это отзвуки стонов голодных немецких детей, умирающих от голода и холода в разрушенных городах и селах...

Я призываю Вас, мои братья и сестры, откликнутся на призыв к милосердию и состраданию...

Божьей милостью, апостол церкви Иесуса Христа Святых последних дней, Дефри Гордон Смит».

[выдержка] газетная статья. «Social Justice» (пропагандистский орган общественной пронацистской организации «Христианский фронт» САСШ). 19 декабря 1942 г.

«... Война Германии против России — это битва за христианство, это битва за умы и сердца миллионов одурманенных безбожниками людей. Еврейско-коммунистические узурпаторы обманули американский народ, внушив его лидерам идею о своей цивилизованности. США не должно воевать с Германией, как не должен враждовать один верующий с другим верующим, ибо оба они идут по пути познания бога. Их судьба — это совместная борьба с коммунистической заразой, с отравой отрицания бога и божественного...».

Отступление 170.

Реальная история.

САСШ, штат Нью-Мехико, г. Альбукерк. 22 декабря 1942 г.

Серебристо-серый плимут 1938 года выпуска, шедший сразу же за армейским джипом, остановился возле невысокого блокгауза, сложенного из бетонных блоков. Из него вышел невысокий и чуть сгорбленный мужчина, одетый плотное светло-коричневое пальто. Не обращая внимания на остальных пассажиров, которые прохаживались возле военных, он достал из небольшого чемоданчика крем для загара и начал тщательно его втирать в лицо. Мужчина нанес густой слой солнцезащитного крема не только на лицо, но и на виски, шею. После этого из чемоданчика были вытащены огромные очки для сварочных работ с круглыми черными линзами и надел на глаза.

— Это всего лишь мера предосторожности, Вилли, — громадные очки дико смотрелись на его лице, покрытом густым слоем крема. — Думаю, перчатки также будут не лишними, — на руки он надел мотоциклетные перчатки из плотной темной кожи. — Наука не терпит небрежности... Который час?

Вилли Хигэнботем, продолжавший с дрожью рассматривавший эти приготовления, негромко ответил:

— Осталась почти минута, мистер Теллер.

— Отлично, Вилли, — пробормотал тот, смотря куда-то в даль, где почти у горизонта виднелась высокая вышка — одна из многочисленных буровых, оставшихся в пустыне после нефтяной лихорадки. — Значит, еще немного...

Стоявший невдалеке от них репортер, тыча пальцем в сторону военного джипа и выглядывавшего из него радиста, закричал:

— Внимание, господа, обратный отсчет.

Из кармана он вытянул блокнот и огрызок карандаша и стал с нетерпением всматриваться за бетонный блокгауз.

— шесть... пять … четыре..., — шевелились его губы, в такт движениям дрожащей секундной стрелки. — Три... два... один … О, Боже! Как же ярко...

Все произошло внезапно! Буквально одно мгновение прошло от серой промозглой мглы раннего утра до яркого почти «божественного» солнечного света, нестерпимой волной заполнившей все вокруг. За плотным, физически давящем светом пришел раскаленный воздух, в доли секунды укутавший стоявших за бетонными блоками.

— О, Боже, Боже! — стонал, стоя на коленях, репортер, раздирая ногтями лицо. — Мои глаза. Я ничего не вижу, — блестящие полуботинки, уже давно потерявший свой праздничный лоск в этой пустыне, давили полураскрытый блокнот. — Мои глаза! Глаза! Кто-нибудь, эй!

Лишь один человек из десятка согнувшихся, упавших на корточки и закрывших голову руками людей стоял и смотрел на разворачивающееся действо. Милях в двадцати прямо на месте буровой вышки поднимался величественный столб пыли, дыма и пара. Гигантские завихрения клубами уходили в небо, протыкая густую пелену облаков и исчезая за ними. С расстояния нисколько не терялось, а наоборот, усиливалось это ощущение невиданной ранее мощи, этой обузданной человеком первозданной силы. Казалось, что-то сверхъестественное и темное вырвалось из земли.

— Сработало... Это, действительно, сработало, — улыбаясь, он тёр виски руками, не обращая внимания, что тяжелые мотоциклетные перчатки причиняли ему боль. — Сработало..., — тем временем в больших черных линзах ясно отражалось поднимающееся грибовидное облако.

— Я же говорил, я же говорил вам, — устало произнес, стоявший спиной к взрыву, Роберт Оппенгеймер. — что все получиться.

… 22 декабря 1942 г. ровно в 5 часов 30 минут в пустыне Аламогордо примерно в двадцати милях от г. Альбукерке был произведен первый в новейшей истории человечества взрыв плутониевой бомбы — оружия, ужасающая мощь которого была оценена далеко не сразу.

Отступление 171.

Реальная история.

23 декабря 1942 г.

169-я авиабаза особого назначения — зона аэродромного базирования 1-ой, 2-ой, 6-ой и 7-ой оперативных групп военно-воздушного флота САСШ, включающих в себя более 600 тяжелых дальних бомбардировщиков Б-17 и примерно 400 истребителей прикрытия «Мустанг». В соответствие с договором между САСШ и Советским Союзом Полтавский аэродромный узел использовался в качестве «перевалочной базы» для организации сквозных полётов из Англии и Италии в СССР с попутным нанесением бомбовых ударов по военным объектам противника. Здесь воздушные эскадрильи дозаправлялись и повторяли маршрут в обратном направлении.

… Крепкие декабрьские морозы погрузили Полтавский аэродромный узел в сонное оцепенение. Личный состав практически не выходил на улицу, спрятавшись в жарко натопленных казармах. Предчувствуя скорое прекращение затишья, штурманы и летчики целыми днями спали как сурки, пытаясь отоспаться впрок. Чертыхавшиеся механики вновь и вновь перебирали технику, которую по-очереди загоняли в огромные ангары. В эти дни на морозе можно было увидеть лишь пританцовывающих часовых, да и, пожалуй, несущихся сломя голову вестовых.

В окне небольшого домика, примыкавшего к одной из казарм, из неплотно опущенных штор выглядывал лучик света.

— Марчук, сваргань-ка чайку! — генерал-майор Перминов, командир авиабазы, сидел за столом, обхватив голову руками. — Только по-крепче, Марчук и сахару кинь пару кусков... Вот, черти, — прошептал он в конце, уставившись в лежащий перед ним листок бумаги. — Совсем распоясались...

Его взгляд вновь и вновь возвращался к строкам докладной записки начальника особого отдела. «... Участились случаи пьяных драк в подразделениях. За последние семь дней было пресечено четыре подобных инцидента, в двух из которых принимали самое активное участие старшие командиры... Отмечаются факты продажи военного имущества американскими военнослужащими... 19 февраля сержант Майк Джефферсон, ответственный за хранение спирта, используемого для охлаждения пулеметов бомбардировщиков, был задержан военным патрулем при попытке вынести с территории аэродрома две канистры со спиртом (по 10 л.). В ходе задержания он оказал сопротивление...».

— А, это ты, Марчук, — пробормотал он, когда перед ним кто-то поставил высокую алюминиевую кружку с дымящимся чаем. — Александр Романович, к вам пришли... американец энтот, — тихо доложил ординарец, почему-то не недолюбливавший американца. — Опять наверное что-то притащил... Вон сверток какой тащит, — генерал-майор улыбнулся, вспомнив вчерашние посиделки.

— Заходи, Роберт, — вставая из-за стола с усмешкой проговорил он. — Ты в порядке? — морщащийся от льющегося из окна яркого света бригадный генерал Уэлш, глава американской военной миссии под Полтавой, осторожно мотнул головой. — Садись, садись... Вот. Сейчас чайку оформим и будет полный порядок.

Со страдальческим выражением лица Уэлш сел за стол. Продолговатый сверток он положил рядом.

— Рассказывай, — кивнул Перминов. — Твои опять набедокурили, — еще один кивок, но уже в сторону американских казарм. — Мне вот только доложили..., — он чуть сдвинул рапорт на столе.

— Знаешь, Съаша, — не смотря на то, что американец уже довольно сносно говорил на русском, некоторые слова ему до сих пор давались с трудом. — Это меня не... совсем заботит, э … мало волнует, — он махнул рукой. — Это здоровые парни и им надо сбросить маленький пар. Ну, ты меня понимаешь? — Перминов еле заметно кивнул головой. — Дело в другом..., — продолжая морщиться от головной боли, он размотал сверток и вытащил из него бутылку виски. — Нас отзывают, Съаша, — литровая бутыль гордо встала на середину стола. — Только что поступил приказ. В течение недели нам необходимо полностью эвакуировать весь личный состав и технику, — Перминов непроизвольно кинул взгляд в окно, где виднелись глыбы замаскированных летающих крепостей и удивленно присвистнул про себя. — Это почти четыреста Б-17, часть из которых находиться на профилактическом ремонте. Плюс еще мустанги... Я говорил им, — он также глянул в окно и скривился. — … Никто меня не хочет слушать. Им абсолютно все равно, что при таком морозе … э-э-э наши возможности по перегону тяжелых бомбардировщиков … крайне ограничены.

На столе словно по волшебству появились еще две кружки, глядя на которые Уэлш, с выражением негодования на лице, вытащил из свертка пару небольших рюмок. Перминов понимающе улыбнулся и сразу же наполнил их.

— Ты... настоящий..., — после нескольких рюмок американец, еще как следует не оправившийся от вчерашнего праздника, ощутимо поплыл. — Мужъик, Съаша! — рюмка с треском ударилась обо стол. — Крепкий, волевой..., — он с чувством стукнул Перминова по плечу. — А эти, проклятые штабные крысы... носа своего не высовывают, — бригадный генерал неожиданно перешел на свое начальство. — Знаешь, что они мне сказали, — спрашивая, он одновременно пытался налить себе еще, но у него это ни как не выходило. — Нет, ты знаешь? — генерал-майор, напротив, выглядел еще молодцом и отрицательно качал головой. — А... Если, говорят, не успеешь вывезти технику, то приведи ее в негодность и брось её. Нет, ты понимаешь?! — опьянев, он начал говорить по-русски практически без запинки. — Технику в негодность? Моих птичек сломать... Съаша, они все там посходили с ума! — после очередного слишком громкого ора американца ординарец Перминова на секунду показался в дверях и сразу же исчез, увидев выражение лица своего командира. — Съаша, они говорят, что мы с вами враги?! — рука Перминова, удерживающая бутылку с виски, чуть дрогнула. — Америка и России — враги?! Как?

Отступление 172

Реальная история

23 декабря 1942 г. В сорока километрах от Москвы. Временная резиденция американского посла.

Небольшой бревенчатый домик был почти по самую крышу засыпан пушистым снегом, искрящимся словно рассыпанные щедрой рукой драгоценные камни. Из еле видной кирпичной трубы клубился дым, столбом уходящим в небо. В маленьком окошке, стекло которого было покрыто замысловатыми морозными узорами, мерцал огонек.

— Может еще раз наполнить грелку, сэр? — участливо спросил Стенли своего шефа, после того как его в очередной раз согнул хриплый затяжной кашель. — Я мигом. Кипяточку добавим. Сразу станет легче. Сэр? —

Аверел Гарриман, недавно назначенный послом США в СССР, отрицательно мотнул головой.

— Мне кажется, Стэнли, этот проклятый холод скоро меня окончательно доконает, — закутавшись в теплый клетчатый плед, он еще ближе подвинулся к пышущей жаром печке. — И как только они здесь живут..., — тихо пробормотал он, снова сгибаясь в кашле. — Слава Богу, осталось немного...

— Сэр?! — замер его помощник на полпути до печки с парой чурок в руках. — Вас отзывают? — было понятно его удивление — посла, назначенного буквально несколько месяцев назад, вновь отзывали на родину.

Нахохлившийся Гарриман поднял голову. Его глаза на несколько секунд застыли на секретаре, которому от этого стало не по себе. Стэнли на какое-то мгновение показалось, что его шеф решал какую-то мучительную проблему. Наконец, посол прикрыл глаза и это наваждение исчезло.

— Ладно, Стэнли..., — негромко прохрипел он. — Я хотел это сказать тебе завтра, но, кто знает, а вдруг будет уже поздно..., — секретарь почувствовал, как по его спине побежали мурашки. — Меня отзывают... Срочно отзывают назад. Русских предупредили, что это необходимо для согласования некоторых важных вопросов, связанных с послевоенными границами. Официально я должен прибыть обратно через 4 или 5 дней, — он вновь поднял глаза и Стэнли понял, что последняя сказанная им фраза была полным враньем. — Да, Стэнли, ты все правильно понял, — качая головой, проговорил он. — Я уже больше не вернусь в эту страну.

— Но, как же так, сэр? — деревянные чурбачки со стуком попадали на пол. — А мы? Персонал?

Отступление 173

Реальная история.

24 декабря 1942 г.

Кабинет Сталина.

Нервное прохаживание вдоль стола, оставляющее после себя характерный запах крепкого табака.

— Вы точно уверены? — он определенно волновался, отчего акцент в нем прорезался сильнее чем обычно. — Все проверили?

— Так точно, товарищ Сталин, — один из его личных порученцев сжимал в руках небольшую папку с документами. — Мы организовали встречу с его близким другом, с которым они служили в одном полку и который хорошо его знает. В … им была организована баня, где дипломированный врач, представленный в качестве вашего порученца, незаметно провел визуальный осмотр, была взята кровь на анлиз. Была тщательно проверена одежда, личные вещи... Нам даже удалось получить образец его почерка.

— И? — вынув из рта трубку, поторопил Сталин. — Говори...

— Специалисты совершенно определенно заявляют, что перед ними был именно Василий Иосифович Сталин, — продолжил, вытянувшийся в струну порученец. -Не смотря на несколько изменившиеся физические кондиции его тела и чуть иные психические реакции, сомнений в этом нет никаких. — Он … немного изменился, товарищ Сталин, — наткнувшись во взгляде вождя на невысказанный вопрос, парень разволновался. — Сильнее стал, и взгляд такой... странный немного...

— Сильнее — это хорошо! — задумчиво хмыкнул Сталин, продолжая размышлять о чем-то своем.

_______________________________________________________

На одном из подмосковных аэродромов садился Дуглас А-20 «Бостон». С громким хрустом, ломая невысокий снежны наст, колеса несли тяжелую машину. Едва серебристая туша остановилась, как на наст аэродрома ловко спрыгнул невысокий крепкий человек. Он с чувством потянулся, запрокидывая голову далеко назад, и лишь потом посмотрел на встречающих, которых оказалось на удивление много.

— Нормально..., — пробормотал он, рассматривая группу из восьми человек. — Э-э-э! — с мальчишеским задором замахав рукой.

Опережая всех навстречу ему шел его однополчанин — Сашка Мельников по прозвищу «Мельник», оставшийся за него командовать полком (характерно, что такое прозвище он получил отнюдь не из-за фамилии, а из-за количества «намеленных» фашистских асов). Позади него, метрах в трех — четырех, шли двое сотрудников госбезопасности. Он сразу узнал обе физиономии, уже примелькавшиеся перед ним в Кремле. Остальные ему были незнакомы...

— Мельник, братишка, ты чего здесь делаешь? — он с чувством хлопнул летчика по плечу, отчего тот почему-то скривился. — Случилось что? — необъяснимое чувство тревоги начало его медленно точить. — С полком...

Тот незаметно встряхнув руку, на которую пришелся хлопок, улыбнулся.

— Нормально все, Красный. Нормально, — несколько раз словно убеждая повторил летчик. — Перекинули нас на новые машины. Недалеко тут базируемся, — он куда-то неопределенно кивнул головой. — А вчера, слух прошел, что ты в Москве будешь, — он с хитрым выражением лицо подмигнул ему. — Ну, я и махнул, — крутанул он ладонью, показывая как ему пришлось изворачиваться, чтобы попасть на аэродром в нужное время. — Думаю, командира проведаю, а то болтают … мол партизанит он где-то по кабинетам. К штурвалу и дорогу забыл...

Прилетевший гость, ничуть не обидевшись на эту тираду, громко рассмеялся.

— Да, да, Мельник. Ты прав, ха-ха-ха, партизанил …. ха-ха-ха по кабинетам, — он снова хлопнул того по плечу. — Партизанил... да уж пришлось, — еле слышно добавил он.

Тем временем основная группа встречающих сблизилась с ними. Один из военных ловким движением легонько отодвинул Мельникова чуть в сторон.

— Товарищ полковник, Вам приказано передать, что встреча переноситься на завтра, — заметив, что его узнали, сразу же начал сотрудник госбезопасности.

— Ясно..., — растерянно пробормотал Василий Сталин, совсем не ожидавший, что после переданному ему категоричного приглашения его будут мариновать целый вечер и ночь; более того от удивления он даже не обратил внимание на то, как к нему обратились. — А сейчас, значит отдыхать, — его взгляд остановился однополчанине, который почему-то с довольным видом подмигивал ему. — Эх, Мельник, оси сорвешь! — намекая на дикое подмигивание, засмеялся он.

— Не сорву, — принял тот эстафету. — Я их спиртиком протираю...

Как оказалось, на этом странности встречи не закончились. К удивлению Сталина, всю их компанию — а это все восемь человек, включая не желавших отпускать его одного сотрудников госбезопасности, рассадили в нескольких автомобилях, а потом почти час везли до какого-то заснеженного села, где их уже ждала жаркая баня и богатое застолье. Все, что происходило после, он уже помнил смутно...

Следующее утро Василий Иосифович Сталин встретил в пути, где он и с успехом досыпал свою пилотскую норму.

— Товарищ полковник, товарищ полковник, — сквозь крепкий сон он почувствовал, что кто-то его настойчиво тормошил. — Василий Иосифович, пора. Мы уже подъезжаем. Товарищ полковник!

— Да все, хватит, — недовольно буркнул он, открывая глаза и видя мелькавшие за окном стены Кремля. — Проснулся уже... Да и не полковник я... пока еще, — добавил он, повернувшись к сопровождающему. — Подполковник, надо бы знать это, товарищ капитан, — в некотором раздражении произнес он, потирая небольшое покраснение на руке, которого раньше не было.

Сидевший рядом с ним капитан, не раз виденный им в охране отца, широко улыбнулся.

— Так, полковника Вам дали, Василий Иосифович, — Василий удивленно молчал. — Сообщить Вам не успели. Поздравляю!

— Не успели, — выдохнул новоиспеченный полковник. — Ну, вы блин даете!

Вот с таким выражением лица, на котором застыло радостное удивление, Василий и открыл дверь в кабинет отца.

— Здравия желаю, товарищ Сталин, — громко произнес он, четко вышагивая от двери.

— Здравствуй..., — на мгновение запнулся Верховный, так как привычное «Васька» застряло у него в горле. — Василий, — рукопожатие у сына оказалось на редкость жестким. — Садись.

Как каждый из них до этого представлял совместную встречу уже было не важно. Едва один из них переступил порог кабинета, для обоих сразу же стало ясно, что по-прежнему между ними уже ничего не будет.

— Вот ты какой стал, — негромко пробормотал Отец, в упор рассматривая Сына. — Совсем не похож ты на … Ваську, — прищур глаз его еще более усилился. — На старого Ваську. Другим стал, совсем другим... Мне кажется с нашей последней встречи прошло не каких-то пару месяцев, а два или даже три десятка лет.

Он говорил, словно размышлял, время от времени замолкая, начиная подбирать слова.

— А ты постарел, отец, — вдруг глухо произнес Сын, также пристально рассматривавшего его. — Я раньше не замечал этого или может просто не хотел замечать ...

Тот нахохлившись сидел напротив него. Трубка лежала на столе, рядом с крупными кургузыми пальцами руки. Седая голова была чуть наклонена вперед.

-... Все нормально, Отец, — произнес Сын, накрывая его руку своей. — Все будет нормально, — его голос неожиданно встал хриплым.

Отец пристально посмотрел на него, потом на свою накрытую руку.

— Ты точно изменился, сын, — глухим голосом проговорил Сталин. — … Не знаю к лучшему это или нет, но того Васьки как будто и нет больше..., — он замолчал на несколько секунд. — Мы заигрались, Василий, — жестко произнес он. — Мы все! Я, Лаврентий, Он — все мы! Мне казалось, что мы приняли все необходимые меры чтобы обеспечить абсолютную секретность, — он с горечью в голосе продолжил. — Придется признать, что мы сильно просчитались, думая, что нам удастся и дальше скрывать наши новые возможности.

Василия все это время молчал, продолжая внимательно следить за Отцом. Пусть сейчас между ними не звучали конкретные имена, он все равно все прекрасно понимал.

Тяжело вздохнув, Сталин поднялся с места и медленно подошел к окну, которое было плотно зашторено.

— !!!!!!!!!! — в сердцах он выругался по-грузински. — Я понимал, что вечно скрывать это не удастся, но не ожидал, что они решаться так быстро..., — он развернулся и подошел с Сыну. — Ты ведь слышал, что после покушения Рузвельт скончался в больнице не приходя в сознание, — Сын машинально кивнул в ответ. — Мы ведь с ним почти договорились..., — негромко проговорил Сталин, посмотрев мимо Сына. Все было уже решено. !!!!!!!!!! — снова не сдержался он. — Через дипломатическое ведомство мы передали ему лекарство... Я был уверен, что после всего этого у нас будет достаточно времени, чтобы окончательно встать на ноги, — дойдя до стены кабинета, он резко развернулся. — Из всех эти …, — это было сказано с такой выраженной брезгливостью, что хотелось пойти и тщательно помыть руки. — Только с ним можно было нормально общаться, не ожидая удара в спину.

Остановившись возле стола, он снова посмотрел на сына, продолжавшего молчать.

— Сомнений уже нет, они решились. В Лондоне уже почти полгода сидит Гесс и дышит в ухо Черчилю, который спит и видит как нас уничтожить, — Сталин сел за стол и с силой провел ладонью по волосам. — Теперь к ним добавилась эта свинья! — он с чувством хлопнул по столу. — По сведениям разведки все начнется не ранее мая, когда начнут просыхать дороги..., — скривился он. — Сталин вновь встал и быстро подошел к карте. — Смотри! Балканы..., — ладонь описала небольшой полукруг. — Здесь сидит почти 17 немецких, итальянских и румынских дивизий, и которых 2 танковые и 1 моторизованная. Далее, почти 300 тысяч англо-американских десантников. Рядов Африка, где ждет Роммель со своим экспедиционным корпусом. В марте британский флот начнет переброску его танков в Европу..., — ладонь переместилась в центр Европы, которая со стороны востока была буквально истыкана крупными красными стрелками. — С запада нависают фон Бок с почти двух миллионной группировкой; с северо-запада Манштейн, недавно получивший маршальский жезл, с почти пятьюстами новейших тяжелых танков «Тигр» и «Пантера», — следующий тычок пришелся на Балтику, потом в сторону Архангельска. — Еще остается Балтийское море, которое мы с трудом прикрывали от немецких крейсеров-рейдеров. А что случиться, если туда войдет полноценная флотилия трех держав? Пятьдесят, сто, двести кораблей?

Вопрос повис в воздухе. Чтобы на него ответить не надо быть сто пядей во лбу... Совместный анлго-американо-немецкий флот, попытающийся войти на Балтику, не сможет остановить никакой береговой форт, ни какое минирование фарватеров. Десяток другой тральщиков в течение нескольких часов, в лучшем случае дней очистит проход, достаточный для прохождения всего флота, а сотня корабельных орудий главного калибра не оставят никакого шанса для фортов, защищающих колыбель революции.

— Мы уже предприняли некоторые шаги, — начал Сталин, закрывая карту специальной шторой. — Есть мнение, что они позволят немного оттянуть время нового нападения... Переговоры с Императорской Японией только что закончились, — Василий, знавший о предварительных договоренностях с США по поводу Японии, удивился, что сразу же было замечено его отцом. — Да, да... нам пришлось пойти на это. Специальный посол Императорской Японии оказался очень по хитрым суки... сыном, — кажется впервые с начала разговора усмехнулся хозяин кабинета. — Пришлось ему много чего пообещать, — его сын продолжал демонстрировать искреннюю заинтересованность. — Мы полностью уходим из Маньчжурии, отдаем часть Сахалина. Еще соглашаемся на раздел Китая... Да... аппетиты у них разыгрались, но выбирать не приходится..., — он вновь тяжело вздохнул. — Сын, мы заключили договор о дружбе и границах, а также протокол о взаимной помощи.

