Двое с Луны

Корабль показался низко над горизонтом — сначала в виде точки. Телевизионные камеры тотчас же поймали его. Казалось, корабль не летит, а неподвижно висит в воздухе, лишь увеличиваясь в размерах. Но вот он пронесся мимо первой телевизионной станции, и его пронзительный рев слегка поколебал телекамеру.

Пролетев еще миль тридцать над пустыней Нью-Мексико, он приземлился, его фюзеляжные костыли взбороздили плотный песок. Из-под хвостовой части корабля взметнулся огромный столб пыли и стал медленно расстилаться по пустыне.

Как только корабль начал спускаться, вверх поднялись вертолеты, чтобы встретить его. Когда корабль коснулся земли, они находились еще на расстоянии десяти миль. Пыль осела. Корабль лежал неподвижно. В наступающих сумерках его четкие линии как бы расплывались, и он напоминал диковинного зверя, притаившегося в пустыне.

После того, как головной вертолет приблизился на расстояние мили, его телекамера сфокусировалась на корабле. Зрители смотрели на экраны, затаив дыхание. Они с восхищением разглядывали короткие стреловидные крылья и зияющее отверстие в хвостовой части корабля, из которого еще вырывалось пламя, как из самого ада. Но наибольшее любопытство вызывала средняя часть корабля, где находилась дверь.

Дверь распахнулась. В косых лучах закатного солнца показались две фигуры. Они остановились на пороге, глядя наружу неподвижным взором — казалось, бесконечно долго. Затем переглянулись и спрыгнули на землю.

До земли было всего лишь четыре фута, но обе упали на колени. Однако тут же вскочили, отряхнули пыль с одежды, и направились к месту, где их ожидали вертолеты. И люди по всей стране наблюдали уже знакомую лунную походку — раскачивание тела из стороны в сторону, чтобы оторвать от земли слишком тяжелые ноги; при опускании ног ступня будто шлепала о землю.

Камеры приблизились к ним, и на экранах стали видны лица двух мужчин, стоящих рядом. Даже с первого взгляда лица казались необычными. А когда оператор укрупнил план, стало ясно, что необычное заключалось в глазах: их выражение было спокойное, непреклонное, проницательное, испытующее, однако исполненное сочувствия. Взгляд словно исходил из глубины и был направлен на что-то такое, что находилось вне обычного поля зрения. Это был как бы отсутствующий взгляд, неотразимый, полный мощной силы, хотя и принадлежал просто человеку. И даже когда глаза закрывались, они казались необычными. Сеть мельчайших морщинок собиралась у их уголков. Из-за этих морщинок оба выглядели старше своих лет и какими-то странно высохшими.

Они шли к вертолетам неуклюжей походкой. Несмотря на то, что навстречу поспешили многие известные люди, камеры держали в кадре только лица вернувшихся из космоса, и все могли видеть этот странный взгляд.

В Мэконе, штат Джорджия, миссис Сайндермэн, смочив языком кончик пальца, приложила его к утюгу. Услышав шипение, взглянула на экран телевизора в тот момент, когда возникли лица прибывших.

— Чарли, Чарли! — позвала она. — Вот они!

В комнату вошел темноволосый приземистый человек и взглянул на экран.

— Да, — ворчливо заметил он. — Уж им-то досталось будь здоров. Обоим.

— Ну разве они не прелесть?! — воскликнула жена.

Муж метнул на нее мрачный взгляд.

— Нет! — ответил он и вышел.

В Стэмфорде, штат Коннектикут, Уолтер Дуайер отложил газету, которую читал, и стал всматриваться в лица на экране.

— Гляди-ка, душа моя, — сказал он, обращаясь к жене. Она молча кивнула. Усмехнувшись, добавил: — Еще двое, дорогая. Если так пойдет дальше, все мы сможем уйти на покой и предоставить им делать дела!

Она тоже коротко рассмеялась.

В Бойс, штат Айдахо, трактир «К пивной кружке» был скорее пуст, нежели полон. Телевизор, стоявший на конце стойки, работал. Когда появились изображения астронавтов, в салоне воцарилась тишина. Один из сидящих рядом с телевизором высоко поднял кружку с пивом в знак приветствия.

В длинном низком здании «Домов Нью-Мексико» худощавый молодой человек в сильных очках, сидя очень прямо на раскладном стуле, всматривался в лица двух человек на экране настенного телевизора.

— Доктор Скотт, — сказал он, — у них обоих тот самый взгляд.

Скотт кивнул, не открывая рта.

— Думаете, на этот раз вам удастся что-нибудь выяснить, доктор? — спросил молодой Уэбб.

У Скотта появилось сильное желание посоветовать юнцу замолчать. Но он подавил в себе эту мысль вместе с другим острым желанием высказать все этим желторотым оптимистам, которые хотят знать только то, чему их обучали в колледже, и ничего более.

— Не знаю, доктор Уэбб, — ответил он. — Мы обследовали шестнадцать таких парней, и нам пока ничего не удалось выяснить.

Прибывшие поднялись на вертолет. Экран погас под звуки военной музыки и затем снова ожил с изображением зубастого актера, восхваляющего достоинства нового шампуня. Уэбб щелкнул выключателем и обратился к Скотту:

— Вы, конечно, уточнили все факты, подтверждающие преимущества вашей системы отбора?

Скотт крепко сжал зубами уже потухшую трубку. Он помедлил, чиркнул спичкой, чтобы снова прикурить, и лишь после этого смог спокойно ответить.

— Уточнил. Первые десять человек были подобраны по той же системе, которой мы придерживаемся и сейчас. Двое из них погибли на Луне, но большинству из тех, кто вернулся, свойствен этот отрешенный взгляд. Изменение системы отбора, по-видимому, не поможет его уничтожить.

— Очевидно, это связано с тем, что им приходится там пережить. Не испытывают ли эти люди на Луне что-то общее?

— Эти люди испытывают очень много общего, — ответил Скотт. — Они в течение двух лет проходят усиленное обучение. Затем совершают полет в космос и высаживаются на Луне. Проводят двадцать восемь страшных дней, наблюдая за показаниями приборов, проводя изыскания и отбирая различные пробы. Они страдают от такого одиночества, какого еще не знал человек. Их жизнь находится в постоянной опасности. Каждая пара пережила за время своего пребывания на Луне по меньшей мере одну катастрофу. Потом прибывает смена, и они возвращаются на Землю. Да, это верно, у всех них есть что-то общее. Но некоторые все же возвращаются без этого отсутствующего взгляда. Те, кто был на Луне, душевно совершенствуются, они становятся лучше большинства людей здесь, на Земле. Но это уже люди из другого мира.

Уэбб смотрел в окно, ожидая появления вертолета. Он неуверенно покачал головой.

— Нам чего-то недостает, какого-то звена. И сознательно или бессознательно, но эти люди знают, чего нам не хватает.

Скотт вынул трубку изо рта и спокойно сказал:

— Я в этом сомневаюсь. Ведь мы пичкали их наркотиками, чтобы добиться правды. Мы одурманивали их и подвергали гипнозу. Возможно, они что-то утаивают, но я считаю это маловероятным.

Уэбб снова покачал головой и, отвернувшись от окна, сказал:

— Не знаю. Но тут явно чего-то не хватает. Я намерен подвергнуть этих субъектов всесторонним испытаниям.

