Две жены моего мужа

Глава 10

— Ты не можешь развестись, доченька. Только не сейчас, — шокирует меня мама. Я ожидала от нее другой реакции и безоговорочной поддержки, но она говорит это слишком уверенно.

— Ты сейчас серьезно? Мне что простить мужу токал и научиться ладить с младшей женой?

— И как всегда Зара зацепилась за одно слово и перевернула с ног на голову, — цокает мама и наливает еще чая с молоком в фарфоровую чашку.

Мы сидим с ней на кухне ее просторной квартиры в одном из жилых комплексов, построенных нашей семейной компанией. Раньше они с папой жили в большом доме, откуда я и уходила замуж. Но пять лет назад отца не стало и мама не выдержала и переехала в квартиру. Она живет одна, занимается в фитнес-клубе, встречается с подругами, ходит на тои и прочие мероприятия многочисленных родственников, раз в год на месяц уезжает к Аделине в Нью-Йорк, а оттуда куда-нибудь на море. Не жизнь, а сказка. И в свои 64 Айгуль Гумаровна Сатаева прекрасно, потому что регулярно посещает салон красоты. Только в отличие от моей свекрови, у мамы светлые волосы, доставшиеся ей от матери-татарки. Мой дед был академиком, развивал химическую промышленность страны, бабушка преподавала химию в школе. Дед умер рано, еще до моего рождения.

А вот ата (дедушка) с папиной стороны окончил МГУ, работал сначала экономистом, а потом ведущим специалистом в Министерстве монтажных и специальных строительных работ Казахской ССР. Ажека заведовала детской и юношеской библиотекой. В общем, в роду у меня академики, учителя, интеллигенты.

И точно такая же ситуация у Карима. Они с Искандером тоже родились в зажиточной по советским меркам семья. А их отец, мой покойный свекор — представитель рода “дулат” Старшего жуза. Поэтому и Карим, и Искандер, и моя Дильназ тоже к нему относятся, так как род наследуют по отцу. А мой ру — “аргын”.

Наши папы шутили, что объединились не только семьи, но и Старший и Средний жузы. После многолетней дружбы и партнерства они стали сватами, чем очень гордились.

— Я не переворачиваю все с ног на голову, — обижаюсь на маму. — Я не хочу унижаться, как некоторые наши женщины, мужья которых завели токалок. Я не собираюсь становится байбише и жить, как в гареме.

— Ты не о том думаешь, — строго проговаривает мать. — Твой муж прикован к кровати. Перелом позвоночника — это тебе не ногу сломать. Еще и сотрясение с потерей памяти. Ты понимаешь, как ты будешь выглядеть, когда бросишь его и подашь на развод? Что скажут люди? Что ты бессердечная, избалованная и бесчувственная женщина, которая оставила мужа в трудный момент.

— Не могу поверить! — сокрушаюсь я. — То есть тебя волнует то, что скажут люди? Партнеры? Журналисты ?А мне плевать! Кариму надо было об этом думать раньше прежде чем лезть на шалаву. У него будет ребенок от другой женщины!

— Это еще не доказано, — сухо отзывается она. — Риана хочет сделать тест ДНК. Она думает, что эта психованная всех нас дурит.

Риана — мама Карима и моя свекровь. Они с моей мамой тоже дружат много лет благодаря мужьям.

— Даже если дурит, я видела их переписку.

Поставила локти на стол, сложила ладони будто в мольбе, и уткнулась в них кончиком носа.

— Карим писал такие вещи в ответ на ее полуобнаженные снимки, что мне противно. Изменял он, а грязной себя чувствую я. Тебе этого не понять, мама, — горько замечаю я. — Папа никогда не гулял!

— Ты так уверенна? — в сердцах заявляет мама и тут же замолкает, прикусив губу.

— Что ты сказала? — распахиваю глаза от удивления и неверия.

— Ничего.

— Ты хочешь сказать, что папа… — не могу договорить, так как боюсь услышать то, что еще больше разобьет мне сердце.

— Сейчас речь не обо мне, а о тебе, Зара. Ты же все еще любишь Карима. По глазам вижу, что любишь. Ты с детства им бредила. Я не говорю тебе его прощать, но сделай паузу, выиграй время, не руби с плеча. Если через несколько месяцев ты поймешь, что уже не можешь с ним жить, разводись. Но не сейчас, когда он даже ходить не может. Даже Дильназ тебя не поймет.

Умом понимаю, что мама права: мой муж обездвижен, ему придется заново учиться ходить и сидеть. И я отчаянно хочу быть рядом с ним, помогать ему, держать за руку, говорить, что все получится и он снова будет таким же, как раньше. Но что мне делать, если теперь, смотря на него, я представляю, как он занимался любовью с другой?

— Мама, ты ушла от вопроса. Скажи правду, папа тебя изменил?

— Чай остыл, я кипяток в чайник добавлю, — встает она и разворачивается к столешнице.

— Мама, сядь, пожалуйста, и ответь! Что у вас было с папой?

Она стоит ко мне спиной и я вижу, как трясутся ее плечи. Резко поднимаюсь и в одну секунду оказывают рядом с ней, приобнимаю, глажу по спине. Мы обе плачем.

— Ты не помнишь, — вырывается у нее сквозь слезы. — Тебе было три, наверное. Я собрала его вещи и выгнала.

— Почему? Что случилось? — мне очень страшно услышать продолжение, но теперь я знаю — лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

— У него была интрижка с секретаршей. Он стал позже приходить домой, а мне говорил, что сейчас время тяжелое, рэкет, надо защищать свое, надо много работать. Мы с Рианой вот так и жили: отправляли мужей на работу и молились, чтобы вернулись живыми, потому что по новостям все время показывали: то одного взорвали, то другого убили. А когда они ездили принимать вагоны со стройматериалами, то вообще страшо. Всю ночь их нет, связи никакой нет, мы с Рианой сидим по квартирам с двумя маленькими детьми. Ну а потом начались странные звонки на домашний — молчание, тяжело дыхание в трубку. Однажды она осмелела и заговорила. Хотеа, чтобы я его к ней отпустила.

У меня внутри все переворачивается. Привычный мир, в котором папа был идеальным мужем и моим героем, рушится, как карточный домик. А моя мама пережила тоже, что и я. Или это я повторяю сейчас ее судьбу.

— Он ушел, но ты все-таки приняла его обратно. Получается, простила?

Мы с мамой все еще на кухне. Она стоит, опершись бедрами о столешницу, а я — напротив нее. Ничего из того, что она рассказывает я не помню. То ли из-за возраста, то ли мозг просто вытеснил неприятные воспоминания.

— Получается, так, — горько усмехается мама. — Аде было почти восемь, но она будто все понимала и ни о чем не спрашивала — до сих пор же закрытая. А ты — нет. Ты плакала целыми днями и спрашивала, где папа и когда он придет. Я же была настолько зла и обижена на него, что не подпускала к вам. А перед Новым годом ты сильно заболела пневмонией и мы с тобой легли в больницу. Аду забрала бабушка. Нужны были какие-то новые антибиотики, которые вроде как продавались, но достать невозможно, потому что очень дорогие. И тогда Риана с моего разрешения рассказала обо всем твоему отцу. Примчался сразу же, — шмыгает она носом, берет рулон кухонного полотенца, чуть отматывает и вырывает один лист. Сложив его в несколько раз, протирает уголки глаз и щеки. — Поговорил с заведующим, чтобы его впустили в палату. Ты как раз под капельницей лежала: маленькая, худющая, бледная. Сильно плакала и уснула вот так — с иглой в вене. А он тебя увидел и побелел. Антибиотики он потом привез на целое отделение. И с заведующим подружился, стал помогать больнице Тогда же везде всего не хватало. Лекарств тем более. Еще и рубли на тенге заменили, вокруг неразбериха сплошная.

— Это ты про Александра Михайловича сейчас рассказываешь? — переспрашиваю маму, вспомнив, что папа дружил с врачом детской больницы. Он даже бывал у нас в гостях несколько раз, но эту историю никогда не рассказывал. По легенде — это я теперь понимаю — я лежала в пневмонией и он меня лечил. Так и познакомились.

— Да, про него. Дядя Саша. Устроил нам потом очную ставку в своем кабинете, пока за тобой соседка по палате присматривала. А папа твой умолял принять его обратно, твердил, что у него с этой…нет больше ничего.

— И ты простила, — опускаю голову, пряча от мамы свои слезы.

— Не сразу, — судорожно вздохнув, отзывается она. — Вы маленькие, мама пенсионерка, я испугалась, что если что-нибудь еще случится, то не справлюсь одна. Можешь считать меня слабой.

— Ты ради нас его приняла обратно несмотря на предательство? — болючий ком скребет горло. Я обожала своего отца, который подарил мне только свою любовь и заботу, но и сделал из меня человека. Он дал мне прекрасное образование, инвестировал в музыкальную школу, помог ее открыть и удержать на плаву. Папа был для моим идолом. А теперь я узнаю, что мой любимый отец обманывал маму. От этого мерзко и тошно.

— Помимо этого я все еще его любила. Поэтому долгое время было больно. Когда смотрела на него, вспоминала про измену. С годами это все рассеялось, рана зарубцевалась. Он обещал, что больше не предаст и сдержал слово. Хочется верить.

— Я-то думала….как повезло нам, что наш папа верный, семьянин, — хмыкаю, смахнув слезу с щеки. — Всегда говорил: “как мама скажет”, “спроси у мамы”, “мама лучше знает”. Мы еще шутили, что папа большой начальник только на работе.