Он замолчал, внимательно смотря на сына. Было видно, что он что-то хотел сказать...

— Василий, — наконец, решился он. — Я должен знать, Он с нами пойдет до конца или нет? — он смотрел ему прямо в глаза, словно надеясь прочитать там ответ на так мучающий его вопрос. — Сейчас нам нет смысла врать друг другу..., — негромко проговорил он, неправильно истолковав эту заминку с ответов. — Говори.

— Он с нами, Отец, — Василий с трудом сглотнул горький ком в горле. — Он пойдет с нами до самого конца. Он с нами, Отец... С нами, — снова и снова повторял он, понимая как нужно было Отцу услышать это.

— Ты снова уйдешь? — вдруг спросил Сталин; прошел какой-то миг и снова в кресле сидел не едва не потерявший надежду отец а уверенный в себе, в своей силе правитель. — Обратно туда? Это будет самое пекло... Может...

— Не надо, — отрицательно махнул головой парень и решительно сжатые губы, с вызовом смотревшие глаза сказали, что настаивая на своем, его можно смертельно обидеть. — Отец, ты не прав! — от его слов, Сталин удивленно вскинул брови. — Это будет не пекло! Нет! — на мотнувшейся голове упрямо качнулись кудри. — Они ни черта не знают, что их здесь ждет! — губы изогнулись в ухмылке. — Их будет ждать не пекло, здесь их будет ждать самый настоящий ад!

Он с таким жаром бросал эти слова, что в это верилось безоговорочно.

— Я видел, что он может, — об вспыхнувшие в восхищении слова можно было смело зажигать огонь; эти яркие, пылавшие жаром огни, казалось могли испепелить на месте. — Отец, это неописуемо!

134

Отступление 175

Реальная история.

3 февраля 1942 г.

Устье р. Чона примерно в 300 километрах к северу от села Усть Кут Иркутской области.

Невысокая, скорее даже маленькая фигурка, медленно поднималась по холму, густо заросшему исполинскими кедрами. Здоровенные столбы уходили на десятки метров высоко в небо, закрывая своей кроной еще большее пространство внизу. Между ними росли корявые черные березки, чуть разбавленные липой и вязом. Иногда они росли настолько плотно, что диву даешься как им всем хватает места.

При ближайшем рассмотрении человеческая фигурка, медленно пробиравшаяся к вершине холма, оказался древним старичком, не понятно как оказавшимся здесь, в дали от человеческого жилья. Нагруженный большим холщовым мешком, он осторожно ставя ноги, поднимался все выше и выше.

— … Хорошо пожил, очень хорошо, — еле различимо бормотал себе под ноги старый солон (солоны — одна из малочисленных племенных групп, входящих в состав эвенков). — И деток мал-мала много было... и баба, — не смотря на старость, его походка еще хранила остатки было ловкости; он осторожно миновал очередные колючие заросли, стеной вставшие на его пути. — И удача со мной была. Сколько в тайгу ходил, столько Великое Небо (солоны Иркутской области, даже после прихода Советской власти, оставались приверженцами шаманизма) и дарило богатую добычу. Все там было — и олешек с крутыми рогами, и хитроумный терев... Даже сам Хозяин попадался, — шептал старик, снова проживая те мгновения, когда вновь и вновь возвращался из леса с богатой добычей под одобрительный говор сельчан.

Его глаза привычно подмечали давно уже не виденную им красоту тайги. Ему было хорошо и спокойно.

— Давно надо было уже уйти, — бормотал он, осторожно отводя от лица очередной длинный хлыст кустарника, перегородивший ему дорогу. — Хватит... Пора возвращаться домой.

Мыслями он возвращался к своему давно умершему отцу, который точно также как и он сейчас однажды сказал, что пора ему уходить в тайгу, чтобы поклониться Великому Небу. Не обращая никакого внимания ни на стенания жены, ни на уговоры сына, старый солон молча собрал свои немудреные пожитки и ушел в лес. И вот сейчас, почти через пять десятков лет, он точно также молча прошел мимо жены и сына и исчез в лесу.

— А Угедей молодец, — мысли его плавно перескочили на старшего сына. — Заботиться об отце, — с теплотой он вспоминал, как высокий солон положил в его мешок несколько банок тушенки. — Хорошую пищу положил. Мне надолго хватит... Хорошая дорога будет, сытная.

Наконец, показалась вершина холма, откуда открывался прекрасный вид на огромную скрытую от людских глаз долину. С высоких, покрытых снегом, холмов на севере брала свое начала неширокая речушка с нестерпимо холодной водой. Ближе к середине долины она распадалась на несколько рукавов, захватывая все больше и больше площади. Солоны верили, что именно здесь человек должен ожидать встречи с небом. Издавна старики многочисленных селений солонов, разбросанных в округе, приходили на берега это реки, чтобы спокойно умереть...

— Вот и прише..., — больше он не мог произнести ни слова; открывающийся с холма вид поверг его в настоящий шок. — Что это? — изумленно бормотал он. — Что это такое? — его диковинная остроконечная шапка, отороченная беличьим мехом, сползла на один бок, открывая давно немытые седые волосы.

Ноги старика подогнулись и он буквально рухнул на плотный покров из мха. В сторону упал его посох, неизменно сопровождавший его во всех путешествиях вот уже на протяжении двадцати лет.

… Далеко внизу разворачивалась масштабная СТРОЙКА. Это была, действительно, стройка с большой буквы «С». В центре долины словно бурлил полноводный, бурный поток, который увлекал за сбой груды серых бетонных глыб, мощные земляные волны, высохшие стволы деревьев. Среди всего этого мелькали сотни крошечных человеческих фигурок.

… Программа «Крепкий тыл», утвержденная секретным постановлением Пленума ЦК ВКП (б) 7 января 1942 г., предусматривала за шесть месяцев 1942 г. возвести в Иркутской, Забайкальской … областях 12 крупных поселений, предназначенных для проживания почти 5 миллионов человек. Одновременно в действие вводилась подпрограмма «Выживание», в соответствие с которой наркомат государственной безопасности должен был в течение тридцати дней сформировать списки ценных специалистов разных специальностей, представителей науки, искусства, военнослужащих … В качестве критериев отбора выступали возраст (не более … ), здоровье … Фамилия «Сталин» в списке отсутствовала.

Отступление 176.

[выдержка] Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым / из дневника Ф.И. Чуева.

«Молотов: ... Знаешь, есть такое выражение предгрозовое затишье? Когда, где-нибудь в середине мая, ближе к вечеру, еще недавно ясное синее небо затянется иссиня черными тучами. Эта тяжелая рыхлая клубящаяся громада висит прямо над тобой, словно готовится сожрать. Вокруг все будто звенит от напряжения. Кажется вот-вот, именно сейчас раздастся громовой удар и небо прорежут десятки ветвящихся молний... Вот именно такое ощущение было и у меня. Весь декабрь я не находил себе места. Представляете, телефонного звонка в эти дни я стал боятся, как черт ладана! Мне все время казалось, что сейчас я сниму трубку, а там скажут что началось...

Чуев: Вячеслав Михайлович, а как же остальные? Неужели, остальные даже не подозревали о том, что произойдет?

Молотов: Послушай, Феликс, после всего что случилось, мы уже начинаем забывать, а каким он был этот 42-ой год. Хотя, нет. Начало 42-ого... Это сложно описать словами! У людей — военных, рабочих, служащих — была настоящая эйфория от первых побед Красной Армии. В кабинетах, в цехах заводов только и было разговоров о том, когда наконец, ненавистного врага окончательно вышвырнут с советской земли. В эти дни они даже помыслить не могли о том, что на нашу землю может обрушиться еще более страшное бедствие... Тогда они еще жили войной, но уже думали о Победе и о Мире!».

Отступление 177.

Реальная история

[выдержка] Большая советская энциклопедия.

«Казус белли (лат. casus belli) — термин, используемый в дипломатической практике для обозначения события или факта, послужившего непосредственным формальным поводом или предлогом для объявления состояния войны».

Отступление 178.

Возможное будущее.

Исторический виртпортал поселка Заря. Планета Светлая. Русский сектор.

…

… Пересечение Рубикона Юлием Цезарем в 49 году до нашей эры гражданской войне;

Запрещение в 1078 г. турками-сельджуками прохода паломников христиан в Иерусалим Первому крестовому походу;

Подписание договора Sans Pareil 10 августа 1585 между Елизаветой I и Нидерландами походу Непобедимой армады;

…

Бостонское чаепитие в 16 декабря 1773 войне за независимость Соединенных Штатов;

Алжирский правитель Хуссейн III 30 апреля 1830 г. ударил опахалам французского консула Деваля, что завоеванию Алжира Францией;

…

Рейд на Трансваальскую Республику под руководством британского колониального чиновника Линдера Джеймсона против родезийских и бечуаналендских полицейских формирований в новогоднюю неделю 1895-96 второй англо-бурской войне (1899-1902);

Убийство в Сараево 28 июня 1914 эрц-герцога Австро-Венгерской империи Франца Фердинанда Первой мировой войне;

…

Инцидент на мосту Марко Поло (Лугоуцяо) — стычка между солдатами японской Гарнизонной армии в Китае и ротой китайских войск, охранявших мост Лугоуцяо, произошедшая 7 июля 1937 г., начала Второй японо-китайской войны;

Гляйвицкий инцидент — операция под кодовым названием «Консервы», проведённая СС в городе Гляйвиц (ныне Гливице), к нападению Германии на Польшу 1 сентября 1939 года;

Нападение на Перл-Харбор 7 декабря 1941 вступлению США во Вторую мировую войн;

…

Торпедирование неизвестной подводной лодкой 7 марта 1942 г. в Атлантическом океане пассажирского лайнера «Куин Мэри», перевозившего из Нью-Йорка более 17 тысяч солдат и офицеров 2-й бронекавалерийской дивизии САСШ, разрыву дипломатических отношений между … и САСШ, которые сразу же после инцидента обвинили в произошедшем … подводный флот. Следом за САСШ дипломатические отношения с … разорвали Великобритания. 12 марта Франция, Испания, Нидерланды, Греция, Италия призвали к созданию международной комиссии по расследованию инцидента.

…

Отступление 179.

Реальная история.

5 февраля 1942 г.

Белый дом. САСШ.

После непродолжительного звонка, телефонную трубку сняли.

— … Это примерно два железнодорожных состава, полностью груженных тротиловыми шашками. Примерно 20 тыс. тонн тротила... Готовы первые шесть рабочих образцов... Первого назвали «Малыш»...

— Малыш? Этого Малыша-то Б-29 вытянет?

____________________________________________________________________

6 февраля 1942 г.

Нью-Йорк. Район доков.

Широкий людской поток грязно-зеленого цвета протянулся в сторону океана. По широкой улице, которая брала свое начало от муниципалитета, а заканчивалась расчищенным пустырем, двигались тысячи солдат, десятки кургузых автомобилей с огромными тюками и ящиками, медленно катились повозки. Сотни солдатских ботинок с чавканьем месили грязь на мостовой, злющие сержанты орали как заведенные на новобранцев, требовательно гудели клаксоны медленно пробиравшихся автомобилей. Вся эта какофония звуков слагалась в чудовищную мелодию разгоравшейся мировой войны...

Чуть в стороне от основной массы людей шел высокий худой человек в черном сюртуке и черном котелке. Он постоянно оглядывался, с тревогой провожая взглядом крупные грузовики

— Эй, мистер, в сторону! — вдруг кто-то громко гаркнул ему прямо в ухо, отчего он шарахнулся в сторону и обеими ногами влетел в довольно глубокую лужу. — Чего встал? Не задерживай движение! — новый окрик уже с другой стороны вновь заставил стал старика врасплох. — Куда ты прешь?

Вжавшись в осыпающейся кирпичной стене угольно-красного дома, он с грустью посмотрел на свои промокшие штиблеты. Остроносые, когда-то имевшие яркий лакированный блеск, они окончательно превратились в развилины, которые уж точно не годились для продолжительных прогулов в слякоть под открытым небом.

— Ничего, старик, не переживай, — какой-то проходивший мимо мордастый солдат, хлопнул его по плечу. — Вступай в армию и дядя Сэм купит тебе новые башмаки. Га-га-га! — он сразу же громко загоготал над своей шуткой. — Га-га-га! Ты все же подумай, старик, над моим предложением! Подумай! — орал солдат, уходя все дальше и дальше. — Хорошенечко подумай, старик!

Несколько секунд он смотрел в след удалявшемуся весельчаку, а потом презрительно сплюнул и пошел за ним.

Возвышавшиеся с обеих сторон улицы трех— и четырехэтажные дома представляли собой жалкое зрелище. На людей они смотрели выбитыми глазами окон, из рам которых высовывались остатки закопченного стекла. По стенам змеились узкие трещины, причудливыми изгибами делившие фасады домов на разные части. С крыш черными зубьями обугленных бревен высовывались остатки стропил... Именно так выглядел весь этот прилегавший к порту квартал, в своей время дававший временный приют нескольким тысячам прибывавшим в САСШ эмигрантам из Ирландии, Сицилии, России и т. д. Еще полгода назад в многочисленных каморках этих разваливающихся на глазах домов жили сотни семей, чумазые и галдящие дети которых гурьбой носились по этим улицам, сшибая у прохожих монетки. У стен стояли лотки с полугнилыми овощами, черствым хлебом, которые предприимчивые торговцы за полцены сбагривали жителям трущоб. Так продолжалось до того момента, когда правительства САСШ, напуганное масштабами внезапно разразившейся эпидемии, объявило квартал специальной карантинной зоной. Буквально в течение нескольких часов подразделения военных возвели баррикады на улицах, ведущих в остальную часть города, установили блокпосты с предупреждающими надписями. С эпидемией удалось справиться лишь к началу холодов, после которых весь квартал, к этому времени практически полностью лишившийся своих жителей, было решено предать огню...

Идя по бурлящей улице старик глазами встречал и провожал проезжавшие мимо автомобили, пробегавших сломя головы посыльных, лающих собак и т. д. Со стороны могло показаться, что он внимательно следил за всем, что происходит вокруг него. Однако, все было совершенно иначе... Старик вспоминал еще недавние события, которые так круто изменили его жизнь.

— Парни, кто видел Смита?! — чей-то зычный ор прорезал уличный гул. — Эй, Смит!

— Смит! Чертов недоумок, где тебя носит! -. следом проревел другой, уже явно начальственный рык. — К лейтенанту, быстро...

— Есть, сэр, — почти сразу же откуда-то отозвался разыскиваемый Смит.

Старик равнодушно вскинул голову и вновь погрузился в свои воспоминания... Все началось ранним утром, от которого он не ждал ничего хорошего. Вообще в те дни, ему казалось, что весь мир словно ополчился против него. Странным образом сгорела его мастерская, в которую он вложил десятки тысяч полновесных долларов; крупнейшие банки города, словно сговорившись одновременно отказали ему в кредитах; проклятый Эдиссон в очередной раз (в какой, он уже сбился со счета) подал на него жалобу в патентную комиссию при Конгрессе САСШ с какими-то лживыми обвинениями; владелец гостиницы, в которой он жил вот уже три десятка лет, начал грозиться его выселить, если тот не оплатит все счета. В добавок, одним вечером его сбил на улице какой-то извозчик-лихач. Словом это утро не предвещало ни чего хорошего...

«... Когда раздался звонок в дверь, — вспоминал он то утро. — То я еле смог до нее добраться. За ней оказался владелец гостиницы. В первую секунду мне показалось, что хозяин гостиницы все-таки решил стребовать с меня все до последнего цента. Однако, тот, заметив выражение моего лица, как-то заискивающе начал улыбаться, хотя еще пару часов назад пытался мне грубить.

— Хэлло, уважаемый мистер Тесла. Как сегодня вы себя чувствуете? — казалось, что за те несколько часов, что они не виделись, он стал его лучшим другом, почти родственником. — Вам стало уже лучше? Вот, вот … Я смотрю у вас и цвет лица изменился.

— Что вам надо? — спросил его я, так как он мог так и пару часов торчать у двери. — У меня нет времени на пустую болтовню?

— Конечно, конечно, мистер Тесла, — продолжал лебезить хозяин, что настораживало еще больше. — Я просто хотел вам сказать... э-э-э... что только что приходил ваш друг, — при этих слова он почему-то перешел на шепот. — Он оставил деньги... Мистер Тесла, вы можете совершенно не беспокоиться об оплате. Мой сын будет носить вам еду в номер, пока вы не выздоровеете.

В тот момент я даже слегка опешил. В голове у меня мелькало столько разных предположений по поводу личности этого так называемого «друга». Это мог быть и нанятый Эдиссоном стряпчий, который хотел без лишнего шума выкупить некоторые мои патенты; или посыльный от Рокфеллера с новыми угрозами; или кто-то еще, кто надеялся от меня получить новые изобретения...

— Ваш друг просил вам передать лекарство и этот конверт, — дрожащими руками он положил на стол плотный на вид конверт из коричневой бумаги и небольшую коробочку. — Мистер Тесла, если вам что-нибудь будет нужно, вы сразу же звоните мне и я мигом! — его испуганный вид настолько констатировал с этим «я мигом», что Тесла, кажется, впервые за последние месяцы улыбнулся; однако это привело хозяина просто в настоящий ужас. — Я уже ухожу, мистер Тесла, уже ухожу. Не беспокойтесь. Отдыхайте, — дверь за ним так мягко затворилась, словно эти несколько тонких досок были для владельца гостиницы величайшей ценностью во вселенной.

Несколько минут я не мог прийти в себя. Несмотря на боль в спине я ковылял по комнате из угла в угол (с этой привычкой он боролся всю жизнь, но так и не смог окончательно искоренить ее), пытаясь разобраться во всем этом. Наконец, я решился и взял в руки конверт... Плотная бумага с треском разорвалась и выпустила наружу небольшой светлый листочек, исписанный черными чернилами. Я развернул письмо и мне стало плохо... Как же давно я не читал на родном языке.

— Поштовани господине Тесла, ви извући совјетско руководство са предлогом да се крећу у СССР (пер. с сербского «Уважаемый господин Тесла, к вам обращается руководство Советского Союза с предложением о переезде в СССР»), — я начал негромко читать, наслаждаясь звуками родного языка. — Добићете посебну лабораторију, потпуно опремљен најсавременијом опремом и омогућавајући да се реши велике научне проблеме (пер. с сербского «Вам будет предоставлена специальная лаборатория, полностью оборудованная самым современным оборудованием и позволяющая решать масштабные научные задачи»), — листок чуть подрагивал в его руке. — Ми смо апсолутно сигурни да ће ваш Основна знања, огроман увид и велико искуство пружити прилику да значајно прошири хоризонте модерне науке и да га дају у истину нових карактеристика (пер. с сербского «Мы абсолютно уверены, что ваши фундаментальные знания, потрясающая прозорливость и огромный опыт дадут возможность существенно раздвинуть горизонты современной науки и придать ей по-истине новые черты»)».

Вдруг какой-то толчок его вытолкнул из пучины воспоминаний. Тесла мотнул головой словно еще не проснулся и с удивлением уставился на громаду серо-стального, возвышающегося на десятки метров над пирсом. Его угловатые многоэтажные надстройки терялись где-то то высоко над головой и чтобы их рассмотреть приходилось задирать голову назад.

— Мистер, вы меня слышите? Мистер! — Теслу вновь потрепали по плечу. — Вы на «Серый призрак» (бывший трансатлантический пассажирский лайнер «Мэри Куин», в 1940 г. переданный правительству САСШ для военных нужд)? Да? Хорошо. Ваши документы! (после 40-го года билеты были отменены и судно перевозило солдат), — молодой стюарт в полувоенной куртке требовательно протягивал руку. — Вы, мистер Тесла..., — он бегло пролистал паспорт, потом специальный проездной документ, заверенный печатью военного коменданта. — Все в порядке, — улыбнулся он, освобождая проход на трап. — Вам на палубу «С». Занимайте любую койку, к сожалению теперь на нашей красавице нет персональных кают...

Едва старик вступил на огромное судно, как из его памяти вновь выпал небольшой кусок жизни, заполненный ходьбой по многочисленным межпалубным переходам, поисками своего места, пререканием с каким-то грубияном. Он снова стал вспоминать...

«... Конечно, я во всем этом сразу же заподозрил чей-то злой розыгрыш, а может и умысел. Чего-чего, а недругов-то у меня хватало и многие из них были не прочь устроить мне какую-нибудь подлость. Именно так сначала я и думал! Однако, потом я вспомнил о той маленькой коробочке, которую хозяин оставил вместе с письмом и назвал лекарством. Не мешкая, я вскрыл ее и обнаружил внутри небольшое засохшее семечко и короткую записку. В ней было написано, что семечко надо бросить в стакан с холодной водой и через несколько часов выпить... Я прекрасно помню, как громко рассмеялся, когда прочитал эти слова. Мне действительно было смешно! Я окончательно убедился в том, что это был чей-то отвратительный и злой розыгрыш и не мог понять, почему этот человек был так уверен в моей глупости? Неужели он мог подумать, что я настолько доверчив, что поверит во весь этот бред?

В тот день я лег по-раньше, так как испытывал все более сильные боли в спине.... Я совершенно не мог заснуть! Это была настоящая пытка! Адская боль! Словно в спину раз за разом втыкали раскаленный прут и потом начинали там его раскачивать. Мне казалось, что мои стоны разбудили всех жильцов этой дрянной гостиницы. В какой-то момент, когда боль превысила все мыслимые и немыслимые пределы, и я хотел всего лишь одного — по-быстрее сдохнуть, чтобы больше не мучиться! Не знаю, как тогда мне удалось сползти с кровати и добраться до стола, где лежала эта коробочка. Не знаю, откуда я взял воду. Помню лишь одно, как все вокруг меня начало расплываться, едва я выпил стакан прохладной воды с растворенным семечком...».

— Я же говорю тебе, мистер, эта красотка может запросто дать 30 узлов, — Тесла снова очнулся внезапно, как и раньше. — Не веришь? — прямо перед ним, на соседней койке — одной из десятков, тесно поставленных в бывшей трехместной каюте класса «люкс» сидел тот самый стюард и что-то ему рассказывал. — Здесь четырехвальная силовая установка, мистер! Шесть турбин с редукторной передачей, — с гордостью говорил тот. — Все это дает 160 000 лошадиных сил. Представляешь? А шесть турбогенераторов по 10 000 киловольт каждая. Каково?

Парень, захлебываясь от осознания собственной важности, подробно рассказывал ему о мощности двигателя, размеров турбогенераторов и т. д., даже не подозревая, что один из творцов всего этого великолепия сидит прямо перед ним самим.

— … Мы можем помахать ручкой любому кто, попытается нас догнать, — продолжал разглагольствовать он, встретив «благодарного» слушателя. — Это уже двенадцатый рейс, мистер, за три месяцы. Мы пашем как проклятые, таская на ту сторону тысячи и тысячи солдат...

Тесла снова кивнул парню, словно признавая тяжесть их труда и и сочувствуя им всем в их работе. Этой реакции было достаточно, чтобы обрадованный стюард начал выдавать очередную байку — аля «из жизни морского волка». Парень тараторил, не замечая, что взгляд его слушателя уже в который раз остекленел.

«... Я пришел в себя на полу номера, среди раскромсанной в щепки мебели. На диване валились осколки от разбитого оконного стекла, у одного из кресел отсутствовала спинка. Моему удивлению не было предела! Что тут могло случиться, пока я спал? Грабители? Воры? Но, что тогда они здесь могли такое делать для того, чтобы превратить комнату в поле боя. Все эти вопросы меня занимали ровно до того момента, когда я почувствовал себя абсолютно здоровым. Вы понимаете, у меня ничего не болело?! Я чувствовал свое тело, ощущал переполнявшие его силы».

Болтовня парня проходила мимо его сознания. Лишь изредка он цеплялся в этом полу бодрствовании цеплялся за некоторые фрагменты.