Скотт побагровел от гнева. Быстрыми шагами он вплотную подошел к Уэббу и, коснувшись трубкой отворота его пиджака, процедил сквозь зубы:

— Послушайте, молодой человек. Эти «субъекты», как вы их называете, не похожи ни на каких других субъектов, с которыми вы когда-либо имели дело или которых вы себе представляли. Эти люди могут и вас и меня в бараний рог согнуть, если того пожелают. Они больше понимают в людях, чем все психиатры мира узнают в ближайшие сто лет.

Сунув трубку в рот, он прибавил уже спокойнее:

— Вам предстоит пережить большое потрясение, Уэбб. Как раз эти двое только что с Луны и они еще не совсем понимают, какое воздействие имеют на других… — Скотт замолчал, услышав гул приближающихся вертолетов. — Вам лучше приготовиться к опытам, доктор Уэбб, — сказал он.

Гул перешел в рев и стих. Через минуту в вестибюле послышались шаги и дверь отворилась.

Два человека вошли в комнату. Один из них, высокий, пристально посмотрел на Уэбба, и Уэбб почувствовал, будто его обжег порыв знойного ветра. Спокойные глаза сверкающей голубизны, казалось, проникали Уэббу в самую душу, мягко теребя его нервы. Он почувствовал большой душевный подъем. У него было такое же ощущение, как когда-то давным-давно, когда он оказался один во мраке леса, сотрясаемого бурным ветром. Не в силах произнести ни слова, он тяжело дышал. Во всем теле чувствовалась слабость. Взгляд голубых глаз пронзил его, оставив смущенным, встревоженным и глубоко разочарованным.

Уэбб смутно видел, как Скотт, пройдя через комнату, поздоровался со вторым, который был ниже ростом. Скотт сказал:

— Здравствуйте. Очень рады, что вы вернулись целыми и невредимыми. Все было в порядке, когда вы покинули Луну?

Тот, к кому он обратился, улыбнулся, пожимая ему руку.

— Благодарю вас, доктор. Да, все было в порядке. Наши сменщики уже крепко взялись за дело.

Он взглянул на своего товарища, и улыбнулись оба.

— Да, — сказал второй. — Фаулер и Макинтош прекрасно справятся.

Прошло шесть дней после прилунения, но Дон Фаулер и Эл Макинтош все еще ощущали дрожь при одном воспоминании о первых минутах после высадки на Луну.

Фаулер первым неловко вылез через шлюзовую камеру. Он оглянулся, чтобы убедиться, что Макинтош следует за ним, затем стал обходить корабль, ища тех, кого они должны были сменить.

Сели вблизи расщелины. Покрытый бороздами черный блестящий базальт был скользок от пара, выходившего из корабля. Нога Фаулера попала в углубление у края трещины, и он, потеряв равновесие, с трудом удержался, чтобы не сорваться. При силе земного притяжения он, конечно, упал бы, но при гравитации Луны ему удалось остаться на ногах. И все же, спотыкаясь на неровных камнях, покачнулся. Макинтош хотел поддержать его, но Фаулер, взмахнув руками и извиваясь всем телом, исчез в глубине трещины. Макинтош рванулся за ним, его ноги скользнули по ряби на твердом гладком базальте, и он тоже упал.

На глубине тридцати футов расщелина сужалась, поэтому они упали неглубоко. Фаулер висел головой вниз, в четырех футах от Макинтоша. Они не ушиблись, но когда, сделав несколько попыток выбраться, поняли, насколько крепко застряли между гладкими стенами, сильно испугались. Пилот космического корабля, герметически закрытый в кабине, не мог им помочь. Те двое, которых они прибыли сменить, находились, быть может, на расстоянии нескольких миль. Так они висели, ожидая невесть чего.

Первым заговорил Фаулер:

— Послушай, Мак, удалось тебе посмотреть хоть, как она выглядит, Луна, прежде чем мы сюда провалились?

— Нет. Я надеялся — может быть, ты что-то увидел. А теперь нам даже не о чем поговорить.

Молчание. Затем снова заговорил Фаулер:

— Об этом прямо-таки книгу можно написать. Тебе что-нибудь видно?

— Только дно этой ямы. Там черным-черно.

— А я здесь, снаружи, тоже ничего не вижу. Передо мной лишь приятный вид противоположной стены. Плотная, вулканическая, вероятно, плагиоклаз. Заметь себе это, хорошо?

— Можешь добраться до меня?

— Нет. Я даже не вижу тебя. А ты можешь…

— Что это вы там делаете, парни? — новый голос вступил в беседу. Ни Фаулер, ни Макинтош не нашли, что ответить.

— Оставайтесь на месте, — продолжал голос, и что-то подозрительно похожее на смешок послышалось в нем. — Мы сейчас спустимся и вызволим вас.

Фаулер и Макинтош услышали сквозь скафандры приглушенное царапанье о скалу. Две пары рук высвобождали их из каменных объятий стен. Макинтоша вытащили первого, и он с интересом наблюдал, как ловкими движениями вытаскивали Фаулера, повернув его головой кверху и подняв до надежного места в расщелине, где он сам мог удержаться. Затем все четверо стали карабкаться вверх по гладким стенам, скользя спиной по одной и упираясь ногами в другую.

Двое, которых они должны были сменить, обошли корабль и указали Макинтошу и Фаулеру на запад, в направлении Моря Дождей. Один из них сказал:

— За той возвышенностью, в полумиле отсюда, вы найдете купол. На расстоянии примерно восьми миль к югу лежит последняя транспортная ракета — она упала там два дня назад. Местность здесь труднопроходимая, так что вам лучше подождать несколько дней, пока не привыкнете к силе тяжести, а потом уж начинайте исследования. Мы приготовили для вас горячий чай. Ну, теперь будьте начеку!

Все четверо торжественно пожали друг другу руки. Звяканье металлических деталей скафандров, скрип шарниров перчаток и рукавов превратили простое рукопожатие в шумную церемонию.

Фаулер и Макинтош тщетно пытались разглядеть лица своих предшественников: днем пластины лицевых фильтров необходимо закрывать. Голоса в телефонах звучали так же, как звучали бы на Земле.

Солнце слепило. Сменщики осторожно и неуклюже стали продвигаться к западу от корабля. Пройдя около четверти мили, они обернулись, чтобы еще раз взглянуть на него, и впервые увидели лунный ландшафт.

Описания и изображения часто могут дать достаточно ясное представление о месте или о событии. Но в тех случаях, когда человеческие чувства не обогащены опытом, одних только описаний и изображений недостаточно.

Возможно, и на Земле существуют такие же пустынные и дикие местности, но их немного, и люди живут только на окраинах этих территорий. Аборигены пересекают и исследуют их, а попав в беду и оказавшись беззащитными, могут выжить, могут перенести привычный для них дневной зной и ночной холод. Здесь же беззащитного человека ждала только смерть, мгновенная смерть, какой никогда не бывает на Земле. И не было здесь ни одного живого существа, не было возможности для существования человека. Только более темные или более светлые серые пятна, никаких красок, черное небо, белые точки вместо звезд, и во всем лунном пейзаже ничего, кроме серого грунта и белых звезд в черном небе.

