Василий Васильевич Брусянин Дворянин Венчиков

I

Моё появление в усадьбе Степана Ивановича не произвело особенного впечатления ни на хозяев, ни на гостей.

Когда бричка, в которой я проехал 30 вёрст по отвратительной дороге, подкатила к воротам усадьбы, нас с возницей встретили две лающих дворняжки; в воротах со мною раскланялся какой-то мужичонко в чепане, наброшенном на плечи, а когда бричка остановилась около высокого крыльца со стеклянной дверью, — на пороге появился сам Степан Иванович, кругленький маленький человек, с брюшком и с лысиной на неуклюжем черепе. Он улыбнулся, прищурив глаза, и сказал:

— Пожалуйте-с, как раз к завтраку…

Я пожал его руку, поздравил с днём ангела, и он снова улыбнулся, потом почему-то покраснел и тихо проговорил:

— Благодарствуйте-с… Покорно благодарим… А у нас там и гости съехались, соседи…

Он провёл меня в зал, с гардинами на окнах, подбежал к узенькой двери направо и громко крикнул:

— Серафима Васильевна!

Через минуту в двери появилась низенькая, пухленькая дама в тёмном платье с белыми кружевами и в переднике, который она свернула в трубку и конфузливо припрятывала за бок. Я пожал её протянутую руку, и она так же как и муж проговорила:

— Пожалуйте-с, как раз к завтраку…

Я поздравил её с именинником, и она, поблагодарив меня, попросила пройти на террасу.

На террасе были гости, очевидно, так же как и я приехавшие поздравить хозяина. За столом, покрытым белой скатертью, сидели трое мужчин и дама.

Когда хозяин представил меня даме, она пробормотала что-то вместо фамилии и улыбнулась, наклонив голову, так что вместо лица её я рассмотрел тёмную кружевную наколку на седых вьющихся волосах. Фамилии господина в тёмном сюртуке, белом галстуке и с седыми усами я также не расслышал, встретившись с пристальным взглядом его больших серых глаз.

Его сосед, мужчина лет 50, обернул ко мне своё красное одутловатое лицо с широкой бородой и залысившимся лбом и безмолвно протянул ко мне свою полную руку. Потом он приподнялся со стула, обдёрнул полы своего сюртука и снова в безмолвии сел.

Рыжий, с проседью, широкоплечий господин в парусинном пиджаке, сидевший по другую сторону стола, слегка приподнялся, когда я подошёл к нему, и громко произнёс:

— Дворянин Венчиков! — и обернувшись к господину в сюртуке и меняя тон, добавил. — Так вот, я его прямо за шиворот да и в переднюю.

— Кого это? — спросил хозяин.

— Преображенского… судебного пристава, — спокойно ответил хозяину дворянин Венчиков. — На ружья хотел печати наложить. Понимаете, на ружья… Да, ведь, это что же такое, чёрт возьми! У меня ружья дороже его… Да, наконец, что же я без ружей буду делать?.. Со скуки подохнешь, да опять же я и не могу, не могу…

Дворянин Венчиков посмотрел на меня каким-то испытующим взором и несколько спокойнее добавил:

— Выпроводил я его в переднюю, забрал свои все ружья и пистолеты, да ягдташи, да в окно с ними, прямо в сад… А потом, понимаете, в ригу с ними, в самый дальний угол, да там и спрятал их под солому, — сам чёрт не найдёт… Прихожу потом в дом как ни в чём не бывало и вижу — сидит мой пристав за письменным столом и что-то пишет. Покосился на меня, переглянулся с урядником и хоть бы слово!.. Понимаете, понял, собака, что ружья для меня — святыня, неприкосновенность!.. Вот видите — и в нём сказался благородный человек…

Говорил дворянин Венчиков таким густым басом, а мне всё время казалось, что к моим ушам приложены широкие концы рупора, в который говорит этот полный здоровья человек, с отвисшим брюшком и красными щеками.

