Дуэт с Герцогом Сиреной

В ЦЕЛЯХ ОЗНАКОМЛЕНИЯ! При распространении файла или же выставления фрагментов указывать меня.

Автор: Элис Кова

Книга: Дуэт с Герцогом Сиреной

Серия: Магический брак (книга 4)

Перевод: ПЕРЕВОД lenam.books (https://t.me/translationlenambooks)

Редакция: Manim Ari (https://t.me/intotheskyyyyy)

Карта Мидскейпа

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Уважаемый читатель,

Как автор, я прекрасно понимаю, что не каждая написанная мною книга может понравиться каждому. Иногда это вопрос личных предпочтений. Иногда книги содержат идеи, темы или сцены, которые могут задеть одних читателей сильнее, чем других.

По этой причине я хочу сделать небольшое примечание, чтобы предупредить тебя о том, что эта книга рассказывает историю молодой женщины, которая нашла себя и свой второй шанс на любовь после неудачного, беглого брака. В книге есть рассуждения и воспоминания о событиях, которые затрагивают такие острые и сложные темы, как эмоциональные травмы и вред, который могут причинить те, чьи недостатки мы не замечаем. Хотя на страницах книги нет ничего слишком откровенного в отношении этих тем, в стремлении быть правдивым в рассказе Виктории они также не обойдены вниманием.

Я надеюсь, что эта история доставит вам удовольствие, но при этом важно сохранить твой покой. Но прежде всего я надеюсь, дорогой читатель, что ты в безопасности и счастливы.

Ваш автор,

Элиза Кова

для всех, кто отказался от своего

счастливой жизни… только для того, чтобы найти ее

когда меньше всего ожидали

Пролог

Море поглотит меня, если ему представится такая возможность. Если не волны и течения, не острозубые животные, то призраки и чудовища, обитающие в его глубинах. А если не они, если мне действительно не повезет, моей гибелью станут самые страшные существа — сирены. Они будут петь сладкий реквием, унося меня глубоко под воду.

Кожа покрывается мурашками, как только я вступаю в холодный сумрачный вечер. Луна поднимается из туманного моря. Туман и соленые брызги заслоняют светящийся шар, превращая детали в туманные, вьющиеся нити света.

Сильные волны бьются о скалы маленького острова, который я когда-то считала своим домом. Теперь я поняла, что он всегда был моей тюрьмой. Океан вздымается и бурлит, омывая сушу своими пенистыми языками. Он ждет момента, когда сможет поглотить все живое, что дерзнет противостоять приливам и отливам.

Я быстро и уверенно перебираюсь через скалы. Я годами добывала пищу в каждом приливном бассейне. Я проходила по этой тропинке много-много раз, как по своей клетке. Но на этот раз, когда я направляюсь к задней части маяка, меня ждет лодка.

Сегодня я ухожу одна.

Небольшое судно — старое, но прочное. Это наш единственный спасательный круг на берегу, поэтому Чарльз следит за его состоянием. Я была на нем всего один раз — когда он привез меня сюда два года назад.

Протянув руку, я слегка касаюсь дерева дрожащими кончиками пальцев. Мгновенно я оглядываюсь назад. Как будто он каким-то образом узнает, что я нарушила его правила, и материализуется из ниоткуда. Но пляж пуст, и мой взгляд устремляется на мрачный маяк. Несколько маленьких темных окошек испещряют его бока. Меня тянет к той, которая есть — была нашей спальней.

После нашей ссоры за ужином Чарльз узнает, куда я ушла. Но он не сможет меня преследовать. Ему придется подать сигнал другому судну. Это редкость вблизи Серого Прохода, но в конце концов он это сделает. Он выживет, а я уйду далеко за горизонт и буду недосягаем для него. Я буду двигаться дальше. Разберусь с делами. Я найду путь вперед без него. Я знаю, что смогу.

Я должна.

Я сжимаю корзину, которую держу в руках, до белых костяшек пальцев. Провизия в ней тихонько позвякивает. Скудные запасы, которые я успела припрятать, пока тайно планировала свой побег — их хватит на три недели, которые мне понадобятся, чтобы добраться до родителей и сестры, если я буду аккуратна в своих действиях. Мысль о том, что мне придется столкнуться с семьей, бросает меня в холод. Что я им скажу? Что они подумают обо мне после того, что я сделала и делаю? Стоит ли мне вообще идти к ним?

Я должна двигаться дальше, если хочу совершить побег сегодня ночью. Но я застряла, глядя на маяк и его медленно вращающийся луч. Представляя, что я могу сказать своим родным, я пересматриваю разговоры с ним.

Я бы уже давно бросился в море, если бы у меня не было тебя, Лиззи. Ты мой маяк. Ты мое утешение в ночи, когда я знаю, что ты всегда здесь, чтобы противостоять сиренам. Ты создана для этой ответственности. Я никогда не смогу позволить тебе уйти. Я слышу слова Чарльза, несмотря на свои заложенные уши. Они звенят в моей груди до боли в костях. Пока я не делаю взволнованный вдох и не укрепляю свою решимость.

Теперь я не могу отступить. Я сделала свой выбор. Я дала ему два года. Я пыталась, я умоляла, я плакала, я говорила до тех пор, пока мои руки не обессилели от слов, и, прежде всего, я надеялась, что наши отношения наладятся сами собой. Но он все время покидала остров… уезжала в приключения, которые обещал мне, и оставлял меня здесь. Одну. И все же я упорствовала.

Но потом…

Это случилось два месяца назад.

Пыль в его кабинете была настолько густой, что покрывала мои пальцы, когда я работала. На шее выступил пот, но не от напряжения, а от страха. Никогда не входи в мой кабинет, Лиззи. Чарльз всегда четко придерживался этих правил. Но он был так недоволен ужином, который я приготовила накануне его отъезда. Небольшая уборка не повредит… или я так думала.

Тайник с письмами лежал в ящике у его кресла. Он оставил ключ в ящике. Я никогда раньше не испытывала зуда от такого любопытства. Один поворот — и весь мир рухнул у меня из-под ног: я доставала их одно за другим, путешествуя во времени, читая даты и записи о событиях, о которых я должна была узнать много лет назад от семьи, которая, как он клялся, бросила меня. Все до единой записи были адресованы мне и только мне. Вместо того чтобы сжечь доказательства своего предательства, он хранил их как какой-то больной трофей.

Мне все равно, что я нарушитель клятвы. Нарушитель контракта. Женщина с распущенными нравами. Или что там еще можно сказать обо мне. Если цена моего счастья — осуждение мира, то я готова заплатить эту цену.

Удивительно, как легко развязываются узлы, удерживающие лодку. Чарльз говорил так, будто мои «нежные маленькие пальчики» не могут их развязать. Это все равно что узнать, что ключ от клетки все это время был у меня в руках.

Я устанавливаю корзину на носу судна и толкаю. Лодка отказывается сдвинуться с места. Упираясь пятками, я пробую еще раз. Песок скользит и набивается под ноги.

Шевелись. Шевелись! тихо прошу я. Чарльз не любит крепко спать, и прошло уже почти тридцать минут с тех пор, как я в последний раз поднимался с кровати.

Словно почувствовав мои опасения, в окне спальни оживает свеча.

Бешеная энергия, вызванная паникой, подстегивает меня, и я изо всех сил вздыхаю. Мои скудные мышцы напряжены до предела. Шевелись! Если я не сбегу сейчас, то останусь здесь навсегда. Он будет держать меня, как куклу, в своем доме. Заставляя меня притворяться, что то, что я к нему испытывала, было любовью, а не наивным увлечением.

Впереди меня ждет еще столько всего. Должно быть. Это не может быть все. Слезы грозят пролиться, но я продолжаю толкать. Массивный колокол под маяком звонит так громко, что остров содрогается. Это мой шанс, пока Чарльз не добрался до меня и пока не прервалась песня сирены. Толкай, Лиззи!

Впервые в жизни море может быть на моей стороне.

Прилив надвигается и встречается со скрежещущим корпусом маленького судна. Сопротивление уменьшается и исчезает, когда лодка отрывается от берега.

Новый страх охватывает меня за горло, когда я смотрю на темную воду, поднимающуюся к моим лодыжкам. Чтобы сесть в лодку, мне придется зайти по колено. Насколько глубока глубина, чтобы сирены и их чудовища или призраки могли схватить меня? Как быстро они могут прийти в себя после звона? Я должна это знать. Казалось бы, как жена смотрителя маяка я уже должна это знать.

Но учеба Чарльза всегда была под запретом…

Я оглядываюсь через плечо. Чарльз высунулся из окна. Глаза расширены, брови сведены от ярости.

— Что ты себе позволяешь? Вернись сюда! Сейчас же! — яростно говорит он не ртом, а руками. Все, кто живет у моря, знают знаки руками, чтобы уши не затыкались ватой.

Я собираю все, что осталось от той храброй девушки, которой я когда-то была, и мчусь к воде, прыгая в лодку. Чарльз исчез из окна. Он идет за мной.

Море, которое когда-то было моим другом, снова стало моим врагом. Я напрягаюсь, сопротивляясь приливу, который пытается вернуть меня к человеку, мчащемуся вокруг маяка. Я тяну весла, дерево сдирает кожу с моих ладоней. Два года здесь сделали меня нежной. Исчезли мозоли от работы с отцом по дому. От подъема Маминых ящиков и посылок, покинули меня. Я никогда не чувствовала себя такой слабой и.… если мне удастся сбежать от него… я больше никогда не позволю себе чувствовать себя слабой.

— Лиззи! — произносит он свое домашнее имя, которое дал мне. Возможно, он действительно кричит. Он огибает маяк и мчится к берегу, но я уже ушла. — Вернись! — Он указывает на меня, затем подносит руки к груди, опускает их вниз по туловищу и указывает на землю. Он жестикулирует, проводя пальцами по шее. — Ты, безумная женщина, ты собираешься покончить с собой!

Это самый близкий к заботе момент за последние годы. Он хотел меня только тогда, когда я была кем-то, кого он должен был спасти — молодой женщиной на окраине маленького городка, которая смотрела на него, как на бога. Он не любит меня. И никогда не любил. Ему нравится чувствовать себя нужной. Это важно. Что ему нравится, так это знать, что в любое время суток я рядом, чтобы быть такой, как он захочет. Что я здесь, на этой скале, каждый раз, когда он уходит, и жду каждый раз, когда он возвращается.

— Я ухожу. Ты не сможешь меня остановить, — говорю я, отнимая руки от груди и поспешно разминая пальцы, и снова начинаю грести. Теперь лодка движется легче. Я освобождаюсь от течения, тянущего меня к нему.

— И куда ты пойдешь? Кто тебя возьмет? Ты без меня и дня не проживешь! — Он дико жестикулирует. — Я тебе нужен.

Он мне нужен? Он мне нужен?

— Я никогда не нуждалась в тебе. — Он заставил меня почувствовать себя особенной. Почувствовать себя… важной. Желанной. Все то, чего хотела молодая женщина, которая не видела в себе достаточной ценности. Но ничего из этого не было «нужно». Мне было хорошо и без него. Отец научил меня охотиться, готовить и вести домашнее хозяйство. Мать учила меня торговать, ловко обращаться с цифрами и вести переговоры. Чарльз же… Он не научил меня ничему, кроме молчания и подчинения. — Я была нужна только тебе!

— Зачем такому состоятельному человеку, как я, нужна такая женщина, как ты? До меня ты жила в лачуге на задворках. — Он погрозил мне пальцем. — Ты была никем. Я вытащил тебя из грязи и дал тебе комфорт и благополучие. Ты должна пресмыкаться передо мной каждое утро и каждый вечер. Но ты продолжаешь испытывать мое терпение своей дерзостью.

— Ты лгал мне! — кричу я, прикрывая рот руками. Боль прорывается сквозь мой голос, я скорее чувствую ее, чем слышу. Горло горит от многолетнего непривыкания. — Ты сказал мне, что моя семья не любит меня. Что я им больше не нужна.

Но моя семья всегда любила меня. Даже когда десятки писем, которые я просила Чарльза отправить, хранились в ящике. Они продолжали писать… и именно поэтому я знаю, что они по-прежнему будут любить меня, даже как нарушителя клятвы.

— Потому что это была правда. — Лицо Чарльза становится багровым, как последние остатки заката на горизонте, пока он продолжает говорить. Его руки летают, как осы, пытаясь ужалить меня своими словами. Мои глаза горят, когда их смысл доходит до меня. — Ты грустный, одинокий, жалкий ребенок. Каждый раз, когда я покидаю этот остров и могу быть свободным от тебя, я испытываю облегчение. Конечно, твоя семья не любит тебя. Да и как они могут любить? Кто на этой земле может любить тебя?

Эти слова бьют меня по лицу и колют глаза. Он говорил мне их уже столько раз, что я успеваю повторить их, прежде чем его пальцы шевельнутся. Они как колючки впиваются в мою плоть. Сжимают меня. Держат меня так крепко, что я не могу вырваться, не отдав свою кровь в качестве платы. Не позволив частичке себя умереть здесь, этой ночью.

Я пытаюсь грести, но мои руки медленно отпускают весла. Его слова — это веревка, которая пытается выдернуть меня обратно. Чарльз тянет меня за одну сторону; земля и вся свобода передвижения по ней зовут с материка.

Я зажата между тем, чего, как я знаю, хочу, и всеми мыслями, которыми он наполнил мою голову.

А что, если… он прав? шепчет из глубины моего сознания та восемнадцатилетняя версия себя, которая вышла за него замуж.

И тут я вижу письма так же ясно, как если бы я все еще держала их в руках.

Встретившись взглядом с Чарльзом, я отпускаю весла и встаю. Я не та девушка, которую он знал. Я хочу, чтобы он увидел меня такой же могущественной, как и бушующее подо мной море, которого он так боится. Я хочу, чтобы он наконец признал, какой женщиной я стала. Мне все равно, что это все притворство и я чувствую себя как разбитое стекло, которое держится только за счет напряжения. Важно только, чтобы он мне поверил.

— Я ухожу от тебя, как ты уходил от меня все эти годы; но я никогда не вернусь. Я ухожу к людям, которым я действительно небезразлична, — медленно подписываю я.

— И кто же это будет?

— Моя семья.

— Ты действительно думаешь, что они заботятся о тебе? Им было легче, когда тебя не было! Я был единственным, кто был рядом с тобой.

