Внимательно читаю последний документ в стопке, подписываю. Лина все еще стоит рядом, и я отчетливо слышу знакомые цветочные нотки. Аромат — уютный и манящий — щекочет ноздри, и я втягиваю воздух, как наркоман. Закрываю толстую папку, поднимаю на нее глаза.
— Это все?
— Да, — кивает она и ее губы расплываются в мягкой улыбке.
Мысленно ругаю себя за то, что вообще завис на ее губах. Лина — просто красивая женщина. Не более.
Она берет папку и идет к двери. Я же встаю и шагаю к шкафу, куда она днем повесила мой пиджак.
— До свидания, Карим Даниалович, — говорит, взявшись за ручку.
— Хорошего вечера, Лина, — надеваю пиджак, поправляю рукава. Пытаюсь быть с ней дружелюбным, но вижу, что она замешкалась и так и стоит у двери.
— Что-то еще?
Она делает шаг навстречу и кладет папку на край стола.
— Я хотела еще раз выразить вам соболезнования, — кротко шепчет Линара. — Ваш папа был очень добрым, щедрым человеком.
— Так и есть. Спасибо, — от мыслей об отце и его скоропостижной смерти снова становится не по себе.
— И я вас прекрасно понимаю. Тяжело терять близкого, любимого человека, — замечаю, что глаза ее вмиг увлажняются. — Ни дня не проходит, чтобы я не вспоминала Санжара.
— Понимаю, — все, что могу выдавить из себя я, потому что Лина оказывается слишком близко и внезапно обнимает меня.
— Вы даже не представляете, Карим Даниалович, как вы мне его напоминаете. Вы так похожи, — чуть слышно проговаривает она в грудную клетку, а после поднимает глаза и смотрит на меня снизу вверх неотрывно, с нежностью и сочувствием. Не понимаю, как это происходит и что за наваждение меня накрывает, но в следующую секунду мы тянемся друг другу, и я целую ее в губы…
Она жмется ко мне сильнее, я теряю контроль над собой и нет, чтобы прекратить все, держу ладонь на ее спине и продолжаю жадно целовать. Лина стонет и повторяет мое имя:
— Карим, Карим, Карим.
Все вокруг начинает кружится, затем постепенно исчезать. Кабинет растворяется в едком дыме и я уже не понимаю, где и с кем нахожусь. На границе сна и реальности все еще чувствую вкус и мягкость женских губ, тот же цветочный аромат, а еще до сих слышу голос, что зовет меня…
Открываю глаза и задыхаюсь от негодования, отвращения и нехватки кислорода. Склонившись надо мной, Лина на самом деле целует меня и пальцами сжимает плечи. Поняв, что происходит, уворачиваюсь и рычу на всю палату так, что кажется, дребезжат окна.
— Какого х** ты здесь делаешь? Вон пошла!
— Карим, милый, только не прогоняй, — плачет она, схватив меня за предплечье. — Ты сейчас не помнишь, но в твой последний приезд, ты обещал, что мы будем вместе.
— Я сказал, уйди отсюда, — кричу ей в лицо, а она не двигается. — Сестра! Сестра!
Но вместо сестры в палату влетает брат, а за ним — лучший друг. На лицах обоих недоумение. Искандер подхватывает Лину за локоть, резко поднимает и ведет к двери. А она ноет и повторяет:
— За что ты так со мной, Карим? Ты же обещал, что не оставишь меня. Я же ношу твоего сына.
Поворачиваю голову, лишь бы не видеть ее лица. И только, когда шум за дверью стихает, возвращаюсь на исходную и натыкаюсь на осуждающий взгляд Аслана.
— Зае**ла, — цежу сквозь зубы.
— Все закономерно, — друг прячет одну руку в кармане брюк. В другой держит тонкую папку. — Ты еб*л ее, теперь она еб*т мозг твоей семье. В особенности, жене. И что ты смотришь на меня, как на врага? Я тебя выгораживал, поверил, что случайно у вас в кабинете вышло. Но твоя переписка говорит об обратном.
Аслан буравит меня ледяным взором, которого я прежде никогда не видел. Я тоже смотрю на него, насупившись. Он прав и жесток.
— Я пытаюсь понять, какого х**, Карим? Менять крепкую семью и идеальную жизнь на вот эту истеричку? Ты уж поделись, что она там такого вытворяет?
— Мне нечего тебе сказать. Я ничего не помню, — кричу как сумасшедший. — У меня снова был какой-то бред про нее, где я ее поцеловал. Сам. Как будто хотел этого.
— Ну тогда иди к мозгоправу, как встанешь на ноги, — жестко говорит друг.