— … Это настоящий монстр, мистер! Целый город! … Ха! Это еще что! Вот раньше наша Мэри была вообще конфеткой... Более 500 кают первого класса. Три бассейна, корт … Что говорите? …

Вдруг, несильный толчок встряхнул каюту, отчего тесно установленные металлические койки отозвались неприятным скрипом. Сразу же им в том жалобно заскрипели переборки. Через несколько минут еще более сильный толчок потряс каюту. Встревоженные пассажиры, часть из которых была в военной форме, возмущенно загалдели...

— Эй, мистер! Очнитесь! — Тесла с трудом открыл глаза. — Быстрее вставайте! — он с трудом приподнялся с койки. — Быстрее, быстрее! — знакомый ему стюард тянул его за рукав. — Нам срочно нужно на верхнюю палубу, — он с силой толкнул перекосившуюся дверь каюты и вышел в коридор.

— Что здесь такое твориться? — старик с ужасом смотрит валяющиеся всему коридору какие-то тряпки, ботинки, бинты, деревянные ящики и даже перевернутые кровати.

— Я ничего не знаю, мистер, — стюард был в растерянности. — Объявили эвакуацию. Всем необходимо срочно собраться на верхней палубе.

Он осторожно перелез через вставшую на дыбы кровать и потом помог своему товарищу.

— По центральной лестнице мы не пройдем, — стюард свернул в полутемное ответвление, где горело лишь пара потолочных ламп. — Лучше по запасной... Давайте, мистер, руку!

Едва он поставил ногу на первую ступеньку, как судно вновь потряс удар. Лестница взбрыкнула словно живая и ударила стюарда об стенку.

— Мистер, идите, идите..., — со стоном хватаясь за окровавленную голову, он толкал вперед старика. — Нам осталось совсем немного. Я за вами, — он с трудом цеплялся за кованные перила. — Быстрее! Нужно идти быстрее.

Вокруг них все скрипело, стонало. За металлическими переборками что-то с грохотом катилось, то и дело ударяясь о металл. Лопались электрические лампочки, постепенно погружая в темноту все больше и больше пространства.

— О, боже вода! — воскликнул парень не веря своим глазам; прямо за ним, из коридора, из которого они только что вышли, начала толчками подниматься вода. — Быстрее, черт побери! — закричал он на замешкавшегося старика.

Словно птицы они преодолели двадцатиметровый подъем и, тяжело дыша, вывалились на верхнюю палубу. Залитый огнями огромный лайнер был похож на смертельно раненное животное, которое перед смертью на какое-то мгновение перестает трепыхаться и спокойно ожидает конца. Крен судна практически выровнялся, затихли пугающие звуки раздираемого металла и ломающегося дерева. Казалось, что корабль спасен и все произошедшее потом будет вспоминаться как страшный, но короткий сон.

— Смотрите, смотрите! — вдруг кто-то заорал из толпы, тыча рукой в сторону моря. — Какое-то судно!

Заполненная толпой палуба неуловимо вздрогнула. Все словно по команде повернулись в сторону кричавшего.

— У кого есть бинокль? — к борту пробился первый помощник капитана в рваном кителе. — Дайте кто-нибудь бинокль! Ну и где эта твоя помощь? — в руки ему вложили кусок металла и стекла. — Где там у нас... Где? Что тут … Пресвятая Дева..., — прошептал он одними губами.

В том месте, на которое был направлен бинокль, вспухли белые пенные клочья. Из темной воды показалась угловатая металлическая рубка, на которой еле читались какие-то цифры.

— Подводная лодка! — вновь заорал первый голос, указывая на уже видную невооруженным глазом субмарину. — Лодка по правому борту! Лодка! — подхватил этот крик еще добрый десяток голосов, с каждый секундой превращаясь в мощный шумовую волну. — От борта! Прочь от борта! Торпеда! — по ярко освещенной электрическими огнями корабля поверхности моря быстро шла торпеда. — Торпеда!

Не выдержав, люди прыгали с многометровой высоты в воду. Остальные ринулись к шлюпкам, которые так и оставались висеть на шлюпбалках. Людское море словно саранча облепила длинные шлюпки и начала их раскачивать.

— Бежим, старик! — стюард дернул за рукав так и продолжавшего стоять рядом с ним ученого. — К тому борту! Чего ты стоишь?! — парень горящими глазам смотрел в сторону пенящего следа, который оставляла приближающаяся торпеда.

Тесла в ответ грустно улыбнулся и... раздался сильный взрыв. От взрыва торпеды с детонировали боеприпасы, складированные в одном из трюмных помещений. Десятки тонн орудийных снарядов взлетели на воздух, вырывая из лайнера целые многометровые куски обшивки. В образовавшийся на месте взрыва провал с дикими воплями летели люди, куски обшивки, какие-то механизмы. Следом туда же обрушилась одна из труб лайнера.

— У-у-у-у-у-у-у-у! — пронзительно заревел сигнальный ревун лайнера. — У-у-у-у-у-у-у! — огромное судно начало медленно заваливаться на бок, из-за десятков тонн хлынувшей в его нутро океанской воды. — У-у-у-у-у-у-у! — капитан с бледным лицом продолжать подавать сигнал, отдавая последнюю дань погибающему кораблю и пытаясь дать людям надежду на спасение. — У-у-у-у-у-у!

Зарево от агонизирующего корабля было видно на десятки километров вокруг. Продолжали раздаваться крики заживо сгорающих и тонущих в ледяной воде людей.

… Всплывшая лодка медленно плыла среди горящих обломков, расталкивая их темным блестящим корпусом. По ее рубке играли огненные сполохи, придавая кровавый оттенок острым наконечникам звезды на металле рубки....

135

Отступление 180

Реальная история.

[выдержка] директива Управления Особого отдела НКО СССР от 23 января 1942 г. №271-3С «Об организации учета военнослужащих, знающих английский язык».

«... с 27 января приступить к формированию списков военнослужащих, имеющих навыки «разговорного» английского языка... Обращать особое внимание на владеющих английским языком в совершенстве. О последних немедленно сообщать в особые отделы армии и фронта...».

Отступление 181.

Реальная история.

1-ое Ульяновское Краснознаменное танковое училище имени В. И. Ленина. 28 января 1942 г.

Массивное, кажущееся тяжеловесным здание из красного кирпича, было окружено витой кованной оградой по всему периметру. Центральные ворота были закрыты и возле них прохаживался одетый в овчинный тулуп часовой, время от времени с тоской посматривавший в сторону горевших уютными огоньками окон учебного корпуса.

— Слышь, братва, соседей наших завтра на фронт отправляют! — раздался чей-то приглушенный возглас в одном из учебных классов. — В кубрике только что был (кубриком невысокий чернявый парнишка почему-то называл жилую зону)... Они там полным ходом готовятся.

Эта новость сразу же была встречена разноголосым ревом возмущения.

— Врешь!

— А нас?

— Кто сказал?

— Да, хватит орать! Они же еще месяц должны были здесь торчать?!

— Петрухин сказал. Только что! Мол в связи с изменением международной обстановк...

Из-за этого шума и гама будущие командиры грозный машин не заметили, как к кафедре невозмутимо прошел их преподаватель — заместитель начальника училища.

— Товарищи курсанты! — вдруг как гаркнет он, разом перекрывая весь издающий этим балаганом шум. — Что за анархию здесь развели? Где староста?

Зная грозный нрав своего наставника, курсанты в несколько мгновений оказались за высокими партами.

— Так... Что случилось? — хмурясь, он обвел глазами притихшую группу. — Срываете занятие в военное время? — в классе установилась просто могильная тишина. — Курсант Ветов! — с одной из парт вскочил высокий как каланча парень. — Доложить о причинах этого безобразия!

Тот несколько секунд беспомощно смотрел на своих одногрупников, а потом чуть запинаясь начал докладывать.

— Товарищ майор, докладывает курсант Ветов. Я услыша... Э-э-э Мы …, — умоляющие глаза принесшего новость курсанта сделались просто круглыми.

— Хватит мямлить! — рявкнул преподаватель. — Доложите как положено!

— Товарищ майор, — промямлил парень,потея от испуга. — А правда, что соседей наших на фронт отправляют?

Багровое лицо майора побледнело и сразу же вернуло цвет обратно, что предвещало небывалую грозу. . Курсанты съежились на местах, стараясь казать незаметными.

— Ах, сукины дети..., — в сердцах буркнул он, спуская пары. — Ничего от вас не скроешь... Садись уж! — махнул он рукой на стоявшего перед ним на вытяжку курсанта. — Приказ пришел, сынки, — негромко проговорил он, фиксируя взглядом сидящих на местах парней. — Завтра планировали объявить. В связи с обострением обстановки на фронтах приказано всех курсантов старших курсов направить в действующую армию. До 4-х месяцев сокращается срок обучения в училище.

Класс замер, в тишине переваривая сказанное майором. Грозные слова «обострение обстановки на фронтах», в действующую армию», «пришел приказ» каплями расплавленного металла упали на сердца молодых парней, еще «вчера» носивших школьный портфель. Они жгли их души все сильнее и сильнее, причиняя неимоверные почти физические страдания.

— Товарищ майор, — Ветов вновь встал с места. — А почему нас оставили? — в его голосе звенело возмущение. — У нас тоже последний курс.

— Да-да, а мы? — поддержал его не менее возмущенный голос. — Здесь остаемся — бока наедать?

Молчать! — закричал преподаватель. — Вы следующими поедите, — галдящие курсанты мгновенно примолкли. — Поняли?! А сейчас, неучи, чтобы в первом же бою не сгорели как свечки, смотрите сюда и запоминайте!

Внезапно помрачневшие парни уставились на стену напротив, куда майор крепил пару больших, примерно метр на метр, плаката. С одного из них на курсантов смотрел мастерски нарисованный танк мало привычных очертаний. Это был довольно высокий танк (в сравнение с советскими, да и с немецкими) с узкими гусеницами и кургузым орудием, смотревшимся на такой махине несерьезной пушкой (это было в большей степени ложное впечатление, так как у танкового орудия был довольно «убойный» калибр — 75 — 76 мм.). Чуть ниже шли его проекция в фас и профиль.

— Наиболее уязвимые места у среднего танка М4 Шерман...

Отступление 182

Реальная история

На обшарпанной деревянной стене пестрели десятки разнокалиберных вырезок из американских и английских газетных статей. Разной формы, размера, цвета они до боли напоминали мозаику, составленную неумелой детской рукой. И только лишь обрывки грозных названий говорили о том, что это ни какая не игра...

В самом центре висел пришпиленный большой обрывок бумаги, у края которой виднелась часть корпуса громадного корабля и несколько слов — «Я выжил в аду». Чуть ниже располагался текст. «.... Меня разбудил страшный толчок. Я бросился к кнопке звонка, но не было ни звука. Наверху раздавались страшные звуки — свистки, крики и топот сотен ног. Плач женщин и детей мешался с диким ревом сирены. Я с ужасом понял: произошло что-то страшное. Захватив с собой лежавшие в моей каюте спасательные пояса, я бросился на верхнюю палубу. При этом мне с трудом удалось открыть дверь каюты, которая оказалась заваленной какими-то обломками. Чувствовалось, что пароход кренится. На палубе творилось нечто неописуемое. Яркое солнце освещало пароход и около тысячи обезумевших людей, кидавшихся от одного борта к другому...».

Рядом расположился другой неряшливо обрезанный обрывок газеты. Через него жирной черной полосой шла предостерегающая надпись — «Кто следующий?». От самой статьи практически ничего не осталось. «... Вопрос о безопасности трансатлантических пассажирских перевозок можно считать окончательно закрытым. Гибель лайнера «Мэри Куин» открыла собой настоящую эпоху современного варварства и бессмысленной жестокости...».

Еще ниже крупной английской иголкой был приколот совершенно крохотный кусочек с едва просматривающимися буквами — «Последнее что видели пассажиры умирающего лайнера были красные звезды!». За заголовком сразу же шли расплывчатые буквы текста. «Из последних сил он держался за какой-то кусок дерева, который был для него последней надеждой на спасение. Замерзающие пальцы на руках одеревенели и практически ничего не чувствовали. Понимая, что сейчас утонет, мистер Уорд в ужасе мотал головой, надеясь увидеть спасательную лодку... Вот его взгляд наткнулся на огромную черную громадину, выплывающую из-за клубов дыма. Он закричал! Он думал, что спасен! Но блестящий черный металл, на котором горела кроваво-красная звезда, прошел мимо. Мистера Уорда накрыло волной...».

С самого края этой безумно трагичной мозаики примостилась еще одна статья, написанная от имени спасенного с тонущего лайнера. «Я не переставал повторять имя Господа. Сколько это длилось я уже не помню — может быть десять минут, может быть час или все три... Хотя мне показалось, что в воде я провел почти целую вечность.

… Будь прокляты те, кто обрек нас на страдание! Мы же абсолютно мирные люди и не заслужили эти жуткие страдания. Гореть вам всем в геенне огненной! Воистину так!...».

Отступление 183.

Реальная история.

8 февраля 1942 г.

Кремль, кабинет Сталина.

Раздается телефонный звонок.

Массивная трубка приподнялась в воздух:

— У аппарата Сталин... Здравствуйте, товарищ Молотов.

Лицо, покрытое мелкими оспинами, превратилось в каменную маску.

— Вы уверены, товарищ Молотов? — в голосе зазвенела сталь. — Вы можете утверждать, что данная информация является верной? — он категорически не терпел неуверенности; любые заминки в ответе, путаница в словах и т. д. воспринимались Сталиным, как «красная тряпка», как верное доказательство того, что человек ошибается. — Я повторяю, вы уверены товарищ Молотов? Это была советская подводная лодка?

В телефонной трубке что-то снова повторили.

Сталин, уже не слушал продолжавшего что-то говорить наркома иностранных дел. Он медленно положил телефонную трубку на место и начал заново забивать трубка приготовленным табаком из сломанных папирос. В воздухе поплыл душистый аромат...

— Началось..., — негромко проговорил он, смотря в сторону висевшей на стене карты.

___________________________________________________________

Мурманск, Мурманский оборонительный укрепрайон.

С массивного отрывного календаря смотрело мужественное лицо советского моряка, сжимающего винтовку с примкнутым штыком, и виднелась дата — 9 февраля 1942 г.

Армейский комиссар 3-го ранга Шикита смотрел в окно и молча размышлял, время от времени дергая щекой. «... Легко сказать — в кратчайшие сроки подготовить и провести операцию, — уже который час он с ожесточением вел этот бессмысленный спор сам с собой. — Ведь надо не только разгромить мощнейшую группировку немецких войск, но и еще отбросить ее за линию государственной границы... И чем? Двумя дивизиями и бригадой морячков?».

Он с тоской смотрел в окно, открывавшийся из которого вид нагонял на него еще большую безнадегу. С этого места, где находился деревянный домик политического управления, Мурманск был «как на ладони». За последние месяцы частые налеты немецкой авиации превратили некогда «живописный цветок» Заполярья в чернеющую груду пепла и углей. На склонах холмов, едва прикрытых снежными шапками, тот там тот тут выглядывали неказистые уцелевшие домики. Рядом с ними, на месте сгоревших изб, можно было разглядеть норы землянок, возле которых шныряли крошечные черные фигурки.

«Какое к лешему наступление? — неслышно бормотал он, с силой сжимая кулаки. — Да, они там полгода, как заведенные, укрепляли свои позиции... Это же настоящие крепости из природного гранита и привезенного бетона. Там даже корпусной артиллерии нечего делать! Моща! Три — четыре метра камня... Попробуй пробей?! А мы в лоб!». Шикита конечно понимал, что это приказ, что есть такое слово «НАДО», что иначе немцы ударят первыми и сметут их спешно собранные ударный корпус как крошки со стола. Он все это понимал, но не мог успокоиться!

Вдруг на хлипкая дверь открылась настежь, словно по ней с силой ударили. В проеме возникла дикое лицо его ординарца с выпученными глазами. Всегда важный, с замашками представителя «белой кости», он молча развал рот и делал хватательные движения руками.

— К... к... телефону, — наконец, смог выговорить он, одновременно продолжая пятиться в кабинет, словно чего-то опасаясь. — Т... т... товарищ армейский комиссар вас...

Шикита мгновенно вскочил, кляня себя последними словами за то, что так и не удосужился после недавней бомбежки провести телефонную линию в свой кабинет. Грузное теле, на мгновение вставшее невесомым, перелетело через упавший стул и пронеслось в сторону каморки с временно установленным аппаратом.

— Шикита у аппарата! — на выдохе рявкнул он, нацеливаясь сразу же сесть на массивный сколоченный из досок стул.

Однако его туловище на этом пути словно окаменело. Согнувшаяся было спина резко выгнулась, демонстрируя безупречную осанку, ноги распрямились, а свободная левая рука начала суетливо шарить по воротнику гимнастерки.

— Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности 1-го ранга, — четко проговорил Шикита, крепко прижимая трубку к уху. — Все ясно! В течение часа все будет выполнено! Есть выполнять!

Он опустил трубку на место и несколько секунд просто стоял, пытаясь собраться с мыслями. Его ординарец, так и стоявший все это время в проеме, прекрасно понимал своего командира...

— Филипов, поднимай всех! — тихо, словно опасаясь, что его услышать, сказал он.

— Кого это всех? — так же тихо прошептал опешивший лейтенант. — Товарищ армейский комиссар 3-го ранга?

Тот также, с не меньшим удивлением взглянул на него. Его губы медленно шевелились... Вдруг он резко выпрямился. Кончиками больших пальцев рук с силой потянул портупею и после хлопнул по кобуре.

— Всех, Филипов, всех! Дери тебя за ногу! Всех! — медленно с плохо скрываемой яростью проговорил он. — Всех, Филипов!

Он быстро надел шинель и, поправляя фуражку, подошел к двери на улицу.

— Построить 2-ую и 3-юю роты! Получен приказ, Филипов! — так же медленно и четко продолжал говорить он. — Лично товарищ Берия приказал...

В этот день дежурные роты НКВД, по плану прикрывающие 121-ую и 325-ую зенитные дивизионы со стороны моря, могли покрыть все мыслимые и немыслимые нормативы, если бы кто-то решил остаться в стороне и включил секундомер...

— Товарищи бойцы, только что из Москвы получен приказ, — вглядываясь в лица бойцов уверенно выговаривал Шикита. — В соответствие с приказом наркома внутренних дел, — строй замер. — необходимо занять штаб Северного флота, а также изолировать вице-адмирала Головко и старший командный состав, — строй неуловимо вздрогнул. — Старший лейтенант Мережской! — перед ним вытянулся высокий подтянутый парень. — Приказываю выдвинуться к штабу Северного морского флота и обезоружить комендантский взвод. Занять оборону в казармах и приготовить зенитные орудия к стрельбе прямой наводкой! Выполнять!

Тот четко козырнул и, построив роту в колонну, выдвинулся на позицию.

— Старший лейтенант Козырев! — перед командиром стоял ровесник первого. — Оставь мне один взвод. С остальными надо взять центр связи! — он твердо посмотрел на него и негромко произнес. — Никита, не наломай дров! Нам приказано только изолировать! Понятно?! Никакой стрельбы! — тот, выдержав взгляд, кивнул. — Еще ничего не ясно... Приказ прошел только по нашей линии. Ни армейцы, а уж тем более флот, не в курсе... Могут возникнуть проблемы, — и тот и другой прекрасно понимали, что за проблемы могли возникнуть, когда они придут в центральный штаб Северного морского флота, который в городе пользовался мягко говоря всеобщей популярностью, для того чтобы арестовывать главнокомандующего. — Короче, смотри!

Весь свой взвод Шикита посадил на виллисы, чтобы прибыть к штабы Северного флота одновременно с остальными группами. Движение битком набитых бойцами НКВД джипов по улицам города вызвало множество удивленных взглядов. Встречавшиеся военные провожали мчавшуюся колонну долгими и многозначительными взглядами, воспринимая её очередной тревожной группой, направленной на поимку диверсантов. Первая задержка у Шикиты вышла перед комендатурой, откуда до здания моряков было рукой подать. Военный патруль, оседлавший один из многочисленных блокпостов, решил остановить колонну, о движении которой их никто не предупреждал. Четверка моряков в черных бушлатах, с взятыми на изготовку карабинами, стояла перед шлагбаумом, перегородившим дорогу в центр.

— Стой! Стой! — закричал боец с нашивками старшины второй статьи, резко взмахивая рукой. — Куды прешь?! Стоять! — он невозмутимо глядел на джип, с визгом тормозивший перед его ногами. — Документы?! — сидевшего во втором виллисе армейского комиссара госбезопасности он не видел. — Документы, говорю?! — вновь повторил он, не спешившему выходить водителю.

Морячки Северного военного морского флота в тот период были особо «характерными» бойцами, своей безрассудностью в бою и жестокостью к врагу выделявшими их среди остальных. Это естественно накладывало на их поведение некий оттенок анархии, своеобразной «вольницы», вследствие которой даже испытываемый всеми остальными пиетет перед сотрудниками особых отделов у них был несравнимо ниже.

— Ну? — буркнул старшина, помахивая стволом карабина и указывая на место рядом с машиной. — Выходим!

— Отставить, старшина! — из второго виллиса, забрызганного замерзшей грязью по самую макушку, наконец-то, вылез сам Шикита. — Освободить дорогу, немедленно! — что ни говори, но три больших ромба без звездочки над ними и весьма узнаваемое лицо быстро сделали свое дело.

— Так точно товарищ армейский комиссар государственной безопасности 3-го ранга! — сразу же рявкнул старшина, автоматически прикладывая руку к бескозырке, носимую «для форсу» даже в мороз (правда небольшой). — Поднять шлагбаум!

— Старшина! — Шикита не поленился и сам подошел к посту. — О продвижении колонны никому не докладывать, — негромко проговорил он, кивая на деревянную хибарку жидкого вида с установленным в ней полевым телефоном. — Ясно, старшина?! Повторить приказ!

— Есть, о продвижении колонны никому не докладывать, — скороговоркой проговорил тот, смотря на удовлетворенное лицо комиссара. — Проезжай, — бросил он, замешкавшемуся водителя первого джипа. — Хрен их всех поймешь, — прошептал он, едва последний виллис с пробуксовкой миновал шлагбаум. — Один говорит делай, другой — нет... Якорь им... Мирон! — стоявший рядом с будкой матрос вопросительно вскинул голову. — Давай штаб. Поговорить треба.

...Тем временем джипы, порыкивая моторами, взбирались на холм, на вершине которого и стояло здание штаба Северного морского флота. Это было одно из немногих в городе каменных зданий, не затронутых по счастливой случайности немецкими бомбардировками. Массивная коробка с мощными кирпичными стенами, своими угловатыми приземистыми габаритами напоминавшая тяжелый танк, имела богатую историю. В свое время здесь проживала известная на весь Мурманск купеческая семья, владевшая большей частью пристаней города и снаряжавшая свои корабли как по всей России, так в некоторые северные страны Европы. Позднее, с приходом большевиков, здесь располагался первый совет рабочих, солдатских (морских) и крестьянских комиссаров. Через несколько десятков лет в здание переехал горком, с началом войны передавший свое место командованию Северного морского флота.

Шикита в нетерпении смотрел на буксующие виллисы, с трудом тянущие в гору. Он прекрасно понимал, что тот так некстати им попавшийся старшина наверняка сообщил о колонне в штаб и там могли заинтересоваться, а куда это собрались три десятка бойцов НКВД в полном обмундировании. А если, не дай бог, кто доложит об остальных?! О роте полного состава, которая должна блокировать комендатуру и развернуть орудия или о центре связи... В таком случае ни о каком аресте вице-адмирала Головко, популярность которого среди моряков буквально зашкаливала все мыслимые и немыслимые пределы, не могло быть и речи! Честно говоря, хотя в этом он не признавался даже себе ни в те напряженные секунды, ни позднее, в его голову закрадывались неприятные мысли о том, что их запросто могут расстрелять из пулеметов, если что-то пойдет не так...

— Глуши свою калымагу! — наконец, не выдержал он, видя, как катастрофически быстро уходило время. — Первое отделение за мной! Втрое и третье оставаться во дворе штаба и … помалкивать! Ясно! — понимающие всю двусмысленность ситуации сержанты мрачно переглянулись между собой и кивнули. — Вперед!