— Они писали мне!

— Ты… — Он замолчал, глаза его стали такими же широкими, как медленно всходящая луна. Черты лица Чарльза искажаются в уродстве, которое соперничает с его душой. — Ты осмелилась нарушить мой приказ и вошла в мой кабинет? Не забывай: ты принадлежишь мне!

Я качаю головой.

— Нет. — Зубы почти стучат от волнения. Инстинкт подсказывает мне, что надо струсить. Все мои силы уходят на то, чтобы стоять.

— Твоя душа принадлежит мне. Ты поклялась мне в этом в день нашей свадьбы. Ты подписала договор. Я не позволю тебе нарушить его, никчемная девка! Всю оставшуюся жизнь ты будешь присматривать за этим маяком, почитать меня и делать то, что я скажу.

Прежде чем я успеваю ответить, морская волна без предупреждения раскачивает лодку. Я раскачиваюсь, безуспешно пытаясь спуститься. Я теряю равновесие. Небо разверзается надо мной, и я погружаюсь в волны.

Вода ледяная. Я едва успеваю поднять голову над поверхностью, чтобы резко вдохнуть. Еще одна волна обрушивается на меня, срывая наушники и вату.

— Чарльз! — кричу я, используя рот, а не руки, так как последние слишком заняты борьбой за то, чтобы удержать меня над водой. Шарфы и пальто, которые я надела, чтобы бороться с холодом, намокли и пытаются меня задушить. — Чарльз! — Я тянусь к нему на берегу.

Он в ужасе смотрит на меня. Он отступает назад. Чарльз видел, как его семью унесло в море. Интересно, есть ли сейчас их призраки в воде вместе со мной?

— Не оставляйте меня! Пожалуйста!

Он делает еще один шаг, медленно качая головой. Он больше не воспринимает меня как одну из живых. Я в море и без защиты для ушей.

Я мертва для него.

Понимая, что это бесполезно, я отворачиваюсь от него, мысли бешено мечутся. Я должна выбрать между лодкой и берегом. Лодка перевернулась, но прилив все еще продолжается. Я думаю, что берег — лучший вариант. Я начинаю пытаться плыть по течению, пытаясь вернуться до того, как сирены или их чудовища смогут забрать меня.

Но уже слишком поздно. Прошло слишком много времени с тех пор, как прозвенел колокол. А ветер уже шепчет.

Призрачный гимн, поначалу едва слышный, нарастает. Он разрастается во мне с силой, превышающей силу прилива. Глаза против воли закрываются, мышцы расслабляются. Я тихонько выдыхаю с гармоничным облегчением. Звук успокаивает мои боли, физические и те, что не покидают мое сердце.

Певец — мужественный, богатый бас, более тонкий, чем любой другой, который я когда-либо слышала. Он берет низкие ноты, полные скорби и тоски. Словно он поет для всего морского простора… для каждой холодной, потерянной души, обреченной на гибель в его глубинах.

Улыбка трещит на моих разбитых ветром губах. Он звучит так печально. Так грустно.

Так похож на меня.

Ноты сменяют друг друга, пульсируя. Зовя.

Он приближается. Пульсирует за моими глазами. Ноты становятся почти рычанием, и я вдруг осознаю движение в воде вокруг меня. Стремительные тени.

В этот момент вода невидимыми руками застывает вокруг моих лодыжек. Течение тянет мои ноги вниз. Я не кричу, не плачу, а только задыхаюсь, прежде чем моя голова погружается под волны.

Бурный поток воды заполняет мои уши, ревя в такт песне. Я снова борюсь за поверхность, легкие болят. В водовороте тканей и цветов я срываю с себя шарфы и одежду, в которые закуталась, чтобы лучше плавать. Я не могу так умереть. Это не может быть для меня всем. Не тогда, когда я только что обрела мужество снова почувствовать себя настоящей — живой, по-настоящему, искренне, беззастенчиво жить, чего бы это ни стоило.

Я борюсь с течениями, которые тянут ко мне призрачные руки. Мое тело содрогается от ледяного холода. Легкие уже жжет.

Но не потоки забрали меня. Тени ожили в виде чудовища — получеловека, полурыбы, со впалыми глазами. Молочные и невидящие. Рот слегка приоткрыт. Вместо ушей — плавники, хрящи которых проступают сквозь кожу щек.

На мгновение я застываю в шоке.

Песня начинает пульсировать, все быстрее и быстрее. Певец стал громче. Я не могу сказать, сирена ли это передо мной или другая. Или еще одна. Все лишено цвета и жизни. Где-то между живым и мертвым.

Начинается паника. Я бьюсь и отталкиваюсь от них, когда они тянутся ко мне. Я пытаюсь освободиться, но я как рыба в сети, и в итоге только еще больше запутываюсь. Их руки на мне, хватают. Я содрогаюсь от ужаса перед тем, что меня ждет. Они затащат меня в свое логово и позволят своим чудовищам полакомиться мной.

Сжимая легкие, я потянулся к бледной луне. Тень окутывает ее.

Я испускаю беззвучный крик.

Холодная вода обжигает, врезаясь в меня. Ножи разрывают мышцы груди, вырезают легкие, протыкают ребра. Горло сводит спазмом. Сердце сжимается и замирает.

В один момент огромная боль исчезает, и все вокруг становится неподвижным. Онемение. Ночь сгущается вокруг меня. Все кончено… это все… все, что у меня есть в жизни… Жестокость всего этого поражает.

Вспышка света. Молния? Движение в моем угасающем зрении. Песня звучит громче всего. А потом, все сразу… тишина. Неужели уже прозвенел колокол?

Две руки обхватывают меня за плечи. Чарльз пришел за мной. Я не могу поверить, что он это сделал. Я никогда не думала, что он добровольно пойдет за мной в океан… или заплывет так глубоко. Может быть, ему не все равно…

Я ошибаюсь.

Луна полностью исчезает, поглощенная океаном ночи, а меня тянет все дальше вниз, сознание ускользает от меня и смешивается с мелодией, все еще звучащей в моих ушах. Другие сирены, кажется, исчезли. Одна из них забрала меня к себе. На секунду перед глазами возникает лишь бесконечная пустота. Но затем в потоках, пульсирующих в такт его мелодии, заплясали искорки света, похожие на светлячков. Холод уходит из моих костей, и в них вливается тепло. Мысли возвращаются ко мне. Я моргаю, просыпаясь.

Меня скручивают, обхватывают руками за талию, и я встречаю взгляд своего спасителя. Нет, моего врага.

Лицо этого человека отличается от лиц его сородичей. Освещенное плывущими по течению сферами света, ярко-зеленые и лазурные оттенки подчеркивают высокие щеки, нависающие над изогнутой челюстью и острым подбородком, имеющим почти человеческую форму. Это не впалые, скелетные углы предыдущих сирен. А нечто более полное, более… реальное. Такое же реальное, как изгиб его хвоста подо мной.

От щек, где располагались бы человеческие уши, плавно поднимаются тяжи бледных хрящей, переходящие в веера бирюзовых перепонок, напоминающих рыбьи плавники. Его брови нахмурены. Это две платиновые дуги того же оттенка, что и волосы, разметавшиеся по лицу. Еще больше пятен света освещают его щеки и сияют под интенсивными темно-карими глазами. Не молочные. Не пустые и мертвые. Это яркий, умный взгляд мужчины в расцвете сил.

У него светлая кожа, а правая рука почти полностью покрыта татуировкой в виде линий и цветов — черных, темных, белых, которые расходятся по шее и груди, разматываясь, как ленты. На левом предплечье — аналогичные знаки. К спине пристегнуто деревянное копье. И хотя он выглядит не намного старше меня, от него исходит аура безвременья.

Он неестественный. Неприятный. Запретный.

Он внушает ужас.

И все же… Я остро ощущаю его сильное тело, прижатое к моему, когда он одной рукой обнимает меня под ребра. Наши носы почти соприкасаются, когда он проводит кончиками пальцев по моему виску, отгоняя волосы, летящие мне в лицо. Моя плоть внезапно вспыхивает, воспламеняясь от самого легкого прикосновения. Он смотрит на меня так, как смотрят на бога, как будто мир начинается и заканчивается со мной, здесь, в этот единственный момент.

— Человек… — Его голос эхом отдается у меня в ушах, а обе руки снова обхватывают меня. Он бросает вызов законам природы и говорит, не шевеля ни губами, ни руками. — Ты умираешь.

Я знаю это. Удивительно, что я еще в сознании. Я чувствовала, как на меня наваливается вечный сон. Но я здесь… несмотря ни на что.

— Моя песня лишь оттягивает неизбежное. Но я могу спасти тебя.

Что? Эта мысль пронеслась в моей голове. Мягкая. Незамеченная.

По его губам скользит ухмылка, и тени вокруг его лица смещаются, цепляясь за каждую зловещую, почти зловещую грань его выражения. Он наклоняется. Ближе. Моя спина выгибается дугой, плоть болит, как будто все это вдруг стало слишком тесным. Бедра и торс прижимаются к нему, когда мы наклоняемся в воде, и он пожирает меня глазами.

Каким-то образом, даже когда он говорит, его песня продолжает звучать в глубине моего сознания, сглаживая мои тревоги и страхи. Приглашая меня погрузиться в нее — в него. Я борюсь с этим желанием. Яростно моргаю, пытаясь удержать внимание. Я не сдамся.

— Спокойно, спокойно, — успокаивает он. — Так или иначе, все это скоро закончится. Либо я спасу тебя. Или я отпущу тебя и брошу в море.

Нет… Должно быть что-то еще. Это не может быть концом.

— Очень хорошо. Я спасу тебя. Но это будет стоить мне и моей магии очень дорого, поэтому цена будет высокой. Через пять лет я приду, чтобы забрать то, что принадлежит мне.

Пять лет.

Через пять лет мне будет двадцать пять, почти двадцать шесть. Кажется, что прошла целая вечность. Пять лет, чтобы увидеть мир, и ничто не будет меня сдерживать. Пять лет свободы. Или смерти.

— Ты согласна? — Мышцы пульсируют под нарисованными отметинами его плоти, когда его руки напрягаются вокруг меня. Его пальцы скользят по моей спине. Они горячие сквозь тонкую ткань моего платья.

Все — это сделка, обмен. Моя жизнь. Моя свобода. Но это я знаю уже давно. Каким бы невозможным все это ни казалось… я не вижу другого выхода. Если я умру сейчас или через пять лет от руки сирены, это не имеет большого значения.

Мне удается кивнуть.

— Я знал, что ты согласишься, — мурлычет он в глубине моего сознания и снова начинает петь. Сирена окутывает меня своей песней. Она течет по мне. Во мне.

Я прижимаюсь к его сильному телу. Вода больше не проходит между нами, но течение все еще остается. Энергия, сущность… нет, должно быть, это сырая магия, которая бурлит и течет между нами, пульсирует, продолжая поддерживать во мне жизнь. Она набухает и поднимается. Я беззвучно задыхаюсь, голова слегка откидывается назад, глаза закрываются, как будто я присоединяюсь к его песне. Бесконечное повторение слов в такт с моим трепещущим сердцем.

Океан соленый на вкус, тело покалывает, словно тысяча рук пробегает по нему, удерживая жизнь. Сирена наклоняется вперед, ее хвост обвивается вокруг моих ног. Я все больше и больше погружаюсь в его песнь-заклинание. Мои мысли мимолетны. Скоро мой разум станет таким же пустым, но бесконечным, как пустота океана вокруг нас.

Его правая рука скользит по моей левой руке, пальцы обжигают. Его левая рука поднимается между лопаток и обхватывает мой затылок. Мои глаза встречаются с его глазами, и последнее напряжение, которое Чарльз создал в моем маленьком теле, покидает меня. Я хватаюсь за сильные, скульптурные плечи сирены. Я держусь за жизнь и отпускаю все остальное.

Вокруг нас поднимаются пузырьки. Воздух снова врывается в мой нос. Это ощущение заставляет меня хихикать в глубине горла. Я словно нахожусь в бокале игристого вина. Поднимаюсь все выше, и выше, и выше, пока…

Моя голова разбивается о поверхность волн. Я резко вдыхаю, но только на секунду, прежде чем волна обрушивается на меня, и я падаю обратно под воду. Я кувыркаюсь, одежда закручивается, завязывается узлом, а его руки все еще обнимают меня. Экстаз от его ласк сменяется жгучей болью, которая пронзает мою левую руку, как раскаленное клеймо, обвивающее голую плоть. Я шиплю. Плечо чуть не выскочило из впадины. Я успеваю бросить последний взгляд на него — ореол почти белых волос в лунном свете, плывущий среди темного моря. Через мгновение он исчезает. Давление вокруг моего запястья скользит по пальцам и отпускает их. Хруст ракушек и песка возвещает о том, что я на суше.

Я на берегу.

И тут же мое тело взбунтовалось. Я кашляю морской водой и скудным содержимым своего желудка. Я кашляю до тех пор, пока в горле не становится сухо и пульсирует. Живот спазмируется. Меня рвет до тех пор, пока ничего не остается, и я, перевернувшись, падаю на песок, волны бьются о мою руку.

Луна все еще над головой, смотрит. Ждет. Постепенно я прихожу в себя настолько, что могу сесть и смотреть на волны. Была ли сирена реальной? Или это был сон наяву? Ламинария завязана вокруг меня вместо его рук. Я останавливаюсь, чтобы снять его.

Вокруг моего левого предплечья — вихри пурпурного и золотого цвета. Первый — почти в тон моему платью и резко контрастирует с оттенком моей кожи, второй — почти сливается с ней. Это те же татуировки, что и на его правой руке. Зеркальные.

Я тру свою плоть. Отметины остаются на месте. Они не поддаются воздействию ногтей и морской воды. И тут я понимаю, что моего обручального кольца нет, оно сорвано с пальца. Ужас сочетается с облегчением. Эмоции заглушаются звуками, заполняющими мой разум, и проявляются в виде слов на задворках сознания, пока я смотрю на эти странные завихрения:

«Подношение,

жизни прекрасной,

Старинному

И древним божественным.

Во всех уголках земли,

Все глубины моря,

Откроются перед тобой.

Ни растение, ни человек,

Ни птица, ни зверь,

Не удержат тебя

когда ты захочешь освободиться».