Хотя Фаулер и Макинтош заранее знали, что их ожидало на Луне, но, оказавшись в месте, где не существует людей, должны были сделать над собой усилие, чтобы подавить сильное желание громко закричать. С широко открытыми глазами, сильно бьющимся сердцем и капельками пота на лбу, через дымчатые фильтры они пристально вглядывались в окружающую природу. Каждый из них мог слышать в телефонах тяжелое дыхание другого, и их немного успокаивало лишь сознание, что оба чувствуют одно и то же.

Они вновь оглянулись. Внимание привлекла внезапно возникшая огненная струя. Космический корабль все еще стоял на месте, громадный и неповоротливый. Струя превратилась в огромный столб. Корабль задрожал. Затем столб сжался в плоский огненный пласт, и корабль стал медленно подниматься. Пыли не было. Небольшой поток огня взметнулся в сторону — это взвилась уравновешивающая ракета. Корабль поднимался с увеличивающейся скоростью. Астронавты смотрели, как он уменьшался, пока не исчез среди звезд.

Пустынный пейзаж не казался теперь столь удручающим, сказалась привычка. Но теперь Фаулер и Макинтош действительно были совершенно одни. Не думая о том, что делают, астронавты приблизились друг к другу, пока скафандры не соприкоснулись. Слабый стук от контакта отметился в их сознании, и они на мгновенье прижались друг к другу, силясь привести в порядок мысли.

Макинтош глубоко вздохнул и неистово затряс головой. Фаулер почувствовал облегчение. Они двинулись дальше порознь, всматриваясь в ландшафт.

— Посмотрим, где этот чай, который они нам обещали, — сказал Макинтош.

— Посмотрим, — согласился Фаулер. — Я не откажусь от чая. А вот и купол!

Купол показался им поразительно знакомым. Он представлял собой точную копию того дома с разреженной атмосферой, в котором они жили и работали в течение многих месяцев обучения на Земле.

Шлюзовая камера была устроена так, чтобы в случае необходимости вместить сразу двоих. Фаулер и Макинтош загнули антенны, торчащие из ранцев, и втиснулись в камеру, не желая входить один за другим. Подождав, пока насос накачает воздух в шлюз, вошли в станцию; остановившись на пороге, огляделись.

Глаза механически перебегали с одного прибора на другой. Надо было тщательно осмотреть помещение и удостовериться, что все в исправности. Сняв шлемы, принялись обследовать более основательно. Давление воздуха было довольно высокое — восемь фунтов. Фаулер протянул руку к рычагу, желая его снизить, но вспомнил, что перед их отлетом с Земли было решено поддерживать давление несколько выше, чем это практиковалось ранее. От этого лучше спалось.

— А как надпероксидный калий? — спросил Макинтош.

Фаулер сразу заметил, что голос Макинтоша звучал не так, как на Земле, — причина заключалась в различной плотности воздуха. Он сел на корточки, чтобы заглянуть в бункер с прозрачной стенкой. На бункере была рельефная надпись: «Надпероксид калия».

Первое, о чем заботятся на Земле путешественники в пустынной местности, — о воде. Затем уже о пище и почти одновременно о ночлеге, в зависимости от климата. На Луне главное — кислород. Основным источником кислорода является надпероксид калия — превосходное вещество, которое, соединяясь с водой, выделяет кислород и затем поглощает из атмосферы углекислый газ. Одному человеку требуется около тысячи фунтов этого вещества, чтобы прожить на Луне двадцать восемь дней. Купол пополнялся воздухом из баллона, громоздкого и тяжелого, установленного под санями. А хорошо изолированный бак снабжал станцию водой и, когда требовалось, давал ее для выделения кислорода из надпероксида калия.

Внимательно обследовав купол, астронавты уделили внимание радиостанции: они жаждали услышать успокаивающий звук еще одного человеческого голоса. Макинтош настроил аппарат и сказал в микрофон: «Луна вызывает Землю. Фаулер и Макинтош делают проверку. Все в порядке. Перехожу на прием».

Через четыре секунды они услышали то, чего так нетерпеливо ждали: «Полярная станция номер один вызывает Луну. Рады услышать вас. Как вы там, ребята? Все в полном порядке? Перехожу на прием».

Макинтош поднял глаза на Фаулера, и перед их мысленным взором всплыла расщелина. Макинтош сказал: «Все благополучно, Полярная станция номер один. Купол в исправности. Люди в отличной форме. На Луне все превосходно. Перехожу на прием».

Трехсекундная пауза, затем: «Хорошо. Теперь мы будем держать регулярную связь. Время 06.41. Следующая настройка в 09.00. Конец связи».

Макинтош быстро повесил микрофон и повернул выключатель, чтобы не расходовать энергию.

Сев на низкую скамью, астронавты стали разливать чай из термоса.

Макинтош был коренастый человек с голубыми глазами и рыжеватыми коротко остриженными волосами. Телосложение его напоминало прямоугольный гранитный блок: широкая грудь, широкая спина, широко расставленные ноги. Движения его были неторопливы и спокойны.

Фаулер был несколько выше своего товарища, черноволосый и черноглазый, со смуглой кожей. Он был худощав, ходил, слегка сутулясь.

— Довольно мрачное место, не правда ли? — произнес Фаулер.

Макинтош кивнул.

Попивая маленькими глотками чай, они взирали на лунный пейзаж, пытаясь вникнуть в него, настроить на его лад свое душевное состояние, думая о днях, которые им предстояло здесь провести.

Покончив с чаем, Фаулер сказал:

— Ну, пора за дело. Ты готов?

— Да.

Они снова влезли в скафандры и прошли через шлюз, один за другим. Затем обследовали наружную сторону купола и каждую деталь механизмов. Фаулер взобрался на сиденье саней и включил мотор. Большие сани на огромных шинах из губчатой резины вместе с куполом, параболическим зеркалом, антеннами и другим снаряжением медленно покатились вперед. Макинтош шел рядом. Фаулер следил за одометром. Когда сани продвинулись на пятьсот ярдов, он остановил их, и они с Макинтошем приступили к изысканиям, начатым много месяцев назад их предшественниками.

Брали пробы, записывали уровень излучения, производили исследования местности, ели и спали, и снова брали пробы. Установили жесткий распорядок, ибо только таким образом можно было скоротать время, только так можно было сохранить разум.

Проходили дни. Привыкнув к небольшой силе тяжести, разгрузили транспортную ракету. Двигались по местности с крайней осторожностью, так как знали по опыту, к чему может привести малейшая оплошность. Фаулер и Макинтош познакомились с другой стороной «лунной» жизни. На Земле, оказавшись в тяжелом и опасном положении, можно постепенно привыкнуть к окружающей обстановке, и достигнуть некоторого душевного равновесия. Другое дело на Луне. Угнетающе серые тона, мрачная оголенность серого лунного ландшафта, бесконечное одиночество двух людей в дикой серой пустыне — все постепенно стало казаться им зловещим роком, подстерегающим каждый их неосторожный шаг. И чем дольше они здесь находились, тем становилось тяжелее. Поэтому, стараясь всегда быть занятыми, исследователи доводили себя до физического изнеможения, затем погружались в беспокойный сон, а проснувшись, тут же брались за работу. Сначала они проходили ярдов по пятьсот, а затем стали расширять площадь изысканий. Искали в глубоких расщелинах замерзшую воду или застывший воздух, но находили один лишь углекислый газ. Они тщательно следили за надпероксидным калием, ибо при физическом труде люди потребляют больше кислорода, а запас его был ограничен. И всякий раз, проверяя оставшийся резерв, вспоминали историю с Букером и Уитменом.