Едва первое отделение во главе с Шикитой подошло к зданию, как у него тревожно ёкнуло в груди. Прямо возле входа на крыльце их встретил серьезного вида капитан — личный адъютант командующего с тремя бойцами, вооруженными автоматами ППС.

— Товарищ армейский комиссар государственной безопасности 3-го ранга, — вытянулся капитан первого ранга перед Шикитой, звание которого соответствовало общевойсковому генералу. — Арсений Григорьевич поручил встретить вас и проводить к нему, — негромко, доверительным тоном произнес он. — Вы не беспокойтесь, ваших бойцов мы разместим самым лучшим образом. Как говорить, кто попробует нашего флотского гостеприимства, тот уже никогда его не забудет.

«Вот так лихо и ненавязчиво, как умеют делать только бесшабашные морячки его, армейского комиссара просили, оставить своих людей внизу, а самому поднимать наверх, — промелькнуло в голове у Шикиты. — Я не понимаю, кто кого пришел арестовывать?! Черт! Неужели, что-то изменилось, за этот час..., — он прекрасно понимал, что такое тоже ни в коем случае нельзя исключать. — Если пришел отбой, а до нас еще не довели, то могут возникнуть действительно серьезные проблемы. У нас у всех...». Стоявшие позади него сотрудники НКВД не тронулись с места, продолжая буравить спину своего командиру и ожидая от него приказа. «Надо что-то решать, а то пауза несколько под затянулась..., — свернул он свой диалог».

— Хорошо, — сквозь зубы пробормотал Шикита, думая про себя, что позднее ему надо обязательно увидеться с тем самым наглым старшиной. — Бирюков, командуй! — кивнул он угрюмому сержанту. — Двое со мной! — с боку от него сразу встала пара бойцов. — Ну, веди нас капитан, — проговорил он, давай адъютанту понять, что это максимально возможная уступка, на которую он способен.

— Прошу..., — пропустил его вперед тот, естественным образом оттесняя от него бойцов на узкой лестнице. — Арсений Григорьевич, как раз проводит совещание по поводу новой операции (упреждающее наступление на крупную немецкую группировку, угрожающую Мурманску со стороны губы Большая западная Лица).

Уже перед высокими дверьми в кабинет вице-адмирала на втором этаже Шикита незаметно расстегнул кобуру с оружием, молясь про себя догу, чтобы оно не понадобилось. Приняв невозмутимый вид, он уверенно распахнул двери и оказался в просторной комнате, в которой за большим столом располагались шесть или семь старших командиров. На первый взгляд здесь находились почти все, кто отвечал за подготовку к новому наступлению — армейцы, подводники, летчики и надводный флот... Не обращая больше на них никакого внимания Шикита четким шагом подошел к вице-адмиралу и остановился в нескольких от него шагах.

Тот был совершенно спокоен. Казалось, его совершенно не волнует внезапный, если можно так выразиться, приход генерала от госбезопасности, прихватившего к тому с собой почти три десятка человек. Он смотрел на него и просто ждал, что последует за этим.

— Товарищ вице-адмирал, прошу вас сдать свое оружие и проследовать вместе со мной, — после прозвучавшей фразы установилась полная тишина. — В соответствие с распоряжением народного комиссара государственной безопасности вы задерживаетесь для выяснения обстоятельств...

— Что это такое? — скрипучим голосом спросил генерал-майор Щербаков, командующий 14-й армией. — По какому праву товарища Головко арестовывают? — он встал со своему места и с вызовом посмотрел на Шикиту. — Я немедленно позвоню товарищу Сталину. В преддверии крупнейшей военной операцией, от которой зависит судьба всего Советского Заполярья, арест командующего Северным военно-морским флотом, лично я считаю, настоящей вражеской диверсией, направленной на снижение боевой эффективности наших войск.

… Между тем, надо ясно понимать, что такой демарш генерал-майора Щербакова, явно направленный против представителя наркомата государственной безопасности, был в той обстановки отнюдь не фантастичным. К 1942 г. плеяда старшего комсостава если не забыла, то совершенно определенно оправилась от последствия репрессий 37-го годов и тот физически въевшийся в них страх перед НКВД стал существенно меньше. Более того последние серьезные победы советской армии, которой удалось практически по всему фронту отбросить войска противника за пределы границы СССР, явно внушили генералитету уверенность в себе... (В связи с этим подобное пререкание и попытка апеллирования к Сталину, как верховному судье во всех мало мальски значимых делах, вполне могла иметь место — от автора).

Рядом с Щербаковым поднялся и командующий Карельским фронтом генерал-лейтенант Фролов, по слуха имевший в верхах очень крепкие связи. Выражение его лица также говорило о явном несогласие с позицией Шикиты.

— Поддерживаю, — буркнул он, наклоняя лобастую голову вперед, словно собираясь буравить воздух перед собой. — Надо позвонить товарищу Сталину и во всем разобраться, — это сказано было таким категоричным тоном, будто остальные присутствующие были его непосредственными подчиненными.

— Товарищ генерал-лейтенант, — повысил голос Шикита, повернувшись к новому оппоненту. — у меня распоряжение народного комиссара государственной безопасности сопроводить вице-адмирала Головко в управление и я никому не позволю мне указывать! Вам ясно?! — уже не сдерживаясь, во весь голос рявкнул он. — Я еще раз прошу сдать личное оружие и проследовать со мной, товарищ вице-адмирал, — он обернулся, чтобы отдать приказ сопровождавшим его бойцам и застыл в этом положении.

Оба его сотрудника, крупные парни под метр девяносто ростом, стояли с вывернутыми за спиной руками под дулом автомата, который крепко держал тот самый капитан.

— Что вы себе позволяете? — начал было он, как сразу же замолчал.

С улицы послушались одиночные выстрелы из винтовок. Еще через несколько секунд басовито прогремел пулемет. Щербаков, стоявший ближе всех к окну, бросился вперед и потрясенный замер.

— Вот тебе и матросики?! — с удивлением проговорил он, всматриваясь в происходящее за окном.

А там было на что посмотреть... Все пространство перед штабом от поста до остатков каменного забора было усеяно лежащими телами бойцов НКВД. Время от времени от них раздавались возмущенные вопли и кто-то поднимал голову, чтобы высказать свое отношение к этому. Прямо перед входом в штаб в снегу за пулеметом лежало несколько моряков с выпущенными из-под бескозырок лентами. Один держал приклад и водил стволом дягтеря, а второй ставил новый диск.

— Этого еще не хватало! — в сильном раздражении проговорил сам Головко, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор. — Хватит! — рявкнул он на всех присутствующих, продолжавших волком смотреть друг на друга. — Капитан первого ранга Самойлов, немедленно освободить! И мухой вниз! Уйми этих героев! Бегом, вас всех задери..., — кивнул он в сторону сопровождавших комиссара бойцов. — Чуть не перестреляли друг друга! Немцев вам мало..., — выплевывал он, поворачиваясь к телефону. — Эх... Девушка, Москву мне. Немедленно! Жду! — он выпрямился и через несколько минут вновь произнес. — Ставку Верховного главнокомандования! Товарища Сталина! Командующий Северным военно-морским флотом вице-адмирал Головко..., — в трубке снова девичий голос пробурчал что-то про ожидание и смолк.

Командиры продолжали стоять, напряженно смотря в сторону фигуры с телефонной трубкой.

— Товарищ Сталин, Головко вас беспокоит, — твердым голосом произнес он в комнате посреди застывших командиров. — Товарищ Сталин, сейчас передо мной стоит армейский комиссар государственной безопасности 3-го ранга Шикита с распоряжением о моем аресте... Да, товарищ Сталин. Нет! Если это необходимо..., — он медленно провел ладонью по лбу, стирая внезапно выступивший пот. — В настоящее время на боевом дежурстве находятся 23 надводных корабля и 9 подводных. Нет, сообщений не поступало..., — Головко вместе с трубкой повернулся к стене, на которой висела карта с многочисленными отметками о местоположении кораблей Северного военно-морского флота. — Есть, два. Последний сеанс связи состоялся два дня назад в 12 часов 30 минут. Да... Уничтожено два немецких транспортника с боеприпасами. Нет! С-101 не отвечает... Так... Да, в том же районе. Лодкой командует капитан 3-го ранга Егоров. Так точно! Есть, немедленно установить связь! Есть доложить об исполнении!

Он положил трубку и повернулся к остальным. Его лицо в этот момент больше напоминало лицо приговоренного к крайне мучительной но отстроченной смерти.

— Самойлов, — потухшим голосом позвал он. — Срочно к связистам. Делай там что хочешь, хоть лично садись за рацию, но дай мне связь с бортом Егорова. Даю десять минут!

Он так посмотрел на адъютанта, что тот буквально сорвался с места, чуть не вышибив собой массивные двери. Уже через секунду его зычный голос был слышен на улице, посылающий кого-то «по материи» далеко и на долго.

— Арсений Григорьевич, — прервал устанавливавшуюся тишину Щербаков. — Что сказал товарищ Сталин? — Шикита сразу же напрягся. — Что происходит?

Головко несколько секунд смотрел на своего друга и потом произнес:

— Товарищ Сталин сказал, что по сообщениям союзников вчера 8 февраля примерно в 11 часов вечера недалеко от берегов Англии был торпедирован английский военный транспорт «Серый призрак», бывший круизный лайнер «Мэри Куин». Под воду ушло почти 20 тысяч солдат и офицеров 11-ой десантного корпуса американцев, — о потоплении столь крупного транспортника все слышали впервые. — На подводной лодке, торпедировавшей транспорт, были опознавательные знаки советского подводного флота... Похоже, теперь все понятно... Товарищ Сталин дал время до вечера.

136

Отступление 184

Реальная история

[выдержка] Директива Ставки Верховного Главнокомандования командующему 1-ым Украинским фронтом генерал-майору … о восстановление укреплений Брестского оборонительного района.

«... в кратчайшие сроки восстановить Терепсольское, Кобринское и Волынское укрепления и объединить их в единый центр обороны...

Передать из Резерва Ставки Верховного Главнокомандования 2 батарею 203-мм гаубиц, 4-ю, 27-ю и 51-ю стрелковые дивизии...».

Отступление 185

Реальная история

[выдержка] шифрограмма. Рамзай — Центру.

«Соглашение в силе. Япония не выступит против Советского Союза».

Отступление 186.

Реальная история

12 февраля 1942 г. Новосибирск. Узловая железнодорожная станция. Закутавшийся в тулуп стрелочник, напрягая слезящиеся на морозе глаза, следил за маневрирующим паровозом. С оглушительным шипением, сопровождающим сброс давления, сквозь мощные клубы дыма состав с востока медленно подходил к станции.

— Сёдни четвертый уже, — удивленно прошептал старик, стукнув кувалдой по примерзшему рычагу механизма.

Из небольших окон огромных товарных вагонов, превращенных в утепленные пассажирские, выглядывали головы в светлых шапках-ушанках.

— Эй, борода, — одно из окошек было открыто и оттуда вместе с вырывающимся паром раздался задорный голос. — Кипятком где-бы разжиться?

Отступление 187

Реальная история.

15 февраля 1942 г. Казань. К зданию типографии имени Свердлова подъехало несколько черных «воронков». Через несколько часов, после тщательной работы специально привезенного переводчика наборщики закончили подготовку заготовки для станка. После отмашки волнующегося директора, сверкающие черной и красной типографской краской разнокалиберные литеры начали давать первые оттиски. Один за другим огромные листы с одинаковым текстом выходили из под печатного станка и шли под резак, где и превращались в традиционный формат листовки.

— Думаю, на двадцать тысяч экземпляров нашего материала хватит, — задумчиво пробормотал директор, держа в руках первый варианта красно-черной листовки. — Этого недостаточно? А сколько? Как минимум двести тысяч...

Еще теплый листок приятно грел пальцы. «... Whether you know that..., — красовалась сверху надпись, набранная красным шрифтом. — you battle together and for to fascists?! (пер. с англ. Знаешь ли ты, что сражаешься «вместе» и «за» фашистов)... Whether you know that that the American bankers gave money to Hitler?! (пер. с англ. Знаешь ли ты, что американские банкиры давали деньги Гитлеру?!)... Whether you know that so far you battle here your girl has a good time with another?! (пер. с англ. Знаешь ли ты, что пока ты сражаешься здесь твоя девушка развлекается с другим?!) …Whether you know that so far you plunder peace Russian inhabitants, too someone takes away the last piece of bread from your mother?! (пер. с англ. Знаешь ли ты, что пока ты грабишь мирных русских жителей, у твоей матери кто-то тоже отбирает последний кусок хлеба ?!)».

Отступление 188

Реальная история.

[выдержка] газета «Пражский вестник» от 12 марта 1949 г.

«Кузавский Тарзан»

«... В среду 10 марта 1949 г. в Стажинском лесничестве в районе поселка Кузавка, который находиться в двадцати километрах от польско-белорусской границы, местными жителями было поймано странное заросшее волосами существо. Оно имело человекоподобный вид, но передвигалось на четвереньках.

После осмотра в полиции, куда существо было доставлено, врач заявил, что по своему физическому состоянию оно является самым обычным человеком. Как утверждает, доктор медицины Сбылсав Жижек, которого мы попросили прокомментировать данный случай, если человек продолжительное время лишен коммуникативных контактов с себе подобными у него начинают ослабевать а позднее и исчезают навыки вербального общения. Именно это возможно и произошло с человеком, доставленным в полицию...».

[выдержка] газета «Пражский вестник» от 13 марта 1949 г.

«Кузавский Тарзан. Продолжение»

«В деле Кузавского Тарзана, именно под таким именем стал известен найденный в лесу человек, появились любопытные подробности, с которыми мы продолжаем знакомить наших читателей...

Наш источник в полиции утверждает, что на шее у пойманного в лесу человека был обнаружен довольно длинный шнурок с кожанным футляром, в котором находился алюминиевый медальон. Предположительно, это так называемый «смертный» медальон немецкого пехотинца, который он в обязательном порядке должен был носить с собой...».

[выдержка] газета «Пражский вестник» от 14 марта 1949 г.

«Стало известно настоящее имя Кузавского Тарзана».

«... На основании запроса в Комиссию по учету военнослужащих при Калининградской Народной комендатуре мы выяснили настоящее имя Кузвавского Тарзана. Его зовут Хельмут Кольмер, рядовой первого класса 45-го гренадерского полка СС...».

[выдержка] газета «Пражский вестник» от 23 ноября 1949 г.

«Он, наконец-то, заговорил»

«Более полугода прошло с момента, когда в Стажинском лесничестве был найдет бывший немецкий гренадер Хельмут Кольмер, который почти шесть лет провел скрываясь в лесах...

Как следует из медицинского коммюнике, подготовленного его лечащим врачом, больной начал узнавать своих родных, которые прибыли к нему из Калининграда. Господин Кольмер впервые начал использоваться членораздельную речь, когда назвал свою супругу по имени...».

[выдержка] газета «Пражский вестник» от 4 декабря 1949 г.

«Это был настоящий ад! Откровения Хельмута Кольнера»

«Мы представляем эксклюзивное интервью с человеком, который провел в лесу в одиночку почти шесть лет, питаясь подножным кормом. Хельмут Кольнер поведал нашему корреспонденту, почему он так и не вышел к людям...

…

(Корреспондент) — После того как атака провалилась, вы решили спрятаться в лесу? Вы испугались?

(Хельмут Кольнер) — Вы даже представить себе не можете, что там произошло! Наш гренадерский батальон, собранный из остатков 45-го полка СС, только начал переправляться через реку. Капитан, подбадривая нас, заявил, что по русским ударили супер оружием, с которым поделились наши новые союзники и на том берегу не должно остаться ничего живого... Вы понимаете, что никто из нас просто ничего не знал...

(Корреспондент) — Вы успели переправиться? »

(Хельмут Кольнер) — Мы успели доплыть лишь до середины реки, как началось это...

(Корреспондент) — Что началось, господин Кольнер?

(Хельмут Кольнер) — Ад! Это был настоящий ад! В какой-то момент вода вокруг наших лодок начала кипеть, словно суп в кастрюле. Все вокруг нас начало двигаться, лодки завертелись на месте... Мы не понимали, что происходит. Многие начали стрелять в воды, думая, что это русские водолазы! О, Боже, мне до сих пор сниться это...

Отступление 189

Возможное будущее

Русский сектор. Планета Светлая. Особый Императорский университет.

Переполненная аудитория, уходящая ссужающимися рядами далеко вверх. Десятки голов — светлых, черных, рыжих, с косичками и без, в очках и без них, затаив дыхание следили за лектором. Там внизу, возле широко экрана вел занятие известный далеко за пределами сектора своими исследованиями в области прогностического анализа профессор Крыжек. Эксцентричный, заводной и никогда не унывающий старичок вновь «оседлал своего любимого конька» — тему «почему мы лучше чем они». В эти минуты, пока он отдавался рассуждениям, казалось за кафедрой начиналось твориться настоящее волшебство. Он то шептал, то почти кричал. Его руки начинали жить своей отдельной от остального туловища жизнью: они взлетал вверх и сразу же резко опускались, а потом начинали подомну древней мельнице крутиться изо-всех сил.

— … Поймите же вы, наша молодая поросль светлых умом, целью жизни не может быть и не должно быть бездумное потребление. Едва вступив на эту стезю — стезю накопления все новых и новых материальных ценностей, стезю поиска и получения все больших и больших порций удовольствия человек постепенно перестает быть тем человеком, который появился на нашей далекой прародине десятки тысяч лет назад, — он резко взмахнул своей гривой абсолютно седых волос и откинулся на кафедру. — Я никогда не устану вам повторять, что истинной целью нашей с вами жизни может быть только познание, познание и еще раз познание! Поэтому я прошу вас, мои хорошие, — он старался заглянуть в каждые из сотен смотревших на него глаз и поделиться с переполнявшими его эмоциями. — Воспринимайте каждый день из отмеренной вам жизни как череду непрестанных открытий и свершений, которые делают вас по настоящему богаче и счастливее. И пусть ваши открытия поначалу будут скромными с виду, пусть за них на вас не посыпется дождь из наград, пусть им будете радоваться только вы, пусть... Я верю в Вас! Верю в безграничный полет вашей фантазии, верю в вашу нескончаемую доброту, верю в вашу несгибаемую силу воли...

____________________________________________________________

7 июля 1942 г. Брестский оборонительный район. Около двадцати километров севернее г. Бреста. Территория бывшей двадцать третьей пограничной заставы, на рубежах которой занимала оборону одна из частей 326-ой стрелковой дивизии.

— Вправо немного. Вправо, говорю! — раздавалось со стороны небольшого пригорка, на котором два бойца заново устанавливали пограничный столб с гербом Советского Союза. — Да, нет! Не туда! Вправо толкни! — столб никак не хотел стать прямо. — Вот, вот... Хорошо. Теперь герб. Герб поправь! — наконец, крикнул старший лейтенант, руководивший восстановлением пограничной линии.

Бывшая застава располагалась довольно неудачно, если оценивать ее оборонительный потенциал. После переноса государственной границы в 1939 г. в погранзаставу пришлось ставить почти в чистом поле — это оказалось единственное более или менее приемлемое место. Сами казармы для пограничников и одноэтажный хозяйственный корпус с ружкомнатой находились примерно в километре от протекавшей по границе речки. Немного в стороне от основных построек виднелась паутина вырытых траншей, которые бойцы в спешном порядке восстанавливали.

— Значит, так старшина, — старший лейтенант Маскаев ответственный за этот участок обороны, на планшете резал секторы. — Приказ ты слышал. Завтра, максимум послезавтра, нам следует ожидать мощного удара с той стороны, — заросшим щетиной подбородком он кивнул в сторону речки. — Ты ведь местный? … Ты чего? — стоявший перед ним старшина чуть покачнулся. — Илья Сергеевич?! — всегда собранный, не унывающий боец «поплыл». — Вот черт! Карташов сюда! — со стороны груды кирпичей, год с небольшим назад выполнявшей роль ружкомнаты, метнулся коренастый боец. — Держи его. Вот, так..., — вдвоем они осторожно положили старшину к каменной глыбе. — Не пьяный вроде, — командир с сомнением повел носом , ничего не почувствовав. — Илья Сергеевич? Давай санитара сюда! Подожди..., — вдруг рукой он схватил вскочившего на ноги бойца. — Он плачет...

Это было странное зрелище. Старший лейтенант и один из его бойцов сидели на корточках возле третьего — плотного мужчины средних лет, у которого медленно текли слезу по лицу. Какое-то время он никак не реагировал ни на окрики, ни на похлопывание по щекам. Пока, наконец, прибежавший санитар не сунул ему под нос вату, смоченную в нашатыре.

— Убери..., — прошептал он еле слышно, пытаясь оттолкнуть руку с ватой от своего носа. — Убери, клистерная твоя душонка, — санитар сразу же убрал вату. — Не видишь что-ли худо мне?! — его прежде бессмысленно блуждавшие глаза сфокусировались на лейтенанте. — Худо! Старшой, воевал я здесь... Понимаешь, воевал, — руками он потянулся к вороту гимнастерке, чтобы ослабить его. — Вот прямо тут, — он перевел взгляд на дальнюю часть траншеи, которая была выдвинута вперед. — В окопе сидел с карабином. Рядом земляк мой с Полтавщины, Санька Мельников, — лейтенант подвинулся в сторону, словно почувствовав, что своим телом загораживает ему обзор. — Почти шесть часов мы тут стояли..., — никто не проронил ни слова все это время. — Сначала все думали, что провокация. Даже не стреляли в ответ, а потом они ударили минометами, — санитар непроизвольно покосился на покрытую воронками от мин площадку перед остатками казармы. — Тогда только отвечать начали, да считай часть отряда как корова языком слизала... А мы, старшой, все равно держались! — сквозь слезы продолжал рассказывать он. — Они дадут пару залпов минами и в атаку идут, а мы им в Бога, душу … мать.... отвечаем, что мол стоим еще, сволочи, … держимся еще... А командир все слушал, не подходят ли наши из крепости, — старшина переводил взгляд с одного на другого, словно пытался спросить их, как же так случилось, что они все погибли, а он вот тут, живой сидит. — Все говорил, что вот — вот подмога подойдет. Еще продержаться надо. Еще одну атаку отбить... Потом ранило его, а он все спрашивал, не слышно ли, как наши танки едут.

Он рассказывал и рассказывал. Быстро, захлебываясь от слез, говорил о сухой, горькой, удушливой взвеси, которая поднималась над окопами и которая мешала им дышать. Говорил о том, как их пулеметчик, когда кончились патроны, приладил к валявшейся рядом винтовке штык и никому не говоря ни слова бросился на врага. Говорил о том, как их забрасывали гранатами, обошедшие их с фланга немцы...

— Почти шесть часов застава стояла, почти шесть часов немец не мог пройти дальше, — он с ненависть смотрел на стоявшие у небольшого подлеска ровные ряды аккуратных березовых крестов, с надетыми на них немецкими касками. — В конце осталось нас пятеро из всей заставы. На всех три карабина, командирский ТТ, разбитый пулемет да горстка патронов …, — он опустил голову вниз. — Позвал меня командир к себе. Иди, говорит, Илюха до крепости! — его голос стал еле слышен и остальным приходилось напрягать слух, чтобы услышать все, что он говорил. — Иди и передай нашим товарищам, что двадцать третья пограничная застава еще держится, что пока мы живы, ни один враг не перейдет государственную границу Советского Союза... Иди, говорит..., — он поднял голову и красными от боли и слез глазами посмотрел на лейтенанта. — Веришь, старшой? Скажи, веришь?

Он не отрываясь смотрел на командира, словно тот оставался его последней надеждой, словно ждал от него приговора.

— Верю, старшина, верю, — хриплым голосом проговорил лейтенант. — Ничего, Илья Сергеевич..., — он сжал рукой его плечо. — Ничего... Вдарим им, да так вдарим, что места от них мокрого не останется! Ты посиди пока, — он хлопнул по плечу, попытавшегося встать старшину. — Медицина, посмотри за ним. Мы тут пока сами.

