Две жены моего мужа

Глава 25

Вернувшись из спа салона, снова погружаюсь в тишину большого дома. Поднявшись на второй этаж, замечаю, что в комнате Карима горит свет, но не захожу к нему. Мы снова в доме одни: рабочий день Нурии закончился, Аскар у нас уже не ночует, а Дильназ снова осталась у свекрови. Енешка, кстати, на меня обиделась из-за того, что я сбросила ее любимчика Карима с пьедестала. Теперь она говорит со мной сдержанно, коротко и по делу. Комментарий по поводу совета директоров лаконичный: “не ожидала от вас с Искандеров такой подлянки”.

Впервые пришлось уколоть ее, сказав: “И я не ожидала такой подлости от своего мужа”.

Енешка поджала губы и нахмурилась, но ничего не ответила. Понимает, наверное, что я права. Зато потом мне позвонила мама и отругала за такое неуважение. Она тоже в шоке от того, что я учудила. Еще больше — от того, что Аделина приложила к этому руку. Хотя она просто вскользь бросила фразу о возможной смене генерального. Но я за нее ухватилась.

Сейчас мне как никогда надо поговорить со старшей сестрой. У нас вечер субботы, а у них в Нью-Йорке день только начинается. Прислонившись к мягкому изголовью кровати, нажимаю на белую иконку мессенджере и жду ответа.

— Зара! Твои ранние звонки скоро сведут меня с ума, — смеется Ада, которая с недавних пор стала произносить мое имя на английский манер, с мягкой буквой “р”.

— Я же знаю, что ты уже не спишь, — улыбаюсь ей в ответ, глядя на счастливое, светлое личико Аделины — матери троих детей. — Прекрасно выглядишь.

— Don’t lie (Не ври), мы с Мэттом полночи клеили этот чертов макет солнечной системы для выставки Тима.

Мэтт — это муж Ады, с которым она познакомилась на последнем курсе университета. Поженились они позже нас с Каримом, и осели в самом большом городе Америки. Оба работают и растят двоих мальчишек-погодок и одну дочку.

— А почему Тим сам его не клеил?

— Мы всей семьей его клеили, но дети сошли с дистанции.

— Хай, Зара! — в камеру заглядывает племянница четырехлетняя Амелия и машет мне рукой.

— Hi, baby (Привет, детка)! Как дела?

— Хорошо, — с сильным акцентом отвечает девчушка. — Ты и granny (бабушка) приедете к нам скоро?

Умиляюсь тому, как старательно и в то же время смешно она выстраивает предложения на русском.

— Бабушка точно приедет, а мы с Дилей пока не знаем.

— Baby, go play with daddy please. Tell him mommy is talking to aunt Zara. (Детка, иди поиграй с папочкой, пожалуйста. Скажи ему, что мама говорит с тетей Зарой), — просит Ада на безупречном английском.

— Okay. Bye, Zara! (Окей, пока Зара!) — помахав ладошкой на прощание, Амелия убегает, а мы с Адой, наконец, можем спокойно поговорить.

— Рассказывай, — строго велит она.

— Что рассказать? Теперь все знают, что у нас случилось. Столкнулась с одноклассницами в спа, они меня ехидно жалели. Потом Индира их шуганула и послала на три буквы. А я пока еще не знаю, что делать дальше.

— Не думала, что ты сразу начнешь действовать. Надо было сначала посоветоваться с кем-то. Хотя бы с Искандером.

— Он-то теперь больше всех рад. Для него это было неожиданностью, но я уверена он справится.

— Искандер, может, и справится, но удар по самолюбию Карима ты нанесла жесткий. Он же с детства number one (номер один). Тетя Рианна за младшим так не бегала, как за ним. А дядя Даниал, я помню, уже со старших классов обрабатывал его и готовил, как преемника.

— Знаю. Карим очень злится. Считает меня предательницей.

— В таком случае один-один. Или как говорится, око за око, зуб за зуб. Ты знаешь, я не сторонница мести бывшим и все такое. И Карима я люблю. Давай смотреть правде в глаза, он отличный руководитель. Мы с ним жили…как это по-русски? — Ада щелкает пальцами, пытаясь вспомнить нужное слово.

— Как у Христа за пазухой, — вздыхаю я.

— Точно, — соглашается она, а потом задумывается. — Может, у него brain tumor? (опухоль мозга)

— Что? — спохватилась я. — Нет. Конечно, нет.

— Просто как еще объяснить его последние решения. И потеря памяти — тоже может быть не случайна.

— Амнезия — результат черепно-мозговой травмы. Ему делали МРТ, — объясняю я, а у самой мороз по коже от слов сестры.

— Ну окей, значит это не опухоль. Тогда я тем более не понимаю, что с ним случилось. Тебе остается только придерживаться выбранной линии. Стой на своем, раз уж запустила процесс.

— Ты поддержишь меня голосом?

— Конечно, — мягкая улыбка озаряет ее лицо. — Я всегда буду на твоей стороне.

— Спасибо. Это все, что я хотела услышать.