Закончив свой рассказ о благородстве судебного пристава, Венчиков отдулся, стёр платком со лба капли пота и с улыбкой на лице проговорил, обращаясь к хозяйке:

— Позволили бы вы мне ещё стаканчик кофейку… Чудесный у вас кофе!..

Появившаяся в эту минуту в дверях горничная с подносом, на котором стояло несколько стаканов с чёрным кофе, с улыбкой подошла к Венчикову, а улыбающийся хозяин вставил:

— Вот-с, пожалуйте… С быстротою молнии…

— Да, да… Даша ваша — быстрая девица, быстрая… Замуж вот только не хочет идти за моего Панкратова… А он, 6едный, всё полнеет да полнеет…

Хозяева, дама с седыми волосами и гость с широкой бородой рассмеялись, а мы с господином в сюртуке взяли себе по стакану кофе и заговорили о породе. Скоро к нашему разговору присоединились и остальные, кроме Серафимы Васильевны, которая, извинившись, пошла распоряжаться по хозяйству.

С разговора о погоде незаметно перешли к охоте, чему способствовал, главным образом, Венчиков, встретив поддержку со стороны седого худощавого господина в сюртуке, которого, как оказалось, звали Николаем Романовичем Постниковым.

— А вот мы с Лукою Данилычем так ничего не понимаем в охоте, тяжелы, что ли, на подъём али так с детства не приспособились, — начал хозяин, присаживаясь между мною и человеком с тёмной широкой бородою.

— Когда я был мальчонкой — с удочкой любил ходить, — вставил Лука Данилыч.

— Когда ты, Чумаков, был мальчиком — рыбку на стальные крючочки ловил, а теперь на медные да на серебряные ловишь человечков, — вмешался в наш разговор Венчиков, бесцеремонно «тыкая» купца и ехидно улыбаясь…

— Ха-ха!.. И шутник же вы, Сергей Константинович, — только и нашёлся возразить немного разобиженный купец.

Степан Иванович покраснел за обиженного гостя и, очевидно, с намерением переменить разговор, начал, обращаясь ко мне:

— Вот беда-то у нас страшная: всё высохло — и хлеба, и травы полегли да пожелтели, и в саду всё посохло.

— Я уж и не знаю, что с земной поверхностью делается, — прерывая хозяина, заговорил и Николай Романович, — то великий ливень, так что хоть наводнением в пору назвать, то сушь… Бог знает, что творится…

— Бога прогневили… Бога… Забыли люди заповедь его, вот и пошли долголетние наказания, — счёл необходимым высказать своё мнение и Лука Данилович Чумаков.

Венчиков прервал поток своих словоизвержений и тяжело вздохнул.

— А батюшка Никандр обещал к вам пожаловать? — воспользовавшись молчанием, спросил Чумаков, обратившись к Степану Ивановичу.

— Нет, не будет, — с сокрушением в голосе отвечал хозяин, — сегодня на панихиде по Александру Александровичу Хвостову…

Венчиков вытер губы салфеткой и произнёс:

— Да, помер Александр Александрович, царствие ему небесное!.. Убираются наши столбовые, коренные губернские дворяне, убираются… один за другим, один за другим…

— Да, убираются, — вздохнув, произнёс и Николай Романович.

— И нам с вами, Николай Романович, верно, недолго останется проскрипеть, — снова начал Венчиков.

Наступило мрачное молчание, как будто над головами присутствующих зареяли призраки смерти, напугав всех нас, благодушно настроенных гостей Степана Ивановича.