Отойдя к линии траншеи лейтенант обернулся назад и увидел, как старшина, отмахиваясь от санитара, как от надоедливой мухи, тяжело встает. Поднявшись с земли, он вытащил пристегнутую саперную лопатку и пошел в сторону копавших бойцов. Уже через несколько минут остро отточенный и отполированный металл врезался в прокаленную солнцем землю. Видя с каким ожесточением старшина вгрызается в землю, лейтенант решил его оставить в покое.

… Однако к вечеру старшина вновь напомнил о себе, правда не сам лично, а посредством того самого ротного санитара.

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, — шевельнулся полог палатки. — Товарищ старший лейтенант! — снова раздался громкий шепот.

В палатку пролезла белобрысая голова санитара.

— Началось?! — лейтенанта чуть не подбросила с расстеленной шинели. — Вот, черт, лопоухий, — прошипел он узнав того, кто его разбудил. — Ну чего тебе?! -чуть не застонал он, растирая красные от постоянного недосыпа глаза. — Сказано же было, до вечера всем отдыхать! Чего там?

— Так, это старшина..., — косноязычие бойца уже давно в роте стало «притчей во языцех», поэтому лейтенант с тяжелым вздохом закатил глаза. — Ну, того, ... на реку он только что ходил. Ходил и бросал чего-то, — боец даже сделал махнул рукой несколько раз, словно показывая, что за движения тот делал. — Ну и вот, — наконец, выдохнул он и уставился на лейтенанта.

С того после всего этого полувнятного рассказа сон словно рукой сняло. Он зашуршал рукой по месту рядом с собой, ищу портсигар.

— Говоришь, к реке ходил? Один? — переспросил лейтенант, зажигая папиросу. — Давай-ка,с тобой прогуляемся до туда, — оставив позади опешившего от такой прыти бойца, он пошел к реке — к тому месту, которое словно самой природой было приспособлено для переправы. — Точно видел, как что-то бросал? И что?

С обеих сторон реки в этом месте были пологие берега, которые еще хранили коли от многочисленных колес. В засушливые дни вода здесь едва превышала метр, а сейчас примерно по шее взрослому было.

— Здесь? — лейтенант встал на одно колено и стал внимательно осматривать берег. — Тут же течение сильное, — пробормотал он, наблюдая, как в середине водного потока быстро пролетают кусочки веток, листья. — Любую посылку унесет, хрен потом ее найдешь, — в принципе он и не верил в версию о старшине-предателе, но убедиться было не лишним. — Войну он здесь встретил, боец. Наверное с товарищами ходил проститься, — командир смотрел, как солнце медленно скрывалось за макушками высоких сосен, выстроившихся в ряд на том берегу. — Место уж здесь больно хорошее... Пошли.

Он отвернулся от реки и, не успев сделать даже пары шагов, вздрогнул от раздавшегося свиста. Резкий, завывающий звук полоснул со спины, заставляя его похолодеть от страшной мысли — «Началось!». Лейтенант дернулся в сторону, увлекая за собой остолбеневшего санитара.

«К заставе, к заставе!» — стучала в его висках мысль, отдаваясь тяжелыми ударами в его бешено стучавшем сердце, в словно чугунных ногах. «Быстрее к заставе! Лишь бы успеть до начала атаки, успеть занять окопы!». Он вырвал пистолет из кобуры и несколько раз выстрелил в воздух. Несколько мин упало в паре десятков метров, вжимая его тело в землю. Пыль и песок, поднявшиеся волной в воздух, практически ослепили его.

Через секунду свист сменился басовитым гудением, которое становилось все сильнее и сильнее. Казалось оно наполняло собой весь окружающий воздух, с каждым мгновением приобретая осязаемость и плотность и перерастая из воздуха в плотную материю. « На землю! На землю! Гаубицы! Нет, вперед! К заставе». Немецкая батарея клала снаряды с ювелирной точностью. Все цели здесь были пристреляны еще в июне 41-го. Мощные взрывы раздавались точно на месте казармы, вырывая из мощных кирпичных стен целые куски, превращая едва подлатанный деревянный сарай в кучу разлетающихся щепок.

— Командир, сюда! — полу контуженный лейтенант брел по полю, шатаясь из стороны в сторону. — Сюда! К нам! — кричали ему из траншеи. — Лейтенант!

До первой линии осталось метров сто — сто пятьдесят. Всего ничего... Маскаев слезящимися глазами смотрел вперед и ничего не видел. В глазах стояла сплошная светлая пелена, которая трепетала и извивалась. Он упал на живот и начал ползти вперед. Черные пальцы с обкусанными ногтями цеплялись за каждый кустик, а каждую травинку... Он полз, всем телом извиваясь как змея и оставляя за собой кровавый след. Полз снова и снова, втыкая ошметки пальцев землю. Маскаев полз секунды, полз минуты..., часы..., дни... Время будто остановилось. Если бы тогда, его можно было спросить, а сколько ты полз, то он вряд ли бы смог толком ответить.

— Стоять. Всем стоять, — он на «мгновение» остановился. — Ни шагу назад! — шептали его потрескавшиеся губы. — Все держаться! Держаться..., — он вновь поднял голову и посмотрел вперед. — Давайте, братки... давайте миленькие, — пелена с глаз почти спала и он уже видел чуть возвышавшийся бруствер. — Я к вам иду... К вам.

Он с трудом встал на колени, потом на ноги. Оглохший, ослепший на один глаз, лейтенант ничего не понимая смотрел перед собой. От первой линии окоп, к которым он так стремился, практически ничего не осталось. Многочисленные воронки густо усыпали едва заметные ямы. Повсюду лежали полузасыпанные тела красноармейцев.

— Что это? — шептал он, медленно шагая вперед. — Где вы все? — солнце уже практически село и остывающее поле медленно погружалось в темень. — Боец, вставай! Слышишь, вставай! — он остановился перед лежащим с раскинутыми во все стороны руками бойцом. — Я отдал приказ, рядовой! — он с трудом перевернул тело. — Ты слышишь меня?! — на него смотрело разодранное в кровь лицо с открытыми навыкате глазами. — Боец! — он посмотрел на второго, который скорчился в немыслимой позе держась за шею. — Встать!

Почти всю ночь одинокая фигура в изодранной форме ходила между телами. Время от времени она останавливалась и начинала что-то говорить. Сначала был шепот. Потом он сменялся громкими криками... Лейтенант ходил и ходил по заставе, пытаясь достучаться до лежавших бойцов... и совсем не обращал внимания на многочисленные металлические болванки, усыпавшие территорию заставы. Блестящие латунными поясками, похожие на небольших поросят, лежавшие снаряды выглядели совершенно целыми. Могло показаться, что их просто разбросали в этом месте, а потом из-за боя забыли собрать... Они лежали повсюду — на развалинах казармы, похоронившей часть гарнизона; возле отрядных повозок; рядом с выступавшей пулеметной точкой. К вечеру они уже остыли и их можно было без опасения брать в руки. Лишь из некоторых продолжали исходить тоненькие, едва заметные струйки зеленоватого дыма, который тяжело стелился по земле, оставляя за собой зеленовато-желтый след...

137

Отступление 190

Возможное будущее

[выдержка] Казанцев А.П. Пунктир воспоминаний (автобиография) / А. П. Казанцев. — М. : Красный Октябрь, 1981. — 329 с.

«... Меня часто спрашивали и до сих пор спрашивают, почему вашим выбором стала именно фантастика? Что вас так привлекает в этом художественном жанре?

Этот вопрос я и сам не раз задавал себе. Пытаясь понять истоки этой по-истине фанатичной преданности данному жанру, я вспоминал родителей — преподавателей гимназии, которые впервые познакомили меня с безграничным миром литературы и привили любовь к ней. Тогда, в детстве, с чувством дикого восторга я смотрел на длинные полки, с которых на меня смотрели разнообразные корешки книги. Они с неимоверной силой манили меня к себе... Уже позднее, в момент учебы в технологическом институте в мои руки впервые попали фантастические произведения, которые я прочитал на одном дыхании. Романтика тогда малоизвестного космоса, картины великих героических преобразований поразили меня в самое сердце и, как видите, не отпускает и по сей день.

Однако, сейчас, когда я могу не спеша вдумчивым взглядом окинуть своей детство и юность, мне видится совершенно иной ответ на этот вопрос. По моему мнению, главной причиной, которая и побудила меня обратиться к фантастике, как такому необычному средству отражения реальности, безусловно явилась окружающая меня советская действительность. В то удивительное мы не просто жили — существовали. Нет! Все вместе мы строили совершенно новый мир — мир справедливости, счастья, равенства — это был настоящий мир будущего! Тогда каждый наш шаг, каждый поступок, каждое намерение было героизировано. Мы не убирали урожай — мы вели за него борьбы; мы не строили очередной жилой дом — мы сражались за каждый новый метр жилья; мы не искали полезные ископаемые — мы открывали и исследовали новые неизведанные ранее земли... Теперь вы понимаете?! Мы жили в то время, когда «сказка становилась былью», когда фантастика превращалась в реальность, когда каждый из нас был героем, подобным титану! …. Иногда мне даже казалось, что вот-еще немного и все то, о чем я писал, рассказывал, станет явью... Человек освоит ближайшее космическое пространство, а не будет возиться словно в луже на орбите планеты. Мировое сообщество объединиться в некую единую сверх организацию, а не будет раз за разом устраивать междоусобные свору словно дети в песочнице... Вот откуда мое преклонение перед таким художественным жанром, как фантастикой».

Отступление 191

Реальная история.

[выдержка] Стенограмма закрытого заседания комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) от 12 апреля 1942 г.

«... в кольце милитаристский настроенных капиталистических государств, экспансионистские побуждения которых вся более явно направлены в стороны Советского государства, ведущего бескомпромиссную борьбу с фашистским агрессором... Существенно возрастает роль золота как инструмента поддержания финансовой стабильности советской экономики.

В этих условиях нам необходимо скорейшее принятие экстренных мер как административного, так и хозяйственного содействия увеличению добычи золота в СССР...».

Отступление 192

Реальная история.

[выдержка] Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О Кольском полуострове»

«... создать специальный трест по дорожному и промышленному строительству «Мурманстройтрест», начальником которого назначить комиссара гобезопасности 3-го ранга Шикиту Р.М.;

… наркомату государственной безопасности обеспечить оправку заключенных в район...

… к ноябрю — декабрю 1942 г. обеспечить начало промышленной добычи золота...».

Отступление 193

Реальная история.

23 июня 1943 г. Кольские полуостров. Мурманская область. Прилегающая к горе Нингур местность.

Геологическая исследовательская партия №26.

Густо поросшая деревьями гора разделяла небольшую долину на несколько неравных частей. В одной — самой большой — образовалось озеро с темной, почти черной водой. В его зеркале отражались нависшие с берегов скальные клыки и синее — синее небо. Вторая часть долины заросла небольшими искривленными березками, на которые «без слез не взглянешь».

Из леса, откуда открывался прекрасный вид на зеленовато — серые склоны горы, неторопливо выползала длинная змея каравана. Примерно два десятка человек с пятью груженными припасами лошадьми застыли возле кромки леса. Усталые лошади недовольно храпели, требовательно тыкая мордами стоявших рядом с ним людей.

— Привал! — наконец, раздался долгожданный крик, немедленно отозвавшийся гулким эхо. — Куды понес? Подожди! — кто-то из коневодов придержал излишне ретивого соседа. — Погубишь конягу... Лошадей пока не поить. Пусть постоят... остынут, а потом и можа.

Наблюдая за всем этим, невысокий лейтенант в мокрой от пота выцветшей гимнастерке одобрительно покачал головой, а потом развернулся и пошел к стоявшей чуть в стороне от остальных группе.

— Мы скоро будем на месте, Александр Евгеньевич, — донеслись до него обрывки разговора. — Вон видите приметная скала, — высокий нескладный с виду мужчина с пышной бородой потыкал рукой в сторону долины. — Именно там в прошлом году мы разместили наши закладки.

Стоявший напротив него пожилой мужчина снял с голову матерчатую кепку и с наслаждением протер сверкающую от пота лысину платком.

— Завтра значит, говорите, милейший Сергей Александрович, на месте будем..., — он со вздохом снова одел кепку и, прищурив глаза, начал рассматривать видневшуюся вдали скалу. — Хорошо..., а то я уж было подумал, что эта экспедиция меня окончательно доконает, — по его виду было видно, что путешествие действительно ему дается нелегко. — А, вот и наша охрана, — с радушием в голосе проговорил мужчина, обнаруживая рядом с собой лейтенанта. — Надеюсь все спокойно?

— Не беспокойтесь, профессор, — спокойно произнес командир. — До немца здесь шагать и шагать … Километров 400... Ну, а если что, то мы их встретим, — он кивнул на бойцов, который согласно уставу на небольшом пригорке заканчивали оборудовать пулеметную точку. — Вы, бы Александр Евгеньевич, отдохнули, пока готовиться ужин. Мне приказано следить, чтобы вы берегли себя, — строго произнес он, глядя в глаза профессору.

Тот понимающе улыбнулся. Поначалу его, профессора, вице-приезидента Академии Наук СССР, лауреата Сталинской премии и т. д. и т. д., всемирно признанного исследователя в области геологии и геохимии, Ферсмана Александра Евгеньевича, очень тяготила столь явная и назойливая опека со стороны приставленного к нему командира. Однако, потом он махнул рукой...

— Хорошо, хорошо, — он вновь улыбнулся, оглядываясь куда бы присесть. — Думаю нужно последовать вашему совету и присесть где-нибудь, — наконец, он заметил настеленный на толстую охапку травы чей-то бушлат и сел на него.

Рядом сразу же расположились его сопровождающие — коллеги и аспиранты из Ленинградского университета, в разное время отозванные с фронтов для участия в экспедиции.

— … Я уверен, профессор, вы будете сильно удивлены тем, что там увидите, — высокий бородач, бывший здесь в прошлом году, снова обратился к Ферсману. — Очень сильно...

— Все-таки вы меня заинтриговали, мой друг, — профессор заерзал на бушлате, устраиваясь по-удобнее. — И меня обуревает просто дикое любопытство... Хотя не могу не признать, что рассказанное вами я считаю, вы уж меня извините, фальсификацией..., — тот в возмущении вскинул голову, пытаясь вступить в их вспыхнувший с новой силой давний спор. — Вы с такой уверенностью опровергаете общеизвестные факты, что, если бы я с вами не был близко знаком, я бы заподозрил вас в шарлатанстве... Смотрите, взять хотя бы обыкновенный клевер ползучий, это многолетнее травянистое растение с чрезвычайно мощной корневой системой.... Вы уж меня снова извините, ну не может он никак, просто чисто физически, не может за сезон накопить в себе хоть сколько-нибудь количество золота. Вы поймите, Сергей Александрович, доли грамма на одну тонну — вот его предел! — профессор с некоторой жалостью смотрел на сидевшего напротив него ученого, который в прошлом году предложил просто шарлатанский, по мнению многих, план по добыче так нужных стране полезных ископаемых. — Говорить о каких-либо других цифрах или вообще о каких-то значимых для народного хозяйства объемах добычи вообще считаю фантастикой! Клевер — это всего лишь растение, которое не может подобно промышленному насосу извлекать из земли нужные нам минералы!

Невдалеке от них устроился и лейтенант, который с немалым интересом прислушивался к спору. В какой-то момент, он понял, что они говорят о совершенно удивительных вещах, за которые в другое время и в другом месте можно было бы с легкостью попасть «в места не столь отдаленные».

— Зря вы так, Александр Евгеньевич, определенно зря! — укоризненным тоном проговорил бородатый ученый. — Я конечно глубоко уважаю ваши знания и опыт, но категорически не согласен с тем, как вы с ходу отвергаете даже возможность существования такого растения, которое бы стало в руках человека эдаким волшебным насосом. Знаете, профессор, я хотел показать вам некоторую вещь, когда мы придем на место..., — с торжествующими нотками в голосе произнес он и начал шарить в своем вещмешке. — Я надеюсь, своим глазам-то вы поверите...

Его правая рука, почти до плеча засунутая в вещмешок, наконец, что-то нащупала и вытянула на свет сверток из промасленной бумаги. Окружающие с любопытством придвинулись ближе. Даже лейтенант не смог удержаться на месте и привстал со своего места.

— Ну-ну, — пробормотал Ферсман, к своему удивлению чувствуя предвкушение чего-то необычного. — Что там такое?

С мягким шелестом бумага была развернута и... перед глазами удивленных людей предстал тот самый клевер ползучий, о судьбе и возможностях которого недавно они ломали копья. Но, о Боже, каким он был! В лучах медленно садящегося солнца переливался всеми цветами радуги окаменевший от впитавшегося в него благородного металла цветок с ветвистым мохнатым корнем, ползучим с толстыми узлами стеблем и кажущимися беззащитными цветочными головками. Он был весь из золота! Весь! До мельчайшей бахромы, до крошечной черточки на листочках, цветок повторял своего живого собрата.

Отступление 194.

Возможное будущее.

Обитаемый космос. Русский сектор. Планета Солнечная. Занятия в младшей школе одного из поселков.

— Все выполнили домашнее задание? — задорная курносенькая учительница с рыжими как само солнце волосами внимательно окинула взглядом небольшой класс.

Малыши шести — семи лет вразнобой прокричали что-то утвердительное. С одной из разноцветных парт даже кто-то вскочил и затряс в воздухе рукой, сгорая от желания ответить.

— Хорошо, хорошо, молодцы, — она широко улыбнулась вскочившему с места мальчишке. — А теперь приготовим ваши самые любимые цветочки, с которыми вы должны были последнюю неделю каждый день говорить о чем-нибудь хорошем и веселом.

Радостный галдеж разгорелся еще сильнее. На партах появились разнокалиберные горшки и горшочки, а где-то даже и глубокие миски, с самыми разными посаженными в них цветами.

— Ух-ты, сколько у нас всяких цветочков! — в искреннем восхищении воскликнула девушка, широко раскрытыми глазами оглядывая все это великолепие. — И белые, и красные, и желтые..., — он медленно шла между партами, успевая сказать каждому ребенку что-то хорошее.

— А теперь садимся ровно, — едва малыши прекратили шебуршать и разглядывать цветы у своих соседей. — И вспомним чему мы с вами учились вчера, — из-за цветочных зарослей на девушку глядел с десяток пар глаз. — Закрываем глазки, мои хорошие, — дети послушно хлопали ресницами. — Начинаем глубоко и медленно дышать. Так... глубоко и медленно. В-д-о-х и … потом в-ы-д-о-х, и снова в-д-о-х и … потом в-ы-д-о-х. Еще раз в-д-о-х и … потом в-ы-д-о-х.

Крошечные носики тихо засопели...

— А теперь, не открывая глазки, вспомним как выглядит ваш цветочек, — тонкие едва заметные морщинки прорезали лобики малышей. — Вспоминаем, вспоминаем... Глазки не открываем. Хорошо, очень хорошо!

Через несколько секунд она почувствовал, как по цветам пошла волна. Принесенные растения едва заметно встрепенулись. Где-то лишь дернулись листочки, где-то шевельнулся ствол, а где-то дрогнул цветок.

Улыбаясь, она медленно шла вдоль парт, отмечая успехи своих подопечные. У окна учительница чуть задержалась, увидев нахмурившегося мальчишку. Щеки его надулись, брови сдвинулись и вдруг... Раздался тихий хлопок! Из невысокого кактуса, который стоял на его парте, выстрелил бутон , выпуская на свет невероятно большой пастельного цвета цветок...

Отступление 195

Возможное будущее.

Обитаемый космос. Западная Конфедерация. Планета Касл-Дейла. Терминал космодрома для прибывающих на планету.

Стенли Сомерсби, старший инспектор таможенного контроля, с дикой тоской обвел взглядом заполненный людьми терминал. Многочисленная кричащая, сопящая, ругающая масса, с каждым новым транспортом становящаяся все более шумной, обещала просто адский день. «А до обеда еще целых два цикла. Проклятье, лучше бы и не смотрел на часы, — тяжело выдохнул он. — Когда же это все закончиться?».

— Следующий! — он оторвал глаза от монитора и буквально наткнулся на женское лицо, равнодушно смотревшее на него через перегородку. — Документы?! — автоматически выдавал он одни и те же вопросы, продолжая разглядывать стоявшую перед стойкой особу. — Цель прибытия? — на лице девушки было настолько много вживленного металла, что ее кожи практически не было видно. — В соответствие с Правилами прибывающий на территорию Касл-Дейла обязан иметь в своем распоряжении не менее трехсот кредосов..., — Стенли скривился про себя — он совершенно не переносил такого буквального следования моде.

За девицей регистрацию прошла какая-то невзрачная женщина, следом несколько полных и похожих как две капли воды мужчин. За ними к стойке подошел высокий парень в комбезе военного образца с большим рюкзаком. «Туристический сезон, — снова вздохнул инспектор, продолжая порхать пальцами над панелью доступа. — Самый пик. Ничего не поделаешь...».

— Приятного отдыха, — даже не пытаясь сделать лицо более или менее дружелюбным буркнул он, возвращая карточку.

Стенли откинулся на спинку своего кресла и его недовольный взгляд на мгновение остановился на небольшом пластиковом горшочке, в котором рос один из символов планеты — Делийская Лилия. Крошечный, практически невесомый росточек этого широко распространенного на планете растения был чрезвычайно популярен как среди обеспеченных граждан первой категории, так и среди подзаборной бедноты. Истоки этой популярности лежали в чрезвычайно живучем мифе о необыкновенных свойствах этого растения. В Делийских Хрониках, которые охватывали более восьми тысячелетий истории, говорилось о том, что цветущая Лилия наделяет своего избранника практически божественной силой.

— Что, не нравиться тебе в этом гадючнике? — подмигнул он растению. — Мне тоже... А что делать — здесь неплохо платят... Чего эти обормоты там застыли? — отвлекаясь от цветка, пробормотал он. — Следующий?! — к его стойке почему-то никто не подходил. — Чего там еще стряслось? — он привстал со своего кресла, пытаясь окинуть посадочный терминал. — Да что это такое?

С трудом давя внутри себя поднимающуюся злость, он встал с кресла и из операторской.

— Верт?! — заметив широкую спину приятеля из службы безопасности, он его окликнул. — Приятель, что здесь твориться? А? — здоровяк, почему-то напяливший на себя штурмовую броню, усилено косил взглядом. — Чего-то я тебя не пойму... Да, что ты молчишь, как...

— Старший инспектор? — его прервал ровный спокойный голос, раздавшийся со спины. — Вы мне не поможете?

Так ничего и не сообразивший Стенли резко повернулся и остолбенел... Буквально в шаге от него стоял один и тех, о ком в этой части обитаемого космоса слагали настоящие легенды, большая часть которых представляла собой истории с жутким концом.

— Да, непременно..., — пролепетал он, ворочая непослушный язык, и стараясь не смотреть в сторону говорившего. — Конечно, я … сразу же, — уже в операторской он практически прилип к перегородке, ожидая документов. — Пожалуйста, ваши документы.

Перед стойкой стоял человек среднего роста с большой копной светлых волос, немного не достающих до плеч. Он протянул старшему инспектору небольшой кусочек пластика ярко-зеленого цвета с эффектной эмблемой Русского сектора. Принимая карточку, Стенли никак не мог оторвать глаз от ужасных бурых жгутов, перевивавших руку этого человека.

«Святые Братья (Стенли Сомерсби являлся одним из адептов учения о пришествия из Небытия на Землю двух взаиморавных божеств)! Вот это да... Никто не поверит! Я разговариваю с настоящим Диким?! (получившее распространение среди граждан Западной Конференции наименование представителей одной из закрытых сословных каст Русского сектора — «Управляющих жизнью», которые целью своей жизни провозгласили полное слияние с природой)... Настоящий Дикий!». Прибывший мужчина отрешенно рассматривал операторский терминал, в который Стенли пытался что-то нажать дрожащими пальцами.

— Что-то не так, старший инспектор? Документы должны быть в абсолютном порядке, — проговорил «Дикий» совершенно безапелляционным, словно выносящим приговор, тоном. — Я, чувствующий третьего порядка. Прибыл на планету в туристических целях. Все это есть в документах.