— Да, помню, — внезапно она тихо засмеялась и вытерла нос салфеткой.

— Скучаешь по нему?

— Очень, — отвечает, глядя мне в глаза.

Несколько секунд просто молчим и вспоминаем былое. Наше молчание прервал звонок в дверь.

— Ты кого-то ждешь? — заламываю бровь в удивлении.

— Это Риана. Пришла с тобой поговорить, — мама делаета глубокий вздох и идет открывать дверь своей подруге и по совместительству моей свекрови.

***

— Я знаю, что все плохо, Зара. Но, пожалуйста, дай ему шанс, — просит ене, сложив руки в молитве. — Я уверена, что это не его ребенок. Она хочет его подловить.

— Мама, я видела фотографии, переписку. И все с номера Карима. Меня разбуди, я его, как таблицу умножения расскажу, — объясняю ей тактично. Свекровь и мама сидят за столом, а я стою, прислонившись к стене. Они подруги, и, наверное, сговорились, чтобы нас помирить.

— Можешь показать? — с надеждой смотрит на меня енешка.

— Вы уверены? Я боюсь у вас обеих давление подскочит, — опасаюсь я. Все-таки женщины их возраста к таким откровениям не привыкли.

— Выше уж точно нет, — строго говорит она. По глазам вижу — ждет.

Ну хорошо, вы сами попросили. Или это я стала слишком злой? Иду к дивану, на котором оставила сумку и вытаскиваю телефон из открытого бокового кармана. Нахожу скриншоты, которые мне отправила Линара, возвращаюсь и передаю ей смартфон.

Они с мамой утыкаются в экран, прищуриваются, медленно читают и краснеют, как воспитанницы Института благородных девиц. Моя мама первая отстраняется, прикрывает глаза ладонью и качает головой.

Тетя Риана тяжело дышит, кривит рот и шепчет разные ругательства, среди которых различаю: “шалаву”, “стерву” и кое-что еще из непереводимого уйгурско-узбекско-казахского фольклора, потому что моя свекровь наполовину казашка, а вторую половину делят уйгурская и узбекская крови. Отсюда и внешность у Карима не типично азиатская. Все мне говорили, что я отхватила красавчика, похожего на турецкого актера. А теперь я поняла смысл фразы “Красивый мужик — горе в семье”.

— Она могла все подстроить, — в ее голосе слышится боль разочарования. — Взять его телефон, написать сообщение от его имени.

— Она бы его никогда не разблокировала. На нем Face ID и код-пароль, которое мы с ним вместе придумали. Никто его не знает.

Свекровь задумывается, поджимает губы так, что они становятся похожи на тонкую красную нитку. В молодости Риана была ослепительно красива. Правильные черты лица, густые, иссиня-черные волосы, пухлые губы — мы с сестрой называли ее Жасмин из мультфильма про Алладина. Надеюсь, хоть от нее муж не гулял, потому что разве можно изменять такой красивой женщине?

— Хорошо, допустим не Лиана, — рассуждает она. — Может, конкуренты?

— Для чего это конкурентам? — нервно смеюсь я. — Как токал повлияет на работу? Многие богатые мужчины в нашей стране живут на две семьи и не парятся, делают миллионы.

— Я не знаю, — в сердцах бросает она. — Выбить из колеи, разрушив его семью. Все же видели, какие вы дружные, счастливые.

— Видимо, правду говорят, что счастье любит тишину, — горько замечаю я.

Вижу, что свекровь на грани отчаяния. Может, как мать я бы и поняла ее: семья ее сына действительно рушится, а она всеми силами пытается ее спасти. Только все бестолку.

— А я ведь ездила в Степногорск на ее кудалык (сватовство), — вспоминает она, отрешенно глядя перед собой. — Сестра попросила меня, как старшую, ее сопровождать. Я даже золотые серьги ей надевала по традиции, как и тебе когда-то. У этой Линары нет родителей, ее с 13 лет воспитывали дядя с тетей. Будь проклят тот день, когда она попала в нашу семью. Санжара погубила и Карима не дай Аллах, погубит.

— Ну как погубила? За рулем ведь был он, — уточняю я.

— Он. Но сестра сказала, что когда ее привезли в больницу, она плакала и причитала, что они поругались за минуту до столкновения. У нее же сильное сотрясение было, вся голова в крови.

— Пусть Аллах простит меня за эти слова, — пугаюсь собственного холодного тона, — но понятно, почему она такая отбитая на всю голову.

— Зара! — угрожающе смотрит мама. Ей явно не понравился мой настрой, ведь она считает, что мы должны быть милосердными. — Нельзя так о людях.

— Ведьма она, — отзывается ене. — Я лично проконтролирую сдачу ДНК. Уверена, это не его ребенок.

Молча киваю. Как бы я хотела, чтобы она была права.