Ближе к полуночи сна ни в одном глазу. На автомате проверяю на планшете расписание уроков и учебный план, пробую почитать новый модный роман, но буквы пляшут перед глазами, а я не могу сосредоточиться. Просмотр ленты в соцсетях тоже не приносит ни пользы, ни расслабления. Плюнув на все, надеваю поверх пеньюара шелковый халат, спускаюсь на кухню и достаю из морозилки небольшое ведерко любимого фисташкового мороженого с миндальной крошкой. Прихватив десертную ложку, сажусь за стол и в одиночестве поедаю почти ледяное лакомство, будто это как-то поможет мне справится с нахлынувшей апатией. Горло обдает холодом, но это меня не останавливает. Никогда не была той, кто с помощью сладкого заглушает душевную боль. Но видимо когда-то надо начинать.

Когда понимаю, что в меня уже не лезет, закрываю крышку и убираю упаковку на место. Еще пригодится. Окинув взглядом сверкающую кухню, выключаю свет и стою в темноте несколько секунд. Пространство освещено дворовыми фонарями, отчего на пол ложатся причудливые тени.

Разворачиваюсь и хочу уже идти к лестнице, но кое-что родное и дорогое сердцу тянет меня назад. Я чувствую его энергетику, печаль и одиночество сродни моему. Я давно про него не вспоминала, а он слишком долго ждал своего часа и не мог понять, почему я больше к нему не прикасаюсь. Неужели разлюбила?

Мягкой поступью, словно черная кошка, что гуляет сама по себе, крадусь в гостиную и поворачиваю круглый выключатель. Но не полную мощность, а ровно наполовину, что делает свет приглушенным и теплым. Прохожу к любимому роялю, который в последнее время незаслуженно забросила, провожу ладонью по гладкой крышке, а затем открываю ее. Слегка надавливаю на клавиши, перебираю их пальцами и слышу, как инструмент задышал. Кажется, он зовет меня, просит ласки и внимания, что только я в этом доме могу ему дать. В этот момент осознаю, что я и соскучилась по нему и непринужденной игре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Сажусь на круглый стул, разминаю пальцы, закрываю глаза. Многие произведения я играю по памяти, ведь за годы практики они прочно засели в моей голове. И сейчас я вижу ноты “Брака по любви” Поля Сенневиля, которое я играла в рамках внеакадемической программы. Сию минуту эта удивительно красивая и нежная мелодия описывает то, что творится у меня на душе. Она переполненная тоской по прошлым счастливым дням, беззаботному детству и юности, рядом с любимыми людьми. Пальцы легко скользят по черно-белым клавишам и под звуки сладко-грустной мелодии проносятся воспоминания о десяти годах нашего с Каримом брака по любви. Любви, которая все еще живет во мне, несмотря на все мои попытки ее выжечь. Тоска по прошлым счастливым дням, вся боль и переживания вытекают из сердца вместе с музыкой и слезами. Соленые капли бесшумно падают на клавиши. Добираюсь до финала, понимая, что эффект освобождения от тревоги был кратковременным. Ставлю точку в произведении, в тишине полумрака вытираю щеки, распахиваю веки и теряюсь, когда вижу в окне его отражение.

Карим стоит позади. На нем белая футболка и серые домашние брюки, в карманы которых он спрятал ладони.

— Ты давно не играла, — замечает он, склонив голову на бок.

— Не было настроения, — опускаю глаза, потому что тяжело смотреть на него такого родного, но уже чужого.

— Что-то случилось? — слышу шаги за спиной.

— Случился ты и твоя измена. Сегодня над моими рогами уже посмеялись, — пренебрежительно усмехаюсь и закрываю крышку.

— Кто?

— Какая теперь разница? — встаю со стула, разворачиваюсь и тут же натыкаюсь на твердую скалу.

— Дай пройти, — хочу прикоснуться к его вздымающейся груди, но держусь, презирая себя за сердечный трепет.

— Зара, не убегай, — касается пальцами запястья правой руки и мены мгновенно бьет током. — Давай поговорим.

— О чем? Извиняться за свое решение я не буду, — упрямо пытаюсь выдернуть руку, но не получается.

— Знаю. Извиняться буду я, — Карим посмотрел мне в глаза и я вдруг увидела в его прямом взгляде искреннюю боязнь причинить мне боль. Но уже поздно — мне больно так, что внутренности скручиваются в тугой узел.

— Поздно, Карим, — губы предательски дрожат, а кожа в месте захвата уже горит и покрывается волдырями. — Я рада, что ты ходишь. Значит, можешь собрать вещи и переехать. Жить рядом с тобой невыносимо. Ты это понимаешь?

Муж отпускает мою руку, но вместо облегчения становится еще тяжелее, потому что он берет мое лицо в ладони и твердит опять одну и ту же фразу:

— Я люблю тебя. Только тебя. Прости меня. Если всё на самом деле так, как она говорит. Прости.

— Не могу, — давлю в себе глубокое разочарование. — Недостаточно одного “прости” и “люблю”. Ты никуда не денешь свою токал и ребенка от него. Он родится и будет всегда напоминать тебе и мне о том, что ты сделал. Даже если ты так и не вспомнишь.

— Я вспомню! — заявляет он безапелляционно. — Я клянусь тебе, что вспомню.

Теперь я сжимаю обеими руками его запястья и заглядываю в черные омуты, в которых раньше было так сладко тонуть.

— Смотри не разочаруйся в себе, когда вспомнишь, — горько шепчу в его губы и собрав всю волю в кулак, отцепляю его ладони от своего лица.

Выхожу из гостиной, так и не обернувшись. Вот так закончился наш брак по любви. Нить, связывающая нас всю жизнь, оборвалась.