Во время всей этой речи Стенли так и не смог заставить себя поднять голову и посмотреть в лицо стоявшему напротив него. Он лишь продолжал утвердительно кивать головой. «Святые Братья, что же делать? Что же делать? — в этот момент находящийся в состоянии близком к помешательству Стенли просто напросто все забыл — все эти многократно повторенные действия, многочисленные инструкции словно по волшебству вылетели из его головы.

— Вы меня слышите, старший инспектор? — говоривший начал проявлять некоторое недовольство; на стойку перед операторской легла его ладонь. — Старший инспектор? — окончательно впавший в ступор Стенли стеклянными глазами смотрел на примостившийся на небольшой полочке цветок, по тонкому стеблю и длинным листьям которого бегали едва заметные голубоватые искры. — Что с вами случилось? — утолщение примерно в середине стебелька, которое сам Стенли всегда принимал за изъян цветка, начало буквально на глазах набухать, превращаясь в небольшой зеленый мешочек. — Старший инспектор?! — с каждым произносимым словом дрожание растение становилось все более явным.

— Святые Бра..., — мертвенно бледный Стенли стал заваливать набок и последним что он запомнил, стал нежно-серый бутон Делийской Лилии.

_______________________________________________________

Северная Америка, Южная республика Техас, 1948 г.

У излучины небольшой речки стояло несколько десятков фургонов с высокими полотняными крышами — один из тех обозов с беженцами, что в последние годы наводнили южные штаты. Тысячи людей, побросав дома и имущество, в страхе бежали на юг, надеясь что проклятая эпидемия до них не доберется.

— Пол, ты там скоро? — из одного из фургонов высунулась растрепанная женская голова. — Пол?

Седой мужчина, сидевший на берегу реки и молча наблюдавший как садиться солнце, недовольно буркнул в ответ:

— Иду, иду... , — и потом чуть тише добавил. — Чертова потаскуха.

Он сунулся в нагрудный карман своей рубашки, помня что там оставалось немного табаку.

— Оставалось же немного, — бормотал Пол, сжимая в другой руки уже приготовленную трубку. — Вот дерьмо!

Его пальцы нащупали какой-то кусок сложенной в несколько раз плотной бумаги. В недоумении Пол вытащил его и развернул, ловя остатки ускользающих солнечных лучей.

— Что еще за дерьмо? — шептал он, медленно разворачивая бумагу. — ...

Это была старая фотография, на которой когда-то давным давно был запечатлен он — полковник Пол Тиббетс со своим экипажем и верной боевой машиной — стратегическим бомбардировщиком Boeing B-29. Окаменевшими глазами он всматривался в лица своих товарищей, никого из которых уже не было в живых... Вот рядом с ним, скромно опустив голову, стоит второй пилот Роберт Льюис. Он в белоснежной футболке и своей любимой бейсболке с эмблемой Масачусетских бульдогов. Его бомбардировщик, не успев отбомбиться по железнодорожному мосту, взорвался в воздухе в конце 1943 г., когда его протаранил какой-то сумасшедший русский...

Он осторожно коснулся фотографии пальцами, разглаживая места сгибов. С права от него задорно смотрит сержант Роберт Карон — неугомонный весельчак, про которого в эскадрилье говорили, что он даже в заднице у дьявола нашел бы над чем пошутить.

— Да..., — невесело усмехнулся бывший полковник, провожая взглядом фигуру сержанта. — Возможно тебе это и удалось, — кто-то ему рассказывал, что весельчака облили бензином и сожгли жители одной из русских деревень, попавших в первые дни войны под химическую бомбардировку.

С краю экипажа на фото словно скала возвышался здоровяк штурман, голландец по происхождению, Теодор Ван Кирк. Высокий, вечно скалящий зубы и норовивший кому-нибудь свернуть челюсть, он тоже был мертв. В сентябре 44-го он застрелился из именного кольта прямо перед зданием штаба, после того как его жена и двое малышей сгорели от лихорадки...

— Это полковник военно-воздушных сил США, командир 509 смешанного авиационного полка, — прошептал Пол, останавливая взгляд на самом себе. — Пол Тиббетс, — он стоял в самом центре экипажа — сильный, уверенный в себе, казалось воплощавший в своей фигуре всю мощь США.

Он стоял в самом центре своего экипажа. Руками упирался в бока. Огромные в пол лица солнцезащитные очки удачно дополняли его образ лихого пилота.

На черно-белое изображение упала слеза, потом еще одна. Пол закрыл глаза и начал вспоминать...

«8 июня 1942 г. Раннее утро. База 509 авиационного полка, занимавшая один из немецких аэродромов в предместьях Варшавы, гудела как растревоженный улей. На длинную бетонированную полосу из рядом расположенных ангаров выкатили пару огромных бомбардировщиков, смотревшихся как братья близнецы. Едва эти мастодонты, нестерпимо сверкающие металлом в лучах летнего солнца, подкатили к нулевой отметке как их сразу же обступили десятки техников.

— Сэр! — Пол любовался своей сверкающей красавицей и поэтому не сразу услышал что к нему обращаются. — Сэр! Фотограф приготовил аппарат. Экипаж стратегического бомбардировщика Boeing B-29 построен, — полковник невозмутимо смотрел на улыбающееся лицо сержанта Карона.

— Отлично, сержант! — прогудел Тиббется, не вынимая трубку изо рта. — Отлично! Хорошее фото будет в самый раз. Только давай, гони их всех к нашей красотке. Видит Бог, будет грех не запечатлеть на фотографию такую красоту, — он кивнул на стоявший в нескольких сотнях метров бомбардировщик.

А посмотреть, действительно, было есть на что! Вытянутое на несколько десятков метров серебристое металлическое тело смотрелось хищной птицей, расправившей крылья и застывшей в полете. Чуть тупорылый нос с большой застекленной кабиной напоминал оскаленную пасть, готовую без всякой жалости кромсать добычу.

— Сэр, наша малышка выглядит на миллион долларов! — счастливо заржал неугомонный сержант.

Как только экипаж встал возле самолета фотограф сразу же сделал пару кадров для надежности.

— Вот и отлично, парни! — Тиббетс с чувство хлопнул по полечу своего второго пилота. — А теперь за работу! Или вы забыли, что идет война?! Капитан Льюис проверить навигацию. Прошлый раз какие-то проблемы были...

Через пару минут от экипажа на месте остались лишь сам полковник и гнущийся сержант.

— Сэр, разрешите вопрос? — это было удивительно, но на лице записного весельчака и балагура не было ни малейшего намека на смех и веселье. — Я хотел спросить..., — неуверенно начал он, после разрешающего кивка. — Ходят слухи, что нам дали добро на применение нашего малыша (англ. Little Boy, дословно маленький мальчик, кодовое имя первой примененной в военных целях атомной (урановой) бомбы), — полковник чуть нахмурился, но молчал, ожидая продолжения. — Но как же тогда..., — он замялся, опустив глаза. — Как же тогда русские? Мы ведь воевали на одной стороне...

Некоторое время полковник с недовольным видом рассматривал своего подчиненного, словно размышляя что с ним такого сделать. Потом, вдруг он вытащил изо рта трубку, и жестко произнес:

— Сержант, ты отличный стрелок. Я бы даже сказал, что ты лучший из тех, кто прикрывал мою задницу на «Эноле Гей». Сержант, — он приблизился к нему вплотную. — У тебя же есть мозги... У нас никогда не было и не будет настоящих союзников. Никогда! Ты понимаешь? — он так выразительно заглянул к нему в глаза, что сержант автоматически кивнул головой. — Да! Мы воевали вместе против немцев, и, черт меня задери, отлично воевали, — по его губам скользнула улыбка. — Но мы никогда не забывали, что они это не мы! Комми совершенно другие. Они устроены по-другому, — полковник снизил голос до заговорщического шепота. — Думаешь, они хорошие парни? Нет, сержант! Эти черти ненавидят нас, ненавидят наш образ жизни! Они как саранча хотят заполнить весь мир, хотят покрасить его в один цвет — в красный цвет! — он один за другим вбивал слова в его голову, раз за разом словно маленькие гвоздики. — Никогда, сержант, никогда, не доверяй проклятым комми! Не верь его словам, не смотри на его пустые руки, не доверяй его слезам... Не верь! Старина Франклин поверил и все. И где он теперь?! Проклятые комми схарчили его, как черствый кусок хлеба даже не заметив».

… Старик стер катившуюся по щеке слезу. Солнце уже давно закатилось за горизонт и на излучину реки опустилась темнота. Он поежился от тянущегося с реки холода и запахнул на груди свою старую летную курку, на которой еще сохранились нашивки бомбардировочной авиации. Сразу же по спине разлилось тепло и он вновь закрыл глаза, вспоминая тот проклятый день, с которого все и началось.

«Бомбардировщик начал выруливать на полосу. Сигнальщик, держа в руках флажки, застыл в метрах сорока левее. Из-за стекла кабины выглядывало лицо второго пилота, показывающего пальцами знак победы.

— Сэр, у нас будет прикрытие? — спросил штурман, сидевшей за командиров в окружении многочисленной аппаратуры. — Или мы идем одни? — несмотря на кажущуюся беззаботность штурмана этот вопрос беспокоил его довольно сильно, впрочем как и остальных членов экипажа (взлетающий с аэродрома самолет имел модификацию B-29B, которая отличалась повышенной легкостью за счет полностью снятого вооружения — трех пушек и пары крупнокалиберных пулеметов).

Огромная десятитонная махина резко дернулась и стала набирать скорость. Не смотря на дикий шум, издававший самолетом при взлете, в кабине полковник понимал, что остальной экипаж будет ловить и примерять на себя каждое его слово.

— Все окей, Кирк, — не оборачиваясь бросил полковник. — Мы будем не одни. Слышите парни, мы идем в третьей волне, — эту новость он прокричал уже на всю кабину. — А это почти две тысячи птичек! Сам Хитрый Ларри (полковник ВВС США Ларри Криспен в 1942 г. являлся командующим 14 авиполка «Серебрянные крылья») будет нас сопровождать! — со стороны бортстрелка и радиста, сидевших внизу кабины донесся восторженный рев (полковник Криспен пользовался заслуженной славой умелого летчика и опытного командира). — Так что, капитан, беспокоиться не о чем. Все, что от нас требуется, это хорошо сделать свою работу, за которую, кстати, нам еще и неплохо платят!

— Так точно, сэр! — закрыл тему Кирк. — С крылышками нам совершенно не о чем беспокоиться!

Пробив тупым носом очередное облако, бомбардировщик закончил набирать высоту. Еще несколько минут назад, ревевшие с надрывом двигатели, отозвались ровным, спокойным шумом. Тяжелый гигант выходил на свою крейсерскую скорость.

— Штурман, курс 0.23. Наша цель Минск, — полковник вскрыл плотный конверт с полетным заданием. — Это крупный оборонительный и железнодорожный узел комми, через который ежечасно проходят тысячи тонн военных грузов. Его потеря станет для русских хорошим уроком, — после этого он повернулся назад и громко, голосом ведущего, объявляющего боксерский поединок за звание чемпиона, произнес. — А теперь парни, посмотрим на работу наших славных летчиков!

Что-то колдовавший с аппаратурой штурман тоже не выдержал и наклонился к обзорному стеклу на полкабины.

— Ого-го! — присвистнул капитан Кирк, внимательно разглядывая открывающийся сверху пейзаж. — Парни явно не по-жадничали...

Их полет проходил над территорией вновь образованного брестского оборонительного района, центром которого был город-крепость Брест и прилегавшие к нему бывшие пограничные заставы. С высоты птичьего полета прекрасно просматривались когда-то строгие стрелы железнодорожных и шоссейных дорог, пересекавшихся в поселках и городках, которые советские войска пытались превратить в опорные пункты обороны. Рядом с развалинами зданий, промышленных строений в разные стороны тянулись паутинки траншей с бетонными и земляными колпаками огневых точек. То тут то там встречались остовы сгоревших машин, боевой техники, передвигавшихся по дорогам и так и не успевших спрятаться от точного огня бомбардировочной авиации недавних союзников.

— Клянусь Святым Мартином, — пробормотал потрясенный радист, комментируя действия пилотов пилотов. — Они явно отработали каждый цент, который заплатил им дядюшка Сэм..., — он перегнулся и почти весь свесился со своего кресла. — Перепаханное поле..., — тихо шептал он.

Лоскутки полей, прямоугольники зданий, куски дорог были буквально испещрены сотнями, десятками сотен воронок от авиабомб разного калибра. Они лежали так густо, так плотно, что накладывались друг на друга, вырисовывая огромные овальные воронки, всякий раз съедавшие десятки квадратных метров земли.

— Вот тебе и ответ на вопрос, Кирк! — стараясь перекричать шум моторов, крикнул Тиббетс. — Полет продолжается уже двадцать минут, а по нам не тявкнула ни одна зенитка... Надо будет послать Криспену пару бутылок хорошего виски. Заслужил, сукин сын, заслужил! — он повернулся в сторону радиста, который вновь натянул на голову наушники и слышал эфир. — Френки! Слышно что-нибудь?

Склонившийся радист вскинул голову.

— Пока все окей, сэр, — он стянул наушники с головы. — В эфире только наши. Какой-то техасец из 31-ой рассказывает историю о своей очередной подружке. Как в воздух поднялись он так языком и молотит.

Полковник удовлетворенно кивнул в ответ и вновь повернулся к штурвалу. Руки ощутили привычную рукоять и тяжесть рвущейся вперед массы металла. Довольная улыбка скользнула по его губам и спряталась где-то в усах...

Бах! Бах! Бах! Вдруг, резкие «жестяные» удары забарабанили по бомбардировщику. Кусочки металла с хрустом и свистом калечили борта гиганта, оставляя на них рваные раны.

— А! А! А! — в хвосте самолета кто-то дико заорал. — В нас попали!

Бах! Бах! Бах! Бах! Самолет снова дернулся, словно взбесившийся бык. Потом раздался жалобный скрип и сразу же что-то с металлическим грохотом свалилось.

— Сэр, в нас попали! — шатаясь в кабину влетел бортстрелок с перемазанным кровью лицом. — Хенку весь бок разворотили!

— Где прикрытие? — не обращая на него внимания, вопил полковник. — Какого черта они спят?! Радист! — штурвал сильно потянуло вниз. — Радист! Где эти задницы?! Я их не вижу! — он быстро обернулся и чертыхнулся — радист с развороченной грудью навалился на рацию. — Черт! Надо уходить вверх! На себя! Выше! Там он нас не достанет!

Самолет продолжала бросать из стороны в сторону. Резко упала тяга в одном из моторов, за которым сразу же потянулся длинный иссиня черный бархатистый дым.

— Сэр! Вот он, вот он! — второй пилот дернулся головой вверх, провожая взглядом серую молнию истребителя. — Это русский, сэр! Этот русский нас поджарил! — тяжелый бомбардировщик, слушавший руля все хуже и хуже, с трудом ушел с траектории огня; из кабины были прекрасно виды сверкающие трассеры пулеметных снарядом. — Ха, получил! — второй пилот дико взревел от восторга, когда откуда-то сверху на одинокий и не понятно как уцелевший советский истребитель свалилась пара Р-39-ых «Аэрокобра» с опознавательными знаками «Серебряных крылышек». — Давайте парни! Дави его! — круговерть воздушного боя завертелась буквально в нескольких сотнях метрах перед ними. — Да, да! — зажатый советский истребитель крутил невиданные петли, чудом уходя от пушечных очередей.

Искалеченный бомбардировщик с трудом держал курс, то и дело рыская носом и проваливаясь вниз. Штурвал лягался словно настоящий бык и оба пилота прилагали все силы, чтобы самолет не сорвался в штопор.

— Командир, мы лишились правого двигателя! — побледневший второй пилот проводил глазами отлетавшие от одного из двигателей куски металла. — Надо избавляться от груза и поворачивать, — полковник сидел, вцепившись в руль, и ничего вокруг не замечал. — Сэр, мы не дотянем! Наша малышка не выдержит эти чертовы 9 девять тысяч фунтов, сэр... Сэр, вы меня слышите?

В-29-ый взбрыкнул в очередной раз и машина рухнула вниз — на землю, где на десятки километров не было ни городов ни поселков, а только густой и труднопроходимый лес... В кабине все смешалось — вопли обезумевшего капитана, летавшие куски пробитой обшивки, капли стекавшей крови радиста. Оставшиеся двигатели дико ревели, не справляясь с нагрузкой.

— Стоять! — второй пилот, отталкивая сидевшего рядом полковника, пытался дотянуться до рычага сброса основного груза. — Р-р-р! — из его горло вырвалось подобие рычания, локоть капитана со всей силы саданул его в грудину. — Не трогай..., — его голос перешел на сип.

Вывернувшись неимоверным узлом, второй пилот все-таки успел ударить по рычагу в тот момент, когда разваливающийся на части самолет начал сваливаться в неконтролируемое падение. Продублированная система сброса, не смотря на все повреждения машины, сработала штатно — захваты с легким клацаньем освободили огромную сигару. Едва смертоносный груз покинул самолет, как его сильно подбросило вверх, словно своей ладонью великан чуть подтолкнул погибающий бомбардировщик вверх, в небо. Нос многотонного гиганта взметнулся вверх, двигатели взревели с новой силой. Казалось, освободившаяся машина, вновь обрела свою стремительную мощь.

— Боже мой, боже мой..., — шептал второй пилот, не веря в спасение. — Боже мой..., — он из всех сил тянул штурвал на себя, продолжая как мантру поминать бога. — Боже мой...

От толчка, бросившегося бомбардировщик в вышину, развороченное тело радиста сорвало с места и забросило в хвост самолета. Сорванные с головы наушники, растянувшись на толстом проводе, болтались в воздухе. А в их головках летел практически не слышный голос:

— Я …. горю, горю! Я, Красный! Я, Красный! Самолет подбит, самолет подбит!

139

Отступление 196

Приказ народного комиссара обороны СССР №227 (получивший широкую известность, как приказ «Ни шагу назад»).

11 июня 1942 г. г. Москва.

«В очередной раз показав свое гнилой, предательское нутро, капиталистический страны, еще недавно заверявшие советское правительства в самой искренней дружбе и поддержке, пошли на сепаратные переговоры с фашистской Германией и сейчас выступают единым фронтом против советского государства.

Сконцентрировав на рубежах Советского Союза значительные силы, обновленный враг вновь рвется вглубь нашей страны. Он захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои снова развернулись у стен Брестской крепости, под ударом столица Белоруссии — г. Минск, не прекращаются многодневные бомбардировки г. Баку, Тбилиси, Ереван. Часть войск Западного фронта, идя за паникерами, оставила освобожденные несколько месяцев назад Ригу, Таллин. Продолжается ожесточенное сражение за Мурманск. Объединенная группировка англо-немецких военных кораблей пробует на прочность оборону Ленинграда.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, снова видит, как советские войска оставляют стариков и женщин врагу.

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что еще совсем недавно мы отступали точно также на Восток. Они говорят, что у нас много территории и там мы наберемся с силами и снова ударим по врагу. Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

…

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Каждый советский человек должен помнить, что наш враг ведет войну не за землю или материальные ресурсы. Нет! Он желает стереть с лица земли Советское государство, искоренить всякую память о нас, физически уничтожить.

…

Чего же у нас не хватает? Личного оружия? Нет! Винтовок, автоматов и пулеметов предостаточно. Или может у нас нет танков и самолетов? И снова нет! Каждый час с территории многочисленных заводов страны выходит несколько десятков новейших советских танков и самолетов!

… Не хватает порядка и дисциплины в ротах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять свою Родину.

Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно явиться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования.

…

ВЕРХОВНОЕ ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ ПРИКАЗЫВАЕТ:

1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтами:

а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

...

в) сформировать в пределах фронта от 1 до 3 (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.

...

Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

Народный комиссар обороны

И.СТАЛИН»

Отступление 197

10 июня 1942 г. Восточная часть г. Минск. Окружной военный госпиталь.

— Сестричка, отсыпь махорочки чутка? — чумазый старшина с перевязанной бинтами головой дернул за рукав падавшую от усталости женщину в халате, который уже давно из белого превратился в страшное буро-серое полотно. — На пару затяжечек, а?

Сидевшая на снарядном ящике фигура медленно повернулась и мужчина еле сдержался, чтобы не отшатнутся назад. Прямо на него остекленевшими глазами глядела безжизненная словно восковая маска, в которую прекратилось когда-то миловидное девичье лицо.

— Сестричка, ты чего? — та равнодушно мазнув по нему глазами, вытащила из кармана кисет и протянула ему. — Да, да... махра, — тихо бормоча, он взял кисет.

— Сказали, сейчас еще привезут, — ее голос был каким-то глухим, безжизненным, совершенно лишенным каких-либо эмоций. — Третий раз за сегодня..., — добавила она, затягиваясь крохотным почти до самых пальцев чинариком.

Где-то перед городом продолжало грохотать. Артиллерия наступавшего как бешеный кабан противника методично превращала еще не оправившийся от прошлых ран город в груду камней. Поднимавшееся над Минском зарево разносило по всему городу едкий дым и черный как смоль пепел.

— Первых привезли еще ничего, — негромко пробормотала она куда-то в сторону, совершенно не обращая внимания на то, слушает ли ее кто-то или нет. — Осколочных много. Кого осколками мины посекло, кого снаряда. Пулевых, почитай, совсем не было, — старшина с угрюмым видом смотрел на ее осунувшееся лицо и тусклые давно уже выплаканные глаза, под которыми застыли черные круги. — С ними хорошо было... Почистили, помыли да и зашили..., — она плюнула на окурок и кинула его себе под ноги. — Вот потом пошли, хоть руки на себя накладывай, — продолжала рассказывать она, смотря строго в одну точку. — Сергей Николаевич, сказал, что химией какой-то по ним ударили.

Медсестра обхватила раками голову, на которой едва держался измазанный в крови платок, и закрыла ладонями глаза. Ее тело начало медленно раскачиваться. Взад — вперед, взад — вперед, словно качели...

— А потом летчика привезли. Он почти возле госпиталя упал, на поле..., — она вдруг дернулась и с испугом посмотрела на старшину, словно проверяя не ушел ли он и не оставил ли он ее одну. — Он весь был такой..., — девушка, кажется впервые с этого странного разговора — монолога, оживилась. — Такой … страшный, — с отчетливым ужасом прошептала она. — Обожжен он был сильно. Комбинезон прямо с кожей отваливался... Кусками. Глаза белые совершенно, ничего в них нет, — он а не отрываясь смотрела в его глаза и захлебываясь рассказывала. — Я шлемофон его потянулась снять. Сергей Николаевич велел, а … он вместе с волосами … прямо с волосами отошел...

После этих слов она не выдержала и бурно зарыдала.

— А он все терпел... Зубами скрипел, но терпел, — сквозь слезы, говорила девушка. — А потом не выдержал и стал громко кричать... Я подбит, кричал, я подбит, Красный подбит! Иду на таран! Иду на таран!

Отступление 198

Реальная история

[выдержка] газета Омская правда от 3 сентября 1942 г.

«Я Ада Занегина. Мне шесть лет. Пишу по-печатному. 1 сентября я хотела иди в первый класс, но фашисты разбомбили нашу школу. Они сожгли мой дом и убили моего братика Сережу. Маленькая я, а знаю, что надо разбить фашистов и тогда мы поедем домой. Я собрала на куклу 122 рубля и 25 копеек. А теперь отдаю их на танк. Дорогой дядя редактор! Напишите в своей газете всем детям, чтобы они тоже отдали свои деньги на танк. И назовем его «Малютка». Когда наш танк разобьет фашистов, мы поедем домой».

[выдержка] газета Омская правда от 25 сентября 1942 г.

«Дорогая незнакомая Ада. Пишет тебе Таня Чистякова из Киева. Мне семь лет и я уже почти год живу без мамы. Я очень хочу домой, а потому с радостью даю деньги на постройку нашего танка».

[выдержка] газета Омская правда от 3 октября 1942 г.