У них промерз трубопровод. Букер взял ведро воды и начал поливать край крышки бункера с надпероксидным калием. Ручка ведра зацепилась за угол крышки. Букер стал осторожно тянуть ведро, стараясь освободить его. Крышка отскочила, брезентовое ведро ударилось об угол, и вода вылилась в бункер. Мгновенно купол наполнился кислородом и паром. Открылись предохранительные клапаны, пар и кислород хлынули наружу, тотчас же замерзая и падая снежными хлопьями. От высокой температуры бункер дал трещину; лопнул гидравлический трубопровод. Двадцать галлонов жидкости, вылившиеся в надпероксид калия, вступили с ним в реакцию, образуя калийные соли с кремнеуглеводородом, выделяя немного кислорода и образуя нереакционноспособный остаток.

Букер отскочил назад и был подброшен к потолку. Это его спасло. После страшной минуты Букер и Уитмен принялись определять нанесенный ущерб, потом спокойно радировали на Землю, что оставшийся запас кислорода ограничен семью днями. Зарядили скафандр оставшимся надпероксидным калием и легли на спину. Целых шесть дней они пролежали неподвижно — при движении человек потребляет больше кислорода. Лежали спокойно, ибо страх заставляет сердце биться учащенно, а при усиленном кровообращении кислорода также требуется больше.

Четверо суток более двух тысяч человек на Земле прилагали неимоверные усилия, чтобы организовать отправку на Луну внеочередной ракеты. Пришлось увеличить и без того фантастические количества топлива и снаряжения, расходуемые на ежемесячную отправку двух человек и запасов на Луну. Скорость полета возросла до невообразимой величины: два человека неподвижно лежат на Луне!

Не хватало всего лишь нескольких часов до окончания семидневного срока, когда Букер и Уитмен почувствовали сотрясение и поняли, что поблизости села аварийная ракета. Приподнявшись, они посмотрели друг на друга: было заметно, что у Уитмена осталось меньше сил, чем у Букера. Уитмен снова лег, а Букер влез в скафандр и, окрепший от свежего кислорода, пошел к ракете. Он набрал в бак надпероксида калия, смешанного с песком, и понес все это обратно. Когда Букер вернулся и налил воды в надпероксид калия, Уитмен уже терял сознание. Но оба выжили. К тому времени, когда прибыла смена, станция была в таком же превосходном состоянии, как и прежде, если не считать того, что на бункере с надпероксидом калия появилась новая крышка.

Фаулер и Макинтош неутомимо трудились, уходя в поисках все дальше от станции. Но состояние душевного напряжения у обоих все усиливалось. Худшее было впереди. Долгий лунный день быстро угасал, и предстояла ночь, беспросветная ночь, длящаяся четырнадцать земных суток.

— Ну вот она и наступает! — воскликнул однажды Макинтош. Это было на двенадцатый земной день. Он указал рукой на запад. Фаулер поднялся на ближайший холмик и посмотрел в том направлении. Он увидел, что нижняя часть Солнца как бы раздавлена громадой далекой горной цепи и под нею простирается широкая полоса тени. Тень распространялась на север и на юг насколько хватало глаз.

— Да, — тихо произнес Фаулер, — теперь уже недолго ждать. Нам лучше вернуться.

Они спрыгнули с холмика и быстро направились к куполу, позабыв даже пробы. Шли, оглядываясь, постепенно ускоряя шаг, и наконец помчались плавными скачками, как бегают люди только на Луне.

Вошли вместе. Сняли шлемы, и Макинтош направился к рации.

— Погоди, Мак, — сказал Фаулер, положив ему руку на плечо. — Осталось еще полчаса до передачи.

Макинтош вытер платком влажный лоб.

— Ты прав, — проговорил он. — Если мы вызовем их раньше времени, поднимется тревога. Давай пить чай.

Они освободились от скафандров и заварили чай. Не торопясь, пили обжигающую жидкость; это успокаивало нервы.

— Знаешь, — заговорил Фаулер, — именно теперь я очень рад, что у нас имеется ни от чего не зависящий запас воды. У переочищенной жидкости теперь уже появился бы дурной привкус.

Макинтош кивнул.

— У меня появилась мысль об этом уже два дня назад. Я не вынес бы, если б вода была несвежей.

И оба замолчали, вспоминая историю с Тилтоном и Беком.

Тилтон и Бек были второй парой людей на Луне. В то время на Луну посылалось очень мало воды, ее хватало только для пополнения. Ионообменная смола в небольших баках очищала отбросы, и получалась чистая, прозрачная вода. Тилтон и Бек пили эту воду в продолжение многих недель на Земле и находили ее столь же годной для питья, как ключевую.

Затем они отправились на Луну. Спустя двое земных суток после наступления лунной ночи Беку показалось, что у воды дурной привкус. Тилтон подумал так же. Они знали, что вода вкусная и чистая, знали, что привкус — плод воображения, но ничего не могли с собой поделать. Вскоре воду стало невозможно пить — она вызывала страшное отвращение, попросту выворачивая внутренности. Тогда они попросили помощи по радио и стали пить воду, предназначенную для пополнения. Но в то время еще не было опыта посылки аварийных ракет. Слова о бедствии звучали все тише. Первая отправленная ракета могла бы спасти их, но она потерпела аварию, не долетев пятисот миль до станции. Со второй ракетой прибыла смена, но когда астронавты вошли в купол, то нашли Тилтона и Бека мертвыми, с ввалившимися щеками, иссушенной кожей, запекшимися губами — умершими от жажды. И совсем рядом с высохшими телами стояли двадцать пять галлонов прозрачной, чистой, почти химически чистой воды, без привкуса, без запаха, искрящейся и шипучей от растворенного кислорода.

Фаулер и Макинтош покончили с чаем и в назначенное время настроили радиоаппарат. Сообщили о наступлении ночи. Было введено новое расписание, по которому радиосвязь была более частой, и они сразу же взялись за выполнение новых задач. Больше никаких походов далеко от станции, никаких изысканий. Сняв чехол с телескопа, астронавты установили спектрометр. Внутри купола превратили часть чертежного стола в маленькую, но удивительно полную лабораторию аналитической химии.

Исследователи Луны с самого начала знали, что ночь представляет особые трудности. Поэтому составили расписание полетов космических кораблей таким образом, чтобы очередная смена прибывала на Луну примерно через сорок восемь часов после начала лунного дня. Эта система обеспечивала возможность посадки корабля при дневном свете, а также создавала наиболее благоприятные условия для психологической подготовки к тяжелым испытаниям долгой ночи. Уменьшать срок пребывания на Луне было нецелесообразно, так как требовалось полных двадцать восемь суток для полета от Земли до Космической станции, от Космической станции до Луны и обратно. Кроме того, ежемесячно приходилось отправлять на естественный спутник не менее одной беспилотной ракеты с запасами, которая делала посадку поблизости от станции. Государство расходовало огромные средства, и это оправдывалось только перспективой добычи богатств, которые должно было дать исследование и освоение Луны.