— Фамилия Хвостовых — самая древняя у нас в губернии, — вставила и всё время молчавшая Марья Романовна Постникова. — Была я ещё подростком, а они все, Хвостовы, служили в кавалерии… Бывало, ни один губернский бал не пройдёт без них. Красавцы были, танцоры… В прошлом году повстречалась я с покойным Александром Александровичем, и так же вот вспомянули мы с ним прошлое, да оба чуть и не всплакнули… Сидит он предо мною — худой, старый и чуть дышит… Да и я-то тоже чуть ноги таскаю… Брат его, Николай Александрович, был ещё прекраснее… В гвардию потом перевёлся, в Петербург, да там и помер…

— Да, пожили в своё время Хвостовы. На всю, да что на всю губернию — на всю Россию гремели своим богатством да знатностью, — с пафосом начал было Венчиков, но потом как-то сразу тон его голоса упал, и он негромко добавил, — да, пожили мы, пожили…

Венчиков налил себе в стаканчик мадеры, отхлебнул несколько глотков и, обращаясь к Степану Ивановичу, начал:

— Вот ваше сословие, Степан Иваныч, не может пожить так, как когда-то жили дворяне… Нет в вас во всех этакого дворянского-то духа, смелости-то этой не отыщется.

Степан Иванович поднял голову и посмотрел на гостя смущёнными глазами, очевидно, затруднившись, как поступить — обидеться ли за всё своё сословие или улыбнуться в знак согласия с мнением прямолинейного Венчикова, но потом он улыбнулся и тихо проговорил:

— Не скажите, Сергей Константинович. Умеем и мы погулять.

— Да-а, не скажите! — пришёл на помощь хозяину и Чумаков.

— Ну-у, Лука Данилыч! — не унимался Венчиков. — Поедете вы раз в год на Нижегородскую ярмарку или в Москву да и напьётесь так, что и не помните ничего и ничего не видите, что у вас перед глазами… Это раз-то в год — какая гулянка!?. А?.. У нас, бывало, целый год Нижегородская ярмарка! Да!.. Целый год…

Он допил из стакана вино и, повернув ко мне лицо, неожиданно для всех спросил:

— А вы, если позволите узнать, к какому сословию себя причисляете?..

И он пристально осмотрел мои волосы, лицо, руки и костюм. Я сказал.

— О-о!.. Мещане!.. Это уже совсем отсталый народ, так сказать, на задворках цивилизации… Вы, конечно, на меня не обидитесь, — переменив тон, продолжал он и даже протянул через стол руку и слегка дотронулся до моего рукава, — вы, конечно, на меня не обидитесь, потому речь идёт не о вас лично… Вон Степан Иваныч говорил мне, что вы — человек образованный, в университете побывали. Вы, так сказать, личный дворянин по закону, а я говорю о мещанах, об этих серых мещанах, которые вон у нас в городе торгуют там разными овощами да бубликами, да хатки себе этакие крошечные понастроили и на ставенках петушков нарисовали…

— Нынче есть такие мещане, что не хуже господ живут, — вставила хозяйка, появившаяся в дверях, и в голосе её послышалась чуть заметная обида.

Обида отразилась и на лице Степана Ивановича, и он проговорил:

— Мы тоже, Сергей Константинович, из мещан происходим, а вот видите — живём, слава Богу.

Лука Данилович Чумаков чуть слышно барабанил пальцами по столу и хмурил брови.

Поняв неловкость своего выражения, Сергей Константинович даже приподнялся со стула и, протянув к Степану Ивановичу и его супруге обе руки, с улыбкой на лице воскликнул:

— Голубчики! Да не вздумайте вы на меня обижаться… Ведь, я не про вас лично, а про сословие, про целое сословие. Ведь, я никого не хотел обидеть, я, так сказать, констатирую факт… Понимаете, факт констатирую, исторический факт… Так, ведь? — обращаясь ко мне, спросил он.

Я промолчал и посмотрел на обиженные лица хозяев и Чумакова.

Несколько минут все мы молчали, заканчивая завтрак и звякая ножами и вилками. Когда хозяин наполнил крошечные рюмки ликёром, Сергей Константинович начал расхваливать пирог и перечислил все блюда, из которых состоял завтрак, производя каждому из них соответствующую оценку. Серафима Васильевна приняла похвалы гостя за чистую монету, и выражения обиды на её лице как не бывало. Она старательно угощала нас и жеманно улыбалась.

Загрузка...