«... Меня зовут Адик Солодов. Я хочу вернуться в Минск. Вношу собранные на сапоги деньги — 135 рублей 56 копеек — на строительство танка «Малютка».

Отступление 199.

Реальная история

Донесение в штаб 12 армии. Место последней дислокации г. Минск (Минский укрепленный район).

«... С 9 по 10 июня были отмечены многочисленные радиопомехи. В расположении 102-ой стрелковой дивизии была полностью утрачена связь с подразделениями, оборонявшимися севернее города Барановичи... Были безрезультатными многочисленные попытки наладить радиосвязь с 4-ой танковой бригадой, прорывавшейся в направление Брест — Минск... По сообщениям разведки противник также испытывает трудности с радиосвязью... Связь с подразделениями удается поддерживать только посредством проводного...».

Отступление 200

Возможное будущее.

[выдержка] Е. Л. Кринов Неизвестные страницы войны... — М.: Наука, 1976. — 223 с.

«Одним из самых известных свидетельств очевидцев является сообщение Семена Семёнова, жителя села Фёдоровка, находившегося в 70 км на юго-востоке от эпицентра взрыва. ''… Вдруг на севере небо раздвоилось, и в нем широко и высоко над лесом появился огонь, который захватил всю северную часть неба. Мне сразу же стало так горячо, будто бы на мне загорелась рубаха. Я дернул на груди, но небо захлопнулось и и раздался сильный удар. Меня сбросило с крыльца сажени на четыре. После удара пошел странный стук, словно с неба падали камни или стреляли из пушек. Земля сильно дрожала... Когда я лежал, то прижимал голову к земле, боясь, что камни проломят мне голову''.

Еще ближе к эпицентру, в 30 км от него на юго-восток, на берегу реки Ваши, находилась изба лесника Федора Кузьмина. ''Я под утро только в дом пришел. Борти проверял. Потому и спать сразу завалился. Только глаза сомкнул, как вдруг с полатей слетел на земляной пол. Услышал я свист и сильный ветер. И сразу же меня словно кто-то так толкнул, что я ударился о дверь головой. Я испугался! На улице стоял ужасный шум. Было слышно, как с хрустом переламывались деревья. А потом раздался гром! Земля задергалась! Сильный ветер ударил в сруб избы и вырвал часть крыши. Я упал на спину и меня крепко придавило упавшим бревном. Тут я увидел страшное диво: деревья падали, листья и хвоя на них горела, кругом поднимался густой белый дым''».

Отступление 201.

Возможное будущее.

Русский сектор. Планета Жемчужина. Планета третьей категории (с правом неограниченного посещения негражданами всех объектов инфраструктуры за исключением объектов военного назначения). Столица — Александрия. Комплекс правительственных зданий.

… Огромный зал Верховного суда заполнен практически полностью. Со специальной ложи, выделенной специально для представителей прессы, мелькают многочисленные блики фото и видеоаппаратуры. Буквально свисающие с ограждений журналисты представляли государства почти всего обитаемого космоса. Здесь были и одетые в яркие «гавайские» рубашки представители журналистского объединения Западной Конфедерации, и журналисты Китайской галактической республики в своих традиционных строгих полувоенных костюмах, и пресса Арабского халифата в своих мешковатых тряпках.

Впрочем такое внушительное представительство на этом судебном заседании было не удивительным. В этот день удивительным образом сошлось множество «ВПЕРВЫЕ». Впервые в новейшей истории заседание Верховного имперского суда проходило в открытом режиме и на него допустили широкий круг журналистов. Впервые в судебном разбирательстве в качестве обвиняемого участвовала столь неприкасаемая фигура, которую, по проверенным слухам, долгое время покровительствовал сам император. Впервые в открытом режиме звучали такие вещи, о которых еще недавно можно было услышать лишь в секретных военных лабораториях на закрытых для посещения космических станциях и планетах...

— Полный имперский гражданин, лауреат Императорской премии за выдающиеся заслуги в области биологии и физиологии, полный кавалер высшего ордена империи, потомственный дворянин, — Скрипин, имперский обвинитель, не раз мелькавший на новостных каналах, продолжал зачитывать внушительный перечень титулов и достижений обвиняемого. — почетный Попечитель общества «Священная охрана трона и государства», Алексей Мирославович Гессен, вы обвиняетесь по следующим статьям уголовного кодекса...

Из-за серо-молочных пересекающих лучей силового кокона на присутствующих лениво смотрел невысокий человек. Можно было бы даже сказать, что он был внешне совсем ничем не примечательным, не запоминающимся и невзрачным, если бы не одно «но»! Этим «но» были его глаза. Глубоко посаженные, пронзительные, яркие словно синева неба, они затмевали собой все остальное — и его совсем не великанский рост, и ранние залысина на голове, и не особо атлетическое телосложение.

— … по статье 127 «Организация преступного сообщества» пункту «б» «в целях похищения людей», по статье 263 «Проведение незаконных медицинских экспериментов на людях» пункту «а» «с использованием запрещенных препаратов» и пункту «в» «с особой жестокостью», по статье «Проведение незаконных медицинских экспериментов над животными», по статье 392 «Незаконное проникновение на территорию военного объекта» пункта «с» «с использованием оружия» ...

Рядом с силовым коконом неподвижными статуями стояло двое специалистов из Службы исполнения наказания. Вездесущие журналисты сразу же заметили и начали бесконечно щелкать фиксирующей аппаратурой их необычную экипировку. Виной всему было то, что на тех помимо традиционной темно-синей формы были также надеты доспехи динамической защиты, которые, как знали многие из присутствующих, с легкостью выдерживали попадание из крупнокалиберного автоматического оружия.

— … Обвиняемый, используя полученные с военного полигона радиоактивные препараты, облучал похищенных военнослужащих, которые прошли полную модификацию организма. С целью усиления действия препаратов, Гессен проводил полное хирургическое вмешательство...

____________________________________________________________________

Огромный, на сотни километров вокруг, лес страдал от мучительной боли. Когда-то покрывавшая его зеленая с золотистыми переливами кожа сползала на землю клоками. От блестевшей на солнце капельками росы листвы ничего не осталось. Почти вся она, коричневая, черная, сморщенная и перекрученная в замысловатые спирали лежала на земле, едва прикрывая страшные язвы пожарищ.

Он, словно живой человек, еле слышно стонал, когда боль становилась нестерпимой. Тогда в могильной тишине, которую казалось навсегда покинули птицы и звери, начинали с гулким хрустом лопаться стволы деревьев. Они резко выстреливали в стороны острыми древесными осколками, обнажая свое нутро. Сколы древесных исполинов были совершенно безжизненными — трухлявая сердцевина без единого намека на влагу, ломкая словно стекло кора...

Лес сопротивлялся из последних сил. Он хотел жить... И каждой своей обгоревшей веткой, словно обожженной рукой, он изо всех сил цеплялся за Жизнь.

«... Андрей с трудом открыл глаза. Через хлипкую преграду — сеточку ресниц — в его глаза ударил нестерпимый свет. Он застонал и рукой попытался закрыться от света.

— Больной, не шевелитесь! — вскрикнул негодующий женский голос и одновременно кто-то твердо взял его за руку и опустил ее на кровать. — Вам нельзя шевелиться! Вы меня слышите?! — на глаза легла слегка влажная повязка и его глаза накрыла долгожданная темнота. — Больной?

— Что со мной? — он с трудом пошевелил губами и ужаснулся, когда услышал свой скрипучий голос. — Сестра?

— В больнице ты, касатик, в больнице, — в голосе отчетливо слышались жалеющие нотки. — Лежи — лежи! Нельзя тебе еще двигаться, — рядом скрипнул стул, по-видимому, медсестра села рядом с ним. — Лежи... Вот.

— Что со мной случилось? — Андрей никак не мог понять как он здесь оказался. — Вы меня слышите? Сестра? Что со мной?

Его волосы нежно взъерошила теплая ладонь. Потом она же поправила сползающую с лица повязку.

— Не помнишь что-ли? — с удивлением пробормотала она и сразу же опомнилась. — Чай, уж дней пять как с пожара тебя привезли. Клуб в поселке ночью загорелся, а часть ваша-то ближе всех оказалась, — дерево снова скрипнуло и сестра прошла на другу сторону комнаты. — Обожгло тебя...

Он непроизвольно потянулся правой рукой к лицу.

— Ну, осади-ка! — недовольно произнесла женщина, возвращая забинтованную руку обратно. — Все с твоим лицом нормально будет! Не бойся, без девок не останешься! А остальное заживет...».

Лес застонал... Боль становилась все сильнее сильнее. Едкой черной гнилью пожарища она медленно разъедала деревья, оставляя от них тоскливо стоящие тонкие палки. В самой гуще леса, дальше всего от дорог и вросших в земле избенок, таких палок были сотни. Матово черные, гладкие, без единого сучка, они стояли посреди сухой, растрескавшейся земли. Если у самой земли, они еще были похожи на обычные деревья слегка морщинистой корой и бородавчатыми наростами, то на верху совершенно ровные и тонкие словно спички вершины.

Земля под мертвыми, стоящими истуканами, деревьями напоминала безжизненную пустыню. Кругом, на истлевших ветках, полусгоревших листочках и смятых внутрь пнях, лежала темно-красная пыль. В лучах заходящего солнца он становилась багровой, а отсветы от чернильных стволов деревьев окончательно придавали ей зловещий и многообещающий цвет крови. По почве в разные стороны змеевились глубокие трещины, в которых мог бы легко утонуть человек. Казалось, кто-то неведомый страшный в один момент высосал из земли все ее жизненные соки, оставив лишь спрессованную до каменного состояния почву.

Ему было очень больно...

''В очередной раз, едва не свалившись в полусон, полубред, Андрей услышал, как в палату кто-то входит, по-хозяйски шаркая туфлями, напевая что-то из репертуара Орловой.

— Доктор, доктор, это вы? — не выдержал Андрей, поворачивая лицо в сторону вошедшего. — Мне очень больно... Сделайте что-нибудь.

— Что-нибудь, что-нибудь..., — передразнил его голос пожилого мужчины. — Что-нибудь... Аристарх Петрович, что-нибудь, делать не может! — наставительно произнес он. — Все что я делаю, я делаю хорошо! — после этой наставительной фразы он замолчал на несколько минут, в течение которых осторожно его руки и лицо. — А, что же вы, батенька, себя так не бережете?! Я, конечно, понимаю... молодость горячит кровь, желание совершить геройство... Ну, зачем вы сломя голову бросились в огонь? Что не могли чем-то укрыться? — во время это речи врач чем-то противно пахнущим смазал его лицо. — У вас ведь, батенька, гангрена начиналась! Чуть ногу вашу не оттяпали! Понимаете?

Большой судорожно дернулся, словно его приложили электрическим током. Ноги, аккуратно укрытые синевато-белым одеялом, мелко задрожали.

— Мои ноги, мои ноги, — с ужасом зашептал Андрей, ощущая где-то в бедрах жаркий огонь. — Что с ними?

— А это, батенька, организм ваш борется, — доктор присел рядом с ним. — Раз больно, значит еще есть надежда. Вот когда боли не будет, то тогда пиши пропало''.

В разные стороны от вытянувшихся в небо обгоревших палок тянулся многокилометровыми завалами поваленный лес. Сначала деревья лежали практически на земле. С вывороченными наружу огромными корнями, с переломанными у само земли стволами они тоже были почти без сучьев. По всей их поверхности, обращенной к небу, проходила черная, обугленная полоса, на которой не было ни единого сучка. Через несколько сотен метров поваленные деревья сменились своими слегка склоненными собратьями. Их стороны, обращенные назад, уже были лишь слегка опалены. На тяжелой бугристой коре виднелись черные проплешины, оставленные когда-то бушевавшим здесь огнем. Казалось, пройдет совсем немного времени и от этих страшных ран не останется ни следа. Опаленные проплешины зарастут новой плотью, на обожженных ветках вновь набухнут почки и со временем появиться молодые, нежно-зеленые листочки... Но это были лишь кажущееся впечатление! Поваленные, склоненные и стоявшие деревянные исполины были уже практически мертвы. От могучих, полных сил, великанов остались лишь скрипящие на ветру разрушающие остовы.

'' — … У меня все горит, доктор! — Андрей метался на кровати, пытаясь вырваться из державших его рук. — Горит! Как же вы не понимаете? — нестерпимое жжение медленно заполняло его ноги — с самых щиколоток, до коленей, а потом и до бедер. — Это настоящий огонь! Слышите меня?! — он уже не мог терпеть и кричал во весь голос. — Что же вы ничего не делаете? У меня же горят ноги! — жжение становилось все сильнее. — Доктор?! Черт бы вас побрал!

— Держите его сильнее! — его помутневший рассудок с трудом различал голоса. — Он же сейчас вырвется! Доктор, надо резать! Гангрена пошла выше! Черные пятна..., — Андрей рвался все сильнее и сильнее. — Доктор, надо срочно резать! Мы можем не успеть! — паникующие голоса расплывались и становились странно тягучими. — Молчать! Раскудахтались, как безмозглые куры! Я вам дать резать! Успеете еще оттяпать! И куда ему, здоровому парню, потом с этой культей податься?! Куда я вас спрашиваю?! Резать, резать... Вам бы только резать.

Резко взлетевшая до немыслимых высот боль, вдруг начала медленно спадать. Сначала едва заметно, понемногу, она начала осторожно отпускать свою хватку.

— Еще немного подождем, — вновь прозвучал тот же самый гневный голос. — Один час своей роли не сыграет. А он парень не малохольный вроде. Сердечко, значит, в порядке. Выдержит тогда.

На горевшие диким огнем бедра словно дыхнуло свежим прохладным ветерком. Андрей со стоном вздохнул и попытался расслабить скрученные судорогой мышцы тела. Те поддавались с трудом, нехотя. Казалось, вместо спины, рук и ног у него были проржавевшие насквозь железки-конечности, которые если внимательно прислушаться, начали издавать противный и мерзкий скрип.

— Смотрите-ка, вроде жар спадает, — через некоторое время раздалось бормотание старого доктора. — Повязку ему смените! Так... что тут у нас? Вы только поглядите!''.

В могильной тишине, установившейся на огромном пожарище, неожиданно прозвучал первый звук. Тук-тук-тук! Через некоторое время перестук вновь повторился, но уже в другой стороне! Между склоненными к земле деревьями замелькал черный хвост дятла. Он перелетал с дерева на дерево и то тут то там начинал с каким-то ожесточением долбить кору.

Через некоторое время одинокий перестук дополнился еще более странным звуком, доносившимся из многочисленных трещин в земле. В глубине пролегавших между корнями земляных нарывов показалась медленно поднимающая к небу вода. Постепенно почти все щели заполнились; края трещин начали обрушатся, захватывая все большее и большее пространство поверхности под деревьями. Почва, еще недавно больше напоминавшая плотное полотно металла, стало настоящим болотом, в котором словно памятники стояли черные свечки обгоревших деревьев.

… Безумная по силе боль, еще недавно так терзавшая Лес, беспокоила его уже меньше. Она словно хамелеон сменила свой окрас и стала совершенно другой. Если раньше боль захлестывала его с «головой», жгла изнутри и выворачивала наружу, то сейчас он испытывал что-то совершенно иное. Его раны — трещины постепенно затягивались, безжизненные и высушенные поляны заполнялись прозрачной водой, а на еще ломких черных сучках зашевелилась мелкая живность. Опаленная страшным огнем кора на деревьях с треском лопалась и из под сухих, скрюченных и морщинистых пластов выглядывала нежная, темно-зеленая древесина. На открытых изломах стволов переломанных деревьев начала сочиться полупрозрачная жидкость, потом их медленно стало накрывать светлой и тоненькой пленкой, которая быстро твердела.

Лес «чувствовал», как оживало его тело, как с каждым новым отрезком времени оно все охотнее и охотнее отзывалось на его просьбы, как помертвевшие деревья-органы снова стали наполняться жизнью... Это было сладостное чувство — чувство тихого пробуждения с мягкой истомой от прошедшей боли — чувство долгожданного облегчения! Оно все сильнее захватывало его, заставляя раскинувшееся на сотни километров «тело» вздрагивать от переполнявшей его энергии.

… Почву начинала сотрясать легкая, еле уловимая, дрожь. В такт ей незаметно потряхивало и остатки обожженной листвы, опаленных звериных тушек и обугленных сучьев. Глубоко под землей свою лепту вносили и многочисленные переплетенные между собой корни, которые гигантскими змеями прокладывали под землей просторные туннели.

''Доктор, я могу открыть глаза? — Андрей уже не ощущал сковывавших его ремней и привычной повязки. — Матка боска! Почему кругом так темно? Я же ничего не вижу... Доктор?! Да, где вы все? — кругом была настоящая тьма, в которой не было никаких полутонов. — Доктор?

Он кричал в темноту, звал на помощь, но все было бесполезно. В ответ раздавалась лишь черная, как смоль, тишина.

— Как же темно вокруг..., — продолжал шептать он, совершенно ничего не понимая. — Темно, темно. Я ничего не вижу..., — он попытался провести рукой по своему лицу, но совершенно ничего не почувствовал. — Матка боска... Ничего нет! — он с ужасом осознал, что вообще не чувствует своего тела — рук, ног, спины... — Ничего нет. Совсем ничего нет, — в темноту шептал он. — Что это т...

Поток его слов или мыслей внезапно прекратился. До него вдруг дошло, что больше нет никакого Андрея, что нет никакой больницы и нет никаких докторов вокруг. И все, что ему виделось последние мгновения, было не более чем фикцией, миражом!''.

Лес окончательно пробудился и скинул с себя черную прогоревшую корку старой «плоти».

140

Отступление 201

Реальная история

[выдержки] Дневник генерала Гальдера (неопубликованный).

«... 14 июня 1942 г. Вынужден признать, что русские демонстрируют весьма и весьма упорное сопротивление... Не смотря на существенное численное превосходство подразделениям вермахта с приданными нам частями новых союзников с огромным трудом удается взламывать оборону русских в Минском опорном оборонительном узле».

«26 июня 1942 г. Донесения показывают, что эффект от применения специальных боеприпасов уже не является столь ошеломляющим, как в первые дни. Грамотно налаженная служба противохимической защиты позволяет русским успешно сопротивляться в условиях...»

«28 июня 1942 г. Продвижение на столицу Белоруссии существенно замедлилось. Вместо запланированных 50 — 100 километров штурмовые батальоны с трудом продвигаются на 7 — 10 километров за световой день... Русские активно контратакуют!».

«29 июня 1942 г. Спаси нас всех Господь! Похоже мы вынудили русских вновь открыть ящик Пандоры... В маршевых ротах были зафиксированы первые заболевшие болезнью Святого Лазаря. Директивой ОКХ и Объединенного комитета штабов были срочно введен жесткий карантин».

«3 июля 1942 г. Предпринятые меры не дали никаких положительных результатов! Число заболевших растет в геометрической прогрессии. Отмечены первые случаи неповиновения в войсках... Вчера с поля боя дезертировал взвод американских пехотинцев из 42-й кавалерийской бригады генерала Келли. По приговору военного суда всех их расстреляли, однако случай получил широкую огласку».

«12 июля 1942 г. Как это не прискорбно признавать, но ситуация начинает выходить из под нашего контроля. Штаб Верховного командования отдал приказ на массированное применение химических боеприпасов... Наши соседи с севера (генерал фон Лееб) уже выпустили первые снаряды по Ленинграду... Мне кажется, что Германия вновь поставила не на того скакуна. Очередная ошибка может стать для нас последней... Боже, спаси Германию!».

«13 июля 1942 г. Мне сообщили, что Советы вновь бомбили Берлин. Одна из бомб попала в здание рейхсканцелярии».

«21 июля 1942 г. … Меня терзают ужасные предчувствия. В эти дни все, буквально все складывается таким образом, что … Если в самое ближайшее время ничего не произойдет, то я решу, что окончательно сошел с ума...».

«23 июля 1942 г. Если я выживу в этой проклятой войне, то смогу неплохо зарабатывать исполняя роль Касандры! Похоже, началось что-то … У нас просел практически весь тыл! Буквально в один момент мы потеряли связь с несколькими десятками тыловых частей. Группа армий Центр лишилась всего горючего, запасных частей к танкам и грузовикам, техников... Это десятки тысяч литров бензина, тонны оборудования, сотни специалистов, которые пропали без всякого следа...».

«24 июля 1942 г. Только что мне сообщили, что застрелился командующий 11-й армией генерал-фельдмаршал Манштейн! Говорят перед этим он выкрикивал совершенно невероятные вещи — что-то о живых мертвецах...».

Отступление 202

Реальная история

13 июня 1942 г. Москва. Кремль.

Длинный ворс дорожки, которая покрывала кремлевские коридоры, почти полностью глушила шаги. Тщательно начищенные сапоги с тихим шелестом делали очередной шаг, а правая рука в этот момент слегка уходила назад.

— Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, — в полумраке длинного коридора неожиданно прозвучал окрик, заставляя еле заметно вздрогнуть застывшего в проеме часового. — Товарищ генеральный …, — Берия резко остановился и повернулся в сторону спешившего к нему сотруднику наркомата.

— Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, докладывает..., — Берия недовольно скривил губы и кивнул головой. — Только что получили по линии политуправления 20-й армии, — тот сразу же сориентировался и мгновенно перешел к делу. — Там... вот, — промямлив что-то неопределенное смутившийся капитан протянул листок донесения.

Удивленный нарком поправил пенсне и начал негромко читать.

— Политуправление 20-й армии сообщает..., — его резкий и чуть скрипучий голос в этот момент был практически не слышен. — Командир 6-й артиллерийской батареи 14-го гаубичного полка 14-й танковой дивизии 7-го мехкорпуса … при защите оборонительных позиции у реки Черногостиница под Сено Витебской области … После гибели наводчика лично наводил орудие и подбил два танка противника... Собрал оставшихся в живых батарейцев и часть бойцов роты повел их в контратаку...

Принесший донесение капитан старался не смотреть на лицо наркома, которое удивительным образом менялось — от встревоженно-удивленного, потом непонимающе-недоуменного и до тоскливо-потрясенного.

— … Погиб смертью храбрых, — почти дочитал он до конца донесение и потом несколько раз повторил фамилию и имя, словно не мог поверить в то, что было написано. — Джугашвили... Джугашвили Яков Иосифович.. погиб смертью храбрых.

Он осторожно сложил листок на две половинки и засунул в папку ко второму, точно такому же, а потом посмотрел на стоявшего рядом капитана. И столько в его взгляде было безнадежной тоски, что становилось по-настоящему жутко.

— Иди..., иди, капитан. — пробормотал Берия и отвернувшись от него, пошел в обратном направлении.

Тот еще несколько секунд смотрел, как сгорбившийся нарком брел по коридору, как потом он на мгновение застыл перед дверью приемной, не решаясь взяться за дверную ручку, как с тяжелым вздохов исчез внутри.

— Здравствуйте, товарищ народный комиссар, — как всегда зарывшийся в бумаги, Поскребышев привстал из-за стола. — Товарищ Сталин уже спрашивал о вас. Проходите... Товарищ народный комиссар у вас что-то случилось? — секретарь буквально физически почувствовал, что внешне невозмутимого Берию гнетёт что-то страшное.

В ответ тот лишь отрицательно махнул головой и дернул на себя дверь.

— Что-то ты долго, Лаврентий! — с недовольством в голове встретил его Хозяин. — Садись. Чего с тобой? — бледный как смерть нарком с подозрительно блестевшими из под пенсне глазами, стоял прямо посередине кабинета, даже не делая попытки сесть. — Говори! — вдруг севшим голосом прохрипел Сталин. — Что случилось?

Нарком, не говоря ни слова, протянул, как и несколько минут назад его подчиненный, несколько листов бумаги. Сталин машинально их взял.

— Что ты мне их суешь? — пробормотал он. — Твои что-то откопали... Погиб... Яков, — вдруг потухшим голосом произнес он. — Пал смертью храбрых, — тихо прочитал он страшную фразу из донесения. — Яша... Сынок, — в его руках зашелестел второй листок. — Что? — чуть не вскрикнул он и обе бумаги скользят на паркет. — Лаврентий, это правда? — с дикими от боли глазами он бросает взгляд на единственного человека, которому он доверял как самому себе. — Скажи...