Фаулер, подняв глаза от устанавливаемого им телескопа, воскликнул:

— Взгляни-ка, Эл! — Он указал на озаренную мягким светом Землю, плывущую в расцвеченном звездами море черноты.

Они увидели западное полушарие, усеянное белыми облаками, и ослепительно сверкающее пятно в южной части Тихого океана, на широте побережья Перу, где отражался свет Солнца.

— Красиво, правда? — произнес Макинтош. — Я прямо-таки вижу Флориду, милое Орландо. Наверно, теперь дивно пахнут лимонные цветы. Знаешь, ночью все это даже прекраснее, чем днем.

Фаулер кивнул.

— Я вот о чем подумал: мы просто взяли и испортили добрую старую традицию.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вообрази себе: парень с девушкой гуляют там внизу при лунном свете. Они вздыхают, они переполнены своей любовью и глядят на Луну. А теперь, когда они поднимают на нее глаза, то знают, что там наверху бегают двое эдаких слюнтяев. Тут уж вся поэзия пропадет.

— Еще бы! — Макинтош коротко рассмеялся.

Фаулер обвел глазами пейзаж и сказал:

— Да, правда, ночью все здесь кажется совсем другим.

Они смотрели на мрачную до жути картину. Как всегда, различались только оттенки серого цвета, но теперь тона были темные и зловещие. Резкий свет звезд и мягкое сияние Земли не бросали теней, но распространяли над грядой гор и призрачное свечение, и мглу. Трудно было понять, где кончалось видимое и начиналось воображаемое.

Фаулер пробормотал, прерывисто дыша:

— «Ночь полна видений страха».

— Как ты сказал?

— «Ночь полна видений страха». Это строка из какого-то стихотворения.

— Эти слова и в самом деле соответствуют пейзажу, — отозвался Макинтош.

Прошло несколько земных дней.

Фаулер и Макинтош были заняты астрономическими наблюдениями и делали контрольные анализы некоторых минералов, собранных в течение долгого дня. Они предпринимали небольшие вылазки поблизости от купола, но проб не отбирали. И обычно, находясь снаружи и бродя по лунной пыли, каждый в одиночку, каждый своей тропой, один из них окликал другого: «Как дела?», а другой отзывался: «Все в порядке, а у тебя как?» Беспрестанно и властно ощущали они потребность слышать человеческий голос.

Но однажды их охватила настоящая паника. Это случилось во время одной из вылазок. Астронавты находились на разных сторонах станции, их разделяло расстояние примерно в сто ярдов. Макинтош не заметил под ногами предательского углубления в пыли — неглубокую щель, почти доверху забитую светлым мучнистым веществом. Одна нога увязла в нем. Он пошатнулся и упал на спину. Нога согнулась в колене, но не согнула коленное сочленение скафандра. Удар от падения был несильный, но он громко отдался внутри скафандра. Пробурчав «Проклятье!», Макинтош сел и попытался освободить ногу. В телефонах послышался голос Фаулера:

— Мак, у тебя все в порядке?

— Да, — ответил Макинтош. — Я упал, но не ушибся. Все хорошо.

— Мак! — голос Фаулера прозвучал пронзительно. — Ты жив?

— Да, конечно же. Ничего особенного не случилось. Я только…

— Ради бога, Мак, ответь мне! — это был почти вопль, и в нем звучал ужас.

Страх заразителен. Макинтош выдернул ногу из щели, вскочил и пустился бежать к куполу, крича:

— Дон, что случилось? В чем дело, я иду! Что такое? — И, пока бежал, Макинтош слышал, как Фаулер непрестанно его зовет и молит ответить.

Обогнув станцию, Макинтош едва не столкнулся с Фаулером, бежавшим с противоположной стороны. Оба поскользнулись и, силясь удержаться на ногах, подняли вокруг себя облако пыли. Остановившись, они бросились друг к другу и соприкоснулись шлемами.

— Что стряслось, Дон? — воскликнул Макинтош.

— С тобой что стряслось? — раздался отрывистый, задыхающийся голос Фаулера.

— Я просто шлепнулся — вот и все. Я ведь крикнул тебе, что не ушибся. Разве ты не слышал?

— Нет! — Фаулер старался овладеть собой. — Я все кричал тебе и не получал ответа. Наверное, радио неисправно.

— Наверно. Твой приемник или мой передатчик. Пойдем домой, проверим их.

Вытерев пот с лица, Макинтош машинально поставил вскипятить воду, но тут же выключил чайник — во время лунной ночи электроэнергию надо было экономить, и поэтому потребление горячей воды свели до минимума. Вместо чаепития коллеги взялись проверять рации.

Сначала исследовали передатчик Макинтоша — не был ли он поврежден при падении. Сразу же выяснилось, в чем дело. Крошечная крупинка кремниевого ангидрида, попавшая в конденсатор, вывела из строя усилитель. Повреждение легко было устранить, и передатчик снова заработал. Надев скафандры, напарники опять вышли. Но перенесенное потрясение не так легко было забыть. И после этого, находясь снаружи, они никогда не выпускали друг друга из поля зрения.

Время шло. Все теснее смыкалось вокруг них беспредельное одиночество, исходившее от унылого ландшафта. Окружающая природа приняла образ живого существа, угрожающего, выжидающего, подстерегающего. Даже радиосвязь с Землей не доставляла прежней радости — голоса были всего лишь голосами, они как будто не принадлежали людям.

На Земле человек может находиться в глубоких дебрях непроходимых джунглей, но там всегда есть возможность встретить другое человеческое существо. Можно оказаться в одиночестве на отдаленном необитаемом острове и все же сохранить надежду, что на каком-нибудь судне, или челне, или самолете прибудет спаситель. Человек, приговоренный к пожизненному заключению, твердо знает, что за тюремными стенами находятся люди.

Но на Луне — полное и абсолютное одиночество. Там никого нет, и — что еще хуже — нет даже возможности появления человека. Никогда прежде двое людей не находились в таком положении. Разуму, невзирая на всю его способность приспособливаться к окружающей обстановке, пришлось проникнуть за ее пределы, чтобы воспринять реальность совершенной изоляции.

Медленно тянулась ночь. Однажды Макинтош и Фаулер расстилали неподалеку от купола грязную одежду, чтобы, как обычно, выдержать ее в течение трех часов в вакууме, прежде чем вытряхнуть и убрать, пока она снова не понадобится.

Фаулер выпрямился, с минуту пристально глядел на Землю, затем сказал:

— Мак, ты обедал когда-нибудь в вагоне-ресторане?

— Конечно, много раз.

— Помнишь, как старший официант рассаживает клиентов?

Макинтош подумал немного, потом ответил:

— Понимаю, что ты имеешь в виду. Он рассаживает их поодиночке. До тех пор, пока уже не останется пустых столиков; тогда он начинает сажать людей по двое.

— Совершенно верно. Он сохраняет иллюзию обособленности. Я думаю, люди и представления не имеют, как они нуждаются друг в друге.

— Мне кажется, ты не прав. Люди ведь странные существа.

