Две жены моего мужа

Глава 12

Залетаю в теперь уже мою комнату, захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Прикрываю рот ладонью и беззвучно плачу от того, что меня колотит и разрывает от его взгляда, голоса, мимики.

Намеренно не ходила к нему в больницу, плюнув на мнение общества. В глазах медперсонала я, наверное, страшная женщина, мажорка, стерва, бросившая мужа в трудный период. Но тогда я была на пике своей ненависти к Кариму и его токалке; мне хотелось крови. Казалось, буря внутри стихла, и я смогу встретить его и даже жить с ним под одной крышей. Но нет, я себя переоценила. Стоило мне войти в гостевую и подойти к кровати, как я растерялась, хоть и не подала виду и нацепила маску равнодушия.

Карим выглядит иначе: похудел, поседел, побрился. Или его в больнице побрили, не знаю. Я привыкла к щетине, которая была у мужа последние два года. Сначала ругалась, просила убрать, потому что колется, а потом мне стало очень нравится.Особенно, когда жесткая щетина царапала обнаженную кожу.

Черт возьми, как же хочется прикоснуться к нему, положить голову на грудь, услышать, как бьется сердце. Остановись, Зара. Очнись!

Иду в ванную, включаю холодную воду и умываю лицо. Оно горит не то ледяной влаги, не то от воспоминаний, чувств и ощущений, что снова и снова вспыхивают во мне. Ничто не забыто, а надо бы вырвать его из сердца и стереть из памяти.

После обеда из школы возвращается Дильназ и не переодевшись в домашнее, прямо в форме бежит к отцу. Сгорая от любопытства, приоткрываю дверь в его спальню и слушаю. Мне казалось, дочь до сих пор зла и обижена — она ведь и ехать к нему не хотела. И действительно: Диля борется с собой, не желая и меня не обидеть, и отца поддержать. Бедная моя девочка, которую мы, взрослые поместили в такие непростые условия. Вижу, что мечется, не желая никого обидеть. Она слишком бесхитростная, слишком ранимая, слишком чистая душа.

— А это я нарисовала мамин портрет в художке. Тетя Индира говорит, что надо перенести на холст и подарить ей на день рождения. Еще она обещала, что в мае отвезет меня на пленэр на маковые поля и мы с ней будем рисовать маки, — без умолку тараторит она, а Карим смотрит на нее с такой любовью и нежностью, что сердце щемит.

— Очень красиво, Диль, — Карим гладит ее волосам и спускается к щеке.

— Давай я тебя тоже нарисую, — улыбаясь, спрашивает она.

— Обязательно. Только давай, когда я встану. Сейчас я не в форме, — слышу горькие нотки в его низком голосе.

— Пап, — осторожно шепчет Дильназ, — а ты к той тёте не уйдешь жить?

— Нет, Диля, — прохрипел серьезно он, — даже не думай об этом!

— Это хорошо. Потому что знаешь кто она? — заговорщицки произносит дочь. — Она "Жалмауыз кемпир" — семиголовая ведьма. Мы проходили казахские сказки по литературе. А ты знаешь, что она живет в лесу, в шалаше и ест людей? Угу, — Диля кивает головой, — У нее два зуба и длинные когти. И глаза такие же ужасные, как у той тети.

Тихо закрываю дверь и думаю, что надо посоветоваться с психологом, как теперь быть с Дильназ и как в случае развода с ней разговаривать. То, что она ассоциирует любовницу отца со злым персонажем казахской мифологии мне не нравится. Это какой-то уход от реальности.

До конца дня не захожу к Кариму. Вместо меня вокруг него суетятся Нурия, Дильназ и свекровь, которая пробыла у нас до вечера. Медбрат, ухаживающий за Аскаром, мне понравился, но Карим почему-то упрямо решил, что ночью его услуги не понадобятся. А значит, случись что, подавать стакан воды мужу-изменнику придется мне. Поэтому перед уходом парень инструктирует меня и показывает, какой препарат дать в случае обострения боли. Я лишь молюсь, чтобы ночь прошла спокойно.

Ночью долго не могу уснуть, зная, что Карим в спальне напротив и совсем один. Внезапно проснувшееся чувство вины гложет, расползается ядом по венам. Любовь к нему никуда не ушла и в других обстоятельствах я бы не отходила от него ни в больнице, ни сейчас. Но зная, что год у него была связь, закончившаяся беременностью, убивает во мне все хорошее. Неужели я настолько черствый, плохой человек, лишенный сострадания к любимому, но предавшему человеку?

Закрываю глаза, считаю овец и пытаюсь заснуть. Внезапно слышу истошный, отчаянный крик и понимаю, что это Карим.

Вскакиваю с кровати, лечу к нему, быстро бью по выключателю. Он щурится и моргает от яркого света, вертит головой и сжимает челюсть. На лбу выступила испарина, а руки плотно сжаты в кулаки.

