— Ой. мам, привет! — удивленно вскидывает брови Дильназ, когда не водитель, а я встречаю ее у ворот школы. — А ты что тут делаешь?
— Сегодня захотела тебя встретить, как в первом классе, — за моей внешней улыбкой скрывается страх. Я ведь не случайно приехала и она это скоро поймет.
Распахиваю объятия и Диля с радостью прижимается ко мне, а я укрываю ее своими крыльями. Я должна защитить свою девочку от невзгод и зла, но сама же сделаю ей больно. Вот только иного выхода из ситуации я не вижу.
Диля стягивает с плеч рюкзак, кладет его на заднее сидение и забирается в салон. Завожу двигатель, выкручиваю руль и выезжаю с парковки. Недавно выпавший снег превратился в коричневую жижу на дороге. На душе такой же раздрай и смятение.
— Как дела в школе? — мельком смотрю на Дильназ в зеркало заднего вида.
— Хорошо. СОР (суммативное оценивание за раздел/тему, по-старому — контрольная — прим. автора) по математике написала на 100 баллов, — радуется моя девочка.
— Отлично. Я в тебе не сомневалась, ты… — осеклась, потому что хотела сказать “Ты вся в папу, у него тоже всегда были пятерки по математике”, но вовремя остановилась. — Ты большая молодец!
— Это папа молодец, — подчеркивает она. — Мы с ним вместе готовились. Знаешь, какой он умный. Ему уже столько лет, а он такие сложные уравнения решает.
Хмыкаю, а про себя думаю: “Да уж, молодец у нас папа. Как уравнения решать он помнит, а как сделал ребенка чужой тете — нет”.
Я прекрасно знаю, что когда мы приедем домой, она первым делом побежит к нему и бросится на его грудь. Диля — такая же папина дочь, как и я когда-то. Только для меня отец был непогрешимым до самой смерти и только недавно я узнала о том, что он тоже гулял. Дильназ же сейчас делает вид, что ничего не произошло и мы все та же идеальная семья. А мне стыдно. что стала часто отправлять ее к своей маме, чтобы она не видела меня в состоянии, близком к помешательству.
Но сегодня я решила все ей рассказать.
— Папа! Папа!
Как я и ожидала, едва сняв верхнюю одежду, дочка летит наверх, забегает в папину спальню и виснет на нем. Карим уже полулежит, прислонившись к мягкому изголовью и это по словам его врача хороший результат, если учесть, что с момента его падения прошло уже чуть больше двух месяцев. Он уже сидит, разрабатывает мышцы рук и под надзором Аскара надувает и сдувает шары. Это оказывается полезно для легких.
Я периодически подсматривала за ним, но не заходила, так после минутного помешательства и желания задушить, мне физически больно находится с ним в одном замкнутом пространстве. Это случилось две недели назад. И ровно столько у меня было времени, чтобы чтобы собраться с мыслями, проконсультироваться с юристом и принять решение закончить наш брак.
— Сто из ста, папа! — верещит дочка и Карим моментально расплывается в улыбке и чуть ли не душит ее в объятиях.
— Моя умница! — он закрывает глаза и делает глубокий вдох, а когда открывает их, то натыкается на мой холодный, каменный взгляд. Я стою поодаль, упираясь бедрами о край стола.
— Диль, иди переоденься. пообедай, а потом нам надо поговорить.
Дильназ, сидящая на кровати спиной ко мне, застывает и вмиг напрягается.
— О чем? — она обернулась через плечо и нахмурилась.
— Пожалуйста, солнышко, сделай, как я прошу, — пытаюсь быть помягче, но выходит с трудом.
— А сейчас можешь сказать? — протестует она, давая понять, что просто уж точно не будет.
— Диля, послушай маму, иди переоденься, — встревает Карим.
— Нет! — отрезает дочка.
Мы с мужем переглядываемся и не верим, что нас покладистый ребенок впервые взбунтовался. Насупившись, она скрещивает руки на груди, и смотрит на нас волчонком.
— Дильназ, — Карим пытается взять ее за руку, но она уворачивается и не дает этого сделать.
— Вы думаете, я ничего не замечаю? Не понимаю, почему вы меня к ажеке отправляете? Или я не слышу, как мама плачет в своей комнате, а папа кричит здесь?
Закрываю глаза. Этого я и боялась. Наша маленькая девочка повзрослела и начала меняться, так же, как и мы.
— Прости, Диль, — сипло говорю я и оттолкнувшись от стола подхожу к ней и пытаюсь обнять, но она и от меня отскакивает, как ошпаренная.
— Вы разводитесь? — в ее глазах застывают горькие слезы, видеть которые очень больно. — Вы больше не любите друг друга?
Мы не отвечаем на этот вопрос. Чтобы разлюбить Карима мне нужно время. Много времени.
— Дильназ, я люблю маму, — признается муж, а я лишь опускаю глаза. — Но я ее очень обидел и виноват во всем. Мама здесь ни при чем.
— Мама, а ты папу любишь? — дрожащим голосом спрашивает девочка.
Борюсь с собой, прикусываю язык, только бы не сказать правду.
— Почему ты молчишь? Не любишь уже? — допытывается Диля.
— Мой ответ не изменит решения. Иногда одной любви недостаточно, чтобы сохранить брак.
— Значит, ты его не любишь! — начинает плакать дочь. — И тебе его не жалко! Я же вижу, что ты не хочешь ему помогать и ухаживать за ним! Почему ты такая жестокая, мама?
— Диля, не говори так, пожалуйста, — голос садится, а сердце кровью обливается. — Это очень обидно.
Она отворачивается от нас и обнимает себя руками. Маленькая, нежная, хрупкая. Мы сами воспитали ее такой, а теперь разрушили ее привычный мир. Подхожу к ней и пытаюсь обнять за плечи, но она ускользает от меня, бежит к двери и уже на пороге бросает нам:
— Вы не можете развестись! Не можете!
— Дочка, послушай. Это не значит, что мы будем любить тебя меньше.
— Если вы так сделаете, я уеду жить к бабушке! Я не буду с вами разговаривать.
Дочь убегает к себе, а мы с Каримом несколько долгих секунд молчим. Воздух становится тяжелым, а расстояние между нами непреодолимым. Я читала, что дети в возрасте Дильназ воспринимают родителей, как одно целое. Мама-папа в симбиозе, как говорила Индира. А теперь мы разрываем нити, что нас связывали. Это неизбежно. Нам придется сделать больно нашей девочке, но надеюсь, что когда-нибудь она меня поймет.