Они улыбнулись друг другу сквозь пластины лицевых фильтров, хотя все равно было слишком темно, чтобы увидеть что-то внутри шлема. Покончив с одеждой, вошли в купол. Оба лишь недавно осознали одну поразительную вещь: умри один из них, другой его не переживет. Даже вдвоем трудно было сохранить разум. Никто, оставшись наедине с собой, не мог бы прожить здесь и одного дня. Люди на Луне жили парой, и умирали они парой. И если бы Фаулер и Макинтош вздумали повнимательнее присмотреться друг к другу, то обнаружили бы несколько едва заметных морщинок у глаз. Больше ничего. Ничего особенного, ничего необычного; и уж тем более не было в них того отсутствующего выражения — только эти морщинки вокруг глаз.

Ночь должна была продлиться еще два земных дня. Астронавты уже начали подумывать о путешествии домой — не с тоской или душевным томлением, а как о чем-то вполне возможном, достижимом. Но все-таки это представлялось не совсем реальным, почти неправдоподобным. Правдоподобней казался другой жестокий исход: ракета может не прилуниться — ведь это случалось и раньше. Поэтому, хотя они смутно представляли себе, что через четыре дня, вероятно, покинут мрачный серый мир, это их не очень волновало.

Программа изысканий была выполнена. Фаулер и Макинтош сидели в куполе и с удовольствием пили чай, стараясь согреться. Фаулер устроился с ногами на скамье, Макинтош с чашкой в руках стоял у окна, хмуро разглядывая сумрачный пейзаж, не в силах оторвать от него завороженный взгляд. Воцарилась тишина.

— Дон! — раздался вдруг сдавленный крик Макинтоша, глухо, словно он не успел проглотить чай.

Фаулер удивленно поднял на него глаза. Он увидел, как Макинтош выронил чашку и она упала на пол, как потом Макинтош весь подался вперед, прижав руку к прозрачному пластику окна — весь натянутый как струна; мышцы шеи напряглись, рот был перекошен.

— Какое-то движение там! — голос звучал пронзительно, жестко, в каждой ноте скрывался страх.

Одним прыжком Фаулер подскочил к нему и взглянул не в окно, а на лицо Макинтоша, на его остановившиеся, полные ужаса глаза, на стиснутые зубы. Крепко обняв его и прижав к себе, Фаулер сказал:

— Спокойно, Мак, спокойно. Это только тени. Все в порядке.

— Да нет же, что-то двигалось, вблизи того бугра, немного правее. Что-то двигалось, Дон! — и он глубоко вдохнул.

Все еще сжимая друга в объятиях, Фаулер выглянул в окно. Он увидел лишь смутно выступающую во мгле зубчатую поверхность Луны. Фаулер долго вглядывался в нее, прислушиваясь к прерывистому дыханию Макинтоша, и в нем постепенно поднимался безотчетный, неудержимый страх. Он снова повернул голову к Макинтошу, но вдруг уголком глаза уловил в ландшафте какое-то слабое колебание. Опустив руки, быстро оглянулся, но в этот момент Макинтош снова воскликнул:

— Вот, вот оно опять! Оно движется!

Оба, тяжело и часто дыша, прижались к окну. Стояли так целую минуту, с мускулами, напряженными до предела, с трудом глотая воздух. Пот струился у них со лба, заливая глаза. В призрачном свете представлялись фантастические картины, но разум подсказывал, что это игра воображения.

Вдруг они увидели все совершенно отчетливо. На некотором отдалении, ярдах в ста от окна, забил крошечный фонтан пыли с раскаленным докрасна основанием, затем замер так же быстро, как и возник. Словно вдруг распустившаяся, окрашенная цветом смерти серая роза, пыль взвилась небольшим кругом и так же внезапно упала на мертвую поверхность.

— Что это? — с трудом выдавил из себя Фаулер.

— Не знаю.

Нервы были так напряжены, что люди дрожали мелкой дрожью. Теперь взметнулся второй фонтан, выше первого, на большем отдалении и правее. Еще один, но меньше, гораздо ближе, — плотное белое основание мгновенно вспыхнуло темно-красными огоньками и погасло.

— Скафандры! — Фаулер почти задыхался. — Скорее надевай!

Он повернулся и бросился к вешалке, Макинтош за ним. Они скользнули в свои громоздкие космические костюмы с ловкостью, приобретенной долгой практикой.

— Радио в исправности? — спросил Макинтош.

— Проверим.

Напарники устремились назад к окну. Снаружи, как казалось, все замерло. Прошло не менее пяти минут, прежде чем они увидели еще один пыльный фонтан. Взяв себя в руки, стали раздумывать над причиной того, чему стали свидетелями.

— Ты можешь что-нибудь понять? — спросил Макинтош.

— Нет, — ответил Фаулер. — Посмотрим из других окон.

Они подошли к двум другим иллюминаторам.

— Видишь что-нибудь?

— Ничего. Только этот ужасающий ландшафт. Мне кажется, все это произошло у того… Постой, вот еще один. Прямо впереди нас. Я бы мог…

— Я тоже вижу один, — прервал его Фаулер. — Они повсюду. Надо вызвать Землю.

Они торопливо подошли к радиостанции. Макинтош повернул выключатель, а Фаулер — ручку громкости. Почти тотчас же послышался громкий голос. «Полярная станция номер один вызывает Лунную станцию. Полярная станция номер один вызывает Лунную станцию», — голос снова и снова повторял эти слова.

Макинтош приложил микрофон к шлему, перекинул тумблер передатчика и сказал: «Лунная станция вызывает Полярную станцию номер один. Мы слышим вас. Перехожу на прием».

«Слава богу! — отозвался голос. — Слушайте. Вас может настигнуть метеорный поток Леониды. Найдите укрытие — пещеру или навес — и уходите с открытого места. Повторяю. Вас может настигнуть метеорный поток Леониды. Найдите укрытие. Перехожу на прием».

При словах «метеорный поток» Макинтош стремительно обернулся к Фаулеру, рванулся к нему, и оба через пластины лицевых фильтров взглянули друг на друга. Улыбка осветила их лица, теперь они узнали наконец, что, собственно, происходит.

Макинтош снова приложил микрофон к шлему и ответил: «Он нас уже настиг. Здесь нет пещеры или другого укрытия в радиусе сорока миль. Как долго, по вашим сведениям, может длиться прохождение…»

В этот миг раздался оглушительный взрыв, сверкнул ослепительный огонь, что-то тяжелое придавило и словно облепило скафандры. Фаулер и Макинтош тщетно пытались отбиться от окутывавшей их мягкой массы. Макинтош выпустил микрофон и беспомощно махал руками. Фаулер, опустившись на одно колено, силился стряхнуть с себя мерзкую субстанцию и отчаянно от нее отмахивался. Оба боролись вслепую — мягкая, душившая материя погрузила их в полный мрак.

Вдруг Макинтош почувствовал, как что-то схватило его за лодыжку, и яростно лягнул ногой. Он ощутил, как нога тяжело ударилась о какую-то твердую штуку, которая покатилась от пинка, затем снова возвратилась и опрокинула его на пол. Руки завязли в отвратительном веществе, но он пытался отбросить предмет. Сквозь слой мягкой массы астронавт нащупал знакомые очертания шлема с вытянутой сзади короткой гибкой антенной и понял, что сражался с Фаулером.

— Мак, это я. Купол пробит и свалился на нас. Ты слышишь меня?

— Да, — ответил Макинтош, ловя ртом воздух. — Но я не понимаю, что происходит. Ты цел?

— Да. Надо выбираться отсюда. Давай держаться вместе, пока не найдем шлюз. Пошли!

Они поползли рядом, разгребая перед собой тяжелые глыбы освинцованного пластика. Наткнувшись на чертежный стол, поняли, куда двигаться дальше. Через бесполезную теперь шлюзовую камеру выползли наружу и посмотрели на станцию.

Очень страшно, когда у человека разрушен дом. Но на Земле человек может найти другой; у него есть родные, друзья, которые приютят. Он в отчаянии, но жизнь его в безопасности.

Астронавты смотрели на разломанный купол, на хорошо знакомое оборудование, торчащее теперь из-под обломков. Они были так одиноки в этом окаменелом, человеконенавистническом мире. Тяжелое чувство обреченности сжало им сердце. На фоне светящихся серых красок развалины выглядели огромными и застывшими.

Макинтош глубоко вздохнул. Его взгляд упал на антенну.

— Вызовем Землю и сообщим, что случилось, — сказал он. — Мы разговаривали с ней, когда произошла катастрофа.

Фаулер молча пошел за ним к ящику, стоявшему возле саней, и стал смотреть, как напарник вынимает оттуда запасной микрофон и приемник. Макинтош приложил приемник к одной стороне шлема, а микрофон — к другой, Фаулер стал спиной к нему. Макинтош должен был говорить, а Фаулер — настроить и слушать. Он включил передатчик, но тот был безмолвен. Земля молчала и, словно прислушиваясь, ждала. Фаулер настроил передатчик и подтолкнул локтем Макинтоша.

«Лунная станция вызывает Космическую станцию. Перехожу на прием».

Через пять секунд послышался голос:

«Полярная станция вызывает Лунную станцию. Космическая станция вне поля слышимости. Что случилось? Вы живы?»

«Да. Метеорит пробил купол. Мы выбрались из него. Перехожу на прием».

Прошло значительно больше пяти секунд, прежде чем вновь послышался голос, спокойный, но более напряженный:

«Вы сможете его восстановить?»

«Трудно сказать. Мы вызовем вас, как только обследуем разрушения. Конец связи».

Макинтош опустил руку с микрофоном, и Фаулер повернул выключатель.

— Ну вот, — сказал Макинтош, — давай теперь поглядим, каковы масштабы бедствия. Им, чего доброго, может прийти в голову свернуть тут все дело.

Чтобы отправить на Луну сани, купол и оборудование, потребовались изрядные усилия и баснословные средства. Трудно будет начинать все заново. Им на смену высланы люди, они уже в пути. Остаться здесь возможно только в том случае, если будет восстановлен купол. Да и космический корабль может забрать отсюда только двух человек…

— Давай приступим, — предложил Фаулер.

Астронавты стали взбираться на сани, но в этот миг справа поднялся фонтан пыли высотой около десяти футов. Мрачная картина вновь предстала перед ними. Метеориты продолжали падать, но Фаулер и Макинтош уже не обращали на них внимания. Они пробирались по обломкам туда, где их застиг взрыв. Убрав несколько кусков пластика, увидели в куполе дыру и стали рассматривать ее со все возрастающим волнением.

Дыра была круглая, почти фут в диаметре. Ее толстые края с внутренней стороны были обожжены. Термоустойчивый пластик местами расплавился и отвалился. Все же обожженные края придали пластмассе прочность, поэтому-то купол и не раскололся, когда из него устремился воздух. Внутри дыра была в диаметре около восемнадцати дюймов, а вместе с обожженными краями еще больше.

При свете фонаря Фаулер тщательно исследовал отверстие.

— Мак, — сказал он. — Мы сможем все отремонтировать. У нас достаточно кусков пластика, отколовшихся от купола, чтобы заделать эту дыру. Давай поглядим, не пробил ли метеорит цоколь.

Вскоре было обнаружено четырехдюймовое отверстие. Заглянув внутрь, напарники увидели маленький кратер, уходящий в почву и наполовину заполненный каким-то твердым веществом.

— У нас есть куски пластмассы от пола и немного изоляционного материала. Эту дыру тоже заделаем, — сказал Макинтош. — Кроме того, воздуха для пополнения достаточно… Дон, — он встал, — мы обязательно справимся.

— Да, — отозвался Фаулер, погасив свой фонарь. — Давай вызовем Землю.

Они вернулись к радиостанции, связались с Землей, и Фаулер доложил, как обстоят дела. По голосу радиста на Земле было слышно, какую радость вызвала весть. Он пожелал им успеха и сообщил, что дополнительная ракета с запасом воздуха скоро будет в пути.

— А что с метеорным потоком? — спросил радист.

Фаулер и Макинтош оглянулись вокруг — они совершенно забыли о метеорах. На фоне серых и черных теней ясно выделялись струйки лунной пыли.

— Все еще падают, — сказал Фаулер. — Не остается ничего другого, как набраться терпения. Мы еще вызовем вас поздней.

Пережившие катастрофу присели на обломках пластика.

Вся страна волновалась. Люди беспокоились за двух людей там, на Луне, таких одиноких среди груды развалин, под ливнем невидимых космических метеоров, падающих с трудновообразимой скоростью. Но не было никакой мыслимой возможности хоть чем-нибудь им помочь.

Они сидели безмолвно. Метеоры, забытые на минуту, представлялись им теперь как вызов самому присутствию людей здесь. Легчайшее прикосновение космического камешка, даже только к руке или ноге — и человеческая жизнь угасла. Для этого так мало нужно! Фаулер и Макинтош жили теперь особняком от всего человеческого рода — люди и все же не люди. Ибо ни один человек не может быть таким одиноким, такой былинкой, пустяком, ничем, как были они. Астронавты сидели молча — разговаривать не было сил. Но сердце каждого из них било громко и часто, словно безумец в барабан. А метеориты все падали.

— Мак!..

— Да?

— Почему мы здесь сидим? Почему не чиним купол?

— А если в него снова ударит?

— Да, но ведь в него может ударить независимо от того, разрушен он или цел. По крайней мере, мы можем заделать эти дыры. Тогда нам легче будет во вторую очередь…

Макинтош поднялся.

— Разумеется, — улыбнулся он. — Мы можем это сделать, что бы далее ни случилось.

Фаулер тоже поднялся и стал поворачивать сани, чтобы вскарабкаться на них. Вдруг он увидел, как на левом плече Макинтоша вспыхнула яркая огненная точка. С таким чувством, словно он провалился куда-то во мрак, Фаулер кинулся к Макинтошу и прижал руку к тому месту, где увидел искру. Тяжестью своего тела он повалил Макинтоша, прильнул к нему, не снимая руки с его плеча.

— Мак, — произнес Фаулер, ощущая вкус меди во рту. — Мак, ты слышишь меня?

— Прекрасно тебя слышу. Что с тобой? Ты напугал меня до смерти.

— В тебя попал метеорит. В левое плечо. Твой скафандр, наверно, продырявлен. Я держу руку на этом месте.

— Я ничего не чувствую, Дон. Тут не может быть дырки, а то я ощутил бы, как выходит воздух. Погляди.

Фаулер зажег фонарь, не снимая руки с плеча Макинтоша. Быстро убрав руку, направил свет на прожженную точку. Сначала он ничего не заметил, затем увидел на блестящей поверхности скафандра крошечное пятнышко, менее булавочной головки.