— Карим, я здесь, успокойся, — впиваюсь пальцами в крепкие плечи. — Открой глаза, ты дома.

— Мама, — на пороге появляется испуганная Дильназ в пижаме. — Что с папой?

— Все нормально, доченька, — выдавливаю улыбку, — Папе просто приснился страшный сон. Иди спать, милая. Я с ним побуду.

Она несколько минут смотрит на нас и трет глаза, но потом все-таки уходит. Посмотрев на Карима, вижу, что он очнулся и лежит, уставившись на люстру.

— Болит? — спрашиваю строго, а сама хочу броситься ему на грудь.

— Немного.

— Дать лекарство?

— Нет, потерплю, — взгляд мой фокусируется на его пересохших губах, которые он облизывает. — Пить хочу.

— Сейчас.

Поворачиваюсь к столу, беру стакан и наливаю в него воду из кувшина.

— Там где-то должны быть трубочки. Так удобней. — слышу за спиной.

Ищу их глазами и как назло не могу найти. Подхожу к нему и говорю?

— Ладно, завтра распоряжусь, чтобы тебе их занесли. Давай пока так.

Чуть приподнимаю его голову и подношу стакан к губам. Внезапно он хватает меня за запястье и крепко сжимает. Кожа в этом месте адски горит, словно на нее кипяток вылили. Понимаю, что он сделал это не только для удобства, но молчу.

— Спасибо, — благодарит он, когда его голоса вновь касается подушки.

— И все-таки что это было? — снова задаю тот же вопрос.

— Мне снилось, что я лечу по трассе на лыжах. Лечу, лечу, лечу, а потом не чувствую под собой ничего и падаю в обрыв.

— В больнице такое было?

— Нет. Это впервые.

— Наверное, ты прокручиваешь в голове тот момент, когда ты врезался в дерево. Поэтому снятся такие кошмары

— Наверное.

Легкие кивок, внимательный взгляд и холодные пальцы, которые почти невесомо касаются руки.

— Отдыхай. Я пойду, — убираю ее, чтобы не было соблазна.

— Подожди, — дрогнувшим голосом просит Карим. — Ты не могла бы выключить свет и просто посидеть рядом.

— Карим, — протягиваю я измученно, — это не очень хорошая идея.

— Пожалуйста, Зара. Быть одному невыносимо.

В его уставших покрасневших глазах плещется страх, обреченность и тоска. А у меня сердце разрывается на части от осознания собственной бесчеловечности. Я плохая жена. Я не могу, как велит Бог, “в болезни и в здравии”. Я поставила гордыню выше сострадания и всепрощения.

— Хорошо. Я побуду с тобой.

Только после этих слов он успокаивается и как дитя, к которому среди ночи прибежала мама и прогнала всех демонов, закрывает глаза.

Выключив свет, я сначала сажусь рядом с ним на стул. Поняв, что это не очень удобно, обхожу кровать и ложусь с другой стороны. Не рядом, а на расстоянии. Усталость мгновенно накатывает, веки тяжелеют, наливаются свинцом. Поначалу борюсь со сном и часто открываю глаза, давая себе установку: не спать. Но это сильнее меня…

Мягкое зимнее солнце проникает в комнату, а его лучи скользят по лицу и настойчиво будят. Просыпаюсь, сладко потягиваюсь и переворачиваюсь на бок. Я лежу в нашей с Каримом спальне, а он рядом со мной. Он точно такой же, как в то последнее счастливое утро. Через несколько часов мне позвонит Аслан и скажет, что мой муж в больнице. Неужели я вернулась в прошлое?

Забираюсь под его крыло и кладу ладонь на грудь. Не могу удержаться и целую к колючую щеку. Карим расплывается в улыбке, открывает глаза и поворачивает ко мне голову.

— Доброе утро, жена, — шепчет он и мажет по виску кончиком носа.

— Доброе утро, муж, — также тихо проговариваю я.

Любуюсь им — таким родным, красивым, здоровым. Знаю, что сейчас он начнет приставать, а я с удовольствием поддамся на его провокацию.

И действительно, Карим крепко обнимает и страстно целует, пробуждая сильное желание. Через несколько долгих секунд отстраняется и молча смотрит в глаза. А я все жду продолжения, потому что внизу живота уже слишком болезненно-сладко.

— Карим, — вблизи раздается знакомый женский голос.

С ужасом вижу, как на грудь моего мужа ложатся чужие руки. Секунда…и из-за его спины выглядывает полусонная Линара.

— Иди ко мне, любимый, — зовет его, ластится, как кошка.

Карим улыбается и отпустив меня, поворачивается к токал, берет ее лицо в ладони и впивается в бесстыжие губы с животной страстью.

Пробуждаюсь от собственного немого крика. В комнате темно — хоть глаз выколи. Это был просто кошмар, игра больного воображения. Кажется, мы скоро все здесь свихнемся.