Эхо мелодии доносится издалека, как бы подпевая моим мыслям, и обрывается низким, громким звоном колокола. Как это уже прошло тридцать минут?

Вдали показался маяк. Я вынырнула на одном из далеких берегов, окружавших меня долгие годы.

После десяти минут сидения, вдыхания великолепного воздуха и массирования предплечья, которое, как я рада, чувствует себя вполне нормально, несмотря на новые отметины, я встаю и поворачиваюсь спиной к маяку, оставляя все это позади себя.

Если я буду быстр, то уйду к рассвету. Чарльз, несомненно, считает меня мертвой, а значит, не станет сообщать в Совет о моем отказе от брачного контракта. Пока никто не знает, что я жива… Я наконец-то свободна.

Пять лет свободы по воле сирены. Пять лет на приключения, о которых я всегда мечтала.

Практически вечность…

Глава 1

Четыре года и шесть месяцев спустя…

Четыре угла одного листа бумаги хранят мою судьбу. Письмо дрожит на моих пальцах, и этот звук почти возвращает меня в полдень, проведенный в пыльном, захламленном кабинете. Все началось с комка пергамента. И закончится одним.

Я начинаю читать.

—

УВЕДОМЛЕНИЕ ОБ ОКОНЧАТЕЛЬНОМ РЕШЕНИИ СУДА

По поводу Дела: Элизабет Виктория Датч против Чарльза Джола Вакстоуна

—

Я втягиваю и задерживаю дыхание. Окончательное решение. Вот оно. Пять лет я работала над этим моментом.

Хотя, как бы мне ни хотелось читать дальше, мой взгляд все время останавливается на второй строчке. Странно теперь видеть свое имя, написанное на бумаге. Это имя умерло в холодном море той давней ночью. Сейчас в мире есть только один человек, который пользуется этим именем… и то исключительно по злобе.

Я стряхнула с себя это склизкое, навязчивое чувство и продолжила читать:

—

Совет Тенврата вынес решение по поводу Принудительного Расторжения Брака, о котором просила Элизабет Виктория Датч.

Изучив дополнительные документы, предоставленные Датчем и Вакстоуном, а также все обстоятельства дела, Совет пришел к следующему заключению:

Расторжение брачного контракта: ОДОБРЕНО

Прекращение компенсационных выплат: ОДОБРЕНО

—

С шипением воздуха вырывается звук, нечто среднее между приглушенным всхлипом и криком триумфа. ОДОБРЕНО. Никогда еще одно слово не значило для меня так много.

Я свободна. Моя личность, мой кошелек, сама моя душа наконец-то свободна от него…

— Виктория? — Эмили придвинулась ближе ко мне, несомненно, обеспокоенная тем, что мои выражения лиц качаются как маятник. Она все еще прижимает к груди конверт, из которого я вырвала письмо. Мы сгорбились в кабинке у задней стены Наклонного Стола. Наше обычное место в семейной таверне.

Но я не отвечаю, я продолжаю читать. Это еще не все. Если я что-то и знаю, так это то, что Чарльз — мелкий, ничтожный человек, который не убирает когти со всего, что считает своим. Он терроризирует меня на каждом шагу. Начиная с требований выплатить компенсацию, чтобы дополнить его «утраты» на маяке без меня, и заканчивая обвинениями в том, что я причастна к сиренам, и делая все возможное, чтобы очернить мое имя перед всеми, кто будет слушать. Нет поступка, который был бы ниже его достоинства, когда речь идет о чем-то, что могло бы причинить мне вред.

Письмо продолжается:

—

На следующих условиях, применимых с учетом страданий Вакстоуна и вложений Тенврата в Датча как смотрителя маяка, а также с учетом изменения обстоятельств для Датча, Элизабет Виктория Датч будет должна:

10 000 кронов Совету Тенврата

Возврат 5 000 кронов за каждый год, в течение которого совет финансировал проживание и питание Датча в качестве смотрителя маяка, включая первоначальные расходы на создание.

10 000 кронов Чарльзу Вакстоуну

Ежегодная компенсация в размере 200 крон за дезертирство из брака, рассчитанная на 50 лет.

Выплаты должны быть произведены ровно через год после вручения настоящего уведомления.

Если эти выплаты не будут произведены, совет присудит Вакстоуну адекватную замену помощника маяка из числа ближайших родственников Датча. Если же желающих или способных на это не найдется, все носители фамилии Датч из числа ближайших родственников будут отправлены в тюрьму для должников, чтобы выплатить все оставшиеся долги из расчета один год за тысячу кронов.

—

Внизу еще что-то, но это все официальные печати и подписи Совета Тенврата, за которыми следует длинный список досье и документов, которые мы с Чарльзом подавали на протяжении многих лет. В самом верху — его первоначальное заявление об уходе, затем — его ходатайство о возмещении ущерба. Моя первая просьба о расторжении брака, вплоть до третьей просьбы, которую Чарльз все равно отклонил, что привело к тому, что совет был вынужден наконец вмешаться и вынести решение, которого мы явно не могли достичь самостоятельно.

В Тенврате проще отрубить себе руку, чем разорвать договор.

Я слежу за тем, чтобы ничего не было упущено. Не упущена ни одна возможность вырваться из угла, в который меня загнали. Но каждый документ, который я подал, внесен в список. Каждое выступление перед Советом. Каждая формальная атака, которую Чарльз когда-либо предпринимал против меня, записана в трех экземплярах. Мрачное течение моей взрослой жизни каталогизировано в юридическом документе и заявлении за заявлением.

Они дали мне один год, чтобы я заплатила им больше, чем я зарабатываю в несколько раз. Это жестокий приговор, вынесенный советом стариков, которые всегда были гораздо более благосклонны к Чарльзу, чем ко мне. Жестокость усугубляется тем, что они ничего не знают: Мне осталось всего шесть месяцев. Мои пять лет почти истекли. И если я исчезну до того, как выплачу этот долг, то вся ответственность ляжет на плечи моей семьи.

От чувства вины у меня сводит живот. Как я могла так поступить с ними? Я должна найти способ раз и навсегда исправить эту кашу, которую заварила.

— Ну? — нетерпеливо шепчет Эмили, прерывая мои мысли. — Что сказал Совет на этот раз? Джон ничего мне не сказал. Он даже не хотел разрешить мне принести тебе постановление сегодня вечером. Мне пришлось настаивать; но и тогда он согласился только потому, что я сказала ему, как быстро ты обычно отплываешь.

Передо мной целая страница слов, и все же я не могу найти, что сказать. Я смотрю на письмо уже десять долгих минут. Перечитываю его снова и снова.

Все кончено… Наконец-то, наконец-то, все кончено… Несмотря на Чарльза и все его попытки цепляться за меня, винить меня в каждом своем несчастье, я наконец-то свободна от него. Наш брачный контракт расторгнут.

Но моя борьба только начинается. Этот момент должен был стать моим триумфом, а Чарльз опять умудряется быть похитителем моей радости.

— Виктория, ты начинаешь меня беспокоить. — Эмили грызет ногти.

— В этом нет необходимости. — Я легонько касаюсь кончиками пальцев костяшек пальцев младшей сестры. — Все в порядке, Эм. — Или будет, как только я найду деньги.

— Тогда… — Она медленно опускает руку, глаза расширяются. — Вик… ты наконец-то свободна?

Я улыбаюсь и киваю. Сестра практически перепрыгивает через стол и обнимает меня за плечи. Я едва успеваю выхватить бумагу из наших рук и засунуть ее в карман, прежде чем она успевает разглядеть условия. Она выжимает из меня воздух. Каждый раз, когда я обнимаю ее, я думаю, куда делась та маленькая девочка, которая всегда ходила за мной по пятам. Ей было тринадцать, а потом, в мгновение ока, она стала женщиной.

Правда, не помогло то, что я не видела ее почти четыре года. Два, когда я была на острове-маяке, и еще почти два, когда я скрывалась. Пытаюсь встать на ноги и устроить свою жизнь — самостоятельно — до того, как Чарльз поднимет свою уродливую голову со своей серой скалы. До того, как я узнала от Эм, что он объявил меня отказавшейся от своих обязанностей, как только смог — не мертвой, поскольку мое тело не могли найти, — и в результате стал преследовать мою семью за деньги.

Это было началом нашей последней битвы. Война, которая велась с помощью документов, поданных в Совет, мельницы слухов Денноу и бесконечной реки выплат из моего кошелька непосредственно ему за его боль.

— Я знала, что совет наконец-то одумается. — Эмили отстраняется и смотрит в сторону бара, где Отец обслуживает единственного клиента сегодняшнего вечера. — Мы должны сказать Па.

— Сейчас не… — Я не успеваю договорить. Она вскакивает с сиденья, мчится к бару и с неописуемым энтузиазмом врезается в него.

— Па, Вик наконец-то свободна! — Эмили врывается с новостями.

Отец замирает, переведя взгляд на меня. Мягкий вздох превращается в легкую улыбку. Его плечи расслабляются, как будто с них сняли груз, что только заставляет мои плечи напрячься еще больше. Он выглядит облегченным. На первый взгляд, он счастлив, но это не доходит до его глаз.

История любви моих родителей — это история на века. Это дом, наполненный любовью, которая не потускнела, а созрела под воздействием расстояния и времени, когда Отец заботился о нас, а Мать путешествовала. Они всегда поддерживали меня и Эмили, без сомнений… но я не перестаю задаваться вопросом, не стало ли им стыдно за тот путь, который я прошла. За скандал и душевную боль, которые я принесла нашему имени.

Именно поэтому я старалась стать лучшим капитаном, которого когда-либо знал Тенврат. Чтобы принести гордость. Как будто это как-то может перевесить позор.

— Совет аннулировал…

— Это отличная новость, — отрезал Отец, бросив взгляд на посетителя.

Мужчина за стойкой медленно поворачивается ко мне лицом. Его глаза слегка расширяются, как будто он видит меня впервые. Я сопротивляюсь желанию прикрыть татуировку на предплечье. Эта странная метка так же известна в Денноу, как и мое имя.

Но я не прячусь. Вместо этого по губам скользит жеманная улыбка, и я опускаю подбородок на ладонь. Что-то среднее между самодовольством и знойностью. Моя уверенность злит их еще больше.

Незнакомец насмешливо смотрит на меня, в его глазах мелькает неодобрение. Я целую его. Не говоря больше ни слова, он уходит. По крайней мере, этот клиент сначала бросил несколько монет на барную стойку.

Я самый лучший капитан на свете… с самой плохой репутацией. Меня бы больше любили в Тенврате, если бы я была убийцей, а не нарушителем клятвы.

И все же, когда мой взгляд возвращается к отцу, он улыбается. В нем нет ни следа обиды. От гнева. Непоколебимое сострадание моей семьи только усугубляет чувство вины, которое я так старательно пытаюсь скрыть.

— Я думаю, это требует выпивки за счет заведения. — Отец возвращается к опрокинутым бочонкам, наполняя флягу до краев. — Вик, может, закроешь?

— А не рановато ли? — спрашиваю я, каким-то образом умудряясь встать, несмотря на то, что вес суждения в моем кармане почти приклеил меня к сиденью.

— Вряд ли. — Отец ставит флягу на барную стойку и показывает на пустую таверну, прежде чем начать наполнять следующую. — Не похоже, что сегодня у нас много клиентов.

Не сегодня… и не в любой другой вечер. Если бы не моя команда, мечта моего Отца о собственном бизнесе давно бы умерла. Возможно, мое исчезновение станет для них благом. Когда я буду мертва, я уже не смогу запятнать их репутацию.

— Тогда я открою. — Я провожу пальцами по своему испещренному чернилами предплечью, направляясь к выходу.

Я потратила годы на поиски информации. Я искала хоть какие-то слова или подсказки о том, какая магия сирены была применена ко мне той ночью, чтобы я могла лучше ее использовать. Если она так много помогала мне на протяжении многих лет в пассивном состоянии, то что я смогу сделать с этой силой, если овладею ею? Я могла бы стать колдуньей морей. Я могла бы показать Чарльзу хотя бы частицу того страха, который он внушал мне и моей семье. Я бы прокляла его имя, как он проклял мое. Хуже того.

Я стала моряком, думая, что смогу снова встретиться с сиреной. Чтобы научиться пользоваться силой или, может быть, выторговать себе жизнь.

Но все слухи о сиренах — это слухи о чудовищах. Каждый шепот и каждая легенда говорят о чудовищах, которые опустошают моря. И за все годы, проведенные в океане, я ни разу не видела другой сирены. Это тоже часть магии, решила я. Быть неуязвимым для зова его народа. Эта таинственная сила и защита, которую он дал мне, огромна по своим возможностям.

И все же я так и не смогла использовать ее достаточно хорошо, чтобы освободить себя от Чарльза. Я сжимаю руки в кулаки. Если бы я только была сильнее…

Прежде чем выйти на улицу, я затыкаю уши ватой. Я давно поняла, что это не обязательно для меня, но все равно делаю это для видимости. Единственные песни сирен, которые действуют на меня, это те, что поет его голос. Он шепчет в глубине моего сознания почти каждую ночь. Покалывание по коже, когда я провожу пальцами по метке, которую он оставил на мне, как визитную карточку.

Мурашки бегут по коже предплечья, поднимаясь вокруг татуировки, при одной мысли о нем. Не обращая на это внимания, я распахиваю тяжелую дверь таверны и выхожу на улицу, в доки Денноу. В нескольких шагах от двери — знакомый, потертый сэндвич-щит с облупившейся краской. Она гласит:

ТАВЕРНА НАКЛОННЫЙ СТОЛ.

ЛУЧШИЙ ЭЛЬ В ДЕННОУ.

Отцовское пивоварение — это действительно сила, с которой нужно считаться, и когда меня не станет, весь Денноу наконец поймет это. Торговля Матери выросла в десять раз с тех пор, как я стал капитаном — можно только представить, что будет, когда моя репутация перестанет быть для некоторых причиной сдерживаться. Работа, которую мне удалось найти для Эм в Совете Тенврата, стабильна и постоянна, и я уверена, что они полюбят ее еще больше, когда им больше не придется иметь дело со мной.

Они должны были быть в порядке после моего ухода. Но теперь я должна двадцать тысяч кронов. Больше, чем я когда-либо видела в своей жизни. Больше, чем вся закладная Наклонного Стола. Больше, чем все суда всего флота Торговой Компании Эпплгейт.

