Два cтарца

– Варвара, гляди, куда ступаешь, весь подол мне изорвала, шагай уж впереди, негодная ты девка. И за какие грехи мне эдакую падчерицу послали?! – покрикивала женщина, на впередиидущую девушку, стегая ее по спине тонкой палкой, как обыкновенно делают извозчики с непослушной лошадью.

Совсем юная падчерица, с грустными глазами и заметно выпирающим из-под платья животом, послушно шагала по лесной тропинке, раз за разом переступая колючие сучья и отгораживаясь от густых веток, что лезли в лицо.

Всего пару лет назад собирала она ягоды в этом самом месте, и беззаботно распевала песни с подружками, но уже к зиме, жизнь Варьки стала тяжелой словно ведра с водой, что приходилось таскать из речки. Туда же, за мост, стал захаживать и ее отец, задолго до смерти мамы. За деревянным мостом, почти у самой воды жила белобрысая Екатерина, которая и стала новой хозяйкой в их доме.

– Ох, и жарко этой весной! А ведь только Страстная неделя пошла, к Пасхе глядишь – сарафаны наденем! – рассуждала пышная женщина. – А, гулена?! Что замолкла? Почти дошли! В ножки старцу не забудь упасть, да молитв проси, за блудную твою душеньку! Узелок отдай, он сам разберет. Ой не знаю, хватит ли этой жертвы за грех или резать хряка придется? Глядишь – в монашки благословит – позор с отца снять-то надо! – поправляла увесистый узелок под мышкой, Екатерина, а затем вздохнув добавила – кто их праведников разберет.

Плотные еловые ветки разошлись, и две паломницы очутились на солнечной поляне, устланной молодой травой и пробивающимися цветами. Под высоким деревом, аккуратной стопкой лежали сложенные дрова. Позади полянки раскинулся крохотный огородик, а в самом центре основательно разместился деревянный домик с одним-единственным окошком, через которое выглядывала густая, седая борода.

– Значит, дома старец! Пока молчи, безбожница, я говорить стану! – поправила цветастый платок Екатерина.

Дверь домика отворилась и из нее показался старичок в залатанном монашеском подряснике и выцветшей скуфейке на голове. Опирался он на сучковатую деревяшку, что недавно еще росла на соседней елке.

– Христос посреди нас, – произнес старец, несколько скрипучим голосом.

– И есть, – закашлялась мачеха, – и будет! Кхе, кхе-е!

– Ну, ну! – похлопал концом деревяшки женщину по спине, – не болей моя хорошая, у тебя какая красавица выросла, замуж, видать, скоро?! – улыбался дедушка.

Екатерина поежилась от колкой палицы и ответила:

– Позвольте батюшка рассказать, какое горе-то у нас…

– Милая, ты на пенечке посиди немного, отдышись от дороги, вот там, у дровишек, – улыбнулся дедушка и взял Варю под руку, – а мы тут о наших, молодых делах потолкуем.

Варя покраснела и склонив голову, пошла под руку в дом, шествуя словно дама на бал.

В домике оказалось довольно просторно, у старца имелась небольшая печка, столик с лавочкой и кровать, а в углу, над лампадкой висело множество икон.

– Присядь милая, – Варя уселась на лавку и хотела начать рассказ о том, зачем она здесь, но вдруг вспомнила, что мачеха просила поклониться.

Старик-монах опередил:

– Ко мне на днях лисичка прибегала, детки у нее родились, а люди еду приносят. Много старику не нужно, сухарь да вода! Я ей и отдал, мясо не ем, а сегодня снова должна была прийти, – затем заглянул Варьке в глаза и произнес, – деток нужно любить, чтобы из них хитрые лисы не выросли!

Варя насторожилась.

– Ты дочка не мешай Господу предначертанное творить, молись о том, чтобы была Его воля, не твоя! С чужими грехами Он сам разберется, уж сколько людей родилось от создания мира, а за каждой жизнью стоит Творец и ангелы Его. Разве бросит Он твоего папку? Э-э нет, не останется он в грехе, успеет покаяться, только всему свое время. Сейчас о собственной душе думай! А то, что навела на семью позор, ради мести, разве богоугодное это дело? – покачал головой старец.

От нахлынувшего стыда Варя не знала, куда спрятать глаза, поэтому решила крепко их закрыть, но чувство похожее на сердечный жар что-то расплавило внутри и слезы предательски потекли по красным щекам.

– Батюшка, простите! Я только… хотела, чтобы в деревне узнали…

– Не волнуйся! Кому требовалось знать, папку, итак, наставлял, еще при жизни маменьки твоей. Только это – его выбор. Господь не неволит! А ты иди по предначертанному, даже если путь тесен. Творец каждому предлагает лучшее, наше дело принять. Раз послал мачеху – потерпи, она твой камень, что углы скругляет.

– Да как же ее терпеть, когда она ненавидит меня?

– Обижает – улыбнись, кричит – промолчи! А вот болезнь твою… лечить пора, сама знаешь, ребеночка нет в тебе. Живот еще больше подрастет – тогда уж поздно будет, не до шуток будет с родителями!

Варя только глазами хлопала и ладошками мокрые щеки вытирала. Старичок подошел к иконам и махнул ей. Вдвоем упали они на колени, и старец едва слышно начал молиться.

Варька разбирала лишь обрывки слов:

– … и не умерщвляяй… низпадающия…врачебную силу…низпосли…от одра болезненнаго…

Затем он перекрестился, встал и вручил ей тряпичный сверток.

– Дома откроешь! Доктор у меня знакомый, к нему и отправляйтесь, будешь еще настоящих рожать и не раз! – улыбался дедушка.

Па поляне расхаживала Екатерина, заметив открывающуюся дверь торопливо подбежала к домику:

– Отец, разрешите вам… за труды… – протягивая узелок.

– Дорогая моя, терпит нас Господь, не дает розгу, вот и тебе послал Варюшку на воспитание. Единственный это в твоей жизни ребенок и не будет в доме мира, пока не полюбишь ее как дочку. Потому и привел сюда, если сама не смогла понять. А осуждение соседей заработала, ох заработала! Теперь надобно потерпеть, – старец улыбнулся, – об узелке не думай, милая моя. Слыхала: – Даром получили, даром давайте! Будешь возвращаться, оставь лисам, да зайцам, сейчас им туго, пусть порадуются – Блажен иже скоты милует!

Выходили из леса молча, задумчивые и растерянные, но у каждой отчего-то удивительно горело сердце.

Варя размышляла об услышанных словах, о том, что почему-то совсем не хочется мстить мачехе. Подняла взгляд с грязной тропинки вверх: «Какие же пушистые сегодня облака над лесом! А в ветвях, оказывается, щебечут птицы… Ой! А еду лисицам забыли отдать!»

Обернулась к мачехе, чтобы вернуться в лес, а та остановилась на тропинке, уставилась на падчерицу и, громко хлопнув в ладоши перед носом, вскрикнула: