Зара
Дома появляюсь только на следующий день и сразу замечаю пугающую, звенящую тишину. Раз за разом все труднее возвращаться в разоренное семейное гнездо, ибо здешняя атмосфера угнетает и душит. Не радуют светлые стены, белый рояль, запах домашней выпечки. Кто-то скажет: совсем зажралась, но мне здесь отчаянно не хватает воздуха.
Заглядываю на кухню: никого. Наверное, Нурия уехала на рынок. Не видно и Аскара. Должно быть,он наверху, у Карима.
Поднимаюсь на второй этаж, но по пути замираю от того, что слышу приглушенные голоса, доносящиеся из спальни мужа. Бесшумно крадусь к двери, чуть приоткрываю ее и заглядываю в щелочку. Сердце пропускает один удар, второй, третий. Вижу на кровати Линару, лежащую рядом с Каримом. Она гладит его по щеке и приговаривает ласково:
— Карим, любимый, мы все равно будем вместе. Я люблю тебя. У нас будет сын. Ты же мечтал о мальчике!
Мой все еще муж открывает глаза и смотри на нее, а я замираю.
— Милая, ты пришла. Ты все-таки пришла, — говорит он.
— Да, дорогой. Я рядом. Я позабочусь о тебе.
Последняя капля переполнила чашу терпения. Врываюсь спальню и кричу, как невменяемая:
— Что эта шлюха делает в моем доме?
Добираюсь до изголовья кровати, хватаю токалку за хвост и стягиваю ее с кровати. Она падает на четвереньки, а мною движет какая-то нечеловеческая сила. Наверное, это и есть состояние аффекта.
— Зара, я не знал. Я думал, это ты! — оправдывается Карим.
— Нет, он знал. Ай, отпусти, дура! — хнычет Линара. — Он звал меня по имени!
— Рот закрой! — рычит муж.
Тяну ее за волосы. Она мычит от боли и поднимается на ноги. Я выталкиваю ее за дверь и вцепившись в пуловер,веду вниз по лестнице, как теленка на привязи. В этот момент хочется толкнуть ее со второго этажа и смотреть, как она будет лететь вниз. Но ведь она беременна, а я не убийца. Я не убийца…
— Это дом Карима! — кричит она она. — Я пришла к нему. Отпусти меня!
— Закрой рот, шалава! — рявкаю я.
На вопли непрошенной гостьи в дом вбегает охранник.
— Ахмед, уведи ее и выстави за ворота, — велю я, нацепив маску стервы.
— Слушаюсь, — кивает мужчина и перехватывает истеричку.
— Ты ничего уже не сделаешь! — орет она на прощание. — Он мой! Отдай его мне! Карим уже не любит тебя! Где твоя гордость?
— Пошла вон. Еще раз увижу здесь, спущу с лестницы.
Отдышавшись и уняв дрожь, поднимаюсь к Кариму. У него все еще открыта дверь. Воинственно подхожу ближе, чтобы видеть его бестыжие глаза.
— Сейчас ты мне скажешь, это не то, что я думаю? — цежу сквозь зубы.
— Я не знаю, как она сюда попала! — отвечает он.
— Значит, узнай. Иначе я подумаю, что ты дал ей ключи от моего дома.
— Нет!
— Звони начальнику охраны, выясняй. Меня достала твоя токал. Достал ты! И твой ребенок, которым она кичится, меня тоже достал! — выплевываю ему. — Да, вот такая я бессердечная женщина, которая ненавидит тебя, твою любовницу и твоего ублюдка!
Широким шагом направляюсь на выход. Он снова пытается до меня достучаться, кричит вслед, но я закрываю уши ладонями, бегу к себе, закрываюсь в ванной, прячусь в душевой кабине и включаю воду. Стою под прохладными струями в одежде и плачу от обиды, которая подобно кислоте разъедает все внутри. За последние два месяца я стала очень жестокой и боюсь, что такой и останусь.
Хорошо, что Диля еще один вечер проводит у мамы, иначе пришлось бы ей объяснять, почему я снова не в себе. Пора завязывать со страданиями и идти дальше, потому что у девочки должен быть другой пример перед глазами.
К вечеру стало ясно, как Линара попала в дом в обход охраны. Она вошла через заднюю дверь, миновала баню и летнюю кухню, а затем беспрепятственно открыла дверь на террасе. Зимой она обычно закрыта. Обычно этим маршрутом пользуется Нурия или сотрудники клининга, которые обслуживают наш дом. И охрана подтвердила: по камерам они видели движение на заднем дворе, но так как женщина, одета в обычный пуховик с капюшоном, очень хорошо ориентировалась и открыла калитку ключами, то они приняли ее за домработницу. А на самом деле Нурия в этот момент была на рынке.
Все оказалось до банального просто: у Линары были ключи. И скорее всего, они у нее давно. У нее был доступ к вещам Карима, поэтому ничего удивительного.
Меня поражает, обижает, бесит и раздражает уровень ее вовлеченности в нашу жизнь. У нее есть ключи, она знает планировку, а может быть, и что-то еще.