Я не позволю своей семье нести это бремя.

Мимо проходит женщина, заткнув уши ватой. Она подносит большой палец ко рту и прикусывает его в оскорбительном жесте. Я встречаюсь с ней взглядом, и в моем выражении лица появляется холодная, отстраненная элитарность. Я лучше тебя, пытаюсь сказать я одним только взглядом. Ты считаешь меня ниже, чем грязью, но я превосхожу тебя… так что же из этого следует?

Взгляд возымел желаемый эффект, и она заспешила быстрее. Исчезает. Я сохраняю выражение лица, скрывая, как глубоко ранят меня эти неприятные слова и взгляды. Но даже когда я пытаюсь отмахнуться от них, голос Чарльза звучит настойчиво, как и прежде: Кто может любить тебя?

Я возвращаюсь в дом.

Едва я успела сесть и взять свой бокал, как Эмили хлопнула в ладоши и воскликнула:

— Ну, когда же появится новый счастливчик?

Я фыркнула в свой бокал, закашлявшись элем.

— Эм, чернила на приговоре еще даже не высохли! — Сейчас не время для этого.

— Ты была замужем только на бумаге — за ослом, надо сказать…

— Эмили Датч, — выругался Отец.

Она игнорирует его.

— Но не по духу в течение многих лет. Твое сердце было не с ним.

Было, когда-то. По крайней мере, я так думала. Чарльз сказал мне, что любит меня, и менее чем через два года…

— Достаточно было быть замужем по бумаге. — Я смотрю на нее твердым взглядом. Она знает, какие границы я не переступлю. Даже если Чарльз был собственником, холодным и жестоким, я дала ему клятву. Клятву, которую я пыталась нарушить, но… пока она не будет нарушена, я не переступлю эту черту. Все они видели во мне негодяя, лжеца, нарушителя клятвы. Единственный способ сохранить голову — это быть немного лучше, чем они думают. Я должна была верить, что мое слово все еще что-то значит, даже когда все пытались сказать мне, что это не так. Я могла бы сломаться, если бы отказалась от этого.

— У меня была своя история любви. — Как бы жалко это ни было. — Ничего не вышло. Ну и ладно. Есть истории не только о любви. У меня есть более важные вещи, на которых стоит сосредоточиться.

— Ты всегда «сосредотачивалась на главном». — Она подражает мне с полузакатившимися глазами. Это довольно нелестно, но я не могу сдержать усмешку.

— Да, и сосредоточенность — это то, как я стала лучшим капитаном во всем Тенврате и за его пределами.

— Сердце, вечно находящееся в пути, никогда не успокоится на одном человеке, — мягко говорит отец. Это отголосок Маминой мантры — то, что всегда зовет ее домой.

— Только не ты, па. — простонала я. — Послушай, мое сердце не может быть более полным. Вы трое значите для меня все. Здесь нет места ни для кого и ни для чего другого.

— Знаешь, что для нас важно? Знаешь, что также должно быть важно для тебя? — Эмили указывает на меня, наклоняясь, чтобы погладить мою грудь. — Ты. Твое счастье.

— Твоя сестра права, — добавляет Отец.

Я вздыхаю. Я не ожидала такого развития событий. Но это лучше, чем если бы они спрашивали подробности, которые я не хочу сообщать. — Я счастлива, когда вы все счастливы.

Эмили надувает щеки и хмурится на меня. Из-за квадратного подбородка ее лицо кажется круглым, как дыня, когда у нее такие щеки. Она так похожа на нашего отца, унаследовав его карие глаза и сильную челюсть.

В то время как я вся наша мать.

Мои глаза — как бушующее море, серые и голубые, такие же беспокойные, как и мой дух. Так сказал мне Чарльз, когда мы впервые встретились. Он тоже был дитя моря, поэтому смог распознать его во мне. Он видел величие и жестокость волн. Как благородно звучал его рассказ о том, как он потерял свою семью и посвятил свою жизнь тому, чтобы уберечь других от подобной участи.

Он рассказывал мне о своей жизни, полной волнений и опасностей. Если бы я захотела, он тоже мог бы подарить мне такую жизнь. Так он говорил. То, что он обещал…

Я делаю еще один долгий глоток эля и пытаюсь прогнать мысли о нем. Это тщетная попытка. Я могу любить его, ненавидеть, обижаться на него, разочаровываться в нем. Но единственное, чего я не могу сделать, — это не заботиться о нем. Все напоминает о нем. О тех мимолетных хороших временах, которые мы когда-то провели вместе, и которые теперь кажутся сном. Все причины, по которым я должна его ненавидеть.

— Ты знаешь, что я пытаюсь сказать! — Эмили продолжает, не обращая внимания на мою борьбу.

— Понимаю.

— Тогда почему ты ведешь себя так невозможно?

— Потому что я твоя старшая сестра, а «быть невозможной» — это то, для чего я создана. — Я слегка ухмыляюсь и надавливаю на ее пухлые щеки, отчего она выдыхает воздух и отбивает мои руки.

— Слушай, Вик, если ты не хочешь больше ни с кем быть, потому что это не делает тебя счастливой, то хорошо. Но не делай этого, потому что ты «слишком сосредоточен на заботе о нас». Это не то, чего мы хотим. Поверь нам, что с нами все будет в порядке. Ты прошла через многое; ты заслужила свое счастливое будущее.

Я слабо улыбаюсь, покручивая эль в бокале, завороженная пенистым янтарем. Когда-то я поверила в эти слова, в то, что я «заслужила» счастливую жизнь. Что все заслужили, как бы это ни выглядело для каждого человека. Но теперь я вижу, что это были детские мечты. Реальный мир суров и жесток. Не всегда все получается, как бы ты ни старалась, как бы ни умоляла.

— Я пойду, начну ужинать. — Отец отставляет свой кубок. — Праздничный пир сам себя не приготовит.

— Отец, ты не должен…

Он издает звук пиш-пош и отмахивается от моих возражений, направляясь к боковой двери, ведущей в маленькую кухню. Мой желудок грозит испортить обед, он киснет при мысли, что это, возможно, последний раз, когда я ем его еду. Мне придется поработать, если я хочу за полгода собрать всю жизнь кронов.

— Так когда ты собираешься сказать мне, что случилось? — спросила Эмили, подталкивая меня плечом.

— Ничего не случилось.

— Что-то определенно есть.

— Почему ты так думаешь? — Меня бесит то, как хорошо Эм меня знает.

— Ты должна быть счастливее.

— Я счастлива. — Настолько, насколько может быть счастлива мертвая женщина. Но завершение моего неудачного брака было единственной реальной вещью, которую я хотела сделать перед смертью. И не только потому, что Чарльз пришел за моей семьей еще до того, как узнал, что я выжила. Но и ради себя самой.

Ты принадлежишь мне… Твоя душа — моя. Я носила эти слова с собой почти пять лет. На каждом шагу пытаясь доказать, что они ошибочны. Показать ему, что я сама себе женщина, словом и делом… но этого никогда не было достаточно. Всегда оставалась та последняя, шепчущая ниточка, удерживающая меня на нем. Теперь эта ниточка оборвалась.

— Виктория Датч. — Даже когда она ругает меня, она не называет меня полным именем.

— Прости, что?

— Поговори со мной, пожалуйста. — Эмили понижает голос и поднимает глаза на меня. Она берет обе мои руки в свои. — Редко когда увидишь тебя в таком состоянии. — Она хмурится. Она работает на Совет и знает их методы. Наконец-то она собрала все воедино. — Что еще они сказали?

— Совет взимает с меня плату за нарушение договора.

— Что? — Эмили вздрогнула.

— Я должна выплатить то, что должна им за уход и оплату, пока я была женой смотрителя маяка. — Слова почти застревают у меня в горле, и я снова благодарна за тяжелый фужер, когда отдергиваю руку, чтобы проглотить полный рот эля. — Я также должна закончить оплачивать его «страдания».

— Его страдания? — У сестры такой вид, будто она сейчас перевернет бар в гневе из-за меня. — Что еще ты можешь быть должна? Ты платишь ему двести кронов в год — больше, чем многие могут себе представить. Просто услышав, как она говорит «двести крон в год», еще раз подчеркивает невозможность той суммы, которой обошлась моя свобода. Я даже умереть не могу, чтобы не быть обузой для тех, кого люблю.

— Они хотят, чтобы я заплатила ему десять тысяч, — говорю я ей, чтобы она не рисковала своим положением в Совете, узнав об этом, — а я знаю, что она бы обязательно узнала, если бы я держала это в секрете.

— Прости? — Эмили бледнеет и замирает.

— А потом еще десять тысяч Совету, чтобы вернуть инвестиции, которые они вложили в меня, пока я была женой смотрителя маяка.

— Ты не видела от него ни кроны! — За эти годы Эмили постепенно узнала приблизительные обстоятельства моей жизни. Я должна была объяснить им все, когда появилась, воскреснув из мертвых, и, насколько им было известно, проигнорировала все их письма, прежде чем море забрало меня. Но я избавила ее от самых мрачных подробностей. Все-таки сестра — женщина взрослая и умная. Она догадалась о самом худшем.

— Говори тише, Эм. Пожалуйста, — шиплю я. — Я не хочу, чтобы Отец знал.

— Что ты собираешься делать?

— У меня есть идея. — Я уставилась в свой фужер.

— Это не то, что я думаю… не так ли? — Эм сужает глаза. — Вик? Скажи мне, что ты не собираешься плыть северным путем.

Я пожимаю плечами и делаю долгий, долгий глоток.

— Я думала, что Лорд Эпплгейт отказался от этого маршрута после последнего приближения?

— Возможно, он передумал. — Ходят слухи, что Компания Эпплгейт в настоящее время испытывает трудности. Серебряные рудники не дают прежних объемов добычи, а наземный маршрут сталкивается с бесконечными и дорогостоящими неудачами при попытке пробить туннель в горах. По словам Матери, на рынок поступает очень мало серебра.

— Нет. Мне все равно. Я запрещаю.

Я слегка хихикаю.

— Ты не можешь мне запретить.

— Я, конечно, попытаюсь! Теперь это не только морские чудовища. Я слышала, что в это время года сирены в том районе звучат еще сильнее, а местность слишком скалистая, чтобы совет мог установить маяк ближе, чем… — Чем тот, на котором ты была, остановила она себя, чтобы не сказать.

— Чем у Чарльза, — все равно говорю я.

Она трогает меня за руку.

— Вик, только что затонул корабль.

— Меньший капитан на меньшем корабле. — Я сжимаю ее руку.

В этот момент в бар входит не кто иной, как мой работодатель. Я знаю, что он пришел проверить мою последнюю поставку, но возможность всегда представляется именно тогда, когда мне это больше всего нужно. Магия сирен, как и всегда, открывает передо мной нужный путь. Я потираю татуированное запястье в знак благодарности, вставая.

— Если позволишь, я отойду на минутку.

Эмили ловит меня за руку.

— Пожалуйста, не делай больше этой работы. Мы можем найти деньги другим способом. Оно того не стоит.

— Это в последний раз, — уверенно заверяю я ее.

— Ты сказала это в прошлый раз. — Эмили вздыхает. — Вик, я серьезно.

Я наклоняюсь вперед и заправляю ей за ухо прядь волос, такого же медово-золотистого оттенка, как у меня, как у нашей матери. Она лучшая из всех нас, внутри и снаружи.

— Я тоже… серьезно забочусь о тебе, Ма и Па.

Ей не нужно знать об ультиматуме Совета. В конце концов, она узнает или просто догадается. В Тенврате существует всего несколько наказаний для должников, и ни одно из них не является хорошим. Но я не допущу, чтобы она узнала об этом, когда придут коллекторы и утащат ее и моих родителей в тюрьму для должников. Или… что еще хуже… Чарльз потребует, чтобы Эм вместо меня переехала жить к нему на маяк. Я заключу тысячу сделок с тысячей сирен и умру тысячей смертей, прежде чем позволю этому случиться.

— Ты можешь лучше присматривать за нами, когда ты не монстр.

— За все свои годы я не видела ни одного монстра. Это просто отговорки для плохих капитанов или объяснения неожиданных штормов. — Это правда, что я не видела… Но я жива благодаря сирене. Так что мне лучше не думать, что их нет.

— Мы можем помочь с суммами.

— Это единственный способ.

Она берет меня за запястье, когда я пытаюсь уйти. Лорд Ковольт Кевхан Эпплгейт — просто Кевхан, среди друзей — стоит на полпути через маленький бар, вытаскивая вату из ушей. — Пожалуйста, ты же погибнешь.

Я улыбаюсь и целую ее в лоб.

— Со мной все будет в порядке. Так было каждый раз.

— И каждый раз была близка к этому. Вик…

— Не волнуйся.

Эм вздыхает и отпускает меня. Она не знает, что у меня есть магия сирены, чтобы держать меня в безопасности. И.… я уже ходячая мертвая женщина.

— Лорд Кевхан, — говорю я, сохраняя низкий голос, чтобы Эм не услышала всех подробностей нашего разговора.

— Капитан Виктория, как всегда, очень приятно. — Он улыбается, и в уголках его глаз появляются морщинки. У него такая же борода, как у моего отца. Одно из многих их сходств. Этот человек был для меня как семья, когда все остальные изгнали бы меня. Он был первым, кто принял меня. Первым поверил в меня после того, как Чарльз годами рассказывал мне о том, что я неудачник. Он был гораздо больше, чем мой работодатель. — Все выглядит хорошо с твоей последней партией. Я хотел убедиться, что не возникло никаких проблем, о которых я должен знать?

— Ни малейших, — докладываю я. Но не может же он быть здесь только для этого… Меня разбирает любопытство.

— Ты просто чудо. — Он похлопывает меня по плечу. Я замечаю, что его одежда немного грязнее, чем я привыкла видеть. На локте есть ниточки, намекающие на разошедшийся шов. Маленькие недостатки, которые на него не похожи. Как бы ни болело мое сердце при мысли о несчастье, обрушившемся на моего благосклонного работодателя, это одновременно и подбадривает меня. Возможно, слухи правдивы, и сейчас я нужна ему не меньше, чем он мне.

— Я хотела бы кое-что обсудить, — говорю я.