Наконец Фаулер проговорил хриплым от волнения голосом:

— По-видимому, метеорит был крохотный, меньше песчинки. Никакого повреждения.

— Прекрасно. А теперь за работу!

Они вырезали два четырехфутовых квадрата материала, из которого был сделан купол, и несколько кусков пластмассовых листов из пола. Затем покрыли края отверстия в полу изоляционным материалом слоем в пять дюймов. Забили туда клинообразный паяльник, расплавили пластик и доверху заполнили дыру трехдюймовым слоем покрытия, сделав подрез, чтобы плотно заделать ее. Пол они таким образом починили.

Фаулер натянул квадратные куски пластика от купола, в то время как Макинтош регулировал нагрев паяльника, чтобы температура была ниже точки плавления материала. Фаулер положил первый квадратный кусок внутрь отверстия в качестве нижнего слоя. Он проводил раскаленным паяльником по краю плавящегося пластика; пластмасса застывала хорошо — толстый освинцованный блестящий материал купола быстро сплавлялся и затвердевал. Фаулер заделал места сварки последовательно пятью концентрическими расплавленными кругами с промежутками между ними около пяти дюймов. Внутренний край обрабатывать было труднее, но Фаулер и с этим справился. Внешний край отверстия затвердел. Купол был теперь столь же прочен, как и раньше.

Закончив работу, они снова огляделись кругом. Долго и напряженно всматривались в лунный пейзаж. Нигде больше не было видно наводящих ужас фонтанов пыли.

Исследователи подошли к краю саней и соскочили. Присев, продолжали осматривать местность, сосредоточившись, чтобы воображение не рисовало им картины еще более фантастические, чем те, которые окружали их в действительности. Через десять минут уже не оставалось сомнения: поток метеоров прекратился.

Макинтош проверил сплавленный клапан воздушного баллона, затем через змеевики, нагревавшие баллон, пустил поток воздуха. Услышав «порядок!», Фаулер отвернул вентиль, и станция начала наполняться воздухом. Они внимательно следили, не появятся ли контрольные белые струйки, которые указывали бы на течь. Струек не было. Полчаса спустя купол был заполнен воздухом. Установилось нормальное давление. Фаулер и Макинтош вошли.

Макинтош включил световую трубку, в то время как Фаулер стал проверять контрольные приборы. Через десять минут стало ясно, что теперь все в норме. Купол стал нагреваться, так что они сняли шлемы, не сводя все же утомленных глаз с индикаторов. Вскоре сняли и скафандры.

Радиостанция все еще была включена; Фаулер снова вызвал Землю и сообщил, что у них все благополучно. Голос радиста звучал тепло и дружелюбно, он поздравил их с успешной работой и передал приветствия от людей со всего мира. Он известил также, что корабль со сменой летит точно по расписанию.

Фаулер и Макинтош взглянули на пятно в потолке, затем друг на друга. Фаулер принялся готовить чай. Макинтош направился к окну, но вдруг поскользнулся. Наклонившись, он обнаружил на полу тонкий слой льда.

— Откуда здесь лед?

Фаулер посмотрел и улыбнулся.

— А помнишь, ты пролил чай, когда увидел первый метеорит?

— Ах да! — сказал Макинтош и стал соскребать лед.

Они напились чаю. Спали долго и тревожно. А затем снова взялись за работу.

И вот на западе нежно засеребрились вершины гор. Вставало солнце.

Но это их не радовало. Теперь они ни на что не реагировали: ночь или день, светло-серые или темно-серые краски — какая разница? Все равно это была Луна.

Во второй земной день они поговорили по радио с приближающимся космическим кораблем и стали готовиться к отлету. Все было вычищено, станция прибрана. Последним делом было заварить чай и налить его в термос, чтобы сохранить горячим для сменщиков.

Надели скафандры — в последний раз на Луне — и вышли из шлюзовой камеры, чтобы следить за тем, как маленькое пламя на черном небе становится все больше и больше.

Наконец корабль прилунился; пыль, поднятая им, вскоре осела. Фаулер и Макинтош не торопясь направились к кораблю. Отворилась дверь, и две фигуры в космических костюмах стали неуклюже спускаться по трапу. Прежде чем они успели оглянуться вокруг, Макинтош окликнул их:

— Сюда! Купол находится здесь!

Четыре человека подошли друг к другу и обменялись шумными рукопожатиями. Фаулер сказал:

— Вон купол, он виден отсюда! — и махнул рукой на строение, находившееся на расстоянии полумили. — Мы оставили вам горячего чаю. Местность труднопроходимая, будьте осторожны первые несколько дней. Желаем успеха!

Они снова пожали друг другу руки. Новоприбывшие направились к станции, а Фаулер с Макинтошем подошли к кораблю и, не оглядываясь назад, поднялись на борт. Они задвинули затвор, сняли скафандры, растянулись на койках и по внутреннему телефону крикнули: «О’кэй!»

— Есть! — откликнулся пилот из своего отсека. — Добро пожаловать. Приготовиться к полету.

Через мгновение напарники почувствовали, как быстро увеличивается скорость. Но затем она стала уменьшаться, и они уснули. Большую часть путешествия Фаулер и Макинтош спали. И если бы они вздумали взглянуть друг другу в лицо, то не заметили бы ничего необычного — несколько едва заметных морщинок вокруг глаз, и все. Взгляд не казался отсутствующим.

Корабль достиг Космической станции, Фаулер и Макинтош пересели на корабль ближнего сообщения, который стал быстро спускаться на Землю. Воздух, уплотняясь, свистел в ушах.

Телекамеры передали изображение корабля, показавшегося сначала в виде точки. Люди у телевизоров напряженно вглядывались в экраны, боясь пропустить его появление. Они с волнением наблюдали, как корабль скользнул по песку, остановился, и как постепенно оседало поднятое им облако пыли.

Наконец в средней части корабля распахнулась дверь, и в ней словно выросли двое. Они остановились в дверях. И стояли там неподвижно, глядя наружу, как показалось всем, бесконечно долго.

…Когда Фаулер и Макинтош выглянули в дверной проем, они увидели сверкающие пески пустыни Нью-Мексико. Но они увидели больше, чем это. Они увидели больше, чем родную землю. Увидели место зарождения человеческого рода. Для них произошло нечто гораздо более значительное, чем просто возвращение на Землю. Ощущение было словно вспышка молнии в сознании. Они снова присоединились к роду человеческому. Они обособились от него, а теперь опять стали одним целым с этим драчливым, надоедливым, беспокойным родом, в котором все братья и все едины. Это было не возвращение на Землю, это был возврат в лоно матери, в лоно, которое вскормило их и сделало людьми. Их наполнил поток сочувствия и глубокого понимания. Странности и особенности каждой личности отпали, и остались только люди непреоборимого духа.

Фаулер и Макинтош, переглянувшись, спрыгнули вниз. Они упали на колени из-за непривычной силы тяжести. Но быстро поднялись и направились туда, где их ждали вертолеты.

Телекамера дала лица Фаулера и Макинтоша крупным планом, их увидела вся страна.

У них теперь были другие глаза. Сеть мелких глубоких морщинок в уголках глаз — оба казались старше своих лет. Их взгляд был словно устремлен в себя. Отсутствующий взгляд, он был неотразим, полон какой-то дьявольски мощной силы, хотя и принадлежал просто человеку.