Сжимаю челюсть до скрежета зубов и болезненной пульсации в висках. Если бы не не перелом, соскочил бы и бросился к Заре, потребовал, чтобы выслушала. Она уже неделю не приходит и не звонит. Дочку привозила моя мама, но было видно, что Дильназ обижена. На все вопрос отвечала односложно: да, нет, не знаю, хорошо. И за руку меня держала недолго — сама потом убрала. От этого еще больнее.
— Как Зара?
— Нормально. На работу снова ходит.
— Парни присматривают за ней?
— Как ты и просил.
— Хорошо, — жмурюсь от того, что яркий свет больничной лампы режет глаза. — Скажи, пусть фотки продолжают скидывать. И побольше.
— Больной, — вздыхает друг.
— А что мне делать? Я выйду только на следующей неделе. Она меня видеть не хочет, а я ее да. Я без нее подыхаю, — закрываю глаза и вижу перед собой жену — такую, какой она была со мной до всего этого абсурда.
Дверь скрипнула, послышались твердые шаги по плитке.
— Второй раз эту истеричку из больницу выставляю. О, уснул что ли? — спрашивает Аслана Искандер.
— Медитирует, — усмехается друг.
— Ты уже показал ему документы?
— Что за документы? — опередив Аслана, открываю глаза и смотрю на обоих.
Многозначительно переглянувшись с Искандером, Аслан подходит о мне, открывает папку и протягивает мне. Беру ее в руки, пробегаюсь по написанному и зверею еще больше.
— Это что за хр*нь? — швыряю все на пол, и от безысходности злобно скалюсь, как бешеный пес. — Пристрелите меня, я лучше сдохну. Я не мог этого сделать!
— К сожалению, там стоит твоя подпись, — мрачнеет Аслан, а я понимаю, что попал в трясину и меня затягивает на дно.
— Это что за хр*нь? — швыряю все на пол, и от безысходности злобно скалюсь, как бешеный пес. — Пристрелите меня, я лучше сдохну. Я не мог этого сделать!
— К сожалению, там стоит твоя подпись, — мрачнеет Аслан, а я понимаю, что попал в трясину и меня затягивает на дно. — Ты сам подписал приказ о ее ежемесячном премировании, когда был в Астане. Главбух подтвердила: ты вызвал ее и попросил все сделать тихо.
Со злостью помогают справится кулаки, которыми я со всей силы стучу по кровати. Хочется сейчас все крушить, материться и бухать. Но мне теперь категорически запрещено пить.
— Как давно?
— За последний квартал и плюс январь, — вздыхает Аслан. — И ведь никому ничего не сказал. Даже мне как твоему финдиректору, или брату, как заму. Хотя…понятно почему. Чё уж, — опускает он голову.
— А ты что молчишь? — спрашиваю Искандера.
— А что мне сказать? — мрачно отзывается брат. — Я тоже не знал, что ты ей помимо зарплаты еще полтора миллиона накидываешь (около 300 000 рублей).
— Что говорит Салтанат? — может, хоть главный бухгалтер в столичном филиале просветит, почему я так поступил.
— Ты ее вызвал и попросил все оформить. В подробности не вдавался, но она подумала, что это из-за того, что Линара — родственница и вдова твоего брата. Подписывал при ней.
— Запрос в банк?
— Сделали. Ровно квартал ей на карточку падали шесть ноликов и зарплата, — усмехается друг. — Бл**ь, Карим. Двушка в твоем ЖК, почти два ляма с учетом зарплаты на расходы и как результат она залетела. Ты каким мозгом думал? И главное так хорошо скрывался все это время, а под конец спалился. Ты прямо как наш пивной король. У того тоже была жена и токалки. И все работали в его конторе и получали зарплату.
Игнорируя рычание друга, смотрю на брата и спрашиваю его:
— Переписка, которую она скинула Заре…айтишники смогли что-нибудь сделать? Зара сказала, что там мой номер, но я…
— Но ты не уверен, мы помним, — иронично хмыкнул Искандер. Я лишь нахмурился и прохрипел. — Ничего не смогли. Твой телефон мы так и не нашли, а ее, — брат опускает голову и тихо смеется.
— Что?
— Как сказали твои охранники, Зара разбила ее телефон о вашу баню. Выкинула в окно и попала в стену, — рассказывает Искандер, скрестив руки на груди. Слышу, как усмехнулся Аслан.
— Моя девочка, — говорю я о Заре и нервно сглатываю. Сейчас хочется убиться о ту же стену из-за того, через что я провел свою любимую женщину.
— Короче, айтишники старались, но они не боги, — продолжает брат. — У тебя не стояло резервного копирования на мессенджере, и это, к сожалению, не “Телега”, где вся переписка сохраняется в аккаунте.
— Бл**ь.
— Одним словом, — вздыхает Искандер, — ты в жопе.
— Я уже понял. Сам поговорю с начальником СБ. Надо рыть дальше. Я не мог всего этого наворотить в здравом уме.