— Забавно, но у меня тоже был вопрос, который я хотел бы обсудить.

Я подняла руку.

— Сначала ты.

Он тяжело вздыхает.

— Я знаю, я сказал, что ты больше не поплывешь северным путем, однако я могу потребовать этого от тебя и твою команды. В последний раз. — Он делает ударение на последних трех словах.

Я мрачно улыбаюсь и киваю. Он прав. Это будет последний раз. Так или иначе. Без колебаний я говорю:

— Я согласна.

Глава 2

Моя команда в полном составе на палубе. Некоторые стоят, некоторые сидят. Несколько человек облокотились на перила. Но все взгляды устремлены на меня.

Я прислонилась к мачте, сложив руки. Никто не произносит ни слова уже добрых пять минут. Это одна из моих тактик. Каждый вечер перед отплытием я созываю такие встречи перед отплытием. Сколько бы времени мы ни пробыли в порту, всегда есть о чем рассказать и что выяснить, какие махинации затеял экипаж в Денноу. Это последняя пристань в Тенврате, так что это один из редких случаев, когда мы можем причалить и высадить всех. Я жду, позволяя им говорить, пока разговоры не исчерпают себя. Пока все взгляды не обратятся на меня.

— Я перейду сразу к делу. — Я подношу руку к груди, кладу ее на ладонь другой и вдавливаю кончики пальцев в ладонь. Даже в Денноу, защищенном тремя маяками и удаленном от Серого Прохода, мы держим вату в ушах, не выходя из толстостенных зданий с тяжелыми дверями и людьми, которые за нами присматривают. Вата обязательна на кораблях к северу от узкой реки, которая прорезает темные леса на юге и соединяется с морями за его пределами. Даже те, кто не слышит без ваты, все равно плотно затыкают им уши. У моряков сильна паранойя, и некоторые утверждают, что песня сирены — это единственное, что слышат глухие. Я в это верю, поскольку даже с заложенными ватой ушами слышу в глубине сознания пение. — Лорд Кевхан попросил нас совершить северный поход.

Озабоченные взгляды, судорожные руки, спрашивающие «Почему?» и «Пожалуйста, расскажи подробнее».

Я с радостью отвечаю.

— Как вы, я уверена, все слышали, сухопутный маршрут, который Тенврат пытается проложить через средние горы, не оправдывает себя, по крайней мере, не так быстро, как хотелось бы. Там скопилось огромное количество серебра, ожидающего доставки. — Я надеюсь, что это достаточно большой запас, чтобы мой процент выплат от груза был захватывающим. — Мы отправляемся на рассвете. Три недели туда, три недели обратно. — Это должно дать мне достаточно времени, чтобы уладить все дела до того, как за мной приедет сирена. — При нормальных обстоятельствах это агрессивный рейс, и в это время года мы будем сильно толкаться, борясь с приливами. И я знаю, я говорила, что прошлый раз был последним. Но я обещаю вам, что это будет именно он. Я клянусь, что это последний раз, когда я буду совершать северный заход и рисковать вашими жизнями в этом переходе.

Идут приватные беседы. Люди поворачиваются ко мне спиной, чтобы незаметно обменяться словами, а потом снова поворачиваются. Руки скрещиваются. Ноги переставляются. В воздухе ощущается дискомфорт и беспокойство.

Я делаю вдох, набираюсь сил, прежде чем продолжить.

— Хотя с нашим экипажем раньше не случалось никаких происшествий, недавно один корабль потерпел крушение. Поход — это риск для вашей жизни, о котором вы все знаете лучше, чем другие моряки. Риск, на который вы не должны идти. Я предоставлю вам тот же выбор, что и каждый раз перед этим походом: вы можете остаться на берегу. Я поговорю с Лордом Эпплгейтом и найду вам работу в торговой компании до нашего возвращения. А когда мы вернемся, у тебя будет место на этом корабле, если ты все еще хочешь этого.

Когда я закончила, наступила полная тишина. Несколько обеспокоенных взглядов. Пара кивков успокаивает меня. Эти люди крепкие, как гвозди.

Все члены моего экипажа избежали тех или иных трудностей и несчастий. Есть женщины и мужчины, которые бежали от своих партнеров — ситуации гораздо хуже, чем были у меня с Чарльзом. Есть дочери и сыновья, сбежавшие из домов, полных ненависти и разврата. Некоторых я освободила из долговых тюрем, подобных тем, от которых я пытаюсь избавить свою семью.

Сирена дала мне возможность жить дальше, когда моя история должна была закончиться. Мне был дан второй шанс. Каким бы достойным или нет я ни была. Поэтому я постаралась разделить свою удачу с другими, нуждающимися в том же.

Дживре, мой надежный первый помощник, шагнула вперед. Я знала, что она так поступит. Как и я, она говорит руками.

— Ты не спросишь об этом легкомысленно. Ведь есть и другая причина для северного бегства, не так ли?

Я колеблюсь. Они все ждут меня. Эти мужчины и женщины, которые доверили мне свою жизнь, отдали мне свою веру, свои средства к существованию. Я должна рассказать им всю правду после всего, что мы пережили. К тому же… большинство из них знают о слухах. Только из уважения ко мне на моем корабле не повторяют ничего с улиц Денноу.

— Как вы все, наверное, знаете… я работала над… — Мои руки неподвижны. Я с трудом подбираю слова. — Решением одного вопроса в моем прошлом, — говорю я наконец. Я качаю головой. Хватит быть трусихой, Виктория. Я знаю, что слухи и имена, которыми меня называют, — это всего лишь мелочные слова, и я должна их игнорировать. Но они прилипли ко мне.

Я продолжаю изображать храбрость, которой не чувствую. У меня нет роскоши медленно переваривать, погрязать в новостях — никогда не было. Я продолжаю двигаться вперед.

— Как многие из вас знают — кого я обманываю? Все вы знаете, что я была замужем. Это было решение, которое я приняла, и оно прошло. Это было сделано в течение долгого времени по духу, а с сегодняшнего дня это сделано и по закону.

Кругом улыбки. Аплодисменты и хлопки. Я стараюсь ободряюще улыбнуться им в ответ. Эта команда действительно желает мне добра. Большинство из них имеют свои собственные отметки в глазах общества. Если кто и знает, через что мне приходится проходить, так это они.

Я действительно не заслуживаю такой участи.

— Однако за нарушение условий брачного договора Совет потребовал, чтобы я вернула вложенные в меня Тенвратом средства в качестве жены смотрителя маяка, а также выплатила Чарльзу окончательную сумму за его страдания.

— Окончательную сумму чего? — спросила Мари, моя наблюдательница из вороньего гнезда.

— Двадцать тысяч кронов.

— Двадцать тысяч… — повторяет Дживре.

— Двадцать тысяч? — Мари удивляется. Остальные члены экипажа присоединяются к ее шоку. Руки двигаются почти слишком быстро, чтобы глаза успевали за ними.

— Хватит, хватит. — Дживре успокаивает их и снова обращается ко мне. — Как ты собираешься достать деньги? — Это удивительный вопрос, над ответом на который я думаю уже несколько часов.

— На севере обычно дают несколько тысяч капитану.

Дживре насмехается.

— Не может быть. Не после того, сколько нам платят.

Наконец-то я признаюсь в своем давнем секрете.

— Я.… обычно уменьшаю свою зарплату на треть.

— Что? — Линн, палубная матрона, медленно подает знак.

— Я хотела, чтобы вы все пожинали плоды своих трудов. Я всегда считала, что моя зарплата слишком велика. Но на этот раз я могу… я оставлю все себе, — признаю я с некоторым чувством вины. Это то, что я должна сделать… но я ненавижу не дать им всего, что я могу. — Кроме того, у меня в хижине есть вещи, которые я могу продать. Там есть немного припрятанного…

— Мы знаем, что у тебя нет ничего ценного. — Дживре покачала головой. — Особенно сейчас, когда мы знаем, как ты платишь нам, что ты даешь своей семье, и какие выплаты ты вынуждена делать этому человеку в течение многих лет. Удивительно, что у тебя вообще что-то есть.

— У меня есть кое-что, — говорю я в защиту. Сто кронов — технически «кое-что».

— Возьми мою долю.

— Дживре…

— И мою тоже. — Мари делает шаг вперед.

— И мою.

— Пожалуйста, не надо. — Я прошу их остановиться, но они не слушают.

— И мою, — говорит другой, разводя руками.

Один за другим члены моей команды предлагают мне свои доли прибыли от нашего самого опасного рейса. Все. У меня мутнеет зрение и щиплет глаза, когда руки последнего оседают. Мое нутро как будто выдолбили, чтобы вместить всю ту вину, которую я испытываю.

— Если вся команда внесет свою лепту в этот заплыв, это должно приблизить тебя к цели, не так ли? — спрашивает меня Дживре.

— Это было бы очень кстати. — Я благодарна своим рукам, когда знаю, что слова меня подведут, если их придется произнести. Если бы я сохранила всю свою долю и их долю, это помогло бы мне пройти почти две трети пути. Может быть, три четверти, в зависимости от того, сколько серебра есть на самом деле. Но все равно, очень мало. Но вдруг невозможная сумма показалась мне достижимой. — А как же вы все? Я не могу взять столько, сколько вам нужно.

— Мы справимся.

Экипаж кивает в знак согласия с Дживре.

— Мы в долгу перед тобой. Ты позаботилась о том, чтобы у Джорка было лекарство для его девочки. Ты вытащила Хани из этой ужасной тюрьмы.

— И давай не будем забывать, сколько раз твой отец оплачивал наш счет в баре, — говорит Сорреа изящными движениями рук.

Если здесь кто-то кому-то что-то должен… то это я.

— Позволь нам сделать это для тебя. — Дживре снова обращает свой взор ко мне. — Положись на нас хоть раз. А когда мы вернемся, мы все вместе придумаем, как получить остальное. Вместе. Кто знает, может быть, мы соберем столько, что у тебя останется немного, чтобы поехать в отпуск с Эмили.

Я откидываю голову назад и смотрю на небо. Я не могу плакать, я их сильный и стоический капитан. Но это был долгий, долгий день. И я устала.

Отпуск с Эмили… если бы только. Я так много должна была сделать для нее, когда у меня была возможность. Сделать вместе с ней. Сделать для всех них. Если я собиралась задолжать Чарльзу немыслимую сумму, мне следовало просто задержать платежи, чтобы у Эмили были новые платья. Мне следовало чаще брать Мать в плавание, а Отца — на ужины, чтобы он мог попробовать больше блюд и почерпнуть новые идеи для своих собственных рецептов. Мне следовало бы почаще задерживаться в экипаже и узнавать больше их историй.

Теперь у меня нет времени. Но впереди еще один заезд. Я должна сделать последнее дело, прежде чем меня предадут забвению.

— Спасибо всем, — говорю я, подчеркивая каждое движение в надежде, что они почувствуют мою искренность.

Команда расходится, и я смотрю, как они расходятся по своим делам. Мои плечи прогибаются под тяжестью их жизней. Я старалась заботиться о них как можно лучше, как будто они были моей собственной семьей. Но достаточно ли этого?

Покачав головой, я вернулась в свою каюту. По меркам большинства капитанов это мелочь. Но я зарабатываю деньги не на своей жилплощади. Я зарабатываю на своей команде и грузе, поэтому я позаботилась о том, чтобы корабль, на котором я буду плавать, отражал это. У моей команды столько удобств, сколько я могу себе позволить.

И все же, как бы ни было здесь тесно, он всегда был и остается моим. Блаженно, полностью моим.

За три с лишним года жизни здесь она захламлена десятками жетонов и безделушек, которые я собрала в своих путешествиях. На полке стоит коробка с благовониями от мастеров из Лантона. Баночка с травами от морской болезни — почти пустая — получена от молодой, но очень талантливой травницы, которая только что закончила обучение и открыла свою лавку в Каптоне, когда я проплывала мимо. Есть конфеты из Харшама, ближайшего города к странному окруженному стеной городу на юге, который всегда заказывает больше серебра, чем могут добыть шахты. И редкий витраж в рамке из равнинных районов, расположенных рядом с темными лесами фейри, подаренный мне моим начальником во время одной из его знаменитых вечеринок.

— Каждый уголок суши и моря откроется для тебя, — пробормотала я, перефразируя слова, услышанные в ту ночь. Они запечатлелись в моей памяти, как отметины на моей коже. Мне никогда не было трудно куда-либо идти. Я никогда не встречала бремени, стены или ворот, которые не могла бы преодолеть.

За исключением одного.

Есть одна привязь, одна ниточка, которая удерживает меня. Она продолжает взывать ко мне криками, воплями и зловещей тишиной. В моем сознании звучит тревожный звон, громче, чем колокол маяка, проносящийся над водами Денноу.

Но эта связь наконец-то разорвана. Все кончено. Ты можешь отпустить его, Виктория.

Нет, еще нет… Я все еще должна заплатить цену за свою свободу, прежде чем меня не станет.

Никто из них не знает, что я скоро уйду. Я так и не смогла заставить себя рассказать об этом никому, даже Эмили. Если бы хоть шепот дошел до них, моя семья оказалась бы под угрозой. Я уже однажды справилась со слухами Чарльза о том, что я в сговоре с сиренами. Второй раз я рискую меньше всего. Я и так причинила им слишком много риска и душевной боли.

Неужели я ненавижу их за то, что скрываю это от них? Разве это делает меня плохой дочерью? Сестрой? Другом?

Эти вопросы тяжелым грузом лежат у меня на душе. Тяжелее, чем когда-либо прежде. Гамак провисает подо мной, раскачиваясь вместе с кораблем.

Была ли я дурой, когда покончила с Чарльзом? Нет, я должна была это сделать. Если не ради себя, то ради защиты своей семьи… Но что было бы, если бы я никогда не начинала с ним отношения? Возможно, это самый главный вопрос моей жизни… того немногого, что от нее осталось.

Начал бы я свои приключения раньше? Открыла бы я великие тайны мира, не привязанная к нему и свободная? Нашла бы я свою единственную настоящую любовь, как в рассказах Эмили?

Я горько усмехнулся.

— Не забегай вперед, Вик.

Нет на свете человека, который бы полюбил меня не такой, какая я есть. Нет человека, который бы одним прикосновением воспламенил мою душу. Человека, который любил бы меня — всю меня, хорошую, плохую и уродливую, несмотря ни на что. И даже если бы он был, было бы жестоко добиваться чего-то с ним. Я магнит для несчастья. Я отмечена смертью.