Второй лист мягко скользнул прямо к ногам наркома и повернулся написанным вверх. Казалось, что иссиня-черные чернила сейчас прожгут паркет. «Представление на награждение гвардии полковника Василия Иосифовича Сталин к Звезде Героя Советского союза. Посмертно.... Вылетев на перехват группы бомбардировщиков и истребителей противника, полковник Сталин быстрым наскоком сбил три из них. После того как у него кончились патроны, он направил боевую машину на ведущий бомбардировщик...».

Сталин еще продолжал требовательно смотреть в сторону Берии, как вдруг схватился за левую грудину и с хрипом стал оседать на пол. Его лицо в мгновение ока покрылось смертельной белизной.

— Доктора! Е... вашу..., доктора! — дико заорал нарком, с места скаканувший к дергающемуся телу. — Доктора! Уе... ! Быстро! — ревел он как сирена; его руки в это время тормошили тело, расстегивая на нем жесткий ворот кителя. — Доктора!

Очнулся он лишь тогда, когда его кто-то начал оттаскивать от лежащего Сталина. Несколько фигур в белых халатах, из под которых выглядывали мятые пиджаки с сорочками, суетились вокруг тела Хозяина. Они что-то прикладывали тому к груди, щупали пульс, пытались сделать искусственное дыхание... Зафиксировав все это ошалелым взглядом, Берия резко стряхнул кого-то сзади и буквально подлетел к растерянному секретарю.

— Ключи от сейфа! Живо! — тот с растерянным видом начал рыться в кармане пиджака. — Ключи! — зашипел нарком, нависая над Поскребышевым. — Уе..! Хватит ковыряться там!

Едва схватив массивный металлический крестик, он сразу же оказался возле огромного сейфа, на стенке которого еще был заметен след от двуглавого царского орла. Рвущиеся от переполнившего их адреналина мышцы дрожали и ключ с трудом попал в отверстие.

— Охрана! Гони всех прочь отсюда! — едва два пожилых доктора обреченно переглянулись между собой, нарком закричал. — Гони всех к е... матери! Быстро! И никого не пускать сюда! Выполнять!

Начальник охраны, получив первый осмысленный приказ за все это время, сразу же бросился его выполнять.

— Потерпи, Коба, — шептал он вставая перед телом на колени. — Потерпи еще чуть-чуть... Это все ерунда... Оклемаешься! — он до конца разорвал на груди Сталина китель, обнажая чуть впалую грудину. — Не уходи..., — с еле слышным звуком из небольшой баночки выпрыгнула пробка и на грудь полилась вода, вместе с которой о кожу что-то мягко ударилось.

Нарком, затаив дыхание, смотрел, как по с середины груди с небольшого покраснения начали выстреливаться крошечные жгутики. Невесомые веревочки пронзали плоть, словно воду...

Отступление 203.

Возможное будущее.

Планета земного типа. В Едином каталоге открытых планет отсутствует. Зона влияния Русского сектора.

Тяжелый штурмовой катер непосредственный поддержки тяжелый утюгом прошил сплошную пелену облаков, непроницаемым пологом накрывшим большую часть крупного острова. Обожженную до черноты машину швыряло из стороны в сторону.

— Как это могло случиться? — высокий атлетически сложенный человек в массивном штурмовом костюме с ненавистью смотрел на щуплого человечка, скорчившегося в кресле. — Я тебя, гнида, спрашиваю? — казалось еще секунда, и эту тушу не сдержат даже универсальные страховочные ремни, которыми пристегивались десантники. — Почему моего лучшего курсанта выбросили в этом чертовом месте, как щенка? — его здоровенная рука, больше напоминающая небольших размеров бревно, вытянулась в сторону иллюминатора, за которым уже просматривалась безжизненная ледяная пустыня нового имперского полигона. — Голого, без припасов? — с каждым новым вопросом хилый собеседник съеживался все больше и больше. — И, Космос меня забери, почему его не забрали с испытания в положенный срок?

— Тэр инструктор..., — начал мямлить человечек, пытаясь не смотреть в глаза в сторону того, кто приводил его в такой ужас. — Я не мог..., — он постоянно косил газами в сторону. — Я не должен был... ничего вам говорить, — всем своим видом он демонстрировал, что он вообще здесь ни причем. — Мне так приказали. Сказали, что он должен там пробыть не двадцать дней, а месяц... Тэр инструктор, я был против! — он впервые за все это посмотрел на инструктора. — Я говорил, что это опасно! Мы еще ничего толком не знаем. У нас не было никакой уверенности, как себя поведет симбионт. Мы считали, что для его активации нужны экстраординарные условия... О! Свята..., — ученый со звуком захлопнул челюсть, к своему ужасу понимая, что сболтнул то, за что полагалось, как минимум, лишение гражданства. — Мне приказали, тэр инструктор!

— Ах, ты червяк! — забыв про ремни, со всей силы дернулся здоровяк с явным намерением оторвать чью-то голову. — Гнида! — пальцы рванули страховочные замки, пытаясь их отстегнуть. — Раздавлю!

Пронзительно заверещав, ученый задергался в кресле.

— Прекратить! — десантном отсеке раздался командный рык, с легкостью перекрывший и ор инструктора, и скуление его соседа, и резкое дребезжание разболтавшихся креплений специального оборудования. — Я сказал, отставить, майор! Уймись! Это специальная операция службы имперской безопасности, — летевший вместе с ними внешне совершенно неприметный человек, которого все на военной базе, в том числе и сам инструктор, считали всего лишь одной из многочисленны штабных крыс, неожиданно засветил золотистый знак службы имперской безопасности. — Инспектор 1-ой категории Торов.

Мгновенно взявший себя в руки майор уже не рвался никого калечить и убивать, а, казалось, совершенно спокойно откинулся на спинку кресла. В этот момент, пожалуй, только налитый кровью глаза выдавали его настоящие чувства и эмоции.

— Вы бы узнали все в свое время, — мелькнувший перед их глазами идентификационный знак, также быстро вернулся на свое место. — Но, видимо, придется вам рассказать сейчас..., — он с легкой усмешкой кивнул на сжатые до хруста кулаки майора. — Все, что будет сейчас вам рассказано, это совершенно секретная информация... На базе вашего училища проводится испытание некоторых разработок наших ученых, — инспектор говорил медленно, осторожно подбирая каждое слово. — Это очень перспективные новации, которые должны позволить..., — он на доли секунды задержал взгляд на скорчившемся ученом. — точнее позволят в разы повысить возможности ваших егерей.

— Хм, — недоверчиво хмыкнул из своего угла инструктор. — Знаю я эти ваши испытания, — пробормотал он, с угрозой зыкнув на ученого. — Напихаете моим ребятам железа в бошку и пузо, а потом все это рванет... Было такое уж не раз.

— Я понимаю ваш сарказм, — ничуть не смутился инспектор. — Но есть одно большое «НО», майор. Это не техно, а био модификация...

Договорить ему не дала пронзительная сирена, заверещавшая с диким воплем. Штурмовой катер приближался к поверхности. Через несколько секунд врубились посадочные движки, подбрасывая тяжелую машину вверх.

— Там кто-то есть..., — изумленно проговорил, пришедший в себя, ученый. — Смотрите, смотрите... Это же ваш курсант!

Часть отсека с лязгом скользнула на верх машины, открывая вид на покрытые снегом и льдом скалы.

— Это он, — плохо скрываемой теплотой в голосе проговорил инструктор. — Чертяка, выжил! Выжил!

Через пару минут перед катером уже стояла высокая неподвижная фигура, закутанная в мешковатый меховой плащ. На широком ремне, который стягивал фигуру курсанта, висел небольшой каменный нож.

— Тэр инструктор, задание выполнено, — откинув капюшон, начал докладывать курсант. — Подготовлено убежище для диверсионной группы, запасы продовольствия в наличие. Составлен план прилегающей местности. Доложил курсант Ветров... И... тэр инструктор у меня странное...

На парня внимательно смотрело три пары глаз и как минимум дуло одного боевого пульсатора безопасника.

— Недавно у меня появилось странное ощущение, — растерянно проговорил курсант. — что вот где-то здесь у меня …, — он медленно распахнул плащ. — Прямо на груди что-то есть, — ученый с любопытством высунулся из-за спины инспектора.

____________________________________________________________

27 июля 1942 г. В 120 км на северо-запад от г. Минска. Высота 12-28 — невысокий холм, который с одной стороны подпирало болото, с другой — непролазная дубрава. С высоты контролировалась единственная в этом районе дорога от Минска к государственной границе. Именно поэтому мощный кулак немецких подразделений, собранный из оставшихся в живых и не поддавшихся панике солдат, ударил здесь, на стыке нескольких замкнувших очередной котел советских дивизий. Почти три тысячи человек, обезумевших от желания жить пехотинцев, поддержанные тремя десятками разнокалиберных танков перли по этой дороге так, словно за ними гналась сама смерть. Вследствие неразберихи их встретила здесь всего лишь неполная сотня курсантов Минского военного училища с четырьмя соропятками,

— Здесь еще один! — со стороны раскуроченного прямым попаданием снаряда блиндажа раздался крик. — Живой еще вроде. Носилки, живо!

Двое санитаров, копавшиеся до этого в еле заметной нитке траншеи, подхватили тканевые носилки и побежали на крик.

— Марчук, ротного кажется нашли, — из под вырванных из земли массивных бревен показалась командирская гимнастерка. — Поддержки-ка бревно. Да, не так! Ну?! — саперной лопаткой один из бойцов, прикомандированных к медсанбату, осторожно разгреб землю. — Точно... старлей, — из под земли начали медленно вытаскивать неподвижное тело. — Руку, руку, держи! — рука вывернулась под неестественным углом, закрывая бледное, без единой кровинки лицо. — Вот, так... Клади его сюды. Воды, Марчук! — молоденький парнишка с санитарной повязкой на рукаве стащил с пояса фляжку и стал быстро отвинчивать крышку. — Лицо сполосни.

Едва первые капли попали на грязно-бледное лицо, старший лейтенант ее слышно застонал. Бурые потеки осторожно скользнули с всклоченной челки вниз.

— Живой, — с улыбкой прошептал пожилой санинструктор. — В медсанбат его тащите. Дотянуть должен... Молодой еще, — бойцы приподнял ротного и потащили в сторону от блиндажа. — Досталось же им тут, — доставая кисет с махоркой, проговорил санинструктор. — Совсем пацаны ведь... Жить еще и жить.

Он с кряхтением встал с колен и с болью оглянулся вокруг. Небольшой, с пятачок, холм, еще недавно изрезанный паутиной окоп огневых точек артиллерийских орудий, выглядел страшно. Он был весь перепахан — с севера на юг, с востока на запад — бесконечными воронками от снарядов, гусеницами танков, следами от немецких сапог и пуль. Практически каждый квадратный метр земли здесь был нашпигован килограммами когда-то смертоносного железа.

— Совсем пацаны..., — вновь с горечью пробурчал он, наклонившись к земле. — Желторотики же, — на его черной от заусенцев и въевшейся грязи ладони лежал блестящий на солнце осколок снаряда; с острыми зазубринами, гладко отполированный, он выглядел хищным и жаждущим крови созданием.

Он с содроганием думал о том, что выпало на долю оборонявшейся здесь роты.

— Боец, ко мне! — от резкого и жесткого голоса ушедшего в себя санинструктора чуть не подбросило. — Бегом! — чувствовалось, что обладатель такого холодного металла в голосе, ждать не любит.

Повернувшийся назад санинструктор на мгновение застыл с дымившейся самокруткой в зубах, увидев командира с петлицами наркомата внутренних дел. Огрызок цигарки выпал из его рта, а руки стаи машинально расправлять гимнастерку и поправлять съехавший в бок ремень.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, согласно приказу... значит-ца, — оробевший санинструктор вытянулся перед сотрудников госбезопасности. — Вот разбираем, — санинструктор попытался кивнуть на остатки оборонительных позиций, но кивок вышел откровенно невнятный. — ...и в медсанбат все, кого найдем, товарищ лейтенант государственной безопасности! — резво закончил он.

Широкоплечий командир с откровенным недовольством в глазах оглядел расхлябанный вид санинструктора. Гимнастерка на том, не смотря на все его потуги, топорщилась, ремень сполз куда-то вниз.

— Хватит, — лейтенант остановил доклад и смотря куда-то сквозь санинструктора спросил. — Сколько живых бойцов и командиров найдено?

— Семь человек, товарищ лейтенант государственной безопасности, — почел секундной заминки ответил тот. — Ротного ихнего только-что откопали. Двух артиллеристов вон на тех позициях нашли, — прищурившись на солнце, санинструктор показал рукой в сторону исковерканной груды металла, в которую превратилось артиллерийское орудие. — Еще из окоп четверых выкопали. Еле живых...

Лейтенант продолжал смотреть куда-то в сторону, словно не замечая стоявшего перед ним бойца.

— Через два часа передо мною должен лежать список фамилий всех, кто выжил, — неожиданно он повернулся и посмотрел санинструктору прямо в глаза. — А к вечеру все погибшие должны быть найдены и опознаны. Все ясно?! — то с которым был задан вопрос, не оставлял никаких сомнений по поводу правильно ответа.

— Есть, товарищ лейтенант государственной безопасности!

Через пару секунд санинструктор умчался в сторону медсанбата, а лейтенант остался на месте, что-то внимательно рассматривая. В новом задании, ради которого его вырвали из центрального аппарата и неожиданно отправили на передовую, ему было не все понятно, а точнее вообще ничего не понятно... Вся эта каша «заварилась» несколько дней назад, когда на глаза аналитиков наркомата попалось донесение особиста одного из полков. Чем эта бумага так отличалась от сотен ей подобных, которыми регулярно бомбардировался наркомат, лейтенант до сих пор так и не понял. Конечно, что-то в виде невнятных обрывков слухов до него доходило — «сработал один из маркеров», «его же ликвидировали при падении самолета», «один из фигурантов операции ''Второй фронт''», «Хозяин обещал отправить на Колыму убирать снег самого...» и т. д., но все это никак не хотело складывать в ясную картину. Еще через день его выдернули во втором часу ночи из квартиры и вместе с непосредственным начальником отправили на передовую, где пару часов назад последний подорвался на мине... И вот он, лейтенант Камарин Дмитрий Михайлович, со вскрытым пакетом находится на безымянной высоте 12-28 посреди перерытой снарядами земли и остывших тел советских бойцов.

— Так, еще раз..., — Камарин поднял листок и начал читать. — Голованко Илья Степанович, родился … 22 июня 1941 г. находился в расположение..., — его голос то повышался, то наоборот, становился практически неслышным. — Особые приметы отсутствуют. Предположительно, исключительно силен... Обращать внимание на ношение различных деревянных статуэток и талисманов... Так называемый Великий Лес. Любые упоминания про данные факты считать ... Интересно! — бормотал лейтенант, в очередной раз погружаясь в документ, который передал ему смертельно раненный руководитель. — Доставить в Москву... Категорически запрещается применение мер физического принуждения.

Со вздохом он дочитал последние слова и, аккуратно сложив документ, вытащил следующий листок, форматом примерно в половину предыдущего.

— Оказать максимальное содействие в поиске..., — четкие печатные буквы ровными рядами плыли по бумаге. — Имеет право реквизировать любой транспорт … брать под свое командование подразделения, вплоть до полков и авиагрупп включительно..., — он проговаривал каждое слово медленно, словно пытаясь почувствовать их вкус и вес, но особенно Камарин смаковал последнее. — Подпись — народный комиссар внутренних дел Берия Л.П.

Эта бумага ушла вслед первой, в нагрудный карман гимнастерки, прямо за партийный билет.

— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! — задумавшийся Камарин повернул голову и встретился глазами с полным человеком, форму которого скрывал мешковатый грязно-серый халат. — Командир 471 медсанбата военврач 3 ранга Ещенко Кирил Петрович.

-Лейтенант госбезопасности Камарин Дмитрий Михайлович, — в ответ козырнул лейтенант, одновременно доставая документы. — Мне нужно срочно поговорить с выжившими курсантами.

— Сейчас никак не возможно, — категорично отрезал военврач, с раздражением разглядывая чистую не обмявшуюся форму лейтенанта. — Пятеро из них еще ничего. Оклемаются скоро, а остальные, двое, увольте, могут не дотянуть до утра... У старшего лейтенанта два проникающих в область груди. Мы , конечно, сделали что смогли, но … поговорить сейчас с ним невозможно! А у второго вся голова разбита...

— Дмитрий Михайлович, — поняв, что военврач из той категории людей, которые если упрутся в чем-то, то будут стоять до конца хоть это и будет им дорогого стоить. — Будем делать каждый свою работу — вы оперировать, а я обеспечивать государственную безопасность. Пока я поговорю с теми, кто идет на поправку, ну а потом, как получиться. Хорошо? — его собеседник, не найдя в его словах ничего крамольного, был вынужден кивнуть головой.

Уже через час лейтенанту был сооружен импровизированный кабинет — под деревом вдали от солдатской толчеи положили пару ящиков из под снарядов и натянули сверху зеленый тент в прорехах. Долго устраиваться ему не дали; к нему потянулись перебинтованные бойцы.

— Не слышал, говоришь? — раненные в ногу курсант яростно замотал головой. — Ни фамилия, ни имя не знакомы, значит... Ладно, свободен, — осторожно встав, рядовой боец пошел обратно. — И этот тоже не знает! — недовольно пробурчал Камарин.

Уже третий допрошенный курсант не имел ни малейшего представления о старшине Голованко. Никто из них не встречал похожего по описанию человека.

— … Знаю, кажется, товарищ лейтенант государственной безопасности — нерешительно произнес четвертый курсант, севший на освободившееся место. — Старшина Голованко... Старшина... Илья Степанович его зовут, во! — лейтенант просветлел лицом; ему наконец, удалось напасть на след. — Так, за пулеметчика он у нас. С Максимов управлялся один, без второго номера все время... Говорил, мол, школота ему в таком нужном деле не нужна.

Лейтенант не сразу понял, что хотел этим сказать курсант, пока его взгляд случайно не коснулся проходящих по дороге бойцов, тащивших тот самый пулемет. Тут некоторые кусочки мозаики у него начали складываться в единую картину. «Один... Без второго номера все время, — пролетело у него в голове. — Это, значит, корячил сам эту дуру. А еще плюс боезапас, личное оружие... Стоп! Как там сказано в задании. Обладает исключительной физической силой».

— Как же он с ним в бою управлялся? — искренне удивился Камарин. — Это же больше половины центнера.

— Хорошо управлялся, — с завистью проговорил курсант. — Как лось бегал. Позиции постоянно менял. Никто из наших за ним угнаться не мог.

Больше от него никакой внятной информации добиться не удалось. А вот пятый курсант оказался более информирован.

— Рядовой Смирнов Елистрат Епифанович, — перед лейтенантом стоял подтянутый, в приведенном в порядок на скорую руку обмундировании, боец с веснушчатым лицом. — По вашему приказанию прибыл!

После разрешающего жеста он осторожно присел на снарядный ящик.

— Илью Степановича? Конечно, знаю! Если бы не он, лежал бы я сейчас вон тама, — он кивнул головой на поляну, на которой рядами лежали погибшие на высоте курсанты. — Когда ранило меня, он меня перевязал и в окопе землей присыпал... Настоящий человек!

Лейтенант время от времени что-то чиркал на бумаге.

— Настоящий, говорите? — словно бы с недоверием переспросил Камарин. — А вот ваши товарищи говорили, что он очень странный был. И позволял себе такое..., — он сделал хитрую паузу, давая бойцу возможность остальное додумать самому. — Что ты молчишь?

— Кто это сказал? — кровь бросилась Елистрату в лицо, отчего извилистый шрам через всю щеку налился краснотой. — Нет, товарищ лейтенант государственной безопасности! Мои товарищи не могли так сказать! Не могли! А если вы намекаете на то, что он был верующим, то Конституция Советского Союза всем предоставляет абсолютно равные права. Степаныч нам был как отец родной! Кусок свой последний был готов отдать пацанам... А вы такое говорите!

… Поговорить с командиром курсантов, который был тяжело ранен, удалось лишь на следующий день. Ранним утром военврач нашел Камарина и сообщил, что ротный очнулся и в состоянии говорить.

— Старлей, — тихо позвал он перемотанного бинтами словно мумию человека, лежавшего на кровати. — Дело особой государственной важности. Наркомат внутренних дел.

Карие глаза, чуть затуманенные болью, смотрели прямо на лейтенанта.

— Давай, — еле слышно прошептали искусанные в кровь губы. — Спрашивай!

— В вашей роте служил старшина Голованко Илья Степанович, — начал Камарин, присев рядом с кроватью раненного. — Когда вы видели его в последний ра...?

Договорить ему не дал сам ротный.

— Осади, осади, — тихо прошептал ротный, с трудом сдерживаясь чтобы не заснуть. — Степаныч говорил, что его могут искать. Только..., — он тяжело с хрипами закашлял. — Опоздал ты, лейтенант... Раньше надо было прийти... Когда немчура в последнюю атаку пошла, в полный рост, пьяные до одурения, с воплями... А нас осталась только горстка да по паре патрон на брата, вот тогда и надо было приходить!

— Что с ним? — спросил Камарин, не с водя глаз с с лежащего. — Где старшина? Понимаешь, лейтенант, это дело особой государственной важности! Его срочно нужно доставить в Москву, — он волнения, что из его рук может уплыть такая информация, он вытащил из нагрудного кармана документы и начал размахивать ими. — Старлей, посмотри кто подписал эти бумаги. Ты видишь? Ему срочно надо в Москву. Старший лейтенант! Доктор, сделайте что-нибудь!

Только что откинувший голову назад ротный вновь открыл глаза.

— Не ори так... Слышу я, — прошептал он, с трудом выдавливая из себя каждое слово. — Лейтенант, говорю опоздал ты..., — он снова на несколько секунд закрыл глаза. — Степаныч, еще тогда, до последней атаки сказал, что он сумел услышать Великий Лес... Лес его зовет обратно.

Каранда, еще мгновение назад свободно порхавший по бумаге, дрогнул и чиркнул сломанным грифелем.

— Много он мне рассказал... Думал я тогда, бред все это, да антисоветчина. Слышишь, лейтенант?! — раненный постоянно прерывался, словно пытался вспомнить что-то очень важное, но не мог. — Лейтенант?! — открытые глаза смотрели прямо на Камарина. — Прямо перед атакой он сказал. Лес, говорит, меня зовет домой. Лес зовет всех своих сыновей домой... Всех своих сыновей он собирает под своей тенью, — снова повторил раненный.

— Старлей, он с тобой был? Да? — Камарин тряхнул отключающегося ротного. — Скажи, где он? Дезертировал? Сдался в плен? Старший лейтенант?!

Тот хрипло засмеялся в ответ.

— Там он, лейтенант, там, — его рука с трудом поднялась и ткнула пальцем в сторону разрушенного блиндажа. — До последнего за пулеметом был... Там он остался... Со всеми, — с этими словами его рука бессильно упала на кровать, а сам он, потеряв сознание, откинулся назад.

Бросив беглый взгляд на лежавшего, Камарин быстро собрал все свои записи и вышел из палатки. Уже через пару минут десяток бойцов под его руководством шустро раскапывали блиндаж. В стороны летели обломки бревен, металлические осколки от снарядов, разбитое оружие.

— Товарищ лейтенант государственной безопасности, — закричал один из копавших, наткнувшись на покореженный пулемет. — Сюда! Товарищ лейтенант государственной безопасности! Пулемет!

— Ну-ка, дай сюда! — лейтенант, скинув гимнастерку, сам влез в широкий раскоп, который начинался в том самом месте, где когда-то находился вход в блиндаж. — Осторожнее тащите! Давай! — тяжелый метал дружно вытащили из ямы. — Здесь он где-то должен быть. Дальше копаем, — он с хеканьев вонзил остро отточенную лопату в землю и откинул в сторону отвалившийся кусок земляной слой. — Рубите эти чертовы корни! Здоровые какие, хрен перерубишь... Да, где же ты?