— Кто тебя знает? — ухмыляется брат. — Может, ты влюбился без памяти. Она-то женщина красивая и интересная, если б не истеричка.
— Рот закрой, — рычу я на него.
***
Через неделю меня, наконец, выписывают. И хотя внешне я выгляжу более или менее, меня продолжают мучить головные боли и резь в пояснице. Обезболивающие мне не убирают, но просят не увлекаться. Из-за сильного сотрясения я теперь должен несколько лет стоять на учете у невропатолога и два раза в год пить таблетки для питания головного мозга. Весной и осенью. Как псих твою мать. Но самое поганое — встать я смогу только через два месяца.
Я просто подыхаю внутри от гадкого чувства беспомощности. В первые дни на мне был памперс для взрослых, теперь из-под меня выносят утку. Тоже самое будет дома, только я попросил Искандера найти медбрата на весь день, с утра до вечера. Ночью обойдусь, ибо не хочу быть немощным. Ненавижу эту гребанную реальность. Ненавижу лыжи. Ненавижу себя за все дерьмо, которое я сделал за последний год.
На второй этаж дома ребята из специальной службе по перевозке лежачих больных поднимают меня на носилках. Там уже ждут Искандер и Аскар — медбрат, которого порекомендовал Арсен Ильясович — хороший кстати, мужик. В холле они опускают ножки на колесах и везут меня в комнату.
— Нет-нет, туда, — слышу любимый голосок Зары и сердце начинает стучать в сто раз сильнее. Матерюсь про себя, что не вижу сейчас ее красивого лица и нежных щек, которые всегда так забавно пылали, когда мы встречались.
Парни разворачиваются и направляются не в нашу спальню, а почему–то в гостевую.
— Зара, — хрипло зову я, но она не откликается. — Зара, скажи хоть что-нибудь.
Но она не отвечает.
— Раз, два, взяли, — двое парней переносят меня с носилок на кровать. Одно небольшое действие, а поясницу сново печет, будто прижгли раскаленным железом.
— Спасибо, мужики, — морщусь от боли и еле выдавливаю слова благодарности.
— Выздоравливайте, — говорит один из них.
Они выходят из комнаты вместе с Искандером, а Аскар остается и вытаскивает из сумки тонометр.
— Это обязательно? — спрашиваю, когда он надевает на руку манжету тонометра.
Парень кивает и начинает мерить давление.
— Чуть подскочило. Переживаете?
— Конечно.
— Понимаю, но вы уже дома. Как говорила одна моя клиентка: “дома стены лечат”.
Да. конечно. Только не тогда, когда с женой у тебя холодная война.
— Аскар, будь другом, — прошу я. — Позови мою жену.
Он молча кивает и выходит из комнаты. Хороший парень. Лишних вопросов не задает, все четко, по делу. Минуты ожидания сродни бесконечности. В голове крутятся слова, которые хочу ей сказать, но когда она решительно входит и подходит к кровати, забываю обо всем. Я всегда знал Зару другой: милой, нежной, кроткой, влюбленной, сексуальной. Сейчас передо мной Снежная Королева. В глазах ледышки, на лице — нет, не презрение, а скорее, разочарование.
— Зачем звал? — вздохнув, произносит она и я понимаю, что она упорно удерживает маску безразличия, хотя ей не все равно. Я чувствую это.
— Хотел увидеть, — мягко говорю, не сводя с нее глаз.
— Увидел, — отводит взгляд и скрещивает руки на груди.
— Почему ты сказала, чтобы меня привезли сюда, а не в нашу спальню?
Она поворачивает голову и неотрывно смотрит на меня. Я же не могу наглядеться на нее, потому что безумно соскучился.
— Потому что я не хочу, чтобы ты спал со мной в одной кровати, — заявляет она твердо. — Мамы просили повременить с разводом, пока ты не встанешь на ноги. Я пошла им навстречу. Но это ненадолго.
Шумно сглатываю, в горле страшно пересохло и хочется пить.
— И кстати. Твоя шлюха, токал, малыш или как ты ее там называешь, больше не работает в столичном филиале. Я распорядилась, чтобы ее уволили. Квартира, конечно, принадлежит ей. Но миллиона от тебя она больше не получит.
— Откуда ты знаешь? — прикрываю глаза и шумно выдыхаю через нос. — Кто тебе сказал?
— Сама узнала у Чингиза, — называет она имя директора Астанинского офиса. — Не злись на него, я на него надавила. Я могу быть убедительной. Ее не будет нигде. Ни в компании отца, ни в нашей с Дилей жизни.
Впервые вижу, что в ее глазах разгорается пламя ненависти — опасное, но невероятно завораживающее. Она другая. Такой я свою жену никогда не знал.