Я тихо вздыхаю в ожидании, проводя кончиками пальцев по цветам, закрученным на моем предплечье. Даже из водной пучины, где обитает моя сирена, я слышу, как он поет мне почти каждую ночь. Зовет.

Но сегодня мой разум молчит. И единственные звуки в моем сознании — это мои собственные мучительные мысли.

Глава 3

Позади нас вдали виднеются шахты, а в трюме моего корабля лежит столько серебра, сколько я никогда не видела. Ветер сегодня, как и во время всего путешествия, в нашу пользу. Все идет своим чередом. Нужно только, чтобы магия продержалась до моего возвращения.

Я стою на носу судна и смотрю на далекое серое пятно на горизонте. Возможно, это последний раз, когда я выхожу в море. Интересно, как сирена придет ко мне… Приползет ли она из моря? Или песня в глубине моего сознания станет настолько громкой, что я буду призвана в его логово, уйду в пену, чтобы никогда больше не быть услышанной?

Больно ли будет умирать? Фантомные боли обжигают легкие, ощущая привкус холодной морской воды.

Пытаясь отвлечься, я возвращаю свое внимание на палубы внизу. Все занимают свои места, делая то, что должно быть сделано перед тем, как мы отправимся в Серый Проход. Что получится из всего, что я построила за эти четыре года? Чувство, что я подвожу Кевхана, после всего, что этот человек сделал для меня, такое же тяжелое, как серебро под палубой.

— Капитан, — подает знак Кевхан, останавливаясь рядом со мной. Его уши заложены ватой. На них надеты муфты. Те, кто работал в Торговой Компании Эпплгейт много лет назад, говорят, что раньше его редко можно было увидеть на борту. Но, сколько я здесь живу, он всегда настаивает на том, чтобы почти всегда садиться на корабль своего флота и куда-то плыть. Наверное, море — такой же его дом, как и мой.

— Все выглядит хорошо, сэр, — послушно докладываю я. — Ветер в нашу пользу. Мы должны добраться до Серого Прохода в течение ближайшего часа.

— Будем надеяться, что на обратном пути будет так же легко, как и на пути туда.

Я хмыкаю, но держу свои руки неподвижными, а мысли при себе. Даже с капитаном, охраняемым и направляемым магией сирен, проход никогда не бывает «легким». Я просто повторяю его движения.

— Будем надеяться.

— Я хотел бы кое-что обсудить с тобой… ну, две вещи.

Я жестом приглашаю его продолжать.

— Первое — это вопрос о твоем вознаграждении. — От этих слов у меня защемило сердце. Мысли уже бегут. Я знала о слухах, что его постигли трудные времена из-за задержки сухопутного маршрута, но если ему придется вычесть мое вознаграждение за проезд… где я смогу компенсировать разницу? — В шахте оказалось больше серебра, чем мы предполагали. Моя жена будет счастлива.

Леди Эпплгейт — проницательная деловая женщина. Все чувства Кевхана с удвоенной хитростью и наполовину меньшим сердцем — если это вообще возможно. Именно она унаследовала рудники от своего бывшего покойного мужа, что делает ее союз с Эпплгейтом заметным в регионе Тенврат. Средства производства объединились со средствами передвижения.

— По этой причине мне достаточно удвоить твою обычную оплату этого рейса.

— Простите? — Я едва могу пошевелить руками, чтобы произнести слова из-за дрожащих пальцев.

Кевхан поворачивается ко мне со знающей улыбкой. Я краем глаза оглядываю свой корабль, свою команду. Кто-то рассказал ему. Я нахожусь между паникой и стыдом.

— Считай это бонусом.

— Сэр, я не могу… Ваша семья…

— С моей семьей все будет в порядке, — успокаивает он меня. Но я знаю его усталое выражение лица. Это лицо человека, который отчаянно пытается, во что бы то ни стало, удержать все в своих руках. Этот груз откроет новую эру для Торговой Компании Эпплгейт. — Это самое малое, что я могу сделать для тебе, помогая мне дойти до этого момента. Без тебя я бы не справился.

— Я…

— Ты для меня как четвертая дочь, Виктория, — тепло говорит он. Как может что-то столь нежное ударить меня, словно кинжал по ребрам? — И мне кажется, что я годами пользовался твоим мастерством, не платя тебе достаточно. Я хотел бы сделать это. Пожалуйста, позволь мне.

Как я могу отказать? Даже если это вызывает у меня легкий дискомфорт, я поднимаю руку к лицу и опускаю ее по дуге, чтобы сказать:

— Спасибо Вам.

— Нет, спасибо тебе. Мы с тобой через многое прошли. — Он усмехается. — Ты прошла долгий путь от той девчонки, которую я встретил почти пять лет назад.

Первое, что я сделала после того, как выбросилась на берег, — отправилась в Денноу, сердце Тенврата. Я знала, что смогу найти в городе какую-нибудь работу… Но никогда бы не подумала, что мне повезет, если я попадусь на глаза лорду, расширяющему свой бизнес и отчаянно нуждающемуся в капитанах, которые были бы достаточно глупы, чтобы плыть северным путем.

Это была моя первая удача, связанная с песней сирены.

Я не имела ни малейшего представления о том, как управлять кораблем. Лгать об этом было так же безрассудно, как и бежать от Чарльза. Но у него было не так много капитанов кораблей, готовых плыть через Серый Проход, известный своими морскими чудовищами и призраками. Я была одним из его единственных вариантов, а он — моим. Я приложила усилия, обладала магией, и все получилось. Моя первая ложь Кевхану была самой лучшей ложью в моей жизни.

Лорд Кевхан Эпплгейт был щедр ко мне, тем более после того, как я проявила себя и быстро стала его самым надежным и опытным капитаном. Я много работала и не торопилась, называясь Викторией, а не Элизабет, и даже лгала о своем возрасте, чтобы Чарльз — да кто угодно — не узнал, что я жива. Я хотела защитить свою семью; я верила, что если бы Чарльз узнал, что я жива, он бы отправился за ними. Я не знала, что Чарльз уже это сделал.

Когда я, наконец, как можно более скрытно обратилась к своей семье, правда выплыла наружу. В дело вмешался Совет. Упорядоченная новая жизнь, которую я пыталась построить для себя, быстро стала беспорядочной.

К счастью, к тому времени я уже могла ежегодно выплачивать Чарльзу стоимость своей свободы и иметь достаточно средств, чтобы помочь своей семье переехать в город. Мы все работали. И боролись. И сами чего-то добились.

Пять лет… так много времени, подумал я в ту холодную ночь… пролетело в одно мгновение.

— Мы должны начать подготовку к переходу. А теперь, пожалуйста, сэр, спускайтесь на палубу, — говорю я.

— Ты уверена, что не пересмотришь мое присутствие на палубе в этот раз? — спрашивает он. Я бросаю на него усталый взгляд, который вызывает усмешку. — Хорошо, хорошо. Я не буду рисковать, отвлекая тебя, хотя я надеялся увидеть монстра или сирену. — Он отходит с ободряющей улыбкой. Я прикусываю язык, чтобы не сказать, что он действительно не хочет увидеть одно из этих ужасных существ. — Удачи, Виктория.

Я надеюсь, что его пожелание удачи сработает. Сколько бы раз я ни делала это, сколько бы раз ни бросалась в штормовые моря логова сирен, сердце колотилось.

Серый Проход — это опасный канал, проходящий через полосу клыкообразных скал, выступающих из скалистого берега и разбивающих самые сильные волны, набегающие из вечно бурного моря огромной неизвестности — дальше, чем когда-либо удавалось проплыть любому моряку и дожить до рассказа. Даже я, со всей своей магией сирены, никогда не осмеливалась на это.

Здесь всегда были аномальные бури и ходили слухи о призраках. Но после того, как сирены начали нападать около пятидесяти лет назад, и без того опасный проход стал просто смертельно опасным для всех. Благодаря своему иммунитету к песне я стала первым капитаном, которому удалось справиться с проходом за последние десятилетия.

Но это не значит, что все легко.

— Заблокировать люки! Ошвартоваться! Приготовить паруса! — командую я, делая большие размашистые движения, чтобы все видели.

Они делают то, что им приказано, готовя себя и судно к последнему часу спокойного моря.

Когда такелаж застонал под напором ветра, я вместе с Дживром направилась к носу. Остальные члены экипажа привязываются к своим местам. К перилам спереди прикреплены четыре трубки: две слева и две справа от меня. В каждой из них — свернутый флаг, размером не больше моей руки. Движениями флага я могу общаться с экипажем, сидящим позади меня, не поворачиваясь и не подавая сложных жестов.

Джорк заканчивает крепить себя к перилам рядом со мной. Я киваю ему, и он кивает в ответ. В одной руке он держит цепь, в другой — палку, каждая из которых отражает одну из его обязанностей в этом проходе. Палка — для того, чтобы привлечь мое внимание: он наблюдает за мной, если экипаж хочет со мной поговорить. Цепь соединена с большим колоколом в глубине корпуса корабля — миниатюрной версией того, в который я звонила на маяке, чтобы сорвать песни сирены. Колокол на моем корабле слишком мал, чтобы что-то изменить, но достаточно велик, чтобы быть лучше, чем ничего.

Мы проходим мимо большой остроконечной скалы, которая, как я знаю, является началом Серого Прохода.

Шторм обрушивается на нас, затаив дыхание. Молнии трещат, причем ближе к кораблю, чем хотелось бы. Мы движемся с хорошей скоростью, закладывая галсы в соответствии с изменением ветра.

Я достаю компас из брюк и вставляю его в место в перилах, которое я вырезал специально для этого. Это отчасти полезная вещь, чтобы подтвердить свою интуицию, а отчасти талисман удачи. Сколько я ни выходила в одиночку, компас помогал мне. Это была первая вещь, которую я купила себе на заработанные деньги.

Когда мы проплываем вторую скалу-ориентир, завывание ветра переходит в крик. Сирены сегодня громкие. Голодные. Смертоносные.

Я вытягиваю палец и слышу первый звон колокола. Он звенит, громко и диссонансно песне сирен. Он сбивает их с толку, разрушает их чары. Может, я и невосприимчива к зову сирен, но я никогда не доверяла им в том, что они избегут моего экипажа.

Мышцы вокруг моих ушей напрягаются в ожидании того момента, когда песня неизбежно зазвучит снова. Дождь начинает бить по палубе. Очередной удар молнии освещает темный горизонт, показывая клубящиеся тени под волнами. Чудовища или призраки, ждущие, чтобы полакомиться нашей живой плотью.

Несмотря на то, что мы вошли в Серый Проход ранним утром, сейчас он выглядит почти как ночь. Облака над головой настолько плотные, что почти полностью закрывают солнце. Я достаю из коробки синий флаг, держу его над головой и машу им по кругу.

Паруса опускаются, говорит движение.

Затем я беру красный флаг и держу его слева. Я слышу, как руль со стоном бьется о волны, когда корабль наклоняется. Я прислушиваюсь к любым ненормальным звукам, которые могут быть признаком того, что мой корабль трещит под нагрузкой. Это старое судно — продолжение моего собственного тела. Я знаю все скрипы и трещины, которые нормальны, а какие нет.

Вдоль прохода лежат остовы других кораблей. Под водой скрываются угрозы, которые могут разорвать наш корпус. Глубина прохода меняется: от достаточно мелкой, чтобы разглядеть детали затонувших кораблей, до непостижимо глубокой, когда мы проходим через его среднюю часть.

Пение возвращается. Сирены воют о крови таким тоном, какого я никогда раньше не слышала. Она настолько резкое, что почти звериное. Я вытягиваю правую руку. Снова раздается звон колокола.

Я использую звуки песни, чтобы помочь себе сориентироваться. Они всегда доносятся с востока, насколько я могу судить. Это помогает мне держать курс, несмотря на шторм. Ориентиры в виде кораблей и скал указывают мне время и место.

Песня возвращается быстрее. Я снова протягиваю руку и поднимаю флаг. Мы набираем скорость. Я слышу, как команда карабкается по палубе позади меня, насколько позволяют их привязи, ворчит и стонет. Но я не оглядываюсь. Я доверяю им делать то, что они знают, что им нужно, как они всегда делали. Я вытираю глаза от дождя и прищуриваюсь, не отрываясь от работы.

Каждый из нас — часть нашего успеха. Вместе мы справимся.

Корабль накрывает залп волн. Каждая из них хуже предыдущей, опасно кренит нас то вправо, то влево. Я все время держусь за перила одной рукой, а другая свободна, чтобы общаться с теми, кто позади меня. Мы уже в самой гуще событий. Половина прохода. Мне требуется всего полдня, чтобы пройти по этому бурному морю, но, клянусь, я становлюсь на неделю старше каждый раз, когда оказываюсь на другом берегу.

Песня сирены снова набирает обороты, но на этот раз она смещена.

Низкая, одинокая нота почти кричит над остальными. Но даже на такой громкости существо не прекращает свою песню. Плоть на моей руке горит, как будто метки на ней превратились в колючую проволоку, впивающуюся в мышцы, когда я крепче вцепляюсь в перила. Но я почти не чувствую этого. Ветер и море, крики моей команды, зловещий скрип корабля — все это исчезает.

Иди ко мне. Это шепот на языке, который я больше чувствую, чем знаю. Слова дрожат во мне. Погружаются в меня. Расслабляя каждый узелок мышц в своем теле. Я дышу, как бы вдыхая звук. Его песня приходит ко мне, как старый друг. Без приглашения. Но все равно держит ключ от двери, позволяя войти.

Нет. Я моргаю, стряхивая с себя оцепенение. Впервые… я стала жертвой песни сирены.

Песня прекращается, и мир возвращается в мои чувства. Дождь вдруг стал похож на ледяные кинжалы, впивающиеся в мою перегретую кожу. Предплечье горит до такой степени, что, если бы я не держалась за перила, я бы рвала ногтями свою плоть.

Песня снова зазвучала без его голоса. Пульсирующая. Грохочущая. Бешеная.

Зовущая меня.

Нет! Я хочу закричать. Но в горле пересохло, и я не могу издать даже слабый звук. У меня есть еще шесть месяцев. Еще нет.