— Смени замки и электронные ключи, — требую от Карима после того, как он все мне рассказал.
— Завтра все сделают, — виновато отзывается он.
— И усиль охрану, — настаиваю я, а он лишь кивает.
— Уже.
Демонстративно закатываю глаза и иду к двери. Он зовет меня по имени, но я и не думаю останавливаться.
— Когда же ты, наконец, съедешь? — рычу я и все поворачиваюсь к нему.
— Может, мне лучше сдохнуть по твоей логике? — цедит он.
— Да, так было бы лучше, — в сердцах заявляю я, а потом сразу прикусываю язык.
От одной мысли о том, что его не станет, меня бросает в дрожь. Я и вправду стала очень несдержанна в своих мыслях и словах, я превращаюсь в нехорошего человека.
После этого разговора к Кариму больше не захожу, но ночью снова слышу, как неверный стонет не то от боли, не от от кошмара. Намеренно не останавливаюсь, а спускаюсь на кухню. В аптечке нахожу лекарство от головной боли, наливаю стакан воды и разом осушаю его. Знаю, что скоро полегчает и я может быть даже засну и забудусь.
Снова поднимаюсь на второй этаж и бесшумно ступаю босиком по паркету. Слышу, что все еще мучается, но не просыпается.
— Ммм, Зара! Зара! — Карим снова зовет меня.
Изрешеченное сердце рвется к нему, но ноги прирастают к полу. Я ведь все еще его законная жена, а он — мой муж. И мой долг в глазах общества — заботиться о супруге, прикованном к кровати. Поддерживать его, обещать, что он скоро встанет на ноги и восстановится, давать ему надежду.
Но я не могу. Потому что в каждую нашу встречу представляю рядом с ним другую. Жить так — наказание и пытка. Я привязана к Кариму общественным мнением, мольбами наших матерей, и слезами дочери, которая души не чает в отце.
— Зара! Помоги! — просит сквозь сон.
Сдаюсь и все-таки иду на зов. Темную комнату освещает лишь лунный свет, в котором лицо Карима кажется еще более бледным и измученным. Он перестал бриться и сильно оброс, появились морщины в уголках глаз. Как же он постарел за это время. А ведь ему всего 38.
Перешагнув через себя,все-таки ложусь рядом с ним и шепчу:
— Карим, я здесь. Спи.
Впиваюсь пальцами в его плечо, чтобы почувствовал мою близость. Он так и не открывает глаза, но вскоре успокаивается, дыхание, наконец, выравнивается.
Сажусь на кровати, беру подушку и обнимаю ее, чтобы чем-то занять руки. Знаю, что надо уйти, но не могу пошевелиться. Смотрю на его красивое, изможденное лицо и невольно в памяти всплывает все, что произошло. Картинки пляшут перед глазами, а слова громим роем жужжат в голове
“Я уже почти год его вторая жена. Мы живем с ним вместе в квартире, которую он мне подарил”.
“На ней было одно полотенце. Видимо только вышла из душа. Она еще покраснела, начала оправдываться. Я понял, что она должна была уйти раньше, чтобы никто ничего не заметил”.
“Где-то за неделю до падения Карима, я зашел в приемную вечером. Рабочий день уже закончился и я подумал, что секретарши уже ушли домой. Я не стал стучать, а сразу открыл дверь в его кабинет и…он ее целовал. Или она его. Не знаю. Секретарша тут же убежала, а Карим попросил ничего тебе не говорить”.
“Узнала татуировку? Это он заснул после очередного марафона со мной. Ты что его на голодном пайке держала?”
“Горячо. Кто-то очень плохо себя ведет.
“Так накажи меня”.
“Я уже еду. Жди”.
“Хочу тебя, любимый”.
“Я тоже, малыш”.
“Вероятность отцовства 99,9…..”
Вздрагиваю от воспоминаний в темной комнате и неожиданно понимаю, что держку подушку над лицом мужа. Разглядываю некогда любимые глаза, брови, нос и губы. Карим напряжен даже во сне. В голове заезженной пластинкой крутится одна мысль: а что если я сейчас сделаю это и избавлю нас двоих от страданий? Его — от физической. Меня — от душевной. Черная туча злости и ненависти нависает надо мной и затуманивает разум. Я будто больше не принадлежу себе. Я продала душу Дьяволу за кратковременное освобождение от страданий.
В меня вселяется монстр. Это он подносит орудие все ближе и ближе. Пальцы дрожат, кровь стучит в висках, а в голове гремит: “Я не убийца. Я не убийца”.
А потом Карим вдруг распахивает черные, как эта страшная ночь, глаза и выкрикивает мое имя.
— Зара! Что ты делаешь? Убери это! Зара! Очнись!
Ощущение, что подушка загорается в моих руках. Резко бросаю ее на пол, будто обжегшись, и смотрю на испуганного мужа. Пячусь к двери и вся трясусь от осознания, что могла его задушить. Мне нужна помощь, ведь так больше нельзя. Я должна подать на развод. И пусть меня осудят.