Песнопение этого отрывка превратился в песню, которая преследует меня каждый день. Песню, которую шептали даже самые тихие ветры. Песня, которая чуть не свела меня с ума в первый год, когда я слышала ее каждую ночь перед сном или каждый раз, когда мой разум был спокоен.

Его песня.

Сирена пришла за мной. Мои долги накопились. Наступает время расплаты за мой жизненный выбор.

Но это слишком рано. Слишком рано! У меня осталось шесть месяцев.

Я поднимаю сразу два флага, выставляя их вперед. Полный вперед. Я возвращаю флаги и показываю на них, дважды. Колокол звонит дважды. Песня почти не дрожит. Я снова указываю. Еще раз! Песня продолжается. Неустанно.

Не сейчас. Не сейчас.

К ней присоединяются другие голоса. Другие зовут меня своими неясными, призрачными гармониями. Сирена привела друзей, чтобы забрать мой долг. На суше и на море нет нигде безопасного места для меня, нигде не выплачиваются мои долги.

Я поворачиваюсь и смотрю на мужчин и женщин, которые доверили мне свои жизни. Руки Дживре на мгновение замирают на руле. Ее глаза расширяются. Я нарушила свое главное правило перехода. Моя команда увидела мой страх. Я сжимаю рот в жесткую линию. Я не позволю этим чудовищам захватить меня без боя. И я клянусь всеми забытыми старыми богами, что не позволю им заполучить мою команду.

Мы уже на полпути. Мы сделаем это. Хватаю флаг и указываю. Корабль поворачивает. Влево. Потом направо. Снова влево. Еще один поворот…

Отсюда прямой путь. Дживре знает дорогу так же хорошо, как и я. Она сможет это сделать.

На воде, под пеной, мельтешат тени. Песня звучит так громко, что становится трудно формулировать мысли. Времени больше нет.

Он здесь, чтобы забрать меня. Я чувствую это по тому, как каждая нота скребется о внутреннюю поверхность моего черепа. Может быть, я смогу выиграть для них время. Они не должны платить за мой выбор.

Страх моей первой помощницы сменяется паникой и замешательством, когда я отхожу от носа и встречаюсь с ней взглядом.

— Присмотри за Эмили для меня, — говорю я, разводя руками и произнося слова, чтобы подчеркнуть их. — Пожалуйста, заплати за меня мой долг. Не дай ей попасть в тюрьму для должников. Не дай моим родителям. Пожалуйста. — Я не знаю, как она может предотвратить все это. Это слишком большая просьба или надежда, но я все равно делаю это. У меня нет выбора.

Дживре отпускает руль, чтобы ответить, но в ту же секунду он начинает бешено вращаться. Она снова хватается за него, пытаясь взять судно под контроль. Все, что она может сделать, это покачать головой. Ее глаза блестят от ужаса, освещенные вспышками света. Она знает, что произойдет, потому что знает меня.

— Прямо отсюда. Не позволяй им увести тебя. — Я постукиваю по своему компасу, все еще прикрепленному к перилам, и указываю вперед. — Спасибо. Спасибо им всем за меня. — Я должна была рассказать своей команде больше, раньше. Я должна была найти способ убедиться, что они знают о моей благодарности.

— Виктория! — выкрикивает она мое имя, не зная, что я слышу ее неистовый крик. Не зная, что мои муфты вообще никогда ничего не делали.

Я иду к той стороне судна, где громче всего звучит сирена. От шума я вздрагиваю. Под темной, пенистой водой все ближе и ближе к поверхности проносятся тени. Собравшись с силами, я упираюсь обеими дрожащими руками в перила.

Прыгай. Прыгай, Виктория. Это так просто. Но ужас сковывает меня, когда я смотрю вниз на бурлящее море.

Волны становятся все сильнее. Они поднимаются вдали. Тени сгущаются в длинные нити.

Песня достигает крещендо. Сотня голосов поднимается одновременно. Больше не поют. Они воют. Кричат. Я держусь за перила, готовясь броситься за борт.

Потом тишина. Я все еще в ужасе.

Эти тени — не сирены!

— Резко влево! — кричу я изо всех сил, двигая руками так резко, как только могу.

Дживре не успевает среагировать.

Из океана вырываются щупальца размером в три раза больше, чем здание совета в Денноу. Они простираются высоко над нами, как бы срывая облака с неба. Корабль опрокидывается. Мы оказались в ловушке монстра. Для этого чудовища мы не более чем детская игрушка.

Я едва успеваю вздохнуть, как щупальца обрушиваются вниз. С мучительно коротким хрустом, взрывом осколков и криками корабль, на котором я построила свою жизнь, и команда, доверившая мне свою, оказываются под волнами и попадают в пасть чудовища.

Глава 4

Вспышки молний над головой дают представление о подводном ужасе, в который я погружаюсь. Куски моего корабля засасываются вниз течением, которое по вкусу напоминает смерть. Лица членов моей команды почти не узнаваемы, хотя я видела каждого из них много лет. Даже если я знаю их так же хорошо, как свои собственные. Я никогда не видела таких выражений на их лицах. Их рты перекошены и измучены. Они хватаются за горло, глотая воду вместо воздуха. Некоторые совсем застыли, широко раскрыв глаза в безмолвном, неподвижном, тошнотворном ужасе.

Другие выглядят почти мирно, дрейфуя в небольших багровых лужах, проступающих из мест, пробитых осколками корабля.

Боль пронзает меня, как будто их раны — мои собственные. С каждой вспышкой молнии все яснее становится цена моей сделки с сиреной. Только моя жизнь должна была быть в опасности. А не их. Они не просили об этом. Они доверили мне свою безопасность, как это было всегда.

Несмотря на то, что вокруг меня бурлит вода и бушует шторм, я замираю от ужаса. Время замедляется под тяжестью моей вины; я не в силах вынести ее, как всегда. Мы проделывали этот путь слишком много раз. Слишком далеко зашла наша удача. Я сделала все так, что никто из них не испытывал настоящего страха. Они верили в меня, когда не должны были, несмотря на все мои предупреждения.

Каждый член моего экипажа погиб из-за меня. Они мертвы из-за меня.

Чудовище, напавшее на нас, движется в темноте. Оно похоже на кальмара, с телом в пять раз больше нашего корабля, с бесчисленными рядами зубов и, кажется, бесконечными щупальцами, поднимающимися из глубины. Это оживший кошмар. Инстинкт выживания берет верх. Я начинаю брыкаться, бороться, пока чудовище пытается засосать нас всех в свою пасть. Я тянусь, судорожно втягивая воду, пока оно пытается сорвать меня вниз. Мои легкие горят. Я уже бывала здесь. Я знаю, каково это, когда тело сдается.

Но не так. Я отказываюсь так умирать! Шесть месяцев. Я должна была…

Массивное щупальце движется позади меня. Я не вижу его до последней секунды, пока оно не врезается в меня.

Меня закручивает, я врезаюсь в людей и обломки. Из меня выбило последние остатки воздуха. Мои мысли мечутся, перескакивая с одного на другое так же быстро, как меня подбрасывает. Перед глазами мелькает лицо Эмили, сияющее. Смотри, Вик, я получила работу! Вот мои родители, танцующие в таверне, которую мы все вместе купили. Чарльз надо мной, пока я убеждаю себя, что я счастлива. Что мои опасения нормальны для новобрачной.

О боги, это конец. Я умру. Даже когда море тянет меня вниз, я смотрю вверх. Я пытаюсь уплыть.

Разрисованная рука накрывает меня. Я оглядываюсь и встречаю два колодца самого насыщенного коричневого цвета, который я когда-либо видела в своей жизни. Глаза, которые преследовали мои сны.

Тепло наполняет меня. Мир неподвижен. Не слышно шума воды. Ни стука дождя, ни волн. Ни беззвучных криков агонии, которые почему-то пронзают мои уши. Только одна нота. Почти как тихое, Привет. Наконец-то.

Сирена, потребовавшая мою душу, здесь. Он такой же потусторонний, как и тогда, когда я видела его в последний раз, хотя время подточило края его челюсти и навело тени на щеки. Морщины бросали его лоб в почти вечную борозду; тени контрастируют с ореолом платиновых волос, стелющихся вокруг лица. Он неземной, как серафим, вечный, как демон, и гораздо более смертоносный, чем оба вместе взятые.

— Идем. Время пришло. — Его голос звучит в моем сознании. Как и в первый раз, он говорит без помощи рта. Он притягивает меня к себе, его свободная рука скользит по моей талии. Знакомая песня заполняет мои уши и просит расслабить мышцы. Сдаюсь. Вода вокруг нас начинает мерцать, как в ту ночь пять лет назад.

Свет начинает заслонять кровавую бойню и мерзость, увлекающую мою команду в глубину. Песня почти полностью отвлекает меня от них, словно вырывая меня из тела. Поглощая мой разум. Я борюсь за то, чтобы не потерять контроль над своими чувствами.

Отпусти меня. Я не могу говорить под волнами. Вместо этого я шевелю руками, неловко держась за него.

— Отпусти меня!

— Даже если бы я отпустил тебя к ним, их уже не спасти. По крайней мере, это почетный конец. — Несмотря на то, что он говорит о чести, в его словах чувствуется горечь. По его тону я вижу, что он не верит в эти слова, что делает его попытку успокоить меня еще более неприятной. Если он думает, что песнями и банальностями сможет убедить меня бросить команду, значит, его ждет совсем другое.

— Позволь. Мне. Уйти! — Я толкаю его, впиваюсь ногтями и бью ногой. Я всеми силами пытаюсь вернуться к своей команде.

Маре уже почти на поверхности. Я вижу в ночи огненные волосы Линн. Джорка я узнаю только по его фигуре… хотя этот знакомый силуэт слишком долго остается неподвижным. Тем не менее, сражаются и другие. Но долго они не продержатся. Если бы я могла помочь им, может быть, они смогли бы перевести дух. Неподалеку отсюда есть скальный шпиль… если бы они смогли добраться до него, у них был бы шанс. У меня может быть шанс.

— Мы заключили сделку. — Его голос звучит как рычание в глубине моего сознания.

Я смотрю на него со свирепостью, обычно присущей Чарльзу.

— Да, сделка была заключена только для меня, а не для них. Более того…

— Теперь это уже не в нашей власти. Лорд Крокан потребовал их жизни в качестве платы за бушующие моря. Теперь мы должны идти, здесь слишком опасно.

— Нет, не…

Свет вокруг нас становится резче. Могучими толчками хвоста сирены мы рассекаем воду и удаляемся от ужаса со скоростью, не сравнимой даже с самым маленьким, самым быстрым кораблем с самым сильным ветром в парусах. Мы падающая звезда в океане. Скалы и течения, которые всегда были барьером между моим миром и владениями сирен, быстро остаются позади.

Он крепко держит меня, унося нас все дальше под волны. Я бессильна бороться с ним, но это не мешает мне пытаться. Как бы жалки ни были мои попытки, морская вода расплющивает мое лицо и давит на руки. Она попадает в нос, уши и глаза. Она в моих легких. Как будто он пытается разбить меня на части одной только силой воды.

Поет сирена, и телесные ощущения исчезают. Мои глаза закрываются, веки тяжелеют. Я борюсь за то, чтобы держать их открытыми. Борюсь ради того, чтобы бороться.

Эмили… Мать… Отец… Они все еще зависят от меня. Мне еще так много нужно сделать для них. Моя команда…

Я не узнаю слов его песни. Они негромкие и заполняют мое сознание так же, как слишком много крепких напитков, заслоняя другие мысли. Я смутно осознаю, что он отпускает меня одной рукой. Я пытаюсь использовать эту возможность, чтобы сбежать, но времени нет. Он освобождает копье от спины и направляет его вперед. Ноты падают и поднимаются.

Со взрывом звездной пыли мы проваливаемся в серебристый вихрь. Через мгновение я обнаруживаю, что мы дрейфуем в бирюзовом океане. Телесные ощущения медленно возвращаются ко мне, пока сирена продолжает тащить меня по воде. От каждого удара его сильного хвоста по моей плоти пробегают мурашки.

Мы находимся в другом месте.

Морское дно пустое. Морщины песка контрастируют с полосами света, отбрасываемыми поверхностью, находящейся почти вплотную, чтобы я могла дотянуться до нее и потрогать. Вдали — странная красноватая дымка.

Без предупреждения морской шельф резко обрывается. Я щурюсь и с усилием моргаю. Это… это не кораблекрушение. Мой разум с трудом пытается понять то, что так ясно предстает передо мной.

Там, под волнами, находится город света и песен.

По мере приближения детали становятся все более четкими. Я вижу арки, поддерживающие аркады, которые обрамляют внутренние дворики. Террасные дома тянутся вверх органично, как кораллы. Балконы служат парадными дверями, к которым то и дело подплывают сирены. Вдали, на дальнем конце узкого утеса, протянувшегося, как полуразрушенный мост, через бездну, настолько огромную, что она поглощает горизонт, видны блеклые очертания замка. За ним — стена красной воды, нависшая зловеще, как туча, едва сдерживаемая пузырем серебристого света. Я смутно различаю щупальца кошмарных чудовищ, кружащих в тумане.

Я вздрагиваю. Несмотря на то, что открывающийся передо мной пейзаж потрясает, как картина, я бы предпочел, чтобы все это было реальным только в мазках кисти. В жизни здесь обитают чудовища глубин. Чувства, которые постепенно возвращались ко мне, снова онемели.

Все истории о сиренах, которые мне удалось найти, заканчивались словами: «Когда они тебя забирают, они тебя убивают». Я не ничего встречала о сделках с ними или о том, как их расторгнуть. И уж тем более нет упоминаний о городе под волнами…

По мере приближения очертания в красной дымке, которые я принял за щупальца, становятся более четкими. Я понимаю, что это не завихрения множества чудовищ, а единая, неподвижная структура. Нет, все гораздо органичнее. Дерево? Прищурившись, я пытаюсь разглядеть его очертания. Но вода слишком неспокойна, и мы слишком быстро удаляемся от того, что вырисовывается над поверхностью.

Мы обходим главный город, плывем вдоль кромки и выходим на поля ламинарии, которые тянутся выше грот-мачты барка. Большинство ламинарий сморщились, их поверхность покрывает ржавая муть, которая выбрасывает в воду мельчайшие частицы, когда мы взбалтываем их течением. По пути встречаются еще несколько небольших домов. Мужчины и женщины прекращают плавать и смотрят на нас в замешательстве.

Большинство сирен похожи на людей, которые еще не ослабили свою хватку, а не на молочноглазых кровожадных существ, которые впервые пытались меня захватить. Они так же разнообразны, как и люди. У них есть волосы всех оттенков — даже таких цветов, каких я никогда не видела на голове или подбородке. Их кожа варьируется от бледной, как у сирены, похитившей меня, до темно-коричневой. Они большие и маленькие, молодые и старые. У одних хвосты узкие, у других — широкие. У одних по бокам хвоста расположены плавники, усеянные чешуей, у других они гладкие, больше похожие на нижнюю половину дельфинов, чем на рыб.

Классифицировать их всех невозможно. Но есть одна общая черта — разрисованные метки на их телах. У одних это всего несколько линий, опоясывающих торс и бицепсы. Другие расписаны от носа до плавников рисунками, похожими по стилю на те, что нанесены на мое предплечье.

Мы поднимаемся на холм, и взору предстает усадьба. За ним — стена из скал и мертвых кораллов, за которой обрывается морское дно. Каким-то нелогичным образом эта мизерная стена как будто не пропускает клубящуюся красноватую пелену. Муть просто останавливается, как будто барьер незримо выходит за поверхность воды.

Строения смутно напоминают мне поместье Лорда Эпплгейта. У меня сжалось в груди. Я снова отправила его под палубу для прохода. Не может быть, чтобы он не погиб первым. Был ли он одним из тех, кого я видела на обломках?

Я зажмуриваю глаза, морщась. В голове крутятся видения о встрече с его дочерями много лет назад. Теперь у этих девочек есть только их мать, эта несчастная женщина… и все из-за меня. А Кевхан — всего лишь один человек… Я забрала всю свою команду из их семей.

Кевхан Эпплгейт. Дживре. Мари, Линн, Джорк, Хани, Сорреа, больше, все, вся моя команда. Мертвы.

Из-за меня.

Мне казалось, что, смирившись с собственной гибелью, я понял, что должен примириться с миром таким, какой он есть, а не таким, каким я хочу его видеть. Но, полагаю, этот урок я так и не принял близко к сердцу. Если бы это было так, то я не стал бы медленно разрушаться от последствий своего выбора. От чувства вины за то, что только мое соседство принесло такое несчастье.

Мне становится дурно, когда мы замедляем ход и останавливаемся на широкой веранде. В отличие от поместья Эпплгейта, здесь нет длинной дороги, ведущей к зданию. Только песок и скелетные кораллы, тянущиеся во все стороны. Наверное, сиренам не нужны ни дороги, ни кареты, ни парадные двери, когда они могут заплыть на любой балкон и в любое окно.

Руки сирены медленно разжимаются, освобождая меня от его железной хватки. Но он не выпускает меня из рук, не давая возможности сразу же уплыть, так как стоит перед четырьмя другими людьми, выстроившимися в ряд в ожидании.

Среди них — поседевший мужчина с серым акульим хвостом, испещренным шрамами. Каждая бледная линия очерчена красными деталями, которые выглядят почти как кружево, покрывающее хвост. Его волосы имеют глубокий фиолетовый оттенок. В молодости они, наверное, выделялись на фоне его светлой кожи, но сейчас они поредели на макушке и поседели возле плавников у щек. Несмотря на свой потенциальный возраст, он более мускулист, чем мужчина, держащий меня.

Рядом с ним — молодая женщина с широкими плечами и такой же бледной кожей, как у сирены, стоящей рядом со мной. Ее светло-каштановые волосы собраны в одну косу, украшенную жемчужинами, контрастирующими, как крошечные звездочки. У нее явно знакомые карие глаза, почти такие же, как у мужчины, сидящего рядом со мной, подчеркнутые глубокими морщинами, проходящими по щекам и лбу.

Рядом с ней — женщина, на вид моя ровесница, может быть, чуть старше. Ее волосы с таким же коричневым оттенком находятся где-то между платиновыми волосами моего похитителя и более молодой женщины — золотистый блонд, светлее моего, с акцентом на коричневый. Они стянуты в пучок, украшены ракушками, костями и драгоценными камнями. Когда она приближается, я вижу, что весь ее торс испещрен резкими белыми линиями, которые сливаются с цветом кожи издалека.

— С возвращением, Герцог Илрит. — Женщина склоняет голову. Ее рот не двигается, когда она говорит. Я слышу ее голос в своем сознании. — Мы здесь, чтобы начать процесс помазания.

— Спасибо, Шеель, Лючия, Фенни, но я сделаю это сам, — настаивает герцог, кивая каждому из них по очереди. Я не могу удержаться от того, чтобы слегка сузить глаза, что почему-то вызывает у него лишь веселый блеск в глазах. — Наше предложение так же легко удержать, как разъяренного угря. Чем быстрее мы посадим в ее клетку, тем лучше.

Что, простите? Я отстраняюсь от него настолько, чтобы подписать:

— В моей клетке?

— Говорить руками необязательно, — продолжает Илрит в моем сознании. — Ты связана со мной, — он коснулся своего предплечья, — так что ты можешь общаться мыслями, как это делаем мы, сирены.

— Хорошо, отлично. — Еще одна незнакомая магия. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы думать о словах, что удивительно трудно, когда все, о чем я хочу думать, это о том, что я под водой, а не… мертва. — Это не ответ на мой вопрос.

— Ты отдала мне свою жизнь. — Герцог слегка наклоняет голову в сторону, как бы бросая мне вызов, чтобы я ему возразила. Мы оба знаем, что это правда, но…

— Чтобы… убить меня? — Наверное?

Он ухмыляется.

— Разве ты не рада, что я тебя не убиваю?

Конечно, каждая минута, когда они не убивают меня, желанна, но это сбивает с толку.

— Ты не тратил времени на убийство моей команды, а они даже не участвовали в этом. Разве что ты пощадил меня, чтобы я жила с чувством вины?

— Ты считаешь меня таким развращенным? — Он обиженно нахмурился. — Даже после того, как я спас тебе жизнь? Дважды? — Илрит наклоняется ко мне, сузив глаза. Не говоря ртом, он с отвращением произносит: — Я же говорил тебе, что жизни твоего экипажа мне не нужны. Да и не нужны они мне. Вмешалась воля древних.

По-моему, это звучит как оправдание.

Его хмурый взгляд становится еще глубже.

— А теперь следуй за мной. — Он меняет хватку и берет меня за запястье. Я замечаю, что на его коже больше отметин, чем я помню. Каждая деталь той ночи впечаталась в мою память.

Я не двигаюсь с места. Вода здесь другая. Немного… гуще, может быть? Она более устойчива, что позволяет нам парить на месте, не ступая. Небольшой толчок, и я отстраняюсь, когда он движется вперед. Его голова поворачивается назад.

— Если ты не собираешься меня убивать, то забери меня обратно. — Трудно предъявлять требования, когда я чувствую, что в любую секунду могу уплыть. Трудно добиться уважения, когда я представляю себя скорее медузой, чем авторитетным капитаном.

Другие сирены наблюдают за нашей перепалкой со смешанными эмоциями. Мужчина излучает неодобрение, граничащее с гневом. Женщина постарше озадачена. А вот младшая, похоже, борется с легкой усмешкой.

— Прости? — Лицо Илрита расслабляется от удивления. Как будто он шокирован тем, что у меня хватило смелости спросить.

— Я отдам тебе свою жизнь, как и было обещано — когда это было обещано. — Единственная клятва, которую я нарушу, — это та, которую я дала Чарльзу. Никаких других. — У меня было еще шесть месяцев. Ты пришел раньше.

Хотя моего корабля больше нет, Эпплгейт мертв, и я не представляю, как мне теперь заработать двадцать тысяч кронов, даже если сирена вернет меня обратно. Но я все равно должна вернуться и что-то сделать. Беспомощность пытается задушить меня, но я заставляю ее сглотнуть. Я не позволю мрачным мыслям овладеть мной. Моя семья нуждается в том, чтобы я продолжала бороться.

— Ах ты, эгоистка! — Могучим взмахом хвоста он снова оказывается передо мной, почти врезается в меня, но в последнюю секунду останавливается. Вслед ему несется поток воды. — Я нашел тебя практически мертвой. Я спас тебя от сирен, одержимых рейфами. Я дал тебе свое личное благословение на пять лет больше, чем у тебя было бы в противном случае. И ты все еще просишь большего?

— Я прошу то, что мне причитается, — настаиваю я, слегка наклоняясь в сторону, чтобы освободить пространство, и желая, чтобы это движение не было таким резким. Я хочу подняться со всем авторитетом могущественного морского капитана Виктории. Но я не могу на это решиться, когда я не более чем человекообразная коряга.

— Могучий морской капитан. — В моих мыслях звучит насмешка. Мои глаза расширяются от шока. Как он смеет. Он наклоняется вперед, сужая глаза. — Да, возможно, тебе стоит быть осторожнее с тем, что и как ты думаешь, пока ты здесь.

Я пытаюсь вытеснить из головы все случайные мысли. Ворота за воротами закрываются от моих размышлений. Возможно, я не знаю, как работает эта связь, но я знаю, как защитить себя и скрыть свои эмоции.

— Пожалуйста, — говорю я просто. Если одна тактика не срабатывает, попробуйте другую. Я смягчаю взгляд и нахмуриваю брови. Это выражение обычно действовало на Чарльза. — Мне нужно еще шесть месяцев.

— Этого нельзя отменить. Ты вошла в Вечное Море. — Он тянется к моей руке, и я слишком изумлена, чтобы остановить его. Илрит легонько проводит мозолистыми пальцами по меткам, которые он нанес на мое предплечье, взгляд отстраненный и наполненный ноткой печали, которую мне не дано понять. — Лорд Крокан знает, что жертва, предназначенная для него, находится здесь. Мы не можем больше медлить. — Он отстранился, нахмурив губы. — Мне жаль. — Извинение кажется почти искренним. Но я ни на секунду не верю в это.

Сирена снова уходит, а я остаюсь смотреть на изгибы и впадины его спины, где они сужаются к неширокой талии. Чешуйки хвоста треугольником тянутся вверх по позвоночнику, переливаясь ярко-бирюзовым цветом на фоне бледности его кожи. На этот раз он не тянется ко мне. Он просто предполагает, что я последую за ним.

Он ошибается.

— Жертва? — Эта мысль так же чудовищна, как и сам зверь. Варварство овладевает мной, разрушая мое самообладание. — Твой лорд, — усмехаюсь я, не придавая титулу никакого значения, — не получил достаточно жертв для себя в моей команде?

Фенни вздрагивает у меня под боком.

Герцог Илрит снова останавливается. Но на этот раз он воздерживается от того, чтобы вернуть свое внимание ко мне. Я почти чувствую чувство печали, беспокойства, разливающееся по течению. Он насмехается надо мной с притворным сочувствием.

— Нет, — говорит он просто. — Они не были помазаны. Поэтому их не могло быть достаточно. Но, надеюсь, ты станешь таковой — ради них и ради всех нас.

Глава 5

Это шутка для него. Меня никогда ни для кого не было достаточно. Ни для спасения брака, ни для семьи, ни для команды. Похоже, он выбрал для этой жертвы самого худшего из возможных людей.

— Сейчас. Идем.

Уже по одному этому слову я поняла, что испытываю его терпение настолько, насколько это возможно. Сопротивляться дальше пока бессмысленно. Я в ужасном меньшинстве, а акулообразный человек выглядит так, будто готов сам справиться со мной. Оттолкнувшись руками, я неловко подаюсь вперед. Я нахожусь в невыгодном положении, пока не получу больше информации и не смогу лучше понять свои обстоятельства. Пока же мне нужно подыграть.

В арке усадьбы виднеется массивная коралловая труба. Над головой мелькают крошечные рыбки, похожие на светлячков. Разноцветная ламинария завязана в узлы и нанизана на гирлянду. В отличие от той ламинарии, которую я видела раньше, эта еще живая и зеленая.

Фенни плывет вперед к герцогу. Я плыву позади. Две другие сирены — Шеель и Лючия — плывут сзади. Я благодарна, что за последние четыре с небольшим года мне удалось получить дополнительный опыт плавания в водах к югу — в морях, где нет сирен. Но я еще не так грациозна, как они.

Илрит и Фенни переглядываются между собой, слегка кивают и качают головами, но я ничего не слышу. Их руки тоже не двигаются.

Может быть, есть какой-то способ приватного общения?

— Именно так и есть, — говорит сидящий за моей спиной седовласый мужчина. Ужас пронзает меня от осознания того, что он только что услышал мою случайную мысль. — Когда ты овладеешь телепатией — если вообще овладеешь — ты сможешь говорить только с теми, с кем захочешь. Хотя, если ты сначала освоишь что-нибудь, я бы посоветовал научиться держать большинство своих мыслей при себе. — Он слегка улыбнулся, не без злобы. Немного знающая, возможно, как будто то, что я испытываю, — обычная проблема. Для сирены, возможно, но не для человека.

Если только я не первая, принесенная в жертву этому Лорду Крокану. Все считают, что сирены быстро убивают людей, учитывая, что никто из тех, кого они уносят в море, никогда не возвращается. Я не нашла ни одного упоминания о том, чтобы сирены торговались с кем-то еще. За все время моих странствий я ни разу не видел никаких других знаков, подобных тому, что у меня на предплечье.

Но если мы все — жертвы для них, то это тоже объясняет, почему мало информации. От этих мыслей о жертвоприношениях у меня в горле появляется металлический привкус. Но я стараюсь сохранять спокойствие. Если я мог сохранять спокойствие каждый раз, когда выступал перед Советом, защищаясь от жестоких претензий Чарльза, то смогу и сейчас.

— Как мне овладеть этим? — Альтернатива — жить с людьми, которые, возможно, читают мои мысли, а это неприемлемо. Но во мне есть и любопытная жилка. Магия существует. И, наконец, может быть, у меня тоже есть шанс использовать ее? — Не могу сказать, что у меня много практики в обдумывании своих слов, чтобы произносить их над водой.

— Я и не предполагал, что у тебя есть такая возможность. Учитывая, что люди по своей природе не являются магическими существами, несмотря на ваше происхождение из Мидскейпа как детей Леди Леллии.